Ветер с Балкан

ВЕТЕР С БАЛКАН
Всем, кому небезразличны славянские Балканы,посвящается
25.08.2017 - 26.08.2018
Москва

Вместо предисловия

«Пройдёшь ты дорогами дальними,
Увидишь другие края»
(Из сербской народной песни)

Дорогой читатель!

Эта книга – не просто сборник рассказов.

Собирая в единое целое свои воспоминания о путешествиях по Балканам, я ставил перед собой задачу максимально многогранно рассказать об этих краях. Убеждён, что это невозможно сделать без погружения читателя в культуру народов этих стран, в их быт и менталитет. Показать не «обложку» страны или края в целом, не сугубо внешние атрибуты, а «изнанку», душу – вот то, ради чего, собственно, и было принято решение не просто записать рассказы и сохранить себе на память, а выпустить эту книгу в свет.

***
Не секрет, к сожалению, что у большинства россиян этот край до сих пор ассоциируется лишь с тремя базовыми понятиями: Югославия, война, море в Черногории или Хорватии. Причём сила стереотипов такова, что меня по возвращении из путешествий не раз и не два спрашивали на полном серьёзе: а как там, не опасно ходить по улицам? Не маршируют ли там военные с автоматами, готовые немедленно открыть огонь по первому подозрительному лицу? Правда ли, что там везде разруха, руины и повсеместная нищета?

Отказаться от привычных представлений непросто. И когда я своими рассказами разрушаю различные стереотипы о Балканах, люди искренне удивляются. И даже не представляют, насколько большим было бы их удивление, увидь они всё это своими глазами…

Мы живем в удивительное и интересное время. Целая группа стран неожиданно обрела независимость (а, например, словенцы – народ с более чем тысячелетней историей – по сути, впервые получили своё государство лишь в 1991 году). И сейчас все они пытаются построить заново то, что было разрушено в ходе обретения этой самой независимости. Шесть новых республик (и частично признанная седьмая), некогда составлявших единую страну, заново строят своё будущее. У кого-то это получается лучше, у кого-то хуже, но наблюдать за этим процессом – чертовски любопытно. Не менее любопытно наблюдать за постоянно усиливающимся диссонансом: в то время, как политики в каждой из этих стран стремятся максимально подчеркнуть суверенность, самостоятельность, продемонстрировать всем, что, дескать, мы – это не они! – в это же время менталитет соседних народов, язык и восприятие жизни остаются такими же близкими, какими были и много веков назад. В этой победе истинного над наносным, внешним – вся суть славянских Балкан. Прекрасно отразила эту черту менталитета знаменитая сербская поэтесса Десанка Максимович в своём стихотворении «Балканец»:

«…У вас целые своды
Правил и наставлений о свободе,
Что желает, то и болтает
Всякий и обо всём;
А мы по неписаным законам,
Подражая в порядках природе,
Живем свободные,
Схожие с ветром, водой и огнём…»

Страны славянских Балкан – особые. В них вы не найдёте западного лоска. Есть отдельные города и края, могущие казаться зажиточными по сравнению со своими соседями. Есть множество величественных памятников культуры и исторических мест. Но, как метко выразилась все та же Десанка Максимович, славянские Балканы – «крестьянская страна». В этом вся суть края, в этом же – секрет многовековых традиций, живущих до сих пор. Добавьте сюда удивительные природные богатства и огромное историко-культурное наследие – и вы поймёте, что этот край обладает мощнейшей магией притяжения для всякого, кто захочет его познать.

… Ощутить эту магию со стороны непросто. Именно поэтому я в книге использую отрывки из стихов, поэм и прочих стихотворных произведений южнославянских поэтов и писателей. Не секрет, что поэзия в тех краях исстари была не просто увлечением, а важнейшим средством передачи информации от предков к потомкам. Чего стоит один лишь цикл косовского эпоса! Песни, которые пели гусляры в XIV-XV веках, именно в устном виде передавались от дедов к внукам. Менялись эпохи, границы, понемногу менялся и сам язык  – но сохранялись песни. Это воистину уникальное явление – мы можем почитать и послушать песни, возраст которых составляет несколько столетий! Уникальность состоит в том, что на протяжении веков многие песни не переписывались, а именно «перепевались». Это касается, например, и средневековых боснийских гуслярских баллад, и многих других памятников песенного искусства. Цитируя их, я пытался, насколько возможно, передать дух народа, дух страны, показать читателю не внешнюю обложку – а погрузить его в этот мир. Насколько это удалось – судите сами.

Часть 1. На улицах Сингидунума

"Тот, кто встречал утро в Белграде,может считать, что достаточно познал в своей жизни" (Душко Радович, сербский поэт, писатель, публицист)

… Белград, июль 2012 года. Такси останавливается около гостиницы «Славия». Я выхожу и осматриваюсь. Справа – вход в гостиницу, за моей спиной – круговое дорожное движение, вперёд уходит усаженная мощными тополями тенистая улица. Ни ветерка, жара за 30. Я захожу в прохладный холл, иду на ресепшен и впервые в жизни произношу «Добар дан»…

Немало воды утекло с тех пор. Но тот эпизод, ту сценку я помню отлично. Сотрудница спросила меня, как мне удобнее общаться, на английском или на сербском? Набравшись наглости, я ответил – «српски». «О! Наш jе човек!» - воскликнула с улыбкой собеседница.

Чтобы читателю проще было понять, куда же меня занесло, нужно, конечно, хотя бы вкратце объяснить, что это за город такой Белград и чем он интересен. Можно, конечно, перечислить набор фактов, которые любой желающий сам найдёт в интернете – что Белград один из древнейших городов Европы, что на протяжении многих столетий он был столицей Сербского королевства, потом Королевства сербов, хорватов и словенцев, еще позже – социалистической Югославии; что это город-«миллионник» - и многое, многое другое. Но, на мой взгляд, куда лучше будет привести здесь стихотворение моего хорошего знакомого, талантливого поэта Богдана Филатова.

«БЕЛГРАД
Там, где Сава с Дунаем
сливается,
Стольный город гостям
добрым рад.
Стольный город Белград
называется,
Удивительный древний
Белград!

О, Белград! А по-сербски
- БеОград.
Глубоко ты мне в душу
запал!
Есть и скромность в
тебе, есть и гордость,
Есть и то, что не ведал,
не знал.

Был ты городом
кельтов-скордисков,
А потом - римской
крепостью был.
Стал не сразу
прекрасной столицей,
Сингидунум  названье
носил.

Готам, гуннам, гепидам и
франкам
Удавалось тебя
разорять.
Разрушаемый
неоднократно,
Из руин возрождался
опять.

И сарматы здесь хищно
резвились,
И аварские орды
прошли,
Но они своего не
добились,
Хоть дотла всё нещадно
сожгли.

За славянами - времени
правда!
Правда совести в долгих
годах.
И с девятого века
Белградом
Неизменно зовёшься
всегда.

О, Белград! А по-сербски
- БеОград.
Глубоко ты мне в душу
запал!
Есть и гордость в тебе,
есть и скромность,
Есть и то, что не зная,
узнал.

И болгарским ты был, и
венгерским,
Византия владела
тобой,
Но остался воистину
сербским,
Белым градом над
синей водой!

Даже алчным
захватчикам-туркам
Восвояси убраться
пришлось!
Тьма неволи рассеялась
утром,
Где погибла турецкая
злость!

Ты - свидетель
страданий и славы,
Испытаний, побед,
скорбных слёз...
Купол храма святителя
Саввы
Ясной ночью касается
звёзд...

Изумляться тебе не
устану!
Изумившись, сильней
изумлюсь!
Прогуляюсь по
Калемегдану,
Там, где ПОбедник,
остановлюсь.

Мне и кОшава  здесь -
тёплый ветер!
Не замёрзну в
славянском тепле!
Тот, кто видел Белград
на рассвете,
Тот не зря прожил
жизнь на земле!

О, Белград! А по-сербски
- БеОград.
Глубоко ты мне в душу
запал!
Есть и скромность в
тебе, есть и гордость,
Есть и то, что ещё не
узнал...»

Заселившись в номер, я вышел на улицу – надо же осваивать город. Приехав на неделю, я чётко решил для себя, что всю её посвящу исключительно Белграду. Да, многие, прочитав это, мысленно покрутят пальцами у виска – но я твёрдо знал, что в эту страну я еще вернусь не раз. Будет время посмотреть и другие города, и не только города – а пока нужно изучить столицу. В первый день я исследовал окрестности гостиницы, а также прогулялся по улице короля Милана. И улица, и гостиница, и весь район являются культурно-историческим центром Белграда, где можно увидеть массу интересного.

Вернувшись в гостиницу под вечер, ощущаю потребность поделиться впечатлениями с друзьями, оставшимися в России. Одна беда: у меня старый кнопочный телефон, естественно, без интернета. Подхожу на ресепшен, дабы спросить, как можно решить вопрос. И вижу, что я не первый задался этой целью: передо мной уже стоит какой-то парень, который спрашивает сотрудника отеля по-английски – где, мол, тут можно посидеть в интернете? Сотрудник на отличном английском ответил – вон там вон компьютерная комната, за деньги можно посидеть в Сети. Парень ушёл, настала моя очередь. Спрашиваю то же, но на сербском. И вижу, как выражение лица у сотрудника теряет налёт официоза прямо на глазах.

- Пойдём, - говорит он и ведет меня по коридорчику в небольшую уютную комнатку, где за небольшим столом стоит древний на вид компьютер, что-то вроде второго «Пентиума».

- Вот мой рабочий компьютер, - демонстрирует он свою «машину», - можешь после 18.00 приходить сюда свободно и сидеть сколько хочешь, пароля нет.
Нужно ли уточнять, что я с радостью воспользовался его предложением?
Это был первый случай, когда жизнь показала мне: попытка (хотя бы попытка!) говорить на местном языке – ключ, открывающий многие двери, запертые для прочих или отпираемые за деньги. Забегая вперед, отмечу: все мои последующие поездки только подтверждали это правило.

На следующий день я уже с утра вышел на улицу. Вообще, летом гулять по городу лучше именно в утренние и вечерние часы – когда нет жары.

Улица князя Милоша, с которой я начал исследовать город, вывела меня к зданию Генерального штаба. На человека нового и неподготовленного (каким я на тот момент и являлся) это здание производит достаточно сильное впечатление. Натовские бомбардировки 1999 года не смогли полностью его уничтожить, но изуродовали некогда красивое здание капитально. Видя это впервые, возникает ощущение, словно проходишь мимо раненого человека – и ничем не можешь ему помочь.

Тут стоит напомнить, что Белград был одной из основных целей для вооруженных сил НАТО во время военного вмешательства альянса в косовский конфликт. В 1998 году косовские албанцы, стремившиеся сделать Косово независимой республикой, открыто повели боевые действия против сербского населения края. В марте 1999 года Североатлантический альянс начал военную операцию «Союзная сила», целью которой было фактическое отделение Косово от Сербии и демонстрация силы перед официальным Белградом. Бомбардировкам подверглось множество сербских городов, причем удары наносились как по военным, так и по сугубо гражданским объектам. На Белград пришлось 212 воздушных атак, в результате которых было разрушено (частично или полностью) множество зданий, в том числе – Генеральный штаб.

Гуляя по историческому центру города, я не мог не обратить внимание на то, что очень многие здания по своему архитектурному стилю напоминают наши старинные московские постройки. Объясняется это просто. Как известно, в годы гражданской войны в России значительное количество «белого» населения – дворянские семьи, интеллигенция, семьи потомственных военных и многие другие - эмигрировало в Европу. Немало их осело и в дружелюбной столице тогдашнего Королевства Югославии. Многие из них представляли собой культурную и интеллектуальную элиту общества. Неудивительно, что город воспользовался привнесённым культурным наследием – в частности, очень многие здания были построены по проектам русских архитекторов-иммигрантов.

Вообще, Белград очень тесно связан с Россией – и не только в архитектурном плане. Культурное влияние белоэмигрантов на город оказалось настолько существенно, что даже десятилетия социалистического строя, включавшие в себя и резкие охлаждения отношений между странами, не смогли на него повлиять. Белград – лидер среди всех городов экс-Югославии по количеству и регулярности авиарейсов как из Москвы, так и из других городов России. Русский язык тут перестаёт быть уделом только пожилых, учивших его еще в школе – его популярность в молодёжной среде хоть и невелика, но стабильна. А ещё тут есть Русский дом – центр русского языка, науки и культуры. Он оборудован, в частности, кинозалом и богатейшей русской библиотекой. Тут регулярно проходят различные мероприятия, связанные с популяризацией русской культуры в Сербии – курсы русского языка, презентации, встречи, выставки и многое другое.

Многие здания в центре выглядят красиво и монументально.

Честно говоря, к моменту моей первой поездки в Белград я уже немало узнал о стране. Но все то, что можно было вычитать в книгах или газетах, выслушать в видеоклипах, является даже не тенью реального восприятия страны – скорее, тенью тени. Никогда не забуду чувства некоего сюрреализма, возникающего в первый день твоего приезда в страну, когда ты смотришь на гордо развевающийся на горячем летнем ветру сербский триколор.

…Утреннее тепло сменилось полноценной дневной жарой. Я продолжал изучать город, который понемногу становился все более людным и суетливым. Интересно было исследовать не только крупные улицы и площади – маленькие улочки и переулки, причудливо сплетающие свою вязь возле зданий и парков, зачастую представляли не меньший интерес. Понемногу у меня начало складываться впечатление о белградском центре. С одной стороны - это царство обменников. Их тут столько, что кажется, будто здесь живут одни лишь туристы-богатеи, которым нужно как можно больше мест, где они могли бы обменять свои пачки евро на местные скромные динары . Кстати, где-то мне довелось прочитать, что как минимум один обменник в Белграде меняет рубли – но даже если это и так, никому не советую на это рассчитывать. Рубль как валюту в Сербии никто по большому счету не знает, а то, что там непопулярно – или не работает вообще, или работает, но не так и не тогда, когда это нужно вам.
С другой стороны – это множество посольств. Только за первые пару часов неспешной прогулки мне на глаза попались посольства Швейцарии, Болгарии, Турции и Бразилии. Разумеется, позже я (уже целенаправленно) нашел и посольство нашей страны.
Кроме того, белградский центр – еще и огромное количество точек общественного питания, рассчитанных на самую разную толщину кошелька. Например, тут отличные пекарни. В них продаётся не только свежевыпеченный хлеб, но и знаменитый бурек – по сути, большой пирог с начинкой. Начинка может быть любой – мясо, рыба, яблоко… Когда я жил в «Славии», нередко покупал бурек с мясом в пекарне «Золотой колос» в паре минут ходьбы от гостиницы.

Вообще, что касается сербской кухни, заслуживает не то что отдельной главы – отдельной книги. По сути, это целая культура, существенно отличающаяся от того, к чему привыкли мы в России. Один из её отличительных признаков – это, скажем так, национальный фаст-фуд. У нас при слове «фаст-фуд» в голове всплывает Макдональдс, или KFC, или что-то ещё, столь же бесконечно далёкое от нашей родной еды. Разумеется, все это есть и в Сербии, но, помимо «зарубежного», там популярен и «свой», национальный фаст-фуд. Например, плескавица – национальное блюдо, представляющее собой плоскую котлету. Её подают в ресторанах и кафе – но также плескавицу можно взять в любом уличном ларьке «на вынос». В первом случае это просто котлета, во втором – её обычно заворачивают в некое подобие лаваша и добавляют какой-нибудь соус или сметану. Часто «уличная» плескавица бывает «мала» и «велика» - то есть маленькая и большая, соответственно отличаются они и ценой. А вот вкус у них одинаково отменный!

Второй отличительный признак сербской (и не только) кухни – это порции. Они воистину гигантские! Например, в том же отеле «Славия» стандартный обед – огромная тарелка супа, не менее огромная тарелка с гарниром и мясом, а также пиала с салатом. Такие же огромные порции подают в любом кафе или ресторане, и к этому надо привыкать. Мне удалось – я просто не ужинал…

Наконец, третий признак – умение из простых продуктов готовить вкуснейшие блюда. По сути, во всех странах бывшей Югославии еда – «крестьянская», простая и сытная, при этом всегда необычайно вкусная. Тут играет роль дань традициям и истории: на протяжении веков местные народы занимались в первую очередь скотоводством. Мясо, молоко, сыр – вот то, чем исстари жил балканский крестьянин. А с учётом того, что в этих плодородных краях растёт огромное количество фруктов – земледелие ушло на второй план. Именно поэтому тут не в чести такие «земляные» продукты, как, например, картофель.

Что же касается напитков – в Сербии, как и везде на Балканах, настоящий культ кофе. Считается, что моду на ароматный напиток принесли сюда турки-османы. Традиция укоренилась и расширилась, причём, несмотря на появление огромного количества «современных» типов кофе – вроде эспрессо, американо, латте и так далее – обыкновенный домашний кофе и не думает терять в популярности и народной любви. «Домаћа кафа», как его тут называют (в сербском языке слово «кофе» - женского рода), подаётся в любой кофейне. Что любопытно, в одном из кафе мне подали кофе с сервировкой по-восточному, более типичной для Боснии – на подносе с рахат-лукумом.

В то же время столь популярный в России чай здесь абсолютно не ценится как напиток – почти исключительно как лекарство. Обнаружить чай в крупном кафе или ресторане ещё можно, а вот в небольшой точке общественного питания или кофейне – задача практически невыполнимая.

… Продолжая исследовать город, обнаружил ещё один признак того, что нахожусь в культурном центре – вывеску драматического театра. К сожалению, побывать в нём мне не довелось, но вдруг всё еще впереди?

Югославский драматический театр был основан в 1947 году - как часть большого национального проекта по созданию культурного облика новой, социалистической Югославии. В его стенах выступали крупнейшие артисты страны из Загреба, Сараева, Сплита, Любляны и других городов югославской Федерации.

На том месте, где сейчас находится театр, ранее располагалась школа конного спорта. Поскольку страна, только-только вышедшая из войны с огромными людскими и экономическими потерями, не могла себе позволить стройку "с нуля", решено было использовать уже имевшуюся инфраструктуру конно-спортивной школы. Так, здание конюшни было перестроено в сцену. В свою очередь, бывший Манеж, на котором проходили выезды Королевского кавалерийского эскадрона, был перестроен в главный корпус театра.

Первое представление состоялось 3 апреля 1948 года. Изначально предпочтение отдавалось классике - например, ставились произведения Шекспира, Мольера, а также Чехова и Островского.

17 октября 1997 года здание театра было уничтожено пожаром, возникшим в результате технической неисправности. Двери нового здания впервые открылись для посетителей только 23 мая 2003 года.

Книги в Белграде – ещё одна признанная ценность. В центре можно встретить, например, целые читательские клубы (правда, насколько активно они функционируют, я проверить не смог). Книжных магазинов в Белграде, конечно, не так много, как «менячниц» (обменников), но тоже более чем достаточно.

Неискушённый читатель наверняка задаст вопрос: почему на одних вывесках слова написаны кириллицей, а на других – латиницей? Ответ насколько прост, настолько же и сложен: исторически сложилось так, что в Сербии на равных правах сосуществуют оба письма – и кириллица, и латиница. И хотя, согласно действующей Конституции страны (а точнее, статьи 10 «Язык и письмо» части первой), официально используется кириллица, в реальной жизни латиница с каждым годом употребляется всё чаще и шире. Поэтому и выходит так, что любой текст (за исключением, пожалуй, официальной переписки в государственных органах) можно писать или печатать как кириллицей, так и латиницей – кому как удобнее.

…Пожалуй, самым туристическим и одновременно «домашним» местом в городе является улица князя Михаила (кнез Михаjлова улица, а если по русски и неофициально – просто кнез-Михайлова). Можно сказать, что это местный аналог московского Арбата. Там можно найти любой сувенир, да и вообще всё что угодно, включая книги. Отличие в том, что книги продаются даже не столько в магазинах, сколько на сезонных уличных развалах. Многие просто пытаются продать свои старые книги югославского периода, причем немало и зарубежной (в том числе русской) литературы, переизданной на сербском языке. Мне запомнилось такое соседство: на одном из развалов я увидел «Преступление и наказание» Достоевского, а рядом лежал старый и потрёпанный сборник «Македонские народные сказки».

Далее мой маршрут пролегал в обратную сторону, к храму святого Саввы. Это один из крупнейших православных храмов мира, религиозный центр города. Он настолько выше статусом всех прочих храмов Белграда, что местные жители в разговоре друг с другом называют его просто «храм», не уточняя названия. Он величественен и монументален, но поскольку он ещё и огромен, его не миновал недостаток большинства огромных зданий – он воспринимается несколько холодно, отчуждённо. Композиция на Врачаре дополняется ещё одной маленькой церковью, расположенной неподалёку Национальной библиотекой Сербии и памятником национальному герою Карагеоргию.

На обратном пути я едва ли не случайно натолкнулся взглядом на памятник известному югославскому писателю Иво Андричу. Честно говоря, он вызвал у меня двоякие чувства. С одной стороны, сам памятник выглядит ухоженным и аккуратным; с другой – титан мировой литературы (а обладание Нобелевской премией, на мой взгляд, относит писателя к таковым по умолчанию) явно заслуживал как более величественного памятника, так и более открытого и посещаемого места его нахождения. Создавался сильный контраст между массивным и расположенным на вершине открытого холма памятником Карагеоргию и совсем невеликим и расположенным где-то в закоулке мемориалом автору таких шедевров, как «Мост на Дрине», «Травницкая хроника», «Барышня» и других.

Через несколько дней изучения сербской столицы я понял, что Белград в центральных районах – этакий город-хамелеон: если бродить по маленьким улочкам и переулкам, кажется, словно и город-то маленький и компактный. Но стоит выйти на крупную городскую магистраль, особенно в час пик буднего дня – и возникает чувство, что находишься в настоящем мегаполисе.

Кстати, об улочках и переулках. Они настолько разнообразны и непредсказуемы, что могут служить темой для отдельного разговора. Это не просто лицо столичного центра – это бесконечное множество разных лиц. От некоторых веет заброшенностью и беднотой, другие полны жизни и романтики, третьи же вовсе стараются не бросаться в глаза и кажутся серенькими и неважными. Но даже в них обязательно можно найти нечто такое, что способно зацепить не только глаз, но и душу.

Романтика – как и красота – множества мелких улочек в немалой степени основана на том, что они лежат на склонах холмов. По сути, весь Белград лежит на холмах – но если крупные транспортные артерии сглаживают это, мелкие улочки, напротив, подчёркивают. Классический пример – улица Добриньска. Честно говоря, я с трудом представлял себе, как в таких вот местах можно припарковать машину.

Говоря о моих первых впечатлениях, нужно упомянуть и о самой важной черте облика города – о живущих в нём людях. Забегая вперед, отмечу, что годы спустя я осознаю: белградский ритм жизни – самый быстрый в Сербии. Это логично: столица везде столица. Но тогда мне, прибывшему из крупнейшей городской агломерации Европы, дыхание местной жизни показалось размеренным, если не сказать – медленным. Казалось, будто здесь некому и некуда торопиться, а каждый миг своей жизни белградцы стремятся прожить, максимально им наслаждаясь. Как ни странно, самой трудноприемлемой для меня частью местного менталитета стала жестикуляция. Нет, умом-то понятно, что сербы, как южный народ, используют жестикуляцию гораздо чаще, чем мы. Но принять это и привыкнуть к такой манере общения оказалось непросто. Когда я (особенно в первые пару-тройку дней в Белграде) спрашивал о чём-то местных, их объяснения были настолько эмоциональны, что казалось – они обращаются к глухонемому или на редкость твердолобому человеку. И ладно бы я – можно было бы всё списать на мой ещё «сырой» язык – но столь же экспрессивно люди общаются тут и друг с другом. Любая, даже самая незначительная, фраза тут сопровождается целым рядом жестов. Представить себе типично российскую картину – когда кто-то разговаривает с собеседником с каменным выражением лица и не меняя позы – здесь, в Белграде, было решительно невозможно.

Одна из наиболее любопытных тем – отношение к России и русским. Сербы любят русских, это выражается во многом. Огромной популярностью пользуется у них и Владимир Путин. Но, на мой взгляд, истоки любви к русскому народу в целом и к его политическому лидеру – разные. Русский народ любят за то, что помогал в войнах, за то, что он тоже православный и тоже использует кириллицу, и так далее. Путина же, как мне кажется, обожают потому, что он олицетворяет собой то, чего не хватает современной Сербии – сильную государственную власть.

…За два дня до моего отъезда мне, наконец, удалось встретиться с Неманей – знакомым сербом, который помогал мне изучать язык. С ним мы решили прежде всего отправиться на Калемегдан – место, которое, на мой взгляд, более любого другого в Белграде дышит историей. Вообще, Калемегдан – это парк, а крепость рядом с ним носит название Белградской крепости, но я как-то привык под словом Калемегдан понимать весь ансамбль – и парк, и крепость.

Первое поселение тут было основано ещё в эпоху неолита. Но, скажем так, "видимая" нам история этого места началась много позже - в III веке до нашей эры, когда сюда хлынули отряды кельтов-скордисков. Встретив здесь группы иллирийских и фракийских племён, скордиски переняли часть их культуры. Согласно достаточно распространённой гипотезе, само античное название этого места - Сингидунум - родилось именно тогда, ещё до прихода римлян, и состояло из двух слов: "Синги" - названия какого-то дакийского или фракийского племени, и кельтского слова "дунум" - что значит "город". Если эта гипотеза верна, то Сингидунум можно перевести как "город племени Синги".

Пришедшие позже римляне не стали, вероятно, ломать голову над тем, как же назвать это место, и стали использовать уже прижившееся фракийско-кельтское "Сингидунум". В начале I века уже нашей эры - а точнее, между 6 и 11 годами - римляне устроили тут военный лагерь для защиты от набегов варварских племён со стороны впадения Савы в Дунай. Лагерь, или каструм, представлял собой прямоугольник: отдельные камни из его стен все ещё сохранились в стенах современной Белградской крепости.
В 395 году город переходит к Византии и получает имя Сингидон. На протяжении ближайших столетий он становится жертвой Великого переселения народов. Гунны, остготы, гепиды, сарматы, франки и многие другие племена и народы поливали кровью камни крепости над местом слияния Савы и Дуная. В начале VII века в эти края пришли сербы - и начали активно их заселять. Останки ранневизантийской крепости на гребне холма, несомненно, привлекли их внимание: ведь крепость давала бы им защиту от внешних вторжений. А белизна камней, из которых она была тогда сложена, определила и новое, славянское название города: Белый город, или Белград.
В Средние века крепость оставалась сербской вплоть до экспансии на Балканы турок-османов. Турки прозвали крепость Фичир-Байир, что означает «холм раздумий». Пять долгих столетий турки управляли и крепостью, и городом, и всей страной – но в конце XIX века их время на Балканах подошло к концу.

Находясь на территории Белградской крепости, невозможно не посетить военный музей. Он был основан Указом князя Милана Обреновича 22 августа 1878 года - вскоре после того, как Сербия на заседании Берлинского конгресса официально получила независимость. Тут собрано множество интересных предметов, так или иначе связанных с военным делом. Прежде всего, конечно, это оружие. Прямо на улице, под стенами, выставлена коллекция танков и прочих артиллерийских орудий.
Помимо коллекции относительно современного артиллерийского и танкового оружия, есть на стенах крепости и пушки старого образца – ещё времен войн с турками и австрийцами.

Посетили мы и памятник Победителю (сами сербы называют его просто Победник). Это одна из центральных композиций Белградской крепости. Обнажённый воин с ястребом и мечом в руках смотрит в сторону современной Австрии (некогда Австро-Венгрия была одним из главных внешних врагов Сербии).

Пользуясь случаем, я решил с помощью Немани выполнить «заказ» моего друга Михаила – большого любителя Сербии и тонкого ценителя всего, что связано с этой страной. Перед моим отъездом он попросил меня привезти ему по возможности фрулу и шайкачу. Фрула, или флуер - музыкальный инструмент, очень похожий на нашу флейту и внешне, и звучанием. В Сербии и соседних странах это народный инструмент, а игра на фруле - многовековая традиция.

Шайкача же - не что иное, как национальный головной убор. Материалом для него обычно служит валяная шерсть или войлок. Изначально шайкачи носили только военные, но затем она стала популярна и в народе. Особую известность шайкача приобрела благодаря тому, что в годы Первой мировой войны, когда молодая и неокрепшая Сербия сражалась за само своё существование, этот головной убор был частью военной формы сербской армии. В некоторых районах центральной Сербии жители и поныне носят шайкачу.

Найти фрулу нам так и не удалось. С шайкачей повезло больше: целый ряд их был выставлен на Калемегдане, посреди настоящего палаточного городка, торгующего сувенирами. Чего тут только не было! Флаги, шарфы, брелоки, вездесущие магниты с различными видами Белграда или его отдельных зданий; посуда самых разнообразных форм и назначения, открытки, календари и многое-многое другое.

Разумеется, не могли мы с Неманей пройти мимо другого культового белградского района – площади Республики с возвышающимся над ней памятником князю Михаилу Обреновичу. Это, пожалуй, одно из самых людных мест в историческом Белграде. Поскольку князь гордо восседает на коне, то местные жители и прозвали это местечко кратко и ёмко – «Код коња», то бишь «у коня». Вечерами «у коня» собираются многочисленные влюблённые парочки, не замирает тут жизнь и по ночам, ну, а в светлое время суток вся площадь Республики кипит деловой людской суетой.
…Если пересечь площадь Республики и пройти дальше по неширокой улочке, вскоре по левой её стороне вырастет приземистая каменная махина здания Белградского университета. Неманя вывел меня на небольшую площадку перед корпусом и пояснил:
- Здесь студенты обычно начинают демонстрации, акции протеста и тому подобное.

- В смысле «обычно»? – удивился я. – Они что, каждый год устраивают акции протеста?
- Ну не каждый, конечно, но довольно часто. Знаешь, эти движения против всего: правительства, стоимости обучения и тому подобное.
- А что же власти?
- А что власти? Им это безразлично…

Разумеется, наше совместное путешествие не ограничилось только Калемегданом и университетом. Неманя старался показать мне город как можно шире, и это ему безусловно удалось: даже те места, где я уже успел побывать самостоятельно, после его рассказов начинали играть новыми красками. Например, показывая мне так называемую «Белградку» - величественный деловой небоскрёб на стыке улиц короля Милана и Масариковой – он рассказал, что её высота в 101 метр долгое время делала башню самым высоким зданием Белграда. Узнал я также, что, хотя формально её строительство длилось 5 лет – с 1969 по 1974 годы – большая часть работ была выполнена за двухлетний срок – с 1970 по 1972. Но самым любопытным фактом, на мой взгляд, был тот, что компания-генподрядчик называлась… «7 июля». Помогали же компании с «календарным» названием ещё аж 47 различных предприятий – как местных, так и зарубежных. Ну и конечно, будь я дипломированным архитектором, я бы наверняка оценил по достоинству ещё одну деталь – при постройке «Белградки» впервые в югославской практике были применены более двух десятков новейших технических решений…

Мы шли дальше, продолжая говорить обо всём на свете. Говорили по-сербски (хотя мой собеседник хорошо владел русским), и честно скажу – это было тяжело. Причём не говорить самому – как раз это у меня в целом получалось, хоть наверняка и с кучей ошибок – а воспринимать собеседника на слух. Как-никак, это было моё первое «боевое крещение». В тот день я остро ощутил, насколько же велико различие между прослушиванием песни или просмотром фильма, и восприятием живой речи. Песню или фильм можно остановить на непонятном эпизоде, прослушать заново сколько угодно раз, посмотреть перевод незнакомого слова… Живую речь ты никак не можешь контролировать, и чтобы не просто слушать, а ещё и отвечать собеседнику, ты должен воспринимать её максимально быстро. Причём проблемы с пониманием могут подстерегать даже там, где, казалось бы, это невозможно в принципе. Простой пример: обезличенное обозначение объекта или субъекта женского рода – «она». Что в русском, что в сербском. Казалось бы, ну как тут можно что-то не понять? Вот только когда это слово говорят по-русски, наше ухо слышит «анА» - с ударением на последнем слоге. В нашем мозгу знакомое сочетание звуков быстро складывается в образ. Но когда то же самое слово скажет на родном языке серб – наше ухо услышит не родное «анА», а совершенно чуждое и потому непонятное «Она» - с чётким ударным звуком «о» в первом слоге.

Напоследок мы прогулялись перед зданием Скупщины – местного парламента. Здание совершенно в духе исторического центра города, правда, не слишком бросающееся в глаза. Скупщина как орган власти тут представлена однопалатным парламентом, а депутатский мандат действует четыре года. Чтобы понять, насколько важна Скупщина в жизни города (да и всей страны), нужно отметить ещё одно существенное отличие сербского менталитета от русского – тотальный интерес к политике. О ней (как, кстати, и о спорте) тут говорят всегда и везде – утром за чашечкой кофе, днём на работе, вечером в кафе или дома… Основной лейтмотив, конечно – осуждение власти и всех, кто с ней так или иначе связан. Вот только, как я уже говорил, эмоциональность и экспрессия тут несравнимо ярче – как следствие, и тональность осуждения власти зачастую в разы резче, чем в России. Политиков, министров, депутатов публично оскорбляют на улицах, в кафанах, на страницах СМИ – и это считается в целом нормой. Справедливости ради отмечу, что оскорбляют не просто так, а за что-то конкретное – то есть повод обычно имеется.

… Неотвратимо и незаметно моё путешествие подошло к концу. В последний день своего первого пребывания в Белграде я задумался – какие общие впечатления остались у меня от города?

Пожалуй, самое главное - город излучает тепло: гуляя по нему, ты не чувствуешь отчуждения, холодности, затерянности. Белград легко принимает новичка в свои объятия и легко раскрывается перед ним – стоит только осмотреться. Сербы не любят спешить, здесь в цене – наслаждение отдыхом, ничегонеделанием. Если получится это понять и принять, самому погрузиться в такое состояние – вы и город в самом деле станете друг для друга по-настоящему своими.

А где возникает такое отношение – там же возникает и желание обязательно вернуться…

Часть 2. Другая столица и Город света

«Равнину белую,
Воеводину целую,
Я полюбил…»
(Из народной песни сербов Воеводины)

… Прошёл год с тех пор, как я впервые побывал в Сербии. И вот я снова выхожу из международного терминала «Николы Теслы». Белград встречает меня так же, как и год назад – жгучим южным солнышком, сухим ветром, газонами с выжженной зноем травой и могучими тополями, дарующими путнику драгоценную тень.

Город – по крайней мере, центр - за год ничуть не изменился. По-прежнему шумит голосами улица короля Милана, ждут клиентов разговорчивые продавцы сувениров на кнез-Михайловой, фотографируется группами молодёжь перед храмом св. Саввы…

Надо сказать, что после первой поездки сюда я, уже вернувшись домой, познакомился в интернете с человеком, с которым впоследствии крепко сдружился –  белградцем по имени Срджан. Он-то и предложил мне обстоятельно показать Белград, когда я окажусь там в следующий раз. И, забегая вперёд, замечу, что он и в самом деле показал мне город – так, как, наверное, не смог бы показать никто другой.
Естественно, что сначала мы прогулялись по тем местам, которые я уже знал по прошлому разу. Но при этом о каждом доме, о каждой улице он мог рассказать так, что они представали передо мной в совершенно новом свете. Талант экскурсовода (как и многие другие таланты) у Срджана оказался блестящий. Немного огорчало только одно – великолепный русский язык моего попутчика не давал мне столько возможностей попрактиковаться в сербском, сколько мне бы хотелось…

Срджан показал мне в полной мере другой Белград – другой со всех точек зрения. Чего стоит хотя бы наша прогулка на Калемегдан на закате! Вечерний Кале – совершенно иной, это бросается в глаза, хотя и непросто описать словами. На смену дневной раскаленной выбеленности каменных стен приходит мягкая розовая бархатность, нежным покрывалом окутывающая крепость.

Указав на одну из башен, сиротливо стоящую на холме, Срджан пояснил, что называется она «башня Небойши» и рассказал мне связанную с ней легенду. Будто бы в Средние века, во времена османской экспансии, эта башня находилась внутри Белградской крепости. Когда турки захватили Белград, именно крепость оставалась последним оплотом обороны горожан. А когда и она пала под натиском османов, на следующее утро жители с изумлением увидели, что башня переместилась из пределов крепости ближе к берегу Дуная - там, где она находится и сейчас. Турки так и не захватили её, и, по преданию, это таинственное явление означало, что Сербия никогда не подчинится туркам навечно и что грядет день освобождения страны от османского ига.

Несмотря на то, что это всего лишь легенда, она произвела на меня впечатление. Одно дело – рассказывать такие истории дома, и совсем другое – прямо напротив прекрасно сохранившихся крепостных стен, утопающих в розово-золотых лучах заката. Так и видится, что крепость готовится к обороне: на стенах беготня, звон оружия, защитники занимают свои места. А у ворот отряд готовится к вылазке: те, кто из знатных родов, сверкают латами, ждут своего часа их острые мечи; воины из простого люда – без брони или кольчуги, да и всё оружие зачастую – простой нож. Лишь у некоторых счастливцев спрятан короткий, но грозный боевой клинок-ханджар . Что жизнь, когда там, на мегдане , можно заслужить бессмертие?! И может быть, если падет воин в бою, будут потом спустя столетия певцы-гусляры славить его песней – как Лазаря и Милоша…

… Мы со Срджаном продолжали любоваться вечерним Белградом. Закаты над тем местом, где Сава впадает в Дунай – это вообще нечто особенное. Наслаждаться этим зрелищем можно, кажется, бесконечно.

С наступлением ночи жизнь в сербской столице не только не замирает, но, кажется, закипает ещё более бурно, нежели в светлое время суток. Где-то мне довелось прочитать суждение о том, что Белград – город с наиболее активной во всей Европе ночной жизнью. Так как я сам не любитель ночного бодрствования, мне сложно проверить это высказывание. Но одна моя прогулка по ночному городу скорее подтвердила это утверждение. Очень много молодежи (и не только), иллюминация на каждом здании, особенно ярко светятся офисные центры вроде «Белградки» - одного из высочайших небоскрёбов города, а также отели и гостиницы – например, фешенебельная «Москва».

В один прекрасный день, когда у Срджана оказалось много свободного времени, мы с ним отправились в большую прогулку по городу. Поскольку мы изначально планировали выбраться подальше от центра, я решил купить автобусный билет. Строго говоря, это проездной, рассчитанный на определённое число поездок. Срджан посоветовал мне приобрести карточку на пять поездок – одной или двух может и не хватить, а больше просто не нужно. Такие проездные продаются в любом уличном киоске – там же, кстати, можно приобрести и местную сим-карту (помню, я выбрал удобный для обоих местный МТС).

А дальше я начал постигать особенности местной экономии. Особенности местной пешеходной культуры (на красный свет переходить нельзя, но если хочется или машин нет – то можно) я освоил ещё в первый свой визит. А вот ездить на автобусах мне тут пока не довелось. Поэтому я удивился, когда к остановке подошёл нужный автобус, но Срджан посоветовал его пропустить.

- Видишь, там кондуктор в салоне? Нам точно придется платить.
- В смысле? А есть автобусы без кондуктора?
- Конечно, сколько хочешь. Просто надо его дождаться. Они часто ходят.

И в самом деле, через несколько минут прибыл ещё один подходящий автобус – на сей раз без кондуктора. Стоит ли удивляться, что к концу дня мы совершили четыре автобусных пробега – и потратили всего одну поездку?

Маршрут выбрал Срджан – и сделал это превосходно (собственно, как и практически всё, за что он брался). Справедливо рассудив, что в центре уже всё хожено-перехожено, мой друг повел меня к берегам Дуная – в районы Земун и Дорчол. Некогда это были пригороды Белграда (Земун вообще долгое время был самостоятельным городом с богатой историей), но затем расширяющаяся столичная агломерация поглотила их без остатка.

Наш путь преимущественно пролегал по берегу Дуная, точнее – по набережной. Срджан показал мне мост через Дунай, по которому пролегает шоссе Белград – Панчево. По этой дороге и мост назван Панчевским.

Вообще в этих районах столицы немалая часть инфраструктуры связана с рекой. Тут бесчисленное количество кафе на воде, пунктов проката лодок, катеров и прочих плавучих средств. В холодное время года жизнь тут, скорее всего, замирает – но зато летом тут настоящий людской котёл.

Где-то в Дорчоле проходим мимо высокого здания с красивым парадным входом. Окидываю здание взглядом – и с удивлением вижу, что перед входом посажены… живые пальмы. Давно привык, что их можно встретить только в приморских городах – а тут такое!

- Ну это же юг! – улыбается Срджан.

Дунайская набережная в Дорчоле - отличный пример продуманного благоустройства города. Тут есть и выделенная полоса для велосипедистов, и широкий пешеходный тротуар, и зоны отдыха. Отдельного упоминания заслуживает Спортивный центр с теннисными кортами - на них, кстати, проводится Открытый чемпионат страны. Разумеется, теннис в Сербии безумно популярен - во многом благодаря личности блистательного Новака Джоковича, известного во всем мире теннисиста.

Гуляя по набережной, обратили внимание на мужчину весьма зрелого возраста, обладавшего воистину бронзовым загаром. Впрочем, наше внимание он привлёк другим – сойдя к самой воде, он плюхнулся в неё и принялся плавать неподалёку от берега. Впрочем, я не увидел тут ничего странного – но мой друг покачал головой.

- Не рискнул бы здесь купаться, - заметил Срджан.
- Почему же? – удивился я.
- Вода тут грязная. С экологией проблемы. Можно заболеть. У нас ведь все купаются в основном на Аде…

Ада – это не что иное, как знаменитая Ада Циганлия: пожалуй, главное место речного отдыха в городе. Раньше это был просто остров на Саве, на котором во времена Югославии располагалась тюрьма, а рядом с ней приводились в исполнение смертные казни. Позднее тут возвели искусственную насыпь, перегородившую савский проток и превратившую Аду Циганлию в полуостров. Расширив и окультурив пляж, а также потратившись на различную туристско-спортивную инфраструктуру, местные жители получили сверхпопулярную зону летнего отдыха у воды. Каждое лето собирает на пляжах Ады до четырехсот тысяч отдыхающих!

Название острова – явно не славянского происхождения. Считается, что слово "Циганлия" - изменённый вариант исходного слова "Сингалия". Оно, в свою очередь, произошло путём слияния двух кельтских (мы же помним, кто основал тут город?) слов: "синга" ("остров") и "лиа" (дословно - "подводные земли").

Но всё же ключевым пунктом нашей общей с Срджаном программы стало посещение Нови-Сада – столицы автономного округа Воеводины, прекрасного города в полутора часах езды на север от Белграда. Поездка удалась в значительной степени благодаря Миланке – подруге Срджана, живущей в Нови-Саде и знающей город как свои пять пальцев. Она согласилась нас встретить и погулять по городу, ознакомив меня с его достопримечательностями. А их, как мне предстояло убедиться, там весьма немало…

Нови-Сад... Город, абсолютно нетипичный для Сербии, город со сложной и удивительной судьбой. На протяжении веков, начиная с момента основания в 1694 году, нынешняя столица Воеводины была культурным центром Сербии. Но не стоит думать, будто история этого места начинается только с XVII века. Ещё в средние века местечко Варадин было центром района, входившего в состав Сремского санджака . Позже это место, как и расположенная на берегу Дуная крепость, получит название Петроварадин.

Петроварадинская крепость становилась свидетельницей яростных сражений. За этот край в конце XVII века боролись две тогдашние сверхдержавы - Османская империя и Австро-Венгрия. В битве у Сланкамена в 1691 году, а также шестью годами позже в сражении под Сентой турки потерпели жестокие поражения. Пытаясь вернуть влияние в Сремском регионе, турки предприняли очередной поход. В августе 1716 года османские войска в битве под Петроварадином были наголову разбиты австрийцами. Османская империя вынуждена была уйти из региона, оставив его Австро-Венгрии.
В XVIII и XIX веках Нови-Сад становится не только культурным, но и политическим центром для сербского народа, не имевшего тогда своего государства. Огромное культурно-историческое наследие города - основная причина того, что Нови-Сад получил второе, "неофициальное" название - "Сербские Афины". В середине XIX века город был центром автономного края Сербская Воеводина, входившего в состав империи Габсбургов.

