Батальоная тактическая группа. Глава четвертая

- А вот ваш  начальник, майор Башарин! - Кривенко представил лейтенанту начальника медслужбы 127 мотострелкового полка Майор кивнул, улыбнулся и крепко пожал Ершову руку,
- Меня зовут Леонид Николаевич-  Башарин познакомился с Сергеем.
Его рукопожатие было теплым, твердым, выражало расположение к другому человеку.
 А далее все произошло как во сне, быстро и оперативно, без лишних движений и слов. Башарин и Кривенко о чем-то пошептались, Ершов услышал лишь обрывки каких-то фраз: «склад», «квашеная капуста», и гневное Башаринское о ком-то «сука очкастая», Разговор быстро закончился и простившись с Кривенко Леонид Николаевич  увел с собой растерянного Сергея. Начмед дивизии проводил их напутствием брошенным вслед уходящим, как будто благословил лейтенанта:
 - Надеюсь, сработаемся! –
Его последние слова без ответа повисли в воздухе и так и остались за захлопнувшейся дверью кабинета, а увлекаемый майором Ершов был буквально вытолкан Леонидом Николаевичем в коридор. Сергей с Башариным вместе вышли из штаба дивизии на улицу, накрапывал тихий осенний дождь.
Потом уже Ершов узнал от других дивизионных врачей-офицеров,коих в славном соединении оказалось не мало, что такой способ собеседования назывался у Кривенко «рихтованием». Оно носило, по мнению самого автора, исключительно воспитательный характер, хотя всезнающий начальник группы психического здоровья дивизии (была и такая) врач-психиатр капитан Левин, предпочитавший алкоголю легкие наркотики и утверждал с видом знатока, что характер этих бесед скорее носит  психотерапевтический характер. Такое нудное и долгое рихтование подчиненных начмед применял как своеобразную промывку мозгов,  психическое оружие. ко всем молодым офицерам,и прежде всего к тем которых, по его мнению, еще можно было переделать в «нормальных людей». Все объяснялось просто,в руках начмеда дивизии не было инструментов давления на подчиненных по линии собственной службы, премировали врачей командиры их частей, они же  определяли их отпуска, отгулы,одним словом были прямыми начальниками, а на фоне прочих дивизионных служб, медицинская служба была не авторитетна для командования и все попытки Кривенко, его мучительные потуги,в полной мере руководить войсковыми докторами  упирались в игнорирование его как начальника медицинской службы дивизии командирами частей. Слоны не обращали внимание на задиристого моську.
 -Да пошел ваш Кривой на... - так злобно реагировали командиры полков и отдельных батальонов дивизии на многочисленные распоряжения которыми как обильным поносом, взахлеб, исходила медицинская служба. показывая кипучую деятельность. Загруженный по уши разнообразными проблемами комдив и его заместители с раздражением глядели на этого не в меру активного начмеда порядком уже надоевшего всем своей неуемной активностью.  Таких как спивающийся двухгодичник Кальминский, лорик  из медбата, начмед не трогал по причине полной его бесперспективности для вооруженных сил и рихтования.  На Кальминском все методики воспитания терпели крах, он надежно защищал свою хрупкую гражданскую психику от армии и ее представителей алкоголем. Кривенко терпеливо ждал увольнения вечного датого пиджака в запас, молча снося все его пьяные выходки. Воспитанник военно-медицинской Академии имени Кирова от мозга до костей Кривенко был истинным «командником», выработавшим у себя все лучшие качества данной касты военных врачей. Все офицеры медики или как мы их называем, военные доктора делились на две большие касты – «командники» и «лечебники», как презиравшие друг друга, так и  зависящие одна от другой. Первые, «командники» или организаторы занимали или стремились занимать исключительно руководящие должности в медицинской службе вооруженных сил, избегая контакта с больными, шарахаясь от них как от огня.  Сама организация медицинской службы наплодила руководящие должности на всех уровнях: начальник медицинского пункта полка, начальник медицинской службы полка, дивизии или отдельного батальона, начальник группы психического здоровья, начальник санитарно-эпидемиологической лаборатории, командир медицинского взвода, командир медроты или отдельного медицинского батальона, вот неполный перечень этих должностей  уходящий вверх в армейские и окружные медслужбы, заканчиваясь в грозном ГВМУ. Все эти люди кем-то активно командовали или управляли, иногда руководили, планировали, рассчитывали, отчитывались, вели учет, контролировали, распоряжались и указывали, но не лечили.
