Каждый сам кузнец своего счастья

                А.О.Киреев, О.К.Киреев


                Убийства, лесть, шантаж, обман –
                Суть узы страшного семейства.


                ПРОЛОГ

     Знойный август начала восьмидесятых. Конец дня. Рынок подмосковного городка изнывал от остатков летней жары, вопил на все лады лоточными зазывалами с мороженым, шумел скандальной толпой покупателей, трещал динамиками, словом – жил привычным душным торговым бытом. В овощных рядах, где всегда хозяйничали азербайджанцы, разгорелась словестная перепалка клиентов рынка с торговцами. Она затронула национальные чувства продавцов арбузами и те, бросив дела, повыскакивали из-за прилавков в проход. Оттеснив лишний базарный люд, торгаши образовали круг, в центре которого здоровенный персюк тряс за глотку хрюкающего мужика из «аборигенов». Его опустили на колени и двое удерживали в этом унизительном положении, пока персюк, выдыхая сладковатый запах анаши, зубоскалил:
       – Гнилой, гаварищь, ми, чернож...ие тебэ прадаём? Харащо делаем!
     Привычным движением он извлек наружу свою ущерблённую ценность, в то время как другой персюк прижал к кадыку «аборигена» лезвие арбузного ножа.
      – Аткиривай рот!
Мужичишка конвульсивно задёргался в спазмах.
      – Вазми, тебэ, э! гавару, а то резит буду. Ви, русские, – нащи раби, панимаещь?! Птфу на тебэ! Раби далжна толко ево кущат. 
      Никто из присутствующих не оспаривал этого. Возмущённых заступников не нашлось, люди отворачивались. Но вот сквозь кольцо наблюдателей с треском пробился милицейский наряд. Шестерых абреков вывели, посадили в «воронок» и увезли. Мужичишка поднялся с колен. Им оказался Леха Сергун, слесарь-сборщик с «Металки», задиристый буян и матерщинник. За гонор таким частенько достаётся, поэтому Леха привык являться по понедельникам на работу с «синичкой» под глазом или сдвинутым в сторону носом. До следующего понедельника. Тогда кто-то возвращал ему нос на место. Сегодня Сергуну морду не били, ограничились глумлением, да ещё каким! Леха утёр плевок и, глотая обиду, скрылся от стыда. Торговые ряды хохотали вслед, а невольные зрители спешили убраться из павильона. Их сменила новая волна принципиальных покупателей, ещё не знакомых с восточными приёмами обучения и потому не догадывающихся о своём месте в обществе. Распродажа фруктов и овощей продолжалась, недовольных пока не было.
       Через час объявились задержанные.
       – Ти пазваныл милиций?! – пристали они к кассирше госточки. – Гавары, ти?
       – Нет, ребята, что вы, я... никогда...
       – Тагда скажи, кто пазваныл?
Было ясно, что азербайджанцы от органов правопорядка откупились, но виновник их денежных трат обязан понести наказание. Неожиданно, откуда-то вновь появился «опущенный» Лёха, на этот раз с одностволкой в руках. Бах! И его обидчик с вышибленными мозгами валяется в проходе. Визг, крики... Продавцов, как ветром, задуло под прилавки, а «абориген» сосредоточенно заряжал ружьё снова. На рыночные антресоли вывалились из офисных дверей два охранника с калашами. После их очередей Сергун выронил ружьё и свалился на грязный асфальт. Кроме Лёхи в толпе упало ещё двое. Вокруг истерично голосили бабы, в свалке все кричали: «Помогите!» На отчаянного наладчика, как волки, налетели «чёрные», готовые его разорвать, растерзать, растоптать, но один из пожилых кавказсцев остановил самосуд. Им оказался дядя убитого торгаша. Растопырив руки, дядя заплясал вокруг лежавшего мужика, к чему-то призывая озверелых собратьев. Наконец, все пришли к согласию. Мёртвого персюка и еще шевелящегося местного подняли и куда-то понесли с рынка. На этот раз милиция явилась нескоро. Как и «скорая».

      Хирургический корпус районной больницы был окружён азербайджанцами с автоматами. Двое из них караулили коридор стационара, загнав ходячих больных в палаты. Третий расположился в ординаторской возле телефона, в руке – «лимонка». Напротив него вдоль стены сидят дежурный врач и согнанные сюда медсёстры. В воздухе попахивает расправой. В операционной рядом с срочно вызванным (был субботний вечер) зав. отделением Моисеем Львовичем стоит дядя застреленного, а на столе лежит тяжело раненный убийца его племянника. Со сквозными пулевыми отверстиями в теле. В дверях торчит еще один охранник с автоматом, готовый к самому худшему повороту событий.
       – Слущай, доктор, он минэ нужин живой, панымаищь?! – слышится взволнованный голос дяди покойного. – Еслы он умирот, ти умирощь тожи.
       Над оперируемым склонился лучший помощник Моисея Львовича, молодой хирург Коровкин. Выполняя команды Главного, он поочередно просовывает в отверстия ран свой худющий указательный палец, что-то им ковыряет и докладывает:
       – ...Задета сердечная мышца... аорта цела...
       И так далее, и тому подобное.
       – Крепок же мужик, – удивляется Моисей Львович, стараясь не замечать стоящего рядом вооружённого палача.
       Дошла очередь до самой операции и проводил ее «Сам». Коровкин ассистировал. С темнотой всё было закончено и Моисей произнёс:
       – Пока будет жить, на дальнейшее – гарантии не даю.
       – Спасиба, доктор. На далнэйщий – наща забот.
       Бандиты забрали с собой прооперированного Сергуна и молниеносно покинули стационар. Четверо их «жигулей» с «волгой», взбив пыль, умчались в темноту. Еще через четверть часа появились вооружённые пистолетами милиционеры.   
    

                ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

     Самое красивое, самое прекрасное время года – это осень. И вовсе не только потому, что ей сопутствуют листопад, костры, косяки перелётных птиц, тянущиеся по небу и оглашающие его долгим и протяжным стоном. Всё это бесспорно красиво и заслуживает  восхищения. Однако задумывались ли Вы над тем, почему эта атмосфера надвигающегося конца, вся безысходность блеклых осенних дней так притягательна для натур, склонных к меланхолической задумчивости? Лишь потому, что во всём этом есть нечто печальное, нечто такое, от чего сжимается сердце и на душе становится невыразимо грустно, как будто наступил твой последний день. А в голову приходят мысли о необъятной пропасти вечности, окружающей нас.
      Виктор очень любил осень. И как раз не за костры, не за завораживающий глаз танец разноцветных листьев. Любил, просто потому что любил.
      Сидя сегодня тихим октябрьским подмосковным днём на задворках школьного двора и покуривая, он наслаждался бесконечной печалью, висевшей в воздухе, словно она была материально осязаемой. Виктор любовался прижимавшимся сырой грудью к земле небом, с замиранием сердца прислушивался к скорбным крикам птиц, носящимся в вышине. И думал. Думал о вечном.
      В свои семнадцать он был крепким и красивым, давно установившем себе цену парнем. Ростом – повыше среднего, широк в плечах, плотного сложения, среди сверстников чувствовал всегда уверенность, порой с излишками хвастовства.
      В школе Виктор Сергун зарекомендовал себя как твердый «хорошист». Он не стремился к большему, но никогда не опускался до троек, – считал их сродни двойкам, позором. Этим летом Виктор достаточно легко поступил в университет, начало учёбы в котором не предвещало проблем, отчасти, как полагал, благодаря хорошо развитой интуиции, а также твердым школьным знаниям четвёрышника, что, пожалуй, являлось ближе к истине.
      Казалось бы, повода для грусти не предвиделось. Всё у Виктора прекрасно, всё давалось ему шутя и ничто не мешало через пятилетку стать перспективным специалистом в своей области, при желании – с научным уклоном. Однако, за видимыми преуспеванием и благополучием скрывались определенные трудности становления взрослой личности, ещё на заре румяной юности погрузившейся в омут... самолюбования. Не все люди из окружения Виктора воспринимали с пониманием претенциозность его сложной натуры. Как результат – надломленная детская гордость, ущемлённое юношеское самолюбие, породившие по отношению к окружающим озлобленность и недоверие, поздее тесно оплетённые сомнительными удовольствиями в упоении обидами. Он не задумывался, что злость – сестра жестокости, а последняя к сожалению всегда соседствует с заниженной оценкой такого цивилизованного понятия, как человеческая жизнь. Столь глубоко Виктор не вникал, – лишать себя приятного не свойственно молодости.
       От природы Виктор был действительно весьма недурен собой, недурен вполне мужественно. Атлетическая фигура, вылепленная пятью годами упорных физических тренировок, включающих некоторые элементы бокса и карате, рост – не средний, и не чересчур завышенный, – словом, то, что привередливому женскому полу всегда нравится в мужчинах. В движениях его ощущалась неуловимая плавная мягкость, почти кошачья вкрадчивость и вместе с тем сила, лёгкость и точность. Резкие черты лица Виктора конкурировали с достоинствами его комплекции. Высокий прямой лоб скорее украшали, чем портили две преждевременные вертикальные морщины, под густыми черными бровями таились выразительные зелёные глаза, смотревшие на мир с недоверчивым прищуром, – отличительная черта неутолённых натур. Прямой, с чуть заметной горбинкой нос, тонкие губы, упрямый твёрдый подбородок, в меру широкие скулы довершали портрет, созданный природой. Немного портили его только битуминозно-чёрные волосы, рассыпавшиеся на клерковский пробор и подстриженные, хотя и не по последней бандитской моде – «под машинку», но всё-таки вполне коротко для устоявшегося образа парня эпохи, подбородок которого украшал в дополнение ко всему небольшой шрам. Одним словом – «красав;ц для девичьих сердец». Но как красав;ц смог убедиться в свои семнадцать, этого для полного счастья в жизни не достаточно.
       Виктор рано лишился отца, когда-то затеявшего смертельную перестрелку с «чёрными» на рынке. Тело его пропало. Мать, тихая скромная женщина, не всегда могла уследить за наделённым заносчивым характером сорвиголовой, ратные подвиги которого будоражили сонную поселковую общественность. Ибо, переживший детские унижения от ребят постарше, Виктор считал делом чести ввязываться... неет, сказано слишком слабо – врываться в потасовки, когда, как ему казалось, задевалось человеческое достоинство. Ведь главное в таких случаях – быть уверенным в своей правоте!
       Как-то, возвращаясь после школы домой, – тогда он учился в восьмом классе, – Виктор увидел четверых неместных «шпанистых» постарше, собиравшихся отобрать у соседских пацанов мяч. На не отягощенных интеллектом нетрезвых физиономиях ясно читалось желание поиграть в футбол, хотя в их состоянии самым разумным было бы разойтись по домам и завалиться спать. Однако нет, – они должны ещё и покуражиться! Пройти спокойно мимо такого бесконтрольного безобразия Виктор... ну просто не мог, – он посчитал бы для себя этот факт личным оскорблением. Четырнадцатилетний «Робин Гуд», каким он себе представлялся, подошел ближе и окликнул подвыпивших хулиганов с тем насмешливым вызовом, блатную тональность которого часто использовал при обращении к недоумкам, обрившим голову наголо, сунувшим в карманы по перочинному ножу и с отрочества возомнившими себя крутыми бандитами:
      – Эй, мафия, что, больше докопаться не до кого? Иди до меня докопайся!
      На туповатом лице «шпанка», обернувшегося к крикливому «недолетку», выразилось недоумение, переросшее в справедливое негодование: как посмели так по-хамски разговаривать с хозяином жизни, когда тому, титулованному кличкой «Кожаный», уже полные «паспортные» шестнадцать? И хотя голова-заготовка ещё требует доработки, но зато на плечах новая кожаная куртка, обязывающая обладателя к адекватности в поступках!
       – Ты что сейчас спорол, щегол, повтори, я не понял? Или может ты грубиян? – он неприятно оскалился. – Ну, так мы тебя сейчас поучим хорошим манерам…
       «Кожаный» подмигнул своим приятелям, как бы приглашая полюбоваться уроком, который преподаст «оборзевшему юнцу», и в развалку направился в сторону обидчика. Виктор положил на траву спортивную сумку, в которой носил учебники, хрустнул суставами пальцев и, недобро улыбаясь, сделал шаг навстречу. Когда между противниками оставалось не более двух метров, хулиган приподнял правую руку и отвел её за спину, приготовившись «вмазать», что говориться, от души. Вот тут и произошло то, чего не ожидали нападавший и его друзья. Опережая драчуна, Виктор рванулся вперед, и, молниеносно развернувшись на левой ноге, многократно отработанным приёмом, – правой пятой сбоку по «кумполу», – жестоко отправил «Кожаного» проверить, насколько мягка трава у соседского забора. Противник, икнув, повалился, «приложившись» макушкой к выступавшему из земли полуистлевшему бревну, видимо не успев даже понять, что произошло. Чуть больше секунды продолжалось замешательство в «стане противника». Виктор, чувствуя себя «на высоте», всё также ободряюще улыбался, как бы предлагая замешкавшимся фраерам исправить положение. И тут, опомнившиеся отморозки озверело бросились на «Робин Гуда», а Виктор, пригнувшись как бугаёк, – им навстречу. Он сходу воткнулся головой в пах длинному рыжему. Оба свалились. Виктор начал подниматься, а рыжий не встал. Дернувшись, тот сложился эмбрионом, захрюкал. На Виктора навалились оставшиеся двое и остервенело стали молотить кулаками его жилистое тело, в пылу не замечая, что от себя достаётся и самим. Затем драчуны поднялись и избиение продолжилось ногами по телу, по голове, по телу, по голове... Особенно усердствовал один – небольшого роста коренастый блондинчик, – он норовил попасть носками кроссовок в глаза лежавшего. Виктор загораживался, как мог, не всегда удачно, в остатках сознания всё более убеждаясь, что две пары рук и ног, действующих слаженно, всегда будут брать верх над одной.
      Несколько соседских сверстников, из-за которых собственно и разгорелся сыр-бор, открыв рты, растерянно глазели на сцену избиения. Они были настолько скованы испугом, что, казалось, ни у одного не возникло мысли как-то повлиять на исход неравного поединка, кроме как разбежаться в разные стороны, – так сверстники коллективно оправдывались позднее. Положение Виктора грозилось ухудшиться, когда начал вставать на ноги «очухавшийся» Кожаный, но в этот критический момент помощь всё же откуда-то подоспела. Раздуховившийся блондин, вдруг рухнул сначала на колени, потом на Виктора. Избиение сразу прекратилось. Был ещё топот ног, и когда с распухшим лицом, но к счастью целыми глазами спасённый поднялся, он увидел тяжёлую картину: блондинчик лежал в луже крови, упруго бившей из его головы от травмы, нанесенной сзади твёрдым предметом. Наверное Виктор, сваливая с себя тело, потревожил его, и конечности блондина вдруг судорожно задвигались, сгибаясь и разгибаясь в суставах, словно кто-то дергал их за незримые нити, однако голова оставалась неподвижной. Около блондина ползали на коленях двое. Пьяно рыдая, они пытались удержать бившегося друга и приговаривали: «Сашка...Сашка...». О вымазанном кровью Викторе забыли. Чуть в стороне валялся чей-то нож. Сдерживая подступившую рвоту, Виктор в ужасе бросился бежать по в миг опустевшей улице. Позднее он стыдился этого факта. 
      Таковым был первый в жизни Виктора Сергуна случай, когда в драке, затеянной им, убили человека.


                * * * * *
     И вот, сидя этим хмурым октябрьским днём на школьном дворе, Виктор отдал дань памяти прошлого – веренице событий, как стае перелётных птиц, пронёсшихся за истекшие годы в его ещё недолгой, однако уже не бедной жуткими приключениями жизни.
      Что касается того случая, то конечно состоялся суд, всё как и положено, но истинного убийцу не нашли. Благодаря возрасту и показаниям свидетелей, Виктор избежал колонии. «Шпана» его зауважала. От неприятностей Виктора это не избавило, но, слава Богу, другие потасовки уже не заканчивались столь трагично. Было начало девяностых, обстановка в стране складывалась кривобоко и хозяином положения становился криминалитет. У Виктора появились защитники и обожатели среди подростков с разных улиц, которым «Робин Гуд» по их просьбам рассказывал в стиле американского боевика захватывающие моменты своей драки. В ней он одолел четверых чужих «шпанков», одного из которых вынужденно «завалил», – выбора не было!
        – ...После «маваша» Кожаный улегся, – рисуясь, рассказывал Виктор раскинувшим уши слушателям, – а остальные каак на меня разом кинутся! Я весь подобрался и провёл серию ударов по корпусу и в челюсть длинному рыжему, который первым бросился. Этой серией я выбил у него зуб и послал в нокаут с лёгким сотрясением мозга (Виктор всегда избегал говорить, что вывел из строя «рыжего» презираемым среди настоящих «пацанов» приёмом). Ну конечно, на орехи досталось и другим нападающим. После серии резких ударов руками, я вдруг неожиданно резко выбросил вбок и вверх правую ногу вот так!
       Виктор поднимался с корточек и перед затаившими дыхание мальчишками выбрасывал вверх ногу. Потом садился опять. Все зачарованно молчали, а добившийся эффекта рассказчик продолжал:
        – ... и прямо кучерявому, – у него отец негром оказался, бросил их с матерью, – прямо ему в переносицу и... сбил его на спину. У него из сломанного носа – кровь фонтаном. Весь, блин, его германский «адидас» залила, всю его гордость, хм...
       – А дальше что было?! – не выдерживал паузы кто-нибудь.
       – Ну, вроде всё кончилось. Трое лежат. Но на ногах ещё один маленький белобрысый остался. Он не подставил себя под те удары, которые я другим раздавал, а взял и вытащил из кармана складной нож. Держит его в правой руке и так это, хитро улыбается... хм... двинулся так, чтобы зайти сбоку, во фланг мне. А сам прищурился, меряет меня взглядом, оценивает. Я сразу понял, что из всех четырёх он самый опасный пацан. Движения точные... Я даже удивился, как это у него всё рассчитано, даже вздрогнул и подумал: «Ну, Витя, теперь можешь и порезаться». А тот заметил мою реакцию, и улыбнулся ещё шире. От его улыбки чувствую, что я побледнел, но с места не сдвинулся. А маленький, с ножом, ко мне приближается так это, неумолимо. Я сделал обманное движение и хотел в полуседе сбить его с ног подсечкой. А тот разгадал мой маневр и быстро, как кошка бросился на меня. Я еле успел уклониться от удара, но всё равно нож распорол на мне куртку.
       Виктор показывал аккуратную заплату на куртке, купленной матерью в комиссионке. Свою старую, изорванную в драке, пришлось выбросить.
       – Я снова ушёл в оборонку и начал обходить белобрысого слева. Все мои пацаны с улицы, – теперь они разъехались, родители увезли, – все застыли и ждут, ничего не предпринимают, испугались. Хотя бы, думаю, кого бы из взрослых позвали бы! Нет, даже мысли не возникло. Всё, думаю, рассчитывай, Витёк, только на себя. Как только тот оказался ближе, я подпрыгнул и сделал два резких и точных удара ногой и рукой (на этот раз Виктор удары не продемонстрировал) и опрокинул маленького на спину. Единственной моей ошибкой было – тут же добить и обезоружить противника. Я приземлился слишком близко к нему и уже занёс руку для решающего удара, как вдруг белобрысый, не потерявший при падении ориентации, резко выбросил вперед руку с ножом, – прямо мне в горло, сучара, целил. Я понял тогда, что исправить уже ничего нельзя, и опустил занесённую для удара руку прямо на кадык этого «брысого», а сам опустил голову и, защищая шею, подставил под нож подбородок...
      Виктор небрежно показал на свой шрам, который получил в раннем детстве, споткнувшись и упав лицом на поводок ножной швейной машинки.
       – А больно было? – спросил кто-то из круга.
       – Да, сначала почувствовал резкую боль, она всё тело пронзила.
       – А потом... с тем, с «брысым», что?
       – Хм... А что с ним... Вырвался из горла звук, как будто лягушка квакнула, дернулся и затих навсегда.
       – Но пацаны говорили, у него голова была пробита...
       – Ну и что? Когда его бил, там бревно лежало и голова у него на бревне оказалась, – прямо затылком на сучке. Так и прошел сучёк в башку... Чего не ясно?

       С той поры пронеслись годы. Сергун закончил школу, стал студентом и не собирал больше вокруг себя уличной «шантрапы», – иные интересы, иные цели. Он заметно остепенился, изменил свою 
речь, оставив приблатнённый жаргон с хвастливыми баснями другим «углачам». Но иногда бывший «Робин Гуд», гонимый ностальгией, посещал... нет, не пятачок с кострищем в рощице неподалёку, где когда-то бравировал перед «пацанами», а старый добрый школьный двор, присаживался на выщербленные ступени и предавался мечтам. Вот и теперь Виктор сидел около школы серым осенним деньком, греясь в бесцветных лучах нахлынувшей меланхолии, и думал. Думал и вспоминал. Считая себя натурой склонной к самоанализу, Виктору было приятно копаться в своём прошлом и, скучая, смотреть в будущее сквозь вуаль расхожих суеверий. Хотя, нет. Скорее он представлялся себе фаталистом, человеком, безоговорочно уверовавшим в судьбу. И вот как раз об этой увлекательной направленности его мыслей и пойдёт речь. Поводом явился случай, произошедший за два часа до того, как мы встретились с бывшим «Робин Гудом» на сумрачном школьном подворье.
      Добираясь после лекций домой, Виктор задержался на вокзале в ожидании электрички. Бесцельно послонявшись по перрону, он остановился у газетного киоска, однако от выбора газеты отвлекла живописная сцена, развернувшаяся от него в нескольких шагах. Пожилая цыганка, окружённая женщинами помоложе и ватагой цыганят, привязалась к молодому солдатику, отслужившему положенный срок и возвращающемуся домой навеселе. Цыганка привычно предлагала молодому сержанту погадать: «Соколик, молодой, красивый, позолоти ручку, расскажу что было, что будет, – всё как на духу!». Сержант, наслушавшийся от своих товарищей и замполита роты невероятных историй, которые когда-либо происходили с дембелями по дороге домой, всеми силами старался отвязаться от надоедливых попрошаек.
      Витя, с улыбкой наблюдавший за этим спектаклем, в конце концов решил прийти на помощь солдату. Оттеснив его в сторону, он неожиданно предстал перед цыганкой, вызвав бурю возмущения всего табора. Однако открытая улыбка вторженца, сто тысяч, зажатые в руке, и просьба погадать ему на счастье тут же развеяли враждебность шкодливой дамы и погасили возмущение в стане её сородичей. Сержант, бросив на Виктора благодарный взгляд, поспешил раствориться в толпе, а цыганка с любезной улыбкой приняла вознаграждение и сделала знак своей свите не шуметь. Затем смуглыми пальцами она взяла ладонь левой руки Виктора и углубилась в изучение таинств хитросплетений жизненных линий. С минуту пошептав над ладонью, цыганка скорбно заохала и завздыхала, затем с отрепетированной неохотой перемогла себя и начала предсказывать судьбу:
      – Ох, и хороший же ты человек, милай, да придётся видна расстроить мне тебя. Долг мой священный сказать тебе всю правду, не могу от тебя скрыть ничего.
      Она ещё раз глубоко вздохнула, встряхнула головой, будто отгоняя от себя назойливую муху, и тихим, печальным голосом продолжила:
      – Жаль мне тебя, касатик, ой жаль. Вижу было в твоей жизни много зла, много нелегких испытаний, да предстоит тебе ещё больше. Сейчас имеешь ты всё и образуется у тебя хорошее. Но недолго тому быть. Да и всё, что хорошего у тебя есть – всё это выдумка. Ниспошлёт тебе твой Бог огромное испытание. Всё что было у тебя, в один день всё потеряешь, всё пойдет прахом, не совсем, но скоро. Слышишь, – не совсем, но скоро. И придётся тебе, горемычному, всё своё счастье по новому собирать. И соберёшь ты его по крупинкам, по доле малой. И будет у тебя большая любовь, будет счастье, будет дом –  полная чаша, но добьёшься ты своего страданием великим, кровью немалой, злом несусветным. А потом обернётся всё это против тебя. И тем же страданием страдать будешь, и зло против тебя обернётся, и той самой кровью умоешься. И самый близкий, самый любимый предаст тебя и за это воздастся ему и сгинет он смертью лютой.
      А погубит тебя твоя любовь. И вижу я, десять вёсен проживёшь ты ещё, а потом пустота, мрак, бесконечность.
      Не серчай ты на меня старую, правду я тебе сказала, всё как есть. Да только не можем мы изменить того, что начертано, не избежать этого – это судьба наша.   
      Виктор всё ещё задумчиво стоял посреди платформы, хотя цыгане уже покинули его, разбредаясь по другим хитрым делишкам. Электричку он пропустил. Бледный, не в силах сдвинуться с места, Виктор то и дело отирал холодный пот, выступавший на сразу осунувшемся лице. Так простоял он несколько минут, а потом тряхнул головой, натянуто улыбнулся и, взглянув на часы, уже от души рассмеялся.
       – Ладно, десять вёсен – это ещё не конец! Когда там следующий «паровоз»?


