Полабский рубеж фрау Моревой. Глава 9

    За словами эделинга последовали действия его подчиненных. Прошло немного времени, и я почувствовала, что сильные руки неизвестных людей сначала рывком взялись за неподвижное и расслабленное тело моего «спутника», а потом буквально волоком грубо потащили его в безвестном направлении. По мере этого оригинального движения ноги у бодрича всякий раз норовили зацепиться за любую неровность на их пути, а последнее каждый раз тупой болью отзывалось по всему телу Николота.

    Правда, в данный момент сознание бодрича вообще не реагировало на все что происходило вокруг и около него, а что касалось меня… Тут соглашусь, физическую боль, которую в данный момент испытывал мой «спутник» от глубочайшего нокаута, я чувствовала слабее, чем он. В результате я сохранила неповрежденной целостность своей личности как «странницы». Как следствие, чем крупнее возникали передо мной загромождения невнятных мыслей «спутника», тем решительнее я барахталась в сложном лабиринте потерявшего сознания Николота.

    Барахталась, чтобы победить, и…, ура, я пробилась сквозь возникшие передо мной как «странницей» сбои в функционировании поврежденного сознания у моего «спутника». Хотя с небольшим успехом. В результате я смогла лишь зафиксировать то, что происходит сейчас рядом с моим «спутником». Зафиксировать, чтобы потом отследить данную обстановку по тем ощущениям человеческого организма, которые остались мне доступны. Например, слух, запах и осязание у бодрича.
          
    Сначала я услышала громкий и неприятный скрип ржавых петель, – полагаю, что противный звук издала открывшаяся дверь – и натуженное дыхание и восклицания нескольких мужчин. Неведомые тюремщики? Затем я ощутила, что тело Николота по-прежнему волоком протащили по влажной земле. В ту же секунду ясно почувствовала затхлый воздух не проветриваемого помещения и спертое дыхание множества людей.

    Раздался грубый окрик: – Чего разлеглись? Ну-ка подвинься!
    Второй мужской голос пробасил: – Уступи-ка, франк, место своему дружку!

    Затем послышалось глумливое ржание тюремщиков. Вслед донеслось тихое и недовольное бурчание заключенного, который неохотно выполнил приказание стражи.

    Тем временем тюремщики выпустили из рук моего «спутника», который по-прежнему не подавал признаков жизни. В результате падения тело бодрича глухо стукнулось о земляной пол. Несмотря на приступ чудовищной боли, охвативший меня как «странницу», смогла догадаться, что тело бросили на место, которое уступил кто-то из пленных франков по команде тюремщиков. А вот и они легки на помине, раздались их хриплые и громкие вздохи облегчения от выполненной работы и шум их удалявшихся ног. Потом опять послышался скрип закрываемой двери. И тогда пришла тишина.   
 
    Правда, ненадолго. Раздались звуки приближающихся людей. Я ощутила прикосновение нескольких рук к моему «спутнику». Затем эти же руки перевернули Николота. Моментально по мне, словно, каток прокатился, а гул вокруг меня достиг звукового предела слышимости у человеческого организма. Таким образом на мне отозвались болевые ощущения, которую в эту минуту испытал «спутник». Между тем неизвестный припал к груди бодрича, а я тотчас почувствовала запах несвежего тела. В следующую минуту послышалась нетерпеливая разноголосица:
    – Ну что, Дагоберт? Жив ли он? Да кто этот неизвестный, из какого отряда?
    - Лаубод, осмотри, что у него за пазухой? Мадобод, помоги! А нет ли письма к нашему графу Виллибаду?
    - Ого, клянусь святым Деонисием, после удара палицей от коварного сакса, ты, Агонерик, и впрямь грамоту познал, если разбираешь, какому рыцарю и что написали?
    За этой грубой шуткой раздался дружный и негромкий смех. Однако сразу прекратился, когда, скорее всего, Дагоберт заявил:
    – Дышит он, дышит! Только он из чужаков!
    Кто-то не поверил сказанному и тоже склонился над телом новичка-узника, чтобы проверить. Николота опять подвинули, и даже перевернули, чтобы, наверное, его лучше разглядеть. Тот же воображаемый каток с металлическим звоном и гулом в очередной раз меня раздавил, казалось бы, в лепешку. Вдобавок меня же окутал вонючий запах изо рта, говорившего:
    – Он, прости, Господи, из бодричей! Доводилось мне биться с ними, когда шел в скаре, под водительством Карла Юного, сыном нашего Славного короля!

