Гусар и вурдалачка гл. 1-14

Гл.1 Оказия

Каких только оказий не случается на театре военных действий! Бывало же и такое, что шальное ядро угодит по кладбищу и устроит переполох среди мертвяков. Но плох тот гусар, который хоть днем, хоть ночью не кинется в атаку даже и через развороченное артподготовкой кладбище! Такое как раз и приключилось с поручиком Андреем Першиным, когда гнали мы  неприятеля через Польшу. Надо же было так угораздить: внезапный аванпостный маневр в непроглядной ночи. Наш  эскадрон летит, держа ориентировку лишь на вспышки неприятельских выстрелов, и вдруг скакавший  о бок со мною Першин проваливается сквозь землю! Эскадрон уносится далее, перемахивая едва видимые, принятые нами сослепу за оборонительный редут француза кресты и обелиски, а Першин, зацепившись ташкой за памятник, валится из седла прямо в разбитый ядром склеп.

 По его позднейшим рассказам в кругу нашего лейб-шампанского братства, имевшего обыкновение выстреливать пробками в потолок во славу Царя и Отечества, упав на всем скаку с коня, он угодил в объятия покойницы.  Впрочем, о том, что это покойница, он догадался много позже. А в те мгновения, притянутый женскими руками, он сдался на милость победительницы, нисколько не смутившись тем, что дело происходит в могиле.

Известна была во всей кавалерии невозмутимость поручика, но и она превзошла ожидания. Возвращаясь с дела, когда уже совсем расцвело, мы увидели коня Андрюхи Першина бродящим между мраморных обломков. Ташка его с оборванным ремешком болталась на крыле мраморного ангела, по-католически молитвенно сложившего руки и глядящего в небеса.  Кое –где виднелись и вывернутые наружу вместе с черной землею белые черепа. Поймав за узду поручикову Карюху и подобрав с земли выбеленный временем и хорошо объеденный могильными червями череп, глядя в пустые глазницы его, я уже предался было философическим размышлениям о безвременной кончине друга, как вдруг слышу совсем рядом характерное звяканье шпор, возню, сопение и сладострастные женские стоны.

Заглянув в щель разбитого склепа, на котором была изображена античная аллегория, изображающая Дафниса, догоняющего Хлою, я наткнулся взглядом на явственно белеющие в сумерках  могилы подвижные ягодицы Першина! “Ну и местечко ты приискал, чтобы настичь свою Хлою!” – корили его потом лейб-шампанцы, когда дело доходило до крепких  шуток  в дружеском кругу. “То-то я не мог понять отчего так жестко коленкам и мертвечиной воняет!” – как всегда совершенно невозмутимый и на полном сурьезе отвечал Першин. А случай-то, и в самом деле, вышел презабавный: нашей артподготовкою и кавалерийской атакой мы разбудили уснувшую летаргическим сном полячку, которую ясновельможный пан схоронил накануне. Сколько было слез и благодарностей  Першину за его ночной подвиг, когда об руку с Полиною он взошел  на крыльцо особняка Яноша Бжебжинского, чтобы вернуть горюющему отцу  его дочь. Старик Бжебжинский  тут же предложил быть Першину его зятем. Першин, не  переча, разом обвенчался в ближайшем костеле, не став пояснять Яношу, что при всякой смене диспозиций у него бывает по тестю. Ах, Поля, Поля! “Поля –дура, штык – молодец!” – на свой манер  переиначивал суворовскую “Науку побеждать” Першин. Три ночи был он исправным мужем Полине, вырванной из объятий самой Костлявой русскими ядрами и удалым штыком поручика, которого уже нет на этом свете.

Жутко представить, что ежели бы ни с точностью  посланный артиллерийский снаряд, повредивший крышу склепа, то бедняжке, пробудившись от сна, пришлось  умереть в могиле.  Женские руки не в силах были бы сдвинуть капитального надгробия с вырезанным на нем барельефом: пастушок Дафнис, вооруженный лишь флейтою, устремляется за прелестной, полуобнаженной в беге Хлоею!  Сколько раз и прежде, и потом приходилось видеть на таких вот разбомбленных во время боя кладбищах, выброшенные наружу трупы в неестественно скрюченных позах, с руками, застывшими в движениях, словно бы разрывающих смертные саваны, силящихся  открыть крышки гробов и сдвинуть каменные надгробия! Глядя на них, один лишь Першин мог с бесстрастностью рассуждать о том, что жизнь существует и после смерти, и что совершенно очевидно:  покойники живут под землею своею жизнью, устраивая там балы и машкерады. В том же, что половина покойников хоронится уснувшими летаргическим сном, он не сомневался ни на мгновение. Потому и говорил: “Похорони меня лишь тогда, когда  увидишь, что во мне нет внутренностей!”

Но довольно о Першине и его идиллии с летаргичкой  Полиной. Расскажу-ка я вам о том, что произошло со мною в той же  Польше по возвращении из Парижу, где я и схоронил поручика отдельно от его внутренностей, которые попользовал оживший тамплиер.

Гл.2 Предсказание Яноша

Ища фуражировки и ночлега, верхом на жеребце Стригунке, я оторвался от полка в надежде отыскать  мызу Яноша Бжебжинского, чтобы сообщить ему и Полине о безвременной кончине поручика.

Хотелось мне повидаться с “тестем” Першина еще и по той причине, что он поведал мне однажды о том, что за три дня на его мызе нагляделся таких чудес и чертовщины, что потом всерьез подумывал о том, чтобы заказать покаянный молебен у  нашего полкового батюшки Кирилла да все было не досуг.  Слышал я от своего эскадронного приятеля-рубаки и то, что Янош  предсказывает будущее. Поляк предрек своему зятю, герою Бородина и Аустерлица, что его похоронят отдельно от внутренностей, но окончательно он упокоится лишь встретясь со своей Полиной.

Не обратив внимания на эти байки, позже я призадумался над ними: по крайней мере половина предсказания  Яноша сбылось, теперь  мой друг покоился на краю Булонского леса, недалеко от дьявольской ловушки, куда он угодил в поисках масонских тайн. Отправляясь к Яношу, я надеялся узнать—каким же образом сбудется вторая половина предсказанного? Кроме того, меня все чаще посещали странные видения и предчувствия, особенно в ту пору, когда, взяв у маркитанов гашиша, которым они в достатке снабдились после захвата нами Парижа, я покуривал кальянчик. Мне хотелось узнать – каково же мое будущее, и что предначертал мне неумолимый рок?   Не скажу, чтобы я  надеялся услышать что-то путное, но все же было любопытно узнать, что станет со мной через десяток-другой лет? И доживу ли я  до почтенной старости? А то может статься - мне  светит  участь скитальца во времени, какую пророчили мне братья-иллюминаты, когда с молотком в одной, серпом в другой руке и в фартуке магистра я вызывал дух Азиэля?

В какой-то мере сподвигнул меня на эту вылазку и насмешливый граф из не сдавшихся бусурману Наполеону польских шляхтичей  Збигнев Садовский. Еще с тех пор, когда я был в юнкерах,  он преследовал меня своими остротами и эпиграммами. Все дело, конечно, было в соперничестве за даму сердца. Между нами встала отправившаяся за нами в заграничный поход Аглая. Не раз мы стрелялись со Збигневом на дуэлях и однажды он даже прострелил мне плечо, которое потом, правда, сам же и зашил за неимением других лекарей в походных условиях. Мы дрались и мирились. Аглая проявляла благосклонность к нам обоим. И этому не видно было конца, пока я по причине разорения отца не вынужден был жениться на богатенькой  вдовушке из Олесе Сташенко из Барановичей. Правда , прихватив из спаленки шкатулочку с ожерельями, браслетами  и колечками, на следующий день после венчания я уже был с моим эскадроном на польской границе-и содержимое ларчика распахнулось  для кутежей в корчмах и игры в картишки. Жемчужное ожерелье подарил я с радостью принявшей меня Аглае. Золотой перстенёк с рубином - Груше из следовавшего за нами цыганского табора.Себе же оставил серебряную печатку с выпуклой мордой то ли волка то ли собаки на ней. Вдовушка Олеся особо дорожила сим раритетом, якобы оставшимся от прапрадеда, служившего в опричном войске Иоанна Великого. Да грел мне душу подаренный маменькой на дорожку серебряный крестик. Вот и всё -чем я мог воевать с потусторонней нечистью.

До военных своих штудий Збигнев Садовский посещал вольнослушателем Вильновский университет и соображал в анатомии, магнетизме, был помешан на Гельвеции, Парацельсе, Месмере и  тайнах оживления трупов и продления человеческой жизни. В мирное время он занимался тем же, потроша жаб и лягушек, теперь в его распоряжении в избытке имелся человеческий материал.  Бывало к неодобрению полкового батюшки отца Кирилла он  резал ланцетом дохлых французов, копаясь в их внутренностях, вскрывал черепа, изучая мозг. "Они хоть и католики, а тоже люди!-наставлял отек Кирилл.- И не по христиански это-в потрохах их рыться. Бог -дал. Бог-взял." Но Садовский его не слушал. И его денщик Семён доставлял ему окочурившихся от холоду "моншеров" возами, собирая их и по обочинам Смоленской дороги, и на берегах Березины,где они гибли без числа, и под Вильно, когда долбанули немилосердные морозы.

Снимая гусарский мундир, Садовский надевал кожаный фартук и удалялся в обоз, где у него в отдельном небольшом сундуке вечно пьяный слуга Семен хранил хирургические принадлежности и раскладной стол. Бывало, на этом столе Садовский вынимал из нас осколки ядер и пули. Случалось, что он приглашал для наблюдений за своими экспериментами по оживлению покойников весь наш эскадрон и, как мясник, разрезая  трупы, сшивал их по своему усмотрению. Потом он подключал к покойникам пластины, соединенные с магнитами,  или, заставляя Семена вскарабкиваться на дерево с примотанным к проволоке штыком, чтобы, поймав молнию,  вернуть мертвым жизнь с помощью магнитных токов или грозового электричества.  Таким образом он надеялся оживить покойников. И порой возил их в телеге, обложенных льдом до того как не случиться подходящая гроза.  Иногда его эксперименты увенчивались успехом  – и мы могли видеть, как мертвяки то отпахивали глаза, то двигали руками и ногами, то даже поднимались со стола и делали несколько шагов по биваку. Вот этого-то и не одобрял отец Кирилл. А  с тех пор, как трупы стали исчезать, вроде бы утащенные волками и вовсе требовал покаяться и бросить манипуляции с телами убитых. Потом эти трупы изъеденными попадались жителям деревень через которые мы двигались походным маршем, и нам вслед неслись проклятия.

В обозе среди суеверных  цыган крепли разговоры, что гальванизированные Садовским покойники следуют за нами по пятам в Россию. Днем прячутся по лесам, а ночами выходят на огни цыганского табора. Этот табор привлекало к нам то, что после боя всегда можно было выловить бродящего между поверженных тел коня—и заколов, пировать, варя мясо в котле. Надо сказать, что цыгане временами устраивали костюмированные представления, в которых разыгрывали роли зверей. Хотя вполне возможно это были и не цыгане, а просто сбившиеся в кучу разноязыкий сброд людей-перекати-поле, что-то вроде возродившихся скифов или гуннов времен Аттилы. Для празднеств у  наших “гуннов” имелся большой бутафорский арсенал –шкур, масок и чучел. Шкура медведя, волка, лисы. Забравшись в них и зашнуровавшись, взрослые или дети могли изображать зверей. Из трупов птиц они выделывали головные уборы-маски. Среди этих персонажей имелись – филин, сокол, утка. В их хороводах у дымящегося котла с мясом можно было увидеть и маски из головы огромной щуки, сома, осетра. Но, как видно, самым почитаемым их идолом был волк. Накурившись гашиша, кочевники представляли себя волками-оборотнями, надрезали или даже надкусывали зубами жилу у коней и пили горячую кровь.   