                * * * * *
       В раздумьях Виктор просидел на школьном дворе до вечера. «Конечно, в таких предсказаниях весёлого маловато, – думал он, – а с другой стороны всё это очень похоже на бред и шарлатанство. Может не всё так мрачно, как мне представляется?»
       Его отвлек тихий, почти не слышный шорох за спиной. Виктор резко обернулся, чем до смерти напугал молоденькую симпатичную девушку лет шестнадцати, которая хотела незаметно подкрасться к нему. Витя улыбнулся, это была Таня. Длинные, чуть ниже плеч, вьющиеся рыжие волосы, проницательные голубые глаза под чёрными густыми ресницами, чуть вздёрнутый очаровательный носик, чувственные, слегка подкрашенные губы – всё это помещалось на очень выразительном лице абсолютно правильной формы. В её фигуре ещё чувствовалась подростковая угловатость, но уже сейчас было заметно, что это будет прекрасная женщина. Да, это была Таня. Виктор на долю секунды охватил всю эту замечательную картинку в целом и улыбнулся самой доброй и ласковой улыбкой, на какую редко бывал способен.
       – Боже мой! Как ты меня напугал, дурак несчастный! Я так хотела незаметно тебя обнять, сделать тебе приятное, а ты вечно дёргаешься, как сумашедший! Ты услышал или почувствовал?
       – И то и другое, но во-первых здравствуй!
       – Привет! Вить, что-то случилось? Как дела? Я уже давно ждала тебя. Выгляну в окно, а ты всё сидишь среди голых деревьев и куришь, куришь уже два часа к ряду. Вот не выдержала и сама пришла... Может не надо было?.. Тебя беспокоит что-то, не расскажешь?
       – Да, так пустяки, это всё мои выдумки и впечатления сегодняшнего дня. Просто задумался как обычно... А ты сегодня ещё красивее... хорошеешь с каждым днём.
       Виктор усадил её рядом с собой на ступеньку старого школьного крыльца, обнял за плечи и, оглянувшись по сторонам, поцеловал.
       – Виитя! – строго, нараспев, сказала Таня, – мы же под моими окнами...
      Она жила с мамой в панельном доме напротив и школьное крыльцо с высоты четвёртого этажа было как на ладони.
        – ...сумашедший ты, чёрт! То сидит по два часа, как на выставке, то целоваться лезет. Может всё-таки скажешь мне, с чего это ты такой задумчивый, а?
       Виктор снова улыбнулся, затем нехотя, как бы стесняясь, стал рассказывать о своих воспоминаниях, опуская однако все неприятные моменты, или осторожно обходя их, а в завершении, рассказал о сегодняшнем происшествии на вокзале. Когда он закончил, Таня посмотрела на него с тревожным удивлением, а потом весело и звонко расхохоталась.
       – Ну и дурачок же ты у меня, честное слово! Ты что, принимаешь всерьёз эти цыганские сказки? Да ты подойди к ней завтра, она, я уверена, до сих пор ещё там околачивается, и она тебя даже не узнает. А не узнав, завтра же нагадает тебе, что ты самый счастливый в мире человек, будешь жить долго и никогда не заболеешь, а умрёшь в сто сорок один год от насморка или плоскостопия. Ну и ну! Я то думала, ты уже взрослый, а ты у меня ещё маленький совсем!
       – Нет, вы только полюбуйтесь на эту взрослую состоявшуюся женщину! – тут уж пришла очередь расхохотаться Виктору. Отсмеявшись, он продолжил речь в своей обычной полушутливой манере.
       – Ребёнок ещё школу не закончил, а уже позволяет себе давать советы человеку с неоконченным высшем образованием. Какая прелесть!
       – Вечно ты надо мной смеёшься! Нет, чтобы пожалеть бедного ребёнка... Хоть бы раз похвалил меня серьёзно, так ведь нет! Все со своими выходками. Шутник неудавшийся, ты...
      Виктор не дал девушке завершить затянувшуюся тираду. Прикрыв её алые губы своими, он властно прижал вздрогнувшую подругу к себе, а когда минут через пять отпустил, Таня уже забыла о чём говорила. Все её мысли снова вернулись к подоконной проблеме. Из таниных слов выходило, что маме-архивариусу целыми днями нечем заниматься, кроме как c высоты этажа шпионить за собственной дочерью.
       В ответ Виктор предложил «сменить точку базирования». Предложение было принято с восторгом и молодые отправились на поиски другого уединённого уголка. Положительно, в семнадцать лет жизнь кажется прекрасной, безоблачной и её не заслонить тенями цыганских кликушеств! О них Виктор больше старался не вспоминать.


                * * * * *
       Тамара ехала домой с работы в таком состоянии, что было непонятно, как она вообще может вести машину.
       Действительно, всем, кто близко знал эту энергичную молодую красавицу, казалось, что за последний месяц от неё осталась лишь оболочка. В сущности так оно и было. От полученных потрясений покачнулись бы и даже более стойкие натуры, не каждый мужчина выдержал бы подобные испытания, что уж говорить о женщине!
      Однако Тамара держалась, хотя по-всему было видно, что силы её на пределе. В свои двадцать восемь лет Тамара выглядела максимум на двадцать, сохранив почти девичье лицо и безукоризненную фигуру. Вместе с тем, твёрдость взгляда и приобретённая с годами уверенная манера держаться «на людях» выдавали в ней опытную женщину. Она была стереотипно красива. Рост Венеры, блондинка с голубыми глазами из-под тёмных бровей, стройные ноги, тонкие белые руки – всё, что полагается иметь девушке на рекламной обложке. Ни один мужчина не мог пройти мимо, не оглянувшись. Как правило, такие куколки страдают полным или частичным, но всё же очень заметным отсутствием ума-разума. Здесь же – всё наоборот. Конечно, она не блистала находчивостью и живостью интеллекта на уровне знатоков клуба «Что? Где? Когда?». Орбита её поисков была совершенно иной и подход к решению ряда вопросов порой шокировал очевидцев, но и убеждал их, что эта женщина не глупа. Никто из знакомых не назвал бы Тамару недалёкой и, как увидим, основания тому были.
      Во-первых, – её необычайное обаяние. Тамара легко и быстро находила общий язык с разными по возрасту и положению мужчинами, выбирая состоятельных. Она с непринужденной лёгкостью общалась с ними, выдавая себя то за юриста, то за кандидата искусствоведческих наук со всей присущей ей очаровательной непосредственностью. У объектов внимания никогда не возникало сомнений относительно её эрудиции, хотя у этой девочки за плечами едва дотянутые семь классов средней школы, да трёхмесячные курсы парихмахерского искусства при 164-ом СПТУ г. Москвы.
      Второе качество Тамары – здравый смысл и рассудительность, порой даже неженская логика и продуманность поступков.
      Лишь собрав воедино и мобилизовав эти жизненно важные составляющие своих внутренних ресурсов, она бралась за какое-либо серьёзное дело, будь то вопросы долговых обязательств или укладка волос наследнику покойного «авторитета». Благодаря этим качествам, Тамара легко дожила до двадцати восьми лет, не запачкав кружевных манжет, и, казалось, нет в жизни ситуации, к которой она была бы неподготовлена. Но даже и для такой умудрённой опытом дамы случилось непредвиденное, повергшее её в уныние. Так бывает в тотализаторе, когда, казалось, удачливому игроку слишком поздно открывается, что он поставил не на ту кобылку. Впервые Тамара ощутила солёный привкус своего поражения.
       До недавнего времени жизнь красавицы протекала гладко и было грех желать лучшего. У неё были заботливые родители, любящий, всегда окружающий её огромным вниманием муж, который к тому же прекрасно обеспечивал семью. С материальной стороны проблем не существовало вообще. Тамара с мужем, Алексеем Дранкиным, прожили вместе десять долгих лет и нажили двух очаровательных детишек. Старшенькой, во всём похожей на маму Сашеньке, было, как это нетрудно догадаться, десять лет, младшему, «папиному» Тёмику, недавно исполнилось три года. Но тут вдруг всё пошло кувырком и Тамара одним махом лишилась слишком многого.
      Началось всё примерно два месяца назад, когда внезапно заболел и умер её отец. Всю свою жизнь он жил очень правильно, постоянно заботясь о достатке огромного дома и зависимым от этого своём здоровье. Большая редкость, если отец заболевал хотя бы обычной простудой, а тут – без видимой причины слег в постель и по прошествии четырёх дней испустил богатырский дух. Удар оказался страшным своей неожиданностью. Врачи терялись в догадках, а единственная наследница горько оплакивала безвременно ушедшего родителя.
      На следующий день после «девятины», её супруг Алексей, как обычно, встал в десять утра, позавтракал и, поцеловав жену на прощание, уехал на работу. Больше Тамара его никогда не увидела. Живым.
       Дело в том, что выражение «уехал на работу» в данном случае можно использовать лишь условно. Алексей Дранкин, двадцатидевятилетний молодой здоровый и физически очень сильный человек, в своих кругах был широко известен и пользовался заслуженным авторитетом. Он являлся довольно крупным теневым воротилой, проще говоря, весьма авторитетным и уважаемым, опять же в своих кругах, бандюком, и работал в тесном сотрудничестве с себе подобными, так называемыми, «волковскими». Его исчезновение не сразу отметили близкие, ибо отец семейства и раньше бывало пропадал на день, два, но неизменно возвращался с подарками для всех и каждого, объясняя свое отсутствие внезапной необходимостью поехать в командировку в один из многочисленных филиалов своей фирмы.
      Так все, в том числе Тамара, думали и на этот раз. Но по прошествии трёх дней жена забеспокоилась. В милицию, однако, не обратилась, потому как была женщиной умной и без сомнения догадывалась об истинных занятиях мужа. Сказка о командировках, делах и фирме, главой которой являлся Алексей, могла сгодиться лишь для детей, да в качестве «официальной версии». Тамара начала обзванивать друзей, но некоторые также не видел Алексея уже три дня, другие оказались вообще «не в курсе» его дел. Тем не менее все, как могли, успокаивали Тамару и постарались вселить в неё уверенность, что «это очередная спешная командировка». Как же всё-таки ей надоели эти спешные командировки!
      В пять утра четвёртого дня в квартире Дранкиных раздался звонок. Тамара, несмотря на все успокоения и утешения, вторую ночь почти не спала. Она быстро накинула халат, осторожно подошла к двери, встала сбоку и тихо, чтобы не разбудить детей, спросила:
      – Кто там?
      – Свои, Тома, открой, это Битюг, – был ответ.
     Узнав голос Антона, ближайшего друга Алексея, Тамара, глянув предварительно в «глазок», отперла дверь. Взгляду её представилось нечто ужасное. Обычно улыбчивый здоровенный рыжий детина, сейчас был похож на привидение. Белый, как полотно, с огромным синяком под правым глазом, вместо рта и носа – месиво, правда, уже промытое и обработанное врачами, правая рука безвольно висит на перевязи и забинтована от кончиков пальцев почти до плеча. Тяжело передвигая ногами, Битюгов вошёл в квартиру и сел прямо в прихожей на шкафчик для обуви. Едва только Тамара увидела его, ей сразу сделалось нехорошо. Антон подавленно молчал, опустив бычью голову.
       – Антоша, милый, говори же, не молчи. Только не молчи. Где Лёшка? В больнице? – Битюг молча кивнул.
       – Он ранен? 
       Битюгов отрицательно покачал головой.
       – А что же тогда... Что он там делает? Я ничего не понимаю...
       – Что делает? Лежит. Я не смог его уберечь, Тома, крепись. Твой муж погиб...
       – Как погиб?!?! Битюжик, миленький, что ты такое говоришь? Я в это никогда не поверю. Он не мог погибнуть, у него же есть я, есть двое деток, как же так, Антошенька, как же это?.. Как?..
       Антон обнял её, что, судя по лицу, доставило ему огромную физическую боль. Он прижал Тамару к себе здоровой рукой, она тихо горько плакала. Потом он с трудом поднялся и повел её, задыхающуюся от слёз, на кухню, плотно закрыл дверь и начал свой рассказ. Видно было, с каким трудом даётся ему каждое слово. Тамара ни на секунду не переставала плакать. Она слушала с широко открытыми глазами, из которых непрерывным потоком текли слёзы. Вот что рассказал Битюг.
       Случилось все до банального просто. На очередной стрелке договаривающимся сторонам что-то помешало решить вопрос мирным путем и разразилась настоящая бойня. Лёха Дрон был центровым с одной стороны, чеченец Тагир – с другой. Их обоих прикрывали довольно серьёзные «кодлы». Численный перевес, правда очень незначительный, был на стороне «носорогов», зато качественно пехота Дрона была подготовлена лучше. Однако финал оказался грустным. Уже после того, как большинство «носорогов» отправились в страну вечной охоты вместе со своим предводителем Тагиром, из их разрозненных остатков раздалось несколько автоматных очередей, одну из которых поделили между собой Битюг и Дрон. Битюгу повезло больше: пуля пробила правое лёгкое, одна царапнула по ребру, а две засели в правой руке. Битюг с диким воплем перехватил падающий «стечкин» левой рукой и очередью разрядил магазин в противника. Алексею же досталось всего две пули: одна зацепила локоть левой руки, а вторая застряла прямо под сердцем. Причём от мгновенной смерти его спасло только то, что в момент выстрела сердце сжалось и пуля лишь слегка царапнула главный жизненный орган. Однако, Дрону этого оказалось достаточным для последующего фатального исхода. Спустя семьдесят восемь часов после ранения, семидесяти восьми часов отчаянной борьбы врачей за жизнь важного пациента, в течении которых он перенёс две сложнейшие операции, Алексей умер три часа назад в палате Иститута скорой помощи имени Склифосовского не приходя в сознание.
       Битюг умолк. Как штопали его самого, как он сутки пролежал тоже без сознания, без пульса, без давления и как его уже хотели везти в морг, но он едва заметно шевельнулся и его буквально вытащили с того света – всё это Антон не рассказал. Через два дня, то есть вчера вечером, Битюг, на пределе возможностей, встал и пробрался в палату к Алексею. Тот едва дышал. Антон не рассказал также, как на его глазах на экране монитора вместо кривой жизни, появилась сплошная прямая полоса смерти. Он не рассказал, что поднял страшный грохот, что сбежался весь институт и в течении получаса пытались вернуть к жизни его несчастного друга Лёху. Потом при всеобщей суматохе он «упёр» в ординаторской пальто, спустился вниз, вышел на улицу, поймал машину и чудом уговорил водителя отвезти его сюда. Битюг замолчал. Слишком много он потратил сил и сейчас впал в полузабытье. Ему самому необходимо было выжить. Выжить хотя бы для того, чтобы найти и рассчитаться с теми личностями, кто подстроил такую «подлянку». Уж он-то умел находить!
      И он выжил, и жил, но, к сожалению, недолго. Ровно через две недели в подъезде собственного дома, его, уже «оклемавшегося», настигла очередь из АКМа...
      Потом были слёзы. Много слёз.
      Потом похороны.
      Потом поминки.
      Потом поиски работы, постоянная безумная суета, в которой теперь выживала Тамара. И она выжила ради детей, себя, ради памяти об Алексее.
       С тех пор прошло больше месяца, а Тамара до сих пор не могла смириться с потерей безвременно ушедшего мужа. Вот и сегодня, возвращаясь с работы, она думала только о нём, вспоминала его, боготворила его. Как она никуда не «врезалась», остаётся загадкой. Однако на повороте с шоссе на свой родной город, когда до дома оставалось не больше пяти минут езды, неожиданно погасли фары, двигатель заработал с перебоями и машина в конце концов заглохла окончательно. Тамара медленно прокатилась к обочине и остановилась. Её «девятка» иногда с ней так уже шутила. Тома попробовала завести движок – без толку. Потом ещё раз – тот же результат. День начался неудачно, неудачно и заканчивался. «Все против меня» – думала она. Тамара включила аварийку, хотела было открыть капот, но в место этого с силой ударила кулачком по «торпеде» и горько заплакала.


                * * * * *
      Таня, под руку с Виктором, направлялась домой. Она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Парень, который так нравился, весь сегодняшний вечер провёл с ней, а теперь и провожал её. Виктор находился в своём обычном состоянии рассеянной задумчивости, иногда отвечал невпопад, но Таня старалась не замечать этого. Главное – он был с ней. Однако, когда очередной, очень удачный, как ей казалось, каламбур был пропущен Виктором мимо ушей, девушка решила, что это уже слишком, и повторила шутку. Ответ был невразумительным, что-то типа: «Да, ты права, нужно чаще пить кефир, поскольку он полезен для здоровья». Такого пережить его подруга уж никак не могла. Маленький кулачок тут же впился в бок расслабившегося и погружённого в себя кавалера. От неожиданности Виктор дёрнулся, словно от удара электрическим током.
       – Ты что? С ума сошла? Больно же в конце-то концов!
       – А то! Ты меня совершенно не слушаешь, мелешь какую-то чепуху. О чём ты всё время думаешь? Опять о цыганах?
       – Прости... Нет. Причём тут цыгане? Я уже давно выкинул из головы эту чушь.
       – А я вот подумала о тех молдаванах, которые на нашей даче работают, – сказала Таня неожиданно. – Мама не довольна ими, говорит, что молдаване те же цыгане, – не столько сделали, сколько денег взяли. Я их всегда боюсь. Посмотрят, а взгляд недообрый. Ведь могут сглазить, верно?
        – Ха-ха, ой не знаю, трудно сейчас тебе ответить.
        – Не смейся, это серьёзно... Но всё-таки, над чем ты задумался, поделись?
        – Я задумался над тем, что уже пол-девятого, а мне ещё нужно к Руслану забежать, он просил в девять. Наверно придётся ехать в Москву. Опять у него что-то случилось. А дома я не был с утра, мама беспокоится. Вот и думаю, чего бы такого придумать поубедительнее, чтобы она не волновалась.
        – Бедненький, это ты с утра не ел ничего? Давай ко мне зайдем, я быстренько что-нибудь состряпаю. Могу я, наконец, накормить хоть раз собственного мужика?
       И Таня с гордым видом надула щёчки, видимо, очень остро почувствовав себя взрослой. Витя едва сдержался, чтобы не рассмеяться, до того милой и забавной она показалась ему в этот момент. Он лишь улыбнулся и проговорил:
        – Ты у меня прелесть. Я всегда это знал. Но к сожалению я уже не успею воспользоваться твоим гостеприимством. Без двадцати девять, а я не люблю опаздывать. Заедем по пути в «Мачник», чего-нибудь урвём.
       – С кем?
      Виктор не ответил. Они уже зашли в танин подъезд и поднялись на её этаж. На прощание он ещё раз крепко подругу поцеловал.
       – Всё, до завтра. А молдаван больше не бойся, не сглазят. Ааа… они у вас на даче ночуют?
       Таня кивнула:
       – В сарае.
       – Ну, всё, я побежал. Наверное, позвоню завтра.
       – Не наверное, а обязательно. Ладно, пока!
       И Таня скрылась за дверью своей квартиры. Виктор постоял в раздумье с минуту, на лице его блуждала довольная, почти блаженная улыбка. «Насчёт молдаван… позабочусь, – решил он твердо, – чтобы у них маликовская кодла выручку отобрала. Тогда больше никого уже не сглазят!» Таню он почти любил. Всё в ней его устраивало. Правда, иногда появлялось чувство, что чего-то в этой «комнатной собачке» не хватает ему, а вот чего именно, – Виктор никак не мог понять. И он гнал прочь от себя эту мысль, забрасывал её ворохом других, более для себя важных на текущий момент. Виктор резко повернулся на каблуках, спустился на улицу и, не торопясь, побрёл к дому Руслана. У него в запасе было ещё пятнадцать минут, а идти – минут семь от силы. Около продуктового ларька в задумчивости остановился. Хотелось есть и пить одновременно. Оглядывая ряды всевозможных бутылок, шоколадок, банок и Бог знает чего ещё, он выбирал, что следует «принять» в первую очередь. Размышляя, Виктор закурил. Если пить, то пиво. Оно утолит и жажду и в некоторой степени притупит чувство голода. Если есть, то что-нибудь сочное, чтобы тем самым опять же убить двух зайцев. Но вдруг придётся «мычать» с бычарами, которых вчера вечером обещал Руслан! Тогда пиво не годится, – с голодухи Виктора накроет и одна бутылка, а голове будет требоваться предельная ясность. «Чего бы съесть? – подумал Виктор, – не лопать же этот слежавшийся «SNIKERS», который к тому же полон гнилых орехов! Вот идиот! А «макдональдс» на что? Ведь Таньке правильно сказал, а сам забыл напрочь». Приняв решение, Виктор зашагал к русланову дому, продолжая упрекать себя: «Положительно, Танюха права. Думаю чёрт знает о чём, а главное, важное на данный момент, упускаю. Да, с этим надо бороться и как можно скорее».


