С первого по тринадцатое

Вот тут, аккурат в преддверии, подумалось, а что если бы меня звали Апполинарий. Или Дормидонт. Начальник копья. Звучит. Нет, Димасик. Не солидно.
Дормидонт встречал бы новый год с размахом. Всадники, конница, доспехи - штандарт скачет, народы расступаются, начальство суетится, порученцы мечутся, девушки поют. Честь по чести, а так - сплошное оливье.
Дормидонт, он нарядный, величественный и недоступный. Воин, аристократ, всадник золотое копье. Подарки, приветственные речи, осыпание и всеобщий восторг. Не судьба.
Существование штука странная. Зависит от включенности и вовлеченности. Загружен своим, нормально, чужим - тьма и бремя.  Новый год, свое и чужое. Понятно, детство, понятно, шпроты с мандаринками, понятно, президент с курантами. Традиция. Голубой, теперь уже без всяких аллегорий, огонек и сорокалетнее шествие первых на первом. Жизнь из мелочей все равно что фуга из нот. Или человек из воды.
Не, ребята, жизнь штука неделимая. Вот когда подмена, когда чужое на первое, второе и компот, тогда мелочи. Костюмы, позы, эмоции. Стимулы и реакции, роли и образы. На самом деле - все есть, все может быть и все еще будет. Не в смысле имущества, а в смысле полноты. Которая от печали до радости. И да, дверь к тому, кто бурлит и пенится, радуется и грустит по настоящему, неподелен и неподделен открывается редко. Хуже, непредсказуемо, но есть исключение. Точка, где сходятся расходятся лучи. Начало. Пика радости. Одна на всех. Этим новый год отличается от всякого другого рождения и поэтому он свой. Самый близкий

***

Никогда не придавал значения датам, числам, праздникам, знакам зодиака или приметам. Магия цифр, их совпадений и комбинаций всегда мимо - что вы хотите от выпускника физмат школы, тем не менее с классиком согласен, действительно, что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, тем более, застольной беседы.
Вынашивание праздника, муки подготовки, ожидание момента - этим нельзя пренебречь, просто невозможно, поэтому мы синхронизируем свои ожидания, действия, стремления и перемещения - помните опыт с часами, на стенку вешают пару ходиков, запускают, и поначалу они тикают вразнобой, однако через непродолжительное время уже идут в ногу. Но сейчас, когда вижу праздничные полуфабрикаты - мандаринки, заготовки под оливье, поставленное охлаждаться тирамису, припрятанные на балконе конфеты и выставленную на всеобщее обозрение швабру, настойчиво ожидающую своего мужчину, когда все на мази, а коты пытаются прорвать кухонную оборону, и скоро начнутся звонки с поздравлениями, ничего лучше, чем слоняться по дому с глупой улыбкой или предлагать свои услуги, будучи в полной уверенности, что откажут, придумать не могу.
Эх, скинуть лишние годы, вытащить дочь, внучку, родителей и дедов, устроить домашний маскарад, почитать со стула "Кит и Кот", а потом за стол, советский, скромный, искренний - проводить старый, дождаться курантов и зажечь бенгалки

