Жизнь, живи! Роман

«Первая глава

Сначала скажу всё.
Я -- просто я.
А слова эти я узнал потом.
Я в колыбели. И я -- словно одно само зрение. Я даже не знаю, что я смотрю через глаза. Я вообще не ведаю, что у меня есть... какое-то тельце... Белые простыни окружают. И лицо, почему-то уже знакомое, -- пугая?.. радуя?.. -- иногда нависает надо мною.
Слышать, такого не знаю, ничего не слышу -- даже, конечно, и крика моего, младенца, тела.
И я -- отчетливо:
-- Куда же я попал?!..
Проговорил.
Сам себе.
Спохватился... Воскликнул...
На каком языке?..
Но -- первое, что в моей жизни... в жизни моей... первое, что вообще ощутил-подумал-сказал.
С этим настроением -- в таком состоянии: куда я попал? -- я и живу.
А все и всё вокруг, вижу, лишь отвлекают меня от этой моей исконной озабоченности.
И прежде всего -- я сам себя, забываясь.
Я -- словно капля, которая капнула тогда в тело, которое и сделалось моим.
Которая капнула -- в жизнь.
Вот в эту.
...Страшное самое, как слышу, что меня когда-то не будет? -- Но тогда несоизмеримо страшнее казалось бы то, что меня до рождения -- не было! Ведь сколько-то, если и впрямь ограниченно, пожив, я (по крайней мере!..) видел солнце, дождь, лес... я дышал, любил, писал...
Но я -- я.
Радостно если хоть что-то -- так уж одно лишь то, что я это точно знаю.
И -- только радость.
Я был всегда.
Как-то.
Где-то же был, раз -- попал!
Это и хотел я прежде всего сказать.
Мне.
Обо мне.
То есть, как явно ощущаю, -- чему-то разом всему.
ВСЕМУ.
Потому и для того и просилась речь.


-- Жизнь это отдавание!
Вот слово, которое -- само.
Пятнышко-то дыхания... среди бела дня... одно лишь и было...
-- Отдавание!
Иначе -- а иначе и не бывает.
Глядел и гляжу: красивым, богатым, прославленным мечтает ли кто быть или стать -- он жаждет отдавать, он рвётся отдавать!..
Хотя бы и я вот сейчас -- бродя всего-навсего по комнатной ночи.
Верно, верно.
Живой каждый и всякий -- чем он непременно, беспрестанно и усердно, собственно, занят? -- Да отдаванием. Отдаванием всего, что у него в жизни ни есть.
Калорий, денег, времени... движимости той и недвижимости... спермы, гения, пота... волос, зубов, крови...
Ну и самой своей жизни.
Только этим все и заняты.
Вздох за вздохом, пульс за пульсом, миг за мигом...
Кулак за кулаком, поцелуй за поцелуем, крест за крестом!..
Да и всё-то живое, покуда живое, -- то же и так же: дерево -- лист за листом, птица -- взмах за взмахом, ещё -- перо за пером, зверь -- прыжок за прыжком и клок за клоком.
-- Все вершат Отдавание!
В конечном... бесконечном итоге... безитожном...
Лезет пигмей по стволу; его дело -- лезть... Падает плод с кроны; его дело -- падать... Барабанит вон интеллект на компьютере... да ещё и томится, опахнутый миновавшими его бёдрами.
Примеры -- безумие примеров.
Дыхание то... спасительное!
И будто я теперь -- с некоего облака:
-- Живёт, живёт жизнь!..
Девочка та вчера -- словно растворена она теперь во всём воздухе, в любом пространстве, будто стала она для меня... ароматом моей комнаты, целого города, ароматом всей Вселенной.
Было, было...
Лицо свое девочка приблизила снаружи к стеклу -- и всего-то: я её изнутри магазина вижу, а она меня -- нет; и смешно, и тревожно. (Ей безделушку, что ли, какую-то бы на витрине.)
А я -- словно очнулся...
Притом -- от многолетия и беспутности.
Пятнышко... Родилось на стекле... Кружок полупрозрачный матовый... От её дыхания...
Она -- отдавала своё тепло! Отдавала стеклу -- и всей Вселенной -- свою теплоту... и растворённую в этой теплоте свою влагу.
-- Я, не видимый всеми, видел!
И сию, ночью, минуту -- одарённый -- никак не могу обойтись без этого... без этого, которое -- это, слова:
-- Бог.
...Шёл потом, дыша, ногами моими по улицам города, смотрел глазами моими на живых людей и на живых собак... Спал потом, наверное -- дыша, вот на этой смятой постели... Но всё уже, чувствовал, -- с обновлённым сердцебиением.
Загадка загадалась -- и этим... разгадалась.
Искалось лишь, ощущал, слово.
И -- вот:
-- Жизнь! Это! Отдавание!
Само метание моё теперь по комнате, сама горячность моя в теле, сам порыв меня из меня.
Единственно верное сейчас говорю -- будто никогда в жизни ничего не говорил.
И я как-то...
-- Правдиво беспокоен!
-- "Я здесь".
Здесь?..
Да, я как никогда сейчас здесь.
То есть: у самого истока невидимого, но ощутимого разума, Разума.
И -- торжественность вокруг.
И торжество -- во мне.
...Зашуршал под окном оранжевый осторожный свет такси -- кто-то что-то кому-то отдаёт!.. В эти четыре тёмные часа.
В мои, в мои.
-- Я это ясность и новость.
-- "Здесь. Здесь".


