Нелинейный биографический анализ

Мои поиски в российской и англоязычной частях интернета не выявили публикаций по нелинейному биографическому анализу (н.б.а.). Рискую впервые обозначить некий круг вопросов, относящихся этой проблематике. Пока невозможно системно изложить методологию работы над нелинейными биографиями и автобиографиями, но несколько примеров из собственного опыта будет приведено. И прежде всего замечу, что вход в нелинейное биографирование предполагает поиски новой информации, и на этом пути может быть много неожиданного; в том числе, и приятного.


Тематика н.б.а. – самая новая в моем историко-социологическом исследовании, размышления на эту тему начались в 2017 году, а первые опыты – в середине 2018 года. Вместе с тем, все это не возникло случайно, на пустом месте. В общем случае, к проблематике н.а.б. я мог подойти из двух исследовательских ниш, которые не один год интересуют меня. Первая, изучение нелинейных процессов в физике и математике, заинтересовавших меня еще в годы обучения на математико-механическом факультете ЛГУ, а в последние годы – ознакомление с исследованиями по теории нелинейных социальных процессов. Вторая ниша – постмодернизм в культуре, в частности, в литературе.
Допускаю, что какие-то следы внимания к указанным темам помогли мне обратиться к н.а.б., во всяком случае, я не испытывал тревоги по поводу нелинейности как явления. Оно давно мне известно. И в целом, мой путь к н.а.б. был не из вне, а из самого центра историко-биографического проекта, это – продолжение эмпирического и теоретического опыта многолетнего интервьюирования российских коллег.

И здесь следует остановиться на двух аспектах, или составляющих, этого опыта: развиваемой мною концепции биографичности социологического творчества и «принципа А.Н. Алексеева».
«В самом широком смысле биографичность социологического творчества означает детерминированность профессионального поведения, деятельности социолога в пространстве его исследований многообразием событий вне его профессиональной жизни. Биографичность имеет сложную социокультурную и социально-психологическую природу, многомерное строение и динамическую структуру и потому множество форм проявления. В силу сказанного, этот феномен зачастую трудно выделить на фоне других обстоятельств, факторов, определяющих профессиональную деятельность социолога. Однако представляется возможным — на примерах из биографий большого числа российских социологов и собственной жизни — указать действия биографического фактора» [1]. Так биографичность была определена в статье 2019 года, однако в моих историко-биографических исследованиях, начатых на рубеже веков, фактор биографичности творчества социологов заявил о себе много раньше.


При изучении жизни одного из главных создателей современной практики и культуры проведения опросов общественного мнения Джорджа Гэллапа, я еще в 1999 году обратил внимание на то, что он был американцем в десятом поколении. Мне удалось отыскать литературу по его генеалогии, прочесть о вкладе его предков в историю Америки, об их активном участии в Массачусетском городском собрании — первой форме американской прямой демократии. Достаточно рано Гэллап познакомился с трудами английского историка американской демократии лорда Джеймса Брайса и его выводами о значении городского собрания. И эта философия — к тому времени Гэллап был опытнейшим исследователем рекламы — во многом определила рождение опросов общественного мнения. Вот такая удивительная биографичность продолжительностью в 300 лет.
В 2004-2005 годах началось мое изучение истории российской социологии, и уже в 2007-2008 гг. я пытался найти биографичность при работе над очерком о В.Б. Голофасте. Мне представлялось, что его язык, стиль рассуждений были производной его ранних поисков в области поэзии. Скажу иначе, я начал задумываться о том, насколько работа с текстами, со смыслами формирует сознание социолога.


Итак, феномен биографичности творчества социологов привлек мое внимание в начале 2000-х годов, но в книге [2] (2013 г.), в которой суммировалось многое из сделанное на тот момент, термин биографичность встречается крайне редко, говорилось о «подсказанном прожитым». Укажу два обстоятельства, сдерживавших меня в использовании термина биографичность: 1) опасение перегрузить текст новыми терминами; 2) сомнения в существовании такого явления как «биографичность».
Сегодня, такого опасения у меня нет, наоборот, есть уверенность в его существовании. Работа с накопленной биографической информацией позволила обнаружить факты детерминированности исследовательской деятельности социолога разными событиями его жизни, вместе с тем, очевидно, что вне анализа остаются еще многие латентные механизмы такой детерминации. Для их изучения требуется более тонкий инструмент, чем интервью по электронной почте, они нацеленные прежде всего на проведение макроисторического анализа советской / российской социологии, тогда как для поиска скрытых механизмов нужны, к примеру, глубокие личные интервью или подробные, детально прописанные мемуары.


