Александр Сергеевич

Сын Сергея Павловича и Александры Андреевны Александр Сергеевич Барсуков в 1914 году был призван на воинскую службу.
 
К этому времени за его спиной уже было высшее медицинское образование, полученное в Московском университете. Практику же пришлось проходить в полевых госпиталях на фронтах Первой мировой.
 
Война была совершенно непонятной для простого русского народа и жестокой. Военные преступления по отношению к беззащитным санитарным отрядам, подразделениям Красного Креста и полевым госпиталям, несмотря на их официальную защищенность международными конвенциями, были  нормой.

Александр Сергеевич стойко прошёл через все эти фронтовые трудности, оперируя русских солдат, таким образом, спасая сотни жизней. За свой профессиональный подвиг молодой военврач получил военный орден Святого Станислава с мечами.

* * *
Александр Сергеевич вспоминал, что отец его считал переворот 1917 года несерьёзным. Советскую экономическую доктрину называл фантастичной, а большевиков – идеалистами-экстремистами.

В 1918 году в Пензе началась всеобщая национализация недвижимости и конфискация частного имущества. Фактически же бесконтрольные вооружённые личности, в том числе вырвавшиеся из тюрем пензенские уголовники, прикрываясь лозунгом «экспроприация экспроприаторов» врывались в богатые дома, безнаказанно «грабили награбленное» и убивали. Многие ранее авторитетные общественные деятели, предприниматели – благотворители на надгробных табличках после даты рождения через дефис имеют дату 1918 год, если их могилы сохранились вообще.
 Борьбу с ними и одновременно с «буржуйской контрой» сначала ведёт ГУБ ЧК, которую после сменяет О.Г.П.У. Но органы, призванные охранять порядок и контролировать соблюдение законности, сами, нередко, пользуются своим новым властным положением.

Барсуковым здесь особенно «повезло»: напротив их дома в бывшую Нижнюю гостиницу их родственников Варенцовых («Континенталь» с рестораном «Эрмитаж»), вселилась эта всесильная организация и организовала тюрьму.
 
У Барсуковых отобрали первым делом магазин, мебель и предметы быта, которые посчитали ненужной роскошью. Потом стали урезать площадькомнатах и залах. Причём, поскольку такой дизайн изначально был не предусмотрен, ангелы под потолками были разделены перегородками пополам: одним новым жильцам достались их милые улыбающиеся личики, а соседям – виды сзади с крыльями.

Барсуковы, как и остальные «буржуи» в городе пытались уберечь свои семьи как только можно: уезжали в другие города, прятали нажитое несколькими поколениями добро, чаще женские ювелирные украшения и столовое серебро.

В те времена свободные денежные средства «на чёрный день» считали надёжным вкладывать именно в эти изделия. Ювелирные украшения всегда можно было обратить в деньги, а на серебре ели и пили, чтобы обезопасить себя и семью от желудочно-кишечных заболеваний – частого явления в неблагополучной в санитарном отношении Пензе. Причём, комплекты столового серебра имел каждый член семьи с выгравированными инициалами. Их дарили друг другу, начиная с младенческого возраста, когда первая чайная ложечка преподносилась «на зубок».
 
Вот и Сергей Павлович спрятал от разграбления семейное серебро – с помощью верного конюха Николая замуровал в нишу дома. При очередном обыске, которые вошли уже в систему новых владельцев соседнего «Эрмитажа», простучав прикладами винтовок стены коридора нижнего этажа, комиссары обнаружили тайник. Обрадованные своей находкой, вооружённые люди спешно стали распихивать мелочёвку по карманам, а затем подогнали для погрузки две телеги. О каком-то акте изъятия вообще речи не было.
 
Александра Андреевна упала в обморок тут же на лестнице, а Сергея Павловича арестовали и отвели в тюрьму через дорогу.
 
Уже в конце 1990-х годов, внук Сергея Павловича профессор Олег Александрович Барсуков, пытаясь отыскать документальные свидетельства дальнейшей судьбы конфискованного семейного имущества, был допущен к архивам ФСБ. Никаких актов или описей он там не обнаружил, а сотрудники архива подтвердили его догадки, что чаще всего эти документы и не составлялись вообще. Зато ему удалось внимательно посмотреть в глаза тем, кто руководил тогда изъятиями и расправами – их фотографии и сейчас весят на почётных местах этого закрытого учреждения.
В тюрьме Сергея Павловича продержали всю зиму до возвращения весной 1919 года из московского госпиталя раненого сына Александра.