С тех пор, как  к нашему обозу прибилась эта шайка конокрадов, Збигнев Садовский заинтересовался их странными языческими волхованиями, манипуляциями с волчьими шкурами, клыками и лапами и, по всей видимости, пытался соединить научный магнетизм с их первобытными обрядами, много говорил об оборотничестве, египетских богах с головами птиц, быков, гиен. Навязчивой его идеей стало и вычитанное из добытой им в одном из ограбленных войсками замков переплетенной в кожу старой галльской рукописи с описанием чернокнижных оргий с применением крови.

Гл. 3 Магическая рукопись

Об этой инкунабуле недоучившийся краковский бурсак говорил с особым благоговением, возлагая большие надежды на содержащиеся в ней заклинания и каббалистические знаки. В обретении чернокнижной рукописи он видел весь смысл своего  участия в военных кампаниях  лейб-шампанцев.

Как только к нему в руки попала эта, надо сказать, добытая нами в тяжелейшей самовольной экспедиции книга, он  начал препарировать ещё и летучих мышей, собирая которых его Семен облазил чердаки всех замков, домов, ветряных и водяных мельниц. Порой  мне казалось, что наш эскадрон затягивает под какое-то мельничное колесо, перетирает между жерновами фантазий и неумеренных притязаний Садовского -овладеть сокровенными тайнами бытия.  Останавливаясь на ночлеги и фуражировки, мы селились как раз в таких местах, чтобы угодить его прихотям.В конце концов экспериментами Збигнева заинтересовался сам полковой командир,  Генрих Вульфендорф. Он одобрял его замешанную на чернокнижии хирургию потому, что  после его любительских операций у раненых все заживало как на собаках, а после лечобы у других лекарей бойцы пухли от гангрены, умирали, либо становились калеками. Всему придававший стратегическое значение Вульфендорф сожалел,что прежде не ознакомился с лекарской практикой Садовского. Он полагал, что с помощью манипуляций с атмосферным электричеством можно было не только сократить потери, оживив добрую часть закопанного в землю личного состава, но и вернуть к жизни ядром продырявленного под Бородино князя Багратиона. К тому же в Бенцлау**прихворнул фельдмаршал  Кутузов  и , лёжа под возимыми через всю Польшу образами, умирал. Но Михайло Илларионович предпочитал полагаться на Бога, а не на Дьявола  и хоть и состоял в иоанитах -, как видно,  не дерзал мечтать о жизни вечной.Поп, псалтирь да проверенный походный лекарь, а не колдуны-алхимики пользовали фельдмаршала в его хворях.И , он,почив в бозе, видимо, ускакал на белом коне в горние выси позлащённых солнечным сиянием облаков.

 ...Мы шли с боями, отбивая у неприятеля один город за другим. Утехами лейб-шампанцев и Семена стали дочери и жёны    мельников, мещанки городских мансард, похожие на призраки дочери вырождавшихся дворянских родов, которые встречали нас, как варваров - избавителей от Наполеона и одновременно поработителей.А всё постои да фуражировочки! Обжираловка. Пьянство. Амуры в сдавшихся на волю победителя городах. "Козак!Козак!" -кричали дамы швыряя в нас из отворённых окон -кто весенним цветком, а кто ночным горшком с его пахучим содержимым.Было весело!

Всё больше вчитываясь в обретенную инкунабулу, Садовский грезил возможностями трансформации человека в волка, летучую мышь и обратно.  В качестве практического доказательства реальных возможностей этого, он показывал лейб-шампанцам вырванный у “цыганского барона” заболевший зуб, на месте которого, кстати, скоро вырос новый. Садовский сравнивал этот  зуб с клыком матерого волка и утверждал, что они идентичны.  Особая ценность обретенной им  рукописи, называвшейся “Руководство по практическому оборотничеству и вампиризму”, виделась ему ещё и в том, что она во многом перекликалась с известными упоминаниями Иосифа Флавия о фактах кровопития после гладиаторских боев: римские старцы  спешили на арену к умирающим с кубками, чтобы, нацедив в них крови, пить в надежде омоложения и жизни вечной. К тому же и известное исследование Галена расписывало—какие  человеческие органы годятся для излечения каких болезней.

 Ну а уж  Парацельс  рекомендовал пить кровь от любых хворей. Иногда, хлебая походное варево, я призадумывался: а не приготовлено ли оно по рецептам Збигнева Садовского, который знал толк в  французской кухне и частенько брался удивить лейб-шампанцев то отбивными, то кровяными колбасами, приготовленными Семеном. Если до некоторых пор я сомневался в том, что Садовский давно попробовал человеческой крови, то с тех пор, как застал его после боя припавшим к трупу агонизирующего молодого французского драгуна – сомнения мои истаяли. Он, конечно же, был членом масонской ложи, как впрочем и  практически все лейб-шампанцы, кроме в ту пору скептически относившихся к ритуалам вольных каменщиков меня  да теперь уже лежащего  в земле сырой Першина. А Лунской, Краевский, Рюмин  все давно были посвященными, уверовавшими в свою неуязвимость, ищущими бессмертия  “совершенными”.   Некоторые, увлекшись хирургией, даже ассистировали  Садовскому. В том, что кровь пили и остальные – я пока не был уверен. Но в том, что устраиваемые Садовским зловещие ритуалы всё больше становятся всеобщим достоянием—сомневаться не приходилось.
 Не ленился пополнять необходимый для экспериментов запас трав, снадобий и минералов  слуга Садовского Семён.Он бродил по окрестным лугам, обшаривал овраги - и всякий раз возвращался с добычею. Не стеснялся он и изъятием склянок  с лекарствами и из аптек занимаемых нами городов.
 
Однажды во время грозы,  Садовский  произвел оживление мертвого француза, к туловищу которого  он пришил готову и лапы волка. К другому телу он пришил голову быка. К третьему голову козла.  Жили эти исчадия недолго—входящего в них электричества хватало лишь на то, чтобы  подняться, сделать несколько шагов огласить округу воем, ревом или блеянием – и упасть. Но и это вызывало всеобщий восторг и ужас. Кроме, понятно, удалявшегося в свою повозку отца Кирилла, возившего с собою в походной часовне не только небольшой алтарь, старинную Библию на греческом с серебряными застежками, но и доски с красками. Он писал лики святых и раздавал их там, где мы бывали. В этом заключалось его миссионерство.

Желтоволосый, голубоглазый, похожий на вечного отрока с едва пробившимся пушком бородки над девичьими губами, подбородке и скулах, Кирилл  был дорог мне ещё и тем, что до прихода французов он служил дьячком в соседнем с нашим имением златокупольном соборе и  тайно обвенчал нас с бесприданницей, дочерью управляющего нашим имением Аглаей. Видя во мне единственном поддержку осуждения исканий Садовского, тогда-то он и изготовил мне медальон из застежек Библии. Помню ту ночь.  Обозный кузнец-подковщик  растопил застежку в горне и влил её в форму в виде пули.  Потом, распилив, эту пулю, он сделал из нее медальон на крошечном шарнире с застежкою. Кирилл изобразил внутри  портреты - мой и Аглаи, и я повесил этот амулет рядом с православным крестиком. В случае, если нечисть станет домогаться меня, – я должен был стрелять в исчадие Ада  этой пулей.  Средство должно было помочь. Будь-то вудкодлак, вурдалак или перепончатокрылый упырь  -  он должен был истаять от попавшей в него серебряной пули.      
 
 Куда девал Садовский своих Големов – мне было непонятно. “Гунны” говорили, что он  их натирает мазью и они становятся вечными, готовыми материализоваться по первому велению Садовского духами, повсюду следующими за ним.  Мази делали их невидимыми. А заклинания могли вернуть им зримость – всё это  было записано в инкунабуле.  Понятно, почему Садовский  высказывал сомнения насчет того, что я побоюсь отлучиться от бивака, в обозе только и было разговоров о шатающихся по лесу покойниках и полулюдях-полузверях. Но   боялся ли я когда-нибудь, кого –нибудь?  Тем более, что  при мне был крест и  серебряная пуля –медальон.


Гл. 4. Лесное кладбище

Это были как раз те самые места под Познанью, где проходили мы, тесня француза, уже после их ледяного купания в Березине и  "мразомора"* под Вильно, когда, заморозившись до мраморной белизны горе-вояки кидались к кострам и, оттаяв, распадались на глазах- мясо отслаивалось от костей, как гипс от проволочного остова дешёвых подражаний антикам в садах малоземельных дворянчиков, тщившихся окружить себя фальшивой роскошью.
  Я искал имения Бжебжинского весь вечер, и на ночь глядя совсем сбившись  с дороги въехал в лес, за которым, как мне казалось, и должна была наконец-то открыться  мыза старого добродушного Яноша.  Я надеялся, что Янош и Полина  примут меня, как родные, чтобы оплакать и помянуть Першина.

Поплутав по лесу часа три и совсем измучив своего Стригунка, уже дичившегося от мелькающих в чащобе светящихся волчьих глаз, я спешился  не доезжая опушки. Сквозь черные  стволы дерев проглядывал силуэт особняка отстроенного в виде мрачного замка. Светились окна. За спиною выли волки. Они увязались за мною,  как только я покинул бивуак  и  стихло вдали пение постового казака. Оглядываясь, я видел  зловещие плошки глаз, посвечивающие в ночи, где сквозь нависшие тучи едва проглядывала луна. Стригунок дичился, бил копытами. Но я не страшился этих тварей, потому как я надеялся на сидельные пистолеты да и видавшая виды шашка меня никогда не подводила.  К тому же я знал, что в местах, где происходили столкновения войск, эти мерзкие твари не голодали, имея возможность вдоволь насыщаться мертвечиною. Впрочем, они были ненасытны.  Они –таки настигли нас в этом еловом лесу—оглянувшись я увидел целый рой светящихся глаз-огней и несколько оскаленных пастей. Один волк, нагнав нас,  кинулся на Стригунка с боку, и, махнув шашкою, я  так рубанул его саблей по лапе, что  он завыл и кубарем покатился, других  я разогнал выстрелом из пистолета.

Завывание отпугнутых зверей и скулёж раненого хищника теперь оставались далеко позади. С думами об оставленной в обозе цыганке Грушеньке, нагадавшей мне на дорожку червового интересу и, цепляя коготками струны гитары, проводившей меня песнею наподобие преследовавшего меня теперь волчьего завывания, спешившись, я  вышел из лесу и  по  вымощенной валунами дороге проследовал  к угрюмому строению. Конь цокал за мной, кое-как переставляя ноги, фыркал, дичился и мне приходилось тащить его за узду. В этот момент мне померещилось, что  мимо  меня прошмыгнула тень волка или собаки. Стригунок опять шарахнулся в сторону.  Мне пришлось повиснуть на уздечке, рвать удилами оскаленную пасть коня, чтобы унять его. И тут я обнаружил, что из бока моего боевого коня хлещет кровища.


