Табун

   Зимняя проза природы разукрасила алтайские просторы. Холодный воздух предгорий упал на местность изморозью.  Голубоватая от легкого мороза дымка слилась с чернотой восточного горизонта и высыпалась богатым инеем на перелески, на урему, на кусты и высокие стебли сухой  травы. В светлом от белого снега пространстве серебром осыпалась из темного неба остывшая влага и ложилась в немыслимых морозных узорах на любую горизонтальную поверхность. Симметричные изломы снежных завитушек ловили невесть из чего легкий невесомый свет и выкрутасами и загогулинами подчеркивали пространство вокруг веток и стеблей.

   Чуть ниже, возле воды, так и не сумевшей замерзнуть в перекатах небольшой реки из-за теплого не по погоде января, поднимался туман. Клубы белоснежной ваты не устремлялись высоко, а сталкиваясь с холодным воздухом,  нависали вдоль русла, показывая на местности повороты шумевшей течением струи. Кусты и деревья вдоль уреза воды, получив дополнительную влагу, собирали на себя иней и заплетали узенькие длинные косички из мелкого крошева белизны. Каждая палочка покрылась золотистыми нитями руно и покачивалась от теплого воздуха, исходящего от влаги.

   Косогор под снегом, но в таком теплом воздухе засыпан не пушистым покрывалом, а слоем мелких замерзших капель, цеплявшихся за свою жизнь и за стебли травы. Живность, срывая такую для еды, дополнительно получала необходимую порцию воды.
 
   Вскоре из глубины неба замерцали звезды, довершив картину природного благоденствия,  вывесилась узенькая полоска месяца, говорящая о приближающемся новолунии. Словно опрокинутая пиала выливала млечный путь, протянув его за черту горизонта. Этой туманной небесной дороги как раз не хватало для полного торжества линий и изгибов, узоров и орнаментов леса и поля.

   На склоне пасся табун. Лошади привычно и без боязни ходили по косогору, разыскивая под снегом траву. В кучу не сбивались, чтобы не мешать друг другу. Молодые жеребцы развели в стороны небольшие косяки и внимательно наблюдали за кобылицами и жеребятами, огораживая своих от чужого поголовья и не допуская смешивания. Этот установленный веками порядок соблюдался беспрекословно,  ссор и драк из-за кормов не вспыхивало. Лишь в весенний период друг перед другом распляшутся, красуясь перед кобылицами, табанят ногами, заполнят ржанием окрестности. Знай – пришла пора о поголовье задуматься. Вот в такое время лучше не подходить к косяку ни животному, ни человеку. Ненароком затоптать могут.

   Тихо. Серый в яблоках с длинной шерстью жеребец, поднявшись выше своего табунка, внимательно наблюдал за окрестностью, чтобы своевременно увидеть чужака. Голова мерно опускалась вниз за очередной порцией травы, но по напряженным мышцам и по отведенным назад и в сторону ушам, видно, что бдительности не теряет и находится в готовности. От дыхания морда покрылась инеем, осевшем на каждом волоске. Длинные ресницы загнулись от тяжести снежинок, из-под них внимательные и широко раскрытые глаза. Куржаком покрылось тело, оттого и шерсть длинная у алтайских лошадей, помогает морозы переносить. Под снежной коркой тепло держится, не отдается пространству, прослойкой не позволяет холоду проникать к телу.

   Рядом кобылицы и жеребята: отъёмыши, годовики и двухлетки.  Его потомство, которое продолжит род и понесет гены в другие табуны.  А сейчас молчаливо, едва слышно пережёвывают  траву, мохнатыми снежными фигурами нагуливают вес.  Не первый год таков порядок.  Взбрыкнет от восторга и переполнивших чувств  какой однолеток, мать быстро успокоит: позовет тихим ржанием. Не куролесь, будет время.  А сейчас не теряй тепла, да насыщайся для роста. Вот прыгнул пружиной распрямившийся двухлеток, задел крупом молодую березку. Осыпалась белым водопадом, напугала неопытного,  завалила снежным сугробом. Запрыгал, чтобы освободиться от кучи, попал в занос, рассмешив кобылиц. Заржала одна, другая. И вновь тишина!

   Прикрывает табун невеликий размерами лес, ветру не разгуляться, да и нет его особо, далеко слышно. Вот зажужжали со стороны вершины, словно шмели, снегоходы. Лошади знают этот звук. С ним появляется рядом хозяин, заботливо осматривая табун. Насыпет соли, кому-то перепадет краюха хлеба. Жеребец любит, когда его похлопают легонько по шее, потеребят ласково за уши, прижмут голову к пахнущему домашним теплом полушубку. «Ты уж смотри! За порядком-то», -  попросит хозяин. Откинет хвост коняка, запляшет на месте. Голову высоко поднимает и карими глазами смотрит на кормильца. Ушами прядет, слушает доброе слово…

   Они собирались сумрачно и зло.  Готовили оружие и боеприпасы, глушители на карабины. Оптика для такой «охоты» не нужна, снимали и откладывали в сторону. Патроны с пулями, полный патронташ, распихано по карманам по возможности.  Должно хватить для такого.  Два снегохода прогреты и стоят у дверей зимника.

   У кого возникла эта идея – поквитаться, не помнил никто из четверки.  С чего началось? Удачлив, в разведении лошадей оказался конкурент.  Каждая кобылка по весне с приплодом, падежа нет, быстро продает лошадей, рука легкая. В туристический бизнес требовались животные, конных маршрутов по горам много, пользуются спросом у отдыхающих.  Из соседнего Казахстана приезжают покупатели, для них лошадь и подавно первый друг, кормилец. Брали хорошо.

