Жажда

                Безумной жаждою томим,
                Дорогой знойной я влачился...
               

      Боинг плавно оторвался от взлётной полосы и взмыл, задравши нос, в вечернее небо, оставляя под собой загорающиеся огни Окленда. Лайнер держал курс на Апиа, столицу Западного Самоа. Виктор Васильевич Минеев, программист одного из министерств бывшего Союза, он же путешественник-любитель, которые активизировались в постперестроечные годы, смежил веки и задумался: почему же миссис Ноа не явилась на посадку? Рейс задержали из-за непогоды на несколько часов и попутчица долго убеждала русского туриста вернуться в отель, а не томиться в аэропорту. Поколебавшись, она дала номер своего домашнего телефона в Апиа, а сама всё же отправилась передохнуть в гостиницу. Позднее, уже в Апиа, выяснилось, что телефон ведомственный, а о миссис Ноа там никогда не слышали.
      Путешественник очнулся от лёгкого прикосновения к плечу, открыл глаза. В салоне – свет, едва уловимое гудение двигателей под ногами, за иллюминатором – тьма тьмущая и лайнер словно завис в пространстве-времени. Бортпроводница, смуглая улыбчивая островитянка, положила на откидной столик перед Виктором Васильевичем бланк декларации, предлагая путешественнику заполнить его. Заниматься этой обязательной процедурой при наличии в голове ущерблённого английского сложновато, но ответить на все нужные вопросы помог кофейный сосед рядом.
      Минут через сорок полёта принесли на пластиковом подносе скромный ужин, который кроме своей умеренности не оставил других впечатлений. После скоротечного чревоугодия Виктор Васильевич расслабился, вновь прикрыл веки, поддавшись невольно набежавшим раздумьям. Ему основательно потрепали нервы чиновники в аэропорту Веллингтона. Сложно поверить, что человек у них транзитом и стремится попасть в Полинезию, потому что с юности бредит ею и хочет немного побродить по тропическим островам босиком. Чиновник усмехнулся: «Вместе с туземцами, что ли?» Новозеландцы сочли, что русский просто водит их за нос – нужны ли ему, северному жителю, знойные острова вечного лета? В его-то годы! Да просто смех! Раньше стоило стараться, дядя, по жарким странам босым бегать. Что? Ах, закрыты были гранииицы... Но вы же прилетели! Чиновники убеждены: для прибывшего сейчас главное, чтобы не отправили ближайшим рейсом назад в его убогое полуночное государство, посему притворяется блаженным, а сам только и мечтает осесть под старость нахлебником в благополучной Новой Зеландии. Оставалось поразиться живости мыслей потомков англокаторжан.


                ЧТО   ЗА  СТРАНА  САМОА?

      Из литературы Виктор Васильевич многое знал об архипелаге, разместившемся почти в тропическом центре Великого Океана. Меньшая часть этой компактной россыпи островов и островков – Восточное Самоа, теперь уже территория США. Целью же путешествия Минеева являлось самобытное и независимое Западное Самоа, состоящее из двух больших и ещё семи крошечных огрудков, разместившихся в районе 13° – 14° ю. ш. и 171° – 172° з. д. Удивительный народ их населяет – полинезийцы! Аналогов им нет в мире. Согласно исследованиям, исторической родиной самоанцев, как и прочих полинезийцев, является юго-восток Азии. Тысячелетия Китай сотрясался под ударами кочующих орд Севера, которые изгоняли этносы с насиженных мест, сталкивая с берега в воды Великого Океана. Агрессорами были звероподобные предки гуннов – колченогие люди с медным цветом уплощённых лиц, тяжёлыми затылками, массивным долговязым туловищем и длинными грузными руками. Водные преграды не останавливали их. Под натиском полчищ центрально-азиатских мигрантов были сброшены в южные моря предки айнов, оставлены Ява, Соломоновы острова. Монголоидные племена, породнившиеся в пути с чернокожими папуасами и меланезийцами, складываются в итоге в ту высокорослую океаническую расу, которую мир со временем назовёт полинезийцами. Их делегаты добрались около 1500 года до н. э. до Фиджи и Самоа, где местные мелковатые автохтоны занимались выращиванием... кур. Отсюда и название – са-моа. Са – приставка, моа – курица. Так называли многих бегающих птиц. Даже пятиметровой высоты птицу-гиганта Новой Зеландии майорийцы называли моа, то есть курицей.
      В дальнейшем на протяжение полутора тысячелетий о сколь-нибудь существенных сдвигах племён в Океании ничего не слышно. За это относительно спокойное время протополинезийцы успешно преобразуются в схожие между собой по языку (он отнесётся к группе австронезийских языков) самостоятельные этносы с сформировавшимися антропологическими особенностями. Их общее наименование – «канака», что значит «житель», повидимому родственное прототюркскому «конак», то есть друг, кунак.
       В первом тысячелетии н. э. опять всколыхнулась степь на севере Китая, пришли в движение бесчисленные ватаги гуннов и волна далёких событий вновь докатилась до Океании. Под её напором мигранты с Фиджи и Самоа на лодках с изобретёнными балансирами отправились искать счастья на восток и в течение нескольких веков заселили все острова Полинезии, изгнав или потеснив живших там более древних насельников. Самоанцы особенно гордятся личным вкладом в заселение Океании. В настоящем архипелаг Самоа признаётся центром, из которого осуществлялся исход полинезийцев по всем направлениям тихоокеанского региона. Европейцы открыли Самоа для себя в восемнадцатом столетии и были очарованы, словно всплывшим из пучин океана, эдемом. В девятнадцатом веке началась борьба между немцами, англичанами и американцами за приоритет на райских кущах «бесхозного» архипелага, а в марте 1889-го их боевые корабли собрались в гавани города Апиа, чтобы силовыми приёмами разрешить затянувшийся диспут. Противостояние между грозными державами близилось к апогею, пока вмешавшийся в спор ураган не разметал 15 марта, словно щепки, все суда, разом положив конец военному конфликту. Пришлось срочно созывать мирное совещание заинтересованных сторон, на котором Западное Самоа с главным городом Апиа было отдано Германии за ряд уступок в пользу Великобритании, а острова Восточного Самоа со столицей Паго-Паго передали в опёку американцам. Спустя короткое время удав проглотит кролика – Паго-Паго с группой островов станут территорией Соединённых Штатов.
      После Первой мировой войны Германии отказано в былом статусе на Западном Самоа. Немецкое присутствие сменилось новозеландской оккупацией, которая продолжалась до 1 января 1962 года. В этот день Западное Самоа получило независимость, став первым полинезийским государством, суверенитет которого признан международным сообществом. Воодушевлённые успехом самоанцы заменили название Западное Самоа на Самоа, и оно до сих пор остаётся таковым, вопреки противодействию Соединённых Штатов, где предпочитают величать новое государство по-старинке.


                ЗДРАВСТВУЙТЕ,  ТРОПИКИ!

       Крылатая махина вздрогнула от выпущенных шасси, боинг шёл на посадку. Минеев освободился от дрёмы и пристегнул ремни – пора готовится к выходу. Прошли минуты, прежде чем в салоне ощутили гулкий удар колёс о бетонную дорожку, скрип тормозов и рёв двигателей в стоп-режиме. Ещё с десяток томительных секунд неуверенности и под аплодисменты пассажиров тяжёлая махина, в последний раз по инерции качнувшись вперёд, замерла. Бортпроводницы отодвинули дверь, люди повставали со своих мест и с вещами потянулись к трапу. Виктор Васильевич оказался у выхода. После застойной атмосферы салона, его первым желанием было набрать полную грудь прохладного ночного воздуха, но в открытую дверь вместо ожидаемой свежести дохнуло тяжёлой тридцатиградусной сыростью. Был конец мая 1993 года и остров Уполу встретил северянина, жаждущего окунуться в пальмовую экзотику, банной духотой надвигающейся тропической зимы. Пространство вокруг освещалось несколькими фонарями, подвешенными на деревянных столбах. От аэропорта до города – больше двадцати километров, а рейсовый автобус прибудет нескоро, да и будет ли вообще – время половина одиннадцатого. Поэтому у взлётного поля выстроилась вереница такси со снующими возле них дюжими коричневыми фигурами, жадно выдёргивающими клиентов из толпы прилетевших. К Минееву тут же придвинулись четверо, но запрошенные цены отпугивали.
       – Я ждать автобус, – отмахнулся от извозчиков Виктор Васильевич. Водители отошли к своим транспортным средствам, и путешественник уловил их насмешливые реплики, вроде:
       –  Ничего, пусть стоит и ждёт автобуса.
       –  Ждёт до утра.
       Автобус пришёл гораздо раньше. Как ни странно, но водителю, загулявшему на чьей-то свадьбе, сообщили по телефону о застрявших в аэропорту ночных пассажирах. Его убедили приехать, как оказалось... сами таксисты. Один из них, семипудовый детина, вернулся к Минееву и поднял большой палец, мол, всё в порядке, сёр, не горюй. Затем, хлопнул тёмной ручищей по плечу, вероятно легонько, но так, что Виктора Васильевича повело в сторону, а абориген, сверкнув жемчужной улыбкой, вернулся к одобрительно гудевшим приятелям. Через полчаса подошёл автобус. Это был грязно-жёлтого цвета древний фургон – колымага, на которой в Америке, согласно кинофильмам, развозят детей по школам, а здесь приспособили под нужды более зрелых пассажиров. Разумеется, в окнах, кроме лобового водительского, ни одного стекла – в них просто нет надобности. В салоне – тусклый свет, всего набралось человек двенадцать, и Виктор Васильевич занял место у пустого тёмного квадрата. Мотор взвыл, колымага завибрировала, загремела передачами, словно инвалид костылями, и тронулась во тьму, кашляя и постепенно прибавляя в скорости. От встречного воздуха посвежело. Дрожащие снопы света, посылаемого во мрак фарами, выхватывали джунгли по обеим сторонам шоссе. Попадались погружённые в сон деревеньки с освещёнными пятачками вытоптанной земли возле закрытых магазинчиков и лавчонок. Где-то на середине маршрута встретилась свадьба. Пёстрая толпа островитян обоего пола плясала под фонарными столбами в такт разной степени дикости звукам из транзистора и хлопала в ладоши. В середине круга массивный дядя, опоясанный вокруг плотной талии красной тапой, самозабвенно кружился в танце, мелко, почти по-армянски перебирая по земле босыми ступнями. Он раскинул в стороны ручищи-крылья и что-то выкрикивал. Водитель автобуса, притормозив, зычно проулюлюкал. Ему ответил нестройный хор сельчан, и автобус покатил дальше. Опять кусты и пальмы с обеих сторон, но посёлки зачастили, набегая один на другой, пока не слились воедино, превратившись в городскую улицу. Это – Апиа. Покружив ослепшими проулками, автобус наконец въехал в залитую светом туристическую деревню с отелем, стилизованным под полинезийскую хижину, и большим голубым бассейном в центре, в котором кто-то плескался. Таким был конец маршрута. Утром жёлтая колымага повезёт отсюда пассажиров назад в аэропорт, а сейчас... мест в отеле, конечно, нет и перед Минеевым встала другая проблема – где бы по-человечески провести остаток утомительной ночи. Решить её помог таксист, выруливший из общей стоянки и распахнувший дверцу перед путешественником. На этот раз Минееву не пришлось себя уговаривать, и он втиснулся на сидение рядом с темнокожим водителем.
        – Хаю, сёр! – приветствовал его владелец потёртого лимузина. Он попросил плотнее прихлопнуть дверь и, отмерив намётанным глазом возможности клиента, подъехал через несколько минут к скромной гостинице, договорившись по дороге за сто двадцать «тала» (около $50 US по тем временам) покатать гостя на другой день по достопримечательностям Уполу. Минеев выбрался из машины и отпустил таксиста. После этого он подошёл к дверным створкам заведения, потянул за скобу, прикреплённую к готовой обрушиться филёнке, и в свете двадцативатовой лампочки поднялся по истёртым деревянным ступенькам на второй этаж. Оставалось перешагнуть сломанный порог и ступить на внутреннюю терраску. Там взору предстала картина столь же отрадная. Ветхая веранда охватывала по периметру прямоугольный и тёмный, как колодец, двор с исходившими оттуда запахами, достойными украсить зал ожидания любого отечественного вокзала. Некрашенный деревянный настил веранды напоминал пол районной поликлиники, а плакаты на стенах о вреде алкоголя и курения дополняли знакомый интерьер. Справа – открытый освещённый проём. Это – служебное окно гостиничного офиса. Хозяйка, миловидная дородная островитянка, для начала проинформировала о цене номера в сутки:
       – Фифти (пятьдесят) далла, сёр.
       – Фифти «тала»?
       – Ноу, фифти америкен далла.
       Хозяйка, оттянув левый угол рта оценивающей полуулыбкой, старательно рассматривала странного ночного визитёра. У Минеева в кошельке находились только «тала» – сдача от проезда в автобусе. Пришлось извиниться и выйти на лестницу, чтобы в интимной обстановке достать несколько стодолларовых купюр из пачки, пикантно упрятанной в спецкармашке исподнего. Мельче не было, и ночной визитёр вернулся к офисному окну, держа в руке благородную денежную единицу. Хозяйку невольный вояж Минеева на лестницу не смутил, словно подобные приёмы здесь дело привычное. Она провела путешественника в неожиданно опрятную комнату с маленькой душевой, холодильником и телевизором, оставила на столе ключ с металлической биркой и, не разжимая полных губ, удалилась. Виктор Васильевич запер за ней, помылся, затем нырнул в чистую постель на пружинящей кровати и через несколько минут погрузился в сон. Проспал он в общей сложности часов до девяти, пропустив оговорённую встречу с таксистом. Этого не случилось бы, если не ночное пение под гитару углачей дома напротив, разбавляемое дробным хихиканьем над, наверное, содержательными куплетами. Веселье продолжалось почти до утра, покуда куплетистов не разогнали женские голоса, однако поездка по Уполу сорвалась. Ничего, сегодня у Минеева немало других важных дел. Сделав гимнастику, побрившись и приняв прохладный душ, – горячую воду не подали, – он спустился в лавку, откуда принёс апельсинового сока, белого хлеба и авокадо – первый завтрак путешественника на самоанской земле. Забегая вперёд, можно сказать, что его дневное меню не изобиловало разносолами, отчего за время пребывания на Самоа вес Минеева упал до восьмидесятивосьми, снизившись в целом почти на одиннадцать килограммов. Путешественник не переставал удивляться, отчего же в таком жарком тропическом климате самоанцы не высушены, как берберы или эфиопы, а исключительно упитанны и массивны, никак не менее в большинстве, чем по семь-восемь пудов, если не куда больше. Возможно, причиной тому – грубоватый, но изобильный «подножный корм» (люди на островах почти не помнили голода), сверхизбыток кислорода в чистейшем океанском воздухе (именно морской планктон в основном пополняет запасы О2 на земле) и безмятежно-вялая жизнь лежебок, изнеженных вечным теплом. Такое выразительное сочетание подогревало на протяжении веков генерацию роста и тучности у большинства населения. Что ни говори, но более могучего телосложения, чем у канаков, Виктор Васильевич среди других наций не встречал, – мощные сваны кажутся перед ними подчас угловатыми мальчиками. Конечно, не все жители островов вписываются в указанные выше рамки. Есть и худые, и даже маленькие, но их не так много. Бывало, занятным наблюдать, как двухметровый, бочковидной формы канак, с массивными конечностями, возвышается этаким ставшим на дыбы гиппопотамом над заезжими европейцами и американцами.

      На Самоа Виктор Васильевич предполагал пробыть недельки две. Он просчитал, что этого времени достаточно для ознакомления с архипелагом, и во избежание курьёзов с возвращением, решил начать день с посещения новозеландского консульства. В квадратном проёме удалось разглядеть седовласую особу, смахивающую на капельдинершу у театрального входа. То была консул, до кончика внушительного носа проникнутая своей значимостью. С сомнением взглянув на Виктора Васильевича, она огорошила его: на обратную транзитную визу надежда слаба из опасения, что Минеев может остаться в Новой Зеландии, однако рутинный запрос в министерство всё же отправит, таков порядок. Так что, ждите, сёр, результата своей русской, как здесь говорят, рулетки может месяц, может год – проблемы ваши. Виктору Васильевичу пришлось вновь искренне изумиться нескромности аргументации, и он попытался оспаривать, мол, русское гражданство звучит для него предпочтительнее новозеландского. В ответ «капельдинерша» лишь ехидно улыбнулась. Пришлось уйти ни с чем. Правда, через месяц самоанские власти могут сами выпроводить путешественника назад в Окленд без всяких виз, но это крайне скандальный случай. Позднее Минеев всё же решит вопрос, а пока... отправился бродить по столице.


                АПИА

      На северном живописном побережье острова Уполу, в устьях речек Вайсигано и Муливаи, лежит городок Апиа – жемчужина Тихого Океана. Население – тридцать три тысячи человек, по российским меркам сродни райцентру, но здесь это – столица государства. Удобная гавань и международный аэропорт добавляют важности городу, занимающемуся экспортом копры, кофе- и какао-бобов. Кроме Апиа, на островах Самоа есть множество посёлков, опутанных сетью дорог и тропинок. Городов нет. В начале девятнадцатого века и Апиа была скромной деревушкой с населением в триста душ, которой выпала честь разрастись за счёт окружавших её равновеликих поселений. Спустя полвека, Апиа уже – официальная столица Самоа, каковой является и поныне. Фактически Апиа и сейчас «деревушка», лежащая в развилке вышеупомянутых речек. Она образует так называемый «Нижний город» – двухэтажный деловой центр столицы, а будочно-шиферные пригороды, суматошно карабкающиеся по склонам гор, – это больше сорока бывших независимых деревень. Теперь они являются административными районами Апиа и сохраняют свои исторические названия. К юго-восточной окраине Апиа примыкает лесистая гора-заповедник Ваеа, известная всему миру тем, что в конце девятнадцатого столетия служила последним приютом писателя Роберта Стивенсона. Восточнее Ваеа из столицы на юг острова проложена дорога. Она большей частью грунтовая, рассекает Уполу надвое и выходит к посёлку Сиуму с экзотическим пляжем из красного песка. Купальный сезон в Апиа и окрестностях круглогодичный, ибо климат тропический с разницей температур между влажным дождливым летом и относительно сухой зимой всего два градуса при среднегодовой двадцать шесть градусов по Цельсию.
      Белокаменный центр асфальтирован и относительно ухожен. Здесь сосредоточены почти все административные офисы, посольства, торговые, учебные и развлекательные заведения города, есть даже оперный театр. Много церквей – самоанцы христиане. Главная улица, она же набережная, начинается за овощным рынком, тянется вдоль берега залива и завершается общественным пляжем. Ближе к окраинам асфальт пропадает. Будкообразные секции, именуемые домами, лежат на забетонированных или утрамбованных в грунт каменных площадках-фундаментах, улицы лишь кое-где вымощены булыжником, а в основном – голая земля. Далеко не во всех домах имеется водоснабжение, канализация и электричество, телефоны – редкость. Производство электричества в первую очередь зависит от ввоза в страну дизельного топлива, поэтому в Апиа нет энергоёмких производств, если не считать небольшого консервного заводика и нескольких авторемонтных мастерских. Естественно, вряд ли когда-либо в городе появятся трамваи и троллейбусы. Автобусы ходят, но нерегулярно и зависят от настроения владельца, поэтому те горожане, у кого нет машин, стараются ездить на такси или велосипедах. Движение транспорта правостороннее, как и в американском Самоа. Немало носится по улицам мотороллеров, подчас оригинальных и поучительных конструкций, собранных в автомастерских местными умельцами. Очень много пешеходов сонно слоняется туда, сюда по центральным улицам города, поэтому тротуары здесь в течение дня всегда полны народа. Связь с внешним миром поддерживается двумя аэропортами. Интернациональный аэропорт в Фалеоло находится в сорока минутах езды к западу от столицы. Второй – в противоположную сторону и сравнительно недалеко от центра, в Фагалийи. Этот аэропорт имеет одну небольшую взлётно-посадочную полосу, приспособленную для малой авиации местных авиалиний. Завершая описание столицы, следует добавить, что каждый район города имеет по нескольку начальных и средних школ, благодаря которым грамотностью охвачено фактически всё население. Государсвенные языки – самоанский и английский, на последнем говорят от мала до велика. Имеется даже университет, приспособленный под нужды сельского хозяйства, но находится он за чертой города.


