Пленение чужой логикой

Мы постоянно задаёмся вопросом: за что нас не любит Запад? Мы к нему всей душой, а он такой невзаимный!
Некоторые находят ответы. Нас, говорят они, действительно, есть за что не любить. Другие им возражают: так есть за что и любить. И с тем и с другим не поспоришь. Вопрос в другом: почему нелюбви к нам у них намного больше, нежели добрых чувств?
Мне думается, этот перекос объясняется тем, что им нельзя нас любить по науке.
Вглядитесь: в большой и неизбывной претензии к нам не только те, кого мы вправе назвать маргиналами, - пассионарные русофобы, но и вполне гуманное, видимо не страдающее никакими расистскими девиациями западное интеллектуальное большинство. Суть этой претензии заключается в том, что мы ведём себя "объективно" неподобающе. Мы фатально не соответствуем их критериям «объективной научности», из-за этого у нас «объективно неправильное государство» и мы «объективно несостоятельный народ».
Возьмём последние события на Украине. Мы считаем, что майданные украинцы в азарте. То есть мы логичны, а они в азарте. На самом деле они не менее логичны, чем мы. Просто конфликт на Украине лишний раз высветил, что у русских и европейцев, за которых играют в данном случае майданные украинцы, две плохо совместимые логики, два принципиально отличных стиля мышления.
Несовместимость русского и европейского стилей ощущалась всегда, с тех пор как русские оформились как народ. "Погыбели полна вера их и делеса их, его же ни жидове творят, то они творят", - писал преподобный Феодосий Печерский. Правда, тогда наш святой скорее вступался за Византию: латинская экспансия на русские земли в 11 веке была незначительной. Протитворечия обострились, когда наша элита вестернизировалась, когда русской культуре навязаны были барокко и классицизм. Сознание русского человека стало двоиться. Сам пленившийся барокко, Григорий Сковорода ощущал европейскость как некую разновидность духовной болезни. «Больные не могут в пище чувствовать вкусу: сие дело есть здоровых; так о мире судить одним тем свойственно, коих душа миром ублажена», - писал он. Миру, по Григорию Саввовичу, ублажена та душа, которая пребывает в состоянии «сродности» - переживании как радостной легкости всего того, что дается человеку Богом, и как невыносимой тяжести – того, что идёт против Бога. Он был равнодушен к политике, считал, что «то самая дрянь, что вчера с грибами родилось», но одного политика он всё же выделял. Гетьмана Богдана Хмельницкого он восславил за дарованную его любимой Малороссии вольность, имея в виду свободу находиться в сродной для неё среде единения с близким православным народом. «Всё то у него суеверие, что понять и принять горячка его не может», - писал он о пленниках европейской "мудрости". Один из учеников Сковороды привёл в своих воспоминаниях молитву Сковороды: «Отче наш иже еси на небесех. Скоро ли ниспошлешь нам Сократа, который бы научил нас познанию себя, а когда мы себя познаем, тогда мы сами из себя вывьем науку, которая будет наша, природная».
Философ ХХ века Владимир Эрн считал Сковороду предтечей Русского Возрождения, наступившего в 19 веке. Обновление стиля средневековой Руси связано у нас в сознании с именами выдающихся литераторов, композиторов, художников, но в не меньшей степени оно нашло своё отражение и в русской науке. У нас не было философов в западном понимании, то есть философов-учёных, но у нас было своё художественное любомудрие. Византийское православие приучило русских людей мыслить образами, и образная философия Достоевского была не менее убедительной, чем объективно-научные построения Гегеля.