    Тотчас прозвучали вздохи глубокого разочарования. Следом раздался шум, как будто бы те, кто ранее сошелся у тела Николота, теперь начали разбредаться прочь. Отчего я предположила, что узники пока неведомой мне темницы, потеряли всякий интерес к новому пленнику. Однако через непродолжительное время уразумела, что, к сожалению, я здорово ошиблась.

    Тело моего «спутника» было тщательно обыскано неизвестным, а затем кем-то отодвинуто с прежнего места. Судя по всему, каждый из заключенных, кто оказался ближе к Николоту, теперь взялся обустроить себе комфортную «лежанку» для сна за счет бодрича. Дескать, каждый сам за себя. От этих действий внутреннее состояние организма как «спутника», так и меня значительно ухудшилось. Например, громовой гул, словно от большого церковного колокола вместе с грохотом известного «катка», грозил мне как «страннице» потерей самообладания, что было равносильно самоубийству.
 
    Между тем бодрича подвинули в третий раз, четвертый, потом еще и еще. В общем, потихоньку-полегоньку, но в результате его тело изменило местоположение, причем сильно подозреваю, с хорошего на плохое. Догадалась по запаху, который усилился до тошнотворного.

    Тут я подумала, что как ни печально, но, когда мой «спутник» очнется, – об ином даже мысли не возникло! – то ему сразу придется вспомнить о своей молодецкой силе. Тем более, что ножа, который раньше припрятал Николот под одеждой, теперь я не ощутила. Значит, за место под солнцем моему «спутнику» пришлось бы бороться голыми руками. А в этом я помогу ему от всей души в прямом и переносном смысле. Недаром же я назвалась берегиней!

    *****

    Прошло время. Сколько часов, – неизвестно. Однако как бы не было тяжело, согласно известной пословице, я дождалась. Причем последнее, что тоже происходит довольно часто, случилось неожиданно. В один миг я увидела окружающую действительность наяву, а не по ощущениям, которые прежде опирались на рецепторы слуха и обоняния моего «спутника».
 
    Да, мне сразу открылось многое. И узкое помещение с невысоким потолком из толстых необработанных досок, кое-где подернутых плесенью. И стены этой темницы, которые были сложены из бревен крупного сечения, из щелей между которыми, где стекает, а где еле сочится тонкими струйками мутная от грязи вода. И что на земляном полу в качестве подстилки для узников можно было угадать смятые охапки жухлой соломы. Вдобавок среди большой группы спящих заключенных франков я заметила тело «спутника», которое лежит вблизи от емкости, куда узники обычно справляют нужду. Данный факт, кстати, мне ясно показал как отношение франков к неизвестному для них бодричу, так и степень неприятия этих истовых последователей новой веры к язычнику Николоту.

    Впрочем, какая к лешему емкость к тому же вдобавок с нечистотами? Если все что прежде я увидела, сию минуту озарилось подсветкой из синих огоньков, неспешно плавающих под низким потолком темницы. Мало того, сейчас меня осенило, что все ранее мной описанное, могло произойти лишь только в одном случае. Когда очутилась бы вне тела моего «спутника»! Причем покинув его без применения известного Симбо Ц. Да, подобное волшебство произошло только что, а вот уже в следующее мгновение я поднялась приблизительно на метр от пола в темнице узников. После чего уставилась на последних, при этом удивляясь неадекватной реакции заключенных.

