От сумы да тюрьмы не зарекайтесь!

Сначала, после принятия Декрета о национализации, чтобы не останавливать работу Товариществ, разрешали вести операции по прежнему порядку, заведённому до революции. Однако на предприятиях вводился рабочий контроль. Теперь все распоряжения назначенного на эту должность управляющего, в том числе и финансовые операции, проводились только с санкции рабочего контроля в лице троих партийных рабочих. Но пока Карповы, Вярьвильские, Ашанины продолжали ходить на свои лесопильные заводы как прежде.
 
Затем, ближе к концу лета 1918 г. в Пензе стали производить массовые аресты бывших офицеров и членов буржуазных партий, а после происшедшего в Москве покушения на жизнь тов. Ленина Советская власть стала вводить жестокий режим расправы с «врагами революции». Всюду активно действовали Чрезвычайные Комиссии по борьбе с контрреволюцией. Происходили непрерывные аресты, обыски и карающие расстрелы. Большое число лиц из прежней буржуазии было взято в качестве заложников.
 
В их число попали Андрей Андреевич Карпов и Давид Васильевич Вярьвильский. Представители Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов с извещением о необходимости срочной явки в Совет пришли прямо в их конторы.
Далее приводится отрывок из рукописи «Мои жизненные воспоминания», где Давид Вярьвильский - бывший пензенский голова и будущий работник Моссовета описывает этот арест (приводится без купюр):
 
«В здании бывшего нашего городского банка, что рядом с домом губернатора, меня очень коротко опросили, зарегистрировали, отобрали из кармана перочинный нож и отвели в дом губернатора, в нижний его этаж, который был превращён в место первого заключения. Кругом стояла вооружённая охрана, и странно было видеть этот шикарно отделанный дом, преобразившийся в грязный арестный участок.
 
Когда я вошёл туда, то увидел комнаты, заполненные массой народа из числа горожан самых разнообразных возрастов, социального положения, вида и характера. Между прочими в одной из комнат находились два пензенских епископа. В это время среди духовенства тоже шла распря и некое разделение церкви. Так вот, возглавляющие их епископы Владимир и другой были оба арестованы.

Вся эта разношёрстная публика группировалась кучками со своими знакомыми и кое-как устраивались, кто на сооружённых нарах, кто на столах, кто на полу, ничего не ведая, за что они попали сюда, и что с ними будут делать.

На площади перед этим домом стояло много народу, видимо родные и знакомые арестованных и просто любопытные, наблюдающие за процедурой сосредоточения прибывающих с конвоем граждан. Я устроился где-то у окна и был тоже в таком же неведомом, неизвестном положении, как большинство меня окружающих.
 
Через короткий промежуток времени к нам ввели часто приходившего к нам домой местного купца Андрея Андреевича Карпова, который был, как и я, арестован несколько часов тому назад. Андрей Андреевич обрадовался, когда увидел меня, и мы с этого дня с ним оставались неразлучными товарищами.

В полной неизвестности мы с Андреем Андреевичем Карповым пробыли в этом помещении несколько дней. Ни меня, ни его никто не вызывал, ни в чём не обвинял и не допрашивал. В течение нашего здесь нахождения некоторых людей вызывали, куда-то вывозили, поговаривали, что на расстрел. Но всё это было нам тогда неизвестно, и мы только несколько раз слышали, что с балкона дома перед большой толпой народа объявлялись какие-то списки, и, как говорили, это были списки расстрелянных. Среди слушающей толпы слышны были плач и рыдания.
 
Настроение сгущалось до кошмара. Гнетуще действовала на нас полная неизвестность. Что за причина нашего захвата, цель этого ареста, и что нас ожидает дальше? События напоминали состояние войны, а мы являлись какими-то пленниками. Нервы напряжены были до предела возможности.
 
В невысоких комнатах бывшей губернаторской канцелярии, которые были набиты арестованными, стоял непрерывный шум от разговоров, снований, вызовов некоторых лиц, окриков охраны и т. п. Дышать было трудно от духоты и жары летних дней. Содержание арестованных происходило не организовано, питались в большей мере тем, что удавалось получить извне от своих близких, которые заполонили всю ближайшую площадь. Ночью почти не спали, в ночные часы продолжалась та же дневная жизнь.
 
В таком состоянии нас продержали в течение нескольких дней, а потом начали вывозить на грузовых автомобилях закрытых брезентом. Но вот дошла очередь и до нас с Андреем Андреевичем Карповым. Наши фамилии выкрикнули и приказали нам выходить. Это было к концу дня. Нас втолкнули в грузовик, набитый народом до отказа, и мы тронулись с Соборной площади. Волнение наше было чрезвычайное, мы с трепетом старались проследить, куда нас везут. Мы проехали через весь город вниз к вокзалу, пересекли железную дорогу и дальше повезли нас по завальным улицам, можно было предположить, что это был путь к губернской тюрьме, так называемому «тюремному замку».

