Пророк

     Вечером двадцать восьмого июля в День Военно-морского флота СССР в девятнадцать часов одиннадцать минут по дальневосточному времени после праздничного дня командир боевой артиллерийской части эсминца с волшебным названием «Забайкальский комсомолец», кратко - ЗеКа-157, вместо того чтобы кушать в кабаке водку и от удали бить кому-нибудь морду, задумчиво сидел у себя в убогой каюте на койке с пробковым матрасом. Звали «бычка» Виктор Петрович.
     Капитан-лейтенант с глазами, отливающими искрами портвейна «Агдам», с бабьей осенью в душе, на широте курортной Ниццы, но на долготе Колымы в полном ледниковом одиночестве украдкой от всех читал покрытую пылью веков Книгу Книг - Библию. Отношений с богом у офицера вообще-то не было, так как он был агрессивный атеист, но слова Николы Мир Ликийского - заведующего флотом, он хотел бы в Библии найти и прочитать.
     В узкой каюте, размером с половичок у двери квартиры было, как в монастырском подвале - сумрачно, холодно и сыро. В ней словно волна, запертая в тесный корабельный рундук, хулиганил шаловливый ветерок, разгоняя неподвижную голубоватую пелену табачного дыма. Прибитая дюбелем к металлическому столу пепельница в виде обрезанной артиллерийской гильзы, забитая нервно изжеванными окурками «Примы», пахла как распятие. Она напоминала раздутое кадило, из которого струился к подволоку синий дымок фимиама.
     На палубе каюты покрытой протертым линолеумом стояла трех литровая стеклянная банка, где кипятился чай-чифирь, приспособлением «чертова ножка» в виде двух опасных лезвий для бритья, соединенных электрическими проводами. Банка, напоминающая бочонок с порохом, возмущенно брызгая во все стороны кипятком, была готова в любую минуту взорваться. Бурый напиток действовал на офицера как алкоголь.
     В углу, словно особист - офицер особого отдела КГБ СССР, тихо затаилась на вешалке обрезанная внизу флотская шинель. Над умывальником висело шитое грязными узорами матросское полотенце. Под раковиной шла мочеполовая тараканья жизнь. В зеркале отражалось чье-то опухшее лицо с преданными морю глазами. Хорошо присмотревшись к стеклу через ржавые мыльные разводы можно было узнать нашего героя, пришедшего на флот с надеждой, а служившего за обещания.
     Весь вид и своеобразный «дизайн» каюты показывал, что вещей здесь сто лет не касались женские руки. Вестового у офицера, как на российском императорском флоте не было и даже доплату «за машку» Хрущев в свое время морским офицерам отменил - мол, не баре, сами исподнее постираете и приборку в каюте сделаете. Бардак здесь был не временным, а образом жизни, состоянием души.
     На службе Виктор Петрович был как матрос - не думал, не рассуждал, не пререкался и ничего не исполнял. Он был в последней стадии зрелости Иисуса Христа, ему шел тридцать третий год от рождения. На вид ему можно было дать на десять лет больше, но прокурор больше не давал.
     Капитан с усталостью поднял голову от необыкновенной книги, сотворенной Богом, к тому, что его окружало уже не первый год, созданное людьми, внимательно осмотрелся. Посмотрел в иллюминатор, тяжело вздохнул. Старинный почерневший фолиант в руках атеиста пах, будто икона и от него исходило райское благовоние. И это хорошо, так у некоторых офицеров в каюте пахло гробом, и звучал реквием по уходящей молодости.
     Слева звучал колокольный звон граненых стаканов, доносившийся из каюты связиста корабля. Справа через переборку - у штурмана слышался стук игральных костей. Это «румын» командир торпедной группы и штурман с животом, что тебе корабельный лагун играли в нарды. Офицеры азартно матерились не только по «латыни», но еще на семи иностранных языках.
     Влюбленный в море офицер, погрузившись в корабельное время с неподдельным удивлением, граничившим с верификацией, продолжил слюнявить указательный палец и перелистывать странички церковного фолианта. Библия лежала на столике, словно партитура. Витюшка, ошеломленный божественными словами, причмокивал своими волевыми губами и вслух искренне восхищался:
     - Вот это да! Это я понимаю слог. Это вам не пальцем в носу ковыряться, - капитан дернул плечами с помятыми погонами. - А слова-то, слова-то какие! Прямо таки как у нашего замполита.
