Двое в купе. Рассказ

 
Нечаянные встречи. Они случаются в парках, скверах, автобусах, поездах и почему-то люди именно тогда вдруг раскрываются наболевшим, словно надеясь, что дотоле незнакомый человек унесёт с собой ту самую боль. А для меня подобные встречи - повод «нарисовать» еще один портрет для «альбома» своей памяти.   

Две мои соседки, с которыми я проехала всего две остановки, начали суетиться, готовясь к скорому выходу, доставать чемоданы, в купе стало тесновато и я вышла в коридор. За окном, резко очерченные уже низким солнцем, медленно наплывали строения вокзала, потом по вагону прошла дрожь, он остановился и уже бывшие попутчицы, кивнув на прощанье, заспешили к выходу. Подумалось: «Кто займет их места? Ах, лучше бы никто». К моей радости так и случилось, - мы остались с ней вдвоём. С Полиной, о которой и хочу рассказать.
Вначале она по-прежнему молчала, глядя в окно на ярко раскрашенный осенью и мельтешащий березняк, потом вынула из сумочки ручку, какие-то листки, стала в них вчитываться, что-то поправлять и я не стала её отвлекать разговором, хотя... «Ведь неплохо было бы наконец познакомиться, но, если не хочет... Буду копаться в смартфоне».
Так и сидели с час, изредка поглядывая в окно, пока красный полукруг солнца мелькал над ярко-оранжевым березняком, но я, исподтишка поглядывая на мою молчаливую попутчицу, уже рисовала её словесный портрет: «Да, седина в волосах уже весьма заметна, хотя лет ей... пожалуй, под пятьдесят... лицо симпатичное, что-то есть похожее на мою любимую актрису Анни Жирардо... но излишне бледноватое...  а морщинки - только на кончиках губ и глаз... замужем ли?.. кольца на руке нет... не интровертка, вся - в себе, так что заговорит ли?» А когда кондуктор принесла чай, она вынула из сумки два яйца, кусочек сыра, пачку печений, два яблока, и я услышала:
- Может, присоединитесь к моему столу?
И улыбнулась так зовуще-трогательно! «Кажется, она приглашает меня не к столу, а к беседе».
И, тихо обрадовавшись этому, я тоже выложила на стол свои припасы, присовокупив к ним:
- Как говорит пословица, беседа дорогу коротает, а песня – работу. Не так ли… – И осторожно улыбнувшись, прибавила: - моя Незнакомка?
Нет, то не был упрёк за её молчание, а намёк на знакомство. А еще подобным «шагом» я проверяю людей на чувство юмора, которое всегда желательно в собеседнике. И она, задержав на мне взгляд темно-карих глаз, развела руками:
- Ну, за неимением работы петь не будем, но дорогу коротать в беседе... – И коротко улыбнувшись, протянула мне яйцо: - Как говорит еще одна пословица, без обеда не красна беседа.
Я удивлённо взглянула на неё, а она помолчала, улыбнулась почему-то чуть виновато и, опустив глаза, жестом пригласила к столу:
- Давайте-ка познакомимся, поедим, испьём чайку, а там... – И почти прошептала: - А там дело будет видно.
«Однако любопытная особа с этим её знанием поговорок и редким словечком «испьём».
Она стала очищать яйцо, нарезать сыр, потом кивнула на мой огурец:
- Может и его... – дважды прикоснулась лезвием ножа к нему.
- Ну, конечно, конечно, - оживилась я: - Сойдёт вместо салата.
«Итак, знакомство состоялось. Но чем бы подтолкнуть её к разговору?» В подобных ситуациях такой вопрос я называю «Поиском темы» или тем, что может дополнить уже поспешными штрихами нарисованный портрет. Но она молча, и как-то уж очень сосредоточенно, ужинала, изредка поглядывая в окно. Мне стало неудобно прерывать эту её сосредоточенность, но, не теряя надежды на «дело будет видно», тоже стала очищать яйцо.
