Пламя. Повесть-размышление. Глава 32

У ПРОКУРОРА И ДАЛЕЕ…

Филипп Иванович Севрук находился на своём рабочем месте в скромном здании районной прокуратуры и просматривал кипу срочных бумаг. Когда секретарь доложила ему о прибытии Лапшина, он отложил папку с документами и попросил пригласить визитёра. Выслушав доводы Алексея Витальевича относительно подозреваемых, счёл их убедительными и озабоченно сказал:
– Вызывайте на допрос Опановича и Мутько. Мутько можете задержать на несколько дней. С Опановичем дело сложнее. Он личность видная – заведующий отделом горисполкома, член КПСС и депутат. Для его задержания необходимо решение о снятии с него депутатской неприкосновенности. Но вызвать его на допрос, как свидетеля, имеем право. Расследование покажет, как поступить далее. Держите меня в курсе дела. В общении с Опановичем будьте предельно корректны. Он – человек умный, образованный и, к тому же, талантливый артист. Может, как говорится, закатить такую «сцену», что некоторые влиятельные люди будут в числе ему сочувствующих. Пусть это вас не удивляет и не смущает. Делайте своё дело, если нужна моя помощь – обращайтесь в любое время.
Филипп Иванович сделал паузу в разговоре и завершил встречу словами:
– Если ко мне нет вопросов – до встречи! Удачи вам. Жду результатов работы. Вся информация для партийных органов – только через меня.
*  *  *
Встреча с прокурором для Лапшина была важной. Он почувствовал его деловитость, доброжелательность, взаимопонимание. При таком контакте с прокурором, при его поддержке следователю проще работать.
Лапшин зашёл в предоставленный ему на время следствия кабинет и связался по телефону с председателем горисполкома Кусковым Василием Ивановичем.
– Слушаю вас! – ответил уверенным голосом Кусков.
– Василий Иванович! Я – следователь областной прокуратуры Лапшин Алексей Витальевич. У меня к вам просьба: пришлите, пожалуйста, в ОВД вашего сотрудника Геннадия Опановича. Я пока воздерживаюсь вызывать его повесткой.
– Что он натворил? – раздражённо осведомился Кусков.
– Пока ничего определённого сказать не могу. Есть вопросы, которые нас интересуют. В нём мы видим вероятного свидетеля преступления. Пусть явится в кабинет номер три. Извините, что обращаюсь к вам напрямую. Дело деликатное и нежелательны возможные кривотолки о вашем сотруднике со стороны его коллег.
– Хорошо, сейчас пришлю. Если что-то важное, информируйте меня, – сказал Кусков и дал команду секретарю пригласить в кабинет Опановича.
Опанович зашёл в приёмную, поздоровался с присутствующими и, улыбнувшись секретарю, кивнув на дверь кабинета, уточнил:
– У себя?
– Да, у себя. Просил вас зайти. Сейчас от него выйдет посетитель и заходите.
– Что случилось? – обеспокоенно спросил Опанович.
– Вроде ничего не случилось. Может, концерт нужно организовать или делегацию встретить. Впрочем, он сам всё объяснит.
Опанович встал возле двери, привалившись к стенке, и уныло смотрел в пол. На душе было тревожно...
– Заходите, Опанович! Василий Иванович освободился, – сказала секретарь и проводила его внимательным взглядом.
Василий Иванович сухо ответил на приветствие, мельком глянув на Опановича, и задумчиво сидел, постукивая карандашом по столу. Пауза затягивалась. Но вот, встрепенувшись, Кусков, глядя Опановичу в глаза, сказал:
– Гена! Тобой интересуется следователь из областной прокуратуры. Кстати, следователь по особо важным делам. Что ты такое натворил, чтобы тобой заинтересовалась такая высокая персона?
Опанович побледнел. Во рту вдруг пересохло, и он растерянно, отводя глаза в сторону, промямлил:
– Ничего я не натворил. Не знаю, почему он мной интересуется...
– Гена! Если ты ничего криминального не сотворил, так чего волнуешься?
– Василий Иванович! Я всегда настороженно отношусь к работникам милиции и прокуратуры. Сами знаете, сколько невинных людей они загубили...
– Ты мне это брось! Невинных не сажают и не губят. Каждый получает по заслугам, но многие прикидываются невинными и считают себя жертвой произвола. Ты – молод и не знаешь жизни, а в ней случается всякое. Бывают ошибки в работе органов, а бывают и оговоры. В любой ситуации нужно оставаться человеком. В общем, надеюсь, что ты ничего не натворил.
Опанович молча кивал головой, подтверждая предположение Кускова.
– Давай, Гена, иди немедленно в отдел милиции, в кабинет под номером три к следователю Лапшину Алексею Витальевичу и не распускай сопли. Если виноват – признавайся, а не виноват – разберутся и отпустят. Теперь – не сталинское время, есть какая-то справедливость. Всё. Иди.
Опанович медленно поднялся и, глядя под ноги, пошёл на выход неуверенной походкой. Кусков смотрел ему вслед и когда за ним закрылась дверь, подумал: «Да, видно, влип во что-то, сопляк. Всегда излучал энергию, жизнерадостность, как говорится, в боку дырки крутил, а тут размяк... Наверно, с бабами в очередную историю попал. А впрочем, нет, нет, здесь что-то посерьёзней. Не будет следователь такого ранга заниматься пустяками. Опанович, кажется, живёт в районе парка, где человека убили. Может, видел что. Ладно, пусть разбираются».
Кусков пододвинул к себе кипу бумаг, требующих его резолюции, но не мог вот так сразу включиться в них, без внимательного прочтения. Из головы не выходил звонок следователя, и перед глазами маячила физиономия испуганного Опановича.
«Невинные люди так не пугаются. Влип, определённо влип в какую-то грязную историю. Чего человеку не хватало? Приличная должность, перспектива роста, покровительственное отношение начальства. Что ещё надо? Как только молодой человек попадает в струю, не успев как следует опериться, уже начинает изображать из себя... И покатило: то женщины, то сомнительные делишки, то пьянки. Человек должен созреть, дорасти до выдвижения. Нельзя этих амбициозных вчерашних комсомольцев выдвигать на должности, опережающие их зрелость», – мысленно рассудил Кусков и, оставив бумаги, вышел из кабинета в приёмную.
– Я ухожу в райком! Буду во второй половине дня, – сбросив на ходу информацию для секретаря, Кусков решительно вышел за дверь.