                * * * * *
      С такими мыслями Сергун и позвонил в дверь Руслана. Стоит немного остановиться на внешности этого примечательного парня.
      Руслану Макарову летом исполнилось двадцать. Внешне он являлся полной противоположностью Виктору. Минимум в нём набегало два метра длинны, и при таком почти баскетбольном росте он был настолько «дохлым», что если бы не со вкусом и мастерски подобранная одежда, можно бы с уверенностью сказать, что это тот самый Кащей, до которого так и не дошли руки у Ивана-царевича. В Руслане угадывался кавказец (он наполовину был армянином),  но при вопросе о национальности, обладатель восточных черт неизменно отвечал с достоинством: «Русский!» Некоторые этому даже верили. Лицо его согласно происхождению оказывалось настолько подвижным, что невозможно было наблюдать на нём хотя бы с секунду одно и то же выражение. Вообще, все движения друга были резкими и импульсивными, поступки и решения отличались быстротой и стремительностью.
      И вот такой человек открыл дверь Виктору, спустя максимум три секунды после его звонка.
       – А-а-а! Здорово, Витёк, корешок ты мой драгоценный. Держи пять костей!
       – Привет. Как дела насущные? Опять стряслось чего? Рассказывай! И если поедем куда, то поехали скорее, с утра ничего не ел. Надо будет в «Мачник» завернуть по дороге.
       – ОК! Не вопрос, уже одеваюсь. Держи ключи, прогрей мой броневик. Я щас быстро.
      Виктор поймал ключи по-голливудски, на лету, и спустился во двор, где стоял тёмно-вишневый тонированный Мерседес в 124-ом кузове. Витя вздохнул. Его старой «трёшке» было далеко до этого чуда враждебной техники. «Мерс», правда, тоже был восьмилетней давности, но с АКПП, и его 230-ый инжектор «тащил» так, что просто захватывало дух. Двигатель завёлся, мягко заурчав, с первого раза, автоматически набирая нужное число оборотов и по мере прогрева сбрасывал их до холостых.
      Виктор ещё раз вздохнул. В этот момент из подъезда выскочил приятель, оглянулся по сторонам, будто бы ища, куда это запропастился его друг, и, судя по шутливому громкому восклицанию, словно удивился, увидев его в салоне своей машины. В этом был он весь, Руслан, который постоянно, как пружина, сжимался и разжимался, собирая и разбрасывая во все стороны огромное количество энергии.
       – Ну что, погнали? Ты готов?
       – Я всегда готов. Поехали, по дороге расскажешь.
       – Может, взять с собой опять Ромку? – предложил Руслан. – Он на видик здоров.
       – Этого?! Ну его на хрен...
       – Тогда – вперёд!
       По дороге они сперва основательно подкрепились, затем Виктор услышал банальную историю.
       Руслан жаловался. Жаловался откровенно, не стесняясь. «Носороги», – так Руслан называл всех «людей кавказской национальности», – его окончательно достали. Сам Руслан, как уже сказано, считал себя только русским, глубоко и надолго обижался, если кто-то в этом сомневался. Сейчас Виктору стало ясно, что кавказские, в некоторой степени, соотечественники Руслана окончательно его дожали и собирались в скором времени совсем подмять под себя небольшой магазинчик Русика. За свободу, независимость и «защиту» они просили такие деньги, что если принять условия «носорогов», то выходило, – работать придётся полностью на них.
       – Нет, это просто уму нерастяжимо, – возмущался Руслан, – у них нет ничего, но хотят они ВСЁ! И, причём, сразу. Прошлый ваш с... Андреем визит их немного успокоил, но прошло две недели и они принялись за старое. Абсолютно невозможно работать!
       – Ты в органы обращался?
       – А ты думаешь есть смысл? У этих чертей всё куплено. От РУОПа они отмахнутся, как от назойливой мухи!
       – Ты уверен?
       – Витюха, ты же знаешь, я никогда не говорю на ветер. Если я так говорю, значит я наводил справки.
       – Разберёмся, – хмуро ответил Виктор. – Ты про мою просьбу не забыл?
       – Обижаешь, братело! Как я мог об этом забыть, когда это впрямую касается меня?
       С этими словами он открыл «бардачок» своего «мерса» и вынул оттуда тяжёлый сверток, примерно кило на вес, завернутый в грязную тряпку. Сергун после встречи с этими «арагедонами» две недели назад попросил Руслана достать ему ствол, можно и газовый, но поэффектнее. Осторожно развернув тряпку, а затем промасленную бумагу, он обнаружил итальянскую модель знаменитого «вальтера» с полной обоймой ПМ-овских девятимиллиметровых патронов. На затворной раме красовалась надпись «VALTRO  9 mm, 1991, gas or...» Виктор присвистнул.
       – Вальтер, образец 91-го года, под газ или под боевые, девятимиллиметровый, со свинчивающимся рассекателем; одинаково годится для стрельбы на близкую или дальнюю дистанцию с регулирующимися «ратками». Где ты его взял? Запасной обоймы нет?
       – По порядку: а ты неплохо разбираешься в оружии, но где взял – вопрос неделикатный, отвечать не буду. А что касается обоймы, к сожалению, не удалось достать. Знаю, что это важно, но увы!
       – Бог с ней. И на том спасибо, здесь и так десять патронов. С этим можно наворотить чёрт знает чего. Чем обязан!?
       – Если сегодняшний вопрос решиться положительно, то считай, что я его тебе подарил. Может, в конце концов, друг сделать подарок другу? Ну и отлично.
       Виктор кивнул в знак согласия, выщелкнул все десять патронов, потом методично вставил их на место, передёрнул затвор и поставил вальтер на предохранитель. В это время они проезжали ВДНХ. 
       – А есть какая-нибудь «сбруя» к этому достойному коню?
       Руслан хлопнул себя по лбу, прижался к обочине и остановился. Перегнувшись через спинку, он достал свою кожанную сумку «РЕТЕК», покопался в ней и вытащил на свет божий прекрасную наплечную кожаную кобуру жёлтого цвета.
        – Это отдельный подарок, но он, я надеюсь, послужит неплохим дополнением к первому.
        – Спасибо, Русик! Здесь недалеко есть дрянной общественный сортир. Я хотел бы сразу переодеться, надо привыкнуть, чтобы левый локоть слишком не торчал и вообще...
       –  ОК! Сейчас зарулим.
       Через пять минут из дверей мужского туалета показался Виктор. Локоть всё равно чуточку торчал, но было видно, что сейчас друг держится более уверенно.
       – Как прошло? – спросил Руслан, когда Виктор садился в машину.
       – Ништяк! Чувствую себя как Клинт Иствуд, – ответил Виктор.
       – Ну, с Богом!
       Оставшуюся часть пути они проехали молча. При въезде во двор Марьинского пассажа, охрана проверила машину настолько досконально, что думалось, даже случайно брошенная спичка не могла бы ускользнуть от их пытливого глаза. На двух путников, стоявших рядом с машиной с каменно-равнодушными лицами, практически не обратили внимания. Руслан на всякий случай слегка заслонил собою левое плечо Виктора.
       – Всё в порядке, проезжайте. Прошу прощения за беспокойство, – промямлил охранник и скрылся в будке.
       – Ну и идиоты, но нам в общем грех на таких жаловаться, – усмехнулся Руслан, когда они проехали КПП и припарковали машину у дверей чёрного входа.
       – Сами виноваты, – с загадочной улыбкой только и ответил Виктор. Глаза его странно блестели, хотя, поднимаясь по ступенькам торгового центра, он всё же заставлял себя думать, как избежать ссоры с «носорогами» и постораться убедить их словами. Руслан был обеспокоен больше. «Если сегодня Витёк перемочит ублюдков, – размышлял мини-директор, – то завтра этих чертей прибавится. Может, удасться всё же снивелировать размолвку с чернож...ми и разойтись с ними по-хорошему...» Так, каждый в венце своих мыслей, дружки вошли в руслановский магазинчик. Хозяин, улыбнувшись, поздоровался с девушкой-продавцом.
      – Меня никто не спрашивал? Превосходно! Как у нас дела? Завтра нужно продать всё. Без исключения.
      Девочка улыбнулась и кивнула белокурой головкой.
      – На сегодня ты свободна, поезжай домой. Я сам всё закрою. Отчёты, я надеюсь, готовы?
      – Всё в полном порядке Руслан Артёмович.
      – Ну, тогда до свидания, Виктория Владимировна, – с усмешкой ответил Руслан. Ему почему-то показалось смешным, когда его самого назвали по имени-отчеству.
      – Всего хорошего, – тоненько откликнулась «маленькая птичка», в двадцать секунд собравшая все свои пожитки и упорхнувшая домой. Неизвестно, почувствовала она что-либо или нет, но буквально через три минуты в магазин ввалились три кавказские рожи.
       – Руслан, ара, здраствуй, дарагой. Как дэла?
       – Плохо, а местами даже очень плохо.
       – Что случилась? Можно памочь?
       Тут в разговор вмешался Виктор. Когда он подходил к кавказцам, пиджак его невзначай разпахнулся, мелькнув новой наплечной кобурой с торчавшей из неё рукоятью ствола.
       – Конечно, друзья. Вы можете помочь. Но чем? Не знаете? Убирайтесь-ка вы подобру поздорову, в противном случае вы сами будете скоро просить помощи. Этот магазин мой, я кажется уже говорил вам об этом. Если есть претензии, позвоните Мамка-Волки, вот телефон.
      С этими словами Виктор поднял со стола трубку радиотелефона и вложил её в руку невысокого нацмена, который, как он верно догадался, и был старшим этой группы.
      – Номер продиктовать?
      – Сами знаем, – замычал невысокий. – Ара, с каких это пор, э! Мамка-Волки взялся за Марьино?
      – С недавних. Вы по-моему здесь в гостях, так что не задавайте лишних раздражающих вопросов. Хочешь – звони, не хочешь – не звони.
      И Виктор нагло показал кавказцу все свои тридцать два зуба. Тот, казалось, должен быть лопнуть сию же секунду от бешенства.
      – Послущай, ты, щенок! Ты знаещь с кем ты разговариваещь? Ты...
      – Конечно, знаю, я никогда не делаю никаких дел, если не подготовлюсь к ним как следует. Вот, например, сейчас я уверен, что передо мной стоит Косой Ашот, драный предводитель армянских абреков, дважды под разными именами опущенный в зоне, где сидел первый раз по 117-ой 1-ой пунк «б», второй раз по 134-ой 1-ой пункт «г».
      Руслан смотрел на Виктора с удивлением, Ашот и его кодла – с ненавистью. Виктор же взирал на вымогателей с высоты своего уверенного безразличия. Наступал апогей в переговорах. Ашот, неспеша, достал огромный складной нож. Его приятели сделали то же самое.
       – За эти слова ты ответищь, щенок...
       Виктор, стоя на дистанции, словно нехотя распахнул пиджак, достал «вальтер», сдвинул флажок предохранителя, и держа пистолет на уровне живота, направил его на Ашота. Кавказцы замерли. В их головах в эти решающие мгновения наверное зароилась тьма  мыслей, – от цены гроба, до чувства жалости к своим уже немолодым родителям. Виктор чуть помедлил и сказал сурово:
        – Мне вас здесь рядком положить или может быть мирно разойдёмся?
      В глазах его в этот момент читалась твёрдая решимость оставить на поле боя три трупа. Кавказсцы опозоренно переглянулись. Ашот, которого ещё раз морально опустили на глазах друзей и врагов, уже не мог вынести подобного оскорбления. Он кинулся вперёд, в надежде успеть до выстрела зацепить лезвием своего обидчика, но не рассчитал расстояния. Вальтер дважды треснул выстрелом и «носорог» повалился на пол магазина, заливая его кровью.
       – Теперь попрошу не спешить. Подходим в порядке общей очереди.
       Хачики не решались сдвинуться с места. Тяжело раненый Ашот скоблил ногтями пол павильона.
       – Забирайте вашего блаженного и передайте привет от волковских своему главшпану.
      Ещё в машине Виктор готовил «носорогам» оскорбительную тираду, типа: «Вы видите, что вас даже за людей не считают. Чтобы решить вопрос с вами оказалось достаточно одного малолетки. Большего вы и не стоите...», но в создавшемся положении ограничился деловым советом:
       – Забирайте своего педика и очень быстро отваливайте. У вас тридцать секунд. Дарю вам жизнь.
      Прождав секунды две, он продолжил мысль:
       – Уже – двадцать восемь. Учтите, два раза повторять не буду.
       Тут уж не до гордости. Хачики подхватили своего горе-предводителя и быстро, но аккуратно, потащили его вниз к машине.
       – Не вернулись бы со стволами, – озабоченно проговорил Виктор. – Русик, мухой все закрывай и – к чёрному ходу.
       Насмерть перепуганный Руслан в двадцать секунд закрыл магазин, бросил какой-то пиджак на кровавое пятно в центре павильона и заспешил вслед за Виктором к лестнице чёрного хода. На их счастье, – ведь было уже почти десять вечера, – большого шума в торговом центре не поднялось. Кто-то слышал хлопки – дети балуются петардами, кто-то видел трёх кавказсцев, одному из которых «стало дурно», кто-то видел двух молодых парней, спускавшихся по чёрной лестнице, но воедино все события связать – никому в голову не пришло. Марьинский пассаж закрывался.

       – Витёк, что же будет дальше? – сокрушенно покачал головой Руслан. – Они от меня не отвяжутся, сто процентов. Придут мстить!
       – Не отвяжутся, будут разговаривать с моим братом. Ты, я надеюсь, заметил, что к этой встрече с чернож...ми я подготовился. Я знал, кто приедёт, зачем и т.д. Колька в крайнем случае подстрахует. Он там не последний человек.
       Виктор умолчал только, что, готовясь к встрече с «чернож...ми», принял в туалете дозу наркоты, – слава Богу, при таких поединках нет допинг-контроля! С этим зельем удач он познакомился ещё при школьных разборках.
       Проезжая мимо Елоховской церкви, оба истово перекрестились. Находиться в пути оставалось ещё минут сорок.
       – Руслан, если какие-то проблемы, – сразу звони. Я, конечно, погорячился, но ты же знаешь, однажды я уже полез на нож с голыми руками и вот результат, – он привычно показал на свой подбородочный шрам. – Я думаю, у тебя нет причины быть недовольным мной. Вопрос, так или иначе, решён, – спалились. Если будет какой-то негативный резананс – позвонишь, и мы это дело утрясем. Но на мой взгляд, они больше не сунутся, дело сделано.
       Руслан промолчал. «Неизвестно ещё, как оно сделано! – думал он. – А что, если завтра будет продолжение? Но Витёк всё равно молодец, опустил чертей по полной программе. И так, – лихо, спокойно, уверенно! Положительно, лучше иметь дело с ним, чем с любым другим. У него голова, а остальные отморозки могут лишь стрелять очередями да лупить по башке друг друга арматурой. Нет, что и говорить, Витёк – это голова!»

       Занятые мыслями, они подъезжали к развилке, где задумавшийся Руслан в темноте чуть не поддел под задницу девятку, которая абсолютно без всякого освещения стояла прямо на повороте.
       – Вот урод! Не мог даже в сторону съехать, – проревел Руслан, объезжая мёртвый автомобиль.
       – Не судите опрометчиво, говорит евангелие и господин кардинал Ришелье в «Трёх мушкетерах» Дюма-отца, – заметил Виктор. – В машине... девушка, и по-моему ей плохо. Остановимся?         
       – Не вопрос. Может доброе дело сделаем. Симпотная горлица?
       – Сейчас поглядим...
       Мерседес обогнул «девятку» и встал перед ней. Руслан зажёг все мыслимые и немыслимые световые приборы, обозначающие вынужденную остановку. Виктор уже был у водительской двери «девятки». Девушка, которая сидела за рулем, ревела «белугой». Виктор постучал в окно. Девушка, устыдившись навалившейся на неё слабости, вытерла глаза, улыбнулась, после чего открыла дверь.
      – Привет...
      – Привет, что-нибудь случилось?
      – Ещё как случилось... Всё заглохло, ничего не едет и я не знаю, что делать.
       – И это повод, чтобы так горько плакать? Вылезай, сейчас разберёмся.
      Виктор забрался в машину, пощелкал стартером, открыл капот, скинул пиджак, забыв при этом о наплечной кабуре с пистолетом, и погрузился в изучение возможных причин неисправности. Через минуту Виктор нашёл оторвавшийся выводной генераторный проводок, и затем ещё один, питающий сам генератор. Две минуты он потратил на то, чтобы соединить два проводка вместе, натянуть на место соединения кембрик и воткнуть провод туда, где ему собственно и было место.
      – Готово, мадам! Пробуйте...
      Тамара, а это была она, села за руль и попробовала завести машину. Но аккумулятор был насмерть убит аварийкой, да и до того ему видимо приходилось не сладко. В общем, стартёр «не крутил».
      Руслан, заразившийся идеей помощи пострадавшим, приволок из багажника второй аккумулятор и поставил его на место «сдохшего». «Девятка» завелась с пол-оборота. Вновь поменяв местами аккумуляторы, дали возможность немного зарядиться тамариному, потом заглушили машину. Виктор сам сел за руль, повернул ключ в замке зажигания и «девятка» завелась.
      – Прошу, мадам. А Вы так плакали...
      – Спасибо, ребятки, огромное. Сколько я Вам должна?
      – Я считаю, это хамство... – начал было Виктор, но его губы в ту же секунду были закрыты нежной ладонью Тамары.
      – Огромное спасибо. Вы меня очень выручили. Как тебя зовут?
      – Виктор.
      – А меня Тома. Вот моя визитка. Приезжай в любое время, обслужу без очереди и по первому классу.
      – Спасибо... больше не ломайся, счастливо.
      Тамара укатила, Руслан тоже не торопясь тронул свой мерседес, а Виктор разглядывал буквы, выведенные замысловатой вязью курсива:
               
                Салон красоты «Диана»   
                Старший администратор-мастер
                Дранкина Тамара Павловна
                10.00  – 19.30               
                ул. Б.Никитская, д.12/2
                т. 484-61-62 (факс 484-16-62) 
   
        – Прикольная кобылка, – сказал наконец Руслан, – я бы её опылил бы с таким аппетитом! И молоденькая, короче, зря мы её просто так отпустили, даже телефон не взяли.
       – Кто не взял, а кто и не обломался. На, дарю на долгую добрую память, – и Виктор протянул Руслану визитку, предварительно цепко запомнив телефон. – А насчёт молоденькой, я бы с тобой поспорил. Ей лет все двадцать восемь – тридцать!
      – Двадцать два – и это потолок. Можешь мне верить.
      – Ладно, спорить не будем, хочешь – позвонишь и узнаешь точно. А теперь поехали скорее домой, спать охота, да и мама волнуется...
      Руслан прикусил губу и надавил на газ. Через пять минут он высаживал Виктора около его дома.
      – Спасибо Витёк, я твой должник.
      – Сочтёмся. Если что-то, сразу звони, – и Виктор скрылся за калиткой.


                * * * * * 
      На следующее утро Виктор проснулся в прекрасном настроении. Несмотря на то, что уснул он около двух часов ночи, сейчас в восемь утра чувствовал себя вполне отдохнувшим. Накануне пришлось оправдываться перед матерью за поздний приход, уверял, что «всё в порядке, просто задержался, долго играл в бильярд, а позвонить было совершенно неоткуда». Виктор бодро соскочил с кровати, позавтракал и отправился на занятия. На платформе он встретил как обычно двух своих одноклассников, которые учились на параллельном потоке. Виктор рассказал им в электричке и по дороге в университет увесистую кучу свежих анекдотов, вместе вошли в аудиторию и, ещё смеясь, шумно расселись на студенческой скамье в ожидании лекции. Герой марьинской разборки пребывал в самом прекрасном настроении, нисколько не отягощённом вредной жалостью к своей вчерашней жертве. Причиной такого позитивного восприятия мира послужил ночной звонок своему сводному старшему брату, которого считал родным на все сто процентов. Брат отвечал ему полным взаимопониманием. Им являлся уже упомянутый и не раз выручавший Виктора Николай Бунеев (фамилия отчима), среди уголовников больше известный по запоминающейся экстравагантной кличке: Мамка-Волки. Был якобы такой злостный бандит на Ярославщине в двадцатых, Мама-Волки, который погиб в перестрелке. Бунеев читал о нём и... взял на долгосрочный прокат «кликуху» покойного, чуточку подправив. Где криминал, там и романтика! Именно этим именем бывший «Робин Гуд» без раздумий припугнул армяшек.
      – Здорово, братан, это я.
      – Что стряслось? – не удивился позднему часу Николай. По-пустому ночью к нему не звонили.
      Бегло обрисовав ситуацию, и в подробностях рассказав о своём дерзком поступке, Виктор попросил у брата... совета. Николай как обычно разгадал наивную хитрость «кореша». Поэтому, совета как такового Виктор не услышал и был обнадёжен нижеследующей фразой:
      – Ты всё сделал правильно, я – подпись, если что. Ты завтра учишься?.. Отлично. В час нарисуюсь возле главного входа. Побазарим реально. Всё, давай, не болей.
      И Коля отключил мобильный.
      «Минут пятнадцать трещали, – подумал Виктор, – Уйма денег, хотя для него такие, конечно...».
      Добросовестно «отсидев» пару, Виктор направился в кафе напротив, перекусил основательно, выпил две бутылки своей любимой «Балтики-3» и взглянул на часы – 11:50. «Время ещё есть, пойти, что ли, Аньке по ушам проехать? Ведь ждёт, небось, стоит в вестибюле. Ладно, если ждёт – прекрасно, если нет – то нет».
      С этими мыслями Виктор вошел в вестибюль главного корпуса и на ходу заметил Аню. Она стояла в компании нескольких сокурсниц, что-то оживленно обсуждала. Увидев его, слегка смутилась, что не укрылось от подруг. Студентки оглянулись, понимающе заулыбались. Виктор встал в сторонке и, делая вид, что не желает мешать девичьей беседе, закурил. Аня быстро свернула разговор, попрощалась с девчонками, затем наискосок, через весь холл, направилась к Виктору. Её тёмно-каштановые длинные волосы раскачивались в такт ходьбе.
      – Привет, Витюша! Ты по мне соскучился? – тёмно-карие, почти чёрные, глаза её задорно блеснули.
      – Конечно по тебе и ещё как, ты же знаешь. Что нового?
      – Да, в общем, ничего, видишь – бездельничаю. У нас окно, я же тебе вчера сообщила.
      – Помню. У меня есть почти час. Мы можем провести его вместе. Если не возражаешь, конечно.
      – Конечно нет. Пойдём погуляем?
      – Пойдём, только недалеко, не хотелось бы опаздывать.
      Они вышли в университетский парк, замшелая флора которого не слишком гармонировала со стремительным бегом времени в стенах альма-матер. Собственно парком этот уголок живой природы трудно было назвать. Скорее то был смешанный лес, пропахший плесенью и хвоей. Аллеи давно превратились в теряющиеся в пожухлой траве дорожки, а кое-где даже в едва заметные тропинки. Скамеечек почти не осталось. Удаляясь всё дальше и дальше от главного корпуса, Виктор с Аней нашли-таки одинокую покосившуюся лавочку и, не сговариваясь, присели.
       – С каких это пор ты перестал пропускать с утра лекции и даже опаздывать на них. Исправляешься? Похвально! Хотя для тебя это что-то новенькое.
       – Это не совсем лекция... Вернее, совсем не лекция. Встретиться нужно с человеком, я очень дорожу его дружбой и потом, я обещал быть в 13.00, значит должен быть.
       – Вдвойне бахвально... Всё прекрасно... А мне лично ты ничего не хочешь сказать?
       – Кроме того, что очень рад тебя видеть, ничего. Ну ещё, разве что ты всё так же очаровательна, выглядишь лучше всех, что я тебя... обожаю! и что в мире просто не существует лучшей девушки, чем ты. Но тебе, наверное, и так говорят это по нескольку раз в день, так что выслушивать меня довольно скучно...
      – Ну, ты нахал! Скучно. Ха! Мне чертовски приятно это слышать! А когда это говоришь ты, то приятно вдвойне.
      – Не сердись. Мне тоже очень приятно, что ты иногда обо мне думаешь.
      – Иногда... Да я почти всегда это делаю! Все девчонки на потоке завидуют, что я... встречаюсь с таким парнем, – ответила Аня, густо покраснев. Алая заря красит природу, девушки в такие мгновения поразительно хорошеют. Виктор не поддался соблазну кинуться в розовый омут минутного очарования и в аффекте наобещать слишком многого. Он охладил свой, вспыхнувший было жаром юности, порыв и лукаво возразил:
      – «Встречаюсь» – слишком громкое слово. Мы с тобой очень хорошие друзья, хотя, не скрою, мне бы хотелось большего. Но в нашем возрасте...
     – В нашем возрасте женяться, выходят замуж, рожают детей и чего только ещё не делают. Тебе только стоит сказать одно слово и я...
     – Ну, торопиться мы не будем, всё у нас ещё впереди. Ты только не обижайся, но к свадьбе я пока не готов ни морально, ни материально.
      – Вот так всегда...
      – Что значит всегда? Что, уже неоднократно были подобные ситуации?
      – Да нет! Ну, что ты теперь надулся? Просто, это такое выражение. Ну, перестань, слышишь?
      – Слышу...
      – Нет, ты не слышишь. Хотя, – Аня хитро улыбнулась, – я знаю один способ, верный и быстрый, чтобы прочистить ушки.
       Она обняла его за плечи, прижалась к нему всем телом и нежно поцеловала в губы. Поцелуй получился долгим и страстным. Однако, Виктор уже взял себя в руки и на коварный вопрос: «Ну, как? Теперь лучше?», он состроил полушутливую мину, словно прислушивался к собственным чувствам. Наконец, как-бы убедившись, что лекарство дошло по-назначению, ответил:
       – Знаешь, кажется, вправду помогает, – и улыбнулся своей томной, печально-саркастической улыбкой. Не дав Ане времени на размышления, он добавил:
       – Чувствую, что должен отблагодарить тебя за эти волшебные мгновения.
      На этот раз Виктор сам крепко прижал девушку к себе, долго целовал её, потом ласково отстранился. Провёл рукой по её шелковистым волосам, поцеловал ещё раз и проговорил:
      – Ты прелесть, но уже нужно идти. Без двадцати час. Не сердишься?
      – А разве можно?
      – Умница! Пойдем.
      Молча они проделали обратный путь. Виктор взял Аню под руку, так они вышли из парка и подошли к главному корпусу. Перед самым входом собралась внушительная толпа. Причиной тому была новая 325-ая «бомба», стоявшая у самого крыльца.
      – Вот это машина! – завистливо проскрипела Аня, – Ты видишь, Витюша?
      – Вижу, – рассеянно ответил Виктор, – всё, я пошёл. Завтра увидимся? ОК! Значит, как обычно.
      Он поцеловал Аню при всех в щёчку, пересёк сквер и сел в БМВ рядом с водителем. Машина плавно взяла с места и скрылась за воротами университетского двора. Аня смотрела на всё это вытаращенными глазами.
       – Ну и ну!.. – только и смогла произнести она.

