20220111

В этот день я только проектом занимался. И волновался, получится ли. Делать его, разумеется, не хотелось. Я был в обычном своём состоянии, когда надо. Очень надо. Но не хочется. Очень не хочется. Я знал, что это деньги. Самое важное сейчас - это деньги. Деньги сейчас - это всё. Это не так, но именно такие слова сами собой складываются.
Я не мог себе позволить ни минуты передышки, но всё равно позволял. Мне нужны были минуты отключки. Это был типичный день. Давно такие дни случаются. Уже стабильно с десяток лет. Но вот только они теперь раз в год. Ну, два раза.


Я сейчас уходил отсюда. Я включил музыки в Одноклассниках - на них я вчера напал. Там музыки из моего прошлого, которые так и остались в будущем.
Я хочу понять, что это было - которое жизнь.

Можно описывать свою жизнь изнутри - от того, что я помню.
Я помню кровать с сеткой - большие ромбы, как будто верёвки переплётены - такие бока у неё. Я жил там, как в своей камере, откуда нельзя выбраться. Я помню картины - две - на стенах бабушкиного дома. Иван Царевич на Сером волке и Дети, бегущие от грозы. Но надо мной висел Царевич на Волке. Я не знал, что это у него там девушка, а не ещё один юноша.
Атмосфера того бабушкиного дома. Одноэтажный деревянный. Для меня там была вся предыдущая история человечества. Печи. Но особенно - "голанка"... И снежные белые окна. Трещат дрова, стреляют.
Они запрягали собаку мне в сани - высокие, я их потом доставал со второго этажа сарая - пылевой слой в палец - густой чёрно-серый на всём там. А я вижу спину этого пса - я тогда не понимал, но потом сопоставил - рыжая спина. Собаку звали  Индус. Всех собак у бабушки потом звали Индусами. Мне сказали, что это из-за фильма "Тарзан", который шёл тогда в кино. Мол, там индусы были и они были злыми. Собака всякая, оказываясь на цепи, тоже была злой. А со мной все они всегда - сама любовь - меня обожали страстно.
А надо мной люди в чёрном возбуждённые - я помню, как по проходу к калитке катят меня эти сани. Больше ничего не помню.
Но я про атмосферы. Я про музыки.
Какой-то праздник у взрослых - это примерно август и это вечер - смеркается. У них там веселье - прямо на улице. Улица там - это совершенно никакого асфальта - и вдоль домишек утоптанная хорошо земля. Домишке по обе стороны улицы. И вот там у них что-то, а я вижу изнутри бабушкиного участка. На заборах сидят мальчишки - смотрят на празднество больших. Наверное, они там, большие, плясали. Звук музыки - это Русланова, это Валенки. И Окрасился месяц... Но Валенки - особенно. Потому что плясать под них.
Но я про атмосферу.
Вот, например, Окрасился месяц. Ой, оно для меня вовсе не про то, про что слова. И не про то, про что оно для остальных людей.
Если бы и для остальных людей оно всё такое, которое в музыках, в песнях, было тем же самым, что и для меня, люди бы давно что-то с этим сделали бы. Потому что это окна каждый раз открывались в то, что обязательно должно быть. Но музыка заканчивалась, а люди - ничего, как будто так и надо. Как будто сейчас не было чуда. Но его, этого чуда не было наяву. А в музыках оно было. Всегда.
Все люди любят музыки. И я с очень своего раннего детства не понимал людей. Я видел, что они любят музыки, которые люблю и я. Более того: люди и сделали эти музыки, и доставили их мне. Но почему же они не делают это дело дальше? Ведь вот - в музыках про всё рассказано.
Почему мне будет жалко умирать. Потому что я один до этого догадался. А все остальные всего лишь к этому подошли.
Это наркотик, к которому приникают на время. И чтобы утолить голод, его принимают снова и снова - музыки.
Так, как музыки, уже ничто другое не умеет. Есть ещё форма и есть ещё слово. Но только музыки достигают.
- А танец?
- Это я тоже к форме отношу. Только три: музыка, форма и слово.
Форма тоже умеет...
- А слово разве не умеет?
- Согласен. Слово тоже умеет. Но музыка... И всё это эстетика. Нет, эстетика - это мелко. Это иная красота, это не просто эстетика. Эстетика поверхностна и равнодушна.
Я один такой, да. Но почему же и они любят эти же музыки? Если бы не любили, я бы про музыки и не знал бы.