    В этот момент франки, все как один, по не ясной мне причине очнулись от сна и тоже, правда кто стремглав, а кто с трудом, поднялись на ноги. К тому же люди, словно зачарованные, уставились, однако… не на меня, а в другую сторону. В точку, которая находилась чуть в стороне за моей спиной, будь последняя, конечно, у меня в наличие. Из чего поняла, что для людей в темнице я по-прежнему осталась невидимой. В таком случае, кто привлек их внимание? Впрочем, последний вопрос явился бы для меня чисто риторическим.

    Одна подсветка из точечных огоньков синего цвета, что медленно колыхались под потолком узилища, напомнила мне о минувшей встрече. Отчего мое самочувствие улучшилось в разы, а упаднические мысли, например, по ком звонит колокол, в один миг улетучились. Что послужило мне причиной для того, чтобы обернуться.
Не для того, чтобы подтвердить мою догадку, а для того, чтобы поздороваться с известной личностью. Да, интуиция меня не подвела. Перед собой я увидела никого иного, а представительницу свиты божества западных славян, Живы, иначе говоря, Подагиню. Вот только в эту минуту ее образ разительно отличался от прежнего, в котором она явилась передо мной во время нашего первого знакомства.

    Теперь о нагой девице неземной красоты можно было смело забыть. Ни «стиля ню», который лишь подчеркнул бы безупречные формы женской фигуры. Ни венка из простых полевых васильков, который на контрасте с наготой роскошного тела игриво украсил бы голову этой легкомысленной венценосной персоны.

    Наоборот. Сию минуту перед собравшимися предстала немолодая особа с резкими чертами лица: далеко выступающий нос, будто из камня вырезанные щеки и одутловатые веки. Казалось бы, непрезентабельная внешность женщины среднего возраста. Однако сколько силы и власти можно было прочесть во взгляде ее иссиня-черных глаз, что никому не пришло бы в голову подвергнуть сомнению непреложную истину – вот она, царственная особа в строгом одеянии, которая вольна карать или миловать.   

    Здесь я подумала, что подобное перевоплощение своей истиной внешности для Подагини понадобилось с лишь одной целью. В первую очередь, чтобы скрыть ее красоту от похотливых взглядов сообщества заключенных и настроить их греховные мысли – пусть даже возможные! – в противоположную сторону.

    Что ж, приближенная богини западных славян добилась результата. Не сказала бы, что нужного для нее, но что результат получился, отрицать не смогла бы. Франки, сначала было впавшие в ступор от увиденного, постепенно начали приходить в себя. И тут последовала их реакция. Кого обуял животный испуг, и те упали на колени, а руками охватили голову, чтобы не видеть и не слышать пришедший в эту минуту к ним ужас. А кто, наоборот, взялся истово осенять себя крестом и призывать на помощь Богородицу Марию или святых угодников.

    В этот момент Подагиня, казалось бы, небрежно кивнула мне, дескать, узнаю и помню. Но уже в следующее мгновение это создание из иного мира преобразилось. Ее волосы заискрились, будто сквозь них прошел заряд электричества. Ее губы исказила гримаса злости, а следом раздался ее громовой голос:
    – Угодно ли вам, ничтожным людишкам, думать лишь о себе и забыть о таком же сиром и убогом, что лежит без всякой помощи? Ужель не поторопитесь?
    В ответ пронеслось лишь невнятное бормотание узников, и слабое шуршание одежды тех, кто продолжил креститься.

    Мне было неведомо, какое истинное воздействие указанный символ веры оказал на организм Подагиню. Испытала ли она боль, или же ее охватил гнев на этих, по ее мнению, нерадивых людишек? По крайней мере я увидела лишь только нервное подергивание краешек губ на ее суровом лице. Правда, в следующую минуту пришло своеобразное напоминание о вопросе, который прежде задала представительница свиты богини Живы.