***

Бонасэра, широко улыбаясь сказал невысокий, седой и полноватый человек - знакомьтесь, влезла тетка, это Луиджи. Он приветливо пожал руку и посмотрел прямо в глаза - комэ ва, и ...
Зима, Ленинград. Мы приехали вместе - папа, мама и я, одиннадцатилетний подросток. Думал, на каникулы, оказалось, знакомиться, но это полбеды, главное, лечить зубы и, что самое ужасное, мои. Мамин пунктик, голливудская улыбка, а у меня, как назло, вкривь и вкось - три раза прошли ортодонтов и стоматологов Челябинска, затем Свердловска, и теперь настало время культурной столицы.
... пригласив радушным жестом в соседнюю комнату вручил огромную коробку - немецкая электрическая железная дорога, самая настоящая, с рельсами, паровозом, тендером и тремя вагонами, один из которых почтовый. Собирали вместе, крепили рельсы, подключали трансформатор, сцепляли состав, а потом торжественно запускали.
Даже не мечтал, какой мечтал, не знал, что такое вообще возможно - нет, видеть видел, в Детском мире была такая, ну, может не совсем, подобная - так то магазин, учреждение, а тут...
Кроме того, швейцарские карандаши - внушительных размеров плоская металлическая коробка, где вплотную друг к дружке лежало штук пятьдесят разных цветов и оттенков, а на крышке во всем своем зимнем великолепии на фоне оглушительно синего неба величественно вздымались снежные альпийские шапки, но поезда меня интересовали куда больше, говорить не о чем. Господи, да там все было настоящим, весомым, искрящимся и теплым - натуральный кривошипный шатун на колесах, открывающиеся двери, отодвигающиеся окна, задний ход и регулируемая скорость движения. Даже сцепка могла происходить автоматически.
Сразу прикинул - из металлического конструктора можно собрать светофор или подъемный кран, но если постараться, и то, и другое, из пластмассового - вокзал и пакгауз, одеяла и маленькие подушечки приспособить под складки местности, а солдатиков использовать по назначению - для охраны и погони.
Как тебе Луиджи, спросила мама, когда вышли на улицу.
Как, как - каким может быть человек, подаривший электрическую железную дорогу, пусть он трижды черный, желтый, с ног до головы измазан зеленым или серо-буро-малиновым. Санта Клаус, а если по итальянски, Babbo Natale.
Он действительно был классным. Итальянец, чистейший, беспримесный, как в кино - чем-то напоминал Луи де Фюнеса и Фантоцци. Улыбчивый, полноватый, ходил выставляя носки наружу, курил роскошные сигареты - потом, когда врачи найдут недоброе, бросит, но тогда вдыхал умопомрачительный, красный Данхилл с золотым ободком и тисненным гербом на пачке, пил пахучий, заморский мартини и говорил на семи языках, включая шведский. Правда, по-русски, не мог, а вот испанские, немецкие или французские наречия, разумел, будто родные.
Из крестьянской семьи. Его отец построил в Меде - семь тысяч жителей, старинная площадь, три собора, пятьдесят ресторанов и даже магазин порш, дом, добротный двухэтажный на четыре квартиры - две трешки, две полуторки и гараж, плюс огромный сад с лимонами и оливами. Сами проживали в трешке на втором, а три других сдавали внаем.
Луиджи с детства демонстрировал способности к наукам и семья решилась на университет. Учился в Германии, потом где-то еще, короче, образованный человек, и когда приезжал Меде встречал умника вопросом - ну, что нового ты узнал в большом городе.
Я из бедной крестьянской семьи, не уставал повторять взрослый респектабельный Луиджи, и всегда буду на стороне бедных. Отсюда членство в лево-социалистической партии и дружба с Луиджи Лонго - соратники по борьбе.
Если бы развитые страны отдавали пять процентов вэвэпэ бедным, в мире не было бы войн и голода, капитализм развращает тем, что создает избыточное потребности. Это его аксиомы, профессора, тонкого ценителя итальянской кухни, специалиста по городскому ландшафту.
Под новый год от них приходила посылка-барабан. Даже две, нам и бабе Поле. Плотного картона цилиндр метр высотой и сорок сантиметров в диаметре, с жестяными дном и крышкой,  раскрашенный по новогоднему ярко, внутри которого прятались  засыпанные дождиком сокровища Приама.