Любовь это призыв.
Посылание призыва и восприятие призыва.
В тот вечер я, как всегда на людях, был слегка скованно раздражён.
Говорили о знакомых и о знакомых книгах. То есть, конечно, попросту болтали.
С людьми, прежде всего, скучно. Они всё узнают друг от друга. А не каждый сам от себя.
Поэтому и хорошо, что все пили, -- и можно было мне пить.
Как и при любом общении, я затаённо и гневно ощущал своё, моё, обычное: чего-то всем от меня надо!..
Летя привычно в бездну моей искренности, мне, признаться, любому собеседнику и любой аудитории -- кто бы знал! -- сначала так и хочется выпалить в глаза:
-- У меня всё есть!
А -- собеседнице?..
В компании той разбитной она одна... иноземно молчала.
И с ужасом, тем -- первым, я ощутил, что она сейчас обо всём, что тут видит и слышит, судит... по моим глазам. И если мы посматривали друг на друга -- то словно бы каждый раз знакомились заново.
И казалось мне уже грехом сказать ей, опытно и брезгливо, взглядом:
-- Да с какой стати!
Наоборот: с первого мига её присутствия рядом... не хотелось, по моей природной мечтательности, ни у кого ничего о ней спрашивать.
-- Павел.
-- Даша.
Плавная, осторожная...
Люди когда слишком близко возле меня, состояние моё обычное -- стыд и возмущение. Стыд -- за то, что у меня есть глаза, уши, руки, желудок и прочие органы и члены... И -- возмущение: оттого что они, люди, обо мне полагают, будто это всё -- для них!..
-- Но я уже служу.
-- "Занят".
-- Стыдно просить! Стыдно принимать!
-- "Желать. Благодарить".
Ведь если и просят, то, по сути, не меня о чём-то, а -- что-то моё!.. Если и предлагают -- то не что-то своё, а, по сути, -- себя... для чего-то моего!..
Я же, как недавно-то понял, постоянно, всю жизнь, пекусь не о том, что и как у кого взять. А -- как отдать. Притом...
-- Невидимому как бы чему-то, но...
-- "Явному".
И я нервничаю, когда общаюсь.
И потому пью.
(Вообще, точнее бы говорить: "Я сказал мне". Вопреки-то общепринятому так называемому. "Я встал на мои ноги". -- Как правдиво!.. Разве что, пусть, о рубашке: "Я надел свою рубашку".)
Пил в тот раз, правда, забыв, что пью вино.
-- Неужели?.. Неужели?..
Испуганными -- оттого, что я очутился, будто лишь сегодня, на этом свете... большими, как ошалело ощущал, моими глазами... я смотрел сквозь невидимый воздух... на эту женщину... с громким редким стуком изнутри в мою грудь... и, корёжа и улаживая что-то во мне, отнюдь не исподволь понимал... что именно через неё, через эту женщину... я как раз и мог бы пересылать что-то очень ценное моё, даже, может, всего целиком меня... пересылать тому всему-то -- всему, Всему!..
Чего постоянно, кстати, и ожидает от меня это самое Всё.
И это, сию минуту, требовательная реальность.
-- Неужели... придется?..
Я, моим телом и самим мною, ощутил: она -- это вот её кожа, цвета кожи загорелой, сколько-то прозрачная, видная только на её лице, шее и кистях рук... и спрятанная под этой кожей собственно она сама, которая лишь выглядывает из-под этого покрывала... Её доступные пока только... дышащие глаза, видящий рот, слышащие ноздри... говорили мне, что они -- до меня!.. До меня!..
И я разоблачённо вспомнил, что ведь и у меня есть пальцы рук -- если бы для её кожи, и глаза -- для её глаз...
Гам и толкотня вокруг были -- где-то.
И говорилось из близкого пространства мне: вот ты, вот я, вот я, вот ты, и уже нельзя сказать (сколько бы я ни пил), что эти самые "вот" и "вот" не какие-то особенные.
И слышалось мною:
-- Я красива и свободна. И ты это знаешь. Так в чём же дело?.. И ты то же и так же. Я ведь это знаю. И ты знаешь, что я знаю. Так в чём же, наконец, дело?!..
Потом -- шли. Уже вдвоём.
И брались откуда-то на мой язык глупости.
Проводил, то есть, её домой по-настоящему.
Шёл ночью к себе как-то особенно легко и трезво!..
Я, прежде всего, да, я... Я, далее, прежде всего, живой. И не признаешь, что ты не живой и что не желаешь состоять живым... Я, далее сразу, -- мужчина!.. И не признаешь, что, значит, есть ещё и женщины и что они -- по поводу меня...
Даша... Или как её?.. Даша.
...И -- пришла.
Сама! Сама!
