Как-то в зимний вечерок...

                Изба-старуха челюстью порога
                Жует пахучий мякишь тишины.
                С.Есенин

       На землю опускался один из обычных ясных зимних вечеров, каких много в северной части России в январе. В это время года темень рано одолевает свет, окутывая  скоротечным сумраком искрящуюся белизну полей. Деревня Юрьево, что в Костромской губернии, устав от дневных забот, погружалась в уютную дремоту. Загорались огоньками подслеповатые, припорошенные снежком окна бревенчатых домиков, попыхивающих тёплыми печными трубами. Жёлтые пятна промерзших стёкол, разрисованных цветастым морозным узорцем, уже роняли свой бледный свет на старую морщинистую дорогу, колдобинами ковыляющую по селу. В душных хлевах наступавший вечер не менял устоявшегося ритма, – там, позабытая временем, монотонно продолжала перетирать зубами свою жвачку скотина. Вдоль улицы глаз наблюдателя всегда мог выделить две, три безлюдные избы, глядящие на мир тёмными провалами распахнутых окон и дверей. Это расторопный мужик придумал своё средство по избавлению от надоедливых тараканов – вымораживать прусаков-интервентов крещенскими морозами, считавшимися на Руси самыми лютыми. И хотя действие принимаемых мер не слишком длительно, всё же оно на какой-то срок позволяло перевести дух от незваных постояльцев, оставленных нам Наполеоном. Во время проведения экзекуций над насекомыми, жильцов санируемого дома принимали соседи. Так чередуясь, деревня промораживала избу за избой.
      Мои предки в далёких двадцатых не были исключением и тоже пользовались приведённым здесь рецептом. Сами они тогда недельку другую проводили у родственников, а своё подворье навещали, дабы проведать оставленную в хлеву скотину. Происходило это как правило поздним вечером, когда дневные заботы селян тонут в ночном мраке и деревня, издали похожая на кучку тлеющих угольков, лежащих среди заснеженной равнины, замирала. Над сонной землей раскидывался чернильный шатер морозного неба, дырявый купол которого просвечивается мириадами перемигивающихся звёзд. Струящийся от них серебристый свет с каждой минутой усиливался ярким месяцем, поднимающимся над снегами. Его раскалённый серп словно выхвачен из горна. Тихо. Не слышно людских голосов, лая собак, лишь изредка, как бы ежась от ночного холода, потрескивают продрогшие на морозе заборы. На фоне тягучего однообразия белёсых далей, просматриваются смутными очертаниями деревья, усыпанные снегом. Зима гуляет по свету.
      Наслаждаясь дремлющим покоем позднего вечера, по дороге бредёт одинокая фигура. Далеко разносится хруст приминаемого валенками сыпучего снега. Вот фигура повернула к дому, гостеприимно открытого морозу, прошла за угол и скрылась в хлеву, дохнувшего клубом прогорклого пара. «Ну что, детки, заждались?» – засветив лучину, приветствовала бабушка тёлку с овцами, которые в ответ замычали, заблеяли. Бабушка подсыпала корма скотине, поправила сено и, вернувшись наружу, тщательно проверила все запоры подворья. Молчание ночи обволакивало деревню, оберегая её отдых после трудов праведных. Мороз стал пробираться в рукава, покусывать щеки и нос. Бабушка зябко повела плечами, плотнее натянула рукавички и, с удовольствием вдыхая ядрёный воздух, направилась к выходу. На дорожке, ведущей к избе, выжидательно уставившись на хозяйку, сидела взлохмаченная приблудная собака. Бабушке даже показалось, что она сумела разглядеть жёлтые угольки её страдальческих глаз. «Чья эта? Ещё напакостит в комнатах», – пронеслось в голове, и рука потянулась к венику, валявшемуся недалеко от порога.
       – Уходи! Уходи, нечего тебе здесь околачиваться!
       Голик полетел в сторону гостьи. Собака отбежала немного и села опять. Бабушка подошла ближе, подняла веник и снова метнула его в непонятливую нахалку. Та отбежала к калитке и уселась на выходе, явно не собираясь уходить. Тогда бабуля рассердилась:
       – Дай пройти! Ишь, расселась на дороге, окаянная!
       Собака попятилась, пока не очутилась на улице. Здесь она беззвучно оскалилась, нагнав страху внушительными клыками, и медленно затрусила прочь.
       Оробевшая, однако всё же удовлетворённая, что прогнала приблудную, бабушка возвращалась к семье, думая уже о нагретой избе с жаркой печкой и тёплой постелью.
       – Ты чего задержалась-то? – встретил её вопросом заспанный дед.
       – Да собаку гоняла! Непослушная какая-то. Я такой и не видела в нашей деревне.
       И она рассказала о случившемся.
        – Ведь это серый приходил по нашу скотину! – оживился дед. – Анюта, ведь ты с волком воевала.
        – С волком?! – только и произнесла изумленная хозяйка. 

       
 2005