ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 3. РЕФОРМА РУССКОЙ АРМИИ. ОГЕНКВАР.
Начавшаяся в 1905 году реформа Русской армии завершилась в 1912 году и вызвала серьезные изменения в области военной политики России. В этот период ежегодные военные расходы России возросли с 576,5 млн до 716,2 млн рублей в год.
В конце 1913 года была утверждена «Большая программа по усилению армии», осуществление которой должно было начаться в 1914-м, а закончиться в 1917 году. Она предусматривала значительное, почти на полмиллиона человек, увеличение вооруженных сил мирного времени.
Проводившиеся военные реформы поставили в повестку дня необходимость коренной реорганизации военной разведки, которая по-прежнему была сосредоточена в Управлении генерал-квартирмейстера Генерального штаба.
22 апреля 1906 года из состава Генерального штаба было выделено Главное управление Генерального штаба (далее – ГУГШ), в котором сосредоточивалось руководство военной разведкой и контрразведкой.
Накануне Первой мировой войны именно военная разведка была основной формой разведывательной деятельности Российской империи. Вспомогательная роль отводилась Министерству иностранных дел, которое в основном добывало сведения политического характера.
Разведывательную информацию военного характера собирали также Отдельный корпус пограничной стражи Министерства финансов, Департамент полиции, Главное управление почт и телеграфов МВД и Министерство торговли и промышленности России.
Конкретно деятельностью военной разведки накануне Первой мировой войны руководил Особый отдел генерал-квартирмейстера (Огенквар) ГУГШ, который отвечал за организацию самостоятельной разведки стратегического характера в сопредельных с Россией странах, а также за ведение разведывательной деятельности приграничных военных округов.
Согласно новой организации от 1 сентября 1910 года, он ведал «служебной перепиской с военными агентами (атташе), сбором военных сведений об иностранных армиях и отчетностью по суммам, расходуемых по Огенквару».
"Военной разведкой и контрразведкой ведал Огенквар (отдел генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) русской армии). О положении в низовых структурах войсковой разведки можно судить по свидетельству выпускника Академии Генерального штаба (АГШ), штабс-капитана, начальника штаба дивизии В.М. Цейтлина.
В 1918-1919 годах он руководил Разведотделом штаба Московского военного округа, был консультантом Региструпра РВСР; затем - на различных должностях в войсках связи. В своей книге <Разведывательная работа штабов> (Смоленск, 1923) он вспоминал:
"Разведка всегда у нас была в загоне. Во время войны 1914-1918 годов при штабах корпусов не было разведывательных отделений, несмотря на то, что в корпус почти всегда входили 3 дивизии, а иногда 4-5. Заведовал разведкой обыкновенно один из обер-офицеров для поручений, не имея ни помощников, ни какого-либо штата работников, да и кроме того исполняя еще другие обязанности в штабе. Поэтому все зависело от комкора и наштакора; придают они значение разведке, - можно как-нибудь наладить дело, а нет - ничего не поделаешь!
В дивизиях было еще того хуже: разведкой должен был бы ведать старший адъютант генштаба [слова <генштаба>, <Генерального штаба> наряду с должностью означали, что данный офицер окончил Академию ГШ или приравнен к окончившим ее], но он настолько бывал обыкновенно перегружен работой (особенно при отсутствии наштадива), что отдавал это дело кому-либо другому. Определенного, ответственного за свое дело заведывающего разведкой - не было; часто этим занимались дежурные офицеры. В результате стереотипная фраза в донесениях: <разведка новых сведений о противнике не дала>.
Кончился период маневренной войны, а разведка шла все так же. Долго не было у нас обстоятельных сводок и схем, столь необходимых в позиционной войне, но потом начали доходить сведения о постановке дела на Западном, главным образом, в то время, Французском фронте, где II-е бюро (разведывательное) французского генерального штаба образцово поставило это дело, и разведка начинает улучшаться и у нас. Появляются центры, которые объединяют вокруг себя работу разведки. Появились различные схемы, таблицы, боевые расписания; выработалось много любителей и знатоков дела разведки.
В декабре 1915 года на Юго-Западном фронте начались неудачные атаки австрийских позиций, а в марте 1916 года были сделаны попытки наступления и на Германском фронте, но тоже неудачно. Разбор обеих операций показал, что в числе прочих причин неудачи произошли от того, что не была налажена разведывательная служба штабов, не было хороших схем укрепленных позиций противника, описаний их и т.д.
Ряд неудач заставил, наконец, прозреть: посыпались всякие наставления по организации разведывательной службы (особенно в начале 1917 года). Штабы фронтов и армий наперерыв издают всевозможные <указания> и <наставления по организации разведывательной службы штабов>.
Наконец необходимость подсказала свести всю работу воедино, издать общее обязательное всем наставление, и с этой целью в конце лета 1917 года в Ставке было собрано совещание представителей разведки фронтов и выработано <Наставление по организации разведывательной службы в действующей армии>, утвержденное наштаверхом [начальник штаба Верховного главнокомандующего] 3 октября 1917 года. Наставление это, выработанное специалистом своего дела, - сразу укладывало в должные рамки все дело разведывательной службы> (стр. 5-6).
Согласно обобщающему документу <Разведывательные задачи Военно-статистического отдела>, к концу 1917-го структура военной разведки выглядела так:
<Органами, которыми Главное управление Генерального штаба располагало для выполнения своих разведывательных задач, являлись:
1) полевые управления: Ставка и штабы фронтов,
2) заграничная агентура: военные агенты [так назывались тогда военные атташе] и негласная агентура,
3) штабы Одесского и Восточных округов: Туркестанского, Иркутского, Омского, Приамурского и Заамурского.
Работа полевых управлений сводилась главным образом к учету и наблюдению за силами противников, сосредоточенных на нашем фронте.
Заграничная агентура, созданная во время войны как Огенкваром, так и военными агентами и полевыми штабами, перешла в июне 1917 года в исключительное ведение Главного управления Генерального штаба в целях объединения заграничной разведки в руках одного органа и обеспечения планомерного перехода ее на мирное положение без всякого перерыва.
Исключение касалось только:
1) штаба Кавказского фронта, так как временно было признано по техническим условиям нежелательным принимать в ведение Главного управления Генерального штаба разведывательные организации в Азиатской Турции и
2) штаба Одесского округа, имевшего свою агентуру в Австрии, Германии, Болгарии и Турции; принятие в ведение Главного управления Генерального штаба разведывательных организаций штаба округа было признано несвоевременным ввиду особых условий работы организаций.
Взяв в свое ведение общее руководство заграничной агентурной разведкой (кроме Азиатской Турции и Ближнего Востока), Главное управление Генерального штаба сохранило за собой непосредственное направление работы только некоторых, лично подобранных им агентов, ближайшее же заведывание всеми остальными сетями оставило в руках военных агентов и нашего военного представителя, стоявшего во главе русского [отделения] межсоюзнического разведывательного бюро в Париже.
Агентурная разведка на Дальнем Востоке, помимо негласной агентуры Главного управления Генерального штаба и наших военных агентов в Японии и Китае, лежала также и на обязанности штабов округов: Туркестанского, Иркутского, Омского, Приамурского и Заамурского.
В целях упорядочения постановки работы в округах в сентябре 1917 года в Петрограде было созвано совещание из лиц, ведающих разведкой в штабах этих округов. На этом совещании под руководством представителей Отдела 2-го генерал-квартирмейстера детально были выработаны схемы организаций негласной агентуры для каждого округа в отдельности, были поставлены им задачи и были исчислены необходимые на разведку кредиты.
Уделяя главное внимание постановке работы негласной заграничной агентуры, Главное управление Генерального штаба в то же время стремилось в своих мероприятиях к тому, чтобы создать в общей системе военного управления высший центральный разведывательный орган, который имел бы возможность:
1) объединить работу организаций, ведающих разведкой и руководить идейной стороной этой работы;
2) сосредоточить у себя сведения поступающие от всех существующих источников;
3) подвергать эти сведения всесторонней оценке и тщательному изучению и
4) делать проверенные и исчерпывающие выводы по всем вопросам военной жизни иностранных государств и по вопросам политико-экономическим, поскольку они имеют отношение к военной мощи этих государств.
Нужно отметить, что Главному управлению Генерального штаба удалось добиться в этом направлении желаемых результатов. Что же касается создания агентурной сети. То таковая к концу 1917 года охватывала всю Западную Европу, Финляндию, Ближний, Средний и Дальний Восток, давала ценные сведения и обещала в будущем дать богатый материал>.
К ЭТОМУ ВРЕМЕНИ стало окончательно ясно, что Огенквар слишком громоздок. Поэтому было принято решение о разделении Огенквара на две части - Отделы 1-го и 2-го генерал-квартирмейстеров.
В первом стали заниматься главным образом вопросами оперативного характера, а во втором - разведкой, военной статистикой иностранных государств и контрразведкой.
Генерал-квартирмейстером, затем 2-м генерал-квартирмейстером был тогда генерал-майор П.Ф. Рябиков, преподававший ранее в АГШ. Его ближайший помощник - 3-й обер-квартирмейстер (то есть начальник разведывательной части, в состав которой входили добывающее и обрабатывающие отделения) полковник А.В. Станиславский.
Однако реорганизация заграничной военной агентуры не была завершена. <Эти работы преследовали с одной стороны задачи по согласованию ее [разведки] деятельности с общим положением на фронте и с другой стороны разрешение некоторых вопросов, связанных с будущей демобилизацией тайной разведки, дабы заранее обеспечить ее непрерывность с переходом армии на мирное положение. Ни одной из этих задач Отделу выполнить не удалось>.
Грянула Октябрьская революция.
В.М. Цейтлин отмечал, что <после октябрьского переворота деятельность штабов вообще замерла, в том числе и разведывательная служба. После подписания Брестского мира, благодаря ликвидации всех штабов, разведывательная служба прекратилась совершенно, и хотя всевозможные партизанские отряды и вели разведку, но ее никто не объединял и сведения пропадали> (стр. 6).
Правда, в ноябре - декабре 1917-го при Ставке Верховного главнокомандующего в Могилеве был сформирован Революционный полевой штаб (РПШ), который способствовал (оперативное руководство и формирование отрядов) успеху ряда операций революционных войск в Белоруссии и на Украине. РПШ просуществовал до марта 1918-го. Начальником Отдела агитации и разведки РПШ был В.Д. Фейерабенд*).
*) ФЕЙРАБЕНД В.Д.
Лелевич вспоминает заведомо «правых», как он утверждает, эсеров Яковлева и Брильона, которые при оглашении списка уже фигурировали в качестве «левых» эсеров. Товарищами председателя выбирается представитель 3-й армии большевик Фейерабенд и левый эсер Петров. Новый ревком тотчас же разослал радиосообщение «всем, всем», извещающее, что в Могилеве власть перешла в руки Могилевского совета и ВРК, который берет на себя контроль и над деятельностью Ставки. Таким образом, в Могилеве совершенно бескровопролитно произошел октябрьский переворот еще до вступления в город красногвардейских отрядов Крыленко, которые появились здесь буквально на следующий день. Тогда же на вокзале, несмотря на обещания Могилевского исполкома и самого Крыленко принять все меры для сохранения его жизни, был убит генерал Духонин.
21 ноября Временный военно-революционный комитет был образован и при Ставке. 22 ноября состоялось его первое заседание, где в главные отделы Ставки были назначены комиссары, без чьих подписей любые приказы и распоряжения были недействительны. Председателем избран председатель ВРК 3-й армии А.Ф. Боярский, его замами: комиссар Литовского полка С.Д. Кудинский, член ВРК 3-й армии В. Фейерабенд и член Центробалта матрос Н.А. Логинов, секретарем член ВРК 3-й армии С.И. Зобков. В главные управления и отделы были назначены: к начальнику штаба председатель ВРК 2-й армии, прапорщик Р.И. Берзин, к генерал-квартирмейстеру член ВРК Западного фронта подпоручик И.Н. Полукаров, к дежурному генералу В.А. Фейерабенд, в управление помощника начальника штаба по политической части член ВРК Западного фронта И.А. Апетер, комиссаром по связи Н.А. Логинов. В декабре вышел первый номер газеты «Революционная Ставка», органа ВРК при Ставке. Редактором газеты был ее секретарь С.И. Зобков. По сообщению газеты «Соха и молот» 18 декабря 1917 г. в Могилеве открылся пeрвый губернский съезд Советов и армейских частей, целью которого было «установление прочной советской власти на территории города и губернии». В течение пяти дней были заслушаны доклады, сконструирован состав первого губисполкома и первого Губернского комиссариата (бывшее Губернское Правление) во главе с губкомиссаром.
Создание революционного полевого штаба декабря 1917 г. в Могилеве состоялся Общеармейский съезд, принявший решение об образовании Центрального комитета действующих армий и флота (ЦЕКОДАРФ). На этом съезде был утвержден состав, созданного при Ставке, Революционного полевого штаба, который был предназначен для борьбы с контрреволюцией, бандитизмом, погромами и мятежами. Начальником штаба стал прапорщик М.К. Тер-Арутюнянц, помощником начальника штаба Р.И. Берзин, членами В. Фейерабенд, А.Г. Боярский, А.Г. Сацукевич, Лысяков, Ф. Клышейко. Штаб просуществовал до марта 1918 г. В. Фейерабенд руководил отделом агитации и разведки РПШ. Фактически, Фейерабенд стал первым разведчиком Советской России, а по утверждению некоторых источников, в это время он был уже и офицером немецкой военной разведки. Несколько ранее он играл, чуть ли не первостепенную роль в Могилеве при отречении Николая II от престола, а позже, с 20 июня 1918 г., стал членом Высшей военной инспекции и возглавил Политотдел 3-й армии. 28 ноября члены полевого штаба Берзин и Лысяков и член ВРК при Ставке В. Фейерабенд отбыли из Могилева на юг для борьбы против Каледина.
Источник: А. Литин. К новой жизни через новую власть. Между двумя революциями
<Некоторое время продолжалась еще, по инерции, агентурная разведка, - добавляет В.М. Цейтлин, - получались сведения от русского отделения междусоюзнического бюро в Париже и от иностранных военных миссий, особенно французской> (стр.6). Разведывательные сводки от французской военной миссии в Москве поступали вплоть до конца июля 1918-го.
Для руководства боевыми действиями в марте 1918-го создается Высший военный совет, который, по словам Цейтлина, <объединял действия всех отдельных отрядов, затем постепенно выросли Западная и Северная завесы, составлявшие как бы подвижный партизанский фронт мелких отрядов, оборонявших важнейшие направления, железнодорожные и другие пути сообщения, узлы железных дорог и т.д.
Появились штабы Западной и Северной завесы, штабы отдельных отрядов и районов. В штабах появились разведывательные отделения, начали поступать сведения, появляются первые схемы и сводки> (стр.6).
Помощником начальника Оперативного управления Высшего военного совета по разведке был А.Н. Ковалевский (апрель-май), затем Б.М. Шапошников (май-сентябрь), одновременно бывший и начальником Разведотделения (позднее он возглавит Генштаб РККА).
Создаются разведывательные отделы при штабах военных округов. В мае 1918-го к руководству операциями на фронтах подключается Оперативный отдел Народного Комиссариата по военным делам (Оперод Наркомвоена), преобразованный из оперативного отдела штаба Московского военного округа.
В первое время Оперод объединял всю агентурную и войсковую разведку на территории Советской России, а также выполнял специальные задания Совнаркома; разведкой в Опероде руководил Б.И. Кузнецов (1889-1957), в последующие годы служивший на штабных должностях в РККА (с 1940-го - генерал-майор).
Заграничная агентурная разведка по-прежнему находилась в ведении ГУГШ, которое с ноября 1917-го возглавлял Н.М. Потапов (1871-1946), генерал-квартирмейстер ГУГШ. С июля 1917-го Потапов сотрудничал с Военной организацией Петербургского комитета РСДРП(б), возглавлял ГУГШ до его ликвидации в мае 1918-го, затем - на различных ответственных постах в военном ведомстве, на военно-научной и преподавательской работе. Участник чекистской операции <Трест>. Генерал-лейтенант...".
Источник: Валерий КОЧИК. СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА: СТРУКТУРА И КАДРЫ.
СТАТЬЯ ПЕРВАЯ (1917-1918)
Так как на место упраздненных органов разведки на фронте новых еще не было создано, а между тем условия обстановки настойчиво требовали принятия спешных мер по выяснению, какие силы были двинуты противником против демобилизуемых армий республики, то Отдел 2-го генерал-квартирмейстера должен был принять на себя обязанность собирать, обрабатывать и систематизировать весь сырой крайне не точный разведывательный материал, который понемногу стал снова подступать с фронтов, по мере налаживания там работы... Каждому пришлось работать не имея непосредственной связи со штабами и не имея непосредственного права руководить их разведывательной деятельностью, т.к. таковое право принадлежало Высшему Военному Совету, не располагавшему однако почти до июля слаженным разведывательным отделением>.
С 22 октября 1910 года военную разведку ГУГШ возглавлял полковник Генерального штаба Н.А. Монкевиц*).
*) МОНКЕВИЦ Николай Августович (?)(22.11.1869-xx.11.1926) - Евангелическо-лютеранского вероисповедания. Образование получил во 2-м кадетском корпусе. В службу вступил 01.09.1887. Окончил 1-е военное Павловское училище (1889). Выпущен в 145-й пех. Новочеркасский полк. Подпоручик (ст. 10.08.1889). Поручик (пр. 1893; ст. 09.08.1892; за отличие). Окончил Николаевскую академию ген. штаба (1895; по 1-му разряду). Штабс-Капитан (пр. 1895; ст. 20.05.1895; за отличие). Состоял при Варшавском ВО. Помощник ст. адьютанта штаба Варшавского ВО (11.03.1897-17.03.1901). Капитан (пр. 1897; ст. 13.04.1897; за отличие). Цензовое командование ротой отбывал в лейб-гвардии Литовском полку (25.10.1899-09.11.1900). И.д. штаб-офицера для особых поручений при штабе 1-го кав. корпуса (17.03.-01.04.1901). Подполковник (пр. 1901; ст. 01.04.1901; за отличие). Ст. адьютант штаба Варшавского ВО (01.04.1901-16.07.1904). Цензовое командование батальоном отбывал в лейб-гвардии Литовском полку (18.05.-17.09.1904). Начальник штаба 1-го округа Отдельного корпуса пограничной стражи (16.07.-28.12.1904). Участник русско-японской войны 1904-1905. Правитель канцелярии Управления начальника военных сообщений 3-й Маньчжурской армии (28.12.1904-01.05.1906). Полковник (пр. 1905; ст. 17.04.1905; за отличие). Делопроизводитель части 2-го обер-квартирмейстера Управления генерал-квартирмейстера ГУГШ (01.05.1906-1908), делопроизводитель 5-го делопроизводства части 1-го обер-квартирмейстера ГУГШ (1908-22.10.1910). Помощник 1-го обер-квартирмейстера ГУГШ (с 22.10.1910). Одновременно заведующий военно-статистическим делопроизводством части 1-го обер-квартирмейстера и Особым делопроизводством ГУГШ. Генерал-майор (пр. 10.04.1911; ст. 10.04.1911; за отличие). 1-й обер-квартирмейстер ГУГШ и и.д. генерал-квартирмейстера ГУГШ (06.07.1914). Начальник штаба 30-го армейского корпуса (20.11.1914-05.06.1916). Награжден Георгиевским оружием (ВП 25.04.1916). Командующий 71-й пехотной дивизией (05.06.1916-25.09.1916). Генерал-лейтенант (пр. 19.10.1916; ст. 04.06.1916; за боевые отличия). Начальник штаба 47-го армейского корпуса (25.09.-25.10.1916). Начальник 71-й пехотной дивизии (25.10.1916-1917). Начальник штаба 4-й армии (с 12.05.1917). Участник Белого движения. В 03-12.1919 начальник Русской миссии в Берлине от ВСЮР. С 1925 в распоряжении ген. Кутепова в Париже. Летом 1926 уволен из РОВС. Застрелился.
Чины:
на 1 января 1909г. - Главное управление генерального штаба, управление генерал-квартирмейстера ГУГШ, полковник, делопроизводитель
Награды:
Св. Станислава 3-й ст. (1898)
Св. Анны 3-й ст. (1902)
Св. Станислава 2-й ст. (1903)
Св. Анны 2-й ст. с мечами (1906)
Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (21.03.1909)
Св. Владимира 3-й ст. (29.01.1909)
Св. Станислава 1-й ст. (06.12.1912)
Св. Анны 1-й ст. (ВП 06.12.1914)
мечи к ордену Св. Анны 1-й ст. (ВП 0109.1915)
Св. Владимира 2-й ст. с мечами (ВП 26.01.1916)
Белого Орла с мечами (ПАФ 05.10.1917).
Источники:
Белая борьба на северо-западе России. М. 2003
Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003.
"Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918./Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
Список генералам по старшинству. Составлен по 15.04.1914. Петроград, 1914
Список генералам по старшинству. Составлен по 10.07.1916. Петроград, 1916
ПАФ 05.10.1917.
ВП 1914–1917 и ПАФ 1917. Информацию предоставил Вохмянин Валерий Константинович (Харьков)
Русский Инвалид. №200, 1915
Главной задачей военной разведки было «…доставление правительству возможно полных, точных и своевременных сведений о военных силах и средствах иностранных государств».
Накануне войны возрастают расходы на ведение военной разведки. Если в 1908 году они составляли только 344 110 рублей в год, то начиная с января 1911 года ГУГШ стал получать на секретные расходы почти два миллиона рублей (точнее, 1 947 850 рублей) в год.
Это объяснялось резким обострением ситуации в Европе, особенно на Балканах. Однако практически на нужды разведки выделялось 1 230 тысяч рублей в год, что было явно недостаточным, учитывая близость мировой войны.
Следует отметить, что в военной разведке было ясное понимание того, что решение стоящих перед нею задач в канун неизбежной войны возможно лишь в результате создания в странах будущего противника эффективной агентурной сети, способной обеспечивать получение необходимой информации по ключевым проблемам до и в ходе военных действий.
Однако полной ясности относительно того, кто будет этим противником, у русского военного командования не было.
"Поражение" (кавычки мои - Л.С.) в Русско-японской войне дамокловым мечом висело над руководителями русских вооруженных сил, которые считали, что в будущей войне России придется воевать на два фронта, в том числе против Японии. Отсюда этой стране уделялось такое же внимание военной разведки, что и блоку Германии с Австро-Венгрией.
Отсутствие четкой военной доктрины Русской армии накануне мировой войны привело к тому, что разведка вероятного противника велась нецелеустремленно.
Штабы военных округов вели самостоятельную разведывательную работу и не координировали ее с разведывательной деятельностью военных атташе и Огенквара в целом.
К началу Первой мировой войны Огенквар ГУГШ располагал только некоторыми агентурными возможностями, как в самой Германии, так и в Австро-Венгрии. Германия же практически была в курсе всех политических и военных дел России, используя для этого возможности аппарата военного атташе, а также всякого рода коммерческие и промышленные фирмы, в которых под видом инженеров и специалистов «трудились» немецкие разведчики.
Именно знание германским Генштабом программы перевооружения Русской армии в 1914 – 1917 годах, ее сильных и слабых сторон послужило одной из причин вступления в войну Германии на стороне Австро-Венгрии именно в 1914 году («теперь или никогда»). Берлин пришел к выводу о том, что после перевооружения России к 1917 году Германия будет не в состоянии выиграть войну против нее.
Приобретение разведывательной информации русской военной разведки носило в целом бессистемный характер и осуществлялось главным образом путем работы с «доброжелателями», предлагавшими свои услуги.
Среди них были как действительные носители важных разведывательных сведений, так и всякого рода авантюристы и проходимцы, предлагавшие «гнилой товар» за звонкую монету. Разведывательные отделы штабов военных округов располагали своими собственными источниками, которые, как правило, были недостаточно глубоко информированы.
В предвоенные годы более успешно разведку Австро-Венгрии вел Киевский военный округ. Связь источников с Центром осуществлялась, как правило, путем переписки на условные адреса в закодированном виде.
Активную работу против Германии и Австро-Венгрии вели также созданные во второй половине 1911 года контрразведывательные отделения при военных округах.
Так, Виленское контр-разведывательное отделение на 1 января 1913 года имело в своем распоряжении 48 агентов, работавших по выявлению германских и австрийских шпионов, в том числе 9 человек за границей, из которых один агент работал непосредственно в Вене.
В канун мировой войны русская военная разведка добыла ряд важных документов стратегического и мобилизационного характера по Германии и особенно Австро-Венгрии.
Глава 4. ЗАГАДКА АЛЬФРЕДА РЕДЛЯ
Особая роль в получении всех важнейших военных секретов принадлежит одному из руководителей австрийской военной разведки полковнику Альфреду Редлю, который, по оценке специалистов, был «самым важным агентом иностранной державы из всех шпионов, действовавших в Европе накануне мировой войны».
История вербовки А. Редля русской военной разведкой хорошо известна многим читателям. Мы вкратце добавив лишь отдельные моменты, которые до сих пор оставались в тени.
Выходец из семьи небогатого железнодорожного служащего, капитан Альфред Редль в 1900 году командируется в Россию для изучения русского языка в Казанском военном училище и обстановки в России в целом. Здесь он попадает в поле зрения русской контрразведки.
По возвращении в Вену его разработку продолжает руководитель военной разведки Варшавского военного округа полковник Н.С. Батюшин: в тот период именно этот военный округ вел разведывательную работу по Австро-Венгрии. Полковник Батюшин направляет в Вену одного из лучших своих вербовщиков, снабдив его самыми подробными сведениями о личности и особенностях характера А. Редля.
Альфред Редль, крещеный чешский еврей (и снова выкрест - Л.С.), испытывал симпатии к России, поскольку в ту пору подобные настроения были широко распространены среди чешской интеллигенции и военных, видевших в лице нашей страны освободительницу от австрийского гнета.
Поэтому он легко дал согласие на тайное сотрудничество с русской военной разведкой. К тому же в качестве задатка ему была вручена крупная сумма в австрийских кронах, в десять раз превышавшая его годовое жалованье.
Более того, чтобы добиться продвижения Редля по служебной лестнице, русская военная разведка принимает меры по укреплению его служебного положения и сообщает ему имена некоторых своих агентов, подозреваемых в двурушничестве.
Разумеется, А. Редль их успешно «разоблачает». В 1907 году, получив звание полковника, он становится вторым лицом в аппарате австро-венгерской разведки и контрразведки, что значительно расширяет его разведывательные возможности.
Существует, и другая версия начала сотрудничества А. Редля с русской военной разведкой, заслуживающая, на наш взгляд, внимания.
Бывший русский военный агент в Швейцарии Д.И. Ромейко-Гурко*) так пишет об этом: «Этот предатель был завербован нашим консулом во Львове Матушкиным*). Редль к нему сам обратился, предлагая продать секретные бумаги штаба дивизии и прося ему для этого дать незначительную сумму в 300 марок сейчас же – для уплаты карточного долга. Матушкин рискнул своими деньгами и своим местом и получил очень важные документы по сосредоточению войск».
Как бы там ни было, Редль стал работать на Россию.
*) РОМЕЙКО-ГУРКО Дмитрий Иосифович*, р. 23 сен. 1872. Пажеский корпус 1893, академия Генштаба 1900. Офицер л.-гв. Уланского Его Величества полка. Генерал-майор, командир 18-го гусарского полка, начальник штаба 14-го армейского корпуса, командующий 16-й кавалерийской дивизией. Георгиевский кавалер. В Русской Западной армии. Эвакуирован в 1920 из Одессы на пароходе "Грегори". Генерал-лейтенант. В эмиграции во Франции, на дек. 1924 председатель, 1929 заместитель председателя объединения л.-гв. Уланского Его Величества полка в Париже, на 1934
член-кандидат главного правления Союза Пажей, 1937 в Брюсселе. Ум. 19 авг. 1945 в Париже. Жена - Елизавета Владимировна (Коленская, 1874–1946 ум. там же), сын -Иосиф (8 сен. 1914 — 14 июня 1989 там же, жена - Алла Георгиевна), внук - Василий (18 окт. 1952 — 31 мар. 1988 там же). /Участники белого движения в России. Списки. 4–64; 38; 111–10; 118; 147; 177; 313–4; 410/
*) МАТУШКИН
В 1905 году в Вене появляется новый русский военный агент – подполковник Марченко. Судя по некоторым донесениям в Петербург, он основательно изучил личность Редля. Так, в одном из своих отчетов в Петербург, датированном октябрем 1907 года, он писал: «Альфред Редль, полковник Генштаба, 2-й помощник начальника разведывательного бюро генерального штаба. В чине с 1 ноября 1905 года. Был начальником штаба 13-й Ландверной дивизии в Вене. Среднего роста, седоватый блондин, с короткими седоватыми усами, несколько выдающимися скулами, улыбающимися, вкрадчивыми серыми глазами. Человек лукавый, замкнутый, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума мелочный. Вся наружность слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив. Циник. Женолюбив, любит повеселиться».
*) МАРЧЕНКО Митрофан Константинович. род. 3 сентября 1866 года. Закончил Императорское училище Правоведения (1887 г.), 2-е военное Константиновское училище (офицерский экзамен 1888 г.), Николаевскую академию Генерального штаба (1-й разряд). Офицер л.-гв. Конного полка. Командир эскадрона, старший адъютант штаба кавалерийского корпуса. заведующий передвижением войск по железнодорожным и водным путям Петербургско-Московского района, военный агент в Австро-Венгрии (24.06.1905 - 02.09.1910 гг.), командир 19-го драгунского Архангелогородского полка, начальник Николаевского кавалерийского училища (октябрь 1912 - 1917 гг.). Генерал-майор с 26.10.1912 года. Уволен со службы 20.03.1917 года. В эмиграции жил во Франции. Умер 07.08.(07).1932 г. в Париже. Похоронен в Сен-Женевьев де Буа
Неоценимую услугу разведывательным и контрразведывательным усилиям страны оказывала первая генерация российских военных агентов (атташе) в Австро-Венгрии. Вот их имена: подполковник, а позже полковник Степан Александрович Воронин (1893 - 1900 гг.), полковник Владимир Христофорович Рооп (1900 - 1905 гг.), полковник Митрофан Константинович Марченко (1905 -1910 гг.), а также их помощники, последовательно сменявшие друг друга (в 1902 - 1905 гг.), капитаны Н.М. Потапов и М.И. Занкевич. Кстати полковник Михаил Ипполитович Занкевич будет последним перед войной военным агентом в Австро-Венгрии и попортит немало крови тамошним контрразведчикам.
Ронге найдет нужным сказать: "Взамен Марченко мы получили в лице полковника Занкевича столь же опасного руководителя русской агентуры". Тайна вербовки и многолетнего сотрудничества с самым знаменитым в XX веке агентом Редлем, работавшим на российские спецслужбы, скрыта в биографии одного из перечисленных в этом списке лиц.
Вот каков этот человек, с которым довелось работать представителям русской военной разведки. Как писал один из исследователей истории спецслужб генерал М.А. Мильштейн*), «не было ни одного секрета, интересующего Россию, к которому не имел бы доступа Редль… Достаточно сказать, что он передал русской военной разведке план развертывания австро-венгерской армии против России... Он передал также все основные данные по мобилизационному плану, военным перевозкам, перегруппировке войск и т.п.».
*) МИЛЬШТЕЙН Михаил Абрамович (евр.)(1910—1992) — генерал-лейтенант (1966); кандидат военных наук, доктор исторических наук, профессор. Родился 15 сентября 1910 года в городе Ачинск Енисейской губернии в еврейской семье.
В 1927 году окончил неполную среднюю школу, в 1930 году — педагогический техникум им. Профинтерна в Москве. В 1941 году закончил Высшую специальную школу Генштаба Красной Армии, а в 1948 году — Высшую военную академию им. К.Е. Ворошилова.
Член ВКП(б) с 1931 года. В 1930—1932 годах был руководителем группы контроля и исполнения ЦК профсоюза работников просвещения. С 1932 года служил в РККА. В 1932—1933 годах — рядовой первого полка связи Московского военного округа, затем, пройдя подготовку, был командиром взвода. С 1933 года находился в распоряжении Разведывательного управления штаба РККА. В 1933—1934 годах Мильштейн — сотрудник 1-го (шифровального) сектора, в 1934—1936 годах — сотрудник резидентуры РУ РККА в США и секретарь генконсульства СССР в Нью-Йорке (работал под фамилией Мильский), в 1936—1938 годах — легальный резидент РУ РККА. До 1941 года работал на различных должностях РУ Генштаба Красной армии, в том числе и в Западной Европе.
Участник Великой Отечественной войны. Работал в разведывательных подразделениях Западного и Резервного фронтов (1941—1942), затем был заместителем начальника 1-го управления ГРУ (1942—1946). После войны находился на педагогической работе, работал старшим преподавателем кафедры вооруженных сил иностранных государств Военной академии Генштаба (1948—1953), начальником кафедры разведки и вооруженных сил иностранных государств (1953—1972) в этой же академии. Генерал-майор с 8 августа 1955 года, генерал-лейтенант с 7 мая 1966 года.
С января 1972 года в отставке. Работал главным научным сотрудником, начальником отдела военно-политических исследований Института США и Канады Академии наук СССР и РАН до своей смерти. Был сотрудником аппарата советской делегации Пагуошского движения ученых и Дартмутских встреч ученых США и СССР. Автор мемуаров «Сквозь годы войн и нищеты» и других книг.
Жил в Москве на улице Кутузовская Слобода, 27/35; на Плющихе, 13; на улице Дмитрия Ульянова, 24/1; на улице Георгиу-Дежа, 3 и в Большом Афанасьевском переулке, 5. Умер 19 августа 1992 года в Москве. Похоронен на 4-м участке Ваганьковского кладбища.
Награждён орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды, орденами Отечественной войны 1 и 2 степеней, а также медалями.
Источник: Википедия.
Разумеется, Марченко не ограничивался работой только с Редлем. Он унаследовал негласную агентуру своего предшественника полковника В.Х. Роопа*), благодаря которой добывал секретную информацию об австрийской армии.
*) РООП Владимир Христофорович (04.07.1865-30.12.1929) - Православный. Из дворян. Сын генерала от инфантерии Х.Х. Роопа. В службу вступил 31.08.1883. Окончил Пажеский корпус (1885). Выпущен Корнетом (ст. 07.08.1885) в лейб-гвардии Конный полк. Поручик (ст. 07.08.1889). Окончил Николаевскую академию Генерального Штаба (1892; по 1-му разряду). Штабс-Ротмистр гв. с переименованием в Капитаны ГШ (ст. 06.05.1892). Состоял при Петербургском ВО. Ст. адъютант штаба 1-й гв. пех. дивизии (23.07.1894-23.06.1895). Ст. адьютант штаба 1-й гв. кав. дивизии (23.06.1895-02.12.1896). Цензовое командование эскадроном отбывал в лейб-гвардии Кирасирском Его В-ва полку (01.10.1895-01.10.1896). Мл. делопроизводитель канцелярии Военно-ученого комитета Гл. Штаба (02.12.1896-01.05.1900). Подполковник (ст. 13.04.1897). Военный агент в Вене (01.05.1900-13.05.1905). Полковник (пр. 1901; ст. 01.04.1901; за отличие). Для ознакомления с общими требованиями управления и ведения хоз-ва в кав. полку был прикомандирован к лейб-гвардии Кирасирскому Его В-ва полку (30.04.-11.08.1903). Командир 26-го драг. Бугского полка (13.05.1905-24.02.1907). Командир лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка (24.02.1907-03.03.1912). Генерал-майор (пр. 22.04.1907; ст. 31.05.1907; за отличие). Начальник отд. гв. кав. бригады (03.03.1912-15.11.1913). В 05.06.1911-1913 в Свите Его В-ва. Генерал-лейтенант (пр. 1913; ст. 15.11.1913; за отличие). Начальник 6-й кав. дивизии (15.11.1913-08.02.1917). Участник похода в Вост. Пруссию в 08.1914. За бои 22-23.07.1915 у деревни Бжевно награжден орденом Св. Георгия 4-й степени (ВП 14.01.1917). Командир 2-го кав. корпуса (08.02.-02.04.1917). Отчислен от должности командира 2-го кав. корпуса с назначением в резерв чинов при штабе Киевского ВО (02.04.1917). В 04.1917 направлен в США во главе спец. Военной миссии.
Участвовал в Белом движении в Сибири. Был начальником снабжения Сибирской армии во Владивостоке. 02.04.1919 по приказу Верховного уполномоченного колчаковского правительства на Дальнем Востоке вступил в должность председателя Дальневосточной комиссии по выяснению наличия предметов военного снабжения и их переотправки. После поражения белых эмигрировал во Францию. Умер в Париже. Похоронен на кладбище в Сент-Женевьев де Буа.
Чины:
на 1 января 1909г. - лейб-гвардии Конно-Гренадерский полк, генерал-майор, командир полка
Награды:
Св. Станислава 3-й ст. (1893)
Св. Анны 3-й ст. (1897)
Св. Станислава 2-й ст. (1901)
Св. Владимира 3-й ст. (06.12.1910)
Св. Анны 1-й ст. с мечами (ВП 08.07.1915)
Св. Станислава 1-й ст. с мечами (ВП 08.07.1915)
Св. Владимира 2-й ст. с мечами (09.1915)
Белого Орла (ВП 06.05.1916)
Иностранные ордена: Персидский Льва и Солнца 3-й ст.; Бухарский Золотой Звезды 3-й ст.
Источники:
Брусилов А.А. Мои воспоминания. М. 2001
Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003.
Е.В. Волков, Н.Д. Егоров, И.В. Купцов Белые генералы Восточного фронта Гражданской войны. М. Русский путь, 2003
Брусилов А.А. Мои воспоминания. М. 2004
Волков С.В. Офицеры российской гвардии. М. 2002
"Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
Список старшим войсковым начальникам, начальникам штабов: округов, корпусов и дивизий и командирам отдельных строевых частей. Санкт-Петербург. Военная Типография. 1913.
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918.//Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
Список генералам по старшинству. Составлен по 10.07.1916. Петроград, 1916
Русский Инвалид. №217, 1915
Русский Инвалид. №156, 1915.
Несмотря на предельную осторожность, австрийская контрразведка все же засекла контакты Марченко с одним из его осведомителей, служащим артиллерийского депо Кречмаром. Русский военный агент был «замечен на неосвещенной аллее в саду позади большого Венского рынка» в обществе этого австрийца, судя по его фамилии, славянского происхождения.
Вскоре Ронге и его люди установили, что Кречмар «оказывал услуги по шпионажу: начиная с 1899 года – русскому военному агенту, с 1902 года – Франции и с 1906 года – итальянскому Генштабу…»
Министр иностранных дел Австро-Венгрии Эренталь отнесся к случаю с Марченко очень снисходительно. Он лишь дал понять русскому поверенному в делах Свербееву*), что «желателен уход Марченко в отпуск без возвращения его в Вену». По крайней мере так это выглядит в описании Макса Ронге.
*) СВЕРБЕЕВ
Есть, однако, еще две версии высылки русского военного агента из Вены. По одной из них, к полковнику под покровом ночи прибыл некий придворный чин и от имени императора Франца-Иосифа передал «совет» в двадцать четыре часа покинуть Австрию.
По другой версии, Франц-Иосиф преднамеренно оскорбил полковника Марченко на придворном балу, демонстративно не подав ему руки. После этого русскому правительству не оставалось ничего иного, как отозвать военного агента на родину.
М.К. Марченко по возвращении в Петербург был принят императором Николаем II, а вскоре он вне очереди получил орден Св. Владимира 4-й степени и стал командиром 19-го Драгунского полка. Видимо, его работа в Вене в качестве военного агента была весьма плодотворной. В частности, как утверждают сегодняшние австрийские историки, с полковником Редлем работал именно М.К. Марченко, который его и завербовал.
Ронге мог торжествовать, однако его торжество продлилось недолго. Высылка полковника Марченко не облегчила жизнь австрийской контрразведке. На его место прибыл не менее подготовленный и талантливый офицер русского Генерального штаба полковник М.И. Занкевич, попортивший немало крови агентурному отделению разведывательного бюро австрийского Генштаба.
«Занкевич, – писал позднее Ронге, – проявил неприятную любознательность, появлялся два три раза в неделю в бюро дежурного генерала военного министерства и задавал больше вопросов, чем все прочие военные агенты вместе взятые. На маневрах он вел себя настолько вызывающе, что его пришлось ввести в границы. К военным учреждениям он подходил под предлогом дачи заказов. Он являлся на военные заводы с целью узнать их производственные мощности».
Вначале плотное наружное наблюдение за Занкевичем ничего не дало австрийской контрразведке. И лишь после долгих и напряженных усилий им удалось раскрыть целую группу негласных агентов, завербованных русским военным атташе. Среди них были разоблачены братья Яндрич, сумевшие передать Занкевичу целый ряд секретных учебников. В них раскрывалась структура австро-венгерской армии, организация военных перевозок в стране, данные об укреплениях крепости Перемышль.
В результате австрийские власти потребовали высылки русского военного агента на родину, и он тут же покинул гостеприимную Вену.
Ну а что же Редль? Надо полагать, что русская военная разведка его очень берегла как самого ценного своего агента. В целях конспирации встречи с ним проводились всего три-четыре раза в год. На этих встречах, продолжавшихся, видимо, вплоть до мая 1913 года, от него было получено огромное количество копий подлинных документов австрийского Генштаба.
Помимо уже указывавшихся сведений, Редль по заданию русской военной разведки утаивал от своего начальства информационные донесения, поступавшие в Вену от австрийских агентов в России. Он, в частности, скрыл от своего руководства имя завербованного австрийской разведкой в ГУГШ предателя, который передавал секретные документы Германии и Австрии.
Разумеется, русская военная контрразведка не могла упустить шанс и подбросила предателю фальшивые документы Генштаба, сделав это достаточно тонко. Так, в 1908 году австрийцы купили у предателя за десять тысяч рублей план развертывания Русской армии в случае войны против Австро-Венгрии и Германии. Он был достоверным, однако устаревшим.
В нем, в частности, не нашли отражения ряд вновь сформированных корпусов – Петербургский, Финский, Московский гренадерский, а также несколько Кавказских и Сибирских корпусов. В этом плане также не были указаны многие резервные дивизии, сформированные за счет «французских кредитов» на случай войны. Когда началась Первая мировая война, они появились на театре военных действий и сыграли свою роль в разгроме Австро-Венгрии на первом ее этапе.
Благодаря Редлю, сообщившему русской разведке сведения о предателе П. Григорьеве*), прикомандированному к штабу Варшавского военного округа, дальнейшая судьба этого «крота» была плачевной: долгие годы он катал тачку на Сахалине.
*) ГРИГОРЬЕВ П
Что же передал А. Редль русской военной разведке?
Расследование его дела было поручено тогдашнему заместителю, а в последующем начальнику Эвиденцбюро Максу Ронге. Им было установлено, что за время сотрудничества с русской разведкой А. Редль передал ей секретные служебные инструкции об охране железнодорожных сооружений, сведения об организации воинских перевозок, имевшие исключительно важное значение в случае вооруженного конфликта.
Были среди секретных бумаг австрийского Генштаба и данные о минных заграждениях на стратегических направлениях будущего театра военных действий, различные сведения, документы и схемы, связанные с организацией разведывательной деятельности Эвиденцбюро, которое в ту пору имело в России до ста агентов в различных эшелонах власти.
Редль успел передать своим кураторам секретные справочники для высших командиров, мобилизационные предписания на случай войны, обзор мероприятий контрразведки в Галиции во время кризиса 1912 – 1913 годов, листы с именами австрийских агентов, списки адресов прикрытия иностранных генеральных штабов, а также донесения агентов австрийской разведки в России. Среди найденных у него при обыске секретных документов австрийского Генштаба были фотографии австрийской крепости Козмач и съемки маневров 1910 – 1911 годов.
Однако наиболее важным документом, полученным русской военной разведкой от А. Редля, был «План наступления австро-венгерской армии против основного противника», иными словами, план ее стратегического развертывания в случае войны против России.
За него в 1911 году русская военная разведка выплатила своему ценному агенту громадную по тем временам сумму – 59 тысяч крон. Поскольку накануне Первой мировой войны самое серьезное внимание в системе обороны противоборствующих сторон уделялось военным крепостям, становится ясным, что накануне войны новые крепости построить просто невозможно, поэтому после разоблачения и ареста А. Редля австрийцы так и не смогли внести существенные коррективы в свои военные планы.
Ценность Редля для русской военной разведки очевидна. Несмотря на крайние меры предосторожности в работе с ним, в мае 1913 года Редль все же был арестован. Об обстоятельствах его ареста существует многочисленная литература.
Об этом писали Макс Ронге, Вальтер Николаи, Э. Киш, Э. Вудхол, Р. Роуан, М. Алексеев и другие исследователи. Из всех версий его разоблачения и ареста приведем вариант, принадлежащий перу уже упоминавшегося Д.И. Ромейко-Гурко.
Он пишет, что австриец был у него на связи и что именно сам передавал ему деньги. Впоследствии, вероятно, для усиления конспирации, деньги Редлю пересылал русский военный агент в Швеции. Им в ту пору был подполковник П.Л. Ассанович. Вероятно, последний и стал пересылать их в Венский почтамт «до востребования».
Как пишет Д.И. Ромейко-Гурко, «один такой большой пакет показался подозрительным на Венской почте. Его вскрыли, и в пакете оказалось 30 тысяч марок. На почте правильно решили, что пересылать такую сумму письмом «до востребования» может только шпион или жулик, и сообщили об этом Генеральному штабу.
Этот последний поставил сыщика на почте, чтобы, когда кто-нибудь придет получать пакет, арестовать его. Сыщик ждал около недели, и ему это надоело. Тогда он стал следить за почтой, сидя в ближайшем кафе.
Редль пришел за своим пакетом через восемь дней. Он был в это время начальником штаба армейского корпуса в Праге. Получив пакет, он сунул его в карман и сел в такси. Барышня на почте выбежала предупредить сыщика, но не сразу его нашла, и смогла указать только на удаляющееся такси. Сыщик вскочил в первое попавшееся такси и последовал за Редлем. Он не был уверен, что следит за тем человеком, который получил пакет, так как улица была переполнена, а лицо человека, получившего пакет, сыщик не видел. Когда Редль, подъехавший к Гранд-отелю, вышел из такси и направился в свой номер, сыщик, предъявив швейцару жетон, сказал:
– Человек, вошедший в отель и сейчас поднимающийся по лестнице, является государственным преступником, за которым я слежу.
– Нет, вы ошибаетесь, сударь, – возразил швейцар. – Это не государственный преступник, а начальник десятого корпуса.
Сыщик хотел было удалиться, когда в холл гостиницы вошел таксист и сказал:
– Я только что привез к вам пассажира с Главного почтамта, который забыл в салоне моего такси перочинный ножик, вот он.
Швейцар взял нож, а в это время Редль, побывав в своем номере, спускался по лестнице.
Сыщик обратился к швейцару и сказал:
– Спросите, не его ли это ножик.
Швейцар вежливо спросил Редля. Редль поколебался и сказал, что нож принадлежит ему, поблагодарил и положил нож в карман, вышел из отеля, сел на извозчика и поехал в Генштаб. Сыщик, последовавший за Редлем, опередил его. Когда Редль зашел по делам в канцелярию Генштаба, сыщик поспешил в кабинет начальника Генштаба Конрада фон Хещендорфа и рассказал ему всю историю.
Вошел Редль, и К. фон Хещендорф сказал ему:
– Вы знаете, что мы уже три года ищем шпиона в Генеральном штабе, который нас предает. Я должен всех подозревать.
– Да, – ответил Редль, – я даже самого себя подозреваю и до сих пор удивляюсь, что мы его не раскрыли.
– В таком случае выверните свои карманы.
– Я раскрыт, – сказал Редль и подал Конраду пакет.
Редля тотчас арестовали и два его товарища повезли полковника в Гранд-отель.
Там ему будто бы дали бесшумный браунинг, и он застрелился.
Я лично думаю, что он был застрелен. Чего я не понимаю, так это то, как он мне успел написать по условленному адресу короткую открытку и ее отправить по почте. В ней было только три слова: Ich bin verraten. Grutli (“Я раскрыт. Грутли”), условленная его подпись, по которой я с ним переписывался».
Такова версия ареста Редля в изложении Д.И. Ромейко-Гурко. Впрочем, она ничем не отличается от австрийской.
Но существует и еще одна версия, согласно которой в действительности на русскую военную разведку работал кто-то из наиболее высокопоставленных чинов австрийского Генштаба, может быть, даже один из заместителей Конрада фон Хещендорфа.
Согласно ей, разоблачение и самоубийство полковника Редля, имевшего, как утверждают, нетрадиционную сексуальную ориентацию, были спровоцированы австрийской контрразведкой с тем, чтобы скрыть истинное лицо агента в военных верхах этой страны.
Забегая немного вперед, скажем, что не исключено, что этим лицом был тот самый офицер австрийского Генерального штаба, с которым во время войны встречался герой нашего повествования граф П.А. Игнатьев. Но об этом мы расскажем в следующих главах.
Упоминавшийся нами Н.С. Батюшин, возможно, знавший имя истинного русского агента в австрийском Генштабе, унес его тайну в могилу, отказавшись назвать после войны Вальтеру Николаи имена своих агентов в Вене и Берлине.
Он ответил бывшему шефу германской военной разведки, что обо всем напишет в своей книге. Разумеется, в мемуарах Н.С. Батюшина, вышедших после войны, никаких сведений о русской агентуре в Германии и Австро-Венгрии не содержится. Он оказался верен традициям офицеров русской военной разведки: имя агента знает только его куратор и начальник разведки. Остальным сотрудникам разведки знать ее агентуру не положено. Эта традиция свято соблюдается и в наши дни.
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Глава 5. РУССКИЕ ДОКУМЕНТЫ О НАЧАЛЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ
Через месяц после ноябрьской революции 1917 г. советское правительство вызвало сильное волнение во всем мире и поставило в затруднительное положение союзные правительства, опубликовав "тайные договоры", заключенные этими последними с царским правительством. С тех пор германское, британское, французское и австрийское правительства открыли свои архивы за время до 1914 г., а американское правительство опубликовало свои документы за период 1914 - 1918 гг.; об издании аналогичных собраний объявлено также итальянским и югославским (сербским) правительствами. Никогда в прежнее время не было возможности для историков в такой короткий срок после окончания большой войны столь детально исследовать вызвавшие ее обстоятельства. Тем не менее, существует еще много пробелов в этой документации и следует приветствовать публикацию русских документов.
Первоначально Комиссия, назначенная советским правительством, состояла из семи членов - проф. М.Н. Покровского, который был, пожалуй, "самым выдающимся" (кавычки мои - Л.С.) из советских историков, четырех других историков и двух советских дипломатов; со времени смерти Покровского в 1932 г. председателем состоит Я.К. Берзин*).
*) БЕРЗИН Ян Карлович (Берзиньш, латыш. Jаnis Bеrzi настоящее имя — Петерис Янович Кюзис (латыш. Pеteris Вuzis); партийная кличка — «Старик»; 13 [25] ноября 1889, хутор Клигене, Яунпилсская волость, Рижский уезд, Лифляндская губерния, Российская империя — 29 июля 1938, Расстрельный полигон «Коммунарка», Московская область, РСФСР, СССР) — советский военный и политический деятель, один из создателей и руководитель советской военной разведки, армейский комиссар 2-го ранга (1937). Был обвинён в «троцкистской антисоветской террористической деятельности» и расстрелян 29 июля 1938 года.