                ТОММО

      В стекляшке-забегаловке около залива огромный хозяин заведения поинтересовался, откуда родом Минеев, а узнав, что русский, усадил за шахматы. Хозяин выиграл партию и от реванша отказался, оставив Виктора Васильевича в одиночку переживать неудачу. Досада от поражения спала, когда Минеев отправился гулять по улицам. Внезапно пошёл дождь, короткий, но активный. Тротуар быстро превратился в бурный ручей, вынуждая пешеходов спешно покидать его. Виктор Васильевич выскочил на проезжую часть, там воды под ногами было меньше. Путешественник судорожно собирался раскрыть зонт и вдруг услышал за спиной виноватый хохот. Это наезжал на него велосипедист. В последнее мгновение ездоку удалось круто принять вправо, левой рукой он пытался уцепиться за плечо Виктора Васильевича, но не удержался и, продолжая громко смеяться, завалился на мостовую. Инцидент не испортил велосипедисту настроения. Он резво поднялся, сто раз извинился и закрутил под дождём педалями дальше. Виктору Васильевичу стало стыдно. Как пешеход, он нарушил правила, выйдя на проезжую часть, и по его милости упал в грязь человек. В России не избежать бы мордобоя, а тут всё свелось к шутке и перед нарушителем ещё извинились. Случай не единичный и в дальнейшем иногда возникало нечто похожее, но никто никогда не высказывал Минееву своего недовольства. Всё сводилось к улыбкам с вежливыми извинениями, и такое отсутствие хамства впечатляло. Люди старались не портить друг другу настроения из-за сущих, по их уразумению, пустяков. Вот вам и «папуасы»!
       Дождь прекратился внезапно, вода ушла в стоки, а жаркое солнце мгновенно высушило улицы. Термометр на стене ратуши показывал тридцать четыре по Цельсию и Виктору Васильевичу пришла в голову замечательная идея сегодня же выкупаться в Тихом Океане – воплощение его мечты! Поэтому, выяснив у двух высоченных темнокожих полицейских в зелёных юбках, в какой стороне пляж, он направился к месту реализации своего намерения. Расстояние в два с лишним километра по череде улиц (по совету полицейского, он свернул с жаркой магистрали), стиснутых старомодными двухэтажными зданиями, путешественник преодолел неспеша и в своё удовольствие, прикрываясь от тропического солнца зонтом. Ещё в Москве мечтал Минеев побродяжничать по белорозовым, укрытым сенью пальм городкам и посёлкам, раскинувшихся на островах, и теперь его желание сбылось. Вот и пляжная набережная, одетая в бетон и асфальт, в оправе из затейливых чугунных фонарей на постаментах. Позади – шоссе с гудящими автомобилями, впереди – берег, покрытый коркой коричневых тел. «Индепенденс, индепенденс»! – с шаловливыми улыбками отвечали женщины на вопрос, почему кругом столько народа. – «Разве не знаете, что сегодня первое июня – День Независимости». Половина города прибыла сюда с детворой отметить знаменательное событие и коллективно выкупаться в океане. Минееву расхотелось внедряться в тёмную колышащуюся массу тел, привлекая внимание своей белизной, и он с грехом пополам расспросил шныряющих вокруг вездесущих мальчишек, нет ли где-либо за городом более укромного уголка для купания. Оказалось, что есть. Проводить его вызвался высокий статный молодой человек в джинсах, серой ковбойке и с недопитой бутылкой портвейна в руке. Перед тем, как отправиться в путь, молодой человек ненадолго приложился к горлышку, затем ополоснул его, взболтнув бутылкой, и предложил разделить с ним по-братски содержимое. Путешественник отказался, извинившись. Что ж, не пропадать же добру! Молодой человек допил остатки, швырнув пустую тару в кусты, довольно рыгнул и протянул руку, представляясь:
       – Томмо.
      Когда знакомство состоялось, Томмо кратко произнёс, словно приказал:
       – Лэт’с гоу, Вики!
      За ними увязалась было стайка любопытных мальчишек, но добровольный гид, прикрикнув, разогнал их. Вскоре шоссе ушло в сторону, и Минеев с парнем вышли на какую-то древнюю дорогу с островками асфальта на ней, которая завихляла среди появившихся вокруг кустов. В пути Томмо оживлённо рассказывал о себе, из чего Минеев разобрал, что молодой человек уже пятилетку, как окончил школу, и долго не мог определиться, чем заняться. Домашние от вредности требуют идти работать, но у Томмо иные планы. Какие – Виктор Васильевич не уяснил в полной мере. Понял только, что его спутник любит лежать под пальмой на берегу, отрешась от всего мирского, чтоб в непринуждённой обстановке не сдерживался бы полёт мысли. Результаты творческих усилий он намерен патентовать, а патенты продавать фирмам. На вопрос, как же быть с днём сегодняшним, Томмо, смеясь, ответил, что в праздник Независимости и у него выходной. Ясно, – шутник, придуряя, простака-иностранца разыгрывает, однако Виктор Васильевич не опечалил своего провожатого недоверием. Шли уже около часа. Время обеда давно прошло, но есть не хотелось, только пить. С Виктора Васильевича градом катил пот. Находясь с утра на ногах, он ощущал в них тупую усталость, однако надежда освежиться в океанской воде заставляла его двигаться. Вскоре путники свернули с дороги в скрытый кустами апендикс, на котором стояло несколько лимузинов, в честь Дня Независимости украшенных праздничными гирляндами. В каждой машине, игнорируя тесноту и неудобства, занимались привычным делом коричневые пары и синхронность их телодвижений передавалась пружинным подвескам кузовов. Стёкла салонов были естественно опущенны, чтобы не препятствовать доступу кислорода. Томмо повернулся к Минееву и, состроив плутоватую гримасу, энергично задвигал руками и животом, подражая любовным действиям греховных фигурантов, но не дождавшись от своего спутника ответной улыбки, убрал свою. Наконец, оставив за спиной нечестивую поляну и пробравшись кустами ещё несколько десятков метров, путники добрались до скал, за которыми начинался открытый океан. Был штиль и волны лишь лениво лизали коралловый берег. Там и сям среди глыб и известковых нагромождений торчали массивные высоченные стволы, когда-то бывшие кокосовыми пальмами, но их пышные зелёные кроны срезало как бритвой и унесло в океан последним, особенно отличившимся ураганом. Неподалёку по коралловой отмели бродили молодые сочные полинезийки в высоко забраных цветастых юбках. Выходного у них не было. Девушки сосредоточенно собирали молюсков, не удостоив вниманием двух появившихся мужчин и, когда наклонялись за раковинами, Минеев сделал для себя вывод, что нижнего белья смуглые барышни, наверное, отродясь не носили. Виктор Васильевич потянулся томно, похрустел суставами, как мальчик во рту леденцами, и, секунды две поколебавшись, стал раздеваться. Всё, купаться решено без промедления, однако прежде нужно поблагодарить ещё не отправившегося восвояси Томмо, который любезно потратил уйму времени, приведя Минеева в это тихое местечко. Тем не менее, его провожатый пока не собирался уходить. Он, видимо, тоже решил искупаться, поэтому скинул джинсы с рубахой и, дрожа в ознобе, словно от холода, первым ступил в солёную океанскую воду. Виктор Васильевич вошёл за ним, добрался до конца отмели и поплыл, вкушая знакомую палитру ощущений от погружения в тёплую, терпкую от соли среду. Всё время, пока он с наслаждением плавал, нырял и кувыркался, его гид дрожал, стоя на отмели, не осмеливаясь войти в глубину. Минеев диву давался – неужели Томмо не умеет плавать? Маловероятно, все канаки прирождённые пловцы. И почему это его вдруг бьёт дрожь в такой нагретой солнцем воде? И тут появилось неясное сомнение в добросердечии намерений Томмо провести Виктора Васильевича к свободному от людской суеты участку берега. Не представляя, как вести себя в дальнейшем, обуянный дурными предчувствиями путешественник посчитал разумным дать, что называется, дёру, пока не поздно, и заспешил к берегу. Едва Минеев оказался на сухой гальке и зашёл за скалу, чтобы одеться, как рядом с ним появился нежно улыбающийся Томмо. Весь облик парня говорил о его порочном желании. Продолжая дрожать в ознобе возбуждения, он пытался поначалу словами выразить свою расположенность к Виктору Васильевичу. Путешественник состроил удивлённую мину и произнёс:
       – Я вас, юноша, не понимать.
      Так продолжалось несколько раз и в конце концов Томмо надоело мешкать. Он решительно обнял за талию строптивого иностранца и омерзительно пытался прижаться к нему. Виктор Васильевич старался вырваться, но сразу не удалось: канак крепко вцепился в облюбованного партнёра. В борьбе, оба завалились на гальку и покатились по ней, пока не выявилось силовое преимущество Минеева. Ему удалось высвободить поначалу прижатую правую руку, обхватить ею шею противника и так подержать его некоторое время. Почудилось, что под локтем хрустнуло, Томмо вдруг обмяк. «Всё, наверное шея сломана, загнулся», – ужаснулся содеянному Виктор Васильевич. Он воровито оглянулся по сторонам – сборщицы раковин скрыты скалой и не могли видеть борьбы. Как быть дальше? Ведь он нечаянно угробил человека и в этом главный ужас! Ко всем кошмарам, его теперь засудят на чужбине. Минеева охватила тихая паника – плохой сподвижник в критических ситуациях. Виктор Васильевич судорожно поворачивал безвольное тело, щупал пульс, потом ему вздумалось пошлёпать Томмо по щекам, прислонить ухо к полуотрытому рту канака, который вроде ещё дышал. Постепенно дыхание гомосекса выравнивалось, стало громче, раздалось даже похрапывание – Томмо спал! Ну, Слава Богу. Раз спит, значит проснётся. Напряжение отпустило Минеева. Он обтряс себя, избавляясь от мусора на теле и в волосах, оделся и подобрал зонт. Надо бы тихомолком уйти, но, подумавши, Виктор Васильевич не решился на позорное бегство. Ему взбрело на ум ускорить пробуждение Томмо, а самый незатейливый способ для этого... конечно же вода! Виктор Васильевич разулся, задрал штанины брюк и осторожно выглянул за скалу. Женщины всё так же лениво бродили по отмели, временами наклонялись, фотографируя берег голыми ягодицами, и что-то доставали со дна. Казалось, – ничто, кроме устриц, их не интересует. Начинался прилив, и осмелевший путешественник вошёл в уже вяло прибывающую воду. Зачерпнув ладонями пригоршню океанского рассола, он поспешил доставить его по назначению, однако, вернувшись, увидел отрадную для себя картину: обидчик ожил и сидит на гальке, подозрительно уставившись на появившегося в поле его зрения Минеева.
       – Кто меня бил?
      Это были первые и последние слова, которые Виктор Васильевич услышал от пришедшего в себя парня. Минеев ополоснул принесённой водой свои руки и возразил потвёрже:
       – Никто. Мы купался, боролся для согревать, а потом вы спать после утро шнапс, сёр.   
      Томмо недоверчиво продолжал разглядывать путешественника, а тот быстро нацепил туфли и, не дожидаясь момента, когда обидчик полностью оправится, протянул в миролюбивом прощании руку:
       – Я ходил. Бай-бай, сёр.
       «Сёр» нехотя ответил безвольным пожатием, после чего Виктор Васильевич поспешил уйти. Вскоре кусты скрыли от него берег вместе с поднимающимся на ноги незадачливым насильником. Понятно, в полицию он не пойдёт. Может попробует найти Минеева и как-нибудь свести счёты, но едва ли. Путешественник слышал, что посрамлённые гомосексы становятся очень стыдливыми, так что сатисфакции скорее всего не предвидется.
      Даже непродолжительное пребывание в океанской воде оказало на Минеева целебное действие: прошла жажда, усталость как рукой сняло, и ноги будто сами повели его назад к центру города. Уже с темнотой Виктор Васильевич прибыл в гостиницу и постарался не думать об инциденте. Ночью он спал на удивление крепко и не слышал трезвона углачей за окном. Поднялся с рассветом, принял ставший привычным прохладный душ и, завтракая остатками вчерашней трапезы, задумался. Вспомнил, как начитавшись в молодости Джека Лондона, упивался грёзами о тенистых пальмовых рощах на райских тропических островах. Сейчас пыл юности безусловно подостыл, притоптанный поступью времени, хотя изредка ещё почаживал елеем прошлого. Во всяком случае, причуда погостить в тропиках осталась и нежданно-негаданно сбылась. Конечно, в этом раю всё выглядело далеко не так, как ранее представлялось и возможно хотелось бы увидеть. Как бы там ни было, Виктор Васильевич находился в историческом центре Полинезии на пальмовом Уполу и заставил себя ощутить душевный подъём, оказавшись в колыбели своей юношеской сказки. 


                ДОМ У ОКЕАНА

       Часов в восемь в дверь постучал муж хозяйки, господин Луло – добродушный молодой человек с внешностью узбека. Вежливо поздоровавшись, он лично обговорил условия пребывания мистера Минеи в гостинице и пожелал прекрасного времяпрепровождения на Уполу – «Острове счастливых». В ответ Виктор Васильевич в меру лингвистических возможностей воздал должное в похвалах «Острову» и неожиданно посетовал, что пребывание туристов здесь властями ограничено во времени и ещё иностранцам, к сожалению, запрещено... приобретать недвижимость. Последнее пришло на ум самопроизвольно, но услышав это, господин Луло погасил удивление и тут же посоветовал:
       – А вы женитесь, тогда автоматически получите гражданство и право на покупку дома с участком.
       – Но мне жена в России.
       – Только Бог здесь знает об этом...
      Господин Луло возвёл в подтверждение своей правоты глаза и руки к небу.
       – ...женитесь по нашим демократичным самоанским правилам и дом в горах или на берегу моря – ваш. Конечно, приемлемый по цене участок будет вне городской зоны, зато всего за каких-то $7000 US...
      Виктор Васильевич в недоумении уставился на владельца гостиницы и от того не укрылось смущение, написанное на лице клиента. Господин Луло, несомненно, расценил это как признак скромности собеседника, отчего заговорщицки улыбнулся:
       – Дело стоит свеч, сёр. С вахиной договоритесь, в крайнем случае дадите ей отступных под расписку и – до свидания.
       Посвящённый господином Луло в тайну обхода закона при сделках с недвижимостью, Минеев не огорчил доброго советчика:
        – Благодарил вас, господин Луло, очень хорошо вариант, я думать.
      Выйдя в город, заинтригованный путешественник разыскал офис реалэстэйта, просмотрел на витрине фотографии домов с участками, выставленными на продажу, и в общих чертах справился у агента с правилами приобретения недвижимости иностранцами. Господин Луло оказался прав. Жаль только, что дача с вахиной получалась далековатой.


                ЗАПЛЫВ

      Гуляя на следующий день по улицам, Минеев случайно наткнулся на Гюнтера – добродушного баварца из Мюнхена, с которым познакомился в гостинице Окленда. Немец прилетел в Апиа на день раньше. Не успели оба обрадоваться встрече, как оказались в окружении знакомых Гюнтера – двух миниатюрных девушек из Америки, Сары Фридман и Ребекки Робертс. Обе – волонтёрки из Организации Помощи слаборазвитым странам, созданной на добровольных началах в Соединённых Штатах. Обе завербовались на три года поработать в Самоа, – внести свою лепту в приобщении наивных канаков к благам цивилизации. Гюнтер представил американкам мистера Минеева из России, чем привёл девушек в изумление, обернувшемся радостным возбуждением. Та и другая наперебой распрашивали о Москве и сокрушённо повздыхали, что туда не направляют волонтёров. Минеев с превеликим трудом вникал в смысл их трескотни, вопросы приходилось для него повторять, а ответы помогал путешественнику формулировать Гюнтер, который хотя и не владел русским, но охотно принял на себя роль «переводчика». Порядком утомившись, пребывая в необычном для себя качестве, немец в конце концов вытер со лба пот и счёл за благо распрощаться, сославшись на дела, а девушки предложили Виктору Васильевичу посетить крытый овощной рынок неподалёку. Минеев долго бродил с американками между столами с фруктами и овощами, преодолевая неловкость в непривычной компании. Рынок напоминал среднеазиатский базар в осеннее время, только вместо винограда, инжира и дынь – разносортица бананов, манго и папайи. И ещё отметил Минеев, что канаки во многом напоминают узбеков, – такие же тёмные, широколицые и тучные, но куда крупнее! Спутницы накупили вкусных пальчиковых бананов и манго, Минеев ограничился одними бананами и после этого компания распалась. Американки отправились в волонтёрский дом, помахав на прощание загорелыми ручками, а Минеев прошёл за территорию базара к пристани, где, максимально уединившись, принялся за бананы. Насытившись и запив пищу лентяев молоком из ларька, он почувствовал себя увереннее. Теперь можно бы серьёзным делом заняться, а чем же ещё, как опять не купанием! Виктор Васильевич заглянул по дороге в спортивный магазин, приобрёл маску с трубкой и ласты, которые упрятал в купленный здесь же красный рюкзачок, после чего направился к океану запомнившимся коротким маршрутом. Дойдя до знакомого поворота, он не свернул на поляну с лимузинами, а прошёл по разбитой дороге ещё с километр, прежде чем облюбовать подходящее место для купания. Был отлив, мелководьем и здесь владели сборщицы устриц – может те, кого видел недавно, может другие. Никто не проявил интереса к появлению Минеева. Путешественник быстро оказался в одних плавках, нацепил на лицо маску с трубкой, на ноги – ласты и, дошлёпав до глубины, поплыл по направлению к поросшему кустарником острову в нескольких километрах от берега. Преодолевая лёгкую зыбь, Минеев по привычке всматривался в глубину, но дно уже не просматривалось. Видимость, вопреки ожиданию, оказалась куда хуже родной черноморской. Минееву очень захотелось побывать на острове и толкал его на этот сумасбродный шаг вероятно дух авантюризма, доставшийся ему в наследство от каких-то польских предков. Вот уже пройдена половина дистанции, когда Виктор Васильевич отчётливо понял, что в любой момент могут появиться и акулы, – ведь ещё Томмо рассказывал, как недавно две, выставив из воды плавники и кончики хвостов, кружили по проливу. Усилием воли он отбросил опасные думы о рыбах-людоедах и сосредоточил всё внимание на медленно приближающемся береге. Миновав середину пути, Минеев проплыл метров сто, потом ещё сто и на несколько секунд оттянул кверху маску. Солнце приближалось к горизонту, отчетливо виден кустарник острова и скоро путешественник достигнет берега. Мелькнула осторожная мысль: ну, выберется он на сушу, а дальше что? Ночевать? Он – на острове, штаны с рубахой и обувь – на противоположном берегу. Неет, лучше поворачивать немедленно назад, пока солнце не село. Виктор Васильевич вернул на место маску и, стараясь не делать резких движений, поплыл брасом в обратную сторону. Хорошо, что на ногах ласты, без них плыть было бы намного дольше. Вот и сборщицы молюсков уже недалеко. Приблизившись к отмели, Минеев поднял на лоб маску и увидел, что сборщицы бросили своё дело и, выпрямившись, все глядят в его сторону. Наверное, никто из белых на их веку не плавал ради любопытства к острову и обратно. Когда Минеев добрался до мелководья, сборщицы что-то закричали, показывая пальцами за его спину. И тут нервы Виктора Васильевича не выдержали. Он вдруг помчался вон из воды, по-лягушачьи смешно выбрасывая ноги в ластах, отчего девушки дружно захохотали. Минеев тоже смущённо засмеялся и продолжал бежать до тех пор, пока скалы не скрыли его от потешавшихся зрителей.
      В гостиницу добирался уже в полной темноте.


                МОГИЛА СТИВЕНСОНА

       – Значит вы, мистер Минеи, сегодня отправляетесь на могилу Стивенсона?
       Мистер Луло скептически рассматривал своего постояльца.
       –  А что странный? Я хочет видеть могил известный писатель.
       –  Не советую...
       –  Не понят, как этот?
       – Не советую пешком, говорю. Очень далеко и всё в гору. Такси не ходят – автомобилям туда запрет. Лучше возьмите напрокат мотобайк и дуйте. Проще станет.
       Водить мотоцикл Виктор Васильевич не умел, поэтому доехав автобусом до поворота на Ваилиму (ваилима значит – пляшущий паук), двинулся в гору пешком по идущей лесом извилистой грунтовой дороге, вероятно в историческом прошлом мощёной булыжником. День был облачный и душный, от дороги парило. Внезапно разразился ливень, быстро наполнивший канавы обочин грязевыми потоками. Минеев скинул обувь, завернул в плёнку и поместил в рюкзачок. Затем, засучив штанины брюк, продолжил подъём босиком, стараясь ступать по кое-где выступавшему каменному покрытию. Прятаться под зонтом – бессмысленно, рубаха пропиталась потом, хоть выжимай, и прилипла к телу, поэтому дождь оказался небесным подношением, принёсшим облегчение взмокшему путнику. За час потогонного подъёма никто не встретился и не обогнал. Дождь сменило палящее солнце, и дорога наконец вывела Минеева на широкую поляну с открывшейся слева панорамой развалюхи, съеденной временем и термитами. Век назад это был двухэтажный деревянный особняк. Именно в нём прожил свои последние годы автор романа «Остров сокровищ», а похоронили его гораздо выше – на самой вершине. Немного в сторонке – будка и сторож в ней, который с нескрываемым интересом рассматривал возникшее перед ним вымоченное босоногое пугало с нераскрытым зонтом в руке и рюкзаком на плече. Виктор Васильевич, вскинув руку, отсалютовал государственному служащему, ответившего едва уловимым кивком. После обмена приветствиями, Минеев позволил себе присесть на хлюпающее бревно о двух столбиках вместо лавки и, остывая после подъёма, окинул взором печальные останки поместья писателя. Дом с провалами в трухлявых стенах и со следами веранды по периметру просматривался кое-где насквозь, крыши видимо уже нет лет сто. Куда ни глянь – разруха и тление. Известно, что после смерти хозяина, спонсорами отчислялись средства на восстановление и содержание усадьбы. На это косвенно указывал и свежеокрашенный стенд под козырьком, где за стеклом представлен на обозрение туристам выразительный рисунок обновлённого строения с проницательной припиской: «Так будет выглядеть дом писателя Стивенсона после восстановления». Очевидно, что заставка и стенд подправлялись регулярно. Наверное, с каждым очередным взносом на реставрацию.
       Послышалось отдалённое тарахтение мотора, которое всё усиливалось, и через несколько минут на поляне показался замызганный мотоциклист в дождевике. Устроив стального коня на траве, бросив на него дождевик, парень снял шлем и с ним в руках, оглядываясь по сторонам, направился к проволочному ограждению усадьбы. С минуту мотоциклист созерцал историческую развалюху, потом переместился к стенду, тоже постоял с минуту, после чего засобирался в дорогу. Виктор Васильевич не удержался от лёгкого укола:
      –  Сёр разочарован?
      – Нечто я и предполагал, – улыбнулся парень. – Надо бы теперь до его могилы добраться. Правда, на дороге сплошная глина...
      – Мотобайк – прокат?
      – Даа... прокат.
Мотоциклист чудно взглянул на Минеева:
      – Вы русский?
      – Русский, а вы?
      – Яаа... немец, – без особой охоты ответил молодой человек.
      «Этот тебе не Гюнтер, просто обыкновенный скучающий шмонник», – рассудил Виктор Васильевич.
       Тем временем, «шмонник» вновь оседлал своего ишачка и, не прощаясь, затарахтел вниз. Месить колёсами глину к могиле Стивенсона он раздумал, а передохнувший Минеев направился раскисшей дорогой дальше вверх, к вершине, куда в декабре 1894 года шестьдесят самоанцев вознесли на плечах гроб с телом знаменитого писателя. Справа от дороги убегала в гущу деревьев утоптанная тропа. Согласно указателям, она на пятнадцать минут сокращала расстояние до гребня, и Минеев счёл целесообразным свернуть на неё. Идти сразу стало легче и, хотя путь в нескольких местах пересекали стремительные широкие ручьи, путешественнику действительно потребовалось меньше часа, чтобы оказаться вблизи вершины. Высота – четыре сотни метров. Заросли расступились, Виктор Васильевич вышел в перелесье и огляделся. Взору предстала поляна, освещённая солнцем, выглянувшим в просвете скучившихся облаков. В центре поляны – подстриженный газон, на нём – невысокий бетонный склеп и валуны. Это могила с прахом Роберта Льюиса Стивенсона, конечный этап недолгой беспокойной жизни писателя. Никакой стелы или иного впечатляющего надгробья. На склепе надпись:
                Роберт Льюис Бэлфур Стивенсон
                поэт, писатель,
               родился 13 ноября 1850 г. – умер 3 декабря 1894 г.
Ещё приложены стихи «Реквием», их писатель завещал выгравировать на могиле, что и было исполнено. Минеев постарался вникнуть в суть:
К широкому небу лицом ввечеру
Положите меня, и я умру.
И вам завещаю одно –
Написать на моей плите гробовой:
«Моряк из морей вернулся домой.
Охотник с гор вернулся домой.
Он там, куда шёл давно».
       «Бред сивой кобылы какой-то», – вздохнул Виктор Васильевич, одолевая мудрёный для себя текст. Кроме него, других поклонников у могилы Стивенсона не нашлось. Путешественника донимала усталость, хотелость присесть, чтобы передохнуть, но негде и не на чем. Постояв в одиночестве ещё несколько минут, Минеев развернулся и поплёлся вниз на отёкших от утомления ногах. Для них испытания вскоре повторятся и куда большие, однако Виктор Васильевич пока этого не подозревал.
      
      Сегодня Минеев лишний раз напомнил о себе в новозеландском представительстве. Консул отсутствовала, ушла на двухнедельный холидей, и заменяла её приятная молодая полинезийка. Новостей для Виктора Васильевича не было, а на пробный вопрос, скоро ли придёт письмо из Велингтона, девушка простодушно ответила:
      – Не уверена в этом, мистер Минеи.


                ИЗВИНИТЕ, СЁР...