 Шел дождь и, выйдя из-под полога леса,  я не только промок до нитки, но и весь был вымазан в крови коня. Словно нашептывающий что-то шорох дождевых струй в кронах елей, уханье филина, скрип сухих деревьев, тревожное ржание Стригунка, из которого лилось, как из  прохудившейся дождевой тучи, вой вдали – таково было музыкальное сопровождение    открывшейся передо мной панорамы. Силуэт ощетинившегося острыми пиками  замка над прудом. Кровенящие красноватым светом два стрельчатых окна в вышине. Это напоминало настороженно изучающее меня  приземистое великанье существо в каменной короне. Ворота - прижатый к поблескивающей от струящейся воды гранитной кольчуге щит. Боковые башни—плечи переходящие в достающие до земли короткие, выложенные из циклопических блоков-булыг мощные руки.  В довершение ко всему, подходя к особняку, я должен был миновать кладбище, на другом конце которого на манер разинувшей клюв цапли, вонзался иглами шпилей в небо  темный  силуэт костела, в котором едва ли совершали молебны и бывал ксендз для раздачи облаток с причастием. Иной дороги здесь не было. Два  сухих дуба на бугре погоста довершали иллюзию, будто бы улегшаяся на спину гигантская цапля  впившись когтями лап в огромную, нависшую над ней жабу, стремится отбиться от  натиска скользкой бородавчатой уродины  раззявленным клювом, одной из половинок этого клюва был шпиль собора, другой – колокольня.

Кладбище, начинающееся сразу за полукольцом пруда, маячило в темноте крестами, и они проступали сквозь темноту и дождь будто знаки на плащах тевтонов; железный забор с пиками решетки выглядел вооруженным  войском, наступающим на крепость.  Костел высился среди них горделивым  латником-крестоносцем.Чуть дальше и в стороне на возвышении крутила тамплиеров крест лопастей ветряная мельница.  Сверкнула молния. Ударил гром, словно в ворота замка грохнула стенобитная машина. Тусклая вода в пруде кипела, как варево в ведьмином котле.  Продвинувшись по дороге к замку, я  увидел, как “цапля” сомкнула клюв, словно бы заглатывала кусок темноты, и, оторвав когтями дубовых крон изрядный клок тучи, готовилась заглотить еще. Вспученный брюхом бугор вздувался еще больше с каждым глотательным  движением: черная масса с кипящими в ней бесчисленными демонами-уродцами поступала в зоб - и оттуда должна была быть либо выблевана, либо с бульканьем продвинуться в ненасытную утробу.

Видимо,  сказывалось действие гашиша – на дорожку я все-таки курнул с моей развеселой цыганкой Грушенькой и Садовским. Дождь припустил так, будто целое войско арбалетчиков выпустило стрелы. Во вспышках  голубых разрядов молнии,  осененные ими тучи казались спешащими на грандиозную битву небесными всадниками, верхом на бородавчатых жабах с волчьими пастями и глазами филинов, парящих благодаря растопыренным перепончатым лапам. Почудилось—отверзаются  надгробия –и из них  на последний бой жизни и смерти выходят покойники. Их похожие на сухие ветки руки хватали за края хламид воинов налетающих сверху орд и рвали их когтями  и скрежещущими зубами. Раздавался ужасающий треск, гремело, прокатываясь эхом, как будто  кто-то хохотал или икал. В голубоватом свете царил над  инфернальным войском  витязь с опущенным забралом, направленным в небеса копьем и крестом на развевающихся одеждах поверх мерцающего панциря   

 Мой жеребец продолжал фыркать, раздувать ноздри и дичиться, чего с ним никогда прежде не бывало. Он мог, задрав хвост, скакать по устланному трупами полю, а тут…Чтобы не добавлять шуму, я старался не греметь без надобности саблею и шпорами. Как только стихал гром –любой звук в окружающей нас тишине, которую прерывал лишь эхом разносящийся волчий вой, да шуршание дождя, казался громоподобным. И все же я вынужден был потревожить хозяина, так как буквально валился с ног и, ударив чугунным кольцом в тяжелую дверь, услышал шаги.


Гл.5 В замке

Двери открыл сухощавый старик, которого я вначале принял за лакея. Но это был хозяин замка, такой же непроницаемо-загадочный, как и само это строение. Прихрамывая на правую ногу, он провел меня в каминную залу, убранную на рыцарский манер. Не смотря на то, что дело было глубокой ночью, свечи горели в нескольких бронзовых подсвечниках—вот почему так ярко светили окна, послужившие мне путеводными огнями, увиденными  еще в чащобе. Хозяин не спал, как видно занятый чтением. Небольшой  столик у камина с гнутыми золочеными ножками, заканчивающиеся резьбою в виде волчьих лап был буквально завален  старинными книгами. Огонь обложенного грубыми камнями камина ронял трепещущие отсветы  на испещренные непонятными значками и символами страницы развернутого фолианта, в чтение которого, видимо и был  перед моим приходом погружен хозяин замка.

Мне показалось немного странным, что на бросившейся мне в глаза гравюре был изображен скачущий по лесу на коне всадник с украшенным султаном кивером на голове и в гусарском ментике, прыгающий сбоку на коня волк, занесенная для удара сабля. Фоном этого поединка человека со зверем служил расступающийся  дремучий ельник. Между стволами вилась дорога, в просвет между деревьями были  видны костел, шпили замка, бугор с двумя дубами под ним, кресты и надгробия кладбища. Мне даже показалось, что все это движется - всадник на коне, зависший в прыжке волк, тучи, цепляющиеся за церковные шпили, срывающаяся с сухой ветки дуба сова.
   
Впрочем, все это могло быть и игрою воображения и мигающего  огня оплывшей сальной свечки.  То ли в тот же миг перевернулась страница от  того, что хозяин садясь в  кресло привел в движение воздух, то ли, действительно, столь неверен был свет каминного огня и свечей, но на той же странице уже было совсем иное изображение – существо с женским телом и  кожистыми крыльями летучей мыши впивалось зубами в шею своей жертвы. Тут же на столике, стоял череп с зачем-то вделанным в одну из глазниц изумрудом, отчего казалось, что  он подмигивает. Початая бутылка вина и два старинных кубка, словно хозяин только что с кем-то пил или специально ждал меня, дополняли сей натюрморт.

-Прошу, пани! Прошу! –пригласил меня подвижный старик к камину, где так же имелись два прекрасных кресла с высокими спинками в стиле времен альбигойских войн.

-Погода бжебжиста! Вы продрогли! – сказал он, наливая в кубки вина.

Я в самом деле продрог. Осушив бокал и вытянув ноги к камину, я не прочь был немного попшекать с этим стариканом, а затем тут же и вздремнуть.

-Как же мой конь? -Вспомнил я про Стригунка, протягивая ладони к огню и чувствуя, как тепло растекается по членам.

-О нем побеспокоятся! Не тревожьтесь, пан офицер!   


 Осмотревшись, я убедился, что  зала этого замка могла бы послужить доброй антикварной лавкой. Каких только старинных диковин здесь не было! Рыцарские доспехи молчаливыми истуканами застывшие по сторонам камина, над которым висел щит с геральдическими эмблемами. Перекрещенные мечи, копья и секиры. Рядом  с некоторыми из этих орудий-гигантов моя сабелька с темляком  и гравировкой –память об отце -суворовском герое выглядела сущей женской булавкой.

- Прекрасная коллекция, пан…Извините, мы с вами не знакомы.
-  Ежи Садовский., - бесстрастно представился хозяин.
“Как Садовский?”  - подумал я.  - “Ведь я же ехал к  Яношу  Бжебжинскому!” Но промолчал.
 В это время за окнами заржала лошадь и раздался совсем близкий, преследовавший меня всю дорогу от полкового биавука до замка волчий  вой.

-Не беспокойтесь! – остановил мое движение – поинтересоваться, что там происходит на конюшне—пан Садовский. – Конюшню надежно стережет мая Полина…
-Но, сударь, справится ли женщина с волками?

-Это не женщина! Это шотландская овчарка! Кстати, как у вас в России насчет псовой охоты?

Гл.6.  Явление рыжей суки

Попшекав за бутылочкой красного вина, мы перезнакомились. Когда же зашла речь о псовой охоте, я словно бы снова вернулся в свое имение, вспоминая и вспоминая. Эх, все же не дурственно иной раз, знаете ли, затравить русачка! Добрые же были у меня и борзые на псарне, что даже сам князь  Ланской  бывало приедет и хвалит, хвалит и нахвалиться не может. А уж у него, милостивые государи, борзые так борзые – поджарые, как голодные галлы во время отступления по Смоленской дороге, злые, как пьяные драгуны, быстролетные, как гусарский эскадрон!

В тоске по охотничьему рожку и русачкам и возил я с собою в обозе ружьишко тульского завода с гравированной дарственной надписью от папеньки и инкрустацией на цевье: Сатир догоняет Нимфу.  Бывало постреливал ночами по волкам, когда те подступали слишком близко к биваку и не давали спать. Так что как только четверолапые сильно наглели, лейб-шампанцы говаривали мне: “ Возьми-ка свою мортиру –да врежь по ненасытным упырям!” Среди солдат ходили глухие толки о том, что эти волки – оборотни оживающих по ночам французов. Да и полковой наш поп чурался и перед тем как оглашать мне пальбою наш арьергард, кропил ствол ружья бургундским , прихваченным из подвалов французских каналий на манер святой воды и осенял темноту, из коей светились ненасытные очи тварей православным троеперстием. Грохал выстрел. Вылетала молния заряда – и нечисть кидалась наутек.

 Пока мы допивали вино, ржание и вой стихли, внизу хлопнули двери и, услышав шаги на лестнице, я увидел, как через двери залы вошла громадного росту рыжая сука.


Гл. 7. Лапа девы-оборотня

Сделав несколько прыжков, сука уткнулась в колени хозяина замка и тут же улеглась у его ног. Следом в проёме дверей появилась обворожительная амазонка с хлыстом в правой руке. Левая была забинтована и, словно запеленатый младенчик в люльке, покачивалась на перевязи. Ниспадавшие на плечи густые пепельного цвета волосы, мелькнувшие в оскале улыбки клыки, металлически холодный, как бы прокалывающий тебя насквозь  взгляд , зрачки черными дырочками, серые радужки, заострённое , выглядывающее из пышной причёски ухо -всё это, явившись на мгновение,  заронило подозрение-а не она ли покусала моего Стригунка? И не по этой ли ручке с остриями аккуратно подпиленных коготков долбанул я своей затупившейся в сражениях саблей?
  Сунув хлыст под мышку, дева протянула мне ручку для поцелуя. Вскочив с кресла и прикладываясь к пахнущей чем -то до боли напоминающим охоту на волков тыльной стороне ладони, я блуждал взглядом по нижней части ея обтянутой драгунскими лосинами фигуры. Всё что было ниже пояса  напоминало скульптуру Венеры в заросшем аглицком саду моего имения среди других скульптур вдоль дорожки, по которой случалось прогуливался я с Аглаей чтобы , укрывшись а ротонде читать даме моего сердца что-нибудь из Байрона. И плотно обтянутый живот , и слегка раздвоенный мысок ниже будили воображение. Когда же, отняв руку от моих прилипчивых губ, она резко повернулась на каблучках изящных сапожек и , звякая шпорами, пошла к камину, я увидел круп необъезженной кобылицы. Положив на камин хлыст рядом с бюстиком Буанопарта, девушка взялась ворошить уголья кочергой.
- Моя дочь Барбара!- произнёс Ежи Садовский умильно.
-Поручик Николя Растопшин-отрапортовал я, произнеся своё имя на французский манер.
 -Уж не не родня ли того Ростопчина, что сжёг назло Наполеону Москву?- продолжала амазонка ковырять кочергой в огне, словно это и была горящая столица русских. 
-Нет! То РостопЧины, а мы РАстопШины.