Родился в семье батрака-латыша. В 1905 году вступил в РСДРП. Активный участник революции 1905—1907 гг. В 1907 году за убийство полицейского приговорён к 8 годам каторги, но ввиду несовершеннолетия срок сокращён до 2 лет. В 1911 году снова арестован за революционную деятельность и сослан в Иркутскую губернию, откуда бежал в 1914 году с подложными документами на имя Яна Карловича Берзина.
Во время Первой мировой войны призван в армию, откуда дезертировал (!). Работал слесарем на заводах Петрограда. Активно участвовал в Февральской революции. Летом 1917 года — редактор латышской газеты «Пролетариата Циня».
Во время Октябрьского вооружённого восстания 1917 года член партийного комитета в Выборгском районе и член Петроградского комитета. С декабря 1917 года работал в аппарате ВЧК РСФСР.
В январе — мае 1919 года — заместитель наркома внутренних дел Советской Латвии. В декабре 1920 года переведён на службу в Разведуправление РККА. В марте 1924 — апреле 1935 года — начальник 4-го (разведывательного) управления штаба РККА, фактически создал систему военной разведки СССР.
Подал рапорт об освобождении от должности после копенгагенского провала «совещание резидентов» в Дании в феврале 1935 года (были схвачены сразу четыре ответственных работника центрального аппарата разведки), который указывает как на крупнейший провал за всю историю советских спецслужб.
С апреля 1935 по июнь 1936 — заместитель командующего войсками Особой Краснознамённой Дальневосточной армии (числился заместителем командующего ОКДВА до повторного назначения начальником Разведупра РККА). В 1936—1937 годах был главным военным советником в армии республиканской Испании под именем генерала Доницетти (сдал дела комдиву Григорию Штерну).
В конце мая 1937 года вернулся в СССР и вновь занял пост начальника Разведуправления. ЦИК и Совнарком утвердили его в звании армейского комиссара 2-го ранга. 1 августа 1937 года снят с поста начальника Разведуправления с направлением в распоряжение Наркома обороны СССР.
У Берзина возник конфликт с резидентом НКВД в Мадриде А.М. Орловым. Берзин считал, что репрессии НКВД против анархистов, ПОУМ и других левых группировок, отрицавших сталинизм, вредят делу борьбы с общим врагом. В результате, Берзин был отозван из Испании, попал в опалу и вскоре был расстрелян. Косвенным следствием опалы Берзина стала гибель испанского учёного Хосе Роблеса[en], некоторое время работавшего у Берзина личным переводчиком. По мнению Орлова Роблес знал слишком много, и вскоре после отъезда Берзина, Роблес был расстрелян (Koch, Stephen (1994). Double Lives: Spies and Writers in the Secret Soviet War of Ideas against the West.
Арестован 27 ноября 1937 года по обвинению в «троцкистской антисоветской террористической деятельности». Расстрелян 29 июля 1938 года на полигоне «Коммунарка». Реабилитирован посмертно 28 июля 1956 года
Ничто не указывает на то, чтобы Комиссия или редакторы этих нескольких томов позволили политическим чувствам повлиять на историческую научность, так как примечания носят строго фактический и пояснительный характер. С технической стороны издание также выполнено превосходно.
________________________________________
Статья проф. Бернадотта Шмитта "Россия и война" напечатана в "Foreign Affairs. An American Quarterly Review", October 1934.
Все цитаты тщательно сверены с оригиналами (по советскому изданию) и полностью им соответствуют. Все подстрочные примечания автора сохранены. Подстрочные же примечания редакции в каждом отдельном случае оговорены. Для облегчения пользования статьей редакция ввела в квадратных скобках ссылки на соответствующий том и N документа (римская цифра означает том, арабская - N документа), опубликованного в "Международных отношениях в эпоху империализма". - Ред.
Эти тома являются немецким переводом III серии издания "Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств 1878 - 1917 гг." - большого собрания русских документов, издаваемого в настоящее время комиссией, назначенной Центральным исполнительным комитетом Советского правительства. Это собрание сходно с собранием, уже выпущенным в других странах. Оно будет состоять из трех серий, первая из которых будет охватывать период от Берлинского конгресса до русско-японской войны, 1878 - 1904 гг., вторая - 1904 - 1913 гг., третья - период от 14 (1) января 1914 г. до свержения временного правительства в ноябре 1917 г. Немецкий перевод сделан "Deutsche Gesellschaft zum Studium Osteuropas", вдохновителем и руководителем которого является проф. Гетч. В настоящей статье разбираются первые пять томов III серии, от 14 (1) января 1914 г. до начала войны. (К сожалению, в немецком переводе эта серия обозначена как "первая", что вероятно вызовет путаницу при ссылках.)
________________________________________
Указан каждый архив, из которого взят каждый отдельный документ (использованы все соответствующие архивы, а не только архивы министерства иностранных дел); на документах, просмотренных царем, воспроизведены его замечания; документы напечатаны в том виде, в каком найдены, и очевидные ошибки исправлены в подстрочных примечаниях; если нельзя установить происхождение документа, то этот факт оговаривается. Советская комиссия заслуживает самой высокой похвалы за выпуск такого научного издания. Тем не менее, не следует думать, что советское правительство упустило столь удобный случай изложить свои собственные взгляды на войну и на мировую политику. В собраниях, выпущенных другими правительствами, выбор документов сделан применительно к европейской политике, системе союзов и вооружений к началу войны; документы, относящиеся к Африке и Азии, обычно опубликовывались лишь, когда они оказывали какое-либо влияние на положение дел в Европе. Советские издатели поступили иначе. Во введении к I тому проф. Покровский писал: "Война была решена не в июле 1914 г., но значительно раньше. Точный момент этого решения, конечно, установлен быть не может: его попросту не было, этого точного момента; никто из участников не мог бы сказать, когда именно было решено - не воевать вообще (это, может быть, было решено за много лет до 1914 г.), а когда было решено начать войну именно летом этого года. Момент взрыва давно заложенной мины был неясен для самих заложивших. Но объективная обстановка, из которой выходом могла быть только европейская война в ближайшем будущем, окончательно сложилась зимою 1913/14 г."*).
"Все эти "роковые дни" и "роковые недели", которым придают такое огромное значение буржуазные историки и издатели документов, для нас имеют совершенно третьестепенное значение, поскольку мы знаем, что война не была делом злой воли отдельных лиц и отдельных групп, но с железной необходимостью вытекала из экономической системы последних десятилетий - системы монополистического капитализма. Но из этого отнюдь не следует, как думают иные наивные люди, что, значит, "виноватых нет" и искать их не стоит. К войне привели захватнические вожделения всех империалистских правительств, но ни одно из них не призналось и не признается до сих пор в этом; все они, видите ли, стали жертвой чужих захватов. Установить захватничество всех империалистских правительств и группировок, установить не a priori, исходя из той предпосылки, что они должны быть захватчиками, а установить на основании непререкаемого, для всех обязательного документального материала - значит разрешить задачу огромной важности. Для борьбы с империализмом необходимо знать доподлинно и во всей точности, как он действует, каковы его приемы и методы. И когда захватническая деятельность империалистов будет непререкаемо установлена рядом неопровержимых документов, мы, конечно, получим обвинительный акт, но обвинительный акт не против отдельного лица или, тем паче, против отдельной страны, а против класса - того класса, который держал в руках власть во всех больших странах в 1914 г. и держит власть доселе в большинстве из них" (т. I, с. VIII-X; немецкое издание, т. I, с. XII-XIII).
________________________________________
*) Часть цитаты из статьи М.Н. Покровского не воспроизводится. Читатель сможет ее найти в предисловии к I тому "Международные отношения в эпоху империализма", с. IX-X. - Ред.
________________________________________
Таким образом, в дополнение к сотням документов, относящимся к европейской политике за первую половину 1914 г., исследователь, желающий проверить тезис советских издателей, найдет большое количество документов, посвященных русской деятельности и русским притязаниям в Манчжурии и Монголии, не говоря уже о Персии, о которой говорится с утомительной полнотой, и Армении, в отношении которой Россия имела как хозяйственные, так и политические планы. Поэтому мы с некоторым удивлением узнаем, что г. Покровский считал русский империализм чем-то менее низким [vile], чем его соперников*).
Иными словами, война с русской точки зрения была в первую очередь политическим делом и лишь отчасти проявлением русского империализма. С этим будут согласны и буржуазные историки.
Едва ли поэтому необходимо долго останавливаться на русской деятельности на Дальнем Востоке в течение первой половины 1914 г. В Манчжурии русское правительство, чтобы быть готовым "на случай военных осложнений с Японией", предлагало затратить 1 200 000 рублей на улучшение обороны КВЖД и требовало от Китая концессию на пять железнодорожных линий в Северной Манчжурии, считавшихся необходимыми по военным соображениям [I, 330, 389]. Китайцы возражали против предоставления новым железным дорогам права эксплуатировать естественные ресурсы страны и, несмотря на оказанное на них сильное давление, не приняли русских предложений к тому моменту, когда война разразилась в Европе [V, 20 и 207]. Чтобы избежать опасного прецедента, русское правительство отказалось поддерживать план одного из русских подданных о постройке трамвайной линии в японской зоне Манчжурии*). Насколько напряженными были русско-японские отношения, показывает речь японского министра земледелия, виконта Оура, произнесенная в начале июля, в которой он объявлял, что японская армия будет в 1915 г. увеличена на две дивизии, и говорил, что "многие японцы думают, что война между Японией и Россией будет не ранее, чем через 30 - 50 лет, но есть некоторые основания предполагать, что вторая война начнется через несколько лет [V, 15, 378]. В результате русского протеста провинившийся министр заявил, что он не употреблял приписывавшихся ему выражений, однако русское правительство все же не чувствовало никакой уверенности относительно того, как Япония будет реагировать на войну в Европе.
Хотя русско-монгольское соглашение от ноября 1912 г. и русско-китайская декларация от ноября 1913 г. признали Внешнюю Монголию автономным государством под сюзеренитетом Китая, но русское правительство встречало трудности в попытках подчинить Монголию своему влиянию. Русские предложения насчет железнодорожной конвенции, которая передала бы русскому правительству полный контроль над железнодорожным строительством в Монголии [I, 10], встретили сопротивление монгольского правительства, передавшего 4 августа свои контрпредложения, согласно которым Россия должна была признать "вечное право" Монголии строить железные дороги в пределах своей территории и должна была не препятствовать Монголии строить их "своими собственными средствами" [V, 565, 566]. Монгольское правительство также настаивало на значительном сокращении войск, обучаемых русскими офицерами, и просило о предоставлении значительного количества оружия, подлежавшего оплате из займа в 3 000 000 рублей, который Россия сочла благоразумным предоставить слабому монгольскому правительству [I, 142; II, 148, 397].
________________________________________
*) Далее следует опущенная в переводе цитата из предисловия М.Н. Покровского, см. т. I, с. X-XI и XVII. - Ред.
*) Речь шла о получении концессии на постройку трамвая в Куанченцзы, см. "М. о.", т. IV, N 213. - Ред.
________________________________________
По обоим пунктам русские уступили; правда, неохотно. Потребовалось более шести месяцев для урегулирования деталей займа, и соглашение, по-видимому, к 4 августа подписано не было. Монголы также обнаружили упорное нежелание участвовать в конференции a trois с Россией и Китаем, так как желали включить Внутреннюю Монголию в свою территорию, против чего были и Китай и Россия [I, 142; II, 57; V, 14, 447].
Русские могли опасаться оказывать давление на Монголию ввиду монгольских интриг с Японией; они, по-видимому, не желали рисковать бросить Монголию в объятия Китая; или же они чувствовали, что слишком глубоко увязли в Персии, чтобы вести сильную политику в Монголии и Китае. Факт тот, что после шестимесячной деятельности они не добились того, чего желали, ни от Китая, ни от Монголии.
Зато в Персии русский империализм, по-видимому, делал быстрые успехи в первые месяцы 1914 г. Русская сфера влияния на севере, установленная англо-русской конвенцией 1907 г., постепенно переходила под русский контроль. Русские подданные в широких размерах покупали и арендовали землю при восторженном одобрении министра иностранных дел С.Д. Сазонова [I, 90, 194, 206 и 255], хотя это противоречило Туркманчайскому договору (1829 г.), причем сборы, которые должны были вноситься в персидское казначейство, собирались русскими консулами и переводились в Русский учетный банк [II, 310]; консул в Астрабаде Иванов был одним из крупнейших среди этих землевладельцев. Многочисленные концессии на эксплуатацию хозяйственных ресурсов страны испрашивались от персидского правительства, единственная надежда которого на сопротивление была в поддержке Великобритании.
Генерал-губернатор Азербайджана Шоджа-эд-Доуле, русский protege, фактически игнорировал тегеранское правительство и пользовался поддержкой как русского консула в Тавризе, так и русского посланника в Тегеране [I, 260, 361, 365, 372, 375, 404; II, 48, 244, 271; III, 201; IV, 159]. Так как в русской зоне был расположен русский отряд в 12 - 17 тыс. человек, то персидское правительство было беспомощно. Тем не менее, 28 июня оно обратилось с энергичным протестом против всей русской политики к посланнику в Тегеране Коростовцу, приписывавшему этот акт махинациям его британского коллеги Тоунлея [III, 197; IV, 64]. Сазонов согласился на то, чтобы взимание сборов русскими консулами с русских подданных было прекращено и чтобы Шоджа-эд-Доуле был сменен" [IV, 111], но Коростовец попытался задержать этот ответ, и он был формально передан лишь 26 июля, на следующий день после разрыва между Австрией и Сербией [V, 110].
Подлинное значение положения дел в Персии заключалось не столько в самой Персии, сколько во влиянии этого положения на отношения между Россией и Великобританией. Как давно уже известно, из ранее опубликованных (и ныне включенных в данный подбор) документов*), Сазонов после своего фиаско с миссией Лимана фон Сандерса был чрезвычайно озабочен устройством союза между Россией и Великобританией или, за невозможностью этого, - морского соглашения, аналогичного заключенному между британским и французским адмиралтействами [I, 232, 289; II, 137]. Русский, посол в Лондоне гр. Бенкендорф, проницательный наблюдатель английской жизни, твердо отклонял какую-либо надежду на союз [I, 232, 328; II, 363]; он ссылался на слова сэра Эдуарда Грея о невозможности союза: "Вы видите, даже сейчас мы не имеем союза с Францией" [II, 389]. Он даже - предостерегал против того, чтобы рассматривать морское соглашение как конвенцию [III, 138].
________________________________________
*) Чтобы избавить исследователей от поисков документов, наспех и без достаточной научной обработки напечатанных в многочисленных органах печати и специальных изданиях, советская большая публикация воспроизводит все те документы, которые сохранили свое значение. - Ред.
________________________________________
Но вопрос о союзе, по-видимому, сравнительно мало занимал Бенкендорфа, который был уверен, что участие Англии в европейской войне зависит не от наличия письменного обязательства, а от ее общей позиции по отношению к Германии и России. Его беспокоила опасность того, что раздражение Англии против русской политики в Персии может вызвать ослабление Тройственного Согласия. Поэтому с января и по июнь он все время напоминал Сазонову об этой опасности [III, 188]. Он не останавливался перед критикой русских методов и русских агентов в Персии; он ссылался на то, что Грей и король Георг говорили ему по поводу Персии; он указывал, что с юнионистским кабинетом будет труднее иметь дело, чем с находившимся у власти либеральным правительством; Грей, по его словам, все время повторял ему, что необходимо "спасти лицо персидского правительства" [IV, 2] и не дать персидским финансам придти в беспорядок. Как раз по этим двум пунктам Сазонов через неделю обнаружил готовность сделать уступки в Персии. Кроме того в начале июня британское правительство предъявило резкий протест против поведения России в Персии [III,197], и король Георг написал личное письмо Николаю II, обращая его внимание на "нынешнее неудовлетворительное положение дел в Персии" и прося царя принять британского посла, сэра Джорджа Бьюкенена, для личного разговора [III, 272]. Сазонов пытался защитить свою политику перед Бенкендорфом [111, 343], но, очевидно, на него повлияли откровенные письма посла и британские протесты, так как царь заверил Бьюкенена, что "персидский вопрос не сможет разделить нас" [IV, 12], и в черновике ответа королю Георгу, приготовленном для него Сазоновым, он должен был сказать, что "не трудно будет" достигнуть соглашения о Персии [V, 47].
Примирительная позиция русского правительства тем более поразительна, что англичане в то же время просили о пересмотре конвенции 1907 г. в отношении Тибета и Афганистана, что могло бы дать право России на уступки в других районах [I, 384, 396]. Иными словами, Россия была готова, в особенности после сараевского убийства, изменить свою политику в Персии для укрепления своего положения в Европе. 31 июля русским представителям в Персии были посланы инструкции избегать каких бы то ни было затруднений с их английскими коллегами, так как Россия находится "быть может, накануне серьезной войны, когда содействие Англии нам так ценно" [V, 347]*).
Отношения между Россией и Францией, которые являлись союзниками с 1894 г., были, естественно, гораздо более интимными, чем отношения между Россией и Англией. Были, конечно, некоторые поверхностные трения.
В известный момент французы были озабочены слухом, что Крупп может приобрести контроль над Путиловским заводом, и для предупреждения этого они быстро предложили свою финансовую поддержку (А/О Путиловских заводов - Ред.) [I, 132, 141, 153]. Некоторое время они, к большому неудовольствию русских, настаивали на назначении норвежцев в качестве генеральных инспекторов согласно плану реформ в Армении [I, 333]. Русским в свою очередь не нравился турецкий заем, выпущенный во Франции, и они были в немалом смятении от донесений о том, что турецкие военные суда строятся на французских верфях [II, 375]. Спор о допущении России в "Совет оттоманского долга" мог развиться в серьезное затруднение.
________________________________________
*) Прежде чем покончить с этим вопросом, надо отметить, что русские документы не содержат указания на новые шаги, сделанные Сазоновым перед Бьюкененом 7 и 19 июля в направлении англо-русского союза ("British Documents on the Origins of the War", т. XI, с. XI). He представляется необходимым говорить о затруднениях между британским и русским правительствами по поводу Трансперсидской железной дороги или о подозрениях, которые возбудила в России деятельность Англо-персидской нефтяной компании, в которой крупным акционером было британское правительство. Оба вопроса обсуждаются во многих документах.
________________________________________
Хотя русская доля в долге была ничтожна, русское правительство подчинило свое согласие на 4%-ное увеличение турецких таможенных пошлин предоставлению ей места в "Совете долга" [I, 26]. В качестве компенсации Германия настаивала на предоставлении ей второго места и на поочередном с Францией председательствовании [I, 103]. Но Франция не желала соглашаться на второго германского делегата. Русское правительство оказывало большое давление на своего союзника, чтобы добиться уступок, но безуспешно. Турецкое предложение заменить второго германского делегата турецким членом было неприемлемо для Германии. В результате Россия, отказалась санкционировать повышение таможенных пошлин [IV, 225], хотя посол в Константинополе и сомневался в благоразумии этого шага [IV, 287]. Разразившийся вскоре европейский кризис положил конец все более обострявшемуся спору.
Однако, с общеполитической стороны франко-русский союз не был затронут этими инцидентами. Французское правительство желало "un resserement aussi etroit que possible de l'alliance" ["возможно более тесного союза"] и было уверено, что Горемыкин, который в феврале сменил Коковцова на посту премьера, был "одним из наиболее верных сторонников союза" [I, 250].
Хотя социалисты продолжали быть против трехлетнего срока военной службы, восстановленного в 1913 г., но русский военный атташе в Париже был доволен "глубокой и слепой верой французского народа в нашу военную мощь" [I, 77]. В июне, когда в результате министерского кризиса был образован кабинет Вивиани, Извольский старался убедить Сазонова в том, что на Вивиани можно надеяться, несмотря на его связи с социалистами, и новый премьер скоро дал окончательные заверения как Извольскому, так и Сазонову [III, 237]. По мнению Извольского, угроза французского посла в С.-Петербурге Палеолога выйти в отставку, если закон о трехлетней службе не останется в силе, не имела иного влияния, кроме уменьшения авторитета посла на Кэ д'Орсэ [III, 301].
Сазонов заявлял, что глубоко удовлетворен положением, и по всей вероятности был действительно удовлетворен им. Если в русских документах нет абсолютно ничего, указывающего на воинственные намерения или притязания со стороны французов, то вместе с тем у русских не было никаких причин опасаться, что если союзу суждено пройти испытание, то Франция будет неисправной в выполнении своих обязательств.
Отношения России с Германией были определенно щекотливыми. В начале года проблема миссии Лимана фон Сандерса все еще оставалась нерешенной, Сазонов принял компромисс, предложенный Германией, только тогда, когда его посол в Германии Свербеев выяснил, что лучших условий, невозможно" достигнуть [I, 18, 21, 88]. Вскоре после этого появилась сенсационная статья" в "Kolnische Zeitung" (2 марта), петербургский корреспондент которой утверждал, что в 1917 г., когда в России будет завершена военная реформа, Россия "обратит свое оружие против Германии"; за этой статьей последовал выпад русских "Биржевых ведомостей" (13 марта), утверждавших, что "Россия желает мира, но готова к войне". Свербеев полагал, что Германия пытается "запугать нас" и в то же время сделать вид, что она не боится России [I, 387, 434; II, 6]. Позже он доносил, что эта видимость обманчива, так как существует настоящий "страх перед ростом военного и экономического нашего могущества" и поэтому "военные элементы и прусские юнкеры даже не скрывают своей воинственности" [II, 191], однако, германское правительство желает дружественных отношений [III, 61], и Вильгельм II сказал, что "русский император может полностью рассчитывать на мою дружбу, как я - на его". Другими факторами в положении были вопрос о новом торговом договоре и враждебность германских аграриев [I, 213; II, 299]. Русское правительство внимательно следило за германским экономическим проникновением в Анатолию, Персию и Китай, оно формально протестовало в Берлине против тенденциозных известий о России, сообщавшихся германским телеграфным агентством "Deutsche-Japan Post" [I, 351; III, 362; IV, 70].
Затем, через два дня после Сараева, Германия потребовала отозвания русского военного атташе в Берлине за шпионаж; на это было дано согласие, но, несмотря на германские обещания держать дело втайне, оно было разглашено с порядочным шумом [IV, 23, 110, 119, 161, 197]. Русское правительство получило также тревожные сообщения о германских интригах в Швеции и Норвегии [I, 344; II, 151, 157]. К началу европейского кризиса Россия и Германия были, таким образом, раздражены друг против друга.
Италия была в это время занята отчаянной борьбой со своей союзницей Австрией за влияние в Албании; официально обе страны проводили общую политику, которой Россия симпатизировала очень мало и к которой она имела самое ничтожное отношение. С подкупающей откровенностью итальянцы объясняли, что они глубоко недовольны своим положением и вернулись бы при первой возможности, к политике Раккониджи (русско-итальянское соглашение 1909 г.). Когда Саландра сделался премьером, он уверял русского посла, что «Россия не может иметь более убежденного друга, чем он» [III, 32]. Остается впечатление, что русское и итальянское правительства прекрасно понимали друг друга.
Отношения России с Австро-Венгрией - ее историческим соперником на Балканском полуострове - были в течение первой половины 1914 г. не совсем нормальными. Хотя оба правительства следили одно за другим, как хищные птицы, но между ними не возникало по поводу Балкан никаких специальных вопросов, кроме вопроса об Албании. Естественно, что русское правительство отказалось помогать Австрии в ее соперничестве с Италией, отказалось посылать войска для помощи международной комиссии в Албании или оказывать давление на Румынию в этих же целях [IV, 211]. Кокетничанье России с Румынией (сердечная телеграмма царя к королю Карлу) [I, 130], высшей точкой которого явилось известное свидание Николая с Карлом в Констанце [III, 339], вызвало сильное раздражение в Вене и Будапеште [III, 293, 382]. "Тем лучше", заметил царь.
Довольно много подозрений вызвали судебные процессы в Мармарош-Сигете, Дебречине и Львове, в которых Россия обвинялась в подстрекательстве к заговорам против Габсбургской монархии [I, 367, 415; III, 26]; русские, узнав, что австрийские власти считают чешских офицеров неблагонадежными, не улучшили положения своими попытками учредить в Праге русско-чешский клуб и создать в Богемии тайную организацию [I, 99, 100], вдохновителем которой был чешский депутат Клофач, а также своим приглашением 24-х славян из разных частей монархии на панславистский конгресс в Москве*) (II, 291). Австро-венгерская пресса и парламентское общественное мнение были, открыто враждебны России, причем некоторые самые суровые нападки шли из кругов, считавшихся наиболее близкими к наследнику престола [I, 338; II, 192; III, 24] эрцгерцогу Францу, но царь по этому поводу замечал: "Да, но не доводите нас до крайности" [II, 321]. Нет указаний на то, как реагировали русские на сообщения о предстоявших в июне австрийских маневрах в Боснии; но не может быть сомнений, что оба правительства, относились одно к другому в высшей степени подозрительно и, что общая атмосфера была как нельзя более скверной.
Таков был дипломатический фон, на котором Россия проводила свою политику между январем и июлем 1914 г. При наличии осложнений в Албании, греко-турецких трений из-за Эгейских островов и озлобленности Болгарии после ее поражения в предыдущем году, России было бы легко заняться ловлей рыбы в мутной воде и создать опасное положение.
________________________________________
*) Речь идет о созыве съезда не в Москве, а в Петербурге. - Ред.
________________________________________
Однако Сазонов заявил 5 марта, что в интересах "всех без исключения великих держав, а в особенности держав Тройственного Согласия" предупредить возникновение новой войны [I, 382]; в соответствии с этой точкой зрения он оказывал сильное давление на Турцию и Грецию, отношения между которыми к середине июня приобрели угрожающий характер, побуждая их соблюдать мир [III, 290], в результате чего великий визирь и греческий премьер согласились встретиться в Брюсселе [IV, 334]. Болгария также была строго призвана к порядку. Конечно, это доказывает только то, что русское правительство в тот момент желало избежать затруднений.
Как давно уже известно из ранее опубликованных документов, русская политика в 1914 г. состояла в том, чтобы сохранять Турцию на возможно долгое время в положении не слишком сильном, но и не слишком слабом, и в то же время готовиться к захвату проливов, когда представится для того подходящий момент. Однако, этот момент, очевидно, не мыслился как предстоящий в непосредственном будущем, так как морская строительная программа, выдвинутая в марте [II, 123], которая позволила бы России занять господствующее положение в Черном море после получения Турцией двух военных кораблей, строившихся в то время в Англии, простиралась на пятилетний период от 1914 до 1918 г.; и военный министр, указывая в плане на меры, необходимые с военной точки зрения в случае захвата проливов, просил, чтобы эти меры не принимались в ущерб большой программе, выполнявшейся для подготовки России к войне на ее западном, т.е. австро-германском фронте [III, 374; IV, 24]. Сухомлинов указывал также, что флот еще не готов к тому, чтобы грузить войска с быстротой, достаточной для успешной экспедиции; флот отказывался от этой задачи и предлагал отложить это дело до осени [IV, 170].
Иными словами, русские готовились к отдаленному будущему и не были готовы к немедленным действиям. Их озабочивала в тот момент возможность, что Турция, в дополнение к судам, строившимся в Англии, сможет кроме того купить военные суда у Аргентины и Чили. Поэтому русское правительство старалось само купить аргентинские и чилийские суда, обращаясь даже с просьбой к британскому правительству устроить сделку с Чили, но в обоих случаях без успеха [I, 50, 408, 418; II, 241, 272, 306]. Русский протест перед Англией против реорганизации турецкого флота британским адмиралом Лимпусом вызвал ответ, что "если бы правительство его величества отказалось удовлетворить просьбу Турции, то реорганизация турецкого флота наверняка была бы поручена Германии"; если бы турецкий флот вступил на путь войны, то Англия обсудила бы с Россией "лучший метод действий" [II, 384; III, 224]*).
Начиная с января, армянский вопрос занимал видное место в русско-турецких отношениях. После некоторых уступок со стороны России, Турция, в конце концов, приняла программу реформ от 3 февраля [I, 210], но прошло два месяца, прежде чем было достигнуто соглашение о генеральных инспекторах [II, 161, 227], и даже после этого Порта оттягивала их назначение, несмотря на многочисленные напоминания со стороны России; торжественное обещание немедленных мероприятий, данное 13 июля [IV, 199], оставалось неисполненным к тому моменту, когда европейский кризис поставил как перед Россией, так и Турцией другие заботы. В порядке репрессалий русские допускали антимладотурецкую агитацию, шедшую с Кавказа [I, 73] и были замешаны в мартовской вспышке среди курдов или, по крайней мере, подозревались в этом Турцией.
________________________________________
*) В январе до русского правительства дошел слух, что Германия склонна продать Турции крейсер "Гебен" или "Мольтке"; это вызвало со стороны царя замечание, что "это все-таки поучительно и доказывает, как мало можно доверять заявлениям Германии" [I, 72]. В мае сообщалось, что фирма Фосс и Блум предлагает Турции крейсер, строящийся для германского флота. Оба слуха были лишены оснований.
________________________________________
Верные своей традиции, турки старались использовать разногласия среди европейских держав. Хотя Россия спасовала перед Германией в вопросе о миссии Лимана фон Сандерса, но нельзя было не считаться с отказом России обещать Турции поддержку в ее споре с Грецией об Эгейских островах [I, 318, 321]. Поэтому Турция в своей политике начала заигрывать с Россией.
В Константинополе был образован специальный русско-турецкий комитет, в мае миссия во главе с министром внутренних дел Талаатом посетила царя в Ливадии [II, 295, 352; III, 27]. Турецким гостем было дважды произнесено слово "союз" [V, приложение N 6] и, после своего возвращения в Константинополь, Талаат обсуждал эту идею с русским послом [III, 27].
Немного позже, однако, когда сделались известными притеснения турками греков в Малой Азии, русское правительство прибегло к строгому тону по отношению к Порте и отправило военное судно для крейсирования вдоль анатолийских берегов [III, 285, 287, 389]. С наступлением в июле европейского кризиса оказалось естественным, что Турция решила использовать затруднения России.
Какова бы ни была политика России в отношении Турции, важным фактором была позиция Болгарии. В 1914 г. русское влияние здесь стояло, на очень низком уровне, так как царское правительство считалось, по крайней мере, среди политиков, ответственным за катастрофу, постигшую Болгарию во второй болгарской войне. В длинном разговоре с русским посланником Савинским король Фердинанд пытался оправдаться от обвинений в интригах с Австрией [I, 291], но, хотя царь и послал королю сердечную телеграмму [I, 320], русское правительство занимало выжидательную и сдержанную позицию, явно не доверяя австрофильскому кабинету Радославова. Постоянные слухи о турецко-болгарском союзе, хотя эти слухи опровергались болгарским правительством, не могли содействовать укреплению доверия России*). Савинский пытался убедить короля, через его секретаря, в, необходимости заменить Радославова лидером оппозиции Малиновым [II, 207], но Фердинанд не поддавался, а оппозиция не была склонна принять власть в столь критический момент. Советовали подкупить болгарскую прессу и купить один из болгарских банков [III, 118, 375], но осуществление этих советов сулило мало хорошего.
Действительная надежда русской дипломатии состояла в воспрепятствовании кабинету Радославова получить заем за границей, без которого он не мог рассчитывать остаться у власти. Подобное "veto" было вскоре наложено на заем в Париже [I, 22, 31, 48]. Но болгарское правительство обратилось в Вену и в Берлин, и в апреле стало известно, что германские банкиры предоставляют заем в 300 миллионов франков взамен ценных железнодорожных, и табачных концессий [II, 43, 205], возможно с участием английских и бельгийских групп [II, 301].
В ряде исступленных телеграмм и лихорадочных депеш Савинский доносил об усилиях своих и своего французского коллеги Панафье помешать принятию германских условий, которые, как он утверждал, превратили бы Болгарию в экономического вассала Германии [II, 307]; он горько жаловался на недостаточную помощь со стороны британского коллеги, и британское правительство было действительно мало расположено вмешиваться в это дело [II, 324, 361, 373]. Король Фердинанд заявлял о своем бессилии. Так как правительство, очевидно, намеревалось принять предлагавшиеся условия, то русский посланник выдвинул план, по которому королю было бы предложено сместить кабинет Радославова.
________________________________________
*) 13 мая 1915 г. французское посольство сообщило русскому правительству текст договора, якобы заключенного между Болгарией и Турцией 25 января 1914 г., но не гарантировало его подлинности (1, приложение). В своей книге "Bulgarien und die Weltkriese" (Берлин 1923), на с. 117, Радославов заявляет, что турецко-болгарский союз был заключен 6 августа 1914 г.
________________________________________
За это был обещан французский заем на более выгодных условиях [II, 336, 409, 418]. Русское правительство относилось к этому плану без всякого энтузиазма; оно желало, по крайней мере, быть уверенным в приходе нового правительства, прежде чем будет предоставлен какой-либо заем; однако, оно все же дало свое согласие [III, 29, 51, 130, 182, 204]. Но неожиданные затруднения возникли во Франции, где оказался временный недостаток ликвидных капиталов; французские банки настаивали на участии России в займе, а это было нелегко устроить [III, 68, 80, 97, 105, 155, 204].
Прошло несколько недель, прежде чем некий банкир по фамилии Перье, до тех пор не признававшийся французским правительством, выступил с предложением, условия которого, однако, не понравились русским, банкам [III, 274, 309, 402]. Тем временем, германский заем был подписан [IV, 189], и Савинский надеялся помешать принятию его собранием путем привлечения оппозиции к поддержке более выгодных условий банкира Перье [III, 233, 278; IV, 19, 134], но случилось так, что Перье не смог собрать необходимые суммы, и правительство, ловко извратив его условия, методами нажима провело германский заем через собрание [IV, 220, 221, 237, 298].
Французские и русские угрозы потребовать немедленной уплаты из нового займа по предоставленным ранее авансам не произвели впечатления, и Фердинанд невозмутимо заявил, что будет соблюдать вотум собрания [IV, 250, 261]. Савинский оправдывал свое фиаско интригами Австрии, но этому, наверное, немало содействовал резкий тон, которым он обычно говорил с королем Фердинандом и болгарскими министрами. Кстати, можно заметить, что Австрия подозревалась в снабжении Болгарии военным снаряжением и деньгами.
Если документы оставляют впечатление, что русское правительство было меньше озабочено болгарскими делами, чем его посланник на месте, то интересы русского правительства в Черногории и Сербии были глубоки и постоянны. В Черногории положение было безнадежным. Казначейство было пусто, правительство - подкупно, король Николай - безнадежно дискредитирован в глазах своего народа. Заем, обещанный Лондонской конференцией послов в 1913 г., не был реализован и, несмотря на настойчивое обращение России и Франции к Англии, к середине июля ничего не было урегулировано [IV, 77, 216].
В глазах русского правительства единственным решением было объединение Черногории и Сербии, которого желал черногорский народ, и в марте Николай обратился с письмом к сербскому королю Петру [II, 169], предлагая этот шаг, на который Сербия дала свое согласие; но Николай был втайне враждебен этому шагу, и поэтому черногорское правительство лишь в июне оказалось готовым к переговорам [IV, 36]. Однако через несколько дней после сараевского убийства Сазонов, встревоженный напряженными отношениями между Сербией и Австрией, посоветовал отложить переговоры [IV, 112].
Более настоятельной была проблема русской военной помощи черногорской армии, которую Россия субсидировала и которой она поставляла инструкторов. Признавалось, что что-то надо сделать; вопрос был в том, как сделать это помимо неблагонадежного короля. Русский посланник в Цетинье давал много советов, но на двух специальных совещаниях в С. -Петербурге не удалось достигнуть никакого решения [I, 165; II, 209].
Многое, касающееся отношений между Россией и Сербией, было разоблачено уже несколько лет тому назад в сербских документах, опубликованных г. Богичевичем, согласно которым Россия оказывала значительную поддержку Сербии в ее надеждах свести окончательные счеты с Австрией. Русские документы более сдержанны. Так, в них нет указаний на разговор царя с сербским премьером Пашичем при его посещении С.-Петербурга. Быть может наиболее интересный эпизод касается сербской просьбы в начале февраля о крупной партии оружия ввиду исчерпания сербских ресурсов во время балканских войн [I, 161].
Военный министр занял определенную позицию, заявив, что у России нет в запасе такого оружия, и Сазонов сообщил это сербскому правительству [II, 124, 186]. Однако, 20 июня Сазонов в письме к начальнику генерального штаба Янушкевичу спрашивал, нельзя ли что-нибудь сделать [III, 313], на что Янушкевич ответил, что можно доставить 120 тысяч ружей с тысячью патронов на каждое ружье [IV, 74]. Сербия обещала уплатить за них из займа, о котором в то время велись переговоры. Таким образом, вопрос, по-видимому, не считался спешным. Вторым вопросом являлась просьба русского казначейства об оплате сербским правительством займа в 4 миллиона франков, заключенного у одного из частных банков для сербского офицерского общества ("Задруга") [I, 196]. По-видимому, ничего не было сделано, так как в начале июля банк просил русское правительство взять на себя ответственность [IV, 87]; к моменту начала войны никакого ответа, однако, дано не было.
Русский посланник в Белграде Николай Гартвиг даже при жизни имел мрачную репутацию разжигателя сербской вражды к Австрии. Поэтому к его переписке с С.-Петербургом, которая, как думали, доставит доказательства его вредного влияния, относились давно с большим любопытством*). На самом деле его многочисленные донесения почти ничего не обнаруживают относительно его личного поведения. Он держал свое правительство полностью в курсе всего происходившего, но о себе говорил мало, кроме того лишь, что он часто виделся с наследным принцем Александром. Так, и он, и военный атташе полковник Артамонов пространно описывали правительственный кризис, имевший место в июне 1914 г., и предшествовавшие ему обстоятельства [III, 280,281; V, приложения 1, 7, 9], но из этих отчетов никак нельзя усмотреть, что оставление у власти Пашича было результатом деятельности и влияния Гартвига, как то утверждает сербский писатель "Марко". Интересно отметить, что о "Черной руке", чья оппозиция радикалам явилась первоначальной причиной кризиса, оба русских упоминают совершенно мимоходом, как будто бы ее существование не составляло никакого секрета. Молчание Гартвига, однако, не снимает с него выдвинутых против него обвинений, так как Савинский, посетивший его в Белграде, писал в феврале Сазонову, что из разговора с ним он вынес впечатление, что "мысль Гартвига - натравить Сербию на Австрию" [V, приложение 2]. Сам Гартвиг с удовлетворением отмечал, что "в настоящее время, по общему признанию, в Сербии за исключением десятка беспочвенных политиканов и темных продажных агентов, нет вовсе австрофилов" [III, 282]; до какой степени это было результатом его собственных махинаций - вопрос, на который едва ли можно ответить.
Самой щекотливой проблемой, касавшейся Сербии, был в начале 1914 г. вопрос о Восточной железной дороге, принадлежавшей австрийским капиталистам. Сербия желала взять в свои руки ту часть линии, которая проходила через ее новую территорию, но австрийское правительство было против того, чтобы уступить столь могущественное средство влияния на всю хозяйственную жизнь Сербии.
В качестве выхода из затруднения была предложена франко-австро-сербская комбинация [I, 85, 118], но сербам не нравились ни французские, ни австрийские условия [I, 156]. Дело еще более осложнилось тем, что Италия тоже требовала для себя участия, номинально - для обеспечения экономической независимости Сербии [I, 29; III, 158], в действительности - чтобы провалить переговоры; и Россия, и Франция были против включения Италии в эту схему [I, 220].
________________________________________
*) Заявления сербского автора Богичевича и русского автора Н.П. Полетика о том, что бумаги Гартвига были изъяты из архивов бывшего министерства иностранных дел, неправильны, поскольку это касается, по крайней мере, официальной переписки. Имеется также много частных писем, но так как они не перенумерованы, то нельзя установить, все ли они сохранились.
________________________________________
Тогда Австрия предложила продать Сербии железную дорогу, если ей будет дана монополия на поставку железнодорожного материала [II, 165, 387], против чего выдвинули возражения французы. Россия убеждала Сербию принять первоначальный французский план и ни в коем случае не прерывать переговоров. Так как вопрос продолжал оставаться в тупике, то Австрия, в конце концов, потребовала возврата линии ее австрийским владельцам, на что Сербия ответила угрозой построить параллельную линию [II, 387, 401, 417].
Тогда Австрия заявила о своем согласии на покупку линии Сербией, и в июне цена была определена в 42 000 000 франков [III, 283]. Детали сделки мирно обсуждались, когда неожиданно 1 июля, через 3 дня после Сараева, австрийцы прервали переговоры [IV, 51]. Впрочем, соглашение не помешало бы столкновению рано или поздно между Австрией и Сербией. Перед самым австрийским ультиматумом от 23 июля русский поверенный в делах в Белграде писал: "Сербия со времени окончания балканских войн вступила во второй и последний подготовительный период осуществления своих национальных задач, которые кратко могут быть выражены следующим образом: при наступлении выгодней конъюнктуры быть готовой объединить всех сербов под властью королевства и приобрести собственный обеспеченный выход к Адриатическому морю" [V, 9].
По мнению русского дипломата, эта подготовка должна была потребовать не менее трех лет, но невозможно было установить окончательно, когда будут восстановлены дипломатические отношения с Болгарией и когда удастся "привести Румынию к непоколебимым решениям в желаемом смысле".
Какова бы ни была окончательная цель русской политики, Сербия, насколько видно из этих документов, никак не поощрялась к вызовам по отношению к Австрии. Нет также указаний на то, чтобы Россия имела в виду войну в 1914 г. Правда, французский посол передавал в донесении придворную сплетню о том, что Коковцов, был будто бы уволен за то, что "подчинял общую и иностранную политику России интересам казначейства" и что должна была наступить "новая общеполитическая ориентация" [ I, 250, 256].
На самом деле трудно найти какую-либо перемену в политике, кроме попытки заручиться союзом с Великобританией; на Ближнем Востоке Сазонов продолжал свою линию, имеющую цель избежать осложнений. Можно усмотреть зловещие намерения в длинной дискуссии в марте в финансовом комитете правительства по вопросу о русских активах за границей [II, 99]. Комитет был того мнения, что поскольку Россия была в финансовом отношении далеко недостаточно хорошо подготовлена к войне, суммы на счетах за границей (около 700 000 000 руб.) должны быть постепенно сокращены, и он запрашивал юридическое заключение о том, могут ли в случае войны денежные депозиты быть захвачены неприятельским правительством; в этой дискуссии Германия была единственной страной, названной по имени.
20 июня юрисконсульт министерства иностранных дел, барон Нольде, дал заключение, что русские фонды за границей не охранены договорами и что единственный надежный метод их охраны состоит в изъятии их из стран, "относительно мирных намерений которых нет полной уверенности" [IV, 11]. Несомненно, что это заключение и побудило русское правительство 4 июля востребовать суммы, находившиеся на его счетах в Германии и Австро-Венгрии [V, 19]. Какое значение следует придать маневрам, происходившим в Киеве в апреле 1914 г., увеличению годового контингента рекрутов на 136 000 чел. и призыву двух классов резервистов на осень 1914 г. - определить нельзя, так как эти меры упоминаются лишь в одном документе-рапорте из Вены, указывающем на некоторую нервность в Австрии [III, 133].
Итак, в значительной степени как и до опубликования этих документов, мы остаемся при тех же данных о сокровенных тайнах русской политики за первую половину 1914 г. Все, что можно сказать, это то, что эти документы не дают доказательств намерения России вступить в войну в 1914 г. или в какой-либо другой определенный момент.
Это в особенности относится к документам, содержащимся в IV томе, охватывающем период от 28 июня - дня сараевского убийства - до 22 июля - кануна австрийского ультиматума. За эти недели различные переговоры, касавшиеся вопросов в разных частях света, которые в некоторых случаях происходили в течение нескольких месяцев, продолжаются, как если бы сараевская трагедия была лишь несчастной случайностью. Спокойствие Сазонова видно, из факта его ухода в отпуск, на несколько дней [IV, 272] и из того факта, что он послал лишь два сообщения в Белград и в Вену [IV, 66, 112]; он также не предпринял никакого зондирования почвы в Лондоне, Париже, Берлине и Вене относительно возможных действий в случае кризиса. Послы в Париже, Берлине и даже Вене отправились в отпуск [IV, 19, 307 и с. 278, прим. 1]. Нет данных и о принятии военных мер. Если документы дают правильную картину положения, то русское правительство было застигнуто врасплох в момент посылки сурового австрийского ультиматума.
Сведения из Вены были в общем успокоительными. Правда, сараевские, военные круги громко требовали экспедиции против Сербии; в Вене немецкая клерикальная пресса, германский посол Чиршки старались возбудить общественное мнение против Сербии и России [IV, 46]; по донесениям, гарнизоны на сербской и русской границе были усилены [IV, 179]. По мере того как шли июльские дни, на Баллплаце продолжалось многозначительное молчание, пока наконец 16 июля русский посол Шебеко не узнал, что Сербии будут предъявлены требования, "в которых австрийское правительство поставит сараевское убийство в связь с пансербской агитацией в пределах империи" [ IV, 247]. Но уверения Берхтольда, что Австрия "вовсе не намерена вызывать конфликта" [IV, 133], и, возможно, тот факт, что Австрия сделала новое предложение Сербии по вопросу о Восточной железной дороге [IV, 238], побудили Шебеко покинуть Вену 21 июля [IV, 307].
Единственное, чем реагировал Сазонов - было то, что он предостерег австрийского поверенного в делах в С.-Петербурге против требования расследования в Сербии по поводу убийства [IV, 128] и обратил внимание Берхтольда на опасность перепечаток в австрийской прессе из безответственных сербских газет [IV, 244].
О сараевском убийстве было, кроме внешних деталей, получено, очень мало информации. Гартвиг доносил, что Чабриновичу было разрешено оставаться в Белграде по просьбе австрийского консула и что (Гавриилу – Л.С.) Принципу пришлось продать за 8 франков свое пальто, чтобы выехать из Белграда [IV, 91], между тем как в Сараеве при нем были найдены деньги. Русский консул в Сараеве критиковал недостаточные полицейские меры местных властей [IV, 120].
Наконец, 16 июля Шебеко переслал длинный доклад князя Гагарина, посланного в Сараево для производства расследования [IV, 248]. В этом докладе много говорилось об антисербских демонстрациях после убийства, а также говорилось, что "трудно предполагать, что нити заговора, ведут в Белград", так как "бомба, брошенная Чабриновичем, была, очевидно, самодельная", оказавшись "простой бутылкой, наполненной гвоздями и каким-то взрывчатым веществом". Обвинения в сношениях с Белградом, проникшие в венскую печать, по-видимому, не были сообщены русским посольством в С.-Петербург, почему Сазонов не был готов к обвинениям в соучастии Сербии, содержавшимся в австрийском ультиматуме.
Тем временем Сербия вела себя очень хорошо. Празднование дня св. Витта было прекращено, как только были получены сведения о сараевском убийстве [IV, 35]. Пашич решил "не реагировать на недостойные провокации Австрии" [IV, 148]; он применял "все законные средства", чтобы держать в руках сербскую прессу и заявлял, что, "в случае предъявления ему Австрией несомненных доказательств в причастности к преступлению определенных лиц, кто бы таковые ни были, то сербское правительство без замедления предаст их суду" [IV, 286].
Эта готовность была доведена до сведения держав циркулярной телеграммой, сообщенной русскому правительству 22 июля [IV, 319]. Беспокойство Сербии вполне подтверждается действиями регента, наследного принца Александра, известившего русского поверенного в делах о том, что сербская армия имеет только 100 000 ружей - "каковое обстоятельство является большим соблазном для врагов королевства" [IV, 285].
Согласно донесению, германская пресса была сильно настроена против Сербии, но русский поверенный в делах думал, что "в Берлине чувствуют большое удовлетворение, что Вена еще не сделала никаких представлений в Белграде", так как Германия не желала терять постоянно улучшавшийся сербский рынок [IV, 259].
Лишь 22 июля Броневский донес, что германский министр иностранных дел ведет себя уклончиво и что французский посол настроен "несколько пессимистически", так как приближающиеся германские маневры означают временное увеличение германской армии на 450 000 чел. [IV, 330]. Броневский передавал также слух, дошедший до британского морского атташе, о том, что некоторые германские резервисты предупреждены о "возможной мобилизации" [IV, 331].
Наиболее интересны сообщения, полученные за этот период русским правительством от посла в Лондоне.
В трех письмах Бенкендорф пространно описывал озабоченность Грея в связи с положением в Европе. По мнению Грея, главная опасность состояла в том, что Берхтольд "слаб"; поэтому главное - это успокоить Германию: "чем более Германия будет успокоена, тем менее она будет поддерживать Австрию" [IV, 146]. Он думал, что, пока не поздно, следует выступить с предложением добрых услуг; быть может, царь напишет императору Францу-Иосифу. Он также советовал, чтобы Сазонов поговорил в примирительном тоне с австрийским послом в С.-Петербурге. Бенкендорф также доносил о разговоре с германским послом Лихновским, который чувствовал себя "явно не по себе" и оставлял впечатление, что "он не рассчитывает на столь же действительное умеряющее воздействие со стороны Бетман-Гольвега, как это бывало в прошлом" [IV, 328].
Если Сазонов в первые недели июля не предпринял никаких действий в отношении европейской ситуации, то объясняется это тем, что он хотел посоветоваться с французскими государственными деятелями Пуанкаре и Вивиани, приезд которых в русскую столицу был назначен на 20 июля. По-видимому, не сохранилось никаких записей - если таковые были сделаны - франко-русских разговоров, так как единственные приведенные документы - это давно уже известные тосты, которыми обменялись Пуанкаре и Николай II на торжественном банкете [IV, 293, 294; V, 1 и 2]. Лишь французские документы могут раскрыть эту тайну. Однако, известно, что было сделано одно: было решено сделать представления в Вене о том, что Россия и Франция не склонны "допустить неоправдываемого обстоятельствами унижения Сербии", и выразить надежду, что "благоразумие одержит верх в Вене над воинственными течениями" [IV, 322]. Прежде, чем это могло быть выполнено французским и русским представителями в Вене, был предъявлен австрийский ультиматум.
Последовавший затем кризис охватывается V томом собрания, в котором для изучения русской политики дается более 500 документов. К сожалению, в практику министерства иностранных дел не входило отмечать часы отправки и получения телеграмм, и отсутствие этих данных делает невозможным определение точного момента принятия решений и выяснение того, какая информация имелась в данный момент. Кроме того Сазонов не записывал своих разговоров с послами и посланниками, а записи барона Шиллинга, чей хорошо известный дневник кризиса "How the war began" опубликован, часто недостаточны. Равным образом архивы не содержат документов, которые освещали бы многие тревожные вопросы, касающиеся русской мобилизации, как можно предполагать - потому, что вопрос о мобилизации был разрешен непосредственными переговорами или по телефону. Поэтому о полном и вполне удовлетворительном анализе русской политики не может быть речи.