После окончания Первой мировой войны город вышел из-под влияния распавшейся и капитулировавшей Австро-Венгрии, и объявил о присоединении к Сербии. В 1941 году фашисты оккупировали Югославию и начали проводить её раздел. Нови-Сад был отдан Венгрии, а Срем и Петроварадин - Независимому государству Хорватия . На протяжении войны в Нови-Саде было убито более 5 тысяч жителей. С 1945 года и по сей день Нови-Сад - столица автономного края Воеводина в составе Сербии…
По количеству культурных объектов, равно как и по обилию известных деятелей культуры, живших и работавших в Нови-Саде, этот город можно сравнить с нашим Санкт-Петербургом. Именно здесь в 1861 году был основан Сербский народный театр - старейший южнославянский профессиональный театр. Тремя годами позже сюда из венгерского города Пешт перевезли всё культурное наследие Матицы сербской. Здесь в свое время жил и трудился цвет сербской интеллигенции - Джура Якшич, Йован Йованович-Змай, Светозар Милетич, Вук Стефанович Караджич и многие другие.

Вообще, Белград и Нови-Сад можно назвать сербским аналогом наших двух столиц – Москвы и Петербурга. И там, и там есть «главная» и «северная» столицы; и там, и там «северная столица» более европеизирована; и там, и там существуют локальные диалекты; и там, и там жители двух столиц испытывают весьма сложные чувства друг к другу (чего только стоит увиденное как-то мной в Нови-Саде огромное граффити на стене дома, несущее ясное и однозначное послание – «Я ненавижу Белград»)…

… И вот мы со Срджаном едем в автобусе. Спустя какое-то время я обращаю внимание на то, что местность за окном стала меняться. Исчезли холмы, леса и перелески – вокруг простиралась гладкая, как стол, равнина. Местами её захлестывали бескрайние поля цветущих подсолнухов, тянущих свои золотые головы к жаркому летнему солнцу.

- Вот, - замечает Срджан, - это типичная Воеводина.

Воеводина - автономный край в составе Сербии, на севере страны, её столицей как раз и является Нови-Сад. Этот регион примечателен многим. Начать с того, что он имеет границы сразу с четырьмя соседними странами: Венгрией, Румынией, Хорватией и Боснией и Герцеговиной. На территории автономии соседствуют несколько исторических регионов - Банат, Срем и Бачка. Именно в регионе Срем находится знаменитая Фрушка-гора, богатая древними монастырями.

Этот край по праву называют "житницей Сербии". Бескрайние поля, каждое лето покрытые золотом колосьев, обеспечивают хлебом всю страну. Густая сеть каналов, связывающих местные водные артерии - Дунай, Саву и Тису - делает и без того щедрую землю ещё более плодородной.

Воеводина - мультиэтнический, то есть многонациональный регион. Это можно понять, просто посмотрев на карту. Небольшой кусочек земли в центре Европы стал родным не только для сербов, но и для венгров, словаков, хорватов... Живут тут и представители так называемых малых народностей - например, буневцы и русины.
… А мы тем временем едем, болтая обо всём на свете. Спрашиваю друга о Нови-Саде, что он знает о городе?

- Знаешь, - говорит он, - есть там одно такое место, которое я бы хотел перенести в Белград. Это Дунайский парк. Надеюсь, мы его увидим.

На автобусной станции нас встречает Миланка. Она прямо-таки излучает энергию, а ещё – потрясающий позитив.

- Давайте сначала в парк, потом до собора по центру, а потом на Петроварадин.
Возражений нет. Срджан обращает моё внимание на то, как новисадцы (и Миланка, в частности) произносят некоторые слова. В отличие от центральной Сербии, в ряде слов ударение делается не на первый слог. Например, житель Белграда Срджан говорит – ДУнавски парк (с ударением на первый слог), а жительница Нови-Сада Миланка – ДунАвски парк (ударение на второй слог). Кроме того, сам темп произношения у новисадцев более медленный и размеренный.

Дунайский парк действительно достоин того, чтобы его если не перенесли в Белград, то хотя бы сделали там его точную копию. Идеальное место для летнего отдыха: даже в самую сильную жару тут приятно благодаря прудам с фонтанами, уютным беседкам и зелёным насаждениям.

После Дунайского парка мы отправились гулять по центру города. Архитектура, с одной стороны, напоминает типичную центральноевропейскую – немного «пряничный» вид, красная черепица крыш и тому подобное. С другой – чем-то неуловимо центр Нови-Сада напомнил мне наш Нижний Новгород, где мне однажды довелось побывать.

- А знаешь, - говорю Миланке, - чем-то это мне напоминает наш город - Нижний Новгород. Там почему-то очень похоже.
- Как ты сказал? Нижний Новгород? Ха-ха! А ты знаешь, что попал в точку? Ведь Нижний Новгород – город-побратим Нови-Сада!

И так, оказывается, бывает в жизни…

Выйдя на одну из городских площадей, мы увидели памятник Светозару Милетичу - одному из самых влиятельных и ярких деятелей сербской политики и культуры XIX века. Уроженец региона Бачка, он ещё со школьной скамьи выделялся своим талантом и трудолюбием, а также интересом к политической жизни страны. В 1848 году, находясь в венгерском Пеште, он стал свидетелем начала гражданских революций в Европе. Вернувшись в Сербию, Милетич начал агитировать жителей не уходить на фронт в Италию. Австро-венгерские власти много раз пытались его арестовать, но местные жители предоставляли ему надёжные убежища.

В том же 1848 году Милетич отправился в Белград, где подал сербскому правительству прошение об объявлении войны Турции. Он предполагал, что в случае согласия это развяжет всебалканское восстание против Османской империи. Но это была несбыточная надежда: правительство было не готово пойти на столь радикальный шаг.

Успешно получив образование в Вене в 1854 году, он начал трудовую карьеру судебным приставом в городке Лугош. Спустя два года он забросил это дело, открыв адвокатскую контору в Нови-Саде. Не вмешиваясь в политическую жизнь активными действиями, Милетич рассуждает о ней в своих многочисленных статьях и публикациях в "Сербском дневнике". Одним из потрясших его событий стало прекращение существования Сербской Воеводины и передача её земель Венгрии. На эту тему он, впрочем, писал следующее: "Воеводство умерло, но в том виде, в каком оно находилось, оно и не было никому нужно".

Милетич остро понимал, что смерть Воеводины - всего лишь незначительная деталь. Куда хуже для сербов было то, что одновременно с этим событием умерла и их вера в Австро-Венгрию: если раньше у его народа была надежда на то, что австрийцы дадут сербам гражданские права и новые возможности, то упразднение Воеводины жестоко разрушило все иллюзии относительно "дружелюбия" северного соседа.

20 марта 1861 года Милетич был избран градоначальником Нови-Сада - самым молодым в истории города. Огромную помощь на первых порах ему оказали работавшие в городском магистрате такие титаны мысли, как Йован Йованович Змай и Яша Игнятович. Первыми шагами Милетича на новом посту стали признание сербского языка официальным и постройка здания Городского дома в сербской части Нови-Сада. В том же году его избрали председателем Сербского союза читателей, и под его эгидой Милетич основал Сербский народный театр.

В 1866 году Милетич основал журнал "Знамя" - и вскоре он стал важнейшим и самым влиятельным печатным изданием сербов Австро-Венгрии. На протяжении многих лет Милетич оставался его главным редактором, написав огромное количество текстов исключительной ценности. В 1868 году он стал жертвой сфабрикованного судебного процесса, по итогам которого был осуждён австрийскими властями на год тюрьмы.
Находясь в тюрьме, Милетич старался по возможности получать свежие новости с сербской политической сцены. Когда ему сказали, что началось расслоение на множество разных партий и ему следует проявить компромисс, иначе он останется в одиночестве, Милетич спокойно заметил: "Я и начинал всё в одиночестве". Когда он вышел на свободу, его приветствовали торжественными церемониями, куда бы он ни приезжал. Известны слова Йована Йовановича Змая: "Поднимите детей из колыбелей, чтобы они запомнили его вид!"

5 июля 1876 года Милетича арестовали на квартире в Нови-Саде, после чего осудили на шесть лет лишения свободы. Не получая помощи от последователей, регулярно подвергаясь психическому и физическому насилию со стороны австрийцев-тюремщиков, Милетич начал страдать от прогрессирующего психического расстройства. Выйдя на свободу, он так и не смог полностью оправиться от лишений. Четвёртого февраля 1901 года Светозара Милетича не стало.

Вскоре мы увидели, пожалуй, наиболее известный символ Нови-Сада - кафедральный собор. Его полное название - римско-католическая церковь имени Марии. Кстати говоря, хотя местные жители и называют эту церковь "кафедральным собором", формально это название ошибочно. Дело в том, что Нови-Сад принадлежит римско-католической епархии города Суботицы, и главная церковь всей епархии - то есть имеющая право называться кафедральной - находится в Суботице.

Любопытно, что у новисадского собора было сразу несколько предшественников. Первая католическая церковь была построена в начале XVIII века и просуществовала очень недолго: уже в 1742 году она была разрушена. В том же году здесь была построена новая церковь. В ходе бомбардировок 12 июня 1849 года её охватил пожар, при этом она лишилась часовни. Вернуть часовне первозданный облик не удалось.
В 1891 году было принято решение снести эту церковь и на её месте построить новую. Так и родилась современная церковь имени Марии. Проект новой церкви был разработан архитектором Молнаром, а финансировали стройку предприниматели Стефан Гусек и Карл Лерер. Впрочем, и новой церкви пришлось пострадать - в 1904 году её охватил пожар, в результате чего она почти полностью лишилась крыши. Тем не менее, ремонтные работы прошли удачно - и в наши дни эта красивая стройная церковь радует глаз.

Вообще, Нови-Сад с первого же взгляда оставил абсолютно однозначное и чёткое впечатление. Этот город так же открыт для всех, как Белград. Но главное – это очень светлый город. Здесь даже в узеньких улочках есть ощущение открытости, светлости. Широкие же проспекты и площади вообще залиты светом, они словно воплощение света – в камне стен, в зелени деревьев, в сиреневой тени цветов, покрывающих открытые кафе. Поэтому для меня Нови-Сад – настоящий Город света. Забегая вперед, скажу, что в следующий мой визит сюда это ощущение лишь подтвердилось и стало ещё ярче.

Сели втроём передохнуть в уличное кафе под тентом. Солнце жарит вовсю. Изучаем меню.

- Может, кофе? – говорю я скорее для себя.
Миланка задумчиво бросает взгляд на плавящуюся от жары улицу.
- Самое время для кофе – хохочет она.

Погуляв по центру, мы направились к знаменитой новисадской крепости – Петроварадину. Чтобы туда попасть, нужно по мосту перейти на противоположный берег Дуная.

Раньше этот район города, где находилась крепость, был отдельным пригородом. Сейчас это официально Нови-Сад, но со своим колоритом и явственно ощущаемым налётом старины, заметным даже на расстоянии.

А уж когда заходишь туда и видишь все эти постройки вблизи, почтенный возраст всего и вся прямо бросается в глаза.

Миланка обратила моё внимание на небольшую аккуратную часовенку, возвышавшуюся над крепостью. В годы Второй мировой войны местные партизаны постоянно меняли на ней время, дезинформируя оккупантов и проводя диверсии.

... Я ехал в белградский аэропорт и думал о том, что увидел. Конечно, само по себе замечательно, что я познакомился с новым городом, новым лицом Сербии. Но не это было главным! Куда важнее было ощущение того, что все это – только начало моего большого пути по дорогам чудесного уголка земного шара под названием славянские Балканы. Мой аппетит в этом плане закономерно рос, и я дал себе слово, что обязательно побываю не только в других городах Сербии, но и в других странах бывшей Югославии.

Но об этом – в следующих главах…

Часть 3. В стране горных ветров

«Пять Мартиновичей, храбрых братьев,
Грудь одна вас всех вскормила,
Колыбель одна вас всех качала,
Два Новака с Пимом-знаменосцем,
Вук Борилович, могучий витязь…
Кто венки победные сплетёт вам?
Памятник вашему героизму –
Черногория и её свобода!»
(П. Петрович-Негош «Горный венец»)

…Июль 2014 года. Вместе с другими пассажирами рейса Москва – Тиват я сижу в зале ожидания для VIP-персон. Нет-нет, я вовсе не богатей, любящий путешествовать «со всеми удобствами», как вы могли бы подумать. Просто отправление нашего самолёта безбожно задерживалось, и администрация аэропорта попыталась таким образом компенсировать наши неудобства.

И вот мы, рассевшись по креслам в уютном зале, стали коротать долгие часы ожидания. Благо, как раз в это время на футбольном чемпионате мира шёл матч Бразилия – Германия, и взгляды мужской части нашей компании прилипли к экрану. Правда, вывеска себя не оправдала: вместо упорной борьбы двух равных команд (на что наверняка закладывалось большинство любителей футбола) мы увидели избиение младенцев. Младенцами выступили бразильцы, которые из раза в раз зевали опаснейшие атаки «бундесманншафт». После третьего гола всё, по большому счёту, стало уже ясно.

Немецкая машина продолжала раскатывать несчастных «пентакампеонов» по газону, когда в зал вбежал парень из нашей компании – он каждые полчаса бегал узнавать, что там с рейсом.

- Наш самолёт только что вылетел из Турции в Москву! – выпалил он.
Итак, свершилось! После многочасового ожидания в аэропорту "Домодедово" наш самолёт все же взял разбег на взлётной полосе. Часы показывали 02.30 ночи. Из-за позднего времени вылета решено было отправить нас не в Тиват (как было указано в билетах), а в Подгорицу. Дело в том, что тиватский аэропорт ночью не работает, в то время как "Голубовци" являются круглосуточной воздушной гаванью.

…Прошло два года с тех пор, как я впервые побывал на Балканах, и я решил, что пора бы уже посетить какую-нибудь другую страну. Выбор пал на Черногорию, как на наиболее доступный для меня в то время вариант. Излишним будет уточнять, что эта страна представляла для меня интерес не своими пляжами у моря, а совсем другим…
Полтысячи лет назад это был, по сути, узкий клочок земли на побережье Адриатического моря, представляющий собой сплошные горы и ущелья с редкими вкраплениями горных долин. С вершины горы Ловчен можно было разглядеть всю черногорскую землю от края до края. Исстари тут жили православные сербы, давшие этому клочку земли название Црна Гора (дословно – «Чёрная гора») и называвшие себя черногорцами. Суровые условия наложили свой отпечаток на их образ жизни: превыше всего у черногорцев испокон веков ценилось воинское искусство. С ним связаны многие народные черногорские обычаи: например, парень, дабы получить право жениться на любимой девушке, должен был одним выстрелом попасть в цель, которую вешали высоко на дереве. Плохой приметой считалось, если кто-то переступал через лежащее на земле оружие. А качество ружья оценивалось по тому, сколько раз в горах отзовётся эхо после выстрела. Чем больше – тем ружьё лучше…

Немудрено поэтому, что Черногория, долгое время отождествлявшая себя с Сербией, и всегда встававшая в войнах на её защиту, получила неофициальное название «сербская Спарта». Спартанский дух, мужество и воинская доблесть тут ценились чрезвычайно высоко. И возможно, именно поэтому в тяжёлые для всего региона столетия турецкой экспансии Черногория сумела отразить вторжение турок, сохранить свободу, обычаи и веру…

…В четвёртом часу ночи по местному времени прибываем в Подгорицу. Я сразу же беру такси до отеля "Европа", который мне порекомендовал мой друг Влайко. Позже я пойму, что он был прав - демократичные цены, хороший сервис, искренний и заботливый персонал, а главное - 5 минут пешком до железнодорожной и автобусной станций - что ещё нужно человеку, приехавшему в Черногорию не просто поваляться на пляже, а увидеть страну?

Одним из первых меня встречает сотрудник отеля, представившийся как Зоран. Решив не откладывать более тесное знакомство со мной в долгий ящик, он приглашает меня на террасу выпить чашечку кофе. Усевшись за плетёным столом и поёживаясь от ещё прохладного ночного ветерка, мы разговорились. Довольно неожиданно наша беседа была прервана неким субъектом весьма интересного и в той же мере подозрительного типа. Это был мужчина лет примерно 45 - 50, в куртке и штанах из плотной ткани, в левой руке он держал удочку, а во рту у него была зажата незажжённая трубка. Своей свободной рукой, покрытой татуировками, он отвёл Зорана в сторонку и что-то спросил. Зоран ответил ему, после чего последовала ещё пара вопросов почти шепотом. Наконец незнакомец, видимо, узнал всё, что хотел, подошёл к нашему столику, пожал нам руки и направился к выходу. На выходе он развернулся, отсалютовал нам и громогласно произнёс: "Смерть фашизму - свобода народу!"

- Вы его знаете? – спрашиваю Зорана.
- Первый раз вижу! – удивлённо откликнулся мой новый знакомый.

Первую половину своего первого дня в Черногории я посвятил осмотру тех районов Подгорицы, что прилагали к отелю. Это старые районы, вероятно, ранее бывшие частью Старого города. Здесь нередко попадаются старые, полуразрушенные здания, заброшенные постройки. Улочки узкие и иногда весьма неопрятные там, где в них скапливается выброшенный мусор. Есть, с другой стороны, и очень живописные уголки, где каждый старый дом огорожен забором, сплошь увитым зеленью и цветами. Один из самых распространённых цветов тут - красный вьюнок, его большие ярко-красные цветы видны чуть ли не на каждом заборе.

Поблизости обнаружилось здание Почты Черногории. Интересно, что Черногория начала выпускать собственные почтовые марки ещё в 1874 году, будучи монархией. Затем последовал долгий перерыв, когда страна находилась в составе Югославии и по понятным причинам не могла выпускать собственные марки. Возобновила их выпуск Черногория только в 2005 году — за год до объявления независимости уже в виде республики.

Гуляя по этой части Подгорицы, нашёл я ещё одно место, заслуживающее внимания. Это площадь жертв Голи-Отока. Она названа так в память о тех политических заключённых, которые так или иначе погибли на территории особого лагеря Голи-Оток.

Лагерь находился на одноимённом острове в Адриатическом море — почти безлюдном клочке суши, откуда практически невозможно было бежать. Его основала политическая верхушка Югославии в 1949 году. Это решение было вызвано тем, что годом ранее произошло резкое охлаждение отношений между вождями Югославии и СССР — Тито и Сталиным. При этом в партийном аппарате Коммунистической партии Югославии осталось немало людей, желавших сотрудничать с СССР — как тогда говорили, «с Информбюро». Они подвергались «чисткам» — гражданских коммунистов отправляли на Голи-Оток «на перевоспитание» без суда и следствия, а военных — после обвинений на инсценированных судебных процессах с заранее предопределённым исходом.
Если верить списку, который составили полицейские службы особого назначения в 1963 году, за время с 1949 по 1956 годы через лагерь Голи-Оток прошли более 16 тысяч человек. Из них умершими в лагере числятся 413 — часть из них была ликвидирована, еще часть покончила с собой, лишь некоторые умерли естественной смертью.

… На мой взгляд, Подгорица - довольно непримечательный город, крайне слабо соответствующий нашим стандартным представлениям о столице европейской страны. Тем более, что и столицей-то она является лишь в политическом смысле. Более точно будет называть Подгорицу "главным городом" - поскольку статус номинальной столицы принадлежит городу Цетине. Чтобы понять, насколько Подгорица действительно Главный город с большой буквы, достаточно одной лишь статистической детали: почти треть всего населения страны - жители Подгорицы!

В античную эпоху неподалёку от современного города, возле впадения реки Зеты в её "старшую сестру" - Морачу, располагался древнеримский город Диоклея, или Дукля. В Средневековье на этом месте образовалось поселение Рибница (не следует путать его с одноимённым городом в Словении). В 1878 году Подгорица вошла в состав Княжества Черногория. Статус административного черногорского центра город получил в 1946 году - правда, под другим именем: в годы социалистической Югославии он назывался Титоград в честь национального лидера – Иосипа Броз Тито. С 3 июня 2006 года Подгорица - главный город независимой Республики Черногория.

…Во второй половине дня я отправился на автобусную станцию и взял билет до Бара. Погода стояла прекрасная (как выяснится позже, это был первый и последний день с хорошей погодой). Дорога до Бара оставила много ярких впечатлений, яркость которых подпитывалась их новизной. Почти всю дорогу видны были горы - или так близко, что каменные стены практически нависали над серпантином, или так далеко, что представляли собой едва заметную дымку на горизонте. Большую часть пути пейзаж из окна автобуса был довольно однообразным - горы да долины - пока из-за ближайших скал, закрывших почти весь горизонт, вдруг не выскочила на наше обозрение широченная водная гладь. Она была настолько могучей, простирающейся почти до горизонта, настолько фундаментальной со своими легкими волнами с барашками серебристой пены, что я первые несколько минут был уверен в том, что вижу море.

Но прошло ещё несколько минут - и берег неведомого водоёма стал врезаться во внезапно выступившие из-за горизонта горы. Там, где каменные своды вступали в воду, её поверхность была сплошь зелёной от множества кувшинок и других водяных растений. Густой зелёный слой тянулся от берега на многие десятки метров, после чего сходил на нет, уступая место ровной серебристой водной глади. Это было Скадарское озеро - крупнейшее на Балканах. Я раньше часто видел его на фотографиях, но никакое фото не передаст ощущения той мощи и величия, которое буквально излучает этот природный феномен. Тот, кто не видел это вживую, не сможет до конца оценить грандиозность и красоту бескрайнего Скадра, воспетого ещё Петром Негошем.

В самом Баре побывать удалось недолго, поскольку я условился вечером встретиться с Зораном в Подгорице. Я решил до прихода автобуса немного осмотреть город, точнее - ту его часть, где я находился. Как и большинство городов черногорского приморья, в Баре можно встретить надписи и рекламные объявления на русском языке (хотя в более популярных Будве и Тивате таких надписей на порядок больше). Как и в Подгорице (да, наверно, и в любом городе Черногории) с улиц города хорошо видны горные вершины.

Утром второго дня, 10 июля, я снова начал с посещения автобусной станции, чтобы посмотреть, куда можно поехать. Я уже почти остановил выбор на Петровце на 11.20, как вдруг мой взгляд упал на высветившуюся надпись "Sarajevo 13.35". Поскольку в списке стран экс-Югославии, которые я хотел бы теперь посетить, Босния и Герцеговина шла на первом месте, я не мог упустить такой блестящий шанс. Купив билет, я всю первую половину дня провёл в исследовании центра Подгорицы. От отеля "Европа" до центра - сущие пустяки. Первое, что бросилось в глаза, когда я вышел к историческому центру города - Сахат-кула, старая каменная башня-часовня XVIII века на другой стороне дороги. Чуть дальше пройдя по узкой улочке старого города, я вышел на небольшой пятачок открытого пространства, на котором гордо возвышалась мечеть Осман-Агича - ровесница башни. Вернувшись на площадь, где и расположена башня, я пошёл дальше в сторону дворца спорта и на первом повороте перед ним свернул налево. Передо мной открылась неширокая улочка, а впереди на горизонте замаячили, словно рёбра скелета какого-то гигантского животного, опоры знаменитого моста Тысячелетия.

Внимательный читатель наверняка задастся вопросом: откуда же в Черногории мечети, если страна в своё время отразила набеги турок? Ответ довольно простой, и наилучшим образом его описывает знаменитый черногорский поэт Петар Петрович-Негош в своей бессмертной поэме «Горный венец». Турки не смогли захватить Черногорию силой - по крайней мере, целиком – и решили действовать хитростью. Важнейшим инструментом удержания захваченных и освоения новых территорий для османов стала так называемая "добровольная" исламизация населения. Выбор был прост: или принять ислам, отказаться от обычаев и веры отцов и дедов, получить даже новое имя - и сохранить свои права, имущество, свободу и жизнь; или стать презренной "райей", то бишь "стадом", людьми без статуса, которых можно было продавать и покупать, грабить, насиловать и убивать.

Так или иначе, но исламизация Черногории шла полным ходом. Она не была такой массовой, как в той же Боснии, но количество мечетей в черногорских долинах росло вместе с количеством принявших ислам – так называемыми потурченцами. Петар Негош в «Горном венце» говорит об этом устами одного из главных героев – владыки Данилы:

«…Видишь, что творит султан коварный.
Видно, научил его сам дьявол:
"Черногорию я покорить не в силах,
Чтоб она вся мне принадлежала,
поступать с ней надо по-другому"...
И явился дьявольский мессия,
предлагая сладость лживой веры».

Река Морача в центре Подгорицы знаменита не только тем, что через неё переброшен относительно новый мост "Миллениум" (он же мост Тысячелетия). Здесь имеет место целый архитектурный ансамбль: по обе стороны от моста "Миллениум" к реке плавно сбегают два лестничных спуска, образуя под мостом единую террасу. От террасы вниз, на самый берег Морачи, ведут две симметричные тропки. Спустившись по любой из них, вы окажетесь на берегу Морачи. Но чтобы дойти до самой воды, этого мало. Берег Морачи с этой стороны - широкая полоса камней и гальки, которую нужно пересечь, прежде чем можно будет сесть на корточки перед самой водой и окунуть руку в лёгкую, прохладную, стремительную струю Морачи.

Вернувшись на станцию, я сел в автобус. Так как первая половина дня выдалась тёплой и солнечной, я был в одной лишь майке. Изначально я рассчитывал, что приеду не слишком поздно вечером и в моём распоряжении будет хотя бы пара часов – достаточно для первого знакомства с городом. Время показало, как сильно я ошибался.

Начать с того, что на выезде из Никшича основная дорога оказалась заблокирована из-за аварии. Авария, судя по всему, была серьёзная – пробка растянулась более чем на километр. Тут один из пассажиров автобуса принялся с жаром объяснять водителю, что он - коренной сараевец и знает точно, что тут рядом есть еще один путь, которым можно проехать. После недолгих разговоров водитель свернул туда, но всего через пару километров навстречу нам выехала легковушка, водитель которой затормозил и отчаянно замахал руками. Наш водитель высунулся в окно и спросил того, что стряслось. Водитель легковушки прямо-таки вверг в шок всех нас словами "Нема пута! Удес!"  В итоге мы вернулись на главную трассу. Стоит отметить, что к этому времени с ближайших гор спустилась гроза. Полноценная летняя балканская гроза - с громом, молниями, пронизывающим ветром и холодным дождём, который довольно скоро перерос в ливень. Спору нет, в автобусе было тепло, но вот барабанящий в окна дождь и мертво застывшие машины впереди нас оптимизма как-то не прибавляли.

Часа через два, а может, и больше, машины впереди начали медленно двигаться. Ещё не менее часа потребовалось, чтобы пробка постепенно сошла на нет - и мы, наконец, продолжили свой путь. Сначала мы ехали по относительно населённой местности, но спустя примерно час оказались наедине с серпантином и прекрасной, абсолютно девственной черногорской природой. Вокруг - одни горы, перемежающиеся узкими долинами. Горы густо покрыты великолепным лесом, в каждой долине или течёт речка, или струится узенький горный поток. Прошло ещё сколько-то времени, и наш путь всё чаще стал нырять по тоннелям в скалах. И если некоторые тоннели явно тщательно обработаны - обложены бетоном, с окошками в стене и "карманами" по бокам, где могло бы поместиться авто размером с маршрутное такси - то были и такие, где прямо с потолка свешивались каменные зубцы, стены были неровные и вообще закрадывались большие сомнения в том, что человек хоть как-то приложил руку к прокладке такого тоннеля. Ближе к боснийской границе вообще весь наш путь лежал в скалах - не успеваешь выскочить из одного тоннеля, как тут же попадаешь в другой. Впрочем, даже в те моменты, когда автобус был на открытом воздухе, снаружи мало что было видно - всё было темно и мутно из-за продолжавшейся грозы с дождём.

Вскоре показался и пограничный пункт Шчепан-Поле. Сначала нас остановили на черногорской границе. Пограничник забрал наши паспорта и отправил автобус к выезду из погранзоны. Там другой служащий в форме вернул нам документы и пожелал счастливого пути. Еще несколько минут по серпантину, стремительно летящему вниз - и вот перед нами уже боснийская застава. Бравый пограничник, весь увешанный нашивками цветов национального флага БиГ, точно так же забрал паспорта, проставил печати и вернул нам. И сразу стало видно, что страна - уже не Черногория: черногорцы пожелали нам "sre;an put", боснийцы же - "sretan put" .

Вскоре после въезда в Боснию сделали остановку в каком-то городке. В автобус зашла старушка – «божий одуванчик» и спросила, сколько стоит билет до Фочи.

- Ничего не стоит, - бросил водитель.
- Как? Я заплачу, сынок, мне бы до Фочи…
- Садись, мать, тебе бесплатно.
- Спасибо, сынок!

В 9 вечера совсем стемнело, и были лишь слышны удары капель непрекращающегося дождя. Первые километры по боснийской земле прошли так же, как и последние - по черногорской: перескакиванием из тоннеля в тоннель. В Фоче была сделана 10-минутная остановка, высадили старушку - и снова вперёд. В 21.55 по местному времени мы въехали в Источно-Сараево.

Источно-Сараево – город и центр одноимённой общины на окраине столицы Боснии и Герцеговины – федерального Сараева. По сути, город как самостоятельная административно-территориальная единица образовался лишь после войны в Боснии 1992-95 гг. Тогда Сараево оказалось разделено на две части, мусульманскую на западе и в центре и сербскую на востоке. Мусульманская часть города, расположенная в Федерации Боснии и Герцеговины – и есть федеральное Сараево, столица БиГ. Восточная же часть, которую в годы войны занимали сербские войска, получила название Источно-Сараево (то есть Восточное Сараево) и формально находится на территории Республики Сербской (второго после Федерации БиГ энтитета, или автономии, страны).

…Выйдя из автобуса на станции, я в первую очередь промок до костей и начал замерзать. Естественно, авария нарушила все мои планы и нечего было и думать о прогулке по городу. Сараево встретило меня чернильным мраком быстро спустившейся летней ночи и ледяным ливнем, косо хлещущим под свирепыми порывами ветра. Было очевидно, что так или иначе мне придется провести в Сараеве ночь, и я стал думать, как же это обустроить получше. Я спросил у первого встречного, есть ли тут такси, думая доехать до ближайшего отеля. Тот махнул рукой, и я увидел, как единственная оставшаяся на стоянке машина такси медленно стронулась со своего места. Презрев ливень и леденящий ветер, я бросился ей наперерез, но, естественно, не успел. Таксист скрылся во мраке сараевской ночи, а я вынужден был также бегом вернуться под крышу станции.

Тот же человек, чью внешность в полумраке было весьма трудно различить, спросил меня, зачем мне понадобилось такси. Узнав, что мне нужно как-то провести всего одну ночь, он снова махнул рукой на какое-то приземистое двухэтажное здание метрах в ста от станции. Подойдя к нему, я увидел спасительную надпись "Рreno;i;tа" . Отдав хозяину плату за ночёвку, я поднялся в предложенную комнату с тремя кроватями, выбрал первую попавшуюся и мгновенно заснул. Проснувшись рано утром, я первым делом направился на станцию и взял билет на ближайший автобус до Подгорицы. Если бы у меня не было планов на вторую половину дня, я бы остался в Сараево на больший срок - но планы у меня, конечно же, были.

Пока же, имея почти час времени, я вызвал такси, с которым на сей раз проблем не возникло, и попросил отвезти на Башчаршию. Это историко-культурный центр Сараева, построенный еще в XV веке и увенчанный прекрасным восточным базаром. Тут я познакомился с удивительной архитектурной планировкой города. Сложилось впечатление, что Сараево распланировано как амфитеатр, где на верхних "ярусах" находится периферия, а центральные районы лежат на самом "дне". Проехав несколько "ярусов", мы спустились в самый низ и выехали на мост через реку Миляцку - символ города. Переехав мост, мы свернули направо и поехали по набережной Миляцки, после чего вновь свернули и выехали на небольшую уютную площадь, заставленную магазинчиками, торговыми рядами и прочими торгово-промышленными объектами. Я вышел из машины и прогулялся по этому удивительному месту, где буквально каждый камень дышит романтикой давно ушедшей старины. Словно не верилось, что вот эту площадь, которую я много раз видел на фото, я теперь вижу вживую. И эти голуби, воркующие на влажных от утренней росы камнях, и лениво дремлющие псы около только что открывшихся магазинчиков. И группки самых разных людей, от пожилых мужчин в деловых костюмах до девушек в хиджабах, спешащих от фонтана - "себиля" - к высотке, на крыше которой гордо красовался логотип Сбербанка...

Запечатлев всю эту красоту, я вернулся на станцию. Поскольку я ничего не ел со вчерашнего утра, мне срочно нужно было что-нибудь купить в дорогу. Зашел в ближайший магазинчик, взял пару пакетов чипсов, выложил на прилавок. Продавщица улыбнулась: "Dvije marke!" . Ну две так две. С этими-то запасами провизии я сел в автобус и поехал обратно в Подгорицу. Остановка в Фоче на 10 минут. Сели, поехали дальше - и тут парень с переднего сиденья всплеснул руками: что-то потерял на месте стоянки. Благо, отъехали лишь на пару сотен метров - остановили, и парень стремглав понёсся назад. Вернулся, водитель спрашивает: "Na;oh li si?" - мол, нашёл ли? Парень устало, но довольно выдохнул: "Na;oh".

Всё остальное было так же, как и вчера ночью - скачки по тоннелям, затем боснийцы выпускают из страны, черногорцы впускают, снова тоннели... Запомнилась автобусная станция в черногорском городе Колашине, где мы сделали остановку. Она представляла собой старое полуразрушенное здание с окнами без стёкол, без каких-либо оповещающих знаков. Никаких перронов, кондукторов, турникетов. Автобус просто встал на имевшееся свободное место около дома и ждал, пока не подсядут местные.

Днём приехали в Подгорицу, и тут снова полил дождь. Тут бы и отдохнуть, но я уже договорился с моим другом Влайко (тем самым, что посоветовал мне отель "Европа"), что приеду к нему в гости. Разнообразия ради я решил поехать на поезде. И тут-то я в очередной раз понял, что, находясь на Балканах, ни в коем случае нельзя мыслить российскими категориями. У нас ведь с железной дорогой как? На станции заранее объявляют время прибытия, да и с телефона в режиме онлайн информацию можно получать. А тут всё вышло иначе. Взял билет, жду на вокзале. Естественно, ни о каком онлайн-отслеживании тут нет и речи. Прибытия поезда никто не объявил. Уточняю – оказывается, поезд уже давно стоит на перроне. Бегу со всех ног, рядом бежит какой-то мужчина. Прибегаем ровно к тому моменту, когда все двери поезда захлопнулись. «Ну всё», подумал я. Тем временем подбежавший мужчина, видимо, просто со злости, изо всех сил пнул ногой в секунду назад закрывшуюся дверь. И о чудо – она открылась! До сих пор не могу понять, случайно ли это, или опаздывающим тут всегда открывают двери таким вот образом…

И вот, едва вернувшись из Боснии, я еду в другую сторону - на границу с Сербией. Колёса стучат, вагон мерно подрагивает, мимо окна проносятся поля, леса, горы… На одной из остановок в купе зашёл молодой парень. Кроме нас, больше никого в купе не было, так что молчание длилось недолго.

- Куда едешь? – спрашивает мой попутчик.
- В Биело-Поле.
- А, на Лешнице выходишь?
- Ага. А ты?
- Значит, я раньше выйду. Ты сам откуда?
- Ну еду я, как видишь, из Подгорицы. А вообще я из России.
- О! У меня есть друзья из России. Я в школе учил русский, так что немного понимаю. Наше «наравно» - это ваше «конечно», да?
- Точно!

На станции Лешница выхожу, меня встречает Влайко, идем к нему домой. Лешница - не только название станции, но и небольшой посёлок в общине Биело-Поле. Отсюда рукой подать до сербской границы. До дома Влайко дошли минут за двадцать. Не буду подробно описывать все подробности, скажу лишь, что семья Николичей встретила меня как родного - так тепло, а обращалась со мной так бережно и внимательно, что мне даже стало неловко. Я подарил братьям подробный гид по Москве, взяв с них обещание, что они обязательно приедут в Россию. В свою очередь, Влайко подарил мне сборник стихов своего собственного сочинения «Завичаj у срцу пjева» («Родной край в сердце поёт»). Этим же вечером мы прогулялись по городу Биело-Поле.

Биело-Поле - достаточно типичный по планировке город для Черногории, больше похожий на посёлок. Он лежит меж горных склонов по краям долины реки Лим. Дома одно- и двухэтажные, просторное расселение. Видно, что почти все жители занимаются сельским хозяйством - чуть ли не у каждого дома видны стога сена, а чуть ниже по долине, по берегам весёлой речушки Лешница, пасутся козы и коровы, гуляют куры.

О городе и одноимённой общине можно было бы рассказать немало интересного – хватило бы на отдельную книгу. Кроме городского центра и прилегающих к нему поселений, по окружающим холмам и речным долинам раскинулось ещё более сотни деревень. Когда-то Биело-Поле имело развитую промышленность. Индустриализация во второй половине XX в. привела к переселению жителей из села в город. После распада Югославии пришла в упадок и промышленность. Начался процесс приватизации заводов. Эти обстоятельства привели к забросу и опустению сельских подворий, а заводские рабочие оказались уволены и выброшены на улицу.

Община изобилует природными красотами. Название «Биело-Поле» происходит от названия цветка – ромашка (серб. бела рада, черн. bijela rada). Осматривая окрестности с Оброва, холма неподалёку от города, когда-то можно было видеть поле, всё усыпанное белыми ромашками – отсюда и название города. Близлежащие поселения и деревни располагаются в долинах и по холмам рядом с реками: Лим, Лешница, Бистрица, Любовижда и Брзава. Местный климат отлично подходит для развития сельского хозяйства. Когда-то оно было основным родом деятельности для населявших эти земли людей, и большие площади засевались различными зерновыми культурами. На прилегающих к городу территориях разбиты фруктовые сады. Яблоневые сады биелопольской общины - крупнейшие в Черногории.

В окрестностях города есть и горы: Беласица, Лиса и Пештер. Лиса – одна из наиболее рудоносных гор Черногории, однако эти ресурсы всё ещё не исследованы. Беласица может быть использована как для развития туризма, так и для выпаса скота в летний (пастбищный) период. На летнем пастбище ставится хижина, в которой пастухи живут всё лето, пока скот находится в горах на выпасе. Зимой выпас скота становится невозможен из-за большого количества снега. Край изобилует эндемичными видами (то есть такими, которые живут только здесь и нигде более), имеет богатый видовой состав флоры и фауны, а также сказочную природу. На территории общины находятся многочисленные минеральные источники – к сожалению, в большинстве случаев заброшенные. К слову, один из таких минеральных источников мне удалось посетить.

Город имеет неспокойную историю. Впервые он упоминается под названием Николь-Пазар в средневековье, как перевалочный пункт для торговых караванов из Дубровника. Сегодня на этом месте находится пригородное поселение Николяц и церковь св. Николы, наследие сербского короля Милутина, представителя благородного дома Неманичей . Биело-Поле – родовые земли Неманичей, династии, правившей Сербией в средние века. С той эпохи и по сегодняшний день Лимскую долину украшают православные монастыри, храмы и церкви. На склоне холма, вокруг которого образовался город, находится церковь св. апостолов Петра и Павла (не следует путать ее с одноименной тысячелетней церковью в Сербии). Построил ее в 1196 г. князь Мирослав, брат родоначальника династии Неманичей – Стефана Немани. В ней было написано Мирославово евангелие. Его написал дьяк Григорий для своего господина, князя Мирослава. В наши дни евангелие хранится в Народном музее в Белграде, а один лист – в России, в Санкт-Петербурге. Также эта святыня использовалась и как школа переписчиков.

После попадания православных балканских государств под османскую власть Биело-Поле получило название Аково, а церковь св. Петра была осквернена и превращена в мечеть. При этом её южная башня оказалась разрушенной. В наши дни она реконструируется, и к ней, понемногу и с большим трудом, возвращается изначальный облик.

Освобождение Биело-Поля от турок пришлось на 1918 год. Известно, что турки проводили политику ассимиляции славянского населения. Сейчас мы можем наблюдать последствия тех времён. По некоторым данным, около 40% населения – мусульмане. При этом, вне зависимости от вероисповедания, в Биело-Поле живут со взаимопониманием друг к другу. По крайней мере, конфликты на религиозной почве тут практически отсутствуют.

…Вернувшись с прогулки, мы сели за стол, на котором словно из ниоткуда появилась бутыль с ракией. Ракия - чрезвычайно популярный тут крепкий алкогольный напиток, который получают дистилляцией определённых фруктов (как говорят местные - ракию "пекут"). От конкретного фрукта, использованного при изготовлении, ракия и получает своё название. Например, ракия, настоянная на сливах, называется шливовица. Другие популярные сорта настаиваются на яблоках, винограде, грушах и так далее. Несмотря на то, что крепость ракии может достигать 70 градусов (а доводилось слышать, что и выше) – пьётся она очень легко благодаря нежному фруктовому послевкусию. Да и похмелья от неё (если соблюдать меру) обычно не бывает. Ракия – национальный напиток в большинстве южнославянских стран; только на юге региона, в Македонии, предпочитают вино, а на севере – в хорватском Загорье и Словении – пиво.

Пью свою стопку залпом, как водку, чем вызываю удивлённый взгляд Влайко.

- Что такое? – спрашиваю немного смущённо.
- Ха-ха! Ракия так не пьётся! – заявляет он и демонстрирует, как надо: маленькими глоточками.

Ложимся спать. Поскольку дом все-таки не резиновый, мы с Влайко ночуем в одной комнате. Чисто, уютно. Над изголовьем моей кровати – огромный, до потолка, сербский флаг на толстом металлическом древке.

- Символично: будешь спать под сербским флагом! – смеётся мой друг.

Наутро Влайко разжигает плиту, закидывая в открытое отверстие обычные дрова. Честно говоря, глядя на это зрелище, немного выпал из реальности. Мне вспомнилось, как в Карелии я проезжал по Петрозаводску мимо дома, на одной стороне которого была яркая и броская надпись «Компьютерный клуб», а на другой – над порогом намалёвано: «Валенки ручной валки».

Здесь была схожая ситуация. Только представьте: в одном углу комнаты – телевизор, компьютер, кто-то из братьев читает уведомления в «фейсбуке». А в другом углу той же комнаты – пышущая жаром печь с прикрытой заслонкой, аппетитно пожирающая свежие дрова…

Но предел моему удивлению в это утро ещё не был исчерпан. Когда Лиляна - мама Влайко - сказала, что сейчас приготовит завтрак, я был уверен, что он ничем не будет отличаться от обычного завтрака у нас в России: бутерброды или что-то в этом роде. Но сначала на столе оказался огромный котёл с тушёными перцами, фаршированными мясом, затем – ведёрко с творогом, сразу несколько сортов сыра и пара буханок хлеба. Даже с учётом того, что завтракающих было шесть человек, на мой взгляд, это был перебор. Лично для меня спасло ситуацию только то, что всё было свежайшим и потрясающе вкусным. Закончили мы завтрак, по традиции, ароматнейшим свежесваренным домашним кофе.

После завтрака я вместе с братьями отправился к одной из местных природных достопримечательностей - минеральному источнику. Местные жители зовут его просто "кисели извор", то бишь кислый источник. Он вытекает из ямки на склоне холма, спадает ещё с одного холма своеобразным мини-водопадиком и впадает в Лешницу. Вода коричневого цвета; когда я спросил братьев, потому ли это, что в воде много железа, - получил положительный ответ. Вкус у воды специфический, минеральный, кисло-солоноватый, и очень приятный. Набрав воды во всю имеющуюся тару, мы пошли обратно. Лиляна подвезла меня на своей машине к автобусной станции (автобус шёл раньше, чем поезд) и взяла с меня обещание ещё раз погостить у них. Мне было безумно жаль расставаться с этими людьми, которые встретили меня, человека, которого они раньше знали только по интернету, как родного, и сделали всё для того, чтобы я чувствовал себя у них, как дома.

