Рыжий

После репетиции вместе с Васей Левашовым отправились к Любе в гости прямо из клуба, прихватив с собой свои мандолины.
- Я, Витя, так понял: мать у неё ни сном ни духом про наши дела, но Люба опасается, как бы не догадалась ненароком и подстраховаться хочет, -  высказался Вася по дороге. - Ей, видишь ли, лучше, чтобы мать считала, будто у Любаши на уме только музыка да песни-пляски.  Я её спрашиваю: а не попадёт ли тебе от матери, ведь по ее-то разумению, поди,  где песни-пляски,  там и гулянки, да ещё если тебя застанет на том, как ты по ночам из дома пропадаешь и под утро возвращаешься?  А Любаша и говорит: я затем вас и зову,  а то вдруг и вправду про ночные мои похождения узнает. По городу-то  люди  шепчутся, что у нас по ночам делается, весь базар об этом гудит, а мать на базар ходит чуть не каждый день. Уже и про листовки сама заговаривала.  Пока не догадалась, надо сбить её со следа.
 Виктор в очередной раз оценил Любашину конспирационную стратегию. Конечно, если её мама, Ефросинья Мироновна, случайно узнает или догадается, чем занимается ее дочь, исчезая  из дома по ночам, поднимется вой и хай. Это женщина простая, мужа она потеряла, а Люба у неё единственная дочь. Можно себе представить, как она испугается. Лучше вводить родителей сразу в курс дела, чтобы потом уже не бояться, как бы правда не вскрылась сама. Однако своей матери и отцу Виктор привык доверять с детства, и если Люба не посвящала Ефросинью Мироновну, значит, ей виднее. В разведшколе  она, кстати, давала клятву хранить тайну.
- Молодец наша Любаша! - искренне, от всего сердца улыбнулся Виктор. - Правда, я не думаю, что ее мать сама о чём-то догадается. Если только кто-нибудь не подскажет... Но такой случай надо тоже иметь в виду.

 Ефросинья Мироновна вышла вслед за Любой встречать гостей. Казалось, она удивилась визиту. Во время оккупации люди стали реже ходить друг к другу в гости. По крайней мере, обычные жители города. Многие были напуганы и подавлены, но при этом надеялись благополучно отсидеться дома, сомневаясь в собственных соседях, стоит ли им доверять. Вот и к Ефросинье Мироновне в дом видно давно никто из посторонних не заходил.
 Люба, открыв дверь, прямо с порога бросилась на шею Васе Левашову.
- Здравствуй, Вася! - крепко обняла она его, чуть привстав на цыпочки, так как была ниже ростом. Левашов, державший в руках мандолину, слегка смутился, но покорно наклонил голову, позволяя Любе поцеловать его в щёку. - И ты, Витя! - она бросилась к Виктору и по-мужски крепко похлопала его по плечу. - Привет! Как хорошо, что вы пришли! Проходите скорее!
 Виктор и Василий ответили на Любины приветствия, поздоровались с её мамой, и Ефросинья Мироновна радушно заулыбалась в ответ.
- Вовремя вы, хлопцы, пришли, скоро ужин поспеет! - воскликнула она. - Я как будто знала, что гости будут, и угощение приготовила!
 Улыбка делала лицо Ефросиньи Мироновны добрым и молодым. Она была искренне рада тому, что ей в этот вечер есть чем угостить ребят.  В оккупированном городе такое совпадение событий можно было считать настоящей удачей. Из кухни действительно заманчиво пахло и слышалось шкворчание масла на сковороде.

- Спасибо за приглашение, - вежливо наклонил голову Виктор. - Только мы репетировать пришли. У нас в клубе спектакль будет, "Назар Стодоля". Люба в нём петь вызвалась, а мы ещё ни разу не репетировали.
- Так и репетируете! - отозвалась Ефросинья Мироновна. - А я пока на кухне похлопочу.
 Она оставила ребят с Любой и поспешила к своей сковородке. В комнате они уселись треугольником, Виктор и Василий на стулья, друг напротив друга, а Люба на край узкой кровати, застланной расшитым яркими цветочными узорами покрывалом. Ребята заиграли на мандолинах, и Виктор начал тихо напевать, а Люба подхватила:

 Гой, гоя, гоя!
Що зо мною, що я?
 Полюбила козака -
Не маю покою.
 Я його боялась...
 Що ж опісля сталось?
На улице постричалась
Та й поцiлувалась.
А мати уздрила...
Яке тебе дiло!
Вiддавайте замiж
Коли надоїла.

