de omnibus dubitandum 100. 147

ЧАСТЬ СОТАЯ (1869-1871)

Глава 100.147. НЕ ШУТКА, А ГЛУПАЯ ВЫХОДКА…

    Спустя несколько дней, воротясь со службы, я застал Николая  Александровича увязывающим чемоданы. Признаюсь, я был немало удивлен.
   
    - Вы куда-то собираетесь? - спросил я.
   
    - Домой, - сказал он. - Хватит, погуляли, пора и честь знать.
   
    Мне показалось, что он был сердит.
   
    - Ну, если у вас какое спешное дело... - сказал я. - А то бы  погостили. Вы меня ничуть не стесняете и можете располагать моим домом  сколько угодно.
   
    - Да нет уж, спасибо! - пробормотал старик.
   
    - Николай. Александрович, - сказал я взволнованно. - По вашему тону я  чувствую какую-то невысказанную обиду. Видит бог, что никогда ни в чем, питая к вам самые лучшие чувства, я не хотел вас обидеть. А ежели я, не  зная того, поступил как-то оскорбительно по отношению к вашему самолюбию или вашей чести, то между интеллигентными людьми есть простая возможность объясниться и устранить недоразумение, коли таковое могло возникнуть.
   
    - Никакого недоразумения нет, - сказал старик, уминая коленом огромный  тюк.

    - Я очень благодарен вам за приют, однако в гостях хорошо, а дома лучше. Так что не обессудьте. - Он подобрал концы двух веревок и стянул узлом.
   
    Оставив Николая Александровича, я побежал наверх и застал Веру уже одетой.

    Она была грустна и, кажется, недавно плакала.
   
    - Вера Николаевна, - спросил я ее, - я все же не понимаю, что произошло. Ваш отъезд скорее напоминает бегство.
   
    - Я сама ничего не понимаю, Алексей Викторович, - сказала она со вздохом. - Я сидела дома, читала, когда пришел папенька и сказал, чтобы я быстро собиралась, лошади ждут у подъезда. Я спросила, почему мы уезжаем так быстро. Он сказал: "Так нужно". И больше ни слова. Я знаю, что спрашивать его бесполезно, и не стала.
   
    - И вы действительно не догадываетесь о причине?
   
    Она вдруг смутилась и опустила голову.
   
    - Догадываюсь, - тихо сказала она.
   
    - Так в чем же дело?
   
    Вера кинула на меня быстрый взгляд исподлобья.
   
    - Вы сами знаете, - сказала она, краснея, и вдруг вздохнула. На пороге стоял Николай Александрович.
   
    - Ты готова? - спросил он у дочери.
   
    - Готова, - тихо сказала она.
   
    - Тогда спускайся, мне надо переговорить с Алексеем Викторовичем.
   
    Вера вышла. Николай Александрович, подождал покуда она спустится вниз, и прикрыл дверь.
   
    - Алексей Викторович, - несколько волнуясь, сказал он. - Мы с Верой уезжаем. Причиной нашего быстрого отъезда являетесь вы. Я сперва не хотел вам говорить, но не в моих правилах держать камень за пазухой. До меня дошло, что вы распространяете слух о том, что я якобы уговаривал вас жениться на моей дочери, обещав за ней какие-то миллионы. Подождите, не перебивайте меня. Должен вам сказать, что как отец я был бы рад Вериному счастью и, безусловно, не обидел бы ее по части приданого, но торговать своей дочерью на аукционе - кто больше даст, - простите великодушно, я не намерен. Мои понятия о чести человека и дворянина...
   
    - Господи, Николай Александрович! - сказал я. - И охота вам обращать  внимание на всякие сплетни.
   
    - Сплетни? - удивился он. - Вы можете дать мне слово, что не говорили  Авдотье Семеновне Клемишевой о том, что будто бы я обещал дать за Верой  восемьдесят тысяч, но что вы при этом готовы уступить двадцать тысяч, ежели...
   
