Запах пепла. Глава 6

Глава  шестая

август 2108 Мертвые и живые

Первой хоронили пассажирку. Как и предполагал инспектор Пирожников, даже разбитый вдребезги мобильный телефон позволяет без труда установить имя владельца. Погибшей оказалась Лариса Муравьева, шестнадцати лет от роду, проживавшая в поселке невдалеке от загородной резиденции банкира. Родители, встревоженные долгим отсутствием дочери, ушедшей на часок «просто прокатиться со знакомым мальчиком», не находили себе места.  А когда устали набирать ее номер и слать сообщения, отвечать на которые было уже некому, известие наконец пришло. Но не от нее.

Присутствовать при опознании матерью останков ребенка никому не пожелаешь, но одну ее оставлять ни в коем случае нельзя: бывали и случаи суицидальных попыток, а уж обморок – дело обычное. Сегодня предусмотренные специально для подобных случаев в районном морге кушетка, валидол и нашатырь не понадобились.

Посмотрев в мертвое лицо, женщина не теряла сознания, не пила капли – вышла на свет и приблизилась к ожидавшему мужу. Ей бы упасть ему на грудь, заплакать-зарыдать, а она закатила увесистую затрещину, произнесла несколько непечатных слов и пошла к машине.

Мужик, не возражая против нетрадиционного поведения супруги, покорно двинулся вслед. Куда тут перечить, ведь именно он всячески потворствовал увлечению дочери техникой, учил ездить сначала на велике, потом на мопеде, устроил в мотоспортивный клуб, шлем купил. Вон он, бесполезный, валяется, весь в ее мозгах… любуйся, энтузиаст!

Церемония похорон Лары не была многолюдной – попрощаться пришли лишь трое ее учителей, пятеро одноклассников, соседи да ближайшая родня, а поминки затянулись. Когда все разошлись, двое дядьев, с отцовской и материнской стороны, приняв сверх предписанных обычаем трех чарок еще с десяток, где-то раздобыли добавку и повели вечную дискуссию на тему «кто виноват» и, соответственно, «что делать?» Ответ на первый вопрос значительных мыслительных усилий не потребовал – все мужчины прекрасно разбираются в политике, женской психологии и медицине, особенно будучи на взводе. А уж в правилах дорожного движения...

– Не, ты понял?! – начал один, – Они нам будут рассказывать! Нам, ёбтыть! Это ж однозначно!
– Дело говоришь... – поддержал второй, – Я тоже так думаю… полностью!
Налили, выпили.
– А этот ментяра, – возобновил беседу первый, – Сука… Он вообще городит – мол, типа вероятно… понял?
– Да за кого они нас держат?!

Налили. Второй потянулся было чокнуться, но первый отрицательно покачал пальцем – поминки, не положено. Выпили, закусили, помолчали.
 
– Короче, надо брать с него…  щас конкретно посчитаю, на хер…
– Брать, а как же!.. Тока чтоб справедливо!

К полуночи усталая мать выгнала поборников справедливости, так и не определившихся с суммой, подлежащей вычету с олигарха за сына – убийцу, и наплакалась вдоволь. Ей никто не мешал – пьяный муж храпел, сын не успел приехать из армии, а соседи и родственники, уничтожив все съестное и горячительное, разбрелись. Доченьки нет, и никакими компенсациями ее не возвратить.

Вопрос о возмещении тем временем решался своим чередом. Храбрые во хмелю правдоискатели заявились во владения папаши погибшего вместе с Ларисой юнца. На их счастье, хозяин находился в воздухе где-то над Средиземным морем, и в тихом особняке горело лишь одно окошко цокольного этажа.

– Вы, это... – заявил более твердо стоящий на ногах, – Имейте тут в виду, на х...й! Мы этого, бл...дь, так не оставим, понял?.. Лимон!.. Не-е, два! Понял?

Вопрос, за неимением кого-либо более ответственного, обращался к охраннику, молча взиравшему на возникшую из темноты парочку. Второй ходатай для убедительности кивал, стараясь по мере сил уменьшить амплитуду собственных возвратно-поступательных движений. Он бы, наверное, тоже сказал, но мешала некстати напавшая икота.

– Не, – продолжил первый, – Ты понял?! Конкретно!
– Ик! – добавил второй, для устойчивости ухватившись за первого, – Мы... за Ларку... полностью!

Широкоплечий парень понаблюдал, послушал, нажал кнопку на своей рации, и к кованым воротам подошли еще двое – таких же крепких и молчаливых.
Основным инстинктом иногда считают генетическое стремление к продлению рода… распространенное заблуждение – инстинкт самосохранения гораздо сильнее! Стоило створке приоткрыться, и мигом протрезвевшие мстители, приняв высокий старт, взяли ноги в руки. Второй на бегу даже перестал раскачиваться. Инцидент казался исчерпанным, но лишь на первый взгляд.


