Глупость в квадрате

(След медведя-шатуна на моей охотничьей лыжне.
 Фотография автора.)

   
 Честно говоря, мне стало немного не по себе, когда я увидел, что следы медведя нырнули в узкий проход между веток лиственницы, заваленной толстым слоем снега, лежавшей или, вернее, правильно сказать, висевшей поперёк русла ручья. Точнее, я насторожился уже тогда, когда медведь с русла реки , по льду которой была проложена моя охотничья лыжня и по которой он до сих пор шёл, свернул в узкий, зажатый крутыми отвесными каменными берегами ручей, впадающий в реку. К этому времени мои нервы от постоянного ожидания встречи со зверем были уже на пределе. Мысли постоянно вертелись вокруг одного –– как стрелять зверя. Ясно было одно ––чтобы произвести убойный выстрел картечью, надо подпустить медведя как можно ближе. Главное, чтобы нервы выдержали в этот момент и я сохранил хладнокровие. Ну, это можно будет очень скоро проверить. Если при нападении он подымется на задние лапы, то вероятность произвести выстрел наверняка резко возрастает. А вот если он бросится на меня, не вставая на задние лапы, то в этом случае остановить его будет очень непросто. Картечью толстый череп медведя не пробить и сразить нападающего зверя наповал в такой ситуации –– это уже довольно не простой вопрос. С этой постоянно сверлящей голову мыслью я и подошёл вплотную к этой снежной преграде.
     Лиственница, полностью засыпанная снегом, висела надо льдом ручья, зацепившись одним своим корнем за отвесную скалу на правом берегу и полностью перекрывала дорогу вперёд. Здесь в этом глубоком каменном коридоре, пробитым ручьём в горном массиве, не чувствовалось даже лёгкого дуновения ветерка и поэтому покачивание тоненькой веточки полярной ивы, задетой прошедшим недавно здесь зверем, говорило, вернее, кричало мне «Осторожно! Медведь где-то совсем рядом!» Я ещё раз проверил, спущен ли предохранитель на моём ружье и удобнее перехватил его правой рукой. Остановился. Прислушался. Но кроме звука воздуха, тяжело пробивавшегося при дыхании через уже покрытую плотным слоем инея шерстяную маску, я больше  ничего не услышал.
Почти метровая снежная шапка, укрывавшая лиственницу сверху, полностью закрывала мне обзор за ней. Если медведь затаился и поджидает меня за этой снежной преградой, то мои шансы на благоприятный исход встречи с ним практически близки к нулю. Эта мысль возникла в моей голове, когда я, согнувшись в три погибели, стал продираться под толстым стволом лиственницы. Я уже почти пролез сквозь переплетение высохших веток и уже начал распрямляться, как почувствовал, что мой рюкзак за что-то зацепился и в эту минуту скользящая острая боль полоснула меня по шее, а затем сильный удар по спине сбил с ног и огромная тяжесть навалилась на меня сверху. В голове молнией промелькнул рассказ одного старого якутского охотника, как в похожей ситуации медведь ударом лапы содрал с его головы скальп и он тогда чудом остался жив. Но настоящая волна ужаса накатила на меня и я весь покрылся холодным потом, когда я, уже прижатый к снегу, отчётливо услышал хруст в спине. «Вот и всё,» –– подумал я в этот миг –– «медведь сломал мне позвоночник и я останусь здесь навсегда.». Мысль, что я не смогу больше двигаться, меня настолько меня ошеломила и поразила, что я позабыл на какой-то миг и о резкой боли в шее, да и о самом медведе.
     Этот злополучный для меня день начался довольно удачно. Я прошёл километра четыре по своей лыжне и уже подходил к первым трём капканам, установленным на пологом мысу, глубоко вклинившемуся в русло реки. Осенью вода спала и нора, в которой жила семья ондатры, оказалась на суше. К реке они проделали в глубоком пушистом снегу достаточно широкую тропу, на которой я и установил капканы. Я был ещё довольно далеко от этого места, когда в небе, затянутом облаками, появился небольшой просвет и яркие лучи солнца осветили всё вокруг. В свете солнца снег, обильно укрывавший всё вокруг, ослепительно засиял и заиграл какими-то новыми свежими красками. И на фоне этого сверкающего и режущего глаза белоснежного покрывала там, на месте настороженных капканов в свете солнечных лучей под слабыми порывами ветра что-то вдруг заискрилось и заколыхалось, ежесекундно меняя свою цветовую окраску. «Какой-то странный цвет меха у ондатры, да и размеры у неё больно большие,» –– подумал я. Когда я подошёл поближе, то увидел что в капкан попалась не ондатра, а соболь. Ловкий и достаточно свирепый хищник решил составить мне конкуренцию и поохотиться за ондатрой, мясо которой, кстати, диетическое и довольно вкусное. В ресторанах Канады блюда из ондатры подаются под названием «водяной заяц». Порывы лёгкого ветерка, волнами набегавшие на густой тёмный мех зверька, ворошили и раздували длинный тёмный блестящий остевой волос, обнажали светлую подпушь и в солнечных лучах мех переливался и играл, постоянно меняя свою окраску от почти чёрной до более светлой.
