c u in heaven

— Джон, скажи-ка мне… Что ты здесь видишь?
— Компилятор, шеф.
— Что?

Джон говорил очень тихо.

— Компилятор.
— Та-ак… А что делает компилятор?
— Компилирует, шеф.

На тридцать втором этаже бизнес-центра ‘Вёрджил Централ’ назревал конфликт ‘шеф-подчинённый’.

— Что должен делать компилятор, скажи?
— Компилировать…
— Что?
— Компилировать, шеф.
— Бинго! А что делает твой компилятор? Ну, помимо компиляции? — Мартин Безос, однофамилец того самого и шеф Джона, выстукивал ногтём указательного сигнал SOS по столу.

Джон равнодушно глядел в панорамное окно кабинета шефа. Там происходила городская жизнь под куполом погожего дня. Сложив руки за спиной, он выбивал мизинцем по запястью идентичный ритм.

— Ладно, сам покажу. — Мартин поколдовал над клавиатурой джоновского Эйр Мака. — Что это за херня, Джон?

Под кодом Джона, в фигурных скобках и лимонным цветом, красовалась надпись {MISS U, MARTHA}. Дубликаты её отделяли каждый цикл от предыдущего.

— Шеф, я…
— Не бойся, я тебя понимаю. — Мартин выставил вперёд ладони в примирительном жесте. — Но не пускай личную жизнь в дела компании, договор?
— Договорились, шеф.
— Что?
— Договор.

Джон процедил слово, как грецкий орех через соковыжималку.

— Ладно уж, иди. И позови Райана, за ним тоже косяк. — Мартин указал на ноутбучную сумку, затем — на выход.

Выходя, Джон обернулся — шеф открывал форточку в углу панорамы, что-то про себя бормоча.

Джон Эпплсид. Как нам его описать? К четверти жизни обзавёлся парой друзей, средней руки профессией и зачатками лысины. Снимает изолированную комнату в аптауне, до работы катается на такси. С матерью не общался с выпускного, отцу иногда пересылает немного денег с премии. В юношестве возглавлял кружок поэзии, но сам ничего там не писал.

А ещё на днях Джон потерял свою подружку, Марту. Но об этом вы, наверное, из контекста догадались.

— Райан. — Джон обратился к коллеге и по совместительству другу.
— Что, опять Мартин? — Райан, пухлый паренёк в чёрной клетчатой рубашке, улавливал слова Джона ещё до их произношения.
— Именно он…
— Что?
— Да.
— Твою мать…

Крякнув, Райан поднялся со своего места и удалился, оставив Джона в рабочем одиночестве.

Джон принялся за исправление кода. Тот насчитывал восемьсот строк, то есть около сорока нежелательных комментариев. Удаление — работа несложная (стёр, промотал вниз), но займёт некоторое время.

— Кофе? — Над Джоном выросла секретарша, имени которой он не помнил.
— Да, не откажусь.
— Что?
— Можно.

Дежурно улыбнувшись, она передала Джону кофейного цвета пластиковый стаканчик.

— Что, головомойку устроили? — беспечно приглашает Джона на маленькую беседу.
— Ага.
— Ой, ну ты ведь знаешь Мартина, он такой педант. Помню, когда я устраивалась, он подговорил эйчара ‘случайно’ засунуть моё резюме в шреддер. А я что, по памяти его должна рассказывать? Ну и тогда…

Джон, под ковровым обстрелом болтовнёй секретарши, удалял свои неуместные признания. Дойдя до последнего ‘miss u’, он, чуть поразмыслив, изменил его цвет на цвет фона. Затем всё-таки стёр.

Вздохнув, Джон осмотрелся. Кофе был допит. Секретарша давно его оставила. Офисный оупен-спейс бурлил звонками и рабочим галдежом. Рядом успел возникнуть Райан, который вносил в бурление посильную лепту.

— Как всё прошло? — интересуется Джон.
— Что?
— Как прошло, говорю.
— А. Ты прикинь, этот недоумок минут двадцать меня отчитывал за удержание акций тех китайцев — мол, ещё в среду скинул указания мне по почте — а потом выяснилось, что он отправил их сам себе, в черновики! — Райан негодовал.
— А давно ты тут?
— Э-э-э… Часа два, я думал тебя на обед позвать, но ты бы видел своё лицо. У тебя будто умер кто!
— …
— Что?
— Выпьем вечерком?