В течение нескольких лет германский автор Альфред фон Вегерер утверждал, в значительной мере на основании газетных данных, что вплоть до полудня субботы, 25 июля, сербское правительство было склонно целиком принять австрийский ультиматум, но что в результате поощрений и советов из С.-Петербурга оно пересмотрело свою позицию и дало, перед самым истечением срока, ответ, признанный австрийским правительством неудовлетворительным и уклончивым.
Русские документы никоим образом не подтверждают этого мнения. 24 июля Пашич сказал, что австрийская нота не может быть ни принята, ни отклонена, и что он предлагает указать "приемлемые и неприемлемые пункты" [V, 35]; наследный принц считал "особенно унизительным" 4-й пункт и пункты, касающиеся деятельности австрийских агентов в Сербии [V, 37]. Со своей стороны, русское правительство послало в Белград только две телеграммы, одну от 24 июля [V, 22] с настояниями на том, чтобы Сербия не сопротивлялась австрийскому вторжению, оттянула бы свои войска вглубь страны, и другую от 25 июля [V, 49] с советом Сербии искать посредничества Англии.
Телеграмма Александра к царю с просьбой о помощи была получена Николаем не ранее 26 июля. Царь заметил: "Очень скромная и достойная телеграмма. Что ему ответить?" [V, 37]. Сербский посланник в С.-Петербурге Спалайкович отрицал, что посылал телеграммы, подобные вымышленным г-ном фон Вегерером, так как Сазонов настойчиво указывал ему на необходимость примирения и возможно полного принятия ультиматума [V, 25]. Казалось бы, правильно заключить, что Россия, кроме указаний самого общего характера, предоставила Сербии самой принимать решения.
Дело не в том, что для России была безразлична судьба Сербии. Давно уже было известно, что 24 июля, немедленно после посылки австрийского ультиматума, русское правительство в принципе решило мобилизовать четыре южных военных округа и Черноморский флот, причем Сазонов был уполномочен определить, когда эти меры должны быть выполнены [V, 19].
Точные намерения правительства были указаны на следующий день начальником генерального штаба Янушкевичем комитету генерального штаба, собравшемуся для обсуждения технических деталей:
"Начальником генерального штаба было сообщено членам комитета генерального штаба, что государю императору было благоугодно признать необходимым, поддержать Сербию, хотя бы для этого пришлось объявить мобилизацию и начать военные действия, но не ранее перехода австрийскими войсками сербской границы.
По полученным сведениям, в Австро-Венгрии и Италии уже выполняются некоторые подготовительные к мобилизации действия, почему государю императору благоугодно было утвердить постановление совета министров, что в ночь с 25 (12) на 26 (13) июля наступает предмобилизационный период.
В случае если окажется необходимым объявить мобилизацию, то, имея в виду необходимость ограничиться действиями лишь против одной Австро-Венгрии, высочайше повелено мобилизовать Киевский, Одесский, Казанский и Московский военные округа. Остальные округа приступят к мобилизации только в том случае, если Германия примкнет к Австро-Венгрии, но не ранее этого, для того чтобы избежать еще больших дипломатических осложнений" [V, 79].
Попросту говоря, русское правительство действовало в предположении, что Австрия намерена воевать с Сербией, но оно решило отложить приказ о мобилизации до того, как Австрией будет совершен открытый акт. Тем временем Россия должна была принять предварительные меры для мобилизации, и был введен "подготовительный к войне период"; текст документа, содержащего детали этой меры, впервые опубликован полностью [V, 80].
Но какого-либо бесповоротного решения, по-видимому, принято не было. Во всяком случае, Сазонов телеграфировал 26 июля в Бухарест: "Мы делаем все возможное, чтобы предотвратить австро-сербский конфликт" [V, 85]; на следующий день царь заявил, что он уведомил свою мать, находившуюся в Англии, о том, что "надежды на мир еще есть" [V, 88]. Это, однако, не остановило военные власти в их дальнейших шагах. В частности, подготовка к военным операциям захватила Кавказ и территорию Средней Азии; был запрещен вывоз лошадей; военный министр Сухомлинов потребовал, чтобы была прекращена продажа крепких напитков в районах, намеченных для мобилизации [V, 111]. Ряд директив был также преподан морскому командованию в Балтийском море. Однако, ни один из этих документов не свидетельствует о попытке вмешательства в политику министерства иностранных дел.
Непосредственное указание на мобилизацию мы встречаем впервые в телеграмме Янушкевича от 28 июля, адресованной командующим войсками военных округов, за исключением Амурского военного округа: "(30) 17 июля будет объявлено первым днем нашей общей мобилизации. Объявление последует установленной телеграммой" [V, 210]. Эта телеграмма уже известна много лет, но как датированная 29-м июля.
По свидетельству русских генералов, Добророльского, начальника мобилизационного отдела, и Данилова, генерал-квартирмейстера, вопрос о мобилизации встал со всей остротой, как только 28 июля было получено известие об объявлении Австрией войны Сербии, так как это объявление войны рассматривалось как равносильное открытию военных действий. Сазонов по соображениям дипломатического порядка возражал против всеобщей мобилизации, на которой по причинам технического порядка настаивал Янушкевич.
В результате этого пришли к компромиссному решению представить царю на подпись два указа, один о частичной, а другой о всеобщей мобилизации, оставив открытым вопрос о том, какой из них будет опубликован. Телеграмма Янушкевича показывает, что он либо пытался форсировать события, либо был уверен в том, что добьется согласия царя на всеобщую мобилизацию, так как вопрос о мобилизации не обсуждался с Николаем до следующего дня, т.е. до 29 июля.
Однако, генерал оказался, видимо, слишком самоуверенным. Историки кризиса, основываясь на воспоминаниях русских генералов и дневнике барона Шиллинга, обычно сходятся на том, что царь действительно подписал указ о всеобщей мобилизации 29 июля*). Однако, в 6 час. 38 мин. вечера этого дня морской министр телеграфировал командующему Балтийским флотом: "Государь император повелел, начиная с полуночи (29) 16 - (30) 17 произвести мобилизацию флотов Балтийского и Черноморского и округов: Киевского, Одесского, Казанского и Московского для приведения на военное положение" [V, 268].
________________________________________
*) B.E. Schmitt, The Coming of the War: 1914 (New York 1930), II, 452 - 456; P. Renouvin, Les origines immediates de la guerre (Paris, 2 edit., 1927) p. 138 - 140; H.W. Wilson, The War Guilt (London 1928), p. 241; H. Oncken, Das deutsche Reich und die Vorgeschichte des Weltkrieges (Berlin 1933), II, 805.
________________________________________
Иначе говоря, царь отдал приказ о частичной, а не всеобщей мобилизации. Это - единственное упоминание о мобилизации, содержащееся в документах этого дня. В связи с тем, что сообщают Шиллинг и Добровольский, едва ли остается хоть малейшее сомнение в том, что был момент, когда в этот день царь согласился на всеобщую мобилизацию, которую он позднее отменил, получив миролюбивую телеграмму от германского императора [V, 184].
Действительно, 30 июля в 2 ч. 20 мин. утра начальник морского генерального штаба телеграфировал командующему Балтийским флотом: "Вследствие переговоров государя императора с Вильгельмом, его императорское величество отменил общую мобилизацию, сохранив в силе повеление о мобилизации флотов Балтийского и Черноморского морей и 4-х округов" [V, 331].
Хотя эти данные, по своему характеру, и не дают возможности высказаться с уверенностью, все же первая из цитированных выше телеграмм как бы подтверждает заявление Шиллинга о том, что причиной, побудившей Сазонова добиваться согласия царя на всеобщую мобилизацию и, вызвавшей уступки последнего, явилось угрожающее сообщение, врученное германским послом, предостерегавшее Россию от мобилизации [V, 224]. Записи в дневнике царя, датированные 29 июля, указывают на оживленный обмен мнений между ним и его министрами: "День прошел необычайно деятельно; меня постоянно вызывали к телефону; у аппарата то Сазонов, то Сухомлинов, то Янушкевич".
Хотя Николай и не указывает на содержание своих бесед, упоминание о военном министре и начальнике штаба говорит весьма многое.
Документы, относящиеся к 30 июля, не проливают какого-либо света на обстоятельства, при которых Сазонов окончательно убедил своего повелителя объявить вторично всеобщую мобилизацию. Опубликована две лаконических телеграммы, первая с приказом о частичной мобилизации [V, 327], вторая вместо частичной мобилизации объявляет всеобщую [V, 328]; однако, часы отправления этих телеграмм не указаны. В свое время, равно как и, позднее в своих мемуарах, Сазонов оправдывал всеобщую мобилизацию германскими военными приготовлениями.
Единственная информация военного характера, относящаяся к Германии, которую мы находим в русских документах, - это два донесения военного атташе в Париже; в первом он сообщает, что германские войска в Познани и Восточной Пруссии постепенно мобилизуются [V, 294], во втором - что все германские крепости приводятся в состояние обороны, а резервисты, начиная с 1902 г., вызываются из Франции [V, 295].
Утверждение Сазонова едва ли находит себе оправдание в той информации, которой он располагал. Один вопрос все же получает полное освещение. В русской "Оранжевой книге", опубликованной в 1914 г., была помещена телеграмма посла в Вене от 28 июля, согласно которой "приказ о всеобщей мобилизации подписан". Эта телеграмма в течение долгого времени представлялась сомнительной, и редакция отмечает, что ее не удалось обнаружить в архивах. То, что в действительности телеграфировал Шебеко в этот день, было сообщение о мобилизации 8 корпусов, т.е. "половины" австрийской армии [V, 190]; 29 июля он уведомил, что всеобщая мобилизация ожидалась на следующий день [V, 242]; это последнее сообщение могло повлиять на решения, принятые в Петербурге.
Имеется два кратких указания на умонастроение царя. 30 июля Извольский телеграфировал, что, по мнению французского правительства, было бы желательно, чтобы Россия, принимая меры предосторожности, "воздержалась бы сейчас от всяких мероприятий, способных послужить для Германии поводом произвести полную или частичную мобилизацию ее сил" [V, 289]. Когда, на другой день после того как он согласился на всеобщую мобилизацию, царь увидел эту телеграмму, он сделал на ней следующую помету: "Слишком поздно пришла эта телеграмма".
Может возникнуть вопрос, не была ли эта телеграмма придержана Сазоновым, так как она была послана рано утром. Несмотря на мобилизацию, представляется вероятным, что Николай продолжал надеяться на сохранение мира, так как 1 августа он дал инструкции Сазонову вступить в переговоры с австрийским послом [V, 348], который, в свою очередь, получил инструкции начать обсуждение вопроса с русским министром. Представляет также интерес заявление начальника морского генерального штаба от 31 июля: "Вчера вечером положение было очень критическим, шансов на мир не больше 5%; сегодня значительно улучшилось, уже можно считать 10% на мир" [V, 380). Адмирал полагал, что "Германия воевать не хочет" и что мобилизация России произвела на нее такое впечатление, что она пойдет на переговоры.
Россия не могла отменить мобилизации, но царь был готов дать обещание "не прибегать к оружию, если наша точка зрения на полную неприкосновенность и независимость Сербии будет принята". В этот самый день Николай обратился к Вильгельму с соответственным предложением [V, 338]. Однако, поскольку он уже думал о поездке на фронт [V, 382], его предложение, вероятно, являлось лишь жестом. Подлинные чаяния российского правительства, вероятно, обнаруживаются в его предложении Румынии присоединиться к России; этого рода предложение было четвертым по счету и предлагало Румынии в определенной форме Трансильванию в качестве компенсации [V, 341].
Документы ничего не добавляют к тому, что нам известно о политических взаимоотношениях между Россией и Францией; однако, телеграммы военного атташе в Париже отчетливо вскрывают позицию военных кругов Франции. 28 июля Игнатьев доносил, что военный министр и начальник штаба выразили "полную и живейшую готовность выполнять свято союзнические обязательства" [V, 180]; 29 июля он кратко отмечает, что все возможное сделано Францией и что "в министерстве спокойно ждут событий" [V, 236]. На следующий день, 30 июля, он доносил, что, по мнению французского военного министра, "мы могли бы задержать ход нашей мобилизации, что, однако не помешало нам" продолжать дальнейшую подготовку, "воздерживаясь по возможности от массовых перевозок войск" [V, 293].
В письменном донесении от того же числа, Игнатьев разъясняет, что эти оговорки не должны толковаться, как стремление "отступить в последнюю минуту" и что они "не повлияли на нормальный ход приготовлений к войне" [V, 296]; антивоенным демонстрациям "не придается значения", и их зона ограничивается бульварами, причем тон печати вызывает "общее удовлетворение" [V, 296]. Если документы и не упоминают об усилиях французского военного министра - по поводу чего писалось в послевоенных воспоминаниях - войти в контакт с русским штабом, чтобы настоять на возможно более скором наступлении русских войск в Восточной Пруссии, все же очевидно, что русские имели все основания полагать, что их союзник пойдет с ними рука об руку. Можно полагать, что эта уверенность сыграла решающую роль при объявлении русскими мобилизации, точно так же, как заверение Германии об оказании помощи Австрии побудило последнюю отказаться от каких-либо предложений компромисса или посредничества.
С точки зрения России великую загадку представляла Англия. Бенкендорф послал 46 телеграмм, в которых он дает тонкий анализ общественного мнения Англии и позиции британского правительства; он также отправил ряд писем, хотя и представляется сомнительным, что эти последние были получены своевременно и могли отразиться на решениях его правительства. Хотя посол и не сомневался в том, что лично Грей разделял русскую точку зрения и высказывался за участие в возможной войне, все же Грей с самого начала дал ясно понять, что "Англия не выскажется, пока объявление всеобщей войны не выдвинет вопроса об европейском равновесии" [V, 55].
Грей не мог проявить активности, так как он не был уверен "в общественном мнении своей страны", и, несмотря на неуклонно улучшавшийся тон печати и концентрацию флота, Бенкендорф должен был 29 июля признать, что "война остается непопулярной" [V, 228], 31 июля - что позиция парламента остается неясной [V, 350, 351], а 1 августа - что в Англии нет настроения, благоприятствующего военному выступлению [V, 404]. Лишь после объявления войны России и оккупации Люксембурга германской армией "общественное настроение внезапно совершенно изменилось" [V, 486]. По всей вероятности, эти сообщения производили мало впечатления на Сазонова, так как в ряде своих обращений к британскому правительству с предложением декларации солидарности русский министр всегда придерживался той точки зрения, что если война начнется, то Англии придется в ней участвовать, и нет каких-либо указаний на то, чтобы он, был обеспокоен ежедневными сообщениями, поступавшими из Лондона.
1 августа король Георг обратился по телеграфу к Николаю II с "личным призывом" рассеять германские опасения и "оставить открытым путь для переговоров и для возможности сохранения мира" [V, 397]. В ответе, составленном Николаем и британским послом Бьюкененом, царь заявляет, что он был вынужден объявить мобилизацию "в результате полной мобилизации в Австрии", что на самом деле не имело места [V, 451] Такое заявление отсутствует в проекте ответа, редактированном, русским министерством иностранных дел [приложение к N 451]. В этом последнем документе указывалось, что Германия и Австрия сделали посредничество невозможным, и далее заявлялось: "Лишь когда удобный для давления на Австрию момент миновал, Германия изъявила готовность взять на себя посредничество между Россией и Австрией, но не сделала ни одного определенного предложения в этом смысле. В то же время Австрия приступила к мобилизации в угрожающей для нас форме и, за этим вскоре последовало неожиданное для меня известие об объявлении войны Сербии и о бомбардировке Белграда. Перед лицом таких фактов и придя к убеждению в бесполезности переговоров, которые только затягивались, я счел себя вынужденным объявить мобилизацию". Бьюкенен полагал, что проект министерства иностранных дел был изложен "слишком официальным языком" и помог царю пересоставить его. Кто является ответственным за упоминание о "полной мобилизации в Австрии" - должно остаться тайной.
Три очень интересных документа помещаются в качестве приложений к V тому.
Первый из них (N 8) [N 15] - длинная депеша от 6 августа от поверенного в делах в Белграде, Штрандтмана, который вступил в управление миссией после смерти Гартвига; она описывает ход событий в Сербии после получения ультиматума. Штрандтман заявляет, что Пашич "был глубоко потрясен" разрывом с Австрией, так как сербский премьер надеялся, что сербский ответ, содержащий далеко идущие уступки, будет достаточным, чтобы предотвратить военное столкновение, к которому Сербия была совершенно неподготовлена.
Второй из этих документов (N 7) [N 14] - довольно длинный меморандум поверенного в делах в Берлине Броневского с характеристикой положения в германской столице со времени сараевского убийства до 29 июля, дня возвращения посла к своему посту. По сведениям Броневского, сербский ответ был передан германскому министру иностранных дел Ягову утром 27 июля, что подтверждает свидетельство французского и австрийского послов; это, несомненно, помогает объяснить столь отрицательное отношение Ягова к предложению Грея о созыве конференции, которую он именует "арбитражным судом". После начала военных действий, открытых против Белграда, австрийский посол допускал, что ссылка Ягова на его якобы неосведомленность об австрийских требованиях до момента предъявления ультиматума "не вполне соответствует действительности".
Германское правительство не видело окончательного текста, но "те требования, которые признавалось желательным включить в ультиматум, были сообщены берлинскому кабинету".
Третий документ (N 6) [N 13] - аналогичный меморандум посла Свербеева, с продолжением изложения событий вплоть до разрыва; этот документ был опубликован несколько лет тому назад в английском переводе в книге Шиллинга "Как началась война". Те вопросы русской политики, на которые нет ответа в этом собрании документов, по всей вероятности, так и останутся без ответа, так как советские издатели, разумеется, тщательно обследовали архивы в поисках соответствующих материалов.
Империалистический характер этой политики в Манчжурии, Монголии и Персии может легко толкнуть на суровое осуждение русской политики на Ближнем Востоке, где временами она носила агрессивный характер в отношении Турции. Однако, тщательное исследование этих документов оставляет впечатление, что русская политика на Ближнем Востоке носила миролюбивый характер, во всяком случае после неудачной попытки свести на нет миссию Лимана фон Сандерса. Не обнаруживается также и того, чтобы Россия подстрекала Сербию или имела в мыслях войну против Австрии и Германии.
Тем не менее, российское правительство было прекрасно осведомлено о неустойчивости положения, создавшегося на путях от Вены к Багдаду, и лихорадочно проводило свою военную и морскую подготовку, чтобы быть готовым, когда наступит "день"; его позиция в этом смысле была одинакова с позицией любой другой великой европейской державы. Насколько можно судить, "день" Сараева наступил неожиданно, когда Россия еще не была вполне готова.
Однако, Россия понимала, что австро-германская программа действий, направленная против Сербии, при ее удачном выполнении разрушила бы положение, столь тщательно подготовлявшееся русским оружием и русской дипломатией в течение ряда десятилетий; следовательно, готовая к войне или нет, Россия должна была воевать. Она реагировала на события непосредственно, инстинктивно и неотвратимо. Однако, по мнению исследователя этих документов, они не доказывают, что российское правительство стремилось или подготовляло войну в июле 1914 г.
Оно заявило свое условие для сохранения мира - уважение неприкосновенности и независимости Сербии - и повторно декларировало свою готовность к переговорам. Однако, оно допускало - в правильности чего ему пришлось убедиться после ультиматума, - что эти условия не будут приняты Австрией, и поэтому оно начало военные приготовления, чтобы быть в состоянии оказать действительную помощь Сербии.
Если учесть основные пути международной политики, пользовавшиеся в 1914 г. всеобщим признанием, то нельзя было ожидать от России иной линии поведения; в связи с этим до настоящего времени представляется затруднительным, чтобы не сказать невозможным, понять, почему Германия ожидала, что Россия поступит иначе. Все же русская мобилизация не была объявлена до тех пор, пока Австрия не объявила войны Сербии и пока австрийские орудия не обстреляли Белград. Если бы не это преждевременное выступление (австрийская мобилизация не закончилась бы ранее двух недель), дипломатия могла бы оказаться в состоянии выработать компромисс, который предотвратил бы войну в июле 1914 г.
Источник: Историк-марксист, № 2-3(042-043), 1935, C. 65-84
Глава 6. КУДИНОВ Павел Назарьевич
«С 1912 года служил я действительную службу отечеству в 12 Донском казачьем полку. В составе того же полка в 1914 году выступил на боевой фронт, против Австро-Германии. Бился за родину храбро, чтобы не посрамить оружие воинства великой России и не уронить достоинства казачьей славы.
Павел Назарьевич Кудинов родился в 1891 году в станице Вешенской в многодетной семье казака-середняка. Дослужился до чина хорунжего; за боевые отличия награжден орденом св. Георгия всех четырех степеней и орденом св. Станислава.
6-го января 1918 года в составе полка прибыл на Дон. В продолжении одного месяца полк наш квартировался в хуторе Сетракове Мигулинской станицы. По пути следования полка на Дон большевизированная масса украинского населения встречали нас враждебно, даже на станции Александровск мне, как молодому офицеру из казачьей пролетарии и вахмистру Буханцеву С.А. пришлось спасать офицеров (из панов) полка...».
Источник: Кудинов П.Н. История моего ареста в Болгарии. 02.08.1938 г. с. 104.
«В марте 1919 года П. Кудинов возглавил так называемый Вешенский мятеж, который почти не нашел отражения в советской исторической литературе и известен нам по эпопее М. Шолохова, где ему отведена едва ли не четверть объема всего романа. Вспыхнувший в ночь с 10 на 11 марта в станице Шумилинской мятеж распространился на станицы Казанская, Мигулинская, Вешенская, Еланская и Букановская, охватив по существу весь Верхнедонской округ.
В начале июня ударной группе Донской армии удалось прорвать фронт советских экспедиционных войск и соединиться с мятежниками; повстанческие дивизии и бригады были вскоре расформированы по регулярным частям из опасения предательства, подобного открытию фронта зимой 1918/19 года, и разделили участь Добровольческой армии. Многие из верхнедонцов, по понятной причине, оказались за рубежом; и в этом смысле судьба их бывшего командующего не составляет исключения <…>».
Павел Кудинов в 1920 году эмигрировал в Болгарию. Во второй половине 30-х годов Кудинов создает в Болгарии Союз казаков-националистов Дона, с 1937 года издает литературно-исторический и информационный журнал «Вольный Дон».
В августе 1938 года П. Кудинов был уличен властями Болгарии в связях с советским атташе и выслан из Софии в провинцию, а в 1939-м его, обвиненного в активной деятельности по разложению русской эмиграции, а также в шпионаже в пользу Советского Союза, выдворили за пределы Болгарии. Два года П. Кудинов провел в Румынии, а затем снова вернулся в Болгарию и до девятого сентября 1944 года — времени свержения монархо-фашистского режима и прихода к власти Первого народно-демократического правительства Отечественного фронта прожил под усиленным надзором полиции.
После войны Павел Кудинов был выдан Болгарским правительством СССР, осужден по делу о Вёшенском восстании к десятилетнему тюремному заключению в Сибири. Реабилитирован в 1956 году. Возвращаясь к семье в болгарский Михайловград, заезжал в Вёшенскую, хотел повидать родственников и встретиться с М.А. Шолоховым — родня вся вымерла, М.А. Шолохова дома не оказалось, он находился за границей… Последние годы жизни работал садовником в стопанстве (колхозе) (Болгарская народная республика).
В последние годы жизни П.Н. Кудинов, по воспоминаниям родственников, часто ходил на железнодорожную станцию и смотрел на уходящие в сторону СССР поезда. В 1967 году его задело и сбросило с насыпи товарным поездом. Ушибы оказались опасными для жизни, и через 4 дня Кудинов умер. Опубликованная в разных источниках версия о самоубийстве неверна.
На сегодняшний день уже достаточно много известно, опубликовано о командующем Верхнедонского восстания 1919 года Павле Назарьевиче Кудинове.
В 1981 году о нем обстоятельно пишет известный исследователь творчества Шолохова писатель К.И. Прийма в книге «С веком наравне». В 1992 году Ростиздат переиздает книгу «Казачество. Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем казачества», подготовленную и изданную «Казачьим Союзом» в Париже в 1928 году. В ней опубликованы и рассуждения на эту тему П.Н. Кудинова, как «руководителя восстания донцов в Верхне-Донском округе, в тылу у большевиков».
В 1991 в журнале «Отчизна» в № 6, 7, 8 Владимир Васильев печатает исторический очерк П. Кудинова о Верхнедонском восстании по тексту, опубликованному в журнале «Вольное казачество» (Прага, 1931 г., № 77—85, 1932, № 101). Воспоминания Кудинова снабжены обстоятельным комментарием Вл. Васильева.
Очень коротко — несколько эпизодов из этих воспоминаний П. Кудинова:
«В первых числах января 1919 года фронт полками Верхнедонского округа был брошен, и казаки, то в одиночку, то вереницами, пешие и конные, тащились в свои хутора.
Во время квартирования в станице 15-й Инзенской дивизии красные солдаты держали себя нагло, немало причиняли «неприятностей» и притеснений.
Вскоре 15-я дивизия была отправлена на фронт, а в станицу прибыла новая власть — террора и неописуемых бесчинств.
Население же обезоруживалось, включительно до ножа; закрывались храмы, училища, «социализировалось» имущество граждан и церковная утварь. Жители бросились, кто куда мог, — кто на юг, кто в погреб, кто в лес, в болото… Озверевшие комиссары тешились грабежом, убийством, выполняя секретную инструкцию Высшего революционного совета, которая была отобрана у политического комиссара Эрлиха, пойманного восставшими казаками 5 марта при взятии станицы Букановской.
«Инструкция. Секретно. 12 декабря 1918 года.
От Высшего революционного совета РСФСР политическому комиссару Эрлиху* для исполнения. Лица, перечисленные в пунктах, подлежат обязательному истреблению: все генералы; духовенство; укрывающиеся помещики; штаб- и обер-офицеры; мировые судьи; судебные следователи; жандармы; полицейская стража, вахмистры и урядники царской службы; окружные, станичные и хуторские атаманы; все контрреволюционеры и — все казачество<…>».
*) ЭРЛИХ
Свыше 500 обезображенных трупов верхнедонцов, замученных чекой в течение сорокадневного красного террора, были разбросаны по оврагам, по песчаной степи, в глуши кустарников, никем не посещаемые, не погребаемые.
Хотя комиссары и обезоружили казаков (под страхом смертной казни), но все-таки казаки часть оружия припрятали «про черный день». День этот близился. Возмущение и ненависть к разгулявшемуся террору росли.
Казаки хутора Шумилина (Казанск. станицы), зорко наблюдая за передвижениями частей красного пополнения, в ночь под 26 февраля 1919 года напали на спящий карательный отряд, расположенный в том же хуторе. Комиссары были уничтожены. Истребив отряд в хуторе Шумилине, доблестные шумилинцы с присоединившимися казаками ближайших хуторов в конном строю помчались в станицу Казанскую, уничтожая по пути красных.
«26 февраля в 3 часа дня началось освобождение станицы Мигулинской. Утром 27 февраля была освобождена от красных станица Вёшенская.
К 15 марта 1919 г. из восставших станиц (Вёшенская, Мигулинская, Казанская, Еланская) насчитывалось 15 000 восставших бойцов, из которых большинство без винтовок успешно громили красные части особого назначения и удерживали пространство Верхнедонского округа на протяжении 300 верст в окружении».
Самые разные данные о противоборствующих силах приводятся в разных источниках. Но наиболее достоверна, видимо, цифра 25 000 верхнедонцов и 40 000 красных.
Каким же показан Павел Кудинов, командующий восстанием верхнедонцев 1919 года, в романе «Тихий Дон»?
В ХХХП главе шестой части «Тихого Дона» Шолохов пишет: «Из-за Дона, с верховьев, со всех краев шли вести о широком разливе восстания. Поднялись уже не два станичных юрта, Шумилинская, Казанская, Мигулинская, Мешковская, Вёшенская, Еланская, Усть-Хоперская станицы восстали, наскоро сколотив сотни… Суярова на должности командующего объединенными повстанческими силами сменил молодой двадцативосьмилетний хорунжий Кудинов Павел. Георгиевский кавалер всех четырех степеней, краснобай и умница. Отличался он слабохарактерностью, и не ему бы править мятежным округом в такое буревое время, но тянулись к нему казаки за простоту и обходительность. А главное, глубоко уходил корнями Кудинов в толщу казачества, откуда шел родом, и был лишен высокомерия и офицерской заносчивости, обычно свойственной выскочкам».
Еще в пятнадцати главах пишет Шолохов о Кудинове, который так же, как Мелехов, искал свой третий путь в это мятежное время под лозунгом «За Советскую власть, но против коммуны, расстрелов и грабежей». В его уста автор романа вкладывает фразу: «Гордость в народе выпрямилась». В главе XLV, на то, что Григорий Мелехов выпустил на волю около сотни арестованных, Кудинов реагирует спокойно: «…что касается тюрьмы — это чепуха… Ну, выпустил, какая же беда?.. Я скажу ребятам, чтобы они действительно приутихли. А то волокут всех бабенок иногородних, у каких мужья в красных…».
На обвинения Григория: «Вы тут все храбрые стали за нашими спинами! …Ты бы свои способности там показал, на позициях!» отвечает рассудительно: «Я их, Гриша, в свое время не хуже тебя показывал. Да и сейчас садись ты на мое место, а я твою дивизию возьму <…>».
И в то же время Шолохов в романе пишет о том, как несправедливо поступил Кудинов с Сердобским полком, перешедшем на сторону повстанцев, автор приводит письмо Кудинова к Богатыреву: «В приписке стояло: Ежели наших местных коммунистов сердобцы выдадут, — гони их под усиленным конвоем в Вёшки, тоже по хуторам. Но сначала пропусти сердобцев. В конвой поручи отобрать самых надежных казаков (полютей да стариковатых), пускай они их гонют и народу заранее широко оповещают. Нам об них и руки поганить нечего, их бабы кольями побьют, ежели дело умело и с умом поставить. Понял? Нам эта политика выгодней: расстреляй их, — слух дойдет и до красных — мол, пленных расстреливают, а проще народ на них натравить, гнев людской спустить, как цепного кобеля. Самосуд — и все. Ни спроса, ни ответа!»).
Исследователем творчества Шолохова К.И. Приймой впервые были опубликованы письма Кудинова 1961 года после того, как он отсидел много лет в советской тюрьме за участие в Верхнедонском восстании, с отзывами о «Тихом Доне» М. Шолохова, цитирую только короткие выдержки из них. Кудинов писал К. Прийме: «В романе много святой правды. Верно указаны причины восстания, его размах… В романе есть кое-что, с чем я не согласен, чего со мною или вокруг меня не было… Но Шолохов как писатель, видимо, имеет право на свой художественный вымысел.
«Скажу Вам, как на духу, — «Тихий Дон» потряс наши души, и заставил передумать все заново и тоска по России стала еще острее, а в головах посветлело. Поверьте, что те казаки, кто читал роман М. Шолохова «Тихий Дон», как откровение Иоанна, кто рыдал над его страницами и рвал свои седые волосы (а таких были тысячи!), — эти люди в 1941 году воевать против Советской России не могли и не пошли».
В декабре прошлого года вдова Константина Приймы Лидия Ивановна Верешкова передала в музей бесценный документ — тетрадь в 133 страницы с записками П. Кудинова.
Записи Кудинов начинает вести 23 августа 1938 года, озаглавливая «История моего ареста в Болгарии. Роман — историческая повесть».
Кудинова обвиняли в шпионаже в пользу СССР. Арестован был в предместье города Софии. В своих показаниях он написал следующее: «Познакомился я с секретарем посольства СССР в Болгарии Яковлевым в ноябре 1937 года при следующих обстоятельствах: в начале 1937 года в селе Извор Видинского округа умер член нашего Союза казак Войска Донского станицы Мигулинской хутора Батальщикова Георгий Зотьевич Епихин, по профессии сапожник и шорник. В скромной эмигрантской жизни сэкономил он некоторые сбережения, — про черный день. Наследниками его сбережений являлись жена и дочь с внучкой, живущие в России, на Дону. <…> Вслед за вопросом о наследстве Епихина заговорили мы об общей родине…», «<…> ибо власть — предмет проходящий, а родина вечно существующая». Кудинов на протяжении многих страниц пишет о допросах в болгарской тюрьме, о мыслях, о героях Дона, которые помогали ему сохранять честь и достоинство казака.
Далее Кудинов напишет очень важное: «<…> кое о чем сам с собою вспомнил о делах прошлого, заглянул в историю революции, кое-что восстановил в памяти. А ведь в энто время, в начале 1918 года, когда только начинали брухаться кадеты и советы, много-много кровавых штрихов осталось малозаметными, поглощены вскоре нагрянувшими грандиозными братоубийственными событиями, которые, как кровавый бурный поток, разлились по всему лицу земли русской и земли казачьей Белое движение не было движением ради Божьей и человеческой правды — это была панская чума, напасть на людей, которая подлежит на вечное осуждение и проклятие всеми поколениями русского и казачьего народов, до скончания века <…>. Грустно для души, прискорбно для сердца, что козлами отпущения в этой трагедии оказалось свободолюбивое казачество, чьи отцы не раз восставали за народную свободу и самоотверженно умирали на плахе, под топором боярских палачей <…>
Упорно и разумно стояли казаки на меже своих плетней: не хотели они лезть в чужой огород — у панов служить, быть опричниной; предвещало им сердце горе лютое. Но <…> пошли под насильем обмана воевать Москву, за чужую игру поплатились, разорились, рассеялись по чужим дворам, — батраками стали».
Интересен диалог Кудинова с болгарским агентом Браунером:
« — Павел Назарьевич, вы не отрицаете того, что встречались с секретарем Советской делегации (посольства — Л.Р.)?
— А я думаю, что она же и русская, — подметил я.
— Вот уж в этом я с Вами не согласен, не русская она, а подлая, всем миром презренная, большевицкая, — нервно проговорил Браунер.
— <…> Партии всякий раз, — говорю я, — могут срывать друг другу головы, менять роли, но Россия остается Россией.
Кудинов на следствии не скрывал, что его журнал «Вольный Дон» ведет ударную политическую линию против тех держав, которые готовят вооруженную экспансию против СССР.
О себе в эти дни пишет: «Я — часть людей моей родины. И она, моя родина для меня хотя и на расстоянии и ближе и милее и роднее, чем для граждан иной страны и поднимать рук против России я не позволю». На одной из страниц дневника Кудинов записывает следующее суждение: «Сколько бы эмигранты не брухались и не брыкались все же надо признаться, что сегодняшняя власть в СССР — есть власть и юридическая и фактическая».
Мысли о времени конца 30-х годов в записках Кудинова перемежаются с воспоминаниями и порой новым осмыслением давно минувшего.
«…Вспомнил я 4-е июля 1918 года, когда под станицей Филоново Хоперского округа на красных шли в атаку мы, кусок свинца мне в руку угодил. Потом лежал я в отбывательской повозке от боли нестерпимой не мог повернуться и помню произнес: Не носи тебя черт куда не надо! Панов пошел ты защищать, так вот тебе за грех награда! …Да ведь я же не дрался под Орлом, чтобы взять Москву, оправдывался я сам перед собою, а бился как честный воин за свой порог из синих камней, за навоз кизечный, за ярки поросшие кугой, курганы древние, покрытые легендой боевой, за солнце седых степей на родном Дону в своем углу…».
Многие страницы записок посвящены размышлениям и рассуждениям о Библии, которую Павел Кудинов купил в 1920 году в Константинополе, осуществив свою давнюю мечту. В своих записках, рассказывая о событиях революции и гражданской войны, о собственных переживаниях, Кудинов нередко использует библейские образы, иногда цитирует отдельные фразы.
Интересны его размышления о революции, гражданской войне, написанные через 20 лет после этих событий.
«... Я прибыл в Вешенскую станицу в начале февраля месяца (1918 г.), как раз в разгар первой революционной стадии. Бурное дыхание пока что бескровного соперничества… как вешние воды разлившегося Дона неудержимо выступали из берегов старой патриархальной жизни казачества <…>. Зашумели майданы, закружился вихрь степей!.. Столкнулись два единокровных мира… мир стариков, почитавших нерушимость царских и панских велений и фронтовиков, окрещенных огнем и мечом на фронте, дорого заплативших за измену и распутство царской камарильи».
Передает Кудинов разговоры стариков и фронтовиков, использует множество цитат из Библии, здесь яркая, богатая диалектизмами речь. Например, спор фронтовиков и стариков о том, нужен ли России царь?
«Старики: Был царь так и Расея стращала (держала в страхе — Л.Р.) все царства, а как царя-батюшку прогнали то и Расея в ничтожество пришла. Позасели жиды да каторжане на царский трон и хотят командовать<…>.
Фронтовики: Во Франции без царя живут <…>. На войне с Германией так у них и продовольствие как продовольствие, а патронов — только подавай врага. А мы с царем нагрянули в Карпаты, а через 5 месяцев ни патронов ни продовольствия, и гнали нас «швабы» как худобу 500 верст. Вот вам и царь. Казну прогуляли, людей побили и Расею астрамили».
Симпатии автора записок явно на стороне фронтовиков, они и побеждают в споре о новом и старом в жизни.
На собраниях часто присутствовал и Кудинов, но в споры не вступал, а только наблюдал. О себе он пишет: «Только что оторвавшись от долгой окопной жизни войны, моя мятущаяся душа импульсивно рвалась в неведомый простор, на великий подвиг за счастье народное, за идеал жизни, любви, братства».
Вспоминает Кудинов события своей службы в жандармерии в 1911 году, о том, как написал он, как умел в свои 19 лет статью, в которой без всяких обиняков защитил народ и осудил полицию. В это время приехал к нему брат Федор «налетел на меня, — пишет Кудинов, — и норовил в патлы вцепиться: «Дурак! За это тебя в кандалы закуют и в Сибирь сошлют. Да если узнает начальство, то ты и донских вершин не увидишь!.. …Изорвал я свое произведение. Но в сердце моем юном так и остался не вынутым сломанный кусочек животворящей стрелы: не милости хочу, а справедливости».
В главе XXI части пятой Шолохов пишет о Тираспольском отряде 2-й Социалистической армии, под натиском немцев проходившем через Мигулинский юрт в Воронежскую губернию.
«Разложившиеся под влиянием уголовных элементов, обильно наводнивших собою отряд, красногвардейцы бесчинствовали по дороге.
В ночь под 17 апреля, расположившись на ночевку под хутором Сетраковым, они, несмотря на угрозы и запрещения командного состава, толпами шли в хутор, начали резать овец, на краю хутора изнасиловали двух казачек, открыли беспорядочную стрельбу на площади, ранили одного из своих. Ночью заставы перепились (спирт везли на каждой повозке обоза). А в это время трое верховых казаков, высланных из хутора, уже поднимали в окрестных хуторах сполох.
Дотлевали на небе Стожары.
На заре с гиком со всех сторон опрокинулись на красногвардейцев конные казачьи лавы.
Пулемет потрещал и смолк, вспыхнула и угасла беспорядочная шалая стрельба, тихо заплескалась рубка.
Через час завершено было дело: отряд разгромлен до тла, более двухсот человек порублено и постреляно, около пятисот взято в плен. Две четырехорудийные батареи, двадцать шесть пулеметов, тысяча винтовок, большой запас боевого снаряжения попали в руки казаков.
День спустя уже цвели по всему округу красные флажки скакавших по шляхам и проселкам нарочных. Станицы и хутора гудели. Свергали Советы и наспех выбирали атаманов.
В двадцатых числах апреля верховые станицы Донецкого округа откололись. Был образован свой округ, наименованный Верхне-Донским. Окружным центром избрана Вёшенская <…>.
Подробно, но совсем иначе рассказывает об этом Кудинов. Слухи «вроде моровой язвы» вдруг появились в хуторах о том, что на Пасху большевики всех, кто будет в церкви запрут, а церковь зажгут. Загомонили казаки по хуторам, да за шашки взялись. А организовывали эти провокации казачьи же генералы и полковники (полк. Алферов, ген. Краснов). С кровавой жестокостью описывает он расправу казаков над тираспольцами. Около тысячи солдат с обозом пригнали в Мигулинскую. Солдаты просили пропустить их на Калач, заверяя, что нападать на казаков не собираются, что отступают они под силою немцев. Раздалось среди казаков: «Пустить их надо, пускай идут себе в Россию». Но есаул Фолометов* (для поганого дела всегда найдется поганый человек) начал расстреливать загнанных в церковную ограду солдат. И тем вырыл пропасть между казаками и русскими».
*) ФОЛОМЕТОВ Василий В. - личность неординарная даже по тем фантастическим временам. Василий Фолометов родился 9(21) апреля 1886 года, закончил Усть-Медведицкое духовное училище. В 1904 году добровольно вольноопределяющимся поступил в 1-й Донской полк, а оттуда в Новочеркасское юнкерское училище, откуда дважды отчислялся, второй раз в 1909 году «за дурное поведение». Поскольку зачисление и отчисление сопровождались переводом в другой полк, Фолометов успел послужить в 1-м, 4-м, 8-м и 11-м полках и в 1-й отдельной сотне, пока в 1910 году не закончил курс военных наук по 2-му разряду.
Во время 1-й мировой войны он нашел себя как способный, храбрый и удачливый офицер. Сражался в рядах 37-го Донского полка (с 16 августа 1914 по 4 декабря 1917 г.), два года командовал конно-саперной командой, 1 год и 4 месяца командовал сотней, был ранен и контужен, заслужил ордена Святого Станислава III степени, Святой Анны IV и III степеней и Святого Владимира IV степени. За отличия досрочно произведен в подъесаулы (с 1 сентября 1915 г.) и есаулы (с 5 октября 1916 г.). В боях с большевиками, как указано в послужном списке, участвовал с 15 февраля 1918 года. Самое активное участие Фолометов принял в восстании на территории Верхне-Донского округа, вел переговоры с большевиками, обманом захватил командира Тираспольского отряда 2-й социалистической армии Венедиктова. 31 мая 1918 года Фолометов был назначен командиром отряда из 2-х сотен против слободы Солонка, разбил там 201-й полк красных, собранный из моряков, взял 1800 пленных, 2 орудия, 20 пулеметов и в тот же день произведен в войсковые старшины (с 30 апреля 1918 года).
В июне 1918 года Фолометов получил назначение командиром Еланско-Букановского полка. Это был его звездный час. Ни про одного полкового командира (разве что про Гусельщикова) не печатали столько статей, сколько про Фолометова, в донских газетах за 1918 год. Зимой 1918-19 годов, отступая с отрядом генерала Гусельщикова, Фолометов принял под свое командование Гундоровский Георгиевский полк, но с гундоровцами у него не заладилось, и Гусельщиков, 1-й командир полка, обвинил Фолометова в трусости, за что тот влепил Гусельщикову пулю в грудь и сел на гауптвахту. Гусельщиков выжил и Фолометова отправили на фронт.
Во время гражданской войны Фолометов заслужил еще четыре ордена – Святой Анны II степени, Святого Станислава II степени, Святого Владимира III степени и даже Святого Николая II степени, - был снова ранен и контужен. В сумме в этой войне 4,5 месяца был помощником командира полка, 9 месяцев – командиром полка, 4 месяца – командиром бригады, 1 месяц – начальником обороны Черноморского побережья.
Отслужив в 7-м Донском полку в Крыму у Врангеля, Фолометов ушел в эмиграцию, где был зачислен рядовым в тот же Гундоровский полк, и тот же Гусельщиков писал на него аттестации: «умственно очень хорош, может обучать, требователен, но к спиртному пристрастен, что и портит службу». Впрочем, позже Фолометов «выправился» и… возглавил Гундоровский полк в эмиграции.
Кудинов пишет, что казаки вступают в драку с Фолометовым и его приспешниками, пытаясь их остановить. Женщины-казачки прячут на базах и гумнах оставшихся в живых и раненых солдат. Когда прекратилась устроенная Фолометовым кровавая бойня, ходили казаки, «как бараны кружаные», да руками разводили и сами дивились над своей глупой храбростью. «Вчистую замазались неповинной кровью. Никто нас не пхал (толкал — Л.Р.): сами войну начали. А на кой хрен они нам были нужны? Шли чинно и не замай. Подослали к нам паны своих смутьянов, чтобы нагнать казаков на мужиков и чтоб стычка произошла, вот она и произошла. Да еще какая. Надо чтобы зачалась первая драка, …замышляли паны, а потом хотят не хотят, а воевать казаки будут… Дон-батюшку охранять нужно, но раз нас не трогают, то нечего нам и налетывать».
Думается, в этом случае историческая правда на стороне Шолохова. В воспоминаниях 1931 года Кудинов сам не раз пишет о бесчинствах красных. В 1938-м же году им, видимо, движет идея христианского всепрощения, сказывается его увлечение Библией, религией.
Свои записки в болгарской тюрьме о делах давно минувших Кудинов заканчивает пересказом сна о Подтелкове и расстреле подтелковцев. «Подтелкова я не видел, а снится почему-то».
Немало вопросов возникает после прочтения записок: какое место здесь занимает художественный вымысел автора, если он называет свои записки «роман — историческая повесть»? Не явилось ли прочтение «Тихого Дона» одной из важнейших причин этого сочинения?
Неизвестно, есть ли продолжение этих записей. В тех, что мы имеем, рассказывается о времени, предшествовавшем восстанию верхнедонцев 1919 года. Как бы рассказал Кудинов о восстании 20 лет спустя? Ведь совершенно очевидна разница и в стиле, и в осмыслении, и в оценке событий, приведенных мною записок Кудинова и его широко известного исторического очерка, опубликованного в эмиграции в 1931—1932 годы и перепечатанного журналом «Отчизна» в 1991 году.
Приведенные мною записки Павла Назарьевича Кудинова вряд ли можно назвать дневником, романом или повестью, описанием исторических событий. Это скорее исповедь души, заблудившейся в войнах, вражде, поисках правды и справедливости, души, желающей одного: жить в мире с Богом, людьми, самим собой.
Это еще одно подтверждение правдивости образа Григория Мелехова, страдавшего и искавшего в «годину смуты и разврата» свою правду.
Бесспорно одно: записки Павла Кудинова, его письма, исторические очерки разного времени, публикации в эмигрантских журналах заслуживают отдельного издания в полном объеме, так как они дадут много новых сведений и ученым, изучающим историю Дона и России, и шолоховедам, помогут лучше понять людей, искавших свой путь и свою правду в пожаре революции и гражданской войны.
ст. Вёшенская, Ростовская область
Разогреева Людмила Петровна — заместитель директора Вёшенского музея-заповедника М.А. Шолохова.
«Я прибыл в Вёшенскую станицу в начале февраля месяца, как раз в разгар первой революционной стадии. Бурное дыхание пока что бескровного соперничества, духовной эры, проповедь социального равенства, как вешние воды разлившегося Дона, неудержимо выступили из берегов старой патриархальной жизни казачества, наполняли лабиринты человеческой души, заливали застоявшееся болото царских времен, с корнем выворачивали позеленевшие от времени пни; сволакивали мусор, очищая старое поле для нового строительства, для нового творчества...
Зашумел майдан, закружился вихрь степной!
Столкнулись два единокровных мира с иной идеологией и мировоззрениями... Мир стариков, почитавших нерушимость царских и панских велений, и фронтовиков, окрещенных огнем и мечом на фронте, дорого заплативших кровью за измену и распутство царской камарильи...
Душа фронтовиков, как не обросшая летательной силой птица, рвалась к свободе, к человеческой правде, чтобы казак - мужику, а мужик — казаку были бы братьями, а не злодеями по царскому нраву.
Старики же, приученные к богобоязненности, к рабской покорности панам, попам и к беспрекословному служению царю как Богу, были не согласны. В их души не вмещалось понятие, что можно жить и без царя-помазанника божьего.
Собраниям и спорам краю не было, старики, не имея иных, по моменту, аргументов, огрызались и покрикивали...»
(Источник: Кудинов П.Н. История моего ареста в Болгарии. 02.08.1938 г. с. 101).
В моем родном углу – в Глазуновской станице – весть об отречении царя была принята спокойно. Не то чтобы это было равнодушие к судьбам родины, – а просто привычка принимать покорно к сведению или исполнению то, что укажут сверху, не входя в рассмотрение вопроса по существу.
Были люди, которым весть о перевороте принесла радость. Были недоумевающие и спрашивающие: что же это – к лучшему будет, али как? Но были старички и старушки, которые и всплакнули, объятые тревогой: как же теперь без царя жить-то будем? что же это будет?
Однако в обычном, налаженном течении жизни ничто не изменилось: жили, работали, несли повинности, хлопотали и праздновали, молились, бранились, судились и мирились – так же, как и всегда.
Пока не появился в станице солдат Клюев из интендантства и строго, как власть имеющий, не вопросил:
– Это почему у вас тишина-спокойствие? Почему нет исполнитель¬ного комитета?..
Тогда началась революция. Собралось у урядника Кудинова человек с десяток станичников, обсудили положение дел, для смелости распили несколько посудин «самогонки» и послали бывшего стражника, бежавшего со службы Ивана Шкуратова, звонить в набат.
И когда на площадь сбежалось изрядное количество народу с ведрами и вилами – предполагали пожар, – урядник Кудинов, бывшие стражники Василий Донсков и Иван Шкуратов, урядник Мирошкин и еще человек пяток объявили себя исполнительным комитетом, а станичного атамана и других должностных лиц как слуг «старого режима» низвергнутыми.
Были крики, требования арестовать «старое правительство», но не было определенных и солидных обвинений против него: атаман был человек уважительный, не обижал никого, жил в ладу со станицей.
Урядник Кудинов придирался, правда:
– Почему затаил телеграмму?
– Какую телеграмму?
– О новом правительстве! Ты должен был ее вычесть на площади.
– Ее в церкви читали. И манифесты, и телеграммы…
– Прислужник старого правительства!..
Немножко больше досталось заседателю[4] – его должность была такая собачья, что приходилось ловить, пресекать и взыскивать.
Егор Просвиров кричал:
– Ты зачем у меня водку отобрал? Я за нее деньги платил, а ты отобрал!
Павел Хорь наступал:
– Вентери мои отдай! Отдай вентери!..
Рыболовная эта снасть еще два года назад была конфискована у Хоря за ловлю рыбы в запретный период.
За вентери и Ергаков наседал на заседателя и угрожающе махал пальцем перед самым его носом – дерзость, ранее никогда, ни при каких обстоятельствах не мыслимая.
Но заседатель снес. Оробел... И авторитет власти рухнул в глазах станичников не менее стремительно, чем царский трон.
На руинах низвергнутой власти стал «исполнительный комитет», возглавляемый урядником Кудиновым.
Старая власть, конечно, была далека от совершенства. Но и урядник Кудинов, стражник Донсков, гражданин Семен Мантул и другие «комитетчики» не могли рассчитывать на авторитетность в глазах новых граждан.
– Хи-и, Гос-по-ди! – слышались восклицания нараспев. – Что ни самая тоись пакость, а тоже лезет вверх… в число сопатых…
– Давно ли Кудинов-то три целковых с меня по реквизиции взял – корову мне оставил, а теперь: «народное правление, да то, да се»…
– Тулупы-то кто крал при старом правительстве?..
И сам комитет, как видно, не чувствовал прочного упора под собой. Первым его актом была нижеследующая декларация:
«В Облосной временно-исполнительной комитет Облости Войско Донскаго Усть-Мидведицкаго округа Станицы Глазуновской Нижеподписавшись Граждани.