       – Здорово, Витёк. Как дела?
       – Привет, Коль, нормально, не считая того, о чём говорил по телефону.
       – Не гони! В нашем деле главное не гнать. Ты на глушняк того чурека мочканул?
       – Честно говоря, не знаю. Две дырки в брюхе я ему проделал. Кровищи было много, может быть аорту зацепил?
       – Может быть, а может и не быть. В следующий раз целься или на поражение, или уж точно так, чтобы только напугать. В ногу, в руку, в плечо. Очень чувствительна простреленная ключица. Две недели в больнице и все дела, а страху нагоняет будь здоров. Человек при таком ранении способен вагон разгрузить, но психологически он сильно удушен. Отнимается рука как правило, кровь фонтаном, слабость, а на самом деле – пустяк. Кстати, сам учти на будущее. Жизнь – штука очень интересная, хотя, конечно, не всего в ней хотелось бы.
      Поражённый столь глубоким знанием вопроса, Виктор по-школярски виновато выслушивал медицинские наставления профессионала, время от времени кивая головой. Николай продолжал:
       – В общем, конечно, лучше бы на глушняк. Но если выживет, – что ж теперь поделаешь, – придётся тебе его всё-таки замочить, но чуть позже. Того, что ты ему сказал при свидетелях, он тебе никогда не простит.
      – И что же теперь делать?
      – Не мельтеши. Слушай: если столкнёшься с ним ещё раз случайно – стреляй в башку не раздумывая. Понял? По глазам вижу, что не понял. Я хотел сказать: «Если успеешь!» Во! Вот теперь понял! – удовлетворенно проворчал Коля. – Это раз. Второе: сейчас сам не предпринимай ничего. Я тебя прикрою и если что, – их на девяносто процентов задавят раньше, чем они до тебя доберутся. Стопроцентной гарантии никто дать не может, но обещаю: сделаю всё, что смогу. Теперь какой расклад с этим магазином?
      Виктор во всех деталях и подробностях описал ситуацию в Марьино. Коля долго молчал, потом почесал шею под массивной золотой цепью и неожиданно произнёс:
      – Вот уроды. Значит весь Марьинский, кроме четырёх павильонов, под ними. И дерут, как липку? Ладушки! Я этим займусь сам. И сегодня же. Вот, блин, торговцы мандаринами!
      Минут пять ехали молча. Уже подъезжая к витиному дому, Бунеев очнулся от раздумий и заговорил:
      – Значит так. Сейчас 13.25. В 20.00 – 20.30 я к тебе заеду. До этого времени никуда не отлучайся. Во-первых, я могу позвонить, а во-вторых, – сиди пока лучше дома. Здесь тебя не достанут просто потому, что не знают, где искать. Кстати, этот твой Рустам тебя не сольёт?
      – Руслан.
      – Какая на хрен разница? Не сольёт, я спрашиваю?
      – Не сольёт. А если... Восемь дырок я ещё в них надырявлю.
      – Это не выход. Может быть больше восьми рыл. Хотя вряд ли. Ну-ка, покажи «машинку». 
      Виктор достал из-под мышки «вальтер» и протянул брату, предварительно выщелкнув обойму. Тот посмотрел на него с удивлением, но всё же похвалил:
       – Молодец. Так всегда и делай. А «дура» толковая! Где ты её раздобыл?
       – Где? «Вопрос не деликатный», как выражается мой дружок Руслан Макаров. Скажу только, что досталась даром  вместе с «маслинами» и «сбруей».
       – Значит, Руслан подогнал, – утвердительно заметил Коля. – Ну что ж, неплохой подарок. Второй обоймы нет?
       – К сожалению...
       – Понятно, найдём. И «маслят» я тебе подброшу, – заявил Николай, возвращая пистолет Виктору, – а пока сиди дома и жди меня. ОК?!
       – Лады. Тогда до вечера.
       – Давай, не прощаемся...
       И «бимер» скрылся за поворотом.
       «Руслану что ли позвонить, успокоить? Хотя нет, пока рано, позже, вечером». С этими мыслями Виктор открыл дверь своего дома. На пороге стояла мама.
       – Привет, как отучился?
       – Нормально...
       – Кушать будем?
       – Давай пожуем чего-нибудь, – лениво ответил Виктор и отправился мыть руки.


                * * * * *
       У Тамары был выходной. Проспав почти до обеда, она вскочила с кровати, наскоро привела себя в порядок и набросилась на домашние дела. А дел накопилось достаточно: стирка, уборка, ещё какие-то мелочи отняли у неё время до вечера. Детей отправила к маме ещё позавчера и теперь ужасно по ним скучала. Она набрала мамин телефон – к нему долго никто не подходил. Тамара уже начала было беспокоиться, но тут гудки прекратились, трубку сняла Саша.      
       – Алло...
       – Сашенька, здравствуй, как ваши дела? Где бабушка?
       – Мамочка, привет! Бабушка ушла гулять с Тёмиком. Мам, почему ты нас не забираешь? Мы так соскучились.
       – Доча, я пока очень занята, ты же знаешь. Сегодня попозже приеду обязательно. А почему ты гулять не пошла?
       – Не хочу... Я спала, когда ты позвонила.
       – А я и смотрю, что у тебя голос не то заспанный, не то грустный. Не грусти, я через часик приеду. Сейчас без пятнадцати пять, вот в пол-шестого, в шесть ждите меня. Ладненько?
       – Ладно. Приезжай скорее!
       – Хорошо. Всё, целую! Ждите.
       – Угу. Пока.
      «Прелесть моя, – подумала Тамара, кладя трубку, – сегодня нужно обязательно к ним попасть, иначе я себе этого... не прощу». Она быстро оделась, накрасилась, взяла сумочку и ключи, огляделась. Вроде, ничего не забыла. Тамара накинула куртку и вышла во двор. Пряный запах осени наполнял лёгкие, кружил голову. Молодая женщина направилась к «пятачку» с машинами, невольно наблюдая, как свежий ветерок гонит перед ней по бетонной дорожке разноцветные листья. Из года в год Тамара Дранкина видела эту привычную картину. Десять лет она ступала по такой же листве рука-об-руку с широким человеком, чья мужественная сила служила супруге опорой, приятно контрастируя с её женственной хрупкостью. Горло сжала горькая спазма. Нет, нельзя! Тамара встряхнула головой, открыла машину, завела и прислушалась. «Вроде бы ровненько бормочет, – подумала она, – спасибо ребятам». Когда движок немного прогрелся, Тамара тронула жигули со стоянки и «тачка» медленно покатила вдоль улицы, заминая жёлтые визитки сентября. В сквере за пятиэтажкой дворники жгли из них огромные дымные костры. Тамара приоткрыла окно, вдохнула полной грудью осенний аромат и из её глаз – не выдержали, скатились две крупные блестящие слезы. От глухой тоски сердцу было больно. Тамаре вновь пришлось одернуть себя: «Не сметь! Ещё нехватало, чтобы дети увидели вместо собранной, деловой мамы растрёпанное пугало с размазанными глазами». Она тут же подобралась, взглянула на себя в зеркало. «Вроде ничего, вернее, «куда-ни-шло», – подумала женщина, – ладно, сгодится». Дранкина уже подъезжала к маминому дому.

      Через три часа, вдоволь поиграв и «побалагурив» с детьми, Тамара засобирась домой. Расцеловав, она дала Сашеньке и Тёмику обещание забрать завтра утром, а пока строго наказала маме не спускать с внуков глаз и распрощалась. Завтра тоже выходной, только вечером будет халтура, но это часов в восемь – не раньше. Однако, что же делать с остатками сегодняшнего вечера? После встречи с детишками на душе полегчало. Тело вдруг стало наполняться привычной истомой и Тамаре физически безумно захотелось Алексея. Глаза её вновь увлажнились, страшно потянуло напиться. Она завернула к магазину.
      Оглядывая витрины, Тамара размышляла: «Глушить вино в пустой квартире в одиночку – не годится. Завтра уже сорок дней по Лёшке». Женщина снова беззвучно заплакала, слезы ручьями покатились по её слегка подрумяненным щекам, оставляя на них следы. Продавцы удивленно переглядывались. «Опять расклеилась, да сколько же это будет продолжаться? Совершенно не могу себя контролировать! Всё, хватит!» Тома постаралась украдкой вытереть глаза, после чего повернулась к кассе и улыбнулась молоденькому мальчику, стоявшему за ней.
       – Здравствуйте!
       – Добрый вечер, слушаю Вас...
       – Три бутылки «Хванчкары», две «Алёнки», и четыре «Балтики-3».
       Парень назвал сумму.
       – Да, добавьте килограмм яблок, если можно, и вот эту веточку винограда, ну и пакет апельсинового сока.
       – Пожалуйста, 184.800.
       – ОК!
       – Спасибо за покупку, и ещё... – парень немного смутился, – завтра сорок дней, примите мои соболезнования...
       – Спасибо... до свидания.
       Тома взяла пакеты, задержала дыхание, чтобы не разреветься прямо в магазине, вышла, села в машину и тут уж в который раз дала волю слезам. Продавщицы перевели взгляды на парня.
       – Кто такая? – не выдержала одна из них. – Чего эта дамочка здесь рыдала?
       – Это Дрона жена, слыхали о таком?
       Девчонки испуганно кивнули.
       – Он погиб сорок дней назад. Я у него работал одно время... ну, на подхвате. Супер-мужик был, жалко его.
       Тамара тем временем справилась кое-как со своими чувствами, завела девятку и потихоньку поехала к дому. Когда заворачивала к парковочному пятачку, мимо пронесся новёхонький «бимер» третьей модели. Тамара почти не обратила на него внимания, хотя раньше с легким разочарованием обязательно отмечала сверхдорогие «модерные» машины. Сейчас, с трудом таща два пакета, доверху нагруженные покупками, она поднялась к себе в квартиру. По привычке подёргав ручку, с ужасом обнаружила, что дверь отперта. На ум пришло недоброе. В паническом страхе собралась броситься по лестнице назад вниз, но из-за предательски скрипнувшей двери её остановил знакомый ласковый голос:
       – Тома, это ты? Заходи в свой дом, не стесняйся!
       Тамара пыталась успокоить сердце. Оно билось так часто, что мешало дышать. Хозяйка медленно вошла в квартиру, прикрыла дверь с навешанными на неё всевозможными замысловатыми запорами и прошла на кухню. За столом сидел мужчина, при слабом освещении – на вид лет пятидесяти, на самом же деле он недавно шагнул за шестьдесят. Что ни говори, а Угрюм всегда следил за собой.
      Тамара познакомилась с ним шесть с небольшим лет назад на помпезном банкете. То был необычный воровской сходняк, на котором присутствовали только избранные. По тому, как уважительно Алексей представил её Угрюму, как предупредительно с ним держался, жена поняла, – перед ней человек – птица слишком высокого полёта. По современным меркам.
      Молоденькой женщине удалось буквально заворожить старого орла с головой, покрытой серебром. Угрюм вежливо взял тогда Тому под руку, отвёл в сторонку, и они весь вечер проболтали ни о чём и обо всём одновременно. Расставались добрыми друзьями. Муж со стороны изредка бросал довольные взгляды в их сторону, не вмешиваясь в беседу. Наконец, Угрюм с Тамарой подошли к нему и старец проговорил:
      – Ты, Алёшенька, далеко пойдёшь! О мужике судят по его бабе, а баба у тебя –  загляденье: и умница, и красавица, и добрая она, и всё, всё при ней. Держись за неё. И ты, Тамуся, не отходи далеко от мужа. Будете вместе – всё будет хорошо. Был бы я помоложе, признаюсь, Лёшка, не видать тебе твоей жены. Увёл бы! Ей богу, увёл бы! Но теперь желаю Вам счастья, и всего, что только в молодые Ваши головы придёт. Так то. Если что не так – не сердись. Устами младенца, ну и старика то же, – глаголит истина. Всё, что ни сказал – святая правда.
      – Василий Степаныч, да как можно сердиться-то? Я благодарен Вам от всей души. И что больше всего для меня лестно, так то, что одобрили Вы мой выбор.
      – Не только одобряю, но и в восторге. Пустых слов не говорю, сам знаешь.
      – Знаю, Василь Степаныч, позвольте и Вас от всей души поблагодарить за столь оказанную нам честь быть здесь вместе с Вами и за столь лестные отзывы о моём вкусе.
      – Значит, уезжаете уже? – со вздохом произнес Угрюм, твёрдо глядя на молодую пару. – Ну, раз пора, значит пора. С Богом! Всех благ!
      Молодая пара поблагодарила старика за благие напутствия. Не задерживаясь долее, она вышла во двор спецресторанчика, где продолжался сходняк, и села в машину.
      По дороге Тамара решилась на единственный вопрос:
       – Лёша, а кто он, Василий Степанович?
       – О, это тот самый Генеральный Директор. Самый Генеральный, – прибавил супруг.
       Тома понимающе улыбнулась и больше вопросов не задавала. Алексей вёл машину и под впечатлением сходки со своим персональным присутствием запел популярную в прошлом и очень любимую старцем  песенку: «Сидят мальчики на заборе».
      И вот теперь, спустя столько лет, сидел перед Тамарой этот «Самый Генеральный», «Самый Главный» – Угрюм, и потихоньку попивал её кофе.
      – Василий Степаныч, здрасьте! Боже, как Вы меня напугали. Я уж бежать собиралась.
      – Прости, Томушка, что так вышло, но ты же знаешь, для меня невозможного мало. Прости и за то, что только выбрался навестить тебя. Горе-то какое, девонька! Чечены проклятые... Ну, мы с ними ещё поквитаемся, – недобро добавил Угрюм, обращаясь уже скорее к себе. Чеченцев Василий Степанович ненавидел всей душой, до одурения. Была у старика такая слабость. Как и у покойного Алексея тоже.
      – Ты, я вижу, всё плачешь, только зря это, слезами горю не поможешь. Молчи! Знаю, что хочешь сказать. Всё про тебя знаю. Что детей одна тянешь, что не умерла вместе с ним. Да и нельзя тебе умирать, никак нельзя. Ну, да ладно, ты и сама умница. Слушай же дальше. Завтра у Лёшки «сорок». Я хочу, чтобы всё было лучшим. За тем и пришёл. Вот, держи, – и он протянул ей сверток, – здесь – сорок штук зелени. Пусть это будет мой взнос к сороковому дню.
      – Есть у меня деньги... Спасибо Вам, Василий Степанович, за Вашу доброту. За заботу, но не возьму я...
      – Что-ооо! Мне, старику, перечить! Никому бы не простил, а вот тебе прощу. Ты, Тамусик, мне как дочь и, если я даю, значит знаю, что делаю. Не заставляй два раза повторять...
      – Простите, Василий Степаныч, дура я, спасибо Вам огромное.
      – Ну... то-то! А благодарить меня тебе не за что, себя благодари, да Алёшку своего, царство ему небесное.
      Угрюм размашисто перекрестился, встал, взял со стола норковую шапку и направился к выходу. Тамара встала, проводила высокого гостя до дверей и спросила:
      – Василий Степаныч, а Вы-то завтра придёте? Уважите?
      – Конечно, хозяюшка, во сколько зовёшь?
      То была подковырка, подвох. Тамара женским чутьем поняла это и сказала, как ей подумалось, единственно правильные слова:
       – Ну, что Вы спрашиваете, Василий Степаныч, с 0.00 до 24.00. Завтра ведь сорок дней. Вообще, я всегда буду Вам рада...
      Слегка прищурившись, Угрюм бросил на вдову пытливый взгляд. Затем лишние морщинки в уголках глаз разгладились, «Генеральный» одобрительно улыбнулся, кивнул головой в знак того, что ждал только такого ответа, и начал медленно спускаться по лестнице. За его спиной, откуда-то из темноты, вдруг выросли два здоровенных амбала. Тамара дождалась пока стихнут шаги в подъезде и закрыла дверь.

      Тамара ещё долго не могла оправиться от визита Угрюма. Сам пахан почтил её скромную квартиру своим присутствием. Она сидела за столом и думала, что и как лучше приготовить к завтрашнему дню. От серьёзных мыслей оторвал телефонный звонок, он прозвучал  так неожиданно и пронзительно, что Тамара даже вздрогнула.
      – Алло.
      – Привет, Томка. Как дела?
      – Привет, Валь, только что о тебе вспоминала. Завтра ведь поминки, а у меня ещё толком ничего не готово. Придёшь, поможешь?
      – Обязательно. Через полчаса буду.
      – Ну, давай, жду.
      Тамара положила трубку. Звонила Валя, сестра Алексея Дранкина. Она частенько навещала Тамару и раньше, а после смерти Лёшки, – особенно. Минут через двадцать раздался звонок в дверь. Глянув в «глазок», Тамара увидела Валю. Это была статная эффектная женщина, – высокая, приятно скроенная, темноволосая с огромными чёрными глазами. Мужчины всегда находили её очень... «аппетитной». Вале было тридцать лет, она на два года старше Елены, но выглядела, как и полагается об этом говорить, «гораздо моложе своих лет».
       – Привет, Тома.
       – Привет, Валя. Проходи, чертовски рада тебя видеть.
       – Оно и понятно, готовить-то вон, сколько нужно.
       Галя пыталась чуточку разбавить шуткой тоску-печаль в доме невестки. Тамара не сразу поняла:
       – Да не в этом дело, правда, рада.
       – Ну перестань, шучу же я, неужели не видишь? Я вот что тебе скажу: ты, это...
       Перебрасываясь фразами, женщины прошли на кухню и принялись за стряпню, время от времени прикладываясь к бокалам с «хванчкарой». В начале первого ночи с кулинарией было покончено. В бутылке оставалось ещё немного вина, а Тамара с Валей теперь сидели друг против друга и обе тихо плакали. Горе ещё не улеглось в их сердцах, без конца шевелилось, поднималось и изливалось горькими ручейками женских слёз.