Так и есть. Нас привезли в этот замок, где прежде содержались арестанты и преступники. Нам досталось быть посаженными в большой тюремный корпус, где находились раньше каторжники… Это был огромный каменный корпус с длинными коридорами, по бокам которых были расположены большие общие камеры.
 
Нас сдали по списку тюремной охране и заперли на три замка. Мы оказались в большой комнате с зарешёченными окнами, где ничего не было, кроме поднятых к стене топчанов, служащих нам кроватями и маленькими скамейками в изголовье, на которых можно было сидеть одному человеку. Вот и всё, если не считать большую железную вонючую шайку-бочку «парашу», в которую справлялись естественные малые надобности.

Железная тяжёлая дверь захлопнулась за нами, и мы крепко-накрепко оказались заточены в этот каменный мешок. Маленькая дырочка в железной двери «волчок» служила коридорной охране для наблюдений за нами и день, и ночь.
 
Впервые пришлось мне познакомиться с этим «приятным» учреждением, причём, не чувствуя за собой никакой вины вообще, и в частности перед новой государственной Советской властью. Никакого противодействия я ей не оказывал, и в голове не было таких намерений, тем более что я сам считал себя врагом старого падшего царского режима, у которого я находился на особом учёте как «красный».
 
С Андреем Андреевичем Карповым мы заняли места рядом, как «свои люди» среди окружающих нас незнакомых лиц. Состояние наше продолжало быть подавленным – страшило нас предстоящее будущее, тем более что до нашего ареста, только что, в этом тюремном замке произошло событие, так поразившее горожан.

 По сравнению с первоначальным нашим заключением в «губернаторской канцелярии» здесь был уже надлежащий порядок. Мы были примерные арестанты, нам приносили положенное довольствие: хлеб, какой-то суп, кашу, кипяток, и вместо шума здесь, наоборот, царила абсолютная тишина.
 
Понемногу мы освоились со своим печальным положением и познакомились с окружающими нас арестантами. В большинстве в нашей камере были крестьяне, из числа интеллигенции оказался один агроном из уезда нашей губернии, и бывший управляющий пензенским Дворянским Земельным банком Кастль. Всего в камере было человек 20–25.

Режим в тюрьме был довольно строгий. Целыми днями мы сидели на своих скамеечках или двигались между проходами, подходить к окнам и лежать не разрешалось. Только на ночь мы спускали свои топчаны со стены, закрывая ими свои скамеечки, и тогда все обязательно должны были ложиться и не вставать. Так протекало наше тюремное сидение.

Изредка мы получали от своих «передачи» чего-либо съестного. Но аппетита у нас не было с Андреем Андреевичем, так как душа наша была неспокойна. Убивала нас неизвестность ближайшей нашей судьбы. Особенно тяжело мы переживали дневной промежуток времени от 3 до 4 часов. В эти часы почти ежедневно во время всего нашего пребывания в этой тюрьме приезжали власть имущие из Совета, и по особым спискам проходили из одного в другой тюремные корпуса и этажи и, зайдя в коридор, громким голосом начинали выкрикивать фамилии арестантов, которых сейчас же вызывали из камер «со всеми вещами». Набрав надлежащее количество, увозили с собой, куда – нам было неизвестно, но вы званные – к нам обратно уже не возвращались. Всё говорило о том, что названные арестанты, как рассказывали бывалые люди, попадали в «окончательный тираж», то есть расстреливались.

Самое жуткое для нас было, когда мы слышали гудки приезжающих в тюрьму автомобилей с властями. В тюрьме наступала абсолютная тишина, и каждый из нас думал: «Не за мной ли они приехали!?» В этой тишине мы чётко слышали, как гремели замки отпирающихся для встречи дверей, и тогда весь слух напрягался, чтобы расслышать фамилии вызываемых. Наконец люди вызваны, собраны в коридор, и все покидают наш этаж. Опять слышен гром замков теперь уже закрываемых дверей, и оставшиеся в камере – с облегчением вздыхают. Теперь можно на сутки успокоиться. Сегодня мы живём, что-то будет завтра?

Я никак не мог спокойно переживать эти ежедневные визиты к нам высоких гостей. Вспоминая тяжёлые переживания на фронте и эти тюремные, я должен признать, что последние на меня действовали гораздо сильнее. Мысли, что я могу стать жертвой этого жестокого времени революции, никогда не покидали мою голову. Частенько ночью я долго не мог уснуть из-за этих кошмарных мыслей. Я невольно представлял себе весь ужас могущих произойти со мной несчастий и, дойдя до изнеможения после нескольких часов бессонницы, я, наконец, забывался первым кошмарным сном.
 
Теперь я уже забыл, сколько дней мы просидели в этой каторжной тюрьме. Но, как помнится, это было не менее одного, а может быть, и несколько месяцев. Физически и морально я был подавлен до крайних пределов. Чувствовалась вся несправедливость безвинно переносить все эти ужасы, которые, ещё раз повторю, нельзя сравнивать с ужасами войны. Там было нелегко, но сознание долга помогало переносить всю тяжесть боевой жизни и возможной гибели. А здесь эта гибель была бы ничем не оправдана и несправедлива.