Девушка молча продолжала ворошить кочергой догорающие поленья, словно раскаляя металл для того, чтобы по-инквизиторски с шипением ткнуть этой загогулиной в меня. Падающие на её лицо малиновые отсветы придавали идеально правильным чертам  несколько  зловещий вид. Хотя рядом с насупленным, смотрящим из под лобья Наполеоном красавица выглядела сущей Жозефиной.
- Только что во время моей конной прогулки по лесу какой-то дурень из отставших от войск чуть не отрубил мне кисть руки. Благо - я успела отмахнуться хлыстом-вот посмотрите-он перерубил его пополам!
 И она бросила изуродованный хлыст на паркет к моим ногам.Было понятно-на кого она намекает.
-Но, пани! За мной гналась стая волков и одна зверюга кинулась , чтобы прокусить шею моего коня. Я отмахнулся...Только и всего.
- Вы, любезный, по скольку бутылок шампанского на день потребляете?

 Она угадала. Мы с нашими лейб-шампанцами дули эту шипучку,  как кони речную воду на водопое.
-Да потом поди ещё и водочка -на десерт! Да кольянчик с травками...Папа! У пана -видения...Пан девушку, которая догнала его, чтобы показать дорогу до нашего замка за волчицу принял...Хотела помочь освободителю. И чуть не пала смертью храбрых.
- Ну Барбара! Будь снисходительнее. Пан устал. Бои, нервное напряжение...А рука-до свадьбы заживёт. Вот , кстати, чем тебе и не жених?
- Рука заживёт-хлыст спас. Разрубив хлыст, сабля по браслету с брильянтами скользнула. На запястье лишь небольшая ссадина...
-Ну вот! И стоит ли обострять...Не лучше ли тебе Как дочери моего двоюродного прадеда сандомирского воеводы Мнишека тебе обратить взоры на этого рыцаря...Это ведь не какой -нибудь беглый монах из Чудова монастыря Гришка Отрепьев.Граф поди?
- Ну граф! Ну есть именьице, землица, тыщонка душ крепостных...Папенька не всё в картишки продул, прежде чем сыграть в ящик...То бишь отойти к праотцам...
-Ну вот! Что я говорил! За это надо выпить!
 И он услужливо протянул мне один из двух стоявших на столе кубков , в который уже было налито. Испытывая жажду и головокружение, я осушил содержимое этой бадьи одним духом. В голову ударило. За стрельчатым окном сверкнула молния.

-Вот это по -гусарски!- похвалил Ежи. -Ну а обвенчаетесь в костёле нашем. Ксёндз хоть сейчас всё сладит...
 - Я бы не против,-крутанул я ус.- Токмо поясните пан, вы часом не родня лекаря нашего обозного Садовского...
- Да! Это мой двоюродный брат. Он был здесь намедни при прохождении войск -и немного подлечил нас с Барбарой.
- Атмосферным электричеством?
-Да. Метод , изобретённый Месмером. Шпиль нашего костёла приспособлен для улавливания грозовых флюидов...Ну и в алтаре - там всё приспособлено.Для омоложения, снятия болей, лечения бесплодия...
-И оживления покойников?
-Разумеется! Как без этого? Все желают жизни вечной...
- Тогда ещё вопрос-куда подевался пан Бжебжинский и его обручённая с моим другом Першиным Полина?

 Стоило мне произнести "Полина" и "Першин", как сука вскочила, завиляла хвостом и положив мне на колени лапы , лизнула меня прямо в губы.

-Понимаете!-произнёс Ежи.- тут после того, как вы ушли брать Париж такая свистопляска началась! Нашествие покойников-мародеров. Цыгане...Я был у Бжебжинского в управляющих, можордомом...Этот-замок. Здесь были слугами мои предки. Лекарили немного, приколдовывали. Вот и я...Так что пожалте -венчаться!



Глава 8. Венчание

В следующее мгновение я уже был под сводами костёла. Каким образом я здесь оказался, догадаться было нетрудно. Колдун чего-то подмешал в вино и воспользовался моею лейб-шампанской привычкой выпивать налитое одним духом. Я ещё испытывал лёгкую мигрень, поташнивало , перед глазами плавали звёздочки, но я вполне мог держаться на  ногах и с грохотом волоча по каменным плитам пола шпоры и позвякивая саблею в ножнах продвигался между скамьями к алтарю -не алтарю, но к чему-то его напоминающему. Да и сам храм мало походил на христианскую церковь. Барельефы и скульптуры со скалящимися рогатыми харями. Клыкастые пасти. Черепа.Когти. Это напоминало музей горгулий, стащенных сюда после разрушения католических соборов артподготовкою противуборствующих войск. Черепа же в нишах были отнюдь не мраморные, а настоящие.По поводу торжества в их глазницах теплились зажжённые жировые светильники. Заиграла музыка. В полумраке я мог разглядеть, что за органом в левой части собора сидит сука Полина. На этот раз собачьей у неё была только голова, всё остальное тело полностью очеловечилось. Что позволило мне сделать предположение: эти твари способны периодически менять облик с человечьего на собачий или волчий. И доброй пани превратится в добермана - всё равно, что нюхнуть табачку из табакерки.Но о свойствах табачка для собачек и волчишек я поведаю далее.
  Мы с Барбарой стояли у амвона или как там его?
-Обменяйтесь кольцами! -приказным тоном произнёс ксёндз из под надвинутого на глаза капюшона, испещрённого пентаклями и кабалистическими символами.
 Он протянул нам на блюде два кольца.
 Мы обменялись символами верности. Но вот в чём штука. Одевая обычное золотое обручальное кольцо на безымянный палец своей невесты, я не мог не заметить искусно подсоединённого к нему проводка. В свою очередь и на кольце, одеваемом на палец мне, я тоже обнаружил проволочку, уходящую к алтарю.
- Согласны ли вы, граф  Николай Растопшин, взять себе в жёны...-пробубнил ксёндз.
И как было не согласиться, когда я едва стоял на ногах, натурально ничего не соображал и плохо различал окружающие предметы? Кроме того мне угрожало худшее-быть высосанным вампирами. Фактически, моншеры, я был взят в плен.В полумраке приходилось только гадать, что за чертовщина здесь творится?
 
 Однако, кое-что в мигучем свете жировых плошек всё же брезжило. На высоких мраморных надгробиях, бугрясь, возлежали опутанные проводами два трупа. В одном я узнал каналью поручика Першина, глядя на другого , нетрудно было догадаться по его пышным шляхетским усам  и лысине,что это Янош Бжебжинский.
 Долго размышлять над увиденным ксёндз мне не дал и нахлобучив нам с Барбарой на головы по венчальной короне, объявил нас мужем и женой. Итого-я был венчан в третий раз-первый-тайно с Аглаей в церковке, в моём родовом имении под Смоленском, второй раз  с Олесей, в Барановичах, и вот теперь -с Барбарой в окрестностях Познани. И тут! Словно кто-то , кто руководит полками грозовых туч и молнийной артиллерий, разгневался на такое кощунство,- сверкнуло, громыхнуло.И произошло что-то невообразимое. Замечу- короны, как и кольца,  тоже были прилажены  к проволокам. И в тот момент, когда молния ударила в шпиль "костёла", по проводам побежали голубые искристые ручейки атмосферных флюидов. Першин с Бжебжинским распахнули глаза и задвигались. Нас с Барбарой кинуло в объятия друг другу...
-Обменяйтесь поцелуями, молодые! -прогремело из поднебесья, будто с треском столкнулись две тучи.

Сообразив, что вурдалачка немедля вопьётся в мою ярёмную вену, я шарахнулся в сторону и, вынув из распаха рубахи нательный крестик , ткнул им Барбаре в её обворожительное личико.
 Скалясь и ворча, вампирка отступила, произнеся:
-Коханый ты мой!Но всё равно ты будешь моим!

 Першин сидел на надгробье, свесив с него ноги в кальсонах и тряся косматой головой.Ментик оставался на нём, только эполет оторвался и свисал набок. Припав к снуркам его груди и причитая "Анджей!Анджей!", рыдала Полина. Грозовой разряд полностью снял с неё порчу. И теперь она опять была распрекрасной рыжевласой панночкой, а никакой не сукой.
 Я понял, что сбывается предсказание Яноша Бжебжинского. Сам он , стоя у "алтаря", как ни в чём ни бывало о чём -то тихо совещался с ксёндзом.
-Я же обещал тебе, что верну и тебя и твоих дочерей  к жизни! - бормотал ксёндз.
-А я уж было загрустил. Ведь этот драгун ткнул меня штыком прямо в живот...
- Если бы он тебя ткнул осиновым колом в сердце или выстрелил в тебя  освещённой серебряной пулей, тогда -да.А штык -ерунда. Временное повреждение бренной оболочки. Знай мы-бессмертны...

9. Свадьба

Ломящийся от яств  свадебный стол наехал на меня с такой же внезапностью, как и до этого  мрачный  зал храма не знаю какого бога. За окнами продолжало греметь. Сверкала молния. Гости были на своих местах. Вспышки молнии выхватывали из полумрака их лица, отбрасывая на стены великаньи тени.Казалось, на стенах зашевелились скрещенные копья и мерцающие доспехи. Громыхал гром.  Это походило на шум Грюнвальдской битвы, о коей я был осведомлён благодаря поэме Адами Мицкевича "Конрад Валленштейн" , которую мы читывали в наших гусарских собраниях, как позже перед выходом на  Сенатскую думы Рылеева и крамольные стихи Кюхли. Но пока и до Сенатской со стрельбой Каховского в Милорадовича ,орущим что-то Николаем Павловичем на вздыбленном коне, словно он при жизни желал превратиться в Медного Всадника, грохота пушек, визга картечи было далече. Пока император Александр I не был ещё подменен в Таганроге двойником-солдатом, велики князь Константин не отрёкся от престола и мне ещё Всевышним  было отпущено предостаточно времени дл того момента, когда я буду месить закованными в кандалы ногами грязь сибирского тракта на подходе к Минусинской котловине. Пока не наследник отрекался от престола, а я, сидя за свадебным столом  женился на полячке.
  Понятно, что радости моей не было предела , когда в двери залы вроились промокшие до нитки лейб-шампанцы. Оказывается папочка Барбары послал в наш лагерь мальчонку нарочного и чуть ли не весь полк вместе с цыганским табором в обозе снялся с места и в каком -то смысле взял замок штурмом. Только вместо ружей шампанцы были вооружены бутылками с вином. Вороха снеди-колбасы, окорока, дичь, зелень с весенних огородов -всё это пошло на закуску.
 
 Грюнвальдская битва чревоугодия и возлияния спиртным дала отпор скуке и унынию.
Воскресший поручик Андрей Першин сидел по один край стола. Венчанная его подруга Полина  - по другую сторону.
Далее за столом  следовали Янош Бжебжинский, Генрих Вульфендорф, Аглая, Лунской, Рюмин, Краевский, цыганка  Груша и денщик Семён...
  Склонившись к своему дружке, я всё же полюбопытствовал:
-Андрюша!Так как же ты умудрился ожить, когда я тебя сам видел с вывалившимися внутренностями!
-Да то не кишки мои были были, а колбасы и сардельки, что совали мне парижане для  довольствия с удовольствием. Я их прятал за пазуху. А как мы с тобой нарезались вина с теми гризетками-так они и выпали наружу...
-Ну да! -согласился я. Хотя такой ответ меня и не удовлетворил. Знал я, что Першин соврёт-не дорого возьмёт.