Похороны Льва Евгеньевича Сибирякова – славного паренька, многостороннего юного дарования, ушедшего из жизни по трагической случайности, состоялись на два дня позже. Его останки захоронили на самом престижном кладбище города, в присутствии толпы родственников, друзей, подчиненных всесильного отца, приятелей, знакомых и прихлебателей всех возможных рангов и сословий. Всяк норовил приблизиться, выразить, принести, соболезновать, соприкоснуться… но по странной закономерности речи и жесты обращались лишь к нему, отцу, а молча стоявшая чуть в отдалении мать Левы не удостоилась внимания даже прессы и телевидения.

Ее как бы и не существовало вовсе, ибо с момента отторжения из ближнего круга бывшего мужа, ныне одного из хозяев мира, она попала в категорию «биологических матерей». Родила – и спасибо, ты более не нужна. Шла с тобой под венец или в ЗАГС, вынашивала, растила первые, самые трудные месяцы и годы, бегала по врачам, грудью кормила, за ручку водила? Чепуха. Алименты получила? Ну и заткнись.

Глава семейства вел себя достойно, сказал несколько приличествующих фраз, уронил скупую мужскую слезу. Немного всплакнула и жена скорбящего, яркая молодая женщина с безупречной фигурой, не слишком пытавшаяся скрыть красоту под прозрачной траурной вуалью.

Ее лицо ничего не выражало, тихого голоса не слышал никто, да она почти и не говорила. Ведь до поры никто не должен знать, чему обязан Евгений Фролович своей стоической выдержкой. Все дело в том, какие именно слова произнесла она на далеком острове, услышав страшную весть.

– Милый, ты хочешь лететь завтра?
– Конечно! Левка... мой сын... он погиб!
– Ты хочешь сказать, твой старший сын?
– Не понял… почему – старший? Он у меня один…
– Не понял… – почуяв единственный в жизни шанс, мудрая от природы женщина грустно улыбнулась и положила руку на свой живот, – У тебя… у нас будет ребенок. Сын. Если хочешь, назовем его Левушкой…


А назавтра после похорон наследника невообразимого капитала к скромному домику на окраине поселка подъехала машина, из нее вышли четверо. Двое прошли в дом, двое остались стоять у калитки, поглядывая по сторонам.

– Ты – Муравьев? – не здороваясь, спросил один из вошедших невзрачного мужчину в трусах и майке, сидящего у обшарпанного кухонного стола, – Лариска – твоя? Встань, слушай. Повторять не буду.
– Миша, кто это? – в кухню-прихожую заглянула встревоженная женщина, – Вы к кому?
– Ты тоже послушай. С вашей подачи к нам тут давеча приперлись два козла?
– Козла? С поддачи?.. – начала женщина, но отец перебил.
– Наша дочь разбилась из-за…
– Заглохни и слушай! Ваша малолетка сама к нему навязалась, у нас есть запись ее звонка, усвоил? Это она во всем виновата – пощекотала, в штаны полезла… менты подтвердят. Вздумаете вякать – взыщем с вас и за «Харлея», и за ущерб. Я внятно объяснил? Этой хибарой не отделаетесь, по гроб жизни будете расплачиваться! Всё. На, помяни.

На стол упало несколько купюр. Непрошеные гости вышли, не прощаясь и не оборачиваясь. На принесенные ими деньги родители через год поставили памятник на могиле дочери.


Найти иголку в стоге сена в принципе возможно, но лишь при одном условии – если она там есть. И деньги в сухой траве решают далеко не все. Щедрые посулы толстосума-отца повисли в воздухе, пощекотали ноздри и нервы нескольким частным сыщикам, да и остались посулами. Дело о мнимой линии нелегальной транснациональной миграции вкупе с наркотрафиком даже возбуждать не стали – неглупые люди из следственного управления взглянули на факты, подумали и списали гибель двух подростков на банальный несчастный случай.

А таинственный грузовик – был ли он вообще? Железо – да, вроде наличествует, ну а дальше? Почему он обязательно должен играть роль некоего «летучего голландца»? Кто-то когда-то скомбинировал-смахинировал, ехал за дровами, и тут – на тебе!.. получи, деревня, трактор, прямо в лоб. Тут любой замандражирует, рванет куда глаза глядят. Пальцы стер беглый шофер?.. ну так кино нынче все смотрят, дураков нет. Пустое. Отрывать силы и средства на поиск неизвестно чего, неизвестно где и неизвестно зачем – себе дороже. В архив.