После большевицкого переворота военных хирургов перебрасывали с одних фронтов на другие: Первая мировая плавно перешла в Гражданскую. Таким образом, Александр Сергеевич Барсуков оказывался то на территории Колчака, то у барона Врангеля, то в Красной Армии. Смертельный военный круговорот не позволял опомниться: в любой ситуации для врача основополагающими являются морально-этические принципы, выраженные в Клятве Гиппократа, и Александр Сергеевич продолжал спасать жизнь русского солдата, независимо от убеждений последнего в этот критический период для нашей страны.
 
Это прекрасно понимали и большевики. Поэтому после того, как полковой врач Александр Сергеевич в самом конце войны получил тяжёлое ранение, спасти его жизнь и восстановить трудоспособность помогли в Московском военном госпитале, с 1918 года получившим название Первого Красноармейского Коммунистического госпиталя.
 Однако, Александр Сергеевич так до конца жизни и останется инвалидом, будет жить с искусственным дыхательным горлом и говорить шепотом, за что его пензяки назовут: «доктор – серебряное горлышко».
 
Благодаря боевым и трудовым заслугам Александра Сергеевича, его отца чекисты отпустили.

Первым делом, когда измученный Сергей Павлович перешагнул порог своего дома и его кинулись встречать все домочадцы, он крикнул: «Вон! Вон из дома! Вон из Пензы! Вон из страны! Бегите все вон!!!». Авторитет Сергея Павловича был непререкаем... и в итоге некогда дружную, сплоченную общим делом семью Барсуковых разбросало по всему миру.
 
Племянница Сергея Павловича Валентина Николаевна Докучаева, спрятав в тугой укладке волос бриллиантовое колье, совершила полный приключений, опасности и риска переход по маршруту Пенза — Сибирь — Китай — Франция — США.

Дочь, Вера Сергеевна Ефимова, взяв фамильные ценности, нелегально перешла советско-иранскую границу и добралась до Тегерана. Здесь она купила гостиницу и, доведя её до высокого уровня обслуживания, сдавала номера преимущественно англичанам. В 1930-х годах Вера Сергеевна перебралась из Тегерана во Францию.
Александр Сергеевич, вернувшись с войны, переквалифицировался в гинеколога. За короткое время он стал самым известным в городе специалистом в этой области.

Первое время приём сложных пациенток и операции он проводил в доме Барсуковых на Московской. Александру Сергеевичу, как врачу, оставили неразделённой на коммуналки довольно большую часть помещений: основная часть отводилась под медицинское учреждение, где А. С. Барсуков лечил и оперировал пензенских женщин; остальную, оставшуюся в распоряжении семьи часть, занимали жилые комнаты для членов семьи и прислуги (с дореволюционного времени в доме продолжали служить: кухарка, немка-гувернантка и кучер).

Прислуга Барсуковых, несмотря на царящую вокруг свободу, от своих хозяев уходить не спешила. В доме семьи врача у них всегда была крыша над головой, горячая еда, уважительное отношение.

Позже сын Александра Сергеевича Олег Александрович вспоминал: «Нередко в дом наведывалась команда короткостриженых женщин в красных косынках, они стыдили кухарку-мокшанку и агитировали её к самостоятельной активной жизни в общих рядах рабочих и крестьян. Но та упорно сохраняла преданность нашей семье. Кухарка Анна Ивановна сохранилась в памяти как добрейшая женщина, искренне любившая нас, хозяйских деток, и нередко баловавшая запретными «перекусами» – румяными пирожками из русской печи».

Эта печь никогда не остывала, даже во времена страшного голода 33-го года семья Барсуковых подкармливала, чем могла, голодающих, просивших подаяние «Христа ради». Жуткие картины с мертвыми людьми на заснеженных улицах Пензы, которые наблюдал Олег Александрович ребёнком, до сих пор вызывают слезы в его, много уже чего повидавших, глазах.
 
