Город у вулканов

   – Вы не подскажете, как с аэропорта можно будет добраться в центр города, – ожидая приглашения на посадку, обратился к двум женщинам в накопителе, – я впервые лечу на Камчатку.
   
   – Загадывайте желание – вы между Марин! – воскликнула с улыбкой одна из женщин.
   
   – Можно автобусами, но меня будут встречать, мы вас довезем, – уже обыденно добавила женщина.

   По прилету в Елизово мы встретились на выходе. Одну из Марин ждал “Ленд Крузер”, другую – возможно, такой же.

   Небольшое здание местного аэровокзала на фоне гор выглядело невзрачно и вскоре исчезло за первым же поворотом дороги. Зато поражавшие величием вулканы, исполинскими телами седунов-великанов, грузно рассевшиеся невдалеке от аэропорта, всю дорогу оставались кажущимися совсем рядом, своими видами под разными ракурсами, сопровождая нас до самого города.

   В город вела широкая, похоже, недавно отстроенная дорога. Мой мозг, измученный ночным перелетом, не успевал впитывать окружавшие панорамы. Марина рассказывала о вулканах, их географии и походах к вершинам ближайших.

   Вулканов, действующих и уже угасших даже несколько тысячелетий тому назад, на Камчатке насчитали около трехсот.

   В душе Марина была экскурсоводом. Уже в пути она задумала сделать крюк и  провезти меня дорогой, где будут вид старого города, бухты и снова-таки вида вулкана, но уже другого.

   Дорога заняла около получаса. Мы остановились на дорожной обочине над городом, я делал снимки у столба с блиц информацией и указателями направлений: Токио 2452 км., 3 ч., Сеул 3004 км, 3 ч., Москва 6783 км., 9 ч., Сочи 7809 км., 9 ч., Париж 8468 км., 10 ч.,  Анкоридж …, восхищался синью бухты, на горизонте цепью заснеженных вершин гор и белоснежным конусом Вилючинского вулкана.

   А затем они решили, что меня следует отвезти в гостиницу. Последнюю, ввиду ее малоразмерности, и, вероятно, недавней истории, искали расспросами. И, наконец, мы обменялись визитками. Марина оказалась владельцем туристического агентства, которое и организовывает походы на вулканы.
 
   К вечеру были еще и звонки – всё ли у меня устроено.
 
   Города строят чаще всего на равнинах, иногда на холмах, бывает и на сопках. Этот же воткнулся на скалистых пятаках и меж сопками и горами на узких скособоченных полосках земли (на Востоке горы часто называют тоже сопками), и, местами, кое-где еще и врезавшись домами в крутые бока сопок. Но главное – участки-пятаки. Из-за них город растянулся жилыми кварталами на десяток километров. Хорошо, что аэропорту нашлось-таки место до вулканов.

   А в старой части город еще и на головокружительной высоте опоясал ближайшую сопку рядком деревенских улиц. И, говорят, жители этого, выставленного всем ветрам напоказ, далёка, куда только птицы долетают без передышки, десятилетия в очередях ожидавшие городских квартир, с неохотой покидают свои дома и переселяются в новые районы.
   Я не представляю, как в камчатские метели эти восходители добираются до своих орлиных жилищ. Но летом у них открывается изумительный вид на Авачинскую бухту, противоположный берег, порт, Никольскую сопку и Вилючинский вулкан. Лучших видов не сыскать во всем городе. 

   После своей давней поездки на Камчатку, дочка восторгалась красотой города и изумительных своей добротой там людей. Волей рока, по Ленинской, Советской, а затем по Максутова, теперь шел я (сюда еще не долетели ветры переименований, все-таки Камчатка далеко). Любовался силуэтами далеких гор и вулканов, склоны и вершины которых уже засыпаны снегом и оттого высвечивали на горизонте яркой белизной, на ближайших же сопках снег остался только полосами по распадкам; рассматривал еще во множестве сохранившиеся двухэтажные деревянные дома – осколки прошлого, вероятно, еще крепкие, хотя и несущие печать прожитых годов.