Итак-все были в сборе. И , поднимая тосты за жениха, невесту и их родителей, поглощали спиртное и закусывали. Не было только Збигнева Садовского. Но я уже догадывался, что он и хозяин замка Ежи никакие не двоюродные братья, а один и тот же человек. Ибо способность его менять личины была поразительна. С помощью снадобий и чтения заклинаний Садовский мог перевоплотиться не только в ксёндза а даже и в самого Коперника , Костюшко или Огинского.В том я мог убедиться ещё давеча, когда до церемонии венчания алхимик-чернокнижник  повёл меня знакомить со своей обсерваторией -лабораторией. О том , что "ксёндз" и хозяин замка были одним и тем же человеком, я догадался ещё в "костёле", когда увидел, как зажигая светильники в глазницах черепов, "святой отец"  двигался вдоль стен своего капища, прихрамывая. А почему он хромал -отдельный сказ. Дело в том, что проводя опыты, неистовый искатель эликсира вечной молодости, многие снадобья испытывал на себе. Экспериментировал он и со слюной и кровью волкодлаков. В конце концов обозные цыгане и крестьяне окрестных с нашими стоянками деревень стали жаловаться на то, что лунными ночами кровь из их лошадей и овец высасывает получеловек-полуволк. И тогда они объявили на него охоту. И однажды Садовский заявился в бивуак с капканом на ноге. Верёвку-то , коей был привязан капкан к липе, мой друг-лекарь перегрыз,её обрывок болтался на стальных челюстях, а вот для того, чтобы разжать раздробивший кость капкан , пришлось прибегать к помощи молота, зубила и напильника. Благо они имелись у нашего ответственного за подпиливание копыт и подковку лошадей обозного кузнеца Прохора. Нога(или лапа?) зажила,"как на собаке". Но с тех пор экспериментатор-эскулап стал хромать.

 После помолвки у камина, свидетелями коей были бюстик Наполеона, рыжая сука и доспех "крылатого гусара"-шляхтича в углу, невесте необходимо было сменить наряд. Что она и сделала , спустя полчаса явившись в подвенечном платье и фате своей покойной матушки и уже без перевязи для пораненной руки, что тут же породило в моей голове мысль: а не сама ли это поднявшаяся из могилы матушка, экономка Марыся ?
  Дело в том, что пока невеста отправилась переодеваться, мой будущий тесть предложил своему будущему зятю осмотреть некоторые достопримечательности замка. А ведь даже простаку понятно: за то время, пока мы с Садовским поднимались по винтовой лестницы замковой башни, и бродили по приюту учёных бдений хозяина замка,  старуху вполне можно было вынуть из семейного склепа того самого кладбища, минуя которое я проехал к замку, прежде чем постучаться в ворота подле двух раскидистых дубов, сквозь ажурную листву коих сияла выглянувшая на мгновение сквозь рваньё туч полная Луна. 
 Покойницу с помощью двух -трёх ветеранов восстания Тадеуша Костюшко вполне можно было вытащить  из склепа, доставить её в "костёл" ,и пока сверкала молния, проделать с нею манипуляции по оживлению и омоложению, а там и , обвенчав со мною, усадить покойницу за свадебный стол.
 
 Сие было тем более вероятно, что в одну из боковых бойниц башни, в которые можно было выглядывать с лестницы , чтобы обозревать освещаемую молниями панораму, видно было, как кто -то роется в могиле промеж кладбищенских крестов.Глянув мельком в одну бойницу я увидел двоих с лопатами. В другую- как эти двое укладывают что-то на телегу. В третью- как они направляют лошадь к " костёлу".Кресты могил, надгробия, возникавшие в свете грозовых вспышек на бугре, окольцованном подковой мерцающего пруда, впадина перед рвом замка - выглядели следом копыта гигантского коня. То и дело освещаемые голубыми сполохами тучи- представлялись мне доспехами рыцаря в шлеме с опущенным забралом и с султаном перьев на макушке, шпиль "костёла" -копьём в руках паладина. 
 
Все эти возникающие в моём воображении картины прервало мощное:
-Горько!
И Барбара тут же жадно присосалась к моим губам. Мне было не до того,чтобы распознавать - чем пахнуло из её обворожительного ротика -могильным смрадом или благоуханием  первой юности.Мне надо было хотя бы не подпустить её к своей шее, потому как я почувствовал губами и языком два острых клыка.



 10. Застолье.

 Происходящее двоилось.Сидя за свадебным столом, я принимал поздравления. Собравшиеся нахваливали красавицу невесту, строили догадки насчёт приданого, отпускали сальности относительно предстоящих событий брачной ночи.
- И я бы с удовольствием объездил столь норовистую кобылку!-нарываясь на дуэль, ёрничал подпоручик Виктор Лунской, коему не фартило в любви, но везло в карты.  - Вон как целует! Виктории тебе в предстоящей баталии!
- Смотри, не оплошай! - напутствуя, мотал ус на палец  семёновец Семён Краевский, и как полагается капитану драгун, "вздрагивал" , отправляя в бездонное хайло содержимое хрустальной балерины и снова возвращал её в "первую позицию", наливая,чтобы она, вертясь в его пальцах, опять могла совершить  головокружительное па до ненасытной пасти.

Загадочно посверкивая на меня брильянтами очей, перебирала струны гитары Груня.
 
 Словно атакуя кавалерией с фланга боевые порядки неприятеля, рассекал ножом жирного, как галльский император, запечённого поросёночка полковник  Вольфдорф. Отрезав вкуснятину, он накалывал деликатес на вилку, подобно тому, как крестьяне в зипунах накалывали на вилы отступавших  по Смоленской дороге французишек. 
 Но на полковнике был не зипунишка мужичка-партизана , а шитый золотом, мерцающий в свете канделябров и вспышек молнии малиновый мундир со стоячим воротником. Плечи отягощали червонные слитки эполетов в бахраме. На пальце руки полковника, орудующего столовым серебряным ножом на манер выхваченной из ножен шашки вспыхивал и гас брильянт. Сей перстень был жалован ему самим императором Александром за своевременно отбитую наглую вылазку Мюрата с нападением на генштаб и угрозою жизни монарха. Да и в байронических зачёсах на виски бакенбардов, в том как Вольфсдорф прикрывал боковыми волосами лысеющее темечко, как складывал в умильно-снисходительную улыбку пухлые губы, как ласково глядел голубыми  с золотинкой в цвет гусарских ментиков глазами на подчинённых, он подражал, конечно же, не кривому Кутузову, прямому как палка Аракчееву или непреклонному Беннигсену, а государю императору, отцу нашему.Да и молча отпивающая шампанское маленькими глоточками за здравие новобрачных, следующая за командиром в заграничном походе  жена его Мария Фёдоровна блистала за столом подобно самой императрице, в девичестве Луизе-Марии-Августе Баденской**** . В вырезе глубоко декольтированного платья сверкали трофеи Лувра. Их она перед тем как отойти ко сну складывала на ночь в ларчик. О том по секрету рассказывал караульный, ночами слушающий сладострастные перешёптывания и стоны уединявшихся в шатре полковника и полковничихи, где она возлегала с ним подобно Юдифи с полководцем вавилонского войска Навуходоносора Олоферном. 
  И что ни утро- Юдифь, позёвывая, являлась нашим взорам на привалах. Правда без окровавленного меча и головы на блюде. Так супруги путешествовали без ущерба для комфорта в Амурных утехах, в то время как мы довольствовались сеновалами и телегами, таскающими за полком добытые фураж с провиантом. Но только не Виктор Лунской , умеющий Змием Искусителем влезть в полковничью палатку, пока тот отбывал на рекогносцировку. Вот и за этим столом, он ловил носком сапога туфельку полковничихи.
 А что же моя первовенчанная Аглая? И она не тужила за этим столом, припав к плечу прапорщика Романа Рюмина. Роман с ним у  неё был на кульминационной точке. И он, поглаживая ея бёдра и перси, поочёредно припадал то к губам Аглаи, то к рюмке. Ланиты её пылали. Они были алы, как наше бархатное полковое знамя с вышитым на нём золочёной ниткой  двуглавым орлом с державою , скипетром в когтях и тремя коронами над раздвоенными головами геральдической птицы.
 А те пятна на белых полях появились , когда героический Рюмин, истекая кровию от ран вынес штандарт с поля боя под Аустерлицем, -и дойдя до коня главнокомандующего рухнул. Все были хмельны и веселы.
И только отец Кирилл был грустен. На этот раз венчание обошлось без него. В прошлый-то раз так и не выманив у ключника ключей от церкви, он использовал в качестве храма лесную полянку, наколов на сучок  образок с изображениями Адама и Евы, вместо колечек обмотав вокруг наших пальцев стебельки ромашек, на каких  гадают "любит"-не любит", алтарём в этом венчании служил развесистый дуб. Под ним мы провели и нашу не первую брачную ночь. Умаявшись от трудов по организации грехопадения экс-пономарь лежал щекою в блюде с недоеденным селезнем. Клюв птицы совместился с его курносым носом, крылышко прижалось к виску на манер крыльев на шлемах древних галлов. Губы его бормотали псалом. Руки его свисали, словно то были голова и хвост Змия Искусителя. Башка сего удава ещё хватала пастью толстых пальцев ножку гуся, а хвост , виляя лез под юбку игрунье Груне. Под рокот струн она напевала:
  Ой, гусары-конны лешие,
  удалые усачи,
  вы не бойтесь моих флешей,
  обнажите ка мечи,
  што меж ножек-вам потеха
  так вонзите сабельку,
  сука воет-не до смеха-
  на потеху кобельку!
  Весь эфес по саму гарду,
  чтоб кипела в жилах кровь,
  если вновь раскину карты-
  нагадаю вам любовь.

Да и Янош Бжебжинский не подавал особых признаков жизни. С тех пор , как пан проковылял мимо скульптурных львов и колонн с ионическими завитками парадной лестницы, и,опираясь на меня, поднялся в каминный зал особняка, он неподвижным истуканом сидел у камина в кресле  с резной спинкой.Я не вполне был уверен, что он жив. И даже  подумывал о том, что эта свадьбы больше походит на поминки ветерана, воевавшего под знамёнами польских повстанцев, нежели на мою свадьбу. Весьма смутило меня и то, что когда мы поднимались по мраморным ступеням мимо зеркал вестибюля, я в них не увидел ни Яноша, ни "ксендза"-лекаря, ни их дочерей. Только себя и Першина. И это не смотря на то, что Янош успел мне поведать историю о можордоме Ежи, его дочери Барбаре и эмигрировавшем в Россию бурсаке Вильноского университета  брате-близнеце Збигневе. Услыхал я от старого Яноша и о том, как напуганная нашествием австрияков впала в летаргию Полина и скончалась от апоплексического удара его жена Беата. 

  Может быть он впал в задумчивость или заснул, умаявшись из-за перехода от "костёла" до особняка по тропе мимо пруда, кладбища на другом его берегу, крепостной стены и рва, но он не шелохнулся и тогда , когда Садовский запустил руку в бездонный карман его кунтуша и вынул оттуда связку ключей со словами:
-Пан, Янош, я проведу жениха в башню, чтобы показать ему приданое.


