Глава 4. Атос

- Атос, вы уверены, что мы поступили правильно, согласившись на этот эксперимент? – спросил д’Артаньян, когда за ними затворилась дверь каюты. – Черт знает еще, что нам пошлет этот Океан!
- Что он может нам послать страшнее наших страстей? - горько усмехнулся граф де Ла Фер.
- Вы не боитесь, Атос?
- Бояться самого себя после всего, что пришлось повидать и пережить в жизни, Шарль? Для меня не было ничего страшнее ждать смерти сына, а потом увидеть все это в видении, которое мне дал узреть Господь. После этого я просто не знаю, чего мне бояться.
- Рауль не захотел участвовать во всем этом?
- Не захотел… он боялся, что к нему может прийти Луиза и все начнется сначала. Я не стал его переубеждать: он самостоятельный человек и у него свое представление о жизни. Вы ведь знаете не хуже меня, мой друг, что чем дальше, тем больше мы становимся людьми. Людьми в той мере, в которой это дано героям книг в литературных мирах.
- Так вы считаете, что мир Соляриса…
- Не сомневаюсь, мой верный друг. Кто-то опять намудрил с книгами. Но меня это не пугает, я рад тому, что мы живем так, как хотелось бы нам жить, и наши поступки обусловлены уже только нашими желаниями и нашим участием в жизни, а не тем, как нас регламентируют книжные условности, заданные автором. Мы свободны, д’Артаньян, а я более всего ценю свободу воли.
- Но вы меня позвали к себе, чтобы что-то мне сказать, Атос? – д’Артаньян, отлично зная своего друга, который и шага не делал бесцельно, если ситуация накалялась, выжидающе посмотрел на графа.
- Да, вы правы. Я хотел вас предупредить, что все возможно: возможно, что мой гость окажется таковым, что я стану пленником собственной фантазии. Вас не должно это пугать, потому что, если я верно понимаю ситуацию, фантом никогда не покусится на хозяина; это для него самого будет смертью: он существует, только подпитываясь энергией своего создателя. Но может случиться и так, что это создание не потерпит никого между собой и мной. Берегитесь этого и не пытайтесь что-то изменить: фантомы обладают нечеловеческой силой.
- Вы понимаете, что требуете от нас невозможного, Атос? Мы никогда не сможем просто наблюдать, как вас… - гасконец замолчал, остановленный странной улыбкой Атоса.
- Я вас предупредил о возможной ситуации, но я не утверждаю, что это так будет, - Атос задержал дыхание. – Это все, что я хотел вам пока сказать, Шарль. Я чувствую, что сегодня ко мне придут. Возможно, и ваша очередь принять гостя наступит этой же ночью, д’Артаньян. Изменить что-то не в нашей власти. Будем готовы к чудесам.
- Да уж, к чудесам, - фыркнул д’Артаньян. – Доброй ночи, мой верный товарищ, - он протянул руку графу, но тот притянул его к себе и крепко обнял. А потом тихонько подтолкнул к дверям.
Едва гасконец покинул каюту, Атос лег в постель: он знал, что гости приходят во сне, и испытывал странное чувство любопытства от мысли, кого же пошлет ему Океан.

Снилась ему всякая ерунда, а утро не принесло ничего, вернее никого нового. Пока он стоял под душем, потом брился, ни звука не доносилось в ванную. Накинув халат, Атос отворил дверь и замер: у окна стояла женщина. Сердце пропустило удар, но темный силуэт на фоне багрового неба не шевельнулся. Атос сделал несколько быстрых шагов, и, почувствовав его присутствие, женщина медленно обернулась, ее рыжие, с заметной сединой волосы, перекинутые через плечо, тяжелой копной прикрывали грудь.
- Кто вы? – удивленный этим вторжением незнакомки, Атос растерялся на какое-то мгновение.
