11 04. Чингачгук

         По утряни следующего дня меня, Филякина и ещё сколько-то пацанов из нашего взвода отправили работать. Мы притопали к какому-то дувалу, расположенному недалеко от штаба полка. Незнакомый прапорщик показал нам ослятник на первом этаже. В этом ослятнике валялась груда досок от снарядных ящиков. В одну из досок был «вторкнут» тупой топор, в углу сиротливо грустила половина ящика гвоздей и несколько тридцатимиллиметровых снарядов от БМП-2. Хрен знает, откуда в компании с гвоздями и досками взялись снаряды. Мы даже не обратили на них внимания поначалу пьесы. Все пацаны давно привыкли, что вокруг шла война, кругом валялись разнообразные боеприпасы. Подумаешь, пяток штук закатились в каморку, эка безделица! Они еды не просят, на Луну по ночам не воют, лежат себе и лежат. Пусть лежат.
       Незнакомый прапор поставил нам задачу: - «Вы должны брать доски и прибивать их к стенкам. Чтобы было обито, как вагонкой». Наверное, он думал, что поставил нам задачу, а на самом деле он поразговаривал сам с собой: ни объёма работ, ни срока их выполнения, ни требований к качеству работ он нам не сформулировал. Вдобавок ко всему не стал руководить нашим созидательным трудом, развернулся и ушел. Что это за командир? Заказал себе на объект полвзвода горных стрелков, а сам решил заняться более важными делами. Ну дык тогда не заказывай, если у тебя есть другие дела. Мы же не краснодеревщики, мы работать не умеем. Кто-то должен нам постоянно приказывать: - «Ты, возьми вот эту хреновину, перетащи к той фиговине. Ты, подтащи гвозди. Ты, держи доску. Ты, лупи топором». Мы же не слаженная рабочая бригада столяров, мы - горные стрелки, отмороженные на всю голову холодными ночами балдой по леднику. Вызвал нас? Теперь стой, руководи процессом, командуй. Нельзя было нас оставлять, вооруженных топором. Даже несмотря на то, что топор тупой. Потому что мы оказались ещё тупее. В белорусском языке существует поговорка: «Дурны, як сабака да года». Это как раз про нас. Переводить не буду из чувства ложной скромности.
       После того как прапор ушел, мы прибили пару досок к глинобитной стенке. От монотонной, надрывной работы нам сделалось скучно, захотелось развлечений, то есть безобразий. Начались все безобразия с мысли, которую «затолкнул» я. Мысль была о том, что в Белоруссии наросло дохрена лесов, а меня в армию призвали как раз из Белоруссии. Это обозначало, что я - самый офигенный Чингачгук в нашем подъезде. Для того, чтобы всем стало понятно, кто это таков, я решил перевести своё новое звание на узбекский язык. За переводом обратился к самому близко расположенному узбеку:
- Камил, скажи, как по-вашему будет звучать имя Чингачгук?
 - Так и будэт – Чынганчук.
 - Нет, ты на узбекский переведи. Чин-Гач-Гук это по-индейскому Большой Змей. Как по-узбекски сказать «большой змей»?
 - Нэту у нас Балшой Змэй.
 - Ну, как будет по-вашему змея?
 - Илян.
 - А как большая змея?
 - Катта илян.
 - А теперь скажи «большой змея-самец».
 - Илян катта маяк. Нэт. Илян Катта Котак!
Все пацаны дружно заржали, потому что каждый понимал значение слова «котак». Проржавшись после такого гордого и благозвучного звания Илянкаттакотак, я набрал из ящика пригоршню гвоздей и принялся швырять их в стенку. В ту, которую до нас кто-то обшил досками. Гвозди были огромные, стописятки, как минимум. А может двухсотки. Штангенциркуля у меня с собой не было, пришлось швырять их в стену без точных расчетов. Из-за этого часть гвоздей не втыкалась, со звоном отскакивала обратно. С самого детства я старался надр… наловчиться метать в деревья всякие острые предметы. Потому что очень любил это занятие. В небольшом ослятнике натренированной рукой я швырял гвозди очень сильно. В результате одного неудачного броска над нашими головами пролетел со звоном огромный гвоздь. В результате второго неудачного броска со звоном пролетел ещё один гвоздь. Затем третий. После какого-то «надцатого» гвоздя нервы младшего сержанта Филякина сдали.
 - Ты не Чинганчюк, а моего х@я крюк. – Заявил Филя, затем встал на ноги, взял в руки тупой топор.