Донисение.
Носиление станицы Глазуновской въ зволновона отом почему Станичной Атаман необевляит носелению оновом провительстве и опресоединении кнему котораго ждали 300 лет когда взойдет сонца и дождались 4-го Марта нам прочтена отричения Царя от пристола прочитена в церкви священником и замолкло. Но у нас много религии разных которои немогли слышить и вот носиления невытерпило 11-го марта Собралися в здания станичного провления попросили Станичнаго Атамана г. Сухова из его квартиры стали спрашивать почему вы досих пор нам ниобевляитя оновом провительстве он ответил отрицательно уменя ничево неполучено унас встаницы заседальский стан сычас же приглосили заседателя спрашивают почему досех пор нам необъявлено о новом провительстви заседатель говорит я с атаману говорил обявя но силению овсех распоряжениях атаман говорят неговорил сычас же потреболи писаря гражданских дел и между прочим оказалося много распоряжения и телеграмм но силение видит должностных лиц несалидорность кносилению и кновому провительству сычас же приступила кобразованию временному исполнительному комитету»...
Новое станичное правительство, выдвинутое революционным переворотом, ввело, прежде всего, полную свободу правописания, как явствует из вышеприведенной небольшой части «донесения»[5]. Что же касается личных репутаций, то у большинства членов исполнительного комитета было как раз то, что требовалось и в «хороших домах» – претерпение в эпоху старого режима, судимость, изгнание с должностей, тюрьма, но... – все это, к сожалению, исключительно на уголовной подкладке...
Репутации были красноречивее даже грамотности. Но об этом – ниже. Прошу позволения сейчас продолжить характеристику революционного станичного творчества тем подлинным документом, который я уже начал цитировать. В дальнейшем привожу его с возможными грамматическими исправлениями.
«Председателем избран был урядник Кудинов. Сейчас же, присоединившись к новому правительству, прокричали ура – все были рады, что свалился с нас гнет, – порешили 12-го числа отслужить на плацу благодарственный молебен. В два часа отслужили молебен и панихиду за павших борцов за свободу. После этого вся публика пошла в станичное правление. Там народ потребовал от комитета и от станичного атамана голосования. Постановили: станичному атаману, заседателю и другим лицам станичного правления, которые занесены на список, – не имеют доверия за неоказание солидарности к новому правительству и новому режиму»...
Далее идет изложение истории борьбы новой власти и старой. Старая власть растерялась и упустила точку опоры. Но и у новой не было «реальной силы», а репутация отдельных носителей новой власти была такова, что население – даже в момент наибольшего революционного подъема – не могло относиться к ним всерьез.
Оттого переворот в станице прошел сравнительно благополучно, то есть без ненужных опустошений и грабежа, – в соседних станицах не обошлось без этого. Хотя и у нас член комитета, бывший стражник Василий Донсков призывал разбить шкафы с бумагами в станичном правлении и сжечь.
Был призыв и к разгрому потребительской лавки – не без благожелательного подсказа со стороны местных торговцев.
Подавалась мысль произвести обыски у духовенства и местной интеллигенции и братски поделить съестные запасы, если таковые окажутся у них. И уже собиралась кучка запасливых людей с мешками, желающих поживиться на чужой счет, но... – призывающие в последний момент оробели, и решительный шаг не был сделан.
Исполнительный комитет предпочел вступить в бумажную борьбу со старой властью.
«13-го числа комитет собрался в правлении. Атаман их выслал, начал иметь на них давление, требовал от комитета постановление подписавших недоверие. Атаман служит восьмой год, привык кричать на подчиненных, что хочет, то и делает. Все боялись сказать слово. Почему? Потому – окружной атаман хвалит его. На выборах, как начинают его болдировать, здесь стоят его агенты, смотрят, куда положил выборный шар. Каждый выборный боится и кладет шар, куда ему приказано, г. Сухов выходит первым кандидатом.
Выборные говорят: если не положить шара, агент скажет атаману, тогда атаман не прикажет дать мне из общественной кассы денег. В кассе служит атаманский родной дядя, он же председателем, он же Сухов заведующим по конской переписи, он же щитовод (счетовод), он же и казначеем в раздаче денег беженцам.
При мобилизации много вкрадалось зла. С ним служит военным писарем родной брат атамана, помощником – троюродный брат, почетный судья – троюродный брат. Станичные судьи служат по пяти лет, и доверенные служат по пяти лет – атаман не приказывает других назначать»...
И так далее. Бесконечная цепь обвинений – монотонных, зудящих и нудных. Изредка лишь – лирическая вставка, способная слегка повеселить, – и то больше своими орфографическими неожиданностями:
«И вот какой унас в станичном правлении свилси клубок ни похош ли он настарое провительство протопопова штюрмера и александра федоровна Николай 2-й тожа хволил етих лиц атакже Сухомлинова аштожа оказалося»?..
В заключении своего «донесения» глазуновский исполнительный комитет, утеряв нужный тон революционного негодования, «просит», как в заурядной кляузе старого порядка, о ниспровержении «старой власти»…
«За написанием настоящего донесения, просим областной временный исполнительный комитет сейчас же удалить от должности станичного атамана, должность поручить помощнику станичного атамана Сухову, удалить также заседателя г. Рубцова и всех должностных лиц, именно помощника станичного атамана г. Шурунова, общественных доверенных казаков Мохова и Быкадорова, стражника Ветютнева, охотничьего наблюдателя Фирсова, счетовода общественной кассы Сухова, сторожа при правлении Федора Фирсова.
К сему донесению урядник Иван Ананьев, Дмитрий Шурунов, неграмотный казак Тимофей Котеляткин, урядник Климент Мирошкин, Иван Давыдов, Яков Попов, Василий Донсков, Петр Рогачов, Иван Шкуратов, Лука Алаторцев, урядник Семен Кудинов».
Подмахнул бумагу полный состав временного станичного правительства. Как уже было выше упомянуто, почти за каждым из этих лиц в прошлом было «претерпение»: урядник Иван Ананьев претерпел за вымогательство и лихоимство, другие – кто за кражу, кто за «захват» чужой собственности и проч.
Но обыватели, хотя и переименованные в граждан, были настольно озадачены и оглушены внезапностью переворота, что лишь с умеренным ропотом вслух приняли на свои рамена это новое иго и заговорили об избавлении от него лишь тогда, когда стало невтерпеж, когда исполнительный комитет начал упражняться в административном творчестве.
А начал он лишь тогда, когда областной исполнительный комитет, ничтоже сумняся, признал факт возникновения исполнительного комитета в Глазуновской станице за достаточно законный предлог, чтобы вступить с ним в письменные деловые сношения. Этого и было достаточно, чтобы вчерашние стражники, взяточники и воры почувствовали себя полновластным начальством, призванным «по-новому» вершить общественные и частные дела в станице...
Источник: Федор Крюков. Новым строем. «Русские Ведомости» 1917:
II.– № 119. 28 мая/10 июня. С. 2–3;
«Только что оторвавшись от долгой окопной жизни, моя мятущаяся душа, — пишет Кудинов, — импульсивно рвалась в неведомый простор, на великий подвиг за счастье народное, за идеал жизни любви и братства»
(Источник: Кудинов П.Н. История моего ареста в Болгарии. 02.08.1938 г. с. 108-109).
Молчаливое раздумье недоумения и тревожных, затаенных вопросов в темное будущее, плохо скрытая растерянность неизвестности: радоваться ли, или плакать? – висели недолго над душами моих сограждан-глазуновцев. Падение царского трона, за дальностью расстояния, никого больно не задело и было принято почти безучастно.
Краем уха все – и малые, и старые – слышали отовсюду, что плох царь и министры у него продажные, – значит, дошла точка, надо сменить старых и выбрать новых правителей – добросовестных и твердых, по возможности – которые поправославней, не немецкой веры... Авось, тогда расхлябанный рыдван России пойдет глаже и быстрей...
Но когда урядник Ананьев, так называемый «Барабошка», и урядник Кудинов, и стражник Васька Донсков, и стражник Ванька Шкуратов, Климка Мирошкин и Семка Мантул, люди слишком определенной репутации, низвергли старое станичное правительство и заняли сами командную позицию в станице – «новый строй» был воспринят уже вполне определенно – с нескрываемой тоской отчаяния и негодования...
– Что же это такое? Барабошка опять? Да ведь он же клейменый мошенник! Он куски у старцев отнимал, лошадь свою кормил...
– Хутора за куски продал... Недоуздки покрал...
– А Петька Рогачов? Был станичным судьей выбран, года не проходил – прогнали: за полубутылку любое решение выносил. Я ему прямо говорю – он ругал при мне старый режим: «А ты судьей был, чего ты выделывал?» – «Моя должность была»... Значит, ему можно было двугривенные в карманы класть, а если поп за молебен двугривенный взял – грабитель...
Обличительный зуд, кстати, у новых носителей власти против попов, старых должностных лиц, учителей и всех вообще «по-господски» одетых обывателей станицы дошел до нестерпимых пределов. Васька Донсков объявил громогласно, в услышание всех:
– Теперь, господа, слово слободы!
И публично начал «поливать» отца Дмитрия и отца Ивана, потом заседателя, потом старого атамана. Нечего и говорить, что у него тотчас же нашлись подражатели.
Ергаков, уже ради потехи просто, как завидит заседателя, орет:
– Эй, ты! вентери отдай! А то я тебя наизнанку выверну!
Молодежь – и прежде озорная, но все-таки сдерживаемая некоторым от старого обычая и патриархального строя идущим пиететом к старикам – совсем сбросила узду, пошла шататься по ночам, раскуривая цигарки на улицах и без всякой предосторожности разбрасывая огонь среди соломенных станичных построек, сквернословя, распевая срамные песни.
Бывало, старик какой остановит, пристыдит, а теперь на слово увещания – в ответ десяток трехэтажных ругательств.
– Слово слободы! Слыхал аль нет?..
Административное творчество станичных «комитетчиков» оказалось сразу скудным и явно для всех ничтожным до последней степени. Несколько безграмотных «донесений» – в стиле обычных кляуз, в которых и при старом строе упражнялся Барабошка. Личные счеты с подругами – счетов было достаточно. Угрозы арестом всем, кто возвышал голос против комитета:
– Ты, как видать, за старое правительство? Не солидарен к новому режиму? Смотри-и!..
И Барабошка, и Васька Донсков умели говорить эти страшные слова очень внушительно...
Были покушения на обыски, но нерешительные: комитет все-таки не чувствовал под собой твердой почвы. Васька Донсков повел определенную линию против потребительской лавки: до седьмого пота настаивал, чтобы комитет вынес постановление отобрать раздачу сахара от потребиловки и передать купцу Савельеву.
Бескорыстие этого усердия было для всех очевидно – комитет не решился последовать за своим членом, надо отдать ему справедливость.
И ничего, ни малой заботы о том, что стояло выше корыта, что касалось России и переживаемой ею великой страды.
Но была жажда деятельности. Хотелось быть не хуже других. Отовсюду доходили самые волнующие, самые подмывающие вести: в Слащеве комитет постановил обыскать купцов, переоценить товары.
Вместо переоценки произвели просто разгром лавок, товары разделили, перепились, передрались. Посадили в кутузку дьякона, вздумавшего обличать беззаконие новой власти. Приехал благочинный выручать дьякона – заперли в тюрьму и благочинного при общем одобрительном смехе «граждан».
В Кумылге бывший каторжник избил учителя, председателя потребительского общества, – и опять-таки совершенно безнаказанно.
На Фроловом хуторе постановили арестовать самого окружного атамана, если он явится туда.
В Михайловке разобрали по рукам не только панскую землю, но и зерно, и машины, и скот... Всюду, где ни послышишь, кипит деятельность: выражают недоверие, «сковыривают», обыскивают, реквизируют, арестовывают или мнут бока...
Валом повалили «служивые», и от всех однообразные новости:
– Мы своего командира – долой!.. Сменили...
– Наш тоже закупоросился было, не пущал никого – мы как обступи его да возьми в шоры, он и руки поднял – «братцы! да что вы? да я... да мы... аль мы чужие? Я ведь сам под началом»... Сковырнули. Прапорщика назначили – сразу пустил домой... Никаких цыплят!..
– Ехали дорогой – в самом первом вагоне, на мягких диванах, по-господски, – захлебываясь от восторга, рассказывал длинный Вася Слепец.
– Небось, натолочили сапогами-то своими?
– А мать их не замать: за что же мы служим? Буде! Попились из нас крови...
Все это в глазуновских «комитетчиках» не могло не дразнить зуда деятельности, жажды распорядиться.
Ближайший сосед – комитет Александровской станицы, захудалой, убогой, небольшой, – и тот оказался на достойной высоте положения: не только станичную свою «старую» власть сковырнул, но раздвинул сферу своих действий даже за пределы станичной территории, или – по официальной местной терминологии – за пределы станичного юрта, вторгся в лежащее рядом Войсковое лесничество, низложил лесничего, распил запас напитков, хранившихся в его погребе, прогнал лесную стражу и объявил свободное пользование лесом. И ничего, тоже сошло с рук...
Глазуновский же комитет лишь топтался на месте да тайком совещался о том, кого бы арестовать в станице, кого обыскать. Между тем административная машина в станице совсем стала.
Казалось бы, и не Бог весть какая важная была эта машина, а когда пришли в расстройство и наконец совсем замерли ее функции, замер весь распорядок мелкой общественной повседневности, никто не хотел отбывать повинности, некому стало позаботиться о раздаче пособия бабам и беженцам – и станица сразу огласилась голодным ропотом: некому было производить необходимые взыскания, дознания, исполнять требования по мобилизации, продоволь
Все это незаметное, но нужное, не стал делать и комитет, особенно когда было выяснено, что членам его никакого жалованья не полагается. И стало ясно всем гражданам, что новый строй, олицетворяемый пока комитетом с Барабошкой и Васькой Донсковым во главе, ничего, кроме тревоги и расстройства, в жизнь не внес...
Мало радости...
– Вот обокрали меня вчера, а кому заявить – не знаю, – говорила казачка, пришедшая ко мне за советом, – пошла к Тимофею, он говорит – «я теперь уже не атаман, иди в комитет», – а комитетчики лишь зубы скалят... Скажите на милость: к кому теперь идтить?.. Бывало, идешь в правление, а теперь начальников много, а толку никакого...
– Ну, что будем делать, Ф. Д.? – спрашивали знакомые старики, – неужели Васька Донсков да Семка Мантул так и будут управлять? Что же выйдет из этого? Бирючья жизнь будет?..
И чувствовалась тоска растерянности в этих несвязных, обрывочных вопросах.
Жизнь не останавливалась, текла по инерции, но с каждым днем паралич власти чувствовался глубже и безнадежнее, а творческая скудость наших революционеров-комитетчиков становилась очевидною и для них самих. Их угрозы арестами и обысками уже не производили действия, их ругали безвозбранно и дружно, тоска по власти, по нормальному порядку выросла за два месяца действия нового строя до размеров стона на реках Вавилонских.
Но создать эту власть, дать ей твердую опору вчерашние смирные, распыленные, привыкшие лишь слушаться обыватели, произведенные внезапно в граждан, не находили в себе ни умения, ни силы...
У них лишь стоном вырывался вопрос:
– Да на что нам эти комитеты? Нельзя ли без них обойтиться?
Но комитеты – как это ни странно – вменялись в обязанность. Так можно было судить по тому, что какая-то власть из центра – иной раз знакомая по наименованию: «временно исполняющий обязанности Войскового атамана», а то и совсем незнакомая: «областной исполнительный комитет» – присылала свои распоряжения на имя станичного комитета. Значит, не спихнуть с шеи эту беду...
Я понимал, что с малограмотных, хотя и шустрых, хватов, революционным путем захвативших власть в нашей станице, многого спросить и нельзя. Но вот настоящие комитеты, руководимые интеллигенцией, – они-то уже, несомненно, ведут созидательную работу, они строят новую, свободную жизнь в России, они выручают из трясины несчастное отечество...
Поехал в окружную станицу – Усть-Медведицу. Получил доступ на заседание комитета. Председатель – член окружного суда. Состав – интеллигенция по преимуществу: учителя, адвокаты, судебный следователь, предводитель дворянства, мировой судья, просвещенные купцы.
Вот тут – думаю – наверно услышу то, о чем первее всего комитеты должны ныне думать, говорить и даже кричать: как спасти Россию, как справиться с разрухой, голодом, дезертирством, всякими видами мародерства и захватного своеволия?
Это все-таки окружной комитет, он осведомлен о всем, что делается в округе, его задача – серьезна и ответственна, его работа – напряженна и поучительна...
Но... окружному комитету, как оказалось, было не до округа. Заботу об округе он возложил на «старую власть», на окружного атамана, который и тянул добросовестно знакомую старую лямку.
А окружной комитет выше головы был завален своими местными неотложными вопросами. При мне рассмотрено было письменное заявление местного гражданина-портного о необходимости заготовления панцырей для армии – по способу, изобретенному оным гражданином. К вопросу отнеслись без должной серьезности, весело и благодушно, однако... с полчасика потеряли, обмениваясь мнениями. Затем следовал доклад об обыске у владельца местного пивоваренного заводика – Менцеля.
Было оглашено длинное, обстоятельное донесение одного из членов комитета, подслушавшего ночью разговор неизвестных лиц, из которого явствовало, что у Менцеля скрыты в заводе пулеметы и что необходимо распороть его толстое немецкое брюхо. В силу этого гражданского донесения исполнительный комитет назначил комиссию для производства дознания и обыска в заводе Менцеля.
И Менцель, и завод его существовал в нашей степной глуши десятки лет, не возбуждая подозрений. Война поколебала их кредит, но все обошлось благополучно.
Революция, как видно, снова принесла волну враждебных подозрений: надо же, чтобы и тут, в далеком от железных дорог степном углу, были и пулеметы, и замыслы против свободной России. В добровольцах, поклявшихся ограждать святую свободу сыском, недостатка не оказалось.
– Менцель представил удостоверение, что он – чех и родители его родились уже в России, – сообщил докладчик, председатель следственной комиссии.
Сидевший недалеко от меня господин с растрепанной шевелюрой свирепо возразил:
– Этим он тень не наведет!
– Но вот удостоверение... от чешской колонии...
– Мало ли! Как проверить, что от чешской. Может быть, самая что ни на есть немецкая... Уж одно: Мен-цель!.. Не со вчерашнего дня знаем его за немца...
Господин с растрепанной шевелюрой очень горячо, по-видимому, брался за немца. Мой ближайший сосед шепнул мне на ухо:
– Это самый автор. Тронутый человек... не все шарики, как говорится, в порядке.
– А кто он такой?
– Сейчас по адвокатской части орудует, а раньше был писарьком... Чем-то там проштрафился – прогнали. Ну, тут около предводителя все терся, в канцелярии. А теперь – ходатай...
Обыск в заводе пулеметов не обнаружил, нашли лишь пудов двести ячменя и умеренное количество необходимых хозяйственных продуктов.
– Ячмень реквизировать! – сердито сказал ходатай, – на что ему столько? Еще пиво или брагу вздумает варить.
– Может, у него куры есть? – раздался слабый голос в защиту.
– Реквизировать! чего там! – отозвались на это голоса из рядов демократической части комитета.
– Реквизировать-то реквизировать, а куда денем? – возразил председатель, – надо помещение где-нибудь нанять...
Предложение о реквизиции ячменя не получило движения лишь в силу этого соображения. Но прения были горячие, даже страстные, и ухлопали на Менцеля не менее часу.
Затем следовал вопрос опять-таки розыскного характера: на каком основании гражданин Шулейкин, сапожник, присвоил себе власть «председателя общественных молебствий», как он сам себя именовал в своих циркулярных предписаниях, и от всех начальников «отдельных частей», а учебных заведений в особенности – требовал прекращения занятий в те дни, когда ему приходило в голову назначать молебствие о благопоспешении новому правительству?
Также – на каком основании тот же гражданин Шулейкин собирал денежные взносы на предмет телеграфных приветствий Родзянке, кн. Львову, представителям армии и разным другим лицам?
– Господа, неужели вам больше делать нечего? – не выдержав, спросил я.
Председатель комитета строго заметил мне:
– Не мешайте мне вести заседание.
– Виноват... Но ведь, ей-богу, это же пустяки... Разве теперь, в такое время, мы имеем право...
– Прошу вас! – еще строже остановил меня председатель.
И затем с педантичною обстоятельностью юриста подверг всестороннему рассмотрению вопрос о гражданине Шулейкине, произвел экспертизу над его приветственным творчеством, подписями и проч.
Слушая это добросовестное расследование, я сконфуженно чувствовал, как детски легкомысленно было мое вмешательство в ход занятий усть-медведицкого исполнительного комитета... Ибо гражданин Шулейкин был не просто гражданин, а до некоторой степени символ местного двоевластия, местного «совета рабочих депутатов», символ, от которого солоно приходилось не только начальникам отдельных частей, но и широким слоям жителей Усть-Медведицы.
Каждый начальник учебного заведения или «отдельной части», получив приглашение гражданина Шулейкина прекратить занятия по случаю общественного молебствия, попадал в положение хуже губернаторского: прекращать или не прекращать?
С одной стороны, как будто преизбыточное количество молебствий уже не стоит ни в каком соответствии с интересами свободной России... С другой – уклонись от приглашения гражданина Шулейкина, придет толпа, предводительствуемая им, и учинит допрос с пристрастием: како веруешь?
И для такого предположения основания были вполне резонные. Ибо гражданин Шулейкин вкупе с двумя или тремя десятками других граждан «трудящегося» класса, с гражданином Ермишкиным, Пузаткиным и другими уже проходил по станице с допросами и обысками!
Исследованию подвергнуты были «буржуи», начиная с начальника округа – полк. Рудакова, – продолжая купцами и кончая самыми смирными обывателями-домовладельцами. В результате обыскной этой экспедиции у Ивана Шеина исчез из погреба бочонок с огурцами, в другом месте пропало белье, в третьем – самовар и банка с маринованным сазаном.
Однако протестовать никто не решался: ни исполнительный комитет, члены которого позже подвергались допросу и обыску, ни уцелевшие, но загнанные в кут представители старой власти, ни сами «граждане»... Что бочонок с огурцами! дело наживное... Но ведь гражданин Ермишкин и гражданин Пузаткин могут и не одними огурцами ограничиться... Лучше уж перемолчать...
И я видел, что, несмотря на всю свою тщательность, расследование о звании «председателя общественных молебствий» и сопряженных с ним полномочиях есть занятие чисто академическое, обреченное на практическую бесплодность...
Шулейкин, Ермишкин, Пузаткин – это своего рода местный совет рабочих депутатов...
– Трудовой союз, знаете ли, – вздохнул мой сосед.
– Да что вы с ним церемонитесь? – легкомысленно возразил я.
– Да-а... подите-ка! Революционное время... Я не говорю: свобода и прочее... благодарить Бога надо... Но...
Мой собеседник судорожно вздохнул и, нагнувшись ближе к уху, замирающим шепотом горько закончил:
– Идешь теперь по улице и ждешь: откуда тебе свободу преподнесут? справа или слева?..
Знакомая тоска послышалась мне в этом трепетном шепоте.
Просидел я в комитете часов пять. Все ждал, когда закончат об Усть-Медведице и заговорят о России. Не дождался. Ушел, когда разбирали жалобу смотрителя острога на надзирателей и надзирателей на смотрителя...
Созидательной работы, по которой тосковала душа, не было и тут, в окружном, все-таки до некоторой степени руководящем комитете. То, что делал комитет, делалось более умело, с большим знанием и пониманием дела, чиновниками. Все это понимали, но все притворялись, что то, что они плохо и неумело делают, надо теперь именно им, гражданам, делать. И ни тени не было не только творческого энтузиазма, но даже простого воодушевления.
На митингах, правда, – по рассказам – даже действительные статские советники с большим подъемом выкрикивали:
– Товарищи!.. Народ!.. Граждане!..
Но вся гражданская активность выражалась или в «сковыривании», или в деятельности, похожей на общественную работу граждан Шулейкиных, Ермишкиных и Пузаткиных.
Масса же гражданская слушала, с опасением оглядываясь по сторонам, аплодировала ораторам (из опасения или благодушия – всем без различия). И редко-редко вслух выражала свое мнение.
– Нынче на митинге Лежнев здорово махал руками... о свободе...
– Что же именно?
– Вообще – к народной части... «Граждане!» И этак вот рукой загребет... Стал пить воду – стакан расплескал... Смеху!..
Было очевидно творческое бессилие новой России, поскольку она была представлена нашим степным углом. Было очевидно непробудное равнодушие к судьбам родины.
Как ни взмыливались громкие словеса, обещание победного конца и т.п. – толпа, обычно встречавшая их заученным шлепаньем ладоней, таила в себе, все-таки забронированное, недвижное выжидание, апатичное и мутное, прикрытое завесой праздного любопытства, – недоверие ли то было, усталость ли, или бездонное безразличие – нельзя было постигнуть.
И самыми выразительными фигурами при этих кликах о войне до победного конца были серые «герои», поплевывавшие шелухой подсолнуховых семячек...
К слову, должен сознаться в полной неудаче своих собственных выступлений перед согражданами и попыток созидательной работы. Не могу пожаловаться на враждебный или холодный прием – местами были даже очень трогательные овации, с подниманием на руки. И в радости, волновавшей меня в первые моменты, я считал эти приветствия отнюдь не данью моему красноречию – оратор я из рук вон плохой, – а тому призыву – дружно подпереть плечами родину, ей отдать всю мысль, заботу и тревогу, отложив на день грядущий все частное, местное, личные, групповые счеты, дрязги, домогательства. Ничего, слушали хорошо. И моментами могло казаться, что зажигались сердца болью о России, в струпьях и язвах лежащей, и вот-вот последует нечто, вздымающее на высоту общественного порыва и восторженного самопожертвования даже самые заскорузлые сердца... То, что было – да, было! – в начале войны...
Но – увы! Как только начинались прения – местная грызня, дрязги, мотивы собственного корыта смахивали без остатка и впечатление о грозных перспективах, и призывы устремить внимание на Россию, только на Россию, а не на слободы Михайловку, Себровку и Сидорку...
С горестью, в конце концов, сказал я себе, что мои силенки ничтожны, чтобы сдвинуть эту замокшую глыбу, вдохнуть в нее искру пламенного порыва не на одну минуту, не на дешевый гул словесного пыла, а на подлинную жажду подвига и самоотвержения, которая временами не чужда же была русскому народу. Куда она делась ныне, где запропала? Под каким спудом залегла? Какая сила волшебная властно вызовет ее, какой огонь зажжет?..
В итоге выходило как будто так, что вся энергия, весь порыв и энтузиазм ушли только на стихийное ниспровержение, опрокидывание, «сковыриванье» и затем, пожалуй, на стадно неосмысленный захват. А когда ниспровергать стало некого (я говорю про глухие углы), когда все «прислужники старого режима» были «сковырнуты» – почувствовалась тоска бездеятельности, не могли придумать, куда приложить силы и энергию.
В поисках пункта для натиска дошли даже до архиерейского дома. Потом начали сковыривать друг друга. На окружной усть-медведицкий комитет восстал комитет слободы Михайловки и... отложился. Образовал автономный удел и комитет хутора Фролова, предводительствуемый каким-то бойким прапорщиком.
Прапорщику надо было одно: объявить низложенным полковника Рудакова, окружного атамана, которому станица выразила доверие. Объявил мне – не содрогнулся – все уже приобыкли к многовластию и всяческим поворотам; дела, даже очередного, все равно никто не делал, да и делать было мудрено, по-видимому: вздумали было произвести реквизицию на большой скотопригонной ярмарке в Филонове – удалось «замордовать» всего двух лядащих коровенок, и то толпа помяла слегка агента...
А требование момента было таково, чтобы лица, находящиеся на виду, стоящие во главе комитетов, занимающие командные позиции, все-таки не пребывали в сладостном покое, а проявляли хоть видимость действия, шумели, бурлили. Отсюда пошла полоса междоусобного сковыриванья и барахтанья. Один деятель страшными клятвами клялся в преданности интересам трудящихся и обремененных, соперника же своего на общественной арене обличал ни много ни мало как в провокаторстве.
Обличаемый отражал удар еще более страстными клятвами в готовности живот положить за угнетенных, а насчет обличителя кидал как общепризнанную вещь:
– Ведь это же известный охранник... Спекулировал сеном. И посейчас тайно торгует спиртом...
Зрелище выходило развлекательное. Перенесенное на столбцы местной печати в виде малограмотных, но занимательных полемических статей, оно давало веселое чтение...
Кстати, о местных органах печати. Сколько их развелось даже тут, в глухих степных уголках! В одной слободе Михайловке, еще вчера, можно сказать, на поверхностный взгляд представлявшейся темным царством шибаев, прасолов и кулаков, ныне граждане читают уже две собственных слободских газеты – «Свободу» и «Объединение».
«Свобода» – издание гражданина Скоморохова, претерпевшего при старом режиме (был лишен прав состояния за фабрикацию фальшивых денег), – внятностью напоминает кинематографические листки – рекламы о двухтысячеметровых драмах.
«Объединение» – издание союза местных кооперативов – тип маленькой народной газеты.
Оригинальнее и красочнее «Свобода». Под рукой у меня единственный номер – 23-й, и в нем две полемические статьи, в которых несколько бледно и смягченно отражены некоторые эпизоды борьбы главных слободских общественных деятелей революционного периода – надзирателя винного склада, гражданина Стрижаченко, и прапорщика Лапина.
Орфография подлинника не изменена.
«В № 1 газеты «Объединение», редактором коей состоит прапорщик Лапин, помещена критика, автор которой подписываясь анонимом позволили себе дерзкую и в высшей степени наглядную, насмешку по адресу Акцизного чиновника В.В. Стрижаченко.
Будучи уверен, что сотрудниками в этой газете будут силы, принадлежащие только действительно к интеллигентному был поражен, когда автор этой интеллигенции назвал лошадью почтенного Стрижаченко и по мгновению превратил каковую сразу же в птицу.
По всей вероятности этот интеллигент, подписавшийся анонимно, есть не кто иной как социал-демократ на истинно-русской подкладке, значит сомнительный… Полагая, что редактор рука об руку с автором этой заметки, я еще более шлю свой ему упрек за его до сих пор не внимание, которым он еще не достаточно проверял г. Стрижаченко, являющимся в Комитет к сожалению лошадью... Отдаю должное г. Стрижаченко, не принявшему на себя этой насмешки, лишь за то, что он оказался на высоте своего прозвания, а по этому умнее и действительно интеллигентнее против ее автора редактора «Объединение» предлагаю по больше объединятся действительно лишь с гражданами достойными внимания. Аллилуев».
Вторая статья переносит вопрос, на первый взгляд, как будто в область исторических и социально-групповых изысканий. Но, в конце концов, спускается все-таки опять в плоскость личных счетов.
«По поводу ст. “Казачий съезд”, написанной Лапиным. Г-н Лапин хвастался, что мы как были казаками так и будем ими, были дворяне, крестьяне, и т.п., а стали теперь граждане, но мы свое звание не теряем...
В сущности, кто назывался в старину казаком? Были в старину казаки: Стенька Разин, Ермак Тимофеевич и Пугачев, которые подводили под свою присягу служить им верно и Казаковать. На общем собрании 12 апреля г. Лапин выразился, что казаки не отдадут без крови добытую потом и кровью завоеванную землю. Спросить у него, кто завоевал ее? Завоевал Ермак Сибирь, а не Дон, да еще с кем завоевал как с крестьянами, которые бежали от господ.
Г-н Лапин писал бы о съезде, но не упоминал бы, что казачий съезд, ведь Дума выработала вопрос, чтобы были все граждане, а не мещане, дворяне, крестьяне и казаки.
Гг. Депутаты хотели вывести звание "казак", а г. Лапин гордится этим званием, если я не ошибаюсь то скажу, что он волк в овечьей шерсти: на общественных собраниях говорит, что гг. граждане, нужно объединяться, а сам разъединяет народ. Г-н Н. Лапин говорил, что земля добыта потом и кровью казаков, а где же в это время были крестьяне, мещане и т.п., когда враг шел на Россию! Они защищали ее, да не дано было право говорить им с казаками.
Не забыты 1904–5 гг. какое было дано право казаку, что хотел то и делал, а теперь, конечно, отходит все это. Окончили войну с Японией, стала России-матушки чернь земельку просить, ей обещали и вызвали казаков, они и нарезали спины мужикам, но теперь народ стал поумнее, сообразил что не нужен царь, а нужно иметь народное правительство.
Вспомните в действительности кто завоевывает землю, как не пехотинцы? Пехотинцы все на позиции кровь свою проливают за свободу да за Русскую землю, а казаки в тылу защищают твои интересы г. Лапин разъезжает то в Петроград то на казацкие выборы в Новочеркасск, нельзя ли граждане выбрать другого председателя, но только не из казаков».
В изустной реальности полемические состязания двух соперничающих групп – сторонников акцизного чиновника и приверженцев прапорщика – были несколько богаче и обильнее крепкими словами, гуще ароматом. Дело естественное – в пылу боевых схваток крепко выражались и сами вожди партий. Для граждан слободы Михайловки и соседних сел, стекавшихся на митинги и заседания исполнительного комитета, тоже похожие на митинги, в зрелище этой борьбы местных титанов было мало поучительного.
Но самая зловредная заноза была та, что барахтающимся между собой вождям, чтобы удержаться на верхних ступенях популярности, приходилось все больше и больше угодничать перед толпой граждан-михайловцев, сидорцев и себровцев и содействовать проведению в жизнь самых неосмысленных и беззаконных их претензий. И потому, конечно, это прасолывало.
Людям добросовестным, пробовавшим резонно разъяснить неосновательность, несвоевременность, вред самовольных захватов, например, или особого местного законодательства, утверждаемого на принципах готтен¬тотского права и морали, толпа не давала говорить, наносила оскорбления, грозила изгнанием.
Вожди делали из этого один вывод: забегай наперед. И забегали. И увеличивали лишь работу разрушения и расстройства жизни.
Мне пришлось один раз принять некоторое участие в заседании исполнительного комитета слободы Михайловки. В сущности, это был митинг – собралось большое количество публики: крестьяне местные и пришлые, купцы, солдаты, казаки, офицеры, чиновники, местная интеллигенция. Были речи. Был призыв – устремить все внимание на важнейшее в данный момент – оборону родины – и ради этого всемерно поддерживать порядок, усилить трудовое напряжение, помощь, жертву и пр. И принято было как будто очень единодушно...
После этого взял слово оратор вида цивилизованно-мужицкого. В не очень складной речи он коснулся самых разнообразных предметов: требовал надзора за богослужением – ибо духовенство «не очень аккуратно» служило службы, – требовал ревизии местной почтовой конторы, потому что «почта растрачивает наши достоинства», – дал мимоходом пинка какому-то «бабичьему» – по-видимому, женскому – комитету... Закончил неотложной необходимостью «гарнизоваться» по вопросу о помещичьих землях.
– Вот у наших крестьян нет мягкой земли для распаха, а у помещиков она есть, тут же вот рядом... да они просят непомерно высокую цену... значит, как теперь? Время сеять, государству надо, чтобы земля пустая не осталась, а помещик ломит цену. Крестьянину последнюю рубашку, значит, снять?..
– Ну, до последней рубашки далеко, Иван Егорыч, – сказал голос из-за стола президиума...
– Нет. И своя-то осталась, не то что помещичья. Пустили под попас скота....
Говорил крестьянин, не принадлежавший к обществу, которое взяло землю. Прибавил с горечью:
– Сейчас платим 17 рублей с головы им, господам гражданам, а барину летось платил по пяти целковых... Погреют руки.
– А что же комитет?
– Да комитет чего – они же и комитет, их набилось там тьма... По-ихнему и Лапин говорит, и Стрыжаченко.. Комитет – ихний. Рыбу, мол... ловить, мол, во всех водах слободно – в панских, потому что вода текет из высших мочей слободно... – «Ладно, очень прекрасно. А в крестьянских?» – Крестьянские на аренду сдадены – там не смей...
– Что же, комитет и эти две мерки установил?
– Без препятствий... Боятся же сказать правду: заорут, зазевают... Какие у нас народы?..
Отсутствие элементарного гражданского мужества у комитета, отмеченное моим собеседником, способствовало, между прочим, самовольному установлению местными извозчиками новой таксы: от слободы до станции вместо вчерашнего полтинника стали требовать два рубля, проезд до Усть-Медведицы – шестьдесят верст – оценили в сто рублей. Правда, пассажир стал хитрить: нанимать стали в складчину человек пять-шесть. Но уж и езда была такая: ехал только мешок пассажира, по большей части, солдата, а сам он шел пешочком около тарантаса и садился лишь «под горку»...
Поинтересовался я созидательной деятельностью комитета – он заявлял теперь претензии на роль окружного.
– С продовольствием хлопочут все. Тысячу пудов – это раньше было пожертвовано – отправили. Ну, и местные нужды, пожалуй, заткнут, а уж для армии соберут, нет ли еще – ничего не видать...
– Это мало...
– Ничего не попишешь... Некому хлопотать и некогда: сковыривают один другого, брухаются – в том и заседания проходят... Поливают один другого неподобными словами... Вчера вот зеленили-зеленили Стрыжаченку, потом за Лапина взялись.
Потом мириться стали... поцеловались... Сколь-то надолго?..
Не было даже усмешки у моего собеседника – что-то безнадежно-унылое, усталое звучало в его голове. Новый строй, очевидно, принес в его жизнь пока один тревожный сумбур и оторопелость. Ни свободы, ничего толкового, бодрящего, наглядно облегчающего жизнь, он пока не видит. Ждет. Верит. И боится верить:
– Сердце побаливает... Думаешь-думаешь: ялка, мол, к лучшему ли все это: куда, мол, она стрельнет? Словесно-то выходит кабыть и к нашей части, к народной, а у нас вон какой оборот: своя же братья из тебя сок жмет... Кто бы показал путь... по правильности?..
Источник: Федор Крюков. Новым строем. «Русские Ведомости» 1917:
III.– № 147. 30 июня/13 июля. С. 3;
Глава 4. РУССКАЯ РАЗВЕДКА МЕЖДУ ВОЙНАМИ
Вернемся, к деятельности русской военной разведки накануне 1914 года. Несмотря на некоторые успехи в ведении разведывательной работы против Германии и особенно Австро-Венгрии, к началу войны она не сумела полностью решить стоявшие перед ней задачи.
Прежде всего это объясняется тем, что к началу войны разведка не смогла создать широкую хорошо законспирированную агентурную сеть в Европе, способную снабжать русское военное командование надежной информацией упреждающего характера и бесперебойно работать в период войны.
Одним из наиболее существенных недостатков в работе русской военной разведки в канун мировой войны были беспечность и пренебрежение правилами конспирации.
Так, вновь приобретенных агентов фотографировали для личных дел в обычных городских фотоателье. Немцы, получив об этом информацию, принимали меры к выявлению засылаемых в Германию лиц.
Отсутствовало также целенаправленное приобретение источников информации в руководящих военных кругах. Ставка делалась на «добровольцев», которые зачастую не располагали действительными разведывательными возможностями.
Кроме того, хотя многие разведывательные данные поступали своевременно, изучение их нельзя было назвать исчерпывающим, поскольку в то время весьма слабо была поставлена информационно-аналитическая работа. В результате зачастую из верных сведений делались ложные выводы.
В канун мировой войны деятельность русской военной разведки была неоправданно сужена. Преимущественное внимание уделялось в основном изучению будущей прифронтовой полосы, в то время как тыл потенциального противника изучался недостаточно.
Это объяснялось тем, что никто не мог предвидеть характера будущей войны. До 1 августа 1914 года считалось, что предстоящая война ничем не будет отличаться от предыдущих войн, характерным признаком которых был их локальный характер, когда армии враждующих сторон воюют между собой, а население остается в качестве сочувствующего зрителя.
В то время никто и не предполагал, что война приобретет глобальный характер, что потребует концентрации всех сил государства, она станет на долгое время позиционной и ее будут вести не только армии воюющих сторон, но и целые народы.
И все же следует сказать, что именно разведка Генерального штаба являлась центральной, наиболее подготовленной структурой в системе внешних спецслужб России.
В первом десятилетии ХХ столетия в предвидении будущего военного столкновения с Германией ГУГШ направляет в эту страну самых подготовленных и способных специалистов разведки. Им вменяется в обязанность следить за подготовкой Германии к войне, а также снабжать русские вооруженные силы секретными техническими и научными новинками, которые можно было бы использовать против армий центральных держав.
20 января 1906 года в Берлин на должность военного агента прибыл полковник Генерального штаба А.А. Михельсон*).
*) МИХЕЛЬСОН А.А.
Основной его задачей была вербовка надежной агентуры среди сотрудников технического персонала ряда фирм, работавших над выполнением специальных военных заказов германской армии.
Уже первые его шаги привели к заметным результатам. А.А. Михельсон организовал приглашение в Германию большой группы русских офицеров для стажировки на таких важных объектах военной промышленности, как завод «Рейнметалл» в Дюссельдорфе, завод фирмы «Сименс-Шуккерт» в Берлине, завод Круппа в Эссене, оптическая фабрика «Карл Цейс» в Йене и т.п.
Один из офицеров-стажеров – капитан М.М. Костевич*) – сумел завербовать агента, работавшего в особо секретном конструкторском бюро, проектировавшем тяжелые и сверхтяжелые артиллерийские системы. Агент передал капитану чертежи новейших германских гаубиц. Агент бы арестован германской контрразведкой. А капитан Костевич, успевший переправить документы в Петербург, был брошен в тюрьму. Военный агент А.А. Михельсон был объявлен «персоной нон грата», и 30 декабря 1910 года выехал из Германии.
*) КОСТЕВИЧ М.М.
4 февраля 1911 года на смену Михельсону прибыл военный агент полковник П.А. Базаров*), который с большим размахом принялся за дело. Его интересовало буквально все: пропускная способность железных дорог и их мобилизационные возможности, важнейшие оборонительные сооружения в районе возможных боевых операций, новые сведения о расположении военных складов и т.п.
*) БАЗАРОВ П.А.
Полковник Базаров сумел получить документы, содержащие сведения о личном составе и агентуре разведывательного отдела германского Генерального штаба. Вскоре в Варшаве был задержан агент, проявлявший повышенный интерес к русским военным объектам, а в Петербурге арестован германский разведчик лейтенант Дамм.
Списки, полученные полковником Базаровым, были столь подробными, что только в Варшавском военном округе было арестовано почти полторы сотни германских и австрийских агентов. В июне 1914 года полковник Базаров был также объявлен «персоной нон грата», и 28 числа, буквально накануне войны, выехал из страны. Вследствие этого отъезда созданная им агентурная сеть оказалась без руководителя и с началом войны самоликвидировалась.
В Австрии русской военной разведке удалось завербовать в 1910 году полковника австро-венгерского Генерального штаба Яндржека*), чеха по национальности. Наряду с А. Редлем он также давал исчерпывающие сведения по всем военным вопросам, интересовавшим русскую разведку в этих странах.
*) ЯНДРЖЕК
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Глава 5. РУССКАЯ РАЗВЕДКА И "ПЛАН ШЛИФФЕНА"
Готовясь к войне за передел мира, кайзеровская Германия исходила из необходимости избежать ее одновременного ведения на два фронта. Свое окончательное оформление планы войны нашли в меморандуме начальника германского Генерального штаба А. Шлиффена «Война против Франции», разработанном еще в 1905 году. В нем впервые была обоснована идея «блицкрига» – «молниеносной войны», – поскольку германский Генштаб пришел к выводу о том, что Германия не в состоянии выиграть затяжную войну на два фронта в силу отсутствия у нее природных ресурсов.
Предполагалось, что вместе с Германией в войну против Франции и России вступит Австро-Венгрия. При этом Германия нанесет первоначальный удар по Франции, разгромит ее в течение двух недель, а затем перебросит свои корпуса на русский фронт, где еще не закончится развертывание Русской армии, а затем совместно с Австро-Венгрией разгромит ее в течение одного-двух месяцев.
У русского военного руководства не вызывало сомнения то обстоятельство, что в предстоящей войне ему придется сражаться против Германии и Австро-Венгрии, что после франко-прусской войны 1870 года постоянно учитывалось им во всех военных мероприятиях.
Однако к началу Первой мировой войны русской разведке, впрочем, как и советской разведке 27 лет спустя, так и не удалось добыть планы стратегического развертывания германских вооруженных сил и ведения ими первых операций в виде единого документа.
Но были у русской военной разведки несомненные достижения в выявлении истинных планов и намерений вероятного противника. Готовясь к новой войне в Европе, которая должна была привести к перекройке европейских границ в пользу Берлина и Вены, германский Генеральный штаб отдавал себе отчет в том, что и русская, и французская, и иные разведки противников Германии неизбежно будут пытаться заполучить «план Шлиффена».
Поэтому в январе 1906 года новый начальник германского Генштаба Мольтке-младший внес некоторые изменения в план своего предшественника, сохранив, однако, для правдоподобности его основные идеи.
Так появился на свет фальшивый «Меморандум о распределении на случай войны немецких боевых сил», в котором умышленно искажались наиболее важные положения «плана Шлиффена». Фотокопия этого фальшивого документа была подброшена германской разведкой русскому Генеральному штабу в расчете на то, что он не сумеет распознать фальшивку и поделится ею с французами.
Суть этого «документа» сводилась к следующему. Как известно, Шлиффен предложил германскому Генштабу бить своих противников поодиночке – сначала Францию, а затем Россию. Для этого на Западе планировалось развернуть семь армий, а на Востоке, против России – одну.
Фальшивый же «план Шлиффена» утверждал иное. «Война на три фронта должна вестись следующим образом: четыре армии на французской границе», одна армия на прибрежье (против возможной высадки английского десанта), три армии на русской границе, – говорилось в нем.
Вторым сюрпризом для стран Антанты должна была стать решимость Германии вести наступление на Францию не через французско-германскую границу, где была создана система сильно укрепленных крепостей, а через Бельгию, чей нейтралитет Германия собиралась нарушить.
Поэтому основные свои силы в предстоящей войне Германия планировала развернуть на правом фланге с тем, чтобы бросить их на Париж в обход укрепленных районов Франции.
Подложный же меморандум декларировал иное: три армии из четырех якобы будут развернуты непосредственно на границе с Францией, а четвертая, самая слабая, на границе с Бельгией. Что же касается трудностей штурма сильных укрепленных районов Франции, то в фальшивке германского Генштаба утверждалось, будто немецкой армии следует держаться основ тактики – побеждают не крепости, а армии.
В соответствии с подлинным «планом Шлиффена» Германия, сосредоточив почти все силы на Западе, должна на первоначальном этапе войны ограничиться на Востоке прочной обороной и в случае необходимости отступить из Восточной Пруссии.
Фальшивый меморандум утверждал иное: «Вступив в пределы России, наши армии должны заставить русских вести войну “на русской территории”», – говорилось в нем. Подложный меморандум был подписан начальником Генштаба Мольтке-младшим. Кайзер Вильгельм II скрепил этот «документ» своей подписью и распорядился подбросить его русской военной разведке.
Когда эта фальшивка поступила в русский Генштаб, его руководство поручило начальнику Германского стола (отдела) тогда еще полковнику Владимиру Евстафьевичу Скалону*) проанализировать документ.
*) СКАЛОН Владимир Евстафьевич
На тот момент подлинный «план Шлиффена» даже приблизительно не был известен русскому военному командованию, и поэтому В.Е. Скалону, пришлось потратить не один месяц на его анализ. Для этого он использовал порой косвенные, иногда даже незначительные на первый взгляд данные, сопоставлял факты, изложенные в меморандуме, с хорошо известным Генштабу России планом стратегического развертывания австрийских армий, полученным от полковника Редля. В. Скалон исходил из того, что в предстоящей войне Германия будет воевать вместе с Австро-Венгрией, а посему должна координировать развертывание своих армий с австрийским планом.
В результате анализа В. Скалон подготовил для руководства Генштаба «Записку о наиболее вероятном сосредоточении германских вооруженных сил на русской границе». На первой же странице этого документа он сразу определенно пишет о фальшивом германском меморандуме: «Форма и содержание этого документа вызывают столько сомнений, что с большой долею вероятности можно считать его подложным».
Однако Владимир Евстафьевич не ограничился только констатацией этого факта, но дал развернутый анализ самого документа. Свой анализ он начал с характеристики политической обстановки в Европе и совершенно верно утверждал, что предстоящая война не будет противоборством двух каких-либо стран, а примет характер по крайней мере, общеевропейский.
Против стран Антанты обязательно выступят Германия и Австро-Венгрия. Что же касается Италии, которая на тот период все еще входила в «Тройственный союз», то «заключенные ею за последнее время соглашения с Францией и Англией заставляют сомневаться в том, примет ли она участие в борьбе против Франции».
Отвечая на вопрос о том, как Германия развернет свои вооруженные силы, полковник Скалон дал ответ, противоположный тому, который был изложен в фальшивке. «Наиболее вероятным распределением сил явится такое, при котором главная масса германских сил будет назначена для борьбы с французскими армиями, а действия против России будут возложены на австрийские войска и на меньшую часть германских сил».
В.Е. Скалон, закончивший Академию Генерального штаба, разгадал подлинный «план Шлиффена» до мельчайших деталей. «Германия предназначает для удара на Францию более крупные силы, – делает он вывод в “Записке”. – Причем, несомненно, намечается нарушение нейтралитета Бельгии». Аргументируя свою позицию, к этой проблеме он вновь возвращается в другом месте своего документа. «Германия и Франция находятся в неодинаковых условиях: в то время как первая, без сомнения, не задумается нарушить нейтралитет Бельгии, Франция при ее республиканском образе правления, может быть, на это и не решится. Помимо нравственных причин, это зависит от того, что нарушение бельгийского нейтралитета, сопряженное с риском приобрести лишнего врага, не даст Франции таких осязательных выгод, как Германии; тогда как германские войска, пройдя через Бельгию, выходят в обход главной линии обороны Франции и на кратчайшие пути к Парижу, французские армии и в направлении через Бельгию выходят на фронт укрепленной линии Рейна», – заключает он.
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Глава 6. НАЧАЛО ВОЙНЫ
28 июня 1914 года по новому стилю боснийский студент по имени Гавро (Гаврила) Принцип застрелил в Сараево наследника австрийского трона эрцгерцога Франца-Фердинанда.
Воспользовавшись этим событием как поводом для объявления войны, Вена 23 июля в 6 часов вечера предъявила Сербии ультиматум, содержащий заведомо неприемлемые для нее требования. Разразился июльский кризис 1914 года. В этих условиях Россия рекомендовала Белграду проявить максимальную уступчивость. Сербское правительство приняло все пункты ультиматума, за исключением последнего. Отклонен был пункт, в котором содержалось требование допустить австрийских полицейских чинов на территорию Сербии для участия в следствии по делу о Сараевском убийстве.
25 июля Вена разорвала дипломатические отношения со своим дунайским соседом, а в полдень 28 июля объявила ему войну. Уже в ночь с 28 на 29 июля австрийская артиллерия начала бомбардировку Белграда, который в те годы находился как раз на границе с Австрией и был практически беззащитным перед ее артиллерией.