     Я снял меховую рукавицу и шерстяную перчатку с руки. Развязал узел рюкзака, чтобы положить в него добычу. Неудачное движение рукой –– и край ладони намертво примёрз к дуге капкана. Чтобы освободить руку, пришлось часть кожи с ладони оставить на капкане.
     Если в большой мороз вы вышли без маски, то не удивляйтесь, если закрыв глаза, вы их уже не сможете открыть и не пугайтесь, что вы внезапно ослепли. Просто ваши ресницы примёрзли друг к другу. Ну, а если у вас к тому же насморк и вы вдруг ощутили что вам стало трудно дышать носом а нос стал быстро мёрзнуть и при прикосновении к нему он стал совершенно холодным и твёрдым, как камень, то просто надо освободить его от пробок из замёрзшего в нём льда и одеть на лицо шерстяную маску. Да и не помешает перед этим посмотреться в зеркальце, не появились ли у вас белые пятна обморожения на лице и растереть эти места чем-либо мягким. А в ветреную погоду, чтобы защитить лицо от обморожения, надо будет ещё дополнительно надеть поверх шерстяной маски прозрачный пластмассовый щиток.
     Мороз сегодня был явно крепкий, хотя делений градусника за толстым слоем льда, намёрзшего на оконное стекло, я не смог различить, но когда я зашёл в сарайчик, чтобы забрать рюкзак с вываренными и приготовленными к установке капканами и под ноги мне попался детский резиновый мяч, который рассыпался на мелкие кусочки, когда я пнул его ногой, стало понятно, что мороз сегодня довольно сильный, да и молочный туман, висевший над оврагами, тоже подтверждал это. Вообще в такой мороз мне не следовало выходить на путик. Но дальше, судя по прогнозу, морозы будут только усиливаться и я решил, что пройду сегодня пару километров по лыжне, установлю капканы и быстро вернусь.
     Метрах в тридцати дальше по лыжне меня ждала ещё одна удача. В установленный там капкан попался упитанный, с густым длинным белоснежным мехом песец. Повесив добычу на ветке лиственницы, чтобы забрать её на обратном пути, я пошёл дальше к ловушке на соболя, установленной за следующим речным мысом в глубине тайги. За мысом река делала резкий поворот и за сразу за ним я увидел цепочку глубоких следов, спускавшихся с высокого правого берега реки и выходивших на мою лыжню. «Интересно,» –– подумал я, –– «кому это пришло в голову охотиться в такой мороз и такой глубокий снег без лыж?». Следы охотника вышли к лыжне и пошли по ней, проваливая лыжный наст и нарушая её стройную двойную линию. Черт побери, какой это дурак так затоптал мою лыжню? Но когда лыжня пошла вплотную к отвесной каменной скале, перечёркнутой наискось широкой кварцевой жилой, а там снежный наст на каменной подстилке стал более плотным, я увидел на снегу следы босых ног, что в первый момент меня привело в изумление. Но когда я внимательно присмотрелся, то впереди пальцев я увидел отчётливые отпечатки когтей. Это были следы медведя-шатуна, проснувшегося раньше срока, голодного и крайне опасного в это время года. Лыжня сворачивала налево, следуя повороту реки, и выходила на берег, где на небольшой поляне среди заснеженных лиственниц была установлена деревянная ловушка на соболя. Следы медведя повторили этот поворот. Вид ловушки меня просто поразил –– она практически превратилась в кучу деревянных обломков, беспорядочно разбросанных по снегу. Медведь в попытке добраться до рыбы, находящейся в ловушке, полностью её разломал. Следующая моя остановка была у капкана, настороженного на снежном холмике, в качестве приманки я здесь использовал зайца-беляка. На месте установки капкана я увидел глубокую яму, вырытую медведем в снегу. Капкан был отброшен в сторону на длину стального троса, которым он был привязан к куску ствола лиственницы. Исчезла и приманка –– заяц-беляк, зарытый под капканом. Дальше эта картинка разрушений, как под копирку, повторилась на всех капканах и ловушках моего охотничьего путика.