Райан тут же просиял.

— Это всегда пожалуйста. Моя очередь проставляться, вроде бы?
— Ага.
— Тогда подожду тебя у фитнес-зала на первом. Я тебе говорю, их гардеробщица точно на меня глаз положила!

Рабочий день Джона отставал от райановского на полчаса. Брокеры, в отличие от программистов, работают сдельно, и в среднем Райан справлялся за семь с половиной часов включая обед, плюс-минус десять минут. Программисты послушно отсиживали свои восемь, никогда не оставаясь на переработки — Мартин знал, что такое милосердие.

Джон не заметил ухода Райана и того, как плавно стих офисный шум. Составляя графики к компилятору для отчёта, он встретил закат, досрочно созданный небоскрёбом через дорогу. Прозвенел таймер — знамя конца рабочего дня.

Райан внизу скучал, переминаясь с ноги на ногу; гардеробщицы рядом с ним не было. Охранник поглядывал бейсбол за стойкой, через двухметровые стеклянные двери с гравировкой ‘Вёрджил Централ’ сновали слуги корпорации, пикая на входе и выходе пропускными карточками.

— Не пришла?
— Кажется, не её смена… Ну, ничего, завтра точно найдёмся! Найдёмся же? — Райан вопрошающе обратился к другу.
— Ага.

Друзья отсалютовали охраннику, приложили карточки к турникету, вызвав закономерный пик, и выбрались в вечерний Невертаун. Вечером город обновлялся: час пик начинал заканчиваться, и шум дорог сменялся шумом многочисленных кафе, ресторанов — и пабов. В один из них, ирландский кварталом правее, и направилась наша двоица.

Паб ‘Честерс’, с чёрным четырёхлистным клевером на вывеске, отличался хорошей музыкой и умеренными ценами на пиво. Здесь всегда находились два местечка у барной стойки, а бармен наливал пива ровно до краёв.

— Ну и мудила наш Мартин, скажи? — бросил Райан Джону через плечо, наблюдая как стаканы наполняются портером. — Подумать только, себе в черновики!..
— Хочешь, чтоб он ушёл?
— Что?

В довесок к природной еле-слышимости, бодрый рок девяностых делал Джона практически немым.

— Хочешь, чтобы Мартин ушёл? — прокричал Джон.
— А, да нет. Как начальник он меня почти устраивает. Платит он исправно, просто по жизни мудак.

Паб был наполовину полон, как и стакан Джона в текущий момент. Дождавшись его наполнения, друзья прошли к круглому столику с двумя барными стульями. Играли Alice in Chains с их взрывным альбомом — Dirt — Джон знал его ещё по отцовской магнитоле. Гости паба провожали день, болтая, чокаясь, играя в карты, смеясь.

— Ну, за уходы? — Джон поднял стакан.
— За уходы, Джон.

Чокнулись.

— Кстати, что там с твоей подружкой? Марта, вроде бы? — Райан отхлебнул золотистого портера.
— …
— Что?
— Говорю ничего.

Стейли Лейн, вокалист группы, рвал глотку под мощную гитарную партию. Компания слева шумно обсуждала прошедшую игру в покер: счастливчик сгребал центы, бывшие заместо фишек, остальные поносили его и гадали вслух — как мог пройти раунд, если бы...

— Вы, вроде бы, съехались недавно? Что, уже того этого? — Райан пожирал друга глазами.
— Того этого, Райан.

Джон допил свой портер. Он всегда быстро расправлялся с алкоголем — говорил, что ему, как поэту, важен результат. Пустой стакан входил в контраст с практически полным Райана.

— Нальёшь ещё?
— Тьфу на тебя. — Райан добродушно рассмеялся. — Ещё портера?
— Ага.

Райан отнёс джонов стакан бармену, тот наполнил его чёрным. Покерная компания, изрядно шумная, обсуждала как им впятером влезть в одно такси. Джон дожидался друга, поглядывая в смартфон.

— Смотри-ка, косплей на тебя. — Райан схватился за бокал и в тот же момент его осушил. Впрочем, закашлялся. — Тьфу, ну кто так пиво пьёт? Как же смак, ценность момента? Ты что, не чувствуешь этого?
— Не чувствую, Райан.
— Что? Ай ладно, пойду и себе налью.

