Часть II. Глава 8. Бабка из мацы
Йосиф Израилевич Плоткин открыл дверь квартиры и, увидев честную компанию, удивился:
– Господи, неужели это сама пани Дора пожаловала? Из самой Америки? Дора, вы таки стали настоящей красавицей под старость лет!
– Йосиф Израилевич, что вы хотите сказать этой недвусмысленностью? Что значит «стала»? И что значит «под старость»? Красавицей я была всегда! Но моя красота нуждалась в финансовой составляющей. А вы да, вы – постарели… Но всё такие же ищущие, бегающие по телу глазки! А ну, покажите, что у вас получилось с костюмом?
– Да, да, конечно! Молодой человек, прошу вас пройти в примерочную кабинку! – торопливо сказал Плоткин и увёл Юру в другую комнату. Через десять минут он вывел
Ганько в пиджаке без рукавов и в смётанных на живую нитку брюках. Портной аккуратно наметал рукава, отметил мелком всё, что нужно было убрать на пиджаке, и взялся за брюки, которые сидели на несуразной фигуре милиционера довольно странно.
– Йосиф Израилевич, мне кажется, или с брюками что-то не то? – спросила Сара Абрамовна.
– Сарочка, что значит это ваше «что-то не то»?
– Они как-то странно сидят на женихе. Дора, тебе не кажется?
– Морщат немного в области паха, – с уверенностью сказала Дора.
– Ну, во-первых, женщинам пол работы не показывают. А во-вторых, очень важно, куда молодой человек уложит своё хозяйство. Скажите, Юра, вы куда обычно хозяйство укладываете: вправо или влево?
– Да какое-там хозяйство Израиль Моисеевич… Я ж комнату снимаю. Две подушки и одно одеяло. Даже шкаф не мой. Я одеяло в трубочку сворачиваю и в ящик возле кровати сую. Да, точно, ящик справа стоит…
Плоткин недоумённо посмотрел на женщин, но Сара одобрительно закивала, а когда мужчины ушли переодеваться, Сара произнесла:
– Боже, Дора, Плоткин – прекрасный портной, чтоб я так жила, но он большой поц. А каков Юрочка, а? Так иносказательно об интимном! Так аллегорично! Вот, хорошо, что зашёл разговор… У меня к тебе дело, Дорочка… Понимаешь, я всё время хочу поговорить с Леей за важные вещи, но никак не могу начать разговор.
– За какие важные вещи ты хочешь с ней поговорить?
– Про это… Что ты такая непонятливая! Про интим, Дора.
– Про секс, что ли?
– Да, про это. Ты же знаешь: Лея у нас особенная. Я боюсь, как бы она не испугалась.
– А я боюсь другого, Сара: как бы она не перепугала своего Ганько. Глядя на него, я бы сказала, что у него тоже не было бурной молодости…
– Ну, с ним я точно «про это» говорить не буду…
– Конечно, я тебе помогу, Сарочка. «Про это» я знаю всё! Я – большая энциклопедия «про это». Мой опыт в данном деле бесценен, уж ты мне поверь!
– С чего бы, Дора? Полжизни ты прожила без мужа, полжизни была глухой, и вдруг ты мне рассказываешь за свой богатый опыт?
– Сара, не за богатый, а за бесценный: это разные вещи!
В этот момент в комнату вошли мужчины, и важный разговор был прерван.
Днём Сара с Дорой заехали в кафе, и Доротея Львовна, как настоящий эксперт, сделала тщательную ревизию помещения.
– Сара, золотце моё, здесь, конечно же, нужны вложения. Нужно сделать ремонт и поменять мебель: сейчас такими стульями и такими столами никого не удивишь. И, самое главное, нужна небольшая сцена. Если не можешь взять клиентов за живое кухней, возьми их живой музыкой. У нас в Америке это конёк! Это изюминка! Живая еврейская музыка! Найми клезмеров и пусть по субботам и воскресениям наяривают!