Ко мне. В комнату. На следующий же день вечером.
Снимать с женских плеч пальто -- словно бы... на что-то решаться.
Мне страшно захотелось выпить.
А она сразу и выставила.
По первой выпили торопливо: стоя и смеясь.
Вчерашний вечер словно бы продолжился.
Даша, хотя тут впервые, смело нашла в транзисторе музыку, которая бы -- для неё.
Танцевала. Она. Передо мною. С улыбкой.
Вся -- стройная, плавная.
И выпивали мы сейчас, повторяя, значит, для её танца...
Я ощутил, что краснею... от банальности замеченной действительности.
Но -- словно нитка в иголку была уже вдета. Самим мною. Признавшим: именно через неё будешь отдавать!..
Все-то меня сватают и сводят. И друзья, и ситуации.
Но: пусть красивая и умная, добрая и чистая -- прихотливо ёжится во мне моя свобода:
-- Не желаю жить даже избирательно!
Если... предрешено.
Почему я должен её видеть? Тем более -- на неё постоянно или хотя бы часто смотреть... Почему я должен к ней прикасаться, тем более -- с нею целоваться? Почему я должен прижимать её голое тело к моему голому телу? Почему я должен... влагать в неё?..
Почему -- именно её, на неё, с нею?!..
Вообще, вообще -- почему я должен быть так?..
Зачем -- зачем, в конце концов, мне жить так? Тогда как я ощущаю, что призван быть и жить...
Жить и быть -- поражённым: пойманно и посланно призванным!..
-- А сию минуту... разве не это?..
Я, радостно тоскуя, что у меня в будущем теперь уже не будет... очередной большой доли целомудренного будущего... почему-то для чего-то выпил ещё...
А она -- всё она...
Я терпеть не могу танцевать. Шевелиться условно для меня постыдно. (Она словно бы знала об этом заранее.) Мне спокойней двигаться как угодно содержательно, а не фигурно. Но смотреть на танцующих умело -- моё наслаждение.
Танцующий -- словно он, с первого взмаха рук, ощутил и признал вокруг себя некий невидимый мир, вошёл, запрыгнул в него -- и, двигаясь небуднично, шарит, разведывает в нём о нём... и, заодно, о самом себе.
Я видел её, танцующую, всю, хотя и смотрел только в её глаза.
Она же -- только в мои.
Танец её, между тем, стал таков -- что в ладони её оказалось чайное блюдце... потом в обеих оно её ладонях... в другой оно ладони... Высоко над её головой блюдце замедлилось и... сделалось атрибутом танца... оригинальным...
Блюдце стало самостоятельно!.. Очень недолго.
Звук осколков всегда возмутителен.
А она всё танцевала. Правда, чуть медленнее.
Под нетерпеливую свою... её музыку.
Блюдце, целиковое, опять было над её головой...
Дверца моего посудного шкафчика, что на стене над моим холодильником, была открыта.
Музыка, не меняя мелодии, сама сделалась злая и будто бы даже в другой комнате... так как тут были... совсем другие звуки.
Блюдце, снова целое, было над нею...
Я вмиг -- поняв, что это нужно сделать именно вмиг, -- перепроверил себя, меня: походка обычная моя -- простая и лёгкая, и если б я пошёл куда глаза глядят, то всё бы шёл и шёл и никогда не устал... настроение обычное моё -- простое и... не "и", а – «но»!.. но самостоятельное... чуть же рядом любой кто...
Блюдце -- словно бы было всё одно и то же и уже ко всему... привыкло.
-- Да с какой стати?!..
Я, одарённый, встал.
Сам. Сам!
Со слезами.
Она, дождавшись, опустила руки.
С тех пор люблю её и целовать её.
В ту же полночь приступил так.
-- Природе потребовалось зачем-то, чтобы она, Природа, была... и чтобы в ней были люди... и даже мысли людей... о... о важности... времени...
От страха -- так я тогда был на пределе искренности.
-- "И не введи во искушение..." Но... разве в искушение вводит... Он?!..
Её голос был новый, домашний... Вернее -- настоящий... Такой, что потом уже не сказать, что его не слышал.
(Слушает ли она меня, я не знал... Не помню, конечно, ни единого её слова, кроме смеха...)
Мы оба уже были... целиком чистые.
-- И почему просьба... к Нему?.. Вот Он сотворил всё... Всё!.. И вдруг... явился дьявол... Его-то в таком случае... кто сотворил?!..
Самое время было, значит, это всё понимать...
И я, чтобы стать ещё свободнее, стал ещё свободнее.
(Авторучку -- это первое, что она мне вскоре подарила.)