     Петрович, был по-детски удивлен. Оказывается, Библия давно и бесповоротно вошла в плоть и кровь его морской службы. Такие божьи выражения, как «Не сотвори себе кумира», «Нет пророка в своем отечестве», «Перековать мечи на орала», «Поднявший меч от меча и погибнет» давно стали служивыми аксиомами. От ленинских, а, оказывается, от божьих выражений «Кто не работает - тот не ест», «Око за око, зуб за зуб», «Хранить, словно зеницу ока» он балдел, будто в пятом классе на последней парте. Виктор Петрович сам не ведая уже давно подчиненным, вбивал в головы библейские постулаты «Козел отпущения», «Не от мира сего», «Не виснуть между небом и землей», правда, добавляя личное «как дерьмо в проруби!»
     День лениво угасал. В базе набирали обороты праздничная пьянка с музыкой, танцами в полуголом виде на столах с салатами и будущими драками. Гауптвахта-абортарий готовилась к приему пациентов. Из иллюминатора пахло морскими водорослями и дегтем. В богоугодной тиши в дверь каюты «бычка» неожиданно раздался стеснительный стук:
     - Можно?
     На пороге каюты неожиданно предстал, неловко пряча за спину лоснящиеся, словно шпроты грязные ручонки, матрос-первогодок Миша. Заряжающий правого носового орудия весь в веснушках как обгаженный тараканами чайник, зайдя в каюту, словно в церковь, стеснительно застыл около комингса двери. Парень, словно первоклассник в кабинете директора, с несмываемой улыбкой на зернистом от угрей лице превратился в сплошное усердие. По каюте пробежали мурашки, забурлив в пепельнице пеплом. Закрываемая дверь, хлопнула как выстрел в висок.
    - «Можно» телегу с разбегу, а на флоте полагается говорить «Разрешите!», - поправил салагу «бычок», в зрачках глаз которого еще бегали ангелы из эдемского сада.
    Простодушный вид хлопца ростом «метр с кепкой» был ликом херувима без мозгов в белом сиянии, будто перед входом в рай. Льняной, мягкий есенинский чубчик оттенял бестолковку в бескозырке, легко вмещающую его оба уха. Голубые, не по росту прозрачные глаза, ошарашено смотрели на командира с каким-то детским обожанием и пиитом. Тихий как голубь матросик ангельским голоском с характерным южным выговором навевал материнские чувства и напоминал обоссаное детство. Угрястые прыщи на обаятельном мальчишеском лице сияли всеми цветами солнечной радуги.
     Глядя на этого пацана, Петровичу захотелось погладить его по светлой головке, сунуть в ротик леденец и по-отечески спросить: «Сынок! Ты школу-то закончил?» 
     «Бычок» отодвинув это желание, словно миску с манной кашей, потянулся до хруста в суставах и глубоко вздохнул. Настороженно посмотрел на матроса, после чего улыбка с лица парня сама сползла, словно использованный презерватив, брошенный об забор. Мысленно еще витая в церковно-славянских вязях каплей автоматически достал из сигаретной пачки очередную сигарету, закурил и спросил:
     - Ну что лыбишься как унитаз в гальюне?
     - Товарищ командир! - моряк, продолжая сиять, с собачьей доверчивостью посмотрел босыми щенячьими глазами на офицера. - Вот пришел посоветоваться. Как служить? С кого брать пример в службе? - с простотой сельского парня спросил стеснительный салажонок, которого мать перед службой наставляла: «Запомни сынок! Ласковый теленок две мамки сосет!»
     Витюшка, прошедший за последние пятнадцать лет воинской службы огонь, воду и медные трубы от вопроса матроса чуть не подавился сигаретой и выпустил дым из ушей. Пощупав кончики черных, будто гуталином намазанных усов, словно убеждаясь в их существовании, «бычок» задумался.