– Дора, не говори глупости. Какая сцена! О чём ты! Какие клезмеры? Все хорошие клезмеры уже давно уехали! А те, что не уехали, заламывают такие цены, что лучше бы уехали.
– Хорошо, давай так. Первым клезмером у тебя буду работать я. Возьму не дорого. У меня есть песня, которую в Америке любят все. Настоящая еврейская песня. Все рыдают, когда мы её исполняем!
– Что за песня? Я её знаю? Как называется?
– Конечно знаешь! Она называется «Русское поле».
– Дора, ты с ума сошла? Какая же она еврейская?
– Я тебя прошу: кто её поёт, ты знаешь?
– Кобзон поёт.
– Да, наш Йося поёт. И как поёт, Сарочка! А музыку знаешь, кто написал?
– Нет, не знаю.
– Музыку написал Ян Френкель. А слова написала наша девочка Инночка Гофф. Так
скажи, какая же это песня, если не еврейская? И если поменять Кобзона на Дору Коган, ничего, практически, не изменится!
– Я тоже так думаю, Дора: ничего, практически, не изменится, – съязвила Сара. – Где ты и где Кобзон?
– Сара, мы в нашем ансамбле поём именно такие еврейские песни! Смотри здесь: «Сердце»: Дунаевский и Утёсов – наши ребята. Потом «Катюша»! Боже, Сара, «Катюшу» мы поём «на бис» раз пять за вечер! Блантер и Исаковский! Пожалуйста! И когда у нас концерт, мест свободных не бывает. Мы так и пишем в объявлении: «Внимание! Если вы хотите еврейской музыки – вам сюда. Лучшие песни еврейских авторов на чисто русском языке! Если у вас плачет душа, и вы хотите назад – мы подарим вам это счастье! После нашего концерта гарантируем: вы забудете, что такое ностальгия!» Так вот, мы закажем в издательстве листовки с объявлением и расклеим их на столбах. Плюс к этому, сделаем скидки на еду, и ты увидишь, как повалит народ!
– Мне нравится твой оптимизм, но люди в кафе идут как раз таки на еду. А я ещё пока только учусь…
– Сара, а как ты учишься?
– Я?.. Ну… А, Яша мне оставил тетради своей мамы, – выкрутилась Сара.
– Сара, – шёпотом сказала Дора, – выкинь их на вон.
– Что так? – тоже шёпотом спросила Сара.
– Я их нашла у Яши в столе, когда убиралась у него в кабинете. Они странные: во-первых, я не смогла прочитать ни одного слова, а во-вторых, мне ночью приснилась Яшина мама.
– И что? – напряглась Сара, думая, рассказать Доре про Яшу или не стоит.
– Снится мне, что открываю я глаза, а она стоит, как живая, смотрит на меня и говорит: «Положи на место, Доротея! Мало, что ты глухая, ты хочешь стать ещё и слепой?» Я проснулась вся мокрая!
– В каком смысле?
– В смысле: вспотела от страха. А как ты читаешь, что там написано? Это же невозможно читать!
– Лея читает. Я и сама удивляюсь. Хочешь послушать?
– Я боюсь. А вдруг Ханна опять мне приснится?
– Ну и что? Скажешь ей что-нибудь по-американски, она и уйдёт.
– Я ей скажу «Фак ю». Три раза.
– А что это?
– Это как раз таки из серии «про это». Работает, как надо. Зови Лею.
Лея пришла, и по просьбе матери достала из сумки бабушкину тетрадь.
– Мама, а что читать?
– А вот открой на любой страничке и читай. Дора не верит, что ты умеешь читать бабушкину тетрадь. А я ей сказала, что кроме тебя никто не умеет.
Лея наугад открыла тетрадь и прочитала
«Бабка из мацы. Яша, я тебе скажу за бабку одну вещь: бабка – это то, чего нет ни у одного народа в мире. Потому что ни у одного народа в мире, кроме нас, евреев, нет мацы. Всё остальное у нас украли гои. Но мацу, почему-то, трогать не стали. Что нужно, так это маца, молоко, яйца и масло. И чтобы ты знал, у меня она получается лучше, чем у Броньки. Потому что Бронька не знает секрета. И сколько она не спрашивала – я его хранила для тебя, мой дорогой. А этой бабе я показала большую фигуру из трёх пальцев.