 - У нас в Мордовии любой пацан круче твоего сраного Чинганчюка. – С этими словами Крутой мордовский Дровосек Филя размахнулся из-за уха и несколько раз подряд захерачил топором поперёк гильзы одного из снарядов. Если бы хоть один из снарядов взорвался в том ослятнике, то мы бы даже «мяфкнуть» не успели, - из нас получился бы фарш. Не надо, чтобы взрывалось пять или шесть, достаточно было бы одного.
В моей горемычной армейской службе однажды произошел подобный инцидент со снарядами от БМП-2. В мае 1984-го наша рота постоянно торчала в карауле, охраняла ППД 108-й дивизии, дислоцированной в Баграме. Периодически нас выпускали из караулки на сутки, давали личному составу возможность помыться-постираться. В один из таких банно-прачечных «отпусков» я в компании с Серёгой Губиным попёрся стирать обмундирование на баграмскую свалку подбитой техники. День стоял солнечный и жаркий, а на свалке, по рассказам старослужащих пацанов, должен был находиться выход из кяриза. Кяриз - это сеть подземных тоннелей, проложенных для водоснабжения. Не очень-то я верил в существование «подземных ходов», однако на свалку подбитой техники с Серёгой попёрся. К моему глубокому изумлению там мы быстро наткнулись на неглубокий кяриз. Выглядел он, как яма, вырытая в глинистой почве. Из одного угла в другой по дну этой ямы текла прозрачная вода.
  Мы с Серёгой прошвырнулись по свалке с целью найти какую-нибудь подходящую ёмкость, чтобы зачерпнуть воды и вытащить её из ямы на свет Божий. Достаточно быстро нашли два пустых цинка от патронов, а заодно неимоверное количество всевозможных снарядов. Большие танковые выстрелы нас не заинтересовали, ибо были тяжелыми. А «патроны» от тридцатимиллиметровой пушки БМП-2 наше внимание привлекли, запрыгнули к нам в два цинка и приехали на наших руках к местному выходу из кяриза. Пока длился процесс постирушки, снаряды молча лежали на земле, ждали своего звёздного часа. Я украдкой посматривал на них, пока намыливал в цинке свою гимнастёрку. Никак не мог поверить, что в трёх метрах от меня расположен кяриз, а эти бесхозные снаряды никто не стырил. Все знали, что душманы по кяризам перемещаются аки посуху, все понимали, что им ничего не стоит завтра или послезавтра вылезти вот здесь, на свалке, обтряхнуться и увидеть ту прорву валяющихся без охраны боеприпасов, которую увидели мы с Серёгой. Почему этот выход из кяриза не замуровали, не забетонировали, не загородили тушей подбитого танка? Почему не поставили часового? Что будет, если душманы придут сюда? В Белоруссии, во время фашистской оккупации, партизаны собирали неразорвавшиеся снаряды, выплавляли из них тротил, затем использовали против фашистов. Почему же афганские душманы не пришли сюда, не собрали разбросанные снаряды, не выплавили из них тротил? Западные средства массовой дезинформации называли душманов «повстанцами» и «партизанами». Дык почему душманы не использовали партизанские способы добычи бризантных материалов?
       Потому что если назвать ёжика Шариком, то этого будет недостаточно, чтобы такой Шарик охранял дом или помогал пасти корову. То же самое происходило с душманами. Они не были партизанами, так как ходили «на работу» за деньги. Средний доход на душу населения по стране ДРА составлял 10 американских долларов США. Сравните эту цифру с ежемесячным заработком самого «дешевого» душманского бойца. Его заработок в десять крат превышал средний по стране.
Ежели наморщить ум и попытаться называть вещи своими именами, то нам потребуется определить кто такие партизаны, а кто - наёмники. Афганские душманы ни коим образом не подпадают под определение «партизаны», так как получали ежемесячную оплату за свои «труды». Поскольку душманы принадлежали к заинтересованной в исходе конфликта идеологической группе «Исламское общество Афганистана», назову их не «наёмниками», назову их «бизнесменами» (хотя правильно их называть террористами). «Партнёры по бизнесу» привозили им из Пакистана итальянские или английские мины, платили ежемесячную зарплату, затем платили за результат, если на выданной хозяевами мине подрывалась советская техника.