      Итак, визовый попрос пока что пробуксовывает. Не топтаться же из-за этого и Виктору Васильевичу на месте, тем паче что путешественник вознамерился посетить запланированный Савайи – крупнейший из островов архипелага, более первозданный в своей сути и менее освоенный туземцами, чем Уполу. Вояж займёт приблизительно неделю, может больше. С гостиницей придётся расстаться – резервировать номер прозапас слишком накладно, да и мистер Луло сказал, что в его заведении это не принято. И всё ж таки саквояж с пожитками и уложенном под ними комплектом состоявшихся заметок необходимо куда-то надёжно пристроить на период отсутствия. С камерой хранения произошла неувязка, как быть дальше – неясно. И тогда Виктор Васильевич рискнул дерзнуть – с саквояжем в руке и рюкзаком за плечами он выходит на Большую Дорогу. Сейчас Минеев совершит поступок, которого в дальнейшем будет стыдится, но в данный момент иного экспромта для себя не представлял. Прошло минут сорок, прежде чем среди снующих туда, сюда кофейных аборигенов мелькнула сутулая фигура белого человека лет под шестьдесят, в лёгком костюме и панаме. Путешественник решительно направился в его сторону, догнал и обратился, попридержав за руку:
       – Извините...
      Мужчина вздрогнул и, резко повернувшись к Минееву, поначалу отпрянул вбок метра на полтора, откуда прозвучало испуганное:
       – В чём дело, сёр?
      Путешественник, не давая прохожему опомниться, отрекомендовался, затем, уповая на обстоятельства, изложил на сучковатом английском свою просьбу, указывая на ручную кладь. Особо отметил, что он, то есть Минеев, обратился к незнакомцу столь доверительно, как белый человек к белому человеку, которых в этом краю негусто, и в подтверждение своих выводов рискованно предложил денежный залог. Странно, но аргументация подействовала: необычная просьба Виктора Васильевича встретила понимание, и «сородич» в итоге любезно согласился принять на время чужую вещь, а от залога отмахнулся. Тут же и познакомились. Джим пригласил Минеева к себе домой, дабы тот визуально запомнил бы, где следует искать саквояж по возвращении, но прежде предложил заглянуть в продуктовую лавку – у «белого человека» кончился кофе. Виктор Васильевич со своей стороны купил три коробки разносортных пирожных и через час оба сидели за столом у Джима, наслаждаясь кофе с молоком, пирожными и разговорами. Минеев узнал, что Джим – из Оклахомы. Жена недавно умерла, и он прячется от тоски, завербовавшись волонтёром на край света, чтобы приобщением канаков к цивилизации забыться в тропической глуши. В Апиа ему, пожилому человеку, вместе с двумя молодыми американцами, Тони и Джеком, предложили освоить трёхкомнатный дом и сейчас помимо преподавания английского все трое ведут в школах занятия по экологии и другим не менее важным дисциплинам. За беседой минул час, оба не заметили, как в дверях появились вышеназванные соотечественники Джима. По молодости, они шумно и весело вломились в гостиную с пакетами провианта в руках, но их непринуждённость споткнулась о сконфуженный взгляд чужака, разместившегося за столом и отпивавшего из сервизной чашечки коричневый эликсир бодрости. Забыв поздороваться, Тони и Джек перевели недоумённые взгляды на Джима – присутствие гостя сбило их мажорный настрой. Смягчая неловкость, Джим поднялся с места и поспешил представить всех друг другу. Затем он вкратце объяснил причину присутствия Виктора Васильевича в доме, чем ещё больше озадачил коллег. Не скрывая озабоченности, приятели ушли с пакетами на кухню и занялись неотложными делами, оставив пожилых людей допивать кофеёк. Уязвлённый Виктор Васильевич засуетился и собрался уходить, но Джим удержал своего шапочного знакомого, объяснив, что Минеев в гостях у него, остальное – мелочи быта. Таким образом, диалог, прерываемый глотками душистого напитка, по-приятельски был продолжен. Минут через пятнадцать парни снова заявились в холл, но на этот раз их словно подменили. С шутками, прибаутками, гостинцами в руках, они изъявили желание составить компанию и присоединились к собеседникам. Теперь уже вчетвером смаковали эклеры и запивали их столовым «капуцином», дружно причмокивая и похваливая то и другое. Пошло анкетное собеседование, во время которого каждый «выкладывал» своё. Виктор Васильевич рассказывал о России, в ответ Тони, немного опечалившись, поведал, что к России у него претензии: его дед и бабка из Бердичева и перебрались в Америку после погрома – последнее слово произнёс по-русски. Реже вступавший в разговоры Джек будто невзначай спросил Минеева:
      – Так вы, Вик, сказали, что родом из Баку?
      – А что такой?
      – А то, что сейчас по направлению к Баку движется некто Алиев и толкает перед собой тележку с сорока танками.
      Минеев знал, что Алиев Гейдар был в прошлом вторым лицом Страны Советов. Сейчас он – человек преклонного возраста, давно на пенсии. Ко всему, у Алиева серьёзные проблемы с сердцем, а с такими болячками не до переворотов. Так что, у Виктора Васильевича была причина усомнился в справедливости информации, однако Джека активно поддержал Тони:
      – Не знаю, но передавали в новостях, а в них не шутят – сегодня не первое апреля. Я тоже слышал, пока вы тут с Джимом со вкусом беседовали.
      После этих слов, Тони отправился в спальню, принёс оттуда транзистор и, поставив на середину стола, включил беспрерывный поток новостей. Через какое-то время сообщение повторилось. Эфир уведомлял, а оба приятеля упрощённо поясняли путешественнику по ходу передачи, что Алиев уже в шестидесяти километрах от Баку, гарнизоны военчастей присоединяются к нему по дороге и молодой президент Эльчибей по непроверенным слухам низложен.
      – Как вы это прокомментируете, Вик? – спросил на засыпку настырный Тони.
      – Не мой бизнес, я не хочет политика, – ушёл от ответа Виктор Васильевич и тут же справился о времени (часов он не носил). Оказалось, что больше восьми. Гость поднялся и начал откланиваться, хотя Джим предложил остаться:
      – Уже поздно, темно, вы можете сегодня здесь задержаться, Виктор. У нас не тесно.
      Добрый самарянин Джим испытывал долю ответственности за случайного знакомого и попробовал отговорить его от ночной прогулки. Минеев отказался, но Джим всё же собрался и проводил гостя до людной улицы. 
         

                ЭКСКУРС  НА  САВАЙИ
            
      Остров Савайи вместе с островом Уполу – это вершины вулканического гребня, протянувшегося на сотни километров с запада на восток по дну Тихого Океана и вознёсшегося из глубин к поверхности. По существу, Савайи является вершиной действующего вулкана, длина его надводной части – семьдесят километров, ширина – около пятидесяти, наивысшая точка – кратер Силисили, высотой 1858 метров. Соответственно длина острова Уполу почти такая же, около семидесяти пяти километров при значительно зауженной ширине в двадцать четыре километра. Наивысшая точка – потухший вулкан Фито высотой в 1113 метра. Оба острова, особенно Савайи, покрыты густыми тропическими лесами.
      Немного истории. В 1721 году голландский мореплаватель Якоб Роггевен отправился от побережья Перу на запад в поисках большой легендарной земли. Её он не нашёл, однако в 1722 году открыл остров Уполу, заселённый свирепыми крупнотелыми людоедами. Вооружёны дикари были дубинками и тяжёлыми булыжниками, которые швыряли далеко и исключительно метко. Роггевен рискнул высадится на острове для пополнения запасов воды, но долго задерживаться не стал. Стоящий несколько в стороне остров Савайи капитан не заметил. Вторым европейцем, побывавшем в районе Уполу, оказался француз Л.Бугенвиль. Именно он, проходя в 1768 году теперешним проливом Аполима, увидел справа во мгле глыбу Савайи, но его судно не стало останавливаться и проплыло мимо. Бугенвиль назвал всю группу архипелага Островами Мореплавателей, ибо стал очевидцем перемещений туземцев на челнах с балансирами между обитаемыми участками суши. Позднее архипелаг получит полинезийское название – Самоа.
      В 1787 году другой французский мореплаватель, Жан Франсуа Лаперуз, высадился на Савайи и нанёс на карту его координаты – 13°35' S 172°25' W с приблизительной картографией береговой линии, что дало ему право считаться первооткрывателем острова. Не всё прошло гладко, – в стычках с туземцами Лаперуз потерял одиннадцать моряков. Прибыв в бухту, Ботани-бай у Сиднея, командор дал время отдохнуть команде, затем пополнил экипаж новыми матросами и отправился на север, чтобы пропасть без следа.
       Во Франции к тому времени произошла революция и король Людовик XVI перед тем, как ему отрубят голову, о чём-то спросил палача. Как выяснилось, последними словами короля были: «Слышно ли что-нибудь о Лаперузе?»
      Люди поселились на Савайи гораздо раньше, чем его открыли европейцы, – два с половиной тысячелетия назад, и кто они были, сейчас в полной мере не ясно. Приход протополинезийцев с острова Ява (Яваики), представителей так называемой культуры лапита (метисов от смешения двух рас – жёлтой монголоидной и чёрнокожих меланезийцев), происходил последовательно с древних времён по средние века нашей эры. Протополинезийцы истребили большую часть коренного островного населения и заняли его место. Благоприятные условия существования способствовали численному росту народа, но это случалось не всегда. По одной из легенд, в стародавние времена Савайи подвергся сильной засухе и был оставлен обитателями, которые переселились на другие острова Тихого Океана, в том числе и на Гавайский архипелаг. Налицо продвижение названий: Яваики – Савайи – Гавайи. Однако засухи, подобные происшедшей, – исключительная редкость на Савайи. Гораздо большим сдерживающим фактором росту числа жителей – вулканическая активность на острове. Сейчас на снимках из космоса хорошо просматриваются красные пятна, словно стоп-сигналы, разбросанные в центральной части Савайи. Это – раскалённые жерла вулканов, то дремлющих, то изрыгающих магму из недр земных и заливающих лавовыми потоками окружающую территорию. Создаётся впечатление, что весь Савайи покоится на подступившей к земной поверхности магме, а кратеры напоминают собой лопнувшие пузыри расплава, пробившие корочку пород и загустевшие, но ещё хранящие в себе жар. Очень крупное извержение было в 1700 году. Последние извержения вулкана Матавану проходили с 1902 по 1911 год, причём лава шла с 1905 года непрерывным потоком в течение полных шести лет. Вот отчего людей на острове всегда в три раза меньше, чем на спокойном Уполу, где нет огнедышащих гор. Число жителей Савайи ограничивается в целом тремя десятками тысяч. Может оно и вырастет когда-нибудь на пару десятков, но до первого серьёзного катаклизма с последующим неизбежным разбеганием населения по другим островам.

       Для исполнения задуманного вояжа на Савайи, Виктор Васильевич отправился в турагентство. В небольшом офисе за столом сидела смуглая, сдержанно-приветливая самоанка, лет тридцати пяти, сорока. Разобравшись в цели визита, она сообщила путешественнику, что к обоюдному сожалению означенного туристического маршрута как такового из Апиа на Саваи не существует, но там есть свой турцентр с гостиницей и если мистер Минеи желает, служительница офиса позвонит на Савайи и обо всём договорится. Виктор Васильевич не возражал. Дама взялась за телефон и при этом лицо её приняло обострённо-озабоченное выражение. Когда на другом конце провода ответили, офисная дама после ликующих возгласов взаимной радости и приветствий с далёким абонентом, перешла к деловой части переговоров. Через короткое время она достигла соглашения о бронировании для мистера Минеи места в туристической гостинице посёлка Фага и организации контакта с гидом, который примет на себя обязанности ознакомления клиента с наиболее зрелищными местами острова. Только добираться до означенного пункта путешественнику придётся самому, при этом автобус отправляется туда раз в сутки в десять утра из портового местечка Салелолога. Лично от себя офисная дама приобщила к сказанному, что паром от Уполу доходит до Савайи за два часа, а билет стоит семь тала. Можно ещё лететь самолётом. Это займёт тридцать минут, но и цена билета уже подскочит до сорока американских(!) долларов. Виктор Васильевич решил всё же лететь с утра самолётом, чтобы поспеть к автобусу, и купил у офисной дамы впрок карту острова. К ней же был приложен обширный проспект.
      Положившись на словесную договорённость сотрудницы турагентства, Виктор Васильевич засобирался в путь-дорогу.