 «Командники" были выше этого. Они говорили: врач спасает одного больного, а руководитель сотни и тысячи. И поэтому управленцы демонстративно сторонились этого гиблого дела - врачевания, они интуитивно пытались походить на бравых общевойсковых офицеров, но по многим параметрам не дотягивали до тех. Они подражали им во всем, прежде всего их грубоватым манерам и отборной матерщине. Клеймо врача мешало командникам  стать в доску  военными. своими. Все это объяснялось тем, что воспитание у командников-врачей было совершенно иным чем у прочих армейских офицеров, созревавших как личности в жестоких условиях училищной казармы, бесконечных нарядов, парка, плаца и полигона. Про командников не зря говорили - «и не врач и не военный", в тоже время лечебник однозначно для всех  был доктором. А доктора традиционно уважали. "Эй доктор" - кричали глумливые командиры своим начмедам излюбленную армейскую шутку: "сделай-ка (далее следовала фамилия провинившегося) укол в голову!".   
«Командники» лучше разбирались в военной технике, чем в заболеваниях и лекарствах. К большинству врачей организаторов в армии была применима пословица позже услышанная Ершовым от Башарина – «нет хуже сволочей, чем начальников врачей». Кривенко бывший типичным командником рассказывал, что учась в Академии однажды он в минуту глубочайшего просветления, он посмотрев на себя в зеркало, увидел там ни кого иного, а именно руководителя в собственном образе. что и определили его судьбу. В тайне Ершов подозревал, что некоторые командники испытывают перед лечебниками ощущение собственной ущербности, точно так же как и перед строевыми офицерами, что проявлялось, в желании демонстрировать подчиненным врачам свое превосходство. А это было делать легко в моменты когда несчастный лечебник совершал ошибку, за которую его начальник, конечно же командник брался его распекать. При этом этот самый начальник, как правило, вычитывал из подвернувшейся ему под руку медицинской книжки нужный материал по теме произошедшего ЧП, запоминал его автоматически слово в слово, и рьяно постфактум ругал своего подчиненного, вставляя по ходу приобретенные им ранее знания, так как будто этой информацией он владел всегда и будь именно он, начальник на месте своего нерадивого напортачившего докторишки, этой ошибки конечно бы не за что не случилось, потому что руководитель по своему интеллекту и знаниям всегда превосходит подчиненного. Такая вот паталого-анатомическая мудрость (паталого-анатом лучший диагност. И починенный потому и подчиненный, а начальник - начальник, потому что он умнее. Ведь превосходящий подчиненных ум и знания начальника дают ему право быть таковым. Начальник всегда прав. Реже ехидно недоумевая чего же подчиненный так глупо и на ровном места прокололся, добродушный начальник сетовал: как же так, а ведь я считал же его доктором, а он? Да какой же он доктор, если даже его начальник, сто лет назад отошедший от всяких лечебных дел, все знает лучше своего подчиненного - нерадивого врача. Тут конечно должна быть  применена крылатая фраза, не ошибается тот, кто ничего не делает.  Оно и понятно, начальники – командники естественно никак не могли ошибаться в лечебных вопросах, потому что их не решали, но они могли, доводя до ярости врачей, свысока важно их воспитывать, поучать в тех вопросах которых были не компетентны, подвергать со своей стороны зачастую несправедливой и даже унизительной критике. Еще командники любили вставлять в разговор с докторами фразы свойственные для строевых офицеров, которые подчеркивали их полную отчужденность от медицины типа: «как у вас у докторов это называется», всем видом показывая что состояние техники в парке или чистота плаца важнее любого лечебного процесса.. 
-Что мозг высушил тебе наш «маленький Мук»? – весело спросил Башарин Сергея, в глазах его заиграли озорные огоньки. Сергей сразу понял, что «маленький Мук» этот тайное прозвище Кривенко. Все врачи в дивизии его звали именно так, в то время как среди прочих он получил позывной "Кривой". Ершов поморщился, вспоминая неприятную для него беседу и подтвердил:
 - Ага до печенок достал!
