Пушкин и Липранди Кишинев Одесса, часть 4

Отношение к Ивану Липранди в разное время было разным, но чаще негативным. Про Ивана Петровича Липранди писали и не писали.
Писали потому, что этого человека никак нельзя было исключить из биографии Пушкина, декабристов, петрашевцев, Герцена.
Не писали же в основном по причинам эмоциональным. Вот перечень эпитетов и определений, наиболее часто употребляемых в статьях и книгах вместе с именем Ивана Липранди: «зловещий, гнусный, реакционный, подлый, авантюрный, таинственный; предатель, клеврет, доносчик, автор инсинуаций, шпион...»
Более мягкие характеристики употреблялись реже: «военный агент царского правительства, точный мемуарист, кишиневский друг Пушкина, военный историк».

Война 1812 года была лучшим временем в длинной жизни Липранди. Ему нет и двадцати двух, а он уже участник третьей кампании. Начинает ее поручиком, а два года спустя вступает в Париж подполковником. Был при Бородине, Малоярославце, Смоленске (где получил контузию), с небольшим отрядом взял немецкую крепость, за что имел право на высокий орден — Георгия IV степени (следовало лишь подать рапорт, но — молодость, храбрость, фанфаронство: «Не стану выпрашивать, пусть сами дадут...»).
После разгрома Наполеона русский корпус во главе с графом Воронцовым несколько лет стоит во Франции. Воронцов как будто благоволит к 24-летнему подполковнику, что обещает карьеру в будущем.

Все это стало бы понятным, если б нашлись письма Липранди за те годы. Но нет этих писем.
Был еще дневник, о котором много лет спустя, 20 ноября 1869 года, престарелый Липранди писал: «Дневник — современные записки, которые Н. П. Барсуков видел; они велись с 6 мая 1808 года по сей день, включая в себя все впечатления дня до мельчайших и самых разных подробностей, никогда не предназначавшихся к печати».
Громадная тетрадь в черном переплете, записки И. П. Липранди, хранится теперь в Институте русской литературы (Пушкинском Доме), что у стрелки Васильевского острова в Петербурге. Более содержательных и точных воспоминаний о пребывании Пушкина в Кишиневе мы не знаем.
Записки эти появились почти через полвека после первой встречи Липранди с Пушкиным, в журнале «Русский архив» 1866 года, и появились, можно сказать, случайно. Издатель журнала Петр Иванович Бартенев, один из лучших знатоков и собирателей пушкинского наследства, вспомнил о 76-летнем отставном генерале Липранди и послал ему свою статью «Пушкин в Южной России». Статью эту Бартенев составил по крупицам из документов, отдельных рассказов и воспоминаний нескольких спутников пушкинской молодости.
Липранди отозвался и написал громадный комментарий к бартеневской статье. С истинно военной точностью он поправлял, иногда опровергал, часто значительно расширял и дополнял сведения Бартенева. Он все помнил:
что познакомился с Пушкиным 22 сентября 1820 года, а 23-го обедал с ним у М. Ф. Орлова;
что чиновник Эйхфельдт наливал в чайник рому и в конце концов погиб, соревнуясь в количестве выпитого;
что знаменитая куртизанка Калипсо Полихрони не могла напеть Пушкину «Черную шаль» (как утверждал Бартенев), ибо приехала в Кишинев в середине 1821 года, а «Черная шаль» была сочинена в октябре 1820 года;
что Пушкин надолго брал из библиотеки Липранди сначала Овидия, затем Валерия Флакка, Страбона и Мальтебрюна;
что Пушкин выучил бранным словам не сороку (Бартенев), а попугая, принадлежавшего генералу Инзову;
что из поездки в Аккерман и Измаил Липранди и Пушкин вернулись 23 декабря 1821 года в 9 часов вечера, а в Измаиле перед сном выпили графин систовского вина, но Пушкин, проснувшись рано, сидел неодетый, «окруженный лоскутками бумаги» и «держал в руке перо, которым как бы бил такт, читая что-то»;
что стотридцатипятилетний Искра рассказывал Пушкину и его спутникам про шведов и Карла XII...
Один из таких эпизодов сделался уже знаменит: Пушкин, Липранди и другие 11 марта 1821 года обедают у генерала Д. Н. Бологовского — одного из участников удушения Павла I, каковое состоялось ровно за 20 лет до того обеда, то есть 11 марта 1801 года. «Вдруг, никак неожиданно, Пушкин, сидевший за столом возле Н. С. Алексеева, приподнявшись несколько, произнес: «Дмитрий Николаевич! Ваше здоровье». — «Это за что?»— спросил генерал. «Сегодня 11 марта», — отвечал полуосовевший Пушкин. Вдруг никому не пришло в голову, но генерал вспыхнул».
Липранди не скрывал, откуда он все помнит: «Заметки эти взяты из моего дневника и в некоторых местах дополнены по памяти».
А дневника нет!
Липранди вот что рассказал вот о чем в «Русском архиве».
«Не вижу в собраниях сочинений (Пушкина) даже и намека о двух повестях, которые он составил из молдавских преданий по рассказам трех главнейших гетеристов: Василья Каравия, Константина Дуки и Пендадеки ... Пушкин часто встречал их у меня и находил большое удовольствие шутить и толковать с ними. От них он заимствовал два предания, в несколько приемов записывая их, и всегда на особенных бумажках». Далее Липранди сообщает, что Пушкин уже в Одессе показал ему составленные повести: «Предмет повестей вовсе не занимал меня: он не входил в круг моего сборника; но чтобы польстить Пушкину, — я попросил позволения переписать и тотчас послал за писарем.
На другой день это было окончено ... У меня остались помянутые копии, одна, под заглавием «Дука», молдавское предание XVII века», вторая «Дафна и Дабижа», молдавское предание 1663 г.».
К этому месту липрандиевских «Записок» П. И. Бартенев сделал примечание, свидетельствующее, что он ознакомился с помянутыми рукописями (и, может, у себя оставил?). «От себя Пушкин ничего не прибавил тут. П. Б.» (т. е. Петр Бартенев).
Трудно понять точную мысль Бартенева: то ли весь текст представляет изложение молдавских преданий и никаких рассуждений самого Пушкина в нем не видно, то ли в писарской рукописи Липранди нет добавлений рукою Пушкина? Странно и непонятно, как Бартенев мог не сохранить записи древних преданий, сделанных Пушкиным.
Б. В. Томашевский и Г. Ф. Богач  позже  установили, о каких преданиях идет речь. Содержание первых пушкинских повестей нам, стало быть, известно, но, увы, только содержание, а не форма... Среди бумаг Липранди, сохранившихся в Ленинграде, в Центральном историческом архиве, немало материалов о Молдавии. Читая их появлялось ощущение, что сейчас обязательно появится нечто о Пушкине: уж слишком знакомые мелькают имена и названия, встречающиеся не раз в пушкинских заметках, письмах, сочинениях: Кирджали, Ипсиланти, Иоргаки Олимпиот, битва при Скулянах...