У всякого уважающего себя отечественного богатея найдутся связи в криминальной среде, и вскоре после возвращения безутешного родителя в одном из фешенебельных заведений собралось несколько разных по возрасту, но примерно равных по авторитету мужчин. Посидели, поговорили, выпили-закусили и порешили: «Нет, братан, эта предъява – не к нам. Ни о каких тайных перевозках в тех краях мы слыхом не слыхивали, а рыть-копать – без толку.  Ты, в натуре, читать умеешь?.. Протокол – вот он, ментам в таких делах туфту гнать не резон... фура – на своей стороне, пацан на встречку вылетел – так он, что ли, один такой? Прости-прощай, зла не держи, помочь бы рады, да нечем».


август 2018 Саня

Проводив взглядом габаритные огни патрульного «Фольксвагена», добрый водитель задумчиво осмотрел покореженный бампер, выкурил сигарету, двумя движениями отломал оставшиеся целыми крепления, закинул побитую деталь в багажник и набрал номер.

– Сема? У тебя хороший ремонтник есть, чтобы прямо сейчас? Жду… Отлично... а где это? Класс. Звякни ему, я минут через полчаса подрулю, надо мне по-быстрому кое-что… под зад дали… так, херня.

Еще через два часа он возвращался домой, размышляя на вечную тему: почему самую обычную, повседневную работу наш человек ни за что не сделает нормально, сколько ни заплати, а нечто особенное, нестандартное – смастерит легко и непринужденно, и премиальные ему придется впихивать в карман чуть не силой? Странный народ – народные умельцы...

Взять, к примеру, деда: тот мог и избу срубить, и печь сложить, и коня подковать, и хлеб испечь, не говоря об элементарных навыках земледелия и прочих мелких житейских премудростях. А прореху на штанах зашить было выше его сил, мог неделями ходить, светя задницей. Весь послевоенный век прожил бобылем, хоть бабы, только кликни, выстроились бы в очередь.

Однолюб. Инку когда-то одобрил сразу, принял как родную внучку, даже не спрашивая, собираются ли едва оперившиеся дети любиться-женихаться. А когда Саня по дурости женился на «какой-то прошмандовке», как с ходу окрестил его первую нареченную старый отшельник, заявил: с этой – на порог не пущу! И ведь оказался прав. Мастер – он во всем мастер, в психологии в том числе, а штаны… ну, прожить можно и без штанов – вон, шотландцы ходят в юбках, и ничего.

Декабрь 2017 Дело мастера боится

Как сделать из говна конфетку, знает каждый ребенок. Ну, или почти каждый, посещавший советские детские дошкольные учреждения – там этому учили в старшей возрастной группе. Нет, учили, разумеется, не воспитатели, данное искусство передается и распространяется в детском коллективе как бы само собой.

Все очень просто: берется обыкновенная конфета – например, тайком от взрослых снимается с новогодней елки, похищается из вазы на праздничном столе и так далее. Обертка, или фантик, предельно осторожно разворачивается, чтоб не помялась, шоколадный или карамельный батончик мгновенно съедается, а в яркую бумажку заворачивается сюрприз.

Надо отметить, собственно ОНО в качестве наполнителя используется крайне редко – работать с ним трудно, аромат обладает демаскирующими свойствами… неудобно, в общем. Поэтому используется пластилин, глина, хлебный мякиш, даже камушки. Затем готовое изделие помещается на место оригинала, например, на ту же елку либо в вазу, коробку и тому подобное. Важен принцип: внутри красивой обертки оказывается совсем не то, чего ожидает следующий, так сказать, потребитель.

А взрослые – те занимаются подобным промыслом ежедневно и ежечасно практически во всех отраслях народного хозяйства. Разнообразие изделий не знает границ, мастеров великое множество, и плоды их творчества знакомы всем и каждому. Единственное отличие детских забав от взрослых проказ – в их относительной безобидности: подумаешь, достал в гостях конфетку из вазы, коробки и так далее, развернул, а там – пластилин, глина, камушек... даже ОНО.

Ну, хозяева слегка переменятся в лице, автора поставят в угол или отшлепают, и на этом все кончится. А вот если ты купил компьютер, сапоги, пылесос, не говоря о колбасных и винно-водочных изделиях, а тем более автомашине! И с виду изделие – просто конфетка, и цена – ой-ой-ой!.. а у сапог подошвы из картона, пылесос не сосет, компьютер не фурычит, и машина к концу второго километра пробега рассыпается на части, тут уж совсем другие впечатления. Не говоря о последствиях поедания фальшивой колбаски и питья эрзац-коньяка из метанола.