11. Приданное



Тем временем мне казалось, что кроме неподвижного сидения за столом я все ещё, поторапливаясь, поднимаюсь с хозяином замка внутри башни по винтовой лестнице. Подъемля над головой бронзовый подсвечник со свечой -трепетуньей, Садовский вёл меня выше и выше. Наши скользящие по шершавым стенам тени принимали формы самые причудливые. То в этом теневом театре двигавшийся передо мною поводырь становился подгоняемым солдатским штыком шутовски наряженным пленным французом в бабьем салопе с намотанным кое-как, перевязанным пенькой тряпьём на ногах. То в парижанку-куртизанку, увлекающую завоевателя в нумер борделя.То в хозяина замка -роялиста, чудом уцелевшего и от якобинского отребья, и от наполеоновских мародёров, ведущего меня в спальню к своей дочери. А то -ни больше ни меньше - тень Садовского становилась Вергилием в колыхающейся тоге и с лавровым венком на голове, который торчал по краям висков отчётливыми рожками.В своей  же тени я мог без труда опознать слагателя терцин Данта, тем паче что за свадебным столом, склонив на моё плечо головку , напоминающую древнегреческие камеи, дышала мне в ухо лауроподобная панна.
Ступени привели к кованой дубовой двери и, навалившись на неё плечом, Садовский со скрежетом отворил вход в чердачное помещение "донжона",если изъясняться во французских фортификационных понятиях. Таких крепостных башен во множестве разрушали при артподготовках наши гаубицы, мортиры и единороги. А затем уж мы с криками "ура" устремлялись в эти проломы, подобно войску штурмующего Иерихон Иисуса Навина или берущей с бою Орлеан Жанне Д*арк. Стены ли захваченной революционным людом Бастилии  или башня Коломенского кремля, из бойницы коей сбросили узницу-самозванку- всё они были устроены на один манер. Приходилось мне видеть их, что называется, в разрезе, словно препарированного нашим походным лекарем трупака. Когда из такой толстостенной каменной трубы выбивало снарядом часть кладки, башня не рушилась, а продолжала стоять, обнажив нутро.
  И если в этой части крепости не располагался пороховой склад, что вело к неминуемому взрыву и полнейшему разрушению, штурмуя, мы могли видеть и винтовые лестницы с валящимися с них человеческими фигурами, и обнажившиеся балки, и стропила, и содержимое башенных помещений, иные из которых предназначались для оружейных арсеналов, библиотек, лабораторий, обсерваторий или скрывали в своих недрах шестерни и пружины механизма башенных часов.
- Осторожнее здесь! Не свали на себя что-нибудь! -предостерёг меня мой Вергилий.
И не мудрено. Чердак с уходящими ввысь, поддерживающими воронкообразную кровлю стропилами был до отказа набит раритетами. Напуганные голосом Садовского, совавшиеся с балок летучие мыши замельтешили, пища, одна из тварей даже царапнута меня по лицу перепончатым крылом. Повинуясь стадному чувству,мыши свились в жгут и, аплодируя крыльями, вылетели наружу через бойницу.
- Это что - всё - трофеи наших героических кампаний?
-Не всё. Но -многое. Что-то из проигранного мне леб-гвардейцами в карты. Кое, что из дарёного или изъятого ...
Блуждая взглядом по весьма внушительной коллекции награбленного я узнавал здесь и живописные полотна в золотых багетовых рамах из особняков вельможных панов, и фарфор из гостиных саксонских курфюрстов, и монастырские фолианты, и навалы именного оружия с позолотой , бриллиантами на эфесах и надписями по французски на причудливо изогнутых гардах.****
-Ничего себе сокровища Али Бабы!-присвистнул я, снимая кивер и вытирая лоб, потому как меня прошиб пот.
- А вот и ожерелье моей вдовушки Олеси!-вытянул я из набитого до отказа драгоценностями  незакрывающегося ларца нитку жемчуга.
- Ну да! Эту безделицу ты проиграл в вист Лунскому, а я отыграл у него, сорвав следом  недурственный банк!
- Вы шулер, пан Садовский!
- Ловкость рук и никакого  мошенства!Гусарики легковерны. Столь же легковерны и суеверны, как и полковники,  и генералы, столь дорожащие своими мундирами и наградным оружием. Что французы, что поляки, что русские. Всё - один чёрт...
- Ну не знаю! Ты хоть покойничка Михайло Илларионыча -то не поминай лихом!
-Ну да. Этот одним глазом видел дальше чем Александр, Константин и Наполеон с Мюратом восемью. И всё же...Поверили ведь гусарики, что не осколком ядра мне ногу повредило под Аустерлицем на этих грёбаных Праценских высотах, а попал я в капкан волчий, потому что сам волк. И чуть позже как-то, фельдмаршал, прищуря единственный глаз при обходе войска, шепнул мне на ухо:"А правду болтают, что ты, брат, оборотень? Так может тебя в разведку?!Чтоб кур по курятникам не давил...Мирные пейзане жалуются!Или ты волк, а не лис?"
И захохотал..
-Лис- то он сам был!- перекрестился я на валяющийся поверх холста с Вакханкой в объятьях Сатира оклад православного образа.
-Этот оклад!Ах! Этот оклад! - в ответ на мой жест раздумчиво произнёс Садовский. - Помнишь, под Гжатском мы  отбили у французов обоз с награбленным? И далее они  бросали  возы и кареты, жгли добро, чтобы согреться. В иных санях можно было на слитки наплавленного из иконостасов и церковной утвари золота и серебра наткнуться. В какой-нибудь, вмёрзшей в грязь, заметаемой снегом  карете - навалом валялись образа с окладами из Чудова Монастыря и Успенского собора, где Наполеон и Даву устроили конюшни. "Доски" икон-то несчастные мерзляки бросали в костры, а оклады ...
- Помню, как не помнить. Потом мы из тех окладов камушки выковыривали,чтобы ставить их на кон при игре в картишки...Ну а эта "кающаяся Магдалина" - , разжав троеперстие, ткнул я пальцем в прильнувшую  к получеловеку-полукозлу Вакханку.- Поди откуда -нибудь из  окрестностей Булонского леса?
-Нет! Один местный шляхтич пожаловал...
Избавившись от пота на лбу с помощью подвернувшегося под руку "пожалованного", обшитого брабантскими кружевами атласного платья,  в каких варшавские панночки встречали освободителей, а заодно и высморкавшись в подол, чтобы  избавиться от поналезшей в нос чердачной пыли, я снова нахлобучил на голову кивер, поскольку из бойницы потянуло ветерком, опять шарахнуло громом и сверкнуло, словно мы должны были вот -вот взлететь на воздух в результате артподготовки.
-Это всё безделицы!-подвёл меня к дальнему полукружию чердака башни Садовский.- Вот главное приданое, которое даю я за доченькой моей , Барбарой.

И он поднёс оплывающую свечу к полке с рядами мерцающих склянок.

Глава 12. В лаборатории алхимика

Высмаркавшись в трофейный наряд, по всей вероятности предназначенный для выходов на люди моей венчаной теперь уже супруги, я спугнул ещё парочку затаившихся меж стропил летучих мышей и, метнувшись, они вылетели через распахнутые рамы бойницы вслед за остальными. В то же время произведённый моим носом звук оказался и очередным ударом грома. С неба лилось, как из ноздрей окончательно простуженного завоевателя земли Русской, штыки молний то и дело пронзали наполеоновские карре туч, понуждая их отступать на Запад -Брест-Литовск-Вильно, Познань.

 Задержавшись возле пОлки со склянками, полкИ коих маршировали по стеллажу подобно гусарам по площади Варшавы, хозяин так блеснул очами, словно все это были ни более, ни менее -драгоценные каменья. Среди стеклянной пехоты с киверами пробочек и в ментиках лоскутов пергамента со снуровкой каракулей на латыни были здесь и генеральской стати бутылки, и стеклянные мортиры пробирок и гаубицы колб. Панораму этого войска дорисовывал обоз коробок и коробочек, нагромождение лабораторных реторт,перегонный куб, кристаллы, образцы минералов и прочая алхимическая чепуха. Пока я трогал то один, то другой предмет, хромоногий мой тесть взял в руки один из пузырьков.
-Вот этот эликсир - сбывшаяся мечта алхимиков!- произнёс он торжественно вскинув ввысь совиные крыла бровей. Он уже совсем не походил на прежнего обозного лекаря -хирурга. Он менялся на глазах и передо мною был уже не удалой прошедший и Аустерлиц, и Бородино, и Ватерлоо, наампутировавший телеги ног и рук, навынимавший возы осколков и пуль эскулап из университетских недоучек, а средневековый алхимик.
-Ну да!-съехидничал я.- Эликсир молодости! А на вид обыкновенныЙ самогон из бураков и шибает нашатырем, - поднёс я к носу пузырёк даже при плотно закрытой пробке пахнущий весьма отвратительно.
-Осторожно! -предостерёг меня, возвращая флакон на полку древний дед.- Одной капли и даже сильного запаха достаточно, чтобы случилось непоправимое. Это трансмутационный состав, позволяющий менять обличия , превращаться хоть в птицу , хоть в зверя, хоть в рыбу или даже -в насекомое. Но без заклинаний из древней книги он действует непредсказуемо. Посмотри на меня-и если я вдруг прямо на глазах у тебя превращусь в волка, медведя, распадусь на стаю летучих мышей или тучу комаров-не удивляйся...Сколько мне пришлось экспериментировать с ядами рептилий, вытяжками трав и даже экскрементами экзотических животных, прежде чем я получил нужный состав! Для создания снадобий и алхимических опытов мною собраны яды гадов и растений, кои ты видишь в этих склянках, образцы трав - вон они, под стропилами!
Я задрал голову , чтобы рассмотреть эту часть приданного. И увидел привязанные к деревянным балкам пучки похожих на банные веники высохших трав, по всей вероятности сильно загаженных гнездящимися между ними летучими мышами.