В день отъезда я снова прогулялся по центру Подгорицы, на этот раз дойдя до памятника Высоцкому. Он расположен на дальнем, если смотреть от отеля "Европа", берегу Морачи, в том месте, где параллельно "Миллениуму" реку пересекает ещё один мост - куда более скромный, исключительно пешеходный, но зато более уютный - с лавочками, каждая из которых накрыта пластиковым козырьком от солнца. Как мне удалось заметить, этот мост даже более популярен как место для прогулок, чем шумный и неуютный из-за постоянного автопотока "Миллениум".

Наконец, пришло время возвращаться домой. Всё хорошее когда-нибудь заканчивается, а уж всё отличное - и подавно. Автобус мчал меня в Тиват: мимо окраин Подгорицы, меж гор и долин, мимо приморья, где чуть ли не половина надписей и рекламных объявлений была на русском языке. Так, в общине Будва проехали дом, на котором была вывеска следующего характера: сверху написано крупно "For sale", ниже чуть мельче - "На продажу". На сербском языке там не было написано вообще ничего!
Вот и подошла к концу моя очередная поездка на Балканы. Несмотря на не лучшие погодные условия, она принесла мне исключительно положительные эмоции. Надеюсь, тот, кто прочтёт этот рассказ, решит отклониться в сторону от привычных курортных маршрутов Египта, Турции и Греции и посетит эти прекрасные места - славянские Балканы!

И я обязательно вернусь туда! Обещаю!

А пока что я скажу этим волшебным краям – «До свидания»!

Часть 4. Красно-белый тур и страж Железных ворот

"Во имя всех, кто в красно-белом,
Как клятву "Звезде" сочинил я стих:
Клянусь и сердцем, и душой, и телом
До смерти поддерживать их!

Но в будущем нам без сражений - никак,
И трудно нам будет в футбольном бою,
Пусть "Звезда" подарит нам сотни атак,
Мы жизнь ей подарим свою!"
(песня болельщиков «Црвены Звезды»)

... Всё началось неожиданно. Причем неожиданно как для Ивана, моего друга и коллеги, с которым в итоге мы и совершили это небольшое, но увлекательное путешествие, так и для меня.  Сложно сказать, получилось ли у нас совершить этот визит в Сербию, если бы мы планировали его заранее. Но... обо всём по порядку.
Надеюсь, читатель простит мне маленькое отступление от темы повествования: без него сложно будет оценить мотивы нашего путешествия и то, что бы мы хотели в Сербии увидеть. Итак, в конце августа, сидя в нашем московском офисе на работе, мы с Иваном рассуждали о предстоящем спортивном событии: "Спартак" в матче-открытии своего новенького стадиона "Открытие-Арена" принимал белградскую "Црвену Звезду".

Понятно, что Иван, болеющий за обе красно-белые команды, жаждал попасть на этот матч. Я же, хоть и являюсь поклонником ЦСКА и "Партизана" (то есть самых принципиальных оппонентов «Спартака» и «Звезды» соответственно), был бы не против наконец попасть на новый современный стадион. Забегая вперёд, отмечу: на этот матч мы так и не попали. Зато попали - чуть позже - совсем на другой, но ничуть не менее интересный...

Итак, в разгар нашего обсуждения я мечтательно заметил, что было бы неплохо побывать на игре "Црвены Звезды" именно "там" - в Сербии. На что Ваня ответил, что было бы, несомненно, замечательно побывать не просто на игре, а на знаменитом "Вечном дерби" - главном футбольном событии Сербии, встрече "Партизана" и "Црвены Звезды". Открыв календарь Елен-Суперлиги  чемпионата Сербии, мы увидели строчку "Partizan - C. Zvezda 18.10.". Мы переглянулись: у каждого из нас была возможность взять отпуск. "А поедем!" - заявил я. "А поехали!" - поддержал Иван.

Вот так-то и получилось, что мы буквально "с чистого листа" решили отправиться в Сербию: Иван - в первый раз, я - в третий. Подготовка заняла у нас немного времени (которого, кстати, все равно было в избытке). И вот мы уже садимся в самолёт, и вот распахивает перед нами свои гостеприимные двери аэропорт "Никола Тесла"...

Несмотря на всю спонтанность принятого нами решения, у нас был составлен примерный план нашего пребывания в стране Караджича и Джоковича, Теслы и Обилича, Карагеоргия и святого Саввы. Обязательным пунктом этого плана была поездка куда-нибудь в глубинку страны - ориентировочно в Голубацкую крепость.

В первый день, заселившись в отель, мы немного прогулялись по городу. В 16.00 по местному времени мы встретились, как и договаривались, с моим хорошим другом Неманей, после чего все вместе отправились за билетами на баскетбол. Мы давно хотели увидеть вживую, как болеют сербы на баскетболе, и взяли билеты на матч Евролиги - против принципиального соперника "Звезды", турецкого "Галатасарая".
"Комбанк-Арена", на которой и должна была состояться игра, произвела на нас впечатление. Величественный современный дворец спорта, вмещающий более 20 тысяч зрителей, в обычные дни принимает концерты и другие общекультурные и развлекательные мероприятия. Мы взяли два билета в центр за 1500 динаров - Неманя на игру не шёл - и прогулялись по Новому Белграду , прошли мимо Сава-центра , мельком увидели Ушче  - и через парк дошли до места, где стояла в ожидании завтрашнего военного парада различная техника, в том числе танки.

Утром второго дня, 16 октября, мы поехали в Нови-Сад. Изначально мы планировали взять напрокат машину в гостинице, и даже заранее договорились с сотрудником rent-a-car в отеле, но в итоге так и не взяли. Благо, автобусное сообщение в этом уголке Европы налажено достаточно хорошо. В Нови-Саде мы встретились с моей хорошей знакомой Миланкой, которая и провела нас по городу. Разумеется, мы тотчас же стали вспоминать нашу первую встречу, состоявшуюся более года назад – когда Миланка и Срджан впервые показывали мне Нови-Сад. Ну разве могли мы не зайти в знаменитое бифе "Путин"?! Правда, несмотря на то, что в ассортименте была водка "Путинка", мы всё же ограничились кофе.

Вернувшись в Белград, мы сразу же отправились на баскетбол. Правда, мы чуть опоздали, и когда мы вошли в холл "Комбанк-Арены", матч уже начался. Зайдя в зал, я первым делом оглох. Около 20 тысяч болельщиков, одетых во всё красно-белое, ревели не переставая так, что в перенасыщенный децибелами воздух, казалось, можно было вешать топор. Мне доводилось бывать на разных спортивных соревнованиях, в том числе в «Лужниках», где на матче футбольной  Лиги чемпионов присутствовало более 60 тысяч зрителей – но с этим «комбанковским» антуражем не сравнится ничто. Даже во время неторопливого розыгрыша мяча зал ревел практически без перерывов. А уж когда «Звезда» завершала атаку удачным броском по турецкому кольцу – раздавался настоящий взрыв. Другого эпитета я подобрать не могу – в зале творилось настоящее безумие…

Турецких болельщиков, если они и были, мы нигде не увидели. Со второго - верхнего яруса - свисали флаги, транспаранты, надписи различного содержания. На правой от нас трибуне сверху свисали один за другим флаги "православных братьев" - России, Сербии, Греции. Слева же от нас, на противоположной стороне, красовался огромный баннер с надписью "Нови Београд". Были моменты, когда одна из трибун громко распевала… «Катюшу». А во время пауз, «зажигая» выбегавшую на паркет группу поддержки, из динамиков звучала не менее родная «Калинка».

Разумеется, "Звезда" не могла не выиграть при таких болельщиках. И она выиграла, причем уверенно. По окончании матча игроки пошли к трибунам - похлопать своим поклонникам, которые несли команду к победе на крыльях своей поддержки. Любопытно, что, хотя в зале можно было курить, я не видел никого, кто бы распивал спиртное, а вот воду - пожалуйста. Да и сама поддержка была яростной, фанатичной, но в то же время цивилизованной, без агрессии к кому бы то ни было.

На следующий день, 17 октября, мы отправились в Голубацкую крепость. На главной автобусной станции Белграда продаются билеты в том числе и до городка Голубац, что находится на востоке страны почти на границе с Румынией. После нескольких часов пути (с остановкой в Пожаревце) мы прибыли в Голубац и вышли на улицу. Зрелище было прелюбопытное. На самом берегу Дуная - остановка, кафе весьма заброшенного вида, несколько домов и служебное помещение для водителей автобусов. Чуть поодаль в сторону суши - несколько киосков. На берегу реки - два пирса, с которых местные ловили рыбу. Где-то далеко, на противоположном берегу Дуная - едва видная в тумане кромка гор.

Через пару минут после нашего выхода из автобуса мне на телефон пришло смс-сообщение. Как оказалось, оно было от оператора сотовой связи. Начиналось оно, должен заметить, весьма необычно:

«Уважаемый клиент! Добро пожаловать в Румынию…»

Немногим позже я понял, в чём тут дело: от Голубаца рукой подать до сербско-румынской границы. Оператор просто-напросто немного «промахнулся» - с кем не бывает?

Происхождение названия "Голубац" обросло паутиной давних преданий и легенд времен средневековья. Например, одна из легенд гласит, что в этих краях при дворе местного паши жила прекрасная принцесса Голубана. Паша возжелал видеть её в своём гареме, но красавица отказалась идти к нему в жены. В гневе паша приказал приковать упрямицу к каменной стене и не давать ни еды, ни питья. Лютой смертью погибла принцесса Голубана, а местное поселение на берегу Дуная стало называться в её честь.

По другой легенде, жена сербского деспота  Джурджа, византийская принцесса Ерина, разводила в крепости голубей. Да не простых, а почтовых. Будто бы и одна из башен, носящая название Шешир-кула (в дословном переводе "башня-шляпа") была построена специально для того, чтобы разносящим почту птицам было удобно слетать с крепости или садиться на неё. Какая из этих легенд ближе к истине - остается только гадать...

После активных поисков местного населения и расспросов мы выяснили, что крепость находится примерно в 5 километрах от Голубаца, а еще через 50 - город Кладово. Такси в Голубаце, как нас заверили, бывает, но в виде "залётной птицы" - ждать его можно сколь угодно долго, а вызвать почти нереально. В конце концов мы уговорили водителя автобуса: он связался с другим водителем, ехавшим в Кладово, и попросил его подкинуть нас до крепости и забрать на обратном пути. Это позволило нам избежать уже казавшейся реальностью ночёвки в голубацком кафе.

Автобус вырулил из тоннеля, остановился и раскрыл двери специально для нас – никто больше тут, на пустынном дунайском берегу, не выходил. Выпрыгнув из салона с ловкостью опытных десантников, мы отошли на обочину, и когда автобус уже отъехал на пару сотен метров, синхронно с Иваном повернулись…

- Вау! Вот это вау! – зачарованно произнёс мой друг.

И было отчего. Туннель, по которому мгновения назад пропылил наш автобус, был высечен в сплошном каменном массиве, над которым нависала тяжеловесными башнями и зубчатыми стенами седая, как сама древность, крепость. Она стояла на крутом берегу Дуная, одна её сторона поднималась на вершины прибрежных скал, гордо возвышаясь над ними. Другая сторона плавно спускалась вниз и уходила прямо в воду. Одна из нижних стен выступала из воды лишь самой верхушкой и вела к башне, со всех сторон окружённой водой. Время (и только ли время?) не пощадило эти некогда могучие сооружения: кое-где из расселин в камне выглядывали молодые деревца, некоторые зубцы осыпались, стены также сохранились не полностью. Но даже несмотря на всё это, Голубацкая крепость поражала своей мощью и монолитностью, своим грозным величием.

Первые упоминания о Голубацкой крепости относятся к 1335 году - они говорят нам, например, о том, что тогда крепость находилась под контролем венгров. Очевидно, впрочем, что крепость была построена существенно раньше. Кем и как - вопросы, до сих пор остающиеся без ответа. Даже название крепости (как, собственно, и находящегося рядом одноимённого городка) ничего не говорят учёным - кроме того, что в нём содержится слово "голубь". Давая крепости своё название, турки, немцы, греки, венгры и другие народы просто переводили на свои языки местное название.
Несмотря на то, что регион изобилует следами былого присутствия множества античных культур, современные исследования доказывают, что Голубацкая крепость никак с ними не связана. Она не является достройкой или перестройкой некоего античного сооружения - и была построена, что называется, с нуля в Средние века. С точки зрения военной стратегии место для постройки было выбрано идеально - крепость полностью контролировала вход в Джердапское ущелье (или, как его еще называют, Железные ворота Дуная) как по суше, так и водный путь – по реке.
Поэтому-то крепость часто меняла своих владельцев. Три страны боролись за обладание твердыней: Венгрия, для которой крепость означала защиту от турок; Сербия, которой крепость была нужна для защиты как от турок, так и от венгров; и Турция - для османов обладание Голубацкой крепостью значило бы открытый путь в Европу, к новым завоеваниям.

Нужно ли говорить, что в настоящее время крепость выглядит далеко не так бодро и красиво, как на множестве «рекламных» фото в интернете? Радует хотя бы то, что ведутся реставрационные работы – в частности, некоторые участки огорожены специальной сеткой и проход туда запрещён; также видели мы и бригаду местных специалистов в жёлтых манишках, которые тщательно осматривали стены, что-то там измеряли и записывали.

… Исходив крепость вдоль и поперёк, даже попытавшись (правда, безрезультатно) подняться по крутому склону, сплошь заросшему жёстким кустарником, мы и не заметили, как незаметно начали подкрадываться сумерки. Выйдя из крепости, мы прошли чуть дальше по берегу, оставив каменную громаду точно позади. Впереди же вольные воды Дуная уходили куда-то за скрывающие горизонт отроги Джердапского ущелья. Отроги эти, крутые и неприступные, были довольно густо покрыты лесом, на который уже наложила свою цветастую печать вторая половина октября. Основу этого природного полотна всё ещё составляла мягкая зелень, но в глаза бросались золотые и пламенно-оранжевые пятна.

Вечер вступал в свои права медленно, но уверенно. Мутно-серая пелена облаков, постоянно закрывавшая небеса, с каждой минутой становилась темнее и гуще. В воздухе ещё отчётливее разлилась прохладная сырость. А с далёких вершин, словно какая-то чудовищная призрачная змея, начала неторопливо сползать в ущелье серебристо-молочная полоса тумана.

Ощущение, что ты находишься в каком-то необычном, волшебном месте, что прямо здесь и сейчас, на твоих глазах творится какая-то магия, усиливалось и становилось всё ярче и отчетливее. Размытый в сумерках силуэт крепости, могучая дунайская гладь, остро-прохладный речной ветерок, украшенные поясом тумана, словно ожерельем, горные кряжи – каждая из этих деталей по отдельности была вполне реалистичной, хотя и очень красивой. Но складываясь вместе, они излучали какую-то неведомую силу, погружая нас словно в параллельное измерение. Кто-то скажет – энергетика, а как по мне – это слово слишком грубо и примитивно для той могучей силы, которую мы тогда ощущали. Магия – вот более подходящее слово. Это удивительное чувство сопричастности к чему-то высшему, нереальному я, не исключено, не забуду никогда…

Уже поздно вечером, в кромешной тьме, нас подобрал автобус, возвращавшийся из Кладова в столицу. А 18 октября мы подходили к стадиону "Партизана", готовясь посетить то самое событие, обсуждение которого и родило идею нашей поездки. Иван уже заранее надел шарф "Звезды", полагая (как и я), что здесь ситуация мало чем отличается от наших дерби ЦСКА - "Спартак". Ох, как же мы ошибались...
Началось всё с того, что мы подошли к машине, на которой продавалась атрибутика "Партизана". Купив себе шарф, я увидел, что продавец говорит Ване "скини" (то есть «сними») и указывает на "вражеский" шарф. Ваня снял шарф, и правильно сделал - вскоре мы прошли мимо входа на фанатский сектор "гробарей" . Основная его часть была оцеплена. Полицейские стояли на каждом шагу. Тем не менее, они выглядели куда дружелюбнее наших. Когда я спросил у стража порядка, как нам попасть на трибуну "Восток", он охотно объяснил нам путь.

В шарфах не было никого - ни своих, ни чужих. Были майки, кепки, ещё что-то - шарфов не было. И почти все шли группами по 3 - 5 и более человек. Зайдя на стадион, мы обнаружили ещё один факт, непривычный для российского болельщика: там свободно продавалось пиво.

Когда началась игра, обстановка на трибунах понемногу начала накаляться, но не так, как того можно было бы ожидать. Скорее всего, причиной тому - соглашение между фанатскими группировками двух команд, "Гробарями" и "Делие" , о "джентльменском" поведении на матче в свете недавнего скандала в матче национальных сборных Сербии и Албании. Стоит напомнить, что тогда с трибуны в небо над стадионом кто-то запустил дрон с флагом так называемой «Великой Албании». Это событие мгновенно всколыхнуло не только сербскую футбольную среду, где ненависть ко всему албанскому получила изрядную подпитку, но и органы футбольных властей Европы. Болельщики, ожидая решения УЕФА, явно не хотели лишний раз привлекать к себе внимание европейских футбольных чиновников, что и выразилось в атмосфере на стадионе. Нет, файер-шоу было с обеих сторон. Было и предупреждение диктора о возможном прекращении игры, когда дым заволок весь стадион. Были, несомненно, и речовки-кричалки с обеих сторон, которые я приводить не буду в силу их нецензурности. Но вот открытой ненависти, агрессии - лично я не увидел. Ну не называть же ненавистью обычное и для нашего футбола обвинение судьи Милорада Мажича в нетрадиционной сексуальной ориентации, когда после крайне грубого фола игрока "Звезды" он наказал его всего лишь жёлтой карточкой...
Но это были цветочки, ягодки начались потом. После игры, закончившейся победой "Партизана" - 1:0 (победный гол забил великолепным ударом со штрафного Никола Дринчич) - мы с Ваней решили сделать фото на память в шарфах любимых команд. Иван снова облачился в шарф, нас сфотографировали, а потом мы стали выходить со стадиона. Мой друг и коллега не стал снимать свой шарф, и, как оказалось, напрасно. Идя по переходу стадиона, мы чуть отстали от общей толпы и шли обособленно. Именно в этот момент буквально в паре метров от нас грохнула петарда, да так, что я оглох на несколько секунд. Не возникло и тени сомнения в том, что петарда предназначалась именно нам – рядом с нами больше никого не было. Мы не сделали и тридцати шагов с того места, как прямо перед нами возникло двое "гробарей": один из них что-то шептал другому. Потом шептавший повернулся к нам, подошел к Ване и снова произнес "Скини!". Ваня послушно снял шарф и стал засовывать его к себе в карман. Но, видимо, он это сделал не слишком тщательно, потому что откуда-то сзади возник еще один "гробарь", который подошел к Ване и стал запихивать шарф ему в карман так, что его стало не видно снаружи. Только после этого заботливые "партизаны" оставили нас в покое. Не исключаю, что такое вежливое (а всего лишь одна петарда в сторону человека с «вражеским» шарфом – это здесь действительно вежливо) обращение стало возможным благодаря моему чёрно-белому шарфу, который всё ещё был на мне. Боюсь, болей за «Звезду» и я – так легко бы нам отделаться уже не получилось…

На следующий день мы должны были возвращаться в Россию. Но, поскольку самолет у нас был на 23.40 по местному времени, у нас впереди был целый день. Мы посвятили его прогулке по Белграду. Сначала в сопровождении моего друга Срджана мы пошли в парк Ташмайдан, где посмотрели на памятник детям, убитым бомбардировками НАТО в 1999 году, затем зашли в церковь св. Марка, построенную так, чтобы она напоминала знаменитую Грачаницу в Косово. Прогулялись мы и мимо Русской церкви, мимо здания Скупщины и дошли до храма св. Саввы. Кстати, как я уже писал, белградцы обычно называют его просто "храм", словно подчёркивая то, насколько он выделяется среди других церковных построек, словно только он и заслуживает право называться храмом.

Идя втроём по улице и оживленно болтая, разумеется, по-русски, мы привлекли к себе внимание какого-то парня. Оказалось, что он, как и мы, из России – причём, что интересно, из Костромы. Сюда, по его словам, он приехал отдохнуть и хочет посетить какие-то спортивные соревнования, которые должны состояться в дворце спорта «Пионир». К слову, обычно там проводит свои матчи баскетбольный «Партизан» - но, помимо игры с оранжевым мячом, дворец отдаётся на откуп и другим спортивным событиям.

Гуляя по Белграду, залитому мягким октябрьским солнцем, мы обратили внимание на то, что в центре, на площади Республики, и на соседних улицах поднимаются в небо связки розовых шариков, а меж ними трепещут на ветру розовые же полотнища флагов. Срджан объяснил нам, что сегодня в городе проходит акция «Белград в розовом» - в рамках борьбы с раком лёгких.

Распрощавшись со Срджаном, мы пошли на Калемегдан. Ваня, как завзятый шахматист, разузнал, где в Калемегданском парке сходятся местные шахматисты - в основном, пенсионеры - и тут же присоединился к ним. Днём ранее он уже играл с ними, но тогда потерпел сенсационное поражение, причем поражение, что называется, "без шансов". Сейчас же он был более подготовлен - и смог дважды выиграть, а еще дважды свести игру к ничьей.

По словам Ивана (меня в тот момент рядом не было), в промежутке между играми он принял участие в любопытном диалоге с одним из местных «дедушек». Привожу его так, как он запомнился мне со слов Ивана.

- О, Россия! Знаю ваших шахматистов. Отличные! Карпов! Да?
- Ещё Каспаров.
- Нет! Каспаров – нет!
- Почему?!
- Мусульманин!

Вечером, после целой серии шахматных баталий, в которых я выступал лишь в качестве зрителя, мы прошлись по Калемегдану в поисках сувениров. Более активен, разумеется, был Иван, для которого всё было в новинку. Но и я не отказал себе в удовольствии приобрести брелок для ключей с гербом Белграда. Закупившись сувенирами, мы пошли поужинать в один из ресторанов в центре города. Должен отметить, что далматинский пршут, который там подавали, был, на мой вкус, гораздо лучше негушского. А "мешано месо" – популярное блюдо из разных сортов мяса - оценили по достоинству и я, и Ваня.

Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Подошло к концу и наше путешествие в Сербию. Автобус нёсся по улицам ночного Белграда в сторону аэропорта, а мы сидели и думали каждый о своём. Я вспоминал, как этим же автобусом, только днём, возвращался в аэропорт из своей первой поездки в Сербию в 2012 году. Тогда, я помню, я обещал себе вернуться - и вернулся.

Сейчас я обещаю себе то же самое. И я знаю, что вернусь. Один или в компании друзей - кто знает? Но часть моего сердца осталась в этих краях ещё два года назад. И она зовёт меня обратно.

Зовёт всегда.

Часть 5.  Марш на Дрину и восточная ночь

"- Ну, - поучал Груицу старый разбойник Новак, - а коли увидишь этакого простачка: ноги на седле перекрестил, тренькает на мандолине и распевает во все горло – не трогай его вовсе, не марай зря руки, пусти его с миром:
 это вышеградец, а у ихнего брата деньги в руках отродясь не держались."
(Иво Андрич «Мост на Дрине»)

После того, как мы с Иваном побывали в Сербии в октябре 2014 года, он выразил желание непременно туда вернуться, но с условием – непременно взять там автомобиль и поездить по региону самостоятельно. Я поддержал идею, так как она давала множество преимуществ – мы бы не зависели от расписания автобусов, и могли бы путешествовать в удобном для нас ритме и по самым отдалённым уголкам.
В итоге возможность снова поехать туда вдвоём выпала нам уже в мае следующего, 2015 года. Генеральный план был таков: прилетаем в Белград, там берём напрокат машину – и вперёд, покорять новые просторы! Но, как это часто бывает, гладко всё оказалось только на бумаге...

Итак, первого мая, в День труда, мы прибыли в гостеприимную сербскую столицу. Стояла по-настоящему летняя жара. Первым делом мы отправились на стойку рент-а-кар в гостинице, но там нас ждало разочарование. Такой машины, которую бы хотел взять Иван, здесь не было. Вернее, она была – но без навигатора. А ездить в незнакомых краях без навигатора – дело бесперспективное, если не сказать опасное. Поэтому следующим нашим шагом стал поиск пунктов проката авто в самом городе. На площади рядом с городской автобусной станцией (так называемой БАС) я спросил у одного из таксистов, можно ли тут что-нибудь найти.

- Да вон, в ту сторону по улице будет что-то в этом духе, - обнадёжил таксист. И тут же эту надежду погасил в зародыше:
- Но сегодня же первое мая, праздник. Не думаю, что сегодня там открыто.
- Праздник труда, когда никто не трудится! – пошутил в ответ я.

Действительно, только юмор мог скрасить мое смущение. Как я мог забыть, что в Сербии, так же как и у нас, празднуется Первомай! И пытаться найти в этот день работающее учреждение – значило просто потратить этот день впустую. Мы же с Иваном себе такого позволить не могли, поэтому, вернувшись в гостиницу, начали активный поиск на интересующую нас тему в интернете. И, к счастью, быстро нашли то, что нам было нужно. Какой-то частник, русский, живущий в Белграде, готов был дать нам напрокат машину как раз такую, которая устраивала Ивана, причём с местным «родным» навигатором. Но – только завтра. А сегодня у нас был впереди еще почти целый день, который мы решили потратить с умом.

Сказано- сделано. Мы направились прямиком на автобусную станцию, где взяли билеты в Смедерево. Наш выбор пал на этот город по двум причинам: во-первых, мы оба хотели воочию увидеть знаменитую Смедеревскую крепость, а во-вторых, нам повезло со временем отправления. И вот мы уже выходим на станции и осматриваемся в новом для себя месте…

… Что интересного можно сказать о Смедереве? Пожалуй, немного, и не потому, что здесь никогда не происходило никаких важных событий, а потому, что и облик города, и его история достаточно типичны. До начала османской экспансии это был незначительный провинциальный городок. В 1430 году по приказу сербского деспота (не путайте средневековый титул с чертой характера!) Джураджа Бранковича тут была построена крепость. Это было действительно величественное сооружение, закрывавшее значительную черту береговой линии Дуная и защищавшее город от вторжений. Чтобы понять всю, как сейчас модно говорить, статусность постройки, достаточно знать, что в те годы Смедеревская крепость была самой большой равнинной крепостью в Европе!

Ещё один интересный вопрос - происхождение топонима "Смедерево". Существует несколько различных точек зрения. Одна из наиболее популярных утверждает, что это слово носит иранско-хазарское происхождение. Так, в переводе с иранского "семендер" означает "крайние двери", или "крайний вход". Предполагается, что это название принесли в Подунавье племена, бежавшие в X веке на запад из уничтоженного и разорённого Хазарского царства.

Одной из самых трагичных страниц в истории города стала печально знаменитая дата - 5 июня 1941 года. Тогда город потряс страшный взрыв боеприпасов, которые фашисты складывали в крепости. Сила взрыва была столь велика, что на его месте образовался кратер длиной в 50, а глубиной - в 9 метров! Почти весь город был разрушен, количество жертв превысило три тысячи человек...

… Слева от нас – пешеходная улица. Впереди – здание станции и ещё несколько домов, на всём лежит печать перманентной запущенности. По правую руку от нас – ветка железной дороги, а ещё дальше, за путями – серые, поросшие какими-то сиреневыми цветами каменные стены крепости. Вот прямо на наших глазах по путям проползает – другого слова не подобрать – состав настолько древний, что в это сложно поверить. То, что эти вагоны застали лучшие годы жизни маршала Тито , у меня не вызывало сомнений. На трубе одного из близлежащих зданий свили гнездо аисты, один из которых в это время как раз гордо оглядывал окрестности.

Перейдя пути, мы направились к крепости. Как оказалось, по сути крепость представляет собой несколько рядов стен (внешний круг, средний и т.д.), а в центре расположен главный архитектурный ансамбль с башнями. Внешние стены сохранились, на мой взгляд, плохо, куда хуже внутренних. Беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить многочисленные трещины, некоторые из которых достигали воистину угрожающих размеров.

Пройдя внешние стены, мы попали на широкую лужайку, которую пересекали тропинки, ведущие к следующему ряду стен. Это великолепное место для семейного отдыха активно эксплуатировалось даже в этот, необычно пасмурный и нежаркий, день: кто-то просто гулял, кто-то, особенно дети, играли в активные игры – от футбола до бадминтона, кто-то читал книгу, развалившись на траве…

За следующим рядом стен нашему взору открылась часть крепостного комплекса, непосредственно примыкающая к берегу Дуная, точнее – возвышающаяся над ним. Бросилось в глаза, что здесь стены сохранились лучше. Заметно было и то, что, в отличие от внешнего луга, где в основном были «семейные» прогулки, эта часть крепости была облюбована молодежью – об этом буквально кричали различные рисунки и граффити примерно одного содержания – «мы тут были» и «…, я тебя люблю».
Пройдя эту часть крепости, мы вышли на угол лужайки, где по мостику можно было пройти в самое сердце крепости – правда, не бесплатно. Купив билеты, мы с Иваном проследовали туда, где около 30 лет назад проходили съёмки нескольких эпизодов для культового сербского фильма «Битва на Косовом поле». В наши дни тут проводятся концерты и прочие публичные выступления на специально подготовленной для этих целей площадке с трибунами.

По бокам этой своеобразной «арены» возвышались крепостные башни, на которые можно было подняться по специальным лестницам. Честно говоря, таких крутых лестниц я ещё не встречал! Лестница была не только крутой, но и узкой – думаю, два человека на ней могли бы разойтись только боком. Но подъём стоил того – с вершины башни нам открылся потрясающий вид на весь крепостной комплекс и величественный Дунай.
… На следующий день мы взяли машину с навигатором и сформировали план действий. Решено было протестировать авто на небольшом перегоне, съездив в Нови-Сад, и если всё пройдет по плану – на следующий день с утра рвануть в Сараево. Поездка в столицу Воеводины удалась, дорога прошла без сучка без задоринки. В «Городе света», как я для себя окрестил Нови-Сад ещё со дня своего первого визита, мы решили прогуляться в «нетуристических» местах. Для меня вообще в любом путешествии основная задача – увидеть любой город, деревню или иное место с «настоящей», «неглянцевой» стороны. И эту задачу мне удалось выполнить – разумеется, настолько, насколько это было возможно с учётом всего нескольких часов, которые мы в итоге потратили на этот город.

Утро следующего дня выдалось на редкость тихим и солнечным: добрый знак в день нашего «марш-броска» к боснийской столице. Не могу представить, нервничал ли Иван, которому предстояло в незнакомых краях совершить автопробег международного масштаба, с пересечением государственной границы, имея на руках навигатор, который, по выражению сдавшего нам машину частника, «слегка врёт, но вы не беспокойтесь, все местные навигаторы немного врут». Забегая вперёд, отмечу, что навигатор ещё сыграет свою недобрую роль – правда, в самой концовке нашего путешествия. А пока что я, как пассажир, волновался, наверное, меньше друга – скорее, моё волнение было обусловлено предвкушением путешествия в страну, в которой я по-настоящему ещё ни разу не был. Ну не считать же, в самом деле, какие-то сутки в Сараево, которые мне суждено было провести почти год назад, в июле 2014 года…

Но вот знаменательный миг наступил. Мы выехали навстречу судьбе, ещё не догадываясь, какие приключения она нам готовит. Погода стояла прекрасная, маршрут был проложен, бензобак полон до краёв – так вперёд, к новым впечатлениям!
Первая треть пути мне запомнилась мало. Мы ехали в основном по равнинной местности, мимо нас проносились поля, луга, долины, деревни и мелкие поселения. При всём желании глазу было не за что зацепиться. Иногда, разбавляя картину лазурно-голубого майского неба, на горизонте возникала грозовая туча; мы видели, как где-то далеко от нас шёл дождь – мутные серые струи словно висели в воздухе, не меняя своих очертаний. Растительности было много по обеим сторонам дороги, но практически нигде не было видно настоящего леса – только отдельные небольшие купы деревьев. Нашими неизменными спутниками были невысокие кусты с разлапистыми перистыми листьями, которые немного напоминали листья нашей рябины, только увеличенные раз в десять. Их листья-перья весело махали на ветру, словно провожая нас и желая доброго пути.

Первую остановку мы решили сделать в селе Хртковцы, что в общине Рума в Воеводине. Мы оставили автомобиль на обочине дороги, а сами вышли прогуляться, размять ноги и познакомиться с сербской глубинкой, где ещё ни разу не были. Даже для меня это было внове, поскольку волей судьбы до сего дня я бывал только в городах, да ещё в таких, которые наверняка не раз и не два встречали гостей из России. Здесь же была самая настоящая глубинка, воплощение «настоящей», «народной» Сербии.

Хртковцы представляли собой аккуратную деревушку, компактно застроенную, и тем не менее просторную. Прямо через дорогу от нас гордо возвышалось здание пожарной станции – местная достопримечательность. Неподалёку мы приметили небольшую, скромную, но явно ухоженную католическую церковь. Дело в том, что ещё лет 40 – 50 назад в Хртковцах существовала целая хорватская диаспора, поэтому церковь активно использовалась. Эта скромная на вид церковь носит полное название «римско-католическая церковь имени св. Климента в Хртковцах», она была построена в 1824 году и, на мой взгляд, для своего возраста прекрасно сохранилась. Сейчас она носит статус ни много ни мало памятника культуры.

К сожалению, наша остановка в Хртковцах длилась не более получаса, и нам удалось увидеть не так уж много. В частности, не успели мы посетить знаменитое местечко Гомолава около деревни – известную археологическую точку на карте Европы, где среди прочего находилась стоянка человека эпохи неолита. Но, как мудро заметил теперь уже наш с Иваном общий друг Срджан из Белграда ещё при нашей первой встрече, «если ты что-то не успел увидеть – это повод вернуться сюда еще раз». Так что, надеюсь, мне ещё выпадет случай побывать в этих краях – и тогда я обязательно уделю им гораздо больше времени и внимания.

Следующую остановку мы сделали в общине Лозница, в деревне с неоригинальным даже для Сербии названием Ново-Село. Отсюда до боснийской границы уже совсем близко. Об этом говорило, например, и то, что вскоре после выезда из Нова-Села мы проехали придорожную кафану  с символическим названием «Kod Bosanaca» («У боснийца»). Само Ново-Село представляло собой ещё более глухую провинциальную деревню, нежели Хртковцы; тут не было, по сути, ничего интересного, кроме средних размеров православного храма, окрашенного в приятные бело-оранжевые цвета.
Как ни странно это прозвучит, но третью остановку до границы мы делать не планировали. Однако жизнь уже показывала, что мы с Иваном редко опираемся в совместных походах на заранее разработанные планы. Просто так получилось, что мы увидели поблизости от дороги красивое ухоженное подворье какого-то храма, и решили туда зайти. Как оказалось, территория подворья была открыта для всех желающих – чем мы и воспользовались. Подворье утопало в цветах и зелени; было видно, что за ним аккуратно ухаживают. Высокие деревья, растущие то тут, то там, давали столь приятную в почти тридцатиградусную жару тень. Подойдя ко входу, мы увидели табличку с названием – это был храм святого пророка Ильи. Оказалось, что храм довольно молодой – он был построен в 1966 году.

На территории подворья находилось и небольшое кладбище. Как и всё вокруг, оно выглядело очень опрятным, аккуратным и ухоженным.

Несколько раз пройдя подворье от стен храма до ворот, мы решили продолжить путь.
… Местность менялась. По обеим сторонам дороги всё ещё простиралась бескрайняя равнина, и если долго смотреть налево или направо, можно было вообразить, что эта картина будет продолжаться бесконечно. Но стоило бросить взгляд вперёд, как иллюзия развеивалась. Там, в далёком поднебесном мареве, врезались в лазурный горизонт зелёные горы Боснии.

Дорога уходит в горы – но не резко, а очень плавно и будто бы незаметно. Понимание того, что мы находимся на существенной высоте, приходило лишь эпизодически – например, когда где-нибудь вдалеке и внизу от нас проплывали зелёные долины. Но вскоре мы получили самое очевидное свидетельство того, что едем по среднегорью. По обеим сторонам дороги выросла высокая и чуть мрачноватая стена смешанного леса; привычные для низин широколистные деревья понемногу, километр за километром, уступали место елям и соснам. А на земле, меж выпирающих тут и там корней, виднелись ослепительно-белые пятна снега! Там, внизу, на равнине, стояла едва ли не тридцатиградусная жара – а здесь настоящий, пусть уже ноздреватый и слежавшийся, готовый в ближайшие дни растаять – но снег…
Пограничный пункт Зворник мы проехали без проблем. Очередь на въезд в Боснию и Герцеговину, а конкретно – в Республику Сербскую, была совсем небольшой. Полицейский вернул нам наши паспорта с проставленными печатями о пересечении границы, шлагбаум поднялся – и здравствуй, Босния! Обратил внимание на то, что очередь на выезд была во много раз больше – образовался целый затор длиной метров в двести, машины в нём еле-еле ползли к границе. К слову сказать, на обратном пути, несмотря на то, что ехали мы по другой дороге – через Вышеград – картина была точно такой же.

… Дорога вильнула, уходя вниз, и мы окунулись в мир высоких холмов, покрытых густым лесом. Мы то выныривали на гребни этих холмов, то проваливались в узкие долины. В один прекрасный момент деревья по краю дороги стали редеть, и когда в очередной раз мы поднялись по склону холма, меж зелени листвы мелькнула зелёно-голубая полоса. Мелькнула, исчезла, снова появилась, начала расти и шириться, и вдруг, окончательно прорвав листовую завесу, предстала перед нами в виде полноводной реки с водой потрясающе глубокого зелёного цвета. Дрина!

Я, не отрывая глаз, смотрел на знаменитую пограничную реку, о которой столько читал и которую впервые видел наяву. Среди множества балканских рек Дрина, безусловно, стоит особняком. Одна из главных тому причин – её пограничный статус. Если читатель откроет политическую карту Европы, он не увидит ничего необычного: восточные берега нижнего течения Дрины принадлежат Сербии, западные – Боснии и Герцеговине. Драматизм же ситуации заключается в том, что боснийский берег Дрины находится на территории энтитета, или автономного края, населённого почти исключительно сербами – Республики Сербской Боснии и Герцеговины. Поэтому, разделяя два государства, Дрина разделяет один народ. Едва ли не единственное существенное отличие между сербскими и боснийскими сербами состоит в том, что первые пользуются экавской орфоэпической нормой (или попросту экавицей), а вторые – иекавской. К слову сказать, сути языка это практически не меняет. Просто там, где сербы  с восточного берега Дрины скажут, например, «лепа река» («красивая река»), их братья с западного берега произнесут «лијепа ријека»…

Вот и выходит, что боснийские сербы, будучи отрезанными Дриной от своих восточных соседей, вместе с тем вынуждены жить в одной стране с горячо и искренне ими нелюбимыми бошняками-мусульманами. И неустойчивый статус автономии едва ли может полноценно заменить им ощущение жизни в собственном, каким бы несовершенным оно ни было, государстве…

…Мы сделали очередную остановку на берегу Дрины, в очень живописном месте. Берег, как, впрочем, и везде, где мы проезжали, был довольно крутой, так что непосредственно к воде спуститься было нельзя. Дорога пролегала в нескольких десятках метров от берега, а на другой стороне был крутой склон высокого холма, поросшего лесом. На его вершине гордо покоились развалины какой-то старой крепости. Нам снизу были видны только стены, точнее, то немногое, что от них осталось. Но, честно говоря, зрелище все равно было величественным. О больших балканских крепостях мы знаем многое, а если не знаем – можем прочитать в интернете. Но эта крепость явно не избалована вниманием современных историков; а ведь наверняка там столетия назад кипела бурная жизнь. Крепость стояла на верху холма – а значит, наверняка имела какое-то стратегическое значение: скорее всего, наблюдательный пункт, а может, контроль над дорогой, кто знает? Её история давно написана самой жизнью, но будет ли она когда-нибудь кем-либо прочитана?...
Наш путь пролегал по Подринью - региону, располагающемуся по берегам Дрины. Поскольку Дрина - пограничная река, то и Подринье как край состоит из сербской и боснийской частей. Крупнейшие города сербского Подринья - Лозница, Мали-Зворник, Байина-Башта; боснийского - Фоча, Вышеград, Зворник, Сребреница и другие. Но лицо Подринья - не городская жизнь, не промышленность, а сельское хозяйство. Возможно, читатель знает, что Сербия - мировой лидер по сбору урожая малины? Так вот, значительная часть этого урожая собирается именно в сербском Подринье. Впрочем, немало богатых малинников раскинулось и по боснийской стороне - в основном в общине Братунац.

Неподалеку от крепости на горе, чуть дальше по течению на сербской территории, мы увидели каменную громаду плотины гидроэлектростанции "Зворник". Дело в том, что Дрина обладает наибольшим гидроэнергетическим потенциалом из всех рек бывшей Югославии.

…Майский день перевалил за середину, солнце начало свой путь к закату. Время между обедом и ужином, когда полуденный зной только-только начинает уступать место мягкому бархатному теплу. Мы несёмся вперед по серпантину; дорога вихляет во все стороны, то подскакивая вверх, то падая вниз. Но куда шире амплитуда поворотов – то влево, то вправо; порой бывает так, что с одной стороны голая скала, с другой пустота. И вдруг поворот, и за каменной стеной открывается равнина, или ущелье меж гор, или деревушка на склонах холмов. Вот откуда-то слева выныривает речная гладь – это не Дрина, которую мы оставили далеко позади нежиться в лоне её зелёных лесистых холмов. Это совсем другая река – она меньше и стремительней, её воды грязновато-зелены, порывы ветра украшают их серебристыми барашками пены. Она змеится узкой лентой слева от дороги, справа же – невысокие скалы. Но вот дорога делает очередной поворот направо, скалы резко уходят вдаль, и впереди открывается панорама – кубики разноцветных домов, островерхие зелёные колонны деревьев и вспарывающие ткань голубого неба снежно-белые копья мечетей.
Это – Сараево, цель нашего путешествия. А эта река – Миляцка, на которой и стоит город.

… Каждый город с богатой историей, и уж тем более – каждая столица, имеет свою визитную карточку. Как правило, это нечто, связанное с настоящим – то, что можно увидеть, ощутить, прочувствовать. Но визитная карточка Сараева, безусловно, относится к прошлому. И тем не менее, оставленный ею след накладывает отпечаток и на сегодняшнюю жизнь города. Вы уже, наверное, догадались, что речь идёт о зимних Олимпийских играх 1984 года.

Об этом, безусловно, важнейшем спортивном событии, когда-либо проходившем в Югославии, написано очень много. При этом целый ряд интересных и занимательных деталей так и не получил широкого распространения. О них-то и имеет смысл рассказать.

Как вообще родилась идея провести Олимпиаду в Сараево? Существует несколько версий, которые по окутывающему их ореолу таинственности заслуживают право называться легендами. Так, одна из них гласит, что предложение сделать боснийскую столицу мировым центром зимнего олимпизма было впервые озвучено… в кафане. Якобы за чашечкой кофе собрались тогдашние градоначальники и видные политические деятели 1970-х, да и решили между собой: а почему бы и нет? Снега зимой на соседних вершинах – Игмане и Требевиче – сколько угодно. А знаменитые мясные колбаски-чевапы? А неповторимый аромат Востока? А всенародная югославская любовь к спорту?..

Немало сторонников и у другой версии – согласно которой пионерами олимпийской идеи стали местные любители горнолыжного спорта и ценители гор вообще, среди которых было немало видных деятелей науки и культуры. А в роли своеобразной инициативной группы выступили бывший градоначальник Сараева Дане Малькович, профессор Любиша Зечевич, а также экс-председатель Исполнительного собрания (сейчас этот орган называется Влада, то есть правительство) Социалистической Республики БиГ Драгутин Косовац.

Соперниками главного боснийского города в борьбе за право проведения Игр-1984 были шведский Гётеборг и японский Саппоро. По результатам первого раунда Саппоро выиграл у Сараева с преимуществом в 2 голоса (33 против 31), шведская же заявка получила всего 10 голосов и выбыла из борьбы. Во втором раунде Сараево одержал убедительный реванш: 39 голосов против 36 у Саппоро. Победа города из социалистической страны настолько удивила мир, что на соревнования прибыл шведский король Густав – посмотреть своими глазами на город, опередивший в честной борьбе достойнейших конкурентов.