Особенно глубоко изучен в теории и разработан на практике вопрос изготовления «К» из «Г» многочисленным контингентом трудящихся автосервиса – слесарями, наладчиками, кузовщиками, двигателистами… имя им легион, и достижения, соответственно, неисчислимы. Удивить настоящего, опытного мастера предложением сделать с машиной нечто этакое супер-эксклюзивное практически невозможно. Тем не менее, услыхав, каких результатов ожидает от него заказчик, авто-дока Захарыч, по его собственной градации степеней удивления, чуток припух. Выше было только «пришизел» и, как максимум, «прих...ел».

Требовалось сделать в точности наоборот – начинку, и без того шоколадную, перевести в разряд трюфельной, а фантик напрочь изгадить. Мастер оглядел представленную для антитюнинга красавицу, не смог скрыть изумления и едва не выдал себя. Ибо истинному специалисту, каковым считался Ефим Захерыч, обязанный модернизацией отчества слесарям-зубоскалам из-за привычки нецензурно интересоваться подробностями всего подряд, лишние вопросы задавать не пристало.

– А за каким… – начал он, собираясь продолжить «хером тебе понадобилось уродовать такой аппарат?», но под хмурым взглядом заказчика осекся и поспешил исправиться, – Я имею в виду, за какое время надо сделать?

Клиент, прочтя невысказанный первый вопрос в скрытых круглыми линзами глазах умельца, скупо пояснил: мол, есть некий друг-приятель, у него крутая итальянская тачка, нос дерет выше крыши, хорошо бы ему этот самый нос маленечко утереть… вот типа старая калоша, а не догонишь!

Узнав далее: сроки не жмут, можно работать не спеша, вдумчиво и творчески, а оплата ожидается более чем щедрая, мастер счел нужным кое-что уточнить.

– Скорость будет, какая надо. Но имей в виду: массу никто не отменял. С места тебе гончака за хер не ухватить, хорошо бы иметь фору. Если удастся набрать хотя бы шестьдесят, а лучше восемьдесят, все козыри будут твои: понимаешь, турбина имеет инерцию, но уж когда разгонится – тарантас полетит, как пуля.
– Полетит? – усомнился клиент.
– Не буквально, ясен хер... Чтоб не отрывало, понадобится антикрыло, мы его смонтируем в крыше над задней сидушкой, будет по виду как люк, с электроподъемником. До сотни не включай, а при разгоне – раз, и пошло прижатие. Потолок понизится сантиметров на шесть, иначе никак.
– Неважно, мне там не сидеть.
– Дальше. Пороги чуток расширим, скосим кпереди, бампер клиновидный. И еще, – Захерыч открыл капот, приглашая заглянуть, – Появилась у меня мыслишка, раз уж калоша. Такого никто никогда не делал, а я попробую захерачить…

Заказчик глянул – мотор как мотор. Но творческий подход к делу понравился.

– Пояснишь мыслишку?
– Будет у тебя кнопочка вот тут, слева. Нажмешь – в коллектор пойдет эмульсия, обычная водичка с маслицем… понял?.. Копоти хватит на таксопарк.
– Смотри не переборщи, с копотью-то!
– Сам будешь регулировать: больше капнешь – больше чаду. Все просто. И мыть слишком не старайся, а то ржавчину ненароком ототрешь…

август 2018 Света и Саня

Как же не хочется вставать! Ведь совершенно определенно кто-то ошибся адресом – квартирой, этажом, подъездом, домом, улицей, городом… страной, в конце концов! Врачу – рановато, к маме заявиться в такую рань никто не должен в принципе, а к ней самой – и подавно. Тот, кто мог себе такое позволить, давным-давно не может – ни прийти, ни позвонить, ни чего-либо еще такого же материального. Максимум возможностей для него – явиться непрошено во сне, но и этой вольности за ним не наблюдается. А жаль… или уже не так жаль?

Между тем дверной звонок не унимался. Какого черта?!

– Мама! Мам, ты дома? – неужели уже ушла?.. – ну, ты даешь – одернула
себя Светка – будь она дома, давно бы открыла, – Иду уже, иду... чтоб тебя, не знаю кого!

Накинув халат, она пошла к двери, и проходя мимо зеркала, не поверила глазам. Вот это да! Всю левую половину лица украшал великолепный, празднично-яркий свекольный с фиолетовым оттенком синячище. Удивительным образом при таком декоре глаз не лишился способности видеть. Открывать страшно, не за себя, а за человека за дверью – сама, увидав такое, описалась бы со страху. Глянуть в глазок, что ли? А, ну его, лень… открыла не глядя. Оба-на!

– Ух ты!.. Вот это да-а… – стоящий на пороге Лобов, судя по реакции, был не напуган, а восхищен внешностью вчерашней попутчицы, – Лед прикладывали? То есть я хотел сказать, здравствуйте!
– Нравится? – злобно осведомилась жертва тормозов, – До свиданья!

