Абрам и Бабка

     Жил-был Воробей. Он был ещё молодой, поэтому очень осторожничал: с другими воробьями не дружил, а все присматривался.

 Ему надо было срочно найти свое жильё. Долго он летал от двора к двору и, наконец, выбрал. Домик небольшой, старенький. Это ему понравилось: на крыше много дыр и щелей, а значит, можно жить на чердаке. В случае опасности легко удрать. Жильцов в домике немного: Бабка да кошка. Бабка ничего себе такая, воробью понравилась. Скамейку зачем-то притащила под вишню… Сидит в тенечке, на воробья поглядывает да приговаривает: «Ну, хитрец!.. Ну, Абрам!..» 

      Постепенно воробей привык к бабке и понял, что Абрам – его новое имя. Бабка тихая, неторопливая, ее бояться не надо. Вон кормушку повесила, пшеном кормит. И все приговаривает, глядя, как он отгоняет других воробьев от своей кормушки: «Давай, Абрам, защищайся». Воробей даже песенку для нее сочинил и прочирикивал ее каждый вечер на закате, поглядывая на Бабку, сидящую под вишней, и на кошку у ее ног.
       Бабка ему нравилась, а кошка - не очень. По деревьям ловко прыгает, в траве спрячется - и не заметишь. А как бесшумно передвигается… Много знакомых перышков замечал Абрам в огороде… Недаром Бабка называла ее Дуркой. Вот, кажется, лежит у бабкиных ног, глазки прижмурены, вроде дремлет. А сама когти выпускает, когда на Абрама смотрит, да желтыми глазами в его сторону полыхает. Постепенно Абрам и к кошке привык, но держался от нее подальше.

         Как-то к вечеру Абрам заждался Бабку. Пустая скамеечка под вишней. Он запел, зачвикал без нее. Не идет. Повертелся возле кормушки, попрыгал по веткам жасмина в палисаднике, заглядывая в окна. Нет Бабки. А потом увидел знакомый белый платочек в огороде. Бабка на закате поливала теплой водицей свои огуречки. Абрам сел на забор в каких-то трех метрах от нее – не видит. Громко и коротко чирикнул – не слышит. Тогда он стрелой пролетел почти над бабкиной головой – не замечает!  Возмущенный Абрам приземлился на грядку и не успел оглядеться, как из травы сбоку взметнулась чья-то тень. Острые зубы вонзились в крыло, а когтистые лапы обхватили и прижали бедного воробышка к земле. Он и чирикнуть не успел… Последнее, что услышал Абрам, это истошный крик Бабки: «Дурка, брось!..»  А может, и «брысь»…

    Когда воробей очнулся, то не сразу понял, где он и жив ли. Было тепло и тихо. Он шевельнулся и сразу услышал знакомый голос: «Живой, мой Абрам… Ничего, крылышко заживет…  А ты пока дома в коробочке поживешь. Дурку я выселила, на веранде обитает, там и кормлю. Ишь, чего удумала: на ручного воробья охотиться!.. Вон сколько мышей в огороде – лови–не хочу!...»  Под бабкино ворчанье Абрам задремал. Ему снился родной чердак, скамейка под вишней и Бабка.
 
    Долго ли, коротко ли, а крылышко у Абрама стало заживать. За это время они с Бабкой еще больше сдружились. Вечером Бабка любила сумерничать: свет не включала, а садилась перед окошком с кружкой чая, заваренного мятой. Абрам – рядом. Бабка охнет – поясница ноет, Абрам чирикнет – крылышко болит. Так и жили: Бабка с Абрамом в доме, а Дурка на веранде.
 
    А когда Абрам окреп и стал уже летать из комнаты в комнату, Бабка распахнула окно, и Абрам вылетел на улицу. Он покружил над сарайчиком, проверяя прочность крыльев, а потом взлетел на крышу… И что же он увидел?! Его любимое место под крышей было занято! Он еще на знал, как ему поступить, но услышал смех Бабки: «Ну, Абрам, вот тебе и Сара…»
     Лето подходило к концу. Забот было много. Бабка убирала урожай. Абрам и Сара весь день проводили в заботах и хлопотах. Но вечером они устраивались на своем любимом месте и начинали свою песню: «Чик-чирик, чивлик, цвик-цвик».  Бабка сидела на скамейке, смотрела на них, слушала и улыбалась.

    А Дурка… стыдливо отводила глаза.