- Вы не узнаете меня? – она отбросила чепец, который держала в руке, скинула на пол ветхий платок, прикрывавший потрепанное платье. – Конечно, вы меня не узнаете, как не узнали и тогда, в кабачке. Где уж вам, знатному господину, узнать такое ничтожество, каким я стала! – из груди у нее вырвался странный хриплый звук: не то рыдание, не то смешок.
Граф молчал: у него пронеслось было в голове, что к нему заявился кто-то из обитателей станции, потом он вспомнил, что кроме Кельвина и ихней четверки на Солярисе никого не было: экспедиция ожидала смены только через месяц. Прежде чем он успел возмутиться такому вторжению, он понял, что это фантом. Но гостья претендовала на личное знакомство, а он, обладавший великолепной зрительной памятью, никак не мог ее вспомнить. Она была из прошлой его, то ли мушкетерской, то ли еще до той эпохи, жизни.
- С вашего разрешения, я оденусь, - он чуть пожал плечами и, порывшись в стенном шкафу, нашел брюки и рубашку более подходящих к разговору в обществе дамы.
Женщина чуть пожала плечами, повторив его жест, и отвернулась к окну.
- Ну, что же, давайте знакомиться, раз мы с вами оказались в этом странном месте, - она обернулась на голос, и внимательно оглядела его фигуру.
- То платье, в котором я тебя видела раньше, больше шло тебе. Хорошо хоть локоны оставил, - печальная улыбка тронула бледные, иссохшие губы.
- И все же… - попытался прояснить ситуацию Атос.
- Смотрите, гордый сеньер, всмотритесь хорошо, поройтесь в своей памяти, может, вспомните маленькую шлюшку из парижского борделя, которая не забыла доброго господина, пожалевшего ее однажды. Ваш кошелек я хранила…
- Довольно! – крик вырвался у Атоса против его воли: он вспомнил! И лицо его залила краска стыда и негодования. – Довольно, я вспомнил…
- А ведь хотел бы забыть, господин? Прости, если я оскорбила тебя своей заботой: теперь-то я понимаю, каково было тебе, гордецу, узнать, что за тебя уплатила девка. Только я не всегда была такой, и я тебя любила, господин... и люблю до сих пор. А я ведь даже имени твоего не знала… теперь вот, знаю. Откуда только знаю – не пойму, но знаю, что имя твое Арман Огюст Оливье.
- Замолчи, наконец, - выдавил из себя Атос; краска стыда ушла с его лица, и оно было теперь мертвенно-бледным. – Замолчи, прошу тебя!
- Тебя оскорбляет, что я осмеливаюсь произносить твои имена, высокородный граф? Но та влюбленная девчонка, что со страхом и обожанием смотрела на тебя, та дурочка, что ждала, что ты вспомнишь о ней – она не умерла. Чахотка не убила ее до конца, и она пришла сказать тебе: «Ты никуда не денешься от тех воспоминаний, что остались у меня от двух наших свиданий. Первый раз ты оставил мне кошелек, но так и не воспользовался мной, пожалел. А второе раз пришел – и остался. Этих двух раз хватило мне на всю жизнь, ты был единственным, кто отнесся ко мне, как к женщине, а не как к подстилке.
- Зачем ты все это мне говоришь? – Атос едва шевелил губами, ему сдавило горло нестерпимым чувством стыда. Ощущение, что его облили грязью, нечто похожее на то, что возникло у него, когда он увидел клеймо у Анны, это ощущение воскресило, навеки, как он думал, похороненную боль. В ушах стучал молот, он плохо слышал, что говорило ему это странное существо. Никогда в жизни не подумал бы он, что его подсознание явит ему эту девицу из борделя. Он ждал миледи или ее сына, больше никого ему совесть не могла подсказать; о тех, кому ему привелось убивать в бою или на дуэлях он не думал (такова жизнь солдата), но это… это было уже какое-то извращение сознания, иначе он и не мог себе вообразить то, что произошло.