И с силой захлопнула дверь.

– А-а-а! – гость, оказывается, успел сунуть в щель ногу, – Блин, ни фига ж себе!!
– Сами виноваты! – мстительно рявкнула хозяйка, – Предупреждать надо!
– Ага, предупреди – вообще кочергой получишь. Вы всех так встречаете?
– Кого – всех? К нам никто, считай, и не ходит, особенно в такую рань. И кочерги у нас нет, а жаль – с удовольствием воспользовалась бы советом!
– А зачем тогда открываете, если не ходит никто?
– Мама мне врача вызвала, жду. Думала, часам к одиннадцати, не раньше, а тут звонят…  я и решила – уже пришли меня спасать.  А как вы в подъезд попали? У нас же домофон?.. А-а, так вы квартирный воришка? Подбираете код, звоните одиноким старушкам, втираетесь в доверие…
– Ну можно мне войти? – взмолился ушибленный, – Мне тоже доктор нужен! Или хотя бы лед… Подержу полчасика, и пройдет, я знаю.
– А вот фигушки вам! Полчасика ему и доктора… – она со вздохом посторонилась, – Доктора – не дам, а лед, так и быть, найдется. Проходите.

– Это меня ваша мама впустила, в подъезд, – пояснил «воришка», пристраивая на опухших пальцах замороженную курицу, – Я стоял, собирался звонить, а она вышла и спрашивает: вы к нам? Я говорю: к вам. Она говорит: надо же, как быстро, я только десять минут назад позвонила! Проходите, доктор, четвертый этаж, налево. Я и пошел. А вы мне по ноге…
– А откуда вы знаете мою маму? Подозрительно… Вы же у нас раньше как будто не бывали?
– Не бывал. А вы станьте с ней рядом возле зеркала – сразу все поймете. Вообще-то меня доктором никогда не называли… неужели похож?
– Тут все дело в специальности. Мы же вызвали травматолога... костолома, по-простому. Вот на него – похожи.
– Спасибо. Дать вам курицу?
– Не надо, я сырого не ем. А адрес?
– Нет, я имею в виду – для холода. Что – адрес?
– Адрес мой вы откуда?.. А, поняла. Студия?
– Студия-студия, именно она. Вас там хвалят на все лады. Но адрес не дали. А вот желтые страницы помогли, потом поработала моя охрана, у них контакты в полиции. От нас, бизнесменов, не спрячетесь! Так будете охлаждать вашу фару? Пока птица не согрелась? А то как бы хуже не было…
– Нет, мне как раз чем хуже, тем лучше – доктора напугать. Кофе сварить? Борису нравилось, как я делаю – говорил, не хуже машины.
– Нет, спасибо. Я предпочитаю на работе, из настоящей машины. Да и Ирка моя варит отлично.

Ему почему-то захотелось хоть чем-то задеть эту красивую, спокойную женщину, которую не портил даже огромный синяк. И еще мелькнула мысль: если баба в твоем присутствии вспомнила другого – вали, чувак, тебе не светит…

– Так вы уже уходите?

Определенно, она читает его мысли. Да, оставаться сейчас глупо, и вообще – с чего он решил, будто кто-то здесь нуждается в его помощи? Просто никак не забываются сказанные ею вчера полицейскому два слова «мой Саша»?