-Но главное в приданном Барбары вот это! Вот -смотри, - затеплил Садовский ещё несколько свечей в канделябрах от уже горевшей, пуще прежнего сверкая очами. - Вот эта похожая на шарманку штуковина вовсе не шарманка...
-А всё же сильно смахивает! Да не тот ли это музыкальный ящик, крутя ручку коего, поляк в шляпе с обвисшими полями и в круглых очках на базарной площади Плоцка недалече от собора и башни с часами наигрывал "Полонез Огинского"? Ты ещё сторговал у него эту музыку за две сотни злотых...
-Тот! Но шарманщик не знал что продаёт.Об истинном предназначении сего музыкального сундука мне поведал один француз -розенкрейцер,коего привезли в мой полевой лазарет по ошибке вместе с другими ранеными. Когда я сделал тайный знак нашей ложи вольных каменщиков, он и открылся...
- Но шарманщик с такой радостью отдал тебе эту масонскую тайну! Я помню, как он тут же кинулся тратить злотые, торгуясь с толстой полячкой по поводу живого гуся, и , как ухватив, птицу под мышку, -ринулся с нею наутёк...
-Он был голоден! Только и всего.И ему хотелось иметь к праздничному столу запечённого гусика. Только и всего. И поляк сей в самом деле рад-не рад был избавиться от "ящика колдуна"...
-Да.Врезалось в память, как он рванул с тем гусём мимо вертепа с куклами Девы Марии, Осла, Волхвов. Крыло птицы выпрасталось из по мышки и Першин, хохоча, зыкнул: "Смотрите, хлопцы! Ангел!" В самом деле -белое крыло трепетало за спиною шарманщика -и казалось он летит к своим жёнушке и детишкам, чтобы порадовать их. Очено хошо помню этот момент. Народ толпился разглядывая фигурки вертепа, мальчик на руках у крестьянина трогал Вифлеемскую Звезду. Склонившаяся над младенцем в яслях Мария улыбалась. Дело было в канун католического Рождества. Государь со своим братцем Великим князем Константином праздновали начало заграничного похода совсем, как позже взятие Варшавы с балом в Бельведерском дворце. В Плоцке нас привечал какой-то потомок Владислова первого.Натурально -бал машкерад, шампанское. Нас с Першиным, Ланским и Краевым как раз сменили в карауле преображенцы. И мы, насмотревшись в окна на блистательный машкерад с ёлкою,возвращались в расположение полка через площадь. Я всё ещё был шармирован обилием золочёных карет, разряженных панов и панночек, подъезжавших к колоннам парадного входа и ссыпавшихся в распахнутые двери подобно драгоценностям в ларчик.Что в Плоцке, что в Кракове, что в Варшаве- все спешили засвидетельствовать нашему государю своё почтение. Когда же явился сам император на сером в яблоках ахалтекинце в блистающем золотом мундире, а рядом на белом коне и цесаревич Константин Павлович в кителе, пересекаемом голубой орденской лентою, я был поражён сим великолепием. Оба в бвууголках бикорнах****, с торчащими торчком султанами, бравые, весёлые. Они поприветствовали нас - и у меня брызнули из глаз слёзы умиления. Прослезился даже и весельчак Першин. Сие повторялось несколько раз, пока мы с триумфом входили в города герцогства Варшавского. А в Плоцке Першин, как ребёнок радовался тому, что в блистающей в дворцовом окне ёлке рядом с серебряными шишками и малиновыми яблоками увидел куклу Кутузова с перевязью на глазу и артиллериста-корсиканца -рядом. И ещё я помню, когда вы, дрожайший мой тесть, открыли крышку этой штуковины, чего-то там пошурудили и крутанули ручку - бешено завращались часы на башне у базарной площади, и на мгновение всё переменилось...Вместо протискивающегося сквозь толпу драгуна , на его месте образовался шляхтич из летучих гусар времён Лжедмитрия и Марины Мнишек с ангельскими крыльями за плечами...
-В этом -то всё и дело!-подхватил мою мысль тесть-алхимик. - Вот, смотри!Хронотрон в действии. И открыв крышку "шарманки" -он указал на колёсики с цифрами сбоку от обычного шарманочного механизма с подвижными штырьками и валиком с прорезями.- Если установить эти цифры на определённую дату и крутануть ручку, то окажешься в ином времени. Тогда , на базарной площади в Плоцке я установил цифру 1612 год- на сто лет до настоящего. И мы переместились в прошлое...Теперь я наберу цифру 2013...
Он пошурудил внутри музыкального ящика, крутанул ручку и, завращавшись, всё пошло кругом. Мы пронеслись сквозь залу со свадебным пиршеством. Я увидел в застывших позах -себя, невесту , однополчан, цыганский хор с Груней. Мелькнули -костёл, мельница с отвалившейся лопастью, два неимоверно разросшихся дуба. Зашевелились, как грибы выползающие из-под земли кресты кладбища.
Внезапно я обнаружил, что на мне нет лосин, а нижнюю часть тела обтягивают штаны с медными заклёпками, на ногах вместо сапог - что-то мягкое и упругое. На голове -не кивер, а что-то совсем иное. Ментик заменился облегающим безрукавым балахоном.
- Что это?
- Джинсы, кроссовки, бейсболка, футболка! А ты -турист из России, интересующийся историей своих предков.
- Какая мерзость! Верните всё в прежнее состояние...
- Сейчас мы в 2013 году. Здесь теперь музей. И если мы спустимся в каминную залу, то увидим инсталляцию "Свадьба гусара с полькой пани". Там все мы, включая меня, сидим в виде восковых персон в костюмах эпохи Наполеоновского нашествия и декабристского восстания. На месте засыпанного пруда заасфальтированная  парковка для автомашин. Никаких конюшен, сена, навоза. Пойдём смотреть и делать сэлфи?
- Нет!- Это немыслимо! Верните меня немедля в 1813 год!


Алхимик крутанул ручку в обратную сторону -всё в другой раз пошло кругом ,и мы снова оказались в прежнем времени и на прежнем месте.
И опять меня пуще прежнего прошиб пот. Скинув кивер и распахнув ментик, я подошёл к окну дьявольской лаборатории.
-А вот это чернокнижные фолианты! -доносилось сзади , доводя меня до тошноты и я не сомневался -меня сейчас вырвет от всей этой свистопляски.-А это андроид-невеста...
В который раз возвращая кивер на голову, я чувствовал себя не только наголову разбитым , но и через обруч вделанный в мой головной удор подключенным к гальванизирующим меня проводам.
-Нет , механической жены с шестерёнками вместо сердца мне не надобно ! -отпихнул я пытающуюся замкнуть меня в объятиях механическую женщину-и проснулся.

Глава 13. Брачная ночь

С грохотом свалившаяся на пол кукла продолжала двигать руками и ногами. Соскочив с постели, в  отвращении я пнул механическое создание - и чуть было не сломал о железяку ногу. Застонав от боли, я свалился под полог обширного ложа.

- Что с тобой, коханый? -раздался в полумраке мурлыкающий голос Барбары и я почувствовал, как мою шею обвили отнюдь не кошачьи и не волчьи лапы, а жаркие, бархатные женские ручки. Правда, просыпаясь перед этим и проводя рукою по лежащему рядом со мной существу,я ощущал ладонью ворс шкуры, но то не была шерсть зверя, то без сомнения была бахрома покрывала. И всё -таки не было  уверенности, что моя суженая не превратится в волчицу. Тесть ясно предупредил - сие может произойти в любой момент.Изложив печальную историю о том,как ассистировавшая ему при проведении опытов с зельями, слюной и кровью волкодлаков и хирургических операций с оборотнями Барбара неосторожно порезалась ланцетом и подхватила неизлечимую заразу. В завершении ознакомления с приданным  полковой лекарь вручил мне запирающийся на миниатюрный замок металлический воротник." Одевай его на ночь, чтобы при обострении болезни и появлении клыков, она не могла впиться в твою ярёмную вену!"- напутствовал меня папочка по поводу того, как обходиться с его доченькой.
- Ничего особенного! - прижался я губами к маленькой кисти с мерцающем в полумраке спальни обручальным кольцом.-Посреди ночи на меня свалился, стоявший возле кровати рыцарский  доспех.Они тут по всем углам замка...
 - А! Моя любимая кукла Жозефина! Копия жены Наполеона! Её соорудил на потеху друзьям мой папенька!Как раз тогда, когда ему и часовому мастеру Хансу Капельбрюмеру было поручено Бенкендорфом изготовить взвод механических кирасир. А я думала опять громыхает гром!- разжав объятия, соскочила Барбара с постели и, бесшумно ступая  босыми ступнями по паркету, подошла к окну и распахнула его. В свете проглядывающей сквозь обрывки туч Луны я увидел, как  ветром взметнуло серо-пепельные волосы красавицы, как вздулся парусом прозрачный пеньюар. Что -то подобное видел я в доме богатого негоцианта в Вероне во время итальянского похода, когда меценат принимал депутацию Суворова, при котором я был в личной охране. "А это што за ангелица без крыл?" -вопросил востроносый гинералиссимус, подойдя к полотну в золотой раме на стене и вперив зоркий взгляд в место ниже живота прикрытое прижатой ладошкой прядью длинных волос. "Сие, Александр Васильевич, -пояснил через переводчика негоциант.- Венера Боттичеллиева, автора аллегории "Весна". В живописи -он соперник Леонардо да Винчи!" -" Соперник самого Леонарда!Того самого, что изобрёл колесико*** для пистолетного замка! Изрядно!" -кашлянул в кулак ничуть не смущённый зрелищем обнажённого тела уже произведённый в князья Италийские виртуоз марш-бросков и покоритель живописных альпийских вершин, кои как правило присутствуют на полотнах мадонн флорентийцев в виде подёрнутых бирюзовой дымкой, напоминающих непорочные перси дев возвышенностей.

 Гроза прекратилась. Воздух был напоён свежестью, запахами цветущих сирени и яблонь. На пруду давал концерт оркестр лягушек.Ухал филин. Этим солирующим звукам аккомпанировал скрип мельничных крыльев. Эол надувал щёки, совсем как на полотне флорентийца.Казалось, Нимфы осыпают мою Венеру цветами.
  Помня, как  после застолья мы поднялись в эту спальню, как , словно съезжая по склону верхом на снятом с коня седле, я, следуя дружеским наставлениям лейб-шампанцев, взялся объезжать мою норовистую лошадку и не мог понять-кто кого объезжает?- я приблизился к предмету моих восторгов и кошмаров сади. Вдруг я услышал тихое завывание. Отбрасываемая на полог постели тень подтвердила худшие опасения тестя -лекаря. Из прекрасной женской головки стала выдвигаться  волчья морда.Переведя взгляд с тени на молитвенно обращённое к Луне лицо моей супруги, я увидел. Трудно, почти невозможно о том писать. Но этот дневник я завещаю вскрыть лишь двести лет спустя, когда наверняка будет  изобретено противоядие, исцеляющее от страшной болезни.
  Там , где только что морщились в улыбке прелестные губки,блеснули клыки. Ощеренная пасть приблизилась ко мне. Дохнуло смрадом вурдалачьего дыхания.
-Коханый мой! -прорычала благоверная.
 Следуя тактике Барклая -де Толли и Кутузова, я отступил, подумав: тоЛли ещё будет! Но неужели же гусар, бравший альпийские вершины, штурмовавший крепости и отбивавший атаки французов на Шевардинский редут, спасует перед собственной женою! Пусть она даже и вурдалачка! Ретировавшись на два три шага и расчётливо обойдя всё ещё двигавшую ногами и руками механическую Жозефину,я занял оборону посреди постели. Бояться быть высосанным мне не приходилось: на шее у меня имелся противовампирический воротник. Что касается всего остального, то как  только Барбара отвернулась от Луны и вступила в тень ниспадавших с гардин портьер,волчья пасть пошла на убыль, о звериной морде напоминали только два блистающих клыка , во всём же остальном она представляла скульптурный вариант всё той же Венеры Боттичеллиевой. Такие  скульптуры в нашем Итальянском походя я в множестве видел и во дворах вилл, и даже у ручья в винограднике богатого крестьянина.Копию такого изваяния соорудил мне и мой крепостной Прохор, что мастер был малевать картинки, холостить хряков и лепить античные вазоны и скульптуры из белой глины.
 
 Расставив руки, моя коханая, прыгнула. Её зубы скользнули по металлу моего замкнутого на ключик "ошейника" -ещё и ещё. Но не обращая на это внимание я в очередной раз предался радостям Элефсинских мистерий*** Оживляя жанровую сценку холста из сокровищницы в башне замка "Вакханка и Сатир", я ухватил в одну руку что-то округлое, в другую что-то выпуклое. Послышался стон. Захлюпало.
 Нужно было, чтобы твердое вошло в мягкое. Чтобы факельшик вошёл в мрачные теснины подкопа под крепостную стену. И , конечно же, совершенно необходимо было, чтобы  кавалерия отбросила улан Йозефа Понятовского от Багратионовых флешей. Чтобы сам генерал от инфантерии , своим горбоносым профилем Николо Паганини, растрёпанными своими космами реял над полем боя, прижимался щекою к деке скрипки, и эфы строев пехотинцев отзывались бы ударам его смычка  и солдаты -быстрыми пальцами скакали бы по грифу. Настоятельная надобность была и в музыке свистящих пуль и артиллеристских выстрелов, надо было, чтобы  слышался  звон сабель и палашей.
-Ещё! Ещё! Не останавливайся! -завизжала вампирка.-Но где ключ от этого ошейника!?Я обломала все клыки!
  Тяжелая кавалерия кирасир с развевающимся султанами,  с занесёнными палашами ударила по порядкам  французов, напирающих на батарею Раевского. " Эти кирасиры - механические куклы! -заорал разряженный как на свадьбу Мюрат, и рухнул с коня. И в подтверждение его слов, зашебуршали колесики, затикали анкеры в андроиде-Жозефине. Кукла отворило глаза.
- Я хочу заняться с вами любовью!- отчеканила она голосом фельдфебеля.
 