   Зависть проскочила у Чики, кличку он получил в детстве в азартных играх, увидел однажды пачку денег в руках конкурента. Рассчитались с покупателями из сопредельной страны, не нужно это делать на виду у посторонних.  Да так вышло. Ненавистью полыхнуло, а отчего? Сам не понимал. Постреляю лошадей, один коннозаводчик останусь. Убийство не убийство – об этом не думалось. Странный этот мир, где двое смотрят на одно и то же, а видят противоположное. Запало в душу, почему сосед удачлив, а у меня не идет так дело. Помощники за умеренную плату быстро нашлись.  Бродило в голове – стоит ли так безжалостно учить? Но после того, как задаток уплатил, обратной дороги не виделось.  Долго выбирали ночь, сегодня решились. Распили бутылку водки, без закуски, из горлышка. Торопились.

   Снегоходы на малых оборотах, такое дело не любит шума, поднялись от зимовья в гору, покрутились по склонам и перелескам, запутывая следы. Несколько раз останавливались, глотая холодную водку, стараясь задурманить мозг, который сверлило одной мыслью. Зачем идем? Наконец повернули и  направились к месту…

   Разбитые на отдельные косяки кобылицы мирно паслись, не пугаясь присутствия человека. Люди зашли со стороны горы, отрезая пути отхода и прижимая табун к деревьям на опушке леса. Лишь почувствовал необычайность серый в яблоках, закружил табунчик, потом гордо поднял голову и пошел на приближающегося человека, вступая в открытое противостояние. Громко затопал передней ногой, выражая протест и неудовольствие. Да сбил с толку ласковый голос и рука с коркой хлеба, протянутая в его сторону. Успокоился, поводил ушами,  потянул пушистую от инея морду в сторону подходящего. Человек дал взять хлеб!

   Хлопнуло и ударило больно в бок, под лопатку. Выпал хлеб, взятый одними губами, жеребец, почувствовав слабость, осел на передние ноги, не в силах поднять голову от земли. Большие глаза безучастно увидели приближающийся снег, заломило шею и уже угасающий взгляд, увидел, как упала в нескольких шагах от него рыжая молоденькая кобылица. Он отчетливо понял все, хотел заржать, предупреждая об опасности, но лишь захрипел.  С последней мыслью, пролетевшей в воспаленном мозгу: «За что? Ведь она жеребая! Обоих убиваешь!»

   Лошади с жеребятами не поняли происходящего и тянулись губами к человеку. Когда упал их предводитель, затем молодая кобылка, проявили тревогу. С широко распахнутыми глазами, дергая ушами и шумно выталкивая воздух через ноздри, закружили на месте, прикрывая детей. Затем после хлопка оседали на снег и заваливались на бок. После падения успевая несколько раз перебрать ногами в предсмертной судороге «убегая и уводя за собой жеребят». Далеко! В небеса! А отъемыши пятились несмышлёно в лесок, увязая в сугробе. Перебирали тоненькими ножками, затем подламывались в коленках и утыкались в сугроб головой и грудью. Двухлеток попытался прыгнуть в сторону, да метко стрелял негодяй – влет бил, достал в прыжке. Так и замер, угодив головой в небольшое разветвление веток. Повис, взбугрив под собой снег, да невольно струей мочи окропил белое.

   Подумалось Чике: «Хватит, пора остановиться!» - да не сговорились заранее, и напарники продолжали стрелять, хлопками обозначая место. Внизу склона вдвоем положили несколько кобыл, те упали, перегородив пути отхода. Повести молодь некому и та табунилась не найдя прохода среди стволов берез, на одном месте. А люди в белых маскхалатах увлеченно били с руки, посылая пули одну за другой в податливое теплое тело. И вот уже парит от горячей крови, дурманит без того пьяные головы.

   Поднявшись на задние ноги, покрывшись потом от стресса и гнева, пошел взрослый жеребец на обидчика, перебирая передними копытами. Успел ударить в плечо и выбил карабин из рук. Хоть какая-то надежда, да второй ударил пулей в бок одной и второй, упал, придавливая телом человека. Хоть таким способом оградить несмышленышей. Третий выстрел остановил движение.

- Вот, зараза. Кровью испачкал маскхалат, - и, выбравшись из-под туши, со злости пнул в бок уже неподвижного, мертвого защитника табуна.

   И только тут тоненько заржала недобитая кобыла, задергала ногами и завертела головой, отчаянно скосив глаз на лесок. В ее зрачке отразились звезды и млечный путь, ведущий в вечность. Белое поле с черными буграми, разрыхленный  снег и четыре белых человеческих фигуры. Пар над неостывшими телами, поднимавшийся в темень, и души лошадей в белом мареве, с широко открытыми от ужаса глазами, устремившиеся вверх.

   Оглядев поле с расстрелянными лошадьми, содрогнулись вдруг убийцы и бегом кинулись к снегоходам. Отъехав пару километров, остановились, открыли бутылку водки и принялись глотать, словно пытаясь утолить жажду. Чика  трясущимися руками все не мог попасть горлышком в глотку, жидкость текла по подбородку, по шее, по рукам. А его трясло до стука зубов.

   Остыли тела, остыла кровь! Перестало парить обозначая место гибели лошадей и жеребят. Пятьдесят три тела покрывались инеем от утренней прохлады. Посыпал мелкий снежок, присыпая белым  чистым цветом место убийства, заметая человеческие следы и следы снегоходов. Первый луч заискрил в ветвях берез. Возвращалась с утром на землю красота природы. Жаль, не увидят ее жеребцы и кобылки, дети одного да двух лет, да тем более те, кто не успели родиться и погибли с матерью в ее чреве.

   Послышался звук приближающегося снегохода…