Головная боль отпустила. Может и правда Кривенко был самый настоящий энергетический вампир пьющий жизненную силу своих подчиненных?
-Ну да Кривой у нас известный академик, - рассмеялся начмед. И сразу пояснил, что выпускники первого, командного  факультета Питерской Военно-Медицинской академии имени Кирова  славной своими традициями в среде военных медиков именуются не иначе как «академиками». В честь этого на груди они носят академический поплавок. В советское время ВМА пользовалась заслуженным уважением в рядах армии, сейчас же в таких дырах как Энск блатные ее выпускники были большая редкость.  Почетное и насмешливое прозвище академики выпускники ВМА заслужили своей элитарностью. Не зря же сами они сами именовали свою альма-матер учреждением имени Тургенева, автора "отцов и детей", что подчеркивало бытовавшие в ней семейственность и блат.  Выпускник зачуханного военфака к моменту начала службы в войсках имел выслугу всего каких-то три года, военфаки учили курсантов только с четвертого курса. До этого те учились в обычных гражданских ВУЗах и поступали на факультеты взрослыми людьми. А вот в элитарной Академии курсанты учились с первого курса и ее бравый выпускник попадал в войска как минимум уже с целыми семью годами военной выслуги. До минимальной пенсии по выслуге лет ему оставалось служить тринадцать лет. То есть получается треть минимальной выслуги такой офицер не служил. не отдавал. п брал, то есть учился. А если еще добавлялась ординатура, которая в армии длилась три года? Получалось, что из пресловутых двадцати лет такой вот "академик" половину срока своей минималки то есть целых десять лет не отдавал армии себя и свои знания,не мерз на Камчатке, или на полигоне под Екатеринбургом,  а только лишь получал образование в культурной столице, то есть потреблял от армии блага и знания. Здесь стоит обратить внимание на тот факт, что календарная выслуга десять лет при наличии уважительной причины досрочного увольнения из армии (сокращение. болезнь) давала любому офицеру право на собственной жилье, то есть на получение жилищного сертификата, на который можно было купить кое-какую квартиру или хотя бы просто обналичить. Вообще академики в такой дыре как Энск, пояснил майор Башарин, выпускник 1982 года Куйбышевского военфака, огромная диковинная редкость. Да, их было традиционно много на флоте или в ВДВ, среди ракетчиков и управленцев, среди преподавателей самой Академии, специалистов центральных и окружных госпиталей, но не в пехоте.  Если врач в ракетных войсках или на корабле еще все же врач, то в пехоте он максимально деградирует. Этому способствует тяжелая обстановка мотострелковых войск, большое количество личного состава, частые вспышки разного рода инфекций то летом - дизентерия с энтероколитом, а зимой - ОРЗ и пневмонии, плюс полевой характер боевой подготовки -выходы, марши, учения, которые надо обеспечивать круглый год, порою без всяких там выходных. Кривенко закончил Академию, а потом послужив лет десять где-то у ракетчиков, еще сумел проучится два года в Питере, на так называемом первом (командном)факультете  академии  и теперь беременный как рыба икрой в нерест, знаниями угодил прямиком в  пехоту.

-Бумажный человек, - посетовал Леонид Николаевич на своего начальника, - Каждую неделю рождает по несколько заковыристых распоряжений. которые мы разгадываем как ребусы. Все хорошо, только большинство из них выполнять просто не реально. Вот, например как я должен санитарную машину выделить на дежурство в медбат по графику начмеда. А где ему я ее возьму? Нет ее у меня свободной, она у меня одна,единственная, мне надо свой полк обеспечивать. Боевая подготовка ведется круглосуточно, на полигоне, то врач, то фельдшер нужен. 
Майор понравился Ершову, своей простотой, открытостью и доброжелательностью. Башарин был добрый спокойный человек, офицер который к своим сорока годам уже двадцать лет как проклятый отпахал в войсковом звене.