      На следующее утро Минеев, рассчитавшись с мистером Луло за постой, закинул за плечи рюкзак с комплектом сменного белья, мылом, зубной щёткой, складным ножиком, заводной бритвой, небольшим фотоаппаратом в герметичном футляре и неизменной маской с трубкой, но без тяжёлых ласт. В рюкзаке лежала ещё пустая пятилитровая канистра из пластмассы, специально купленная и взятая по архаичной привычке так, на всякий случай. На дне рюкзака покоился в непромокаемом пластиковом пакете паспорт с визой – всего перечисленного путешественник посчитал достаточным для экскурса на Савайи. До требуемой остановки спецтранспорта путь пешком недолог и ещё через неполных полчаса Минеев добрался маршруткой до аэропорта местных авиалиний. К сожалению, мест на отправляющийся аэроплан уже не было, так что Виктор Васильевич взял билет на следующий рейс, на двенадцать часов дня, слабо представляя, как теперь доберётся до Фаги. Пришлось набраться терпения и занять место в небольшом зале ожидания. Через три часа самолёт вернулся в Апиа, а ещё через пятьдесят минут объявили посадку. Это был старенький моноплан с верхней несущей плоскостью, и брал он на борт не более четырёх пассажиров. Пилот, невысокий жилистый парень, окинул придирчивым оком сидящих в креслах, после чего велел всем пристегнуться. Устало затарахтел двигатель, лопасти пропеллера перед сиденьем пилота образовали сплошной полупрозрачный диск и моноплан в унисон мотору забило крупной дрожью. Лётчик прислушивался, подбирая подходящий режим, и вроде утешился, когда довёл суматошную трескотню двигателя до относительно ровного гула. Вибрация спала. Успокоив машину, пилот плавно добавил оборотов и вывел воздушное такси на взлётную полосу. На долю минуты «старушка» замерла в раздумьи, стоит ли взлетать, но навигатор дал полный газ, прервав её сомнения. Двигатель взвыл, спущенный с тормозов моноплан ринулся вперёд, словно спринтер со старта, и после короткого разбега оторвался от аэродрома. Придорожные столбы и пальмы ещё мелькали перед глазами, но, оставшись внизу, они постепенно становились меньше и меньше, дома превращались в спичечные коробки, а удалявшийся берег опоясался белой ленточкой прибоя. Ещё через минуту моноплан уже парил над освещённой солнцем зеркальной гладью океана, продолжая надсадно набирать высоту. Приятно похолодало. Остров Уполу всё более отставал, в то время как прямо по курсу из голубого марева величаво выдвигался зелёный бастион Савайи. Под крылом была середина пролива, когда двигатель вдруг зазнобило, залихорадило, пошли сбои, встряхивавшие моноплан, словно кот мышь. Наконец, махнув пару раз на прощание лопастями-ладошками, винт и вовсе остановился. Обездвиженная машина начала неудержимо проваливаться под невольный визг пассажирки-островитянки. Почувствовав себя на какое-то время в невесомости, Виктор Васильевич машинально стиснул зубы и до боли в суставах сжал пальцами подлокотники кресла. Один из пассажиров сунул в улыбающийся рот сигарету и подмигнул крикунье. Отстегнувшись, он с зажигалкой в руке пытался встать в проходе и прикурить, подавая пример самообладания, но ярого курильщика бесцеремонно воткнул назад в кресло сосед, чтобы дурак не открыл дверь и не шагнул бы досрочно за борт. Пилоту всё же каким-то чудом удалось пробудить двигатель и после гнетущих секунд свободного падения мотор вновь надрывно заработал, возвращая жизнь себе и людям. Моноплан принялся опять набирать спасительную высоту. Сознание Минеева безвольно зафиксировало, что самолёт пролетает над зелёным островком. После напряжённых секунд падения, путешественник не успел сразу прийти в себя и собраться с мыслями. В воспалённом мозгу судорожно билась, словно муха о стекло, залётная фраза из купленного проспекта: «...на небольшом острове в проливе работает метеорологический институт с повышенными ставками для сотрудников...». Прошло ещё несколько острых минут полёта, когда оправившийся от захватывающих приключений моноплан оставил за собой пролив Аполима и пошёл на снижение. Промельнули портовые строения Салелолога, за ними – окружная автотрасса, усадьбы, лётное поле и пилот, благополучно посадив машину на иссушенный зноем грунт аэродрома Маота, облегчённо вздохнул вместе с пассажирами. Все, ступив на твёрдую почву, сгрудились вокруг лётчика и наперебой благодарили его за удачное приземление. Их спаситель внешне выглядел невозмутимым, но чуточку задумчивым – вскоре ему предстоит уговаривать «старушку» лететь назад!
      Виктор Васильевич дошёл до асфальтированной окружной трассы, –– он собирался по ней пешком добраться до порта, а уже там решать, как быть дальше. Не успел путешественник и полукилометра пройти под жарким солнцем (свой зонт посеял и не помнил, где, а другого пока не купил), как к обочине притёрлось такси и радостный возглас предложил подвезти:
       – Куда вам, сёр? В порт, разумеется?
       – Вообще, надо Фага...
       – Садись, поехали. Я Нуи, как звать тебя?
       – Виктор.
       – Хаааа, Викторо, Вики, красивое имя, откуда ты?
      Минеев промолчал. Он втиснулся на переднее сиденье, поставил рюкзак между колен, затем вытянул из заднего кармана платок, чтобы промокнуть лоб. Водитель мгновенно разогнал машину до ста десяти и, выруливая одной левой, правой принялся бецеремонно прощупывать рюкзак клиента, потом попытался дотянуться до шнурка, чтобы развязать, однако Минеев отодвинул его руку. Спорить на скорости с водителем он не собирался, тем более с таким дюжим людоедом – куда там до него гомику Томмо! В считанные минуты машина уже была в порту Салелолога, так что извольте теперь, господин хороший, рассчитаться.
       – Но мне надо Фага.
       – Заплатите за проезд, сёр.
      Спорить нечего:
       – Сколько?
Минеев раскрыл бумажник, однако Нуи со словами «Что у тебя там?» успел раньше бессовестно сунуть в кошелёк тёмную лапищу, выхватить всё, что было, – около пятидесяти тала, – секунду подумать и вернуть растерявшемуся клиенту семь тала, – стоимость билета на паром в обратном направлении. Затем он, пожелав счастливо вернуться на Уполу, оскалил внушительные зубы и добавил на прощание странную фразу:
      –  Уезжай отсюда и живи долго, Вики.
      Минеев, испытывая стыд за своё малодушное молчание, уныло поплёлся куда-то вверх по улице. По дороге он разузнал, где валютный пункт (в них на Самоа недостатка нет), разменял доллары на талла и вновь отправился к окружной трассе. Его нагнал на машине Нуи (значит, следил за путешественником), высунулся, неожиданно предлагая довезти до Фаги, но, не добившись ответа, умчался. Вывод неутешителен – с такси на Савайи одинокому страннику лучше не связываться. В конфликтной ситуации не сложно представить себе реакцию коричневых соотечественников, сдвинь их Нуи с мёртвой точки. В лучшем случае, тебя побьют, да ещё могут вытурить с островов, словно хулигана из трамвая. Но как всё же оказаться в отеле турбазы, до которого согласно карте двадцать километров? Виктор Васильевич добрался до остановки, зашёл под навес и принялся изучать автобусное расписание, из коего явствовало, что на сегодня автобус будет только в обратном направлении до Фалелимо. Под навесом стояли с сумками несколько пожилых мужчин и женщин: мужчины в пиджаках поверх бумазейных рубах, женщины – в платьях и натянутых на дебёлые плечи кофтах с рукавами, – жара островитян похоже не донимала, всё же сейчас зима! В памяти пронеслись книжные картинки встреч капитана Кука с обнажёнными гавайцами, таитянами и прочими жителями тропиков. Времена изменились, – на Самоа Виктор Васильевич ни разу не столкнулся на улице даже с частично оголённым канаком. В фривольных нарядах нынче разгуливают только европейские туристы.
      Минеев боковым зрением отметил неподдельное изумление, волной пробежавшее по лицам самоанцев, стоявших на остановке, – видно, им на этом острове никогда не приходилось лицезреть такого вальяжного сочетания, как Белый Человек и общественный транспорт. Европейца привыкли видеть в лимузине, а автобус – обветшало-трогательная прерогатива аборигенов.  Совсем неширок вроде пролив и за ним уже ностальгический сдвиг в прошлое. Минеев столкнулся взглядами с окружавшими его автохтонами, поздоровался. Те оживлённо ответили:
       – Гуден монинг, сёр!
      И тут у путешественника внезапно созрело неординарное решение. А если отправиться автобусом в противоположную сторону до конечного пункта, где согласно карте, кончается асфальт. Далее по тропкам пройтись вокруг острова пешком до асфальта Фагамало и оттуда уже автобусом до Фаги. В пути, конечно, придётся заночевать где-нибудь под пальмами – гостиниц в глуши не будет. Мысль эксцентричная, но попробовать стоит, ибо савайские впечатления ограничатся одним только Нуи. Итак, Минеев, стараясь придать своему лицу и думам философское сочетание, стал в толпе островитян дожидаться общественного транспорта. 
      Подошёл автобус. Путешественник невозмутимо поднялся в салон, взял у водителя билет до конечной остановки и сел на свободное место у окна слева, – туда не попадали солнечные лучи. Автобус тронулся, замелькали столбы с проводами, ветерок свободно загулял по салону, принося прохладу, а Виктор Васильевич старался не пропускать ландшафтных картин, проносящихся по ходу движения. С левой стороны, в километре от трассы временами просматривался в бликах океан. Весь берег до него занят кокосовыми пальмами с домами и коттеджами среди них. В отличие от Уполу, большинство жилых сооружений крыты толстым слоем листьев и травы, хорошо предохраняющей от жары. Часто попадались жилища без стен. Это – фале, овальный навес о доброй дюжине столбов, на которых покоится травянисто-тросниковая крыша. Между столбами – рулоны циновок. Ими очевидно завешивают проёмы во время непогоды, но сейчас циновки лежат свёрнутыми, не мешая обзору нехитрого интерьера. Можно было видеть облупившийся хододильник, телевизор (значит существовало электричество), сундуки, стопки одеял с тряпьём на них. На напольных циновках, скрестив ноги, сидели крупнотелые самоанцы с удручающе-скучными лицами, как у буддийских монахов. Некоторые фале опоясаны сетчатой тканью, оставлявшей вход в такое жилище свободным. Сквозь прореженный нейлон отчётливо просматривалось то же самое невзыскательное, придавленное унаследованной бедностью убранство. С правой стороны – высокий тропический лес, уходящий к вершине острова. Там он редел, переходя в сухостой, резко выделявшийся голыми, искорёженными пассатом сучковатыми формами на фоне синего неба. По дороге автобус останавливался, выпуская пассажиров и пополняясь новыми. На освободившееся место рядом с Минеевым втиснулась молодая пышная девица, обдавшая Виктора Васильевича банным жаром своей плоти. Пазушные недра её разгорячённого тела дохнули на путешественника фимиамом перебродившей смеси пота и урины. Минеев продержался полчаса, по истечении которых благоухающая девица сошла около каменной католической церкви и в обществе других прихожанок направилась к дверям Храма Божьего.
      Спустя, наверное, полтора часа, автобус довёз людей до Фалелимо. Это была конечная остановка. Водитель, дождавшись выхода пассажиров, развернул машину в обратный рейс и на десяток минут заглушил мотор, давая ему возможность поостыть. В какой-то миг Виктор Васильевич засомневался в благополучной реализации задуманного и собрался возвратиться в автобус, чтобы доехать до порта, провести там ночь и с утра вернуться паромом в Апиа. К чему ему застревать в Савайи? Впечатлений уже, пожалуй, и достаточно, но, с другой стороны, ранее принятое решение почему-то удерживало Минеева от попятного шага. Автобус скоро тронется, а Виктор Васильевич всё петлял лабиринтами сомнений, пока не запутался в них окончательно. Звук сигнала вернул его к действительности, – в салоне расположились новые пассажиры и водитель ждал, присоединится ли к ним иностранец. Нет, заметно, что передумал и пешком продолжит куда-то путь вдоль побережья. Водитель включил скорость. Путешественник поднял руку, выражая благодарность шофёру за оказанное внимание, повернулся и пошёл поселковой улицей. Каждое бунгало приветствовало его традиционным «Хаю!», на которое Минеев еле поспевал вскидывать руку и отвечать. Миновав посёлок, Виктор Васильевич несколько километров прошагал по тропе, рассекающей банановые посадки, и она вывела его к деревне, все хижины которой стояли на сваях – вероятно, сезонные дожди заливают окружающую территорию. Опять путешественник идёт деревенской улицей, по обе стороны которой на высоких верандах сидят в позе йогов семьи коричневых аборигенов. Каждый из них громко обращяется к промокшему от пота идущему: «Хаю!», а Виктор Васильевич, словно попугай, выкрикивает то же самое в ответ. Немного невпопад, но Минеев это понял позже. Снова дорога через лес и пальмовые посадки, деревня, на верандах – проводящие за чашкой кавы вечный досуг канаки, «Хаю!» со всех сторон, «Хаю!» в ответ. В последнюю на этот день деревню вошёл с темнотой, с пересохшим ртом и валясь от усталости. Те же приветствия и ответы. Слева от дороги – освещённый изнутри раствор продуктовой лавки. Рюкзак резал плечи и казался очень тяжёлым, хотя был, по сути, пустым. Хозяин с жалостью посмотрел на изношенного непривычной дорогой туриста, спросил откуда, куда идёт, что желает купить. Еле ворочая языком, Виктор Васильевич попросил два литровых пакета апельсино-мангового сока, затем увидел на полке упаковки нарезанного хлеба. Хлеб оказался исключительно дорогим, но Минеев взял два батона. К покупкам добавил с полкилограмма нарезанной свиной ветчины, наверное, местного приготовления, несколько бананов и литровую бутылку яблочного сока, чем вызвал душевный подъём у хозяина лавки и ещё двух покупателей.
      – Газеты сообщают, что в России голод, сёр?
      – Смотрите, разве я сильно тонкий?
      – Да не сказал бы... Говорят у вас там всю зиму ночь, это правда? – сменил тему хозяин лавки.
      – Это абсолютли правда.
      – Очень интересно. Как же вы живёте и работаете в такую длинную ночь?
      – Мы не работать, мы спать. Лето день много кушать, зима длинный ночь – только спать. Абсолютли медведь.
      Хозяин лавки взглянул на своих заторможенных покупателей и расхохотался. Потом на диалекте, изобилующем одними гласными, принялся разъяснять смысл сказанного соплеменникам, из чего надлежало вывести, что его уровень английского в целом выше. Шутка канакам понравилась и смеялись теперь все. Минеев взял в руки по пакету с продуктами, и, забыв попросить хозяина об одолжении – наполнить водой канистру, распрощался с весёлой компанией до того, как к ней присоединятся новые любопытные. Пройдя лесом с полкилометра от деревни, он наткнулся на заросший кустами долгострой. Видно кто-то пытался сложить здесь дом из камней по европейскому образцу, но потом бросил. Заметно, что время основательно поработало над незавершённым сооружением. Сохранились лишь части стен с проёмами для окон и дверей. Минеев продрался сквозь высокую жёсткую траву внутрь и устало сел на каменный подоконник. Его гудящие ноги впервые отдыхали с той минуты, как он покинул автобус. Путешественник вскрыл пакет с соком, почти не отрываясь опустошил его, отдышался и принялся за хлеб с ветчиной. Завершил он ужин уже яблочным соком, который пил теперь редкими глотками. Живот раздулся, словно барабан, – пора бы подумать, где вернее устроить берлогу и залечь в ней до рассвета. Лучше за строением, – там глуше, и хорошо, что никто из знакомых сейчас не наблюдает, как Виктор Васильевич упрощает себе отдых на Самоа. Вяло поползло послетрапезное время. Надсадно загудели комары, напомнившие путнику, что зря он поддался авантюрной затее отправиться по неведомому маршруту без палатки – здесь не Крым. Эх, тяжело вставать, но всю ночь на подоконнике не просидишь, надо заниматься ночлегом. Виктор Васильевич собрался уже подняться на затёкших ногах, как его ухо уловило молодые голоса. Они быстро приближались со стороны, противоположной деревне, становясь с каждой секундой всё отчётливее. Сейчас Минеева обнаружат и удивлению ночных шатунов не будет конца. Надо присесть в траве, пусть пройдут мимо. Нет не годится, вдруг кто-то вздумает войти в руины по нехитрому делу и наткнётся на притаившуюся у каменной кладки странную фигуру! Виктора Васильевича ожёг стыд за конфуз, в который бы угодил. Не в силах избежать встречи, путешественник принял непринуждённую позу и поднёс ко рту горлышко бутылки с соком, когда поровнявшиеся с развалинами полтора десятка молодых островитян осветили его фонариками. В блуждающих лучах света Виктор Васильевич увидел рослых парней в джинсах и ковбойках, некоторые с гитарами, по всему видно, что они возвращались с гулянки, а может шли на неё. Опешившие молодые люди глазам своим не поверили. Их взяла оторопь, но вскоре замешательство перешло в заинтересованность и, все  сгрудились вокруг незнакомца. Вопросы следовали один за другим, отвечать на которые Виктор Васильевич едва поспевал. Путаясь в словах, он переспрашивал, подыскивал подходящие выражения, поневоле упражняясь в английском, а ближайшему молодому атлету протянул бутылку с остатками сока. Тот стоически сделал из горлышка пару глотков, вернул бутылку, и Минеев предложил отведать из неё другому. Окончательно скрепив таким хрестоматийным приёмом доверительные отношения, путешественник первым засобирался идти дальше. Нашлись доброхоты, предложившие переночевать в своих семейных бунгало. Виктор Васильевич поблагодарил и вежливо отказался, сославшись, что из-за дневной жары любит передвигаться ночами. Насколько ему поверили, известно только Богу, но расстались тепло. Молодёжь с гитарами продолжила свой путь в деревню, а Виктор Васильевич уложил остатки снеди в рюкзак, закинул его за спину и меланхолично потопал по тускло отсвечивающей среди деревьев тропе дальше – подыскивать другое место для ночлега. Лес закончился и тропа перешла в прибрежный просёлок. Слева – мертвенный свет луны, скучающей на небосводе. Он выхватывал из темноты пальмы и какие-то хижины, за ними шумел океан. На скалистом берегу стоял большой бетонный бассейн, куда через две широкие трубы под напором волн пробивалась морская вода. Бассейн был почти квадратным, в нём с весёлыми криками плескались в ночи обнажённые островитянки. Прохладная вода бодрит, и Минеев оказался невольным свидетелем их радостного возбуждения. «Боятся акул, раз купаются в бассейне», – отметил про себя Виктор Васильевич. Он прошёл совсем рядом с водоёмом, резвящиеся нереиды прыгали с одного его края и появлялись на другом, кривляясь друг перед другом в бледных лучах ночного светила. Идущий своей дорогой путник не привлёк их внимания, его словно не заметили. Через метров сто Минееву повстречался среднего росточка паренёк лет шестнадцати. Оба поприветствовали друг друга и, поскольку любознательный юноша остановился, Минееву пришлось попридержать шаг. Опять викторина вопросов-ответов. Через десяток минут она завершилась и добрый паренёк, – звали его Джекки, – неожиданно пригласил утомлённого путника к своему домашнему очагу. На этот раз Виктор Васильевич не стал отпираться. Подумав, почему бы в самом деле не переночеветь по-человечески, раз предлагают, он неожиданно для себя принял приглашение. Смущало только, что островитянин слишком молод для полноценного хозяина и не известно, как воспримут его близкие появление небритого инородца на пороге их обители. Оба уже приближались назад к бассейну, когда Джекки пояснил:
       – Мои сёстры и мать любят купаться перед сном, сейчас я их позову.
      Виктор Васильевич вдруг застыдился:
       – Не надо звать, я любит ходить ночь. Я приходит сюда завтра день.
      Путешественник пожал руку растерявшемуся пареньку, фамильярно хлопнул его по плечу, что тому не понравилось, и зашагал по просёлку прочь.      
      Менеев прошёл ещё километра три, когда сами ноги подсказали, что на сегодня с них хватит. Путешественник свернул с дороги в сторону высоченных кокосовых пальм, опоясывающих пустынный океанский берег. Лёгкий бриз приятно освежал его разгорячённые лоб и щёки. Вот и освещённый лунным сиянием песчаный пляж. Повидимому был отлив, хотя в этом месте из-за глубины море не ушло далеко и методично продолжало накатывать на берег пенистые гребни. Минеев выбрал одну из пальм. В принципе это не играло роли, настолько все были одинаковы – с широченными основаниями и, пожалуй, по пятнадцать, двадцать метров в высоту. Вокруг облюбованной пальмы прижилась на тёплом песке стелящаяся густая травка.  «И матрас тебе готов», – с усмешкой подумал путник, укладываясь головой на рюкзак вплотную к стволу и вытянув гудящие ноги в сторону океана. Почивать Виктор Васильевич решил, как матрос с утонувшего корабля, выброшенный волнами злюки-судьбы на негостеприимный берег, с той лишь разницей, что проблемы он создал себе сам и стоически отбывал полученный дискомфорт. Уснуть не удавалось: сначало что-то зашелестело в кроне и последовал глухой удар о песок справа – сорвался кокосовый орех. Почти в то же время над самым ухом затянул свою назойливую трель комарик, призывая изголодавшихся собратьев к пиршеству. Минеев отмахнулся от насекомого, но теперь их уже гудело несколько, а неподалёку шлёпнулся в песок ещё один орех. Судя по звуку от удара, этот, наверное, величиной с детскую голову и Минеев понял, что дольше находится под кокосовой пальмой опасно. Не дожидаясь очередного подарка сверху, путник покинул коварную зону. Небо затянулось, стал накрапывать дождичек. Опять методичное вышагивание на будто чужих ногах по просёлку таинственного острова, отчуждённость которого особенно контрастна в ночную темень. Опять прицельные поиски пригодного убежища, где можно было бы провести остаток ночи, и когда справа от дороги пошли банановые насаждения, путешественник без колебаний нырнул в их широколистные дебри. Змей не боялся – на острове они не водятся. Продравшись в абсолютной темноте метров тридцать, Виктор Васильевич рискованно наломал банановых листьев, сделал из них ложе, а другими укрылся. Дождь продолжал моросить, однако ворох листьев, наваленный сверху, предохранял в известной степени от небесной влаги, не давая незадачливому путешественнику излишне промокнуть. Конечно, сон не шёл, но тело всё-таки отдохнуло, пребывая в лежачем положении, а как только забрезжил серенький рассвет, Виктор Васильевич был уже на ногах. Первым делом необходимо по возможности избавиться от следов ночного варварства, и Минеев принялся энергично рассовывать наломанные листья среди мокрых стволов, словно блудливый муж получку от жены по тайникам. Проявляемая активность Виктора Васильевича казалась слабым утешением, – садового вандализма от канаков небось всё равно не скроешь и о возможном воспитательном отзвуке лучше не думать. Правда, Виктор Васильевич подметил, что бананы, висящие на оставшихся гроздьях, в основном ещё невелики и зелены, поэтому надежда нескорого захода хозяев за новым урожаем обрела в некотором роде успокоительный смысл. Уладив номинальный конфликт с блуждающей совестью, путешественник с оглядкой выбрался на дорогу. Людей вокруг не видно, но это ещё ничего не значит – тут каждый куст может скрывать за собой язвительную ухмылку вездесущего аборигена. А может быть Виктор Васильевич преувеличивает интерес к своей особе? Путешественник сардонически усмехнулся: «Раньше островитяне скрывались от белых в прибрежных кустах, теперь же наоборот». Минеев прошёл с километр по безлюдному в ранний час просёлку и свернул к океану – нужно отмыться от налипшей шелухи, обсохнуть и постараться побриться. Раздеваясь, путешественник ощутил, как прокисшая сырая рубаха лопнула по всей спине – первая потеря в его гардеробе, к счастью, пока единственная. Куда девать её? Пришлось затоптать в песок. У воды лежала, перевёрнутая вверх дном, небольшая пирога с балансиром. Стоял штиль. Пока путешественник, войдя по пояс в ещё прохладную воду, натирал себя илистым песком, а потом занимался кульбитами, смывая грязные разводы с тела, появился хозяин лодки, с веслом и рыболовными снастями. Улыбаясь Минееву, словно старому другу, рыбак вскинул в приветствии руку. Затем он перевернул лодку, загнал её в воду и принялся быстро грести в открытое море. Виктор Васильевич подивился сноровке, с какой канак орудовал веслом, не удержался и поднял над головой большой палец правой руки. Хозяин лодки признательно махнул в ответ лопастью своего движетеля, после чего больше не отвлекался от главного занятия. Вскоре рыбак словно растворился в океане, а Виктор Васильевич, приведя себя в относительный порядок и надев смену, двинулся своей нелёгкой дорогой дальше. Шёл долго и за это время солнце успело взойти. Выпарив ночную сырость, дневное светило принялось основательно припекать землю, становясь с каждым пройденным Минеевым километром всё агрессивнее. Миновав два пробудившихся, села с банановой рощицей за ними, Минеев неожиданно вышел к коралловой океанской отмели. Был отлив. По мелководью уже бродили сборщицы моллюсков, ничего кроме коих, казалось, вокруг себя не видевших. Островитянки методично отрывали от кораллов аппетитные устрицы и наполняли ими фартуки, неутешно огорчая желудок Минеева. Едва только Виктор Васильевич представлял себе вкус нежной мякоти жемчужницы, – его рот в миг наполнялся слюной, и не в силах унять эту слабость, путник безвольно направился к лагуне. «Неплохо бы набрать деликатеса к завтраку», – мелькнула поневоле мысль. В кустах Минеев быстро облачился в плавки, на теле для защиты от солнца – уже успевшая освоиться с п;том сменная рубаха, на лице – маска с трубкой, и в такой экипировке Виктор Васильевич бодро плюхнулся в мелковатый прибрежный затон – устрицы конечно прекрасная услада для желудка, а душа и липкое тело уже рады были принять славную, тёплую морскую ванну! Вода – прозрачна, коралловое дно – пусто. Здесь уже прошлись, как бреднем, сборщицы, однако переходить на ещё нетронутую целину и шнырять перед мясистыми носами востроглазых аборигенок не позволяла врождённая этика гостя. Виктор Васильевич прекратил бесплодные поиски моллюсков и сполна отдался отрадной страстишке подольше поблаженствовать в нагретой солнцем водице. В полной мере усладив себя желанными ощущениями, разгорячённый Минеев, ставши в рост, скинул рубаху и прополоскал её. Затем он растянул атрибут одежды на траве и занялся стиркой-просушкой остального белья. Когда разложил на солнце брюки, – путешественник обнаружил серьёзную оплошность: старенький блокнотик с адресами, забытый в заднем кармане, оказался попросту разъеденным солью. При стирке штанин, странички превратились в лохмотья и всё пришлось выкинуть. Расправленные брюки быстро сохли, покрываясь, как и рубаха, светлыми разводами. Ясное дело, при ходьбе кристаллики соли начнут терзать уязвимое тело, но по сравнению с огорчительной утратой записей, это уже для Виктора Васильевича – лишь досадные мелочи.
      Время близилось часам к восьми. После основательного морского купания ни пить, ни есть не хотелось, однако подкрепиться всё же необходимо. Минеев нашёл поближе к рощице укромное место и перенёс туда рюкзак. Конечно, жаль что с устрицами заминка, пришлось утешиться соком и ломтями хлеба, ибо ещё оставалась часть батона, отдельно завёрнутого в пластиковую плёнку. Бумажный пакет второго батона оказался полностью разорванным, хлеб раскисшим. Несомненно, в неплотно затянутом рюкзаке ночью кто-то основательно похозяйничал и мучнистое месиво пришлось выбросить. Остатки ветчины частично съедены неизвестным существом, частично протухли, их путник тоже отправил муравьям. Виктор Васильевич уже завершал своё застолье, когда в лагуне появилась лёгкая пирога с колоритной фигурой в ней. По всей вероятности, зоркий глаз канака, промышлявшего в море, отметил странного незнакомца на берегу, удивился «белому человеку» в таком глухом уголке острова и решил полюбопытствовать. Что бы там ни было, рыбак подогнал лодку поближе, вышел из неё и выволок на кораллы. Им оказался крепкий пожилой человек, высушенный в отличие от собратьев солнцем и годами. Из всей одежды на прибывшем – только неопределённого цвета трусы. Минеев тоже стоял в одних плавках, так что по части гардероба никто не мог похвастать излишествами. На коричневое тело самоанца дополнительно накладывал свою тональность загар, отчего гребец казался почти чёрным. Виктор Васильевич вышел навстречу канаку и оба обменялись рукопожатием. Первое, что произнёс островитянин, улыбаясь крепкозубым ртом, было:
      –  Я не говорю по-английски.
      В ответ он услышал от Минеева почти радостное:
      –  Я тоже.
      И взаимное рукопожатие повторилось.
      Оба объяснялись, как Бог на душу положит, помогая себе жестами. Тем не менее, Виктор Васильевич понял, что рыбак живёт с сыновьями на небольшом острове неподалёку и приглашает путника в гости отведать запечённой в земле чушки. После рыбалки, часа через два, он, разумеется, приплывёт за ним.
       – Афтанюн (после полудня), – пообещал новый знакомый, не прощаясь. Канак уже стоял в пироге, клиновидным веслом как шестом отталкиваясь от дна и направляя лодку к выходу из лагуны, а Минееву стало жаль, что не сможет воспользоваться интересным предложением из-за набежавшей, как тёмное облачко на ясное небо, осмотрительности.      
   
      Через неполных полчаса Минеев уже вышагивал по красно-бурой почве просёлка, который круто взял вверх к укрытой пальмами деревне. На её окраине дорога раздваивалась. Та, что вела вправо, обходила деревушку стороной и Виктор Васильевич избрал этот путь, ибо идти напрямую опять под любопытными взглядами обитателей не было желания: наполнить водой канистру – не найдёшь где, – с питьевой водой у селян по-видимому «напряжёнка», а продуктовая лавка, если таковая в посёлке вдруг объявилась бы, всё равно закрывается с подступавшей жарой. Выбранная дорога оказалась весьма нелёгкой. Под нещадным солнцем она обстоятельно потаскала доверившегося ей путника по безлесым косогорам, изрядно измотав его, прежде чем сызнова привести к океану. Когда Минеев спустился в прибрежную зону, сразу стало легче дышать и двигаться – бодрость вселял морской бриз, своим порывистым дыханием освежавший грудь и раскалённую голову ходока. Солнце здесь не донимало лучами до такой степени, как на взгорье, и хотя лицо ещё пылало жаром, пот с обожжённого лба уже не сбегал ручейками. Слева появились какие-то хижины на сваях, к ним вела тропа, наискось пересекавшая шлях, по которому мешковато и безостановочно вышагивал Виктор Васильевич. Он не сразу заметил, как на тропе появилась вереница работниц с шанцевым инструментом на плечах и все они организованным маршем направлялись в сторону хижин. Женщины, все как одна, были одеты в блузы и кофты, в длинных юбках, а головы закрывали белые косынки, стянутые узлами на затылке. Как ни странно, ни одна не могла похвастать традиционной дородностью форм. Наоборот, своим внешним видом подёнщицы как две капли воды походили на загорелых дорожных работниц южных российских глубинок и это удивило Минеева, не подозревавшего присутствия женского пролетариата на Савайи. Впереди работниц вышагивал, словно гусак во главе стаи, огромный темнокожий абориген, озабоченный выпавшей ему благородной ролью наверняка уж бригадира. Минеев остановился, пропуская «стройбат», да не тут-то было! Матрона, лет сорока, отделилась от остальной братии и подошла вплотную к Виктору Васильевичу. В зрачках карих глаз мелькали лукавые огоньки, когда она спросила:
       –  Скажите, сёр, выии... строитель из Кёльна?
       –  Нееет, я турист из Москвы.
      Пару секунд растерянности, затем возглас:
       –  Ооо, вас-то нам здесь как раз и не хватает!
      Взрыв хохота, «гусак», услышав, гоготнул тоже, икнул и, словно подавившись, пошёл дальше, а оживившиеся работницы разом остановились и сгрудились вокруг Минеева – он им стал интересен. После беглых вопросов-ответов Кто? Где? Откуда? – матрона перешла к главному:
       –  Вы здесь один?
       –  Один.
      Тогда последовало утвердительное:
       –  Значит, жениться приехали.
      Женщины опять прыснули со смеху, а бойкая тётя вытащила из толпы, как тёлку за хвост из стада, светло-коричневую молодуху, подтолкнула её к смущённому виновнику мажорной паузы и приказала:
       –  Забирай его, Анжела, прямо сейчас, пока он ещё здесь.
По глазам вижу, что ты хочешь!
      Оконфуженная Анжела, смеясь, стыдливо замахала рукой и втиснулась назад в строй, а сваха вытягивала из гурьбы работниц уже другую. Вокруг нарастал радостный хохот, женщины не собирались уходить, но вернувшийся «гусак» прервал весёлую передышку. «Стройбат» без потерь продолжил путь к свайной деревушке, а несостоявшийся жених, ошеломлённый активностью смуглолицых обольстительниц, пошёл дальше своей дорогой вдоль живописного прибережья.
 