- Зачем говорю? – женщина наморщила брови. – Затем, что вижу на твоем лице отвращение и презрение: ты стыдишься самого себя. Поступил, как порядочный человек, но стыдишься, потому что считаешь, что твоя честь пострадала от общения с такой, как я. Я сказала тебе тогда, что вернула тебе те деньги, что ты мне оставил, и все равно тебе стыдно? Я думала о тебе, пока ты был там, - она мотнула головой в сторону ванной комнаты. – Как же странно принимаете вы, знать, то, что делают люди из признательности, из любви.
- О какой любви ты можешь говорить? – Атос бросил на женщину презрительный взгляд.
- Ты считаешь, что любовь могут испытывать только знатные дамы?
- А ты считаешь, что не оскверняешь это чувство, говоря о нем? – Атос чувствовал, что гнев заставляет его терять самообладание.
- Если бы я была знатной дамой, я должна была бы дать тебе пощечину за эти слова. Но я девка, и потому могу только промолчать в ответ.
- Это будет самое разумное, - Атос положил руку на дверной рычаг, но женщина оказалась проворней.
- В этот раз ты останешься со мной, - она ухватила его за запястье, и Атос сразу понял, что ему не вырваться.
Атоса ждали на завтрак, потом в обед, но он так и не явился. К вечеру д’Артаньян решил проведать друга и, если что, принести ему поесть. Гасконец не без основания подозревал, что граф застрял у себя не по собственной инициативе, и не слишком удивился, когда Атос только слегка приоткрыл дверь: ровно настолько, чтобы д’Артаньян мог увидеть его профиль.
- Д’Артаньян, простите меня, но у меня нет возможности впустить вас, - Атос говорил, но по его напряженному лицу было видно, что он кого-то не подпускает к двери.
- Вам принести поесть? – напрямую спросил его друг.
- Буду вам благодарен. И передайте остальным, что в ближайшие дни я вряд ли смогу показаться в обществе, - добавил Атос, с силой отталкивая кого-то за дверью: на мгновение мелькнул край женской шали,
- Кажется, Атос попался, - пробормотал себе по нос бывший капитан мушкетеров и поспешно удалился. Д’Артаньян достаточно повидал в своей жизни и, вдобавок, никогда не считал друга ангелом небесным.
Он всегда предполагал, что в жизни Атоса женщины были и кроме миледи, но никогда не заговаривал с ним на такие темы, зная, что граф не принадлежит к любителям посплетничать о дамах где-нибудь в кордегардии. Он, поморщившись, старался в таких случаях пить побольше, либо, извинившись перед честной компанией, поднимался и уходил.
Наверное, и сейчас Атос бы с радостью удрал от этой неизвестной, но, увы, фантомы не могут быть без хозяина, в особенности, как предупредил их Кельвин, в первое время. Постепенно они приобретают некую автономию, но, отпускать от себя своего невольного создателя надолго не в состоянии.
Кто была эта женщина, которую Атос не хотел или не мог показать, можно было только предполагать: Д’Артаньян почти ничего не знал ни о молодости друга, ни о его жизни в Бражелоне. Атос был не из болтливых, с друзьями его связывала общая жизнь в армии, потом годы, когда они встречались в общих и противоположных политических лагерях, потом и старость, когда они искали общества друг друга именно в силу необходимости бывать рядом.
То, что происходило с ними уже по другую сторону бытия, то, какую судьбу уготовили им силы, избравшие их для какого-то предназначения, силы, давшие им еще одну жизнь вне человеческих пределов – это было предметом догадок, философствования и действий. Их пребывание на Солярисе и было экспериментом, так что приходилось заранее смириться с непредсказуемым результатом.