А за окном осень всё так же демонстрировала свои наряды, только вместо ярко оранжевой листвы на берёзах, теперь замелькала медь сосновых стволов, которые в закатных лучах золотисто поблёскивали, а темно-зелёные игольчатые ветки стали ярче на фоне густеющей синевы неба. И казалось, что эта синева проникает не только в то, что металось и проплывало, но и в наше купе, наполняло его чем-то невидимым, но тревожащим душу. «Странно. Как же гармонично сочетается то, что вижу! И это небо, и проносящиеся за окном сосны... столик с ужином, чай в подстаканниках. Интересно, чувствует ли подобное Полина?». Но нет, она, лишь коротко поглядывая на заоконное шоу и покусывая печеник, молча допила чай, потом прибрала со стола, облокотилась на него, посмотрела на меня и улыбнулась чуть смущенно:
- Ну, а теперь я чуток сосну...
- Да, конечно, - живо откликнулась я: - А я попасусь в смартфоне, ведь еще рано ложиться спать.
«Вот тебе бабушка и юрьев день. Ждала, что разговорится, а она...» А она развернула матрац, накинула на него одеяло, легла и отвернулась к стене.

Прошло минут пятнадцать. И тут какой-то парень открыл дверь, заглянул в купе, извинился, громко её захлопнул. Полина открыла глаза, села. «Наверно, не спала. С ней то же, что и со мной… когда слишком устаю, не заснуть». Но услышала:
- Как хорошо! – слегка расправила плечи: - У меня хорошая способность. Когда устаю, могу засыпать минут на пять-десять и после этого... как новенькая.
- Ваша способность не только хорошая, но и счастливая, - обрадовалась я «теме» к вроде бы завязывающейся беседе.
Но она отвернулась к окну, помолчала, потом посмотрела на меня чуть вопросительно:
- Вы, наверно, думаете, что я нелюдимка, эдакая бука, да?.. Да нет, не отпирайтесь, я же всё время молчала. Просто предыдущую ночь почти не спала, вот и...
И с этих слов начался её монолог... почти монолог, в который я иногда, боясь спугнуть неуместным словом, вставляла лишь короткие вопросы.
- А еду я от детей... навещала их. Живут в Москве, а я... - Улыбнулась чуть виновато: - А я не хочу к ним переезжать, хотя и настаивают. Зачем мешать? У них свои семьи, свои заботы. Да потом мне и в родном городе уютно, он тихий, есть друзья, муж рядом... - И заметив мой удивлённый взгляд, усмехнулась: - Нет, Вы не так поняли. Николай умер пять лет назад... кладбище рядом, и я ездила к детям на годовщину его смерти. - Локтями оперлась на столик, опустила глаза: - И знаете... - Пальцами потёрла вески: - Лучше бы не ездила. Лучше бы – одна, в себе... с собой... - Помолчала, и в потемневших глазах вспыхнуло смятение: - Понимаете, в чём дело. Дети были привязаны к нему и всё ему прощали... - Покачала головой: - Нет, не то я... Николаю почти нечего было прощать... на их взгляд, а я... а мне... - И снова – пауза: - Он архитектором был, много работал, не пил, не курил, но знаете... - Грустно посмотрела мне в глаза, усмехнулась: - Иной раз думалось: ах, лучше бы не таким был... - Пошевелила пальцами, словно что-то нащупывая: - Не таким положительным что ли? А тут еще его вечное недовольство тем, что делал. Ведь мечталось ему, что будут возводить красивые здания, а в нашем городе это было никому не нужно, строили обычные жилые дома. И он мучился этим... хоть и скрывал своё раздражение. Но я-то всё видела! Видела, а помочь ничем не могла... - Отвернулась, взглядом уперлась в уже зашторенное окно: - В общем скучно мне с ним жилось. - Помолчала, обернулась ко мне: -  А вот дети его любили и, может, потому, что не наказывал их, не ругался... - Махнула рукой, странно улыбнулась: - Не ругался, но и внимания почти не обращал. Ясли, садик, потом уроки... как и во что одеть, обуть... Всё на мне лежало, хотя и сама работала. А когда пыталась ему объяснить, что, мол, устаю, что надо бы и ему с детьми что-то, как-то... то он твердил: «Я хорошо обеспечиваю семью. Управляйся с ними сама». - Кончики её губ дернулись и мне показалось, что заплачет, но она лишь глубоко вздохнула: - И я привыкла управляться сама, а дети... и Настя, и Олег как-то не замечали этой его отстранённости. Будто так и надо, так и должно быть. А еще...