      Пологий коралловый берег, на который Виктор Васильвич ступил, упирался справа в поросший лесом склон, а слева переходил в пляж, на километры впереди покрытый коралловым песком. Знаменитым «коралловым песком» – конечным продуктом методичной работы океана, при которой волны-жернова берегового прибоя перемалывают, перетирают друзы кораллов в лёгкую белую муку. Она замутняет, превращая в молочный коктейль прибрежную воду, и последняя матовыми валами набегает на рыхлую сушу. Идти по такому коралловому «песку», проваливаясь при каждом шаге по щиколотку и взбивая облачка «поющего» белёсого праха, в диковинку, но Виктор Васильевич собрался кардинально прочувствовать всю прелесть заморской экзотики. Оставалось только раздеться и отправиться в молочные волны, что и было исполнено, но особых впечатлений не добавило. Выйдя из воды, дотошный путешественник, зажмурившись, рухнул в коралловый порошок, взбив целое магелланово облако пыли. Лежать долго на солнцепёке желания не было и когда Виктор Васильевич поднялся, вывалянный в «муке», словно балаганный Пьеро в отрубях, он услышал откуда-то сверху звонкий смех. Минеев вскинул голову и увидел на каменистом возвышении, будто на постаменте, девушку в школьной форме, видимо принятой повсеместно на островах. На вид ученице было лет семнадцать. Смугловатой миловидностью она могла бы украсить любой голливудский боевик прошлого, ибо в настоящем красивые актрисы перевелись, вместо них стало модным ангажировать развязных среднеполых уродиц.
      –  Хелло, сёр. Сразу видно европейца!
      –  Это как?
      – В таком извёстковом растворе наши люди не купаются.
      Девушка голубицей сорвалась вниз и, почти не коснувшись босыми ступнями коралловой рыхлости, вспорхнула на край выеденного волнами обрыва. Устроившись под деревом на оголённых корнях, чьи корявые узлы не вполне постижимым образом ещё удерживали кромку земли от обвала, она без смущения рассматривала топтавшегося перед ней в мучнистом саване путешественника.
      –  Нормальный пляж лежит в той стороне.
      Девушка показала рукой в направлении посёлка Асау, что был впереди, но Минеев, засмеявшись, пожелал объясниться: 
      –  Может я хотеть тропический экзотик...
      Затем вне связи добавил:
      –  Вы учиться в школа?
      Слово «экзотик» породило снисходительную улыбку, а школьная тема юную самоанку ободрила:
      –  Да, я в десятом классе... и даже отличница.
      Последнее ученица произнесла не без ироничной гордости, потом поинтересовалась:
      –  А вы сами откуда, сёр?
      Виктор Васильевич, на время уйдя от ответа, спросил другое:
      – Где же ваша школа?
      В округе стояло два длинных и невзрачных каменных дома под шифером, ещё один строящийся, откуда наверное и возвращались повстречавшиеся работницы.
      –  Школа в посёлке,  в сторону аэродрома.
      –  Наверно долго ходить?
      –  Машины у отца нет, езжу на велосипеде.
После этого самоанка повторила прежний вопрос, поставив его иначе:
      – Вы немец или швед, сёр? У нас здесь работают немцы-строители, но они хорошо говорят по-английски.
      –  Я русский, из Москвы.
      Овальное личико девушки совсем вытянулось, выражая неподдельное изумление. Со схожей реакцией собеседников Виктор Васильвич иногда сталкивался. Назвавшись русским, не всех радуешь – одних удивляешь, других невольно настораживаешь, а некоторых порой повергаешь в шок и от тебя спешат уйти. Какой-то молодой новозеландец полагал, что русские – это вообще свирепые северные корейцы.
      Должно быть, оправившись от услышанного, школьница продолжила расспросы:
       – Очень интересно, сёр… – Вы так далеко от своего дома... А чем тут занимаетесь?
       –  Я путешествовать, просто путешествовать. Так тоже может быть.
      Поговорили ещё минут десять. В основном спрашивала девушка, а Виктор Васильевич отвечал, как на уроке. Видимо облик Минеева, объявившего себя путешественником, не гармонировал со стереотипом, и это озадачило самоанку не меньше его национальности. Задавая вопросы, она критически оценивала своего собеседника вместе с походными причиндалами, лежащими на мучнистом песке, и задумалась. Миндальные глаза девушки какое-то время выражали озабоченность, заметно было, как она колебалась, прежде чем неожиданно предложить:
       – В посёлке гостиницы нет. Вон наш «дворец», у меня очень хороший папа, можете остановиться у нас, сёр.
       Девушка указала на ближайший каменный параллелепипед и для придания ясности, что не шутит, вдруг смело скомандовала:
       –  Одевайтесь и пойдёмте, сами видите – это рядом.
Обескураженный Виктор Васильевич тут же представил себе реакцию родителей, воззрившихся на бомжа (по отечественным меркам), которого за руку введёт сейчас в дом их сердобольная дочь. Возможно, они, в силу канакского гостемриимства, и не выставят «путешественника» сразу за дверь, но...
      –  Извиняюсь, это не можно.
      Затем добавил смущённо:
      – В дом есть мам, пап...
      Глаза девушки округлились до размеров детских блюдец. Она вспыхнула и, пожав кофейно-молочными плечиками, буркнула:
      –  О чём размечтались, сёр?
      После этого вскочила, быстро дошла до своей каменной коробки и скрылась за порогом. Оставшись один, Виктор Васильевич почувствовал себя очень неловко. Поделом тебе, старый дурень! Не владея адекватно английским, напоролся на конфуз. Следовало просто сказать, – спасибо, мол, за предложенный ночлег, но обязан уже идти, что сущая правда, и всё сошло бы гладко. Нельзя было ссылаться на каких-то мам и пап. Однако, дело сделано, назад не вернёшь. Путешественник ополоснулся в волнах, смыв с себя ошмётки трухи, подобрал вещи и отправился восвояси вдоль берега, быстро обсыхая по пути. Через некоторое время он уже одетым взмахнул прыжком на обрыв и направился ко второму из двух параллелепипедов, поскольку ещё раньше отметил возле него металлическую вышку с водонапорным баком. Подойдя вплотную к этому местному стратегическому объекту, путешественник нашёл кран, повернул вентиль, и желтоватая водичка с жалобными всхлипами брызнула на землю горячими слезами. Минеев пригнулся к латунному отводу, долго утолял жажду, после чего заливал ещё в себя, как верблюд, горячую, скудно текущую жидкость впрок. Когда желудок наполнился «под завязку», Виктор Васильевич оторвался от чаепития, распрямил спину и собрался наполнить канистру, но столкнулся с жёстким взглядом европейца, в трусах стоящего в раскрытых дверях дома. Опешивший от неожиданности путешественник безответно поздоровался, потом наугад спросил:
       –  Комар ночь кусай, сёр?
       –  Поставили сетку и ноу проблем, – ответил сёр.
       Обескураженный Минеев не отважился наполнить канистру при таком акцентированном внимании и навинтил назад крышку на горлышко. Затем он подкинул на плечах рюкзак, словно в нём не пять килограммов, а не менее трёх пудов, и, помахивая пустым сосудом, поспешил бесславно удалиться, провожаемый осуждающе-завороженным взглядом европейца.
       «Наверняка этот олух и есть из тех немцев-строителей, о которых сообщила школьница», – подумал Виктор Васильевич, выбравшись на дорогу.
       Отойдя с полкилометра, путешественник остановился, снял с плеч рюкзак и развязал, чтобы втиснуть в него канистру и вынуть остаток батона. Затем он вновь вернул «вещмешок» за спину и продолжил движение, обходя Асау и по пути «уминая» горбушку хлеба всухомятку – таким был сегодня его обед.
      Дорога между тем стала шире. Изуродованная лендроверами, она заворачивала вправо, уходя от океана, затем двинулась вверх. С передышками, отдуваясь и обливаясь потом при каждом шаге, Минеев долго поднимался, пока не достиг места, где глинистая грунтовка начала вроде выравниваться, но через несколько километров стала утрачивать свой первоначальный облик и, скособочившись, пошла поперёк склона, всё более теряя свои очертания. Поблуждав буераками, дорога упёрлась в старый лавовый поток и распалась на нём веером независимых серых тропок, самостоятельно заскакавших по толчее борозд и тёмных пористых валунов. Две из троп круто взяли вверх по склону – вероятно это был объезд, накатанный вседорожниками. Минеев не пошёл по нему в гору, а двинулся по одной из уже малоприметных пунктирных стёжек напрямую, преодолевая какафонию чёрных нагромождений застывшей магмы. То были следы стародавних извержений вулкана, скорее всего Элиотоги. На форсирование навороченных ноздреватых торосов Минеев потратил минут сорок, прежде чем за тёмными, почти чёрными лавовыми наслоениями вновь проглянула потрескавшаяся красная глина, поросшая страдающими от хронической нехватки воды кустами. За ними отдельные тропы, уставшие прыгать с уступа на уступ, преодолели наконец свою разобщённость и, объединившись с вернувшимся объездом, опять превратились в дорогу. Прошагав с четверть часа по ней, Минеев отметил, что кусты стали сдавать свои позиции разносортице влаголюбивых деревьев, опутанных сетью лиан. Всё это обернулось глушью непролазной, означавшей, что просёлок внедрился в зону девственных тропических дебрей. Виктор Васильевич огляделся. Справа – чаща, карабкающаяся по склону до недоступной его взору вершины острова, слева – обрыв, поросший более чем мощным лесом, раскинувшимся на полдесятка километров вниз до самого берега. Сверху с дороги тропический лес выглядел волнистой нивой, барашками баньяна и каучуконосов упиравшейся в высокую синюю грудь океана. Над каждым квадратным метром этого девственного зелёного однообразия, в лоне которого не найти ни одного теплокровного существа, кроме летучих мышей, безраздельно господствовало жёлтое солнце. Виктор Васильевич скинул рубашку, сунул её под клапан рюкзака и двинулся дальше. Океанский ветерок, как по лесенке взбегавший по макушкам деревьев, приятно обдувал взмокшее тело, взбивал давно не стриженную шевелюру. Идти казалось относительно легко, пока подбиваемый ветерком путь не пересёк ещё один древний лавовый поток. Он был расколот трещинами с проросшими в них деревьями, перемежался вздутиями и изломами, но уже освоен лендроверами, если судить по серому, бегущему по неровностям лавы рисунку шин. В прошлые времена вязкая раскалённая масса, стремясь к океану, выдавила в склоне горы широкий уступ, после чего беспорядочными наслоениями расползлась по нему. Теперь по наплывам задубевших остатков лавового поля проложена подгулявшая дорога, на означенном отрезке наверняка дающая водителям радостные ощущения. Через несколько сотен метров чёрную пемзу сменил безотрадный красноватый суглинок, бесконечно вышагивая по которому постепенно теряешь ощущение времени и реалий. Перед глазами – только монотонная красная дорога, зелёный хаос тропического леса и слева вдали безбрежный океан в мареве. Разнообразие внёс посторонний шум, который уловил слух в этом омертвелом царстве зелёного содома. Впереди, за опоясанными кружевом лиан стволами, урчал мотор и вскоре показался скачущий по неровностям трассы, словно мустанг, голубой пикап. За ним тянулся густой шлейф пыли. Увидев бредущего навстречу путника, горилообразный водитель резко осадил своего стального скакуна и тот, протащившись на протекторах почти до путешественника, накрыл его красно-бурым облаком. Первым вопросом здоровяка был:
       –   Ты откуда?
       –   Оттуда.
       Минеев махнул рукой назад. Скупой ответ не смутил канака:
       –   Я спрашиваю, – ты немец или швед?
       –   Русский.
       – Ха, а похож на немца. Или на шведа... Но не на англичанина точно.
       Минеев, который содержательной комплекцией никак не мог бы сокрыть в Европе своего восточнославянского происхождения, усмехнулся дежурному сравнению и отнёс его к региональной дремучести островитянина.
       – А куда идёшь? – продолжал приставать улыбающийся абориген.
       –  Вообще, в Фагу, но пока – в Фагамало.
       –  Не дойдёшь.
       –  Почему?
       –  Посолят и съедят по дороге.
      Путешественник поперхнулся от нежданного прогноза, но нашёлся в ответе:
       –  Съесть нет – я жёсткий.
       –  Ха-ха-хааа... Пропустят через мясорубку.
      Довольный удачной шутке, щекастый каннибал дал газ и мустанг поскакал дальше, оставив Виктора Васильевича в пыли наедине с пикантной перспективой. Несколько секунд путешественник постигал чёрный юмор услышанного, потом оставил это пустое занятие и продолжил свой поход в неуютную неизвестность. «Вот хулиган, – ворочались в голове думы, – был бы «людоед» похилее, я мог бы за такие смешинки и ...». Виктор Васильевич всегда храбрился в мыслях. В реальности он смотрелся скромнее тем более, что хилых в Полинезии почти не встретишь – «Все тучны и наверное в самом деле, не только от одной рыбы, холера их возьми». Менеев на мгновение почувствовал холодок в конечностях, а выматывающая потливость внезапно пропала. Теперь тело путешественника стало маслянисто-скользким, очень захотелось пить. Организм, израсходовавший закачанную ранее жидкость, всё настойчивее требовал возмещения утерянного, и Минеев уже не шёл, а тащился мучимый усталостью и ноющей, как больной зуб, жаждой. Родников здесь практически нигде не встретишь, ноги подкашивались и когда, споткнувшись на очередном ухабе, Виктор Васильевич едва не вывернул ступню, он решился на привал, рефлективно поддавшись упадку сил и духа. Далеко впереди тарахтел с глухими перебоями мотор – опять ехал навстречу какой-нибудь «антропофаг». Прихрамывая, Виктор Васильевич свернул с дороги в чащу, чтобы его не видели и не допекали подсоленными шуточками случайные водители. Здесь он выбрал баньян посолиднее, бросил на слой сухой листвы под деревом рубаху и прилёг. Рот его склеивала тягучая слюна, над ослабевшим телом зависли комары, а голову начал заполнять какой-то бредовый туман. Машина прошла, а путешественник всё лежал и заставить себя подняться, казалось, не было никакой мочи. И тут Виктору Васильевичу вдруг представилось, что если сейчас он не встанет, то может, обессилев, остаться в чаще навсегда и искать его не будут. К Минееву вернулось самообладание: надо подниматься, ишь, расслабился! Крепости в теле ещё пруд пруди, необходимо только встать и двинуться дальше по запланированному маршруту. Идти, идти, даже если настигнет темнота, превозмогать жажду, усталость и не обольщаться, не подсаживаться с жалкой улыбкой в кабину какой-нибудь заблудшей шоферне. Раз пошёл – надо терпеть, ты же начинал жизненный путь когда-то геологом! С таким радикальным настроем, путешественник решительно поднялся на ноги и вернулся на дорогу. Опять потянулись вверх, вниз километры красно-бурого шляха, извилистой лентой рассекающего лесистый склон кряжа. Вновь справа – чаща до самой вершины, слева – ниспадающая к океану зелёная пустыня в барашках деревьев, опутанных паутиной эпифитов, только солнце уже не над головой, а пекло сбоку, постепенно скатываясь к водной глади. Путешественник взглянул в направлении вершины, – на ней просвечивала на фоне неба гребёнка из высохших стволов и чахлой поросли. Вон и полянки-залысины, – по виду вполне подходящие места для ночлега, и всего-то в полутора километрах вверх от дороги! Будь у Минеева изначальные силы и палатка, хорошо двинуть бы туда по прореженной сезонными ливнями просеке справа, доверившись добротно прошитым отечественным башмакам. Подняться, чтобы с высоты взглянуть на мир вокруг, раскинуть палатку и провести там ночь, а с утра попробовать спуститься непосредственно к порту. Во всяком случае, он всегда попадёт на опоясывающую остров дорогу... Ой, что за фантастика занимает его мысли? Минеев встряхнул головой, освобождаясь от навязчивых дум.  Виктор Васильевич не подозревал, что кажущаяся «вершина» лишь заворот склона в сторону горы Силисили, устремившейся ввысь без малого на две тысячи метров, а до неё – два десятка непосильных километров горных долин и скатов в них. Отбросив искусительные картины, путешественник заставил себя сосредоточиться на дороге. Казалось, ей не будет конца. Сколько он прошёл за сегодняшний день пыльных километров? Так... Наверное целых... Внезапно его расчёты прервали две худющие чёрные собаки, которые, как черти из коробки, выскочили на просёлок и принялись ожесточённо облаивать подозрительного субъекта. Уфф, наконец-то вот оно! Виктор Васильевич добрался до жилья! Не замедляя шага, путешественник, припадая на ногу, наступал, псины пятились, продолжая злобствовать, и вскоре Минеев вышел на расчищенное пространство, раскинувшееся по обеим сторонам дороги. На нижнем склоне слева стоял на сваях фибровый дом с тростниковой крышей и верандой, справа наверху – такой же. Путь впереди пересекал грязнущий ручеёк, – видимо наверху пробивался шальной родник, около него и обосновался хуторок. По поляне бродили две коровы, повсеместно копошились куры, а от нижнего бунгало уже спешил к путешественнику голый по пояс молодой человек в джинсах, с ним два упитанных самоанчика семи-восьми годков, а за всем снизу наблюдала женщина, повидимому жена. Молодой человек успокоил собак, затем вежливо поздоровался за руку с чудоковатым дервишем, неизвестно каким ветром, занесённым в эти края. Виктор Васильевич попросил напиться, и парень послал за водой одного из ребят. Пока сын бегал, оба немного поговорили между собой. Молодой человек успел сообщить, что женат и недавно потерял отца, отчего матери стало трудно управляться с хозяйством. Рассказал бы ещё, но тут вернулся мальчуган, в одной руке у него висел на дужке сосуд вроде кувшина, другой он держал гранёный стакан, в который, ополоснув, налил воду. Минеев принял стакан и, сохраняя достоинство, волевым усилием подавил в себе желание осушить стеклянную ёмкость одним махом. Воду он пил неспеша, смакуя основу жизни маленькими глотками, после чего ещё дважды попросил повторить ритуал. Жажды Виктор Васильевич конечно всё равно не утолил, – для этого понадобилось бы осушить, наверное, с полведра, – и всё же сивобрюхая ненасыть потеснилась, впуская в свои чертога возвращавшиеся силы. Минеев с тоской поглядел на коров. Наверняка на хуторе есть молоко, – его, скорее всего, не продадут, но всё же... Путешественник отправился к верхнему дому следом за парнем, питая надежду договориться с главной хозяйкой – матерью молодого человека, которая уже критически рассматривала пришельца с веранды. Это была дебёлая, ещё не старая женщина в пёстрой юбке и с обнажённым коричневым торсом. Два молочных бурдюка вместо грудей говорили о достатке здоровья их обладательницы. Сын что-то сказал матери, после чего та полезла по связанной из жердей лестнице на чердак, демонстрируя вторую половину своих прелестей, от копчёного вида которых Виктору Васильевичу не то, что занедужилось, просто в силу приличий пришлось отвернуться. Прошло минут пять, прежде чем коричневая хозяйка тем же путём вернулась на веранду с небольшой деревянной лопаточкой в зубах. Спустившись, мамаша взяла лопаточку в руку и пошла куда-то вниз по склону, раскачивая широченными бёдрами и не взглянув в сторону Минеева, – он ей был не интересен.
      Виктора Васильевича неучтивость хозяйки не опечалила. Он попрощался с добрым парнем, хотел попросить немного наполнить водой канистру, но постеснялся и только поблагодарил за выпитую. Ему показалось, что молодой человек был чем-то раздасадован, однако напрягаться и вникать в подоплёку его недовольства путник не стал и направился по дороге дальше. Жаль, – в суете забыл справиться о расстоянии до Фагамало. Мысли Минеева прервал камешек, попавший по ноге, и ещё один покатился впереди по дороге. Виктор Васильевич обернулся и увидел метрах в двадцати за собой сынишек хозяина. Они семенили за путешественником и кидали в него камешки, что-то при этом бормоча, скорее всего – нехорошее. Проказники назойливо преследовали Минеева не меньше полукилометра, издали осыпая его камешками и ругательствами, но подступить ближе не отваживались. Наконец они отстали, а Виктор Васильевич прояснил причину недружелюбного финала, – похоже, следовало расплатиться с хозяином за выпитую воду, чего Минеев не сделал. И ещё: раз за воду платят, нужно было её и купить, а не уповать на призрачное молоко.
      Прошло немало времени, как путешественник покинул хуторок и, прихрамывая, продолжал свой нудный путь. Под ногами всё та же красно-бурая, бугристая в колдобинах дорога, неизвестно кем и когда проложенная в тропическом лесу. Снова донимала жажда, а с ней вернулась болезненная немощь в мышцы от избытка углекислоты и мочевины в организме. Порождаемая ими усталость постепенно заполняла плоть, овладевала ею без остатка. Океана давно не видно, вокруг – тропический лес и полное безветрие, принёсшее клейкую влажную духоту. Одурманенный жарой и аммиаком мозг туповато осмысливал происходящее и свинцовые ноги, слепо перешагивая бесчисленные бугры и разломы, почти бесконтрольно несли на себе липкое, обезвоживаемое естественной парилкой тело. Сколько времени это осклизлое, муторно-шелудивое состояние продолжалось, сказать трудно. Минеева обогнал грузовичок, – третья машина за всё время пути. Водитель, добродушно улыбнувшись, поднял в приветствии руку, и Виктор Васильевич постарался пободрее ответить. Минеев не знал, что до ближайшего посёлка остались считанные сотни метров и продолжал, превозмогая усталость, отрешённо ковылять по глинистому шляху. Ковылять до тех пор, пока лесу не наскучило заслонять собой повороты и, расступившись, он открыл взору первые дома. Так Минеев добрался до местечка Сасина, здесь уже начинался кое-какой асфальт, однако до Фагамало, откуда стартуют автобусы в сторону переправы у Салелолога, пока далеко. За посёлком совсем близко сверкал тысячами бликов океан, дохнувший прохладой на выпаренного зноем Виктора Васильевича. Путешественник нагнулся, и голова сильно закружилась, однако он всё-таки потрогал плотный дорожный битум. Тот был ещё горяч, но в меру. Тогда Минеев скинул заплечный сидор и сел у обочины, с наслаждением вытянув и уперев в сухое ложе придорожной канавы гудящие ноги. Он позволил себе передохнуть, понежиться в освежающих струях бриза. Порывы ветра слизывали с раскрасневшегося тела вязкую плёнку пота, высушивая кожу и давая хоть какую-то возможность порам подышать. Затем путешественник стащил с отёкших ног обувь с носками, чтобы, оценив поселившийся в них дух, завернуть в пластиковый пакет и упрятать в рюкзак. После завершения гигиенических процедур, расслабившийся, обдуваемый бризом Виктор Васильевич ещё какое-то время отдавался воле блаженства, до того, как объявить себе, что привал окончен. Однако, преодолеть нежелание вставать оказалось непросто и подъём несколько раз откладывался, прежде чем путешественник, кряхтя и отдуваясь, окончательно поднялся. И вот он опять на ногах – какая же это услада ощущать голыми ступнями тёплый асфальт! Идти отдышавшемуся человеку босиком, да по ровному шоссе куда легче! Даже терзающая организм жажда изнемогла в своём безжалостном фанатизме и, как Минееву показалось, частично отступила. Виктор Васильевич бросил взгляд влево, туда, где за фибровыми домами беспокойно гудел океан. Прибой был не силён – удары тяжёлых волн поглощала коралловая гряда, протянувшаяся параллельно берегу в километре от него. Народа не видно, шоссе тоже почти пустынно. Прошуршат озабоченно два-три местных лимузина куда-то и снова только свист ветра в проводах, протянутых вдоль трассы. Вообще, побережье здесь относительно плотно заселено. Небольшие посёлки следуют друг за другом, но трафаретов не встретишь и лишь карта позволяла угадывать названия поселений. Солнце клонилось к закату, снова стала наваливаться усталость и когда уже недалеко от Авао попутный пикап остановился, и водитель предложил подвезти, измотанный долгой дорогой Виктор Васильевич не выдержал продолжения испытаний. Сказав, «Сенк' ю», он влез в кабину и тяжело плюхнулся на сидение рядом с шофёром, как изнеможенный боксёр на табурет в углу ринга перед заключительным раундом. По дороге канак о чём-то спрашивал, Минеев отвечал, но что конкретно, уже не помнил. Так продолжалось несколько нудных минут, пока пикап, обогнув по дуге залив, не въехал в относительно большой ухоженный посёлок. Это – Фагамало, задуманный на сегодня конечный пункт маршрута, в итоге осиленного путником. Неужели, если верить карте, за день от Сатауа до окрестностей Авао Виктор Васильевич отмахал по ужасной дороге пешком почти полсотни километров? Минеев понимал, что этому мало кто поверит, но факт свершился и напоминал о себе безмерной ломотой в суставах в сочетании с бесчувственностью плоти ног. Водитель довёз Виктора Васильевича до автобусной остановки, пошутил из окна с кем-то и с выжидательной улыбкой взглянул на Минеева. Путешественник засуетился, полез в карман за талла, однако канак отстранил его руку, сказав, «Тейк изи» («Полегче»), и указал на автобусный пятачок. Виктор Васильевич сконфуженно улыбнулся, выбрался из машины, после чего вскинул руку, прощаясь. «Гуд лак!» («Желаю удачи!») выкрикнул в ответ шофёр. Пикап описал по пятачку круг и умчался в обратном направлении, оставив путешественника наедине со своими мыслями. Всё произошло быстро. Не сразу пришедший в себя Минеев бестолково уставился в жестянную табличку с расписанием, после чего отвернулся, накинул на тело выдернутую из-под рюкзачного клапана рубаху, но остался босиком и начал оглядываться по сторонам, раздумывая у кого бы справиться о турофисе в Фаге. Очевидно, понимая его затруднения, подошёл доброжелательный абориген, лет тридцати. Им оказался тот человек, с кем поздоровался хозяин пикапа.
       – Хаю, сёр, есть проблемы?
       – Хаю, хотеть знать автобус в порт.
      Виктор Васильевич вдруг внезапно передумал разыскивать турбазу, – слишком очевидны его непрезентабельность и обречённость для новых подвигов. Минеев устал. Свою прогулку по острову он посчитал завершённой и теперь следовало поскорее вернуться в Апиа.
       – Автобус отправляется в шесть утра, в такси вам сейчас вечером лучше не подсаживаться. Да их и не сыщешь.
       – А гостиница?
       – Гостиницы нет.
       – В принцип нужный турцентр в Фага.
      Минеев произнёс фразу бессознательно, вне всякой связи, с казалось бы принятым перед тем решением.
       – Здесь есть его отделение, попробуйте договориться и вас может быть устроят, раз вы заявлены. Вас провести, сёр?
       Вот это здорово! А не попытаться ли всё же? Сомнения недолго одолевали Виктора Васильевича. Нет, отправляться на турбазу и появиться пред удивлённы очи дежурного администратора всё же стыдно при таком, мягко сказать, чалдонском обличии. Лучше просидеть на рюкзаке до утра, проведя вторую ночь без сна, а сейчас – главный неотложный вопрос: где бы поскорее напиться? Воды, разумеется. Как перебираться на Уполу – паромом, или опять вдруг рискнуть самолётом, Виктор Васильевич ещё не определился.
       – Я хорошо будет здесь. Здесь есть вода?
      Относительно воды абориген почему-то замялся. Он собрался уже уйти, но напоследок, по канакскому гостеприимству, предложил из вежливости ночлег в своём доме. Минеев, скрывая радость, не возражал и, слава Богу, его скороспелое согласие не вызвало паники в глазах самоанца. Во всяком случае, внешне тот казался даже удовлетворённым, что проблема разрешилась просто. По пути к близкому дому, абориген вкратце рассказал о себе. Звали его Петер, имя дала полунемка мать, которая недавно умерла от тяжёлой болезни. Петер работает в фирме, женат и супругу отправил на неделю к родственникам. Разговаривая, подошли к выкрашенному в голубой цвет строению, сколоченному из фибровых и гипсолитовых листов. Располагалось хлипкое на вид сооружение на участке, примыкающем к океану, и у Минеева возник вопрос – как же такой «сарай» сопротивляется ударам ураганов? Однако, по словам хозяина, дом якобы надёжно удерживали от разрушения обручи, притянутые к утопленным в бетон фундамента шкворням. Перед входом Минеева попросили обтереть ноги, что он исполнил, прежде чем переступить порог. Внутренние помещения дома поразили Виктора Васильевича блестящей чистотой. Петер тут же предложил Минееву помыться в душевой, предупредив, что нагревательная колонка забарахлила, поэтому придётся обойтись холодной водой. Виктор Васильевич испросил поначалу разрешения напиться и тогда хозяин провёл Минеева на кухню, подтолкнул к раковине и сунул в руку глиняную кружку, переключив таким образом гостя на самообслуживание. Виктор Васильевич наполнил кружку. Пусть водица солоновата, но путешественник, время от времени переводя дух, наконец-то напился вволю впервые после долгого перерыва. Минееву даже почудилось, что живот его раздулся, как арбуз, после чего решил, что залил в свой тендер жидкости достаточно и теперь уже можно бы прийти в себя и ополоснуться. Умывальне с душем Виктор Васильевич предпочёл близкий океан – плавание в солёной воде хорошо снижает усталость. Его пример оказался заразителен, – к купальщику присоединился тучный сосед Петера слева. Ему тоже вздумалось перед темнотой освежиться. Берег был скалистый, и глубина начиналась сразу же за камнями. Оба с удовольствием поплавали в набегавших мрачных волнах под хмурившимся небом метрах в пятидесяти от кромки взморья. Виктор Васильевич, остудившись и смыв с себя шлаки, почувствовал возврат сил и духа. Он даже предложил канаку заплыть подальше к поясу кораллов, тот не рискнул и вскоре выбрался на сушу, предоставив Минееву встречать короткие океанские сумерки в одиночестве.
   