     Вообще подготовка охотничьего путика начинается задолго до начала охотничьего сезона. Ранней осенью я ставил в устье небольшой реки, впадающей в Колыму, сети и регулярно развозил и выкладывал приманку из пойманной рыбы в местах планируемой установки капканов и ловушек, чтобы удержать зверя в районе своего охотничьего маршрута. Развозить приманку проще было на лодке, поэтому мой охотничий путик обычно располагался по берегам этой же реки. Перед охотой надо было тщательно очистить капканы от ржавчины. Потом долго вываривать их вместе с растениями и травами, растущими в месте установки капканов, чтобы зверь не учуял постороннего запаха, не свойственного этим местам.Затем надо было обойти всю территорию на которой планировалась охота,чтобы установить все капканы и ловушки в тех местах, в которых были обнаружены следы зверей на свежевыпавшем снегу.
Поэтому удручающий вид моей охотничьей тропы, превращённой в цепь глубоких ям, вырытых медведем в снегу в поисках приманки с разбросанными капканами и разломанными ловушками на соболя, на изготовление которых я потратил много труда и времени, вызвал у меня просто взрыв бешенства. Мой многомесячный труд был просто уничтожен за один день. Да и будут ли теперь соболь и песец выходить на мой охотничий путик после посещения его зверем, оставившим везде здесь свой сильный медвежий запах, было очень большим вопросом.
     Следы медведя были совсем свежие и я трясущимися от злости руками вставил два патрона с крупной картечью в стволы своей «бельгийки» двенадцатого калибра и пошёл по следам зверя. Моя молодость, да и злость, переполнявшая меня, отбросила все многочисленные доводы разума. А доводов было более чем достаточно. Во-первых, идти в одиночку на голодного и злобного медведя-шатуна было очень большой глупостью. Во-вторых, на медведя надо идти с карабином, но если уж идти с гладкоствольным ружьём, то как минимум, заряженным пулевыми патронами, но у меня в этот момент их просто не было. И это уже было глупостью в квадрате.
Я часто в трудные и опасные моменты своей жизни, когда я был один и ждать помощи было неоткуда, обращался к своему ангелу-хранителю. Но в эту минуту, похоже, проснулась нечистая сила и начала нашёптывать мне на ухо «Ты же считаешь себя большим охотником, этаким отважным следопытом, чуть ли не Куперовским Зверобоем. А вот настал момент проверить это и что –– слабо пойти тебе в одиночку на медведя, как настоящему Зверобою? Что, поджилки сразу затряслись?» И надо сказать, это и была та последняя капля в принятии мной решения. Похоже, в эту минуту чёрт оказался сильней или, может, хитрей и ловко сыграл в этот момент  на моей молодости и свойственном ей большом самолюбии.
     От навалившейся на тело тяжести дышать было трудно, да и обжигающая боль в шее путала мысли в голове. Правая рука с ружьём, неестественно вывернутая при падении и чем-то плотно зажата и добраться до ножа, висящего на поясе справа, нет ни малейшей возможности. И как-то разом в это мгновение я понял, что по своей воле сознательно засунул свою голову в пасть зверю. Как под сильным увеличительным стеклом отчётливо, во всех своих мельчайших подробностях, стала видна совершённая мной грандиозная глупость. И эта глупость при ясном сознании, которое почему-то проснулось только в эту минуту, была уже не глупостью в квадрате, а глупостью в какой-то очень большой степени. Потому что у меня было достаточно времени, чтобы подумать и принять правильное решение.
Ведь сегодня был уже второй день, как я шёл по следу медведя. Разгром своего путика я обнаружил ещё вчера. Именно вчера я пошёл за ним по его следу, но к этому времени короткий зимний день уже заканчивался, а в сумерках идти за медведем было слишком опасно. Поэтому сегодня с утра пораньше я вышел на свой охотничий путик только для того, чтобы заменить разломанные деревянные ловушки на капканы и быстро вернуться домой. Но когда я увидел, что медведь сегодня уже успел опять побывать на моём путике и вновь он выкопал из снега и разбросал настороженные вчера повторно мной капканы и поел приманку из омуля, на который я их насторожил, то тут я этого не выдержал и пошёл по совсем ещё свежему следу зверя.
     Я лежал, прижатый к земле, практически ничего не видя, засыпанный толстым слоем снега, сжавшись в  ожидании нового удара когтистой лапой, но после громкого треска и последовавшей за ним обжигающей боли в шее и сильного удара по спине я, кроме мягко падающих кусков снега, сыпавшихся с веток лиственницы, больше ничего не слышал и не чувствовал. А где же медведь? Может, он затаился где-то рядом и выжидает, чтобы напасть, когда я начну выбираться из этого снежного сугроба? Но тишина стояла такая, что начало звенеть в ушах. И тут я понял, что это не медведь напал на меня, а это я зацепился рюкзаком за сук лиственницы, под которой пробирался на другую сторону этой снежной преграды и тонкий, уже давно высохший корень, который держал лиственницу с огромной подушкой насыпавшегося на ней за зиму снега, не выдержал, подломился и вся эта тяжесть рухнула и придавила меня сверху. Хотя было по-прежнему трудно дышать от навалившегося на спину груза, да и боль в шее и спине не отпускала, всё же на душе стало немного легче. Но тут новая волна страха захлестнула меня всего. Если хруст в спине и правда означает перелом позвоночника, то я уже не смогу выбраться из этой снежной пасти. Вот сейчас пошевелюсь и в следующую минуту пойму, что я обречён остаться здесь навсегда. Похоже, сильно повезло медведю –– это уже не какой-то заяц-беляк. И от этой мысли на душе стало как-то очень муторно.