И замолчала. «Наверно, сомневается: рассказывать ли «еще»?» Я чуть раздвинула шторки окна. За окном замелькали размытые пятна фонарей, поезд стал замедлять ход, и через минуту остановился. Полина резко встала, потянулась к куртке:
- Давайте-ка выйдем. Вроде бы здесь остановка минут десять.
И мы вышли. На перроне было почти пусто, лишь у соседнего вагона стояла шумная стайка подростков. Они обнимались, прощались, гремела ритмичная музыка. Полина поморщилась, прикрыла ладонями уши, взглянула исподлобья:
- Отойдём?
Было сумеречно и по вечернему зябко. Молча направились мы к уже освещённому вокзалу, а когда возвращались, то мимо нас спешно прошли пожилые мужчина и женщина, остановились у вагона и женщина, прижав одной рукой к груди белые розы, другой обняла своего спутника, расцеловала в щёки, в губы, он заботливо помог ей подняться в вагон, подал сумку, и она уже из тамбура почти прокричала:
- Димыч, родной, береги себя! Я же так тебя люблю!
При виде столь теплого расставания, я улыбнулась, взглянула на Полину, а она... Было похоже, что эта сценка её заворожила. И только когда я тронула её за локоть, - пора было идти к вагону, - она словно очнулась, пошла рядом. «Интересно, и что её так зацепило? Вроде бы обычное тёплое прощание...» Но этого вопроса ей не задала, и мы поднялись в тамбур.
Поезд набирал ход. За окном, после приглушенного сумерками разноцветья домиков, серой изломанной полосой потянулись размытые пятна леса под уже совсем сгустившейся синевой неба. Мы вошли в купе. В нём было темновато, я протянула руку к настольной лампе, но Полина тронула за плечо:
- Пожалуйста, не включайте...
И присела, закрыла глаза. Но через минуту взяла сумку, порылась в ней:
- У меня свеча есть... сын подарил. Знает, что люблю их...
И вынула из сумки коробочку, из неё - свечу... маленькое стройное трёхэтажное строеньице, из трубы которого свисал темный фитилёк, поставила его на столик и стала искать ещё что-то.      
- Какая оригинальная свеча! – удивилась я.
А она щёлкнула зажигалкой и наше купе наполнил мягкий свет, сгустил и вытянул тени, а на освещенном лице Полины вспыхнуло выражение какой-то отчуждённости и от меня, и от всего. «Похоже, что моя попутчица сейчас не видит меня, а находится где-то там, в своих воспоминаниях». Но она снова заговорила:         
- Да, конечно, мой муж был добрым. Но не ко мне. – Опустила глаза в стол, пальцем что-то начертила на столе круг: - Нет, не скажу, что относился плохо, не уважал. – Помолчала и пальцем поставила точку посреди круга, коротко вздохнула: - Ничего такого не было. Но и того, что увидела сейчас на перроне, тоже... - Отвернулась к темному окну, снова помолчала: - Они... дети, вчера обиделись на меня, когда сказала об этом. Обиделись и не поняли, что как же ждала от него хотя бы маленьких знаков внимания! - Коротко взглянула на меня, развела руками: - Ну, хотя бы цветов, небольших подарков ко дню рождения, искреннего желания выслушать то, что творилось здесь. - Приложила руку к сердцу: - А он... Помню, как ещё в первые годы нашей жизни пришла я как-то с работы уставшая, расстроенная, начала ему рассказывать, а он послушал-послушал и вдруг сказал: «Всё. Хватит. Мне это не интересно». И я, как хорошая ученица, усвоила этот урок сразу, на все двадцать два года нашей с ним жизни.
И Полина посмотрела на меня. «Ждёт моего ответа?.. Пожалуй, нет».
- А однажды, - продолжила, отвернувшись к уже зашторенному окуну: - у нас кот заболел. Спрыгнул с диванчика, потерял сознание, мы с детьми стоим над ним, не знаем, что делать, а Коля... А он вошел, посмотрел на него и вдруг сказал: «Да отнесите вы его на помойку».