Джон снова остался один. Alice in Chains доиграли свой знаковый альбом, перейдя к более лиричному — Jar of Flies, состоящему из акустических песен. Не дожидаясь Райана, Джон начал монолог:

— Знаешь, мы не успели стать близкими, но она нравилась мне, — и я ей, кажется. Теперь её нет. Писать ей бесполезно, всё равно не вернётся, но я всё равно пишу каждый день, эти письма без марок — а потом топлю ими камин в прихожей. Она почувствует их, наверняка почувствует — но ведь это не вернёт её…

Райан шумно приземлился рядом с Джоном, грохнув двумя стаканами, полными портера.

— …все мои действия не имеют смысла. Понимаешь?
— Что? А, ты опять с собой болтал? Ты совсем как Мартин. — Райан похлопал Джона по плечу, прислушавшись. — Это не Nutshell случаем?
— Ага. Её любимый…
— Джон, ну хорош, не умерла же она.
— …
— Что?

Любители центового покера удалялись, неся под грудки танцующее тело. Друзья переместились за их столик — с жёлтыми кожаными диванами.

— Не умерла она, Джон. Хочешь, позвоним ей сейчас? Ну, как в клише — пьяные звонки бывшим… — Райан выхватил телефон Джона и залез в телефонную книжку.
— Эй!
— Да и плевать, что шумно! Так, Марта, позвонить… — Райан поставил вызов на динамик, но мгновение спустя заговорил бот ‘данный абонент временно недоступен, пожалуйста, позвоните позже…’.
— Не делай так больше, договор? — Джон спрятал телефон в карман.
— Ха, договор! Ну точно Мартин. — Райан вызывающе глянул на Джона, но тут же отвёл взгляд. — Ладно, друг.

Jar of Flies доигрывался. Бармен скучал у стойки — никто не тревожил колокольчик над дверью.

— Меня как обычно развезло, Джон.
— С двух стаканов?
— Ага, с двух стаканов. Позволь тебе поведать о наших взаимоотношениях с той гардеробщицей!

Джон обвёл друга равнодушным взглядом.

— Ведай.
— Как угодно, шеф. Её зовут Кэнди, ну как проституток, хе. И короче, недели две назад…

Джон слушал больше музыку, чем болтовню Райана. Alice in Chains сменились на Mad Season — супергруппу с тем же вокалистом. ‘Супер’ не столько из-за звучания, сколько потому, что все участники её успели отметиться в других популярных группах. Джону нравился репертуар — ‘бессмертный’, как сказал бы отец.

— Слушай, — встрял Джон в самозабвенный райанский рассказ. — Можешь ещё одну мне оформить?
— А тебе не хватит? У тебя опять это поминальное лицо. — Райан проникновенно глянул другу в глаза. — Окей, но в следующий раз гуляю я!..

На выходе из паба Райан зацепился лямкой джинс за дверную ручку, смачно выругавшись при том. Джона пошатывало, но луну — почти полную — он видел ясно. Облаков на чёрном небе не наблюдалось.

— Я тебя отвезу, Джон! Слышишь, отвезу! Найди мне каршеринг. — Райан бравировал, чуть не обнимая друга.
— Райан, ты пьян, тебе нельзя за руль.
— Подумаешь, два стакана! Они были час назад, я уже трезвый как стекло!

Джон тем временем вызывал через приложение такси.

— Иди лучше домой, тебе тут недалеко.
— И что мне там делать? Вот ты чем дома занимаешься?
— …
— Ага, дрочишь! Ну, не осуждаю. У тебя, наверное, такая тоска там сейчас…

Жёлтый Ниссан, подъехавший у них на глазах, по-хозяйски бибикнул.

— Зови в гости как-нибудь, — Райан крепко пожал руку Джону. — Бывай, друг.
— Бывай, Райан.
— Что?
— Бывай, говорю, — бросил Джон, захлопывая дверь такси.

Наконец-то один. Нам хочется оставить Джона наедине с его мыслями и поговорить о таксисте. Впрочем, задача эта трудна: темно, от трёх портеров взгляд Джона расплывается, и он не видит человека рядом. Лишь чёрный силуэт в классической шофёрской кепочке. Словно уловив, что у пассажира был длинный день, он проводит поездку в молчании.