По свидетельствам очевидцев, дни перед торжественным открытием Игр прошли не просто гладко, а как-то волшебно, словно в какой-то параллельной реальности. За сутки до старта церемонии открытия наконец-то выпал снег. По решению городских властей все сараевские службы, сервисы, магазины работали до 22 часов, все здания получили дополнительную иллюминацию, а улицы города были не просто вычищены – вылизаны до блеска. Нигде не было видно ни соринки! А чтобы зрителям было удобно посещать различные олимпийские объекты, на подмогу местным автобусам были брошены лучшие машины из парков белградского «Путника», люблянского «Виатора» и других крупнейших компаний-перевозчиков со всей страны.

За церемонией открытия наблюдало около 60 тыс жителей Сараева и почти 2 миллиарда человек по всему миру. Сараевские болельщики горячо приветствовали любой успех югославских спортсменов, независимо от республик, которые они представляли. Именно поэтому словенский горнолыжник Юре Франко, завоевавший первую в истории медаль Югославии на зимних Олимпийских играх, стал всеобщим любимцем. Местные зрители выходили на соревнования по гигантскому слалому, на которых выступал Франко, с транспарантами следующего содержания: «Любим Юрека сильнее бурека».
Но главной победой, конечно же, стали не результаты югославских олимпийцев.  Несравнимо более ценной была имиджевая победа. Олимпиада в Сараево резко изменила отношение к городу, к Боснии, к Югославии во всем мире. Она разрушила насаждаемые на западе стереотипы и показала всему земному шару совершенно другую страну, людей, образ жизни. Можно сколько угодно дискутировать о том, какой ценой был достигнут такой результат – для Югославии тех лет было важно показать себя с лучшей стороны, что и было сделано. Эта имиджевая победа имела и сугубо материальное «лицо» - так, бобслейная трасса на Требевиче, бывшая на тот момент одной из самых скоростных в мире, почти сразу после окончания Игр была сдана в аренду на много сезонов вперёд…

… В чём-то нам повезло: мы почти сразу же нашли хостел, убив одним выстрелом двух зайцев сразу: во-первых, нашли место для ночёвки; во-вторых, место для стоянки машины – рядом с хостелом стоянка бесплатная, а так в городе далеко не везде. Припарковав нашего железного коня у хостела, мы пошли знакомиться с боснийской столицей – благо, впереди у нас был ещё весь вечер.

Ещё раз подчеркну: я в Сараево, по большому счету, был впервые. Всё же считанные минуты на Башчаршии – не то, что можно принимать всерьёз. К тому же, тогда было раннее утро и Башчаршия спала; сейчас же тут всё кипело народом – настоящий восточный базар раскинулся перед нами во всей своей красоте. Тут постоянно кто-то кричал, звал, торговался, предлагал, обсуждал, продавал, покупал… Звенели голоса, от раскинутых по прилавкам всевозможных товаров рябило в глазах.

Отдав дань Башчаршии и загрузившись сувенирами (не столько для себя, сколько для родных и друзей), мы направились к набережной Миляцки. Мы шли, а перед нами и вокруг нас медленно разворачивался город – удивительный, совершенно непохожий на города Сербии или Черногории, в которых я побывал. Типично восточная, яркая, шумная беспорядочность Башчаршии сменилась скупой, строгой и прохладной застройкой с явным австро-венгерским привкусом. Закованная в гранит Миляцка… Отгороженная заборами набережная… Здания строгого, сухого стиля… Контраст был поразителен. И это неудивительно, ведь сначала город отстраивали турки, а позже – захватившие этот край австрийцы. Поэтому и получилось так, что, в отличие от классической связки «Старый город – Новый город», тут уместнее вести речь о «турецком Сараеве» и «австрийском Сараеве» - эти два стиля, соседствуя друг с другом и резко контрастируя, придают городу ни с чем не сравнимый шарм.

И конечно – мосты! Мосты один за другим, и все разные. Разного стиля, построенные в разные годы, они словно разбивали реку, а с ней и прилегающие городские кварталы на «сектора». Мы прогулялись по знаменитому Латинскому мосту – ранее он назывался «Принципов мост» в честь известного патриота своей Родины Гаврилы Принципа, своим выстрелом в эрцгерцога Франца-Фердинанда развязавшего, по сути, Первую мировую войну. Перешли по знаменитому мосту-петле на другой берег Миляцки – тот, где стоит Академия искусств.

Академия изящных искусств - едва ли не главный символ "австрийской" части города. И это несмотря на молодость - она была основана в 1972 году. Правда, здание, в котором она находится, не столь юное - ранее оно принадлежало евангелистской церкви. Как можно судить по названию, академия выпускает в основном художников и скульпторов. Но не только классическими направлениями она богата: так, тут есть кафедры графического дизайна и продукт-дизайна - так что её выпускники имеют все шансы оказаться востребованными по своей профессии.

Любопытно, что академия во внутренних делах опирается на положения так называемого Кодекса этики - специально разработанного документа, в котором прописаны как общие правила поведения, так и права и обязанности всех заинтересованных сторон. "Да кто же будет следить за всем этим?" - усмехнётесь вы и будете неправы. Ибо за соблюдением Кодекса неусыпно следит, скажем так, специальный Комитет по этике. Как правило, он состоит всего из трех членов: представителя студентов, представителя профессорско-преподавательского состава и представителя общественных служб (им может быть, например, сотрудник пожарной части или охраны). Каждый член Комитета избирается и может быть переизбран на следующий срок, а стандартный срок действия членского мандата - два года. Разумеется, у Комитета есть и председатель - он также избирается из числа рядовых членов на двухлетний срок.

Мы шли по набережной, ощущая ритмичное дыхание нового для нас города. Шуршат по дороге машины, спешащие во все стороны. Серебрится на ветру листва пирамидальных тополей. Темно-зелёные воды Миляцки вспениваются мутно-белёсыми косами на перекатах. На том берегу, у перекрёстка, трепещет и извивается на ветру сине-жёлтый флаг Боснии и Герцеговины. Шумно поднялась на крыло и улетела в сторону ближайшей мечети стайка голубей. Далёкие отсюда дворы утопают в зелени. Над городом разлито приятное тепло; на небе ни облачка. Сараево живёт своей обычной жизнью, в которую мы смогли на некоторое время заглянуть. По моим ощущениям, тут нет ни белградской деловой суеты, ни курортной расслабленности Нови-Сада – тут нечто среднее и при этом абсолютно другое.

Покинув набережную, мы направились по ближайшей радиальной улочке куда-то вглубь города. Вскоре мы набрели на старинную, судя по виду, мечеть, рядом с которой располагалось небольшое кладбище. Мечеть была сложена из серого камня, местами пожелтевшего от времени; над входом вырезаны три красивые арки, над выходившей к кладбищу стеной возвышался минарет. Кладбище было огорожено живой изгородью, рядом росло дерево, окутанное шапкой ярко-розовых цветков. Это тихое печальное место было удивительно красивым – снежная белизна надгробий утопала в глубокой изумрудной зелени, а сверху все это укрывала розовая шапка кроны…

Отсюда мы прошли ещё немного по улице и вышли на широкий перекрёсток, над которым гордо возвышалось старинное трехэтажное здание – центральный офис крупнейшей фармакологической компании страны «Bosnalijek». Вообще, стоит отметить, состояние не только фарминдустрии, но и здравоохранения в целом в Боснии находится в ужасающем состоянии – поэтому все те, кто могут позволить себе лечиться за рубежом, делают это. Едут в основном в недалёкую Словению, наиболее обеспеченные – в Австрию, Германию и другие страны с развитой медициной.

Чуть дальше за перекрёстком нашему взору открылся широкий двор, украшенный потрясающей по своей аляповатости и фантасмагоричности композицией. Она представляла собой металлические фигуры, установленные прямо на зелёной лужайке перед домами. С одной стороны – невообразимая система труб, расходящихся веером, с другой – и вовсе нечто алогичное: голова не то орла, не то грифона с огромным человеческим ухом, и на всём этом лежит раскрытая книга! Сложно даже представить себе, кто мог бы быть автором столь неординарной идеи; ещё сложнее понять, как городские власти дали добро на установку такой «скульптуры», и кто же согласился финансировать сей удивительный проект.

На выходе из двора мы столкнулись с гораздо более простым и понятным архитектурным творением. На траве у дороги стояла статуя крохотного старичка, как бы собирающего подаяние в кружку. Несмотря на то, что статуя изрядно пострадала от времени, талант скульптора был виден невооружённым глазом. Выражение лица старичка, его одежда, даже поза – все говорило о нужде, которую он испытывает. Он выглядел воплощением души города и всего народа, безмолвно свидетельствуя о тех временах, когда весь этот край находился в нищете и разрухе. И какой же острый контраст создавали стоящие буквально в считанных метрах от старичка ряды сверкающих иномарок!

… Вечерело. Небо, бывшее безупречно-чистым в течение дня, затянулось мутной пеленой облаков. За очередным поворотом мы увидели зелень небольшого городского сада, а за ней – уходящую в темнеющее небо серебристо-синюю башню Avaz Twist.
Башня действительно впечатляла. Будучи, по сути, единственным зданием города в стиле «техно», она, без сомнения, заслуживает статус одного из символов боснийской столицы – наряду с Башчаршией, Латинским мостом и другими достопримечательностями. Вечерняя иллюминация уже была включена, могучий корпус из стекла ближе к вершине был опоясан золотым кольцом огней.

Бросив ещё раз взгляд на готовящийся погрузиться в сон город, мы пошли обратно. Правда, мы переоценили свой навык ориентирования в темноте – в результате пришлось вызывать такси. Оно обошлось нам в четыре марки – но уж лучше так, чем заблудиться и застрять в незнакомом районе надолго.

Уже в полной темноте мы вернулись в хостел. Решив, что завтра на обратном пути заедем в Вышеград, мы легли спать. Это была вторая моя ночь в Сараево, но она не имела ничего общего с первой, бывшей год назад. Сначала с улицы из открытого окна доносился только шум запоздалых автомобилей, но вскоре его перекрыло пение муэдзина с ближайшей мечети. Мелодичный голос, усиленный динамиками, плавно расходился над ночным городом, и под это пение я почти мгновенно крепко заснул.

… На следующее утро мы решили, во-первых, исполнить священный ритуал: выпить по чашечке знаменитого сараевского кофе; а во-вторых – прогуляться по тем районам города, где мы не успели побывать вчера. Несмотря на ранний час, мы практически сразу обнаружили открытую кофейню, куда и направились. Кофе оправдал все наши ожидания: по-восточному изысканная сервировка, обязательный рахат-лукум и сахар «вприкуску», красивый расписной филджан . Сам свежесваренный кофе оказался великолепен – и вкус, и аромат были на высоте. Мы сидели на мягких подушках и не спеша пили кофе, а сквозь открытую входную дверь посылало нам золотые солнечные лучи чистое и свежее сараевское утро. Когда ты вот так, никуда не торопясь, пьешь кофе и встречаешь наступающий новый день – ты сбрасываешь с себя груз всего ненужного, лишнего, отжившего свое: заботы, проблемы и многое другое, что мешает получать полновесное наслаждение жизнью. Ты словно проходишь очищение, перезагружаешься, рождаешься заново – чистым, готовым смотреть на жизнь и видеть в ней позитив. Подобные моменты в жизни – единственная валюта в этом мире, курс которой всегда останется высоким.

Любопытно, что довольно часто туристы в Сараеве называют местный кофе «турецким». Для многих из них «кофе по-турецки» — это вообще любой кофе, сваренный в турке. Однако это не совсем так. Гордость Боснии — это боснийский кофе, а не турецкий. В чём их отличия? Попробуем разобраться вместе.

Если вернуться назад, в историю, то можно заметить одну деталь. Босния и Герцеговина освободилась (по крайней мере, де-юре) от турецкого влияния более ста лет назад. Но реальное влияние турецкой культуры прослеживается и до сих пор. Привнесли турки в Боснию и культуру кофе. Но впоследствии бошняки немного подкорректировали турецкую традицию, что и позволяет им с полным правом говорить о «боснийском кофе».

Восток — дело тонкое. И культура приготовления и распития кофе — не исключение. Это настолько тонкое дело, что различия между турецким и боснийским кофе не бросаются в глаза. Непосвящённому они вообще не видны. Но они есть, как есть и несомненное сходство.

Чтобы лучше понять это, начнём разбираться с начала — с процесса приготовления. (Отмечу, что речь идёт о традиционных способах — в наши дни подаваться кофе может уже как угодно). Итак, оба типа кофе готовятся из размолотого зерна. Оба типа кофе готовятся в турке, которая у сербов зовется «джезва» (џезва), у бошняков так же, но латиницей — d;ezva. Но вот дальше, в процессе приготовления, начинаются ключевые отличия.

Первое и главное. Турки ставят кофе в холодную воду, которую затем кипятят на плите. Бошняки же сперва доводят воду до кипения, а затем уже погружают туда ёмкость с кофе.

После того, как вода закипит, небольшая часть её вычёрпывается и переливается в филджан (серб. филџан, босн. fild;an — маленькую чашечку для кофе). Затем в турку (джезву) добавляется кофе, после чего следует снова дождаться кипения. При первом закипании воды с кофе образуется густая пена. Этот процесс переливания воды с добавлением кофе можно повторить несколько раз, после чего вся вода из филджана, уже остывшая за время нахождения там, заливается обратно в турку. При этом образуется ещё более густая пена. По мнению знатоков, это придаёт кофе ещё более богатый вкус.

Кстати, разницу во вкусе между турецким и боснийским кофе обнаружить достаточно сложно. Как отмечал в своей интернет-колонке сотрудник ВВС Брэд Кохен, оба типа кофе по вкусу и консистенции «сильные, горькие и густые, словно ил».

Второе отличие. Это сервировка. В Турции турка — часть кухни, а не сервированного стола. Турецкий кофе подаётся только в одном филджане. Боснийский же кофе подаётся вместе с полной туркой, на круглой железной подставке с пустым филджаном, стаканом воды, блюдцем с сахаром и/или рахат-лукумом.

Подача на стол кофе в турке имеет два преимущества перед турецким способом сервировки. Во-первых, неприятный на вкус и по ощущениям осадок, обычно образующийся при варке кофе, остаётся на дне турки и не попадает в филджан. Таким образом, пьющий кофе избегает неприятных ощущений во время питья.

Во-вторых, в турке кофе дольше остаётся тёплым. Это важно, поскольку боснийский кофе имеет сильный аромат и вкус, которые сохраняются только в тёплом напитке.
Так что «turska kahva» и «bosanska kahva» — не одно и то же…

Покинув кофейню, мы пошли в другом направлении, которое не успели освоить вчера. Мы шли по тротуару вдоль довольно широкой автодороги, и снова перед нами вырастал город – новые дома, переулки, дворы… Пожалуй, первым, что привлекло наше внимание, была синагога на противоположной стороне улицы – приземистый белый куб с изящно вырезанной на стене звездой Давида. Следующее, что нас заинтриговало – небольшая площадка, на которой был целый своеобразный развал, но не книжный, а различного наследия югославских времен – значки, ордена, каски, штыки, даже военные мундиры и открытки давно минувших лет… Часть всего этого богатства лежала открыто на площадке в специальном ящике, другая была выставлена в вертикальной застекленной витрине. Думаю, ценитель военных раритетов нашел бы тут для себя немало интересного.

Сразу за развалом, если свернуть и пройти по боковой улочке пару сотен метров, находился заброшенный пустырь, среди которого тут и там сиротливо раскинулись по земле останки старой-престарой на вид каменной кладки. То ли это были останки крепости, то ли какой-то другой постройки, сложно сказать. Довершала композицию одинокая мечеть возле развалин. Это местечко, дышащее стариной, выглядело как иллюстрация к сборнику средневековых боснийских баллад. Именно здесь их строчки оживают и звучат громко и властно, словно пронзая народной памятью целые столетия:

"Прочна тонкая башня Алагина!
Пушки с поля бьют по ней упорно,
Да не могут всё ж разрушить башню.
Айкуна обороняется храбро:
В войско осаждающих стреляет.
И пока патронов ей хватает,
Не даёт в чардак  врагам ворваться.
Сотню конников она убила,
Защищается уж целую неделю...
Но закончились у Айкуны патроны,
Закричала она прямо в небо:
"Солнце жаркое, как высоко ты!
Брат мой милый, как далеко ты!
Солнце жаркое, спустись пониже!
Брат мой милый, будь ты ко мне ближе!
Посмотри, в какой беде ужасной
Твоя сестра сейчас, что в белой башне,
В белой башне, в шехер-Сараеве!"
Написала Айкуна письмо тут,
Только кто ж его отправит брату?
Прилетела к девушке вдруг птица -
То был сокол, птица Алагина.
Она вешает письмо на шею птице
Да не просит птицу - умоляет:
"Ты лети до Шумадии ровной,
На Авалу и к башне Порчина,
Там найдёшь ты милого мне брата,
Милого мне Джерзелез-Алию.
И письмо неси ему ты в руки:
Пусть узнает, что тут за несчастье!"

Следующим местом нашей остановки стала небольшая площадь, основной достопримечательностью которой являлся католический собор. В отличие от уже виденного нами не раз собора в Нови-Саде, этот был, во-первых, намного меньше, а во-вторых – более компактен и словно бы приземист. Если новисадский собор гордо возвышался едва ли не над всем городом, то сараевский, напротив, гармонично вливался в общую архитектурную композицию площади и окружающих её зданий, абсолютно не выделяясь и удивительно уместно вписываясь в ансамбль.

Именно тут нам на глаза попался молчаливый свидетель войны 1992-95 годов. Этот дом, несомненно, когда-то был такой же гармоничной частью площади; в нем так же, как и в соседних домах, открывались и закрывались оконные стекла, хлопали двери… Теперь это был просто мёртвый железобетонный скелет, полуразрушенный, с пустыми глазницами оконных проемов. Он выглядел удивительно чуждым и неуместным на этой живой, кипучей городской площади. Я помню, насколько сильное впечатление произвело на меня изуродованное здание Генерального штаба в Белграде, когда я впервые увидел его воочию три года назад. Меня посетила мысль, что если бы волею судьбы прежде я бы увидел именно эти руины дома в Сараево, я был бы просто-напросто шокирован.

Пожалуй, стоит напомнить, что боснийская война 1992-95 годов - не что иное, как гражданская война, вспыхнувшая в Боснии и Герцеговине вскоре после выхода республики из состава Югославии. Важно понимать, что сама по себе Босния издревле представляла собой Югославию в миниатюре: тут соседствуют три народа - православные сербы на востоке, бошняки-мусульмане в центральных областях, а на юго-западе живут хорваты-католики.

Катализатором войны стал референдум о независимости Боснии, в котором мнения сербов никто не спрашивал. Это логично вызвало их возмущение и стремление создать самостоятельное государственное образование в тех районах Боснии, где сербы составляли большинство населения. В свою очередь, боснийские хорваты выразили желание присоединить свои районы к Хорватии. Бошняки же, считавшие себя хозяевами в республике, оказались поставленными перед угрозой потерять более половины территории страны. А поскольку с выходом из состава Югославии исчез и сдерживающий фактор в виде официального Белграда - по всей республике начались военные действия.

Герцеговина - исторический регион, в котором издавна соседствовали сербы с бошняками, всегда, на протяжение столетий, была одной из самых кровавых военных арен на Балканах. Чего стоит только ужасный геноцид сербов в годы Второй мировой войны! Красноречиво об этом свидетельствуют строчки послевоенной сербской гуслярской баллады "Резня в Придворице":

"В каждом сердце правил ужас, в каждом доме жило горе.
Где была Герцеговина - стало крови сербской море.
И за полных пять столетий, покоряя силой стали
Этот край, османы-турки столько крови не видали."

И вот в годы, когда, казалось бы, войны и кровь в Европе остались в прошлом, Герцеговина снова стала местом жарких схваток и жестоких этнических чисток. Сербы не остались в долгу, проведя под руководством генерала Ратко Младича военную операцию под кодовым названием "Кривая-95". В народе же она более известна как "резня в Сребренице". Ход операции и точное число жертв остаются загадкой, особенно если учесть, что многое осталось неизвестным. Скажем, сербы убеждены в том, что никакой резни мусульманского населения не было, что бошняков никто и пальцем не трогал. Противоположная сторона, разумеется, убеждена в обратном, настаивает на факте геноцида и приводит длинные списки жертв...

Вероятно, читатель задастся вопросом: почему, говоря о народах БиГ, я пишу «бошняки», а не «боснийцы», и есть ли в этом разница? На самом деле тут, как и в любом балканском вопросе, мнений очень много, порой прямо противоположных. Но я разделяю точку зрения тех специалистов, которые рассуждают так: «бошняки» и «боснийцы», по сути, то же самое, что у нас «русские» и «россияне». «Бошняки» («Bo;njaci») – конкретный народ, по большей части сформировавшийся в средние века из сербов и хорватов, проживавших на территории современной страны и принявших ислам; на протяжении столетий они сформировались в единое «бошняцкое» общество со своими традициями, обычаями и культурой. «Боснийцы» же («Bosanci») – общее название всех граждан Боснии и Герцеговины, будь то собственно бошняки, сербы или хорваты. Подобной точки зрения придерживаются многие авторитетные специалисты; например, она высказывается в сборнике трудов Института славяноведения РАН «Славяне-мусульмане на Балканах: язык, культура, идентичность», опубликованном в 2014 году.

Беда в том, что такие тонкости в народе непопулярны, и очень часто понятия «бошняки» (конкретный народ) и «боснийцы» (все граждане БиГ) используются как синонимы, как равнозначные обозначения. Такая двойственность нередко является источником конфликтов, происходящих в случае, когда сербов из Боснии и Герцеговины называют «боснийцами». Как правило, этот эпитет для них неприемлем и оскорбителен. Но, как говорится, «се ля ви». Однажды мой хороший знакомый, боснийский серб, пожаловался в соцсетях: мол, когда я приезжаю в Сербию, все называют меня боснийцем, и сколько людям не объясняй, что я не босниец, а боснийский серб – все без толку…

Говоря о «бошняцком» обществе, стоит отметить вот что: пять столетий добровольного (а это очень важно!) отуречивания изменили не только культурные и религиозные обычаи людей, но и, конечно же, язык. Речь бошняков пересыпана словами-заимствованиями из разных культур Востока – не только турецкого происхождения. Именно поэтому, когда мы говорим о «турцизмах» в языке (или диалекте, кому как нравится) бошняков, мы на самом деле имеем в виду «ориентализмы» - более широкое понятие. Причем большинство таких ориентализмов можно условно разделить на две группы: те, что используются в общем быту – и те, которые связаны с вероисповеданием. Разница в том, что первые почти всегда имеют свой славянский аналог в языке соседних сербов, хорватов, черногорцев. Например, слово «время», которое, скажем, по-хорватски будет «vrijeme», в бошняцком диалекте часто замещается на арабское слово «vakat» (вакат). Или ещё один яркий пример: «окно» в Сербии называется «прозор», а бошняки заменили его персидским словом «pend;er» (пенджер).

А вот ориентализмы, связанные с вероисповеданием, нередко вовсе не имеют аналогов в речи соседних народов. И это логично: откуда у православных сербов или хорватов-католиков могут взяться в языке слова, определяющие религиозные понятия ислама? У бошняков же таких слов более чем достаточно. Например, турецкое слово «ak;am» (акшам) имеет аж два основных значения: первое, общебытовое – закат, заход солнца; второе, религиозное – четвертая (по времени) из пяти ежедневных мусульманских молитв. Проще говоря – молитва, которая совершается на закате…
…Пройдя через всю площадь, мы вышли на широкую улицу. И сразу же наткнулись на мемориал с Вечным огнём – память погибшим югославским воинам, освободивших Сараево от фашистов в 1945 году. В стенной нише над Вечным огнём была выбита надпись следующего содержания:

"Храбростью и совместно пролитой кровью борцов боснийско-герцеговинских, хорватских, черногорских и сербских бригад славной югославской армии, совместными усилиями и жертвами сараевских патриотов, сербов, мусульман и хорватов - 6 апреля 1945 года освобождено Сараево, главный город народной республики Боснии и Герцеговины.
Вечная слава и хвала героям, павшим при освобождении Сараева и нашей Родины.
В первую годовщину своего освобождения - благодарное Сараево."

Перейдя на другую сторону улицы, мы подошли к уютному зелёному парку, выходившему в городские дворы. И у самого входа в парк мы обнаружили ещё один памятник боснийской войны. Он был выполнен очень необычно - в виде фонтана, в середине которого возвышались два островерхих зелёных камня. На бортике фонтана – пояснение: мемориал в память о детях, погибших во время осады Сараева 1992-95 годов.

Безусловно, осада Сараева - один из самых трагичных эпизодов независимой, постюгославской бошняцкой истории. Чтобы понять это, достаточно осознать: она длилась почти четыре года! Возможно (и даже скорее всего), она была бы существенно короче и не привела бы к столь ужасным последствиям, если бы не одно "но"...

Военная кампания, частью которой стала осада Сараева, началась вскоре после выхода Боснии и Герцеговины из состава СФРЮ (Социалистической Федеративной Республики Югославия). Столицей Югославии был Белград - он же был и столицей Сербии как части Югославии. Понятно, что, потеряв разом значительную часть подконтрольной ему территории, официальный Белград попытался ее вернуть. Для этого он использовал довольно сильный стратегический ход: начал проводить военную кампанию силами Югославской народной армии (ЮНА) - при том, что Югославии уже не существовало. Её не существовало, а вот армейские подразделения бывшей союзной армии никуда не делись.

Объяви Белград о роспуске той, союзной, армии и атакуй Боснию сербскими войсками и в национальной форме - возможно, всё сложилось бы иначе. Но слишком многие в Боснии ещё помнили о том, что такое сине-бело-красный флаг с пятиконечной звездой в центре. Одно дело - оказывать вооружённое сопротивление явному противнику, с которым ты вроде как не имеешь ничего общего, и совсем другое - тому, кто ещё чуть ли не вчера представлял собой высшую государственную власть.

Именно это прикрытие и позволило Белграду успешно проводить военные операции. Исключительно сербские по составу войска прикрывались именем ЮНА и югославским флагом. Впрочем, это был не единственный фактор успешности сербской кампании. Белград умело использовал и природную неприязнь сербов к бошнякам, и многие другие мелочи. Это вылилось в осаду боснийской столицы, которая продолжалась 1425 дней. Всё это время ежедневно в городе подрывалось в среднем около 330 гранат - а рекордным по этому показателю, с ужасающей цифрой 3777, стал тёплый летний день 22 июля 1993 года...

В том же 1993 году был выкопан туннель, выходящий за черту города и осаждающих его войск. По нему из города уходили раненые, а в город поступали медикаменты, продукты питания, а затем и оружие. Скорее всего, без этого туннеля город бы не выстоял. Жители по праву назвали его Туннелем спасения. В настоящее время там находится музей, в котором выставлено немало экспонатов, свидетельствующих о тех страшных днях - образцы вооружения и униформы, личные фотографии, флаги и многое другое.

Но бесконечно так продолжаться не могло. Силы ООН вынуждены были как-либо реагировать на длящуюся уже несколько лет осаду города, а катализатором их активности послужил инцидент в Сребренице. В конце августа 1995 года воздушные силы НАТО подвергли бомбардировкам позиции сербских войск, а силы быстрого реагирования ООН атаковали их на земле. В итоге сербские войска вынуждены были отступить, оставив Сараево. Несмотря на то, что де-юре перемирие, приведшее затем к Дейтонскому соглашению, было объявлено в октябре 1995 года, боснийские власти официально объявили о снятии осады с Сараева только 29 февраля следующего года.
Итоги осады безусловно трагичны: город потерял около 12 тысяч убитыми, более 250 тысяч жителей бежали из боснийской столицы, а множество школ, правительственных зданий, мечетей и домов лежало в руинах. Осада Сараева закончилась беспощадным поражением для обеих сторон конфликта – в этой войне не было победителей. Сербы были вынуждены распрощаться с мечтой о возврате Боснии, получив в целом ряде европейских политических институтов негласный статус "народа-изгоя", открыто воевавшего с международными миротворческими отрядами. Бошняки же, хоть и сохранили свою столицу, заплатили за это высокую цену: некогда красивый и романтичный город, ещё не так давно принимавший у себя зимнюю Олимпиаду, превратился в груды развалин...

…В этом же районе города мы обнаружили здание, в котором располагался главный финансовый регулятор страны – Центральный банк Боснии и Герцеговины. Его название, как, впрочем, названия всех государственных учреждений и городских объектов, было написано дважды: латиницей и кириллицей. Понятно, что нынешняя Босния – это Югославия в миниатюре, и названия латиницей пишутся для бошняков и хорватов, а кириллицей – для сербов. Стоит отметить, что и у хорватов, и у бошняков отношение к кириллице резко негативное – ибо она ассоциируется у них прежде всего с сербами. Поэтому зачастую местные вандалы заклеивают, закрашивают и прочими доступными средствами удаляют надписи на кириллице – разумеется, там, где за этим следят не слишком строго. Думаю, надписи на табличке на здании Центробанка ничего не угрожало – всё-таки центр города, да и объект весьма статусный. А вот, к примеру, указатель с надписью «Сараево» на малолюдном въезде в город был испорчен местными «патриотами» - кириллическая надпись была подчистую закрашена какой-то чёрной краской, тогда как надпись на латинице была совершенно нетронута…

…Во дворе мы увидели шахматную баталию. Только в отличие от Калемегдана, шахматная доска тут была расчерчена на асфальте – и тут же стояли огромные фигуры. Разумеется, Иван не преминул воспользоваться шансом проверить свою квалификацию – благо очереди на игру тут не существовало: кто хочет, выходи и играй. В остальном – то же самое: в игру вовлечена вся площадка возле доски; зрители обсуждают каждый ход, спорят, предлагают свои варианты. Обязательно находится и какой-нибудь «аксакал», не снисходящий с высоты своего опыта до споров и обсуждений, и молча дымя сигаретой или трубкой, наблюдающий за игрой.
… Поскольку Босния – это Югославия в миниатюре, Сараево как ее столица также собрало в себе культуру всех трёх народов страны. Это было заметно прежде всего по тому, сколь многие религиозные конфессии представлены тут своими святилищами. Мы уже видели тут бессчетное число мечетей, синагогу и католический собор – а вскоре обнаружили и православный храм. Это была Соборная церковь Рождения Пресвятой Богородицы – один из крупнейших храмов Сербской православной церкви.
По нашему плану, у нас было еще часа два, после чего мы должны были выезжать, чтобы успеть пообедать в Вышеграде. Оставшееся свободное время мы решили посвятить посещению главного городского кладбища. Читателю не стоит торопиться обвинять нас в странных предпочтениях: главное кладбище Сараева – место даже не столько ритуального, сколько культурного значения. Оно поднимается вверх по склону холма и занимает огромную площадь; с его верхнего края открывается панорама практически всего города.

Подъём на вершину выдался тем более трудным, что утренняя свежесть сменилась практически дневной жарой; мы обливались потом, но не сдавались, делая промежуточные остановки. Огромная поверхность склона, занимаемая кладбищем, словно разделена старыми-престарыми каменными ступенчатыми тропками на отдельные сектора. И всюду, куда ни кинь взгляд – ослепительной белизны надгробья. Большинство из них представляют собой простые столбики с закруглённой верхушкой, но встречаются и настоящие произведения искусства. Чего стоит, по сути, настоящий памятник, с одной стороны украшенный надгробной плитой замысловатой формы, с другой – целой мраморной книгой!

… Вот и настало время сказать боснийской столице «до свидания!» и отправиться в обратный путь – сначала в Вышеград, а оттуда – в Сербию. Снова нас встречает утопающая в нежной майской зелени Дрина, но на сей раз мы не удаляемся от реки, а едем параллельно ей. Мимо нас проносятся сёла и города Подринья: некоторые из них видны с дороги, другие же лежат за горизонтом. Вот остались позади Хреша, Сумбуловац и Мокро; вот и поворот на Хан-Пиесак. И снова небольшие поселения: Рогатица, Устипрача, Меджеджа…

Понемногу, исподволь, на смену низеньким береговым холмам пришли настоящие, пусть и не очень высокие, горы; в этом месте дорога вместе с рекой закладывает крутой поворот с тем, чтобы выйти на заключительный прямой отрезок до самого Вышеграда. Знаменитый мост Мехмеда-паши Соколовича виден ещё на подъезде к городу. Именно этот живописный край воспел югославский писатель Иво Андрич в своём романе «Мост на Дрине», который принёс ему звание нобелевского лауреата в области литературы.
Роман «Мост на Дрине», на мой взгляд, заслуживает места в золотом фонде мировой литературы. Маленький мальчик из скудного вышеградского края, вместе со многими другими взятый турками в качестве «налога кровью»  и отправленный в Османскую империю, чтобы вырасти верным рабом султана, спустя много лет возвращается в родные места. Покидал он их обычным сербским мальчишкой, вернулся – турецким чиновником под именем Мехмед-паша Соколович. Он приказал построить мост через Дрину – и тем оставил своё имя в веках. Роман, охватывающий четыре столетия истории края, показывает читателю, сколь быстротечна и суетлива человеческая жизнь – и сколь вечен и неизменен построенный этими людьми мост. С одной стороны, мост связан с людьми, с их недолговечным бытием: он построен человеческими руками, он используется людьми, он – часть их повседневной жизни. С другой стороны – мост наличествует и сам по себе: он – не просто средство передвижения, но символ Вышеграда, его лицо, самодостаточное, способное существовать и без людского участия. Читая роман, периодически возникает ощущение, что мост – какое-то живое существо: оно проживает перед глазами читателя свою таинственную жизнь, встречает и провожает эпохи, страдает от наводнений и человеческих рук, но неизменно продолжает существовать.

Андрич сумел сделать то, что под силу лишь настоящим литературным гениям: «Мост на Дрине» не просто погружает в себя читателя, но полностью переносит его в описываемые эпохи и заставляет проживать все события так, словно читатель и впрямь был свидетелем всего описанного. Способствует этому и язык повествования: легкий, живой, ненавязчивый, он словно показывает читателю общую картину и предоставляет ему возможность посмотреть на неё с разных сторон. Он не ведёт читателя по роману, а предлагает идти самому, выбирая свой путь. Роман изобилует элементами народного творчества – чего стоит только описание, пожалуй, главной народной легенды, связанной с мостом:

«Поставил же его (мост - прим. автора) Раде Строитель, который должен был бы жить не одну сотню лет, чтобы возвести всё то прекрасное и вечное, что есть на сербских землях, легендарный и воистину безымянный зодчий, какого только и может признавать толпа, не любящая обременять свою память многими именами и чувством благодарности, пусть даже и посмертным. Знали дети также и то, что русалка, хозяйка реки, воспротивилась строительству моста, как спокон веков противятся неведомые силы всякому строительству, – и ночью рушила воздвигнутое днём. Так продолжалось до тех пор, пока Раде Строителю не был голос из воды и не дал ему совет сыскать двух новорождённых близнецов, брата и сестру, Стою и Остою, и замуровать их в средние опорные быки. Тотчас же по всей Боснии начались поиски близнецов. Тому, кто их найдёт и доставит зодчему, назначена была награда.
В конце концов в одном глухом селении стражники отыскали двух близнецов, грудных младенцев, и силой визиревой власти отняли их у матери; но мать ни за что не хотела расстаться со своими детьми и, стеная и плача, не обращая внимания на ругань и побои, приплелась за ними следом в Вышеград. И здесь каким-то образом пробилась к Раде Строителю.

Младенцы были замурованы, ибо иначе быть не могло, но Раде Строитель, по преданию, сжалился над матерью и оставил отверстия в опорных столбах, через которые несчастная могла кормить грудью своих принесённых в жертву детей. Слепые отдушины изящного рисунка, узкие, подобно бойницам, где ныне гнездятся дикие голуби, и есть те самые отверстия. Как память о давно минувшем, вот уже несколько сотен лет из этих отверстий струится материнское молоко. В одно и то же время года из плотно пригнанных швов стекают по камням белые тонкие струйки, оставляющие после себя несмываемый след... Соскабливая эти молочные потёки с опорных столбов, люди продают полученный порошок как целебное средство не имеющим молока родильницам.»

Но, безусловно, великий роман не ограничивается только красивыми легендами. Являя собой зеркало реальной жизни, он отводит им определённое место – но, как и в жизни, куда более важную роль здесь играют обыденно-бытовые эпизоды. Впрочем, они описаны столь живо, ярко, показываясь читателю словно под увеличительным стеклом, что назвать их «обыденными» никак нельзя. Каждый бытовой эпизод у Андрича – или драма, или трагедия, или что-то более спокойное, но неизменно врезающееся в сознание.

«– Этой зимой, – говорил велетовский турок, – в горах над их селом объявился злополучный руянский сердар Йован Мичич, приехал он издалека, из самого Ариля, в сопровождении вооружённых молодчиков и принялся обмерять и осматривать пограничную межу. На вопрос о том, что ему здесь надо и что он хочет делать, сердар нагло заявил, что не намерен держать отчёт перед кем бы то ни было, а тем более перед боснийскими потурченцами, но уж если их это так интересует, пусть знают, что послал его великий Милош  посмотреть, где пройдёт граница и до коих пор будут простираться владения Сербии.

– Мы было решили, – продолжал велетовский турок, – что поганый гяур спьяну несёт черт-те что – мы давно уже знаем, что это за мразь и разбойник. Не придали значения его словам и думать про него забыли. Глядь, не прошло и двух месяцев, как сердар является снова, да ещё с целым отрядом Милошевых стражников и с мубаширом, посланцем султана, робким и бледным стамбульцем. Мы глазам своим не верим.

Но мубашир все подтвердил. Сам со стыда себе под ноги смотрит, а говорит, что царский указ повелевает Милошу управлять Сербией во здравие султана и установить границу, чтобы знать, докуда доходит его власть. Когда мубашировы люди стали столбы вбивать на той гряде, что под Тетребицей проходит, как разъярится этот Мичич и давай из земли колья выдирать да в них швырять. Бешеный гяур (чтоб его псы растерзали!) подскочил к мубаширу, орёт на него, как на прислужника, и кулаками в глаза ему тычет. «Не тут, говорит, граница идёт; границу определили султан и русский царь и дали о том фирман „князю“ Милошу. Граница теперь по Лиму идёт, прямо на вышеградский мост и дальше по Дрине; это теперь всё Сербия. Да и то, говорит, только пока, а потом ещё дальше отодвинем». Едва мубашир образумил его и поставил границу над Велетовом. Так она и осталась там, по крайней мере на сегодняшний день.»

…Город широко раскинул сети своих улиц по обеим берегам Дрины, заполнив собой всю сжатую горами долину. Оставив машину, мы перекусили в первом попавшемся кафе (кстати, к оплате принимали как боснийские марки, так и сербские динары), после чего отправились исследовать город. Безумно жаль, что времени на это было в обрез – поскольку мы планировали вернуться в Белград уже этим вечером. Не менее досадным был и тот факт, что Вышеградский мост оказался закрыт на реконструкцию, и прогуляться по нему не представлялось возможным.

Зато никто не мешал нам подойти к нему поближе и рассмотреть со всех сторон. Каменная кладка сохранилась на удивление хорошо – учитывая, что мост был построен аж в 1577 году (а началась эта эпохальная стройка шестью годами ранее, в 1571 году). Голубовато-зелёная вода Дрины, спокойная и ленивая, вскипала перьями белёсой пены у массивных быков моста. Не берусь сказать, сколько раз мост (кстати, внесённый в списки объектов всемирного наследия ЮНЕСКО) уже подвергался реконструкции, но выглядел он настолько фундаментально, что невольно возникала мысль: как простоял он без малого полтысячи лет, так простоит и ещё столько же.
Сам Вышеград в значительной степени представлял собой место, где словно застыло время. Правда, время из разных эпох: пройдёшься по одному месту – и как будто окунулся в семнадцатый-восемнадцатый век; заглянешь в район через дорогу – и ты уже в эпохе социалистической Югославии. Откуда же ещё могут быть такие здания, как, например, местный Дом культуры? А из какой эпохи может быть стоящий прямо напротив него раритетный локомотив?

Естественно, мы заглянули в Андричград – своеобразный «город в городе», построенный в честь Иво Андрича – и в немалой степени на средства Эмира Кустурицы. Это уютный, компактно расположенный район, где можно найти массу интересных памятников культуры – например, храм князя Лазаря, памятники Иво Андричу и Петру II Петровичу-Негошу, здания в византийском и ориентальном (восточном) стиле и многое другое. А на выходе из Андричграда нашим вниманием завладел дом, одну из стен которого украшало граффити с изображением знаменитого писателя и одним из его высказываний:

«Жизнь – чудо, которое невозможно понять, поскольку она постоянно растрачивается, но, тем не менее, продолжает существовать и стоит твердо, как мост на Дрине» .
Но вот солнце начинает понемногу спускаться по небу, стремясь уйти за зелёные вершины окружающих Вышеград гор. А значит – настала пора нам покидать этот красивейший город, красивый своей особенной, неповторимой красотой: умиротворённой, элегичной, исподволь затрагивающей самые глубинные струны души.
Остался позади последний замеченный нами населённый пункт перед сербской границей – скромное местечко Вардиште. Вот и снова сербская земля – словно говорит нам приветливая Мокра-Гора. Спустя какое-то время шоссе совершает плавный разворот, и по левую сторону от нас открывается широкая привольная равнина, на которой раскинулся большой город. Он словно заполнил собой всю, без остатка, равнину, поглотил её своей плотной застройкой, своими кварталами многоэтажек и лентами улиц. Это Ужице.

… Мы всё так же ехали по широкому удобному шоссе. День клонился к закату – день, весьма богатый на впечатления. Казалось, ничего интересного или волнующего сегодня с нами произойти просто не может. Но, как окончательно научила меня жизнь, когда ты на Балканах – случиться может всё, что угодно.
Впереди в нескольких сотнях метров навигатор обозначил съезд на какую-то другую дорогу. Прибор указывал совершенно чётко, что именно она и ведёт на Белград. Меж тем на самом шоссе указатель на столицу был прямо по курсу – никаких съездов. После короткого совещания мы решили поверить навигатору. Почему – я не могу понять до сих пор. Так или иначе, мы свернули на однополосную дорогу, которая узкой серой змейкой отмежёвывалась от широкой ленты шоссе и уходила куда-то за покрытые редким лесом холмы.

Солнце уже коснулось горизонта, когда дорога – а точнее сказать, дорожка – увела нас в лесную чащу. Это был самый настоящий дикий лес, деревья и кустарники живой стеной поднимались по обеим сторонам узенькой полоски асфальта. Сразу стало сумеречно, почти темно. Мы ехали по холмистой местности, что очень легко замечалось: дорога то поднималась вверх, то полого падала вниз, то делала резкие повороты в разные стороны. Полчаса пути – и всё бы ничего, но навигатор отчётливо показывал, что расстояние от нас до Белграда практически не сократилось. Это немного действовало на нервы. Прошло ещё сколько-то времени петляний по лесу – и вокруг нас сгустился ночной мрак. Листья деревьев, выхватываемые светом автомобильных фар, мягко серебрились на миг и тут же исчезали во тьме. Мысль о ночёвке в лесу, не исключаю, пришла в голову одновременно нам обоим. Тем не менее, мы старались не давать хода мрачным мыслям: ведь предаться унынию в такой ситуации – худшее, что только можно представить.

К счастью, ночевать в лесу нам не пришлось. Очередной раз бросив взгляд на экран навигатора, мы заметили, что наша дорога вскоре соединится с каким-то крупным шоссе. Так в итоге и произошло. По шоссе, хоть оно и не было пустым даже в этот поздний час, мы гнали так, словно безнадёжно опаздывали на какую-то важнейшую деловую встречу. И вскоре увидели перед собой море огней – это было Валево. Отсюда, не снижая скорости, и уже безо всяких приключений мы добрались до Белграда.

… Вот и подошло к концу моё очередное путешествие. Могу смело утверждать, что оно удалось на славу. В нем было всё, что нужно: и приключения, и открытие для себя новых мест, и неповторимый душевный отдых. Я лишь чуть-чуть приоткрыл дверь в мир под названием «Босния и Герцеговина», но даже так я увидел немало. И я выражаю надежду, что судьба подарит мне шанс открыть эту дверь целиком.

А вслед за ней – и другие.