     В эту минуту я просто окаменел и не находил в себе сил, чтобы это проверить и узнать страшную правду. Левой рукой я начал осторожно отгребать в сторону снег, практически полностью засыпавший меня всего при обрушении дерева, затем нащупал ветку, острый конец которой вонзился мне в шею. Только с третьей попытки мне удалось её сломать. Краем глаза увидел ярко окрашенный в красный цвет снег. Затем начал выгребать снег с левой стороны и снизу. И наконец начал осторожно, по сантиметру, протискиваться под упавшим стволом дерева и смещаться влево в выкопанную в снегу выемку и, к своей огромной радости, почувствовал, что хоть спина довольно сильно болела, но ноги, похоже, меня слушались и двигались. С трудом поднялся на уже одеревеневшие от лежания в сугробе ноги. В голове стоял какой-то лёгкий туман и мои движения были явно несколько заторможенными. Теперь надо было срочно перевязать шею. Сразу вспомнились слова отца –– военного врача, хирурга –– о том, как важно было на войне быстро остановить кровотечение и предотвратить гибель раненого от большой потери крови. Да и мороз давал о себе знать –– я уже довольно сильно замёрз. Но попытка снять со спины рюкзак была тщетна. Рюкзак намертво прилип к спине и не поддавался. Пришлось расстегнуть куртку и снять её вместе с рюкзаком. Когда я развязал рюкзак, чтобы достать бинт и перевязать шею, я увидел, что стеклянный китайский термос, раскрашенный большими яркими красными пионами, раздавлен в лепёшку упавшим на меня стволом лиственницы. Вытекший из него чай пропитал рюкзак и ткань куртки на спине, а мороз крепко приморозил рюкзак к куртке. Вот только теперь я понял, что услышанный хруст в спине был хрустом раздавленной стеклянной колбы термоса, что в сочетании с сильным ударом по спине вызвало у меня такую  панику. Удар рухнувшего на меня ствола лиственницы пришёлся на термос и тушку соболя, лежавших у меня в рюкзаке, что помогло в большой степени смягчить сильный удар при падении тяжёлой лиственницы.
     Шерстяная маска с правой стороны насквозь пропиталась кровью и примёрзла, пришлось с трудом отдирать её от шапки. Уже плохо гнущимися на морозе руками перевязал шею. Кожу с правой стороны как ножом распороло обломанным острым сухим сучком рухнувшей на меня лиственницы. Одел на голову уже заледеневшую на морозе шапку. Перевернув на сто восемьдесят градусов, натянул на лицо маску и быстро, чтобы согреться, пошёл на своих широких охотничьих лыжах назад по направлению к посёлку.
     В этот момент я подумал, что мой ангел хранитель всё же оказался сильнее нечистой силы. Ведь если бы в такой ситуации медведь и вправду поджидал бы меня за этой снежной преградой или следующей видневшейся впереди в этом захламлённом буреломом узком каменном коридоре, то меня уже, наверное, не было бы на этом свете. Правда, чтобы остановить подопечного глупца, ему пришлось стукнуть по его тупой башке бревном, чтобы в ней хотя бы немного прояснилось. Идти было тяжело –– боль в шее притупилась, но вот боль в спине стала явно сильнее. Да и на душе было неспокойно. Надо было опять сочинять очередную правдоподобную историю для жены Людмилы по стандартной схеме из известного фильма –– «Поскользнулся. Упал. Очнулся –– гипс.». По хорошему, надо бы хотя бы смыть запёкшуюся кровь с лица и рук, а то перепугаю её своим видом. Но очистить лицо и руки снегом при таком крепком морозе просто не представлялось возможным. Да и сил, похоже, уже больше ни на что не осталось.
    А тут ещё мне в голову совершенно некстати пришла мысль, что через несколько дней боль в спине наверняка пройдёт. Рана на шее затянется и я всё равно ведь не выдержу и опять выйду на свой охотничий маршрут. А если к этому времени я ещё раздобуду пулевые патроны для своего ружья, то что я буду делать, когда увижу, что медведь никуда не ушёл и по-прежнему разоряет мой охотничий путик? И чёрт бы меня побрал, если бы я знал ответ на этот вопрос.