В ответ на это Россия 29 июля объявила всеобщую мобилизацию. В два часа ночи 1 августа Франция устами президента Р. Пуанкаре заверила российского посла А.П. Извольского о готовности поддержать свою союзницу, а в семь часов вечера германский посол Ф. Пурталес вручил министру иностранных дел России С.Д. Сазонову ноту об объявлении войны.
А что же Англия? Она лавировала. Ее политики могли бы еще остановить надвигавшуюся мировую бойню, если бы с самого начала ясно дали понять Германии, что Лондон не останется в стороне.
Однако британская плутократия тоже сказала себе: «Теперь – или никогда!». Если недвусмысленно выступить против войны, то Британии никогда не удастся сокрушить Германию, этого своего главного соперника по колониальному разбою, привести ее к поражению в войне чужими руками и чужой кровью, а заодно захватить германские колонии.
Лучше занять уклончивую позицию, а там – будь что будет. Ведь военными средствами можно добиться того, что не получишь мирным путем, не нарушая протестантской этики. По словам русского военного историка-эмигранта генерала А.К. Баиова, «осторожностью и видимой неопределенностью своего поведения Англия толкнула Германию на решимость сделать последний шаг, чтобы довести австро-сербский конфликт до войны и тем вызвать ее, что было в интересах Великобритании».
) БАИВОВ А.К.
Только 4 августа в ответ на нарушение Германией нейтралитета Бельгии правительство Его Величества заявило о вступлении Англии в войну на стороне Франции и России. Комментируя такие действия туманного Альбиона, сенатор П.П. Остроухов писал: «Англия присоединилась к Антанте лишь на пятый день после объявления войны. Представим себе на мгновение, что она сделала бы это 31 июля. Война была бы невозможна… Стоило Англии написать в Берлин, что она присоединяется к Петербургу и Парижу, все было бы кончено. Стоило ей сказать нам, что она будет на стороне Германии – результат был бы тот же самый. Нет, она предпочла открыть свои карты через пять дней, когда потушить огонь было уже невозможно, но представились шансы предоставить другим таскать из него каштаны для Англии». Так началась Первая мировая война, которая через четыре года привела к краху трех европейских монархий.
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Глава 7. РУССКАЯ РАЗВЕДКА В НАЧАЛЕ ВОЙНЫ
Боевые действия застали врасплох русскую военную разведку, которая не была готова к подобному повороту событий и, как было отмечено ранее, не успела создать надежную агентурную сеть на случай войны. В результате русское Верховное командование, в частности, генерал-квартирмейстер генерал Ю.Н. Данилов*).
*) ДАНИЛОВ Ю.Н.
Данилов потребовал от разведки в сжатые сроки предоставить ему данные о направлении главного удара германской армии. ГУГШ немедленно разослал циркулярные указания военным агентам в союзных и нейтральных странах.
*) ЭНКЕЛЬ О.К.
Полковник О.К. Энкель*), русский военный агент в Риме, занимавший этот пост с января 1914 года, в ночь на 20 июля (3 августа) 1914 года получил этот документ, в котором, в частности, говорилось: «Во что бы то ни стало, не жалея средств, выяснить, к 25 июля, направление движения группы центральных германских корпусов». Доставившему эти сведения в срок была обещана награда в 25 тысяч рублей золотом.
На выполнение задания было отведено всего пять дней, а О.К. Энкель не располагал надежным агентурным аппаратом. Кроме того, обычная поездка в скором поезде Рим – Берлин занимала в то время четверо суток. К тому же в Германии движение пассажирских поездов было прекращено, а переход границы и получение германских виз крайне затруднены.
Однако полковник Энкель решил попытать счастья. За воскресенье, 20 июля, ему удалось разыскать трех лиц, которых он решил направить в Германию на автомобилях по трем разным маршрутам. Один из них, австрийский подданный сербского происхождения, выехал маршрутом через Констанцу – Мюнхен – Дрезден. Второй человек Энкеля, бывший итальянский офицер, редактор римской газеты, выехал по маршруту Зинген – Штутгарт – Нюрнберг – Лейпциг. Третьим также был итальянец, владелец одного из римских бюро путешествий. Он взял с собой своих сотрудников и выехал по маршруту Ала – Инсбрук – Мюнхен – Хоф – Дрезден.
Первый посланник полковника Энкеля не попал в Германию. Второй был задержан в Штутгарте и выслан в Швейцарию. Третий, получив предварительно от советника германского посольства в Риме Гинденбурга рекомендательное письмо, добрался до Германии и утром 25 июля условной телеграммой коммерческого содержания сообщил из Дрездена, что 4-й, 12-й и 19-й корпуса германской армии перебрасываются на французский фронт.
Эта операция обошлась русской казне в 35 200 итальянских лир (1 лира – 37,5 коп.) в виде дорожных расходов, а также 20 000 рублей обещанной премии. Русское военное командование пришло к выводу, что главный удар германских вооруженных сил направлен против Франции. В действие был приведен вариант стратегического развертывания «А» («Австрия»), что в конечном счете предопределило русскую победу в Галицийской битве.
С началом войны военные агенты России в центральных державах были высланы на родину. Русский Генеральный штаб остался без всякой информации о происходящем в этих странах и в первую очередь Германии и Австро-Венгрии.
ГУГШ в срочном порядке пришлось принимать чрезвычайные меры по созданию в нейтральных странах агентурной сети, способной вести разведку территории Германии и Австрии. Выполнение этой задачи в основном возлагалось на военных агентов, аккредитованных в нейтральных странах.
4 августа полковник О.К. Энкель получил указание Огенквара: любым способом в кратчайшие сроки внедрить в Германию и Австро-Венгрию агентуру, обладающую соответствующими знаниями, для организации постоянного наблюдения за перебросками германских войск с Западного на Восточный фронт.
В указании были точно определены пункты, которые следовало взять под контроль наблюдением. Агенты должны были освещать движение воинских эшелонов по железнодорожным магистралям Страсбург – Нюрнберг – Прага – Нейсе; Мец – Франкфурт-на-Майне – Лейпциг – Вроцлав; Франкфурт-на-Одере – Галле – Котбус – Лисса.
Позднее полковник Энкель вспоминал, что ему благодаря лишь счастливой случайности удалось выйти на группу бывших служащих Международного общества спальных вагонов.
С началом войны, когда прекратилось железнодорожное сообщение между Германией и Италией, они остались без всякой работы. Среди них были подданные Германии, Австрии и Швейцарии, не вызывавшие особых подозрений со стороны германской контр-разведки.
По заданию русского военного агента они явились в германское посольство в Риме и представились как патриоты Германии, решившие оказать ей помощь во время войны посредством ввоза в нее контрабандным путем продуктов питания, запрещенных к вывозу из Италии.
Германское посольство в Риме, проникнувшись сочувствием к «патриотическому порыву» соотечественников, с величайшей готовностью снабдило их рекомендательными свидетельствами и выдало разрешение на телеграфную переписку с Италией и Швейцарией.
На первых порах О.К. Энкель нанял шесть агентов на следующих условиях: каждый будет получать по сто лир золотом в сутки (примерно тридцать золотых рублей), 5000 лир по окончании первого месяца работы и по 2500 лир за каждый последующий месяц в виде обеспечения семьи на случай провала. В качестве подъемного пособия все они получили единовременное вознаграждение в размере тысячи лир.
Агенты разъехались по маршрутам 14 августа 1914 года. Для связи с ними полковник Энкель создал три приемных станции в различных городах Италии, откуда телеграммы пересылались в Рим агенту-групповоду. Для текста телеграмм был разработан условный код коммерческого характера. Этим кодом сообщалось число поездов и их состав (количество вагонов с солдатами и платформ с вооружением), категории перевозимых войск (полевые, резервные) и маршрут движения. Несмотря на сложность организации, донесения агентуры поступали в Рим в среднем через сутки-двое после их отправки.
31 августа О.К. Энкель получил новое задание: в связи с провалом агентурной сети в Швейцарии, работавшей по Австро-Венгрии, организовать разведку этой страны. Уже 4 сентября он отправляет четырех агентов в Вену, Будапешт, Краков и Кашау.
Способом связи с ними была указана посылка на условные адреса бандеролей, содержащих австрийские газеты, на полях которых размещались агентурные донесения, наносимые лимонной кислотой. При нагревании газет проступали буквы коричневого цвета. Однако вскоре Австрия прекратила доступ в Италию газет, и донесения стали направляться условными телеграммами.
К январю 1916 года агентурная сеть Энкеля состояла из 22 агентов. Но когда в ГУГШ проанализировали все донесения этих агентов, выяснилось, что поступавшие сведения не предшествуют войсковым операциям, а совпадают с их началом. Был сделан вывод, что организация, названная «Римской», вероятно, работает под контролем противника. Однако в дальнейшем работу с ней, с согласия ГУГШ, продолжал полковник граф П.А. Игнатьев*).
*) ИГНАТЬЕВ П.А.
Более успешно работал военный агент России в Дании полковник Генерального штаба С.Н. Потоцкий*).
*) ПОТОЦКИЙ С.Н.
В мирное время с территории Датского королевства разведка Германии не велась. 28 июля 1914 года Потоцкий получил предписание ГУГШ в срочном порядке создать агентурную сеть в Германии. Для начала этой работы в распоряжение полковника Потоцкого было передано два агента – Юргенсон и Смоков.
Сам Потоцкий к концу года уже имел на связи 14 агентурных организаций, конспиративную квартиру, содержателя группы почтовых адресов. В 1915 году его агентурная сеть еще больше расширилась. С помощью этой сети он приобрел сведения о состоянии германских железных дорог, информацию о военно-морском флоте Германии и другие важные данные.
В начале 1916 года эта агентурная сеть состояла из 20 разведывательных организаций, имевших своих сотрудников в Берлине, Гамбурге, Шлезвиг-Гольштейне и других городах и районах Германии.
Однако в сентябре 1917 года в Берлине была раскрыта «большая агентурная сеть союзников», в том числе русская. Провал постиг одного из руководителей русской военной разведки полковника Генерального штаба Н.К. Рашу*) и других резидентов военной разведки России. Это привело к развалу агентурной сети Потоцкого, которую до конца войны так и не удалось восстановить.
*) РАШУ Н.К.
После провала полковника Д.И. Ромейко-Гурко, русским военным агентом в Швейцарии был назначен генерал-майор С.А. Головань*).
*) ГОЛОВАНЬ С.А.
Швейцария в то время была шпионским центром, в котором интенсивно работали агенты как центральных держав, так и Антанты. Сам генерал-майор Головань к агентурной работе был неспособен, поэтому на помощь ему направлялись молодые прапорщики в качестве руководителей отдельных разведывательных организаций. Так, например, в начале 1917 года к нему прибыл прапорщик Ленкевич, работавший под псевдонимом Брут. Его деятельность оказалась совершенно бесполезной. Сам Головань в 1914 году имел на связи трех постоянных агентов, которым в виде денежного содержания выплатил 10 500 швейцарских франков, что представляло собой значительную сумму. Кроме того, он пять раз покупал отдельные сведения у случайных лиц. Денежные расходы Голованя за 1914 год на разведку составили примерно 94 тысячи швейцарских франков. В 1915 году они увеличились почти до 200 тысяч. В 1916 году в его агентурной сети состояло несколько агентурных организаций и 13 отдельных агентов, однако их работа была малопродуктивной.
Нет необходимости анализировать состояние разведывательной работы ГУГШ в других странах Европы.
В связи с тем, что к «чрезвычайному периоду» Огенквар не готовился, в Русской армии к 1916 году остро ощущалась потребность в реорганизации всей разведывательной работы в Европе, а также более тесной координации этой работы с работой разведывательных служб других стран Антанты.
Для этого было необходимо направить в Париж в Межсоюзническое бюро по разведке военного разведчика, лично известного Николаю II. Выбор императора пал на штабс-ротмистра графа Павла Алексеевича Игнатьева, семью которого он хорошо знал.
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Валерий КОЧИК
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА: СТРУКТУРА И КАДРЫ
СТАТЬЯ ПЕРВАЯ (1917-1918)
Структура и кадровый состав Отдела 2-го генерал-квартирмейстера выглядели в начале 1918-го следующим образом: исполняющий должность 2-го генерал-квартирмейстера - П.Ф. Рябиков; исполняющий должность 3-го обер-квартирмейстера - А.В. Станиславский; делопроизводители: 1-е отделение (разведывательное) - Н.Н. Шварц; 2-е (германское) - Г.К. Карлсон; 3-е - (романское) - А.Л. Нолькен; 4-е (скандинавское) - П.М. Васильев; 5-е (австрийское) - Преображенский (вне штата); 6-е (Ближний Восток) - Ласкин (вне штата); 7-е (Средний Восток) - вакансия; 8-е (Дальний Восток) - должность занята в Отделе 1-го генерал-квартирмейстера.
Этим людям пришлось столкнуться с немалыми трудностями, но своей работы они не бросали. <После государственного переворота был прекращен отпуск денег Главному управлению Генерального штаба на секретные расходы ввиду общего стремления сократить ассигнование денежных сумм на непроизводительные надобности. Вследствие прекращения отпуска денежных средств заграничная агентура должна была прекратить свою деятельность. Подписание Брестского мира и последовавший затем перерыв связи с нашими военными представителями в союзных и нейтральных государствах повлекло полное прекращение донесений из-за границы.
В феврале 1918 года, когда началось наступление германских армий, Отдел 2-го генерал-квартирмейстера лишился и второго источника сведений о противнике, полевых управлений, которые в силу различных причин прекратили свою работу. Точно так же прекратила свою работу по разведке и Ставка.
Так как на место упраздненных органов разведки на фронте новых еще не было создано, а между тем условия обстановки настойчиво требовали принятия спешных мер по выяснению, какие силы были двинуты противником против демобилизуемых армий республики, то Отдел 2-го генерал-квартирмейстера должен был принять на себя обязанность собирать, обрабатывать и систематизировать весь сырой крайне не точный разведывательный материал, который понемногу стал снова подступать с фронтов, по мере налаживания там работы... Каждому пришлось работать не имея непосредственной связи со штабами и не имея непосредственного права руководить их разведывательной деятельностью, т.к. таковое право принадлежало Высшему Военному Совету, не располагавшему однако почти до июля слаженным разведывательным отделением>.
В апреле 1918-го ГУГШ переехало в Москву. Отдел 2-го генерал-квартирмейстера разместился на Большой Молчановке, дом 20 (в особняке Глебовых). Тогда же перед ним были поставлены такие задачи: а) объединение и руководство всей военной заграничной разведкой как в мирное, так и в военное время; б) руководство и направление деятельности военных агентов; в) руководство военно-разведывательной работой военных округов.
По структуре Отдел по-прежнему состоял из добывающего (разведывательного) и обрабатывающих (региональных) отделений (все его сотрудники окончили АГШ):
Должность
ФИО
Рамки ответственности
2-й генерал-квартирмейстер
Рябиков П.Ф.
Общее руководство работой Отдела
3-й обер-квартирмейстер
Станиславский А.В.
Объединяет и согласует работу развед. отд-ния с работой статистических отд-ний. Отвечает за правильность и продуктивность военной разведки и за полное использование материалов добытых разведкой
нач. Развед. отд-ния
Шварц Н.Н.
Отвечает за работу разведывательного делопроизводства
нач. Д.-Вост. отд-ния
Эзеринг К.И.
Отвечает за составление статист, сводок, обзоров по Сев. Америке, Китаю и Японии
нач. Германского отд-ния
Карлсон Г.К.
Отвечает за сбор и содержание в исправности сведений по Германии и издание для сего периодических сборников, сводок, докладов и материалов
нач. Романского отд-ния
Нолькен А.Л.
Отвечает за составление статист, данных по Франции, Бельгии, Италии, Швейцарии, Голландии, Испании и Португалии
нач. Австро-Венг. отд-ния
Гарф В.Е.
Отвечает за составление статист, данных по Австро-Венгрии
нач. Скандинавск. отд-ния
Васильев П.М.
Отвечает за составление статист, данных по Скандинавии
Некоторые детали работы с агентурой раскрывает доклад А.В. Станиславского от 3 мая 1918-го на имя Н.М. Потапова: <Согласно утвержденному Вами плану работ по организации разведки на текущий период времени, ближайшей целью последней является регистрация и учет неприятельских сил, находящихся в оккупированных территориях Государства Российского, и ориентировка Г. У. Г. Ш. в настроениях и стремлениях руководящих общественных и политических кругов населения этих районов.
Ныне представляется возможность пригласить к сотрудничеству в указанных выше целях двух лиц: одного коренного жителя Люблинской губернии, а другого - коренного жителя района Барановичей. Оба указанных лица, по сведениям полученным мною из источника, заслуживающего полного доверия, вполне соответствуют для предназначаемой им роли и согласны работать без жалованья. Они выезжают в ближайшие дни из Москвы к себе на родину. Ввиду того обстоятельства, что возможно полная продуктивность работы указанных лиц связана с необходимостью разъездов по своему району, я настоял на том, чтобы они согласились взять аванс на расходы по разъездам в целях получения необходимых данных.
Лицу, которое будет жить в районе Барановичей, представлялось бы желательным выдать аванс в размере 1000 руб. (это лицо обязуется приезжать не реже одного раза в месяц в Москву и здесь давать письменный очерк по выработанной Г. У. Г. Ш. программе), а лицу, которое будет жить в районе Люблина - 1500 руб., причем сведения будут пересылаться с нарочными людьми или с оказией.
Испрашивается: Согласие Ваше на приглашение для сотрудничества названных выше лиц и выдача им аванса на расходы по разъездам 2500 руб.
Примечание: Фамилии названных лиц я докладывал Вам лично, а упоминать их в настоящем докладе не хотел по личной просьбе приглашаемых сотрудников, ставящих это условием своего согласия на работу>.
На докладе резолюция Потапова: <Согласен. Выдачу предназначенных на указанную в этом докладе цель 2.500 рублей разрешаю. 3/V>.
Затем следуют две расписки:
<1918 3/V. От Андрея Васильевича Станиславского получил тысячу рублей (1000 руб.). А.Н.Гара [далее неразборчиво]>.
<Получил от А.В.Станиславского одну тысячу пятьсот рублей. Ф.Н.Измайлов. 13/V - 1918 г.>
Глава 8. ВАЛЬТЕР НИКОЛАИ
Накануне и в ходе Первой мировой войны русской разведке в целом и Павлу Игнатьеву в частности пришлось бороться с деятельностью спецслужб центральных держав, прежде всего Германии и Австро-Венгрии.
Германскую разведку, называемую бюро III-Б, возглавлял в то время ставший впоследствии легендарным полковник Вальтер Николаи, большой мастер тайных дел и любитель мистики. «Нас окружает тьма. Секретная служба ее рассеет и проложит дорогу. Наш час пробил. Будущее принадлежит нам», – писал он в своих мемуарах, изданных десять лет спустя после начала Первой мировой войны.
Военный до мозга костей, сторонник политики кайзера Вильгельма II, направленной на установление гегемонии Германии сначала в Европе, а затем во всем остальном мире, Вальтер Николаи верой и правдой служил не только кайзеру, но позднее и Гитлеру, после захвата им власти в Германии и был кумиром нацистов.
Вальтер Николаи, будущий руководитель военной разведки Германии, родился в 1873 году в Восточной Пруссии, в прусской протестантской семье, которая дала Германии не одно поколение офицеров. В 1904 году он окончил военную академию в Берлине и получил назначение в германский Генеральный штаб. После двух лет успешной службы Николаи возвращается в Кенигсберг, где располагалось Главное бюро военной разведки Германии, работавшее против России.
В начале ХХ века в царской России действовало свыше дюжины созданных Германией разведывательных организаций и резидентур, для которых, учитывая немецкое окружение царя, а также засилье германского капитала в русской экономике, не существовало никаких секретов.
Готовясь к мировой войне, немцы заранее приняли меры к тому, чтобы иметь подробные сведения о Русской армии. В частности, германской военной разведке удалось получить план ее подготовки к отражению возможной агрессии с Запада.
В. Николаи изучил русский язык так же хорошо, как и политическую и военную историю России. Перед ним была поставлена задача: создать контрразведывательный отдел в Восточной Пруссии на границе с Россией. С задачей он справился успешно и в дальнейшем получил повышение по службе, будучи назначен на должность командира роты в Эрфурте.
Осенью 1912 года уже в звании майора В. Николаи был переведен в Генеральный штаб, а в начале 1913 года он назначается главой военной разведки – бюро III-Б. Он приобретает мощную поддержку в лице начальника германского Генерального штаба генерал-лейтенанта Э. Людендорфа. На нужды военной разведки рейхстаг ассигновал колоссальную по тем временам сумму в полмиллиона марок. В. Николаи добивается расширения штатов разведки с 80 до 140 офицеров и проводит ее реорганизацию. Большое внимание он уделяет ведению разведки в странах Антанты, в первую очередь в России и Франции.
Германская разведка использовала групповой метод для добычи секретной информации. Российская контрразведка, действовавшая достаточно эффективно, несмотря на противодействие прогерманской партии в окружении царя, получила данные о деятельности большинства резидентур германской разведки в России.
Однако влияние «германской партии» и императрицы Александры Федоровны на слабовольного царя было столь велико, что никаких радикальных мер по ликвидации шпионских сетей, раскинутых по всей России «дядей Вилли» (так Николай II называл в интимном кругу кайзера Вильгельма II), не предпринималось. В результате во время войны Русская армия заплатила неисчислимыми людскими и территориальными потерями за беспечность царя и его ближайшего окружения, которая граничила с государственной изменой.
Германская военная разведка, возглавлявшаяся В. Николаи, в ХХ веке считалась непревзойденной в Европе. Накануне мировой войны ей удалось насадить массовую агентуру в приграничных районах своих потенциальных противников. Однако новые руководители германского шпионажа были лишены гибкости и изворотливости, т.е. тех качеств, которые необходимы разведчикам, и предпочитали действовать по шаблону. В результате мелкие факты, добываемые агентами В. Николаи, собирались в груду малоценных сведений, которые порой было невозможно перепроверить, и только создавали иллюзию большой осведомленности.
Перед Первой мировой войной В. Николаи удалось создать мощную агентурную сеть в Англии. Во всех крупных британских городах, портах, стратегически важных объектах имелись германские агенты, наладившие бесперебойную связь с разведывательным центром в Германии.
От них поступала важная секретная информация по военно-стратегическим и политическим вопросам. Однако британская контрразведка не дремала. Во время визита в Англию императора Вильгельма II, состоявшегося за несколько лет до начала войны, агенты британской контрразведки проследили за одним немецким офицером из свиты кайзера, подозревавшимся в шпионаже. Как-то раз он зашел в парикмахерскую некоего Карла Густава Эрнста. Британская контрразведка взяла на заметку этого парикмахера и через некоторое время установила, что он является «почтовым ящиком» германской разведки, через который «шпионы кайзера» переписываются со своим центром. Дальнейшие шаги британской контрразведки были уже рутинными: она выследила всех немцев, посещавших своего соплеменника, и установила их личности.
Руководство британской контрразведки решило пока не трогать германских шпионов и выявить через них резидента. Так МИ-5 вышла на Густава Штайнхауэра, который незадолго до войны возглавлял разведывательную сеть В. Николаи в Англии. Выяснилось, что у него на связи было 26 агентов. Все они были установлены британскими спецслужбами и арестованы 5 августа 1914 года, когда уже началась Первая мировая война. К счастью для агентов Вальтера Николаи, в Англии пока еще не действовал «Акт о защите государства», предусматривавший смертную казнь за шпионаж во время войны, и 22 германских агента, среди которых был и парикмахер Карл Густав Эрнст, были приговорены к нескольким годам каторжных работ. В результате успешных действий британской контрразведки созданная В. Николаи накануне войны агентурная сеть в Англии была полностью ликвидирована.
Что же касается самого резидента Густава Штайнхауэра, то он, заметив слежку британских шерлоков холмсов за собой, за несколько дней до начала войны скрытно пробрался в бухту Скапа-Флоу. Здесь под видом рыбака он при помощи лески, имевшей разметочные узелки, сделал промеры глубин бухты и смог ответить на запрос германского морского министерства о том, смогут ли крупные броненосцы британского флота базироваться на Скапа-Флоу. Ответ был утвердительным, и действительно в годы как Первой, так и Второй мировой войны эта стратегически важная бухта на северо-востоке Великобритании стала главной военно-морской базой ВМФ Англии.
Сам же Г. Штайнхауэр после выполнения разведывательного задания благополучно покинул Англию и успел до начала войны прибыть в Гамбург. Однако успех резидента мало радовал Вальтера Николаи: в результате провала его агентуры разведка «лишилась глаз и ушей» в Англии и не смогла предупредить Берлин о высадке британских войск во Франции, что до начала войны полностью исключалось германскими стратегами.
Узнав об этом, кайзер Вильгельм II пришел в бешенство и приказал направить с разведывательным заданием в Англию надежного немца, «за патриотизм которого можно ручаться». Чтобы успокоить разгневанного кайзера, В. Николаи нашел лейтенанта запаса Карла Ганса Лоди и послал его в Англию под видом американского туриста. К. Лоди был честным, добросовестным и исполнительным служакой, однако неискушенным в разведке. Вскоре по приезде агента британская контрразведка обратила внимание на телеграмму, которую он направил в Стокгольм. В ней К. Лоди в чрезмерно враждебных выражениях отзывался о действиях Германии, что в то время не было характерно для американцев, пока еще не вступивших в войну с ней.
Британская контрразведка на всякий случай установила слежку за К. Лоди и вскоре перехватила его письма, содержащие разведывательную информацию, которую он направлял в Стокгольм. 30 октября 1914 года лейтенант Лоди был арестован и расстрелян по приговору британского суда. Провал этого агента не смутил Вальтера Николаи, и вскоре в Англию было заброшено еще несколько германских агентов. Весьма успешно работала против Англии и знаменитая Фрау Доктор.
В годы Первой мировой войны Вальтер Николаи сделал ставку на массовую засылку агентуры в тыл стран Антанты. Историки подсчитали, что всего у него было триста тридцать семь агентов, работавших в России, Франции, США, на Ближнем Востоке и в нейтральных странах. Наиболее активно германская разведка работала в Испании и Швейцарии, где Павлу Игнатьеву пришлось не раз столкнуться с агентами Вальтера Николаи.
Одним из лучших агентов В. Николаи был барон Август Шлуга, которому перед началом Первой мировой войны исполнилось 73 года. На пятый день войны он представил своему начальнику французский мобилизационный план и регулярно снабжал В. Николаи важной информацией по этой стране вплоть до своей кончины от старости в 1916 году.
Руководимая В. Николаи разведка активно работала против России и… в США. Незадолго до начала Первой мировой войны кайзер Вильгельм II назначил своим военным атташе в Вашингтоне майора Франца фон Папена, который в 30-е годы станет канцлером Германии и расчистит путь к власти для Гитлера. Помимо чисто представительских функций, на него возлагалась задача руководить германской разведывательной сетью в США. С началом войны Ф. фон Папен по указанию В. Николаи развернул в Америке диверсионную деятельность.
22 марта 1922 года Вальтер Николаи направил из Германии ему на помощь капитана Франца фон Ринтелена с паспортом на имя швейцарского гражданина Эмиля Гаше, в котором были проставлены настоящие английские и американские визы. Ринтелен привез с собой новый секретный код для Ф. фон Папена и занялся выполнением своего задания.
Вскоре он вышел на бывшего германского консула в Нью-Йорке доктора Бюнца, который в годы войны служил в Гамбургско-американском пароходстве и занимался наймом судов для тайного снабжения углем германских крейсеров в открытом океане. Для общения с командованием германского военно-морского флота у него был собственный код.
На одной из встреч доктор Бюнц обратился к Ф. фон Ринтелену с просьбой снабдить его детонаторами, чтобы совершать диверсии против кораблей союзников, везущих снаряды в Европу. Он дал Ринтелену адрес некоего Макса Вайзера, бизнес которого подорвала война.
Встретившись с этим немцем, Ринтелен убедился, что тот готов оказывать помощь службе В. Николаи. Они организовали совместную фирму «Э.В. Гиббсон и Ко» в качестве прикрытия для своей диверсионной работы.
Вскоре они привлекли к сотрудничеству с германской разведкой химика по фамилии Шееле, знавшего секрет изготовления детонаторов. С помощью своих друзей-ирландцев, докеров и грузчиков, контакт с которыми поддерживал доктор Бюнц, вопрос загрузки детонаторов на корабли, везущие военные припасы в Европу, решился легко.
Через несколько дней взрывной заряд был занесен ими на американское судно «Фобус», которое через пару дней отправлялось с грузом снарядов в Архангельск. Через неделю пришло сообщение о том, что в Атлантическом океане на борту корабля вспыхнул пожар, и он был отбуксирован в британский порт Ливерпуль.
Спустя некоторое время Ф. фон Ринтелен через знакомую даму связался с российским военным агентом в Париже графом Алексеем Игнатьевым, и с его помощью наладил импорт французского вина «Кларет» в Америку. Затем его фирма предложила А. Игнатьеву заключить контракт на поставку для Русской армии седел, мясных консервов, полевых кухонь, обуви и другого имущества. Было подписано около дюжины контрактов, которые были подтверждены и зарегистрированы в Российском посольстве в Вашингтоне.
Однако первое же судно с грузом для Русской армии было сожжено в открытом море миной, подложенной агентами Ринтелена. Русский военный агент в Вашингтоне был весьма огорчен и распорядился усилить наблюдение за погрузкой второго корабля с имуществом для Русской армии. Все вроде бы прошло благополучно, но и это судно сгорело в открытом море.
Несмотря на настойчивые требования посольства России, фирма фон Ринтелена отказалась от дальнейшей поставки товаров и объявила себя банкротом. Доктор Шееле, тем не менее, продолжал исправно изготовлять детонаторы для взрывных зарядов, которые агентура Вальтера Николаи регулярно подбрасывала в трюмы кораблей союзников. Количество несчастных случаев в открытом море увеличивалось. Военные поставки в Россию из США были сорваны.
Действия Ф. фон Ринтелена не остались незамеченными агентами американского ФБР, установившими за ним слежку. Вскоре он от своей агентуры узнал, что англичане подкупили секретаря Ф. фон Папена и через него получили копию нового кода, который Ф. фон Ринтелен привез из Берлина.
6 июня 1915 года, когда диверсант находился в яхт-клубе, его пригласили к телефону. Звонил военный атташе Германии Ф. фон Папен и попросил его о срочной встрече. Военный атташе вручил диверсанту телеграмму от В. Николаи. В ней говорилось: «Конфиденциально информируйте капитана Ринтелена, что он должен вернуться в Германию».
Он понял, что провалился из-за небрежной работы Ф. фон Папена, который не прореагировал на его сообщение о том, что англичане читают шифрованную переписку военного атташе, в том числе телеграммы, в которых упоминалось его имя.
Для возвращения в Европу Фриц фон Ринтелен воспользовался своим старым швейцарским паспортом и письмом графа Алексея Игнатьева, согласно которому он был его представителем по продаже французского вина «Кларет» в США. На ближайшем пароходе «Ноордам» он отбыл в Европу.
15 августа 1915 года на рейде британского порта Рэмсгейт диверсант был арестован британской контрразведкой и препровожден в Тауэр. Никаких показаний он не дал. 13 апреля 1917 года, уже после вступления США в войну, он был выдан американским властям и отправлен в тюрьму Тобс, где уже находились тридцать два его сообщника по диверсионной работе.
В заключении Ф. фон Ринтелен находился до 1921 года, после чего осел в Англии и порвал со службой Вальтера Николаи. Он так и остался в Англии и отказался иметь любые дела с нацистами накануне и во время Второй мировой войны.
Это лишь один из эпизодов, иллюстрирующих успехи германской разведки в годы Первой мировой войны, в том числе в борьбе против России. Следует отметить, что не только в Америке, где проживало немало немцев, но и при дворе императора Николая II германские агенты чувствовали себя вольготно.
Германская шпионка и авантюристка Мария Соррель стала любовницей русского генерала Ренненкампфа, который бездарно командовал армией в Восточно-Прусской операции.
Поражение Русской армии в Восточной Пруссии, вызванное несогласованностью действий генералов Ренненкампфа и Самсонова, породило слухи о том, что эта стратегическая неудача была вызвана деятельностью этой германской шпионки Марии Соррель.
Правда это или нет – установить историкам так и не удалось. Тем не менее, она была арестована русской военной контрразведкой и повешена по приговору суда. Что же касается самого Ренненкампфа, то в годы Гражданской войны в России он проживал в Таганроге с паспортом на чужое имя и под видом мирного обывателя. Когда Красная армия освободила этот город, за ним пришли чекисты. Генерал был расстрелян по приговору революционного трибунала.
К «германской партии», главенство в которой обычно приписывают императрице Александре Федоровне, несмотря на то, что она была внучкой английской королевы Виктории, принадлежал «святой черт» Григорий Распутин, чье влияние на царя и царицу было неограниченным.
Германская разведка активно следила за деятельностью Распутина и во время войны через свою агентуру в его окружении внушала ему мысль о необходимости сепаратного мира с Германией. После революции было установлено, что секретарь Г. Распутина Симанович был германским шпионом, и об этом знала русская военная контрразведка. Однако ее попытки во время войны добиться высылки Симановича из Петрограда и тем самым пресечь его влияние на Распутина не увенчались успехом. По распоряжению военных властей эта высылка, предпринятая Министерством внутренних дел, была отменена.
В шпионаже в пользу кайзера был уличен и личный банкир Распутина Д. Рубинштейн. Позднее было установлено, что «друг Митя», как его называл Распутин, узнавал через «святого старца» о настроениях придворных сфер и, опаивая, оказывал на него влияние в нужном для Берлина направлении. После революции было также установлено, что Д. Рубинштейн поддерживал отношения с известным авантюристом Парвусом (Гельфандом), финансировавшим Февральский переворот в России.
В 1924 году бывший следователь по особо важным делам императорской Ставки В.Г. Орлов, получив доступ к германским архивам, установил, что германским агентом был даже сотрудник заграничной агентуры Департамента полиции А.Ф. Манасевич-Мануйлов, непосредственно причастный к фабрикации т.н. «Протоколов сионских мудрецов».
О том, что Манасевич-Мануйлов был агентом германских спецслужб, недвусмысленно говорит письмо В. Орлова к знаменитому разоблачителю провокаторов царской охранки, в том числе небезизвестного Азефа, Владимиру Бурцеву.
Приведем его полностью.
«Берлин, 22 ноября 1924 года
Дорогой Владимир Львович!
Как Вы, вероятно, уже знаете из газет, Бартельс посажен в тюрьму, поэтому мои тайные возможности пропали, конечно, на время. Для того чтобы получить интересующие Вас документы по делу Азефа, я подал заявление Полицай-Президенту и сослался на таких здешних моих друзей, что, надеюсь, отказа не будет.
Как только я получу эти документы, я незамедлительно перешлю Вам.
Недавно собственными глазами я видел доказательство того, что Иван Федорович Манасевич-Мануйлов во время Большой войны состоял немецким шпионом.
Сидней Георгиевич (Рейли. – Авт.) писал мне, что вы получили от Савинкова письмо. Если Вы его не будете опубликовывать, то не сможете ли Вы прислать мне его копию для ознакомления. Я не могу верить, что он изменил идеологии. Ведь это только тактика. Ну, будущее покажет.
Крепко жму руку и желаю удачи и здоровья2.
Ваш В. Орлов».
В другом письме на имя того же В. Бурцева Владимир Орлов пишет:
«Берлин, 1 декабря 1924 года.
Дорогой Владимир Львович!
В связи с арестом Бартельса, которого, несомненно, съели большевики (его дело невероятно похоже на дело Ивана Федоровича Манасевича-Мануйлова), мне стало трудновато получать частным путем те материалы, что давал мне Бартельс просто по дружбе, и поэтому я возбудил ходатайство о выдаче мне нужных вам документов. Так как в течение долгого времени ответа не последовало, я подал вторичное прошение вчера и жду ответа.
Как только что-нибудь получу, немедленно вам перешлю с нарочным. Кроме того, я нажал на все свои частные связи в том учреждении, где служил Бартельс, лишь бы ускорить получение этих документов.
Об Иване Федоровиче Манасевиче-Мануйлове я вам передаю только со слов того же Бартельса. Ведь он меня с Бартельсом познакомил, и я только видел, что Манасевич-Мануйлов и Бартельс находятся в самых дружественных отношениях. Я тогда предполагал, что Бартельс помогает Манасевич-Мануйлову зарабатывать деньги на каких-либо коммерциях, что тогда было в большой моде, особенно, если хотелось есть хлеб да еще с маслом. Только впоследствии, уже в Берлине, Бартельс мне передал то, о чем я вам писал…(т.е. о том, что Манасевич-Мануйлов был германским агентом. – Авт.).
Крепко жму вашу руку и желаю полного успеха.
Ваш Орлов».
Поясним, что Вальтер Бартельс, о котором идет речь в письме В. Орлова, перед Первой мировой войной и в годы войны служил в МИДе Германии. После Брестского мира прибыл в Петроград в составе группы сотрудников германского консульства и занимался разведывательной работой. Одновременно через своих агентов скупал русские ценные бумаги и ювелирные изделия.
На этой основе был завербован внедренным деникинской разведкой в советские органы В. Орловым, который в то время работал в Совнаркоме и его кандидатура даже рассматривалась для работы в ВЧК вместо знаменитого левого эсера Я. Блюмкина.
После разоблачения чекистами В. Орлова В. Бартельс был вынужден покинуть Россию. С конца 1918 года – консул Германии в Швеции. С 1920 по 1924 год – начальник иностранного отдела Департамента по охране общественной безопасности Германии. Изобличен во взяточничестве и уволен со службы.
Владимир Григорьевич Орлов (1882 – 1941) закончил юридический факультет Варшавского университета. Во время Первой мировой войны был главным военным прокурором при штабе армий Западного фронта, в 1916 году – членом комиссии по расследованию дел, связанных с недостаточным снабжением армии. После Октябрьской революции по поручению командования Добровольческой армии был внедрен в Совнарком под фамилией Болеслава Орлинского. В феврале 1918 года установил контакт с заместителем резидента французской разведки (2-го бюро) в России Фо-Па Биде и с английскими разведчиками Ватсоном и Бойсом. Поддерживал тесные отношения со знаменитым британским разведчиком, одесским евреем Сиднеем Рейли (настоящая фамилия – Розенблюм) и известным террористом Борисом Савинковым.
В сентябре 1918 года в связи с провалом бежал из Петрограда. В 1919 году возглавлял контрразведку Добровольческой армии в Одессе. Причастен к отравлению знаменитой актрисы Веры Холодной, заподозренной в связях с большевиками. Действительный статский советник. Возглавлял разведку генерала Деникина.
В 1924 году, находясь в эмиграции, создал «фабрику фальшивок» – советских документов, ставшую основным источником его доходов. В июле 1929 года в Берлине состоялся суд над В. Орловым, на котором была изобличена фабрикация им поддельных советских документов. Германский суд приговорил его к высылке из страны. В. Орлов обосновался в Бельгии. Критиковал Гитлера за недостаточную, по его мнению, жесткость к Советам. Германских нацистов он называл «большевиками наоборот», что, естественно, им не могло понравиться. В 1940 году в результате оккупации этой страны немцами В. Орлов был арестован гестапо и доставлен в Берлин. В 1941 году его труп был обнаружен в берлинском сквере Тиргартен.
Однако вернемся к нашему повествованию. Центр разветвленной германской агентурной сети, несомненно, находился в Петрограде. Оттуда его ответвления шли ко всем наиболее важным стратегическим пунктам России. Германские информаторы имелись во всех учреждениях и кругах российской столицы. Не подлежит сомнению, что германская разведка имела хорошие связи с царским двором и распутинским окружением. Эти круги являлись источником самой достоверной и исчерпывающей информации. Спорным до сих пор является только один вопрос: был ли Распутин сознательным шпионом или же немцы использовали его «в темную»?
После свержения императора Николая II буржуазными партиями Временное правительство создало специальную Верховную следственную комиссию. Видный думский деятель М.В. Родзянко заявил в ней, что, по его мнению, «Распутин сознательно действовал для Берлина». Родзянко показал, что к нему приезжали какие-то частные лица с заявлением о том, что через шведское посольство Распутину передаются большие деньги из-за границы.
Бывший министр внутренних дел А.Н. Хвостов показал в этой комиссии, что «Распутин ездил в Царское Село по поручению Рубинштейна узнать, будет ли наступление или нет. Причем Рубинштейн объяснял близким, что это нужно ему для того, чтобы знать: покупать лес в этом районе или нет…».
Из опубликованной переписки Николая II с его женой известно, что царь писал ей обо всех предстоящих боевых операциях. Александра Федоровна сообщала все эти сведения Распутину, который по телеграфу давал благословение или осуждал действия царя. Узнать содержание его посланий для немцев не составляло труда, так как еще в мирное время среди телеграфных служащих было внедрено немало тайных германских агентов, которые «снимали» информацию. Так что немцы без особых хлопот могли получать от Распутина любую информацию.
Характерен следующий факт. Когда знаменитый герой Первой мировой войны генерал А.А. Брусилов планировал наступление на Луцк, получившее в дальнейшем название Брусиловского прорыва, императрица Александра Федоровна поинтересовалась у него датой предстоящей операции. Свою просьбу она мотивировала тем, что будет вместе с «нашим другом» (т.е. Григорием Распутиным) молиться за успех русского воинства. Генерал под благовидным предлогом отказался назвать императрице дату наступления, справедливо полагая, что об этом станет известно врагу от того же «святого черта», которого любили евреи, презирали немцы и ненавидела Русская армия.
В «германскую партию» входила и знаменитая графиня Клейнмихель, постоянными гостями салона которой были такие представители придворных кругов, как бароны Пиляр фон Пильхау, Грюнвальд, Нейгардт и князь Ширинский-Шахматов.
Забегая вперед, можно с уверенностью сказать, что одной из причин убийства Григория Распутина и Февральского переворота в России, свергшего Николая II с престола, наряду с военными неудачами и разложением тыла было разглашение с трибуны Государственной думы сведений о тайных переговорах, которые якобы вели за спиной царя придворные круги во главе с премьером Штюрмером и Распутиным.
Целью переговоров было заключение сепаратного мира, что рассматривалось общественностью страны как позор для России. К убийству Распутина была причастна и британская разведка, стремившаяся сорвать любой ценой сепаратный мир России с немцами. Эти разоблачения, с которыми выступил в Государственной думы кадет П.Н. Милюков, будущий министр иностранных дел в правительстве А.Ф. Керенского, и стали, по восточной пословице, той соломинкой, которая сломала спину верблюда.
Правда, справедливости ради следует сказать, что эти переговоры не имели того характера, который им придавал Милюков. Они представляли собой всего лишь политический зондаж, целью которого было заставить союзников, и в первую очередь Англию, быть уступчивыми в вопросе передачи после войны Константинополя и проливов России. Характер «измены» этим переговорам придали кадеты во главе со своим лидером Милюковым, причем, как выяснилось позднее, с подачи германских спецслужб.
Каждый пассаж своего эмоционального выступления с думской трибуны Павел Николаевич заканчивал патетической фразой: «Что это: глупость или измена?» На самом же деле царь и его ближайшее окружение стояли на позиции – «война до победного конца» и никаких действительных переговоров с немцами и их союзниками не вели.
Слухи о том, что Россия якобы ведет сепаратные переговоры с Германией, распространялись и германскими спецслужбами в Европе с целью внести раскол в ряды Антанты. Это, однако, не соответствовало действительности. «Все указания, – напишет после войны министр внутренних дел кайзеровского правительства К. Гельферих, – разнообразнейшими путями делавшиеся царю и русскому правительству, что мы согласны на приемлемый мир, – все это не имело никаких результатов».
Нелишне в связи с этим будет сказать, что «русский патриот» П.Н. Милюков, резко возражавший против сепаратного мира с Германией, в 1918 году призывал Германию оккупировать территорию России «для наведения порядка» в ней.
С началом войны немцы забросили большое число своих агентов в тыл русского фронта. Наряду с «классическим» шпионажем немцы использовали такой метод разведки, как расшифровка русского военного кода, результатами которого они поделились с австрийцами.
Благодаря этому на протяжении значительной части войны им удавалось читать донесения и приказы русских армейских штабов, передававшиеся по радио, и быть в курсе замыслов русского военного командования. Признавая это, начальник австрийской разведки («Эвиденцбюро») Макс Ронге после войны вспоминал: «В первых числах декабря 1914 года мы перехватили русскую радиограмму: “Шифровальный ключ, не исключая посланного в ноябре, известен противнику”. Мы затаили дыхание. Но, несмотря на это, упрямые русские продолжали пользоваться старым шифром. Либо у них в этой напряженной обстановке было явно недостаточно других средств связи, либо не было в запасе нового ключа, или же они считали достаточной частую смену позывных, что, во всяком случае, облегчало нашу работу».
Однако были достижения и у русских криптоаналитиков. Историками радиоразведки установлено, что еще перед Первой мировой войной Россия занимала вместе с Францией лидирующее положение в мире в области перехвата и чтения дипломатической шифрованной переписки. Англия, Германия и США вообще не имели до войны дешифровальной службы, подобной русской, а Австро-Венгрия в основном занималась перехватом военной корреспонденции соседних стран.
С началом Первой мировой войны в Военном министерстве России были организованы дешифровальные отделения при всех штабах армии и флота. Наиболее интенсивно работа по перехвату шифрованных линий связи противника развернулась на Балтике. Уже в августе 1914 года на Балтийском побережье было создано несколько перехватывающих станций. В августе 1914 года российские моряки захватили кодовую книгу с немецкого крейсера «Магдебург». Она была передана англичанам, которым благодаря расшифрованным телеграммам немецкого военно-морского флота удалось нанести серьезные поражения Германии на море.
Однако ценность полученных англичанами от русских моряков кодовой книги с германского крейсера «Магдебург» этим не ограничивалась. В 1917 году британским криптоаналитикам, читавшим шифрованную переписку германского военного флота, удалось благодаря ей вскрыть и германские правительственные шифры. Как же это случилось?
17 января британские криптоаналитики перехватили телеграмму, зашифрованную германским дипломатическим кодом. Вскоре они благодаря кодам полученным от русских, прочли подпись под ней. Это был ни кто иной, как статс-секретарь германского МИДа Артур Циммерман. Телеграмма адресовалась германскому посланнику в Мексике фон Экардту.
Это позволило к 19 января 1917 года частично расшифровать шифротелеграмму. В прочитанной части послания говорилось о том, что с 1 февраля немцы начинают неограниченную войну на море своего подводного флота. Дальнейшие события подтвердили правоту этого сообщения: 31 января немцы вручили соответствующую ноту послу США в Берлине.
К середине февраля англичане сумели дешифровать всю телеграмму Циммермана. Из нее следовало, что немцы предложили Мексике напасть на США, чтобы вернуть утраченные ею территории.
Полный текст телеграммы гласил:
«Справочный № 13042. Министерство иностранных дел, 16 января 1917 года. Совершенно секретно. Дешифровать лично. Мы намерены начать с первого февраля неограниченную подводную войну. Несмотря на это я считаю необходимым поддерживать нейтралитет США. Если наши усилия в этом направлении будут безуспешны, мы заключим союз с Мексикой на следующих условиях, мы могли бы предоставить ей за это финансовую помощь и постараться возвратить ей утраченные ею в 1848 году штаты Нью-Мексико и Аризона. Выработка подробностей этого плана представляется на ваше усмотрение. Вам поручается под строжайшим секретом прозондировать на этот счет мнение Каранцы и как только он узнает, что с Америкой нам также не миновать войны, намекнуть, что недурно было бы ему взять на себя инициативу начать переговоры с Японией о союзе, довести их до благополучного конца и тогда немедленно же предложить свое посредничество между Германией и Японией. Обратите внимание Каранцы на то, что начало нашей беспощадной подводной войны делает возможным обессилить Англию и привести к миру в течение нескольких месяцев.
Циммерман».
20 февраля содержание этой телеграммы было доведено до американского посла в Лондоне Пейджа.
1 марта 1917 года ее полный текст был опубликован в британской печати. Узнав об этом из сообщений британского телеграфного агентства Рейтер, немцы возмутились.
Циммерман был вынужден давать объяснения в рейхстаге. Удивительно, но факт: Циммерман вместо того чтобы отрицать подлинность телеграммы, публично подтвердил ее аутентичность. В рейхстаге он заявил, что совершенно не понимает, каким путем текст телеграммы попал в руки англичан, так как «она была отправлена под самым секретным кодом». На пресс-конференции Циммерман усугубил положение. Вместо того чтобы назвать все это дело «провокацией» Антанты, он стал сетовать на «неделикатность» англичан, допустивших утечку ее содержания в печать.
Американцы пришли в ярость. Поскольку телеграмма Циммермана шла через Вашингтон и на почте сохранилась ее копия, она была переправлена американцами в Лондон, где английские криптоаналитики в присутствии посла Пейджа продемонстрировали свое искусство.
Вскоре ими был дешифрован ряд инструкций из Берлина, уточнявших депешу германского министра иностранных дел, и передали их американскому правительству. Результатом стало присоединение США к Антанте. 3 февраля США объявили о разрыве дипотношений с Германией, а 6 апреля 1917 года – о вступлении в войну на стороне стран Согласия.
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Глава 9. ЛИКВИДАЦИЯ АППАРАТА КОНТРРАЗВЕДКИ ГЕНШТАБА
Успешно созданное Контрразведывательное бюро (КРБ) стало своего рода подтверждением ненужности старых военно-контрольных органов, поэтому уже 26 января 1918 года Президиум ВЧК отдал распоряжение Д.Г. Евсееву*) и В.А. Александровичу*) ликвидировать аппарат контрразведки Генштаба.
*) ЕВСЕЕВ Дмитрий Гаврилович (8 нояб. 1892, Пенза,- 13 февр. 1942, Ташкент) - из семьи чернорабочего (верится с трудом - Л.С.). Ученик гравёрной мастерской, затем рабочий на з-дах в Пензе. Чл. РСДРП с 1910, большевик. С 1913 секретарь профсоюзов деревообделочников, металлистов, пекарей; опубл. ряд статей в ж. "Вопросы Страхования" и др. В мае 1915 арестован, после 6 мес. заключения сослан на 3 года в Вост. Сибирь.
После Февр. рев-ции 1917 приехал весной в Петроград, вскоре ЦК партии Евсеев был направлен в Иваново-Вознесенск. Избран чл. Президиума Совета РСД, чл. гор. и окр. к-тов РСДРП(б), пред. ревизионной комиссии профсоюза текстильщиков. Был гласным иваново-вознесенской Гор. думы. Выдвинут канд. в чл. Учред. Собр., но избран не был. Возглавил воен. орг-цию большевиков, один из рук. Кр. Гвардии.
В дни Окт. вооруж. восст. с 25 окт. член Петрогр. ВРК: возглавил прод. отдел. Дел. 2-го Всерос. съезда Советов (от Владимирской губ.), избран чл. ВЦИК. Участвовал под Пулковом в ооях против войск А.Ф. Керенского - П.Н. Краснова, затем в подавлении вооруж. выступления юнкеров в Петрограде. 7 дек. назначен СНК членом ВЧК, вошёл в её коллегию, был зав. инструкторским отделом. Участвовал в разгроме центров саботажа, в ликвидации уголов. банд, вёл следствие по делам антисов. орг-ций, занимавшихся отправкой офицеров и юнкеров на Дон в формируемые части белогв. Добровольч. армии.