                * * * * *
      Около девяти того же вечера к витиному дому подкатила «бомба». Николай огляделся, осторожно вышел из машины, быстро подошёл к двери и позвонил. Он ещё раз оглянулся, пытливо вглядываясь в пешеходов на освещенной улице, но в этот момент дверь распахнулась.
      – Здрасьте, тёть Надь! Можно к Вам?
      – Конечно. Здравствуй, Коля, заходи. Поужинаешь?
      – Да, нет, спасибо, только что в «Мак-авто» объелся от пуза. Как Ваши дела? Дома Витя?
      – Дома. Лежит на диване, телевизором щёлкает. Лентяй.
      – Сейчас начну воспитывать.
      – Да ладно, шучу я...
      – И я шучу!
      – Проходи, проходи. Не стой на пороге.
      – Спасибо.
      Виктор услышал этот полушутливый диалог и вышел навстречу брату. С первого взгляда стало ясно, что всё в порядке, беспокоиться не о чем. Он пожал Коле руку и увёл  в комнату, закрыв за собой дверь. Мама ушла на кухню.
       – Ну, рассказывай. Кажется, всё в порядке?
       – Правильно догадался, лучше и быть не может!
       – Вот и ладушки, можно Руслану позвонить, успокоить.
       – Можешь, но чуть позже, а сейчас выслушай внимательно, что я тебе должен сказать. Вопрос очень серьёзный и я хочу, чтобы ты полностью владел информацией. Это важно.
       И Бунеев начал свой подробный рассказ. Через пол-часа после их последней встречи, он, с его слов, был уже в Москве. По дороге завернул к своему верному Глобусу, взял его с собой. То был огромный детина, прозванный так за вечно обритую голову, которую словно сетка мередианов и параллелей пересекала сотня шрамов. Звали его Валерием. На вопрос: «Может, пацанам позвонить?», Коля отрицательно мотнул головой. «Справимся», – сказал он и накоротке ввёл Валеру в курс дела.
      В половине третьего они приехали в Марьино. Быстро узнав, кого подмял под себя Ашот & К, вошли в один из подведомственных чуречкам-вымогателям павильонов, до смерти напугав девчонку-продавца, и банально потребовали заплатить за крышу. Девочка позвонила хозяину, тот посоветовал направить «ребят за разъяснениями по такому-то телефону». Коля по мобайлу набрал предложенный номер, – необходимо было прояснить ситуацию. На связь вышел ближайший помощник Ашота – Резо. Из его невнятных уклончивых ответов, Николай всё-таки понял, что Ашот вчера напоролся на какого-то щенка-отморозка и тот, как писал в своё время О’Генри, «прихлопнул его козырным тузом», отправив главаря арагедонов в страну вечной охоты.
      – Разгаварывай са мной, еслы хочэщь ваабшэ разгаварыват! – раздраженно подвел итог милой беседе Резо. Волею случая он занял место «опущенного» Ашота, и теперь представлялся себе крутым воротилой. Отомстить успеет, со временем. В ответ Коля спокойным тоном в общих чертах обрисовал положение дел на текущий момент, рассказал, что знаком с происшествием в магазине, и убедительно попросил Резо больше не беспокоиться о Марьино.
      – Да, кито ты такой? – гневно прокаркал Резо.
      – Я? Да так, доброжелатель. А зовут меня ты знаешь как: Мамка-Волки. Марьино – не ваша территория. Ты меня понял?
      – Понял, но с каких эта пор Марьино стало волковским? Что-то я нэ помну...
      – Не лепи горбатого и не изображай из себя целку. Сказал, хочешь встретиться? ОК! Через час на Щёлковском шоссе, двадцать восьмой километр от МКАДа. Там есть стоянка – место отдыха дальнобойщиков. Говоришь, знаешь это место? Тогда всё, жду. Что?... Через два часа только сможешь?... Ну, ладно, через два, так через два. Не прощаемся. 
      И, ободряюще улыбнувшись продавщице, Бунеев вышел из магазина. За ним тенью проследовал Глобус.
      Два часа – вполне посильный срок для «носорогов», чтобы собрать побольше вооруженных бойцов. Николай тоже не терял времени даром. С дороги он позвонил двум звеньевым и попросил их к 16.00 прибыть в назначенное место. На вопрос, надо ли вооружать себя и кодлу, коротко буркнул: «До зубов и пару «мух», «мух» прихвати».
      Примчавшись на место, Бунеев тщательно осмотрелся. Убедившись, что вокруг – ни одного дальнобойщика, все чисто и они, слава Богу, прибыли первыми, быстро расставил своих бойцов по местам в засаде. Парня с одноразовым гранатометом-«мухой» он усадил метрах в семидесяти от площадки «в зелёнке» на толстенном дереве с частично облетевшей, но под занавес бабьего лета всё ещё покрытого достаточно густой шевелюрой листвы. Второго с таким же «самопалом» оставил в машине, которую припарковали уже метрах в трехстах, не доезжая площадки. Ещё одному бойцу с СВД  велел вскарабкаться на лохматое дерево в рощице подальше, замаскироваться и «Стрелять в башку Резо сразу по моему сигналу». Оставшихся трёх бойцов и водителя второй машины оставил при себе, усадив их в тонированный 190-ый «мерс» с АКСУ наготове. До назначенного времени встречи оставалось ещё минут сорок.
      Без трёх минут пять на глухую площадку самонадеянно въехали два огромных «мерседеса», наглухо тонированная «девятка» и здоровенный чёрный джип «Додж RAM». Ровно в пять открылись дверцы колиной «бомбы» и чёрного 126-го «мерседеса» Резо. Он и два его приятеля с одной стороны и Николай с Глобусом с другой медленно шли навстречу друг другу. Руки все пятеро держали в карманах. Николай преднамеренно выводил врага на более удобную для снайпера позицию. «Сидят пока в машинах, – с удовлетворением думал он, – очень хорошо. Первая «муха» прихлопнет этого красавца «Доджа», а заодно и его начинку». Со своей стороны, Резо не мог скрыть удивления, что казанские приехали всего на двух машинах. Следовательно, их не может быть больше восьми. Если хочешь, чтобы машина ехала, больше четырёх в неё не сажают. Да и вообще, третий на заднем сидении – как пятое колесо в телеге. Резо удовлетворенно оглянулся на свой внушительный эскорт и подумал: «Не слишком ли, ещё за трусливого шакала примут. Ничего, пусть нас боятся».
     Наконец, договаривающиеся «авторитеты» сошлись в центре площадки.
      – Сдраствуй, Кола. Рад тэбэ видэт!
      – Привет, только что-то я сомневаюсь в искренности твоих слов, Резо. Вон какую компанию с собой приволок, страшно даже. Может ты боишься чего? Поделись! Я постараюсь помочь.
      – Давай дэло гаварыть.
      – Согласен. А дело очень простое. Ты отказываешься от «Марьинского пассажа» и с тобой дружим, живём в мире и согласии. Годиться?
      – Ты, Кола, нэ прав. Нэ могу я энто. С мэня патом башку снымут. Ты энта панымаешь? Выжу, что панымаешь. Зачэм жэ прэдлагат такой дэло?
      – Резо, меня не волнуют твои проблемы. Я же не плачусь тебе о своих? Так для чего всё это? Я предлагаю тебе сейчас мирно и тихо решить вопрос, а ты отказываешься. Сегодня я сделаю для тебя исключение. Я сделаю так, чтобы другие люди, выше тебя, не считали тебя слабаком и не высказывали тебе претензий за Марьино. Но за это ты сейчас позвонишь хозяевам «твоих» марьинских павильонов и скажешь, что с сегодняшнего вечера все их проблемы будут решаться через меня, т.е. через волковских. ОК?
      – Кола, ты увэрэн за то, что гаваришь?
      – Я всегда отвечаю за свои слова, Резо, ты меня знаешь. Звони, время дорого.
      – Харашо, но сначалы ты звани маим главным. Если их знаещь, то телефон тоже знаещь.
     Резо хитро сощурился и отступил на шаг. Бунеев невозмутимо отщёлкал какой-то номер, прикрыв трубку, поговорил шёпотом и передал мобайл Резо. По тому, как тот покорно выслушивал невидимого абонента, было видно, что Коля не брал «на понт». После телефонной «беседы» Резо набрал несколько номеров и «выдал» всем одни и те же фразы: «С вами Резо. Вы тэпэр под Мамка-Волки. Всэ вапросы к нэму, пэрдайтэ осталным». Николай молча улыбался, кивая головой. Наконец, Резо закончил и отдал трубку Бунееву.
      – Кола, как я понъял, ты счас поедышь к «главному» на стрэлку?
Резо интересовала гарантия своего будущего.
      – Да, уже еду.  Думаю, всё будет ОК.
      – ОК! Тагда дасвидания.
      – Счастливо, Резо.
      Они развернулись и направились в разные стороны. Сделав несколько быстрых шагов, Бунеев убрал телефон в карман. Это и было тем сигналом, о котором он говорил снайперу. СВД-шка сухо щёлкнула. Пуля прострелила Резо голову навылет, выбив височную кость, и тот, дернувшись, рухнул на асфальт. Выстрел снайпера был сигналом остальным. Где-то грохнуло уже по-настоящему. Это сработала «муха». Через секунду красавец «додж», охваченный оранжевым пламенем, валялся на боку. Хачики и опомниться не успели, как опустились разом четыре окна тонированного 190-го «мерса» и оттуда выплевывая смерть, заговорили четыре АКСУ. Снайпер тем временем выстрелил ещё раз и на площадке остался только один живой «носорог». Автоматчики покрошили в капусту «девятку» и 124-ый «мерс» «носорогов», а вот со 126-ым оказалось сложнее. Пули отскакивали от него и дико визжа уходили в небо. Водитель тут же запустил мотор и рванулся к выезду со стоянки. Опережая его, навстречу мчался второй 190-ый волковских, заднее стекло опущено, из окна торчит ствол «базуки». Скрип тормозов, разворот, оглушительный грохот и огромный 126-ой «мерседес» раскромсан гранатой. Через мгновение взрывается бензобак.
      Всё длилось минуту с небольшим, но результат – потрясающий: ни одного живого «носорога» и ни единой царапины у бойцов Мамка-Волки. Правда, несколько выстрелов с противоположной стороны всё же было. Пара очередей донеслась со стороны 124-го «мерса», дважды кашлянул китайский «ТТ-шник» из «девятки», да оставшийся в живых один из парламентёров рванул из кармана «стечкин» и судорожно выпустил очередь поверх голов Николая и Валеры. Валера тут же научил его стрелять. Шесть дырок в груди хачика уверенно засвидетельствовали это.
      Бунеев даже не вынул рук из карманов. Оглядев бегло место побоища, он обронил: «Валим!» и, прыгнув в «бимер», умчался вместе с Глобусом. Его командирскому примеру последовали остальные, оставив на месте кучу трупов и вороха скучной работы органам правопорядка.
      Закончив своё повествование, брат цезарски посмотрел на Виктора и проговорил:
      – Так что, всё пучком. Теперь в Марьино полный папа ты. Пока что будешь делиться со мной, а потом уже сможешь работать самостоятельно.
      Виктор покачал головой.
      – Мне нужно подумать, Коль. Я даже не знаю, как лучше поступить. Дело очень серьёзное и я тебе очень благодарен за помощь. Только зачем было их всех мочить, они же и так согласились.
      – Я должен был сдержать слово. Я же обещал Резо помочь ему и помог. Теперь у него уже никаких проблем. И никто не будет высказывать ему претензий.
      Николай, растянув губы, беззвучно засмеялся. От его манеры смеха Виктора всегда прошибал морозец, и он посмотрел на брата с опаской. «Очень страшный человек, мой братец, – подумал Виктор, – два часа назад устроил бойню, человек пятнадцать отправил на тот свет, а сейчас преспокойно хохочет».
      – Спасибо, Коль, я подумаю до завтра и завтра же тебе позвоню, ОК?
      – ОК! А сегодня я хочу пригласить тебя в сауну. Будут девочки, вино и другие разные удовольствия.
      Но Виктор на сегодня был достаточно сыт и своими девицами. Кроме того, голова сейчас забита думками о заманчивом предложении, от которого вместе с тем тянуло холодком.
      – Коль, извини, пока никак не могу, нужно ещё один вопрос утрясти.
      – Ладно, как хочешь, – почти обиделся Бунеев, – жду завтра твоего звонка. И, вообще, если что, звони мне или Глобусу сразу же. Понял? Все, давай!
      Николай обулся, попрощался с тётей Надей, сел в машину и резко рванул с места, оставив у витиной калитки две глубокие рытвины.
      Виктор покачал головой. «Да, вот так работает Мамка-Волки, – с тревогой подумал он, – и это мой брат!» Он повернулся на каблуках и вошёл в дом.


                * * * * *
      Виктор сразу же позвонил Руслану. Тот очень обрадовался, что всё в порядке и больше можно не переживать.
      – Слава Богу, Витёк, что так обошлось. С меня стакан.
      – Боюсь, Русик, что стаканом ты не отделаешься.
      И Виктор продиктовал ему условия Николая. Руслан на мгновение задумался, потом медленно, словно нехотя, ответил:
       – ОК! Пусть будет по-вашему. Лучше платить тебе, чем каким-то чертям, у которых неизвестно, что на уме. И потом твои условия не в пример мягче и меня вполне устраивают.
       – Русик, ты по-моему ничего не понял. Мой брат подмял под себя полностью весь «Марьинский». То, что я сказал тебе, касается всех остальных «членов-пайщиков». А я здесь как раз абсолютно не причём. Правда, Коля сделал мне одно очень серьёзное предложение, я попросил у него время до завтра, и мне бы хотелось обсудить это с тобой. Ты сейчас не очень занят?
      – Что за вопрос? Через час подъеду. Раньше не могу, извини.
      – Нормально. Тогда жду. Не прощаемся.
      Виктор посидел часик с мамой, привёл себя в порядок и, сказав, что долго, вероятно, не задержится, вышел во двор как раз в тот момент, когда у его калитки остановился «мерседес» Руслана. Виктор сел на сидение рядом и машина, прошуршав покрышками, свернула за угол.
      – Кто это у тебя здесь канав нарыл?
      – Да братец. Купил себе новую 325-ую «бомбу», теперь носится как потерпевший.
      – Ясно. Так что он тебе предлагает?
      – Сначала выслушай всё, что произошло сегодня, а уж потом суди. Я тебе сказал, что вопрос решён, а как он решён, ты даже представить себе не можешь.
      И Виктор кратко, но не упуская ничего, рассказал Руслану про колины подвиги. Потом упомянул и о его предложении занять место рядом с ним. Руслан сидел белый, как полотно и внимательно слушал, стараясь не пропустить ни единого слова. Когда Виктор умолк, Руслан помолчал минуту, а затем сказал следующее:
       – Дааа, наворочали – будь здоров! В этом деле я тебе не советчик, но если хочешь знать мое мнение – вот оно: ты можешь с этим справиться, ты это уже доказал. Плюс ко всему, ты будешь иметь помимо авторитета неплохие «башли». Но рано или поздно ты утонешь в крови. Это неизбежно. Так что, думай сам.
       – А чего тут думать. Я с тобой полностью согласен. Беда только в том, что я не знаю, как отказаться... Получается, что я заварил всю эту кашу, вплёл в неё, – да ещё как вплёл, – Кольку, а теперь в кусты? Надо ещё раз все хорошенько взвесить и перевесить.
      – Ладно, не пыли. У тебя голова, как у десяти чертей. Я уверен, что ты поступишь правильно.
      – Дай-то Бог тебе не ошибаться! Да и мне тоже. Ладно, пока проехали этот вопрос. Какие планы на вечер?
      – А ты разве не пойдёшь к своей Танюхе?
      – Нет. Уже поздно. Я позвонил и сказал, что зайду завтра вечером. Так, что будем делать? У тебя есть, чем заняться?
      – Честно говоря, есть. Но можно отложить.
      – Не стоит. Отвези меня тогда домой. Завалюсь-ка я спать, а там глядишь – утро вечера мудреней.
      – ОК! Как скажешь...

      Неожиданно для себя Виктор согласился на предложение брата. В одинадцать утра он позвонил Бунееву. Разговор состоялся короткий и удивительно ёмкий:
       – Привет, Коля, это Витя.
       – Здорово, братела! Как поживаешь?
       – Это вопрос, хорошо ли я подумал и что придумал?
       – Понимай, как хочешь, но не тяни резину.
       – Не сердись, я просто не могу разговаривать без этого. Короче говоря – я согласен. Нужно получить твои инструкции, чтобы поначалу не напороть серьезных косяков.
       – Вот это уже разговор. Слушай: я сейчас после вчерашней сауны с девочками ещё не живой. Вечером буду у тебя в городе. Тут поминки одного нашего человека. Ты, случаем, Барана не знал? Нет? Ну, тем лучше. На сколько это затянется, сказать трудно, а начинается в четыре. Так что жди часам к трем. ОК?
      – Ладушки. Только давай не дома. Знаешь мою школу?
      – А как же? Конечно.
      – Давай тогда в три на школьном дворе, возле трансформаторной будки. Это...
      – Да знаю я, знаю где это. Договорились. Всё, тогда жди. Не прощаемся...
      – Давай...

      Виктор вышел из дома в два. Дошёл до магазина, купил пива, орешков, сигарет и расположился на излюбленных ступенях старого школьного крыльца. Это было не совсем то место, о котором он говорил Николаю, но шум мотора BMW перепутать с чем-то было сложно, и Виктор был уверен, что как только брат появится, – можно, не запыхавшись, обежать здание школы и через несколько секунд самому нарисоваться на углу у трансформатора.
      Виктор сел на ступеньку, открыл бутылку «Балтики», разорвал пакетик с орешками и, пригубив пиво, задумался.
      «Так. Я подписался. Что теперь будет дальше? Главное не зарываться, постоянно контролировать ситуацию. В моём положении это сложно. При полном отсутствии опыта в данном вопросе поначалу придётся опираться на Кольку. Он подскажет, научит, а если будет необходимость – «впрягётся». Но постоянно чужой головой жить нельзя, да и не получится. Ладно, чёрт с ним со всем: разбежался – надо прыгать».
      Пустая бутылка полетела в кусты, орешки тоже закончились, третья по счёту сигарета  уже обжигала пальцы. «Много стал курить, да и пиво глотаю без меры, – подвёл итог своим размышлениям Виктор, – надо с этим всем вязать, дальше так не годится». Мягкое урчание «гансовского» двигателя отвлекло Виктора от раздумий. Он резво подскочил со своего места и, повернув за угол, увидел сверкающий «бимер». Было без трех минут три. Вопреки ожиданиям Коля не пригласил Витю в машину, а вышел навстречу. Выглядел он, как всегда, лучшим образом. Чёрная тройка, до синевы белая сорочка и чёрный узкий галстук прекрасно гармонировали со смоляными волосами и бледным лицом. Дополняли картину сияющие кожанные туфли, тоже, естественно, чёрного цвета.
       Братья поздоровались. После обмена формальными вопросами, Николай вдруг повёл носом и спросил:
       – Пиво любишь?
       – Люблю, но кажется теперь перестану.
       – Ответ хороший. Правильный. Того же и я тебе советую. Воздержание, конечно, тоже нехорошо, но умеренность приветствуется.
       – Понял, не дурак.
       – Ну и очень хорошо. Теперь слушай. То, что ты принял моё предложение, и хорошо и плохо одновременно. Хорошо – потому, что ты оправдал лучшие ожидания, не спрятался в кусты – в общем, поступил правильно. Плохо потому, что дело, в которое ты с Божей и моей помощью влезаешь, очень серьёзное и кончиться может весьма и весьма отвратно. Не хочу сразу тебя обнадёжить: всё, что будет происходить дальше, будет зависить целиком от твоих поступков и решений. Будешь делать всё правильно – всегда будешь при деньгах и голова останется на плечах. От случайностей никто не застрахован, но общее правило такое. Понимаешь о чём я говорю?
       – Не только понимаю, но и сам только что думал об этом.
       – То, что ты думаешь, – это здорово. Думать – это первое дело. Стволы и пики не всегда могут сослужить хорошую службу. Пускать «козыри» в ход можно только, хорошенько всё обдумав. Теперь конкретно о твоих действиях. Марьино – район сложный. Помимо тех чурок, о которых остались только воспоминания, там работают ещё две бригады. Одна из них – даги, вторая – отколовшийся кусок «коломенских». Последние – наиболее сильная и опасная кодла. У них под контролем всё, что связано с автомобильным бизнесом. Компания крепкая, а потому – опасная. Мы пока что с ними дружим, но чем чёрт не шутит. Дагестанцы – это рынок, толкучки, маленькие торговые точки – короче говоря, мелочевка. Была мысль отобрать у них эту кормушку, однако, прикинув и рассудив трезво, решили пока оставить их в покое. Опасности как таковой они пока особой не представляют, но ты за ними приглядывай. Если начнётся какое-то нездоровое шевеление, придётся их задавить. Вообще-то, самый поганый народ – даги и чечены!
      Теперь о том, что досталось тебе в наследство от Ашота, Резо и их компании. Во-первых, – «Марьинский пассаж». Во-вторых, – шесть разных магазинов поменьше: на Перерве и Краснодонской. В-третьих, – два торговых центра в Братеево на Алмаатинской и Паромной улицах. И в четвёртых, – несколько маленьких павильонов в Люблино и Зябликово. Вот все адреса, – Николай протянул Виктору тетрадь, – здесь имена хозяев, краткое описание специфики точек и некоторые другие данные, такие как суммы налогов, слабые места и т.д. Завтра, послезавтра обязательно прокатись по всем этим точкам, представься, определись, познакомься. Мамка машину не зажмёт?
       – Да нет, наверное.
       – Тогда хорошо. Прав у тебя, конечно, нет. Восемнадцать когда?
Виктор взглянул на брата с удивлением, но глаза у того – святая невинность.
       – Через четыре месяца.
       – Тогда подожди пару минут, сделаем по-другому.
       Николай достал мобильник, набрал номер.
       – Алло, Толик, привет. Как дела? Очень рад, теперь слушай и запоминай. Завтра в десять утра вместе с Кольком, вы должны быть на станции Мытищи, на площади, рядом с автостанцией. Ну, конечно, на машине. К вам подойдёт человек, скажет, что от меня, этого достаточно. Завтра вы катаетесь с ним, в полном его распоряжении и без самодеятельности. Вопросы? Очень хорошо. Всё остальное он вам завтра скажет сам. Все понятно? ОК! Тогда отбой.
      Коля отключился, убрал трубку в карман и посмотрел на Виктора.
      – Без поддержки тебе всё равно не обойтись, а ребята толковые. Плюс незасвеченная чистая во всех отношениях машина. Запоминай: Опель «Рекорд» тёмно-синий, номер Г43-13МО. Тот, что за рулем – Толик, второй – Николай. Стволов у них нет, а ты на всякий случай захвати. Теперь дальше. Вот держи двести баксов, вечером сто дашь парням, сотку – на текущие расходы. И вот ещё что – сейчас поедем к тебе, дашь мне свою фотку 3 ; 4 – есть? ОК! И паспорт. На неделе сделаю тебе права. Хоть и липу, но лучше такие, чем никаких. Поехали, а то время уже жмёт.
      Погрузившись в «бимер», братья через минуту были около витиного дома. Виктор быстро сбегал за документами. Прощаясь, Коля сказал:
       – У Толика есть «труба», если что, сразу звони. А вечером, как всё закончишь, позвонишь мне и подробно обо всём расскажешь. Договорились?
       – Лады.
       – Вопросы? Всё понятно? Лучше спроси ещё раз.
       – Да нет, вроде бы всё ясно, что не ясно, пойму по ходу.
       – Тогда всё, до завтра. И запомни: не так страшен чёрт.
       – Давай, не прощаемся...
       «Ну и кашка! И с каким маслом теперь её есть? – думал Виктор, когда БМВ скрылся из виду. – А, гори оно всё, завтра будет видно, что чего стоит!»