На кухне уже никого не было, и д’Артаньян беспрепятственно собрал на поднос все, что нашлось для голодного графа. Не привыкший к подобным упражнениям, осторожно балансируя на плавных поворотах коридора, он не без успеха добрался до каюты и, развернувшись спиной к двери, ударил в нее ногой. Дверь тут же ушла в пазы и, прежде чем Атос успел что-то сделать, поднос приняла худенькая пышноволосая женщина. Это продолжалось секунду, но, мгновенно все подмечавший, гасконец успел заметить и седину в рыжих волосах, и обтрепанный подол платья, и худые руки с дырявой шалью. Вопрос застыл у д’Артаньяна на губах: это было совсем не то, что он ожидал увидеть, если бы Атосу все же пришлось знакомить друзей со своим «гостем».
А по ту сторону двери разыгрывалась драма.
В планы Атоса уж никак не входило показывать это существо кому-либо, но фантом оказался неожиданно самостоятельным в своих действиях: она решительно взялась заботиться о своем хозяине. Атосу осталось только с тоской думать о Гримо.
После всех упреков, высказанных бывшему мушкетеру, женщина как-то растеряла свою желчность и постаралась скрыть за заботливостью свою откровенность. И то и другое подействовало на Атоса одинаково: его мутило от одного присутствия этой девки. Однако, есть хотелось зверски и он уселся за заботливо уставленный блюдами стол, хотя сервировку пришлось придумать из немногих подручных средств аскетического убранства каюты.
Женщина уселась напротив, и сложив руки на столе, смотрела, как он ест.
- Я все жду, когда вы спросите, как меня зовут, - чуть покраснев, вдруг сказала она.
- Это не важно, - бросил Атос.
- Но как-то вам же надо ко мне обращаться, - возразила женщина. – Меня зовут Полетт, но все меня в «Серебряном кубке» называли Рыжуля.
У Атоса так сильно дрогнула рука, что кофе пролился на стол.
- Мне нравится, когда меня зовут этим именем. Так меня и матушка звала, пока была жива, а вот отец никогда по имени даже не обращался. Я для него была только вещь в доме, в борделе ко мне и то лучше относились.
- Может быть, ты избавишь меня от своих воспоминаний? – мрачно попросил Атос, и то, что это была просьба, а не приказ, подействовало на Полетт, как оплеуха: она испуганно замолчала и стала поспешно собирать со стола.
- Я помою посуду, - она направилась было в ванную, где, как она поняла, была вода, но Атос остановил ее взглядом.
- Оставь. Я сам отнесу в утилизатор.
- Я с вами пойду, - она запахнула на груди платок.
- В таком виде, никогда! – фраза вырвалась у графа, и он с ужасом осознал, что сказал. Он готов показаться с ней перед друзьями! Пусть не сию минуту, но готов! Да даже в самом страшном сне не предполагал он показаться в обществе с когда-то знакомой проституткой. Даже и знакомством это нельзя было назвать: так, одна-две встречи. Эта несчастная выдумала себе целый любовный роман из того, что привело его когда-то в «Серебряный кубок»! Господи, у него даже название этого заведения вспомнилось. С ним творится что-то непонятное, он испытывает нечто похожее на чувство вины перед этой девицей, в особенности за то, как обошелся уже с ней в том притоне, названия которого, к счастью, он вспомнить не может.
Он, по ее разумению, был жесток, не понял ее чувства, не оценил ее благородного порыва. Но его, знатного вельможу, оскорбил не только факт, что за него расплатилась женщина, его унизило безмерно, что эта женщина была на самом низу общественной лестницы… она, как и та, что была когда-то его женой, посмела своим поступком поставить себя на одну ступень с ним, с аристократом!
- Но ты сам опустил себя тогда почти до ее уровня! – напомнил ему внутренний голос. – Твое пьянство, твое неверие, цинизм, нищета и то, как легко ты убивал, с какой радостью проматывал в игре наследство отцов – не уравнивало ли это все тебя и это несчастное создание? Она об этом теперь знает, потому что воскресил ее ты, твое подсознание передало ей все знания о твоей внутренней жизни.
В этот момент Атос осознал, что эта женщина – он сам, со своими сомнениями, любовью и ненавистью, страхами и радостями. И пока он здесь, на станции, парящей над Океаном, он связан с этой Полетт.