   Скорее всего, где-то в чиновничьих кабинетах они уже приговариваются к сносу  ;  на некоторых краска, чаще армейская зеленая, выгорела и растрескалась, а давно крашенные в белый цвет рамы окон, облупившимися наличниками, взывали к ремонту. Но и такие, они были красивы своей суровой простотой, рациональностью архитектуры, флигельками. Как красивым бывает морщинистое лицо родной бабушки.

   Спустился к заливу в городской центр. Он, с видом райцентра в центральной России, немноголюден и противоречив провинциальной непритязательностью застройки и ошеломительной красотой окружающей природы.

   Как и положено бывшему советскому городу, центр – иконостас памятников, в них всё смешалось.

   – Как пройти к батарее Максутова? Александра, – спрашиваю седоусого мужчину в спортивных с замысловатыми полосами брюках.

   – Вот по этой дороге.  Откроется бухта – увидите пушки батареи. Впрочем, я пройду с вами и покажу. Мне все равно надо гулять. Но я должен порой тормозить, мерить давление – пережил инфаркт.

   – Спасибо, я теперь сам дойду, – мне не хотелось докучать.

   – Я покажу и что-то расскажу, чего не увидите, – предложил мужчина.

   Мы с остановками прошли вдоль Никольской сопки по поднимающейся вверх дороге. У памятника защитникам от англо-французской эскадры, мой спутник Сергей, как оказалось его зовут, начал рассказ.

   Высадившиеся с кораблей французы и англичане, пошли на штурм батареи. И здесь, по воспоминаниям участников битвы, защитники сошлись со штурмовавшими в жуткой рукопашной.

   Он предложил еще немного подняться, чуть выше памятника будет изумительный панорамный вид, но, главное, будут видны почти все места батарей, защищавших город.   
 
   Первым на подъеме, в тандеме инфаркта и аритмии, сдался я.

   – Вы представляете как падали вот с этого обрыва, сошедшиеся в рукопашной?  - спросил Сергей. Высота обрыва была метров пятьдесят.

   - И представьте как катились, вцепившись друг в друга, вот по этому откосу, – добавил, показав в другую сторону – почти обрыв.
Суда в порту, с высоты где мы стояли, казались маленькими.

   Отличившаяся батарея Максутова, названная “Смертельной”, и сегодня смотрит на бухту, стережа город. Сама батарея – словно ладонь, совершенно открытая площадка с выставленными на лафетах пятью тогдашними орудиями, из-за недостатка времени не защищенная бруствером, как бы безмолвно объясняет: вот потому и погиб граф Максутов и много, как принято было писать, нижних чинов.

   Малые дети оседлывали старые орудийные стволы, взрослые фотографировались на месте орудийной прислуги. Думаю, не местные.

   Боже, если ты есть, мы так одичали – вместо молитв щелкаем на фоне навеки пропитанных кровью пядях земли.

  Мы спустились к морю. По заканчивающемуся приливу прошли чуть не до южной оконечности Никольской, на всем протяжении вылизанной ветрами, почти голой скалы. Каменистого пляжа, как морского берега, не залитого приливом, оставалось не больше метра.   

   В сотне шагов, укрывшись от ветра за выступом скалы, сидя на камне, читала женщина.

   – Скоро максимум прилива – лучше уйти, – сказал Сергей.

   – Спасибо, я скоро, – женщина вернулась к чтению.

   В тех местах, где море в приливы топило пляж аж до берегового утеса, и неосторожные гуляющие могли оказаться в западне, руками неравнодушных пляж вымостили камнями. И на такую высоту, что почти всегда можно выбраться посуху.
   
   В другом месте -  штормы добрались до одинокой, вцепившейся в скалу березки, грозя вымыть из каменной расщелины ее корни. Там тоже, влюбленные в свой город, натаскали гору камней, защитив утес и одинокое дерево. На “материке” такое уже вряд ли встретишь. Как и сопки, поросшие деревьями.