Часть 6. Под сенью шаховницы

"Зверь идёт свободно в горы,
Мчит свободно в небе птица,
Почему же я в оковах
Должен рабских находиться?
Кто не смерти прежде хочет -
В том не наша кровь клокочет!"
(Д. Деметер "Песня хорвата")

… Так уж получилось, что рассказ об этом новом путешествии оказался совсем не таким, каким бы он должен был быть. Ещё с весны мы с Иваном планировали совместное путешествие в страну, одинаково новую для нас обоих – Хорватию. Мы старательно вели планомерную подготовку, разработали маршруты, обзавелись необходимой информацией, предварительно договорились об аренде машины и даже получили визы – но в последний момент всё сложилось так, что поехать смог только один я.

Разумеется, это не могло охладить моего энтузиазма и пыла исследователя, но, поскольку прав у меня нет, вариант с машиной отпал сам собой, а это существенно сузило мои возможности. Впрочем, главное – то, что путешествие, пусть даже одиночное и с сильно урезанными планами, осуществилось.

Итак, 12 июня я летел рейсом Москва – Белград на самолёте компании «Уральские авиалинии». Привожу название компании не в целях рекламы, а чтобы подчеркнуть нетривиальность ситуации: до этого-то летал только «Аэрофлотом» или «JAT» (та самая сербская авиакомпания, контрольный пакет акций которой уже под названием Air Serbia приобрёл в 2013 году всепоглощающий арабский Etihad).

Честно говоря, некоторый скепсис по поводу уровня сервиса и сопутствующих услуг у меня присутствовал. Но всё прошло на удивление отлично. Запомнилось и такое «ноу-хау» (которого не встречал нигде ранее) - во время полета пассажиры услышали интересное сообщение:

«Дамы и господа, говорит капитан воздушного судна. Мы сейчас пролетаем над городом Брест. Именно здесь, через десять дней, в 1941 году началась Великая отечественная война».

Любопытная справка, не правда ли? Уж не знаю, была ли это личная инициатива пилота, или на «уральских» бортах такое можно услышать всегда – но поаплодировать за такой ход, несомненно, стоит.

… В Белграде я встретился со Срджаном. Разумеется, путешествие – это прежде всего поиск нового, но встреча в знакомом городе со старыми друзьями – это не менее здорово. Темы для обсуждения находятся сами собой. Помимо прочего, дружно посетовали на плохую погоду – июнь что в Москве, что в сербской столице выдался откровенно плохим. Было едва тепло, солнце то и дело пряталось за облака. Сходили вместе на автобусную станцию, узнали, сколько стоит утренний билет в Загреб. Поделились планами на ближайшие дни. У меня всё было просто: визу мне выдали на срок с 13 по 16 июня, а 17 числа я уже должен был улетать – правда, поскольку рейс был запланирован на поздний вечер, в моём распоряжении был целый день.
Утро следующего дня, автобус мчит по шоссе на северо-запад, к хорватской границе. Вот и она: сербские пограничники поставили печати на выезд, хорватские – на въезд. Остались позади синие флаги Евросоюза на пограничном пункте, и вот мы уже мчим по земле Славонии – самого восточного региона Хорватии. Соседствуя с сербской Воеводиной, этот край очень на неё похож – та же плоская, как тарелка, равнина без единого холма. Славонию недаром называют житницей Хорватии – земледелие тут занимает важное место и в значительной степени определяет экономику региона. К сожалению, в главном городе края – Славонском-Броде – мы не остановились, а посмотреть на этот город мне бы хотелось.

Но вот мы въезжаем в Загреб. Хорватская столица встречает гостей приятной погодой: тепло, но не жарко; по небу бегут лёгкие облака. Заселившись в хостел, я отправился исследовать город. Как оказалось, хостел находится практически в центре, тут минут пять пешком до знаменитой площади бана Елачича. Сама площадь была превращена в огромную фан-зону: во Франции в эти дни проходил чемпионат Европы по футболу, и хорватская сборная принимала в нём участие. Посреди площади был установлен огромный экран, по соседству с которым стояли палатки, кафе под навесами (и тоже с экранами, но поменьше), лотки с атрибутикой… В общем, прямая причастность города к европейскому футбольному празднику была видна невооружённым глазом.

Стоит отметить, что граф Йосип Елачич по праву заслужил и памятник, и названную в его честь площадь - одно из знаковых мест хорватской столицы. Являясь, по факту, подданным империи Габсбургов и находясь на австрийской государственной службе, он всегда помнил о том, что является этническим хорватом. Именно поэтому он принял столь деятельное участие в подавлении Венгерской революции 1848-49 годов. Венгерские революционеры, стремящиеся к мадьяризации не только уже принадлежащей им Славонии, но и всех хорватских земель, не хотели и слышать не то что о независимости Хорватии, но даже об её автономности.

Пожалуй, ещё более существенным вкладом Йосипа Елачича в развитие хорватских земель было то, что он упразднил по всей Хорватии распространённую тогда систему кметства - по сути, аналог нашего крепостного права. Это эпохальное для Хорватии решение было принято 25 апреля 1848 года. Всего через три дня (!) Елачич совершает ещё одну революцию в жизни хорватского народа - вводя в обращение новую национальную валюту, хорватский форинт.

Но бывший австрийский военный, а позже - хорватский бан Елачич не успокаивается на достигнутом. И 9 июня всё того же 1848 года Хорватский Сабор (орган законодательной власти) принимает историческое решение о независимости объединённых земель Королевства Хорватии, Далмации и Славонии от Венгрии.
...Таков был бан Елачич, и памятник ему красноречиво демонстрирует всю суть главного хорватского вождя XIX столетия. Гордо выпрямившись на красавце-коне, он показывает остриём своей сабли вперёд и вверх - направление, только по которому и должен идти хорватский народ.

Так как сейчас день только начинался, народу на площади было немного, и можно было осмотреть её в целом. Три из четырёх сторон закрывают дома, ещё одна сторона выходит на автодорогу, по которой в обе стороны шумно резвят знаменитые загребские трамваи. В центре, на противоположной стороне от дороги – памятник бану Елачичу. На крыше одного из домов за памятником, а также на другой стороне площади – огромные электронные часы.

Обогнув памятник бану Елачичу, ухожу с площади по неширокой улице, поднимающейся наверх с небольшим изгибом. Передо мной во всём своём величии встаёт громада Загребского собора; одна из башен находится на реставрации и опутана паутиной строительных лесов, а лицевая её сторона накрыта гигантским полотном, изображающим, как эта башня выглядела до реконструкции. Рядом с собором – массивные стены древней крепости. Впереди, довольно далеко отсюда, в небо врезается остроконечный шпиль маленькой церквушки.

Загребский собор впечатляет. Выстроенный в строгом готическом стиле из светлого камня, сейчас, под солнечными лучами, он кажется чуть ли не золотым. Несмотря на свою высоту, собор кажется монументально-незыблемым благодаря широкому и мощному основанию. Как и собор в Нови-Саде, он выделяется из общей картины, но не подавляет соседнюю архитектуру, а удивительным образом гармонирует с ней. Внешне собор словно состоит из двух неравных частей: передняя часть существенно больше и по форме напоминает, в целом, прямоугольный параллелепипед, лежащий на длинной стороне; задняя часть скруглена и похожа на поставленный вертикально неровный цилиндр.

Зайдя внутрь, я попал в притвор (он же нартекс), где, в общем-то, не было почти ничего интересного: в основном это были листки информации, развешанные по стенам – время работы собора, расписание служб и тому подобное. Единственное, что привлекло мой взгляд – большой потрет хорватского кардинала Алоизие Степинаца, бывшего также епископом Загреба с 1937 по 1960 годы. Личность крайне незаурядная и противоречивая, Степинац, с одной стороны, открыто поддерживал усташский режим в Хорватии в 1941-45 годах, когда Хорватия была, по сути, профашистской республикой, в которой проходили массовые уничтожения сербов, евреев и даже хорватов-коммунистов (или просто несогласных с режимом Анте Павелича). Геноцид, унёсший жизни сотен тысяч сербов, претворялся в жизнь с прямого благословения хорватской католической церкви, фактической главой которой являлся тогда Степинац.

Стоит отметить и то, что Степинац поддерживал насильственное окатоличивание населения Югославии (правда, считая эту необходимость временной мерой для защиты православных граждан от преследования со стороны усташей). При этом он был жёстким противником самого наличия православного населения на территории Хорватии.

С другой стороны, именно Степинац укрыл от зверств усташей большое количество евреев, предоставляя им убежища на территориях, принадлежащих католической церкви. Также с его прямого поощрения благотворительная организация «Каритас» спасла жизни более семи тысяч сербских детей-сирот…

Зайдя в зал, я постоял несколько минут на католической службе, которая как раз шла в это время. В отличие от православных храмов и церквей, где прихожане вынуждены стоять, тут для удобства верующих стояли ряды стульев. Правда, были и те, кто садиться не хотел – в основном они, как и я, заходили и, постояв пару минут, покидали собор.

Выйдя на улицу, я продолжил гулять по городу. На другой стороне дороги, за домами, обнаружилась небольшая православная церковь – вероятно, туда ходят живущие в Загребе сербы. Параллельно ей вниз по склону тянулась узкая улочка, уходящая в гущу домов и пересекающаяся переулками. Солнце, поглотившее всё «наверху», тут уступило место тени. Дома стояли, буквально прилепившись друг к другу, а перед ними по обеим сторонам улочки располагались кафе, пункты обмена валюты, палатки с различной мелочью и так далее.

Улочка привела меня к какой-то древней на вид каменной стене, у основания которой располагалась ещё одна фан-зона. Вся она была увешана полотнищами в красно-белую клетку: цвета хорватского герба – шаховницы. Рядом же висел огромный хорватский флаг. От стены наверх вела лестница, поднявшись по которой, я вернулся на дорогу, ведущую к собору. Вернувшись к площади бана Елачича, я перешёл на другую сторону дороги и углубился в городские дворы. В одном из них я натолкнулся на памятник известного хорватского поэта, серба по происхождению, Петра Прерадовича – он был установлен сразу перед Собором Преображения Христова (одним из немногих православных храмов в Загребе). Сразу вспомнился один из моих любимых стихов поэта – «Pitanje» («Вопрос»):

«Ветер забросил листок мне в окно,
Письмо тебе я закончить спешил.
Листок опустился на слово одно,
Его я, подумав, стереть вдруг решил.
А слово стёртое было - "любовь".
Листок, ты ответь, душу мне не трави:
Душевные раны залечишь ли вновь
Иль станешь могилой для нашей любви?»

… Понемногу на хорватскую столицу опускался вечер, и я решил вернуться на площадь бана Елачича и посмотреть матч Евро-2016 между сборными Ирландии и Швеции. На площади собралось уже довольно много людей: кто-то потягивал пиво у столика, кто-то обсуждал перипетии европейского первенства и результаты матчей, кто-то полностью погрузился в просмотр достаточно интересного футбола – может быть, не слишком скоростного и техничного, но атлетичного и протекающего в яростной борьбе – уж точно. Шведы больше владеют мячом, зато ирландцы остро огрызаются контратаками. Вот очередной выпад бравых британских парней заканчивается ударом в штангу из убойной позиции – мы с болельщиком, стоящим рядом в хорватском шарфе, переглядываемся и синхронно хватаемся за головы. Матч заканчивается вничью – 1:1.
 С площади никто не уходит – ведь всего через час стартует ещё одна игра, более статусная и интересная: Бельгия – Италия. Как ни странно, эта игра лично у меня не вызвала таких же эмоций – в немалой степени потому, что прагматичная до цинизма «скуадра адзурра» всю игру разбивала атаки бельгийцев, сама атакуя довольно редко. Это, впрочем, не помешало итальянцам одержать победу – 2:0.

На следующее утро я решил посетить одно из знаковых мест Загреба – знаменитый городской парк «Максимир». Честно говоря, до приезда сюда знал я о нём ровным счетом ничего – кроме самого факта его существования. Поэтому я предполагал, что это будет стандартный городской парк, типичный для любого более или менее крупного города. Как же я ошибался!

Передо мной, прямая как стрела, лежала асфальтированная дорожка. По обеим её сторонам – сплошная стена настоящего леса. В отличие от открытых городских улиц и площадей, где утреннее солнышко уже начинало припекать, здесь везде лежала прохладная тень. От основной дорожки то и дело влево и вправо отходили боковые, более узкие; меж ними были прорыты неглубокие каналы, в которых весело журчала вода. Море зелени разливалось вокруг; стволы деревьев чуть не до середины были густо увиты плющом или каким-то похожим растением.

Главная дорожка вывела меня на открытое пространство, посреди которого располагался невысокий холм. На холме возвышалось красивое белое здание, играющее роль смотровой площадки, так называемый «видиковац». Он был построен в 1843 году в популярном тогда в Хорватии венском архитектурном стиле. В 2002 году он был подвергнут реконструкции, при этом все архитектурные особенности стиля и внешний вид здания удалось сохранить. Это не только площадка для обзора окрестностей, но и своеобразный «транспортный узел»: к нему сходятся сразу несколько дорожек из разных частей парка.

Обогнув холм с правой от меня стороны, я вновь углубился в зелёные чащи. Через какое-то время я вышел на перекрёсток с двумя указателями. Дорога, уходящая направо, вела к капелле св. Юрия; дорога, идущая прямо – к озеру. Подумав, я сначала выбрал капеллу. Обычная грунтовая, в отличие от основной, дорожка привела меня к удивительно маленькому и компактному зданьицу – иначе не скажешь – спрятанному под раскидистыми кронами деревьев. Как сообщала табличка с информацией, установленная рядом, капелла была построена в неоготическом стиле в 1864 году на месте, где некогда был Народный храм (такое название, признаться, весьма меня удивило – ведь по логике своего предназначения любой храм может считаться «народным»). Капелла была явно недействующей - двери были заколочены, в одном из окон выбито верхнее стекло; впрочем, назвать её запущенной или заброшенной было никак нельзя. Вероятно, городские власти периодически проводят тут мелкий косметический ремонт – здание выглядело ухоженным, словно священнослужители с прихожанами покинули его только вчера.

Вернувшись к развилке, я направился к озеру. Честно говоря, до этого момента я ещё не осознавал в полной мере, насколько же огромен Максимир. Дорога шла мимо аккуратных прудов, углубляясь в лес, выходила на окраину широкого луга; шла то прямо, то закругляясь в разные стороны… По моим ощущениям, я уже прошёл несколько километров от развилки, когда за очередным поворотом на выходе из небольшого леска показалась широкое водяное зеркало. Озеро выглядело абсолютно диким: ближний ко мне берег плавно сходил к воде, утопая в буйной зелени трав; над дальним берегом возвышалась сплошная стена леса. Дальний край озера скрывался за смыкающимися зелеными стенами. Стоял полный штиль; серебристое зеркало воды лишь изредка покрывалось легкой рябью после порыва ленивого летнего ветерка; в такие моменты белые шапки облаков, отражённые в воде, становились смазанными и неровными. Возле берегов, на мелководье, громко урчали лягушки; стаи уток с подрастающими выводками степенно рассекали зеркально чистую воду; на пологих отмелях грелись на солнце ленивые черепахи; стремительные стрекозы присаживались перевести дух на стебли и кусты, после чего с лёгким сухим треском поднимались в воздух и продолжали свой охотничий рейд…

На протяжении всего моего пути я убеждался в том, что парк пользуется популярностью у городских жителей. Пожилые люди, не отходя далеко от входа, читали газеты, сидя на многочисленных лавочках вдоль дорог. Семьи с детьми просто гуляли, кормили уток в прудах и исследовали узкие боковые дорожки, уходящие в глубину парка. Немало было и любителей активного отдыха: кто-то разъезжал на велосипедах, кто-то на роликовых коньках, кто-то занимался бегом… Забравшись по узкой тропке далеко в дебри парка, я столкнулся с целой группой туристов-иностранцев. Судя по их вспотевшим лицам и уставшему виду, они прошли уже немалый путь по максимирским чащам и лугам; это, впрочем, не мешало им оживленно болтать по-английски. Разминувшись со мной, они направились в сторону озера, правда, по более длинному пути, нежели тот, каким шёл я.

Выйдя из парка, я перешёл на другую сторону шоссе и направился к стадиону «Максимир». В какой-то степени «Максимир» для футбольной Хорватии – то же, что «Лужники» для России. На одноимённом с парком стадионе проводит свои домашние матчи команда загребского «Динамо», а также сборная Хорватии. Внешне стадион выглядит довольно внушительно – основательный остеклённый куб; внутри же всё намного прозаичнее – всё тут соответствует типичным «югославским» или «советским» стандартам – что зачастую одно и то же. Невысокие одноярусные трибуны, выполненные в максимально простой цветовой гамме, далеко отстоят от поля; посреди никому не нужного простора одиноко стоят скамейки запасных… Понятно, что в дни матчей это всё как-то оживает и становится чуть более зрелищным, но сейчас чаша стадиона производила довольно-таки удручающее впечатление. Нет, назвать «начинку» арены откровенно убогой, пожалуй, нельзя – но в сравнении с целым рядом суперсовременных стадионов, появившихся недавно в нашей стране, это «возвращение в СССР» ощущалось достаточно остро.

Осмотрев стадион и его окрестности, я решил съездить на автобусную станцию и взять билет в какой-либо другой город на завтрашний день. Такси нашлось быстро, но, объясняя, куда нужно ехать, я не учёл, что нахожусь не в привычной Сербии или Черногории. Хорватский язык хоть и является практически идентичным сербскому, всё же содержит некоторые отличия.

- Autobuska stanica, - говорю на автомате.

Водитель впадает в трёхсекундный ступор, но всё же с честью выходит из положения:
- Autobusni kolodvor? – уточняет он.

Заверяю его, что он всё понял правильно – и вот я уже на автобусной станции.
Итак, что же у нас тут есть? Немного досадно, что в обширном списке только достаточно крупные туристические города и столицы соседних республик. Ну что ж, будем выбирать из того, что есть. В финал моего «отборочного турнира» прошли Сплит и Дубровник. Подумав, остановился на втором варианте: уж больно «вкусно». Узнаю, что самый ранний завтрашний рейс – на 7 утра. Спрашиваю цену и протягиваю евро-купюру.

- Не берём евро, - шокирует меня кассир, молодой парень с короткой стрижкой. Как это они не берут? Хорватия же уже три года как в Евросоюзе! Да и сам я эти два дня расплачивался именно европейской валютой. А тут – не берут! Как такое может быть? Может, я что-то не так понял?
- Вон там, - показывает кассир, - обмен валюты. Разменяйте на куны  и подходите. Мы принимаем только куны.

Честно говоря, я так и не узнал точно, является ли это системой, правилом автобусной станции – или была какая-то разовая акция. Но если первое – снимаю шляпу перед тем, кто придумал и воплотил эту идею в жизнь. Маленькая страна, со скрипом вошедшая в еврозону, находит в себе силы и возможности защищать национальную валюту. Прекрасный пример для Черногории, которая ещё и в Евросоюз-то не вошла (и неизвестно, когда вообще войдёт с таким-то ворохом социальных и экономических проблем), а уже полностью отказалась от своих денег, используя только евро…

Утром следующего дня, быстро позавтракав, я стал собираться в дорогу. Перекладывая в своей комнате в хостеле все мои вещи, отбирал то, что может понадобиться в пути. Торопясь, так как автобус ждать не будет, я совершил крупную и непростительную для относительно опытного путешественника ошибку: не посмотрел маршрут в интернете. Перекидывая с места на место свои вещи, я вообще думал только о том, хватит ли зарядки у фотоаппарата. Поэтому, когда на глаза мне попался мой загранпаспорт, я на автомате отложил его в сторону – дескать, зачем он мне внутри страны? То, к чему это привело впоследствии, останется у меня в памяти на всю жизнь…

Итак, ровно в 7 утра по местному времени мы выехали из Загреба и помчали в юго-западном направлении. Проехали Карловац, после чего дорога пошла строго на юг. Вот поворот на городок Оточац – значит, сейчас мы находимся меж двух национальных парков Хорватии: на восток от нас – Плитвицкие озёра, на запад – Северный Велебит. Мы проезжаем по историческому региону Лика , по территории Личко-Сеньской жупании. Жупания в Хорватии, по сути, то же самое, что область или край в России. А вот и поворот на главный город жупании – Госпич. Остановку в нём не делаем, едем дальше. Дорога до жути однообразная: как правило, это сплошные скалы с одной или обеих сторон дороги. Скалы невысокие, жёлто-серые, слоистые, местами нависающие над дорогой. На них ничего не растёт – ни деревца, ни кустика, они мертвы и голы. Иногда дорога опускается на равнину, и тогда видны холмистые поля, перемежающиеся островками леса и уходящие в туман горизонта. Местность абсолютно дикая: редко-редко увидишь посёлок или хотя бы просто участок вспаханной земли. Но спуски на равнину нечасты: в основном мы проносимся мимо сплошных скальных стен, постоянное наблюдение которых на протяжении нескольких часов очень утомляет глаз. Бывает, правда, разнообразие: проезд сквозь тоннель в скалах, или же такие участки дороги, где скальные стены сходят на нет, и тогда открывается вид на лежащие где-то далеко внизу поля и долины.

День давно вступил в свои права, хотя в автобусе это практически незаметно. На первой остановке было ещё нежарко, а вторая, говорят, будет только в Сплите. Мы же пока только проехали поворот на Задар. Вот остался за нами Биоград-на-Мору; вот уже и указатель на Шибеник – значит, где-то здесь по левую руку от нас раскинулся ещё один национальный парк – Крка. Как тут не пожалеть о том, что проезжаешь мимо таких красивых и интересных мест, не имея возможности их посетить?!

Позади Шибеник – и снова одно и то же, набившее оскомину: скалы, скалы, скалы… Теперь они, в основном, песочно-жёлтые или почти белые. Скальная стена слева, справа, с обеих сторон… Редкая трава у подножия скальных стен – единственная зелень. Даже сквозь оконные стёкла видно, что солнце уже печёт по-дневному. Заезжаем в какую-то горную деревушку, высаживаем нескольких пассажиров. Деревушка радует глаз: живописно раскинувшись далеко под нами в горной долине, она утопает в зелени. Разворачиваемся, возвращаемся на шоссе – и снова взгляд безуспешно пытается зацепиться хоть за что-нибудь на безжизненных каменных плитах. Но вот стены вдруг резко поднялись вверх, на их склонах стали появляться невысокие разлапистые сосны с кривыми стволами. Шоссе делает плавный поворот, и одна из скальных стен понемногу опускается и вскоре исчезает совсем. Теперь обзор закрывает только одна стена. Ещё один поворот, на сей раз более крутой – и стена уходит куда-то назад, открывая нам вид на цветущую долину, уходящую вниз к берегу моря, и там, в долине – до самого горизонта – раскинулся ослепительной белизны город… Сплит!

К моему огромному сожалению, остановка в Сплите была очень короткой – минут пять от силы. А ведь этот древний город заслуживает того, чтобы потратить на него как минимум несколько дней. Но что поделать, мы поехали дальше. За Омишем начинался горный массив Биоково. Где-то слева от нас должен был быть одноимённый природный парк, справа, на побережье – Макарская ривьера, настоящая жемчужина хорватской Адриатики. Но вот позади и она; автобус снова несётся по безлюдной пустынной местности, снова по обочинам дороги нависают словно рубленные на куски скалы. Давно прошло время обеда; солнце залило всю округу, на небе ни облачка. Восприятие притуплено – потому как смотреть кругом ровным счетом не на что. Чувства новизны не вызывают даже порой открывающиеся в просветах долины – вон где-то на склоне пасется стадо овец, вон рыжие крыши какого-то посёлка, вон густой лес по склонам – всё это уже видано-перевидано за долгие часы пути. Но вот, наконец, остановка в каком-то маленьком городке, который напоминает скорее большую деревню. Это Плоче. Снова на шоссе, делаем солидный крюк и заезжаем в другой, такой же скромный город – Меткович. Единственное, что мне было о нём известно – это родной город Дарио Срны, известного хорватского футболиста. Здесь, как назло, мы задерживаемся. Уж лучше бы задержались в Сплите – ибо тут, в Метковиче, смотреть вообще не на что.

Едем дальше. Я уже устал смотреть в окно, поэтому просто расслабился и попытался заснуть в своём кресле. И вот, когда мне это уже почти удалось, я почувствовал, что автобус остановился. Выглянул в окно – нет, мы не в городе и даже не в деревне, мы просто стоим на обочине шоссе. В чём дело? И тут водитель автобуса через громкоговоритель объявляет на весь салон:

- Уважаемые дамы и господа, просьба приготовить ваши документы. Государственная граница.

Я впал в транс. Какая ещё граница?! Мне понадобилось полных пять минут, чтобы вспомнить: Дубровник отделён от «основной» Хорватии кусочком Боснии и Герцеговины – тем самым единственным кусочком, которым эта страна выходит к Адриатическому морю. И, поскольку Босния и Герцеговина, в отличие от Хорватии, не состоит в Евросоюзе, то мы сейчас пересекаем не просто границу двух соседних республик, а границу ЕС.

А мой паспорт – в хостеле, в Загребе! Чёрт!

В салон вошёл пограничник и начал собирать паспорта. Стандартная процедура: он возьмёт паспорта всех пассажиров, отнесёт в участок, «проштампует» выпуск за пределы ЕС – и чуть дальше по шоссе на аналогичном погранпункте его боснийские коллеги впустят нас в страну.

Вот и моя очередь. Объясняю, что забыл взять паспорт (ну не говорить же, что по своей глупости решил его не брать!) Память услужливо подкидывает ценную информацию – сейчас же по всей Европе проблемы со всякого рода мигрантами и беженцами. А я тут без документов – только типичной арабской смуглости да чёрной бороды не хватает для завершения образа. Да чёрт с ней, с внешностью, сейчас наверняка со всеми лицами без документов разговор короткий.

- Есть какой-нибудь ещё документ с собой? – спрашивает пограничник. Ну хоть не тащит сразу на выход. Хотя какая разница, у меня же ничего нет. А с другой стороны…
Судорожно роясь в сумке, вытаскиваю наружу кошелёк. Раскрываю, сам не зная зачем. В кошельке, помимо прочего, - моя зарплатная карта. Какие-никакие, а данные о личности. Передаю карту пограничнику:
- Вот, всё что есть.

Тот берёт мою карту, собирает паспорта остальных пассажиров и уходит, ни слова не говоря. Я смотрю на дверь автобуса, из которой он только что вышел. Оцепенение понемногу спадает, и в голове начинает пульсировать одна и та же мысль:
«Только бы не посадили! Только бы не в тюрьму!»

Чувствую, что готов ради этого на всё. Скажут – вылезай и иди обратно пешком – пошёл бы! Читатель, умудренным жизненным опытом, возможно, только посмеётся надо мной, да, может быть, и мне самому спустя годы эта ситуация начнёт казаться скорее комичной, нежели серьёзной. Но тогда…

Пограничник вернулся спустя минут десять. Для остальных. Для меня с момента его ухода прошла целая жизнь. Бесконечность. Нет, конечно, даже если бы меня задержали, то в глобальном смысле ничего бы страшного не случилось. Со временем бы разобрались, что к чему, и отпустили. Вот только уже через день у меня истекал срок действия визы, а через два – в бесконечно далёком в те минуты Белграде улетал мой самолёт на Москву. Так что проблемы в любом случае мне бы были обеспечены.

Раздав паспорта, пограничник подошёл ко мне и вернул карту со словами:

- Езжай, парень. Но больше так не делай. Иначе – тюрьма.
Я не нашёл ничего лучше, чем растерянно ответить «Спасибо».
- А где ты паспорт оставил? – полюбопытствовал страж порядка.
- В Загребе. В хостеле, где остановился – говорю я.
- Ладно. Назад поедешь с этим же водителем. Спроси у него, когда он едет. Поедешь с ним – проблем не будет. Счастливо.

…Такого облегчения я не испытывал, наверно, никогда в жизни.

И вот мы на боснийской земле. Делаем остановку на склоне горы, возле автозаправки. Выхожу из автобуса, разминаю ноги. Смотрю вперёд, за гору, словно падающую вниз. Там, внизу, на горизонте – залив. На берегу залива – красивый прибрежный город.

Это Неум – единственный морской порт Боснии и Герцеговины.

…И снова граница, мы возвращаемся в Хорватию – точнее, в её маленький кусочек, зажатый между Черногорией и Боснией, сиротливо прибившийся к морю. Снова забирают паспорта, на сей раз просто показываю карту и объясняю ситуацию – вопросов не задают. И снова, в бесконечный за сегодня раз – дорога, скалы, сосенки, море…
В 07.00 по местному времени наш автобус выехал из Загреба. В 17.40 мы остановились на автобусной станции Дубровника.

…Честно говоря, о Дубровнике можно написать не одну книгу, а целую серию пухлых томов. Это город с действительно уникальной историей. Считается, что город был основан латинами в 7 веке. Точнее, сначала была построена стена, защищавшая латинов от регулярно набегающих атакующих волн аварских и славянских племён. В итоге и всё поселение за стеной латины так и назвали - Лаус, что на их языке и означало "стена". В дальнейшем это название изменялось на Лаузиум, Раузиум, Рагузиум и, наконец, город получил название, которое затем бережно пронёс сквозь многие столетия - Рагуза.

Любопытно, что в это же время славянские племена основали поселение совсем рядом от Рагузы, на южном склоне холма Срджа, и дали ему название Дубрава. Позднее это название поменялось на Дубровник. А тогда оба соседских поселения - Рагуза и Дубрава - разрастались и ширились в непосредственной близости друг от друга. Это логично привело к тому, что в XI веке они соединились в одно поселение. Границей, по которой прошло соединение, был узкий канал, пролегавший там, где сейчас находится центральная улица Дубровника - Страдун.

Эпоха настоящего расцвета и бурного развития края началась в конце XIV века, когда Венецианская Республика отказалась от территориальных притязаний на восточном берегу Адриатики. Дубровник получил полную независимость. Жители города сами выбирали своего князя, лишь символически подчиняясь венецианскому королю Людовику Первому. После же его смерти власть князя в городе, а также прилегающих к нему областях, стала абсолютной. Образовалось новое независимое государство - Дубровницкая Республика.

В шестнадцатом веке Дубровницкая Республика достигла пика своего величия и процветания. Основным занятием в ней являлась торговля со всеми странами Европы. Сухопутные дубровницкие караваны пересекали весь Балканский полуостров из конца в конец, торгуя с сербскими княжествами, Боснией, Болгарией... Торговые суда из Дубровника заходили в итальянские, турецкие и даже испанские порты. История знает случай, когда дубровницкая карака  дошла до берегов... Северной Америки. Высаживались дубровчане и на другом краю земного шара - в Индии.

... Дубровницкая Республика прекратила свое существование только в 1815 году, в результате чего Дубровник вошёл в состав исторического региона Далмации. Таким образом, город теперь принадлежал Триединому королевству Хорватии, Далмации и Славонии, которое, в свою очередь, до 1918 года являлось, по сути, провинцией Австро-Венгрии.

Как оказалось, автобусная станция в Дубровнике располагается в пяти минутах от центра – так называемого Старого города. Издалека видны его изжелта-серые стены, над которыми гордо реют в небе хорватские флаги. От станции отчаливают автобусы, на бортах – название компании-перевозчика: «Libertas Dubrovnik». Если не ошибаюсь, это значит «Свободный Дубровник». Любопытно – уж два столетия назад прекратила своё существование свободная Дубровницкая республика, а историческая память не только жива, но и уважаема до сих пор.

Вообще, свобода – то, что по определению ценится всеми народами мира – здесь, в Хорватии, да и вообще во всём регионе, является особой святыней. А борьба за свободу – настоящая красная нить, проходящая через историю края. Так уж получилось, что любовь хорватов к свободе и жажда борьбы за неё – неотъемлемая часть их менталитета. О борьбе за свободу сочиняются песни и слагаются стихи, пишутся книги и снимаются фильмы. Причем неважно, идёт ли речь о внешнем поработителе или о внутренних противоречиях между людьми разных сословий. Об этой национальной черте красноречиво свидетельствует, например, эпизод из югославского фильма «Крестьянский бунт», когда одного из главных героев – Петра – убеждают бежать к морю, подальше от бесчинств местных феодалов. На что Петар отвечает: «Моего отца на моих глазах раздели догола и бросили на растерзание псам, а ты предлагаешь мне бежать к морю?!»…

Это – о внутреннем враге. О внешнем, пожалуй, лучше многих рассказал в своём потрясающем по глубине и драматичности стихотворении «Последняя шлюпка ускоков» хорватский поэт Страхимир Краньчевич. Напомним, что ускоки – мигрировавшие жители адриатического побережья, нередко промышлявшие разбоем и грабежом на море – были изгнаны в результате Ускокской войны и последующего поражения австрийских войск под Триестом. В 1617 году в Париже был подписан мирный договор, согласно которому Австрия обязалась изгнать ускоков с побережья, а на сторожевую службу набрать немецких наёмников. При этом зачастую как австрийские, так и венецианские войска не гнушались вырезать целые семьи ускоков, не успевшие убежать с побережья заблаговременно. Уничтожали всех без разбора – стариков, женщин и детей… Но даже это не заставило ускоков склониться перед чужестранными тиранами. В строках Краньчевича ясно ощущается огонь непокорённой, бунтарской души:

""...Приказ есть царский: всех лишить нас флота,
Достойно выпьем этой желчи чашу;
Но наши руки ещё стоят что-то!
Кто первый бросит факел в шлюпку нашу?!"

Отряд немецкий в камень превратился -
Лишь в свете факелов его заметит глаз.
"Ха, гляньте-ка на них!" - со шлюпки смех скатился, -
"Да разве ж так сполняется приказ?

Ускок сам судно подожжёт с собою,
Умрёт геройски, презирая страх.
Ему вы сердце вырвали живое -
Так пусть же вам достанется и прах!

Ребята, жгите! Смерть для нас не внове,
На этих скалах мы росли когда-то,
Одной мы мысли и единой крови,
В одном порыве и сердца нам сжаты!

Отца пустив под нож, венецианцы
Затем украли моей жизни плод:
Оставив без ребёнка, чужестранцы
Хотят с земли стереть и весь мой род.

Где спит дитя моё, не всяк увидит глаз:
То в море одинокая скала...
Сейчас же, в этот ранний пятый час,
Угаснет жизнь моя, что бурно так текла.

Отныне род мой навсегда прервётся;
Прощай, свобода и родной порог!
Да что ж так бурно моё сердце бьётся?!
Сейчас лишь я судья - потом пусть судит Бог!..."

…Водитель автобуса оповестил меня, что обратно поедет в 21.00. Билет на это время я купил сразу же после высадки – чтобы потом не тратить на это время. Наскоро перекусив в кафе напротив крепостных стен, прямо перед морем, отправляюсь изучать Старый город. Погода стоит, честно говоря, не лучшая для этих краёв в летнее время – термометр на станции показывает всего лишь +23. С другой стороны, чем плохо? Не холодно, да и не жарко. Оглядываюсь: всюду толпы туристов, жаждущие всё осмотреть, со всем ознакомиться и везде побывать. Решаю сначала направиться на пирс – он выдвинут широкой платформой в море, тут же причал с лодками и другими компактными судёнышками, на которых катают всех желающих. На пирсе ко мне подходят двое – парень и девушка с типично азиатской внешностью, просят на хорошем английском их сфотографировать на фоне моря. Выполняю просьбу и слышу искреннее «Thanks!», мы улыбаемся друг другу и расходимся. Дубровник – популярный курорт, не только в Европе, но и в мире, поэтому тут можно услышать разговор на самых разных языках. Но самый популярный из иностранных – именно язык Байрона. Например, ещё в кафе слышал беседу за соседним столиком: компания из трёх пожилых европейцев обсуждала тонкости местного языка.

- How can I say «Thank you?»
- «Hvala».
- And «Big thanks»?
- «Hvala lijepo».
- Ohh, OK.

Побродив по пирсу, я вернулся назад и пошел прямиком к открытым воротам в крепостной стене. Вот я и в Старом городе, буквально внутри него, в пределах крепости. Ещё немного – и я выхожу на центральную улицу города – Страдун. По сути, это аналог московского Арбата, или белградской кнез-Михайловой. Тут куда ни глянь – палатки, ларьки, стенды с сувенирами, мелкие магазинчики, кафе… И все это – на фоне стоящих вплотную друг к другу прекрасных, величественных древних зданий, окружающих Страдун. По правую руку от всего этого архитектурного великолепия – море, по левую – склон невысокой горы. Туда, наверх по склону, от Страдуна ответвляются переулки – точнее говоря, переулочки. Они такие узкие, что разойтись там способны два, от силы – три человека, да и то при условии, если все трое будут насколько худыми, настолько же и ловкими. Сам же Страдун – широкий, с идеально гладким, словно вылизанным полом, словно создан для прогулок.

Иду прямо по улице, по направлению к надёжному ориентиру – высокой городской колокольне. Слева от неё – компактное, но массивное здание дворца Спонца.
Дворец Спонца построен в 1521 году в готическо-ренессансном стиле. Во времена Дубровницкой республики дворец был местом, где взимались пошлины на товары, производились расчёты и заключались сделки. Использовали его и как банк, чеканили монеты. Даже школу здесь устраивали - первую школу в Дубровнике! В настоящее время в дворце располагается Государственный архив, где хранятся все документы по истории Дубровника.

Городская колокольня была построена чуть ли не на столетие раньше дворца - в 1444 году. Её высота составляла 31 метр. Главный колокол высотой 1,3 метра выковал знаменитый тогда мастер Иван Раблянин в 1506 году. И стоять бы той колокольне по сей день, но в 1667 году чудовищное по силе землетрясение сильно повредило здание. Во избежание возможного обрушения уже в 1929 году на её месте была отстроена новая колокольня - по старым чертежам, полностью повторяющая все детали своей предшественницы.

Свернув направо и пройдя ещё немного по гладким, словно отполированным плитам пола, оказываюсь напротив изящного памятника со статуей воина. Это так называемый Орландов ступ - старейшая скульптура Дубровника, сохранившаяся до наших дней. Она изображает средневекового воина с поднятым кверху мечом. Дубровницкие историки считают, что воин - вполне конкретная личность, а именно - юный герой Роланд, в VIII веке оказавший помощь городу в битве с сарацинами. Впервые эта скульптура появилась, вероятно, во время пребывания в Дубровнике императора Сигизмунда, после поражения его в битве под Никополем в 1396 году. Так или иначе, новая скульптура, дошедшая до нашего времени, была установлена в 1418 году. Скульптором был итальянский мастер Бонино да Милано.

Орландов ступ мог бы выглядеть более внушительно, если бы стоял, например, в гордом одиночестве на открытом пространстве. Но сразу за ним монументальной громадой возвышалось удивительно красивое здание – церковь святого Влаха. Она была построена в стиле барокко в 1715 году на месте старой романской церкви, уничтоженной пожаром 1706 года. Автором проекта, по которому и строилась церковь св. Влаха, был венецианский архитектор Марин Гроппелиа. Новая церковь не раз страдала от различных потрясений и катаклизмов: так, в 1979 году она оказалась серьезно повреждена землетрясением, а в войне 1991-1995 годов  немалый ущерб нанесли попадания орудийных снарядов.

Вообще большинство зданий, окружающих Страдун, построено ещё во времена Республики, и отличаются мощью и монументальностью, с одной стороны, и удивительной тонкостью работы, аристократической роскошью – с другой. Заметно, что все эти дворцы и колоннады строили на века, при этом не жертвуя красотой и мелкими деталями архитектуры.

Обойдя весь Страдун, я поднялся на стену крепости. Оттуда открывался завораживающий вид на Старый город.

Солнце уже клонилось к закату. У меня ещё было немного времени, и я решил пройтись по улицам за пределами Старого города. Удивительное ощущение! Если на Страдуне правит бал прямо-таки королевская помпезность и роскошь, то на обычных городских улицах от неё не остаётся и следа. Но удивительно даже не это, а то, что едва ли не каждый дом, каждое здание на самых обычных улицах выглядит пусть и скромно, но величественно. Вот эта величественность, эта древняя аристократичность – присутствует в Дубровнике везде. Её дыхание ощущается отовсюду. Невольно возникает впечатление, будто Дубровник создан исключительно для аристократов, для людей благородной крови. Если сербский город Призрен на Косово гордо носит неофициальное название «город царей» (поскольку в Средние века долго был столицей сербского королевства и резиденцией сербских властителей), то Дубровник можно было бы назвать «городом императоров» - пусть не по сугубо историческим причинам, но по общему впечатлению от его зданий и улиц, дворцов и площадей – уж точно.

...Автобус мчался по дороге, разгоняя светом фар темноту ночи. Вот снова граница, ещё одна – и я официально регистрирую занятное достижение: четырёхкратное пересечение границы Евросоюза без паспорта на руках! Пытаюсь заснуть. Обратный путь проходит гораздо быстрее: мы сделали всего одну ночную остановку – в Неуме. Далеко за полночь я всё-таки засыпаю. Просыпаюсь в начале седьмого: мы въезжаем в Загреб. Сегодня мой последний день в Хорватии – разумеется, последний только в этой поездке.

Вернувшись в столицу, первым делом приобретаю билет на автобус до Белграда. У меня в запасе ещё есть несколько часов – решаю продолжить изучение города. Выхожу на площадь, в центре которой стоит Национальный театр.

Хорватский национальный театр Загреба (хорв. Hrvatsko narodno kazali;te u Zagrebu) - главный театр страны, один из символов Загреба. Он был выстроен в стиле необарокко по проекту двух архитекторов: австрийца Фердинанда Фелинера и немца Германна Гёльмера. Торжественное открытие театра состоялось 14 октября 1895 года. За более чем столетие существования театра в нём работали такие знаменитости хорватской и югославской сцены, как Иван Зайц и Яков Готовац, Бранко Гавелла и Миа Славенска...

Но вот мне пора на станцию. Нахожу такси, водитель оказался общительным пожилым хорватом, всю дорогу расспрашивавший меня о разных разностях и попутно рассказывавший о себе. Диалог оказался настолько примечательным, что не привести его здесь было бы неправильно. К сожалению, запомнилось мне не всё – но основную нить беседы удалось сохранить в памяти.

Таксист (Т): - Вы откуда?
Я: - Из России.
Т: - О, из России! Мне очень нравится эта страна. Я знаю, что сейчас у вас очень хороший президент. Он делает очень много для того, чтобы ваша страна развивалась. Но и народ должен сам всё для этого делать, гордиться своей страной и беречь её. Мы вот свою страну продали...
Я: - Вы не любите ЕС?
Т: - Нет! Его создали Германия, Англия и Франция для немцев, англичан и французов. Мы в ЕС на положении рабов. У меня есть друг, крестьянин, он очень хорошо работает и хотел бы продавать свою продукцию - да хотя бы в ту же Россию. Но ему не дают продавать! Придумали стандарты качества, наша продукция им "не соответствует", продавать ничего нельзя. Чтобы соответствовала, крестьянину нужны деньги, чтобы он купил технологии. Нам никто не даёт денег. Англичане, немцы и французы дают деньги своим крестьянам - вот они и торгуют и становятся еще богаче.
...ЕС управляется США. Конечно, я не люблю ЕС, им американцы диктуют правила "демократии". Люди, уничтожающие тысячи мирных жителей, называют себя демократами, а вас - коммунистами. Если в этом суть демократии - тогда я сам коммунист!
Я: - Вы бывали в России?
Т: - Нет, но очень хотел бы. Куда? Например, на берега Дона. Это великая река и великая земля. Конечно, у вас ещё много великих рек. Может быть, и побываю.
Я: - Давно вы так интересуетесь Россией?
Т: - Знаете, когда мы были молодыми, мы увлекались всем американским. Музыкой, стилем, ну вы понимаете. Когда я стал старше, я увидел мир несколько иначе. И вот тогда меня заинтересовала Россия. Сейчас Америка не представляет для меня никакого интереса.
Вот что меня расстраивает. Мне 63 года, я смотрю на многое спокойно, но мне горько видеть, что молодёжь из наших соседних стран не ладит друг с другом. Когда-нибудь и они поймут. Но почему не понимают сейчас? Запад навязывает нам свою культуру. Но послушайте, и вы в России, и мы на Балканах - мы все славяне, так почему мы не изучаем наши культуры, а бежим на Запад? Главное - помнить, что мы славяне, и тогда ни ЕС, ни Америка не будут нам так опасны, как сейчас.