    С оглушительным грохотом и свистом из глаз Подагини вырвались два узконаправленных луча ослепляющей энергии. В ту же секунду буквально в шаге от франков, что стояли ближе к Николоту, проступили два черных пятна выжженной земли. Причем каждое размерами с хорошее блюдце. А с места, куда пришелся удар молний, поднялся легкий дымок. Вдобавок резко запахло озоном.

    Да, ранее мне довелось столкнуться с выражением гнева Подагини. Теперь мне была интересна реакция узников темницы. Послышались вопли ужаса, большинство из восемнадцати франков попадали ниц. Правда кроме панических криков раздались голоса, которые, по идее подавших их, должны были оправдать безучастное поведение к бодричу:
    – Однако ж он же не нашего рода-племени!
    – Для неразумных я повторю в последний раз, – с какой-то безучастностью, от которой ощутимо пахнуло холодом смерти, промолвила Подагиня.
    Нарочито показное равнодушие в ее голосе чрезвычайно сильно повлияло на последующие действия узников. Самые смелые из них хоть сейчас были готовы взять на руки Николота, но затем остановились в нерешительности, куда двинуться дальше?

    Положение исправил франк, который из прочих выделялся, по моему мнению, как завидной сообразительностью, так и решительностью в действиях. Предположила, что им мог бы оказаться Дагоберт. Почему? Да потому что, во-первых, голос этого франка указал двум сокамерникам, где необходимо соорудить удобную «лежанку» из все той же пожухлой соломы. Место облюбовали ближе к входной двери таким образом, что поток свежего воздуха через дверные щели достигал пострадавшего, но в то же время место для Николота находилось в стороне от сквозняков.

    Во-вторых, под командой того же Дагоберта группа из четырех франков с аккуратностью перенесла избитого бодрича на специально подготовленную кровать. В итоге приказ сущего исчадия неба, как про себя назвал бы любой франк нечто, реющее по воздуху в женском обличье, был исполнен. На что Подагиня, даже не изменив лица от нахлынувших эмоций, лишь только согласно кивнула, мол, осталась довольной от выполненной работы. После чего Драгоберт с опаской прошептал – Хвала небесам! – и скомандовал, чтобы его люди возвратились к остальным заключенным.   

    В это время мне показалась странной реакция стражников тюрьмы на недавнее происшествие. Точнее, реакция, которой вообще не последовало. Неужели страже нет дела на этот вселенский шум-тарарам? В прочем, следующая мысль заставила меня забыть о нерадивых охранниках. Ибо подумала, что в нынешних условиях места для лучшего медпункта я не нашла бы. Отчего решила поблагодарить Подагиню за поддержку мне, «страннице», вкупе с моим «спутником». Только представительница свиты богини Живы опередила своим заявлением:
    – О признательности говорить рановато будет. Ряд-договор помыслила я заключить с тобой, Дарья Моревна!

    Как реакция на услышанное, у меня сверкнула мысль: «Вот дожила ты, Дашка, до той поры, когда к тебе с уважением обратились по имя фамилии. Да к тому же обратилось существо из мира Правь согласно мифам западных славян. Ну что же, если я понадобилась, если инициатива по переговорам исходит от Светлых сил, значит мне необходимо было узнать, о чем пойдет соглашение». И я обратилась к Подагини:
    – От всей души приветствую Вас, и со всем вниманием готова выслушать Вас, Пресветлая!
    Вспомнила, что подобным эпитетом ее наградила Дрема, тоже бывшее, кстати, мифическим созданием, но уже из верования восточных славян. Затем взглянула на переговорщицу и… не поверила, как говориться своим глазам.
 
    Со времени что Подагиня появилась в нашей камере, ее внешность претерпела разительные перемены. На мой взгляд, она постарела лет на пятнадцать-двадцать. Уж не знаю, заметили остальные заключенные или нет, однако случившееся на меня произвело впечатление.