Яша, маца – продукт хитрый: её надо кушать, пока она свежая. А свежая она перед песахом. Когда будешь брать – много не бери: через год выбросишь. Бронька делает из прошлогодней мацы, поэтому вид у этой бабки, как у Броньки: такая же помятая и неровная. Вообще, с этой бабой дел лучше не иметь. Она всюду ходит и слухи разносит по хатам. И помни Яша: кухня – это твоё счастье. Я это точно знаю: у тебя талант. А счастливым нужно быть тихо, сынок. Мир полон таких Бронек, которые завидуют и завидуют. Ой вэй, мне иногда кажется, что она завидует своему Хаиму, потому что тот писает стоя…»
– Сара, ну и где тут про бабку?
– Доця, давай уже найди про бабку!
«Молоко поставь на огонь и пусть кипит. Где-то пол литра. Лучше с рынка. Возьми шесть листов мацы: на сковородку хватит. Понюхай её, шлемазл. Если не пахнет плесенью – ломай, но не мелко-мелко, а средненько. Если прогоркла – отнеси Броньке. Поломал мацу – залей горячим молоком.
Яша, я знаю, что ты любишь пенку. Так вот – пенку пальцами не вылавливай: прямо с пенкой в мацу выливай. Посоли. Помешай. Теперь накрой крышкой – пусть разбухнет. Когда пройдёт десять минут, мацу не кушай и пальцами не вылавливай. Я видела, как ты мацу разбухшую таскал. Теперь яйца. Их нужно много, четыре-пять штук. Но ты сразу их не клади: взбей хорошо вилкой и выливай в мацу.
А теперь секрет, Яша. Ни одному человеку не рассказывай, сынок. Жарь на топленом масле. В холодильнике всегда должно быть топлёное масло. Сделал базар, принёс масло, сразу натопи половину. Топлёное масло не кушай – оно для жарки.
Кинь на сковороду пару ложек масла и нехай себе плавится. А потом туда выливай мацу с яйцами. Всё, жарь. Перевернуть нужно, но у тебя руки из задницы растут, сам не перевернёшь. Попроси, чтобы кто-то помог. Сковородку накрываешь тарелкой и прихватками переворачиваешь. Если бабка упала на пол – подними быстро, пока ни кто не видит, и сунь на сковородку другой, белой стороной минут на пять и накрой крышкой. Вытаскивай осторожно: не выверни на пол. Если бабка упадёт, подними и положи на тарелку, но гостям не ставь – кушай сам…»
– Всё? – спросила Сара.
– Всё, мамочка. А разве у папы руки из задницы росли? Он всё на свете умел! Странная эта бабушка была, тебе не кажется? Она папу не любила.
– Почему не любила, Лея?
– Мамочка, ну это же так просто: когда любишь, не думаешь, что он бабку не перевернёт. Когда любишь, не говоришь, что руками нельзя пенку вылавливать. Ей что, пенки жалко было? Да я бы папе всю пенку отдала, если бы он был жив… И всю бабку, которая упала, съела бы вместо него… Я бы всё-всё сделала, чтобы только он был жив…
– Да, доця.. Ты всё правильно говоришь. Папа очень тебя любил, моя дорогая… Кстати, Лея, мы с Дорой хотели бы поговорить с тобой за очень важные вещи, о которых женщина должна знать, когда выходит замуж. Сядь, моя дорогая.
Лея села на краешек стула.
– Давай, Дора, начинай, – сказала Сара и тоже села послушать…
Продолжение: http://proza.ru/2022/01/15/1154
Свидетельство о публикации №222011401570
Смеюсь и плачу.
А за бабку, отдельное спасибо!
С теплом КАРИН
Карин Гур 16.01.2022 06:01 Заявить о нарушении