Несколько коробок конфет от фирмы Motta - шоколадные, ирис, суфле, кармель, грильяж, пралине, помадки и трюфели совершенно невообразимых форм и размеров, пахнущие заморским волшебством, обернутые хрустящим целлофаном, красивой бумажкой с виньеткой и тончайшей золотинкой, рождественский кекс, воздушный и мнущийся, с изюмом и стойким ароматом ванили из древней католической пекарни - на коробке была изображена монахиня рядом со средневековой печью, твердый торт с цукатами, который даже ножом не резался, большая кругло-металлическая коробка английского миндального печенья и фигурка Санты на деревянных санях с красным подарочным мешком и сюрпризом.
Иногда тетка засовывала в барабан пару-тройку легких шмоток, но это куда больше радовало маму - смотри, какой симпатичный свитерок, говорил она, пока я сортировал настоящие ценности.
Карамельки можно было есть сразу, как сразу предлагали к чаю монастырский кекс, вот шоколадные, грильяжи, суфлешки и пралине подлежали припрятыванию на новый год, что ж говорить за цукатный торт и английский миндаль, которые оставлялись для гостей.
Приезжали часто, примерно раз в два года, иногда приглашали в Милан. На три месяца. Деды были дважды, родители один раз, а второй, уже когда Луиджи не стало, папа поехал один. Пускали и выпускали по первому свистку, даже обмен не ограничивали. Народ дивился - как, почему, ведь в капстраны больше пятидесяти долларов не меняют, и только в девяносто четвертом Луиджи раскрыл секрет.
Они расписались в Ленинграде, аккурат в те самые каникулы, просто я этого не запомнил, поскольку пока взрослые оформляли бумаги смотрел на посольские мерседесы, а с документами на выезд случилась заминка. Тетку запустили по большому кругу - справки, сведения, анкеты.
Луиджи, как порядочный муж, под свадебное путешествие выкупил сумасшедший тур по Европе, а тут такое - проволочки, нервы и слезы. Нашел выход, благо, друг под рукой - ну, поняли, тот самый Лонго, председатель итальянской коммунистической партии. Посидели в траттории, и назавтра коммунист Лонго позвонил коммунисту Суслову. Михаил Андреевич отвечал за связь с зарубежными компартиями - не вопрос, буркнул он в ответ на просьбу не препятствовать любящему сердцу. На следующий день прибежали с документами в зубах. Более того, когда в семьдесят девятом пришло приглашение на папу и маму, отец даже не шелохнулся - какая Италия, меня, беспартийного еврея, с женой, да еще на три месяца, с ума сошли, и никуда не пошел. Через месяц позвонили, Юрмитрич, чего за документиками не идете, фотографии не несете...
Луиджи симпатизировал левым, коммунистам и национально-освободительным движениям всех мастей и континентов - Мао, Арафат, Мандела, а колониализм, апартеид, фашизм и крупные монополии ненавидел всей душой и никогда не ругал Союз. У вас есть работа, квартиры, образование, говорил он - да, понимаю, с продуктами трудновато, зарубеж не всех пускают, шмотки не очень, но это не главное, рано или поздно научитесь, а вот отсутствие богатых, зашкаливающего неравенства, имущественного расслоения, это по настоящему здорово.
Первые часы, тот самый Таймекс - он, железная дорога, гитара, кожан, ходить правильный ресторан - тоже он, а когда узнал, что курю, подарил тяжеленную двухведерную пепельницу венецианского стекла. Обожал анекдоты про Леонида Ильича - хохотал как ненормальный, когда я подражал голосу генсека.
В девяносто шестом увиделись последний раз - приехали, и мы с Костей повезли гостей смотреть Сатку и Златоуст. Пикник, а потом большое застолье по-русски, с водочкой и грибками - к сухому даж никто не прикоснулся. После первых трех языковый барьер пал, и дальше сидели по-человечески - Луиджи, говорил Костя духоподьемно, Кьестья, отвечал профессор и они обнимались, а потом пили брудершафт, камрады.
Смешной итальянский профессор, крестьянский сын, экологически чистый левый социалист, верный и заботливый, преданный и родственный, самый настоящий Babbo Natale. Санта-Луиджи