     Перед мысленным взором, в одно мгновение, как страшный сон пронеслась вся яркая, полная взлетов и падений военная жизнь. От нервных курсантских будней до офицерских корабельных мытарств с их бессонными ночами, бдениями по защите развальцованной начальниками задницы от матери-Родины. 
     Вспомнил, как его в боевом походе в Индийском океане во время шторма чуть не смыло с ходового мостика. Хорошо, что зацепился за вентиляционный грибок, иначе кормил бы сейчас крабов в Персидском заливе. Не забыл, как по разгильдяйству «групмана» - командира группы управления ракетным оружием чуть не прихлопнуло крышкой от пусковой установки при этом, чуть не раздавив мужские «колокольчики-бубенчики».
     Что только стоила недавно случайно выпущенная с соседнего корабля очередь мелкокалиберных снарядов из носовой пушки при утреннем проворачивании оружия? Как тогда не задело, он до сих пор не понимал. Снаряд пролетел в десяти сантиметрах над башкой, чуть ее не оторвав. Спасла реакция, падать - не вставать. Горячее ощущение на щеке от теплого инверсионного следа снаряда чувствовал еще долго. Воистину родился с золотым якорем в заднице. Разворотив ограждение ходового мостика, осколок поцарапал командующего эскадрой, после чего пол корабля было в зеленке.
     - Как? - Петрович, подняв, свою голову от церковной книги, автоматически переспросил рябого, будто найденного в жиже первогодка и глянул на него посветлевшим взором. - Да очень просто, сынок! - «бычок», повернув голову в сторону Бога, заглянул в Книгу Книг и с таким благоговеньем перелистнул очередную страничку, что Господь бы остался доволен.
     - Будь послушным, аки агнец божий. Душевно чист, яко майский цветок. Не грусти по пустякам, - с долей отцовской грусти Виктор начал не спеша чревовещать, как в школе дураков. - Будь не лицемерен, терпим, прост, как евангелистский голубь, - каплей благоговейно расправил помятую страничку старинной книги, почесал потные фаберже и спокойно продолжил вечернюю литургию. - Терпелив, яко наш Христос. Бог терпел и нам велел! Достойно неси свой воинский крест. Не пей вина зависти и прелюбодеяния, - тут Витюшка искоса посмотрел на спрятанную под столом пол-литровую бутылку технического спирта и нервно дернул шеей.
     - Я постараюсь, - вкрадчиво проблеял себе под нос матрос.
     - На девчонке будешь «стараться», - резко поправил командир подчиненного, но, что-то вспомнив как пророк опять елейно продолжил. - Воздерживайся от праздных поступков и уныния. Будь аккуратен на камбузе и в гальюне. Лукавый-то, он всегда около святых мест бродит. - В иллюминатор вместе с морским воздухом рвался в каюту корабельный ревун.  - Не забывай, друг! Как говорил нам Иисус Христос - достигнуть зари можно только тропою ночи. Увы, мир полон мерзости. Не будь Авгуром, вводящим в заблуждение других, - Виктора потянуло на философию, но он быстро взял себя в руки и продолжил тем же церковно-приходским тоном.  - Если не пустить в душу бога, то в ней поселится дьявол. Умей каяться и биться головой о переборку. Запомни! На флоте Бог и начальники страждущих любят! Без любви к флоту служить невозможно, так же как служить обедню, не веруя, - офицер дернулся мятыми подглазьями, удивившись, что в легкую набуравил и продолжил. - Аз есмь ратник, поэтому чти командира и боцмана свояго, да благо ти будет и да долголетен будеши на корабле, - Петрович ни с того ни с чего заговорил на староцерковном языке
     За иллюминатором было видно, как на соседнем эсминце «Безумном» офицеры подвесили кота за яйца, пытаясь отучить его гадить на ходовом мостике. Праздничные флаги расцвечивания трепались на ветру о чем-то личном. Вечер стоял весь в недостатках. Пахло взысканиями за «полеты», которые должны были произойти за праздничный вечер.
     На стол каюты неожиданно села бабочка Махаон с красивейшими в целую ладошку черными крылышками и яркими золотистыми спиральками на них. Она удивленно повертела изящной головкой, пошевелила с сарказмом длинными усиками и, поняв, что данное место не для показа божественной красоты возмущенно дернув гузкой, взлетела и полетела над бухтой к спасительной зелени на берегу.