…Вот такой разговор состоялся у нас на пути к станции. Не собираюсь делать далеко идущих выводов или призывать к этому читателей, замечу лишь, что искренность и заметное волнение, с которым таксист раскрывал мне свой взгляд на жизнь, невозможно было подделать. Вообще, насколько я мог заметить, у всех балканских славян неискренность не в чести. Не беру в расчёт политиков и прочих представителей высоких государственных постов – им по статусу положено уметь думать одно, говорить другое, а делать третье. Но вот обычные люди, с которыми я сталкивался за эти годы, всегда демонстрировали свои чувства абсолютно открыто и однозначно – и это не может не подкупать.

Вернувшись в Белград, я стал думать, где бы мне побывать ещё, пока в моём распоряжении практически целый день. После некоторых раздумий остановил свой выбор на Нише – давно хотел увидеть вживую знаменитую Челе-Кулу. Стоит отметить, что вместе со мной в Белград вернулось лето – несмотря на вечернее время, на улице было жарко. Точнее, по местным меркам это было просто тепло – что-то в районе тридцати.

На следующее утро я выехал на юг Сербии. Выйдя из автобуса на первой промежуточной остановке в местечке Велика-Плана, обратил внимание на жару. Под стоящим на ремонте в сотне метров от нас автобусом собрались псы со всей округи. Закатив глаза и вывалив наружу розовые ленты языков, они наслаждались спасительной тенью. Знать бы мне, как буду я им завидовать через несколько часов…
Вот и Ниш. Выхожу из прохладного, кондиционируемого салона – и попадаю в настоящий ад. Печёт так, словно вернувшееся лето возжелало отомстить за все упущенные им предыдущие дни. Автобусная станция почти вся под крышей, но это не спасает. Электронный термометр, находящийся в самой что ни на есть тени, показывает +38…

...Таким вот образом - изнуряющей тропической жарой - меня встретил Ниш, один из старейших городов страны. Считается, что первое поселение, давшее начало современному Нишу, основали кельты (вероятно, из того же племени скордисков, которое отстраивало поселение на месте нынешнего Белграда). Кельты же дали будущему городу название Нависос, то есть город вил.

В 1 веке до нашей эры город, как и весь регион, оказался захвачен римлянами. Они назвали город на свой лад - Наис, или Наиссус. В сентябре 268 года уже нашей эры город стал свидетелем самой кровавой битвы столетия в Европе. Бесчисленные армии готов, вторгшиеся в римские владения, были остановлены войском императора Галлиена в сражении, ставшее позже известным как битва под Нишем. В этой битве готы потеряли, по разным подсчетам, от 30 до 50 тысяч человек и были отброшены на восток.

Между 271 и 273 годами (точный год до сих пор неизвестен), 27 февраля в провинциальном римском городке Наиссусе у коменданта Констанция Хлора и дочери простого корчмаря Флавии родился сын. Пройдёт много лет, прежде чем он станет известен миру как император Константин Великий. Много сил и средств вложил он в развитие родного города, вот только большинству его деяний не суждено было сохраниться в веках и дойти до наших дней. Императорская вилла Медиана теперь - едва ли не единственное вещественное свидетельство правления императора Константина в Нише. В 1979 году место, где найдены останки строений виллы Медиана и сопутствующих построек, было объявлено археологической локацией исключительного значения.

В 1448 году Ниш захватили турки-османы. Почти три столетия спустя город оккупировали австрийцы. А 29 сентября 1739 года в Нише был подписан мирный договор, прекративший русско-австрийско-турецкую войну.
Девятнадцатый век начался для всего региона с потрясения - Первого сербского восстания против турок. Ниш и его окрестности стали одной из главных арен восстания, закончившегося итоговой неудачей. 31 марта 1809 года на горе Чегар возле нишского села Каменица состоялось одно из самых драматичных сражений той поры - битва на Чегаре...

Сербскими войсками руководил один из ближайших помощников главного вождя восстания Георгия Петровича (Карагеоргия) - Стеван Синджелич. Четыре раза турки пытались ворваться в шанец, но всегда откатывались назад под жестоким ружейным огнем сербов. Наконец, воспользовавшись тем, что перекрывающий проход ров стал заполняться телами убитых, турки ворвались в шанец Синджелича, и началась резня. Турки постоянно получали свежее подкрепление, тогда как ряды сербских повстанцев редели с каждой минутой. Синджелич, поняв, что он не сможет ни отбить турок, ни спасти жизни своим людям, а ему самому грозит страшная участь живым попасть в турецкий плен, выстрелил из пистолета в пороховой склад. Взрыв унёс жизни всех, кто был в шанце - и сербов, и турок.

Подавив восстание отряда Синджелича, турки решили жестоко проучить гордую и непокорную "райю" . Они возвели башню из стен, в которые, устрашения ради, вставляли черепа убитых сербов. Башня получила название Челе-Кула ("Башня черепов"). Её реконструкция, которую мне посчастливилось увидеть, хранится в одноимённом музее.

…А пока что я, обливаясь потом, шёл к выходу со станции. Если станция в Нише чем-то и отличалась от белградской или загребской, так это прежде всего, как ни странно, полом. Он был настолько скользким, что порой казалось, будто ты находишься на льду. Шагать по такому полу быстро было решительно невозможно, любой резкий поворот также был чреват потерей равновесия. Администрация станции предусмотрительно установила в нескольких местах таблички с надписью: «Осторожно! Скользкий пол!»

Заранее купив обратный билет, я на такси добрался до места, где и должна была находиться Башня черепов. Выйдя из машины, я всем своим существом прочувствовал, что +38 в тени – это было ещё очень даже неплохо. Контраст с +25 в Хорватии был разителен. Даже прикосновения лёгких дуновений ветерка были обжигающими. Купив билет в Челе-Кулу, зашёл внутрь вместе с пожилой женщиной, которая была по совместительству продавцом билетов и смотрителем памятника. Мемориал представлял собой помещение, внутри которого за стеклом стояли встык фрагменты тех самых стен, в которые турки вставляли черепа убитых сербов. И даже то, что черепа тут – всего лишь муляжи, не уменьшало трагически-мрачного величия, исходившего от стен. Череп вождя восстания – Стевана Синджелича – находился отдельно, тоже за стеклом, в углу, над которым висел на стене его портрет.

Хотя меня и предупредили, что фотографировать внутри запрещено, удержаться от этого было выше моих сил. Я мысленно оправдывал себя тем, что, будь тут разрешена фотосъёмка, я бы тут нащёлкал целую коллекцию, а так – всего-то пара-тройка снимков…

На улице перед Челе-Кулой располагался ещё один мемориал: каменный бюст Стевана Синджелича с табличкой под ним. Надпись на табличке гласила примерно следующее:

"Остановись, прохожий, и на Чегар взгляни:
Пусть в памяти твоей навек останутся они -
Герои с Чегара, свободы творцы:
Синджелич Стеван и его борцы"

Покинув территорию мемориала, иду по городу и вскоре выхожу к реке Нишаве – главной водной артерии города. Честно говоря, и сама река, и тот район города, в котором я успел побывать, меня откровенно не впечатлили. Нишава – неширокая река с закованными в гранит берегами и мутно-жёлтой, совершенно непрозрачной водой. Вот один из мостов через реку; по своему виду он напоминает мне старый пешеходный мост через Морачу в Подгорице. Следующей отправной точкой стала Нишская крепость. Пройдя через ворота, я очутился в парке с прогулочными дорожками и целой группой небольших кафе, рядами выстроившихся вдоль крепостной стены. Была уже середина дня, и жара достигла своего пика. Многочисленные тенты кафе так и манили, предлагая вожделенную тень. Но исследовать – так исследовать! Я выбрал дорогу, ведущую вдоль стены направо от входа. Сама крепостная стена сохранилась довольно неплохо, хотя наружный слой кладки местами осыпался, а травы и кустарники шаг за шагом отвоёвывали у стены жизненное пространство.

Если по правую руку от дороги была стена, то слева был парк. Местами и это царство зелени разбавляли видневшиеся то тут, то там останки каменной кладки – вероятно, то, что осталось от каких-то внутренних крепостных построек. Чуть дальше на небольшом холмике возвышалось здание старой кузницы. На табличке с информацией было указано, что построена кузница была аж в 1723 году, а внутренность здания составляли два одинаковых зала, каждый из которых имел свой вход на восточном фасаде. Там же сообщалось, что в последний раз здание кузницы использовалось для работы в 70-х годах ХХ века.

Пройдя ещё какое-то время по палящей жаре, я обратил внимание, что дорога плавно поднимается вверх. Свернув на тропинку, отходящую от дороги вправо, и пройдя её до конца, я оказался на верху крепостной стены. Отсюда открывался широкий, но не слишком захватывающий вид на город и Нишаву.

Вернувшись к развилке, направился по другой дороге. Она петляла по парку, погружённая в приятную тень. Вскоре по левой стороне показалось приземистое здание, напоминавшее старую-престарую мечеть. Это действительно была мечеть Бали-Бега, единственная из десяти мечетей комплекса, сохранившаяся до наших дней. Первые упоминания о ней относятся к 1521 году, но в документах тех лет она описывается как месджид (мечеть без минаретов). Впервые как настоящая, классическая мечеть она упоминается только в 1710 году.

Рядом с мечетью обращала на себя внимание неглубокая котловина, которую в разные стороны пересекали останки каменной кладки. Это была так называемая Византийская улица, построенная римлянами еще в V-VI веках. Раскопки, проводимые здесь в 1962-63 гг., показали, что, помимо собственно улицы, вытянувшейся с севера на юг, тут раньше находилось какое-то здание – тоже из ранневизантийского периода. Найденные тут же предметы явно сакрального характера указывали на то, что когда-то, возможно, здесь была и христианская церковь. Именно христианская – до разделения христианства на православие и католицизм тогда оставалось ещё несколько столетий…

… Автобус остановился метров за триста до стоянки у аэропорта «Никола Тесла». Подъехать ближе было никак невозможно – движение было наглухо перекрыто.

- Прошу прощения, - досадует водитель. – Ох уж эти китайцы…

И правда: сегодня в сербскую столицу прибывала целая китайская делегация во главе с Председателем КНР – Си Цзиньпином. А поскольку последний раз подобная встреча состоялась более 30 лет назад, понятно, какой ажиотаж вызывало это событие. Перекрыты были многие улицы возле аэропорта; говорили, будто гостей из Поднебесной будет встречать вся политическая элита страны во главе с президентом Николичем… Но в тот самый день, когда китайские политики готовились приветствовать Сербию, я должен был сказать ей «до свидания».

Пять раз я прощался с этим краем – а значит, пять раз я его приветствовал!

Надеюсь, поприветствую и в шестой.

Часть 7. Под небом южных окраин

«Нет звёзд красивее, чем твои глаза,
Будь они на небе ночью – наступил бы день»
(из македонской народной песни)

... Прошло больше года с тех пор, как я последний раз выбирался на Балканы. И вот, наконец, судьба подарила мне шанс продолжить традицию моих путешествий, длящуюся уже пять лет.

Как зачастую со мной и случалось, всё разрешилось довольно спонтанно, поэтому о вдумчивом планировании речи не шло. Билеты пришлось приобретать за неделю до вылета, поэтому сэкономить не удалось. Но с этим можно было смириться: куда важнее было успеть за эту неделю составить внятный план моего пребывания в столь близких сердцу краях. Обдумывая, куда и как я хотел бы поехать, я вдруг вспомнил, что из всех республик бывшей Югославии мне до сих пор не покорились лишь две: самая северная и развитая Словения, а также самая южная и бедная Македония. Естественно, времени на оформление визы в Словению не было, а вот Македония как раз продлила "безвиз" для россиян, чем я и решил воспользоваться.

Не стыжусь признаться: во всём, что касается путешествий в Македонию, я был абсолюным дилетантом. Поэтому я стал для начала узнавать информацию у друзей и знакомых балканистов. В частности, я беспокоился по поводу маршрута: а что, если автобус пойдет через Косово? Как-никак, по имеющейся у меня информации, туда необходима виза. А оказаться в положении высаженного из автобуса на границе не хотелось - достаточно и того, что именно это чуть не случилось со мной в Хорватии год назад.

Вторым источником беспокойства для меня был язык. Доводилось слышать, что македонцы-де повально хорошо говорят и понимают сербский. Но даже если так - выучить на македонском хотя бы несколько базовых фраз я посчитал необходимым. Весь мой опыт путешествий на Балканы говорил мне о том, что это всегда плюс - стоит сказать пару фраз на местном языке, и отношение к тебе сразу же меняется: из туриста-чужестранца, которого грех не "развести" на деньги, ты превращаешься в своего человека, которому нельзя отказать в помощи, если он о ней просит. Не говоря уже о том, что хотя бы попытка говорить в стране на её языке - банальное проявление уважения к окружающим тебя людям.

Сказано - сделано! Опросы друзей и знакомых, честно говоря, меня в значительной степени успокоили. Так, мне пояснили, что все рейсы из Белграда в Скопье идут не через Косово (и это оказалось правдой), а также уверили в том, что большинство македонцев хорошо понимает и говорит по-сербски (здесь, к счастью, тоже всё совпало). Учить же базовые фразы на македонском оказалось несложно - сложнее было найти подходящий онлайн-разговорник. Я запоминал содержимое разговорника по дороге на работу, с работы и даже в обеденные перерывы. За несколько дней мне удалось запомнить порядка десятка фраз, что я посчитал достаточным успехом.
Теперь осталось, наконец, определиться с тем, куда я поеду. Поскольку ехал я всего на неделю, едва ли не каждый час был на счету. Сначала в планах была Черногория - мой хороший друг Влайко звал меня к себе в гости, и я, разумеется, не мог ответить отказом. В итоге я остановился на том, что три-четыре дня я побуду у Влайко, а там поеду в Македонию на оставшиеся дни. Это, правда, означало, что в Македонии я смогу побывать только в Скопье - на посещение других городов просто не хватило бы времени, учитывая, что жизнь на колесах автобуса - не лучший вариант в любом путешествии. Что ж, подготовка к покорению новой страны завершена, примерный план набросан - летим!

Вечерний Белград встретил меня прохладой и кромешной тьмой. Первым делом я решил вопрос с ночёвкой, затем наскоро перекусил и лег спать. В семь утра следующего дня я уже спешил на автобусную станцию, чтобы взять самый ранний билет на Подгорицу. Относительно повезло: ближайший автобус "отчаливал" в нужном направлении в 08.30. Дело в том, что дорога, по моим расчётам, должна была занять целый день, а приезжать в Подгорицу ночью, заставляя Влайко ждать, как-то не хотелось.

И вот мы едем по Сербии, направляясь на юго-запад. Перед нами вырастает Крагуевац - красивый город, довольно типичный для провинциальной Сербии: множество старых зданий с черепичными крышами, неширокие улицы, множество цветов и вообще зелени. Промелькнуло, уходя за линии автобусных окон, круговое движение, в центре которого гордо возвышался знаменитый крагуевацкий крест . Снова мчимся по шоссе, за окном - равнины, холмы, луга, поля, перелески. Кое-где вдалеке возвышаются горы. Въезжаем в Кралево. На вид город поскромнее Крагуевца, попроще, не столь сильно притягивает взгляд.

Снова дорога. Местность понемногу меняется: горы приближаются, их становится больше. Впрочем, лугов и полей по-прежнему предостаточно. Вот где-то мелькнул серебристый ручей в каменистой оправе берегов. Мелькнул - и исчез за буйной зеленью высоких кустов и деревьев. Вот снова горы: они врываются в чисто-голубое небо жёлто-серыми стенами с пятнами зелёного леса, перемежаясь узкими, едва видными с трассы долинами. Там, на горизонте - Ибарское ущелье. На одной из гор, на вершине, видны опоясывающие её каменные стены. В лучах дневного солнца они кажутся сочно-жёлтыми. Поскольку гора далеко от трассы, стены видны только в самых общих чертах. Это крепость Маглич.

Мы находимся на территории исторического региона Рашка. Сердце "Старой Сербии", сейчас этот край изобилует мусульманским населением. Начинают встречаться мечети. Это типичные для Балкан вообще мечети с одним минаретом, единственное бросающееся в глаза отличие между ними - цвет камня, из которого они возведены. Есть чисто-белые – таковы, например, многие мечети в Сараеве; есть жёлто-серые. Вот и главный город области - Нови-Пазар. Город на вид бедный, чем-то похож на Ниш: возможно, отсутствием упорядоченности. Практически вдоль дороги протекает то ли река, то ли канал с невероятно мутной водой; одна из мечетей возведена у самого берега.

Нови-Пазар, безусловно, один из самых интересных городов Сербии с точки зрения истории. В средние века на этом месте находился город Рас - главный город тогдашнего сербского государства Рашка. В Расе находилась и резиденция сербских правителей из династии Неманичей.

В годы правления Вука Бранковича здесь процветала торговля - недаром одно из местечек на территории современного города называлось Трговиште. Турки, которые тогда уже захватили все сербские земли, дали этому местечку название Эски-Базар, или Эски-Пазар, то есть Старый-Пазар (по-русски - старый базар, или старый рынок). В то же время неподалёку росло и развивалось ещё одно торговое поселение. Его турки назвали Йени-Базар, то есть новый рынок, а на сербском - Нови-Пазар. Позже именно такое название получил выросший на этом месте город.

Первое письменное упоминание о Нови-Пазаре относится к 1461 году. Для турок город служил важной опорной точкой, позволявшей им проводить походы на запад и северо-запад через земли Рашки. В 1463 году под натиском турок окончательно пала Босния, в 1482 - Герцеговина, в 1499 - большая часть Черногории. Начиная с этого момента, Нови-Пазар уже не играл столь важной роли в военной стратегии османов, но зато стал важнейшим торговым перекрёстком: сюда сходились такие крупные торговые пути, как боснийско-македонский, боснийско-константинопольский, дубровницкий и другие.
С конца XVII и до середины XVIII века город неоднократно подвергался разрушениям и грабежам - в результате то восстаний сербов, то австрийских военных кампаний против турок. В XIX веке Нови-Пазар считался приграничным боснийским городом и вторым по важности торговым центром после Сараева. В конце XIX века железная дорога связала город с юго-востоком Балкан - Косово, Македонией и Грецией; в итоге связи с Боснией стали ослабевать и вскоре сошли на нет.

Сейчас, когда мусульмане составляют почти 88% населения города (по данным 2011 года), сложно поверить в то, что еще в 20-х - 30-х годах предыдущего века православное население края преобладало. Многие мусульмане на протяжении двадцатого столетия переселялись в Нови-Пазар и вообще в Рашку из Боснии, Герцеговины, Черногории...

…Ближе к черногорской границе дорога врезается в толщу горного массива и начинает скакать по тоннелям и отчаянно петлять на крутых поворотах. Та же картина повторяется и в Черногории, причём горы тут совсем иные, чем в Рашке: гораздо более высокие, сплошь покрытые густой зелёной пеной леса. Конец сентября лишь в отдельных, редких местах вызолотил листву; жёлтые мазки сиротливо тонут в изумрудно-зелёном море. Тоннели сменяются мостами, переброшенными над потрясающе живописными ущельями; стремительные горные потоки то оживляют собой величественный пейзаж, то исчезают меж нагромождений суровых каменных стен.

Первые два города, в которых сделали остановки - сначала Рожае, а потом Беране - не запомнились ничем. Это небольшие городки, на вид весьма бедные и с ощутимым налётом заброшенности. Неудивительно, если учесть, что они затеряны в сердце гор и связаны только одной дорогой. Следующий город - Мойковац. Тоже очень скромный, но с богатой военной историей, украшением которой является знаменитая битва при Мойковаце, когда в 1916 году на Рождество черногорские войска успешно прикрыли отступление сербской армии, сдержав натиск австрийцев. Немым свидетелем тех кровавых дней ныне служит красивый памятник героям той битвы - напоминающий изящную беседку из белого камня.

...Вечерело. Мы неслись по серпантину, а за окном мелькал величественный и прекрасный, но уже начавший приедаться ландшафт. Кругом горы, горы, горы... Со всех сторон - крутые зелёные стены, ущелья, тоннели, снова ущелья, мосты, горные потоки, иногда - узкие долины, в некоторых из них уютно располагались скромные деревушки. Солнце медленно, но верно заходило: сначала наполнились сумраком долины и ущелья, потом косые лучи заскользили по вершинам, отступая куда-то вдаль, и вот уже последние огни уходящего дня, вспыхнув прощальным салютом на макушках гор, погасли в девственно-чистом закатном небе. Розовая пелена заката неторопливо отступала на запад, оставляя за собой с каждой минутой темнеющую густую вуаль синевы.

В семь вечера всё погрузилось во мрак. Свет автобусных фар быстро терялся в нём; судя по многочисленным поворотам, мы всё так же ехали по горам. Но вот откуда-то перед нами вынырнула стайка машин, спешивших в одном с нами направлении. Повороты закончились, мы ехали по прямой как стрела дороге; в один прекрасный момент по её бокам выросли фонари, развеявшие вечернюю тьму. Мимо нас всё чаще стали проноситься постройки различных сервисных центров, жилые дома - пока, наконец, прямо по курсу не выросло целое озеро жёлтых огней. Оно на глазах росло, ширилось и дробилось на отдельные огоньки. Как оказалось, это и был конечный пункт нашего маршрута. В двадцать минут восьмого мы остановились на автобусной станции Подгорицы.

Влайко уже ждал меня; наскоро перекусив в ближайшем кафе, мы отправились к нему в общежитие. Моему другу предстоял последний год обучения в Университете Черногории, поэтому во время учебного года он жил в общежитии в Подгорице. Разумеется, по дороге к нему мы в деталях вспомнили нашу первую встречу, которая состоялась три года назад в его родном городе Биело-Поле. Но вот и корпуса общежитий. На входе нас встречает вахтёр. Честно говоря, я подозревал, что именно на этом этапе мой план переночевать в комнате Влайко и провалится: мне доводилось бывать в наших общежитиях, и по надежности защиты от непрошеных гостей любой московский вахтёр дал бы фору отряду спецназа.

Но тут всё сложилось иначе.

- Привет. Это мой друг из Москвы, приехал ко мне в гости, - сообщил вахтёру Влайко.
- О, из Москвы? – явно скучавший на своём посту вахтёр искренне улыбнулся. - Супер!

И всё. Мы спокойно прошли в коридор, откуда последовал диковинный путь к комнате. Честно говоря, я был немного удивлён: сложилось ощущение, что корпус общежития изначально строился как крепость или форт, и лишь потом был перепрофилирован. Судите сами: мы проделали три круга по широкой винтовой лестнице, затем прошли по коридору до следующей лестницы (тоже винтовой), поднялись по ней на один круг, снова прошли по коридору и, наконец, попали в комнату.

- Влайко, - спросил я просто из научного интереса, - а это мы сейчас на каком этаже?
- Это четвёртый с половиной этаж - последовал невозмутимый ответ.

Впрочем, все премудрости архитектуры местного общежития быстро отошли на второй план, как только в комнату вошли ещё двое студентов - приятелей Влайко. Как оказалось, их всех объединяло одно - хотя они и были черногорцами, сами себя они считали сербами. Это стало окончательно ясно, когда из динамиков зазвучали националистические сербские песни. Незаметно на столе оказалась литровая бутыль шливовицы  - вечер явно переставал быть томным. Посиделки затянулись, как и полагается, до ночи: мы обсуждали Россию, Черногорию, Сербию, Евросоюз, США и вообще всё на свете.

На следующее утро мы отправились завтракать в местную студенческую столовую. Когда я спросил Влайко, сколько тут стоит кормёжка, он покопался у себя на прикроватной полке и достал оттуда небольшую пластиковую карточку - размером с обычную нашу банковскую карту. Это оказался типичный для черногорского студента документ - индивидуальная международная карта студента. Заинтриговало меня только то, что эта карточка принадлежала даже не Влайко, а какой-то девушке.

- И что мне с ней делать? - поинтересовался я.
- Просто отдаёшь в столовой, можешь платить ей за завтрак, обед и ужин - пояснил мой черногорский друг.
- Но это же даже не твоя карточка!
- А, это неважно. Никто не смотрит, чья она. Это не проблема!

Впитав эти важнейшие знания, я отправился с ребятами на завтрак. Горячий омлет с ветчиной и йогурт быстро вернули нас  к жизни после вчерашних возлияний. При этом йогурт ели вилкой – ибо в лотке не было ни одной ложки, девушка на раздаче куда-то ушла, а ждать её никто не захотел. После завтрака ребята ушли на лекции, а я решил прогуляться по городу. Правда, погода выдалась неудачная - на небе сгущались тучи и почти всё время лил дождь. Тем не менее, я успел обойти корпуса университета до того, как полностью вымок (ибо умудрился забыть зонт в комнате). Как мне пояснял Влайко, с одной стороны от главного учебного корпуса располагаются общежития для студентов, а с другой - ещё одно общежитие для преподавателей. Честно говоря, общежитие для преподавателей удивило меня ничуть не менее, чем четвёртый с половиной этаж.

Зато следующий день, двадцать шестое сентября, выдался как по маслу: тёплый и солнечный. Я уже отточенным жестом, недрогнувшей рукой протянул волшебную карточку в столовой, после чего отправился исследовать те районы Подгорицы, в которых ещё не был. Передо мной медленно разворачивался город - город, в котором я уже был три года назад, но в эти места я тогда не заходил. Одним из главных символов городского колорита, безусловно, являлась широкая площадь с памятником Петру I Петровичу-Негошу в центре . Солнце уже начало припекать, и более или менее пристойную тень давали только тенты многочисленных кафе под открытым небом, а вдоль дорог - могучие коренастые сосны и вековые тополя.

В пять часов дня мы с Влайко собрали пожитки и отправились на железнодорожную станцию, чтобы взять билеты на поезд до Белграда. Там, в сербской столице, нашим дорогам предстояло разойтись: Влайко собирался отправиться на какую-то встречу с местными друзьями, а мой путь лежал в Скопье. На станции объявили, что поезд опаздывает на сорок минут. Как пояснил мне друг, нам предстоит ехать на международном скоростном поезде, по знаменитой линии Бар - Белград. Подошедший поезд выглядел довольно ненадёжно: более дряхлый состав мне доводилось видеть только в сербском городе Смедерево. Я сразу позволил себе усомниться в том, что эпитет "скорый" вообще применим к этой конструкции. И как оказалось - зря. Поезд дёрнулся, в нём начало что-то скрипеть, стонать и скрежетать на все лады; дёрнулся еще раз, разгоняя дробный перестук колёс, взял пару минут на разгон - и полетел как стрела.

Незаметно спустилась ночь. На основной станции Биело-Поле (следующей после Лешницы, на которой я высаживался в прошлый свой визит к Влайко) - последняя остановка в Черногории, а значит, и граница. Полиция разительно отличается от нашей - охотно общается с пассажирами, перешучивается, попутно проверяя документы. Улыбающийся страж границы, одним глазом сверяющий твой паспорт, а другим глядящий на тебя, дабы удостовериться, что ты смеёшься над его убойной шуткой - обычнейшнее дело.

Почему-то проверяли нас трижды: один раз - черногорские пограничники, дважды - сербские. "Как мне надоела эта сербиянская полиция!" - жалуется Влайко. А по мне, тут всё сверхдемократично: заглянули в паспорт - и езжай себе дальше. Ни о каком досмотре личных вещей нет и речи. На второй пограничной остановке я по привычке выглянул в окно и увидел прямо за железнодорожным полотном приземистое здание какого-то монастыря. Ночные огни окрасили его в ярко-оранжевый цвет.

- Это монастырь Куманица, - говорит Влайко, - великая святыня сербского народа.

Ночь мы провели спокойно. Раскладные сиденья превращались в нечто вроде лежаков. После всех пограничных проверок мы скинули обувь, растянулись на импровизированных кроватях и тотчас же заснули. Ближе к рассвету меня разбудил холод. Как я ни укутывался - теплее не становилось. В итоге я плюнул на попытки снова заснуть, разобрал свой лежак и стал просто смотреть в окно на меняющийся пейзаж. Утро было холодным, серо-туманным, небо было затянуто бесконечной пеленой облаков.

В десятом часу утра мы прибыли в Белград.

Тепло распрощавшись с Влайко и взяв с него обещание наконец-то приехать ко мне в гости, я взял на станции билет на автобус до Скопье, после чего решил немного прогуляться по городу – благо, времени до отправления хватало. Я снова вышел к пострадавшему от натовских бомбёжек зданию Генерального штаба – и понял, что кое-что изменилось с тех пор, когда я был тут ранее. Одна из стен здания была закрыта гигантским плакатом, на котором красовалось изречение знаменитого сербского военачальника, национального героя Живоина Мишича:

"Кто смеет, тот может.
Кто не знает страха, тот идёт вперёд."

Но вот настала пора отправляться в Македонию- я сел в автобус "Ниш-экспресса" до Скопье. Весь путь до Ниша мне был знаком, поскольку в этом городе мне довелось побывать в прошлом году. Дальше же на юг для меня лежала настоящая terra incognita. Почему-то я подумал, что от Ниша, который и так расположен на юге Сербии, до македонской границы будет рукой подать. На деле же вышло иначе: после Ниша последовала остановка в Лесковце (кстати, Лесковац чем-то напомнил мне Крагуевац - те же колоритные старые дома с черепичными крышами, узкие улочки; разве что ещё больше цветов - на балконах, придомовых участках, да вообще везде).
Затем заехали в крохотный на вид городок Владичин-Хан. Он расположен в живописнейшем месте - в долине на склоне горы. Один край города поднимается по склону вверх, второй привольно располагается в долине реки Врлы. Река Врла - скорее широкий ручей, нежели река; она сжата довольно топорно сложенными каменными набережными. По сути, это типичная река сербского юга - быстрая, очень мелководная, местами откровенно грозящая полностью высохнуть. Ощущение такое, что её перейдёт вброд и воробей. Тем не менее, на набережной я видел местных рыболовов с удочками - а значит, даже такая мелкая речка дает приют рыбёшке. Основной опознавательный знак Владичина-Хана - большой православный храм, расположенный на пригорке и потому видный издалека.

Последний крупный город на сербской земле - Вране. В отличие от Владичина-Хана, который выглядит скорее как большое село, Вране - настоящий современный город со всеми его атрибутами. Здесь нас покидает большое количество пассажиров-сербов: дальше им не надо. В автобусе становится свободнее, но это временно: сначала в Буяновце, а затем и в Прешево к нам подсаживаются македонцы. И Буяновац, и последний перед границей сербский город - Прешево - маленькие городки, выделяющиеся разве что неустроенностью и беднотой.

Что же касается природы сербского юга, она везде однотипна, начиная примерно с Алексинаца и Ниша. Это преимущественно равнины, покрытые скудной растительностью или используемые как сельхозугодья. Горы постоянно виднеются вдалеке, непрерывной цепью вершин они тянутся по горизонту, следуя за автобусом, но нигде не подступая близко. Чем-то природа напоминает наши степи: земля сухая, нигде не видно ни озерца, ни канала, а реки очень редки и все как одна крайне мелководны, местами их русла полностью сухие. Недаром одна из рек, указатель на которую мы проехали, так и называлась – Сува Река, то бишь "сухая река".

Македонскую границу мы прошли без проблем. Уже в сумерках въехали в Куманово, пять минут стоянка - и снова вперёд. Ко мне подсела пожилая македонка с весьма внушительной сумкой и завязала диалог – как обычно и бывает, когда делать нечего, а ехать ещё немало. Услышав, что я говорю (и понимаю) только по-сербски, она ничуть не удивилась. Удивляться пришлось мне – первых же произнесённых ею македонских фраз хватило, чтобы осознать: я понимаю, по крайней мере, смысл того, о чём говорит моя собеседница. Впервые услышанная мной, живая македонская речь звучала мягче сербской, была более певучей и плавной. Хотя первое впечатление часто бывает обманчивым…

Так мы и общались – женщина говорила по-македонски, я отвечал ей на сербском. Конечно, то, что лежало за пределами общей сути, понималось мною с трудом (или вообще никак), но и этого было достаточно. Я узнал, что она возвращается к семье в Скопье из Куманова, куда ездила в гости к друзьям, и что её встретит на станции старший сын, который учится в Белградском университете (для македонцев это считается достаточно престижным – по крайней мере, престижнее обучения в любом вузе Скопье).

В македонскую столицу мы прибыли в полнейшей темноте. Первым делом я обменял часть евро на македонские денары, а затем нужно было как-то решить вопрос с ночёвкой. Не мудрствуя лукаво, спросил первого попавшегося таксиста, понимает ли он сербский, и, дождавшись утвердительного кивка, попросил подбросить меня к любому хостелу в центре.

- А тебе нужен именно хостел? - уточнил таксист, коренастый мужичок средних лет, представившийся как Дено. - Я могу помочь с хорошим отелем, дешёвым, прямо в центре!
- Ну давай, - согласился я.

Через пять минут переговоров (Дено искал для меня лучшее место столь горячо, словно был моим личным агентом) мы остановились на варианте с апартаментами прямо в историческом центре Скопье. Ночь в них стоила тридцать евро. Апартаменты оказались действительно классными: второй этаж, душевая кабинка, шкаф в прихожей, плазма на стене... Открыв окно, можно было любоваться видом на Чаршию - центральным районом города, представляющего собой типичный восточный базар, раскинувшийся на воистину огромной площади. Это фантастическая комбинация узеньких улочек, петляющих и сливающихся друг с другом, палаток, кафе и ресторанов под открытым небом, многочисленных сувенирных лотков и обменников, апартаментов, гостиниц и просто ночлежек...

На следующее утро я проснулся рано и, пользуясь случаем, решил прогуляться по Чаршии, пока она ещё не забита народом. Погода, правда, не слишком располагала к прогулкам: было довольно свежо и сыро, небо закрывали сизые тучи, в любой момент мог пойти дождь. Но меня это не остановило, я прошел по "нашей" улице до развилки, свернул наугад – и, разумеется, уже через пять минут намертво заблудился. Пришлось вспоминать весь свой путь и идти назад, что называется, по своим следам. Романтика Чаршии непередаваема: чтобы её ощутить, нужно по ней погулять самому. Этот непередаваемый аромат чувствуется даже ранним утром, когда все кафе и лавочки закрыты, а на каменной мостовой пестрят капли мелкого секущего дождя. Чаршия днём - настоящий бурлящий котёл; такой она остаётся до позднего вечера, когда народ из сувенирных и торговых рядов переходит в кафе и рестораны.
Пришло, однако, время исследовать и другие районы города, благо сделать это оказалось проще простого. Несмотря на внешнюю запутанность, центр Скопье с точки зрения логистики очень прост и легкодоступен. Покинув Чаршию, я пересёк небольшую площадь и вышел к одной из главных достопримечательностей города - Каменному мосту. Переброшенный через реку Вардар, этот мост является объектом культурно-исторического наследия и служит только для пеших прогулок. Как и большинство типовых средневековых мостов на Балканах, он возвышается к центру, что делает удобным обзор окрестностей. Именно с центра моста открывается лучший вид на Вардар. Главная водная артерия македонской столицы закована в гранит и для своих немалых размеров весьма мелководна, что роднит её с южносербскими реками. Ещё одно сходство - довольно мутная вода грязного серо-желтоватого цвета.
Передя по мосту на другой берег, я попал на площадь, в центре которой возвышался циклопических размеров памятник Александру Македонскому. По краям площади тут и там стояли не столь габаритные, но тоже довольно величественного вида памятники - императору Юстиниану, царю Самуилу и другие.

Гуляя по центру, обратил внимание на то, что многие указатели и объявления пишутся на двух языках: македонском и албанском. То, что Скопье в наши дни - сильно албанизированный и исламизированный город, подтверждалось затем не раз. Так, на каждом сувенирном стенде надписи на сувенирах были либо на английском, либо на албанском языке. Чтобы обнаружить хотя бы один сувенир с надписью на македонском языке, мне пришлось обойти едва ли не весь центр города. Что уж говорить о том, что на весь центр я насчитал немалое количество разнообразных мечетей и всего один православный храм...

Естественно, одной из моих целей была и местная крепость - Скопско-Кале. Она хорошо видна из многих точек города, в том числе с Каменного моста. Попасть туда оказалось проще простого: я прошёл мимо церкви св. Димитрия к автодороге, поднялся на эстакаду, перешёл на другую сторону - и вот они, стены! Осталось только пройти по узкому тротуару вдоль стены до первого же подъёма. Как оказалось, главный вход на крепость располагается дальше, но осмотр крепости можно начать и отсюда. Скопско-Кале - довольно типичная крепость, сочетающая в себе ряд "визитных карточек" других крепостей. Например, за внешним периметром стен располагается мини-парк, очень напоминающий Калемегдан или парк Смедеревской крепости. Даже своё подобие белградского Оружейного музея имеется - правда, весь "арсенал" состоит из всего лишь одной старой пушки. Внутренняя территория тоже чем-то напоминает Белградскую крепость. Но дальше сходства заканчиваются. Фирменный знак Скопско-Кале - безусловно, фантастический вид на раскинувшийся прямо под стенами Скопье.

Мой первый полный день в Скопье подходил к концу. Я уже начинал засыпать, но этому помешала целая компания албанцев, собравшихся на улице под моими окнами. Ребята воодушевлённо исполняли под гитару национальные албанские песни, и заснуть под такой аккомпанемент было решительно невозможно. Самым обидным было то, что я даже не мог понять, о чём они поют - поскольку мои знания албанского равны нулю. Не успели они затихнуть и разойтись, как их святое дело поддержания шумового фона продолжил муэдзин с ближайшей мечети. Динамики на минарете работали на славу, и протяжно-напевный голос был слышен более чем отчётливо. Но вот, наконец, Чаршия погрузилась в тишину - и я заснул как убитый.

На следующий день я снова отправился в крепость и на этот раз исследовал её более основательно, пройдя практически по всему периметру стен. Кое-где на стенах есть смотровые площадки, что очень удобно, потому что, идя вдоль стены, ты можешь что-либо разглядеть только в просветах меж зубцами. Начал накрапывать дождь, и я решил поискать какое-нибудь укрытие. Впереди, на одной из смотровых площадок, я увидел нечто вроде дощатой беседки, и поспешил туда. К моему разочарованию, оказалось, что беседка сооружена в паре метров над поверхностью. Когда-то в беседку можно было подняться по деревянной лестнице; сейчас же от неё остались только перила и несколько верхних ступенек. Сначала я подумал, что, может быть, получится подтянуться, держась за перила, и закинуть ногу на ближайшую ступеньку. Но едва я перенес на перила часть веса своего тела, они угрожающе заскрипели и начали ходить ходуном. Поскольку падать на камень с метровой высоты головой назад в мои планы не входило, пришлось отказаться от попыток спрятаться от дождя.
Я шёл обратно по улочке, ведущей вдоль крепости в сторону центра. И обнаружил на противоположной стороне абсолютно обычный с виду дом, украшенный громкой вывеской: «Международный Балканский университет». И вновь, как когда-то в гостях у Николичей в Биелом-Поле, ощутил этот умопомрачительный контраст. Организации со столь солидно звучащим названием куда логичнее было бы расположиться в каком-нибудь шикарном ультрасовременном центре, или же в старинном здании с многовековой историей…

Позднее я так и не обнаружил сколь-нибудь интересной информации об этом учебном заведении. Обращают на себя внимание лишь два факта: первый — это частный некоммерческий университет, основанный в 2006 году; и второй — что его финансирование осуществляют образовательные фонды не только Македонии, но и… Турции. Возможно, основание этого университета — очередной шаг к тотальной исламизации Македонии.
Вернувшись на Чаршию, чтобы пообедать, я устроился в одном из многочисленных кафе под открытым небом. В целом македонская кухня, как мне показалось, мало чем отличается от сербской. Единственное отличие - македонцы обожают добавлять в мясо расплавленный сыр. Классическое македонское блюдо – шарская плескавица (название пошло от горного массива Шар-Планина в Македонии - возможно, там это блюдо и зародилось). Чтобы понять, что это такое, возьмите обычную сербскую плескавицу, увеличьте раза в два, и добавьте сырную начинку - вот вам и плескавица по-шарски. Ещё я пробовал жареные сосиски с сыром, но они мне не понравились - очень жирные и откровенно пережаренные. А вот мясные шарики (разумеется, с сырной начинкой!) - действительно хороши. В общем, мясо с сыром - любимая комбинация македонских поваров. В остальном они, не мудрствуя лукаво, почти полностью повторяют сербскую или болгарскую кухню (например, практически в каждом кафе или ресторанчике на Чаршии можно найти такое популярное в этих странах блюдо, как шопский салат). Разумеется, далёк от мысли, что мне довелось опробовать действительно национальную македонскую кухню - но какое-то общее представление я всё же получил.

Кстати, моё беспокойство по поводу того, что возможны проблемы с общением, развеялись как дым уже на следующий день после приезда. Абсолютно все те, с кем мне довелось общаться, хорошо понимали сербский и сами говорили на нём. А стоило хоть изредка вкраплять в свою речь македонские слова - и отношение окружающих становилось в разы более тёплым и дружелюбным. Я получил лишнее подтверждение моему опыту путешественника, который утверждает: хочешь получить от окружающих не услугу, а участие - выучи хотя бы несколько фраз на местном языке.

После обеда я продолжил вылазку в город. Ещё дома, перед поездкой, я хотел воочию увидеть главное спортивное сооружение Скопье - стадион "Филипп II Македонский". Утром, гуляя по стенам крепости, я видел его - казалось, он расположен чуть ли не под самой стеной. Поэтому сначала я направился по дороге вдоль крепостной стены, но вскоре понял, что взгляд с высоты - обманчивый, и расстояние, которое с верхотуры стен (вдобавок расположенных на вершине холма) казалось узенькой ниточкой, в реальности может составлять многие сотни метров. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что стадион находится на другом берегу Вардара - и не ошибся.

Пройдя немного по набережной, я очутился в тихом и уютном городском парке. Типично осенняя погода наполнила его той самой неповторимой элегичностью и чувством тихого умиротворения, которое можно ощутить только осенью. Под ногами шуршали опавшие листья, каменные плиты блестели, омытые только что закончившимся дождём. Гуляя по парку, я набрёл на интересный мемориал в память о французских солдатах, сражавшихся в Скопье в годы Первой мировой войны.

Парк вывел меня к дороге, на противоположной стороне которой располагалось обнесённое оградой футбольное поле. Ближайшая табличка на ограде гласила: "Академия ФК "Вардар". За полем виднелась серая громада стадиона.
Внешне арена производила впечатление монументальной, но немного растрёпанной конструкции, словно её собирали из отдельных кусков и забыли убрать или хотя бы сгладить швы между ними. Поскольку в этот день никаких мероприятий там не проводилось, проникнуть в чашу стадиона не представлялось возможным. Пришлось довольствоваться внешним осмотром да небольшим кусочком трибун, видневшихся сквозь наполовину открытые двери одного из проходов, предназначенных для болельщиков.

Закончив осмотр стадиона, я пошёл назад, немного изменив маршрут, и не прогадал - на моём пути оказалось весьма оригинальное заведение. Ресторан "Роял Македония" представлял собой самый настоящий корабль-парусник, пришвартовавшийся к набережной Вардара. К моему огромному сожалению, "королевский" ресторан был закрыт - возможно, потому, что совсем рядом проводились довольно масштабные ремонтные работы. Я вообще крайне неравнодушен к любому проявлению фантазии, особенно в наш весьма скудный на неё век, когда всё, что только можно вообразить, штампуется на китайско-корейских конвейерах, полностью утратив любую индивидуальность.

...Но вот настало время покинуть эти края - разумеется, чтобы потом обязательно сюда вернуться. И снова дорога, далёкие горы на горизонте, полуиссушенные русла рек, поля и луга, низко нависающее над ними тёмно-сизое осеннее небо...

Белградский таксист, везущий меня в аэропорт, определил, что я из России, когда я только сел в машину, не успев сказать ни слова.

- Как вы узнали? - удивляюсь я.
- Ты пристегнулся, - объяснил он мне таким тоном, каким объясняют, что вода мокрая. - У нас никто не пристёгивается, а вот все русские, которых я возил - обязательно.

Как только выехали на трассу, оставив город позади, таксист достал сигарету и закурил.

- Нельзя курить в черте города, - хмыкнул он. - На трассе - сколько хочешь. А в городе за сигарету за рулём - штраф двадцать тысяч динар.