       – Вики, – сказал освежившемуся путешественнику Петер, – вечером меня ждёт дядя, у него юбилей. Давай сходим к нему вместе.
       Виктор Васильевич не спрашивал, какой юбилей. Он извлёк из рюкзака обувь, облачил «лапожни» в сменные носки и вскоре уже оба с Петером сидели в доме дяди на стульях за вполне европейским столом и обычными алюминиевыми ложками выгребали из фаянсовых тарелок кашу из клубней таро. В России юбилейным датам сопутствуют обильные возлияния, здесь же ограничились кашей, показавшейся гостю необычайно вкусной. Кроме дяди, могучим пятидесятилетним самоанцем, на полу сидело несколько родственников обоего пола, не спешащими расставаться с самобытными привычками. Все с вожделенным любопытством рассматривали Виктора Васильевича. Среди присутствовавших Минеев отметил одного парня вполне европейского обличья, весёлого и не обделённого юмором. Это был кузен Петера по имени Раймонд, полуангличанин, щедро осыпавший присутствовавших остротами, подкреплёнными не всегда понятными Минееву шаловливыми экспромтами. Кузен живёт в Крайстчерче в Новой Зеландии и вдвоём с матерью прилетел сюда к родственникам на побывку. Раймонда интересовало всё о России, включая питание, систему образования, холодный климат и отношение русских к однополым бракам – трогательный кругозор новозеландца. О себе сообщил лишь детали персональных спортивных достижений в лыжном слаломе и боксе.
      Но вот Петер, переглянувшись с дядей, посмотрел на часы, поднялся и сказал, что им пора, ибо завтра рано вставать. Все разом оживились, прощаясь, а Раймонд махнул Виктору Васильевичу рукой и, лучисто улыбаясь, произнёс знакомое:
       –  Гуд лак, Вики!
      С первых минут пребывания в доме «юбиляра» Минеев ощущал дискомфорт троечника, веселящего кретинов-сверстников своими азбучными ответами учителю. Ясно, что Петер успел известить родню о восточно-европейском госте, пока Минеев купался в недружелюбном перед назревавшей непогодой океане. Островная интеллигенция встретила странного русского с избыточной полинезийской вежливостью, за которой, пряча мысли, можно повольнодумствовать в сторонку, по ходу беседы подсыпать оппоненту вороха незатейливых вопросов и даже надавать никчёмных обещаний, не смущаясь их иллюзорностью.
      Когда виновник «смотрин» и его опекун, откланявшись, вышли на улицу, их встретил сюрприз в виде шквалистого ветра с ливнем, – он бил косыми струями и промочил обоих до нитки, прежде чем те успели добежать до дома.
       – Как нужен земле в сухой сезон такой дождь! – радостно восклицал Петер, скидывая с себя мокрую рубаху и штаны, а Виктор Васильевич, усомнившись в редкости сезонного косохлёста, благодарил судьбу, что на последнем отрезке пути сквозь джунгли всё сложилось как нельзя лучше: непогода запоздала, ноги не чавкали под ливнем по глинистому зыбуну вместо дороги и к тому же путешественник сегодня наконец отоспится. О внутреннем неуюте, который испытывал Минеев у «юбиляра», уже забыто. Поместит его Петер, наверное, вон на тот пузырчатый диван в холле и Виктор Васильевич был несказанно удивлён, когда его спаситель бросил на пол циновку. «Это что, мне постель?» – поразился в мыслях путешественник. Однако, из солидарности с гостем, Петер не отправился в опочивальню, а бросил на пол вторую циновку неподалёку от первой – это для себя. Затем он лёг на плетёную подстилку, подложив под голову какой-то валик вместо подушки, и без тени смущения предложил Виктору Васильевичу объединить лежбища, а когда гость отказался, то насупился. Свет в комнате наконец погашен, снаружи бушует гроза и ветер визжит от бешенства, упираясь в стены дома, а Петер знай себе лежит на жёстком ложе и видимо уже посапывает. Что ж поделаешь, если европейская культура здесь ещё переминается с ноги на ногу и при наличие кроватей в доме пока принято спать на полу рядом с ними. Виктору Васильевичу зевота разрывает рот. Ничего не попишешь – путешественник положил в головах сухой рюкзак и, как приблудный пёс, тоже растянулся на циновке. Заснул мгновенно, а пробудился от того что кто-то настойчиво его пытается повернуть на бок лицом к двери. Виктор Васильевич вскочил на ноги, спросонья не понимая, что происходит. В блеске молний мелькнуло огорчённое лицо Петера. Ах, воот оно что! От Минеева требовали расплаты за ночлег. Да что же это такое в самом деле! Виктор Васильевич с досадой в мыслях, что вместо желанного отдыха похоже угодил в подстроенную западню, нащупал в темноте стул и сел, а Петер без промедления приступил к оправданиям:
       – Что с тобой, Вики? Ты лежал на спине и так храпел, что я не выдержал и попросил лечь на бок. Ты не просыпался, тогда я попытался повернуть тебя на бок сам. Вот только и всего.
       Виктор Васильевич не ответил, и Петер присел на полу. Судя по всему, он что-то обдумывал, пребывая в нерешительности, отчего сопел как паровоз. Должно быть, придя к выводу, что с гостем не справиться и не выгнать, прохиндей поднялся и, сокрушённо махнув рукой, ушёл обиженным в опочивальню, оставив Минеева в прискверном раздумье. Сидя на стуле, путешественник попытался связать воедино обрывки спектакля с того места, когда на автобусной остановке уставшего путника не отметил прагматичный абориген, болтавшийся без дела. Затем – этот странный «юбилей», двусмысленность положения Минеева, блуждающие ухмылки родственников Петера – видимо опыта было не занимать по части нетрадиционного обслуживания случайных белых туристов. Жаль, что такой жизненный уклад на тихоокеанских островах вошёл в норму. А может быть, Виктор Васильевич слишком мнителен, заблуждается и все недоразумения действительно связанны с его раскатистым храпом во время сна? Но тогда зачем Петеру хотелось «объединить постели»? Ах ты сукин сын! Этот Петер – гомик того же замеса, что и Томмо, и все остальные канаки равным образом. Прямо, тихоокеанский Кавказ какой-то! Очевидно, в холл теперь Петер до утра не сунется, – наверняка, поднявшись с пола, завалился в спальне на кровать и будет там... шут его знает, что он там будет. Виктор Васильевич со стула перекочевал на диван. Он уже подозревал, что никаким «филиалом турбазы» в Фагамало и не пахнет, это лишь расхожий трюк Петера! После заставшей Минеева врасплох неординарной встряски последовала разрядка и путешественник провалился в глубокий сон, но к рассвету пребывал уже на ногах – стародавняя привычка пробуждаться в нужное время. Пятнадцати минут оказалось достаточным, чтобы побриться, подчёркнуто принять прохладный душ и влезть, словно в сырую нору, в свою одежду. Хозяин в холле не появился, поэтому Виктор Васильевич оставил на столе восемьдесят тала за ночлег плюс ужин у дяди-юбиляра и вышел на ещё тёмную улицу. Дождя не было, очистившееся от туч небо быстро светлело. Заметно похолодало и Минеев, предельно напрягая зябнущие мышцы, пришёл на остановку. Автобус стоял с открытыми дверьми, он был наполовину уже занят мрачноватыми полусонными аборигенками, кутавшимися в лохматые платки. Все ехали в порт. Минеев вошёл в салон и сел на свободное место, ощущая на себе недружелюбные взгляды умудрённых прелестями быта пассажирок. Виктор Васильевич отвернулся к окну.
    
      Через три часа путешественник уже плыл на пароме в сторону Уполу. День выдался штормовым, и носовая часть сварной громадины время от времени то взбиралась на морской гребень, высотой с двухэтажный дом, то проваливалась в тартарары, завершая падение оглушительным шлепком, от которого содрогался корпус судна. Холодный южак, из тех, что зимой порой пробиваются в тропики из Антарктиды, вызывал озноб. Одежда на Минееве давно просохла, но летняя рубашка тепла не держала, и Виктор Васильевич укрылся от южака за металлической пристройкой к палубе. Ему нравилась непогода и вызванная ею качка, когда ты, вцепившись в поручни, то взлетаешь к небесам, то теряешь опору и проваливаешься вместе с судном в тёмную пучину между пенящимися валами. Затем следует гулкий удар, отдающий в пятки, тебя подкидывает, в лицо летят брызги, а нос корабля взбирается уже на новую водяную гору. Многих тошнило, однако Минеева морская болезнь не брала. Лишь раз в жизни её мучительные симптомы Виктор Васильевич испытал на себе, когда с родителями переплывал на барже Севан в Армении. Мальчику только-только исполнилось тогда три года. Сколько же лет с той поры ушло! Больше пятидесяти (свой день рождения Виктор Васильевич встретил вчера в дороге). Ещё Минеев помнил, как к той барже пришвартовался проходящий сторожевик – мама почему-то назвала его баркасом. Помнил, как их семья пересела на сторожевик, трясущийся от работающих двигателей, но качки уже не было, и тошнота от мальчика отступила. Навсегда. Минеев тогда, не слушая мать, вдруг побежал вдоль поручней и остановился у открытой двери моторного отделения. Изнутри пахнуло тяжёлым масляным перегаром, внизу стучали двигатели, какие-то железки прыгали вверх-вниз. Двое тёмных дядей обслуживали агрегаты. Один из них мельком взглянул на мальчика и отвернулся. Мама оттащила сына от двери, крепко нашлёпала, и маленький Витя с надрывом заплакал...
      Сколько времени ушло на созерцание волнующегося океана и видения детства, Виктор Васильевич не помнил. Очнулся от прошлого, только когда море стало спокойнее и волны перестали забавляться металлическим монстром, как котята мячиком. Паром подошёл к причалу. Вместо запланированной недели, на савайский вояж ушло меньше двух суток. Правда, путешественник не посетил вершины острова с вулканом Тафуа, но и того, что видел, посчитал для себя достаточным.


                ГДЕ  ЖЕ  ТЫ,  ДОМ  ДЖИМА?

       Добравшись автобусом до места назначения, Виктор Васильевич направился прямиком в гостиницу мистера Луло. Там его ждало разочарование: приехала бригада молодых канадских пузочёсов понежиться в тихоокеанских тропиках и все номера оказались занятыми. Кто мог предвидеть, что визит на Савайи окажется столь коротким, уж на пару суток можно было бы и договориться с Луло. Оставалось отправиться к Джиму, где Минеева ждали вещи, а дальше будет видно. Однако и тут возникли осложнения: пришедший в негодность блокнотик с адресами выброшен, а без шпаргалки Минеев никак не мог вспомнить района с домом волонтёров. Пришлось вернуться в центр Апиа и попытаться начать поиски с того места, где он ранее ухватил Джима за рукав. Итак, куда же они тогда отправились? Ага, вон к той лавке, покупать кофе. А потом к тому перекрёстку... Минеев, поблуждав впустую переулками, вернулся в центр и вновь оказался на старом месте. Он напрягал мысли, стараясь всё-таки вспомнить хотя бы часть пути к Джиму.
       – Хеллоу, Вик, кого ищите?
      Минеев резко повернулся на голос – перед ним стояла и улыбалась Сара Фридман.
       – Здравствуйте, Сара! – обрадовался путешественник и, оконфуженный своим замызганным помятым видом, приврал в оправдание:
      –  Я приходить с паром. Я ходить пешком вокруг весь Савайя.
      – Один!? – искренне поразилась Сара. – Но это очень опасно, Вик. Там одинокие приезжие пропадают.
      –  А здесь вы не бойся?
      Волонтёрка задержалась с ответом, а Виктор Васильевич, таинственно приложив указательный палец к губам, смешливым, но внятным шёпотом произнёс:
      – Ничего не говорить, но сейчас думать, – Самоа везде можно опасно.
     После такого обобщения, американка боязливо оглянулась по сторонам и, уводя разговор, вмиг вернулась к исходному вопросу:
      –  Мне показалось, вы кого-то ищете, Вик?
      –  Я забыть дом Джим и Тони. Они тоже волонтёр Америка.
      –  Как их фамилии?
      –  Я не знать. Там оставить мой вещь.
      Сара надолго задумалась, из чего можно было бы сделать вывод, что американских «волонтёров» в Апиа, пожалуй, целый воз и вдобавок ещё тележка. Стараясь сузить круг командированных добровольцев, Фридман спросила:
      –  По скольку им лет, Вик?
      –  Джим старый, чем я, а Тони и ещё Джек – как вы.
      Сара прищурилась, глядя куда-то вдаль и тут её вдруг осенило:
      – Если это те, о ком я подумала, то живут они в... (волонтёрка назвала окраину).
      –  Да, наверно там.
      – Найти их несложно. Надо пройти по этому переулку наверх до школы, обойти её слева до госпиталя. На его стене вы увидите большую надпись: «Опасайтесь СПИДа». Напротив этого госпиталя через площадь и будет тот район, где компактно проживают многие наши «старики». Вы там поспрашивайте, дом Джима с его компаньонами где-то совсем рядом.
      –  Очень спасибо, Сара.
      Минеев был рад и такой зацепке, а Сара немного смутилась и виновато добавила:
      – Я бы проводила вас сейчас туда, но мне надо спешить на занятия. В три часа я буду здесь же и, если вы своих знакомых не найдёте, поищем их вместе.
      – Очень спасибо, Сара.

      Расставшись с американкой, Минеев отправился по подсказанному ею маршруту. Он дошёл до садика со спортивной площадкой и школьным зданием в центре, затем стал огибать учебный комплекс вдоль зелёного металлического забора. В школе прозвенел звонок, из дверей с шумом и гамом повалили ученики обоего пола. Все плотные и рослые, как на подбор, все в салатовых рубашках. Мальчишки, – диковинно так называть школьников, которые в среднем на полголовы выше тоже не маленького Виктора Васильевича, – были в тёмных шортах, ученицы в того же цвета юбках, на головах у всех зелёные бейсболки, за плечами – зелёные ранцы. В целом форма была на девушках та же, в какой встретилась Минееву на Савайи «таинственная незнакомка». Ученики быстро построились попарно в колонну и куда-то отправились вверх по улице, которая моментально опустела. Виктор Васильевич продолжил свой маршрут, пока не увидел слева госпиталь с мрачным призывом на стене. Путешественник пересёк площадь, в неё вливались сразу несколько улочек. Какую же из них выбрать? Площадь безлюдна, если не принимать во внимание гарцующих по ней лимузинов, развозящих мясистых коричневых седоков. Приходилось рассчитывать на везение, что встретишь пешехода, к которому можно обратится за информацией. Минееву повезло – из переулка вышла молодая женщина в лёгком платье-сарафане, цвет кожи её был столь же тёмен, сколь приятны правильные черты лица.
       – Извините, мэдм... – стал излагать просьбу Виктор Васильевич. Женщина выслушала его внимательно, поняла всё и, с мягкой улыбкой на губах, повела к дому Джима. Минеев облегчённо вздохнул, следуя за проводницей. Несколько поворотов вправо, влево, потом ещё куда-то. Запомнящегося дома всё нет. Настало время усомниться в правильности маршрута:
       – Сори, мэдм, где дом Джим? Я не видеть.
       – Но я не знаю Джима, сёр. Я веду вас в свой дом.
       Огромные глаза самоанки недоумённо уставились на сирого и горемычного Виктора Васильевича, которого опять подвёл английский. Нет, ушло время жениться. Был конь, да изъездился. Сто раз извинившись с блуждавшей на устах улыбкой, Минеев расстался с темнокожей доброй мэдм и направился вниз по незнакомой, извилистой как змея улице, которая вывела его в центр на набережную. Виктор Васильевич не солоно хлебавши в какой уже раз пошёл к заколдованному перекрёстку и уже издали увидел, что коротышка Сара на всякий случай терпеливо ждёт его на углу. Минеев немедленно приобрёл в ближайшем киоске цветочное ассорти мягких пастельных тонов и кротко преподнес их обязательной волонтёрке в качестве знака внимания.
      Американка помогла разыскать дом Джима, но зайти в него отказалась. Оставив Виктора Васильевича у порога, она ушла навсегда из его жизни, унеся с собой букетик. 


                ДОБРЫЙ  СТАРИНА  ДЖИМ

       – Вик, звонил один русский доктор во время вашего отсутствия. Он живёт здесь в Апиа и оставил свой телефон.
       Сообщив новость, Тони выжидательно разглядывал Минеева. До этого разговора они с Джимом предложили вернувшемуся Виктору Васильевичу не тратитья на отель и ночевать на диване в холле, пока решится его визовый вопрос в новозеландском консульстве. Спору нет, лишний человек в доме, рассчитанным на трёх обитателей, накладывал на жильцов известные ограничения, однако Минеева заверили, что всё это – «чистейшая» чепуха. Виктор Васильевич был очень признателен волонтёрам, – вакантных номеров в пятидесятидолларовой гостинице на ближайшие недели не предвиделось, а международные отели... – путешествинник считал, что они для него неподъёмны. Днём Виктор Васильевич проводил время в новозеландском представительстве, ибо консул наконец появилась, а вместе с нею бесконечные проволочки. Приходилось подолгу сидеть в очередях самоанцев, отправляющихся в Новую Зеландию на заработки, сидеть, дожидаясь приёма к консулу и ... – какая удача для аллергика на табачный дым Минеева, что никто из посетителей в душном помещении ни разу не закурил! Вообще, за всё время пребывания на островах, Виктор Васильевич не мог припомнить хотя бы одного курившего канака, хотя безусловно их в стране хватало. После встреч с консулом, Минеев часами бродил по городу и его окрестностям, освобождаясь от негативных эмоций. Иногда он купался в запомнившемся ему малолюдном уголке пляжа и однажды увидел старого знакомого Томмо. Молодой канак развалился на спине под тенистым баньяном во всю длину своего тела, сцепив под затылком кисти рук и прикрыв веки. Возможно, он пребывал в состоянии творческих исканий, ибо не заметил обидчика.
      К волонтёрам Виктор Васильевич взял за правило приходить лишь вечером и известие об объявившемся соотечественнике принял с акцентированной радостью, – после стольких дней полунемого общения непредвиденно появилась отдушина поговорить всласть по-русски. Те, кто побывал в языковой изоляции, это отлично понимают. Виктор Васильевич снял трубку, откашлялся и набрал нужный номер. 


                ЗНАКОМСТВО  С «РАШЕН ДОКТОР»