Пожелав таксисту удачной смены, Джон, пошатываясь, направляется к дому. По привычке поднявшись по пожарной лестнице, проходит по этажу до нужной двери, открывает её ключом и, по мере состояния бесшумно, проникает в свою комнату. Здесь с ним случается истерика.

Опишем её декорации. В зеркальном шкафе-купе на белом двуспальном матрасе рыдает двойник Джона, забывшего включить свет — плафон в виде полумесяца не горит. Иногда Джон, в порыве плача, задевает ножку — обычно деревянно-жёлтого — но нынче чёрного рабочего стола. На столе стоит серебристый тостер (Джон не доверял его хозяйке после одного случая). Балконная дверь приоткрыта, и ночь дышит на безутешного Джона июньской прохладой.

Распластавшись на матрасе по диагонали, Джон рассматривает фосфорные звёзды на потолке, светящиеся мягким жёлтым светом. Вспоминает, с кем их клеил, и с ним случается новый приступ истерики…

Вам пора узнать кое-что. Марта разбилась в аварии шесть дней назад. Съехались они неделей ранее — к неудовольствию хозяйки квартиры; Джон уладил этот вопрос, попросив Марту изредка мыть полы в прихожей. Знакомы они с начала весны — Джон иногда ездил к Марте ночевать, когда её родственники уезжали.

Комната всё ещё пахла ею. Прорыдавшись, Джон включает свет и садится за письменный стол.

‘Дорогая Марта,

Мы встретимся с тобой завтра. Не подумай, не в том смысле — скорее, символически. Постараюсь уйти с работы пораньше. Я пока никому не рассказал — и не планирую. Всё равно меня не слышат…’

Зажевав кончик ручки, Джон продолжает писать письмо, которое с утра, перед вызовом такси, бросит в жёлтое пламя камина в прихожей.

Закончив, Джон падает на матрас и засыпает, обнимая призрак Марты.

***

— Я правильно понял? — Шеф Мартин повернулся к пришедшему, потупившему взгляд. — Ты просишь уйти пораньше?
— Да, шеф, прошу уйти пораньше.
— Что?
— Да, Мартин.

Гробовую тишину, которая могла бы повиснуть, нарушает офисный гвалт и шум дороги за панорамным окном. Мартин и Джон встречаются взглядами — и по этой умозрительной нити, кажется, течёт ток.

— Как ты меня наз… А, чёрт с тобой, иди. — Мартин машет рукой. — Графики к обеду доделай и катись куда хочешь. И сделай лицо попроще, Джон, ты им ножи мог бы точить.
— Спасибо, шеф.
— О, значит я снова шеф… — Иронически тянет Мартин, но тут же серьёзнеет. — Графики. К обеду. Иди. И Райана обрадуй — он сегодня без косяков, на удивление.

Остаток графиков оказался более трудоёмкой задачей, чем ожидалось. Пришлось немного задержаться и пойти на обед с Райаном.

Обеденная — лучше скажем, столовая — была залита дневным жёлтым светом. Белый кафель, чёрные стулья и столы — монохром принял в гости цвет и стал чуть теплее.

— Что с тобой, Джон? — поинтересовался Райан, прихлёбывая ложкой суп.
— Что?
— Что с тобой, говорю. Ты пока работал, бубнил себе под нос ‘все мои действия не имеют смысла’. Да и сейчас бубнил, пока я не спросил.

Джон обнаружил, что водит вилкой по тарелке грибного крем-супа. В столовой было почти пусто — они пришли под самый конец обеденного времени.

— А, да ничего. Графики. Кстати, Мартин разрешил мне уйти пораньше.
— Да ладно! — Райан присвистнул. — Ты ему что, дал себя отшлёпать?

Джон улыбнулся и сменил вилку на ложку.

Отправив графики по е-почте (на всякий случай проверив адресата), Джон прощается с Райаном и безымянной секретаршей, о чём-то болтающими. Выходит из здания ‘Вёрджил Централ’ через гравированные двери и пешком направляется к католическому храму.