До этого свеча на столике тихо потрескивала, огонёк каплей тянулся вверх, но при этих её словах вдруг начал оседать, клониться в стороны, тени в купе ожили, стали перемещаться... «Ну надо же! Словно кто-то дунул на свечу. Не её ли муж?.. Но ладно, хватит мистики. Ответить ей на это что-либо?.. Нет, промолчу. Пусть – сама...». А Полина, оторвав взгляд от огонька, окинула взглядом купе, - «Как будто только что вошла в него!» - и на её губах заиграла странноватая улыбка:   
- Раз в лес с ним собрались. И было это, когда дети с нами уже не жили. Доехали до лесничества, вышли, побродили в березняке... А уже была довольно поздняя осень... листья под деревьями - ковром, над оголёнными ветвями голубое небо, да еще запахи лесные... Так-то хорошо было! Потом пошли на остановку, а нам и сказали, что последний автобус уже ушел. Что делать? Пошли к трассе... там еще автобусы ходили. И пошли не по дороге... там машины шастали, а вдоль дороги, по лесу. И вот... - Протянула руку к свече, приподняла её, пальцем притронулась к оплывшему воску, резко отдернула: - До трассы надо было идти километров пять, не так уж и далеко, а я... - Опустила свечу: - А у меня почему-то ноги... ну так устали! Может, от неудобной обуви... И я еле тащилась, а Николай... - Коротко взглянула на меня: - Ведь казалось, что он должен был подойти, предложить опереться на него, посочувствовать, да? Или машину попутную попробовать остановить, а он... - Откинулась к стене: - А он просто пошел впереди. И когда пришли на остановку, то я буквально рухнула на пенёк, а он даже не подошел, не сказал утешающих слов. Да и когда ехали в автобусе... Ни-и слова!
Я тронула её за руку:
- Полина, но неужели это могло вас обидеть? Ведь вы знали его столько лет...
- Да нет! – громко воскликнула: - То была не обида, а продолжение того, что начало копиться с первых годов нашей с ним жизни. Ведь вначале...  Да, вы правы, вначале все бывают другими, вот и он... Были, были в первые месяцы и цветы, и подарки, а потом... Знаете, недавно видела кино...: - Облокотилась локтями о столик, отвернулась к темноте окна: - Он приносит ей чашечку кофе, улыбается, берёт руку, целует...: - Взглянула на меня: - Гламурная банальность, да? А мне - как ножом по сердцу. Ни-ког-да он мне - вот так... А ведь даже мелочи согревают душу, вызывают радость, которой мне так не хватало! Не раз про себя твердила: «Хочу радости. Радости хочу!», а он… - И, махнув рукой, снова отвернулась к окну, почти прошептала: - В общем, с годами стал он для меня каким-то деревянным.   
Дотоле мелькавшие станционные фонари вдруг повисли над нашим купе, приглушили свет от свечи, в коридоре зашаркали шаги, наша дверь резко открылась и к нам вошли две оживлённые девушки:
- Ой, как у вас темно! – воскликнула одна из них и включила свет.
Полина погасила свечу, сунула её в коробочку, а девушки побросали свои рюкзачки на полки, вспрыгнули вслед за ними и, перекинувшись несколькими фразами и смешками, затихли.
- Выйдем, покурим? – кивнула Полина на дверь.
«Да я не курю», - хотела ответить, но молча поднялась, и мы вышли.