Просматривается еще один метод - «эксперимент на себе», т.е. обращение к собственной памяти, дневникам и иным носителям информации о былом. Отчасти данный маршрут мне известен, я рассказывал о себе Н.Я.Мазлумяновой (2004 г.), Б.М.Фирсову (2006 г.), В.А. Ядову (2008 г.) и Е. Ю. Рождественской (2016 г.), немало вспоминал и записывал сам. Но все это — описание прожитого в виде хронологически упорядоченной серии происходившего со мною, не было установки на отыскание в истоков исследовательских линий последних 15-20 лет. В частности, сдерживало то, что моя эмиграция в достаточно взрослом возрасте и статусе сложившегося исследователя, а затем несколько лет, ушедших на освоение новой жизни, в буквальном смысле разорвали течение жизни на два разделенные пятью-шестью годами «безделья» этапа: «до» и «после». Это сделало мою жизненную историю достаточно уникальной, по-своему детерминирующей биографичность моих исследований.


И в н.б.а. собственной жизни мне помогает то, что я уже на протяжении ряда лет называю «принципом Алексеева», имеется в виду максима А. Н. Алексеева: «Собственная жизнь может быть полем включенного наблюдения». Андрей Алексеев своей драматической социологией доказал, что «личное» никогда не остается замкнутым, приватным, в нем отражается все множество связей человека с миром. Таким образом, «принцип Алексеева» рассматривается мною как методологическое обоснование правомерности анализа собственного жизненного опыта и для иллюстрации биографичности творчества социологов. Более того, на практике это методологическое положение становится и своего рода психологической опорой, поддержкой воспоминаний, оно подавляет страхи и неудобство рассказа о себе. Темы таких рассказов возникают «сами» как реакции на реальные, наблюдаемые события или как спонтанные воспоминания. Апостериори некоторые из рассказов могут быть упорядочены во времени, но некоторые – охватывают столь продолжительную и важную сторону жизни, что не «сворачиваются» во временнУю точку. Но и те, и другие – с трудом вписываются в линейное, или хронологическое, изложение биографии (автобиографии), все они развиваются в «собственном» времени», отсюда и возникает потребность нарушить линейное биографическое (автобиографическое) повествование и выйти за пределы «нормальной» стрелы времени. Фактически, это становится переходом к многотемпоральному, нелинейному изложению прожитого.