В двери спальни ввалились лейб-шампанцы с подругами.

- Ну што вы тут! Захватили нашу постель?! - орал Першин одной рукой вливая в пасть из бутылки очередную порцию шампанского, другой волоча растрёпанную, с отвислым, как у римской волчицы, сосками Полину. В этой скульптурной композиции Краевский пытался ухватиться губами за сучье вымя девы на манер Ромула или Рема.А оно-это вымя-торчало, как грудь Свободы на баррикадах на полотне Делакруа.
 В одних ажурных чёрных чулках дрыгала ногами на руках у Семёна Краевского Груня. Сам семёновец был абсолютно наг, если не считать громыхающих шпорами сапог.
Роман Рюмин и Аглая, натурально, являли собою уже отведавших плода с Древа познания Добра и Зла Адама и Еву.
 И только Лунской , лунатиком проследовав к механической Жозефине, произнёс:
- Садовский поклялся, что ты хорошо смазана вазелином, так что , давай, а то когда ещё полковник отправится на рекогносцировку! А теперь они убыли в свой шатёр.
-А как же отец Кирилл?- спросила Жозефина, поскрипывая шарманочным валиком. -Вазелина хватит на весь полк!
- Кирилл доедает селезня и молится!


14. Венерино побоище , или Мельница и Рыцарь

Пробудившись, я обнаружил, что лежу между Барбарой и Аглаей, словно в гареме турецкий паша, коему мы с румынами попортили плеву под Плевной.
 Ещё не светало -и место оргии напоминало заваленное телами поле сражения. Теперь, когда я, выйдя на вольное поселение из острога под Иркутском, пописываю эти мемуары, всё вспоминается в виде причудливых арабесок.
 
Ох и длинна была та ночь! Луна всё ещё светила в окно. Посверкивали зарницами обозы окатывающиеся на Запад набрякших облаков. С полночи Селена переместилась по небу и уменьшилась, напоминая мне о медальоне на шее предназначение коего было-убивать вурдалаков.

Стрелял ли я минувшей ночью в оборотня? Судя по тому, что серебряный медальон-орех все ещё был на месте- нет. Тем не менее возлежащие на моём левом и правом плече головки ничем не напоминали о родстве с животными , которые по-немецки зовутся - wolf, по - французски -loup, по польски -wilk, по -итальянски -lupo, по-бурятски -шоно. Я знал, что медальон мне может пригодиться, как пригодился пистолет  Каховскому,  штык - Оболенскому, чтобы ускорить действие хронотопа.Вот и теперь Луна пулею из дула пистолета рвала вицмундир светающих облаков сбоку, а шпиль "костёла" колол сзади. И всё это повторялось вновь и вновь. Пуля, штык.Пуля, штык. Вытекающие из пробоины и прокола сгустки утренней зари , лужею розовеющего пруда с поросшим камышами берегом разливающиеся у копыт вскинувшегося на дыбы коня.Кресты кладбища. Замок. Мельница. Терзающий слух скрип перемалывающих зерно жерновов.

 Всё , что происходило 14 декабря 1925 года на Сенатской площади давно превратилось в грёзу, мираж, морочь, обкурившегося кальяна. Как и все наши заграничные походы и героические баталии. А всё что привело к опале, кандалам , сибирской каторге, начиталось на балах, попойках, в тех самых героических баталиях, на польских, немецких и французских расквартировках. И превращение рождественской ёлки в окне мызы  дающего бал польского шляхтича в ряды елей за стенами Илимского острога, перевоплощение стен кабинета алхимика или масонской ложи с дающими клятву верности вольными каменщиками - в стены обнесённой нешкуренными сосновыми стволами крепости - исподволь начиналось именно тогда. Вот в чём штука! Обернулась, вывернулась наизнанку, сменила облик с человечьего на нечеловеческий -сама судьба.
 
А как весело было после возвращения из Парижа и Варшавы на дружеских попойках сминать десертными ложками "бастилии" тортов, услаждать краснеющие ушки дам мазурочной болтовнёй!Как приятно было бряцать наградным оружием и крестами на мундирах. Как сладостно- созерцать жизнь сквозь фужер с пузырьками шампанского!
 
 Светало. И продрав глаза я услышал поскрипывание мельничных жерновов, писк пугливых летучих мышей, шебуршание прожорливых крыс.Я лежал между двух мешков с мукой. За прелестную женскую головку на плече я принял угол набитого под завязку хлебом насущным куля из дерюги. Ища квартировки, мы наткнулись на вдрызг разбитый артиллерией замок и на ночлег смогли остановиться только на соседней с мызой мельнице. Было ли это под Познанью, Краковом , Дрезденом или Парижем -упомнить положительно уже теперь невозможно.
 Помню только , что после попойки на петербургской квартире  я стоял в карре на Сенатской,по нам стреляли, как по французам с Шевардинского редута, что всё смешалось.Зеваки. Медный всадник. Купол Исакия. Все закружилось, как валик в шарманке. А вместо музыки -грохот пушек, свист картечи, крики, стоны,пороховой дым.
 Когда дым рассеялся, я сидел на стуле перед Бенкендорфом...Впрочем, лишь некоторое время  погодя я понял , что это был Бенкендорф. Вначале я его принял за пустившего нас на ночлег, седого от муки , лысоватого, ласково глядящего на нас голубыми глазами улыбчивого мельника.
 Георгиевский крест на мундире главы Третьего отделения завращался в голове моей крылами мельницы, в коей очнулись -я,Першин, Лунской, Рюмин, Краевский промеж мешков и опустошенных бутылок из-под шампанского. А может мы были сами мешками? Только не с мукой, а с зерном для помола.
- Ну что граф? - сделал  генерал губы трубочкой, упирая выбритый до синевы  подбородок  в высокий, шитый золотыми листьями воротник, так напомнивший мне подаренный мне Садовским противовампирный "ошейник". - Из кавалерии в бунтовщики подались?
- Никак нет, ваше высокопревосходительство! За Веру, Отечество и Царя Константина на площадь вышел!
-То -то и оно,- сдвинул Бенкендорф кустистые брови,- что за Константина! А присягать надо было Николаю Павловичу!Но с этим всё ясно...А вот ваша венчанная супруга Олеся..., в прошлом вдова на вас жалобу подала об украденном у неё ларце с драгоценностями...Узнаёте почерк?
  Он придвинул ко мне бумагу со знакомыми вензельными завитушками, коими украшала белорусская помещица свои ко мне любовные послания.
  -Кроме того, - продолжил вицмундир голосом убаюкивающей няни,- на вас подана жалоба о краже из бивуачного шатра и проигрыше в карты фамильных драгоценностей супруги полковника Вольфендорфа.А также не всё ясно с обнаруженным трупом вашего зарубленного саблей папеньки. А в материалах предварительного дознания значится, что по возвращении вас, вашей беглой крепостной Аглаи и полячки Барбары в родовое имение после заграничного  похода, ваш папенька одну велел выпороть розгами на конюшне, другую запереть в чулане, поскольку они наперебой поясняли, что обе обвенчаны с вами...Итак-у вас три жены? Вы что паша персидский? Но это пустяки по сравнению с тем что вы состояли в тайном обществе, читали крамольные стихи Мицкевича и Рылеева -растратчика денег Вест Индийской кампании и организатора бунта для прикрытия своих преступных деяний. Знаете ли вы , Сударь, что это грозит не токмо отсоединением от России Польши, но и отпадением русской Калифорнии!..
 
 Где же я видел эти мельничные лопасти?-мучительно соображал я, глядя на орден Георгия поверх синего сукна генеральского вицмундира. И этого всадника с копьём в кружочке-тоже? Ах, да! Горящая свеча  в детской моего родового имения. Ночь. Я не сплю, развернув фолиант Сервантеса. На гравюре -Дон Кихот , наставивший копьё на лопасти мельницы.Он атакует. Копьё наперевес. Грива коня стелется по ветру. Неравный, но такой весёлый  бой выжившего из ума идальго с Великаном. Скрипят крылья ветряка.Скрежещут жернова.Звенят кандалы колоколами острожных церквей- Тюмень, Курган, Каинск, Колывань, Иркутск. Мельница мелет и мелет своими жерновами зёрна в муку. Врывается в щели меж дощатых стен ветер, подхватывает частицы помола и бросает нам с Лунским, Рюминым, Краевским в лицо шершавыми снежными  комьями. Только Першина нет меж нами. После моей свадьбы они с Полиной улизнули в Варшаву к её богатенькому дядюшке. Вращает ручку шарманщик - и мы тащимся, гремя кандалами по заметаемому метелью тракту. Бредём по щиколотку, по колено, по горло в муке. И наконец тонем в  ней...
 


----------
*Настоящие ужасы, свидетелем которых ему пришлось стать, описывает Маренгоне: «Начиная с 7-го числа настал такой необычайный холод, что даже самые крепкие люди отмораживали себе тело до такой степени, что, как только они приближались к огню, оно начинало мокнуть, распадаться, и они умирали. Можно было видеть необычайное количество солдат, у которых вместо кистей рук и пальцев оставались только кости: все мясо отпало, у многих отваливались нос и уши; огромное количество сошло с ума; их называли, как я уже говорил, дурнями; это была последняя степень болезни; по прошествии нескольких часов они гибли. Можно было их принять за пьяных или за людей «под хмельком»: они шли, пошатываясь и говоря несуразнейшие вещи, которые могли бы даже показаться забавными, если бы не было известно, что это состояние было предвестником смерти.

Действие самого сильного мороза похоже на действие самого сильного огня: руки и тело покрываются волдырями, наполненными красноватой жидкостью; эти волдыри лопаются, и мясо почти тотчас же отпадает… Несмотря на явную опасность от приближения к огню, немногие из солдат имели достаточно силы, чтобы удержаться от этого соблазна. Видели даже, как они поджигали сараи и дома, чтобы согреться, и едва только оттаивали, как падали замертво. Подходили другие бедняки, садились на трупы своих товарищей и гибли минуту спустя. Пример товарищей не мог заставить их избежать опасности. Я видел около одного дома более 800 человек, погибших таким образом. В других случаях они сгорали, лежа слишком близко к огню и не будучи в силах отодвинуться от приближающегося пламени; видны были наполовину обгоревшие трупы; другие, загоревшиеся ночью, походили на факелы, расставленные там и сям, чтобы освещать картину наших бедствий».
  Война 1812 года.Интенетжурнал «Нескучный сад»

**Кутузов скончался в польском городке Бунцлау 28 апреля 1813 года. Ему было 67 лет.

*** Луиза-Мария-Августа Баденская(Елизавета Фёдоровна в православном крещении), была привезена в Петербург ва 13-летнем возрасте и понравилась Екатерине II.

***Леонардо да Винчи в своем труде «Codex Atlanticus» привёл схему устройства колесцового замка для пистолета (заводившегося ключом) — это единственное его изобретение, получившее массовое производство при жизни. Устройство нового замка пришло на смену старым фитилям.