Эта особенность русского ума преломилась даже в точных науках. Для того чтобы по-настоящему развивать в России химические знания, - полагал Д.И.Менделеев, - необходимо не только делать то, что «делали пришельцы, возбуждавшие интерес, сами знавшие на самом деле науку и ее разработавшие», но и уметь «внушить своим слушателям стремление к необходимости дальнейшего развития науки при помощи своих родных сил». Что конкретно имеется в виду, великий химик объясняет в статье «Исследование водных растворов по удельному весу»: «Это исследование посвящается памяти матери ее последышем… Умирая, [она] завещала: избегать латинского самообольщения, настаивать в труде, а не в словах и терпеливо искать Божескую, или научную, правду, ибо понимала, сколь часто диалектика обманывает, сколь многое еще должно узнать и как при помощи науки, без насилия, любовно, но твёрдо устраняются предрассудки и ошибки, а достигаются: охрана добытой истины, свобода дальнейшего развития, общее благо и внутреннее благополучие».
А ещё вспомним А.Лосева, о. Павла Флоренского, целую плеяду выдающихся «религиозных философов» Русского Зарубежья – всё это со скрипом вписывается в европейский «объективно-научный» дискурс.
В чём состоит европейская «объективная» логика?
Даже у лучших и самых близких нам по духу европейских интеллектуалов отчётливо слышен мотив: вся жизнь человека подчинена закону конкуренции. Западный человек искренне убеждён, что те, у кого конкурентные способности выше, объективно должны жить лучше тех, кто отстал от прогресса. Русские сильно отстали, при этом у них есть огромные незаселенные территории и несметные запасы природных ресурсов. Из этого «объективно» следует, что Запад имеет «моральное» право претендовать на контроль над богатствами России. Поскольку никто добровольно контроль не уступит, а войны – негуманное средство (будучи порождением христианской схоластики, западная наука отнюдь не чужда гуманности), то законным средством перераспределения контроля считаются революции. Воевать нельзя, а устраивать революции можно. Всякая революция чревата гражданской войной, но за эти войны западная наука вины на себя не принимает. Если вы готовы сами себя уничтожать ради наших интересов, то причина здесь не в нас, а в вашей интеллектуальной отсталости. Наши с вами отношения – чистая экономика, а в экономике нет и не может быть никакого расизма.
Русский стиль требует: когда ты предпринимаешь какое-нибудь действие, представь перед глазами образ того мира, к которому твоё действие приведёт. Западноевропейский стиль оперирует безличными формулами: и люди, и народы являются лишь переменными этих формул. Разбираться в том, что там происходит в процессе «имплементации» этих формул с этими людьми или внутри этих народов, дело не ученых, а «лириков». Со временем наука впечатления «лириков» обобщит и, возможно, выскажет нелицеприятный в отношении реализаторов того или иного проекта переделки мира вердикт, но это будет потом, много десятилетий спустя, когда ничего уже нельзя будет переиграть. 
Право же определять «гуманность» тех или иных средств в режиме «он-лайн» принадлежит исключительно юридической науке. Если ваши, туземцев, юристы и дипломаты не способны, переспорив нас, доказать, что бомбардировки мирных кварталов «антигуманны», значит они «объективно» не являются таковыми. Если же вы, проиграв спор в нашем «справедливом» суде, не примите его приговор, то вы «варвары», «мракобесы», «фундаменталисты» и «террористы».
Западом предлагается всему миру такая игра, где арбитром всегда выступает его же наука. При этом сама западная наука наделяет себя статусом «универсальной», не имеющей никакой «разумной альтернативы». Почему все должны считать ее авторитет и престиж безоговорочными – на этот вопрос никаких «объективно-научных» ответов не существует. Эту истину нам предлагается принять в качестве нефальсифицируемой, то есть некой имитации истины богооткровенной. Именно так: дехристианизированный Запад предлагает всему остальному миру, нам в том числе, в «объективность» его науки поверить, как верили наши далёкие предки в языческих идолов. Тот, кто эту веру не принимает и нарушает предписанные западной наукой правила, клеймится как враг прогресса и антагонист всего человечества.