Фонари в окне поплыли, мелькание их стало убыстряться и через минуту размытыми пятнами последние нырнули в темноту. Полина предложила сигарету, я отказалась, а она закурила:
- Наверно, Вы осуждаете меня... Да нет, не отпирайтесь, я бы – тоже, если б услышала такое...: - Устало улыбнулась: - Но понимаете, в наших отношениях с мужем это никак не проявлялось. Я не упрекала его никогда в том, о чём говорила, а он... Догадывался ли? Не знаю. Во всяком случае не могу вспомнить, чтобы случился какой-либо разговор на эту тему. Да и детям об этом не говорила, а когда выросли, завели свои семьи, то...: - Взглянула на меня с вопросом в глазах: стоит ли говорить еще? Но махнула рукой: - Тогда я и встретила его... - И на губах вспыхнула потаённая улыбка: - Володю Мельцера... свою первую любовь... Странная фамилия? Да нет, просто он обрусевший немец... А расстались потому... Ну, знаете, как это бывает в молодости? Хотя и любили друг друга, но были горячи, нетерпимы в спорах. А еще он, после окончания института, должен был по распределению ехать работать на Дальний восток, а я отказалась, и он уехал, женился там... Ну, а я познакомилась с Николаем: - Её улыбка погрустнела: - Ведь вначале он был мне очень симпатичен, да и настойчив, вот и…  - Помолчала: - Так вот, встретились мы тогда с Володей и поняли, что и теперь любим друг друга. Предложил развестись... Ну да, он тогда уже развёлся, вот и предложил уехать с ним, а я не решилась... Да, вы правы. Устоявшийся быт, хороший муж... не скандалит, уважает, лишнего не требует… - Полина стряхнула пепел с сигареты: - Вот и жили мы вроде бы тихо-мирно, а на самом деле... – Зябко поёжилась, кивнула на дверь: - Давайте-ка перейдём туда...
Она присела на откидное сиденье, отодвинула шторку, посмотрела в темноту, дохнула на стекло, пальцем нарисовала на нём две черты, перечеркнула их:
- Ну, а когда я осталась одна, то в поисках утешения всё же начала искать в нашей с Николаем жизни минуты радости. - Приложила ладонь к тёмному стеклу, но тут же сжала: - Искала, искала...  – Разжала, дунула не неё: - И не нашла! Почти. - На глазах мелькнули слезинки, она резко встала: - А когда детям только намекнула на это... Не приняли! Замкнулись.
Я приобняла её, а она, на секунду прильнув ко мне, прошептала:
- Спасибо.
И мы пошли к купе.

Я проснулась, взглянула на соседнюю полку. Она была аккуратно застлана, а Полины и её сумки не было. «Значит сошла. И не разбудила меня, чтобы попрощаться. А жаль». Села, и на столике увидела коробочку. Открыла её. Свеча! Но не прежний домик, а что-то вроде разноцветной спирали, а под ней – записку. Развернула и при свете еще раннего сумеречного утра, прочитала: «Ах, если бы муж был хотя бы таким слушателем, как Вы!» Подумалось: «И номера телефона не оставила. А, впрочем, я-то дала ей свой, так, что, может, позвонит?». Но она так и не позвонила.

И случилось так, что спустя почти год мы снова встретились во время моей очередной поездки в Москву. Когда поезд пришёл, я, пережидая весьма обильный дождь, вошла в вокзал и увидела у окна женщину, разговаривающую по мобильнику. Подумалось: «Как похожа на Полину!». А подойдя ближе, всплеснула руками:
- Полина! Вы?!
Она удивлённо взглянула, улыбнулась, бросила в мобильник еще несколько слов, сунула его в карман:
- Ну надо же! - И даже приобняла: - Не думала, что судьба снова сведет нас... А я снова – к детям... жду, когда сын подъедет... опоздал из-за пробок.
И под приглушенный шумок вокзала из нашего торопливого разговора я всё же услышала от неё несколько слов и о нашей встрече в купе: «Да, тогда я искала поверхностную радость... надо было нырять за ней в глубину... ведь она живёт в нас тайно... надо пробуждать её, холить, делиться с теми, кто рядом... учусь этому...   не всё было в жизни так, как хотелось, но ведь вырастили с мужем детей...». Но увидела сына, махнула ему рукой, торопливо попрощалась:
- Я позвоню Вам!
И позвонила. Но почти через полгода: «Наш уютный парк с озером... мои грядки, цветы - на даче..., музыка, фильмы... недавно возвратилась из Берлина... два месяца у Володи... уехал он на свою родину... да, там хорошо... нет, не осталась... ностальгия... да и не могу предать память того, с кем столько прожила».
Позвонит ли Полина еще? А, впрочем... Не люблю эти связующие, но истончающиеся нити, которые вот-вот могут оборваться! Поэтому звонок её уже и не столь важен, - словесный портрет написан.