   Сергей оказался неравнодушным знатоком защиты города. Провел к часовне, братским могилам, они на той же Никольской сопке. Их две: защитников – по правую сторону и англичан и французов – по левую. Что символично. На могилах – православные кресты, рядком – стволы бывших орудий.
   
   Изданные воспоминания участников утверждают, что там похоронены не все – нападавшие, к удивлению защитников, старались увезти всех своих погибших. Их тоже хоронили на камчатской земле, но командами их кораблей и в другом месте.

   При прощании с Сергеем я долго подбирал слова благодарности. Все они казались мелкими.

   Несколько раз я проходил мимо местного музея в ожидании открытия со следующей недели. К моему огорчению, его закрыли еще на три дня, что никак меня не устраивало - назавтра я улетал. Это я с пылом и объяснил работнице, приоткрывшей дверь, не спросив даже ее должности. И чудо совершилось. Он заработал для меня. И снова от неожиданности не находил как благодарить – на “материке” такое теперь редко встретишь.
   
   Дочь подсказала побывать в рыбном магазине. Он большущий. В десятках витрин такое количество, отливающих всеми цветами бронзы балыков, камчатских крабов, а в большущих ведрах – икры всех оттенков золота, что казалось, ее городу никогда не съесть. Я бы такое ведро икры, точно, и за год не съел. Впрочем, я не беспокоился – знал, меня не будут заставлять.

   А в порту сейнеры томились новыми уловами.

   В гостинице на вечерний кофе меня ждали единственные (не сезон) постояльцы, они же собеседники. Один – здоровяк-великан, житель сибирского города, вахтово работает на полуострове в шахтах, добывает золото. Он из своих сорока пяти лет, двадцать пять под землей управляет неизвестными мне машинами. Стал большим в них докой. Сейчас меняет фирму. Зарплата в полторы килосотни за его тяжелый труд ему кажется несправедливой.
   Книг не читает. Любит кино и пиво. Понимает, что балует свою маленькую дочь, но покупает ей джинсы за двенадцать или четырнадцать тысяч.

   В фирме всполошились – уговаривать посылают секретаря. Но они плохо знают своего бывшего работника.
   А парень, мне кажется, добрый, надежный.

   Другой – ищущая мятежная душа. Он снимает непрофессиональное кино. Для этого зарабатывает гранты, временами возвращается к своей профессии судоводителя, пойдет в лесорубы, поступит к дьяволу в истопники – лишь бы была возможность снимать задуманный фильм. Сегодня уходит с надоевшего ему судна ночевать в гостиницу. Весь в творчестве. Здесь и без катренов Нострадамуса можно до-гадаться – ему не будет покоя.

   Прощаясь еще с одним Сергеем, главным в гостинице, я пообещал при возможности вернуться и благодарил его за мой уютный номер, удобства, гарантию места, если соберусь прилететь.

   Разные люди, разные судьбы. Я им благодарен всем.
 
   А как поблагодарить город - в самый сырой сезон - за идеальную погоду дней моей жизни в нем?

   К шести – на автостанции. С востока уже бледнел иссиня-серый небосвод. Над горизонтом мерцала одинокая звезда. Первые, еще немногие пассажиры, поеживаясь, шли к холодным автобусам и уезжали в соседний город. Вышедшие из жилища среднеазиатские работники, за неимением чая, взяв кофе, обнимали стаканчики – грели руки. По низинам, рощам черной березы и дальним сопкам, путался туман. Медленно, анданте, блекли уличные фонари, небо над сопками зажигалось голубизной рассвета. 
 
   В девять, уже в воздухе, пилоты, выводя на курс, кренили и выравнивали самолет – казалось, он качал крыльями, прощаясь с проплывавшими рядом, залитыми солнцем вулканами.
    2019