Вам, читатель, ничего не напоминает эта часть жизнеописания врача-гинеколога Александра Барсукова? Ну, конечно же, Михаил Булгаков словно был в 1920-е годы в доме Барсуковых на улице Московской, когда писал свою знаменитую повесть «Собачье сердце», а образ доктора Преображенского списывал с Александра Сергеевича:

 «– По какому делу вы пришли ко мне, говорите как можно скорее, я сейчас иду обедать.
 – Мы – управление дома, – с ненавистью заговорил Швондер, – пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома.
– Кто на ком стоял? – крикнул Филипп Филиппович. – Потрудитесь излагать ваши мысли яснее.
 – Вопрос стоял об уплотнении…
 – Довольно! Я понял! Вам известно, что постановлением от двенадцатого сего августа моя квартира освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений?
 – Известно, – ответил Швондер, – но общее собрание, рассмотрев ваш вопрос, пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерную площадь. Совершенно чрезмерную. Вы один живете в семи комнатах.
– Я один живу и работаю в семи комнатах, – ответил Филипп Филиппович, – и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку.
Четверо онемели.
 – Восьмую? Э-хе-хе, – проговорил блондин, лишенный головного убора, – однако это здо-о-рово!
 – Это неописуемо! – воскликнул юноша, оказавшийся женщиной.
– У меня приемная, заметьте, она же библиотека, столовая, мой кабинет – три! Смотровая – четыре. Операционная – пять. Моя спальня – шесть, и комната прислуги – семь. В общем, не хватает… Да, впрочем, это не важно. Моя квартира свободна, и разговору конец. Могу я идти обедать? – Извиняюсь, – сказал четвертый, похожий на крепкого жука.
– Извиняюсь, – перебил его Швондер, – вот именно по поводу столовой и смотровой мы и пришли говорить. Общее собрание просит вас добровольно, в порядке трудовой дисциплины, отказаться от столовой. Столовых ни у кого нет в Москве.
– Даже у Айседоры  Дункан! – звонко крикнула женщина.
– И от смотровой также, – продолжал Швондер, – смотровую прекрасно можно соединить с кабинетом.
 – Угу, – молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом, – а где же я должен принимать пищу?
 – В спальне, – хором ответили все четверо. Багровость Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.
 – В спальне принимать пищу, – заговорил он немного придушенным голосом, – в смотровой читать, в приемной одеваться, оперировать в комнате прислуги, а в столовой осматривать?! Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть. Но я не Айседора Дункан!! – вдруг рявкнул он, и багровость его стала желтой. – Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной! Передайте это общему собранию, и покорнейше прошу вас вернуться к вашим делам, а мне предоставить возможность принять пищу там, где ее принимают все нормальные люди, то есть в столовой, а не в передней и не в детской...»

Совпадают даже детали, начиная с необходимости отстаивания комнат для врачебной практики, постоянного посещения делегатов от советской общественности, находящегося чуть наискосок от дома магазина « Главрыба», и кончая упоминанием Айседоры Дункан.
 
Женой Александра Сергеевича стала танцовщица Вера Александровна Введенская (1896–1972), которая выступала в начале 20-х годов в пензенском театре с И.В. Быстрениной и ездила на гастроли с агитпоездом. Агитпоезд представлял собой в первые годы советской власти одновременно театр, музей и библиотеку на колесах. Её талант отмечала и знаменитая Айседора Дункан, которая в то время содержала свою танцевальную школу и обучала свободному танцу в Советской России, будучи женой Сергея Есенина.

В 1923 году у супругов родился первый ребёнок – дочь Злата.

В 1926-м году через полгода после кончины Сергея Павловича, на свет появился старший сын Олег.

Младшего своего сына Кира Вера Александровна родила в 1929-м году.

Всем им будет суждено в будущем стать учёными, профессорами… но об этом несколько позже.

С 1920 года Александр Сергеевич Барсуков работал в Пензенской губернской больнице, в 1925 организовал первый в Пензе роддом и был его главным врачом, преподавал в Пензенском медицинском училище, разработал методику обезболивания родов.

Когда Александр Сергеевич умер, в 1950 году, на его похороны пришло невероятное число женщин – его пациенток. Вся улица Калинина была заполнена женщинами. Переполошился обком, прислали милицию, но все обошлось без эксцессов. Катафалк не понадобился – женщины поочередно несли гроб на руках до самого кладбища.

ДАЛЕЕ:http://proza.ru/2022/01/15/1717