Глава 11. Дубль

К собственному радостному изумлению, Атос не застал у себя молодоженов. Но, откровенно говоря, его совершенно не волновало, где они нашли для себя пристанище, ему куда важнее было побыть в одиночестве и поразмыслить, что может их ожидать.
Незаметно он уснул: сказалось напряжение, в котором он находился с момента появления Полетт.  Среди ночи он проснулся: ему почудилось, что в каюте кто-то есть, и совсем рядом послышалось чье-то дыхание.
- Мари, - пробормотал он, думая о невероятно далекой ночи в доме деревенского кюре.
- Я здесь, милый, - отозвался чуть хриплый со сна женский голос.
Наверное, трубный глас, сзывающий грешников на Страшный суд, не оказал бы на Атоса такого действия, как этот тихий и нежный голос. Он подскочил на постели, мгновенно очнувшись от остатков сна и ударил ладонью по клавише ночника. Лампочка в ответ осветила голубоватым призрачным светом белое лицо Полетт, ее рыжие кудри в свете ночника заиграли всеми оттенками зелени. Она лежала на краю постели, одетая в то самое ветхое платье, в котором он увидел ее тогда, в «Железном горшке». Это было страшно, страшно настолько, что у него перехватило горло.
- Что с тобой, милый? Я тебя напугала? - Она участливо протянула руку, чтобы стереть капли пота у него со лба, но Атос отпрянул от ее руки, как от змеи.
Женщина встала с кровати и попыталась распустить шнуровку платья, но у нее ничего не получилось. Тогда она, ни секунды не колеблясь, рванула его у ворота и ткань расползлась, как намокшая бумага под пальцами ребенка. Атос, уже по первой Полетт знавший, какая для этого нужна сила, молча наблюдал за ее действиями. Платье упало, под ним обнаружилось исхудавшее бледное тело, один вид которого мог отбить всякое желание у мужчины. Странно, но первый экземпляр был, по сравнению с этой женщиной, куда более соблазнителен. Эта же казалась привидением рыжеволосой Мари, которую он когда-то, совсем недолго, знал. И она не вызвала у него ничего, кроме отвращения.
Эта Полетт его не упрекала, она молча приблизилась, и Атос почувствовал, что у него волосы на голове зашевелились: намерения этого существа не вызывали сомнений, и он сделал первое, что пришло в голову – отдернул штору и впустил багровый свет Океана в каюту. До него даже не дошло, что жалюзи были открыты, хотя с наступлением ночи они автоматически опускались, и поднять их можно было только нажатием кнопки.
Океан смотрел на них; взгляд, проникающий в самую глубину человеческого естества, в душу, заставил тело покрыться липким потом. В этом взгляде не было ничего человеческого, он копался в воспоминаниях человека, перебирал их, как жемчужины в шкатулке, перелистывал картины прошлого, как страницы огромной книги, что-то отбрасывал в сторону, как ненужное, что-то складывал, сопоставлял. Атос чувствовал, что умирает, умер, и смотрит со стороны, как некто непостижимый изучает его жизнь и препарирует его душу.
Эта пытка вызвала в нем протест, бунтарская душа не могла сдаться на милость чужеродного, в сущности своей, влияния. Таким же резким движением он задернул штору, опустил жалюзи и подхватив лежащий в ногах постели халат, не спеша накинул его.
- Что тебе нужно, Мари? Чего добиваетесь вы, фантомы? – разве что по голосу можно было понять, как страшно Атос устал.
Женщина посмотрела на него с тоской.
- Разве ты еще не понял, что я хочу быть с тобой. Всегда быть рядом.
- Это невозможно, - глухо ответил Атос. – Я скоро улетаю с Соляриса. А ты останешься.
- Ты ошибаешься, теперь я уже могу следовать за тобой повсюду, - в ее улыбке почудилось графу что-то хищное. – У тебя ведь все равно нет женщины, так что моя совесть будет чиста: я никому не причиню боли.
Мораль – и парижская шлюшка: это было трудно, невероятно трудно совместить, но эти создания получили слишком много информации о человеке, и теперь начали оперировать и такими понятиями. Когда о человеколюбии начинают говорить порождения чужого разума, есть только два пути: либо поддержать диалог, либо полностью отказаться от общения. В первом случае можно дойти до момента взаимного понимания, во втором – утратить доверие.
- Я думаю, что этот разговор бесполезен. К тому же я страшно хочу спать, - и Атос решительно забрался под одеяло. – Спокойной ночи! – бросил он через плечо, нимало не заботясь о том, где пристроится его очередная гостья, которая во сне не нуждалась вообще. «Черт побери, все это мне изрядно надоело!», - успел подумать он перед тем, как окончательно отключиться от реальности.
Но оставались еще сны, и тут ни один человек не способен властвовать над собой.