      Через четверть часа Минеев уже сидел в доме, который занимал советский врач Петров Борис Михайлович. Это был среднего роста сероглазый шатен лет пятидесяти пяти, с сыроватым, тщательно выбритым лицом и заросшими мочками неухоженных ушей. Голову его венчала сдобренная проседью шерстистая причёска, живо напомнившая путешественнику одного знакомого главврача московской поликлиники. Виктор Васильевич потягивал через соломинку сладковатую водичку из поставленного перед ним в чашке кокоса, причмокивал и ахал:
      – Какой же пикантный вкус у кокосового молочка всё же. Каждый раз, когда пьёшь, наслаждаешься.
      После очередной глубокой «затяжки», когда содержимое ореха иссякло и через соломинку поползла под нёбо терпкая пена, Минеев отставил кокос и простодушно полюбопытствовал:
      – Ну я, допустим, – энтузиаст-путешественник, а как вы, Борис Михайлович, оказались в центре Великого Океана?
      Петров по-чудному взглянул на гостя:
      – Очень просто: от знакомых узнал, что на Самоа требуются врачи-добровольцы широкого профиля, подал на конкурс документы и прошёл по баллам.
      Виктор Васильевич моментально прикинул: за свою жизнь в Союзе он не слышал о волонтёрах, которые выезжали бы по созревшему желанию за рубеж. Скорее всего, у врача широкого профиля серьёзные покровители, возможно, и целевого толка. Минеев легонечко шевельнул душевным кадильником в сторону собеседника:
       – Дом у вас неплохой, мотоцикл хороший дали (Петров заехал за Минеевым на «ямахе»), чувствуется, что местные вас уважают. Наверняка, продуктивно трудитесь.
      Пористые складки на притомлённом тропиками лице собеседника расправились, глаза вдруг благодушно блеснули, и он негромко сказал:
      – Ну, отдельный дом мне здесь дали, потому что жена с дочуркой приезжали. Пожили со мной год и уехали назад.
      Борис Михайлович потупил взор и грустно усмехнулся:
      – Климат и контингент, вишь ли, ей не в нос...
«Сколько же ему на самом деле лет, раз произнёс “дочурка”? Неужели так тропики выматывают?» – подумал Минеев. Он уклончиво молчал, а Петров, не дождавшись вздохов, поднял голову и переключился на другое:
      – В общем... это Бог с этим. Вы сами-то у кого живёте?
Вопрос такой, словно Борис Михайлович и не в курсе дел, а номер Джима набрал на диске случайно. Минеев ответил прямолинейно:
      – Живу пока у волонтёров-американцев (Виктору Васильевичу стыдно было признаваться, что он старается только ночевать у них), зовут их Джим и...
      –  Шпионы, – не дал договорить Петров.
      –  Как это шпионы?
      – А здесь они все шпионы... Почему живёте не в гостинице?
     На это Минеев простодушно признался:
      – Волонтёры предложили у себя, я и остался. Да если сказать честно, отели здесь безумно дорогие.
      – Для вас-то? Про вас, Виктор...извините...
      – Васильевич.
      – ...Виктор Васильевич, про вас слухи ходят, что, дескать, приехал в Океанию один русский, положил на срочный вклад доллары в банке Веллингтона, – ну, это вы правильно, конечно, сделали, в России сейчас держать денежки рискованно, – ...положил в банк под проценты и отбыл на Самоа.
      –  Откуда вам известно про деньги? – поразился Минеев.
Глаза Петрова араписто прищурились, и он улыбнулся:
      – Здесь всёоо известно! Это вам не Россия, – в Океании каждый новый человек на виду. Вы здесь уже полмесяца?
      – Примерно. Обратной визы не дают, ждут ответа из Веллингтона. Очень жаль, что в Апиа нет российского представительства.
      – Даа, для нас этот регион бесхозный. Мнее... предлагали быть здесь советским полпредом, да я наотрез отказался.
      –  Так это же послом! Зря отказались.
      – Нет, не зря. «Они» будут приплывать сюда, пьянствовать, дебоширить, а мне собирай их по кабакам и выручай? Нееет, на хрен мне такое счастье надо!
      Минеев скромно перевёл разговор:
      – А вот для меня печально, что приходится напрямую зависеть от предвзятостей новозеландского консульства.
      – Тут вы правы – с Новой Зеландией всегда мелочные проблемы. Я возвращался раз из Союза. В австралийском посольстве мне все документы оформили как нужно и без проблем, у меня к австралийцам претензий не возникло. Когда дошло до Новой Зеландии, и пошло ковыряние в дерьме, всё боялись, как бы я в их сопливой стране не остался навсегда. Неприятный осадок, не хотелось бы с ними ещё когда-либо столкнуться.
       Виктор Васильевич согласно кивнул, но его интересовал ещё один вопрос:
       – Ааа... если из-за волокиты я вдруг задержусь в Самоа дольше положенного месяца?
       –  Не вздумайте, самоанцы выкинут.
       –  В океан?
       – Ха-ха, не в океан, а назад в Окленд. Оттуда местные, поставив чёрную метку, не очень вежливо отправят в Россию и навсегда закроют въезд в страны британского содружества. Вам это надо? У вас ведь в Веллингтоне... Небось, и вы тоже полжизни ради кучки зелёненьких гаечки подтягивали, а?
      Минеев неопределённо повёл плечами и Петров, всплеснув руками, начал заразительно смеяться. Отдышавшись, он посоветовал:
      – Понимаю. Кстати, когда будете из Апиа вылетать, не вздумайте проколоться на контроле с живыми долларами, если они у вас есть с собой? Имейте в виду: вывоз валюты из Самоа запрещён, так что отберут за милую душу, наложат санкции, да ещё могут и по шее двинуть.
       – Как же мне тогда быть?
       – У вас есть куртка?
       – Я её здесь не одеваю.
       – Так вы накиньте перед вылетом, доллары нигде не прячте, не рискуйте. Просто суньте во внутренний карман...
       Петров рукой показал, как это делается.
       – ...и идите спокойно через турникет, главное – не дёргайтесь.
      –  Так просто и открыто в кармане?
      – Да не открыто, а во внутреннем нагрудном кармане, – белых людей служители аэропорта не обшаривают.
      – Всё-таки боязно.
      – А у вас есть широкий выбор? Не бойтесь. В нагрудный внутренний карман и – вперёд через турникет.
      Приняв к сведению здравые рассуждения, Минеев вернулся к вопросу о визах:
       – Борис Михайлович! Вы, как человек опытный, проконсультируйте тогда вот ещё в чём: может ли новозеландское консульство попридержать меня здесь специально, чтобы я вдруг...
      – Что, дошло, Виктор... ещё раз извините...
      – Васильевич.
      – ...Виктор Васильевич? Слава Богу, наивный вы человек, наконец-то вы поняли, что всё к этому клонится. Бомбите их представительство каждый приёмный день, доказывайте, настаивайте. Формально, они не имеют право не давать вам транзитной визы.
      – Обидно все дни на это тратить. Хотелось бы пару, другую оставить прозапас – размяться здесь немного по горам.
      – Хватит и одного дня, возьмёте напрокат мотобайк и отправитесь, но скажу сразу – кроме водопада, ничего впечатляющего не найдёте.
      – У меня, к сожалению, нет водительских прав...
      – Да кто их будет спрашивать!
      – ...и водить мотоцикл я не могу. Пройдусь пешочком, как по Савайи.
      –  Вы что, уже успели побывать там?
      – Да, прогулялся немного вокруг острова. С двумя ночёвками.
      –  С тургруппой?
      –  Не получилось. В одиночку.
      –  В одиночку?!
Глаза Петрова на секунду готовы были выскочить из орбит. Минеев встревожился:
      –  А что такого, Борис Михайлович?
      – Оооо! Виктор Васильевич! Если не шутите, – это очень, очень ммм... несерьёзный шаг был с вашей стороны, оочень опрометчивый. 
      – Почему же?
      – Вы что же, не знаете, что до сей поры здесь практикуется людоедство? Да, называю это русским словом, своим именем, вместо манерного «каннибализм». Знаете, что на Савайи, как у нас в Сибирь, отправляют преступников? Если бы чиновники застукали вашу, простите, самодеятельность, немедленно выслали бы из страны – им не нужны лишние болячки.
      – Позвольте, Борис Михайлович, вы описали чуть ли не времена Кука. Мне на Савайи островитяне в целом понравились. Мне показалось, что там места даже более цивилизованы, чем наши глубинки. Я прошёлся в одиночку и, как видите, жив и вполне здоров.
      – Тут, конечно, дело случая, но исчезновения людей существуют, а полиция не в силах все злодеяния пресечь. Пропади вы там – почешут затылки да ии... искать не станут!
      – Но там в глухомани я сам видел, – живут в своих домах немцы-строители.
      – ...с продуманной системой оповещения и автоматами у порога – это я в шутку конечно. А относительно «цивилизованности», ещё вот что расскажу. У меня на работе есть коллега – докторша-самоанка, человек с высшем медицинским образованием, полученным в Веллингтоне. Как-то в забаву попросил её: «Шэлли, ну когда принесёшь мне «ту» лопаточку для коллекции? Я её в Москву заберу».
      – Что за лопаточка? – встряхнулся Минеев.
      – Да такая специальная деревянная лопаточка...
Борис Михайлович немного развёл руки, показывая её примерные размеры, и Виктор Васильевич почему-то вспомнил похожую в зубах дебёлой хозяйки на Савайи, когда она спускалась по приставной лестнице с чердака.
      – ...ею с человеческих костей отваренное мясо соскабливают и съедают.
      К горлу Минеева непроизвольно подступила тошнота. Не замечая перемен в лице собеседника, Петров продолжал:
       – Так вот, и знаете, что культурная докторша мне ответила?
      Виктор Васильевич сжал челюсти, подавляя приступ, пока Петров пояснял:
       – Она сказала буквально следующее: «Ой, Борис, уж и забыла, когда ею пользовалась, – семь лет прошло. Поищу конечно, где-то завалялась...»
      Борис Михайлович выдержал паузу и взволнованно произнёс:
       – Прикиньте теперь уровень. Семь лет назад их врачиха ещё людей, поймите – людей ела! А вы говорите – цивилизаация. Они, например, считают свою шаманскую медицину выше европейской. Не верите?
      Минеев вновь пожал плечами, а Петров изъяснился:
       – Пожалуйста. Сегодня было собрание, на котором рассматривался ряд вопросов. Когда коснулись дилеммы, связанной с приобретением в Европе вакцин против некоторых вирусных заболеваний, председательствующий сказал: «Наша самобытная, основанная на тысячелетнем опыте врачевателей медицина по своему достоинству, как известно, выше европейской. А поскольку она выше, то нет и нужды рассматривать тему с вакциной, давайте закроем её». Вот бок о бок с такими цивилизованными докторами мне приходится работать.
       – Впечатляет... Кстати про вирус. Я видел на стене одного дома надпись: «Опасайтесь СПИДа». Здесь он что, процветает?
       – Неет, СПИД на Самоа пока только у одного человека, заручился им в Новой Зеландии. Начнись эпидемия – тут уж за народную медицину, конечно, не спрячешься и тему не закроешь. Придётся массово закупать комплекты одноразовых шприцов, хирургических инструментов, приборов, там, для переливания крови...
       – Всё будет зависеть от отпускаемых бюджетных средств.
       – Очень проницательно! Поздравляю вас, дорогой соотечественник, но поправлю: от присвоения отпускаемых средств. Был недавно сильнейший ураган, – видали верхушки многих пальм срезаны, как бритвой? Разрушенных домов – уйма. Международный фонд выделил для восстановления жилья пострадавшим кругленькую сумму. Деньги куда-то ушли и здешний парламент о них старается не вспоминать. А вы говорите – цивилизация!
       – Ну это шут с ними, Борис Михайлович, с их деньгами...
      Минеев собрался отступить от обсуждения чужого и переключился на отечественные примеры.
       – ...В нашей с вами стране тоже основательно воруют, и вы это прекрасно знаете. И хамства больше. Здесь публика всё же повежливее, в драку по любому поводу не лезут. На улицах вежливые полицейские и все в суконных серо-зелёных юбках.
       – Это у них форма одежды такая. Обратили внимание – все офисные служатели здесь тоже в юбках, но при белых рубашках и галстуках? Брюки натягивают, когда погулять выходят. Давайте вернёмся: вы сказали, что люди очень вежливы, в драки не лезут. Зато есть другое. Один мой знакомый, волонтёр из Англии, безумно любил терьерчиков. Его соседка-самоанка однажды сделала ему замечание: «Сёр, ваша собака на моём участке наср...». А он возьми да буркни ей: «А ты собери и съешь». Ах, значит, съешь говоришь? Хорошо. Зашла в дом, вынесла кухонный нож и всадила соседу в глотку. Был, конечно, суд и занеете что ей присудили за убийство? Думаете, посадили в тюрьму? Нет, её приговорили к пожизненной ссылке... на Савайи. Так что порядки здесь паршивые, публика бывает опасная.
      – А где же тогда лучше?
      – Вот в Южной Африке народ совсем другой, – я имею ввиду чёрных, – все предупредительные, вышколенные.
      – Вы в Африке жили?
      – Даа, пять лет отволонтёрствовал...
      – Однако сейчас там, говорят, сплошной криминал?
      – Не знаю, как сейчас, но раньше белому человеку была благодать. В отелях вас чёрные накормят, обстирают, бельё выгладят. На улицах перед вами... да что и говорить! Жалею, что сюда ме...
      Борис Михайлович осёкся, но Минеев постарался не заметить оплошности и невзначай спросил:    
      – А государство волонтёрам приплачивает ли? Ведь жить на что-то надо.
      Он заведомо не уточнил, какое государство – своё или чужое. Петров сразу же насторожился:
      – А вам зачем это?
      – Из простого любопытства. Можете не посвящать меня.
      – Что вы? Секретов тут никаких. Подрабатывать на стороне, разумеется, не имеешь права, но самоанцы выплачивают минимум: на питание и бензин. Крыша над головой ещё бесплатная. Электричества можете жечь, сколько угодно. Газету вам приносят.
      Благополучно отделив, как говорят, мясо от мух, Петров перевёл беседу на семейную тему:
      – В позапрошлом году я вызвал сюда жену с дочкой и мне, как уже знаете, вот этот дом выделили, средства некоторые на содержание семьи ещё добавили. Вроде, по-божески – живи, не хочу! Так нет, моей жене скучно...
      Доктор вновь расслабился.
      – ...Своди меня, говорит, в оперу. Слушай, говорю, ты в Москве в Большой Театр не ходила, а здесь – на тебе, в самоанскую оперу потянуло! Ну, она год пожила со мной и уехала.
      За супружеской досадой последовало неожиданное признание:
      – Скоро и я за ней потянусь – договорной срок в августе заканчивается. Да и надоело уже всё здесь хуже горькой редьки! Хватит, потрудился.
      Услышав такое откровение, Минеев счёл разумным высказаться:
      –  Борис Михайлович, вы – человек свергнутого режима, так?
      –  Ну, в общем-то, да. А что?
      – При нынешней обстановке в России я бы не советовал вам туда сейчас спешить.
      – Да я всё понимааю, но семья. Жена – согласен, не очень... надёжная партнёрша у меня оказалась, я только из-за дочери, ей семь лет уже...
      – Странно, такую ещё... мм... почти крохулю жена рискнула привезти в тропики?
      – У дочки астма намечалась, но нам сказали, что здесь за экватором приступы должны пропасть. Они и пропали. Так что, по здоровью климат, как ни странно, дочурке подошёл. Теперь её увезли назад в Москву и мне кажется, что... гхм... начался прессинг по отвыканию от отца. Звоню по телефону, так дочь мнётся, мнётся, прежде чем скажет «папа».
      Минеев оценил такие откровения и счёл должным утешить собеседника:
      – Выбросьте из головы сомнения, Борис Михайлович. Никуда и никогда от вас ваша дочь не денется, – помяните моё слово. Жена тоже останется с вами, она всё же не глупа. От себя, тем не менее, советую пересидеть смутное время здесь, а не мозолить кому-то глаза в Москве. Думаю, в ближайшие пару-тройку месяцев там такое начнётся!
      –   С чего вы вдруг взяли?
      – Чутьё подсказывает. Ельцын дел наворочал? Наваарочал! Народ его вознёс на трон, а теперь опомнился, зашевелился... Хотя, признаться, уже поздновато государя-подлеца скидывать – простите за эпитет. В общем, сами же видите: из-за жажды власти, царь Борис, – вы уж извините Борис Михайлович, – так царь Борис целый Союз развалил, что ему будет стоить перестрелять какую-то там тысчонку, другую недовольных.
      – Хм, то есть считаете, что даже стрелять будут...
      – Да, очень даже считаю. И стрелять будут, и взрывать будут, и расстреливать тоже будут – одним словом, как обычно.
      – После ваших слов, человек неискушённый может мурашками покрыться. Ну да ладно, всё это – ваши личные домыслы. Я на досуге подумаю. 

       К полуночи Петров завёл мотоцикл и вернул Виктора Васильевича американцам, когда те уже спали. Стучать в окно не пришлось – дверь в дом оказалась незапертой. Джим оставил.   


                ДВЕ  ВИЗЫ

       Наутро Виктор Васильевич направился в приоритетный район Апиа – в «Посольский квартал». В голове у путешественника появилось новое направление мыслей и, следуя ему, Минеев, миновав новозеландское представительство, прямиком направился к австралийскому. С утра очереди в посольстве почти не было, – сказывалось видимо, что у Австралии подопечной страной были всё же Фиджи, а не Самоа, – так что довольно скоро Виктор Васильевич сидел за столом в приёмной (а не стоял у крошечного окошечка, как в новозеландском) и, используя свои несомненные языковые успехи, беседовал с консулом. Им оказался пожилой человек, добродушие которого рельефно контрастировало с уродливой подозрительностью новозеландской мегеры.
      Минеев начал прямолинейно:
       – Господин посол! Я рашен турист смотреть Нью Зиланд и Самоа. Я хочет делать смотреть Австралия тоже.
      Поражённый непосредственностью просителя, консул растопырил глаза и уши, а Виктор Васильевич, не давая тому опомниться, уже пояснял вопрос примером:
      – Предположить вы, господин посол, ехать смотреть Россия и не видеть Ленинград. Это есть очень смешной. Я сейчас, как вы – приехать на южный полушарий и не смотреть Австралия? Это есть очень смешной.
      После таких вразумительных доводов «господин посол» расхохотался и с пробившимся сожалением ответил:
      – Полагаю, мне никогда не удастся побывать в Ленинграде.
      Затем, консул, которому видимо наскучил трафаретный шаблон общения с посетителями, приступил к вопросам отвлечённого характера. О России его интересовало всё – природа, климат, города бывшего Союза, питерский Эрмитаж, Русский Музей с шедеврами искусства, даже, – можно диву даться, – не забыта ли в настоящее время соколиная охота, а Виктор Васильевич изо всей мочи насыщал любознательного господина ценными сведениями. Беседа затянулась. Наконец консул, не переставая улыбаться, заполнил и вложил в паспорт изумлённого Виктора Сергеевича визу, позволявшую месячное(!) пребывание в Австралии с момента появления на её территории, после чего оба расстались, довольные друг другом и пожав на прощание руки. 
      Заручившись столь нешуточным пропускным векселем, путешественник направил стопы в новозеландское представительство, поскольку обратный авиабилет всё же через Велингтон. Был приёмный день и Минеев, в какой уже раз набравшись терпения, отстоял очередь, прежде чем очутиться перед консульским окошечком. Мегера встретила Виктора Васильевича неподвижным взглядом очковой змеи, изготовившейся ужалить, но Минеев выдержал напор её оловянных глаз и твёрдо сказал:
       – Я стоять очередь не только смотреть вас. Я – турист. Вы знает, мне надо лететь Нью Зиланд. Оттуда я будет лететь смотреть Австралия...
       – Вы так уверены, что вам откроют визу в Австралию?
      Немигающие глазки злорадно рассматривали путешественника сквозь линзы очков.
      – Мне уже есть такой.
Виктор Васильевич держал в руке паспорт с вложенной в него австралийской визой.
      – В самом деле? Позвольте взглянуть.
В проём окошечка протянулась сморщенная ладошка и Минеев вложил в неё паспорт, ощущая набежавший холодок – а вдруг разрешение на въезд исчезнет в этой бойнице навсегда. Внимательно рассматривая документ, мегера сняла телефонную трубку. Она долго и раздражённо трясла головой, вполголоса в чём-то убеждая своего абонента, скорее всего австралийского консула, а если так, то занималась отнюдь не своим прямым делом. Наконец разговор окончен, паспорт с визой вернули владельцу с требованием принести и показать обратный билет из Новой Зеландии. Раньше он на мегеру не производил впечатления, а тут вдруг понадобился. Взмокший Минеев вышел из муторного заведения на свежий воздух. Сегодня уже не успеть, а завтра консульство не принимает. Обратный авиабилет был принесён через день. Мегера мельком, скорее ради формальности взглянула на уже ей знакомый голубоватый листочек, после чего выдала Виктору Васильевичу визу на двухнедельное пребывание в Новой Зеландии. О причинах такой нежданной щедрости оставалось только гадать.