– Да, пойду. Дела, знаете ли…
– А как же ваш трактор? Сам уже не пашет?
– Горючее на исходе, пора заправить… Ведомости на зарплату подписать, проще говоря. Ну, и так, по мелочи…
– А мне вчера показалось, вы хотели меня о чем-то спросить?
– Вчера – хотел, до этого вот, – гость глазами указал на синяк.
– Сегодня передумали? Дали девушке по мордасам и потеряли интерес?
– А может, это вы хотели?
– По мордасам? – ухмыльнулась побитая, – Или думаете, мне мало?
– По-моему, достаточно... Нет, спросить.
– Тогда давайте спрашивать. Чур, сначала вы?
– Хорошо, я первый. Скажите, кого убили тогда, два года назад? Я имею в виду, что вам рассказал Блесна? И водички можно?
–  Можно. А вам он не рассказывал?
– О чем? Или о ком?
– О парашютисте?
– Каком парашютисте? О моем Димоне, что ли?!
– Ну, если Колька отрезал парашют у этого вашего, как вы его называете, Димона, то о нем.
– Странно... Ваш Борис, он тоже спрашивал о нем. Хотел узнать его школьную кличку, что-то там о мушкетерах. А разве он не сам?
– Что – не сам?
– Ну, менты… полиция тогда решила – он сам отрезал парашют, следовательно это было как бы самоубийство.
– Ага, сам. А клеем его намазал – тоже сам? Чтобы он слипся и не раскрылся?
– Даже так? Клеем? Ни хрена себе! Простите…
– Именно так. А Колька тот смертоубийственный купол срезал и палаточку себе сшил… вернее, это наша Клава сшила, она же портниха знатная – видали, какие тенты выделывает? Любо-дорого посмотреть!
– Так, получается, это они у меня… у Сашки Белого в баньке тогда ее и шили?  Вот блин!
– Горячий блинчик вышел, правда? Борька об него обжегся, насмерть...
– А я подумал… нет, это глупость...
– Какая глупость?
– Понимаете, тогда…  Он, жених ваш, здорово настырный был. А у меня батя от него умер…
– Ваш отец? – у Светки заболел широко раскрывшийся от удивления глаз: ни хрена… то бишь ничего себе совпадения! – Родной?
– Нет, не родной. И не мой.  Батя – так я звал старого хозяина, в смысле, старшего Тришина. А он… ну, Димкин отец, он болел сильно. Сердце, два инфаркта, давление там, прочие такие дела. И когда ваш Позоров позвонил пару раз, он перенервничал, с ним третий инфаркт, и крышка.
– Да, так бывает – от волнения. У сердечников, я имею в виду.
– Бывает, бывает, – вспомнив инфарктную историю, Саня непроизвольно сжал кулаки, – Я тогда его на куски порвать хотел!
– Но не порвали, надеюсь?
– Нет, конечно. Но когда понял – это он позвонил деду… ну, бате, а он умер…  я взял трубу и сказал… Типа, чтоб тебе… короче, проклял.

Светлана рассмеялась. Да-а, мыльная опера…
– И вы думаете, это могло как-то повлиять?..
– Да ничего я не думаю!
– Ну, слава богу! А то я уж решила – вы прямо Вольф Мессинг какой-то! Насылаете порчу, убиваете на расстоянии...
– Никого я не убиваю. Кстати, вода у вас, надеюсь, не того?.. Вкус какой-то…  А как он…  ну, что с ним случилось? С Борисом?
– Никто не знает. То есть вода как вода, кипяченая только – у мамы пунктик на это счет. А там…  Официально – смерть от острой сердечной недостаточности.
– Инфаркт?
– Примерно.
– И сразу насмерть?! А «Скорую» вызывали?
– Это случилось в самолете, по дороге из Америки. Там «Скорую» не вызовешь.
– Трудно поверить – инфаркт  у такого молодого!
– Отчего же? Все поверили. Кроме меня. А теперь я получила доказательство.
– Из-за Димыча? Этого парашюта?
– Не только. Ну, идите уже на ваш трактор, а то скоро настоящий доктор придет, а у меня тут уже один сидит.
– А если мне тоже помощь требуется? Неотложная?
– Перебьетесь. Идите, идите.
– А можно, я еще к вам зайду? Ну, помочь чего-нибудь... в магазин сходить...
– Ага. Посуду помыть, уборку в квартире… Тимур и его команда?
– Извините, я в самом деле хотел как лучше. Но, раз не надо...
– Лучше я сама к вам зайду, позже, когда глаз откроется. Если уж хотите помочь – есть одно дело, только не магазин и не посуда.

В ходе общения с гостем подумалось: его присутствие очень не повредит в разговоре с одним изворотливым армянским парнем. Медвежья услуга. Одно дело вешать лапшу на уши слабой девушке, и совсем другое – здоровенному амбалу, умело направляемому этой самой девушкой. Поговорим, Гоша?


Выйдя от Светланы, Лобов передумал ехать на «склад». Справятся без него, дядя Сэм все вопросы решает на раз, да и вообще трактор – он и есть трактор, пусть себе пашет, иногда лишние руления только мешают. Он приехал на дачу, обошел участок, равнодушно приметил появившиеся там-сям свежие кротовые кучки: роют, гаденыши... ну и пусть себе роют, раз уж Матроскин отбыл на пээмже в другие поля-луга.

В ставший без хозяйки неприветливым дом идти не хотелось, и он сел на заросший травой шезлонг посреди давно не стриженных розовых кустов, сняв двух вольготно устроившихся улиток. Некому стало бороться и с ними. Продам, продам обязательно, все равно после всего этого жить здесь не смогу. Мысли побрели от прошлого к настоящему и обратно.