Вообще говоря, Джон не веровал — мать была католичкой, воскресенья в храме опоясали собой его отрочество — он терпеть не мог этот пояс. Но сегодня был седьмой день — и он хотел сделать что-нибудь.

Загуглив по пути, в какой алтарь следует ставить свечку, Джон оглядывается. Через дорогу, насчитывающую четыре полосы, стоит бездомный с картонкой ‘Конец Близок!’. Прохожие иногда кидают ему монетки в нагрудный стаканчик.

Джон мысленно кинул монетку и продолжил идти.

Вскоре перед ним предстал белый католический храм в готическом стиле — с острыми шпилями, которые, как нам кажется, готовятся проткнуть небеса. Рядом с храмом паслась маленькая жёлтая часовня.

Джон не был в храме с последнего года старшей школы, и потому решил понаблюдать за прихожанами. Не обнаружив в их действиях логики (кто-то кланялся, кто-то крестился, а кто-то сразу проходил вовнутрь), он решил действовать по наитию. Всё равно Джону уготован Ад, ведь какой-нибудь порядок ритуалов он однажды нарушил — а значит, низвергнут любящим Господом до низших людей. Интересно, найдётся хоть один не низвергнутый?

Отдав пару пенни за свечку, Джон проник в храм. Это было тихое, но громкое место — тишина временами нарушалась, и объёмное эхо заполняло собой всё помещение. На стенах красовались иконы и религиозные сюжеты, ряды скамей были обращены к постаменту, где, в данный момент, никто не читал молитв. На сводчатом потолке, под шпилями, была расписана внушительная фреска.

Обойдя комнату вдоль и поперёк, Джон не нашёл алтаря за упокой — только круглые, за здравие.

— Прошу прощения, святой отец, — Джон обратился ко старенькому священнику, дежурившему у лавки со свечками. — Вы не подскажете, где здесь алтарь за упокой?
— Что? А, алтари… Маленькие, круглые, вон, люди подходят… — проворчал было старичок, но встретился с Джоном взглядом на секунду. — Ладно. Пойдём, открою тебе часовню.

С жёлтой восковой свечкой наперевес, Джон проследовал за старичком до часовни. Помещение было куда менее грандиозным и чем-то напоминало школьный класс. В центре, на деревянном полу, был белый прямоугольный алтарь, в котором стояла одинокая зажжённая свеча — по верхней его стороне собралось шесть штук, сгоревших уже.

Подпалив нижний конец свечки (чтобы не падала, учила мать), Джон зажёг и фитиль. Подумав над местом, поставил свою свечку к шести остальным, завершив верхний ряд.

После этого Джон принялся за размышления. Продлившись минут пятнадцать-двадцать, они дважды вызывали желание плача — но молчание старого священника, жёлтое пламя свечи, странный уют комнатушки гасили это желание. Как водится, Джон пробовал обратиться к Господу, не веря себе, — Господь не ответил. Ладонь его немела — Марта касается, говорило сердце; плечо затекло, говорил здравый смысл. С пламени капал воск, и когда свечка стала видимо уменьшаться, Джон развернулся и ушёл домой.

Написав очередное письмо Марте, Джон всовывает его в прорезь тостера и закрывает кран над акриловой ванной. Уровень воды чуть ниже колен — стоит расслабить руки, и всё будет кончено.

***

— Джон, ты не видел Марту?
— С Мартином наверное… — Джон на автомате отвечает Райану, потом до него доходит смысл сказанного. — Стоп, что?
— Что?
— Какая Марта?
— Марта, секретарша, — Райан обеспокоенно смотрел по сторонам. — Я соскучился.

Так вот как её зовут.

— Да, действительно, зашла к Мартину. Секретарша и шеф, хе-хе. — Райан хлопнул себя по колену. — Как в похабных анекдотах.
— У тебя ж была фитнесс-проститутка. — Джон поднял бровь.
— А, Кэнди… — у Райана забегали глаза. — Она меня, в общем, отшила.
— Быстро ты переключился.

Друзья помолчали.

— Слушай, у меня сегодня получка, с премией… — начал Джон.
— Я согласен! — закончил Райан.
— В ‘Честерсе’?
— В ‘Честерсе’.