     - Почаще испытывай чувство братолюбия к командиру, - каплей затянулся сигаретой и снова непроизвольно хмыкнул своим мыслям. Выпустил дым из ушей и, почесав рукой в районе ширинки, продолжил, будто духовный наставник. - Лелей в себе любовь к ближнему. Не слушай буридановых ослов. Не блуди, не веди валтасарову жизнь. Не забывай, где изобилие - там порок! - Виктор Петрович сделал очередную глубокомысленную паузу, посмотрел на упавшего с подволока-потолка таракана и продолжил пудрить мозги парню. - Помни, ты соль моря! Если же соль потеряет силу, то чем же сделаешь ее соленой? Она уже ни к чему не годна, как разве что выбросить ее вон на попрание людям, - Петрович заговорил словами знаменитой Нагорной проповеди.
     - Будь мудр как змий и прост как голубь, руководствуйся в поступках Корабельным Уставом. Не теряй душевной чистоты и простосердечности, - повторил Витюшка слова Иисуса, сказанные им за молитвой апостолу Матфею, а может быть Петру. Воинствующий атеист пока еще путал их. - Всё в руках человека, поэтому почаще мой их. Чище руки - тверже кал! - опять наступила напряженная тишина, можно было услышать, как шевелись святые мощи, в виде старой шинели в убогом углу каюты. - Береги свое время! Не забывай, не время проходит - проходим мы...
     Бессмертные слова Богочеловека, принявшего мученическую смерть на кресте во имя спасения всего человеческого рода, наполнили душу матроса безграничной верой в торжество Добра над Злом. Библия давала неисчерпаемый заряд умиротворения и надежды на будущее.  Флаг на гафеле от гордости за корабль трещал как тараканы в матрацах коек матросов.
     Заходящий солнечный луч любопытно заглянул в каюту посмотреть, чем тут занимаются служивый народ, но ничего его не заинтересовало, и он скрылся как корабельная крыса под рундук.
     Виктор с непостижимым трепетно-печальным обликом очарованного странника моря посмотрел с вожделением на бутылку спирта под столом. Задумался и вкрадчиво мягким голосом выдал неожиданную идеальную максиму:
     - Родной! Иисусы являются редко как кометы, а Иуды - не переводятся, как комары!
     О борт корабля лениво скреблась июльская волна, цепляясь водорослями за прилипшие к обшивке ракушки. На корме корабля собралась чумная кодла чаек, и галдела, словно на партсобрании при рассмотрении персонального дела одной из них. В боевой рубке морской «латынью» трепались о чем-то боцман и корабельный баталер.
     -  Будь зорким и щедрым Аргусом на добрые дела, - благовестно продолжил «бычок», опять заглянув, как в школьную шпаргалку в божью скрижаль. - Являйся смиреной овцой перед начальниками, но помни - они любят заглядывать туда, откуда ноги растут, - в каюте от слов кап-лея стало как бы светлее.  - Не дуй против божьего ветра - брызги все равно попадут на тебя. Будь благословен в ратном труде! Не забывай! Господь и намерения целует! - Виктор Петрович продолжил говорить словами  Иисуса Христоса на горе Синайской. - Изменяя себя - не изменяй себе!
     Матрос млел сердцем, в душе радуясь и плача от мягких слов, которые можно было класть в рот и растворять. Парню сразу же захотелось прикрыть грудью товарища вражескую амбразуру, бросить друга под танк или на худой конец выпить из горлышка в один присест бутылку портвейна «Биле мицне».
     - Борись с демонами! Хотя, не забывай, убив демонов, могут умереть и ангелы, - Витюшка опять ушел в юношеские воспоминания-грезы воинской службы.
     Ему вспомнился его первый демон - тезка, курсантский командир отделения, горячий аварец, спустившийся с гор за керосином и сразу попавший на флот. Надо отдать ему должное он был упертым малым как двести татар вместе взятых, и хорошо понимал, что если не обустроится на флоте, то до старости будет пасти овец на горных пастбищах и донашивать отцовскую бурку.