    Переговорщица из мира Правь в один миг перехватила мое опасение по поводу ухудшения ее самочувствия. Дело в том, что произошедшее могло повлиять не только на ведение наших переговоров, но и на поведение узников. Ну а далее пошли мои домыслы. Если франки как истовые христиане поймут, что состояние Подагини изменилось к худшему, то, конечно, посчитают это Божьим промыслом. Значит, решат они, что действие молитвы и креста подействовало на языческое божество. Значит, теперь Подагиня не в праве трактовать, что угодно франкам, а что нет, и в том числе по отношению к безродному бодричу.
 
    Создание из мира Правь в ту же секунду ознакомилось с моими тревогами, а в следующую поняла, что мне было недоступно узнать ее мысли, и поэтому их озвучила. Правда, в завуалированной форме, в какую современные работники МИД-а обычно облекают нынешние дипломатические ноты.
    – Разумный о Подагини в сей час понял бы без лишних слов, а бестолковому Святовит явился бы нагрузкой!

    М-да…, с трудом, но мне все-таки удался перевод изречения Подагини. Из чего я предположила, что трактовать сказанное надо было следующим образом. Де, умный с одного взгляда понял бы сиюминутное состояние переговорщицы, а дураку и сам бог мудрости не помог бы.

    Значит, все эти метания молний, к сожалению, отразились на самочувствии Подагини не лучшим образом. Однако печальные мысли не долго роились в моем сознании. Ибо в одно время с нашей милой беседой, и несмотря на ее пошатнувшееся здоровье, представительница мира Правь все-таки продолжила контроль за текущей ситуацией в темнице. Продолжила и заметила, что какой-то заключенный попытался тайком подобраться к запертой двери в узилище. Причем его дорога прошла бы в шаге от «лежанки» Николота. В таком случае, что задумал этот франк, уж не отправить ли моего «спутника» к небесам? Или что сказать-передать стражникам?

    Разумеется, что всякие несогласованные поступки любого человека не вписались бы ни в мои, ни тем более в планы Берегини. В результате произошел закономерный финал. Из глаз мифического создания опять вырвались две ослепительные молнии и в следующий миг с шипением прочертили жирную черную линию перед чоботами франка. Опять-таки потянуло дымком, и в очередной раз послышался сдавленный крик страха из уст заключенных. Вдобавок пахнуло запахом горения. Хорошо подумала я, что не запахом горелого мяса. Ошалевший от ужаса франк, виновник происшествия, опрометью кинулся обратно в толпу узников. Все до последнего человека моментально осознали, что черную линию переступать нельзя ни в коем случае.

    Между тем Берегиня обратилась ко мне. Правда, сейчас речь далась ей с трудом:
    – Полагаю, до рассвета никто не нарушит ваш покой. Бодрич оправится от случившегося удара. Тебе, Дарья Моревна, тоже потребуется целебный сон. В сей час я удалюсь. Непотребно мне… Впрочем, тебе, берегиня, лишнее толковище без надобности. Однако ж помни, что встреча наша не за горами. Осуществим наш ряд-договор.

    Здесь подсветка точечных огоньков синего цвета сначала потускнела, а затем и вовсе погасла. В темнице наступила тишина, которую до восхода солнца не смогли бы потревожить ни охрана, ни сами заключенные франки, с этого момента погрузившиеся в глубокий сон. Мой «спутник» не оказался исключением из общего правила. Я четко ощутила его спокойное дыхание выздоравливающего человека. Да! Я, даже не заметив случившегося, опять оказалась в теле моего «спутника».
 
    Мало того, я как обычный человек, а не «странница» вот-вот и должна была погрузиться в сладкие объятия бога Морфея. Последнее, что мне вспомнилось, то это моя предыдущая встреча с посланницей от могущественной богини Живы, согласно мифам западных славян… Заключенный с ней договор, условия которого нами были строго выполнены… О чем я указала в командировочном отчете о проделанной работе, звучно окрестив его Мыльный Пакт… Почему? Да у меня просто рука не поднялась написать в отчете, что мы заключили указанный договор в обыкновенной бане, или по-старому называясь, мыльни… Ох, теряю четкость мысли…, в общем, хвала небесам!