***

Сколько себя помню тридцать первое было рабочим. Ну правда, лучше полдня на работе, чем с утра на галеры - чаек, кофеек, шампанское, лица веселые, поздравляются, спешат, наяривают телефон, короче, предпраздничная суета - нет, выходной. 
Чтоб лямку тянуть, чтоб, не знаю, слоняться, скучать, нудить и тупить, раз в полчаса включать телевизор - он такой разный в сей чудный день, каналы пестрят удивительным разнообразием, песнями, поучительным юмором и милейшими шутками, главное, вообще не повторяют друг друга - поди найди Киркорова или Галкина, захочешь не сыщешь, так и будешь бродить по квартире в поисках утомленного солнца наглухо замкнутый в ожидание чуда.
Теперь это в прошлом...
При социализме ждали Карцева с Ильченкой, или Райкина со Жванецким. Миронова с Голубкиной, Ширвиндта с Державиным, но главное, Мелодии и ритмы зарубежной эстрады - Смоки, Абба, Бони Эм. Всегда чего-то ждали, Иностранку или Новый мир, шестнадцатую полосу Литгазеты, свежих Аргументов с Фактами, очевидно невероятного Капицу или Сагу о Форсайтах, а тридцать первого Небесных ласточек, Соломенную шляпку, Льва Гурыча Синичкина и, само собой, Иронию судьбы. Ждали Аллу Борисовну, Раймонда энд Паулса, Кобзона, Штоколова, Пьеху, Сенчину, Толкунову, Лещенку и Песняров. От снега город белый...
Баба Поля пекла Прагу или Наполеон, мама делала печеночный паштет - накануне из недр немецкого буфета добывалась чугунная мясорубка, аккуратно, с деревянной прокладкой, приворачивалась к столу, и папа героически молол предварительно подтушенные куски печени, а потом - чуть хваченную кипятком морковь и сверкающие крепко пахнущей упругостью полупрозрачные луковые головки, баклажанное соте - колдовская смесь из тушеных синеньких, помидоров, морковки чеснока и лука, еврейскую закуску - мелко тертый сыр с чесноком, уложенный в круто сваренные яичные половинки и прикрытый симпатичной помидорной попкой с кокетливо играющей веточкой петрушки.
Из тайных запасов извлекались дефицитные консервы - лосось дальневосточный горбуша в собственном соку, рижские шпроты и тихоокеанская, бланшированная в масле, натуральная сайра, долго чистилась, нарезалась и укладывалась вместе с кружочками репчатого в продолговатую хрусталину сельдь иваси, в большой, красной керамической посудине томилось необыкновенное жаркое, а рядышком весело булькала картошка.
Армянский три звезды - для знатоков, Рябина на Коньяке - милым дамам в утеху, Алиготе или Ркацители для совсем безусой интеллигенции, а для тех, кто покрепче - Посольская. И конечно Шампанское. Свердловское купить было легко, наскреб четыре рубля шестьдесят семь копеек, и в Пушкинский - бери не хочу. Вот Новый Свет или Цимлянское, особенно, красное, похитрее - через Москву, Петроград или полезные знакомства, что в просторечие блатом зовутся.
Ставили елку рано, примерно за неделю. Папа приносил с работы пихту - что, как, почему, но родители любили эти анемичные росточки. Мне больше нравились елки - пушистые, зеленые, густые и колючие, но увы, родители решали все сами, а я недоумевал, почему елочные игрушки такие скучные - ни солдатиков, ни шоколадок, только разноцветные шары и шарики, ватно-марлевые фигурки зверюшек, серебряный дождь и невкусный шпиль на вершину, но в совокупности получалось красиво, важнее, атмосферно - все, отступать некуда, праздник на пороге, в доме пахнет елкой, мандаринами, шоколадом и подарками.
Тридцать первого мама приходила к трем, и обязательно с подругами - тетя Инна, тетя Эмма и тетя Света - чтоб успеть нарезать, расставить, украсить и еще привести себя в порядок. Папу тоже отпускали пораньше, а часам к девяти собирался полный дом гостей - Шроны, Павловы, Даммеры, Бокаревы, Пивер, Кербель, Шишов, дед Митя и баба Поля, и под самый новый год из соседней комнаты приводили бабу Симу.