Делег. 3-го Всерос. съезда Советов (янв. 1918), избран канд. в чл. ВЦИК. Дел. 4-го Всерос. съезда Советов (март), избран чл. ВЦИК. После переезда в марте ВЧК в Москву участвовал в разоружении анархистов, во главе сводного отряда ВЧК в июле - в подавлении антисов. Ярославского мятежа. По заданиям ВЧК выезжал на Сев., Юж., Вост. фронты для оказания помощи местным органам в борьбе с противниками Сов. власти.
По его докладу ВЧК приняла решение созвать 1-ю Всерос. конф. чрезв. комиссий (июнь), которая рассмотрела принципиальные вопросы их орг. стр-ва и методов работы. Осн. задачу ВЧК видел не в проведении массовых арестов, а в осуществлении полит. розыска.
Предлагал изучать опыт деятельности спецслужб царской России и взять на вооружение ВЧК многие применявшиеся ими средства борьбы, включая такое средство, как агентура. "...Если мы не будем иметь сокровенных ушей и глаз в аристократич. салонах, посольствах, миссиях и т.п.,- говорил Евсеев на конференции 14 июня,- то мы не будем знать всех злокозненных цепей, к-рые куются в тиши врагами Сов. власти для нас" (ЦА КГБ СССР).
Считал, что ВЧК должна быть централизов. учреждением, руководящим борьбой с контррев-цией на всей терр. РСФСР. В отличие от многих сов. и парт. работников, полагавших, что ВЧК нужна лишь на период Гражд. войны, доказывал необходимость длит. существования органов ЧК. Сов. гос-во, утверждал Евсеев, будет нуждаться в спец. учреждениях по борьбе с контррев-цией до тех пор, пока сохранится опасность как со стороны внутр. врагов, так и со стороны мировой буржуазии.
По предложению Евсеева были предприняты первые шаги по созданию в ВЧК воен. контрразведки. Инициатор формирования летом 1918 корпуса войск ВЧК: возглавил их штаб. Организатор, а с нояб. первый нач. инструкторских курсов ВЧК, готовивших для местных ЧК кадры следователей и комиссаров.
С нояб. 1918 слушатель Академии Ген. штаба Кр. Армии, затем на команд, должностях в РККА С 1925 на сов. и хоз. работе. В 1941 тяжело заболел, в окт. эвакуировался в Ташкент.
Использованы материалы статьи А.С. Велидова в кн.: Политические деятели России 1917. биографический словарь. Москва, 1993
*) АЛЕКСАНДРОВИЧ Вячеслав Александрович (Алексеевич)(настоящая фамилия Дмитриевский)(1886-1918) – государственный деятель.
Член партии левых эсеров с марта 1917 г.
Рабочий, партийная кличка «Пьер Оранж». В 1912 г. выслан в Иркутскую губернию; в 1915 г. бежал. Во время I Мировой войны вел партийную работу в подполье в Петрограде, находился в резкой оппозиции верхам правых эсеров, вследствие занятой им интернационалистической позиции.
В феврале 1917 г. избран рабочими в Исполком Петроградского Совета, отстранен от работы меньшевистско-эсеровским большинством. Активно участвовал в двух революциях 1917 г. как член организации партии левых эсеров (интернационалистов), избран членом ВЦИК.
Товарищ (заместитель) Председателя ВЧК, член Коллегии ВЧК и оперативной коллегии (президиума) ВЧК, заведующий отделом ВЧК по борьбе с преступлениями по должности с 21 января по 6 июля 1918 г. Твердый сторонник совместной работы с большевиками и неуклонного проведения большевистской тактики.
Ф. Дзержинский говорил о нем: «…Права его были такие же, как и мои, имел право подписывать все бумаги и делать распоряжения вместо меня. У него хранилась большая печать… Александровичу я доверял вполне. Работал с ним все время в Комиссии, и всегда почти он соглашался со мною, и никакого двуличия не замечал».
Александрович стал одним из основных участников мятежа левых эсеров в Москве. 5 июля 1918 г. направил в деревню под Москвой автомобиль для доставки в штаб отряда Д. Попова, находившегося в отпуске по болезни. Утром 6 июля 1918 г. заверил печатью ВЧК удостоверение Секретного отдела (работа по иностранному шпионажу), подготовленное Я. Блюмкиным, о полномочиях его и фотографа Комиссии Н. Андреева по ведению переговоров с германским послом в Москве; написал записку в гараж ВЧК о выделении им автомобиля; после этого получил информацию от Я. Блюмкина о решении ЦК партии левых эсеров совершить теракт над немецким послом Р. Мирбахом (как выяснилось позднее, подпись Ф. Дзержинского подделал член ЦК партии левых эсеров, а секретаря ВЧК И. Ксенофонтова – сам Я. Блюмкин).
Александрович подписал удостоверение №2065 на бланке ВЧК на имя Сергея Александровича Журавлева на право проживания в Москве и ее окрестностях «как сотрудник, работающий в советских учреждениях» и заверил его печатью. (Причина составления этого документа по материалам уголовного дела не устанавливается.
Так как в деле имеется дореволюционный паспорт Журавлева, то о нем известно следующее: родился в 1880 г., потомственный дворянин, инженер, работал до революции в МПС в Санкт-Петербурге). Александрович захватил с собой 544 тыс. рублей, отобранных ранее у арестованного, которые подлежали сдаче в Отдел хранилищ ВЧК.
После известия об убийстве Мирбаха Александрович отправился в отряд Попова в Покровские казармы в Трехсвятительском переулке для участия в заседании ЦК партии левых эсеров. 544 тысячи рублей передал в партийную кассу. После 15 часов Александрович встретил в отряде Ф. Дзержинского, прибывшего для расследования дела об убийства германского посла и ареста террориста Блюмкина; Александрович предложил председателю ВЧК в поисках Блюмкина пойти вместе с ним, Поповым и другими чекистами в казармы, где они встретились с членом ЦК партии левых эсеров В. Карелиным, который предложил разоружить Ф. Дзержинского и его охрану; после того, как Попов вышел со всеми из казармы и обратился к солдатам и матросам с призывом поддержать левоэсеровскую акцию по убийству Р. Мирбаха, Александрович заявил Дзержинскому и другим чекистам: «По постановлению ЦК партии левых эсеров, объявляю вас арестованными».
Александрович не предпринял никаких мер к освобождению Председателя ВЧК и сотрудников его охраны Беленького, Хрусталева, Трепалова и других и прекращению участия отряда в мятеже; говорил по телефону с секретарем следчасти при президиуме ВЧК Г. Левитаном и, после его настоятельной просьбы позвать Дзержинского, прервал разговор и «сердито бросил трубку».
Около 18 часов Александрович в сопровождении членов ЦК партии левых эсеров прибыл на митинг в первый мартовский полк, где звучали призывы «выступать против германского милитаризма» и было официально объявлено о санкции ЦК ПЛСРО на убийство германского посла.
Между 18-19 часами Александрович, находясь в штабе отряда Попова, говорил по телефону с М. Лацисом, которому заявил, что «Ф.Э. Дзержинского вызвать не может… и действует по приказанию ЦК своей партии». После 19 часов Александрович поехал на автомобиле в ВЧК на Большую Лубянку, дом 11 и приказал военному коменданту отряда Попова при ВЧК А. Жарову арестовать Лациса, предварительно описав его внешность (в коридоре Жаров арестовал М. Лациса и по инструкции Александровича отправил его в отряд Попова).
Одновременно поповцы освободили арестованного на Лубянке члена Коллегии ВЧК левого эсера, заведующего хозотделом М. Емельянова. По возвращении Александрович снова направил Жарова в ВЧК для ареста начальника отряда самокатчиков Кобелева, но этого сделать не удалось. Во время перепалки арестованного М. Лациса с матросами в отряде Попова, призывавшими его расстрелять, «вышел бритый и бледный Александрович и унял их словами: Убивать не надо, отправьте дальше». Затем Александрович заявил, что готов отправиться в ВЧК, чтобы «направить ее работу».
Ночью 7 июля Александрович приезжал в здание ВЧК и написал расписку, что в Президиуме получил 40 рублей. В 11 часов 30 минут 7 июля после столкновения с войсками Красной Армии, участвовавшими в подавлении мятежа, и обстрела главного штаба поповцев в Трехсвятительском переулке Александрович бежал, но был задержан.
В газете «Известия ВЦИК» от 8 июля 1918 г. в сообщении «К аресту Александровича», в частности, говорилось: «Один из главных вдохновителей левоэсерского мятежа, бывший товарищ Председателя Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Александрович, пытаясь бежать с Курского вокзала, переоделся, сбрил себе усы и загримировался. Однако этот маскарад не помог Александровичу укрыться от внимания дежуривших на вокзале сотрудников Чрезвычайной комиссии».
Вместе с районным комитетом левых эсеров Александрович был арестован Пресненским советом. При обыске у него изъяли наличными деньгами 2644 рубля 75 копеек, 100 финских марок и расписку от 7 июля 1918 г. о получении в Президиуме Комиссии 40 рублей. Днем 7 июля Александрович дал показание члену Коллегии ВЧК В. Савинову. Ему было предъявлено обвинение в организации восстания против советской власти и аресте М. Лациса, а также в отдаче приказа об аресте члена Коллегии ВЧК Я. Петерса.
В ответ на это он заявил: «Все, что я сделал, я сделал согласно постановлению Центрального комитета партии левых социалистов-революционеров. Отвечать на задаваемые мне вопросы считаю морально недопустимым и отказываюсь». Относительно 544 тысяч рублей обещал, что они будут возвращены в Комиссию, а затем написал: «…деньги мною оставлены в отряде Попова и, думаю, будут возвращены ЦК партии социалистов-революционеров. Александрович. 7.VII.18».
В заключении по делу, подписанном тремя следователями ВЧК, «О вооруженном выступлении против советской власти и аресте членом ВЧК» указывалось, «что в числе организовавших это выступление самое деятельное участие принимал товарищ Председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии В.А. Александрович, руководивший операциями, по приказанию которого были арестованы члены Комиссии Лацис, Трепалов и др.», в связи с чем был сделан вывод о том, что он и другие участники отряда Попова – «...достойны высшей меры наказания».
Вечером 7 июля 1918 г. на заседании ВЧК по делу о мятежниках из отряда Попова был вынесен смертный приговор, утвержденный ВЦИК, в отношении 12 «поповцев - участников ареста Лациса и других, разоруженных в помещении ВЧК и арестованных как разведчиков у здания Комиссии на Лубянке, а также в отношении Александровича». В ночь на 9 июля 1918 г. Александрович был расстрелян.
Нарком по военным и морским делам РСФСР Л. Троцкий 10 июля 1918 г. заявил: «Я его знал и когда встречался с ним, никогда не спрашивал, левый он эсер или большевик. Он был авторитетный член комиссии, и это было достаточно.
Эта Комиссия была одним из важнейших наших органов, боевым органом, направленным против контрреволюции. И так как контрреволюция давно уже хотела учинить покушение на графа Мирбаха, то комиссия имела свои задачи расследовать это дело, ибо мы обязаны охранять личность представителей иностранных держав, точно так же мы охраняем американских и английских послов, ибо они находятся под протекторатом государства, взявшего на себя обязанность их охранять.
Покушение против представителей иностранных держав есть угроза миру и подрыв авторитета Советской власти. Александрович занимался расследованием монархических нитей заговоров против Мирбаха. Он работал рука об руку с Дзержинским, ему доверяли, и он делает эту Комиссию органом убийства графа Мирбаха, он похищает 500.000 рублей и передает лево-эсеровскому ЦК на организацию восстания.
Он был революционер, и мне рассказывали, что он умер мужественно, но здесь дело идет не о личной оценке, а о долге власти, которая хочет существовать. Он должен понять, что товарищ Председателя Комиссии по борьбе с контрреволюцией не может допускать превращения аппарата Советской власти в орудие восстания против нее, не может взять деньги этой власти для организации восстания, арестовать ее представителей.
А он арестовал Дзержинского, своего ближайшего начальника, который доверял ему. Большего вероломства (правда, продиктованного дисциплиной партии) – большого вероломства и большего бесчестия нельзя себе представить».
14 апреля 1998 г. в соответствии с заключением Генеральной прокуратуры Российской Федерации от 14 апреля 1998 г., на основании п. 3 ст. 5 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» Александрович был реабилитирован. В заключении по поводу данного решения было указано: «…никаких доказательств совершения Александровичем каких-либо противоправных действий против советской власти и революции в деле не имеется.
Сведений о подготовке террористического акта над Мирбахом Александрович не имел, а заверение удостоверения от имени Дзержинского, дающее полномочия Блюмкину и Андрееву на аудиенцию у посла Р. Мирбаха, не могут служить основанием для привлечения Александровича к уголовной ответственности и его осуждению».
Источник: Архив ВЧК/ Отв. Ред. В. Виноградов, А. Литвин, В. Христофоров. М.: Кучково поле, 2007. С. 663-666.
Этот приказ не был приведен в исполнение, но он продемонстрировал «старорежимным» контрразведчикам, что большевики в их услугах не нуждаются. В результате многие борцы со шпионажем стали активными участниками антибольшевистских организаций.
В 1918 году некоторые из них были расстреляны Советской властью «по подозрению в шпионаже в пользу англо-французских банд». Например, так закончили свою жизнь В.М. Окулов*) и Л.Н. Пашенный*).
*) ОКУЛОВ В М
*) ПАШЕННЫЙ Леонтий Николаевич*. Поручик гвардии. Действительный статский советник. Расстрелян большевиками 18 дек. 1918 в Петрограде.
Жена - Мария Константиновна (Анциферова) (30 мая 1871 — 9 июня 1960 во Франции; эвакуирована в дек. 1919 — фев. 1920, на май 1920 в Югославии). /Участники белого движения в России. Списки. 4–177; 177; 487/
В дальнейшем аналогичная участь постигла и видных работников контрразведки МГШ, обвиненных в сотрудничестве с британскими спецслужбами и антисоветской деятельности.
По данным члена ВЦИК В.Э. Кингисеппа*), «морская контрразведка за весь 1918 год не произвела ни одного ареста ни одного шпиона, не дала никаких сведений о противнике».
*) КИНГИСЕПП Виктор Эдуардович (?)(1888-1922) - родился в Лифляндской губернии (Эстония), в состоятельной семье мелкого (?) служащего. Национальность – эстонец (?). О его ранних годах известно мало.
В юности примкнул к группировке радикальных эстонских националистов, добивавшихся независимости Эстонии путем террористической деятельности. Вскоре В. Кингисепп создал свою собственную «боевую группу».
Дома «оккупантов» Кингисепп приказывал сжигать, их семьи истреблялись вне зависимости от пола и возраста. Средства для «революционной деятельности» добывались при помощи ограблений. Только в 1905-1907гг. на счету Кингисеппа – несколько десятков убийств, что не помешало ему поступить в Петербургский Университет, который Кингисепп закончил в 1917г [Сайт документов КГБ, раскрытых в Прибалтике].
В 1906г. «отряд» Кингисеппа примкнул к РСДРП, с этого времени Кингисепп стал называть себя «большевиком», что никак не поменяло характера его «деятельности»: уголовные преступления остаются таковыми независимо от партийности.
В 1907-1914 гг. В. Кингисепп – на нелегальной партийной работе в Петербурге, Таллине, поддерживал связь с ЦК большевиков, с большевистской фракцией Госдумы [Руднев Д.М. Жизнь Виктора Кингисеппа. Таллин. 1986. Книга Руднева – добросовестное изложение фактов о жизни и деятельности Кингисеппа, хотя и вышла она в советское время].
В 1916 после окончания срока ссылки вернулся в Петроград, окончил Петроградский Императорский университет и отправился санитаром на Кавказский фронт (NB). Борьба за независимость Эстонии была забыта: теперь Кингисепп служил идее «мировой революции».
В июне 1917 г. В. Кингисепп курировал создание Эстонской Красной Гвардии, один из основателей компартии Эстонии. В ноябре 1917 г. Кингисепп стал заместителем председателя ВРК Эстляндского края, членом Исполкома Советов. Сблизился с Л.Д. Бронштейном (Троцким).
В марте 1918 г. В. Кингисепп приехал в Москву, где, по протекции Л.Д. Бронштейна (Троцкого) был принят на работу в ВЧК, и сразу же зарекомендовал себя «энергичным работником»: был одним из следователей по «Делу Локкарта», и по делу А.М. Щастного (NB); вел расследование по делу о мятеже левых эсеров. [Локкарт Р. Буря над Россией. М.,2007]
«Усердие» Кингисеппа было оценено Я.М. Свердловым, он участвовал в «следствии» по делу Ф. Каплан, согласно официальной версии, покушавшейся на жизнь В.И. Ленина [Руднев Д.М., Цыбов С.И. Следователь Верховного трибунала. Документальный очерк. Таллин,1971].
Кингисепп «изъял» Каплан у первоначально допрашивавшего ее следователя ВЧК Я.Х. Петерса. Очевидцы рассказывали, что Кингисеппу явно доставляло удовольствие приказать Каплан раздеться догола перед расстрелом [Дебо Р. Локкарт против Дзержинского. М., 2008].
В ноябре 1918 г. В. Кингисепп был направлен на подпольную работу в Эстонию. Собственно, «работа» эта сводилась к созданию вооруженных террористических групп: они, по мысли пославшего его туда Лейбы Бронштейна (Троцкого), должны были устроить в Таллине восстание, которому «на помощь» пришла бы Красная Армия.
В. Кингисепп возглавил подпольную Компартию Эстонии, стал членом Политбюро, издавал подпольную газету «Коммунист», организовывал нелегальные типографии, но основную часть его деятельности составляли диверсии и саботаж на военных объектах, вооруженные налеты на полицейские участки, банки и госучреждения [Роль коренных народов стран Балтии в становлении и укреплении большевистского строя. М., 2009].
В 1920 г. размах «деятельности» Кингисеппа стал таким, что он был объявлен в международный розыск: случай по тем временам редкий – тогда, чтобы попасть в международный розыск, нужно было совершить преступления исключительной жестокости и масштабов.
В 1920 г. Советская Россия заключила мирный договор с Эстонией и официально признала ее независимость, но поток денег и оружия к Кингисеппу продолжал увеличиваться, а к получаемым им из Москвы заданиям добавились и задания по сбору разведданных: по эстонским законам это означало шпионаж и государственную измену.
В 1920-1921 гг. отряды (читай банды - Л.С.) Кингисеппа совершили множество терактов с сотнями погибших и раненых. Правительство Эстонии «взялось» за Кингисеппа всерьез. Кингисепп и его «единомышленники» не были «беззащитными гонимыми»: практически всегда оказывали вооруженное сопротивление.
3 мая 1922 г. В. Кингисепп с группой боевиков был блокирован военными в одном из частных домов; он пытался уйти, прикрывшись заложниками (ничего не напоминает?), но это ему не удалось.
В ночь на 4 мая 1922 г. В.Э. Кингисепп был повешен по решению военно-полевого суда за государственную измену и терроризм [Солдаты Коминтерна. Мировая революция для России. Документы и материалы. М., 2010].
Много позднее стало известно, что после ареста Кингисепп предлагал эстонским спецслужбам свое сотрудничество, но получил отказ. Известно также, что перед казнью Кингисепп не проявил приписываемого ему коммунистическими пропагандистами мужества: целовал сапоги солдатам, умоляя сохранить ему жизнь [Образчик такого пропагандистского восхваления: Воеводин Е.В. Три часа перед казнью. М., 1971. При этом сами обстоятельства ареста Кингисеппа в книге изложены достоверно]. По версии в Википедии: Арестован полицией 3 мая 1922 года и после пыток и инсценированного военно-полевого суда расстрелян (?) в ночь на 4 мая. Труп был утоплен в Балтийском море.
Гибель В. Кингисеппа и разгром его отрядов заставили большевиков отложить переворт в Таллине, первоначально намечавшийся на лето 1922 г. В 1924 г. попытка переворота была осуществлена, но неудачно [Пятницкий В.О. Осип Пятницкий и мировая революция. М., 2008].
От первого брака имел двух сыновей, один из которых — Сергей Викторович Кингисепп (1909—29 августа 1941), занимавший в период 1940—1941 гг. должности начальника 3-го особого отдела НКВД Эстонской ССР и заместителя наркома НКВД ЭССР, а также являвшийся кандидатом в члены ЦК Коммунистической партии Эстонии. 16.02.1909 г.р., урож. острова Эзель Эзельского уезда Лифляндской губернии. Из семьи профессионального революционера (В.Э. Кингисеппа). Член КП с 1929 г.
С 1927 г. работник пожарной части в г. Тамбове, затем (с 1929 г.) секретарь райкома ВЛКСМ, сотрудник райкома ВКП(б) в Тамбовскому округе Центрально-Черноземной области. В органах ГБ с 1930 г.: сотрудник ПП ОГПУ по ЦЧО, затем (с 1934 г.) сотрудник УГБ УНКВД по Курской области: до 2.1937 г. – инспектор УНКВД по Курской области. С 02.1937 г. инспектор УНКВД по Калининской области, с 08.1937 г. – врид. начальника ОК УНКВД по Калининской области, одновременно секретарь парткома УГБ УНКВД по Калининской области. С 1939 г. в центральном аппарате НКВД СССР, затем в НКВД-НКГБ Эстонской ССР. Младший лейтенант ГБ (1936 г.), лейтенант ГБ.
Международная комиссия по расследованию преступлений против человечности под эгидой Президента Эстонии (т.н. комиссия Макса Якобсона — по имени возглавлявшего её финского журналиста и бывшего дипломата Макса Якобсона) назвала Сергея Кингисеппа одним из непосредственных организаторов арестов и расстрелов жителей Эстонии в период с августа 1940 года по август 1941 года [На эстонском языке. Отчет Международной Комиссии при президенте Эстонии по расследованию преступлений против человечности. Таллин. 1998.].
Маловероятно, что С.В. Кингисепп был заместителем наркома госбезопасности (или внутренних дел) ЭССР. В книге «Книга памяти сотрудников органов контрразведки, погибших и пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны» (М., 1995) на стр. 210 – указаны данные на Кингисеппа – и он там, числится, как начальник 3-го отдела НКГБ ЭССР, лейтенант ГБ. Пропал без вести в августе 1941 г. В августе 1941 г. С.В. Кингисепп был неожиданно арестован и через несколько дней расстрелян по приказу Берии.
После расторжения первого брака в 1910 году В. Кингисепп женился во второй раз. По другим данным, Кингисепп женился во второй раз в 1918 году в Петрограде на Эльзе Лелль-Кингисепп.
Находясь на нелегальном положении в Таллине в последние два года жизни, состоял в гражданском браке со своей соратницей по подполью Алисе Леэвальд (в замужестве — Стейн-Анвельт), позже вышедшей замуж за видного деятеля Компартии Эстонии Яана Анвельта.
По предложению Л.Д. Бронштейна (Троцкого) именем В. Кингисеппа в 1922 г. был назван г. Ямбург; после 1940 г. его имя было увековечено и в Эстонской ССР, однако уже в 1988-1989 гг. имя Кингисеппа с улиц эстонских городов исчезло. С победой Октябрьской революции Кингисепп отправляется устанавливать советскую власть в Эстонии, которая рухнула после Брестского мира. А затем, как и многие прибалты, В. Кингисепп нашел себя на руководящей работе в ВЧК.
Когда закончилась мировая война, и возникло независимое государство Эстония, советским руководителям казалось, что вернуть туда большевистскую власть не составит труда. Поэтому в ноябре 1918 года В.Э. Кингисепп направляется в Таллинн на подпольную работу. И она шла до мая 1922-го, пока Виктор Эдуардович не был арестован местной охранкой и без промедления расстрелян.
В 1940-м году Эстония все-таки стала советской. И туда приехал сын Виктора - Сергей, который методично принялся мстить. Ныне имя Кингисеппов одно из самых проклинаемых в Эстонии.
Памятник, поставленный ему в Таллине, пришлось убрать еще при Советской власти. В г. Кингисеппе в настоящее время начат сбор подписей за возврат ему исторического названия – Ямбург.
Расследование показало, что ряд сотрудников военно-морского контроля входили в состав подпольной антисоветской организации «ОК», возглавляемой лейтенантом Р.А. Окерлундом*) и курируемой британским атташе в Петрограде Ф. Кроми [Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 304]. В итоге наиболее активные члены организации были расстреляны.
*) ОКЕРЛУНД Рогнар Ансельмович (фин.)(02.12.1883 – 12.04.1919) - из дворян Великого княжества Финляндского. Образование получил в Морском корпусе (выпуск 1909). Выпущен 06.05.1909 корабельным гардемарином. Участник 1-й мировой и гражданской войн. Произведён 18.04.1910 в мичманы, 06.12.1913 – в лейтенанты, а 30.07.1916 – в ст. лейтенанты. В 1918 был уволен в отставку. Должности: пом. заведующего «стола Балтийского театра» Особого делопроизводства МГШ (1914–1916); заведующий того же стола (1916–1917).
Вместе с капитаном 2-го ранга В.А. Виноградовым* он курировал агентурную разведку МГШ (морского генерального штаба) на Балтийском морском театре. В конце 1917 был командирован в Париж и Лондон. С приходом к власти большевиков Регистрационная служба МГШ активизировала свои контакты с британской морской разведкой. При поддержке последней и по инициативе советника российского посольства в Лондоне К. Д. Набокова в апр. 1918 была создана строго законспирированная организация "ОК". Её костяк составили офицеры флотской разведки и контрразведки.
Данная воен.-морская разведка была названа по первым двум буквам фамилии Окерлунда. И он стал первым её начальником.
В мае 1918 вернулся в Россию, по его утверждению, по вызову начальника МГШ для доклада о проделанной работе по ликвидации зарубежных агентурных сетей. С 06.05. 1918 работал в контакте с британским военно-морским атташе в г. Петроград капитаном Ф. Кроми.
Сотрудникам ВЧК раскрыть деятельность «ОК» помог случай (?!). Из Скандинавии возвратился "крупный агент" флотской контрразведки "Ланко", который в окт. 1918 довёл до сведения ВЧК и лично Ф.Э. Дзержинского данные о разведывательной деятельности сотрудников Морской Регистрационной службы в пользу британцев. В результате проведённой чекистами операции почти все руководители и ответственные сотрудники Регистрационной службы были арестованы.
В 1919, приказом Верховного правителя А.В. Колчака, Окерлунд был произведён в капитаны 2-го ранга. Вполне возможно посмертно.
По утверждению адвоката Окерлунда, была договорённость с финнами обменять его на 4-х большевиков и 7 тонн газетной бумаги, но с приговором явно кто-то спешил.
Председателем суда (трибунала), был Крыленко...
Приговорён Верховным ревтрибуналом к ВМН за развед. деятельность в пользу британцев.
Расстрелян вместе с нач. воен.-морского контроля, статским советником Абрамовичем Алексеем Константиновичем.
Кстати, Абрамович дал ход документам компрометирующих Троцкого...
Окерлунд личность известная. Интересно другое. Как сотрудники ВЧК случайно (!!!) раскрыли деятельность возглавляемой им воен.-морской разведки «ОК». Из Скандинавии возвратился "крупный агент" флотской разведки «Ланко» и прямиком направился с докладом к Ф.Э. Дзержинскому.
Кто же его направил?
Он и раскрыл (видимо по доброте душевной или же по идейным соображениям?) деятельность «ОК» и лиц связанных с ней. Затем последовали масштабные чистки МГШ. Таким образом, британцы остались с носом…
Так кому это было выгодно? По моему, только германцам. Также известно, что в большевистском руководстве (того времени) было как минимум две «партии». Условно назовём одну «прогерманская», а остальных был воз и малая тележка.
А если же верить врагам народа и недоброжелателям, то Феликс относился к «прогерманской».
В окт. 1918 Германию ещё не успели поставить на колени... Так кому было выгодно лишить британцев «глаз и ушей» на Балтике? Соответственно, напрашивается вывод - Германии.
На ум приходит бравый «Данко - Ланко», принесший своё сердце прямиком к людям, то бишь в ВЧК и лично Феликсу.
При деятельной поддержке со стороны британской морской разведки и по инициативе секретаря российского посольства в Лондоне К.Д. Набокова*) в апреле-мае 1918 гoда в Петрогpаде была создана законспирированная организация «ОК».
*) НАБОКОВ Константин Дмитриевич, р. ок. 1874. Чиновник МИД. В эмиграции в Англии. Ум. 18–19 мар. 1927 в Лондоне. /75; 107/
Ее костяк составили офицеры флотской разведки и контрразведки во главе с Р.А. Окерлундом, который в 1915-1917 гoдах в чине лейтенанта возглавлял морскую разведку в Скандинавии и был уволен со службы советскими властями (название организации дали первые буквы eгo фамилии). Прибыв в Россию в мае 1918 гoда под предлогoм сдачи дел и отчета о проделанной работе, Р.А. Окерлунд установил связь с сотрудниками МГШ, в том числе с начальником регистрационной службы В.А. Виногpадовым*), eгo заместителем, а затем преемником А.И. Левицким, начальником Вoeнно-Морского контроля (бывшегo контрразведывательногo отделения) А.К.
Абрамовичем*). Руководитель организации поддерживал личную связь с Ф. Кроми и фактически действовал под eгo контролем.
*) ВИНОГРАДОВ Виктор Андреевич (?)(04.11.1879 – 22.07.1918?) - из дворян Петроградской губ. Уроженец г. Санкт-Петербург. Сын врача, действительного статского советника Андрея Афанасьевича. Образование получил в Санкт-Петербургском технологическом ин-те (не окончил). В службу вступил юнкером флота. В мичманы произведён (по экзамену) 23.09.1903. Участник 1-й мировой и гражданской войн. Водолазный офицер (1905). Офицер подводного плавания (07.12.1907). Произведён 22.09.1907 в л-ты. Зачислен 31.05.1910 в запас флота по Санкт-Петербургскому уезду. Определён 21.08.1912 на службу. Произведён 06.04.1914 в ст. л-ты, а 06.12.1915 – в капитаны 2-го ранга. В дек. 1917 был уволен в отставку. Должности: вахтенный нач. миноносца «Ретивый» (1904); пом. ком. подводной лодки «Лосось» (1905-1906); на сторожевых катерах «Николсона» №№ 8 и 4 (1907); пом. ком. подводной лодки «Крокодил» (1907 - 1908); врио ком. этой лодки (1907); пом. ком. подводной лодки «Кайман» и врио её ком. (1908); пом. ком. подводной лодки: «Дракон» (1908), «Акула» (1908–13.03.1910); и.о. ком. «Акулы» (1909); состоял в прикомандировании к МГШ для занятий (21.08.1912-1914); обер–офицер Особого Делопроизводства МГШ (зав. столом Балтийского театра этого делопроизводства) (1914–1916); нач. Морской Регистрационной службы МГШ (контрразведка)(1916-1917).
Прикомандирован к МГШ для занятий (1912-1914). Орден Святой Анны 3-й степени и Святого Владимира 4-й степени (1914). Обер–офицер Особого Делопроизводства МГШ (1914-1916). Орден Святого Станислава 2-й степени (1915). Орден Святой Анны 2-й степени (1916). Владеет французским и немецкими языками. Начальник Отделения службы МГШ (1916-1917). Уволен от службы по болезни в декабре 1917 года.
(с 1903 г.), проживал в Кронштадте, на Большой Екатерининской, дом Голубева,
7-й флотский экипаж.
В 1909-1913 гг. он уже лейтенант, проживал на Николаевской, 15. В морской разведке с 1912 г. С 1914 г. — заведующий столом Балтийского театра Особого делопроизводства Морского генерального штаба.
В 1915г. он старший лейтенант, проживал Невский проспект, 96, тел. 153-80
Произведён в капитаны 2-го ранга за отличие по службе 6 декабря 1915 г.
(см. Список офицерских чинов русского императорского флота в Царствование Императора Николая Второго, составитель В.Ю. Грибовский)
В 1917г. он также капитан 2-го ранга, Невский проспект, 96 , тел. 229-29. В 1916г. - Начальник Морской Регистрационной службы МГШ (контрразведка).
Пропал 22.07.1918 без вести, числясь утонувшим в Сестрорецке.
Во время допроса в ОГПУ арестованного в 1926 бывш. капитана 1-го ранга Н.А. Арбенева он показал, что В.А. Виноградов уехал осенью 1918 в г. Архангельск. ВЧК Виноградова активно разыскивало и заключило, что он утонул в Сестрорецке из-за документов на его имя найденных там.
*) АБРАМОВИЧ Алексей Константинович (евр.)(? - 12. 04. 1919)
К 1917 г. — служил чиновником Морского Генштаба в чине статского советника. Летом 1918 — арестован как заложник, 12 апреля 1919 г. — расстрелян большевиками (по другим данным, летом 1918 г.), вместе со ст. л-том Р.А. Окерлундом.
Источник: Книга памяти, персоналии, Волков.
Развединформация для англичан передавалась в телегpаммах, адресованных в Стокгoльм бывшему морскому aгeнту в Швеции, Норвегии и Дании В.А. Сташевскому (последний, несмотря на упразднение института военных и морских агентов, поддерживал телегpафную связь с Петрогpадом).
Организация "ОК" была раскрыта после возвращения из Скандинавии агента флотской контрразведки «Ланко», который в октябре 1918 гoда предоставил ВЧК информацию о шпионской работе в МГШ. Член ВЦИК В.Э. Кингисепп, состоявший в распоряжении ВЧК и ознакомившийся с материалами следствия по «делу Генмора», писал в итогoвой докладной записке, что «Регистрационная служба с совокупности с Морским контpoлем Генмора является филиальным отделением Английскогo Mоpcкогo Генштаба.
"Следственной комиссии Р.А. Окерлунд заявил, что данное письмо было получено им 25 сентября 1918 года вместе с визитной карточкой бывшего заведующего регистрационным (контрразведывательным) отделом Морского генерального штаба В.А. Виноградова и просьбой отправить письмо в Гельсингфорс. Однако Виноградов числился утонувшим в Сестрорецке еще 22 июля того же года, и подтвердить или опровергнуть показания Окерлунда он, естественно, не мог".
Чудненько как то… Капитан 1-го ранга Арбенев показывает, что Виноградов уехал осенью 1918 в г. Архангельск. Следов Виноградова в г. Архангельске не обнаружено. Хотя логично ему было бы уехать к британцам. Окерлунд 22.09.1918 общается с покойным Виноградовым. Мистика… Правда на покойника можно было всё что угодно списать. Знакомая картина. Но зачем Окерлунду показывать на Виноградова? Допустим он знал, что В-в утонул… Но он должен был предполагать, что и ВЧК известно так же о смерти В-ва. Или он знал, что В-в в безопасности? Чекистами было установлено, что В-в утонул только на основании личных документов которые покойник оставил на берегу перед тем как утопнуть. Видимо, специально положил, чтобы наверняка знали… Люди, я утонул!!! Тело найдено не было. А нету тела, нету дела. Чекисты долго его искали, но следов его не нашли. Поэтому и решили не заморачиваться, а считать его мёртвым… Уровень работы участкового инспектора. Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, в связи со смертью обвиняемого.
*) АБАЗА Александр Алексеевич (?)(03. 12. 1887 – 18. 09. 1943) - из дворян Рязанской губ. (ныне обл.). Сын вице-адмирала Алексея Михайловича. Образование получил в СПб. Школе Карла Мая (1900 – 1905) и Морском корпусе (выпуск 1908). Унтер-офицер. Выпущен 06. 05. 1908 корабельным гардемарином. Гардемаринское плавание совершил на линкоре «Цесаревич» и крейсере «Адмирал Макаров». Участник оказания помощи жителям разрушенного землетрясением итальянского г. Мессина. Произведён 29.03.1909 в мичманы, а 13.10.1913 – в лейтенанты (за пребыванием в запасе). В запасе флота: 17.09.1913–24.07.1914). На окт. 1917 – лейтенант.
Должности: вахтенный офицер крейсера «Олег» (18.04.–01.07.1909); мл. штурманский офицер там же (01.07.1909–05.05.1910); на императорской яхте «Полярная Звезда» (1910–1912); пом. воен.-морского агента в Лондоне (1916–1922).
Награды: ордена Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом (23.02.1915); Св. Станислава 2-й ст. с мечами (29.06.1915); Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (01.09.1915).
В мае 1919 – организатор и руководитель воен.-морской разведки «ОК», созданной по приказу адмирала А.В. Колчака, в г. Лондон (Великобритания) и работавшей совместно с британской разведкой «КТ-99». На 1919 – ст. лейтенант, а на апр. 1920 – капитан 2-го ранга.
В 1922 свернул деятельность «ОК» и уехал в г. Париж. В 1937–1939 - член Русской колонии Бордо и юго-запада Франции. Избирался в Русскую эмигрантскую думу в Бордо (1938—1939).
Жена: графиня Бобринская Софья Андреевна (24.06.1882–13.05.1936) - уроженка г. Санкт-Петербург. Дети: Александр (d'Abaza Alexander) (01.07.1913–22.03.1977). Умерли в г. Бордо (Франция). Андрей (Abaza Andr;) (1915 - ?). Уроженцы местечка Смела, Черкасского уезда, Киевской губ. СОСТОЯЛ В ЛОЖЕ ГАМАЮН в г. Париж. Посвящен 21.02.1938. Возведён во 2-ю ст. 13.01.1949. Реинтегрирован в февр. 1949. Радиирован 05.12.1960. Реинтегрирован в 1961 г. Член ложи до ее закрытия. Владимир (Abaza-Wevill Pierre) (29.03.1917–2004). Уроженец г. Лондон. Абаза-Вевилл Пётр (02.04.1918 - ?). На 1954 в Англии.
«…Восемнадцатого апреля 1920 г. адмирал Пилкин сошел на берег в английском Гулле, а на следующий день прибыл в Лондон. Здесь его встретил капитан 2-го ранга Александр Алексеевич Абаза. Он возглавлял разведывательную организацию, созданную на средства (в валюте) правительства Колчака. СВОДКИ ЭТОЙ ОРГАНИЗАЦИИ, ПОСЫЛАЕМЫЕ ПОД КОДОВОЙ ПОДПИСЬЮ «O.K.» в штабы Белых армий, получал в том числе и адмирал Пилкин в штабе Северо-Западной армии.
«Когда Колчак увидел, что крушение его неизбежно, — пишет в своем журнале 21 апреля 1920 г. Пилкин, — он решил перевести Абазе 30 тысяч фунтов». Но деньги эти не были переданы полностью, и Абаза получил только 10 тысяч фунтов на ликвидацию своей организации. Адмирал Пилкин решил, что СЛЕДУЕТ ПРОДОЛЖАТЬ РАБОТУ Абазы, исходя из сумм, бывших в его распоряжении, и взял на себя расходы (по 300 фунтов в месяц) по Прибалтике до августа 1920 г.
…Пилкин ПРОДОЛЖАЛ ЗАНИМАТЬСЯ ДЕЛАМИ разведывательной организации «O.K.», регулярно встречаясь с приезжавшим из Лондона в Париж капитаном 2-го ранга А.А. Абазой. На совещании 29 апреля 1920 г. у генерала Юденича адмирал ВОЗРАЖАЛ своему другу и бывшему Главнокомандующему, считавшему, что «дело O.K. никому сейчас не нужно».
НАСТАИВАЯ НА СОХРАНЕНИИ «O.K.», Пилкин указывал, на значение организации, благодаря которой «имеется связь с рядом организаций (в России), которые только и ждут директив... поднимать ли восстание?».
…Генерал Юденич, видимо, уступил тогда адмиралу Пилкину, согласившись на временную финансовую поддержку организации, возглавляемой А.А. Абазой, во всяком случае, до октября 1920 г., как видно из дневника адмирала. В связи с этим весьма интересна запись в дневнике от 4 октября 1920 г. о докладе прибывшего из Петрограда через Финляндию капитана 2-го ранга Льва Валериановича Сахарова: «Он рассказывает, что, когда мы наступали, в Петрограде была страшная паника у большевиков. По его словам, надо было, когда брали Гатчину, поднять восстание, а не назначать его на момент подхода армии к Обводному каналу...».
Источник: Рутыч-Рутченко Н. Контр-адмирал В.К. Пилкин и его дневник
«В 1921 г. в Петроград нелегально прибыл капитан 2 ранга Л. Сахаров, уже несколько лет работавший в организации «OK», причем непосредственно в ее Лондонском центре.
*) САХАРОВ Лев Валерианович, р. 23 фев. 1884. Морской корпус 1904, Николаевская морская академия. Капитан 2-го ранга. В эмиграции в Чехословакии. Ум. 23 фев. 1939 (погребен в Париже). /Участники белого движения в России. Списки. 59; 60; 95; 107; 450/
Он имел задачу проинспектировать состояние подпольных структур «OK» в городе после раскрытия Петроградской боевой организации. Л. Сахаров доложил по возвращении, что сеть «OK» в городе и на Балтийском флоте не пострадала, но ее пришлось временно законспирировать.
«Необходима еще более строгая конспирация», — констатировал ревизор. В письме П. Вилькена в Лондон, в центр «OK», мы находим также информацию о нелегальном переходе советско-финской границы сотрудником «OK» — старшим лейтенантом Федоровым (псевдоним «Ферин»). Он подпольно работал в Москве и Петрограде с 1920 г. и поддерживал связь с организацией морских офицеров Балтфлота.
Глава «OK» старший лейтенант А. Абаза запросил у Совета русских послов 90 тысяч фунтов стерлингов для продолжения активной деятельности разведорганизации, и в частности на усиление подпольного центра в Петрограде. Однако «держатели» царских финансовых средств за границей отказали ему, что привело к сворачиванию всех проектов «OK» к концу 1921 г.
И тем не менее, А. Абаза намечал сохранить линии связи с Советской Россией и даже ПРЕДПОЛАГАЛ ЗАВЕРБОВАТЬ адмирала Е. Беренса, состоявшего для особых поручений при РВСР и выезжавшего по поручениям Л. Троцкого в заграничные командировки.
*) БЕРЕНС Е
В фондах Государственного архива РФ УДАЛОСЬ ОБНАРУЖИТЬ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ФАКТА ПЕРЕГОВОРОВ А. Абазы С АДМИРАЛОМ, однако их результат неизвестен. Зато совершенно определенно можно говорить о вербовке чекистами в конце 1921 г. одного из сотрудников «OK» в Париже или Берлине. Он обрисовал полную картину деятельности организации за границей и назвал всех ее членов из числа офицеров царского флота.
К огорчению оперативных работников ВЧК, агент не имел доступа к точным данным о связях «OK» с моряками, продолжавшими службу на Балтийском и Черноморском флотах, но подтвердил, что они имеются и что связь организована через Ригу, Ревель и Гельсингфорс.
Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что ВЧК имела сведения о наличии контактеров организации «OK» среди бывших офицеров флота и не могла допустить повторения в том или ином варианте кронштадтских событий на кораблях и в береговых частях Балтийского флота.
Иначе говоря, Кронштадтский мятеж, участие в нем корабельных и штабных офицеров, а также разведывательно-подрывная деятельность организации «OK», тесная связь ее с англичанами вынуждали чекистов принимать упреждающие меры. А отсутствие детальной, персонифицированной информации приводило к массовым операциям.
Еще в ходе подавления Кронштадтского мятежа Ф. Дзержинский отдал распоряжение своему заместителю — начальнику Особого отдела ВЧК В. Менжинскому — инициировать созыв военно-морского совещания для организации высылки из Питера в Одессу и Мариуполь тысяч моряков и принятия мер по их обезвреживанию.
Источник: Зданович А.А. Органы государственной безопасности и Красная армия
Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934)
К сожалению, всё это "дело" и вся эта история сослужила плохую службу будущим военно-морским историкам, поскольку в ходе его разработки были изъяты из военно-морского архива многие и многие документы, касающиеся деятельности агентурной разведки МГШ в период ПМВ, и естественно обратно они уже не вернулись. А искать их в архивах бывшей ВЧК - дело не простое, это не в РГА ВМФ
Ввиду этих обстоятельств чудом уцелевшим контрразведывательным отделениям и пунктам становилось все сложнее поддерживать работоспособность. Их сотрудники зачастую не получали жалованье месяцами [РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 23, 31], хотя круг их обязанностей постоянно рос.
При полном развале системы правоохранительных органов в стране помимо борьбы со шпионажем на контрразведчиков было возложено и противодействие растущей преступности: обнаружение и поимка «воров и убийц» [РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 36].
Сложности в работе также вызывало и поведение солдат Красной Армии. Согласно докладам осведомителей контрразведки, «красноармейцами и лицами низшего командного состава очень открыто высказываются сведения военного характера о местонахождении штабов, частей войск на фронте и в тылу.
Агентами во многих случаях указывается на явное злоупотребление своей осведомленностью чинов действующей армии и тыловых частей». Все это создавало весьма благоприятные условия для действий вражеской агентуры.
На этом фоне редкие успехи борцов со шпионажем на местах, обнаруживших деятельность японских военных агентов в Благовещенске [РГВА. Ф. 39515. Оп. 1. Д. 163. Лл. 6–7], шпионскую работу японского консула Сугино в Иркутске, следивших за членами шведской миссии в Карелии [РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 19], выглядят малоубедительно.
Они свидетельствуют не столько об эффективности работы КРО, сколько об инициативности личного состава, преданного своему делу и готового вести борьбу с вражеским шпионажем даже в создавшихся невыносимых условиях — отсутствия финансирования, неопределенности прав и обязанностей, неясности ведомственного положения и давления со стороны ВЧК и местных Советов.
Иностранная разведка в различных формах существовала и в Иркутске. В начале 20 века ее осуществляли дипломатические миссии различных стран. Японское консульство было создано для защиты прав и покровительства японцам, жившим в Иркутске в годы Первой мировой войны. В разные годы консульство носило разные названия: первоначально – японское консульство (миссия) или колония, также название дип.представительства. С конца 1918 г., в связи с интервенцией и вступлением в город японских дивизий, его именовали уже военной миссией.
Первое упоминание о консульстве датировано 14 мая 1915 г., когда его сотрудники приняли участие в шествии к памятнику Александру III. Здание, где располагалось генеральное консульство Японии в Иркутске, - двухэтажный серо-зеленый деревянный особняк, - сохранилось и сейчас.
Оно находится по левой стороне от центрального выхода со стадиона «Труд», недалеко от бывшей Большой улицы (Карла Маркса). Примерно в этом районе находились английская (дом со львами на Степана Разина, 40), и французская миссии (ныне - пивбар «Ефимыч»), около цирка располагалось датское консульство (в здании телеграфа, построенного датчанами), с 1918 г. в Иркутске существовало представительство США, есть упоминания о представительствах Италии, Швеции, существовала Латышская колония и клуб, Китайское консульство, греческое консульство и польская миссия.
Вице-консулы и консулы этих колоний входили в так называемый Консульский корпус. Корпус несколько раз преобразовывался, как например в мае 1918 г.: тогда в него входили только штатные консулы - французский Г.Ф. Буржуа, США - Д. Макгауан, китайский консул Вей-бо, Японии - вице-консул Сугино, Великобритании - граф К. Неш (Нош), датчанин И.С. Меллер-Гольст, бельгийский консул г-н Стравинский. Старшиной корпуса был генерал Буржуа. Корпус занимался решением вопросов относительно иностранных граждан, мог потребовать от властей официальных объяснений или содействия, печатал свои объявления в газетах, например, в июле 1918 г. он запретил на некоторое время иностранным подданным всякую торговлю в Иркутске, а ранее, 22 декабря 1917 г., провел заседание относительно происходивших тогда в Иркутске событий.
В Совет рабочих депутатов было послано известие, что в случае насилий над иностранцами они будут просить свои правительства оказать содействие. Корпус также повлиял на некоторые аспекты жизни иркутян: 26 ноября 1918 г. в Иркутске по требованию иностранных консулов за публикацию прогерманской статьи была закрыта газета «Дело»» - большая часть стран, представленных консулами, находилась в состоянии войны с Германией, и консулы были оскорблены этой статьей. В 1919-20 гг. Корпус вступил в контакты с большевиками, вел с ними официальные переговоры.
Японское консульство занималось банковскими операциями при участии японских банков, установлением курса йены и содействием в приобретении валюты. К примеру, в сентябре 1918 г. к консульству за содействием обращался городской голова. Вот некоторые данные о стоимости 100 йен: 1914 год – 93 коп., май 1917 г.- 1 р.60к., август-сентябрь – 3.50-5.50 р., октябрь-декабрь – 8.10-10 рублей.
В задачи консульства также входило оказание поддержки предпринимателям, коммерсантам, японским военным и путешественникам, обеспечение безопасности японских подданных. 5 сентября 1916г. консульство в Иркутске посещал японский принц Канин.
В апреле-мае 1918 г. в Восточной Сибири наблюдалось явное усиление деятельности зарубежных дипломатов. Иркутск и другие сибирские города буквально наводнили эмиссары всевозможных миссий, особенно военных. Они изучали военно-политическую обстановку в регионе, настроение населения, положение Советов, состояние их Вооруженных Сил, а также устанавливали контакты с руководителями антисоветского подполья и, используя свою дипломатическую неприкосновенность, осуществляли связи между подпольными организациями различных городов.
Большинство этих эмиссаров и были сотрудниками вышеназванных консульств. Кроме мирных задач японское консульство занималось и совсем не консульскими делами - японская миссия была одной из самых крупных разведывательных баз Японии в Сибири. Японская разведка проникала в Сибирь еще в 19 веке. Интерес к региону диктовался не только военно-экономическими факторами, но и тем, что японские ученые в то время пришли к выводу о сибирской прародине японского народа. Другая идея императорской военщины - создание великой японской империи от океана до океана.
В Иркутске один из первых эпизодов японского шпионажа произошел в ноябре 1913 г., когда денщик командующего войсками Иркутского военного округа передал секретные сведения о нахождении русской армии и был задержан. Консульская и дипломатическая разведки напрямую подчинялись министерству иностранных дел (т.н. информационному департаменту министерства).
Экономическая разведка, осуществляемая при посредстве торговых и транспортных фирм, концессионных предприятий и разного рода коммерческих агентов, в основном контролировалась генеральным штабом. Финансирование и организация этой разведки находились в руках крупных капиталистов или монополистических объединений, настроенных извлечь выгоды из сложившейся ситуации. Названные органы имели своих резидентов-нелегалов, которые с помощью собственной агентурной сети собирали необходимую центру информацию.
Японская агентура в дореволюционной России, пользуясь благоприятной конъюнктурой - «союзническими» взаимоотношениями, держала себя особенно нагло. Прикомандированный к русской армии японский офицер и сотрудник консульства Араки Садао, который известен как наиболее неистовый пропагандист антироссийских авантюр, был настолько явным шпионом, что даже жандармерия вынуждена была арестовать его в 1916 г. в Иркутске. Только официальное положение Араки и нежелание царских властей подрывать союзнических отношений с Японией освободили его из-под ареста.
16 февраля 1918 г. в Иркутск прибыл новый вице-консул японского консульства Сугино*). Он - основатель и руководитель всей сети японской разведки в Иркутске и других городах Сибири. Его заместители Минами и Танака осуществляли ответственные вербовочные операции. Остальной аппарат сплошь состоял из разведчиков и специалистов японского генштаба.