Липранди быстро стал важной персоной для начальства южного края, соседствующего с Турецкой империей. Делать все хорошо, лучше других — этот самый принцип проявился здесь в том, что вскоре Иван Петрович стал первейшим знатоком Молдавии, славянских государств, подвластных Турции, а также самой Турции. Он все изучает и записывает: и молдавские пословицы, и болгарские песни, и турецкий этикет, и сербскую кухню; быстро осваивает все языки Оттоманской империи, принимает и отсылает своих собственных агентов, знает через них обо всем, что хочет знать, заводит важные знакомства и связи среди знатных и влиятельных людей в подчиненных султану областях; подкупает турецкое начальство, получая специальные кредиты от своего начальства; без устали приобретает восточные книги и рукописи — и все это происходит в колоритной Бессарабии, где сталкивались Азия и Европа, римские развалины и славянские предания, среди пестрой толпы цыган, молдавских крестьян и бояр, армянских и еврейских купцов, среди греческих гетеристов, всегда готовых к действиям, и российских чиновников, склонных к лени и бездействию, рядом с Пушкиным, с декабристами-южанами Владимиром Федосеевичем Раевским, Михаилом Федоровичем Орловым...
***
После первого выхода подполковника Ивана Липранди в отставку, ему, можно сказать повезло. Совсем недалеко от Кишинева, последнего места службы Ивана Липранди, он получил должность  в администрации генерал-губернатора Новороссийского края генерал-лейтенант граф М.С.Воронцова. Генерал Воронцов хорошо знал Липранди, т.к. он долгое время служил в его подчинении во время окончания войны против Наполеона в 1812 – 1818 годах.  И потом, после оккупации Парижа подполковник Липранди выполнял важные поручения генерала, связанные разведовательными способностями И.П.Липранди. Генерал Воронцов также был свидетелем изгнания подполковника Липранди из гвардии и отправления того в Кишинев в армейскую пехоту.
И, несмотря на всё это, по происшествии почти десяти лет, когда военная карьера Липранди окончательно потерпела крах, генерал -губернатор Воронцов берет Липранди под своё покровительство, предоставляет ему высокую должность в своей администрации и дает ему статское звание, почти соответствующее генералу, т.е. статский советник.
Нужно сказать, что Генерал Воронцов был  необычным человеком в среде русских аристократов и русских генералов. Его отец на протяжении 20 лет был послом Российской империи в Великобритании. Своих детей сына Михаила и дочь Екатерину он воспитывал там же без матери. Михаил получил прекрасное оксфордское образование, но,  все же воспитанный отцом русским человеком и патриотом, предпочел служить России. В 19 лет в 1801 году начал службу поручиком лейб - гвардии Преображенского полка. Прошел ряд военных кампаний, проявив себя при этом храбрым и профессиональным офицером. В кампанию 1806 года находился в сражении под Пултуском против французов, за отличия вкотором произведён в полковники. С 14.04. 1810 года генерал-майор.
В Отечественную войну 1812 года Воронцов находился сначала при 2-й Западной армии князя П. И. Багратиона, принимал участие в сражении под Смоленском.
В битве под Бородином Воронцов командовал 2-й сводно-гренадерской дивизией, состоявшей из элитных полков пехоты (гренадер). Дивизия на протяжении всего боя находилась на Багратионовых флешах, а значит, на главном направлении атаки французов. Наступающие французские части постоянно сменяли друг друга, их атаки перемежались сильным огнём артиллерии. Несмотря на огромные потери (к концу боя в строю оставалось 300 человек из 4 тысяч), дивизия генерала графа Воронцова удерживала определённую ей позицию до самой последней возможности. Сам граф Воронцов, находясь во главе дивизии, получил рану штыком в рукопашном бою и после боя выехал в тыл на лечение.
Отправляясь на излечение в своё имение Андреевское в Покровском уезде Владимирской губернии, Воронцов отказался от эвакуации имущества из своего богатейшего дома на Немецкой улице в Москве, для чего из деревни было прислано 200 подвод. Он приказал вывезти на этих подводах раненых в Андреевское, там были размещены спасённые таким образом около 50 раненых генералов и офицеров и более 300 нижних чинов. Граф взял на себя расходы на раненых, которые достигали 800 рублей ежедневно. После выздоровления каждый солдат, перед отправкой в действующую армию, снабжался одеждой и 10 рублями.