Ладно, пусть выходной, раз такие дела на кухне, целее будем, все-таки Новый Год - история с продолжением. Без пяти будет президент, потом гимн, куранты и собственно ноль с шампанским - точка, если по часам. Максимум - голубой огонек, еще бокал по Москве, и поняв, что мелодии зарубежной эстрады  лишние, смело свалимся на боковую.Но что-то продлится  до Рождества или Старого Нового Года, правда.Поздравления. Или каникулы - те праздничные целиком, от и до, прям, до звонка на первый урок.
К дате привыкаем медленно - еще пару месяцев рука будет выводить девятнадцать.А тридцать первого - итоги, лихорадка, суета и звонки - переполох праздничного безвременья. Смотрим на часы, щупаем духовку, режем тазики, поправляем прически, и поняв, что времени навалом, замираем у телевизора, где отсутствующим взглядом перебираем Женю и Надю, Петросяна или Камеди.Даже законченный черно-мрачный мизантроп-ипохондрик нет-нет да улыбнется. Помимо воли - сквозь маску и седину.
Значит, что-то есть. Что-то, что само себя оглашает, заставляет улыбаться, отвечать на поздравления и подсчитывать эсэмэски. И правда, в самый-самый разгар карнавального бума наступает момент, когда все немножко останавливается, приглушается и отодвигается. Чуть-чуть, на долю секунды - звон бокалов, здравицы, людская болтовня, стук вилок, телевизор, салюты и музыка делают шаг назад.И образуется короткая, но ясно и полно переживаемая тишина - момент прихода радости. Кроткой, беспричинной, бессловесной и теплой, как осторожное живое трепыхание маленькой рождественской свечечки.Это и есть главная встреча, истинный дар. Встреча с собой.
В нас пробуждается и говорит Вера - простая, человеческая. Не обязательно во что-то - достаточно самой по себе. Это ее праздник, ее день, ее триумф.Но в этот момент Вера предстает как Желание и Надежда. Себе и всем сразу. В лучшее, доброе, вечное - божественно человечное и по-человечески божественное. Любовь, Разум, Чистоту, Справедливость, Состоятельность и Очарование самой Жизни.
Други мои - те, кто в реале и те, кто в тырнете - это наш праздник, про нас и для нас. От начала до конца, из человеческой глубины в человеческую бесконечность, из вечности в вечность. Праздник Веры и Любви. Мы все еще люди в полном, подлинном смысле. Живем душой и верим в чудо - истово, триста раз на день поминая бога и столько же раз чертыхаясь. Сходим с ума от чад неразумных и безумствуем не умолкая, если речь заходит о внуках или родителях. И наше человеческое прекрасно целиком - без изъятия или остатка, пусть оно трижды архаично, извечно непоследовательно или суетливо суетно.

***

Мелеуз. Доехали как по маслу. Выезжали минус двадцать. Плюс двадцать сумок и пакетов. Кружки, компы, банки и подарки. Понеслась дорожка. Притормозили лишь в Агаповке. Сосиски с помидорами, кофеек и две собаки, с которыми поделились трапезой. Ладно, не будем о грустном.
Махнули Магнитке, проползли Сибай и въехали в белое царство. Белым бело. Белые облака, белые горы и белые ели. Белая река. Покой и умиротворение, и уже восемнадцать ноль-ноль сидели за столом. Холодец с пельменями. Танец живота, но утром погнали в спортзал.
Зожников оказался на запоре. Какой нахрен спорт, - недовольно пробурчал Макс, - тридцать, блин, первое. Тогда магазин, женщины сказали селедку, - и тут зазвонил телефон. Быстрей валите на базар, - строго приказала трубка, - пока работают.
Оскар - мент в отставке, а сегодня дежурный по мясокомбинату. Новогодняя вахта - любимая фишка. Говорит, по другому не умею.
О, чудо, и базар обернулся. Шикарный, роскошный клуб. Длина, высота и ширина. Потолки, пространство, тренажеры и классное железо.
Сколько, - спросил я девушку на входе.
Первый раз бесплатно, - очаровательно улыбнулась фитоняша, - вот только температурку померим.
Тренажеры новье, даж краска не обсохла, а дорожка встретила улыбчивым Ю-тубом. Кое-как разобрался, и набрав крейсерскую скорость включил Виски-блюз.
Постепенно зал заполнился. Нормальные люди. Кто помоложе, кто постарше. Здороваются, улыбаются, страхуют. Никаких вопросов, и  два часа пролетели на одном дыхании, а расставались уже как старые знакомые.
Собственно, так и должно быть. Свой народ - это старые знакомые, даже если видитесь впервые. Короче, чтобы там не происходило, праздника не уступим.