... Уже сидя в самолёте, держащем курс на Москву, я мысленно подводил итоги очередного путешествия. Шесть лет назад я впервые попал на Балканы. Сегодня из всех стран бывшей союзной Югославии я пока не побывал лишь в одной - в Словении. Удастся ли мне попасть туда, и если да, то когда?

Но это - вопрос будущего. А в настоящем я говорю - до свидания, Черногория! До свидания, Скопье! Когда-нибудь я вернусь.

Часть 8. На землях Карантании

"Могуч ты, о словенский народ!
 Полторы тысячи лет ты проливал свою кровь, но сохранил её!"
(Иван Цанкар, словенский писатель)

За годы моих путешествий по Балканам плавно и как будто незаметно сформировалась определённая задача: посетить все страны бывшей Югославии. К началу 2018 года она была почти решена – в «коллекции» недоставало лишь Словении. И уже весной мы с моим другом Иваном, тем самым, с которым уже успели поездить по Сербии и Боснии, получили возможность собрать этот «паззл». Согласно нашему плану, мы прилетали в Белград, брали там машину и ехали через Сербию, Хорватию и Словению в Австрию, по возможности посещая самые интересные и неисследованные места. Забегая вперёд, отмечу, что таких мест оказалось даже больше, чем предполагалось…

Традиция, согласно которой мы периодически впутывались в самые различные непредвиденные ситуации, от забавных до трагикомичных, не изменила нам и в этот раз. Мы только-только вышли из белградского аэропорта, встретились с уже знакомым частником, сдающим машину, уже осмотрели авто и начали готовиться к оплате, как вдруг Иван вспомнил, что… забыл дома свои права! Сцена, которая разыгралась вслед за этим, не поддаётся описанию, однако наш многоопытный сдающий машины соотечественник не растерялся и предложил план – передать права с любым случайным пассажиром, вылетающим в Белград вечерним рейсом. Как ни странно, это сработало: хоровой коллектив из Иркутска (!) вылетал в Белград, чтобы оттуда поехать в боснийский Приедор, где у него должно было состояться выступление. Ребята оказались очень позитивными и доброжелательными, а сделка оказалась взаимовыгодной: они привезли нам права, а мы подбросили их до автовокзала, спасая от возможного опоздания на автобус. Ирония судьбы: за всё время нашего путешествия, включившего в себя пересечение трёх границ туда и трёх же – обратно, предъявить права Ивана так никто и не попросил…

… Рано утром 3 мая мы выехали навстречу новым ощущениям. Бесконечные равнины сербской Воеводины сменились точно такими же пейзажами хорватской Славонии. И вроде бы мотивы знакомые, но звучат – то бишь воспринимаются – как-то по-новому. Немалую роль сыграл и такой (к слову, не продуманный нами должным образом перед поездкой) фактор, как платные дороги. То, на что я во время своего предыдущего визита в Хорватию попросту не обращал внимания – ведь я был один и ехал на автобусе. Здесь же за каждый участок приходилось платить – и к нашему неудовольствию, существенно больше, нежели мы предполагали. Справедливости ради, сербский «платник» был просто-напросто копеечным: 325 динаров в один конец – то есть всего-то около 200 рублей. Но вот в соседней Хорватии мы только качали головами. Ещё бы, ведь мы пересекли почти всю страну с востока на запад, а это несколько сотен километров! Для компактной Европы – весьма приличное расстояние.

Хорватская «цестарина» работает следующим образом: при въезде на платный участок «цесты» (то есть дороги) специальный автомат выдаёт тебе карточку, которую нужно хранить вплоть до выезда из «платника». Как раз на выезде дорога оплачивается – наличными на руки сотруднику дорожной службы (ему же отдаётся карточка). К нашей радости, достойное восхищения стремление хорватов поддержать престиж родной валюты всё же имеет границы – и оплачивать проезд по дороге можно и в евро. Важно, правда, помнить, что лучше иметь при себе мелочь – сдачи с купюры достоинством 100 или даже 50 евро у сотрудника может и не быть.

К слову сказать, стоимость проезда по хорватским (да и сербским) «платникам» определяется, как это ни банально, расстоянием. Чем больше проехал – тем выше цена. Вы спросите – а как же иначе? А вот может! О том, как выглядит это «иначе», мы узнали уже в Словении и Австрии. А пока мы ненадолго заехали в Загреб, чтобы полюбоваться на площадь бана Елачича и величественный кафедральный собор, и помчались дальше. Местность оставалась неизменно-пресноватой и скучной: равнины, поля, луга, невысокие холмы, редкие перелески, небольшие, словно растрёпанные, деревушки… Каждую деревушку обязательно венчала маленькая, но опрятная католическая церковь, возвышавшаяся над домами, словно столичный франт над толпой наивных провинциальных зевак.

К моему большому сожалению, наш путь лежал мимо хорватского Загорья – удивительного края, где жители говорят особым, кайкавским говором – тогда как литературный хорватский образует более распространённый говор – штокавский. Как по мне, кайкавский говор в чем-то даже ближе к словенскому языку, нежели к литературному хорватскому.

Говоря о Загорье, я не могу не привести тут диалог с моим знакомым сербом по имени Милян – архитектором, закончившим университет в Вене и работающим в том числена российских строительных объектах. Разумеется, речь шла и о том, как же лично он относится к Хорватии и хорватам. Понятно, что ответ любого серба на вопрос о хорватах будет весьма субъективен – но, честно говоря, ответ Миляна меня удивил. В нём не было ничего о стандартной сербской ненависти ко всему хорватскому. Судите сами.

«Настоящие хорваты – только те, которые живут в Загорье и говорят кайкавским говором. Все остальные – покатоличенные сербы. И их «хорватский язык» придуман Ватиканом. А идеологом ненависти ко всему сербскому был Анте Старчевич. Крайне злой человек. Анте Павелич был всего лишь его последователь. У нас есть пословица «потурченец хуже турка». Так вот, здесь она также работает: самыми кровавыми убийцами среди усташей были именно принявшие католицизм сербы. Ненавижу ли я их? Я их презираю. Это большая разница. Ненависть – удел слабых.»

Любопытно, не так ли?

…Конечно, даже заедь мы в Загорье, общался бы я всё равно на классическом хорватском – ввиду практически полного незнания кайкавского говора. Но само общение с носителями этого удивительного пограничного наречия было бы мне крайне интересно. Впрочем, чего нет – того нет! Показался, наконец, и выезд из «платника» - отдаём 17 евро (целых семнадцать евро, а ведь нам ещё ехать обратно!)  Очередная граница, штампы в паспортах, поднятый шлагбаум – и вот она, Словения!

Давно забытыми остались славонские равнины: перед нами лежал край бесконечных зелёных холмов, местами перерастающих в горы, с узкими лугами, быстрыми потоками, теснящимися в долинах посёлками и церквушками. Уже в сумерках мы въехали в столицу страны – Любляну. Моросил мелкий дождь, на дома и улицы спускалась ночь, поэтому мы решили отложить изучение города на завтра.

Не без труда мы нашли свой хостел, носивший забавное название H2O Hostel. Мы так и не удосужились выяснить, откуда вообще взялось это «водное» название. На ресепшене мы встали в очередь – впрочем, она разошлась довольно быстро. Подходя к стойке, я мысленно сжал в кулак всё своё самообладание и попробовал заговорить по-словенски. Симпатичная приветливая девушка, послушав меня, решила прекратить мои мучения и перешла на сербско-хорватский. Дело сдвинулось с мёртвой точки, и вскоре мы уже готовились ко сну в небольшой уютной шестиместной комнатке.
Проснувшись незадолго до рассвета, я обнаружил, что стук дождевых капель по окнам хостела прекратился, а где-то рядом звучала сладкоголосая песнь соловья. Пернатый певец не унимался до тех пор, пока не наступило утро, снова принёсшее с собой дождь. Ненастье не помешало нам выйти на улицу и обойти весь наш район. Как выяснилось, это был практически центр города. Вскоре мы вышли прямо на знаменитый мост Драконов через реку Любляницу. Хотя его официальное название - Юбилейный мост императора Франца Иосифа I, «драконья» тема получила более широкое распространение в народе. Он представляет собой трехпролётный автомобильный мост с пешеходными зонами, а оба входа на мост словно охраняют четверо свирепых драконов, горделиво возвышающихся над прохожими со своих пьедесталов.
Центр города выделяется своей компактностью, аккуратностью и удивительным сочетанием исторических памятников с достижениями современной цивилизации. Гуляя по набережной Любляницы, мы периодически наблюдали за неторопливо шествующими по водной глади прогулочными катерами. В конце концов, мы не удержались от соблазна и тоже купили билеты на речную экскурсию. За десять евро нас прокатили по фарватеру Любляницы от центра до поворота реки, а всего наша прогулка заняла 45 минут.

Познакомились мы и ещё с одной визитной карточкой словенской столицы – Тройным мостом, или Тромостовьем. Это интересная композиция, центром которой является Францев мост, параллельно которому, выше и ниже по течению, перекинуто ещё два моста. Они расположены столь близко друг к другу, что и впрямь может показаться, что это три части единого целого – отсюда и название.

Францев мост - или, как его ещё называют, Больничный (";pitalski") мост получил своё название в честь австрийского эрцгерцога Франца Карла. Одну из его боковых сторон украшает надпись на латыни: "Эрцгерцогу Францу Карлу. 1842. Город".

Неподалёку от Тромостовья на левом берегу Любляницы расположилась францисканская церковь Благовещения – красивое красное здание XVII века. Почти столетие с момента постройки она принадлежала монахам ордена св. Августина, после чего была передана францисканцам и соответственно сменила своё название.

Продолжая гулять по центру города, мы набрели на величественное и массивное, хоть и не отличающееся особой роскошью или изяществом здание. Это был Надшкофийский дворец, в котором располагается штаб-квартира Люблянской надшкофии (или, проще говоря, архиепархии -  то бишь главной епархии). Полтысячи лет назад на его месте находился Шкофийский дворец. Он был построен ещё в 1461 году, но мощнейшее в истории Словении землетрясение - Идрийское землетрясение 1511 года - не оставило от здания и камня на камне. Чтобы понять масштаб той природной катастрофы, достаточно знать, что сотрясения почвы различной силы наблюдались не только в Словении, но и на территории современных Швейцарии, Хорватии, Венгрии, Чехии и Словакии...

На следующий после землетрясения год на месте прежнего был возведен новый дворец. Инициатором постройки стал люблянский епископ Криштоф Равбар. Здание строилось по проекту архитектора Леопольда Хофера. Естественно, столь старинное здание не обошлось без реконструкций. Дворик перед ним был перестроен в 1695 году, а в 1778 году новый облик приобрёл фасад дворца.

Кстати, именно в Надшкофийском дворце, будучи с рабочим визитом в Словении, останавливался ночевать папа римский Иоанн Павел II.

Но, конечно, архитектурное наследие Любляны не ограничивается только зданиями. Немало тут и скульптур, и памятников, причём некоторые из них настолько оригинальны, что понять их смысл зачастую бывает непросто.

Ещё одной визитной карточкой города является Люблянский замок. Изначально являясь оборонительным сооружением, он был построен на оптимальном для этой цели месте – на вершине холма. Подняться туда можно как на специально оборудованном платном подъёмнике, так и бесплатно – пешком по тропе, тянущейся по покрытому лесом склону. Не будучи уверенными в том, что пеший подъём нам покорится, мы воспользовались подъёмником. К сожалению, городские власти явно переборщили в своём желании сделать из замка зону цивилизованного отдыха – и нетронутых участков крепостных сооружений почти не осталось. Практически вся внутренняя территория замка забита под завязку газонами, улочками, кафе и прочими атрибутами современной цивилизации.

Там же, где участки замковых стен остались открытыми, можно полюбоваться живописными видами на раскинувшийся внизу город.

Осмотрев замок и перекусив в одном из многочисленных кафе на его территории, мы решили спуститься пешим ходом – и ни мгновения об этом не пожалели. Единственной проблемой было то, что недавно прошёл дождь и грунтовая тропа оказалась раскисшей и опасно скользкой – особенно учитывая то, что порой спуск был достаточно крутым. На одной из верхних остановок вид на город оказался ничуть не менее красивым, чем непосредственно с замковых стен.

Решив прогуляться чуть подальше от замка, мы набрели на симпатичную плотину на реке Люблянице.

Через некоторое время мы вышли к зданию железнодорожной станции. Судя по всему, здесь же располагался и автовокзал. Кстати, описывая своё первое путешествие в Хорватию, я рассказывал, как допустил осечку, употребив сербское слово «станица» вместо хорватского «kolodvor». А тут, в Словении, станция называется «postaja». Главное, как говорится, - не перепутать.

…Время, отведённое в наших планах на Любляну, подходило к концу. На прощание мы ещё немного прогулялись по центру, насладившись его замечательными видами.
Сказав «до свидания!» гостеприимной словенской столице, мы поехали на юго-восток, в общину Чрномель, что в регионе Белая Крайна . Там, в неизведанном пока месте, должен был находиться едва ли не главный объект нашего вожделения. Въехав на территорию общины, без проблем добрались до опорного пункта – посёлка Рожанец. Сверяемся с картой: всё верно, за нами остались деревни Горня-Пака (Gornja Paka) и Петрова-вас (Petrova vas). Вот и нужная нам дорога от центра. Дальше ни карта, ни тем более навигатор нам помочь не в силах. Мы едем по узкой дороге меж холмов и в какой-то момент понимаем, что дальнейший путь неясен. К счастью, вскоре нам попалось даже не поселение, а скорее выселки – несколько домов, зажатых со всех сторон лесистыми холмами. Отчаянно пытаясь собрать в кулак весь мой скудный запас словенских фраз, спрашиваю пожилую женщину о том, куда нам ехать дальше. Узнав, что мы из России, она зовёт своего мужа. И тут нас ждал настоящий шок: оказывается, ее муж раньше работал в нашей стране дальнобойщиком – водил фуры по Можайскому шоссе! На весьма неплохом русском пожилой словенец объяснил нам дорогу и пожелал удачного пути.

И вот мы выезжаем на заброшенного вида трассу, по которой проходит узкоколейная железная дорога. Ставим машину здесь – дальше нужно идти пешком. Мы стоим у склона холма, как и все его собратья, густо покрытого лесом. От подножия наверх уходит тропа, но вскоре она раздваивается. Одна тропинка продолжает упорно стремиться вверх, другая уходит налево в самую чащу. Решаем идти по левой тропке – и, как оказалось, оказываемся правы. Не пройдя и сотни метров, видим на первый взгляд беспорядочное нагромождение старых-престарых, поросших густым мхом камней. Но порядок все-таки есть: каменная кладка, по большей части разрушенная и осыпавшаяся, расходится широким кольцом, опускаясь в небольшую лощину. С запада – то есть оттуда, откуда мы и пришли – кольцо разомкнуто, образуя неширокий проход внутрь.

Это – римский храм Митры III века нашей эры. То место, куда мы и стремились попасть.

Тогда, 18 столетий назад, более половины территории Европы была частью Римской империи. Римляне, колонизировавшие чуждые прежде земли, разумеется, ставили везде не только свои знаменитые бани-термы, но и храмы своих богов. Одним из них и был Митра – бог дружбы, согласия и солнечного света. В указываемую эпоху митраизм как религия римлян был в значительной степени религией солнцепоклонничества. Знаменитый английский писатель и поэт Редьярд Киплинг (чья родина, кстати, тоже была под властью римлян) в своем поэтическом цикле «Римское владычество в Британии» нашёл место и для бога солнца, написав «Песнь Митре», которая в русском переводе начинается так:

«Митра, владыка рассвета, мы трубим твоё торжество!
Рим — превыше народов, но ты — превыше всего!
Кончена перекличка, мы на страже, затянут ремень;
Митра, ты тоже солдат, — дай нам сил на грядущий день!»

Что можно сказать о расположении и архитектуре храма? Известно, что традиционные митреумы представляли собой подземные помещения с куполообразным потолком. Ни в коем случае не берусь возражать авторитетам в этой области – лишь попытаюсь описать то, что нам с другом довелось увидеть своими глазами.

К сожалению, за восемнадцать столетий храм изрядно «просел» в грунт, а некоторые его участки сохранились очень плохо или не сохранились вообще. В связи с этим довольно сложно представить, каким он был изначально. Тем не менее, некоторые выводы сделать можно. Так, территорию, на которой находятся руины, можно условно разделить на два сектора: первый – собственно храм, второй – останки вспомогательных пристроек.

Вопреки логике, начнём со второго сектора – его описание займёт гораздо меньше места, поскольку он практически не сохранился в первозданном виде. По сути, это просто отдельные камни или группы камней, разбросанных хаотично вокруг храма на различном расстоянии – от пары-тройки до нескольких сотен метров. Почему я решил, что это бывшие отдельные постройки, а не отвалившиеся от основного храма камни? Всё просто: храм находится на склоне холма с весьма ощутимым уклоном, и если про те камни, что находятся ниже по склону, и можно предположить подобное, то множество камней, расположенных выше храма, никак не могли откатиться туда – а значит, ранее составляли самостоятельные постройки.

Что касается собственно храма, его тоже можно условно поделить на две неравные части. Они представляют собой два овала: большой – восточнее, малый – западнее. Большой овал неправильной формы, явно вытянутый в направлении запад-восток, представляет собой основную часть храма. Малый овал по форме приближается к кругу и по общей площади уступает большому раз в десять. Собственно, сейчас от него осталась только небольшой, почти целиком разрушенный участок стены – но, возможно, он изначально был разомкнут: установить это сейчас не представляется возможным.

Оба овала соединены друг с другом нешироким проходом между стенами. В отличие от малого, большой овал замкнут со всех сторон – исключение составляет только упомянутый проход в малый овал. Ширина прохода на глазок – чуть меньше метра. Стены, окружающие большой овал, невысоки – в среднем метра два, местами чуть выше. Камни в стене лежат рядами; в настоящее время над поверхностью земли можно различить четыре ряда. Самый нижний – условно назовём его первым – сохранился плохо, скорее всего он уже большей частью ушёл под землю, но на отдельных участках принадлежащие ему камни ещё видны. Лучше всего сохранились второй и третий ряды – они нигде не прерываются, составляющие их камни самые крупные (ширина 40-50 см, высота 50-80 см, длина около 1 м), зазоров между ними практически нет. Лишь в некоторых местах их словно разрезают вертикальные, до земли, «швы» из ряда мелких, частично осыпавшихся камней. Четвёртый, верхний, ряд также сохранился плохо: на большей части стен камни этого ряда отсутствуют или единичны, некоторые из них выпали и лежат поодиночке как внутри храма, так и вне его.

Внутри храма, в большом овале, у восточной стены, установлена плита – вероятно, с изображением Митры (барельеф нечёткий, так что утверждать с уверенностью сложно). Уже по возвращении в Россию Иван показал фото плиты своему знакомому, и тот заявил, что плита либо реконструирована, либо вообще сделана в гораздо более позднее время по сравнению с постройкой храма. К сожалению, моих знаний на эту тему слишком мало для того, чтобы я мог подтвердить или опровергнуть подобное мнение – я просто оставил этой позиции право на существование.

Вернувшись к развилке, мы пошли по главной тропе, ведущей вверх по склону, и вскоре вышли к церкви св. Юрия. Это была небольшая, аккуратная, в целом ничем не примечательная церквушка, во дворике которой располагалось кладбище. Заходить внутрь мы не стали, просто обошли вокруг каменной ограды.

Решив возвращаться в  Любляну по другой дороге, чтобы посетить как можно больше интересных мест, мы выехали на юг, в сторону хорватской границы. Первой нашей остановкой был выбран маленький городок Виница. Подъехав к чуть ли не единственной местной достопримечательности – старой крепости – мы обнаружили, что она с типично словенской практичностью переоборудована в ресторан. К нашему удивлению, содержали его несколько молодых людей из России. Они поведали нам, что в целом жить и работать тут хорошо, один существенный минус – никаких развлечений и никаких активностей. За ними надо ехать как минимум в Чрномель, а то и дальше. Что тут поделаешь – медвежий угол!

Поднявшись наверх по невысокой каменной лестнице, мы вышли на широкую лужайку со стоящими вдоль крепостной стены столиками, стульями, аккуратно постриженным (хоть и неровным) газоном и даже крепежами для шезлонгов.

Со стен крепости открывался вид на окрестности городка и реку Колпу. Чтобы выйти к реке, мы спустились сначала по некрутой каменной дороге к основанию крепостных стен, а потом пошли по едва натоптанной тропинке через цветущий луг.
Если смотреть на крепость, стоя у её подножия, все современные пристройки скрываются, и возникает стойкое ощущение того, что это просто старая крепость, где нет ни единого человека.

Река Колпа – словно из нашего Подмосковья. Тихая, полноводная речка с густо-зелёными берегами, над которой склоняются ветви деревьев. Пожалуй, единственное отличие от наших рек, которое легко заметно невооружённым глазом – потрясающей чистоты вода…

Из чистого любопытства мы спросили наших соотечественников, заправляющих виницким рестораном, бывали ли они когда-либо в храме Митры. На что получили ответ: не бывали ни они сами, ни их знакомые, и, возможно, мы – первые русские, кто увидел эти развалины вживую!

Следующим местом нашей остановки стал город Кочевье. Первое, что бросилось в глаза при выходе из машины – огромный (по меркам провинциального города) кафедральный собор. Поскольку двери его были открыты, мы зашли внутрь, где, к слову, не обнаружилось ни одного человека. Насколько монументально и величественно выглядел собор снаружи, настолько же изящным, аккуратным и ненавязчиво-красивым он был внутри.

Это - церковь св. Варфоломея. Имея статус приходской (или, как говорят местные, жупнийской), она считается главным собором не только города Кочевье, но и всей одноимённой общины. Первые упоминания о ней относятся к 1339 году. Изначально она была построена как небольшая капелла. В 1363 году её достроили, изрядно увеличив в размерах, и присвоили статус церкви. По архитектурному типу церковь св. Варфоломея - типичная трёхнефная базилика. Как и любое столь древнее сооружение, ей пришлось немало пережить. Так, в 1872 году она была почти полностью разрушена, не единожды она страдала от пожаров...

Город в этом месте делит на две части естественная преграда – река Ринжа. Как и виденная нами ранее Колпа, это тоже спокойная и тихая речка, закованная в каменные берега и перехваченная мостами, с некоторых из них открываются красивые виды.

Ещё одним интересным атрибутом города, попавшимся на нашем пути, стал дом, в котором располагалась городская пожарная станция. Мне сразу же вспомнилась другая пожарная станция, виденная мной три года назад в сербской деревушке Хртковцы. Там это было действительно «заслуженное», «ветеранское» здание, по праву получившее статус локального объекта культурного наследия. Местная станция выглядела если не новой, то во всяком случае – обновлённой, в связи с чем у меня сложилось впечатление, что объектом культурного наследия она станет ещё нескоро.
Несколько устав от городских пейзажей, мы решили заехать на расположенное поблизости озеро Руднишко. Другое его название - Кочевское озеро. Оно интересно прежде всего тем, что возникло на месте бывшего рудника, в котором добывали уголь. Отсюда, собственно, и пошло название озера. Второе же название - географическое: ведь озеро находится на Кочевском поле, недалеко от города Кочевье.

Как же на месте бывшего рудника возникло озеро? Дело в том, что ещё во времена работы рудника в одну из шахт стекал поток, названный затем Руднишским. Эту воду затем использовали для разделения добываемого угля на фракции. Получавшиеся в итоге жидкие отходы сбрасывали в реку Ринжу (можно ли представить себе такое варварство в Словении в наши дни?)

Но в 1978 году работы на руднике прекратились, и воды потока, никем более не растрачиваемые, через какое-то время полностью затопили его. Несмотря на свои относительно небольшие размеры (площадь озера - менее 1,5 км2), озеро может похвастать солидными глубинами - до 70 метров! В 1989 году практичные словенцы-экологи решили, что такой объём воды не должен пустовать, и произвели массовое зарыбление озера. В основном рыбу переселяли из реки Ринжи - хотя, например, в 2003 году в озеро выпустили партию рыбы из озера Решко. Так что в наши дни в озере Руднишко живёт голавль, линь, карп, сом, красноперка, щука, белый и черный амуры, а также множество других видов рыб.

Получилось так, что, покидая озеро, мы поехали обратно не прежней короткой дорогой, а объездной – через лес. Она была узкой, неровной и резко петляла по склонам холмов, так что ехать по ней быстро было невозможно. Зато можно было спокойно рассматривать окрестности – и когда мы увидели рядом с дорогой интригующего вида указатель – мы решили остановиться.

... Указатель вёл к партизанской могиле. Сама могила представляла собой камень, украшенный красной пятиконечной звездой, у основания которого была выбита надпись о том, что здесь покоятся трое неизвестных партизан.

Вернувшись на трассу, из чистого любопытства заехали в близлежащий посёлок Стара-Церкев. Ничего примечательного тут не было – небольшой посёлок, собственно старая церковь да обширное кладбище. Впрочем, вид был всё равно достаточно живописный, даже несмотря на ненастную погоду, упорно сопровождавшую нас от самой Любляны.
… Последней нашей остановкой перед возвращением в Любляну был выбран город Рибница. Как и в Кочевье, едва ли не первым зданием, попавшимся нам на глаза, стал кафедральный собор. Правда, по сравнению с собором в Кочевье, рибницкий показался мне не столь большим и величественным – хотя, несомненно, и он был красив.

Выйдя к набережной реки Бистрицы, я зашёл на весьма скромного вида бетонный мост и осмотрелся. Бистрица оказалась мелководной быстрой речкой с кристально прозрачной водой. На местами песчано-глинистом, местами галечном дне можно было разглядеть каждый камушек, каждый листок водяной зелени. Удивило другое: совершенно не испугавшись человека, в каком-то метре под моими ногами на течении гуляли стайки упитанных краснопёрок, каждая из которых в длину превышала мою ладонь раза в полтора!

Хотя удивление это и прошло, как только я вспомнил слова тех русских ребят, которые держали ресторан в Винице. Поскольку я любитель рыбной ловли, обойти эту тему в задушевном разговоре было никак нельзя. Так вот, радушные хозяева охотно сообщили мне, что рыбная ловля в Словении разрешена только по лицензии. А стоимость лицензии, заявили они, составляет тысячу евро! Впрочем, уже после возвращения в Россию я получил от соотечественников, живущих в Словении, совсем иные цифры. Так, по их словам, лицензии на один день рыбалки стоят от 5 - 15 евро (ловля карпа) до 140 (ловля форели). С такими-то вводными становилось понятно, почему даже в речке, которую перейдёт вброд и воробей, рыба вырастает до очень солидного размера и совершенно не боится близости человека…

Пройдя далее по набережной, мы увидели вдали старый на вид каменный мост – первый из двух мостов, ведущих к городскому замку. Это был массивный двухпролётный мост, выглядевший, несмотря на возраст, монолитно и прочно.

Стоя на первом мосту, можно было рассмотреть и второй – он был четырёхпролётный, хотя ширина реки была практически одинакова. С внутренней (относительно нас) стороны оба моста связывала каменная набережная и стена городского замка.

Рибницкий замок представлял собой весьма оригинальный архитектурный комплекс. Он состоял из ворот для входа напротив моста, основного замкового корпуса с башнями, а также внутреннего и внешнего двориков. Честно говоря, здание замкового корпуса выглядело настолько легковесным, что очень трудно было представить себе его пользу в обороне города. Видно, вся надежда была на неприступные стены…
Внутренний дворик тоже не впечатлил. А вот внешний оказался куда интереснее. По сути, теперь это был небольшой парк, выполняющий и культурно-просветительскую миссию: по нему тут и там были разбросаны памятники, постаменты и стелы, посвящённые ушедшим от нас местным деятелям культуры, науки, поэзии, воинского искусства.

Чего только стоит, например, монумент, посвящённый партизанской поэтессе и народной героине Майде Шилц! Пусть я и не до конца понимал все слова четверостишия, выбитые под по-солдатски краткой и суровой биографией девушки, смысл и чувство переживаемого проникали в самые потаённые уголки души, а перед глазами невольно вставала другая картина: могила неизвестных партизан где-то в глухом лесу рядом с Руднишским озером…

Биография Майды Шилц, неизвестной в России партизанки-героини, заслуживает того, чтобы рассказать о ней хотя бы вкратце. И жизнь её, и смерть могут служить примером того, как велика должна быть любовь к Родине.

Мария Шилц родилась 17 марта 1923 года в местечке Кржети. Будучи первым ребёнком в семье, она затем стала примером для младших братьев и сестёр. Чтобы дать ей хорошее образование, родители помогли ей переехать в Рибницу, где Мария и начала учёбу в школе. Однако всего спустя два года она, как старший ребёнок в бедствующей семье, вынуждена была устроиться на работу. Позже она переехала в Любляну, поступила в одну из столичных школ и успешно её закончила. Вскоре она смогла найти постоянную работу, что стало большим подспорьем для всей семьи.
Когда в Любляну вошли гитлеровские войска, Мария Шилц сразу встала в ряды борцов с оккупантами. Весной 1942 года её приняли в Союз коммунистической молодёжи Югославии (СКМЮ). Она организовывала сбор бумаги, необходимой для подпольной партизанской печати. В июне того же года один из её коллег был схвачен фашистами и, не выдержав пыток, выдал всё своё ближайшее окружение. Шилц вынуждена была покинуть столицу, и 19 июня 1942 года, имея на руках поддельные документы, вступила в Доломитский партизанский отряд. Там-то она и взяла себе псевдоним Майда.

Вскоре в отряд прибыло значительное количество неопытных новобранцев, в том числе из Любляны. Было принято решение выделить их в самостоятельный боевой отряд. Так была сформирована Десятая Люблянская бригада. Её боевым ядром стал батальон, переброшенный из Шечерьевой бригады. Майда взяла на себя обязанности батальонного секретаря, а через некоторое время её назначили секретарём всей бригады.

...Немцы проводили наступления широким фронтом по всей Словении. Наступила пора тяжёлых кровопролитных боёв и дерзких партизанских диверсий. Разгромы партизанского движения под Иловой-горой, а затем Мокерцем отрицательно сказались на боевом духе тех немногих счастливцев, которые остались живы после череды унизительных кровавых отступлений. Некоторые расходились по домам, считая борьбу оконченной. Майда внесла неоценимый вклад в сохранение костяка партизанских отрядов: она всегда находила для товарищей нужное слово, а когда требовалось подать пример делом - шла в бой в первых рядах.

Именно в те тяжёлые дни расцвёл её талант поэтессы. Она сочиняла стихи, взывавшие к борьбе за свою землю, за свой народ. Эти строчки, обращённые прежде всего к молодёжи, заставляли вновь загораться огнём борьбы уставшие сердца, ведя их вперёд, к такой далёкой пока победе:

«Молодёжь словенская, смелее наступай!
Равняйся по братским героям с востока,
Ты павших в кровавой борьбе не считай,
Их храбрость - предвестник победного срока!»

В 1943 году эта песня стала повсеместным гимном словенской молодёжи.

Весной 1944 года в Югославии началась подготовка к конгрессу ОСАМЮ (Объединённого союза антифашистской молодёжи Югославии), который состоялся в боснийском Дрваре. Майда Шилц была отправлена на конгресс в ранге делегата от Десятой Люблянской бригады.

...Наступило лето, и фашисты, взбешённые тем, что словенцам удалось освободить целый регион - Белую Крайну - решили стереть этот край с лица земли. 11 июля 1944 года бригада Цанкаря вступила в тяжёлые бои возле местечка Драшичи. А всего два дня спустя немцы в ходе беспрерывного наступления остановились лишь в километре от позиций бригады Майды Шилц. Храбрая партизанка собрала отряд из тридцати борцов и организовала дерзкую вылазку на немецкие позиции. Напор отряда и неожиданность атаки вынудили немцев отступить, а последовавшие затем две контратаки были успешно отбиты бригадой.

На следующий день, 14 июля 1944 года, вражеские войска повторили атаку, на этот раз используя мощную артиллерийскую подготовку. Атака была отбита. В полдень, когда непрерывный обстрел позиций бригады уже прекратился, Майда вместе с начальником штаба Францем Зидарь-Язбецем находились на передовой линии, не успев отступить к остальным. Шальная фашистская граната убила обоих. Так прервалась жизнь партизанки-поэтессы.

19 июня 1945 года Майда Шилц получила посмертное звание народной героини. А 22 апреля 1949 года её останки перезахоронили на могиле народных героев в Любляне.
…Но вот пришло время попрощаться с этим красивым и уютным провинциальным городком. Мы напоследок ещё раз обошли его, вернувшись на «внешнюю» набережную.

Мы выполнили наш тактический план – вернулись в Любляну уже в начале восьмого вечера. Дело в том, что автостоянка напротив нашего хостела была платная, но с весьма приятным бонусом в виде так называемого «ночного тарифа». С 7 часов вечера и до 7 же утра парковка обходилась тут в довольно символическую сумму – не шедшую ни в какое сравнение со стоимостью дневных часов. Именно поэтому следующим утром мы встали рано и загодя выехали из города. Наш путь теперь лежал дальше на север – в Австрию. Там мы планировали заехать на денёк в Зальцбург, но основной целью был всё же маленький городок Клагенфурт на юге страны. Чем он нас привлёк – я расскажу чуть позднее.

… А пока мы весело мчались к австрийской границе. Мы въехали в предгорья Юлийских Альп, и перед нами начали возникать виды один живописнее другого. Вершины гор – зловеще-чёрные у низких и убелённые снежной сединой у самых высоких – купались в звеняще-прозрачном воздухе. Мы забирались всё выше и выше, а под нами то и дело величаво проскальзывали изумрудные долины, со всех сторон подпираемые густо покрытыми лесом холмами. Городов не было – только деревушки мелькали нам на прощание черепицей крыш да заострёнными навершиями маленьких аккуратных церквушек.

Вскоре наш путь стали разбавлять тоннели: то стремительно-короткие и практически незаметные – их мы лихо проскакивали и мчались дальше – то длинные и тягучие, успокаивающие глаз игрой мрачноватых теней. Отчётливо помню, что самый длинный тоннель, через который нам пришлось проехать, имел протяжённость аж целых семь километров! Кстати, обратил внимание, что  тоннели на словенской и австрийской сторонах довольно заметно различаются: австрийские выглядят более продуманными и функциональными, в них больше различных технических приспособлений. Самое явное отличие – в австрийских тоннелях в стенах присутствуют ниши, оборудованные телефонными кабинками. Вероятно, это хорошее подспорье для тех, кто попал в аварию в тоннеле или же остановился там по какой-то иной причине – можно позвонить и попросить о помощи. В словенских тоннелях такой весьма полезной опции предусмотрено, увы, не было.

Чем длиннее был тоннель, тем ярче проявлялась одна раздражающая деталь: за несколько минут езды глаза привыкали к полумраку, и резкий выезд на открытое пространство, залитое слепящим альпийским солнцем, ощущался весьма неприятно.
Граница с Австрией оказалась «половинчатой»: выезда из Словении как такового не было – был только въезд в её северную соседку. Да и он явно не внушал того трепета, который вызывали полноценные бетонированные перекрытия со множеством служебных построек на предыдущих пограничных пунктах. Одна-единственная будочка (другого слова и не подобрать), возле которой лениво сидели двое полицейских. Тот, который брал наши паспорта, всем своим видом показывал, что делает это без малейшего желания и будь на то его воля – пропустил бы нас куда угодно без проверки.  Но вот необходимые формальности улажены, шлагбаум поднят – и здравствуй, ;sterreich!

К слову, вот тут-то мы и поняли, что стоимость проезда по дороге далеко не всегда определяется расстоянием. И в Словении, и в Австрии эта система работает совершенно иначе – и, честно говоря, с точки зрения стоимости она понравилась нам куда больше. Суть проста: на любой приграничной заправке нужно купить специальную виньетку. Это небольшой прямоугольник-наклейка: аккуратно сняв защитный слой, её изнутри (из салона) наклеивают на лобовое стекло машины. У всех встреченных нами местных виньетки были наклеены в левом верхнем углу. Это и подстегнуло нас, сначала почему-то наклеивших её справа, осторожно переклеить виньетку на нужную сторону. Впрочем, виньетка «считывается» камерой на дороге, и я подозреваю, что левая сторона – не правило, а привычка: возможно, камеры просто расположены так, что им проще «поймать» сигнал с левой стороны.

Возвращаясь к ценам: по сравнению с Хорватией, где мы за один день пути враз оставили семнадцать евро, они очень низкие. Судите сами: «словенская» виньетка выдаётся на неделю (и стоит 15 евро) или на месяц (в два раза дороже). Виньетка, позволяющая ездить по Австрии, выдаётся на 10 дней и стоит 10 евро. Конечно, нам не удалось полноценно ощутить на себе все прелести такой системы оплаты – поскольку недельного срока на пребывание в этих краях у нас попросту не было. Но теоретические преимущества «виньеточной» оплаты – налицо.

…Как-то само собой получилось так, что именно на словенских заправках я чаще всего имел возможность практиковаться в словенском языке. Когда мы организовали себе небольшой перекус на последней заправке перед австрийской границей, Иван обрадовал меня замечанием, что мой словенский стал немного лучше.

- С чего это ты взял? – заинтересовался я.
- Очень просто. Я наблюдаю за людьми, когда ты с ними общаешься, и знаешь – чувство удивления и непонимания в их глазах становится с каждым разом всё меньше.

Впору было бы рассмеяться – но, как говорится, со стороны виднее. И дело даже не в том, что мой словарный запас вдруг вырос – нет, просто я как-то приспособился использовать его относительно логично. Годы путешествий по странам, где все говорят на сербско-хорватском, не могли взять и уйти в небытие. Так, когда я видел где-либо на уличной вывеске в составе какого-нибудь слова букву «;», я непременно мысленно проговаривал её как сербско-хорватскую твердую «ч». (Дело в том, что в сербско-хорватском языке есть две буквы – и два соответствующих им звука «ч» - твердая «;» и мягкая «;». В словенском же языке есть только буква «;», но соответствующий ей звук гораздо мягче и ближе к звуку сербско-хорватской «;».) И, что не менее досадно, до самого последнего дня в Словении я так и не привык говорить «brez» вместо «bez» и «in» вместо «i»…

…Путь до Зальцбурга оказался не слишком запоминающимся – возможно, потому, что мы успели изрядно «наесться» потрясающими альпийскими видами, к тому же горы понемногу стали снижаться и мельчать. Но вот сам приезд в город мне запомнится надолго – и сразу по двум причинам. Первая – как оказалось, именно сегодня проходивший в городе марафон. Рваная цепочка из многих десятков участников забега растянулась прямо по шоссе, половина которого оказалась перекрыта полицией. К несчастью, перекрыт оказался и съезд на нужную нам дорогу, ведущую к нашему хостелу кратчайшим путём. Пришлось останавливать машину и спрашивать у представителей сил правопорядка, как можно проехать в объезд. Порадовало то, что девушка в полицейской форме не имела никаких проблем с английским – ни с нашим, ни со своим собственным. Дав изрядный крюк, мы всё же выехали на нужную дорогу и припарковались в паре сотен метров от хостела.

Вторая причина поджидала нас уже на улице. Едва мы забрали документы и двинулись в сторону хостела, как услышали чей-то на редкость жизнерадостный вопль. И первыми словами, которыми встретил нас славный город Зальцбург, оказались «Эй, ребята!» на чистом русском языке!

Как выяснилось, из того самого хостела, где предстояло прожить нам ближайший день, как раз в это время выселялась целая музыкальная группа из Ленинградской области. Двое из них по какой-то причине «застряли» в холле, и именно к ним и был обращён столь жизнерадостный возглас…

Поскольку Зальцбург, как я уже упоминал, не был нашей главной целью в Австрии, наша программа здесь ограничивалась походом на футбол (как мы с Иваном могли изменить своей традиции?) да осмотром достопримечательностей города. Матч для просмотра, к слову, был выбран «вкусный» - хозяева, «Ред Булл», лидировавшие на тот момент в таблице австрийской бундеслиги, принимали на своем поле ближайшего преследователя – «Штурм» из города Грац. Де-факто «РБ» уже мог бы считаться чемпионом – на тот момент он опережал «Штурм» на 14 очков, и их уже было не отыграть. Но возможность отпраздновать победу над ближайшим преследователем именно в родных стенах – чем не повод для праздника?

Как нас любезно проинформировали, стадион «Ред Булл Арена» (на котором, к слову, в 2008 году сборная России обыграла греков – 1:0 в рамках чемпионата Европы) находится довольно далеко от центра. Пришлось брать такси. И, видно, такова уж наша с Иваном аура, что даже столь банальное действие закончилось совершенно необычно!

Таксистом оказался мужчина средних лет типичной южноазиатской внешности. Всё шло обыденно и скучно ровно до тех пор, пока он не задал нам типичнейший вопрос – откуда мы приехали? Стоило ему услышать магическое слово «Россия», как он буквально преобразился и… заговорил на русском! Когда же мы выяснили, что он (как и я) закончил Российский университет дружбы народов – футбольные темы как-то сами собой отошли на второй план…

Да и, откровенно говоря, организация матча впечатлила нас куда больше, нежели собственно игра. Контраст с российскими стадионами оказался разителен. Никакого досмотра не существовало в принципе, полицейских не удалось обнаружить ни вокруг стадиона, ни в нём самом, а количество точек питания в чаше арены и особенно качество предлагаемой продукции и вовсе повергло нас в культурный шок.

Футбол в исполнении обеих команд оказался, конечно, добротным, но – не более того. «РБ» постоянно владел инициативой: даже быстро пропустив, нашёл в себе силы вернуться в игру и сравнять счёт ещё до перерыва. Во втором же тайме гости из Граца и вовсе чувствовали себя чужими на этом празднике спорта. Как итог – уверенная победа хозяев со счётом 4:1, золотые конфетти на поле и радость болельщиков, выражавшаяся хоть и бурно, но абсолютно цивилизованно.

Остаток дня мы постарались потратить с умом, прогулявшись по городу и отмечая для себя все интересные места. Разумеется, мы побывали и возле того самого дома, где когда-то родился Моцарт, нашли и памятник великому композитору. Сделать это, правда, оказалось не так и просто – логистика в городе весьма сложная, и нет ничего необычного в том, чтобы, скажем, несколько раз подряд выйти на одну и ту же улицу с совершенно разных сторон…

На следующее утро мы выехали в обратном направлении – на юг, к словенской границе. Там-то и находился Клагенфурт – наша основная цель. Чтобы читателю было проще понять, чем же нас так заинтересовал этот городок, не избалованный вниманием туристов, следует сделать небольшое отступление – а точнее, экскурс в историю.

…Если посмотреть на карту, мы увидим, что южную и весьма значительную часть территории нынешней Австрии занимают два крупных исторических региона: Каринтия и Штирия. К югу от них, уже в Словении, лежит другая земля с богатой историей – Верхняя Крайна. Еще в VI веке нашей эры все эти три региона были населены славянами из разных племён. А в середине VII века большую часть этих земель захватило одно из крупнейших местных славянских народностей – хорутане, или карантанцы. Принято считать, что именно карантанцы и были предками современных словенцев. Они образовали независимое государство – Карантанию, находившуюся как раз на землях Каринтии, Штирии и Верхней Крайны.Впрочем, тогда эти земли носили иные, славянские названия, которые, меняясь со временем, остались в употреблении словенцев и по сей день: Каринтия – Корошка (Koro;ka), Штирия – Штайерска (;tajerska).

Столицей Карантании стал город Крнски-Град на Госпосветском поле. И именно на Госпосветском поле на протяжении веков был установлен Княжеский камень – обломок колонны, игравший роль своеобразного трона. На нем карантанцы возводили своих князей во власть – своеобразный аналог коронации в нынешних монархиях. Позже Княжеский камень использовался для аналогичных целей уже герцогами Каринтии. Но если принять за истину то, что карантанцы – прямые предки современных словенцев, Княжеский камень – одна из величайших (если не величайшая) реликвия и святыня именно словенского народа.