Приближалась первая годовщина Октябрьской революции. Это было нашей надеждой на сохранение жизни и на наше освобождение, что вскоре и подтвердилось. Однажды не днём, как обычно, а утром начали выкликать несколько большее число арестантов. На сей раз в список попали мы с Андреем Андреевичем Карповым и бывшим управляющим Дворянским банком Кастлем.
 
Нас вывели, опять посадили в грузовик и на этот раз повезли в одну из городских тюрем предварительного заключения, находящуюся в конце города на улице Кочетовка. Мы оказались в бараках с наиболее слабым окарауливанием матросами и с более вольным режимом. Нам разрешалось получать ежедневные передачи от своих семей.
 
Первой узнавшей о нашем переводе была жена А. А. Карпова Екатерина Васильевна. Благодаря ей узнала и моя семья, что мы вырвались из каторжной тюрьмы. Наши семьи начали нас откармливать. Нам так много всего присылали, что мы с А. А. Карповым не могли всего съесть. Там, в тюремном замке, нас ни разу не выпускали на воздух, а тут у нас были прогулки, и к нашему удовольствию, нам предоставляли возможность физически работать.

Мы целой командой под небольшим конвоем ходили на железнодорожную станцию для разгрузки вагонов. Помню, как жители с интересом и сожалением смотрели на нас – «буржуев», проходящих на работы. Мы шли хорошим военным маршем и с не унывающими лицами. А когда мы с придуманным приспособлением стали быстро и ловко разгружать платформы с лесным материалом, чуть не вдвое обгоняя обыкновенных грузчиков, то железнодорожники с удивлением похвалили нас, говоря: «Ай да буржуи, они и физически, оказывается, могут неплохо работать!»

Накануне октябрьских праздников мы всей своей тюрьмой были направлены на уборку и приведение в порядок базарной площади, где ожидалось празднование годовщины Социальной Революции. Это было неким унижением «буржуев», но нас особенно это не обидело, мы также добросовестно выполнили и эту работу.

Наступили октябрьские торжества. Мы ждали освобождения, но такового не произошло. Одна ко через несколько дней к нам явилось советское начальство, которое объявило нам амнистию, предупредив нас, что если кто-либо из нас присоединиться к контрреволюции, то будет уничтожен. С таким провожанием нас выпустили из этой тюрьмы, и я вновь с облегчённой душой и благодарный судьбе за благополучный исход, вернулся к своей семье, где меня радушно встретили Лиза с детьми, все Мартышкины и Чубовы.

Это был настоящий праздник. Много было пережито, но также как с фронта, я вышел невредимым и из тюрьмы, а многие, многие так этого и не дождались. В нашей камере ещё много оставалось после нас людей, и среди них агроном, очень интересный человек, собеседник и знаток своего дела. Он с увлечением много рассказывал сидящим с нами крестьянам о новейших способах ведения сельского хозяйства. Как я услышал позже, этот агроном был после нас выведен из тюрьмы и расстрелян.

Виновность его перед революцией я не понимал, ибо с ним о политике не говорил.
Много у нас было рассказов о событиях, происшедших дома в моё отсутствие, и моих рассказов о тех волнениях и страданиях, которые я испытал за время сидения в тюрьме. Много тревог и беспокойств за меня пережили Лиза, дети и все наши близкие. Я узнал, что семья Мартышкиных уехала из Пензы в Москву, а в Пензе собрались все мои свояченицы с их мужьями. Опять перед нами стал вопрос, как и где мы должны устраивать нашу жизнь.

Жизненные условия здесь, в Пензе нам не улыбались, Я лично вновь мог подвергнуться пре следованию, бытовые условия наши были крайне стеснённые, все наши материальные средства, можно сказать, вовсе исчезли. Вырученные нами с женой средства (около 100 тыс. руб.) за проданный дом были вложены нами: на 50 тыс. руб. в Лесное товарищество, организованное братом, на 40 тыс. руб. были нами приобретены облигации Государственного займа Свободы и 10 тыс. руб. оставались временно свободным вкладом в деле то го же Лесного товарищества.
 
В результате последующих декретов Советской власти всё наше Лесопромышленное товарищество было реквизировано и безвозмездно национализировано, а заём Свободы был аннулирован. С большим трудом нам удалось получить обратно наш 10 тысячный вклад в товарищество, и только вот этот единственный ресурс дал нам возможность просуществовать некоторый промежуток времени, которое мы ещё провели в Пензе».
 
Давид Васильевич Вярьвильский с семьёй навсегда уехали в Москву, семья Андрея Андреевича Карпова осталась в Пензе.

ДАЛЕЕ:http://proza.ru/2022/01/12/653