Позже немного освоившись в полку, Сергей понял, что начмед пользуется в своей войсковой части огромным уважением, несмотря на его некоторые слабости.  Эти самые слабости отчасти являлись причинами того, что карьера Леонида Николаевича не как складывалась не смотря на возраст, а ведь почти все его сверстники уже служили в госпиталях или штабах, как минимум подполковниками, в то время как он продолжал мотаться по полигонам и солдатским баням, столовым и паркам. Большой практический опыт, знания, ум и добросовестное отношение к служебным обязанностям делали Леонида Николаевич, пожалуй, на тот момент лучшим начальником медицинской службы полка во всей 25 мотострелковой  дивизии. От Кривенко его отличало, прежде всего, глубокое всестороннее знание военной службы в ее прикладном, то есть в практическом отношении. Он был человеком дела. Возможно Кривенко знал лучше майора как все должно было быть на бумаге, но не на деле. За спиной Башарина был солидный опыт службы в мотострелковых войсках еще при Союзе где он успел послужить и в Германии, и в Казахстане, и на далекой китайской границе. Равнодушие вышестоящих штабов рождавших распоряжения без учета практической их реализации приводили к невозможности выполнения целого ряда задач по приведению частей соединения полную боевую готовность. К примеру их мотострелецкий полк получал анальгетик промедол с окружных медицинских складов на 2500 человек, а начмед знал, что выделяемого по боевому расчету транспорта для получения таких объемов шприц-тюбиков было не достаточно. Таких несостыковок с каждым годом накапливалось все больше и больше и неравнодушный к службе майор  регулярно высказывал это начальнику медицинской службы дивизии, на что тот полазив в своих академических записях и конспектах, лишь недоуменно пожимал узкими плечиками. Округ тоже раздраженно отвечал. мол начнется война - все планы поправим, при всем этом рассчитывая, что глобальной войны уже не будет, а в случае мелкого конфликта, все будет и так исправлено по ходу пьесы с привлечением сил и средств соседних частей.
Первым делом Башарин, как человек  опытный, заявил , что офицер начинается с военной формы, а кончается на пенсии. Ершова в ближайшей парикмахерской  по указанию майора веселые грудастые девицы коротко подстригли орудуя то ножницами, то машинкой, выбрили шею, и привели как выразился начмед лейтенанта как выразился майор,в потребный вид.
Далее Башарин отвел Ершова в медицинский пункт полка, представлявший собой одноэтажный обветшалый щитовой барак. Медпункт состоял из множества помещений  приспособленных под кабинеты: амбулаторного приема, начмеда, перевязочной, комнаты неотложной помощи, полковой аптеки, кладовой, столовой и четырех палат с изолятором для инфекционных больных. Имелся всего один туалет и даже работающая душевая. Ветхость помещений медпункта компенсировалась их уютом и обжитостью. На окнах были повешены домашние занавески, на стенах радовали глаз картины, подоконники украшали цветы. В одной из кладовок размещалась библиотека, куда все кто не лень в полку тащили из дома ненужные книги и старые журналы. Круглосуточно в медпункте дежурил фельдшер. На госпитализированных в медпункт солдат даже заводились истории болезни. Начмед вел их с удовольствием, это напоминало ему, что он еще все-таки врач. Сам Башарин успешно лечил мелкие гнойники, ОРЗ, бронхиты, гастриты и некоторые кожные болезни. В штате медпункта был еще и стоматолог, но стоматологического кабинета, да и самого живого стоматолога в наличии не было. От штатного кабинета в медпункте осталась забавная ножная бормашина. Асетин притащил Сергея в кладовку на экскурсию показать это чудо техники, вращением педалей майор привел в движение страшный бор, и тот начал вращаться, издавая мерзкое протяжное жужжание.
-Этим, что надо сверлить кариес? – спросил Ершов, пальцем трогая  бор.
-Да, секретная разработка советского военпрома – педальная бормашина. Можно использовать для допроса военнопленных! Колоться будут все, даже очень стойкие! Проверено!  – гордо декларировал начмед.
Полковой медпункт, как пояснил Леонид Николаевич, располагался напротив штаба полка, окна палат выходили на полковой плац, с другой стороны окруженный многоэтажными солдатскими казармами. В казармах размещались линейные подразделения полка, где какие начмед рассказал Сергею подробно. Мотострелковый полк состоял из одного развернутого мотострелкового батальона, которым командовал подполковник Рыжов и двух свернутых кадрированных. Развернут по-военному, то есть по полному штату, был еще и танковый батальон, а так же один из двух имевшихся артиллерийских дивизионов.
