Его борьба 7

       Как твое имя? Нравится работать тюремщиком, Курт? Пытать нравится? Да, нравится!... А ты воевал, Курт? Я воевал. Да, мы проиграли! Просрали, конечно, но почему? В чем? Не в военном искусстве, не в доблести. Проиграли мы информационную войну.

       Какая пропаганда была у противников! Твари – французы! А итальянцы, падла, слились…  Вражеская пропаганда нас затопила.        Наша армия постепенно научилась думать так, как этого хотелось врагу.

       К концу лета 1918 г. после  Марны наша пресса повела себя настолько преступно и глупо, что я с возрастающим негодованием каждый день задавал себе один и тот же вопрос: да неужели же у нас нет в Берлине нормального мудозвона-пропагандиста?

       Каждый раз, когда  получал газету, я рвал и метал и был вне себя от ярости по поводу той гнусной информации, которая  на наших глазах губила фронт. Этот психологический яд был равносилен прямому подкашиванию наших боевых сил.
Да. Курт. Содержание вражеской пропаганды с небольшими модификациями всегда бывало одно и то же - нужда в Германии растет с каждым днем; немецкий народ в тылу жаждет мира, но мира не хотят «милитаристы» и прежде всего сам «кайзер»; "мы" ведем-де войну вовсе не против немецкого народа, а только против кайзера.  Да, Курт, это не глупо. Это мы запомним!

       А фронт ворчал, а иногда и «крыл» во всю; фронт был уже многим недоволен и иногда выражал совершенно справедливое возмущение. Пока фронт голодал, пока родственники дома терпели всяческую нужду, в других местах, наверху господствовали изобилие и расточительство. Что было в тылу? Ты помнишь, Курт?
Я транзитом через лазарет оказался на Родине – ужас! Здесь уже не пахло тем духом, который господствовал еще у нас на фронте. Здесь я впервые услышал то, что на фронте нам было совершенно неизвестно: похвальбу своей собственной трусостью! Прикинь?!

       Один петух открыто хвастался тем, что сам нарочно поранил себе руку, чтобы попасть в лазарет. Этот демон нагло выставлял себя образцом высшего мужества и считал свой "подвиг" куда более ценным для родины, нежели геройская смерть честного солдата на фронте. Многие выслушивали эти речи молча, другие отходили в сторону, но иные открыто соглашались с ним.

       Канцелярии, сука, кишели евреями. Я, говорит, отсиделся там при штабе писарем. По-любому, из них.

       Я смотрю – а я умный, че скромничать? -  смотрю, надвигаются события, которые приведут к катастрофе. Что это было? Склока между немцами! Например, пруссаков и баварцев. Как будто люди совершенно не догадывались, что крах Пруссии далеко еще не означает подъема Баварии! Как будто люди не понимали, что дело обстоит как раз наоборот - что падение Пруссии неизбежно повлечет за собой и гибель Баварии!

      Короче – дрянное дело было в госпитале. Вернулся на фронт. Ты воевал, Курт? А, точно, нет.
      Германия должна была победить! В последнюю минуту, когда немецкие знамена уже шли навстречу победе, враги родины пустили в ход такое средство, которое должно было погубить еще в зародыше весеннее наступление и тем самым вырвать победу из наших рук.

       Враги родины организовали забастовку на предприятиях, работающих на войну.
Забастовку! Уроды, твари. Педерасты! Взять дубинку и разогнать эти митинги. По еблищу! С оттяжкой! Н-на! Старым, детям, бабам, всем – на!

       За кого же боролись наши армии, раз сама страна вовсе не хочет победы? Солдату говорят, чтобы он до конца бился за победу, а в это же время страна бастует!

       А ведь у врагов уже исчезла наглая уверенность в победе. Паханам Антанты становилось жутко. И Россия еще эта! Ты видел на карте Россию? Курт! Это же географическое недоразумение.
       В сентябре 1914 г. в Германию потянулись первые бесконечные потоки русских пленных. С тех пор поток этот уже не прекращался. Все время и в поездах и по шоссе тянулись бесконечные транспорты русских пленных. Но толку от этого было мало. Вместо каждой побитой армии русские тотчас же выставляли новую армию. Гигантские владения царя, казалось, были неисчерпаемы по части людей. Сколько времени могла еще выдержать Германия такое состязание? Согласно человеческому разумению Германия могла только отсрочить победу России, сама же окончательная победа этой последней казалась неизбежной.
       А потом  у них революция. Один из главных союзников, принесший самые большие жертвы на алтарь общей борьбы, был разбит вдребезги.

       Ну, думаю, сейчас дожмем остальную Антанту. А ни фига!
       Мы тогда на Ипре стояли. А англичане стали обстреливать нас газовыми снарядами. Херак! И я глотнул. Глаза, блин, стали, как угли. Блевал дальше, чем видел. Ну я руки в ноги, и в лазарет. Городок звался Пазевальк, это в Померании.

       Там застал революцию. Приехали в госпиталь какие-то  - мать их! – матросы, и давай выступать за «свободу, красоту и достоинство» нашего народа. Ты видел, Курт, когда-нибудь матроса-еврея? Во-от! А я видел.

       Как сейчас помню, 10 ноября это было, приперся в лазарет пастор Шлаг. Естественно, еврей. Хоть и пастор. Как в кино.

       Пастор сказал, что дом Гогенцоллернов должен был сложить с себя корону, что отечество наше стало "республикой" и что теперь нам остается только молить всевышнего, чтобы он ниспослал благословение на все эти перемены.
Сказал – и прослезился!
       И я, знаешь, не плакал с детства, а тут прям заистерил. Весь госпиталь плачет – врачи, санитары, раненные, даже мертвые. Больничные утки и те подтекают. Такое горе!

       Всякое личное горе отступило на задний план перед великим горем нашего отечества.
        Итак, все было напрасно. Напрасны были все жертвы и все лишения. Напрасно терпели мы голод и жажду в течение бесконечно долгих месяцев. Напрасна была гибель двух миллионов наших братьев на фронте. Ради страны наш  солдат терпел зной и холод, голод и жажду, усталость и муку, ради этого не спал ночами и совершал бесконечные переходы по участкам фронта.
Ну, а  отечество - чем ответило оно? Революцией. Поражением в войне.
       Император Вильгельм II, первый из немецких государей, протянул руку примирения вождям революции, не подозревая, что у негодяев не может быть чести. Да и сам Вильгельм, надо сказать бивень бивнем. Тогда я пришел к окончательному выводу, что должен заняться политикой. И вот я здесь, Курт. В этой тюрьме. Взаперти! Еще и баланда остыла…