Страшно, аж жуть

«Безумству храбрых, поём мы песню…»
  Из бреда..
  Трепетно относясь к оригиналу текста, (а на самом деле, чтобы  не обвинили в плагиате), я не поставил восклицательного знака в конце этого резюме, принадлежащего, как известно, В. Высоцкому. Этот бойкий рефрен трансформировался у него в конце песни в «и не страшно, ничуть». Не могу похвастаться такой отчаянной смелостью. Потому, что страшно на самом деле! Но, как говорят музыканты, начнем «от фонаря». То есть с самого начала.

 Как свидетельствуют умные книги – природа страха человека корнями уходит в страх смерти. Поэтому во главе любого другого страха (а их «легион») стоит боязнь этой самой дамы с косой. И, даже если мы на уровне сознания этого не признаём, то он всё равно есть и подсознательно этот «первострах» управляет всеми нашими страхами поменьше и, совсем уж мелковатыми, разными фобиями. По-настоящему справиться со страхом, на мой взгляд, может только глубокое религиозное чувство. Потому, что смерти нет. Господь своим воскрешением попрал  её. А есть только вечная жизнь. Первая часть на земле. Вторая, вечная за гробом.
 
После революции, когда «упразднили» за ненадобностью Бога, воспитывать в «бесстрашии» новых граждан взялось государство при помощи бесчисленных и бессовестных идеологов, и некоторых «инженеров человеческих душ». Тогда-то, а не в 1898 году на Капри в написанной А.М.Горьким «Песне о Соколе»,  в «промышленных» масштабах началась художественная поэтизация «безумства храбрых». На совести этих людей бесчисленные загубленные молодые жизни «бесстрашных». У юношества и так нет страха перед смертью, потому, что это несовместимые вещи: молодость и смерть.

Самоценность  жизни, как Божьего дара, не вмещалась в «прокрустово ложе» советской идеологии. Когда жизнь можно и должно было отдать – за партию, за Ленина, за Сталина (и далее по списку); а все силы – за пятилетку, за Днепрогэс, за целину (и далее по списку). И жить коротко, но «ярко»! Как факел «гореть»! Но, всем «освещать»! После этих пропагандистских клише, с детства промывавших мозги, общество нельзя было назвать здоровым.
 
Да,  смею утверждать, мы давно живём в душевно больном обществе (из наблюдений). Душевного рода заболевания прогрессируют. Свою «партитуру» играют и неоязычество, и  различные сатанинские секты или такие же «культурные» общественные течения и движения, от которых у подрастающего поколения нет противоядия. Свою лепту вносят Интернет и СМИ разных оттенков жёлтого, неуклонно растлевающие незрелые умы молодёжи.  В нашем обществе, даже на уровне  словоизвержения, выражения типа – стало «страшно весело» или «страшно смешно», это спонтанное и непроизвольное ощущение мира, в котором мы живем. Также, как и – «безумно нравится», «безумно интересно», «безумно люблю».  Это же психиатрический диагноз. Всё из-за того, что душа жаждет Бога, как считали святые, – ведь она по природе своей христианка, - а Дух Божий гонится из неё всеми силами и средствами больного человечества. Если последний не освящает наши души, то там комфортно обустраивается известный «враг рода человеческого». 
И всё. И тогда всё «безумно» и всё «страшно».

        Возвращаюсь. Я не помню каких-то особенных детских страхов, преследовавших меня. Ну, наверное, как и все боялся темноты, – что там в ней? Из за этого до сих пор боюсь глубины: в южном Каспии, у Ирана, купаясь возле яхты на километровой глубине, вглядывался с опаской в её сумрачную синеву – что там в ней?
      Боюсь высоты. Наверное батька, играясь с младенцем, высоко меня подкидывал. Поэтому не люблю летать самолётом. Ну и конечно, страх смерти. Как сказано выше, если не веруешь в вечную загробную жизнь, то в перспективе остаётся лишь «перевоплощение» в гумус, то есть в органику, пригодную для пищи растениям.  И это ещё при очень хорошем раскладе. 

      Первый свой страх я пережил до дрожи, когда восемнадцатилетним  юношей хоронил друга, избитого и утопленного. Был животный ужас и безысходное ощущение конца. Неужели дальше – ничего. Ничего!
     Второй,  не ощутил, а увидел. На лицах своих корешей по работе в сборочном цеху ремонтно-механического завода. «Ряд чудесных изменений милого лица» произошёл в тот момент, когда, стоя спиной к уже готовой машине с крановой установкой, я весело балагурил с кем-то из нашей компашки. Сначала увидел поползшие на лоб брови, затем мимические судороги лиц своих «vis-;-vis» и только потом, в нескольких сантиметрах от уха, с характерным шорохом пролетел подвешенный на тросах двадцатикилограммовый крюк крана. Какой-то работяга сбросил с кран-балки. 
      Не специально.
      Не доглядел. 

      Другой раз страх этот в полной мере испытал и сам. Как–то  летом купаясь, дурачились с дворовыми приятелями в одном из тёплых протоков Великой русской реки. Один из балбесов – «жиртрест» сто десяти килограммов весом, резвясь и играясь в первородной купели,  чуть притопил меня и взобрался на плечи. Центнер он и в воде центнер. Меня согнуло в дугу: грудь придавило к коленям и от тяжести этой, как поршнем выдавило весь воздух. «Дружок» ещё и попрыгал на мне. Вмятый в речной песок страшной силой, почти теряя сознание, я всё-таки извернулся и сбросил с себя тушу. Он так ничего и не понял. Я и не объяснял. Кое-как, тюленем выполз на отмель.
      Отлежался.
      У-у-ф!
      И сейчас хочется вздохнуть поглубже…

      Однажды, взрослыми уже мужиками с коллегами по институту были на пикнике, на одном из многочисленных островов огромной нашей дельты. И надо же! Вот есть дни, когда употреблять алкоголь категорически нельзя. То ли магнитная буря, то ли расположение звёзд… И выпили немного, но всех быстро развезло. Когда подошли к пристани,  ветер на реке  разогнал большую волну. Корабельный трап елозил над бездной, то сокращая расстояние до спасительной тверди, то опасно, на всю свою длину, увеличивая его. Иногда, катер на мгновение, притирался прижимной волной так, что можно было спокойно перемахнуть через фальшборт на твердый берег. Весело балагуря ступил я на шаткую «дорогу жизни» и через секунду уже летел в воду.
     Хорошо катер в этот момент «отжимало» от стенки!
     Хорошо реакция не подвела – на полпути к воде зацепился за ржавый, весь в заусенцах трос, провисший над водой, и павианом закрепился на нём. Хмель выдуло в секунду, то ли от боли – руки порвал в кровь, то ли от неспешного движения назад к причальной стенке нашего немалого кораблика. За секунду до беды друзья вытащили меня на «свет Божий». Причём, вытащили совершенно другим человеком. Трезвым.