- К весне, - сказал Асетин, - наши умники планируют развернуть этот полк. Говорят в дивизию уже пришли новые штаты! А ты знаешь, что нашей дивизии присваивают статус миротворческой, вот и разворачивают ее по штату военного времени, а хотя вообще у нас в стране то и дело, воинские части наоборот то и дело сокращают.
Дполнительно, как вскоре выяснил прелюбопытный Ершов, полк имел целый зенитный дивизион, сокращенную до взвода разведроту, кастрированную роту связи, и полноценную роту материального обеспечения, инженерно-саперную роту и даже комендантский взвод. В развернутом батальоне Рыжова так же был по штату свой отдельный медицинский взвод, с вакантной офицерской должностью - врача, разведвзвод, и  целая минометная батарея. Асетин рассказал, - это все потому, что батальон Рыжова к февралю готовится на замену в солнечную Абхазию, где с абхазской и грузинской стороны стоят миротворцы 27 мотострелковой дивизии 433 полка из Тоцкого и 81 из Самары, разделяя собой как щитом враждующие стороны. Командир батальона подполковник Рыжов тщательным образом готовит свой личный состав к предстоящей командировке, его подразделение лишенное покоя, буквально пропадает на полигоне круглосуточно, оттачивая боевую подготовку. Хотя командиру батальона все и говорят, что Абхазия это не что иное, как земной рай, курорт, и там давно уже нет никакой войны, а зимой якобы цветут мандарины, но сам Рыжов - упрям как дьявол и никого не слушает. Что интересно начальник штаба дивизии тоже на его стороне, поэтому полковое начальство смиряется с тем, что происходит и вынужденно усиленно трудится над подготовкой батальона день и ночь вместе с беспокойным Рыжовым.
- Понимаешь, туда хотят отправить один наш усиленный батальон с саперным взводом, двумя взводами разведчиков, взводом связи, - объяснял начмед, -  и вроде даже с танковой ротой. Командир дивизии на совещании назвал этот усиленный батальон  батальонной тактической группой - БТГр. Рыжов утвердил свой план боевой подготовки БТГр, готовится комбат прямо как на войну. Штабы  собрали к нему в батальон из всей дивизии самых толковых контрактников, солдатиков, вроде бы как самых лучших отобрали, офицеров взяли, поумней да опытней.  Говорят, в Абхазии им хорошо платить им будут, не иначе как в долларах, плюс полевые, командировочные, да еще и в России они тоже получат вторую зарплату, а чего туда не поехать? Так все подзаработать хотят. К Рыжову в БТГр кто только не просился, взятки ему даже тут некоторые деятели  предлагали, но он принципиальный, ничего не берет. Технику с дивизии ему собрали всю поновее, какая ездит и стреляет. Батальон теперь оснащен на все сто. Да и сам-то Игорь Рыжов - комбат, пожалуй, что лучший во всей нашей дивизии. Вот хочет в Абхазию съездить, да на пенсию потом уйдет, ему-то уж почти сорок пять. Говорят, он с нашим комдивом еще в Авгане был вместе, генерал был ротным, а Рыжов у него служил взводником.
Сергей удивился:
-А почему Рыжов сам еще не командир полка? Вон его бывший командир целый комдив, да и комбат он лучший в дивизии?
-Глубоко копаешь парень. Ну, тут две причины! – рассмеялся Асетин, - все не просто, в общевойсковой академии надо прежде отучиться, что бы полком командовать. Говорят, Рыжов туда поступил, а через месяц сбежал как из плена. Он мести плац отказался. Рассказывают, что в этой академии полковники плац метут, полы моют и в наряды по кухне ходят – как курсанты картошку чистят. А Рыжов в тридцать комбатом уже стал. Какая ему академия? Ему и комбатом без академии хорошо. Вторая причина, а какой дурак, будучи командиром полка такого толкового комбата в академию отпустит? У Рыжова в батальоне всегда все на отлично и документация, и порядок, и боевая подготовка. Умеет он с людьми ладить, да у него солдаты тунель в Америку пророют и любую звезду с неба украдут, если комбат не просто им только прикажет. а хотя бы в пол слова намекнет.