***

— И ты представляешь, она сказала ‘я не лягу под брокера’! — Райан, напившийся, бывал довольно шумным. — Вот кто она после этого?
— А как у тебя с Мартой?
— С Мартой? Да никак, она недавно развелась и, говорит, ‘не готова к новым отношениям’. — Райан смешно передразнил тонкий голосок секретарши. — А у тебя как с Мартой? — понизил он голос.

Была пятница, и паб был набит под завязку. Райан пил жёлтый лагер, Джон — чёрный стаут; они сидели у стойки прямо около разливных кранов.

— Недавно в церковь ходил.
— Что?! Да ну! Дай угадаю — она приползла на коленях, вы помирились и обвенчались?
— …
— Поздравляю, друг!

Джон поднял чёрный от стаута стакан.

— За женщин.
— За женщин, ковбой! — Райан чокнулся бледно-жёлтым стаканом.

Отхлебнув, Райан продолжил тираду.

— Знаешь, я не понимаю женщин. Что им от нас нужно? Зачем они появляются, а затем — так резво и случайно — исчезают? Иногда мне кажется, что никто не поймёт нас, мужчин, лучше нас самих…
— Голубизной повеяло.
— Да ты что! Да я… Да я никогда! — Райан страшно оскорбился. — Да я чистый гетро… гетера… Ну ты понял.
— Я всё понял, Райан. — Джон посмотрел на друга через почти пустой стакан…

Выходя из бара, Райан споткнулся о порог и ударился плечом о серый камень тротуара.

— Да мать твою!..
— Райан, слушай. — Джон взял друга за рукав. — Отвезёшь меня домой?
— Что?
— Я найду каршеринг.
— Джон, да я же бух как дерево!
— Ты всего четыре стакана выпил. — Джон говорил ровно. — Алкотестер посчитает порогом.
— Может, лучше вызовешь такси…
— Приложение барахлит. — Джон взял друга за плечи и столкнулся с ним лбами. — Справишься? Тут пара кварталов всего, я проложу маршрут.

Райан отпрянул от Джона, проскакав на одной ноге.

— Гм… Конечно. Конечно, всё что угодно для моего лучшего друга!
— Вон там чёрная Инфинити через дорогу, видишь?

Джон чуть ли не за шкирку потащил Райана ко взятой напрокат машине, другой рукой прокладывая маршрут на мобильной карте…

Синяя чернь — и речь не о людях; о пейзаже. Тихо гудит мотор, играет Mad Season — ‘Wake Up’.

— Джон! А почему мы сейчас едем восемь миль по прямой?
— Ты везёшь меня домой.
— Но ты же сказал пара кварталов!
— Но не сказал каких. Кварталы разные бывают.
— Ай, озорник! — Райан ударил по рулю, из-за чего автомобиль качнулся вбок, скрипнув шинами.
— Следи за дорогой!
— Не боись, я уже почти трезвый. — Райан вдруг посерьёзнел. — Зачем ты усадил меня бухого за руль?
— Чтобы попасть в рай, Райан.
— Что?
— В рай, Райан. Самоубийц туда не пускают.

Райан надолго замолчал.

— Я так понимаю, в церковь ты не венчаться ходил.
— Верно понимаешь.
— И ты решил убить себя, чтобы снова быть с Мартой.
— Бинго.

Райан снова умолк. Затем развернулся, скрипнув шинами по шоссе, и повёл машину в обратную сторону.

— Не хочу транжирить твои деньги.
— Но у меня получка…
— Да плевать.

Двухполосное шоссе, напополам разделённое белым пунктиром, проходило сквозь поле. Царила полная луна, и не было ни единой встречной машины.

— Я, признаться, уже совсем трезв. И хочу сказать тебе кое-что, — Райан поднял палец на руле. — Во-первых, к чёрту твой рай! Во-вторых, ты можешь ставить свою жизнь ни во что — ты сейчас горюешь, и я тебя понимаю. Но то, что ты решил убиться моими руками, да ещё и меня прихватить… Куда мы хоть ехали, ковбой?
— Домой, к родителям…
— Что?
— К родителям моим.
— На другой конец штата?
— …

Райан выглядел сурово. Ночной июньский воздух порывами свистел через приспущенное водительское окно.