Он никак не ожидал обнаружить в этой журналистке-теледикторше женщину, способную в аварийной ситуации на дороге повести себя так – смело, уверенно, нестандартно. С говорливым гаевым вон как ловко разобралась. Да и красивая, чего уж там... чем-то напомнила Инку, его чудную, ни с кем не сравнимую Инку. Тогда, накануне его единственного в жизни дурацкого загула жена осталась на даче одна; ничего необычного в этом не было, он среди недели, как правило, ночевал в городской квартире. Опасаться нечего – дом крепкий, округа тихая, в баньке надежный сторож…


17 августа 2017 Инке

Ее разбудил странный звук, казавшийся здесь и сейчас совершенно неуместным – где-то поблизости плакал ребенок, вернее даже не плакал, а кричал – жалобно, горько. Она прислушалась: нет, ничего… видимо, приснилось. Но, стоило устроиться поудобнее, чтобы вновь погрузиться в сон, как снова раздалось тоненькое «а-а-я-у-а».

Инке сделалось неуютно, холодно и страшно. В большом, надежном загородном доме подобным звукам взяться было совершенно неоткуда – детей, тем более таких маленьких, способных посреди ночи выдать пронзительный каприз, ни у кого из соседей не было. Да и неблизко до соседских жилищ, заплачь там младенец – ей ни за что не услыхать.

Между тем то ли плач, то ли визг повторился, теперь тише, будто отдаленней, и доносился он явно из окна, с учетом августовской погоды открытого во всю ширину и затянутого лишь москитной сеткой. Без нее спать не давали бы комары, а использовать химические средства не хотелось, лишняя аллергия ей ни к чему.

Она встала, набросила легкий халатик и подошла к окну. В свежем ночном воздухе почудился запах дыма. Нет, наверно это от прогоревших дров в камине, разожженном на ночь не ради тепла, а по привычке и со скуки. Инкери прислушалась, ожидая, не заплачет ли еще капризное дитя. И вновь, как накануне вечером, почувствовала боль не боль, скорее какое-то тянущее чувство в низу живота. Вот черт, только этого не хватало. Надо принять «Но-шпу» и опять лечь.

Врач ясно сказал: дня три-четыре возможны небольшие спазмы, тогда поможет таблетка, но при болевых ощущениях – не тянуть, сразу к ним, на сохранение. Риск недопустим. Да, разумеется, она и не думала полагаться на случай, слишком дорого обходится долгожданная беременность.

Только позавчера ее отпустили из клиники, где «убрали лишнее». Как объяснили, из прижившихся четырех зародышей следовало оставить два наиболее развитых, так они и сделали. Наркоз давали легкий, подстраховались местными уколами, а само суперсовременное микрохирургическое вмешательство произвели через прокол живота.

 И строго-настрого наказали: никаких нагрузок, волнений-переживаний. Бег, прыжки, скакалка, хула-хуп – исключены. Велосипед – аналогично. Допустима легкая гимнастика, плавание. Умеренное полноценное сбалансированное питание. От кофе лучше отказаться. Курить? Вы с ума сошли! Ну, разве одну-две легкие сигареты в день, раз уж это давняя привычка. Полный внезапный отказ – тоже стресс. Вот так, милая.

Напросившийся поприсутствовать при беседе муж воспринял все сказанное едва ли не серьезнее ее самой. Впрочем, он с самого начала отнесся к беременности жены с полной ответственностью. Узнав: наконец состоялось, подступил к врачу, не давая Инке вставить ни слова.

– Значит, о мотоцикле надо забыть, да? А на машине ей можно ездить? В смысле, за рулем? – заранее зная ответ, он хотел лишнего подтверждения, лично для нее, – Я имею в виду, на спортивной?
– Помилуйте, уважаемый! Какой руль? Какой спорт? Вы жене на такси пожалеете сотню-другую в неделю?
– Я-то не пожалею. А ей, доктор, повторите еще раз, чтоб запомнила. А то наша спортсменка так и норовит порулить... Чтоб ни-ни! Ясно?

Последняя фраза адресовалась уже ей. Ни-ни, говоришь? Хорошо, потерпим…  а уж потом я, дорогой, отыграюсь по полной. Она любила быструю, маневренную езду и не смогла толком привыкнуть к новому джипу, пусть не очень большому, элегантному, белому, но высокому и для нее неуютному. Так и стояла дорогущая игрушка в гараже невостребованной.

Сейчас, разбуженная посреди ночи, Инке по привычке потянулась за сигаретой, но, подумав, отказалась от намерения успокоить и побаловать себя слабеньким дымком. Нет, лучше пройтись, подышать. Неприятное тянущее ощущение не проходило, таблетка пока не подействовала. Надо подождать. Она спустилась на первый этаж, посетила туалет, заодно убедилась: никаких выделений нет, это хорошо. Но к врачам надо сходить. Завтра же, не откладывая в долгий ящик.
 