Легче мне бывает, если я вижу, что меня оскорбляют намеренно.
А то ведь недавно:
-- Как жизнь?
Будто я что-то от кого-то таю... будто кто-то стоит того, чтобы я от него чего-то таил... будто я хочу или должен усиливаться, чтобы что-то от кого-то таить!..
Тем более: он мне давнишний добрый приятель.
Я сказал подчеркнуто доверительно:
-- Мои родители тебя любят.
Он и на самом деле, оказалось, видел во внешности лишь внешность.
Дёрнул головой, лицо к потолку, -- отстранённо и как бы глянув на огромной-то площади через бесчисленные головы; инстинкт уж, значит, быть начеку, чуть что касается его как депутата Госдумы.
Он изменился!..
А именно: изменил себе. А именно: счёл необходимым себя изменить.
Впрочем... стал или был?..
Смотрю.
Сжатыми кулаками крутит у груди одним вокруг другого -- говоря или готовясь сказать.
-- Валяюсь в снегу! -- ответил я наконец по существу. И уже -- безоглядно раскованно.
-- В смысле?
-- Когда в деревне парюсь в бане.
-- А-а!..
А он на что продумал?..»

Ярославль, 2005 – 2008

ЛитРес Евгений Кузнецов Жизнь, живи! Роман
Роман «Жизнь, живи!» продолжает искания и судьбу главного героя романа «Быт Бога» -- под другим именем и теперь, бывший следователь, на поприще писательства.
https://www.litres.ru/evgeniy-kuznecov-31599846/zhizn-zhivi/