— Ты вырос, Джон. Давно вырос. Ты больше не можешь прятаться мамке под юбку или бате в пикап или в Бога чуть что. Можешь вспоминать эти времена, но их больше не вернуть.
— Ты не злишься на меня?
— Что?
— Не злишься?
— Ты ведь мой друг. — Райан повернулся к Джону. — Да и сам помнишь, мужчин никто не поймёт лучше нас самих.

Джон тоже приспустил окошко, и в ушах засвистело.

— Ты же догадывался о Марте, да? — спросил он.
— Зная тебя, я только догадывался. Ждал, пока сам скажешь. — Отозвался Райан.
— Все мои действия не имеют смысла… — проговорил Джон слова, тут же унесённые ветром.
— Что?
— Ничего.

***

Жизнь в офисе кипела. К Джону, уткнувшемуся в новый код, подошёл виноватый Райан.

— Джон…
— Что?
— Тебя там это… — Райан стушевался. — Мартин…
— Что опять, — закатил глаза Джон, поднимаясь с места.

Мартин занавесил панорамное окно жалюзи, в кабинете стоял полумрак — лишь белый свет настольной лампы нарушал его.

— Ты извини за антураж, просто… — Мартин помолчал. — Короче говоря, даю тебе отпуск.
— Что?
— Отпуск, Джон. Развеешься, почитаешь книжки. А, и ещё…

Мартин открыл ящик стола, немного порылся в нём. В руках он держал маленький суккулент в жёлтом горшочке и белую, без картинок, открытку.

— Это тоже тебе, ты у нас год уже или около того. Подарок в честь события.
— ...
— Что?
— Спасибо, шеф.
— Шеф, шеф… — поворчал Мартин. — Можешь по имени, не рассыплюсь.
— Спасибо, Мартин.

Вернувшись, Джон вцепился в Райана.

— Ты ему сказал? — прошипел Джон на друга.
— Подожди, стой! Дело было так: с утра он меня вызвал и спросил насчёт тебя — мол, ‘это из-за подружки?’ Я ответил ‘да’. Он сказал ‘займусь этим, ступай’. Всё. — Райан выглядел очень виновато. — Я ничего не сказал, Джон.
— Что ж, — вздохнул Джон, садясь за ноутбук. — Мужская солидарность?
— Мужская солидарность! На обед?
— Закончу с кодом и пойдём…

***

На открытке, по центру, двенадцатым ариалом значилось сухое ‘За службу’. На обратной стороне была небольшая записка от руки:

‘Джон,

Можешь назвать его Мартин и орать на него вечерами — твой шеф не против. Поливай его раз в два дня. Пусть память о ней живёт, пока ты за ним ухаживаешь.

Всегда твои,
Мартин Безос
Райан Стивенсон
Марта Теренс-Прайс’

Совсем скоро Джон поймёт, что суккулент искусственный, из пластика. Последовав совету Мартина, он проведёт отпуск за книгами, не вылезая из дома — точнее, из ванны, чем будет раздражать сожителей. У Достоевского он узнает о символизме жёлтого, старательно разбавленного нами белым и чёрным цветами. У Фрейда — о пережитом Эдиповом комплексе и своём мортидо.

Оставим его за чтением — и поговорим о нас. Хотя кто мы-то, я один здесь. Текст подходит к концу, самое время появиться автору — мне было приятно с ним работать, и я бы продолжил, но… Что тут ещё сказать? Я мог бы женить Джона на Кэнди, познакомить поближе с Райаном — или изловчиться и свести с новой Мартой. Я мог бы устроить вам свидание с его родителями (поверьте, странная встреча бы вышла), но — честно признаюсь — мне просто надоело это писать.

Это не вернёт тебя, и текст этот ты не почувствуешь, в какой камин его ни брось. Я слишком молод для скорби, но вот столкнулся с ней, и понятия не имею, как её переживать. Подобно Джону, мне следует вырасти и перестать сбегать в тексты чуть что, следует принять, что тебя не вернуть, и теперь это аксиома моего бытия. Я буду сливать концовки, начинать и бросать, спать и бодрствовать — делать всё, чего ты больше не сможешь…

Ладно, думаю, достаточно утомил вас авторской болью. Текст совсем закончился — давайте напоследок соберём силы в кучку, вдохнём и на выдохе скажем его рефрен:

— Все мои действия не имеют смысла.