… Пролетали столетия, менялись границы, Каринтия и Штирия становились коронными землями Австро-Венгрии и заселялись немецкоязычным населением, а Княжеский камень всё так же стоял на Госпосветском поле. Только и само поле сменило имя – австрийцы назвали долину Цолльфельд. А бывшая столица Карантании – Крнски-Град – превратилась в ничем не примечательную австрийскую деревушку Карнбург в составе коммуны Мариа-Заль…

В 1862 году Княжеский камень впервые покинул своё историческое местонахождение – его перенесли в здание городского парламента в каринтийском городке Клагенфурт. Были времена, когда его выставляли на всеобщее обозрение в городском музее, но в 2006 году величайшая реликвия словенского народа вернулась в Большой зал клагенфуртского парламента, где и пребывает по сей день.

Понятно теперь, сколь велико было наше желание увидеть своими глазами и камень, и – по возможности – легендарное поле, и место бывшей карантанской столицы. Прибыв в город, мы первым делом принялись искать здание парламента. Благо, до него оказалось недалеко – минут двадцать пешком. Сам Клагенфурт оказался типично провинциальным городком – с налётом своей истории, скромным, аккуратным и ухоженным, явно отдающим предпочтение компактности. Но главное отличие, например, от Зальцбурга, - даже не застройка и общий вид, а менталитет людей. Если Зальцбург производил впечатление принадлежности к типичной «цивилизованной Европе», то местная действительность кое-где была до боли близка к российской. Так, люди (судя по виду, не мигранты, а явно коренные австрийцы) переходили проезжую часть не по переходу, а там, где им было короче; многие невозбранно курили на улице - и никому и в голову не приходило напомнить им о популярных ныне  «правах некурящих» - безусловно, грубо попираемых. А если человек бросал мусор в урну и промахивался, он – o tempora, o mores! – даже не пытался исправить промах, а шёл себе преспокойно дальше…

Но вот и здание парламента – величественное, но не подавляющее; обширное, но в то же время компактное. Прямо во внутреннем дворике расположились несколько кафе. Было утро понедельника, и периодически проходящие мимо солидные господа в строгих костюмах – вероятно, местные депутаты – торопливо перекидывались на ходу новостями, готовясь к плодотворному рабочему дню…

К нашему счастью, даже тут, в австрийской провинции, сотрудники парламента были знакомы с английским языком явно не понаслышке. Это существенно упрощало нам задачу, поскольку наш уровень немецкого бесконечно стремился к нулю. Вскоре мы выяснили, где же находится вход в требуемый нам Большой зал – или, как зовут его сами австрийцы, Gro;en Wappensaal. Как выяснилось, вход в зал платный, хотя сумма и была чисто символической – четыре евро на человека.

Закрыв за собой чуть слышно скрипнувшую тяжёлую дверь, мы оглянулись и замерли в шоке. То, что мы увидели, потрясло наше воображение. Мы стояли на пороге большого зала, все стены которого были расписаны изображениями родовых гербов всех былых правителей Каринтии, а на потолке была изображена циклопического размера картина возведения на престол каринтийского герцога. Каждый даже самый второстепенный геральдический элемент, каждая крохотная складка одежды были прописаны настолько чётко и аккуратно, что оставалось даже не смотреть – а попросту впитывать в себя эту потрясающую красоту.

Возведение герцога на престол было настолько величественно, что я мысленно поклялся запечатлеть его во весь размер. Вопрос был только – каким образом? И тут мне весьма кстати вспомнилось, как я в Сараеве фотографировал башню Avaz Twist – просто лёг на землю (точнее, на асфальт) у её подножия. То же самое я решил повторить и здесь – ибо зрелище, на мой взгляд, заслуживало даже больших усилий.
… А у одной из стен, как раз со стороны входа, и располагался Княжеский камень.
На своём примере мы убедились, что Большой зал обладает просто потрясающей акустикой. При том, что мы всё время негромко переговаривались и никакого эха слышно не было. Но стоило Ване громко кашлянуть – нас со всех сторон накрыл звуковой удар такой мощи, что, казалось, всё здание просто обрушилось – или, по крайней мере, раскололось на части! Могучая волна звука отразилась от стен ещё пару-тройку раз и резко затихла – словно и не было ничего. Нам оставалось только покачать головами – всё оставшееся в зале время мы старались шуметь как можно реже.

Покинув здание парламента, мы решили поехать в Карнбург. Понятно, что поездка носила скорее символический, нежели исследовательский характер – по моим данным, никаких древностей, дошедших до наших дней со времен карантанской столицы, там нет. Но и совсем не побывать в этом историческом месте, имея такую возможность, мы не могли себе позволить. Благо, и расположена деревня всего в нескольких километрах от Клагенфурта. Вот мы уже едем по легендарному Госпосветскому полю, вот и въезжаем в деревушку, где почти полторы тысячи лет назад стоял Крнски-Град…
Нейтрального посетителя увиденное, скорее всего, разочаровало бы. Смотреть тут было решительно не на что. Обычная провинциальная деревушка, австрийская аккуратность которой явно проигрывала лёгкой запущенности (если не сказать – бедности). На склоне покрытого лесом холма стояла небольшая церковь, остальное же поселение расположилось на равнине у подножия. Единственное увиденное нами кафе было закрыто, несмотря на разгар буднего дня. Больше того, вся деревушка как будто вымерла – гуляя по ней, мы не встретили ни единого человека!

Сидя в машине и бросая прощальный взгляд на уходящее назад Госпосветское поле, отмечая указатель на Мариа-Заль – центр местной коммуны – я с лёгким сожалением думал о том, что, по сути, наше путешествие подходит к концу. И что, скорее всего, ничего нового и интересного на обратном пути к Белграду мы уже не увидим. Но, к нашему общему счастью, я глубоко заблуждался.

… Шёл восьмой час утра по местному времени, когда мы выехали в сторону словенской границы. Снова Альпы, серпантины (даже на самых узких и опасных бесшабашные австрийцы ставят указатели допустимой скорости 100 км/час). И вот на вершине одной из гор мы увидели великолепный старинный замок. На нашу удачу, совсем рядом можно было поставить машину, что мы и сделали. Мы видели пару раз замки и на пути в Австрию, но вот беда – либо они были слишком далеко от нас, либо остановки на этих участках трассы были запрещены.

А тут – и остановка разрешена, и вдобавок сама гора не так уж далеко от шоссе! Мы воспользовались случаем, вдосталь нафотографировав замок со всех возможных сторон и ракурсов. Несмотря на то, что гора была почти отвесной и со всех сторон покрыта лесом, так, что никаких возможных дорог к замку с нашей стороны видно не было, все же судя по его виду, за ним как-то периодически ухаживают и ремонтируют.
Следующее приключение – если его можно так назвать – случилось с нами уже на словенской границе. Точнее – на том месте, где она должна теоретически быть. Наша дорога разделилась на две: одна продолжала идти прямо (по ней и ехали почти все увиденные нами машины), другая же брала правее. Поскольку никаких указателей не было, мы выбрали правую дорогу и поехали по ней. Вот и очередной тоннель длиной несколько километров: об этом уведомляет указатель на немецком языке. Выехав из тоннеля, обнаруживаем указатель… на словенском! Таким образом, мы даже не проехали словенскую границу – мы фактически объехали её!

Как говорится, бог любит троицу – так случилось с нами и на этот раз. После нежданно близкого замка на горе и удивительного объезда границы казалось, что на это утро лимит впечатлений исчерпан. Но так только казалось!

Мы проехали по словенской земле совсем немного, и тут наше внимание привлёк необычного вида обелиск по левую сторону от дороги. Нам снова повезло – здесь было достаточно места, чтобы поставить машину. Перейдя дорогу, мы направились к обелиску – это был комплекс из нескольких поставленных вертикально каменных плит. На одной из них была надпись на русском языке:

«ПАМЯТИ НАШИХ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ - УЗНИКОВ КОНЦЕНТРАЦИОННОГО ЛАГЕРЯ
Посольство России в Словении»

Ниже располагалась надпись того же содержания, но уже по-словенски.

Как выяснилось, ряд плит расходился от центра во все стороны. А в центре был отдельный монумент в виде воздевшего к небу руки чёрного скелета – вероятно, память о каком-то из узников лагеря. Почему в единственном числе? Да потому, что по ободку каменного фундамента были высечены его имя и фамилия. У ног скелета лежал букет искусственных цветов. К сожалению, информации об этом человеке прямо на месте обнаружить не удалось.

Так как на этой стороне дороги смотреть было больше нечего, мы вернулись к машине и уже собрались поехать дальше, как наши взгляды упали на серую каменную плиту на обочине ближней к нам стороны. Подойдя к ней, мы обнаружили надпись на словенском, которая гласила, что тут в 1943-45 годах располагался концентрационный лагерь, принадлежавший к системе лагерей Маутхаузен.

Надо сказать, что вдоль обочины на некотором отдалении от трассы тянулась неширокая лесополоса, за которой были видны вершины соседних гор. Так вот, неподалёку от каменной плиты мы увидели указатель-стрелочку, который вёл прямо сквозь лесополосу. Пройдя её, мы вышли на широкий луг, лежащий в сжатой горами долине. Утреннее солнце ещё не спустилось сюда, медленно скользя по горным склонам, поэтому уже через десяток шагов наши ноги насквозь промокли от обильной росы. Почти на самой границе лесополосы возвышался указатель, на котором по-словенски было написано на самом верху:

«Концентрационный лагерь Любель-Юг»
А в нижней части указателя – дополнение:
«Памятник культуры государственного значения»

Тут и там по лугу были раскиданы останки каменных строений, а также столбики-указатели – на каждом из них было написано, какое строение тут раньше находилось. Любопытно, что луг был (наверняка искусственно) перекопан так, что представлял собой не ровную поверхность, а спускался со стороны гор к дороге как бы террасами. На самой нижней террасе мы обнаружили, например, главный барак, офицерский барак с клубом (точнее – указатели и останки фундамента), а также (насколько мы поняли) совмещённую баню-прачечную – где, по видимости, заключённые как стирали бельё, так и мылись сами…

На самой верхней террасе доминировал плац – вернее, то, что от него осталось. От других строений в этой части лагеря не сохранилось ничего – только столбики-указатели подсказывали, что ещё тут находилось более 70 лет назад.

Любопытно то, что все террасы были связаны друг с другом каменными лестницами – что позволяло удобно подниматься или спускаться. Впрочем, наши ботинки можно было выжимать уже через несколько минут прогулки по лугу, так что иногда мы просто сбегали вниз по склону – разницы для нас не было никакой.

Спустившись на нижнюю террасу, мы обнаружили указатель со страшным словом «Крематорий». Как оказалось, он располагался в некотором отдалении от основного лагерного комплекса – в небольшом уютном овражке на склоне горы, по дну которого бежал едва заметный ручеек. Местом совершения ужасных злодеяний оказалась металлическая решетка над специально выкопанной ямой. Рядом стояла мемориальная плита, на которой было написано:

«Здесь нацисты сожгли тридцать любельских заключённых».
А чуть ниже приписка – кем установлена плита:
«Поставили их товарищи».

Вернувшись к нижней террасе, мы направились к зданию бывшего главного барака. В нём отсутствовала крыша, и лишь тяжёлые балки разрезали висящий над головой ослепительно-лазурный прямоугольник неба на равные части. А внутри на стенах были развешаны каменные таблички с различного рода информацией – например, о страданиях узников концлагерей, а также названия концлагерей системы Маутхаузен и других: Бухенвальд, Аушвиц, Дахау, печально знаменитый хорватский Ясеновац…
… Мы стояли у самого края нижней террасы. Утреннее солнце уже обласкало своими жаркими лучами весь луг, и перед нами открывался прекрасный альпийский пейзаж. Прекрасный – но исполненный скорби и горя; молчаливый свидетель трагедии, разыгравшейся здесь на переломе прошлого столетия. Отсюда была видна и церковь по другую сторону закрытой деревьями дороги – интересно, молятся ли прихожане и за упокой души тех, кто нашел мученическую смерть на этом, ныне прекрасном лугу?...

Когда мы уже ехали по Хорватии, мне пришла в голову мысль, несомненно, порождённая нашей последней остановкой: посетить мемориальный комплекс самого известного хорватского концлагеря – Ясеновац. Сказано – сделано: свернув с шоссе в направлении местечка Новска, мы проехали чуть дальше и вскоре увидели в пока ещё далёком поле сам мемориал, напоминающий огромный каменный цветок.

Чтобы перед читателем сложилась наиболее полная картина, описывающая как сам лагерь, так и связанные с ним события, приведу несколько выдержек из своей статьи «Концлагеря НГХ: рассказы, цифры, факты», опубликованной на моём сайте, посвящённом славянским Балканам. Постараюсь не переутомить читателя историческими материалами – но и совсем обойтись без них тоже нельзя.

«Наверное, каждый из нас знает о том, как в годы Второй мировой войны фашисты устраивали концентрационные лагеря для своих пленников. Там их заставляли работать в нечеловеческих условиях, там их пытали, морили голодом, массово уничтожали. Такие названия, как Бухенвальд, Освенцим, Дахау, Треблинка по праву наводят ужас на всех, кто когда-либо читал или слышал о них. Но мало кто знает, что в те годы существовала страна, в которой также устраивались лагеря смерти, ужасы которых не уступают ужасам немецких или польских лагерей. Имя этой стране - Независимое Государство Хорватия.

Что же это была за страна? Независимое государство Хорватия (НГХ, хорв. NDH - Nezavisna Dr;ava Hrvatska) было провозглашено 10 апреля 1941 года, после введения оккупационных сил в Загреб. Германскую 14-ю танковую дивизию Загреб встретил с воодушевлением. Немецкий военный корреспондент Герхард Эмскеффер писал: "Немецкие отряды входят в Загреб ... (который) приготовил нам такую встречу, которой никогда ещё не удостаивались военные в чужой стране".
***
Проблема исследования концлагерей во многом состоит в дефиците каких-либо документов или любых письменных упоминаний о них после войны. Коммунистическая партия СФРЮ наложила запрет на публикации на эту тему. Ещё одна причина отсутствия каких-либо документов об узниках концлагерей состоит в том, что усташи  часто стирали любые следы преступлений сразу после их совершения. Сербов и евреев убивали без предъявления какого-либо обвинения, без суда и следствия, не записывая имена и число убитых. Даже там, где списки жертв всё же велись, они впоследствии были уничтожены усташами. Усташи старались уничтожать не только документацию, но и вообще любые следы своих злодеяний: так, были залиты бетоном ямы на Велебите , в которые в массовом порядке сбрасывали узников. Основной целью сокрытия следов преступлений являлась не только попытка отвести от себя все возможные подозрения в случае поражения Гитлера, но и стремление во что бы то ни стало скрыть истинное количество жертв.
***
Говорит Яша Алмулия (год рождения 1918) - журналист, бывший глава Еврейской общины Белграда, автор трёх книг о страданиях евреев в ходе Второй мировой войны: "Хорватия была в своем роде уникальным сателлитом гитлеровской Германии, единственным. И в этой единственной Хорватии располагался единственный Ясеновац. Такого лагеря смерти больше не было ни у кого - ни у союзников Германии, ни даже у самой Германии... Как убивали людей в лагерях? Чаще всего - ручными инструментами: ножами, топорами, молотами, другими орудиями. Так, полковник Божо Шварц говорил о своём пребывании в лагере Ядовно в горах Велебита. Там усташи отводили сербов и евреев на края обрывов в горах, били их по голове тяжёлыми предметами и сбрасывали вниз. А генерал Миша Данон рассказывал мне, как он мгновенно поседел, когда его и других узников вызвали к Любо Милошу  и тот приказал уничтожить каждого двадцатого. Данон оказался семнадцатым...
Тот же Милош на православное Рождество 1941 года приказал уничтожить от 20 до 30 заключённых. Перед смертью каждого пытали. В одном помещении с Любо Милошем спал Влатко Мачек, лидер хорватской крестьянской партии. Милош, ложась спать, молился богу до тех пор, пока за стенкой слышны были крики подвергаемых пыткам узников. Мачек спросил его, с каким сердцем он молится богу, на что Милош ответил: "Я знаю, что я буду гореть в аду, но я буду гореть в аду за Хорватию".
***
Возвращаясь к теме Ясеновца, попробуем понять, как жилось пленникам в этом комплексе лагерей. С чем приходилось столкнуться людям, которые внезапно, оказавшись в этом месте, теряли всяческие права человека и становились рабами? Об этом мы узнаем из рассказов выживших евреев - бывших узников Ясеновца. Из них можно выделить пять главных ужасов Ясеновца.

Итак, первый ужас Ясеновца - голод. Эгон Бергер: "Когда голод стал нестерпимым, мы перестали быть людьми. Я ел сырую репу над трупом своего отца, убитого усташами... Мы везде искали зёрна кукурузы, всё, что могло быть съедено... Однажды я украл хлеб у своего больного товарища... А ещё, помню, усташи в поле, что в лагере, выкосили всю кукурузу, оставив небольшой участок. И рядом с этим участком стоял усташ с ружьём, стрелявший в каждого, кто пытался подобраться к кукурузе. А голод мучил нас так, что пытались многие. Был слух, что те, кого усташи заперли в камере с целью уморить голодом, доходили до того, что жарили и ели куски мяса своих умерших товарищей".

Второй ужас - антисанитария. Адольф Фридрих: "Стирки и переодевания не было до марта - апреля 1942 года". Эгон Бергер: "Вши гнездились на нас. Ноги и тело были в глубоких и гнойных ранах. В некоторых местах, куда мы не могли достать рукой, были целые гнёзда... Когда ночью умирал спавший около тебя, все его вши переползали на тебя. На теле мертвеца оставались лишь гнёзда червей."

Третий ужас - убийства. Садо Коен-Давко: "Каждый вечер заходили в помещения и вызывали по 25 - 30 людей. Их уводили, и они никогда больше не возвращались."

Четвёртый ужас - Савская насыпь смерти. Яков Атиас: "Самым тяжёлым и ужасным трудом в Ясеновце была работа на "Насыпи". Усташи хотели, чтобы заключённые возвели насыпь на левом берегу Савы не только из земли или камней, но и из трупов пленников. Казалось невозможным, чтобы такой труд проделали группы изнемождённых скелетов, обтянутых кожей. Сырая болотистая почва не годилась для того, чтобы её перевозили в корзинах или на настилах, поэтому заключённых заставляли носить землю лопатами. Если кто-то слабел настолько, что поскальзывался или падал на склонах насыпи, его били по голове любым тяжёлым предметом так, что он уже не мог встать на ноги, и оставляли там же. Каждый мог видеть, что на Насыпи смерти ежедневно уничтожалось от 200 до 300 заключённых".

Пятый ужас - пытки. Выжившие евреи, бывшие пленники Ясеновца, называют разные способы умерщвления людей: Ерухам Гаон говорит про убиства молотком, огнестрельным оружием, железным прутом; Садо Коен-Давко вспоминает про крематорий полковника Пиличчи.
Про крематорий следует сказать особо. Слово Коену-Давко: "Узникам говорили, что их ведут на "купание" и "дезинфекцию". Несчастные жёны и дети не знали, куда они идут на самом деле. Как только они подходили ко входу в крематорий, их встречали два палача с молотами, били их по голове и еще живых бросали в раскалённую печь..."
Из остальных ужасов Ясеновца выжившие пленники вспоминают газовую камеру, водяную яму, множество других зверств...
***
Тем не менее, было бы неверно полагать, что, отправляясь в Ясеновац или другой концлагерь НГХ, пленники теряли всякую связь с окружающим миром. Им разрешали писать письма родственникам и друзьям, но с оговорками. Так, в письме должно было быть не более 20 знаков (хотя это правило соблюдалось далеко не всегда), а кроме того, письмо должно было пройти усташскую цензуру. Ниже – один из примеров.
"Дорогие родители... Я отправляюсь в Ясеновац. Можете понять, что со мной будет, если слышали о Ясеновце и о том, что там происходило. Мне страшно, но я со всем смирилась, в том числе и с самым худшим. Я смирилась со всем и прощаюсь со всеми..."
Это часть письма, написанного 19-летней узницей усташского лагеря Стара-Градишка, уроженкой Загреба Катариной Дорчич. В письме она сообщает родителям о своем переводе в Ясеновац и добавляет, что ожидает самого худшего. Её опасения сбылись: вскоре после перевода в Ясеновац, в 1945 году, она была расстреляна. Это письмо - последнее, что она сделала в жизни.
***
Пожалуй, главный вопрос, неизбежно возникающий при знакомстве с этим ужасом – количество жертв. Но даже для одного Ясеновца привести более или менее реалистичную цифру крайне сложно. Проблема в том, что обе стороны конфликта, больше прочих знающие о тех событиях, крайне субъективны. Проще говоря, насколько сербы и евреи стремятся завысить количество жертв, настолько же хорваты стремятся его занизить. Искать тут «золотую середину» - дело неблагодарное. Поэтому всё, что тут можно сделать – опереться на данные разных источников и сравнить их.
Итак, начнём. Официальные данные Списка жертв (Victims list), опубликованного на посвящённом Ясеновцу сайте, выглядят так: 3248 страниц, из них по буквам (хорватской латиницы):
A-94 страницы; B-282; C-38; ;-46; ;-28; D-138; ;-60; E-20; F-41; G-132; H-63; I-52;J-145; K-295; L-111; M-358; N-83; O-45; P-255; Q-1; R-182; S-254; ;-117; T-116; U-19; V-176; W-4; Y-1; Z-56; ;-36.
Общее число жертв: около 647 250 человек.

Это мнение пострадавшей стороны. Что на это говорят хорваты? Игор Вукич, хорватский журналист, публицист и исследователь: "Список жертв Ясеновца составлен на основе списка военных жертв Югославии 1964 года, когда Германия начала выплачивать военные репарации Югославии. Тогда делали всё, чтобы увеличить число жертв и, таким образом, получить больше денег. Например, некоторые фамилии повторялись по несколько раз. Не является неожиданностью и то, что многие из списка жертв просто вымышленные личности. Реальная картина Ясеновца разительно отличается от того, чему нас учили в школах... Если верить рассказам выживших узников, всё, что происходило в Ясеновце, никак не вяжется со списком его жертв. За первый год существования лагеря в нём было от тысячи до 1300 заключённых. А в официальных списках и документах говорится, что в 1941 году там было уничтожено 10 700 человек. Уже само существование столь значительных отличий в цифрах говорит о необходимости проведения дальнейших исследований".

Один из доживших до наших дней сотрудников лагеря Ясеновац Илия Барбарич в своей книге "Независимое Государство Хорватия было её настоящее имя", изданной в Сплите в 2010 году, утверждает, что общее количество узников Ясеновца за три года его существования - около 19 тыс. человек.»

Итак, почти 650 тысяч против девятнадцати. Если соотнести эти цифры с ещё несколькими источниками, которые нет смысла приводить здесь, они покажут примерно такую же картину. Получается, что если взять среднюю цифру сербо-еврейских источников с одной стороны, и хорватских – с другой, то, применив самый простой и грубый приём – поиск среднего арифметического – мы получим минимально допустимую цифру в 197,5 тысяч человек. Справедливости ради отметим, что речь идёт не только о погибших: бывали случаи, когда узников выпускали на свободу – в основном по случаям крупных праздников вроде католического Рождества.

Надеюсь, уважаемый читатель, что после этой справки будет более понятно моё желание самому увидеть те места, о которых мне довелось писать ранее. Итак, мы ехали по краю обширного луга, в центре которого находился мемориал. Припарковав машину и пройдя пешком в сторону луга, мы увидели, что мемориал расположен на берегу небольшого озерка или пруда. Не было ни ветерка, и зеркало водной глади идеально отражало возвышавшийся над ним монумент.

К мемориалу через луг вела дощатая дорожка, у самого начала которой была установлена металлическая плита с картой территории концлагеря. Несмотря на кажущуюся простоту и некую топорность, она смотрелась очень живой и наглядной – на ней объёмно отображались все участки территории, а венчала её миниатюрная копия самого мемориала.

К сожалению, по общей наглядности Ясеновац сильно проигрывал словенскому лагерю Любель-Юг: тут не было даже останков зданий и построек – только заросшие травой безымянные холмики. И только один из них, едва ли не самый большой, легко угадывался по возложенным у основания букетам цветов – это была братская могила.
А мы тем временем продолжали идти к мемориалу. В эти минуты мне вспомнилось, как я переписывался со знакомой хорваткой по имени Майя. Однажды разговор зашёл и про хорватско-сербские взаимоотношения. Она писала тогда: «… я пацифистка и думаю, что все должны жить мирно, но мне антипатичны сербы или представители любого другого народа, которые считают себя выше прочих - и это является для них достаточной причиной, чтобы оскорблять других.» Это был достаточно прозрачный намёк на то, что сербы всегда считали свою страну целой империей – ведь когда-то, во времена царя Душана Сильного , Сербия по сути ею и была. Недаром официальный титул одного из величайших сербских правителей звучал как «царь сербов, болгар и греков». И недаром в Сербии и по сей день жива пословица: «мы не хотим ничего нового, только царства Душанового». Особо ярые националисты-монархисты, считающие и Боснию, и Хорватию, и Македонию сербскими землями, есть и сейчас. Но вот беда – ни бошняки, ни хорваты, ни македонцы не готовы согласиться с их позицией…

Войдя внутрь, под своды мемориала, мы осмотрелись и увидели сердце комплекса – наклонный дощатый настил, усыпанный венками. Практически каждый венок был дополнен флагом страны, представители которой его сюда и положили. Нам на глаза попались флаги Германии, Австрии, Нидерландов – ну и конечно же, наш родной флаг. А над собранием венков к настилу была прибита каменная табличка с цитатой из поэмы «Яма» хорватского поэта Ивана Горана-Ковачича:

«Где же блеск стекла, куда же счастье дели,
где ласточки гнездо? И что же сад затих?
Где же стук знакомый колыбели,
и в луче солнца рой пылинок золотых?»

Вернувшись обратно на дорогу, мы пошли по ней к ещё одному заинтересовавшему нас объекту – поезду, в котором перевозили заключённых. К нашему удивлению, он выглядел не таким уж и старым – было ощущение, что стоит только хорошенько смазать детали да пополнить запасы топлива , и он вполне сможет ехать куда угодно. Внешне он бы ничем не отличался от любого «гражданского» поезда, если бы не одна деталь: каждый вагон имел одно-единственное окно, забранное колючей проволокой.

Любопытно, что на одном из вагонов красовалась табличка, указывавшая, что отремонтированный состав мемориальному комплексу Ясеновац подарили словенцы – железнодорожники из Любляны. И это тоже ярко демонстрировало противоположное отношение к тем событиям: словенцы, будучи жертвами фашистского режима, тщательно сохраняли и реставрировали любую память народа о войне и оккупационном режиме; в то время как довольно немалая часть населения Хорватии была пособниками Гитлера - и после его поражения, напротив, стремилась скрыть и уничтожить все компрометирующие усташей следы.

Следующим местом нашего паломничества стал музей, располагающийся недалеко от мемориального комплекса. К нашей радости, вход оказался бесплатным (к слову, радости не столько от нежелания платить, сколько от невозможности: евро тут не принимаются, а обменять их на куны было банально негде).

Вход в музей начинался со столика, на котором лежал раскрытый журнал отзывов посетителей. Рядом вдоль стены шла высокая застеклённая витрина, на которой были выставлены различные книги, посвящённые тематике Ясеновца: истории его возникновения, рассказы выживших узников и так далее. Цены на них, на мой взгляд, «кусались» - большинство книг стоило от пятисот кун (около 5 тыс. рублей по курсу на май 2018 года) и выше.

Пройдя эту «прихожую», мы попали в царство полумрака, зловещую тишину которого нарушал чей-то тихий шёпот, причем нёсшийся словно бы сразу с нескольких сторон. Мы недоумённо огляделись, но не увидели в поле зрения ровным счетом никого, кроме нас самих. Решив, что разгадаем эту тайну со временем, мы пошли прямо по коридору. Он вывел нас в небольшой зал, где по углам стояли застеклённые стенды с различными атрибутами времен функционирования лагеря: тут были и образцы одежды узников (больше напоминавшие полуистлевшие лохмотья), и личные вещи (сумки, украшения и так далее). В соседнем зале мы увидели более страшную картину – в таких же застеклённых стендах лежали куски смотанной колючей проволоки, а также орудия убийства – нож-серборез, молот и где-то потерявший большую часть деревянной рукоятки топор...

Увидели мы и другие атрибуты концлагеря, пусть и не пугающие внешне (по крайней мере, человека несведущего), но с ужасным предназначением. Так, на одной из полок лежали рядом повязки, предназначавшиеся евреям и сербам. Любой, кто носил такую повязку, считался человеком второго, если не третьего сорта – немцы или хорватские усташи имели право делать с таким человеком все, что угодно, в том числе безнаказанно убить любым доступным способом. Жёлтые повязки одевались на евреев, голубые – на сербов. Каждая голубая повязка имела на одной стороне букву «P» - «pravoslavac», то бишь «православный», а на противоположной – индивидуальный номер узника. На жёлтые же повязки наносилась буква «;» (подразумевавшая слово «;id», то есть «еврей»).

Были там и копии приказов различного содержания (например, приказ о сдаче местными жителями колючей проволоки или о выселении из Загреба евреев и сербов; а также забавный приказ об отстранении от должности усташского офицера за – цитирую в русском переводе – «превышение служебных полномочий»). Была, например, карта Независимого государства Хорватия (мой друг Михаил, о котором я уже рассказывал, увидев её фото, сопроводил его едко-саркастическим комментарием «Какую страну потеряли!») и многое другое.

… Возможно, читатель и не поверит мне, но наиболее сильное впечатление на нас произвели не молоты и топоры, не повязки и даже не цифровые копии ужасных по сути приказов и объявлений, развешанных на стенах. Нет! Другое поразило нас – поразило более всего остального. Идя по коридору и посещая залы, мы сначала как-то не обращали внимание на то, что окружающие нас стены антрацитово-чёрного цвета разбавлены каким-то белым орнаментом. И только вглядевшись тщательнее, мы поняли, что же это такое…

Имена!

Тысячи имён!

Нет – десятки, многие десятки тысяч!

Белоснежная вязь имён на чёрных досках стен – на многие десятки метров. Имена, вписанные максимально компактно, с едва видимыми зазорами друг между другом. Имена, расходящиеся по стенам во все стороны, ко всем залам. Но и стены не вместили всего – имена были и на плитах, свисавших плотными рядами с потолка. Бесконечная сетка имён в коридорах, в залах, повсюду. Имена смотрели на нас со стен, с потолка – от них некуда было укрыться в этом царстве тишины и полумрака. Они словно окружали нас, брали в кольцо, сдавливали со всех сторон, заставляя обращать на себя внимание.

Когда-то за каждым именем стоял живой человек: кто-то погиб от голода и болезней, кто-то – от тяжёлого труда и побоев, кто-то – на Савской насыпи смерти… Иных бросили в крематорий, а были и такие, кто пытался бежать – успешно или нет, так ли важно? И сейчас эти имена, окружая нас, словно беззвучно взывали:
«Помни о нас! Помни о том, что было! Не дай другим повторить нашу судьбу!»

Через некоторое время мы обнаружили и источник таинственного шёпота. В ряде мест в стены были вмонтированы экраны, по которым велись записи интервью с выжившими пленниками Ясеновца, сделанные уже в наши дни: убелённые сединами мужчины и женщины рассказывали о своей жизни в лагере. Звук был негромкий, но хорошо отражался от стен и доносился в виде тихого шёпота даже до самых отдалённых уголков музея. Были экраны и с чёрно-белой хроникой: например, работы на Савской насыпи смерти, переброска узников в лагерь и другие зарисовки тех ужасных лет.

Не стоит, однако, думать, что в годы Второй мировой войны все хорваты приветствовали фашизм. Больше того, усташи и им сочувствующие изначально составляли явное меньшинство – и, не имей они поддержку Гитлера и Муссолини, едва ли они смогли бы осуществить свои ужасные планы в столь грандиозных масштабах. Одним из наиболее ярких лидеров антифашистского хорватского движения был уже упомянутый поэт Иван Горан-Ковачич. До войны уроженец села Луковдол из региона Горски-Котар воспевал свой край: он писал стихи как на «официальном» штокавском наречии хорватского языка, так и на локальном, кайкавском. Приход фашистов в Хорватию, создание НГХ и расцвет усташского движения он воспринял как трагедию своей страны и народа. Помимо ставшей культовой в Хорватии поэмы «Яма» он написал целый цикл антифашистских стихов – «Партизанские ноги», «Наша песня», «Огненный поезд», «Ненавидим вас», «Партизанка», «Печаль над родиной» и другие. Но сопротивление кровавому фашистскому террору он оказал не только словом, но и делом – уйдя в партизанский отряд. 12 июля 1943 года он был убит. Но память о нём осталась в его стихах, каждая строчка которых горит ненавистью как к чужеземцу-захватчику, так и к предавшим им Родину соотечественникам.

… Вечером этого же дня (а точнее, почти ночью) мы въехали в Белград. Сдав машину, весь следующий, наш последний в этих краях, день мы провели в праздном ничегонеделании. Иван, правда, разбавил его походом на Калемегдан и сражением с местным шахматным королём. Пожилой серб в изрядно потасканной кепке был на голову сильнее всех своих товарищей по увлечению, и только Иван составил ему достойную конкуренцию. И хотя своеобразную серию из пяти партий выиграл местный мастер, итоговый счёт 3:2 был более чем достойным.

Незадолго до нашей посадки на самолёт до Москвы я поделился с Иваном своими опасениями на тему дальнейших путешествий: все страны бывшей Югославии «отмечены» нашими визитами, к чему же стремиться теперь?

- Во-первых, - поправил меня друг, - я ещё не был в Македонии. Надо же будет это исправить! Кстати, можно будет оттуда заехать и в Болгарию. А ведь ещё мы с тобой совсем не раскрыли тему боснийских крепостей!

Он, безусловно, прав. И есть ещё куча мест, где мы не успели побывать. Скажем, в Македонии я ничего не видел, кроме Скопье. Да и по той же Боснии нужно поездить основательно. Заглянуть же в Болгарию – отдельная полновесная задача, которую при первой же возможности нужно будет решить.

Надеюсь, все эти задачи будут решены. По крайней мере – есть цель, к которой можно стремиться.

А дальше – покажет жизнь. Прекрасная и непредсказуемая.

До новой встречи, Балканы!

Эпилог.

"- Чтоб меня черти побрали, вы говорите по-нашему!
- Ты из Рагузы? Вот где мы встретились!
- Я не из Рагузы, а из Котора. Разве не замечаете, мой говор немного другой?"
(М. Држич "Дядя Марое")

Дорогой читатель! Если ты дочитал до этого места, смею надеяться, эта книга чем-то тебя увлекла. Чем именно – не мне судить, но я стремился к тому, чтобы книга не являла собой одно лишь описание различных уголков Балкан, а помогла бы читателю мысленно погрузиться в этот мир самому. И если это хоть в какой-то мере мне удалось – я сочту себя вправе задать читателю следующий вопрос.
Чем путешественник-краевед отличается от туриста?

Разумеется, каждый может предложить какой-то свой ответ на этот вопрос, в зависимости от того, что ему покажется более существенным. Но лично ко мне ответ пришёл еще после самой первой поездки на Балканы, а в дальнейшем я лишь сильнее убеждался в его правильности.

Туристу важны внешние впечатления. Чистое море, широкий пляж, снежные шапки горных вершин – вот то, что ему может быть интересно. Туристы не любят искать и познавать: им проще заказать тур с экскурсоводом, который им всё разъяснит и покажет. Туриста пугает узкая тернистая тропинка познания неочевидного; он выбирает широкий проспект легко воспринимающейся популярности.

Путешественник по духу – зачастую полная противоположность туристу. Ему интересно всё: не только физически-объективные, но и духовно-социокультурные сущности. Он открыт всем новым знаниям и жадно черпает их, когда представляется возможность. Яркие сугубо внешние раздражители могут быть ему интересны, но при этом они являются лишь незначительным сектором в общем круге его интересов. Настоящий путешественник всегда готов сойти с нахоженного и наезженного тракта очевидности на скрытый извилистый путь неизведанного. Пишу эти строки, и мне вспоминается наше с Иваном путешествие в Боснию. Что, скажите мне, если не этот зов путешественника, заставило нас в тот драматичный момент поверить навигатору, а не указателю, и свернуть с шоссе на узкую, ведущую в глухой лес дорогу?!

Сразу оговорюсь: не собираюсь осуждать условных «туристов» и восхвалять «путешественников». У каждого из нас свои привычки и интересы, свои приоритеты и возможности. Любитель поваляться на жарком пляже ничем не хуже и не лучше любителя ходить по горам. Нужно также учитывать и то, что многие из нас живут в крупных городах и, находясь в сверхжёстком графике, просто не могут себе позволить «дикие» путешествия в неизведанные уголки. Тут бы вообще хоть как-то отдохнуть, съездить хоть куда-то – уже достижение!

Тем не менее, объём информации о том месте, куда человек попал, практически всегда гораздо больше у «путешественника», нежели у «туриста». Не беру в расчёт информацию, полученную дома из книг или интернета – только ту, которую можно получить уже, скажем так, «на месте». И это логично. Почему?

Приведу простую аналогию. Вообразим, что «турист» - пассажир на палубе прогулочной яхты, курсирующей по просторам океана. Что может «турист» узнать об океане, что может он увидеть с борта яхты? Только поверхность. Для того, чтобы узнать о том, каков океан по своей сути – нужно надеть акваланг и погрузиться в воду – настолько глубоко, насколько возможно. Это и делает «путешественник» - и перед ним открывается целый мир, недоступный «туристу».

Если спроецировать эту картину на реальную базу, суть не изменится. Приехав в новую для себя страну, «турист» увидит только лишь «поверхность» - будь то море, горы, музеи и памятники, театры и картинные галереи, храмы или крепости… «Турист» не узнает, за редкими случайными исключениями, какой тут народ, особенности его менталитета, что сами местные жители считают в своей стране достойным, а что – постыдным… Это обусловлено прежде всего тем, что «турист» не «погружается» - в страну, в менталитет народа. Он ведёт себя так, как он привык у себя дома, и естественно, что отношение к нему у местных – именно как к чужаку.

Что удивительно: речь сейчас не только о знании языка, хотя, конечно, это тоже очень важный фактор. Для «погружения» нужно иметь представление о менталитете народа, чтобы иметь возможность реагировать соответствующим образом. Был у меня случай: договаривался с знакомым сербом из провинции о нашей встрече в Белграде. Сначала он писал, что приедет на два дня, потом уточнил, что лишь на день. На вопрос «Во сколько встречаемся?» последовал ответ – час дня. Утром в день встречи получаю сообщение, что он встретится со мной в 2 часа дня. В 13.45 выхожу к месту встречи – и получаю сообщение, что он сможет подойти только в 16.00…

Велик соблазн подумать, что имел место сбой планов из-за внешних факторов, вроде того, как у нас в Москве люди предупреждают начальника об опоздании на работу из-за пробок. Но это лишь внешнее сходство. На самом деле – это и есть менталитет. Если бы я повёл себя, как «турист» из России, где ко времени встречи относятся более или менее серьёзно, я мог бы вспылить и по неосторожности написать ему, что он меня подводит. Но это сразу бы сформировало отношение ко мне как к «туристу». Поэтому я поступил так, как на моём месте поступил бы всякий среднестатистический серб: просто наплевал на всё это.

Славянские Балканы – крайне разнородный регион, но есть и такие вещи, которые одинаковы почти везде. Скажем, сербов и черногорцев объединяет отношение к жизни, а точнее – отношение к отдыху. Отдых священен. Если ты договариваешься встретиться с кем-то на определённое время – это отнюдь не значит, что в это время ты должен быть на месте. Это всего лишь значит, что раньше этого времени ты можешь даже не думать о встрече и заниматься своими делами. А там уже – как пойдёт.

Важно сделать оговорку: это правило, как и вообще национальный менталитет, существенно ослаблено в крупных городах, прежде всего – в столице. Любой крупный, а тем более столичный город – в определённой степени интернационален, и национальный менталитет тут сильно подавляется. Поэтому, если вы назначите встречу в Белграде с коренным белградцем, например, на 15.00 – имеет смысл в это время вам уже быть на месте. Если же встреча с человеком, приехавшим из небольшого города, или тем паче встреча в маленьком городе – можно смело подходить на место к 15.30.

Ещё один важный нюанс, который нужно обязательно учитывать в поездке на Балканы – это религиозная принадлежность. Чтобы быть в обществе «на одной волне», нужно хотя бы минимально представлять себе его основные черты и потребности, в том числе духовные. Одна из типичных ошибок гостей из России – приезжая сюда, по-прежнему считать, будто «православие» или «католичество» - исключительно название конфессии. Жестокая ошибка! На Балканах вероисповедание – прежде всего определяет этническую принадлежность, и лишь во вторую очередь определяет конфессию. Достаточно привести два примера. В годы социалистической Югославии одним из официально признанных названий бошняков было «мусульмане», или «славяне-мусульмане». То есть тогда (а кое-где и сейчас) под термином «мусульмане» подразумевалось не абстрактное сообщество людей, исповедующих ислам, а конкретный народ бошняки, проживающий в Боснии и Герцеговине.

Второй пример, не столь очевидный, но тоже показательный – государственный гимн Сербии. Как правило, абсолютное большинство государственных гимнов – сугубо «светского» характера: бог там если и упоминается, то в роли дополнительной «декорации». Но сербы как нация, сражавшаяся за православие на протяжение всей своей истории, пронёсшие свою веру сквозь пять столетий турецкого ига, превратили её в национальную идею. И государственный гимн Сербии не просто так называется «Боже правый» - по своему содержанию и манере исполнения он представляет собой не что иное, как молитву богу.

Именно поэтому, кстати, один из соперников Ивана в шахматной баталии на Калемегдане отказался признавать Каспарова русским шахматистом. Просто потому, что Каспаров имеет азербайджанские корни – корни мусульманской страны. А мусульманин, в понимании любого среднестатистического серба, никак не может быть русским. Потому что русские в его понимании – это исключительно православные. И точка!

Ещё один хороший пример – уже не раз упомянутый тут «Горный венец». Те, кто читал его в оригинале, могли бы обратить внимание на любопытную деталь: черногорцы, принявшие ислам, везде в поэме зовутся не иначе как «турками». Для Негоша, выросшего в этой системе религиозных координат, всё было столь же очевидно и незыблемо: если ты перешёл в турецкую веру – значит, ты и сам турок. То, что ты – этнический черногорец, в этом случае не имеет никакого значения.

Есть и другая интересная тонкость, на которую обычно мало кто обращает внимание – на Балканах даже в пределах одной страны не существует единого менталитета. Больше того: в двух разных городах, населённых представителями одного и того же народа, может существенно различаться менталитет, обычаи и даже языковые нормы! Я уже упоминал о том, что, например, сербы в Нови-Саде говорят немного иначе, нежели сербы Белграда. Есть и другие примеры: в том же Нише, в котором я побывал, говор отличается от такового в Центральной Сербии: сказывается южное положение города, близость к Македонии, в говор вкрадываются македонские словечки. Ещё сильнее это дробление проявляется в Хорватии: например, хорватское Загорье – это вообще другой мир по сравнению, скажем, с Далмацией.

Нельзя не упомянуть и вот о каком моменте. Часто бывает так, что этническая принадлежность какой-нибудь знаменитой личности, или объекта народного творчества, или другая материальная или нематериальная ценность, яростно оспаривается двумя соседними народами, каждый из которых претендует на «право отцовства». Примеров можно привести воистину огромное количество. Так, народную песню «Море сокол пие» болгары считают болгарской, а македонцы – естественно, македонской. Уже упомянутый мной поэт Петар Прерадович считается настолько же хорватским в Хорватии, насколько сербским – в Сербии. Бошняки и сербы пытаются «отнять» друг у друга Иво Андрича, Османа Джикича, Алексу Шантича и даже Мехмет-пашу Соколовича – того самого, по приказу которого был построен Вышеградский мост. Доходит порой до абсурда: на «святая святых» сербской культуры и науки – Николу Теслу – претендуют хорваты, мотивируя это тем, что у знаменитого учёного были предки-хорваты…

Пожалуй, единственное, что одинаково ценится на всех этих просторах – от Железных ворот Дуная до Пиранского залива и от преспанских берегов до перевала Вршич – открытость, дружелюбие и искренность. Это та валюта, которую нужно тратить, не жалея – и на кнез-Михайловой, и в биелопольских горах, и на площади бана Елачича, и на улочках Башчаршии.

Поверьте, она обязательно к вам вернётся.