Японцы, помимо сбора общих данных, занимались вербовкой агентуры среди офицеров, а также среди участников антисоветского подполья. Так как сибиряки не могли из-за расовой схожести различать китайцев, корейцев, японцев, их тоже стали использовать в качестве агентуры - благо тогда они проживали в Иркутске в большом количестве.
Больше того, японцы были сами заинтересованы в заселении приграничных сибирских районов представителями этих стран. Китайцам и корейцам, пожелавшим переселиться на чужбину, они платили деньги. Те оседали в сибирских городах, и со временем некоторые из них открывали там частные предприятия. Например, в Иркутске китайцы содержали ресторан, прачечные, магазины и аптеки. Такой китайский ресторан, находившийся на углу улиц Солдатской и Арсенальской (ныне - Грязнова и Дзержинского), стал для японцев постоянным местом посещения, где они и осуществляли встречи с агентами.
Под контролем японцев также находились японская прачечная Мори, на углу ул. Арсенальной и Ланинской, несколько докторов (Наримау, Оцубо, Симони, Токуома и др.), лечивших венерические болезни и т.п. Вероятно, они тоже работали на консульство, собирая всю возможную информацию.
Но все историки, изучавшие историю японской разведки, отмечают, что особое место в своей шпионской деятельности японское консульство отводило доктору тибетской медицины китайцу Хану. На улице Графа Кутайсова (ныне - Богдана Хмельницкого), в левой части каменного здания, не сохранившегося до наших дней, до революции существовал пункт, предоставляющий всем желающим новомодные медицинские услуги иглоукалывания и т.п.
На самом деле его владелец доктор Хан являлся резидентом японской разведки и свое роскошно обставленное заведение удачно использовал как прикрытие для выполнения секретных заданий. Он создал филерский разведаппарат, который состоял из мальчиков-китайцев - чистильщиков обуви. Они отслеживали передвижения по улицам города ответственных чиновников и большевистских военачальников и докладывали своему хозяину о каждом их шаге. Доктора Хана, а вместе с ним и японскую разведку, прежде всего интересовало, посещают ли они публичные дома, а также их пристрастие к алкогольным напиткам и наркотикам.
*) СУГИНО
В сложившейся обстановке требовалось предпринять срочные меры для обеспечения государственной безопасности от спецслужб зарубежных стран. Организатором разведывательной и контрразведывательной службы Центросибири стал кадровый русский разведчик и контрразведчик, бывший штабс-капитан А.Н. Луцкий*), известный деятель гражданской войны в Сибири, оказавшийся сразу после революционного переворота в нашем городе. Первая русская разведслужба была создана в ноябре 1917 года в Иркутске в связи с угрозой японской оккупации, начав действовать, когда в Иркутск еще не прибыл г-н Сугино. Разведка Луцкого начала работать среди японцев, чтобы не допустить оккупации.
Так уж сложилось, что за три года до образования в 1920 году иностранного отдела ВЧК, прообраза нынешней Службы внешней разведки, А. Луцкий создал эффективную систему разведки среди японских оккупантов. В Российской империи разведывательного департамента не существовало. Лишь после поражения в русско-японской войне Генштаб принял решение создать спецслужбу. В 1910 году при нем открываются первые разведкурсы. Предполагается, что именно англичане стали первыми инструкторами. Эти курсы и закончил штабс-капитан Алексей Луцкий*).
*) ЛУЦКИЙ Алексей
Перед отъездом в Японию, где он фактически стал первым русским резидентом, Луцкий приезжает в Иркутск. Здесь в Географическом обществе он подробно изучает нравы и быт японцев, учит язык. В Токио Луцкий едет под видом торгового атташе и журналиста. В 1917-м русского резидента в Харбине отзывают на Родину. Революцию он встречает в Иркутске. Нарастает угроза оккупации Дальнего Востока Японией. Профессиональный разведчик создает в городе первую в России спецслужбу при Восточно-Сибирском военном округе.
Практически сразу же спецслужбы принялись за работу. Им удалось раскрыть и обезвредить весной 1918 г. японскую шпионскую сеть в Иркутске. Харбинской резидентуре удалось узнать о нелегальном прибытии в этот город двух японских офицеров из Токио и о том, что они готовятся к переброске в Сибирь в районах Борзи или Кяхты. На этих направлениях пограничный отдел Сибвоенкомата устроил специальные засады. Спустя некоторое время в Кяхте удалось задержать двух подозрительных лиц, выдававших себя за монгольских аратов*).
*) Арат - у монголов и тувинцев: крестьянин-скотовод
При обыске арбы, на которой они ехали, был обнаружен тайник. В нем - большая сумма денег и тайнопись с адресами. Взятые с поличным, задержанные признались, что они являются офицерами разведки японского генштаба Абэ и Дзегино. В их задачу входило прибытие в Иркутск, установление связей с местной японской резидентурой. Бумаги расшифровали и вышли на консульских агентов, продававших японцам секреты. Среди них оказались такие фигуры, как начальник топографического отдела штаба военного округа, передававший японцам секретные картографические материалы и документы по состоянию железнодорожного полотна. В процессе следствия удалось установить роль японского консульства в Иркутске в организации шпионажа и связи антисоветского подполья с атаманом Семеновым.
17 апреля 1918 г., в гостинице, при попытке получить доступ к документам Сибвоенкомата были задержаны японские граждане Минами (делегат Японского министерства земледелия и торговли), Танака и глава японской резидентуры вице-консул Сугино, а также их сообщница Корнилова-Капустина, через которую шпионы планировали получить необходимые им сведения, за которые они готовы были платить большие деньги.
Об арестах стало известно иркутским японцам, они пытались выкупить найденные документы, а арестованных освободить. Также они пытались напасть на охрану. Всплыла история, когда Сугино пытался через подложный паспорт вывезти на Восток бельгийского офицера. Об этих событиях написали практически все газеты Иркутска, консульство было скомпрометировано.
Через несколько дней контрразведчики арестовали еще ряд японских шпионов во главе с бывшим полковником С.Ф. Дитмаром*). У полковника при обыске нашли копии секретных документов штаба ИВО, топографические карты различных районов Сибири, в т.ч. Приморья, а также письмо на имя начальника японской военной миссии с просьбой об ускорении интервенции.
*) ДИТМАР С.Ф.
Среди разоблаченных агентов наиболее высокопоставленным шпионом оказался начальник военно-топографического отдела штаба ИВО бывший полковник Н.П. Корзун*), который периодически замещал начальника окружного штаба и имел доступ к самым секретным документам.
*) КОРЗУН Николай Павлович, р. 20 окт. 1874 в Георгиевске. Воронежский кадетский корпус 1892, Михайловское артиллерийское училище 1895, академия Генштаба 1901. Офицер 19-й конно-артиллерийской батареи. Полковник, начальник топографического отдела Иркутского военного округа. В белых войсках Восточного фронта; в феврале —
апреле 1919 в Иркутске, в мае 1919 в Иркутском военном училище, к 20 окт. 1919 начальник Иркутского военно-топографического отдела. Генерал-майор (1919). Арестован 1 мар. 1920. Расстрелян большевиками вместе с 130 офицерами 20 сен. 1920 в Иркутске. /Участники белого движения в России. Списки. 20–43; 31; 46; 47; 550/
Но в результате белогвардейского восстания 13-14 июня 1918 г. из Иркутской тюрьмы были освобождены все японские шпионы и контрреволюционеры. Вице-консул Сугино был отпущен раньше, имея дипломатическую неприкосновенность, возможно, на некоторое время он был выслан в Японию; вновь сведения о его пребывании в Иркутске есть уже с августа 1918г.
Описанная выше операция являлась наиболее успешной и значительной операцией пограничного отдела Сибвоенкомата. Она была одной из самых первых успешных контрразведывательных операций новых органов госбезопасности. Японская разведка была вынуждена на время отступить.
Разведка Луцкого выработала свои методы борьбы: агенты действовали под видом коммерсантов и кооператоров. У его сотрудников в Сибири и на Дальнем Востоке были разбросаны торговые предприятия, причем коммивояжеры были удачливы и «ворочали» большими деньгами. По работе они широко контактировали с восточными торговцами и военнослужащими оккупационных войск. Офицерам хотелось жить широко, и разведчики давали в долг крупные суммы своим новым знакомым. Когда же наступал черед расплаты, многие из японцев предпочитали оказать информационные услуги. «Коммерсанты» все глубже внедрялись в агентурную сеть японцев, а сам разведцентр для конспирации перевели из Иркутска на станцию возле нынешнего г. Улан-Удэ. В Маньчжурии действовал помощник Луцкого, Ю. Барановский*), внедренный в японскую агентурную сеть.
*) БАРАНОВСКИЙ Ю. Колонист-скотопромышленник в Монголии. В белых войсках Восточного фронта; фев. 1921 в отряд кап. Барского. /Участники белого движения в России. Списки. 308/
Только в 1920 году руководитель японской контрразведки генерал Ояма выяснил, кто стоял за провалом в России. За русскими разведчиками началась настоящая охота. Их схватили во Владивостоке. Японцы уготовили им мученическую смерть - 5 апреля 1920-го обоих сожгли в топке паровоза вместе с Сергеем Лазо и захваченными в плен революционерами. Однако созданная Луцким сеть резидентур продолжала действовать и после его гибели.
После начала японской интервенции во Владивосток (апрель 1918г.), из Иркутска уехало много японских семей, но вскоре они вернулись. Была запрещена торговля и всякие сношения с Японией. 29 апреля консул обращался в Иркутский Исполком с предложением возобновить отношения, т.к. это ускорит признание Японией Советской власти, но получил ответ, что пока Советская власть не будет вести переговоров, т.к. адмирал Като может предпринять еще какой-либо неосторожный шаг (Като - адмирал японского флота, руководил высадкой десанта).
В августе прошел слух об отзыве Японией своей миссии из Иркутска, но это оказалось провокацией. Консул заверял, что ничего не нарушит союза Японии и Сибири, связанного общими интересами настоящего и будущего.
Японские войска продвигались до Иркутска, и уже 12 октября отряд во главе с генералом Муто и части 3-й дивизии генерала Оба Дзиро вошли в Иркутск, произведя впечатление своей выправкой и выносливостью солдат. По городу были расклеены объявления, что отряд вызван для надобностей военной миссии.
Вслед за войсками в Сибирь приехало много других японцев, в основном коммерсантов. В 20-х числах в Иркутск прибыл флигель-адъютант императора Японии, полковник Накада. Полковник передал благодарность японским войскам за труды, понесенные ими на Дальнем Востоке, побывал в казармах, осмотрел Иркутск. Японцы и их отряд праздновали свои праздники, жили нормальной жизнью, вернулась часть уехавших японцев.
Иркутск стали посещать другие высокопоставленные чиновники - для них проводились обеды с приглашением иркутских властей, смотры войск: 28 июня 1919 г. в Иркутске состоялся смотр кадетов Неплюевского и второго Оренбургского кадетского корпусов, эвакуированных в город. Своим молодцеватым видом и отличными знаниями кадеты произвели великолепное впечатление на смотре, проведенном корпусам Японской военной миссией и делегатами японского парламента. Майор Такашиха передал 100 винтовок системы «Арисаха» кадетам для обучения. Так, в 1919 г. недавно образовавшийся Иркутский университет посетил делегат японского общества изучения России г. Оссэ. Общество надеялось завязать контакты с учеными университета, но они не получили развития.
Присутствие японских войск в Сибири во время гражданской войны воспринималось населением неоднозначно. Достаточно сказать, что иркутский епископ Зосима именно с ними связывал восстановление порядка и спокойствия в регионе. Позднее он пытался переправить в Японию мощи святого Иннокентия. В 1919 г. представители союзников при Колчаке пытались остановить наступление Красной Армии именно силами японских войск. Предполагались отправка 3-й дивизии для обороны Омска и замена чехословацкого корпуса японцами. Но японская армия ограничила свою миссию защитой Забайкальской железной дороги.
В июле 1919г. консульский корпус принял решение отправить японский отряд для задержки большевиков, но отряд так и не выехал. Отряд продолжал тренироваться на Петрушиной горе. В Иркутск прибыли еще несколько рот и отрядов интервентов различных стран (американцы и англичане, есть упоминание и про китайцев). Японское консульство вновь продолжало играть руководящую роль в Иркутске: в ноябре власть в городе взял Политцентр, эсеро-меньшевистская организация, созданная в период колчаковщины (председатель - эсер Ф.Ф. Феодорович).
После взятия Омска Красной Армией (ноябрь 1919) и бегства колчаковского правительства в Иркутск Политцентр стал готовить переворот под флагом Учредительного собрания. Его руководители установили контакт с находившимися в Иркутске военными миссиями французских, английских, японских, американских интервентов, с командованием чехословацкого корпуса.
20 января 1920 был создан Иркутский ВРК (председатель - большевик А.А. Ширямов), к которому перешла власть в городе. Влияние Политцентра быстро падало, и 23 января он был распущен. С 23 декабря 1919 по 5 января 1920 гг. японцы захватили под свои нужды пароход «Александр I», осуществлявший переправу в Иркутске. События едва не закончились кровопролитием. Когда же пароход был возвращен в пользование города, и с него был спущен флаг, 6-7 января к представителям Политцентра явился представитель миссии, с заявлением, что произошедший спуск флага - оскорбление Японии и японского народа, и потребовал, чтобы были найдены виновные. Политцентр обещал передать дело комиссии (вскоре оно было закрыто – японцы ушли из Иркутска).
30 декабря 1919г. из Читы возвращаются в Иркутск японские войска. 31 декабря в город вошли семеновские части, первым делом поприветствовавшие своих союзников - японцев, маршем пройдя по Большой улице до Японского консульства. 10 января, в связи с приближением большевиков, японцы начали снимать с телеграфных столбов проволоку, часть японцев начала покидать город. 15-16 января японцы заняли вокзал. На вокзале стояло 5 рот при 2 орудиях (у Н. Романова данные о 4 орудиях и 5 пулеметах).
Это нервировало 53-й и 54-й иркутские полки и городское общество. На предложения покинуть город, ввиду того, что никто не может поручиться за последующие обстоятельства, японцы отвечали, что уйдут, лишь когда получат приказания, от высшего командования. Переговоры с начальником японского отряда Кономо долго не давали результатов, лишь 18-19 января японцы отошли до Михалевой. В это же время бежал доктор Хан через Байкал вместе со своей любовницей Еленой и сыном. С 16 января 1920 г. японцы несли гарнизонную караульную службу по Иркутску, совместно с русскими войсками. 19 января почти все иностранные миссии покинули Иркутск, американцы даже передали медикаменты больнице.
В ситуации революционного хаоса отношения между русскими и японцами в Иркутске обострились даже на бытовом уровне. В январе совместные патрули практически перестали выходить на посты. Японцы отступали на Восток, одновременно было ликвидировано консульство. Японская миссия в Иркутске перестала существовать. В январе 1920 года в его здании на первых порах разместился особый отдел 5-й армии. В последующем оно было передано в ведение медицинского института, а недавно отреставрировано и продолжает служить людям.
Вплоть до 1940-х годов на здании, где располагалось лечебное заведение д-ра Хана, продолжала висеть табличка со странной надписью: «Доктор тибетской медицины Хан».
Японское консульство просуществовало в Иркутске почти 5 лет, все годы занимаясь как помощью японцам, проживавшим в Иркутске, так и шпионажем, за что в большинстве своем консулы не были наказаны. Максимум, что приходилось им пережить – высылку на Родину, или недолгий арест, до «досрочного освобождения».
И русское, и советское правительство, и иркутский Политцентр не хотели портить отношений с Японией - это значило перерастание любого конфликта в новую войну, к которой Россия, в отличии от Японии, не была готова. Поэтому консульство и существовало так вольготно.
Но в 1918 г. миссия все-таки вынуждена была на некоторое время отступить - разоблачение, пусть и с дальнейшим освобождением шпионов, серьезно скомпрометировало ее деятельность, и заставило сотрудников на некоторое время отойти от дел шпионажа. Арест шпионов на некоторое период приостановил развед. деятельность Японии в Восточной Сибири, перекрыв крупный канал связи. Но Япония потеряла немногое - ее разведчики находились практически во всех городах Сибири, снабжая ее новой и новой информацией.
Источник: Журнал "Паритет", 2006 год. Александр Перевалов. Японское консульство в Иркутске
Глава 10. МАКС РОНГЕ
Как известно, успехи русской военной разведки в Австро-Венгрии накануне Первой мировой войны были велики, но и «Эвиденцбюро» М. Ронге тоже могло похвастаться большими достижениями своих офицеров в России. В преддверии войны австрийцам удалось углубить координацию разведывательной работы с немцами и наладить обмен с ними секретными данными о России.
Осенью 1907 года М. Ронге, будущий начальник «Эвиденцбюро», был вызван в Вену. Начальник разведывательного бюро полковник Евгений Гордличка поинтересовался у офицера, какими языками тот владеет.
Макс Ронге знал восемь иностранных языков, но признался, что свободно владеет только тремя: английским, французским и итальянским. Он был назначен руководителем разведывательной группы, и 12 ноября того же года приступил к работе.
Требовалось реорганизовать всю деятельность военной разведки Австрии, поскольку еще в 1902 году совместной австро-германской разведывательной деятельности против России был нанесен удар. В Варшаве был арестован германский агент – русский подполковник Гримм, работавший на обе страны. Следствие выявило, что он поддерживал тесные отношения с австрийским военным атташе Мюллером.
В 1903 году австрийская контрразведка узнала, что военный прокурор ландвера подполковник Зигмунд Гейкало занимается ведением разведки в пользу России. Вовремя предупрежденный русской разведкой, он бежал в Бразилию, однако был арестован местными властями и выдан Австрии.
Макс Ронге создал во Львове, Кракове и Перемышле резидентуры австро-венгерской разведки, действовавшие против России. В них работало 15 офицеров. Работа резидентур заключалась в вербовке, обучении и засылке в Россию агентов, в приеме донесений, получаемых от них, а также использовании доверенных лиц, находившихся постоянно за границей, и поддержание постоянной связи с ними.
Одновременно, в связи с активизацией русской военной разведки в Австро-Венгрии, М. Ронге организует Службу военной контрразведки.
Накануне мировой войны, весной 1913 года, его контрразведывательной службе удалось выявить предателя, писаря штаба германской крепости Торн по фамилии Велькеринг, который, не зная о координации действий спецслужб обеих стран, предложил австрийской разведке купить секретные сведения о германской мобилизации.
М. Ронге немедленно установил контакт с В. Николаи, и общими усилиями спецслужб обеих стран Велькеринг был арестован. При аресте у него были обнаружены шифры, которыми его снабдила русская военная разведка. Это дало возможность установить масштабы его деятельности в пользу России.
М. Ронге отмечает в воспоминаниях, что «группе контрразведки “Эвиденцбюро” пришлось работать в 1913 году над 8000 случаев шпионажа против 300 случаев в 1905 году. Было произведено 560 арестов против 52. Почти седьмая часть арестов (80 человек) закончилась осуждением подозреваемых».
Несмотря на громкие скандалы, связанные с «делом полковника Редля» и другими делами, к началу Первой мировой войны Австро-Венгрия сумела создать обширную агентурную сеть, действовавшую против России. Позднее М. Ронге вспоминал, что эта сеть насчитывала до одной тысячи агентов, среди которых были и лица, непригодные к ведению разведывательной деятельности. Так, до конца 1916 года им было обезврежено 88 агентов, утративших разведывательные возможности, а также разоблачено 62 афериста.
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Глава 11. ОТСЕЧЕНИЕ ГОЛОВ
Ипатьев купил дом в марте 1918 года, это очень престижное место - "платиновая" улица. Почему именно в это время, не совсем ясно, здесь нужно исследовать историю Поппель, может она собиралась покинуть город и решила избавиться от недвижимости - не знаю. Я не верю "версии", что Ипатьев специально купил дом, чтобы в нем замучили Царскую Семью - а до такого спокойно договариваются у нас сейчас! Через несколько дней после убийства большевики вернули ему дом, но он там не жил. Возможно использовал комнаты первого этажа, где при Юровском жила внутренняя охрана (мадьяры и австрийцы). (Там у Ипатьева была контора раньше). Владимир Николаевич Ипатьев - его старший брат - оставил очень интересные мемуары. Московская семья, но очень неровные характеры у обоих родителей. Дом был обследован следователем Алексеем Павловичем Наметкиным в те немногие дни, которыми ему довелось пробыть в этой должности, потом Иваном Александровичем Сергеевым. Комнаты второго этажа и "расстрельная" комната были опечатаны. Когда в октябре 1918 года туда въехал, несмотря на протесты Сергеева и Иорданского, Гайда со своим штабом, все печати были сорваны, условно опечатанной осталась "расстрельная" комната. Над домом развевался бело-зеленый Сибирский флаг. Дитерихс и Соколов добились освобождения Гайдой 3-х комнат (где жили Государь, Государыня и Наследник, комната Великих Княжон и комната Демидовой). Дальше чехи попытались выкупить дом для своего акционерного общества (ближе к лету 1919 года), но Верховный не допустил этого, и решено было, что дом должен принадлежать государству, как исторический памятник. На это было выделено из казны 6000 рублей. Получил ли Ипатьев эти деньги - неизвестно. Скорее всего - получил. Но за широким весенним, таким успешным поначалу, наступлением (полоса 700 км) последовал стремительный откат. В результате организованной эвакуации, показавшей великолепное взаимодействие русских и английских железнодорожников (это был исход, сравнимый с крымской эвакуацией), город был сдан врагу. Ипатьев, успевший подружиться с Гайдой, после гражданской войны оказался в Праге, работал и преподавал, а Гайда ему помогал на первых порах. Умер Ипатьев в 1938 году и похоронен на Ольшанском кладбище.
...в июле 1918 года, в городской тюрьме Екатеринбурга содержался князь Львов, бывший глава временного правительства. Большевики его просто отпустили, и он дождался прихода белых. И в то же самое время большевики произвели арест и массовый расстрел заложников - именитых жителей города....
В других источниках указывается, что Ипатьев купил дом у Шаравьева в 1908 году. Там у него была контора. Владелица дома после Шаравьева Поппель была родственницей Ипатьева.
Когда большевики выбирали дом, могли быть разные решения, но в числе разных вариантов - название "Ипатьевский" понравилось местным бонзам из фармацевтов. Ведь Голощекин и Войков считали себя просвещенными европейцами - могли создать историческую аналогию. Во всяком случае, не могу предположить у самого военного инженера Ипатьева наличие такого чудовищного злого умысла. И кроме того, совершенно исключено, что такая секретная операция могла обсуждаться с посторонним режиму человеком.
Уверен, что Ленину было совершенно все равно, какая фамилия у владельца дома. Не такой был человек.
И еще одно. Никто не мог предположить - ни с той, ни с другой стороны, что за дело возьмется такой человек, как Николай Алексеевич Соколов. Не было бы его, никто бы и не вспомнил об инженере Ипатьеве и его доме.
Ульянов (Ленин) вместе со Свердловым являлся непосредственным вдохновителем и руководителем цареубийства с отчленением голов.
В статейке "О лозунгах и о постановке думской и внедумской с.-д. работы" 8 (21) декабря 1911 г. он писал: «В России надо отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых»... (ПСС, том 21, стр. 17).
Сведения о контактах Якоба Шиффа и Янкеля Свердлова были лично сообщены Н.А. Соколовым в октябре 1924 года, то есть за месяц до внезапной его кончины, его другу, знавшему его еще как гимназиста пензенской гимназии. Этот личный друг Соколова видел и оригинальные ленты, и их расшифрованный текст.
Шифф через Американскую миссию передаёт Свердлову приказ об уничтожении всей Царской Семьи и присылает специальных людей, которые должны осуществлять ритуал. В начале июля 1918 года, член президиума Уралсовета Шая Голощекин (партийная кличка «Филиппов») уезжает в Москву, где живёт на квартире Янкеля Свердлова.
Именно в эти дни при участии В. Ульянова (Ленина), как подтверждал позднее в своих дневниках Л. Бронштейн (Троцкий), было согласовано убийство Царской Семьи с условием, что ответственность за него возьмёт Уралсовет.
13 июля по прямому проводу состоялся продолжительный разговор председателя Уралсовета с В. Ульяновым (Лениным) по поводу «военного обзора и охраны бывшего царя».
А через три дня, 16 июля, в Москву ушла таинственная телеграмма: она была послана из Екатеринбурга кружным путём – через главу Петросовета Гиршу Радомысльского (Зиновьева) с адресатом «Свердлову, копия Ленину» и принята 16 июля в 21 час 22 минуты, за несколько часов до ритуального убийства: «Из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: сообщите Москву, что условленный с Филипповым (Голощёкиным) суд по военным обстоятельствам не терпит отлагательства, ждать не можем. Если ваше мнение противоположно, сейчас же вне всякой очереди сообщите. Голощекин. Сафаров. Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом». Подпись – «Зиновьев».
Г. Сафаров – «смотрящий» от Ульянова (Ленина), в своё время приехавший вместе с ним в пломбированном вагоне. В 1968 году А. Акимов, работавший в охране В. Ульянова (Ленина), рассказал, что в тот же день по поручению Янкеля Свердлова он отнес на телеграф, на Мясницкой улице, телеграмму с утверждением решения Уралсовета СНК и ВЦИК за подписью Ленина и Свердлова.
Для конспирации Акимов, угрожая пистолетом, забрал на телеграфе не только копию телеграммы, но и саму ленту. Факт получения этого указания из Москвы подтверждал Янкель Юровский в своей «Записке».
После совершения убийства Царской Семьи в Москву из Екатеринбурга уходит еще одна шифрованная, составленная из ряда цифр телеграмма:
«Передайте Свердлову, что всю семию постигла участ главы официално семия погибнет при евакуации Белобородов».
(Эта телеграмма, в которой сохранена орфография оригинала, выставлялась на продажу на аукционе «Сотбис» вместе с другими документами, собранными следователем Н.А. Соколовым.) Далее последовали переговоры Белобородова и Свердлова о согласовании текста публикации об убийстве в советских газетах с ложью о том, что убит был только Николай II.
Осмотр дома Ипатьева Н.А. Соколовым проводился 15-25 апреля 1919 г. Товарищ прокурора Н.Н. Магницкий в августе 1918 года отвечал за поиск тел убитых в урочище "Четыре Брата" близ Коптяков. Именно он приобщил к делу обнаруженный человеческий палец, фрагменты кожи (помещены в спирт) и другие находки, сделанные местными жителями вблизи и внутри открытой шахты возле Ганиной ямы. Магницкий был связующим звеном между "старым" (под руководством И.А. Сергеева) и "новым" (Дитерихс и Соловьев) следствием.
Глава 13. РАБОТА АВСТРИЙСКОЙ РАЗВЕДКИ ПРОТИВ РОССИИ
Разведывательное бюро Генерального штаба австро-венгерской армии вело на территории Российской империи активную разведывательную работу, которая перед началом Первой мировой войны значительно усилилась.
Как доносило в Генштаб созданное еще в 1903 году «Разведочное отделение» (русская контрразведка), в 1913 году из 30 австрийских офицеров, легально посетивших Россию, шесть являлись установленными разведчиками. Но помимо них австрийский Генштаб засылал своих шпионов в Россию под видом мирных обывателей, коммерсантов, журналистов, представителей торговых и промышленных фирм.
Австрийские разведчики, выезжавшие в Россию для сбора разведывательных сведений, выдавали себя за путешественников, туристов, отпускников. Особо популярным прикрытием было изучение ими русского языка.
Как докладывал в рапорте на имя начальника контрразведывательного отделения (КРО) Московского военного округа подполковника Отдельного корпуса жандармов Туркистанова*) сотрудник КРО Буячкин*), 21 октября поездом в Москву прибыли два австрийских офицера – капитаны австрийского Генштаба Гюнтер Вильгельм и Кюнцель Рудольф. Проверкой по учетам КРО было установлено, что В. Гюнтер уже посещал Россию с разведывательным заданием в 1911 году, имея чин лейтенанта. Целью его поездки было ознакомление с южными районами России и дальнейшее следование в Турцию.
*) ТУРКИСТАНОВ
*) БУЯЧКИН
Военная контрразведка взяла под наблюдение обоих австрийских шпионов, которые уже в начале ноября отправились в поездку по России. Первоначально они посетили Санкт-Петербург, где проявляли повышенный интерес к армейским объектам, а также военным заводам. В январе 1914 года их видели уже в «третьей столице» Российской империи – крупном промышленном и торговом центре Нижнем Новгороде, а в феврале того же года Г. Вильгельм и Р. Кюнцель посещают уже Ригу, Вильнюс, Варшаву, другими словами, «инспектируют» приграничные военные округа Российской империи.
22 февраля 1914 года Гюнтер и Кюнцель совершают разведывательную поездку по Поволжью и Средней Азии, которая только в 1870 году вошла в состав Российской империи. 23 февраля по телеграмме из Москвы русская военная контрразведка в Самаре взяла обоих шпионов под наружное наблюдение. Поначалу они вели себя как обычные туристы: осмотрели достопримечательности, купили открытки и марки, а во второй половине дня из гостиницы отправились… на пивоваренный завод, принадлежавший их соотечественнику, австрийцу фон Вакано, якобы отведать знаменитого Жигулевского пива. Фон Вакано уже давно подозревался контрразведкой в ведении шпионской работы на территории России.
После двухчасового пребывания в гостях у Вакано оба австрийских разведчика вместе с ним отправились на автомобиле в промышленную зону Самары, где располагался трубный завод – крупное предприятие, выполнявшее оборонные заказы. Здесь они провели визуальную разведку объекта, после чего возвратились в гостиницу и на следующий день выехали в Оренбург, где провели около суток. Здесь они также осуществили визуальную разведку промышленных и военных объектов, приобрели фотографии с различными видами города и благополучно отбыли в Ташкент.
Получив из Оренбурга сообщение контрразведки о поездке австрийских разведчиков, начальник контрразведывательного отделения Туркестанского военного округа жандармский ротмистр Пригара*) разработал и осуществил хитроумную оперативную комбинацию.
*) ПРИГАРА
По маршруту следования поезда на станции Казалинск в купе к Гюнтеру и Кюнцелю подсел секретный сотрудник контрразведывательного отделения. Ему удалось достаточно быстро завязать знакомство со шпионами, которые представились ему офицерами запаса австрийской армии, а Кюнцель даже дал свой домашний адрес в Вене.
Через некоторое время на станции Джусалы австрийские шпионы вышли из вагона и сфотографировали эту станцию. На вопрос агента русской контрразведки они ответили, что в настоящее время якобы состоят профессорами геологии Венского университета и командированы в Россию для изучения местности.
Оказавшись в Туркестане, оба австрийца продолжили разведывательную работу. Они посетили города: Ташкент, Самарканд, Бухару, Коканд, Ош, Андижан, где фотографировали крепостные сооружения, воинские казармы, железнодорожные станции и делали в записных книжках всякого рода пометки секретного характера.
Одновременно они вступали в разговоры с местными жителями. Так, по пути из Ташкента в Коканд они пытались опрашивать железнодорожников о российской крепости в городе Кушка, закрытой для доступа иностранцев. Интересовало их таже отношение местного населения к русским.
Российская контрразведка, следившая за каждым шагом австрийских шпионов и установившая их связи, взяла под наблюдение персонал фирм «Проводник», «Искандер», «Шиндель», контор Ганьшина и Шаревского.
Их, как правило, возглавляли постоянно проживающие в России австрийские подданные. В ряде городов эти австрийцы сопровождали разведчиков в путешествии по стране или встречались с ними на вокзалах для передачи секретной информации.
Из Средней Азии Гюнтер и Кюнцель отправились из Красноводска морским паромом в Баку, Тифлис и Владикавказ, где занимались той же деятельностью. Возвратившись в Москву, оба австрийских шпиона сразу же посетили генеральное консульство Австро-Венгрии, где, по всей вероятности, оставили собранные сведения в виде разведывательного доклада или ряда донесений, и тем самым избавились от улик.
Докладывая в апреле 1914 года окружному генерал-квартирмейстеру штаба Московского военного округа о поездках австрийцев, подполковник Туркистанов отмечал: «Мне кажется, что цель этих командировок – несомненно, военная разведка, что подтверждается еще и тем обстоятельством, что офицеры эти не столько заняты изучением русского языка, для чего им естественно надлежит жить в Москве, а большую часть своего времени посвящают разъездам по России.
Борьба с такого рода разведкой является почти бесполезной, потому что офицеры эти не всегда ведут записи, а производят разведку маршрутов, а отчасти и дислокации войск на память, получая также важные сведения изустно от своих соотечественников, осевших в каждом уголке России».
Весьма активно работала и военная контрразведка Австрии. Командированный примерно в то же время в Вену капитан российского Генерального штаба Плеханов сообщал, что ему весьма трудно вести на территории этой страны сбор интересующих разведку сведений. И офицерская среда, и в целом представители других сословий общества весьма сдержанно, если не сказать враждебно, относились к русскому офицеру. Вокруг русского военного разведчика усилиями австрийской контрразведки была создана своего рода «полоса отчуждения», затруднявшая выполнение им задания Генштаба.
В период успешного продвижения Русской армии в Галиции контрразведка арестовывала лиц прорусской ориентации, брала в заложники волостных старост и православных священников. Позднее, опасаясь репрессий, православные священники были вынуждены уходить вместе с Русской армией. Так, до начала 1916 года с отступающими русскими войсками ушел 71 православный священник, 125 духовных лиц было интернировано, 128 расстреляно и 25 подверглись судебным репрессиям.
Роковую роль в развязывании этих репрессий сыграла брошюра отдела военной цензуры при генерал-квартирмейстере штаба Киевского военного округа, озаглавленная «Современная Галиция». Она была выпущена в июне 1914 года и представляла собой сборник сведений о политических партиях Галиции и об отношении ее населения к России.
В брошюре были перечислены прорусские организации, на которые могли рассчитывать русские войска, а также названы поименно все члены этих организаций. Уже в самом начале войны сведения, содержащиеся в этой брошюре, добытой агентом Макса Ронге в штабе 24-го Русского корпуса, стали обвинительным материалом против многих русофилов и главной уликой против их лидера, члена рейхстага Маркова. 4 августа он был арестован, отправлен в Вену и там осужден. Остальным лидерам прорусских партий пришлось срочно покинуть Австрию и искать убежище в других странах, прежде всего в России.
Русской военной разведке и контрразведке на Западе противостояли мощные специальные службы Германии и Австро-Венгрии, тесно координирующие свои усилия. В предвоенные годы спецслужбы, возглавляемые В. Николаи, арестовали 1056 человек, подозреваемых в шпионаже. Судами было осуждено 135 разведчиков, среди которых было: 107 немцев, из них 32 уроженца Эльзаса и Лотарингии, 11 русских, 5 французов, 4 англичанина, 3 австрийца, 2 голландца, по одному американцу, швейцарцу и люксембуржцу. В. Николаи пишет в своих мемуарах: «Шпионаж проводился в пользу Франции в 74 случаях, России – 35, Англии – 15, Италии – 1, Бельгии – 1 и в девяти случаях в пользу нескольких из этих стран одновременно».
Вальтер Николаи, доживший до Второй мировой войны и весной 1945 года взятый в плен советскими войсками в Тюрингии, в городе Нордхаус, в сентябре того же года был допрошен следователями НКГБ.
На Лубянке Николаи рассказал советским контрразведчикам много интересного. Он подтвердил, что «германскому Генеральному штабу до начала войны 1914 – 1918 годов были известны: дислокация русской армии, добытая через агентуру отдела Ш-Б, расположение русских гарнизонов, в особенности на границе, характер вооружений, подготовка и снаряжение русских войск».
Весьма полезными, по его словам, оказались наблюдения майора Генерального штаба германской армии барона Э. фон Теттау, прикомандированного во время Русско-японской войны к штабу генерала А.Н. Куропаткина, командовавшего во время войны войсками в Маньчжурии. Его донесения побудили германское военное командование внести изменения в тактику германской армии в Первой мировой войне. Перед войной германской разведке, по словам В. Николаи, удалось также выявить районы сосредоточения крупных ударных группировок и направления возможного наступления Русской армии.
В. Николаи назвал имена офицеров разведки, засылавших агентуру в Россию. Он показал, что в Кенигсберге этим занимался майор Гемп, в Алленштейне – майор Фолькман, в Данциге – майор Весте, в Познани – майор Людерс, в Бреславле (Вроцлаве) – Гудовиус. В Берлине поступавшую от агентуры информацию обрабатывал майор Нейхофф.
На допросе обер-шпион германского рейхсвера отрицал факт вербовки агентуры в высших кругах петербургского общества и осуждал Макса Ронге за то, что тот в своих мемуарах назвал имена некоторых австрийских агентов. Такой он моралист, этот полковник Николаи!
В принципе германская разведка не нуждалась в вербовке агентуры в российском высшем свете, где, как уже упоминалось выше, имелась «германская партия». К чему вербовать агентуру, тайно встречаться с ней, когда можно напрямую обращаться к этим лицам с просьбами любого рода. Учитывая, что говорить о «германском засилии» в высших сферах в те времена считалось «дурным тоном», разведчики В. Николаи чувствовали себя там как рыба в воде, приобретая агентуру влияния в любых интересующих их кругах.
Как говорится, и дешево, и сердито. Ведь в дореволюционной России немцев насчитывалось свыше двух миллионов, и далеко не все они были ремесленниками, кондитерами или колбасниками.
В свете этих соображений осуждать М. Ронге за то, что тот назвал имена некоторых из своих агентов Вальтеру Николаи было, конечно, легко. Впрочем, это нисколько не помешало ему несколько ранее, встретившись с одним из руководителей русской военной разведки эпохи Первой мировой войны Н. Батюшиным, оказавшимся в эмиграции в Германии, предложить последнему передать немцам списки русской заграничной агентуры.
Нетрудно предположить, каковой была бы судьба этих людей, особенно в годы разгула нацизма. Неизвестный агент иностранного отдела ОГПУ, которому стало известно содержание их разговора, доносил в Москву, что русский генерал вежливо, но твердо отказал Николаи в его просьбе, заметив, что это было бы «неэтично».
По словам В. Николаи, ценные военные сведения для германского генштаба добывали германские военные атташе в Петербурге: генерал фон Лауэнштейн, полковник фон Лютвиц, полковник граф Позодовский. Вряд ли это соответствовало истине на сто процентов, но важная роль военных атташе в ведении разведки в мирное время не подлежит сомнению.
Однако В. Николаи полностью отрицал все факты вербовки его службой представителей русско-немецкой знати. Как мы уже упоминали, не исключено, что прибалтийские бароны работали на него безвозмездно в силу «двойной лояльности».
По окончании допросов В. Николаи был помещен на спецдачу под Москвой, где написал мемуары...
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Глава 14. КОНЕЦ КРБ, ДОРОГУ ОБШ
После Октябрьской революции сотрудники ГУГШ были поставлены перед выбором: бастовать по примеру служащих других учреждений или продолжать работать, сохранив военный аппарат. Общее собрание служащих ГУГШ, большинство из которых составляли проэсеровски настроенные писари, постановило: "работу продолжать и всем начальникам оставаться на местах". Однако не все начальники этого хотели. Возглавлявший ГУГШ генерал В.В. Марушевский*) отказался сотрудничать с новой властью.
*) МАРУШЕВСКИЙ Владимир Владимирович, р. 13 июля 1874 в Петергофе. Из дворян Санкт-Петербургской губ. Гимназия в Санкт-Петербурге 1893, Николаевское инженерное училище 1896, академия Генштаба 1902. Генерал-майор, командир 3-й Особой пехотной бригады во Франции, начальник Главного Управления Генерального Штаба. В эмиграции в Финляндии. В белых войсках Северного фронта с 19 нояб. 1918; помощник генерал-губернатора по военной части и помощник командующего русскими войсками Северной Области, с 15 янв. 1919, на 8 мар. 1919 командующий русскими
войсками Северной Области (фактически до авг. 1919); с 23 авг. 1919 направлен с миссией в скандинавские страны. Генерал-лейтенант (с 30 мая 1919). В эмиграции. Ум. 24 нояб. 1951 в Загребе (Югославия). Жена - Юлия Леонидовна (Жигалина, дочь генерал-лейтенанта; 1885 — 10 сен. 1956 там же), сын - Михаил (1920 — 11 мар. 1977 там же). Соч.: Воспоминания. /Участники белого движения в России. Списки. 12–66,266,284; 44; 47; 101; 131; 153; 578/
Тогда во главе ГУГШ стал генерал-квартирмейстер Николай Михайлович Потапов*), о котором следует сказать несколько слов особо, поскольку в плеяде профессионалов царской разведки, перешедших на сторону большевиков, ему, без сомнения, принадлежит первое место.
*) ПОТАПОВ Николай Михайлович родился в 1871 г. в Москве в семье чиновника. В 1888 г. окончил кадетский корпус, в 1891 артиллерийское училище, а в 1897 г. — Академию Генерального штаба. В 1901-1903 гг. находился в Австро-Венгрии в качестве помощника военного атташе, а затем до 1915 г. был одним из организаторов и главным инструктором Черногорской армии. В 1915-1917 гг. Потапов служит в Главном управлении Генерального штаба на должности генерал-квартирмейстера. Опытнейший разведчик царской армии, он пользовался в Генштабе заслуженным авторитетом, и поэтому его решение сотрудничать с Советской властью повлияло и на выбор многих его младших коллег. Правда, по некоторым данным, уже с июля 1917 г. сотрудничал с Военной организацией Петербургского комитета РСДРП(б), и если это соответствовало действительности, то данное его решение выглядит вполне естественным.
В ноябре 1917 — мае 1918 г. Потапов занимал должность начальника Главного управления Генштаба, одновременно являясь помощником управляющего Военным министерством и управляющим делами Наркомвоенмора. В июне 1918 г. он становится членом Высшего военного совета, а с июля 1919 г. — председателем Военного законодательного совета при РВСР. Позднее, в 1920-е гг. он был одной из ключевых фигур в проводимой ОГПУ знаменитой операции "Трест".
Вскоре после того как начальником ГУГШ стал Потапов, там появился и комиссар, тоже бывший кадровый офицер. Впрочем, человек он был тихий и скромный, крайне молчаливый, стеснявшийся своего нового высокого положения. К генералам он обращался исключительно "господин генерал". Все его функции сводились к тому, чтобы ставить печати на документы. Надо отметить, что ни в разведотделе, ни в шифровальном отделе, возглавляемом полковником Юдиным*), никто из большевиков так и не появился.
*) ЮДИН
Накануне Октябрьской революции должность руководителя Отдела генерал-квартирмейстера (с декабря 1917 г. — Отдела 2-го генерал-квартирмейстера), непосредственно возглавлявшего разведку, занимал Петр Федорович Рябиков*). После переворота он так и оставался на этом посту.
*) РЯБИКОВ Петр Федорович (?)(24.03.1875-27.08.1932) - генерал-майор,
В 1903 г. — помощник столоначальника Главного штаба (должность связана с разведкой).
С апреля 1906 г. — помощник делопроизводителя 5-го (разведывательного) делопроизводства части 1-го обер-квартирмейстера Управления генерал-квартирмейстера ГУГШ; занимается западным направленим разведки.
1916–1917 гг. — преподаватель Академии Генерального штаба.
Накануне Октябрьской революции 1917 г. — начальник отдела 2-го генерал-квартирмейстера ГУГШ, непосредственно возглавляет российскую агентурную разведку. На этой же должности остался и при новой власти.
Не согласившись с заключением Брестского мира, в мае 1918 г. возвращается на преподавательскую работу в академию и оттуда переходит к Колчаку.
Занимал должность 2-го генерал-квартирмейстера при штабе Верховного главнокомандующего, руководил фронтовыми и армейскими отделениями разведки.
В 1919 г. издал книгу «Разведывательная служба в мирное и военное время» (г. Томск).
Первым делом П.Ф. Рябиков отправил телеграммы всем военным атташе с призывом продолжить работу. Поступившие ответы в большинстве своем были отрицательными — военные атташе не желали сотрудничать с советской властью. Рябиков скрыл ответы от комиссара и продолжал руководить разведкой. По-прежнему обрабатывались сводки и телеграммы с фронтов и от сохранивших верность своей родине части военных атташе, поддерживались отношения с союзниками и т.п. Как писал сам Рябиков в своих мемуарах, "раз заведенная машина продолжала катиться, но, правда, с уже меньшей скоростью".
Однако по мере того как становилось понятно, что новая власть утвердилась всерьез и надолго, среди сотрудников разведки началось политическое расслоение. Так, правая рука Рябикова — полковник Андрей Васильевич Станиславский*) фактически перешел на службу во французскую разведку, за что позднее получил орден Почетного легиона.
*) СТАНИСЛАВСКИЙ Андрей Васильевич
Большевики не трогали военную разведку, в отличие от военной контрразведки, которую они сразу же разогнали, так как последняя была замешана в развернувшейся летом 1917 г. кампании по обвинению большевиков в шпионаже в пользу Германии.
В то же время среди рядовых сотрудников нашелся некий зауряд-чиновник, который выкрал телеграммы военных атташе из шифровальной части и передал их большевикам. В результате этого инцидента новое правительство приняло решение об отзыве ряда военных атташе — из Швеции, Дании, Англии, Италии и Японии. Большевики хотели назначить на эти посты своих людей, но генерал Потапов отговорил их, и были назначены "опытные" представители ГУГШ. Естественно, все они пошли по пути своих предшественников и вскоре изменили Советской власти.
Не лучше обстояли дела и с агентурной разведкой, оставшейся в наследство от старой русской армии. Она тоже разваливалась на глазах. В первую очередь рассыпалась агентурная разведка штабов фронтов и армий в связи с демобилизацией вооруженных сил и полным развалом полевых штабов всех степеней.
Кризис же зарубежной агентурной разведки стал необратимым с конца декабря 1917 г., когда ГУГШ прекратило высылать деньги за границу. Это привело к тому, что зарубежная агентурная сеть начала разваливаться, негласные агенты стали разрывать свое сотрудничество с русской военной разведкой и часто по материальным соображениям переходили на службу к бывшим союзникам России {Алексеев М. Как создавалось ГРУ // Секретное досье. СПб, 1998. №2. С.38}.
Важную роль здесь сыграло, безусловно, неприятие Советской власти большинством военных агентов — основного звена по организации негласной агентурной сети.
Однако остатки зарубежной агентурной разведки сохранились до февраля 1918 г. Так, еще в январе 1918 г. военный агент Генерального штаба в Берне генерал-майор Головань продолжал сообщать в Центр о крупномасштабных перебросках германских войск с Восточного фронта на Западный. Изредка, но приходили информационные телеграммы от военного агента в Стокгольме. Разведывательные же сводки от союзников — французской военной миссии в Москве — поступали до конца июля 1918 г.
О положении в низовых структурах войсковой разведки того времени можно судить по свидетельству выпускника Академии Генерального штаба (АГШ), штабс-капитана, начальника штаба дивизии Василия Михайловича Цейтлина*).
*) ЦЕЙТЛИН Василий Михайлович
В 1918-1919 гг. он руководил Разведотделом штаба Московского военного округа, был консультантом Региструпра РВСР, а затем служил на различных должностях в войсках связи. В своей книге "Разведывательная работа штабов", изданной в 1923 г. в Смоленске, он пишет:
"После октябрьского переворота деятельность штабов вообще замерла, в том числе и разведывательная служба. После подписания Брестского мира, благодаря ликвидации всех штабов, разведывательная служба прекратилась совершенно, и хотя всевозможные партизанские отряды и вели разведку, но ее никто не объединял и, сведения пропадали"{Кочик В. Советская военная разведка: структура и кадры // Свободная мысль. М., 1998. №5. С.96}.
Таковым в общих чертах было положение русской военной разведки к февралю 1918 г., когда перед страной в полный рост встала угроза долгой и кровопролитной гражданской войны.
Разворачивающаяся в начале 1918 г. полномасштабная гражданская война потребовала от большевистского руководства наличия регулярной армии. А регулярная армия, как известно, требует централизованного командования. Поэтому для руководства боевыми действиями в марте 1918 г. советским правительством создается Высший военный совет (ВВС){Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М, 1987. С.137}.
Он создается как орган стратегического руководства вооруженными силами для организации обороны государства и формирования кадровой Красной Армии. Первоначально ВВС состоял из военного руководителя — им являлся бывший царский генерал знаменитый М.Д. Бонч-Бруевич*) — и двух политических комиссаров — К.И. Шутко*) и П.П. Прошьяна*).
*) БОНЧ-БРУЕВИЧ М.Д.
*) ШУТКО К.И.
«Коммунистическое правительство в России возникло в результате использованной катастрофы. Оно было востребовано к жизни политическими авантюристами с буйным темпераментом, тактика которых и сейчас остается прежней: вызвать мiровую катастрофу и ловко использовать конъюнктуру. У них нет ни национальной традиции, ни ответственности за свое Отечество, ни заботы о сохранности наследуемого народом достояния. […] …Они безпредельно жестоки в постановке целей, изворотливы и безцеремонны в тактике. В целом – это явление, которое едва ли укладывается в голове доброй натуры и порядочного человека».
Иван ИЛЬИН.
*) ПРОШЬЯН Прош Перчевич (арм-евр.)(22 апр. 1883, Ереван- 16 дек. 1918, Москва)-сын известного писателя, учёного, просветителя и обществ, деятеля. По окончании гимназии (1902) студент юрид. ф-та Новороссийского ун-та (Одесса): исключен (1905) за невзнос платы за обучение. С 1903 эсер, один из лидеров эсеровских орг-ций Одессы: писал и распространял листовки, осуждающие нац. и агр. политику самодержавия, рус-япон. войну, выступал на митингах, пропагандист в рабочих кружках, ответственный за поддержание связей с орг-циями эсеров в др. городах.
В 1905 за участие в попытке освобождения политзаключённых из одесской тюрьмы приговорён к 6 годам каторги, к-рую отбывал в Акатуйских и Зерентуйских тюрьмах В 1910, выйдя на поселение, бежал, был пойман, осужден в каторжные работы на 3 года. Содержался в Бутырской тюрьме (Москва), Ярославском централе.
В 1913 выслан в Вост. Сибирь, бежал за границу. В годы 1-й мир. войны занимал интернационалистскую позицию.
После Февр. рев-ции 1917 прибыл в Петроград. На конференции эсеровских орг-ций Севера и Северо-Запада страны (21-24 мая, Петроград) избран в Сев. обл. к-т ПСР. На 3-м съезде ПСР (25 мая - 4 июня, Москва) один из лидеров левой оппозиции ЦК. На парт. форумах, в печати резко выступал против империалист войны, оборончества, коалиции с буржуазией, требовал скорейшего созыва Учред. Собр. М.А. Спиридонова писала: "Он первый начал открытую кампанию против Керенского и публиковал до того злые и нецензурные статьи на Савинкова, что хохотали вся Финляндия и Петроград и катался в судорогах гнева ЦК ПСР (партии социалистов революционеров). Наступление 18 июня он первым назвал "ножом в спину революции" и в своей поддержке большевиков шёл до конца и без колебаний" (Спиридонова М., Прош Прошьян, "Каторга и ссылка", 1924. № 2,-с. 221-222).