    - Николай Александрович! - закричал я, сгорая от стыда. - Вы же умный  человек! Неужели вы не понимаете, что это была шутка?
   
    - Шутка?
   
    - Ну не шутка, а глупая выходка. Наглая выходка...
   
    - Выходка, - повторил он и покачал головой. - Ничего себе выходка.
 
    - Знаете, Алексей Викторович, мы с вашим батюшкой тоже были молоды и тоже  иногда озоровали, но чтоб до такой степени... извините-с. Я на вас зла не держу. Более того, я очень благодарен вам за гостеприимство и, ежели  попадете в наши края, рад буду ответить вам тем же, однако сейчас задерживаться здесь долее не намерен. Велите вашему Семену снести вещи.
   
    С этими словами он вышел.
   
    Я был, совершенно убит. "Это же надо, - думал я. - И дернул черт меня за язык с этими тысячами". Я плюнул с досады; крикнув Семена, я велел ему  снести вещи. Самому мне было стыдно выходить на улицу, совестно смотреть в  глаза Вере.

    Приоткинув угол занавески, я посмотрел во двор. Николай  Александрович с Верой стояли у крыльца, наблюдая за Дуняшей и Семеном, укладывавшими вещи. Черная кибитка, черные лошади и черные люди на белом снегу сверху были похожи на стаю грачей. Когда вещи были уложены, я накинул пальто, но шапку не надел и вышел.

    Увидев меня, Вера улыбнулась:
   
    - Алексей Викторович, куда вы без шапки? Застудите голову.
   
    Она держала руки в темной котиковой муфте.
   
    - Не извольте беспокоиться, - сказал я. - Моя голова столь бесполезный  предмет, что не стоит вашего внимания.
   
    Слова эти были сказаны не столько для нее, сколько для ее батюшки, который, услыхав их, усмехнулся, но затем снова нахмурился и отвернулся.
   
    - Вот, - сказала Вера. - Может, мы с вами больше никогда и не увидимся.
   
    - Отчего же, - сказал я. - Ваше Никифорово не такой уж дальний свет.
 
    Да и в Казани у вас могут объявиться дела.
   
    - Прощайте, Алексей Викторович, - сказала она, вынимая руку из муфточки.
   
    - Прощайте, - сказал я и, поцеловав руку, задержал ее в своей.
   
    - Долгое прощанье, - лишние слезы, - по своему обыкновению хмуро заметил отец и, оттеснив дочь, подошел ко мне.
   
    - Прощайте, мой друг, - сказал он неожиданно на "ты". - Поклон и  благодарность твоему батюшке, а ежели случится по надобности или без надобности проезжать мимо нашего захолустья, милости просим, всегда будем  рады.
   
    С этими словами он нырнул вслед за дочерью в кибитку и запахнул полог,  больше не оглянувшись.
   
    - Трогай! - донесся до меня его сиплый голос.
   
    Ямщик разобрал вожжи, гикнул, и лошади с места рванули рысью.
   
    Признаюсь, мне было грустно смотреть им вслед. Но, вернувшись в дом, я  почувствовал облегчение.
   
    В прихожей стоял Семен. По его виду я сразу понял, что он чем-то не то  удивлен, не то взволнован и хочет поделиться со мной, но видимо, не решается.
   
    - Ты что, Семен? - спросил я.
   
    - Да нет, я вообще-то ничего, - сказал он. - Я только хотел сказать,  что Федька целковый-то мне отдал.
   
    - Неужели? - удивился я.
   
    - Вот тебе крест святой, - перекрестился Семен и посмотрел на меня с видом победителя.
   
    - А, - понял я его радость. - Ты хочешь сказать, что божья воля проявилась!
   
    - А то, как же, - кивнул головой Семен.
   
    - Ну, стало быть, заработал где или украл, - сказал я. - Может, отдал просто по совести и без всякой господней воли.
   
    - Нет уж, барин, - покачал головой Семен, - так он не отдал бы. Уж я этого Федьку знаю.