     - Одевайся в одежды праведные! Робу, особенно свои «писюн» перед увольнением на берег стирай регулярно, чтобы перед девчонками не было стыдно. Не входи в пустословие и словоблудие, - Петрович, вспомнив свою любовницу Людмилу, продолжил свою проповедь. - Запомни! Самое дорогое у человека - это жизнь! - ни с того ни с чего Витюшка начал чревовещать бодрые комсомольские цитаты. - Она дается один раз в жизни, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы! - встрепенувшись от советской действительности, офицер, как ни в чем не бывало, елейно продолжил.
     - Сынок! Чем ярче свет, тем гуще тени! -  вздохнув тяжёлым вздохом уставшего корабельного боцмана, он с дерзостным ослеплением продолжил, будто читал гадательную книгу «Оракул Соломона». - Ты, главное не отчаивайся. Путь познания всегда опаснее самого знания! Будь воздержан! Не бодрствуй во Сне и не спи на Яву. Не трещи крыльями без повода и не тарахти задницей по палубе! Помни! Жизнь прекрасна и удивительна! Тебя ждут великие дела! Но, - офицер еще с большой тоской вздохнул и опять сделал глубокомысленную паузу. - Увы, дорогой! Служба - дело грустное. Она печалит. - Виктор в очередной раз посмотрел в священную книгу, будто с нее читал и выдал очередную умную фразу. - Не забывай, дружок! Как говорил наш Александр Сергеевич Пушкин «Знания сокращают нам опыты быстротекущей жизни».
     Молодой матрос, терзая жирный прыщ на подбородке, ошеломленный от потока удивительной для него информации стоял перед командиром как часовой у кормового флага. В глазах, распахнутых на ширину плеч, отражался коммунизм. Парень преданными собачьими глазами в позе счастливого зародыша на цыпочках, будто перед писсуаром, смиренно слушал командира. От нетерпения перебирал ногами, утирая мокрый нос рукавом робы.
     Ожидая окончания божественного монолога, он мысленно восхищался - «Во дает командир! Ерунду же порет как деревенский сапожник, но как ладно и складно! Воистину - это вам не тут, а здесь! Молодец! Нечего сказать - командир и в божьем храме всегда командир!»
     Речь солнца флотской службы еще лилась и лилась бы долго, как из благостных уст какого-нибудь деревенского батюшки, пока по корабельной трансляции резко не прозвучали колокола. Нет, не Свято-Никольского храма, а флотские - колокола громкого боя.
     - Учебно-боевая тревога! Корабль к бою и походу приготовить! По местам стоять! С якоря сниматься!
     С изжеванного лица офицера мгновенно слетела юродивая улыбка наивной доброты. Глаза, набрав вдоволь железа, остекленели. Колючие усы на красноносой хоризме лица, стали в положение «боевое» и зверски начали шевелиться как швабра на большой приборке.
     В каюте как-то сразу почувствовался запах грозовых недостатков. Крысы дисциплинированно разбежались по своим боевым постам. Чай-чифирь перестал кипеть в банке под ногами у офицера, превратившись матросом первогодком. Вскочив с койки, Виктор Петрович опрокинув на ноги кипяток, начал оглашено орать:
     - Какая падла здесь поставила банку? - обваренный Витюшка, прыгая на одной ноге, как девочка, играющая в классики продолжил. - Ну! Т-ты, едрит-мудрит, дубина стоеросовая! П-потный х-хорек! Хватит курить занавески! Ч-что стоишь, как дерьма наелся?
     Командир освободился от божественной кармы и астральной ауры божественной книги. Мысли постепенно налились свинцовым багрянцем. Расстегнув деревянный подворотничок на кителе цвета «легкого японского утреннего заката в аромате цветущего жасмина» и переведя дыхание, «бычок» во всю луженую глотку голосом со звериным оттенком на одном дыхании кончил прямо на голову матросику.
     - Команды не слышал, тараканья титька? А ну жопу в руки, глиста в портянках, по-пластунски бегом на боевой пост, ети твой пупок в глотку кашалота и чтобы не царапал гнилыми потрохами палубу, твою дивизию мать-ать-ать! Хорош дурака валять и к переборке приставлять!
     Как тут не вспомнить крылатые слова - Нет пророка в своем Отечестве!

2005