Далее Башарин куда-то позвонил, с кем-то неторопливо переговорил по телефону и сам лично отвел Ершова на полковой вещевой склад, одноэтажный барак на полковых задворках, где ему выдали, целую гору всякой военной формы. Начвещ полка майор Кондрашов, лучший друг начмеда, был в непродолжительном запое по какому-то своему тыловому поводу и на службе уже дня три как отсутствовал, выклянчив у сострадательного Башарина справку, что он болеет острой респираторной инфекцией. Военной формы было очень много, целая гора,- разнообразные штаны, всякие кителя, черные туфли в коробках, портупея, тяжелый камуфлированный бушлат и серая шинель, гора носок, даже кальсоны с нательным бельем. Как сказал Башарин сам не мало удивившийся объему выданного это -  на все случаи жизни, мол военным быть хорошо не надо покупать одежду. На санитарном УАЗе, упакованное в огромные целлофановые мешки барахло отвезли в медпункт и спрятали на складе НЗ, опечатанном личной печатью Башарина. Единственное, что найти на складе не получилось это уставные берцы, на Сергея ботинок, увы, не нашлось. Не было нужного размера. Его размер 43 был самый, что не наесть ходовой и потому давно уже закончился. Начальник склада долговязый прапорщик по фамилии Кащеев, подозрительно похожий на певца Розенбаума, сияя отполированной лысиной долго извинялся перед Башариным, и клятвенно обещал ему выменять нужные берцы для доктора  на дивизионных складах. Начмед принимал все барахло по описи сам, сам лично сверял ведомости, объясняя растерянному ни чего не понимающему Ершову:
-Понимаешь, приходит вот такой как ты пиджак с гражданки, а эти, - он кивнул на важного усатого Кащеева и выдающего форму солдатика кладовщика со связкой ключей на шее, - обмануть его тут и горазды. Вот ты как эту кучу барахла, выданного тебе государством за так, за то, что ты офицер, увидишь и растеряешься от полученного богатства, а этот гад и рад тебя обмануть. Не зря Суворов тыловиков вешать предлагал. Правильно. У них как у цыган воровство в крови. Там не додал, сям не доложил. А ты интеллигент, врач, тебе замечание сказать ему как то неудобно, что пары носков не хватает, кальсоны не того размера, он ведь прапорщик вроде бы как постарше тебя.  Стыдно старшему замечание делать. А он все, уже тебя выкусил, раскусил каков ты. Он психолог мать его. Глаз наметан у него. Он  за двадцать лет службы психолог такой, каких в мире поискать надо. Он как сканер человека насквозь видит.  Он виновато тебе ведомость подаст, если что не так, извините, ошибся. А ты доверяешь ему, ведомость не глядя, подмахнул, закорючку свою раз и поставил. А он на тебя списал, то что ты и не получал, а ты уже за это расписался. А этот воришка тут же это барахло уже не числящееся на складе, как бы вроде тобой полученное, но им тебе не выданное, в магазин военной одежды спихнет и заработает на этом. И так наживется на тебе. Вот шарфик синий офицерский тебе не дал, носочков пар пять, ремешок, звездочки и кокарду, а ты уже в ведомости получения роспись поставил, что получил все это. А потом это нужно тебе будет и шарфик, и кокарда и носочки и звездочки. Где тебе взять? Получить? А он тебе: вам выдано, в ведомости ведь твоя Серега подпись стоит. Ты ему- вы  шарфик выдать забыли, а он в ответ: как так, вот подпись. Да вы сами шарфик потеряли. Идите в магазин и покупайте, раз потеряли.  А он тебе через магазин этот шарфик тебе тут же твой же продаст, а деньги твои кровные себе в карман положит. Знает, ты пиджак, ты скандалить не будешь, рожу ему не набьешь. Вон командиру разведчиков Лаврентьеву попробовал бы он, что-то положенное не выдать, или расписаться заставить его за то что бы не получал, тот бы ему враз так меж глаз бы звезданул. Склад его сжег….
-Ну, за чем же вы так, товарищ майор? – лукаво улыбнулся Кащеев накручивая густые  усы, - зачем на старого доброго прапора наговариваете? Ведь я еще при советской власти в Красной Армии служил. Кащеев свое дело знает. У меня весь полк с иголочки одет был всегда. А вы меня враз в воры записали.
-А ты Кащеев раз с советских времен дожил, то и правду бессмертный? – пошутил Башарин не обращая никакого внимания на оправдания начальника склада. Кощеев пожал плечами и сделал вид, что сильно обиделся за дурацкую шутку на Башарина.
