de omnibus dubitandum 100. 133

ЧАСТЬ СОТАЯ (1869-1871)

Глава 100.133. МИЛАЯ МИСС ДЖЕК-БЛЭК…
       
    Перелистывая в который раз дело Анощенко, я случайно обратил внимание  на упоминание о каком-то перстне, найденном на месте происшествия. Это  упоминание содержалось в протоколе, составленном участковым приставом, еще  когда был жив Правоторов. Записано в виде вопроса и ответа.
       
    "Вопрос: На месте происшествия найден вот этот перстень. Он  принадлежит вам?
    Ответ: Нет, этот перстень я первый раз вижу".
       
    И все. Но почему-то меня вдруг заинтересовало: что за перстень? Почему  был задан такой вопрос? Я всегда помнил, что в нашем деле нельзя  пренебрегать мелочами. Мелочи иногда говорят больше, чем от них ожидаешь.

    Я  заглянул в последний лист дела, где обычно содержится опись вещественных  доказательств, но никакой описи не обнаружил.

    Это было естественно. Какие  могут быть вещественные доказательства, если произошла обыкновенная  кулачная потасовка, правда, приведшая к необычным последствиям.

    Не могу  сказать, чтобы я сразу придал большое значение своему открытию, но на  всякий случай я отыскал пристава, составлявшего протокол. Я говорю  "отыскал", потому что пристав этот, изгнанный из полиции за пьянство,  теперь служил надзирателем в тюремном замке.

    Бывший пристав не сразу  вспомнил, что действительно в его протоколе упоминался перстень, но  упоминался только потому, что его нашли на месте драки и не знали, кому  отдать.
       
    - Перстенек-то был дурной, черный, потому-то его и не уперли, -  говорил пристав, глядя на меня преданными полицейскими глазами.

    - Вот я и  спросил господина Анощенко, не его ли. А то ведь как что, так сразу  говорят, что в полиции, дескать, самые воры и сидят. Ну, а раз господин  Аношенко перстенек не признал, то мне и спрашивать больше нечего.
      
    - И куда вы его дели? - спросил я.
      
    - Сейчас и не упомню, - смутился пристав. - Да вы не сомневайтесь,  себе я его не взял. Кабы он золотой был или хотя б серебряный, а то ведь  перстенишко так себе - одна дрянь.
      
    - Все же мне бы хотелось, чтоб вы припомнили, - настаивал я.
      
    Чем труднее казалось добыть этот перстень, тем почему-то важнее мне  мнилась тайна, скрытая за ним, и тем большее упорство проявлял я в  отыскании этой безделицы.
       
    В конце концов, пристав припомнил, что, кажется, в левом ящике его  бывшего стола лежал этот перстень. Поехал я опять на бывший участок этого  бывшего пристава, попросил нового пристава открыть стол, но искомого  опять-таки не нашел ни в левом ящике, ни в правом. Но тут появилась еще  одна ниточка: новый пристав сказал, что стол недавно ремонтировали и уж не  столяр ли украл. Он обещал мне вызвать этого столяра и узнать.
       
    Розыски перстенька на первый взгляд, может, и были совершеннейшей  ерундой, но на эту ерунду я потратил тогда дня три или четыре.

    Занятый  этими поисками, я иногда вовсе забывал про своих гостей, с которыми у меня,  впрочем, сложились вполне дружеские отношения. Правда, старика Фигнера мне  приходилось видеть довольно редко.

    Целый день он пропадал по своим делам,  то закупая какие-то жернова, то навещая детей (как-никак две дочери учились  в институте, а два сына в гимназии), то наносил визиты друзьям и знакомым.
       
    Вера часто оставалась дома, и мне случалось говорить с ней о том, о сем.
       
    Сперва разговоры наши проходили в несколько натянутой атмосфере, какая  возникает между не очень знакомыми мужчиной и молодой девушкой, однако ж мы вскоре сблизились, и отношения наши стали вполне свободными и дружескими, с  тем, правда, оттенком шутливой снисходительности с моей стороны, который  был следствием разницы в возрасте.
      
    Вот я сижу в своем кабинете, в который раз перечитывая дело Анощенко.
      
    Входит Вера.
      
    - Алексей Викторович, я вам не помешаю?
      
    - Помешаете, - говорю я грубо, но шутливо, в том именно тоне, который  между нами установился в последнее время.
      
    - А что делать, если мне скучно?
      
    - Займитесь чем-нибудь.
      
    - Мне надоело заниматься.
      
    - А что делает ваш батюшка?
      
    - Сказал, что поехал куда-то с деловым визитом, но я думаю, что на  самом деле он играет где-то в картишки. Он большой любитель этого дела.
      
    - Уж лучше играть в карты, - говорю я, - чем слоняться по дому без  дела или вертеться перед зеркалом.
      
    - Не думаю. Вы знаете, я всю жизнь чем-нибудь занималась. То меня  учили французскому языку, то танцам, то музыке. Потом шесть лет в  институте, в четырех стенах. С ума сойти! Столько времени потрачено зря!
       
    Я молчу, читаю. Все-таки хотелось бы понять, что за перстень был  обнаружен на месте избиения, кому он принадлежал и какое он имеет ко всему  этому отношение.
       
    - Алексей Викторович, как вы думаете, я могу кому-нибудь понравиться?
       
    - Сомневаюсь.
       
    - А почему? Разве я некрасивая?
       
    - А вы сами как думаете?
       
    Она смотрит в зеркало.
       
    - Мне кажется, что я миловидная.
       
    - Не знаю, с чего вы это взяли.
       
    - А что? У меня правильные черты лица, большие глаза, темные волосы,  благодаря которым домашние зовут меня Джек-Блэк. Пожалуй, мне кто-нибудь  может даже предложение сделать.
       
    - Не думаю. Разве что по расчету.
       
    - По расчету я не хочу. Я скажу папе, чтобы он не давал за мной  никакого приданого, тогда если кто-нибудь, пускай самый некрасивый и жалкий  человек, сделает мне предложение, я буду знать, что он меня любит.
       
    Я продолжаю читать. Молчу, и она молчит. Смотрит в зеркало. То  подойдет вплотную, то отойдет. Нахмурится, улыбнется. Я не выдерживаю:
      
    - Вера, вы серьезный человек?
      
    - Очень.
      
    - Почему же вы проводите время впустую? Неужели вам нечем заняться?
      
    - Абсолютно нечем.
 
    Она вздыхает.
      
    - Почитали бы книгу.
      
    - Ах, зачем мне нужны ваши книги. Я их уже все прочла.
      
    - Да вы, читали небось все какую-нибудь ерунду, беллетристику. Да?
      
    - Да.
      
    - Кто ваш любимый писатель?
      
    - Тургенев.
      
    - "Муму"?
      
    - Зачем же? "Первая любовь" гораздо интереснее.
      
    - И Пушкина любите?
      
    - Пушкина люблю. А что, нельзя?
      
    - Нет, отчего же? Но все это литература развлекательная, она действует  на чувства, но не дает достаточно пищи уму. (Признаюсь, в то время я именно  так и думал.) А вам надо читать Герцена, Писарева, Чернышевского, наконец,  если достанете.