***

Счет пошел на часы, и если бы умел считать, давно работал слесарем на Путиловском заводе. Тирамису готово, дали утром попробовать. Волшебное. Уборку сделал - не поверите, предложил вымыть квартиру целиком, и начальство крепко призадумалось, но окончательного вердикта пока нет. Картошка и яйца варятся, оливки и горошек купили вчера - ни одного человека в Пятерочке, докторская в синюге загадочно крутит боками, а морковка рядком выложена на рабочем столе. Интересно, вынесет он ведро или со ссылкой на занятость свалит по-тихому к Лехе.
Благоверная величественно царит на кухне, Сема и Федя на подхвате, Кава охвачена законоположным холодком, а на улице совершенно несуетно - вчера были гудки, шумы, пробки, а сегодня тишь да гладь, неужели стартовал - не, не может быть, рановато, есть у нас еще дома дела
К черту уныние и позу, скучающие глаза и тоской залитые уши - пусть свершиться новогоднее чудо, и плевать на Галкиных с Меладзами, потерпим - в новый год даже привычность уютна.
Господи, в старое время от одного упоминания Сенчиной или Толкуновой глаза закатывались к небу, а рот кривило гримасой. Хиль, Ободзинский, Гуляев, Захаров - батальон гусар летучих, глаза б не видели. Или Воронец, Пьеха, Пугачева - ниже плинтуса, совковый нафталин, то ли дело настоящее искусство- Битлз, Папл, Хипы или Роллинги.
Честно говоря, до сих пор не сумел полюбить сердцем  советску песню, но через сорок сороков кое-что понял. Их профессионализма - любого из перечисленных, с лихвой хватило на любое эйровидение, любую аббу или пуссикет, да что хватило - затопило, покрыло с головой, ногами и ролс-ройсами.
Лирический герой. Осмысленный или явный. Женщина, которая поет или та, что ждет настоящего полковника, или которая по улице моей который год.
И сценический образ - поведение, грим, макияж, жесты и наряды, определялись оттуда, изнутри. Как изнутри исходила и форма взаимодействия со зрителем - уважительное и достойное. Публику никто в грязь головой не макал и унылостью не травил. Напротив, духоподъемность и романтизм - любовь и небо, ветер надежды или тихая грусть длинных ожиданий.
Плюс певческая школа, прекрасные аранжировки, плотный звук и безошибочность исполнения - шутка ли, главные голоса страны.
Разумеется, это лежало далековато от западных трендов и традиций, тем не менее, служило десятилетиями и, что важнее, служит исправно до сих пор. Песни из Карнавальной ночи или Иронии судьбы  и сегодня на слуху,  а кто теперь всерьез боготворит Слейд или Назарет, Град Фанк или Ху - так, парочка оригиналов-любителей, не больше.
Звуков много, музыки мало. И это характерно для коммерческой эстрады вообще. Шоу, реклама, промоушен, дымы и лазеры - апокалипсис, который помогает скрыть отсутствие всего того, что называется музыкой - того, что минуя ухо, говорит непосредственно с душой. Старые песни о главном, а ведро таки заставили меня

Отчет о командировке

День первый. Холодец, пельмени, самогон. Много. Можно было руками, но тыкал вилкой. И ножиком. Яж интеллигентный человек в конце концов.
День второй. Оливье, селедка под шубой, холодец и манты. Очень много. Руками. Двумя. Самогон и чуть-чуть шампанского - буквально на краешке иглы. Тупо смотрел телевизор, а оттуда лезла еда.
День третий. Тирамису, пирог "курица с картошкой", самогон. Ходил ногами сзади, а спереди плавал живот.
Четвертый. Блинчики с вишневым вареньем, шарлотка, котлеты. Пиво и соленая щука. Пьянству бой. Хватит. Домой.

P. S. Автопроизводители страшные люди. Это не дверцы, это щели для худосочных теней.