В медпункте по приказу начмеда двое вызванных им бойцов Рылов и Романов, служивших в медпункте, под непосредственным контролем начмеда привели военную форму Ершова в полный уставной порядок, подшили, вставили куда положено медицинские эмблемы, изготовили из камуфлированной ткани аккуратный фальш-погоны, снабдив их маленькими серенькими звездочками.их получить они обожгли в газетной бумаги золотистые маленькие звездочки выданные со склада. Что бы  Уже к обеду Ершов был переодет в военную форму и полностью укомплектован, на нем был новенький бушлат, форма, офицерская шапка с большущей кокардой. Единственное, что осталось из прежней его гражданкой одежды это коричневые ботинки.
-Антенны спрячь, - Башарин указал Ершову на его шапку. И показал, что нити завязанных клапанов, надо прятать под них, так, что бы они по-дурацки не торчали вверх, как антенны у неопознанного летающего объекта. Из рассказов Леонида Николаевича Сергей понял, что именно такие вот мелочи в одежде и отличают во внешнем виде прежде всего кадрового офицера от пиджака и то каждому пиджаку следует все же походить на кадрового офицера, так как все по этим мелким штрихам легко отличают одних от других.
-Ну вот, - улыбнулся начмед, разглядывая проделанную работу, - теперь ты Сережа на человека похож, можно и к командиру полка представляться идти!-
Командиром полка был Василий Васильевич Гучков, в 127 мотострелковом полку его любили и уважали. Явление не частое и в народе и в армии. Начальство вообще не принято любить. его обычно ненавидят и критикуют. Представление молодого лейтенанта прошло спокойно, командир был явно доволен тем, что в части теперь два врача. Замечание лейтенанту сделал лишь заместитель командира полка подполковник Захарченко, указав, что у того, вместо, положенных берцев, на ногах были одеты коричневые неуставные ботинки. Башарин немедленно сослался на вещевую службу, мол, нет черных уставных ботинок. Захарченко в ответ грозно заявил, что лейтенанту следует «родить» себе обувь, и не чего уповать на каких-то там вещевиков! Родить это было обычное и хорошо известное слово для таких директивных командиров как Захарченко. Их не волновало: как, каким образом подчиненный решит поставленную ему задачу. Это хорошо работало против нерадивого подчиненного, заставляло его включить мозг, преодолеть собственную лень для решения вполне решаемой задачи. Здесь выход был один: купить обувь, ту самую уставную военную обувь которую Ершову должна была выдать армия, потратить на нее и без того свои скудные сбережения. Конечно, были еще варианты решения этой проблемы, но о них Сергей узнал позже.
Но своего заместителя тут же одернул Гучков, мягко сказав, что если доктор будет хорошо лечить, то ему плевать пока в каких ботинках он ходит на службу. Захарченко весь  скривился от неудовольствия, даже покраснел, но все же  промолчал, не смея при подчиненных перечить своему командиру. Вообще Гучков был настоящий мужик и хороший командир, понимающий людей и жизнь, по своему даже благородный: женщины-военнослужащие которых много было среди медиков и связистов могли позволить себе уйти со службы на полчаса раньше, и нередко Василий Васильевич проезжая мимо бредущих на обед вдоль дороги нестройной толпой полковых дам, весело о чем-то своем щебечущих отворачивал голову в другую сторону, делая вид, что не замечает этого вопиющего безобразия. Ни разу до самой гибели командира, Ершов не слышал от командира матерного ругательства, или оскорбления подчиненных. Ругать он их конечно же ругал, но как правило, всегда наедине, бывал порою строг и даже чрезмерно требователен, но людей по человечески понимал, и по-своему даже жалел. Захарченко был напротив груб, резок, напорист и до тошноты криклив, не скупился на крутые выражения в отношении провинившихся подчиненных, а уж когда он оставался за командира, то весь полк буквально вымирал, офицеры штаба нос не высовывали из своих кабинетов, и количество обращений в медпункт резко падало, как и общая заболеваемость. Офицеры между собой  шутили, что летом, когда Гучков в отпуске и вместо него рулит Захар, даже мухи в расположении полка  не летают, потому что боятся пронзительного, переходящего в ультразвук, крика грозного подполковника.