                ЧЕРЕЗ  КРЯЖ  К  ПЕРЕВАЛУ

      Получив визу, Минеев забронировал место в авиалайнере на Окленд на 30 июня 1993 года – крайний срок пребывания на Самоа, отпущенный ему местной властью. До отлёта оставалось целых десять дней, и Виктор Васильевич решился на поход через кряж, протянувшийся вдоль Уполу.
      Помятуя о накладках, связанных с ночным отдыхом на Савайи, путешественник задумал взять с собой лёгкую одноместную палатку, однако в спортивном магазине такого рода мини-домика не нашлось. Взамен предложили американскую – шатровую двухместную. Она показалась покупателю немного тяжеловатой, и Виктор Васильевич посетовал:
       – Прекрасный палатка, но мне лучше одноместный.
      Коричневая рожа продавца плутовски засияла:
       – Чем двухместная вас не устраивает, сёр?
      Окружающие заулыбались, и оконфуженный путешественник купил двухместный балаган. Таким образом, от дождя и кровососущих Минеев себя избавил, холода он не боялся – всё-таки тропики, поэтому не приобрёл ни спальника, ни надувного мата, ни просто байкового покрывала, основательно утяжеливших бы заплечный груз. Идти нужно максимально налегке, тогда путь не будет в тягость, можно сполна наслаждаться окружающими тебя природными ландшафтами и фотографировать.
      Итак, в восемь утра 21 июня 1993 года Виктор Васильевич отправился к автобусной остановке, рассчитывая доехать до предгорий. За плечами поверх накинутой рубашки навыпуск – знакомый красный рюкзачок с втиснутой в него палаткой. Задний карман рюкзака оттопырен, в нём – куртка, складной ножик-ножницы, алюминиевая чайная ложечка, заводная бритва. На шее путешественника висит фотокамера, в руке он держит авоську с хлебом и молоком. Вот вроде и всё, что Минеев позволил себе взять в дорогу. То, что не входило в перечень, оставил у Джима, включая билет и... деньги, – Джиму можно доверять. Прихватил с собой только сто тала с мелочью, поместив их в кармане ведавших всякого, но тщательно выстиранных походных брюк. Обулся в те же туфли, однако пятки ног поистёрлись, саднили. Не беда! Скоро путешественник туфли снимет и пойдёт босиком, подвергая подошвы ступней привычным испытаниям. Канистру с водой тоже не взял, – пришлось бы нести всю дорогу в руке. Вместо неё сунул в боковой рюкзачный карман бутылку содовой. Естественно, этого недостаточно, так что в вопросе питья Виктор Васильевич опять положился на авось. Автобус, двигаясь вверх, добрался до конечной остановки, и Минеев вышел вместе с оставшимися пассажирами. Через минуту сарай на колёсах, загрузившись новыми темнокожими пилигримами, совершил круг почёта по земляной площадке и, выпустив на прощание сизое облачко из выхлопной трубы, загромыхал вниз к Апиа. Виктор Васильевич огляделся. Куда же подевались сразу люди, если вокруг никаких признаков жилья? Рассосались по кустам? Слева к площадке примыкала фибровая на вид, выкрашенная в синий цвет палатка зеленщика, у него Минеев купил экзотику – две оранжевые папайи. Одну сунул в авоську, другой, – не смог удержаться, – занялся неподалёку от прилавка, на высоком пустом ящике, к досаде, что-то забубнившего продавца. Папайя была разрезана вдоль и Виктор Васильевич, перепачкавшись, в мгновение ока расправился с мякотью обеих половинок. Семечки с корками сложил на картонной тарелочке, – её подсунул ему с отчуждённой гримасой торговец. Он же указал путнику на мусорный контейнер, куда нужно отправить раскисшие остатки. Пришлось пожертвовать носовым платком. Минеев тщательно обтёр им алюминиевую ложечку и пальцы, после чего расстелил платок, поставил сверху тарелочку с объедками, связал концы узелками и, подмигнув привередливому зеленщику, опустил торбочку в контейнер с отбросами. Избавившись от остатков папайи, путешественник, не взглянув более в сторону палатки, вышел на асфальт и бодро зашагал по шоссе в горы. Внизу слева – лесистый склон. Справа – отвесная стена базальта, в котором пробит серпентин дороги. Минеев старался держаться теневой стороны шоссе. Через километр он скинул подопревшую обувь и осмотрел ступни ног. Дороги Савайи сделали своё дело – сверху на пальцах появились водяные волдыри, над пятками они уже лопнули, обнажив розовую дерму, и саднили. Виктор Васильевич заклеил пятки пластырем, затем сунул носки в задний карман брюк, заткнул туфли за пояс (проще будет выдернуть и обуться) и продолжил путь босиком, постепенно привыкая к шероховатостям трассы. Накидывать на ноги обувь решено лишь в крайних случаях. До сих пор ему не встретилась и не обогнала ни одна машина, так что Виктор Васильевич уже стал привыкать к своему дорожному одиночеству, когда из-за поворота неожиданно вышел босой паренёк, экипированный в старые шорты и с огромной гроздью недозрелых бананов на плече.
       – Хаю! – первым приветствовал юный канак путешественника с такой радостью, словно встретил родного дядю, приехавшего издалека.
      –  Хаю, – ответил, улыбаясь, Виктор Васильевич. – С плантаций, сёр?
      –  С плантации. Сухой сезон, урожай слабый.
      –  А где ваш плантаций?
      – А вон она пониже, сёр. Мать послала снять бананы, пока летучие лисицы не испортили. Надкусывают каждый, а после них есть нельзя – сплошная инфекция.
      Виктор Васильевич поразился словесной гибкости изложенного, а паренёк снял с плеча тяжёлую гроздь и уложил её на асфальт. Минеев рассмотрел метрах в трёхстах пониже небольшую банановую рощицу, стволов, наверное, с десяток.
       – А вы сами откуда? – поинтересовался паренёк. – Из Германии, или из...
       –  Я из России.
       –  Ух, никогда не встречал ваших. Холодно там?
       –  Только в зима.   
       –  А как вы сюда добрались? Авиалайнером или...
      Минеев отметил, что паренёк с интересом разглядывает его белые ступни с покрасневшими волдырями на сгибах пальцев.
       –  Нет, я, как Христос, ходить по воде через океан.
      Паренёк рассмеялся, поднял гроздь и взвалил её на плечо. Перед тем как отправиться, он, соблюдая обычай, пригласил в гости. Минеев поблагодарил и пообещал заглянуть на обратном пути, если получится. На том расстались, разойдясь в разные стороны. Около полудня встретился покрытый слоем пыли первый лимузин. «Значит, асфальт скоро кончится», – подумал Минеев. Это действительно произошло, но только к вечеру, когда путешественник дошагал до каких-то сооружений, обнесённых колючей проволокой, но с открытыми воротами. Огромный прямоугольный железобетонный цоколь с широченными застеклёнными фрамугами накрывал два бассейна, в которых бурлила тёмная жидкость. Работающие электроагрегаты издавали громкий гул, над всем довлел тяжёлый запах. Неужели очистка? Но тогда почему так высоко над городом? Никаких намёков на обслугу – всё на автоматике. Минеев побродил по двору, однако поиски колонки с питьевой водой оказались тщетными, и путешественник отправился дальше. На дороге – утрамбованный гравий, на него ещё не завезли асфальт. Метров через триста гравийная подушка закончилась, обнажив под собой девственный суглинок просёлка, и Минеев отмахал в гору по припорошенному глинистой пылью грунту ещё порядочное расстояние, прежде чем почувствовал, что уже тяжело передвигает ноги. Виктор Васильевич огляделся. Неподалёку справа торчало из земли несколько обгоревших деревьев, за ними чахлая рощица. Слева по движению, метрах в пятидесяти от дороги была относительно ровная площадка и Минеев без дальнейших раздумий направился к ней. Наконец сброшен прилипший к спине рюкзак, извлечена на свет Божий шатровая палатка и путешественник приступил к её изучению. Он впервые имел дело с такой конструкцией и на установку шатра ушло время. Но вот, расправленный камышовыми стяжками спаренный купол установлен на высохшей густой траве и сверху на него брошена сушится потная рубаха. Внутри шатер оказался просторным сверх ожидания, вход застёгивался на молнии. Довольный, что ночью над головой будет «крыша», уставший Виктор Васильевич присел на один из бугорков. «Теперь можно приступить к трапезе», – рассудил он. Тёплая папайя размягчилась и Менеев, выгребая оранжевую мякоть алюминиевой ложечкой и заедая её хлебом, разделался с сочным, весом более полутора килограммов плодом. Эта мешанина, запитая «газировкой», насытила путника основательно, поэтому молоко оставлено на завтра. Минеев собрал корки с семечками, затем отнёс их пониже бивака, где уже завязывались практически непроходимые, переплетённые между собой стебли эндемичной травы по пояс. Широко размахнувшись, Виктор Васильевич зашвырнул отбросы подальше. Чуточку правее, метрах в двадцати, начинался лес, который, устремившись вниз, перешагнул дол и взобрался по противоположному склону к самому гребню. У опушки Минеев заметил несколько крупных разлапистых стволов с жёлтыми, величиной с кочанок капусты, плодами на ветвях. Хлебные деревья! Виктор Васильевич, забыв об усталости, начал по-мальчишески продираться к ним, барахтаясь в сетях вьющегося эндемика и не думая, как он распорядится знаменитым продуктом тропиков. Когда путешественник добрался до первого дерева, его ждала новая неожиданность, ибо низко свисающие плоды оказались бледножёлтыми, невероятных размеров... апельсинами. Среди упавших в травянистую гущу, попалось несколько ещё не тронутых гнилью. При полном отсутствии родников, находка явилась поистине даром свыше, и Минеев немедленно это использовал. На вкус апельсины выдались водянистыми, почти пресными, однако жажду утоляли отменно и в целом способствовали оживлению выпаренного солнцем тела и придавленного жарой духа путника. Яркий день угасал, чувствовалась прохлада. Минеев про себя отметил, что воздух здесь наверху более свеж и приятен, чем в задыхающемся в эти часы от духоты городе. Пока не подкралась темнота, Виктор Васильевич, ощутивший приток бодрости, вздумал заглянуть на участок по другую сторону дороги, где он увидел несколько сожжённых молниями стволов. За обгоревшими деревьями шла прореженная рощица баньяна, а за ней просвечивало какое-то заброшенное строительство. На огромном трухлявом пне путешественник отметил непонятное движение и попридержал шаг. Осторожно огибая пень и пристально вглядываясь в место своей обеспокоенности, Минеев увидел совсем рядом чёрного паука, размером с большое блюдце. Его толстые мохнатые лапы казались непропорционально короткими по сравнению с размерами крупного и на вид тяжёлого, точно ртутью налитого туловища. Похоже, это был паук-птицеед. Притаившись в бурой трухе, потревоженный хищник внимательно следил за движениями человека. Рядом с пнём маскировалась в сухой траве ещё парочка чудищ. Выходит, их здесь целое семейство! А вдруг кто-то из них решится прыгнуть на непрошенного гостя? Виктор Васильевич расссматривал паука, а тот его. Несколько секунд неопределённости и паук молниеносным рывком скрылся в широкой расщелине пня. Другие, отчётливо прошуршав в траве, тоже исчезли. Минеев по дуге обошёл опасное место и вступил было в рощицу, но передумал идти дальше и вернулся к своему шатру. Вспомнилась журнальная история, как в Шанхае европейка держала в своём загородном доме огромного паука и ухитрялась кормить мохнатого членистоногого из рук. А он раз возьми да укуси её. Родные быстро доставили потерпевшую в больницу и после всех процедур, опытный врач-китаец конфиденциально предупредил её супруга: «Яд мы нейтрализовали, но паук запустил в организм вашей жены дремлющий вирус. От этого укуса она через шесть лет умрёт». В предсказанный срок женщина действительно заболела и умерла. Услужливая память выудила другое впечатляющее сообщение, повыразительнее первого. На полинезийском острове, находящемся не слишком далеко от атолла Бикини, пауки-птицееды от полученных доз радиации трансформировались в чудовищ, размерами с собак, и пожирали жителей... Виктор Васильевич рассмеялся и затряс головой, пытаясь освободиться от газетных уток борзописцев. Полностью это не удалось и тогда он переключил мысли на игру в шахматы с самим собой по памяти, к чему прибегал в ряде случаев, когда следовало от чего-то отвлечься. Несколько произвольных ходов белыми, столько же ответов чёрными – большему не удавалось удержаться в мозговых извилинах, наступали сбои, воображаемые фигурки расплывались, теряли привычный облик и игру приходилось бросать, зато занудливые идеи как правило отступали. Темнота застала путешественника сидящим возле своего шатра в том малосодержательном раздумье, когда в усталой голове едва теплятся бессвязные обрывки мыслей. День закончился. Работу дневного светила принял на себя серебристый ломоть луны, но струившейся от него лучистой энергии хватало лишь, чтобы заливать пространство вокруг мертвенно-бледным холодным светом. Веки Минеева смеживались, Морфей властно овладевал им. Откинув полог балаганчика, Виктор Васильевич на четвереньках вполз внутрь, затянул молнии входа и через несколько секунд провалился в глубокий сон. В полночь путешественник проснулся от того, что жутко замёрз, наброшенной сверху тонкой куртки оказалось явно недостаточно для удержания тепла. Впустую поворочавшись с боку на бок, Минеев не выдержал пытки холодом и, накинув на босу ногу башмаки, выбрался наружу, сразу окунувшись в свежесть хрустальной ночи. Тусклый пар от дыхания привидением устремлялся вверх и растворялся в густой темноте. Воздух недвижим, словно вмёрз в лунную стынь, и продрогшему до костей путнику пришлось активно поприседать и помахать руками, чтобы унять колотивший его озноб. Траву и внешний купол «балагана» осыпали оловянные бисеринки росы, луна уходила за гору, а чёрное небо усеяли яркие созвездия. Ковш Большой Медведицы лежал очень низко, он смотрелся непривычно опрокинутым. Виктор Васильевич оглянулся, чтобы увидеть Южный Крест – тот был на своём месте. Сразу вспомнился слышаный в юности куплет:
«Над нами слева Южный Крест,
Справа – Звезда Полярная...»
      Правда, Полярная Звезда сейчас мерцала где-то за горизонтом, но это не лишало смысла песенки. Минеев прекратил приседания и, всё ещё зябко поёживаясь, принялся ходить кругами вокруг «балагана» по отсыревшей траве. Почему-то опять вспомнил пауков – неужели они охотятся в такой холод? Оставив в покое думы о ядовитых чудищах, путешественник принялся размышлять, как продуктивнее использовать день грядущий и стоит ли идти дальше за перевал. К определённому решению не пришёл. Ладно, там будет видно, а пока надо бы всё-таки опять залезать под купол. Минеев долго лежал в темноте шатра, но уснуть удалось только под утро, когда потянул ветерок с океана и стало теплее.
 
       Тук, тук, тук, тук... – путешественника разбудили ритмичные звуки откуда-то извне. Что бы это могло быть? В «балагане» достаточно светло и полусонный Виктор Васильевич в зевоте да почёсываниях выкарабкался наружу. Солнце уже поднялось, но в воздухе ещё присутствовала приятная прохлада и роса не везде спала. Были перемены в ландшафте, – у дороги Минеев увидел легковушку, рядом с ней грузовичок с досками. Стуки молотков доносились из-за рощицы – значит, стройка не брошена и уже с рассвета прибывшие плотники занимаются домом. На шатёр путешественника они просто не обратили внимания. Что ж, у строителей свои заботы, а у путника свои. Виктор Васильевич побрился, освежившись росой, позавтракал молоком с хлебом, после чего сложил и сунул в рюкзак ещё не просохший «балаган». Посидев на бугорке «на дорожку», Минеев через минуту энергично поднялся, привычно закинул рюкзак за плечи, сырые башмаки решительно заткнул за пояс, взял в руку авоську с двумя оставшимися апельсинами и отправился дальше в горы. На голове у него красовалась скрученная в чалму рубаха, узел её, стянутый на лбу, прикрывал от солнца нос. Вне сомнения, босой голый по пояс путник с балаганом за плечами да авоськой с апельсинами выглядел диковато и вернувшиеся к грузовичку дюжие, в синих блузах плотники проводили скитальца шутками. Кто-то из них окликнул Минеева неряшливо: «Хаю!». Виктор Васильевич, не оборачиваясь, поднял в ответ большой палец руки и невозмутимо продолжил свой поход к перевалу. Он всё же решил добираться по дороге до Сиуму, чтобы затем вдоль берега проехать автобусом в Апиа. Здесь они должны ходить чаще, чем на Савайи.


                ПРОЩАЙТЕ,  БОРИС  МИХАЙЛОВИЧ!

       Перед вылетом в Окленд Виктор Васильевич позвонил Петрову и тот примчался на мотоцикле проститься. Встретились, как старые друзья. Минеев поведал о своём вояже, ещё раз изумив Бориса Михайловича:
       – Значит вы опять дивили обывателей – штурмовали босиком горы?
       –  Что ж прикажете делать, если обувь натёрла ноги? Автобусы там не ходят, а из машин обогнало всего две.
       –  Проголосовали бы, это не возбраняется.
       – За меня проголосовал один лохматый европитек. Стоит и делает вид, что газету читает, а за мной как раз пикапчик в гору кряхтит. Автостопщик вскинул, как фюрер, руку, потом перевалился в кузов и уехал.
       –  Здорово... А вы что ж не подсели?
       – Прошу большого пардона, Борис Михайлович, – я пошутил. Никого я не встретил. Когда машины обгоняли, – не голосовал, пешком всё же интереснее.
       Петров улыбнулся. Он принял доводы Виктора Васильевича, находя, что вид чудаковатого босого странника на дороге, конечно, не вызывал симпатий у водителей. Проголосуй пилигрим – может и остановят, однако сам Минеев определённо избегал дорожных подачек. Он знал, что водители денег не возьмут, и многие туристы этим пользуются, как непреложным правилом. Им безразлично, что в душе водители презирают «дуриков» с протянутой рукой, умоляющих подвезти. Использовать для путешествий бесплатный автостоп, якобы признанный повсеместно, придумала и позволяет себе лишь беспардонная прослойка нахалов, выдающих себя за «Граждан Мира». Для себя лично Борис Михайлович не без удовлетворения отметил, что его приятель не дотягивает до того серого замеса, кто питает склонность прокатиться по «шарику» на шермачка. Этому препятствовали возраст Минеева, не утерянное в суете мирской сознание собственного достоинства, в целом ещё свойственное этнически русским. Вместе с тем, доктор не отказал себе в удовольствии легонечко подёргать сзади путешественника за фалды:
       –  Значит, говорите, пешком интереснее?
       –  Намного, Борис Михайлович.   
       – То есть, проходите шоколадный посёлок, а вам уже издали кричат «Хаю!».
       В ответ Минеев допускает промашку:
       – Хм, совершенно, верно. Я им вскидываю руку – они кричат «Хаю!». Ты идёшь и всё слышишь по сторонам: «Хаю!», «Хаю!», «Хаю!» – как наверное... сами догадываетесь, исторически, когда и где.
       – Да ещё улыбки вслед – скучно всё-таки людям. И так до следующей деревушки.
      Путешественника словно обожгло:
       – Борис Михайлович, аборигены – народ простодушный, а от вас я не ожидал такой желчи и умолкаю.
       В ответ, Петров примирительно тронул Минеева за локоть и обратился на этот раз непосредственно по-имени, заглянув в глаза:
       – Простите меня, Виктор, я не хотел вас обидеть. Просто, я вам сейчас немножечко... завидую. Завидую независимому бесшабашию, которое меня увы! обошло в жизни стороной. Продолжайте, прошу вас. Мне всё это очень интересно.
       То, что ему «очень интересно», Петров конечно привирал, но рассказчик смягчился:
       – Да чего там продолжать... Всё то же самое. Под самым перевалом – стройка. С лесов коричневый лоботряс кричит «Эй!», швыряет издали в мою сторону куски какой-то штукатурки и хохочет. Когда людям откровенно смешно, тут уж не до красот вокруг, сам себе становишься противен. В общем, не уважают эти папуасы бродяг-вояжёров, а я, к сожалению, не Миклухо-Маклай. Будь ты, дикарь, неладен, думаю, и повернул назад...
       – Спускаться конечно же было легче, – опять не удержался Петров, но Минеев перешагнул колкость: 
       – ...прохожу деревню, всё то же самое: «Хаю!», а я и раздумал им отвечать. Слышу – за спиной машина покрышками шуршит. Молодёжь что-то закричала водителю, машина остановилась, разговоры какие-то. Потом машина снова поехала и вторично остановилась уже около меня. Вижу – небольшой джип-сузуки, его девушка-самоанка вела, очень на вид славная, между прочим. Представляете, Борис Михайлович! Она настояла, чтобы я сел. Стыдно, так «обмороженным» и вернулся в Апиа.
       – Лучше бы вы всё же прокатились вдоль побережья. Хотя бы автобусом, раз такси уже не доверяете. Так, неет, он попёрся в гооры... Наверное испужались, что как и на Савайи, не увидите облезлой вершины острова? А, Виктор Васильевич? Скажите честно.
      Рот Петрова растянулся в улыбке, и Минеев хохотнул:
       – Признаться, подустал я что-то от Самоа, Борис Михайлович. Не знаю, как другим туристам, но мне на век хватит впечатлений.
       «Других таких не сыщешь, – подумал доктор, – анекдоты станут слагать».   
       Оба поговорили ещё немного о разной всячине и обменялись московскими телефонами. Причём, Петров дал телефон своего отца, объяснив это так:
       – Понимаете, Виктор Васильевич, сейчас я считаю отцовский номер всё же более... надёжным. 
       И пока Минеев записывал цифры, Петров признался:
       – Скажу по секрету, что под влиянием беседы с вами я продлил рабочий договор ещё на три года, но как всё сложится в дальнейшем, ясно не представляю себе. В общем, поживу пока в Апиа, а Родина и ...жена ещё немножечко, – что ж делать? – пусть подождут.
      «...когда стукнет шестьдесят», – улыбнулся в душе «злодей» Виктор Васильевич. И ему не чужды шуточки.

       Через десять лет Минееву случайно попадётся на глаза телефон Петрова-отца. После звонка абоненту и предупредительного короткого объяснения, дребезжащий женский голос сообщит:
       – Михаил Модестович умер, а Боря прилетает завтра из Испании, и я ему передам о вашем звонке. Продиктуйте свой номер, пожалуйста.
       –  Мой номер у него есть, но лучше я позвоню сам, если можно.
       –  Разумеется, можно. Звоните...
На другой день Минеев позвонит и к телефону подзовут старого знакомого.
       – Борис Михайлович, здравствуйте, это ваш самоанский бродяга Виктор Васильевич, узнаёте?
      В трубку прогудит ответ:
       – Узнал, здравствуйте.
       – Вот, случилось так, что увидел ваш номер и решил позвонить.
      В ресивере выжидательная тишина и Минеев продолжит:
       –  Трубку взяла, наверное, ваша жена...
       –  Это была моя мать, – голос прозвучит теплее. – Жена сейчас в Мадриде.
       – Извините, слава Богу, что у вас... всё в порядке... А дочка конечно уже выросла...
       –  У меня сын.
       –  Как же, ведь...
       –  У меня всегда был сын, сейчас ему ужее... двадцать лет.
      Растерявшийся Виктор Васильевич скажет не к месту:
       – Вы, Борис Михайлович, помню, вновь продлили договор с...
      Однако, Борис Михайлович перебьёт:
       – Да, я с семьёй уже девять лет в Испании. Наведываюсь в Москву по делам, но редко и ненадолго.
       –  Вот как?!
       –  Да, и вы меня нечаянно застали.
      Для Виктора Васильевича такой категоричный тон явится полной неожиданностью. Следовало бы положить трубку, но он ещё потянет время:
       – Сын-то, наверное, английского не знает, по-испански говорит?
      В ответ последует слегка обиженное:
       –  Неет, он у меня грамотный.
       –  Значит, и испанский, и английский...
      Видя, что Минеев увлёкся, Петров сам решит подвести черту:
       – Виктор Васильевич, давайте по существу. Дело какое-нибудь?
       Впервые с начала разговора Петров назовёт самоанского знакомого по имени-отчеству. Он уверен, что у Минеева к нему какая-то просьба и уже приготовился отказать, но услышит другое:
       – Не обессудьте, Борис Михайлович, мне от вас ни-че-го не нужно. Просто осталось приятное впечатление от нашей случайной встречи на чужбине. Память этим дорожит. Думал, что потерял ваш контактный телефон, а он откуда-то возьми да попадись на глаза. Всего вам хорошего.
       – Виктор Васильевич, очень тронут, что вы позвонили, – облегчённо заблагоречиствует трубка, – желаю вам и вашим близким всевозможных благ и удач...
       – Прощайте, Борис Михайлович.
       Минеев положит трубку. Бесцеремонно дистанцированный Петровым, он задумается на минуту, копаясь в микроклимате былых отношений с Борисом Михайловичем. Сегодня они уже – вчерашний ценник.
       До этого диалога ещё две пятилетки, а сейчас...


                ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

       В аэропорту Фалеоло шёл таможенный досмотр пассажиров перед посадкой в авиалайнер на Окленд. В очереди перед Минеевым переминался с ноги на ногу «белый» джентльмен – средних лет брюнет с проседью, по виду итальянец. Он небрежно закинул спортивную сумку на конвейер для «просветки» рентгеном, после чего направился к турникету. Что-то служителю показалось подозрительным и последовала вежливая команда:
       – Прошу прощения, мистер, выложите, пожалуйста, содержимое ваших карманов в контейнер.
       Самоанец пододвинул клиенту открытую пластмассовую коробочку.
       – Но всё металлическое я выложил! – попробовал возмутиться проверяемый.
       – Согласен, а теперь... – продолжал настаивать служитель и указал пальцами на накинутую куртку:
       – ...освободите, пожалуйста, внутренние карманы, мистер.
      Шея и лицо «белого человека» покрылись пунцовыми пятнами, и он промолвил неуверенно:
       – Но там у меня только деньги, мои деньги.
       – Покажите их, пожалуйста.
       С властью не поспориришь. Итальянец обречённо достал из кармана несколько долларовых ассигнаций, сложенных вдвое, придавленных и перехваченных резинкой, подержал в руке, прощаясь с ними, затем с сердцем сунул в коробку. Всё, мол, других нет. Служителя это не убедило – раз клиент попался, пусть готовится к худшему, и появившийся здоровенный полицейский увёл бедолагу на более тщательный персональный досмотр.       
      Настала очередь другого «белого человека», Виктора Васильевича. Он тоже стоял в куртке и утирал платком пот со лба.
       – Что у вас в саквояже, сёр? – вдруг заинтересованно спросил самоанец. Он остановил конвейер и, вглядываясь в экран, показывал Минееву на ручную кладь. «Надо же! Тому – мистер, а мне – сёр», – отметил про себя Виктор Васильевич. Ощущая затылком прилипшие взгляды пассажиров, путешественник принялся перечислять:
       –  Бельё, таро варёный, маска с трубкой (ласты он оставил Тони) ...
       Служитель терпеливо ждал, буравя свою жертву чёрными, как угли, глазами.
       – ...механик-бритва, – продолжал Минеев и на мгновение запнулся.
       –  Ещё что? – не выдержал контролёр.
       –  Ещё нож для хлеба...
       Продолжая выслушивать, самоанец отомкнул незафиксированную защёлку саквояжа, извлёк высветившийся кухонный нож, купленный Минеевым накануне в хозяйственном магазинчике, и подержал двумя пальцами несколько секунд на весу для всеобщего обозрения. Потом подозрительно уставился на пассажира:
       – Вы что, не знали, сёр, что проносить колющие и режущие предметы в салон авиалайнера запрещено? Мы это изымаем.
       – Но эта МОЙ! нож, – с ударением на слове «мой», раздражённо произнёс Виктор Васильевич, однако тут же, опомнившись, затараторил, отмахиваясь сразу двумя ладонями:
       –  Презент вам, презент вам...
       Служитель всё так же двумя пальцами осторожно опустил нож в стоящую рядом высокую металлическую урну, продолжая недоверчиво вглядываться в странного иностранца. «На террориста вроде не похож, на идиота – тоже, скорее всего-навсего...» – в голове проверяющего мелькнуло избитое слово, которое не всегда вслух произносится.
       –  Проходите, сёр, – разрешил он и принялся за досмотр следующего пассажира. Виктор Васильевич прошёл турникет, забрал кладь и направился к трапу, ощущая нервное облегчение. Стопка остававшихся долларов, перекочевавшая по совету Петрова во внутренний карман куртки, благополучно миновала таможенный контроль, однако уязвлённую душу поскрёбывали кошки.
      Вскоре авиалайнер поднялся в безоблачное небо и взял курс на юго-запад. Внизу – безбрежный синий океан, но через два с половиной часа однообразного полёта Минеев увидел в иллюминатор, как у горизонта появляются и постепенно заслоняют блестящую водную гладь взбитые клубы белых облаков. Под их сырым покрывалом пригорюнилась в безутешных слезах по ясному солнышку Новая Зеландия. После неё Виктора Васильевича ожидал Сидней, десять завораживающих дней по жарким пыльным дорогам северной Австралии, что заслуживает отдельного описания. Наконец, через пятнадцать часов беспересадочного полёта на «туполеве» – долгожданная ночная Москва.


                ПОСЛЕСЛОВИЕ

       Спустя годы, снова и снова просматривая фотографии и короткие дневниковые записи безвозвратно ушедших дней, Минеев не раз принимался размышлять над слепым порывом, когда-то столкнувшем его с насиженного места в края неведомые. Смолоду он фантазировал о путешествиях по южным странам, но только ближе к шестидесяти годам удалось осуществить свои мечты. Глядя на потерявшие свежесть снимки, Виктор Васильевич переносился в затуманенные временем дали Австралии, под хмурое пасмурное небо Новой Зеландии. Однако куда больший объём памяти занимали знойные улицы беззаботного Апиа с простодушными коричневыми канаками, видения красноглинистых шляхов, кораллово-молочных берегов Савайи и, предаваясь воспоминаниям, Минеев неизменно благодарил Ангела Хранителя, уберёгшего одинокого путника от незримых, припорошенных дорожной пылью опасностей в землях юношеских грёз.
       Восторженные знаменитости Стивенсон и Гоген, влекомые зовом сердца, остались на островах Южных Морей навсегда.
      
2013