Едва поправившись, Воронцов вернулся в строй и был назначен в армию Чичагова, причём ему был вверен отдельный летучий отряд. Участвовал во взятии Познани, осадах Кюстрина и Магдебурга. В феврале 1813 года пожалован в чин генерал-лейтенанта. Во время перемирия (летом 1813 года) он был переведён в Северную армию Бернадота; по возобновлении военных действий находился в сражении под Денневицем и в «битве народов» под Лейпцигом.
В кампанию 1814 года Воронцов в сражении при Краоне блистательно выдержал сражение против самого Наполеона. Награждён 23 февраля 1814 года орденом Святого Георгия 2-го класса № 64.
В 1815—1818 годах Воронцов командовал оккупационным корпусом во Франции.
В корпусе был введён определённый свод правил, составленный лично Воронцовым, ограничивавший применение телесных наказаний для солдат.
Во всех подразделениях корпуса по приказу Воронцова были организованы ланкастерские школы для солдат и младших офицеров. Также граф отладил регулярность присылки в корпус корреспонденции из России.
Перед выводом оккупационного корпуса Воронцов собрал сведения о долгах офицеров и солдат местным жителям и заплатил все долги, сумма которых составляла около 1,5 миллиона рублей, из собственных средств. Благородное, но странное решение.
Чтобы расплатиться c французскими кредиторами, был вынужден продать имение Круглое, полученное по наследству от родной тётки — княгини Екатерины Дашковой. Это составляло примерно половину его состояния.
Таким образом, становится понятно, что кроме потомственного знатного дворянина и патриота своей Родины М.С.Воронцов был еще и благороднейшим человеком, также приобретшим славу в войсках, как «отец солдата».
Но это нравилось и оценивалось соответствующим образом далеко не всеми. В русской армии, как ни странно, ужесточалось отношение к солдату, победившему сильнейшую армию того времени, армию Наполеона. Активно насаждалась муштра.
Одним из подтверждений настороженного отношения власти к М.С.Воронцову является задержка присвоения генерал-лейтенанту  следующего заслуженного по праву звания генерал от инфантерии (равное современному генерал-полковнику). Это звание было присвоено граф Воронцову М.С.  29 мая 1825 года, когда он находился в статской службе в качестве генерал-губернатора.
Таким образом, на протяжении длительного времени было продемонстрировано недоверие к герою войны 1812 года - генералу М.С.Воронцову, кроме того, давно имевшему стойкую репутацию англомана.
Существует даже версия о том, что Воронцов был тайный британский агент, но она осталась бездоказательной.
Подполковник Липранди, продолжая службу в Кишиневе, активно занимался разведкой, но и выполнял некоторые функции военной полиции, инспектируя  воинские части, при этом часто защищая права солдат, в отношении которых были допущены противоправные действия.

Такое длинное отступление от образа героя повествования необходимо, что бы понять кто в трудную минуту протянул руку помощи, по сути дела, опальному подполковнику Липранди.
Сам генерал-губернатор Воронцов был под императорским надзором, осуществляемым другим генерал-лейтенантом, графом де Витт, который к тому же старался подсидеть графа Воронцова на его должности, правда безуспешно.
Как-то так совпало, что именно в этот период происходят кардинальные изменения в поведении И.П.Липранди и он становится серьезным поборником государственных интересов Российской империи, что замечает А.С.Пушкин, назвавший своего кишиневского  приятеля ренегатом.
Очевидно, что И.П.Липранди сделал соответствующие выводы из  тех неудач, которые не позволили ему продвигаться по военной стезе  соответствии с его знаниями, умениями и заслугами.
А в Одессе Липранди вслед за прочими выступил ходатаем за Пушкина перед графом Воронцовым, знавший особенности характера своего юного друга, но в полной мере, должно быть, не учитывая, какую этим он себе готовит «головную боль».

14.01.2022 г.
АэС