                * * * * *
      Сороковой день прошёл, как это стало модным говорить, грандиозно. Таких поминок маленький подмосковный городок не видел никогда. Вокруг дома, где жила Тамара, к 16.00 яблоку негде было упасть. Все его подъезды оказались заставленными бандитским транспортом, среди которого в прямой зависимости от воровского ранга, – и простенькие с виду «девятки», и огромные, сверкающие никелем и хромом, иномарки. Внушительного вида хлопчики из личной охраны папиков, а также просто «отмороженное» стадо быков-плебеев, – их притащили сюда больше для массовки, – торчали в подъездах, скучали на прилегающих улицах, скорбно слонялись с поминальными флягами по более отдалённым окрестностям.
      Народу в маленькую квартирку Тамары набилось с полсотни. Все эти люди в своих кругах считались достаточно весомыми для того, чтобы и без архимедова рычага перевернуть землю вверх тормашками. Так они про себя думали. Ни одного случайного прохожего. Подавляющее большинство присутствовавших – в чёрных костюмах, но среди охраны всё же мелькали короткие, тоже чёрные куртки из толстой кожи с широченными кожаными джинсами, одинаково могущими скрывать под собой как «хилячков», так и «бугайков».
      Был среди этого траурного сброда и Мамка-Волки. В отличие от Угрюма и сидящего пониже его Широкова, – те прибыли в окружении внушительного эскорта своих «бычар», – Бунеев не взял с собой даже Глобуса, с которым обычно расставался очень редко. В подобных церемониях присутствие охраны он считал излишним, к тому же вокруг и так избыток пехоты.
      Тамару Николай помнил смутно. Дрон старался не таскать её с собой на всевозможные сборища, он делал это только в крайних случаях, когда без супруги появиться – просто неприлично. Бунеев в прошлом придерживался того же принципа. Вообще, они с Алексеем были очень похожи, но не внешностью, а жизненными позициями. Он помнил, как три года назад при одном очень неприятном деле случилось, что в момент перестрелки они бросились за одну и ту же машину, здорово столкнувшись при этом лбами. После бойни в живых осталось только семеро из тридцати пяти, среди которых, кроме Дрона с Бунеевым, повезло ещё Глобусу, Утюгу и Битюгу.
      Николай даже жалел Алексея, но понимал, что перехитрить судьбу невозможно. Дрону на последней «стрелке» не пофартило и он опрометчиво подставил себя под пули. Когда-то Алексей сделал ошибку настолько незначительную, что даже сам её не заметил, – беспричинно двинул в рыло «носорогу» на рынке. Однако впоследствии эта мелочь, обрастая себе подобными, превратилась в огромный снежный ком. В итоге он и смял Дрона с его окружением.
      А что теперь? Молодая заплаканная женщина, двое осиротевших детей, которые по большому счёту нужны только матери, и бесконечная неизвестность впереди. Все эти пышные похороны, поминки, красивые душевные слова, – всё это не может вернуть ни мужа жене, ни отца детям.
      Николай невольно вернул назад годы, вспомнил Свету, своих близнецов Андрея с Юркой и по его телу пробежала мерзкая судорога страха. Нет, не за себя сейчас он боялся. У человека, привыкшего блуждать среди смертельных «разборок», чувство страха обычно притупляется крутой щепотью «дури». А вот, когда мыслишь о «них»... Нет, тут лучше не думать!
      Уже после того, как уехали Угрюм и Широков, а вслед за ними потянулась к выходу и основная масса гостей, Николай подошёл к Тамаре, приобнял её и, отведя в сторону, сказал:
      – Держись, Томочка, плохо это всё, но и это пройдёт. Я очень хорошо знал Алексея и мне искренне жаль, что так всё сложилось. Возьми вот это. Здесь домашний, рабочий и мобильный.
      Он протянул визитку, на которой в углу авторучкой был дописан мобильный телефон.
      – Если в чём будет нужда, обязательно звони, не задумывайся. Мы всегда и несмотря ни на что должны помогать друг другу. Ещё раз прими мои соболезнования. До свидания, Тома. Крепись.
       – Спасибо, – ответила Тома и подумала с удовлетворением о том, что у всесильного Василия Степановича обещания с делом не расходятся. Она была уверена, что опека со стороны Бунеева исходит от «Самого».
      Николай махнул на прощание рукой и вышел из квартиры. Он уже знал, что Тамара позвонит. Садясь в свой броский престижный лимузин, Бунеев выматерил вполголоса всех бандитов с собой впридачу и, обращаясь лично к себе, пробубнил:
       – Ну и скотина! Только сорок дней прошло после похорон, а уже «его» бабу вслед за родным братом тяну туда же. Хорошо, пусть брат сам в корзину лезет, но я всё-таки порядочная сволочь!
      БМВ взлягнул, как пришпоренный лошак, резиновыми копытами, взяв прыжком с места, и со свистом понёсся по центральной улице городка, пока не исчез в туче пыли. Знай наших! Прохожие недобро оглядывались, провожая глазами шальную иномарку. Откуда им было знать, что в ней едет несчастный человек,  только что обругавший себя последними словами.

      На следующий день Виктор, встав пораньше и приведя себя в порядок, ехал электричкой в сторону Москвы, пропустив уже не столь важную для себя «университетскую» остановку. Может, зря? Ведь на факультете – спецкафедра. Ничего, с деньгами от любой армии отобьёмся! Без двадцати десять он вышел на привокзальную площадь в Мытищах и ещё издали заметил синий «рекорд», стоявший в самом дальнем углу от пешеходного моста.
      Машина была действительно ничем не примечательна, простенькие колпаки на колесах, лёгкая, процентов тридцать, тонировка, московские номера – одним словом, то, что надо. Ребята, сидевшие в машине, тоже ничего особенного на вид не представляли: среднего роста, средней длины волосы, средне-статистические выражения на скучающих физиономиях.
      Виктор лёгким прогулочным шагом прошёл через площадь, умышленно не глядя в сторону «опеля», будто невзначай глянул на часы, порылся в карманах, достал сигареты. Якобы не найдя зажигалки, он оглянулся по сторонам, выискивая, у кого стрельнуть огоньку, заметил, что из чуть приоткрытого окна «опеля» поднимается дымок, развернулся и зашагал в сторону автомобиля. Часы на привокзальной площади показывали без одной минуты десять. Как только Виктор оказался напротив пассажирской двери «опеля», стекло опустилось чуть больше чем на половину и оттуда высунулась рука, протягивающая зажигалку. Виктор усмехнулся, прикурил своей зажигалкой и проговорил следующее:
      – Спасибо, Николай, у меня есть своя. Доброе утро, Толик.
      Стекло опустилось ниже, Виктор перегнулся через него и поздоровался за руку с обоими бойцами.
      – Вам привет от Николая. От Мамки-Волки.
      С минуту четыре вытаращенных глаза смотрели на Виктора в упор, потом Николай, первым пришедший в себя, пробормотал: «Привет, присаживайся!» и открыл заднюю дверь.
      – Ну, что мужики, давайте знакомиться? Меня зовут Виктор Сергун. Как зовут вас я уже знаю, значит сразу же перейдём к делу. Вчера по телефону Коля попросил вас мне немного помочь. Если возражений нет, то приступим.
      – Возражений нет, есть вопрос.
      – Выкладывай!
      – Виктор, а сколько тебе лет?
      – Это имеет принципиальное значение?
      – Нет, но всё-таки...
      – Тогда вопрос не по-существу. Сейчас я изложу план наших с вами дальнейших действий, а после решим, стоит ли возвращаться к вашему вопросу.
      Виктор коротко изложил своим новым знакомым суть дела, объяснил в деталях задачу каждого, выслушал их вопросы, дал исчерпывающие ответы на каждый и ещё раз уточнил:
      – Всё понятно? Ещё вопросы есть?
      – Остался один, последний. Он же первый...
      – Ну до чего упрям! Скоро будет восемнадцать.
      Николай только пожал плечами в ответ, как бы говоря: «Ну, вам с бугра виднее!» и кивнул Толику: «Поехали, «Марьинский пассаж»!»
      «Опелек» резво покатил по площади и, выбравшись на мытищинскую эстакаду, быстро набрал скорость. По дороге Николай задал Виктору ещё один последний вопрос:
      – Вить, ты уверен, что обойдёмся вдвоем. Толик у нас КМС по дзюдо, может с собой возьмем? Лишним не будет.
      – Я, конечно, не крупный специалист, но машина должна быть готова в любую секунду, а водитель – цел и невредим. Это во-первых. А во-вторых, ты тогда у нас на кой? И в-третьих, вопрос уже как-будто решён, нужно только прорисоваться, засветить, кто мы такие. Я не думаю, что возникнут осложнения, а если возникнут – инструкции вы получили.
      Николай кивнул в знак согласия, и оставшуюся до Марьино часть пути проехали молча. Магнитола крутила «Зелёного прокурора» Круга, и Виктор, слушая эту негромкую, расслабляющую музыку, по своему обыкновению задумался.
      До Марьино доехали без приключений. Поворачивая на площадку перед торговым центром, Николай бесцветным голосом произнёс: «Приехали». Виктор очнулся от своих раздумий, вышел из машины, кивнув при этом Николаю, и неспеша стал подниматься по ступенькам к входу. Николай быстро догнал его и то ли доложил, то ли спросил:
      – Я развернул Толика под «кирпич», если что, уйдём боковыми улицами по одностороннему сразу на Каширку. Диспозиция стандартная?
      – Не понял.
      – Ну, ты разговариваешь, я молчу?
      – Примерно так. По ходу будет видно. В принципе здесь уже всё должно быть готово.
      Они, не торопясь, поднялись на второй этаж и направились к павильону Руслана. За прилавком сидела та же самая девушка, что и во время их последнего визита. Виктор подошёл к стойке и улыбнулся:
      – Здравствуй, Вика. Как жизнь молодая?
      – Добрый день, простите, но...
      – Не помнишь?! – то ли утвердительно, то ли вопросительно протянул Виктор, всё также улыбаясь.
      Девушка не могла не улыбнуться в ответ.
      – Ещё раз прошу прощения, но не припоминаю.
      – Руслан разве ни о чём не предупредил тебя?
      – Предупредил. Он сказал, что разговаривать с вами будет сам лично и ждёт вас у себя дома сегодня в 20.00.
      Продавщица сразу же поскучнела. Витя стоял, как оплеванный. Ну, дружище, спасибо! Навалил ты мне под нос огромную кучу. Ладно. Будем разговаривать по-другому.
       – Прекрасно. Только вот что я попрошу тебя передать Русланчику. Запомни дословно, девочка. От твоей точности может зависеть многое. Итак, слушай и запоминай: я его искать, конечно, не поеду, а вот ему лучше поторопиться. Пусть найдёт меня сам и как можно быстрее. Хорошо запомнила? Вот и ладушки!
      Виктор говорил тихо. Вкрадчиво. На губах его играла лёгкая полуулыбка, а зелёные глаза помутнели до неузнаваемости. Девушка, увидев этот взгляд, ненашутку перепугалась, а Виктор тем временем развернулся, как обычно, на каблуках, бросил Николаю на ходу «Пошли дальше» и вышел из павильона. В других местах всё прошло глаже. Хозяева в большинстве своём оказались на «рабочих местах» и согласными на перемены к лучшему. «Не так страшен чёрт», говаривал братела.
      Прокатившись по оставшимся точкам, Виктор не без удовлетворения отметил вполне уважительное отношение к своей юной персоне со стороны бывалых торгашей и остался доволен проведённой «ревизией». Пора возвращаться домой, доложить обо всём братцу и вместе уточнить план дальнейших мероприятий по укреплению власти на своей территории, – задача масштабная, но вполне посильная. Особенно, когда она аргументирована отдыхающим под курткой вальтером, угадываемые контуры которого делают людей сговорчивыми.
    

                * * * * *
      На следующий вечер Тома по-привычке просматривала перед сном «Вечерку», – она любила эту газету-сплетницу. В разделе происшествий, среди прочих промелькнули, не задержавшие её внимания, скупые строки: «...В общественном туалете Марьинского Пассажа найден труп владельца павильона одежды Р.Макарова. По предварительной версии следователей, Макаров заперся в кабине и по неясной причине покончил с собой. Расследование продолжается... На Ленинском Проспекте в общественном туалете около... был застрелен...» Почему-то модным стало отправлять на тот свет в общественных туалетах. Знакомых не было, а фамилии Руслана она не знала. Тома погасила свет и, откинувшись на пуховую подушку, опять, но уже гораздо спокойнее стала думать о погибшем муже, о своём будущем, кем вырастут и станут дети... Думала и о том, что ей постоянно названивает Виктор, молодой, да ранний. Тамара считала его мальчишкой, но звонки льстили красивой женщине. Сегодня почему-то не позвонил. 


                ПРОШЁЛ ГОД С НЕБОЛЬШИМ

      Виктор освоился с новым положением, обрёл определённую самостоятельность, всё глубже втягиваясь в теневую жизнь Подмосковья, с которой теперь окончательно свыкся. Он научился уже не только подчиняться обстоятельствам, но и, обрастая уверенностью, подминать их под себя. Избавим читателей от подробностей тривиальных разборок за истекший срок. Скажем только, что они не имели ничего общего с бравадными россказнями Бунеева, которому позавидовал бы голливудский сценарист. Обойдём молчанием успевшие набить оскомину «сходняки» и «стрелки» за этот короткий период возмужания Виктора. Обладая жесткостью характера, он тем не менее не стал «отморозком». Сергун придерживался ряда принципов и не пренебрегал ими в угоду случаю, отчего данному им слову вполне можно было доверять. Приведённые качества позволили Виктору Сергуну выделиться и приподняться над грубошерстной толпой искателей кормушек для лёгкой жизни. «Выход в люди» состоялся и теперь, казалось, живи во благе долгия лета, только «не зарывайся», как поучал братец. Однако, совсем недавно действительность явилась в ином обличьи, дав понять, что думать о независимости в криминальном мире наивно, и Виктор является лишь одной из запасных обойм организации более серьёзной, чем полагал. Запоздалый толчок сомнениям в верности жизненного выбора дал неординарный случай. Сначала был будничный звонок Николая и договорённость о встрече. Она по традиции состоялась у скрытой деревьями трансформаторной будки школьного двора. Коля вместо своей «бомбы» приехал на скромных тёмносиних жигулях с тонированными стеклами. «Наверное и движок с форсажем», – машинально подумалось Виктору.
     – Здорово, братан.
     – Привет, ну как? Всё пучком?
     – Нормально.
     – Тогда прыгай, поехали.
     По дороге в Москву Виктор не задавал вопросов, Коля сам скажет.
     – Мать знает?
     Бунеев имел ввиду данную встречу.
     – Нет, конечно, думает – в институте. Вообще, я ей давно ни о чём не докладываю.
     – Тогда порядок.
     Из отвлечённых фраз телефонного разговора Виктор сразу сообразил, что предполагается акция, только почему ему велели быть без пехоты? Бунеев разъяснил ситуацию:
      – По дороге подберём «спецов», а ты, братела, – учись. Машинка с собой?
      Виктор бросил на Николая недоумённый взгляд, – тот же знал, что он не ходит без оружия.
      – Молчу, – успокоился Бунеев. – Слушай, диспозиция такая: ты выполняешь то, что я тебе сейчас скажу. Задача у тебя простая, но если провалим, – нас рассчитают те, кто выше. Ясно?
      – Ван минит, Коль. Ты ещё ни о чём не рассказал. А вдруг я... должен буду подумать.
      – Хорошо, что ты насчёт «подумать» сказал мне, своему брату. Ты уже «подумал» год назад и живёшь «ноу проблем», а чтобы так продолжалось, выполняй теперь без всяких «подумать» то, о чём тебя изредка просят. На этом раз и навсегда закончим. Лады?
      После столь принудительного вступления, последовал инструктаж. Виктор подавленно выслушал. Никто не желал «расчёта».
       Через час Виктор с похожим на кавказца «спецем» в форме капитана химвойск уже стояли метрах в пятидесяти друг от друга на тихой, осененной пожухлыми липами улице. Наискосок на противоположной стороне – массивные двери здания академии. Створки периодически распахивались и захлопывались, пропуская мужчин в штатском и военных. Заговорщиков они не интересовали. Ждали женщину, – жену известного кадровика, но в это Виктора не посвящали. Он знал только, что обязан будет прикрыть напарника в случае осложнений, и не более того. Если всё пройдёт гладко, то, не привлекая к себе внимания, поедет домой электричкой. Брат и второй «спец» сидели в переулке в машине наготове. В час дня здание начали деловито покидать сотрудники и расходиться по близлежащим кафе. Через сорок минут они с довольным видом отобедавших людей стали возвращаться. Некоторые прошли в здание, но многие остались на улице и, беседуя, принялись за короткий послеобеденный моцион, способствующий пищеварению. К таким начали присоединяться и те, кто отстояли очередь в академической столовой и теперь спешили на свежий воздух, тоже решив немного расслабиться перед работой. Минут через пятнадцать гуляющие дисциплинированной толпой устремились к входу в академию, – перерыв заканчивался. Тогда лжекапитан деловым шагом пересёк проезжую часть и двинулся вслед за последними сотрудниками в сторону проходной. Его обогнало несколько опаздывающих и кто-то «спеца» ненароком в спешке задел. «Капитан» невольно дёрнулся, остановился, стал закуривать и, словно невзначай, полуобернулся. До дверей проходной было ещё далеко, к ним спешили последние опаздывающие. Теперь из переулка показались синие жигули. Вот они мигнули огоньком поворота и двинулись вдоль улицы, а «военспец», скомандовав себе: «Кругом!», пошёл машине навстречу. По дороге, поровнявшись с одной молодой особой, «капитан» шутливо пригнулся и, улыбаясь, заглянул ей в лицо, как старой знакомой. Женщина задержала шаг и сначала осветилась радостной улыбкой, пока не поняла, что с ней заигрывает совершенно чужой дядя. Она попыталась отодвинуться, но было поздно. «Капитан» по-дружески протянул вперёд руку с пачкой сигарет-электрошоком. Почти одновременно из остановившихся рядом жигулей выскочил другой «спец». Со счастливым возгласом «Привет, Лиза, садись!», он весело ухватил готовую завалиться женщину за талию и под удивлёнными взглядами прохожих, втянул её с помощью напарника в салон машины. Всё прошло почти естественно. Дверца захлопнулась и легковушка, развернувшись, стала удаляться в обратном направлении. Двое из пешеходов тревожно глянули ей вслед, затем быстро отвернулись и продолжили путь, всем видом показывая, что это не их дело.
      Так на глазах у Виктора Сергуна блестяще свершилось похищение заложницы. Для чего? Неизвестно. Николай сказал только: «Учись». Чему учиться? Красть людей? Это что-то новое! Пока ясно одно: Виктор стал соучастником серьёзного преступления. «Ну, братец! Нагадил ты мне огромную кучу. А я... Красивой лёгкой жизни захотелось! Козёл ты, Витёк!» Ошарашенный Виктор, стараясь не выделяться из толпы, достиг перекрестка, завернул за угол дома и сел в рейсовый автобус до центра, – брать такси он поостерёгся. «Вот и настало время собирать камни, – с тоской думалось Сергуну уже в метро. – Что же будет дальше?» 
      

                ЕЩЁ СПУСТЯ ГОД С НЕБОЛЬШИМ

       Декабрьским утром около десяти часов во дворик Надежды Васильевны Сергун въехал басик. Его ждали. Через пять минут из машины в дом втащили большой лакированный ящик, в котором покоилось тело Виктора. В гостиной гроб водрузили на стол и мать, взорвавшись рыданиями, повисла на нём, затем медленно сползла на пол. Её отнесли в спальню. На другой день Виктора схоронили.
      Так оборвалась короткая биография молодого звеньевого мафии Виктора Сергуна. Он только на два года и неполных три месяца пережил своего бывшего друга Руслана Макарова, подтвердив истину, что сегодня бизнес – непредсказуемая профессия, жестокая и не совместимая с человеческими привязанностями. Вместе с Сергуном подскользнулся на выбранном пути и главный его наставник Николай, но о нём мало кто сожалел. «Не долго братья погуляли...»
      Что же произошло? Для этого необходимо вернуться на недельку назад, заглянуть в тот злополучный морозный денёк, который унёс жизнь не только Виктора Сергуна. 