 Повторив песню заново от начала до конца, Люба тряхнула головой.
- А если я тоже гитару возьму? -  спросила она решительно.
- Тогда давай сперва без голоса, сыграемся втроём, - ответил Виктор.
 Люба сняла со стены гитару. Это была очень удачная мысль: за перезвоном струн трех инструментов мать Любы через стенку не могла слышать ничего другого, меж тем как все трое сидели близко друг к другу и ничто не мешало им разговаривать в полный голос.
- Тебя Майя Пегливанова в половине первого пополуночи будет ждать, - не преминул сообщить Вася.
- Да, мы с ней так и условились! - Люба пожала плечами, не понимая, зачем он говорит ей то, что она и так знает.
- За тем терриконом,  где мы втроём встречались, помнишь? - подал голос Виктор.
- А это ещё почему? Мы прямо на месте встречаться собрались!
 -  За терриконом спокойнее, там на патруль точно не нарвёшься, -  пояснил Виктор. - После вчерашнего следует ждать усиления ночных патрулей, и в городе, и в посёлке. Или ты думаешь, фрицы просто так проглотят поджог биржи?
- Это ты верно говоришь, -  не могла не согласиться Люба.
- Вот и Майя тоже так думает, - сообщил Вася. - Мы с ней это обсуждали сегодня.
- Ну что же, принимается! -  снова кивнула Люба.
- А я вас подстрахую, - заявил Виктор. - Как вчера мы с хлопцами вас с Серёжей страховали, только теперь я один управлюсь.
- Зачем, Витюша?  Это лишнее! - возразила было она.
- Ничего не лишниее, Любаша! - твёрдо ответил Виктор. - Чтобы вам вчера с Серёжей дело сделать и домой спокойно вернуться, мы битый час полицаев по пустырю за нос водили. И сегодня, когда вы на трубу полезете, надо, чтобы кто-то внизу караулил. Луна яркая, а труба высокая. Влезть на неё пол дела, вам ещё и спускаться, и хорошо, чтобы не в лапы к чертям. Мало ли что? Вот за этим я и прослежу.
- Тебя, комсорг, не переспоришь! - усмехнулась Люба.
 Задорный огонёк в её глазах снова напомнил Виктору историю с гимнастическими упражнениями на крыше школы. Определённо, Любу всегда тянула высота. Как только  умеет она сочетать в себе этот бесшабашный азарт и хитрую стратегию!
- И не спорь со мной, стрекоза! - в тон ей ответил Виктор.
- Эх ты, рыжий! - не осталась в долгу Люба.

  Это была отсылка к тем же временам, когда Любаша носила прозвища Ласточка, Стрекоза и Тюленин В Юбке, то есть классу к шестому. Виктор тогда ещё не был комсоргом, Ну ему уже очень хорошо удавалось пробуждать в своих товарищах совесть, если той вдруг вздумалось вздремнуть. Так, одно время кто-то из хлопцев, может быть Ким Иванцов, но теперь уже не вспомнить точно, заразил весь класс дурным поветрием: стоило кому-нибудь обратиться к товарищу в присутствии других с просьбой о какой-либо помощи или одолжении, требующем даже минимального усилия, в ответ звучало неизменное: "я что, рыжий?" Класс поддался поветрию дружно, с поразительным  самозабвением, по крайней мере, его мужская половина. Один только Виктор решительно воспротивился поветрию, и если слышал в своём присутствии сакраментальную фразу, неизменно ввязывался в разговор. "Я - рыжий!" - заявлял он, и тотчас же предлагал просителю помощь со своей стороны. Уже тогда проявилась его готовность брать на себя то, что каждый предпочитает спихнуть на другого. Одно время его действительно пытались дразнить Рыжим, но Виктор не обижался на прозвище, которое принял на себя добровольно, а потому оно к нему не пристало, и дурное поветрие сошло на нет вместе с этим прозвищем и исчезло, как прошлогодний снег. Теперь казалось, что всё это было давно и с кем-то другим. Если бы не Люба, Виктор сам ни за что бы не вспомнил...