Допустим, мы тоже изрядно дехристианизированы, но мы дехристианизированы иначе, чем Запад. Наша религия всегда считала латинскую веру ересью, для чего мы имели веские основания. Никто эти основания оспорить «научно» не в состоянии, следовательно, нам, по сути религиозно, в духе средневековой инквизиции, вменяют в вину то, что мы схизматики, что мы веруем не в то, во что, теперь уже не по определению Святого Престола, а по выводам «объективной науки» (что является одной и той же схоластической традицией), веровать не должны.
В конце концов нам предлагается принять на веру (а иначе – аутодафе), что Запад на Украине переиграл  Россию, а потому Украина «объективно» должна быть дерусифицирована. За двадцать лет Западом на украинские "полевые исследования", "лабораторные опыты" и "имплементации проектов" были потрачены миллиарды – теперь «наука» даёт отдачу; ничего личного и субъективного, чистая экономика. По условиям игры мы должны делать вид, что никто не мешал России тратить на Украине свои миллиарды на «грантоедов», но на самом деле это является самой беззастенчивой ложью, потому что западные миллиарды как раз и тратились на то, чтобы помешать политической структуризации и культурному укреплению Русского мира и каждый раз, когда предпринимались усилия создать русскую партию, в средствах массовой информации начиналась беспощадная травля «шовинистического проекта». Но юридически это нигде не зафиксировано, а значит эти возражения «ненаучны».
Точно так же русские не имеют никаких оснований оспорить «научный» вывод о том, будто в независимой Украине сформировалась «единая нация», которой оправдывается дерусификация. То, что в реальности Украина расколота, является пока лишь одной из «рабочих гипотез». Но «объективная наука» сосредоточилась на более важном объекте - «массовом воодушевлении», проявленном на майдане. В «объективной науке» нацию принято считать «воображённой общностью». Скакавшие на майдане как раз и воображали себя нацией, следовательно налицо рождение новой нации. Всё остальное, в том числе и расколотость общества, это, так сказать, «побочный эффект». В такой «системе координат» русский протест выглядит как всплеск эмоций – чистая "лирика". "Лирика" же нетерминологична, она разрушает научную стройность, а где отсутствует научная стройность (или, как модно теперь выражаться, «системность»), там не прогресс, а регресс. «Лирика» станет усваиваемой, после того как «наука» её обработает, а пока главный научный факт таков: на Украине торжествует триумф фанатский сектор.
Почему российская наука, которая, как уже сказано, имеет свой собственный стиль, оказалась не в состоянии предъявить контраргументов по поводу раскола на Украине? Почему она не выдвинула гениев, способных быть услышанными и признанными равными себе на Западе? Почему артикулируемые нашей правящей элитой возражения сводятся исключительно к узко-политическому аспекту? Скорее всего потому, что наша гуманитарная наука чрезвычайно ослаблена в ХХ веке марксистской, на глубине подражательно-западнической, идеологией и ещё не вернула себе русскую самобытность.
Подражание никогда не даёт богатых плодов. Для того чтобы нива обильно заплодоносила, творческая элита должна научиться преображать чужой опыт. Но в основной своей массе наши учёные-гуманитарии всё ещё верны европейскому шаблону "научной объективности" и поэтому, по большому счёту, возразить им Европе нечего. Они обучены поклоняться юридическому идолу европейской научности в наших же школах и вузах. Большинство наших рейтинговых учёных, в том числе и те, кто считает себя патриотами, убеждены, что научная успешность – это когда твоя концепция вписывается в западный прогрессистский дискурс, соответствует его научным методологиям и демонстрирует умение пользоваться его научным инструментарием. Всё остальное для нашей продвинутой науки – неизжитые "советские (вариант: азиатские) комплексы".
И, думается мне, что пока мода на это идольское служение в нашей интеллектуальной среде преобладает, пока позитивистски понятая "научная объективность" господствует даже в академически-богословских кругах, никаких глубоких сдвигов нам в России ждать не приходится: какие б ракеты мы по инерции ни производили, какие б замечательные открытия ни совершали вЫкарабкавшиеся из болонской тины гении-одиночки, с такой методологией мы обречены на вторичность.

2015