        По причине финансирования из-за границы, не было у душманов места для подвига и выплавления тротила из неразорвавшихся снарядов. Они делали то, что им приказывали иностранные хозяева. А хозяева приказывали убивать представителей законной власти, политических активистов, учителей, врачей, проводить политику террора и устрашения, но не приказывали собирать неразорвавшиеся снаряды. Им надо было продать мины своего производства. Это бизнес, граждане, он конкуренции не терпит. Не надо в НАТОвский гексоген впутывать советский тротил. Очень показательный случай произошел в 1984-ом году. Возле н/п Тавах в Панджшере на душманской мине подорвался царандойский грузовик с крупнокалиберными снарядами. Снаряды не детонировали, просто рассыпались. Со временем их вдавили в раскисшую от снега почву. Так они там и валялись, эти несчастные снаряды. Многократно по ним лично я проезжал или проходил своими ногами. Даже валяющиеся «в чистом поле» снаряды душманы не потрудились собрать. Дык с какого перепугу они полезут по кяризу на свалку разбитой техники? За это им не платили, соответственно, они не лезли.
Майским солнечным днём 1984-го года мы с Серёгой быстро перестирали свои армейские одёжки, развесили всё это хозяйство сушиться на раме от подбитого «Урала». Афганское солнце было жаркое, воздух был раскалённый, мокрые одёжки можно было не сушить, а сразу напяливать на себя. Однако мы всё равно развесили своё барахло на раму, а сами с особым пристрастием занялись БМП-шными снарядами. Жажда ковырнуть неизведанное сдуру позвала нас на подвиги.
       Мы уже знали о том, что 30-го апреля Первый батальон капитана Королёва попал в засаду. Раз нам довелось служить в местности, где в засаду попадают целыми батальонами, то хотелось успеть использовать свою молодецкую удаль по полной программе. Всё равно дослужить невредимым до дембеля не представлялось реальным. Подобное состояние глубокого внутреннего мира очень точно выразил Ахмед Сулейманов во фразе: - «Страх и нюх я потерял в Панджшере в 1984-ом году». Мы с Серёгой Губиным тоже потеряли нюх, взяли в свои руки по тридцатимиллиметровому снаряду и бесстрашно запустили в корпус от подбитого БРДМа. Мы кидали их из укрытия, как оборонительные гранаты, вроде бы соблюдали меры предосторожности. Однако не надо так поступать никогда. Это очень нехорошая примета – баловаться с боевыми припасами. Никогда не повторяйте наш поступок, ибо мы с Серёгой вычерпали всё везенье, отпущенное природой на подобные выходки. Нам повезло, а на ваше хулиганство везенья уже не осталось. Потому что мы в тот день старались, как не в себя. Нам очень сильно хотелось носиком снаряда попасть в триплекс БРДМа и посмотреть, что же, сука, этому триплексу сделается. С первого броска мы, естественно, не попали. Со второго тоже, и с пятого аналогично. В результате раздолбили носики снарядов до такого состояния, что стали видны какие-то блестящие шарики, как от маленького подшипника. А в носиках этих снарядов, по теории, должен располагаться взрыватель. То есть, мы, два великовозрастных придурка, раздолбили о броню БРДМа два взрывателя боевых снарядов. Если бы не противодураковая блокировка, вмонтированная во взрыватели заводом-изготовителем, то я давно бы уже ничего не рассказывал.
А теперь представьте, какую бурю эмоций испытало моё чёрствое солдатское сердце, когда злой Филякин принялся топором избивать горку знакомых мне тридцатимиллиметровых снарядов. Через боль и страдание я обратился к Филякину со словами о пощаде, ибо понимал, что дважды на одних и тех же граблях танцевать не следует. Дуракам везёт, но только один раз. На втором разе всем становится очевидно, насколько человеку трудно быть долбадоном. Все присутствующие громогласно вторили, выражали полную моральную поддержку моей мысли.
Филя внял нашим мольбам о пощаде, разогнулся из позы дровосека и небрежно бросил топор себе под ноги:
 - Что, сцыте, когда страшно?
       После вступления пощады в законную силу нам полегчало. Затем резко захотелось жрать, как говорится, пробило на хавчик. Тут же, не отходя от кассы (от брошенного на пол топора), мы скинулись денежными знаками, так-сяк «накидали» меню, и заслали гонцов в «чипок» для закупки ингредиентов к намеченному застолью. После того, как гонцы вернулись с провизией, мы устроили «праздник». То есть, жрали сгущёнку, швырялись гвоздями в стену, травили некультурные анекдоты, делали всё что угодно, только не прибивали доски к стенке. Хорошо, что ни себя, ни посторонних не искалечили.
       Неспроста придумана армейская поговорка: - «Солдат, слоняющийся без присмотра, это не солдат. Это ЧП, хаотично перемещающееся по периметру части».
Зря прапор оставил нас без своего внимания.