                * * * * *
    Тамара открыла дверь и сразу почувствовала себя неуютно. На пороге стояла мать Романа, одноклассника Виктора. Он его не так давно познакомил с Тамарой, – было нужно. Той неожиданно приглянулся розовощёкий, рослый, выглядевший гораздо старше своих юных лет, оболтус. И вот теперь – разговор с его маханьей! Тамаре ничего другого не оставалось, как предложить пожилой женщине войти в прихожую.
       – Ты чего... эта... сбиваешь с толку моего сына, он же тебя на одиннадцать лет младше...
       Фраза матери, полная душевной боли за своего отпрыска, заменила приветствие.
       – Так он сам ко мне лезет...
       – На одиннадцать лет младше... В башке туман... Господи, что ты делаешь! – продолжала качать головой мать.
      Началась беседа двух женщин. Не по душам.
       – Я учу его водить машину... и больше ничего. Час в день. Он расплачивается.
       – Чем?
       К согласию не пришли, у каждой был свой интерес к непутевому Ромке.
       – Ну, смотри, Томка! Своего, эта, бандита лишилась, детей сплавила. Теперь, б..., отбиваешь от дома моего сына! Не будет тебе счастья. Вспомнишь эти слова, да поздно будет.
       Не подозревала мать Романа, что «поздно» уже началось. Иначе, она вцепилась бы зубами в разлучницу, вырвала бы у неё сына. А так, – ушла, не простившись. Из бельевого шкафа спальни шагнул на ковёр смущённый виновник женских разногласий и, шагнув в гостиную, подсел к столу. Тамара поставила перед ним банку свежей сметаны и бутылочку... «чили». Роман приступил к отработанным процедурам: наполнил стакан сметаной, густо «поперчил» соусом, поморщился как от водки, опорожнил и под поощрительным взглядом хозяйки принялся за второй. Мать только выходила из подъезда, а её чадо уже успело заправиться утерянными каллориями. Когда из окна стало видно, что женщина завернула за угол, изголодавшаяся дамочка прижалась к саженному малютке.
        – Продолжим тест на вождение? – прошептала она в бесстыдном нетерпении. В её характере давно произошёл надлом и былая «продуманность поступков» растряслась где-то по ухабистой дороге времени. 
      Телефон прервал их автотренировки, звонил Бунеев. Тома слушала и отвечала только «Да» и «Хорошо». Положив трубку, задумалась. На вопрос Ромки, вдруг махнула рукой и опять плюхнулась в кровать, к нему. Езда по кочкам возобновилась.
      Утром запрыгал на трюмо будильник. Через сорок минут любовники, сонно хлопая глазами, уже ехали по ещё погружённому в дремоту подмосковному городку к переезду. За шлагбаумом в жигули подсел Виктор с чёрным чемоданом-дипломатом.
       – Всё, плывите, пацаны, домой. Дальше без вас, – рискованно отпустил он машину с охраной, и «девятка» Тамары, фыркнув, двинулась по извилистому шоссе в потоке других автомобилей к московской автостраде. Виктор вёз важные бумаги, вернее – пачки зелёных, которые ему передал накануне Николай. Крупная взятка предназначалась столь же весомому государственному чиновнику и отдать её без свидетелей в руки секретарши должен был облапошанный Роман. Таким образом, Роман бездумно стал звеном цепочки мафии. «Только один раз», – пообещали ему, сунув в руку две сотни баксов, – ну как тут отказаться! Звеньевым цепочки был преуспевающий «стрелочник» Виктор. Да, когда-то они дружили...
Жигули обогнала вечно спешащая милиция.
       – Накинь ремень, – строго потребовала у Сергуна Тамара, хотя ещё было темно, а боковые стекла затонированы.
       – А нервные могут...
       Виктор ревновал Ромку к Томе и, пристёгиваясь, не нашёлся в волнении, как удачно «закруглить» мысль. Все засмеялись.
       – Эх, ребята, ребята. До чего же вы... бездумны, – проговорила Тамара.
       Никто не воспринял как Божье предостережение её шутливые слова. Хозяйка машины наддала газу и девятка, вырвавшись из средней линии, лихо понеслась вперёд. Большого трефика не было, – успели до него. В столице скорости поубавилось, – на каждом перекрестке перемигивающиеся светофоры сдерживали пыл нетерпеливых автолюбителей. Затрещал зуммер мобильного. «Да, – коротко бросил в трубку Виктор. – Договорились» и к Тамаре:
       – Притормози, не доезжая квартала до кольца.
       Тома не спрашивала, почему. Ехали по уже светлому большому городу, каждый сосредоточен на своих мыслях. Минут через тридцать «девятка» припарковалась к краю тротуара напротив «Дома Одежды». Откуда-то, словно из-под земли, вырос Бунеев. «Где же он оставил свою очередную «бомбу»?» – первое, что при виде братца пришло на ум Виктору.
       – Здрасте, – приветствовал Николай сидящих в машине, задержавшись взглядом на Романе, – всё нормально?
       – Нормально, нормально, садись скорее, здесь долго стоять нельзя.
       – Я не один.
       К жигулям быстро подошёл атлетического сложения кавказец, лет сорока. По виду, скорее всего, – чеченец. Несмотря на холод, он был без головного убора. Судя по тому, как Николай предупредительно распахнул перед атлетом дверь, поняли, – тот стоит «выше», возможно шеф, но чувствовалось, – явно не главный. Это была сногсшибательная новость. Надо же, у «авторитета» Мамка-Волки шеф – ... «носорог»!
       – Привет, ребята. Муса, – представился атлет, устраиваясь вместе с Бунеевым на заднем сидении так, что Роман оказался придавленным к двери. Руки пришедший никому не подал.
       – Диспозиция всем ясна? – нимало не смутившись, спросил Бунеев, обводя строгим взглядом присутствовавших.
       – Ясна, – за всех ответил Виктор, больше Тамары пораженный выбором Николая по части субординации. «Муса». Имя, возможно, и вымышленное. А Колька говорил, стрелял в таких! Или... что-то врал? И то похищение неизвестной женщины?! И...         
       Брат прервал его мысли, подчеркнуто вежливо обратившись к Тамаре непривычым словом «золотце»:
       – Тогда поехали, золотце. На Вернадского.
       Тамара вела машину уверенно, постепенно в общем потоке приближаясь к цели. Уже два года, как друзья мужа её не забывают, не забывают по-царски! В благодарность, вдова, используя «Салон Красоты», выполняла несложные для своего положения поручения, о которых иногда просил её Бунеев. Определенно, от Василь Степаныча. Сегодняшняя поездка – редкое исключение: заболел курьер. Что с ним, Тома привычно не интересовалась. Раз надо ребятам помочь, значит надо. Таковы правила. И только теперь в голове прояснилось, что все два года ходила под «носорогами», виновниками смерти Алексея. Изменить уже ничего нельзя, но каков Бунеев! Холуй несчастный...
       По дороге, Николай попросил её свернуть в один из боковых проездов. Поблуждав переулками, девятка выбралась на менее загруженную улицу. Миновали заполненную народом троллейбусную остановку. Метров через сто Бунеев легонечко тронул Тому за плечо:
       – Останови здесь, золотце.
       Он чувствовал состояние Дранкиной и сейчас старательно придерживал у плеча непривычную для себя тогу джентльмена.
       – Здесь нельзя.
       – Знаю, включи пожалуйста аварийку. Виктор, передай мне дипломат.
       Бунеев прикинул дипломат на вес, улыбнулся и отдал Мусе. Тот набрал код замка, известный только ему, и, подняв крышку, убедился, что плотно уложенные пачки долларов на своём месте. Удовлетворенно кивнув, Муса захлопнул крышку. Тонированные стёкла девятки скрывали его священнодействия. Рисковали, в любой момент мог подойти милиционер, осложнить ситуацию. Откупились бы, конечно, но всё равно: зачем свидетель?
       – Слушай... Роман, – с прекрасным московским выговором обратился к тому Муса, взглянув на часы. – Сейчас пойдёшь назад к остановке. К тебе подойдёт молодая красивая женщина в красном кожаном пальто и спросит: «Вы от Мусы?» Только после этого отдашь ей дипломат. Мы пока развернёмся и будем ждать тебя воон там, на противоположной стороне. Лады? Видишь, где машины стоят? Ну, давай топай, уже пора.
      – Я не пойду, – неожиданно упёрся Роман. Стопки долларов вдруг испугали, засмердили.
      – Что?!
      Короткий удар под ребра и Роман согнулся от боли. Подключились Николай с Виктором:
       – Давай иди, Ромка, хуже будет. Тебе уплочено – заднего хода нет.
       Муса, перегнувшись, приоткрыл перед парнем дверь. Но вышедший из повиновения Роман вжался в сидение. Стало ясно, – не готов такой для ответственного поручения.
       – Хватит, – взвизгнула Тамара, – что вы к нему пристали! Давайте сегодня я отнесу, он – в другой раз... А то сейчас подвалят менты...
       – Нет! – отрезал Николай треснувшим голосом. – Сегодня обязан только он. Таким был уговор. На кой чёрт мы тогда его взяли.
      – Ладно, – положил конец спорам Муса, – какая разница, пусть она передаст баксы.
      И подумал: «Может это даже и лучше».
      – Потом, Тамара, с тобой рассчитаемся.
      Муса быстро набрал номер и, услышав «Алло», невозмутимо сообщил:
      – Евгения Матвеевна? Это я... Диспозиция (эх, и любят это словечко «деловые»!) меняется. Через две минуты к вам подойдёт элегантная женщина, одетая...
      Он кратко сообщил новую ориентировку, сказал «Всё» и спрятал трубку. В это время, как в обратном кадре, побелевший Николай проталкивал дипломат назад на переднее сидение Виктору, а тот перепроводил его Тамаре. Все спешили поскорее отделаться от больших денег, но каждый за них подержался.
       – А ты... – Муса бросил леденящий взгляд на Романа, – ...нам сегодня еще отработаешь!
      Он понял, что с запаниковавшем парнем сейчас ничего не выйдет и разумнее его не трогать, но для порядка сунул трусу ещё разок локтем в лицо.
      Оставив ключи в замке зажигания и приняв от Виктора дипломат, Тамара собралась выйти из машины.
      – Подожди, – остановил её чеченец, – документы на всякий случай оставь.
      – Не дура, оставила, – презрительно скривила пухлые губки Тома.
      – Где?
      – Хм... Кошель там, в бардачке.
      «Элегантная женщина» обошла свою «девятку» и, уступив дорогу горластым школьникам, спокойно направилась к месту встречи. На её водительское кресло, не выходя из салона, с трудом протиснулся Муса. Убедившись в зеркало, что Тамара прошла  большую часть пути, он завёл двигатель, отъехал и стал неспеша прибавлять в скорости.
      Тамара пришла на остановку. Набитый баксами дипломат оттягивал руки, женщина поочередно меняла их. «Эх, сейчас бы скользнуть вон в то такси и скрыться с «получкой». На две жизни хватит. Нет, нельзя, достанут». Она уже заметила секретаршу в красном кожаном. Слегка выставив дипломат, Тамара стала ждать, когда та подойдёт. Секретарша не спешила. Видя, что курьерша осторожничает, Тамара начала тревожно оглядываться, не интересуется ли кто ими. Ничего подозрительного в ком-либо она не нашла, все смотрели на подходящий троллейбус. К удивлению Тамары, в этот маршрутный номер вместе с другими пассажирами втиснулась и секретарша. Троллейбус стал отходить, открывая взору противоположную сторону улицы. Тамариных жигулей там всё ещё не было, зато совершенно неожиданно на остановке появился... Угрюм собственной персоной, в непонятной лыжной шапчонке, почему-то в демисезонном пальто и со своими амбалами по бокам. Впечатление было, что они только что сошли с передней площадки троллейбуса, хотя вряд ли это было так, – неподалёку стояли припаркованными два «мерса» с тонированными стеклами, а в разделительной аллее напротив скучали появившиеся там терпеливые личности. Амбалы рядом, подстраховываясь, как заводные крутили во все стороны крутыми головами. Их хозяин казался неестественно располневшим, лишь лицо оставалось по-прежнему выдержанным в духе аскетизма, как говорят на Руси, – «щека щёку съела». Старик прибыл явно не за деньгами. Скорее всего, по роду своего рискованного бизнеса он вынужден был кого-то обязательно увидеть и случайно столкнулся лицом к лицу с Тамарой. Угрюм был обескуражен не меньше своей симпатии.
       – Здрасте, Василь Степаныч, – растерялась женщина. Однако в сей раз «Василь Степаныча» на ответ «заклинило». Как заворожённый, он уставился на её ношу, попятился. И тогда страшная мысль пронзила мозг Тамары: доллары – кукла для дураков, «секретарша» в красном – пустышка, её мог зафиксировать острый глаз Мусы, когда они проезжали мимо остановки! Бросая дипломат, Дранкина рванулась в сторону, но – поздно. Вспышку она увидела, звука – уже не услышала. Взрывом разметало людей вокруг, искорежило павильон.
      Муса убирал мобайл, когда до всех донеслось гулкое эхо. Виктор ошалело вытаращил глаза на «носорога». Секунды назад тому позвонили и после этого «шеф», не останавливая жигулей, набрал какой-то номер.
       – Что с ней? – рывком повернул Виктор голову к загрязненному заднему стеклу. Волнение передалось Роману и тот тоже завертел башкой, повизгивая:
       –  Уыы... что случилось?
       В ответ он почувствовал твёрдый предмет под рёбрами и услышал призыв к благоразумию:
       – Не ори, пристрелю прямо здесь.
       В руке у Николая был «макаров» с глушителем. Роман осёкся. Он со всей очевидностью осознал, что живым отсюда уже вряд ли выберется. Его охватил липкий страх, полностью подавивший волю и расслабивший живот. По салону разлился неприятный аромат.
       – Фу-ты, дундук, что ты жрал сегодня?!
       В водительское зеркало несостоявшийся «камикадзе» увидел злые глаза Мусы. «Носорог» слегка приспустил стекло. Он казался недовольным и трусом, и собою, ибо не был на сто процентов уверен, что взрыв достиг цели. Ему не привыкать к дерзким операциям, однако всех случайностей не учтёшь, как сегодняшнюю с Романом. Парня хотели использовать, поскольку его мало кто знал. Не подумали, что дураков часто останавливает инстинкт, как ишака на скользком склоне. Позывной мобильника из кармана успокоил Мусу, – всё ОК! «Не Самый Главный» облегчённо вздохнул и сконцентрировал мысли на дороге. Машина ехала плавно, не выделяясь из общего потока. Всё, как в нудном английском боевике, – спокойно, без дорожных трюков.
       – А куда мы едем, – осторожно спросил потрясённый случившимся Виктор. Он привык во всем находится сверху, а сейчас оказался бесцеремонно придавленным к полу.
       –  В Бутырку, – отрезал Муса, пресекая дальнейшие расспросы.
       Только теперь у Виктора окончательно прояснилось в мозгу, кто эти люди. Не зря предупреждал Русик, царство ему небесное. На глазах Виктора состоялось боевое крещение разовых исполнителей и цена ему не только жизнь Тамары. Виктор ощущал тяжесть пистолета за пазухой, но теперь оружие не добавляло ему привычной уверенности. После взрыва на остановке, парень вдруг «сломался», растерял озорной запал и сейчас превратился в одну из шестерёнок адской машины, управляемой твёрдой рукой. Шуршали шины, мягко шептал что-то двигатель «девятки». На светофоре жигули встали. Никакой нервозности в поведении водителя, словно возвращались с прогулки по Чистым Прудам. Зажёгся зелёный – двинулись дальше, затем свернули влево и автомобиль заскользил переулками и дворами, пока не упёрся в щербатую кирпичную стену.
       – Быстро из машины и за мной, – скомандовал «носорог», – Буней, следи за «вонючим», если что... Ясно?
      Четвёрка обогнула глухую стену старого дома и вошла в узкий подъезд. Муса – впереди, Бунеев замыкал цепочку. Брошенные «жигули» не вызвали ненужных вопросов.
       – Не топать, – приказал шёпотом «носорог».
      «Бизнесмены» тихонько поднялись наверх, до чердака. Муса отпер обитую жестью дверь, пропустил сообщников в полутьму, после чего зашёл сам и запер за собой. Осторожно, стараясь не шуметь, шайка прошествовала деревянными настилами среди кирпичных кладок к выходу на другой двор и противоположную улицу. Так же отперта дверь, осторожный спуск и вскоре все сидели в стареньком уазике с надписью неотложки на боках. Он был кем-то оставлен в тоннеле двора. Теперь Бунеев сел в водительское кресло, с ним – Виктор, оба облачились в не первой свежести белые халаты. Остальные двое разместились в салоне, матовые стекла которого охраняли от постороннего глаза.
      – Ложись на носилки, – строго сказал Роману Муса.
      Тот послушно повиновался и Муса укрыл его простыней. Затем «шеф» сунул руку под сидение и за грудой использованных бинтов нащупал автомат. Муса осторожно извлек его, не отрывая от пола, проверил на готовность, после чего оружие убрал на прежнее место. Во всём был большой риск и «носорог» тщательно готовился к худшему.
      Николай, преодолевая трефик, повел «незасвеченный» уазик уверенно и быстро, как и положено спешить с тяжело больным. Только мчался уазик в сторону, противоположную от Склифосовского. Вот он выскочил на разделительную полосу и некоторое время нёсся по ней, не обращая внимания на красный свет. Затем снова погрузился в поток машин, меняя линии. Ему уступали. Благополучно миновали несколько постов ГАИ и группы вооруженных милиционеров на средней полосе. Никем не остановленные, беглецы без приключений оказались через час в Зелёной Зоне, в районе престижных «адвокатских» дач. Здесь Муса сменил Бунеева за баранкой. Основательно попетляв вымершими улочками посёлка, уазик въехал в узкий песчаный проезд между сплошными и высоченными, как у сибирских староверов, деревянными заборами, где трудно разминуться двум встречным машинам. Двинулись по промерзшему песку вдоль этого молчаливого ущелья, долго блуждали переулками, Муса сворачивал то влево, то вправо. Наконец он остановился у плотно сколоченного забора и выбрался из уазика. «Носорог» порылся в кармане, вытащил ключ и отпер врезанную в металлические ворота дверь. Ещё через минуту распахнулись тяжёлые створы ворот и неотложка въехала в обширный, заросший мощными хвойными деревьями двор. Последний представлял собой отчуждённую трёхметровой высоты оградой от многовекового сосняка немалую пядь. Посреди участка на поляне высился двухэтажный деревянный особняк. Над кирпичной трубой, выступающей из ската крыши, дрожало марево от струящегося ввысь тёплого воздуха, – дом обогревался газом. Рядом с домом стоял выложенный из белого кирпича большой гараж. Беглецы вышли из уазика и с интересом осматривались, пока Муса пристраивал неотложку в гараже к хозяйскому «москвичу». Развернувшаяся панорама являлась наглядным приложением к идеологии всеобщего равенства в бывшей стране развитого социализма. Прекрасный особняк среди могучих сосен, затем – трёхметровой высоты деревянный стена-забор, за которым – такая же дача соседа, стена-забор, узкий переулок, снова забор, лес, добротный дом с гаражом на полянке, лес, забор, дом, лес, забор, дом и так по всему «корабельному» сосняку. Весь огромный лесной массив, который при царе-горохе кормил ягодами, грибами, дичью и согревал не одну дюжину крестьянских деревенек, теперь был поделён на удельные владения сотней семей обеспеченных москвичей. В холодный период некоторые из хозяев держали сторожей, но большинство дач вообще пустовало, – подключенная сигнализация обязана была останавливать злоумышленников. Однако, не всех.
       – Здесь раньше пенсионер жил зимой, – усмехнулся Муса.
       – А теперь? – спросил Виктор.
       – Под землей.
       Ответ не вызвал других вопросов. Из дома вышла молодая женщина.  «Носорог» ей что-то сказал и женщина заметно увяла. Затем он повелительным жестом направил всех в дом.
       – Быстро, быстро наверх... Буней, этого – в спальню, обязательно свяжи, – бросил на ходу Муса, а ты... – обращение к Виктору, – со мной. Хотя, постой дорогой!
    «Носорог» пронзил брата Бунеева неприятым подозрительным взглядом. Чутьё подсказывало – Виктор не «их» человек. Из недр сознания тошнотой подкатывала неприязнь к этому «красавчику».
      – Не спеши так сразу. Оружие, мобильный есть? Хорошо. Мобильник сюда.
      Взмокший Виктор отдал телефон мрачной сообщнице и проследовал за «Не Самым Главным» на второй этаж. Из огромного окна холла – вид во двор: жёлтоствольные «корабельные» сосны с тёмнозелёными шапками хвои над домом. За соснами просматривались ворота. В доме был свой телефон, но Муса его обесточил. Сейчас он отошёл в сторонку и с кем-то накоротке поговорил по запасному сотовому. Первый мобильник незаметно «скинул» по дороге ещё из жигулей. Сейчас лицо «носорога» вытянулось. Он вдруг взглянул на Виктора и почему-то показал рукой на окно у противоположной стены со словами: «Последи пока за двором оттуда». Подошёл Бунеев с «макаровым», когда шеф уже убирал мобильник.
       – Свинти глушак, зачем он сейчас нужен, – отвлёкся Муса и спросил:
       – Связал вонючего?
       – Нет ещё, двинул по затылку. Свяяжем... Думаешь, оторвались?
       В голосе – озабоченность игрока, ещё не уверовавшего, что карта бита и время возможно пошло на часы и минуты. Скрытую тревогу Николая Муса постарался рассеять: 
        – Вроде да, но слишком долго здесь не просидишь. За нами заедут, перевезут в более надёжное место.
      Насчёт «заедут» и «перевезут» шеф лгал. По сотовому, после: «Слава?» он услышал детский голосок: «Вы ошиблись номером». Предостерегающая шифровка, советующая безотлагательно покинуть базу, но у Мусы, как всегда, был свой план. Эх, убить хотя бы одного мусора, потом смотаться, а пока... необходимо успокоить Бунеева».
        – А если менты полезут раньше?
        – Хм, не знаешь, что надо будет делать?
        – А с ним, – Николай кивнул на дверь спальни, – как?
        – Никак, пусть поживёт ещё. В заложниках, – Муса, усмехнувшись, вскинул бровь и подмигнул. – Ну, что стоишь, уши растопырил? – придрался он к Виктору.            
        – Давай, братела, дуй в спальню, упакуй Андрюху пошустрее и понадёжнее, – отправил брата от греха подальше Николай.
      Шестерило казалось выглядел обычным бодрячком-Бунеевым, но в словах шефа «...не знаешь, что надо будет делать?» нюх подручного уловил тлетворный запах. Где-то в глубине зрачков ледяных глаз Николая притаился животный ужас, который он старался скрыть. Трудно справляться со страхом без наркоты, однако спортсмен старого поколения Муса дурмана на задании не приветствует. О Тамаре Мамка-Волки (совсем нелепой и неуместной стала теперь эта «кликуха») не думал, в его «бизнесе» сентименты не приняты.
      Внизу заскрежетала тяжёлая щеколда, щёлкнул замок и вскоре молчаливая сообщница «носорога» присоединилась к остальным. Как преданная шавка, она пыталась заглянуть в глаза хозяина, но тот отворачивался, обдумывал ситуацию. Мусе было ясно больше, чем остальным: наступал финальный акт драмы.
      
      Пока вышеупомянутая троица томилась в холле и «Не Самый Главный» предавался размышлениям, в спальне за обитой войлоком дверью Виктор справлял панихиду по Тамаре.
       – Ты... дурак и трус, двоечник несчастный...
      Избивая меднолобого Ромку, он запоздало мстил тому за близость с Тамарой, кулаками вымещал на бывшем соученике своё душевное опустошение. Отдохнув секунду, другую Виктор вновь приступал к экзекуции, продолжая приговаривать:
        – Жадный здоровый дурак, дурак, её нет, а ты жив, жив, дурак, дурак...
       Роман терпеливо сносил удары, прикрывая саднящий затылок руками. Распахнулась дверь – в спальню ворвался Николай.
       – Тебе спеленать его велели, а ты в чём упражняешься?! – зарычал он.
       – Зачем с ним связались, зачем?!! – трясся как контуженный Виктор, словно не с его подачи был втянут в акцию Ромка.
       «Носорог» вглядывался в лес за окном и не вмешивался в ссору, – пусть русаки дубасят друг друга. Послушнее будут. Его впечатляющая фигура выделялась на фоне светлых стекол, как манекен. Когда-то «Муса» был довольно известным спортсменом, затем тренером, теперь же он инструктор иного плана.
      «В туалет тянет», послышалось вдруг из спальни, и насмешливый вопрос Бунеева: «Что, старое уже просохло? Терпи». И вновь с трудом выдавливаемые из вибрирующей гортани слова: «Нне могу... Мможно здесь? Пподдступилло». Муса очнулся: как это – прямо здесь! Дурак, и так тошнит от него.
        – Пусть шлёпает на хрен в уборную, – брезгливо крикнул «носорог». – Люба, отведи.
       Сопутствуемый Любой, Роман заковылял по лестнице вниз, – туалет работал только на первом этаже. В это время в прихожей раздался долгий звонок, – кто-то старательно нажимал его кнопку за воротами.
   