Импульсом к такому переходу стало рассмотрение моего биографического интервью Елене Рождественской, самого полного описания моей российской и американской жизни. Я старался честно отвечать на ее вопросы, но при чтении многое оказалось монотонным и искусственно укороченным, события с массой продолжений и важных последствий оказались в интервью точечными, проходными. Отчасти подобное можно исправить «вставками», но много сложнее с принципиальными для понимания биографии процессуальными сюжетами, истоки которых отстоят от сегодняшних дней на 50-60 и более лет. Как нечто целостное эти сюжеты оформляются осознанно, но побудители воспоминаний и анализа часто возникают случайно.
Так, в первых числах декабря 2018 года был написан текст «Холодное лето пятидесятого... Я взрослел под песню Александра Галича», сюжет которого стал откликом на случайно увиденное видео: «Александр Галич. Неоконченная песня». Это – запись небольшого концерта, на котором друзья и поклонники творчества Галича, исполняли песни поэта, первым был Сергей Никитин. Он вспомнил, что в раннем детстве пел песню, а много позже узнал, что автором слов был Галич, а музыки - Соловьев-Седой. И запел...
Протрубили трубачи тревогу
Всем по форме к бою снаряжен,
Собирался в дальнюю дорогу
Комсомольский сводный батальон...
По первым аккордам гитары и первым словам я узнал песню, которую мы разучили, а затем ежедневно в течение месяца пели в пионерском лагере летом 1950 года. Я сразу вспомнил то лето, достаточно подробно описал все происходившее и обнаружил, что опыт жизни в лагере повлиял на мое взросление и даже прочертил одну из цепочек последующих событий, которые привели меня в социологию. Формально говоря, данный сюжет существовал в моем сознании, но без видео я никогда не обратился бы к нему.
30 декабря 2018 года я разместил в FB пост «Встреча с Евгением Гамалеем: Через шесть десятилетий. Верьте в чудо! Верьте, оно должно случиться». Заряженный на написание нелинейной автобиографии, я вечером 29 декабря 2018 года нашел в интернете электронный адрес человека, которого я всегда помнил, давно искал и даже рассказывал об этом в автобиографических интервью. Так случилось, что летом 1959 года в ходе трамвайной поездки Евгений, молодой физик, навсегда определил мои профессиональные интересы. И с тех пор я его не видел и ничего о его жизни не знал. Из сетевой информации я узнал, что профессор физики Гамалей живет в Австралии. Сразу пишу ему письмо, там - 2 часа ночи, надо ждать ответа. Но не все просто, много сомнений: тот ли электронный адрес? Насколько регулярно он проверяет почту? Помнит ли он меня? Утром не хотелось вставать: вдруг ответа нет. Пришел... ясный, четкий, оптимистический... и это через 60 лет: ««Дорогой Боря, Воистину чудо! Очень рад. Конечно я тебя хорошо помню. Помню даже как ты, просыпаясь утром, кричал: “Свободу Манолису Глезосу!,” издеваясь над очередной шумихой в советской прессе по поводу освобождения борца за свободу». Что дает для автобиографии тот факт, что через десятилетия состоялась наша с Евгением Гамалеем встреча? Он – валидизирует мой н.б.а., что крайне важно для текстов этого жанра.
И еще одна история со спонтанно возникшем сюжетом. 9 мая этого года я написал небольшой текст «Оказывается я помню вас, дядя Миша», он начинается словами: «Не понимаю, почему одним недавним утром я вдруг вспомнил безногого сапожника, которому на излете 1940-х – в начале 1950-х несколько раз относил в починку мамины туфли. Дядю Мишу я увидел сразу, во многих деталях, особенно его руки, хотя начисто забыл этот эпизод моей жизни. Никогда и ничто мне не напоминало его. И здесь не было никаких внешних обстоятельств, подтолкнувших меня к этому воспоминанию».
Лишь в целях сокращения рассказа, я написал, что не было внешнего импульса, в действительности он был – мгновенный и мощный. Накануне 75-летия со дня окончания войны в российской прессе было множество воспоминаний о том времени. В какой-то момент, наверное, я задумался: а что я помню? Вспомнил пленных немцев, восстанавливавших соседний дом, затем – похоронные процессии, медленно двигавшиеся по Суворовскому проспекту к Неве, а далее – на Большеохтенское кладбище. Увидел контуженного летчика или танкиста, он всегда ходил в шлеме, и я часто встречал его в районе пересечения Суворовского проспекта и Кирочной улицы. И вдруг, пройдя мысленно немного по Кирочной, я оказался у окошка, расположенного чуть выше тротуара. Там в подвале работал дядя Миша, который через окно брал и возвращал обувь.
Почему перед моими глазами всплыли такие картины? Потому что именно они наполняют мою память о войне. Нет в ней победных салютов, не помню даже, чтобы к нам в школу приходили участники войны с рассказами. Война была рядом, война был в городе. И вспоминать ее всем было тяжело. С такой памятью о войне я и живу...


Тематика н.б.а. только приоткрывается, но можно думать, исследования в этой области принципиально обогатят наше понимание возможностей биографического анализа и характера социологического творчества.

1. Докторов Б. О биографичности социологического творчества. Поиски методологии и опыт анализа // Телескоп / №1 (133) / 2019 http://www.new.teleskop-journal.spb.ru/files/2019-1-06.pdf.
2. Докторов Б. Современная российская социология. История в биографиях и биографии в истории. Европейский университет в Санкт-Петербурге. 2013.