Жаль, Саня сегодня остался ночевать в городе – у него на «складе» корпоратив, гуляночка… телефон снова выдал механический отказ: «Абонент временно недоступен». Выключил, не иначе. Ну и правильно – не хватало посреди веселья выслушивать всякие бредни, да и не в ее обычае звонить, дергать по мелочам… С чего бы? Проверять, чем и с кем он там занимается? Глупее не придумаешь. О ревности у них с мужем за все совместно прожитые годы и мыслей никогда не возникало, как и поводов к ней – ни с его, ни с ее стороны.

Открыла тяжелую стальную дверь, вышла во двор. И уже явственно почувствовала запах дыма. А еще – в ночной тишине послышалось негромкое потрескивание. Где-то что-то горит... И совсем недалеко! Инке обошла дом и взглянула в сторону старинной баньки. Над ее трубой поднимался столб блекло-серого на фоне черного беззвездного неба дыма с проблесками искр. Показалось или у стены мелькнула тень?

Неужели Сашка Белый надумал ночью топить печь? И тут до нее дошло: ни о какой топке речи быть не может – он как раз накануне затеял ремонт, выгреб из банной печки древние булыжники и прогоревший бак, наносил с речного берега глины.

Планировал переделать печурку-каменку в простую дровяную плиту, пригодную для варки-жарки, да и более экономную. Теперь от громоздкого дедовского сооружения оставалось две трети кладки с широкой трубой, из которой и пер дым с огнем, как на пожаре. Мамочки, да ведь это пожар и есть!

Она, забыв о спазмах в животе, бросилась за угол избушки, к двери, а на крылечке едва не упала, наступив на непонятно откуда взявшуюся под ногами пластиковую бутылку. Машинально подняла ее, отбросила к забору, схватилась за кованую ручку, собираясь открыть, и вскрикнула от боли.

Железо оказалось обжигающе горячим. А дверь не открывалась. Она была не просто заперта – петля надета на скобу, вместо дужки замка торчал деревянный колышек. Выдернуть с первой попытки не смогла – тот держался крепко. Чтобы вытащить, пришлось его сначала расшатать, царапая пальцы и рискуя сломать ногти. А когда Инке справилась с упрямой деревяшкой, сунула ее в карман и, обернув ручку полой халата, распахнула дверь, из предбанника ей в лицо ударил огненный вихрь.

Загорелись волосы, она отшатнулась, замахала руками, сбивая пламя, наугад ступила назад, споткнулась. Резь в низу живота стала нестерпимой, и женщина в ужасе почувствовала, как по ногам что-то потекло.

– О господи, нет! Только не это!

В глазах вспыхнула молния, и все померкло.


август 2017 Инке

Когда полицейские, мужчина в штатском и женщина в форме с погонами капитана, вышли из палаты, она перестала сдерживаться и зарыдала, рискуя захлебнуться слезами. Кнопку вызова медсестры не нажимала, та примчалась сама – велела успокоиться, померила давление и опять убежала, как оказалось, за врачом.

– Лобова... Ирнике Леоновна, успокойтесь. Вам надо поправляться, – мужеподобная заведующая осложненной гинекологией не любила сюсюкать и прикидываться добренькой, – Слезами горю не поможешь, прошедшего не воротишь, а сделанного не отменишь. Сейчас Танечка вас уколет, поспите, а потом поговорим.
– Вера Петровна, не надо меня колоть! Я никого не убивала! И зовут меня Инкери Лоновна! Слышите? Ин-ке-ри!
– Разумеется, не убивала. Кто сказал – убивала? Ну, подожгла. Не ожидала, так получилось. Полиция разберется.

О женщинах, ставших «женскими» врачами, особенно хирургического профиля, иногда говорят: режет правду-матку, как матку в операционной. У них за годы, проведенные среди боли и крови, атрофируется присущее коллегам-мужчинам чувство сострадания. Те попавших к ним в руки бедняжек жалеют, как своих жен, сестер и матерей, никогда не обижают и прощают обостренные болью женские слабости.

– Честное слово, чем хотите поклянусь! Это они… это полиция Вам сказала, будто я подожгла?
– Как раз полиция лично мне ничего не говорила. Весь город знает, в газете писали, и по телевизору. У Вас, милочка, наверное, из-за токсикоза случилось некое помрачение, наподобие лунатического. Это бывает.

Врачиха подождала, пока запыхавшаяся Танюша сделает укол, поправила Инке подушку и окончательно успокоила:
– Нас консультирует отличный психиатр, профессор Кашников. Мой однокурсник. Я уже договорилась, он посмотрит, поставит диагноз, назначит лечение. Сейчас, когда причины токсикоза уже нет, все пройдет, поправитесь, и обвинение снимут. Невменяемых у нас не судят. Спите, спите. Перевязку сделаем позже.