      – Роза, почему Павел Миронович не снимает трубку?
      – Наверное выдернул провод, Сеня. Чтоб мы не мешали ему спать.
      – Всю неделю спиит!? Он что, медведь, что ли? Не мог Павел Миронович надолго выдернуть провод.
       Пожилая чета Басовых забеспокоилась. Как и их знакомый Ковальский, супруги Басовы постоянно проживали на своей обустроенной даче. Они поддерживали связь с Павлом Мироновичем, и если какое-то время не встречались, то перезванивались. Родом их знакомый с Украины, в войну попал на фронт, потом немцам в плен. После реабилитации поселился в Подмосковье, женившись на одинокой приятельнице Басовых. Она была юристом, значительно старше Ковальского, но прожили супруги вместе долго и дружно. С детьми не получилось и теперь знакомый Басовых встречал глубокую старость в одиночестве. Последние дни дед не отвечал на телефонные звонки. Может быть что-то случилось? Дабы раньше времени «не пороть горячки», Басовы решили съездить, проведать. Их «нива» остановилась у ворот знакомого старика через пятнадцать минут и спустя час после появления там шайки преступников. Естественно, на звонки к воротам никто не вышел.
       – Надо спросить соседей, – догадалась Роза Александровна.
       Семён Яковлевич усмехнулся, его всегда восхищала непосредственность супруги.
       – Ты же знаешь, – все дачи здесь пустуют до «настоящего» снега, – возразил муж сдержанно. – Плохо, что его дом не виден отсюда, не знаем, – труба пыхтит или нет...
       Он нажал на кнопку звонка ещё несколько раз, затем набрал номер мобайла, наудачу. Тщетно.
       – Пора сообщать в милицию, может он газом отравился, – встревожилась супруга.
       – Типун тебе на язык, Роза. Но в чём-то ты бываешь права. Придётся звонить до участкового.
       Позвонил Семён Яковлевич не только участковому, но и по 02. Вызов был принят, когда в управлении царил аврал. Взрыв мины на N-ской улице, приведший к жертвам, – среди них оказался крупный «авторитет», – вызвал большую панику. Жители мегаполиса не могли мириться с таким дискомфортом. Теперь на каждой транспортной остановке, за каждым кустом им чудились «террористы», и люди «обрывали телефоны». Поэтому на сообщение о дремучем старике, который несколько дней не выходит из дома, не обратили должного внимания, – мало ли безвестных стариков в Москве и области каждую ночь отдают Богу душу. Семёну Яковлевичу посоветовали обратиться к... участковому инспектору.
       – Опять за рыбу деньги, – вздохнул Басов.
       Он вновь набрал номер участкового, который так и не «снялся с места». Басову пришлось подробнее разрисовывать ситуацию, не жалея красок. Семён Яковлевич сказал, что соседу сейчас возможно очень плохо и надо бы вскрыть замок и прийти на помощь. Они с женой будут дожидаться испектора у ворот, пока тот не подъедет. Настойчивость восторжествовала. Спустя двадцать минут, милицейский «козёл» остановился неподалёку от «нивы» Басовых. Из машины упруго выпрыгнули участковый Якимович с помощником Евсеевым, оба чуточку навеселе.
       – Что, не открывает дед? – спросил Якимович, не поздоровавшись. – Мы звонили ему. И правда, никто не берёт. Может его там и нет вовсе.
       –  А где же ему ещё быть?
       –  Мало ли где... Сейчас проверим.
       Якимович подёргал дверь, нажал на кнопку звонка, подождал, подумал и указал помощнику на место у забора:
       –  Стань-ка сюда, Евсеев.
       Евсеев понял. Он упёрся спиной в забор, сцепил пальцы ладоней в замок. Якимович ступил на них носком сапога (испектор обожал эту штатную обувь), ловко взмахнул на плечи товарища и встал в рост. За оголёнными стволами сосен в тридцати метрах от себя Якимович увидел дом на поляне. От ворот к дому шла просека.
        – Труба курится, – сообщил участковый,– но это ещё не значит, что дед дома. Не будет же он, уходя, систему морозить!
        – Может, вам всё же лучше перелезть, постучаться в дверь? – советовала снизу Роза Александровна.
        Муж фыркнул на супругу:
       –  Может, лучше тебе помолчать, Роза. Без тебя разберутся.
       На шум вышел сторож ближней дачи, к большому удовлетворению мадам Басовой.
        –  Вот видишь, – обратилась она к мужу, – говорила тебе...
        – Ну, всё, всё, всё... – примирительно повторился Семен Яковлевич, переключив внимание на сторожа. Тот пролил больше света на дачное происшествие. Он видел в почтовую щель, как сегодня в эту сторону проехал уазик неотложки. Возможно, у деда со здоровьем проблемы и он нетранспортабелен.
        – Во сколько было? – лениво спросил сверху участковый. Его помощник продолжал терпеливо тужиться под коваными каблуками.
        –  Да часа два назаад...
        – Но машины нигде не видно, значит уехала...– рассуждал Якимович. – Ворота  заперты...
       И к сторожу:
       – А назад неотложка не проезжала?
       – Чего не слыхал, того не слыхал. Не знаю.
       – Так ты перелезешь туда, или нет... – прохрипел помощник. – Если нет, тогда спрыгивай с меня, грёбена мать.
       Евсеев устал держать на плечах девяносто килограммов и участковый наконец решился забраться в частное владение: надо всё же что-то предпринять, хотя бы оглядеть дом. Клиньев с «колючкой» поверху ограды не было. Якимович подтянулся, затем перекинул ногу,  отжался на руках и уселся верхом на заборе, какое-то время размышляя: «Если дверь заперта, – вскрывать сегодня не будем, деда скорее всего нет. Может, сидит у какой-нибудь бабки. И неотложка, может, к другому приезжала, потом проверим. Жаль, – темнеет, следов толком не видно уже». Инспектору ужасно не хотелось в вечер обременять себя кляузным мероприятием, – взломом дверей дачи с понятыми, и он решил отложить всё до утра. Не звонил неделю дед кому-то там, – ещё от одной ночи не убудет. В этот рассудительный момент совсем рядом с милиционером что-то тягуче прожужжало и вдогон хлопнул со стороны особняка выстрел. Блюститель покоя сограждан на мгновение удивился, а потом стремглав свалился в переулок, опять на Евсеева, пока тот переводил дух. Оба, матюкаясь, прокатились по мёрзлой земле, вскочили на ноги и, пригнувшись, бросились вдоль забора в разные стороны. Остальные с визгом последовали примеру милиционеров. Басовы доскакали до своей «нивы» и схоронились за ней, а сторож исчез в переулке.
      Выстрел из дома – это неожиданно и уже серьёзно. Затрещала рация газика, участковый сбивчиво объяснялся с диспетчером: «Обстреляли... дача пенсионера... Да, этот самый адрес...– он недовольно скосился в сторону «нивы». – Знаю, что на остановке N был взрыв... Что значит – все брошены на «прочёсы»?.. Да, возможно, они и есть... Ну и что, что в Марьинском тоже пальба?.. Нет, ждать столько не можем, нас двое, – перещёлкают, как китайцы воробьёв... Слышите? Ещё стреляют...» Якимович сбивчиво сгущал краски под истеричные рулады Розы Александровны. В это время Семён Яковлевич вталкивал жену в «ниву», пытаясь прикрыть ей рот срывавшимися с губ трамвайными междометиями. Ещё пару секунд и супруги спешно отъехали. Видимо, на другом конце провода было всё-таки хорошо слышно, как кто-то близко от участкового прочищал глотку, и это решило исход дела. С «прочёсов» решили снять группу милиционеров и направить в беспокойный посёлок.

      «Носорог» стоял у открытой форточки, раздасадованный промахом с такого близкого расстояния, когда к нему подлетел Николай.
       – Зачем ты стрее’лял? – спросил Бунеев. Он заикнулся от зреющей неуверенности в себе.
      – Так, мусор перелезал во двор, видел же.
      – Ну и что? Дверь заперта. Походил бы и ушёл. Как теперь мы... свалим?
      – Знаешь, что, – осерчал вдруг Муса, – учи тёщу щи варить!
      – Что ты имеешь в виду?
      – Имею то, что Я здесь командую, понял?
      Ясно, церемониться не будет. Бунеев споткнулся на возражении. Дом ещё не оцеплен, – лучше бы и уйти (другой вопрос: куда?), но Муса ударит в спину. Зачем он стрелял в мильтона, что у него на уме? Очень скоро подвалит ОМОН, протаранят ворота и – всё!
       А сейчас два человека стояли у окна и вглядывались в затопленный сумерками двор. Муса молчал. Руки как плети свесились, в правой держал автомат. Он ускорил развязку, – «пусть враги нас боятся!» Готовясь к перестрелке, «шеф» поднял автомат, перевёл с одиночных на очередь и снова опустил стволом вниз. Рядом торчал переминающийся с ноги на ногу Николай, нервы которого всё больше брали верх над духовитостью. Одна его рука судорожно сжималась в кулак и разжималась, другая держала пистолет. Губы подрагивали. Как пилигрим молитву, он что-то беззвучно бормотал себе под нос, скорее всего не на церковном языке. Только что Бунееву грубо указали на отведённое место, лишили точки опоры, оставив наедине с нарастающим страхом. «Носорог» взглянул на него, облизал сухие губы. Минуту он думал. Затем повернулся к спальне и вызвал Любу с Виктором.
       – Перетащите его (имелся ввиду конечно Роман) вниз к выходной двери. Усадите на стул и привяжите к нему. Давай, скорее!
       Роману освободили от поясного ремня ноги, свели вниз. Под контролем «шавки», Виктор приступил к работе. «Не доверяют», – подумал он. С помощью того же ремня и изоленты, которую ему кинула Люба, Виктор начал притягивать Романа к стулу. К стулу, на котором вместо Ромки могла сидеть Тома («Какая разница?» – цинично сказал бы чеченец), но воспалённый мозг Виктора, не оправившийся от пережитого, отказывался эту ужасную картину себе представить. Бывшему приятелю он сперва вправил в рот кляп из носовых платков, когда тот собрался повопить, а это сейчас особенно действует на нервы. Затем, мычащему от боли Роману, он завёл связанные руки за спинку стула и, что было силы, притянул локти к импровизированной дыбе. Зрачки несчастного должно быть расширились до белков, и Виктор поймал себя на мысли, что чужие страдания доставляют ему определённую радость. Пока юный садист занимался делом, Люба подтащила и задвинула под стул с Романом чемоданчик с выступающими проводами, беспорядочно опутала ими ноги связанного и заученно ввела концы проводов в детонатор.
       – Повесь ему на шею, – сказала женщина, указывая на квадрат фанеры у стенки.
      Через несколько секунд на груди Романа красовался большой кусок фанеры с жирно намалёванными на ней чёрным фламастером словами: «Я мина».
      Когда всё было подготовлено к встрече гостей, Виктор с превосходством ненормального уставился на распухшее лицо сотоварища. Рот того был забит кляпом, в сумеречном свете щёлочки глаз не выражали ничего, кроме панического страха. «Умел кататься, умей...» Виктор с яростью возобновил избиение, – по голове, по ногам, по голове... Грудь закрывал плакат с предостережением. Всё-таки странно, почему мина не взрывается. «Значит – муляж», – успела пронестись шальная мысль, прежде чем удар рукояткой пистолета по загривку не свалил его лицом на пол. Сообщница главаря пыталась ногой перевернуть поверженного на спину, но не получалось. Ей помог Муса, просеменивший по лестнице вниз. Виктора, лежащего с разбросанными в стороны руками, оттащили от порога, обезоружили. «Носорог» взглянул на окровавленного Романа, затем на буйного «красавчика», который стал приходить в себя.
       – Ну что, успокоился? – спросил его Муса.
       Сидя на корточках, он приподнял лежавшего за плечи и встряхнул. В ответ Виктор плюнул в злое лицо бандита. «Носорог» опешил. За свою жизнь он впервые получал плевок в лицо! От кого!? От призренного сопляка! Да ещё при всех... этих! Швырнув дерзкого наглеца на пол, озверевший главарь приступил к остервенелому избиению обидчика. Он наносил удары ногами по ребрам, по рукам, по лицу, с силой бил каблуками в живот, исторгая ругательства. Подошедший к перилам Бунеев, сверху наблюдал эту варварскую сцену и не делал попыток вмешаться. Пробудись Николай, ведь всё уже ясно!  В твоей руке «макаров», ты неплохо стреляешь. Вступись за брата без оглядок, пока «калаш» Мусы валяется забытым на полу прихожей, ведь десять вёсен обещала цыганка Виктору! Стреляй, ещё видно! Выбей мозги из башки вооруженной помощницы, – вон она застыла, ошеломлённая вспышкой ярости потерявшего человеческий облик хозяина. Затем разделайся с «шефом». Он от тебя, Мамка-Волки, такой смелости никак не ожидает и будет не слишком трудной мишенью. А потом – уходи! Но нет, сегодня Бунеев не взбодрил себя кокаином, – «шеф» не любит. Сейчас Николай, наблюдая расправу, оцепенел в бессилии, а подавленная воля всегда не в ладах с отвагой.   
       Муса прекратил топтать жертву, когда это стало бесполезно. Внешне он выглядел успокоенным и даже вроде «отошёл душой», подобрал с полу автомат, и направился наверх мимо Николая. Тот спешно посторонился. Главарь вернулся к окну, Бунеев не встал рядом, – молча занял место Виктора. Хоронясь за стеной комнаты, «носорог» осторожно выглянул во двор, затем, как ни в чем не бывало, подозвал к себе Николая. Готовясь к отпору, они занялись расконсервацией двойных оконных рам. Впавший в апатию Бунеев, тупо выполнял распоряжения Мусы. В очередной раз зазвенел на стене телефон. Теперь Муса снял трубку. Он подержал ресивер у уха, выслушал близкого абонента и отрезал:
       – Ты, мент! Кто говорит – неважно. Мы хорошо вооружены. У нас по заложнику у дверей. Заминированы. Наши условия...
       Муса перечислил условия, заранее не веря в их выполнимость. Говорил он жёстко, но тихо, словно боялся нарушить вечернюю тишину дома. Подождал, что ответят, однако трубка молчала и Муса повесил её на рычажок. Бунеев подал знак, – ему почудились скользящие в глубине двора между соснами тени. Снова звонок телефона и... неожиданное согласие контрстороны на условия. Муса не поверил. Он собрался было потребовать в заложники кого-либо из милиционеров, но потом передумал. Совсем стемнело, однако света не зажжешь – Люба вывернула из счётчика в прихожей пробки. «Шеф», подсвечивая карандашным фонариком, подозвал помощницу, передал ей автомат. Ударом ноги он распахнул окно и, на всякий случай проворно отодвинувшись за бревенчатую стену, велел занять его место. Покорному Бунееву отдал команду продолжать «следить за другой стороной дома», а сам спустился на первый этаж. Оттуда послышалась возня, очевидно «носорог» перетаскивал утихшего Виктора. Затем – скрежет ножек стула об пол. Стула с привязанным к нему Романом.
       – Люба, помоги! – крикнул снизу Муса.
       Люба прислонила автомат к стене и, пригнувшись, быстро спустилась вниз. Больше их Бунеев не увидел.
    
      Командиром группы захвата был капитан Попиков. Он не отличался большой гибкостью в решениях тактических вопросов, но получил признание руководства за расчётливую смелость. В данном случае Попиков полагал, что у него есть две возможности взять «террористов». Или немедленно, по шаблону, атаковать преступников, закрыв глаза на возможные потери, или нескольким человекам проникнуть на территорию дома скрытно и обезвредить банду внезапностью. То был более долгий и трудоёмкий путь, но собровец выбрал его, – больше шансов взять кого-либо живым. Иногда такой вариант срабатывает, когда в дополнение к традиционным приёмам захвата подготавливают противнику неординарный сюрприз. Пока участковый вёл с «носорогом» переговоры, несколько милиционеров уже перемахнули забор. В то время, как снайперы, таясь в сосняке, окружали дом, Попиков сделал напарнику знак подстраховать его и, петляя, помчался к особняку. Обогнув гараж, капитан, пользуясь окутавшей двор темнотой, броском оказался у дома, присел на корточки, привалившись к стене и восстанавливая дыхание. При выполнении каждого очередного задания он обещал себе, что бросит курить, но после завершения операции неизменно затягивался заботливо предложенной сигаретой. Сейчас надо как можно меньше производить шума. Отдыхая, Попиков стащил с ног тяжёлую обувь, оставшись в шерстяных носках. После этого обогнул угол дома и, пригибаясь, достиг задней двери. Естественно, она оказалась запертой. Командир извлёк из кармана несколько отмычек и стал осторожно вертеть ими в замочной скважине. Секунды шли, результата не было. Проще просто выдавить дверь, чем отпереть. За внешней должна быть вторая, наверняка тоже запертая. За ней – возможно заминированный заложник. Внутри дома слышалась неясная возня. Сколько там людей – никто не знает. Почти беззвучно появился напарник с автоматом, – ботинки он скинул ещё в лесу. Капитан решил рисковать. Оставив товарища у двери, Попиков подобрался к незарешеченному окну и осторожно посветил сигнальным фонариком внутрь. Он увидел небольшую комнату с оголённой кроватью, маленьким столиком и табуреткой. Видно было, что нижней спальней давно не пользовались. Дверь напротив окна закрыта. Раз в секрете нет «боевика», значит их в доме негусто, может от силы трое, четверо. С заложниками, пожалуй, блефуют, – считал по опыту. Капитан уступил место напарнику, тот сбросил с плеч миниатюрный рюкзачок и извлек из него упомянутый выше капитанский «сюрприз», в данном случае технический: алмазонесущий «циркуль» с резиновой пятой-присосом, изготовленный кустарно, но со смекалкой, и потому при использовании вполне надёжный. Изготовил «циркуль» свояк, прозванный на производстве за рукоделие «кулибиным». Капитан гордился приобретением и обязал своих бойцов освоить работу с «хитрой машинкой». Вот и теперь напарник с лёгким скрипом неспеша сделал у нижнего шпингалета круговой вырез и «пятой» извлек наружу хрупкий диск, на месте которого в оконном стекле зазияло широкое отверстие. На этаже послышались голоса – милиционеры, пригнувшись, затаились. Снова за стеной глухая возня. Под её шум боец осторожно вырезал второй круг, поближе к верхнему запору. Опустив «циркуль», милиционер через отверстия поочередно пальцами-клещами раскачал и вытянул из гнёзд шпингалеты. Затем он с помощью финки расклинил и отворил оконные створки. За ними были вторые. Подчинённый взмок от усердия. Дав ему передохнуть, за дело принялся Попиков. Командиру удалось вырезать в нужных местах стекол такие же отверстия и, поочередно просовывая в них руку с финкой, повернуть шпингалеты. Вдруг комнатная дверь с лёгким шуршанием стала отворяться. Милиционер застыл на месте, изготовившись встретить врага очередью из висящего на плече АКМ’а, но никто не появился. Сквозь отверстия потянуло тёплым сквознячком, – это он приоткрыл оказавшуюся незапертой дверь. Капитан облегченно вздохнул. Не теряя больше ни секунды, командир надавил на внутренние створки, заставив их раскрыться, а напарник присел на корточки и, прикрыв фонарик, подал условный сигнал в сторону леса. В те же мгновения командир, держась рукой за верхнюю поперечину рамы, готов был бесшумно сойти с подоконника на пол, когда вдруг вспыхнул свет.
    
      Внезапно в доме и перед его фасадом зажглись лампы, – кто-то из невидимых позаботился. После темноты такая иллюминация больно ударила по глазам Николая, принудив его зажмуриться. Он чересчур поздно отчётливо понял, что стал жертвой коварства «шефов», которым столько лет прислуживал, и все обещания переправить его в оговоренную страну – продуманная чушь. Теперь он отработанный материал, больше не нужен хозяевам, и они его «скинули» по дороге. Скинули, как истрёпанную прохудившуюся перчатку, как недавно мобильник на трассу. Перспектива выглядела безнадежно мрачной, но Николай ощущал, что это не всё, – «Муса» изобретателен! Не дожидаясь следующего подлого хода, Бунеев, словно продувшийся под жизненный залог картёжник, не разжимая век, обречённо поднёс «макаров» к виску, однако рука предательски завибрировала. Резким движением он оторвал болтающийся пистолет от головы, крепко сжал ствол зубами и спустил курок, – единственное, на что Николай сегодня отважился.
      Хлопок выстрела утонул в звуке ухнувшего где-то под землёй взрыва. Воздушная волна вырвала подвальный люк и прошлась по этажам, брызнув на двор осколками оконных стекол. Вопреки прогнозам Мусы, дом устоял и газовая система не взорвалась.
      
      Через час убитого капитана (взрывной волной переломило шею о косяк) и тяжело контуженного Романа (он выжил, но потерял разум и повредил позвонок, из-за чего впоследствии оказался навсегда прикованным к инвалидной коляске) увезли, а тела братьев оставались лежать на усыпанном кусками штукатурки полу, пока криминальный фотограф, суетясь, делал при вспышках снимки.
      – Всё-таки дождёмся «аварийки», нормальный свет мне нужен, – сетовал фотограф и строго полюбопытствовал у старшего следователя:
      – Так кто из них кто?
      Он был из новеньких, по протекции, и справедливо считал поставленный вопрос немаловажным в своей работе.
      – Этот бандит... – следователь Васильев указал на верх лестницы, где, освещённая переноской (потолочные лампы в холле и переходах лопнули), зависла над ступенькой голова Бунеева с развороченным затылком и кисельно загустевшей под ним кровью, – ...этот тип – по-кликухе Мамка-Волки, мы его знаем...
      – Ха-ха, ну и прозвище! – перебил фотограф. – Страшнее не слыхал.
       – Даа, кликуха с претензией...
       – Вам попадались такие раньше?
       – Подозрение, что продался Хотабу, подонок, – как бы не расслышав, продолжил Васильев. – И ведь ловко скрываал! Ну, а этого... ещё будем выяснять, – сейчас башку от задницы не отличишь.
      Васильев зажёг сигарету и затянулся ею. Затем предположил:
       – Наверняка, тут их было больше... Другие, скорее всего, ушли подземкой и завалили ход за собой. Ищи их теперь...
      Фотограф, заинтригованный версией в духе старинного романа, отвлёкся от дела:
       – Здесь что, подземный ход мог быть?
       – Иначе чего им было лезть в погреб. Рванули бы у газовой трубы, дом бы и сгорел дотла со всеми. Утром раскопаем – будет виднее.
       – А почему ОГВ не взорвался?
       – Не рассчитали, себя наверное пожалели. Разве это был взрыв? Просто очень сильный хлопок! ОГВ – в кирпичной пристройке, система надёжная, – похвалил следователь. – Наши вырубили отопление, как вошли.
       – Теперь ждите – батареи лопнут. Жалко, хорошая дача, – позавидовал фотограф, – тёёплая... Я бы жил в такой вечно.
       «Тебя с Кутузовского палкой не вышибешь! – подумал Васильев. – Небось запер бы дачу на триста дней в году, как...». А вслух добавил:
       – Конечно, дом добротный. Вообще, здесь раньше полицай жил под чужой фамилией.
       – Полицай? Здесь? – поразился собеседник.
       – А чему удивляться. И такое ещё случается. Вон в Лесогорском, например, один  сбежал от наших. Так он загодя под квартирой умудрился пробить лаз сквозь бетонную плиту в подвале, затем под улицей и – в старый канализационный колодец. Только тонкую кладку в полкирпича оставил. Связку разъело. Ткнул – кирпичи и вывалились на дно!
      Следователь почему-то сделал на этом ударение, однако фотограф возбужденно бубнил своё:
       – Всё-таки, как-то «сногсшибательно»... Полицаи... В наше время...
       Васильев с высоты своего полувека снисходительно усмехнулся:
       – Его вычислили, да уж не трогали деда, – ему за восемьдесят...
       – Преклонный возраст предателей – не причина для снисхождений, – назидательно позволил себе возразить фотограф.
       – ...выяснили ещё, что у него брат герой, – игнорируя реплику, продолжал следователь, – в сорок первом подорвал себя на переправе через Буг вместе с мостом и немцами. Ященко. Конечно, вы не слыхали о таком... Что сказали? Ааа... Нет, это не упрёк. Причём тут упрёк?... Погиб Ященко недалеко, как мы узнали, от родного села. Даа... А «эти» о старике наверное где-то пронюхали, втёрлись к нему, потом грохнули... Бог с ним уже...
      Немного помолчав, Васильев завершил мысль:
       – Вот, Попикова  жалко. Знал его. Никого не послал, сам полез в пекло. Отчаянный был. Будут представлять, наверное... Посмертно.
      Спокойный тон следователя действовал на нервы фотографу. Он ещё раз отвлёкся, чтобы заметить:
       – Воздали бы по заслугам полицаю – не было бы такого печального исхода, жил бы ваш Попиков.
      Васильев не ответил. Он занялся окурком, шумно сдунув с его конца пепел.

2005


Помещена фотография сына, Киреева Алексея Олеговича, который написал большую часть рассказа. Скончался в возрасте 42 лет в августе 2021 от коронавируса.