Являясь членом Облисполкома (создан в апр. на 1-м обл. съезде рус. Советов депутатов армии, флота и рабочих в Финляндии), руководителем левоэсеровского к-та и фракции левых эсеров в Гельсингфорсском Совете, редактором-издателем газ. "Социалист-революционер", был инициатором согласованных действий с большевиками в дни Июньского и Июльского кризисов. Арестован по распоряжению Врем. пр-ва, освобожден после провала выступления ген. Л.Г. Корнилова. Отказался давать показания спец. комиссии, созданной ЦК для расследования его дезорганизаторской деятельности". Решением ЦК исключен из ПСР.
Активно участвовал в подготовке Окт. рев-ции, однако считал нежелательным вооруж. свержение Врем. правительства до съезда Советов. 16 окт. на пленуме Облисполкома армии, флота и рабочих Финляндии заявил от имени левых эсеров: 'Если будет выступление, то мы должны постараться сделать его организованным, но это в состоянии сделать только съезд Советов' (ЦГА ВМФ, ф. Р-2094. ОП. 1, д. 16, л. 61). 2-м Всерос. съездом Советов РСД (25-27 окт.) избран во ВЦИК; член его Президиума, ответств. организатор отдела по нац. вопросу. 2 нояб. избран в Комиссию ВЦИК, к-рая вела переговоры с соц. партиями о конструировании коалиц. пр-ва. Противник сохранения чисто большевистского Совнаркома, настаивал на создании 'министер-ва' из всех сов. партий при доминанте в нем левых радикалов: большевиков, левых эсеров, объединённых с.-д.-интернационалистов. Использовал трибуну ВЦИК для критич. выступлений, направленных против свертывания большевиками свободы печати, арестов, обысков и увольнений, складывающихся "в целую систему репрессий'. Эти действия правящей партии, подчёркивал Прошьян. "служат разжиганию гражд. войны' ("Знамя Труда', 1917, 5, 6 нояб.).
Один из бескомпромиссных сторонников организац. разрыва с ПСР. На учред. съезде ПЛСР (19-28 нояб.) в речи констатировал: 'Мы потеряли бесконечно много, не отколовшись раньше' (там же, 21 нояб.); избран в ЦК ПЛСР. Участник переговоров левых эсеров с большевиками в сер. нояб- 1-й пол. дек. об объединении Советов РСД и Советов КД, о реформе ВЦИК, об условиях образования коалиц. пр-ва, распределении портфелей в нём.
22 дек. возглавил Нар. комиссариат почт и телеграфов. Добился прекращения саботажа служащих; уделял много внимания использованию оборонной пром-сти в интересах развития отрасли, нормализации работы связи, финанс. вопросам, повышению заработной платы низшим категориям служащих.
На заседании СНК стремился к конструктивной работе с большевиками. 20 февр. 1918 избран во Врем. Исполнит. К-т СНК. к-рому в напряжённой обстановке начавшегося наступления австро-герм. войск поручалось 'вести всю текущую работу между заседаниями СНК на началах ответственности перед ним'. В К-т [или в Комиссию- Автор] кроме Прошьяна вошли В.И. Ленин, И.В. Сталин, Л.Д. Троцкий, В.А. Карелин (ЦГАОР, ф. 130, оп, 2, д. 1, л. 137).
Прошьян - автор неск. декретов, имеющих отношение к Наркомату почт и телеграфов, участвовал в разработке декрета об орг-ции РККА и Договора между Российской и Финляндской соц. республиками; в процессе подготовки договора выезжал в Финляндию, 16 янв. докладывал СНК о результатах своей миссии.
4 марта декретом СНК назначен полит, комиссаром в Высший Воен. Совет - орган стратегич. рук-ва вооруж. силами Сов. Республики. Ленин, вспоминая совместную с Прошьяном работу, писал, что в группе наркомов левых эсеров он "выделялся сразу глубокой преданностью рев-ции и социализму", что на заседаниях СНК нередко "становился решительно на сторону большевиков-коммунистов против своих коллег, левых социалистов-революционеров..." (Ленин В.И., ПСС, т. 37. с. 384).
В отличие от мн. членов ЦК ПЛСР. ещё в кон. нояб. 1917 Прошьян утверждал: "Мы более чем уверены, что Учред. Собр. в большинстве будет кадетско-оборонческое... не будет выражать воли трудового народа... Мы не должны останавливаться вплоть до его разгона. Если мы этого не сделаем, то выпустим из рук власть Советов, а потому потеряем на долгое время всё завоёванное нами и тем самым вынесем смертный приговор рев-ции' ("Окт. рев-ция и армия", сб. док-тов, М., 1973, с. 185).
Но Прошьян и в качестве члена Сов. пр-ва оставался противником преследований печати, изгнания из Советов оппозиц. партий, набиравшего силу "красного террора'.
30 дек. 1917 на заседании СНК протестовал против док-та, подготовленного Лениным и одобряющего жестокие действия В.А. Антонова-Овсеенко в борьбе с калединцами;
22 февр. 1918 настаивал, чтобы из воззвания "Соц. Отечество в опасности!" были удалены разделы, содержащие требование расстрела на месте преступления неприятельских агентов, спекулянтов, шпионов (ЦГАОР, ф. 130, оп. 1, д. 2, л. 62-63: оп. 2, д. 1, Л. 143)
Прошьян не принял Брестского мира, как и остальные наркомы - левые эсеры в сер. марта вышел из СНК. На 2-м съезде ПЛСР (17-25 апр. 1918, Москва) в политическом докладе ЦК, в прениях добивался курса на срыв мира, развязывание партизанско-повстанческой борьбы с германским империализмом, был избран в ЦК, вошёл в его президиум, занял пост тов. пред. президиума ЦК - стал, по определению Спиридоновой, "внутренним строителем, основной пружиной, стержнем партии левых эсеров" (Спиридонова М., указ. соч., с. 177).
Продолжая оставаться на руководящих сов. должностях (канд. в чл. Президиума ВЦИК 4-го созыва, с мая - нарком внутр. дел Союза Коммун Северной обл.), приложил усилия для орг-ции боевых отрядов ПЛСР, осуществления террористич. актов против герм. посла В. Мирбаха (убит 6 июля) и командующего оккупац. армией на Украине Г. Эйхгорна (убит 30 июля). На 3-м съезде ПЛСР (28 июня -1 июля 1918, Москва) избран в ЦК
За участие в подготовке покушения на Мирбаха, в вооруженных столкновениях на улицах Москвы 6-7 июля 1918, в захвате Центр. телеграфа - в действиях, к-рые квалифицировались Ревтрибуналом при ВЦИК как "контррев. заговор ЦК Партии левых социалистов-революционеров против Сов. власти и рев-ции", 27 нояб. 1918 заочно приговорён к заключению в тюрьму на 3 года.
После левоэсеровского мятежа перешёл на нелег. положение. Занимался переброской боевиков на Украину, выезжал в провинцию.
На 4-м съезде ПЛСР (2-7 окт. 1918, Москва) выступил с докладом "Левые эсеры и власть Советов на местах"; утверждал, что в провинции Сов. власти нет, что она заменена властью лиц, назначаемых большевиками, подменена "аппаратом чиновников, к-рый более многочислен, чем аппарат царизма"; призывал к действию, выступлениям, подчёркивал: "Когда мы говорим: "срыв Бреста"- это не только теория, это - право, к-рое мы берём на себя" (ЦПА ИМЛ, ф. 564, on. 1, д. 4, л. 107-112): избран в ЦК ПЛСР.
Вскоре после съезда заболел тифом; под чужой фамилией (во избежание ареста) был помещен в больницу: из-за тяжёлого течения болезни был расконспирирован левыми эсерами, но все попытки спасти жизнь Прошьяну не увенчались успехом.
Источник: А.И. Разгон в кн.: Политические деятели России 1917. биографический словарь. Москва, 1993.
Управление ВВС формировалось из личного состава бывшей Ставки верховного главнокомандующего на добровольных началах. По штату, утвержденному 17 марта 1918 г., в управление ВВС входили: военный руководитель, его помощник, генерал-квартирмейстер с несколькими помощниками по оперативной части и разведке, начальники связи, военных сообщений, полевой инспектор артиллерии и другие.
19 марта 1918 г. постановлением Совнаркома вводятся следующие должности: председателя ВВС (им стал нарком по военным делам Лейба Бронштейн (Лев Троцкий), членов Совета и двух их заместителей. Среди членов Совета был и упоминавшийся выше генерал Н.М. Потапов.
В мае того же года при ВВС создаются оперативное и организационное управления.
В июне ВВС был преобразован. В его управление вошли: военный руководитель — им по-прежнему оставался Бонч-Бруевич, начальник штаба и штаб ВВС. Руководящие должности в аппарате ВВС занимали бывшие офицеры Главного управления Генерального штаба, в том числе и кадровые русские разведчики.
Так, заместителем одного из военных руководителей назначили бывшего генерал-майора Генерального штаба талантливого русского разведчика Александра Александровича Самойло*). Помощником начальника Оперативного управления Высшего военного совета по разведке были сначала полковник Генштаба Александр Николаевич Ковалевский*) (апрель-май 1918 г.), а затем полковник Генштаба, знаменитый впоследствии Борис Михайлович Шапошников (май-сентябрь 1918 г.), одновременно являвшийся и начальником Разведотделения {Кочик В. Советская военная разведка: структура и кадры // Свободная мысль. М., 1998. №5. С.96}.
*) САМОЙЛО Александр Александрович
*) КОВАЛЕВСКИЙ Александр Николаевич
Интересна дальнейшая судьба обоих полковников. Ковалевский вскоре переберется на Юг, где возглавит мобилизационное управление штаба Северо-Кавказского военного округа. Здесь его вместе с генералом Носовичем арестует Сталин, однако по настоянию Лейбы Бронштейна (Льва Троцкого) их освободят и Ковалевского назначат начальником оперативно-разведывательного отдела штаба Южного фронта. После бегства Носовича к белым Ковалевского вновь арестуют и расстреляют.
В отличие от своего предшественника, полковник Шапошников честно служил Советской власти. Позднее он возглавит Генштаб РККА и станет Маршалом Советского Союза.
На первых порах ВВС организовывал разведку на базе партизанского движения. В рамках Высшего военного совета существовал штаб партизанских формирований и отрядов, включавший в себя и разведывательный отдел. Задачей отдела была организация широкомасштабной разведки в оккупированных областях и в прифронтовой полосе, подготовка тайной агентуры на случай дальнейшего продвижения немецких и австро-венгерских войск вглубь России. В качестве агентуры предполагалось использовать жителей оккупированной полосы и партизан, причем агентов следовало вербовать только из "элементов, социально близких советской власти (читай евреев)".
Как вспоминал в уже цитировавшейся книге В.М. Цейтлин, этот штаб "объединял действия всех отдельных отрядов, затем постепенно выросли западная и северная завесы, составлявшие как бы подвижный партизанский фронт мелких отрядов, оборонявших важнейшие направления, железнодорожные и другие пути сообщения, узлы железных дорог и т.д. Появились штабы западной и северной завесы, штабы отдельных отрядов и районов. В штабах появились разведывательные отделения, начали поступать сведения, появляются первые схемы и сводки".
Постепенно стали создаваться и разведывательные отделы при штабах военных округов. В мае 1918 г. на базе оперативного отдела штаба Московского военного округа возник еще один центральный разведывательный орган — Оперативный отдел Народного Комиссариата по военным делам (Оперод Наркомвоена). Он объединял всю агентурную и войсковую разведку на территории Советской России, а также выполнял специальные задания Совнаркома. Его начальником был назначен Семен Иванович Аралов. Разведкой в Опероде руководил Борис Иннокентьевич Кузнецов (1889-1957), в последующие годы служивший на штабных должностях в РККА (с 1940 г. — генерал-майор). Вот что писал в своих воспоминаниях С.И. Аралов про деятельность Оперода в то время:
"Организационное и разведывательное отделение оперода возглавлял молодой генштабист Б.И. Кузнецов, окончивший Николаевскую военную академию в 1916 или 1917 г. Когда отделение разрослось и его функции расширились, Кузнецов занялся исключительно вопросами военной разведки. Комиссаром отделения был член партии Макс Тракман. Здесь же работала в качестве секретаря Р.А. Крюгер.
В.И. Ленин придавал разведке первостепенное значение. Он требовал обязательной присылки ему газет, приказов и другого печатного материала из вражеского тыла, советовал подробно расспрашивать пленных, предоставлять им возможность встречаться с красноармейцами и крестьянами, чтобы те узнавали от них о зверствах белых генералов и помещиков. Владимир Ильич поручал добывать материалы о снабжении армий противника военной техникой, боеприпасами, обмундированием и продовольствием, о моральном состоянии солдат, политическом настроении населения района военных действий.
Всем этим и занимался аппарат отделения Б.И. Кузнецова. Сам Кузнецов всю свою жизнь посвятил военному делу. Встретил я его последний раз после Великой Отечественной войны в звании генерал-майора"{Аралов С. Ленин вел нас к победе. М., 1989. С.38}.
К сказанному остается лишь добавить, что и третий центральный орган советской разведки — Оперод, как, впрочем, и разведчасть ВВС, не вел серьезной агентурной работы, ограничиваясь лишь решением оперативных и тактических задач.
Однако он был наиболее лоялен к новой власти, его сотрудники, молодые генштабисты выпуска 1917 г., по своему социальному происхождению являлись выходцами из той же среды разночинной интеллигенции (в основном евреев), откуда вышло и большинство руководителей партии большевиков (а также и меньшевиков с эсерами). На первых порах они пользовались полным доверием со стороны советского руководства.
Параллельно с двумя новыми военными разведками продолжает функционировать и Отдел 2-го генерал-квартирмейстера. В начале 1918 г. он по-прежнему пытался заниматься стратегической агентурной разведкой под управлением все тех же начальников.
Исполняющий должность 2-го генерал-квартирмейстера П.Ф. Рябиков по-прежнему осуществлял общее руководство работой Отдела. Исполняющий должность 3-го обер-квартирмейстера полковник А.В. Станиславский*) объединял и согласовывал работу разведывательного отделения с работой статистических отделений, отвечал за правильность и продуктивность военной разведки и за полное использование добытых материалов. 1-е (разведывательное) отделение являлось "добывающим", его возглавлял полковник Генштаба Николай Николаевич Шварц*).
*) СТАНИСЛАВСКИЙ А.В.
*) ШВАРЦ Николай Николаевич
Интересно отметить, что в отличие от перебежавших позднее к белым Рябикова и Станиславского, Шварц продолжал честно служить большевикам.
В целом же дореволюционные разведчики по своим политическим симпатиям разделились как раз поровну. В армии белых, на стороне помещиков, капиталистов и иностранных интервентов служили: М.В. Алексеев, Л.Г. Корнилов, Е.Е. Миллер, С.Л. Марков, П.Ф. Рябиков, В.П. Агапеев, Н.С. Батюшин, С.Н. Розанов, М.Ф. Квецинский, Д.И. Ромейко-Гурко, Г.И. Кортацци, М.Н. Леонтьев, И.А. Хольмсен, Н.Н. Стогов, С.Н. Потоцкий, П.И. Аверьянов, Б.В. Геруа и другие. На стороне же народа, в Красной Армии оказались П.П. Лебедев, А.А. Поливанов, Ф.В. Костяев, А.А. Самойло, С.И. Одинцов, Ф.Е. Огородников, А.А. Балтийский, В.Н. Егорьев, А.Е. Снесарев, В.Ф. Новицкий, Н.Г. Корсун, Е.А. Искрицкий, Н.А. Сулейман, Е.А. Беренс, Н.М. Потапов, Ф.А. Подгурский и другие.
Остальные отделения были обрабатывающими и разделялись по региональному признаку. 2-е (германское) отделение отвечало за сбор сведений по Германии, 3-е (романское) — за сбор статистических данных по Франции, Бельгии, Италии, Швейцарии, Голландии, Испании и Португалии, 4-е отделение являлось скандинавским, 5-е — австрийским — по Австро-Венгрии, 8-е (дальневосточное) — по Северной Америке, Китаю и Японии {Кочик В. Указ. соч. С. 97}.
В начале мая 1918 г. была проведена очередная реорганизация органов военного управления и на базе подразделений Наркомвоенмора, в частности ГУГШ, создается Всероссийский главный штаб (Всероглавштаб){Гражданская война и военная интервенция в СССР. С.124}.
Он ведал формированием, устройством и обучением Красной Армии, а также разработкой всех вопросов, связанных с обороной республики. Во главе Всероглавштаба стоял совет в составе начальника штаба и двух комиссаров при нем. Начальниками штаба были генерал-майоры Николай Николаевич Стогов*) (май-август 1918 г.), Александр Андреевич Свечин*) (август-октябрь 1918 г.), Николай Иосифович Раттэль*) (октябрь 1918 — июнь 1920 г.) и Александр Александрович Самойло (июнь 1920 — февраль 1921 г.).
*) СТОГОВ Николай Николаевич
*) СВЕЧИН Александр Андреевич
*) РАТТЭЛЬ Николай Иосифович
Интересно, что все они, кроме Раттэля, до революции работали в военной разведке. За исключением Стогова, ставшего изменником и сбежавшего к белым, все продолжали верно служить Советской власти.
Вначале в состав Всероглавштаба входили 7 управлений, среди них — Оперативное.
Именно в нем был создан орган разведки — Военно-статистический отдел (ВСО). Данный отдел без существенных изменений сохранил структуру Отдела 2-го генерал-квартирмейстера ГУГШ. Он включал в себя разведывательную часть в составе 7 отделений, регистрационную службу (контрразведку) в составе трех отделений, военно-агентское и общее отделения. Военно-агентское отделение курировало личный состав военных миссий за границей, назначение военных агентов, а также сношения с иностранными военными миссиями в России. Общее отделение ведало всевозможной штабной канцелярщиной.
Заметим также, что все подразделения отдела возглавляли бывшие офицеры ГУГШ.
Теоретически ВСО нацеливали на организацию и ведение зарубежной, стратегической агентурной разведки, однако развернуть ее отдел не мог, так как не имел ни подчиненных штабов, ни негласной агентуры, ни средств на ее организацию. Это была все та же голова без тела.
Деятельность отдела заключалась в аналитической работе, составлении общих разведывательных сводок по всему фронту на основании данных, получаемых от штабов войсковых завес, Оперода Наркомвоенмора, а также от штаба военного руководителя Московского района и французской военной миссии, которая имела свою агентуру.
Таким образом, к лету 1918 г. (!) существовало три независимых центральных органа военной разведки — Военно-статистический отдел Всероглавштаба, разведчасть ВВС и разведчасть Оперода Наркомвоенмора, не имеющих общего руководства, отсутствовал и аналитический орган, объединяющий и систематизирующий добываемые разными структурами материалы, действия разведок были разобщены и нескоординированы.
Это положение всерьез беспокоило остававшихся на службе у большевиков специалистов из Генштаба царской армии. В июле 1918 г. по инициативе сотрудников Всероглавштаба и с одобрения Наркомвоенмора создается межведомственная Комиссия по организации разведывательного и контрразведывательного дела.
5 июля 1918 г. комиссия приняла "Общее положение о разведывательной и контрразведывательной службе" и "Руководящие соображения по ведению агентурной разведки штабами военных округов".
Эти документы, хотя и солидно назывались, но отнюдь не исправляли главного порока советской разведывательной службы, а наоборот, узаконили сложившуюся децентрализованную систему разведывательных органов, всего лишь определив сферу деятельности и компетенцию каждого из них.
На ВСО Всероглавштаба возлагалось ведение заграничной — стратегической агентурной разведки как в мирное, так и в военное время. ВВС вменялось в обязанность организовывать и вести разведку в районе демаркационной линии, организовывать агентурную разведку штабов войсковой "завесы". Опероду Наркомвоенмора поручалось ведение разведки против всех сил, грозивших агрессией Советской республике. На Оперод возлагалась также разведка в оккупированных германскими войсками областях Украины, Польши, Курляндии, Лифляндии, Эстляндии, Финляндии и в Закавказье {Кочик В. Указ. соч. С. 97}.
Кроме того, решено было привлечь к организации разведки пограничные военные округа — Беломорский, Московский, Ярославский, Орловский, Северо-Кавказский и все азиатские военные округа. Округам надлежало вести разведку только в сопредельных с ними государствах и территориальных образованиях, появившихся на бывших окраинах России. Однако, поскольку с этими районами связь отсутствовала, а также катастрофически не хватало сил и средств, объем задач существенно сузили. Штабам следовало добывать только сведения, имевшие непосредственное отношение к текущим событиям. Этот принцип и положили в основу деятельности не только штабов пограничных военных округов, но и всех органов военной разведки {Алексеев М. Указ. соч. С.41}.
С 9 по 11 сентября 1918 г. был сделан следующий шаг в борьбе за единоначалие в разведке.
По инициативе Всероглавштаба состоялось совещание начальников разведывательных отделений Всероглавштаба, ВВС, Оперода, Орловского, Московского и Ярославского военных округов, а также штабов войсковой "завесы". На нем подвели первые итоги организации агентурной разведки Красной Армии на Западе, которые отразили ее плачевное состояние.
Как оказалось, штабы Ярославского и Московского военных округов еще и не приступали к разведке. Более того, в них даже еще не сформировали разведывательных отделений. В штабе Орловского военного округа дело продвинулось несколько дальше, разведотделение было создано и даже имело в своем распоряжении двоих агентов-резидентов — в Харькове и Екатеринославле. Процесс формирования разведывательных органов и штабов войсковой "завесы" тоже находился в зачаточном состоянии. Неукомплектованность органов разведки объясняли отсутствием преданных советской власти квалифицированных кадров, которым можно было доверить организацию разведки в целом и агентурной разведки в частности.
Впрочем, в районе западной "завесы" к сентябрю 1918 г. на территории, оккупированной германскими войсками, уже существовала целая агентурная сеть, состоявшая из 20 агентов-резидентов, шесть из них имели помощников. Этой агентуре вменялось в обязанность наблюдение за обстановкой южной части Финляндии, Эстонии и Латвии, а также за воинскими перевозками противника по важнейшим железнодорожным магистралям: Рига — Двинск — Витебск — Смоленск, Варшава — Вильно — Двинск — Псков. Нельзя сказать, что это были агенты высокого качества, но они, по крайней мере, были {Алексеев М. Указ. соч. С.41}.
Однако, как уже говорилось, с агентурой дела обстояли более чем плохо. Основным недостатком агентуры образца 1918 г. являлась ее крайняя неустойчивость. Что и понятно, так как вербовали агентов исключительно "за интерес".
Агенту-резиденту платили жалованье до трех тысяч рублей в месяц, а помощнику резидента — до двух тысяч. Естественно, когда агенту удавалось подыскать для себя более выгодный и безопасный заработок, он прекращал свою работу. Кроме того, агенты-резиденты, "завязанные" на отдельных работников штабов, при переходе последних на другую работу не передавались новому руководителю, а попросту терялись, и с каждой штабной подвижкой приходилось все начинать сначала.
Серьезные проблемы существовали и в деле организации связи между агентами и штабами. Почтово-телеграфного сообщения с оккупированными районами, как нетрудно догадаться, не было. Вновь созданные буферные государства: Финляндия, Литва, Латвия, Эстония, Польша и другие, следуя примеру стран Антанты, стали на путь дипломатической изоляции Советской республики и контактов с ней не имели.
В результате советской военной разведке пришлось строить свою работу только на "живой" связи и в очень тяжелых условиях, поскольку проход через демаркационную линию был делом непростым. Поэтому систематический приток агентурных донесений пока отсутствовал, и ей приходилось довольствоваться отрывочными сведениями, главным образом общего характера.
Если говорить об агентуре более конкретно, то, например, разведывательные отделения Оперода Наркомвоенмора к 1 сентября 1918 г. имели 34 агентов-резидентов, одну агентурную группу в составе шести агентов и двух агентов-маршрутников. Большинство этих людей работало на территории, оккупированной германскими войсками и в основном в городах {Алексеев М. Указ. соч. С.41}.
Однако в сентябре 1918 г. наконец-то образован единый коллегиальный орган советской высшей военной власти — Революционный Военный Совет Республики (РВСР). А в октябре 1918 г. из бывшего штаба ВВС и Оперода Нарковоенмора формируется Штаб РВСР. Начальником Разведывательного отдела Штаба назначают Б.М. Шапошникова, начальником разведывательного отделения этого отдела — капитана Генштаба Федора Леонидовича Григорьева. В начале же октября 1918 г. было объявлено о создании вместо Штаба РВСР Полевого штаба РВСР {Кочик В. Указ. соч. С.103}.
*) ГРИГОРЬЕВ Федор Леонидович
Тогда же для всех стала очевидной и необходимость централизации военных разведслужб.
Однако долгое время так и не было принято принципиальное решение — на базе какой из структур объединяться.
Руководство Всероглавштаба, все время подталкивавшее процесс объединения, рассчитывало подмять под себя все разведывательные органы. Однако молодые и радикально настроенные офицеры Оперода воспротивились этому.
Выступая на заседании РВСР в сентябре 1918 г., капитан Генштаба Георгий Иванович Теодори*) решительно высказался против включения Оперода во Всероглавштаб, мотивируя это тем, что последний является прибежищем саботажников. И он был не так уж неправ — к тому времени число перебежчиков изрядно пополнилось.
*) ТЕОДОРИ Георгий Иванович
Например, перешел к белым полковник А.В. Станиславский.
Наконец 2 октября 1918 г. на заседании РВСР принимается решение: подчинить Оперод РВСР и переименовать его в Управление дел РВСР. Всю разведку и контрразведку сосредоточить в этом управлении, передав сюда материалы из бывшего ВВС, а также оперативного и статистического отделов Всероглавштаба. Во главе Управления дел решено поставить С.И. Аралова и его ближайших помощников по Опероду: Г.И. Теодори — начальником штаба Управления дел, а В.П. Павулана — заместителем Аралова. Однако и это решение так и не было претворено в жизнь.
14 октября вышел приказ РВСР N 94, пункт 3 которого гласил: "Руководство всеми органами военного контроля и агентурной разведкой сосредоточить в ведении Полевого штаба РВСР". Из ведения ВСО была изъята агентурная разведка и в отделе остались лишь региональные обрабатывающие отделения.
Теперь на ВСО возлагались такие задачи:
"I. Изучение вооруженных сил иностранных государств.
II. Изучение военно-экономической мощи иностранных государств.
III. Изучение планов обороны иностранных государств.
IV. Изучение внешней политики иностранных государств.
V. Составление описаний и справочников военно-статистического характера по иностранным государствам; издание важнейших наставлений и обзоров по вопросам военно-экономической жизни иностранных государств.
VI. Подготовка всех данных военно-статистического характера, в коих может встретиться надобность нашим военным представителям на будущих международных совещаниях по ликвидации текущей войны"{Кочик В. Указ. соч. С.103-104}.
Глава 15. ПАВЕЛ ИГНАТЬЕВ
Еще до войны русскому военному агенту (атташе) в Париже, тогда еще полковнику Алексею Алексеевичу Игнатьеву, старшему брату нашего героя, пришлось столкнуться с деятельностью германских и австрийских разведчиков... Павлу же Алексеевичу Игнатьеву, выпала судьба бороться против В. Николаи и М. Ронге с мая 1915 года и до окончания войны.
Граф Павел Алексеевич Игнатьев родился 31 декабря 1878 года в Санкт-Петербурге и принадлежал к одной из наиболее видных семей служивого дворянства России. Его дядя, граф Николай Павлович Игнатьев, после окончания Николаевской академии Генерального штаба в 1856 году был сразу назначен военным агентом России в Лондоне. В 1864 – 1877 годах он был послом в Константинополе, а в 1878 году – главным уполномоченным России при заключении Сан-Стефанского мирного договора, по которому Болгария получила независимость. В 1879 году род Игнатьевых был возведен в графское достоинство. В 1881 – 1882 годах граф Н.П. Игнатьев занимал пост министра внутренних дел.
Отец Павла, граф Алексей Павлович Игнатьев, в год рождения сына командовал привилегированным Кавалергардским полком в Петербурге. В 1885 – 1889 годах он был иркутским, а затем до 1896 года – киевским генерал-губернатором. Вершиной его карьеры стал пост члена Государственного совета, назначение на который он получил в 1896 году.
В годы Первой русской революции 1905 года Алексей Павлович Игнатьев назначается председателем особых совещаний по охране государственного порядка и по вопросам вероисповедания. Он был членом кружка высокопоставленных лиц, называвшегося в прессе «Звездной палатой» и имевшего большое влияние на императора Николая II.
Граф А.П. Игнатьев-старший был противником созыва Государственной думы и сторонником усиления полицейских репрессий в связи с подъемом революционного движения в России. В то же время он не считал для себя невозможным, прибегнув к военной силе, потребовать от императора проведения «реформ».
Весьма вероятно, что именно это обстоятельство послужило причиной террористического акта против него, осуществленного при явном попустительстве царской охранки. А.П. Игнатьев был убит 9 декабря 1905 года в Твери членом эсеровской террористической организации во время выборов губернского предводителя дворянства.
В наши дни эта версия получила подтверждение. Как пишет один из потомков рода Игнатьевых – М. Игнатьев, сын убитого был убежден, что «в гибели его отца, тверского генерал-губернатора Алексея Игнатьева, были повинны не столько социалисты-революционеры, сколько сама тайная полиция, искавшая удобного случая рассчитаться с генералом из-за его чересчур нетерпимых высказываний в адрес государя и в адрес политики уступок общественному мнению».
Вместе с тем следует подчеркнуть, что А.П. Игнатьев был убежденным монархистом и отличался абсолютной преданностью императорской фамилии, чему нисколько не противоречит сказанное несколько ранее. Просто он, подобно многим другим русским аристократам, считал молодого царя слабовольным и неспособным управлять обширной Российской империей так же эффективно, как его отец император Александр III.
Мать Павла Игнатьева, графиня Софья Игнатьева, урожденная княжна Мещерская, принадлежала к богатой и знатной семье. Только в Петербурге ей принадлежало восемь доходных домов, в одном из которых проживал «старец» Григорий Распутин. Утверждали, что именно Софья Игнатьева приняла его в своем доме, а затем способствовала его знакомству с царской семьей. Своих сыновей Алексея и Павла графиня Игнатьева воспитывала в большой строгости. Даже когда они стали гвардейским офицерами и им были необходимы значительные средства для поддержания светского образа жизни, графиня выдавала каждому из них всего по сто рублей в месяц на «карманные расходы».
Граф Павел Алексеевич Игнатьев с отличием окончил Киевский лицей, а затем учился в Петербургском университете, где защитил диплом лиценциата права. Однако гражданская карьера не прельстила юношу. Как и его брат Алексей, он поступает на военную службу. 30 августа 1901 года молодой граф, которому исполнилось всего 22 года, был зачислен вольноопределяющимся в лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк. Менее чем через год, после сдачи экзамена при Николаевском кавалерийском училище по 1 разряду он был произведен в корнеты.
В 1906 году граф Павел Игнатьев поступил в Николаевскую академию Генерального штаба, которую окончил в 1909 году и «за отличные успехи в науках» вместо очередного чина был награжден орденом Св. Станислава III степени.
По правилам прохождения службы, действовавшим в то время, перед офицерами, прослушавшими полный курс академии, после годичного цензового командования ротой или эскадроном открывалась штабная карьера. Однако Игнатьев 2-й отказался от штабной службы. Он изъявил желание продолжить службу в строю и вернулся к своим гусарам. Поэтому он не был причислен к корпусу офицеров Генерального штаба.
На Первую мировую войну вышел со своим лейб-гвардии Гусарским полком в чине штабс-ротмистра. Ему пришлось пережить горечь поражения и гибели 2-й армии генерала А.В. Самсонова во время Восточно-Прусской операции. После отхода из Восточной Пруссии остатков русских войск он был назначен временно исполнять должность начальника штаба 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии. В дальнейшем свою военную карьеру он бесповоротно связывает с русскими спецслужбами.
Несколько слов о старшем брате Павла – Алексее Алексеевиче Игнатьеве, хорошо известном поколению читателей 40 – 60-х годов прошлого столетия. Речь идет о знаменитом «красном графе», авторе книги «50 лет в строю».
Алексей Алексеевич Игнатьев родился 2 марта (по старому стилю) 1877 года в Санкт-Петербурге. В 1894 году окончил Киевский кадетский корпус, после чего сразу же поступил в Пажеский корпус, который окончил в 1896 году. После службы в Кавалергардском кавалерийском полку в 1902 году Игнатьев-старший оканчивает Академию Генерального штаба. В отличие от брата он был причислен к корпусу офицеров Генерального штаба и с тех пор занимал в Русской армии должности, на которых достойно представлял эту важную часть Военного министерства. Участвуя в Русско-японской войне 1904 – 1905 годов, граф Игнатьев был ранен. После войны этот блестящий и образованный офицер перешел на военно-дипломатическую службу. В 1906 году его назначают помощником военного агента (атташе) во Франции. В 1908 – 1912 годах полковник А.А. Игнатьев занимал посты военного агента последовательно в Дании, Швеции и Норвегии.
В 1912 году Алексей Алексеевич Игнатьев был назначен на должность военного агента России во Франции. До этого назначения начальник русского Генерального штаба генерал А.П. Жилинский предложил ему пост военного агента в Вене. При этом учитывался положительный опыт военно-дипломатической службы А.А. Игнатьева в Скандинавии. Было принято во внимание и то соображение, что аристократу графу Игнатьеву не составит труда войти в высшие придворные круги Вены. Однако Министерство иностранных дел России не согласилось с этим назначением, указав, что он носит «слишком славянскую фамилию» и это может вызвать неудовольствие австро-венгерского Генерального штаба.
Другими словами, в Петербурге в ту пору дули совсем иные ветры, нежели в годы царствования императора Александра III. Рассказывают, что этот царь, прославившийся тем, что сумел подавить революционное движение в России, а также своим знаменитым изречением: «Европа подождет, пока русский император ловит рыбу», на дух не переносил немцев. Если в приносимых к нему на высочайшее утверждение документах о назначении на высшие должности в Российской империи он встречал немецкую фамилию, Александр III безжалостно вычеркивал ее, заменяя русской.
А при его сыне, Николае II, германофильские тенденции стали вновь сильны в правящих кругах Петербурга, и их преодолеть не могли даже самые старшие чины военного ведомства, не принадлежавшие к «германской партии». К тому же, уж больно «насолил» австрийцам прежний русский военный агент М.К. Марченко. На пост военного агента России в Вене был назначен упоминавшийся выше полковник М.И. Занкевич, которого сменил барон А.Г. Виникен. Последний особых хлопот австрийской контрразведке не причинял, переписывая потихоньку сообщения местной прессы и не утруждая себя работой с агентурой.
Алексей Игнатьев уже работал в Париже в 1906 году в качестве помощника военного агента, поэтому хорошо знал обстановку в этой стране. Систематической агентурной работой граф себя не напрягал, поскольку Франция не вела разведки против России.
Среди русской аристократии было широко распространено убеждение в том, что «джентльмены чужих писем не читают», поэтому к разведывательной работе многие русские офицеры относились как к чему-то малодостойному. Однако пост военного агента в Париже был весьма важным в части вербовки иностранцев, предлагавших свои услуги русской разведке. Генеральным штабом Русской армии ему было также поручено передавать указания Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) резидентам разведки, скрывавшимся под псевдонимами Иванов и Викторов, и принимать на связь негласных агентов ГУГШ для их передачи этим резидентам.
Именно А.А. Игнатьеву удалось убедить начальника 2-го бюро (военной разведки) французского Генерального штаба полковника Дюпона в полезности совместной работы разведок двух стран, о чем и было подписано соответствующее соглашение. Сотрудничество обеих стран в этой области строго строилось на базе Русско-французской военной конвенции 1892 года, в которую на совещании начальников Генеральных штабов двух стран были внесены дополнения. К 1913 году было проведено восемь таких совещаний, в которых участвовал и А.А. Игнатьев.
Французская военная разведка традиционно сосредоточивала свои главные усилия на выявлении германских военно-политических планов в Европе. Однако она не могла похвастаться особыми успехами в этой работе. Так, накануне войны 2-е бюро Генштаба французской армии пришло к выводу, что в первые недели Германия сможет выставить армию в 2,5 миллиона штыков. На деле же Германии удалось мобилизовать вдвое больше солдат – 5 миллионов человек.
Несмотря на промахи и ошибки, в целом французская военная разведка являлась довольно сильной спецслужбой. Поэтому Россия была заинтересована в сотрудничестве с ней как накануне мировой войны, так и особенно в ее начале, когда русский Генеральный штаб остался без агентурной разведки в Европе.
До первой поездки в Париж Павла Игнатьева, которая состоялась в конце 1915 года, военный агент России полковник Алексей Игнатьев, командор ордена Почетного легиона Франции, поддерживал контакты с французским Генштабом, получая от него разведывательную информацию. Не менее важной его обязанностью были закупки вооружения и боевой техники во Франции и размещение с этой целью русских военных заказов на французских предприятиях. Одновременно Алексей Игнатьев был представителем Русской армии при французской Главной квартире, и ему фактически подчинялись все чины Русской армии во Франции.
После Октябрьской революции А.А. Игнатьев перешел на сторону советской власти. Он помог сохранить для нее сумму в 350 тысяч рублей золотом, вложенную на его имя в иностранной валюте во французские банки. В начале 20-х годов в Париж к А. Игнатьеву приезжал известный террорист Борис Савинков, возглавлявший контрреволюционную организацию «Народный союз защиты Родины и свободы», с требованием передать ему эти деньги. Генерал Игнатьев отказался сделать это, сказав, что он «является лишь часовым при денежном ящике», а эти деньги принадлежат русскому народу.
После установления дипломатических отношений между СССР и Францией А.А. Игнатьев работал в советском торгпредстве. Он возглавлял советско-французскую «Компанию промышленного и торгового развития» и был активным сторонником всемерного укрепления торгово-промышленного обмена между обеими странами. В дальнейшем «красный граф» был назначен председателем Торговой палаты СССР во Франции, которая действовала в рамках Торгпредства.
В ноябре 1930 года А.А. Игнатьев получил советское гражданство. В 1937 году он возвратился в СССР, где был назначен инспектором по обучению иностранным языкам Управления военных учебных заведений РККА, а затем начальником кафедры иностранных языков Военно-медицинской академии. С октября 1942 года вплоть до выхода в отставку в 1947 году генерал-лейтенант А.А. Игнатьев был старшим редактором отдела военно-исторической литературы Военного издательства Народного комиссариата обороны.
Во время Великой Отечественной войны он передал в фонд обороны фамильные драгоценности, полученные от матери. В мемуарах, озаглавленных «50 лет в строю», он рассказал о жизни русской и иностранных армий в период Русско-японской и Первой мировой войны. Скончался Алексей Алексеевич Игнатьев в 1954 году.
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Глава 16. КОНЕЦ КРБ, ДОРОГУ ОБШ
1 ноября 1918 г. заместитель председателя РВСР Эфраим Склянский, главком Иоаким Вацетис и член РВСР Карл-Юлий Данишевский утвердили штат Полевого Штаба РВСР.
До надлежащих учреждений и лиц он был доведен секретным приказом РВСР №197/27 от 5 ноября и приказом по Полевому Штабу РВСР №46 от 8 ноября.
Согласно штатам сформировано шесть управлений, в том числе Регистрационное (Региструпр). Регистрационное управление стало первым центральным органом военной агентурной разведки Красной Армии и первым центральным органом военной контрразведки.
Нынешнее Главное разведывательное управление (ГРУ) Генерального Штаба является преемником Региструпра по прямой линии. Именно поэтому 5 ноября считается днем рождения советской (а теперь и российской) военной разведки. {Кочик В. Советская военная разведка: структура и кадры // Свободная мысль. М., 1998. №6. С.88}.
В состав Регистрационного управления входило два отдела: агентурный (разведывательный) — 39 человек по штату и военного контроля (контрразведывательный) — 157 человек.
Войсковой (тактической) разведкой занималось с этого момента Разведывательное отделение Оперативного управления, имевшее штат 15 человек. Таким образом, хотя и появился центральный орган руководства агентурной работой, однако военная разведка все еще была разъединена — две ее части находились в разных подразделениях Полевого штаба РВСР, а третья (информационная служба) оставалась в ВСО Всероглавштаба {Кочик В. Там же. С.88; Алексеев М. Указ. соч. С.41}.
Здесь, необходимо, прервать рассказ о первых шагах советской военной разведки, которые далеко не всегда были удачными, и посмотреть, как обстояли дела у противников советской власти — командования белыми армиями.
В сфере военной разведки их деятельность можно смело назвать неважной.
Если у Красной Армии имелся центральный штаб и подчинявшиеся ему разведывательные органы, то сказать то же самое о белых армиях нельзя. Более того, основной упор их штабы делали на контрразведку.
В Сибири фронтовые и армейские отделения разведки находились в ведении 2-го генерал-квартирмейстера при штабе Верховного Главнокомандующего, должность которого занимал уже упоминавшийся генерал-майор П.Ф. Рябиков, бежавший к Колчаку в мае 1918 г.
В его подчинении находился разведотдел, состоявший из двух отделений: фронтовой и центральной (заграничной) разведки, а также контрразведывательный и осведомительный отделы. Кроме того, три тыловых военных округа (Омский, Иркутский и Приамурский) имели свои собственные спецслужбы, которые формально подчинялись 3-му генерал-квартирмейстеру полковнику А.Т. Антоновичу*).
*) АНТОНОВИЧ Александр Трифонович, р. 23 авг. 1877. Полтавский кадетский корпус 1896, Константиновское артиллерийское училище 1899, академия Генштаба 1907. Офицер гвардейского запасного пешего батальона. Полковник. 1918 в гетманской армии; начальник отдела службы войск ГУГШ, уволен за неприбытием 17 авг. 1918. В белых войсках Восточного фронта; с апр. 1919 начальник Томского военного училища, с мая 1919 в штабе адм. Колчака, в июне 1919 3-й генерал-квартирмейстер при Верховном главнокомандующем, с 8 окт. 1919 И. д. штатного преподавателя
военных наук Военной академии, с 12 апр. 1920 и на 12 дек. начальник штаба сухопутных и морских сил временного правительства Дальнего Востока. 1918 — 1922 преподаватель Академии Генштаба. Генерал-майор (с 27 июня 1919). Остался в России. Ум. в Красноярской тюрьме. /Участники белого движения в России. Списки. 70–63,109; 115; 344; 424; 490; 550; 639/
И хотя к лету 1919 г. разведывательный аппарат белых в Сибири вполне сложился, работа его сотрудников не приносила ощутимых результатов. Отсутствие систематических сведений о частях Красной Армии, противостоящих колчаковским войскам, приводили к серьезным оперативным просчетам его военного командования, как, например, во время обороны белого Омска осенью 1919 г.
На белом юге России в конце 1917 - начале 1918 г. службы разведки и контрразведки отсутствовали.
Но без разведки там обходились недолго, и уже в апреле 1918 г. при штабе Добровольческой армии создается разведывательное отделение. Возглавил его полковник Генерального штаба С.Н. Ряснянский*), участник 1-го и 2-го Кубанских походов, лично знакомый с генералами Л.Г. Корниловым и А.И. Деникиным еще в 1917 г. по боям на Юго-Западном фронте. Он руководил разведкой на протяжении 1918-1919 гг., с небольшими перерывами. Под его контролем разведотдел составлял подробные оперативные сводки о составе Красной Армии на Южном театре боевых действий.
*) РЯСНЯНСИЙ Сергей Николаевич, р. 18 сен. 1886. Из дворян. Полтавский кадетский корпус 1904, Елисаветградское кавалерийское училище 1906, академия Генштаба 1914. Офицер 10-го гусарского полка. Капитан, в распоряжении начальника штаба Румынского фронта. Кавалер Ордена Св.Георгия 4 ст. (награжден этим орденом первым в 1-ю Мировую войну за участие в кавалерийском сражении у дер. Ярославице 8-го августа). Участник выступления ген. Корнилова в авг. 1917, быховец. В Добровольческой армии с нояб. 1917. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода в разведывательном отделе штаба армии. 23 мар. 1918 командирован к ген. П.Х. Попову (Донскому походному атаману - Л.С.). В апр. 1918 подполковник, начальник разведывательного (контрразведывательного) отдела штаба армии; с конца 1918 полковник, начальник штаба конной группы Донской армии, с 25 мар. 1920 в резерве офицеров Генштаба при штабе Донского корпуса, 24 апр. - 10 окт. 1920 командир Гвардейского кавалерийского полка, сен. 1920 командир 2-й бригады 2-й кавалерийской дивизии, 12–14 окт. 1920 врио командира Гвардейского кавалерийского полка. Галлиполиец, командир 4-го кавалерийского полка. В эмиграции в Югославии, служил в пограничной страже, 1922–1923 преподаватель Николаевского кавалерийского училища, член Общества офицеров Генерального штаба. Во время Второй мировой войны служил начальником штаба в 1-й Русской Национальной армии. После 1945 — в США, с 1954 начальник Северо-Американского отдела РОВС и заместитель начальника РОВС, редактор "Вестника совета российского зарубежного воинства". Ум. 26 окт. 1976 в Нью-Йорке. Жена - Мария Александровна (8 янв. 1887 — 26 апр. 1980 там же), дочь. Соч.: Краткая история 10 гусарского Ингерманландского полка. США, Б.г.; Русско-японская война. Нью-Йорк, 1954; Императорская Николаевская академия Генерального Штаба; Русская армия перед революцией 1917 года. Нью-Йорк, 1956. /Участники белого движения в России. Списки. 14–86,125; 40; 68–15,29; 90; 97; 101; 131; 131–369; 140; 166; 226; 231; 276; 300; 514; 555; 577; 634–86,93; 737/
Другим кадровым разведчиком, возглавлявшим попеременно разведку и контрразведку, был полковник Генерального штаба Б.И. Бучинский*).
*) БУЧИНСКИЙ Борис Иванович, р. 1881. Киевский кадетский корпус 1899, Николаевское кавалерийское училище 1901, академия Генштаба 1908. Офицер 8-го уланского полка. Полковник, начальник штаба 12-й кавалерийской дивизии. В Добровольческой армии с мая 1918 в распоряжении ген. Эльснера в Новочеркасске, с июня 1918 начальник службы связи штаба армии, с июля 1918 начальник разведывательного отделения в управлении генерал-квартирмейстера штаба Главнокомандующего, с окт. 1918 начальник контрразведывательного отделения с 11 нояб. 1919 начальник контрразведывательной части; начальник особого отдела штаба Главнокомандующего ВСЮР, фев. — март 1920 начальник разведывательного отделения. Эвакуирован до лета 1920 из Севастополя. К 16 июля 1920 на о. Проти. В эмиграции в Болгарии (Пловдив), затем во Франции, с мар. 1934 начальник Лионского района РОВС. Ум. 14 апр. 1971 в Сент-Женевьев-де-Буа (Франция). Жена - Наталия Иоасафовна (1890 — 20 мая 1967 в Лионе). /Участники белого движения в России. Списки. 4–20,101; 30; 43; 78–29; 131; 118; 177; 300/
Кроме того, разведкой на белом юге занимались так называемые Политические центры, образованные в мае 1918 г. в Таганроге, Харькове, Киеве, Одессе, Тифлисе, Сухуми и других городах России приказом генерала Алексеева.
На белом Севере разведка находилась в еще более унылом состоянии. Что же касается спецслужб, то в период с весны 1918 до весны 1919 г. наиболее активно действовала контрразведка, созданная на основе аппарата морской контрразведки царской армии. Возглавлял ее бывший начальник военно-морского контроля коллежский асессор М.К. Рындин*) {Цветков В.Ж. Разведка и контрразведка белого движения: Рукопись}.
*) РЫНДИН Михаил Константинович, р. 1875. Коллежский асессор. В белых войсках Северного фронта; с 1 авг. 1918 начальник военно-регистрационного отделения, в авг. 1918 январе 1920 начальник военно-морского контроля флотилии Северного Ледовитого океана и военно-регистрационной службы. Надворный советник. Взят в плен и расстрелян 7 авг. 1920 в Архангельске. /Участники белого движения в России. Списки. 10–3; 12–151,182,266,284; 107; 153; 715/
Между тем сформированный в результате объединения трех разведок Региструпр расположился в Москве на улице Пречистенка в домах №№ 35, 37 и 39, где ранее находился Оперод Наркомвоенмора. Там же размещались Курсы разведки и военного контроля, основанные еще 12 октября 1918 г. Начальником Региструпра назначили члена РВСР, члена Реввоентрибунала Республики, комиссара Полевого штаба (ПШ) РВСР Семена Ивановича Аралова*).
*) АРАЛОВ Семен Иванович родился 30 декабря 1880 г. в семье купца. Первоначально он собирался унаследовать профессию отца, окончив Коммерческое училище и Коммерческий институт. Однако в 1902 г. он поступил вольноопределяющимся в Перновский гренадерский полк и тогда же активно включился в социал-демократическое движение. Во время русско-японской войны воевал на фронте, после чего участвовал в революции 1905-1907 гг. и был заочно приговорен к расстрелу (надо же сначала к растрелу, а потом в штабс-капитаны. Умом Россию не понять...). Воевал Аралов и на фронтах первой мировой войны, имел чин штабс-капитана. После Февральской революции он — зам. председателя, затем председатель армейского комитета 3-й армии. В это время он примыкал к меньшевикам и стоял на позициях оборончества.
После Октябрьской революции Аралов — помощник командира полка. С 1918 г. — член партии большевиков. В 1918-1920 гг. — начальник Оперативного отдела, сперва Московского военного округа, затем Наркомвоенмора, член РВС 12-й, 14-й армий и Юго-Западного фронта. В сентябре 1918 - июле 1919 г. — член РВСР, одновременно в октябре 1918 - июне 1919 г. — военком Полевого штаба РВСР и в ноябре 1918 - июле 1920 г. — начальник Регистрационного (разведывательного) управления Полевого штаба РВС.
Большинство сотрудников Аралова пришло вместе с ним из Оперода Наркомвоенмора. По штату после начальника следовали: консультант — капитан Генштаба Г.И. Теодори (он же начальник Курсов разведки и военного контроля), порученцы Л.И. Лорченков*) и Н.М. Готовицкий*), начальник Агентурного отдела капитан Генштаба В.Ф. Тарасов*), комиссар отдела В.П. Павулан, начальник Агентурного отделения капитан Генштаба Г.Я. Кутырев*), комиссар отделения Е.В. Гиршфельд*), помощники начальника отделения: капитаны Генштаба В.А. Срывалин*) и А.Н. Николаев*), а также С.А. Щетинин*), "заведующий шифром" В.А. Панин*) и его помощник П.Б. Озолин*) {Кочик В. Указ. соч. С.89}.
*) ЛОРЧЕНКОВ Л.И.
*) ГОТОВИЦКИЙ Н.М.
*) ТАРАСОВ Владимир Федорович, р. 1887. Из дворян. Хабаровский кадетский корпус 1905, Михайловское артиллерийское училище 1908, академия Генштаба 1917. Офицер (1911–1914 штабс-капитан) Заамурского округа Отдельного корпуса пограничной стражи. В 1919 мобилизован большевиками. В белых войсках Восточного фронта.
Генерального штаба капитан. В эмиграции в Китае (в Харбине), полковник китайской армии Чжан Цзо-лина, начальник Шаньдунского Офицерского инструкторского отряда. Взят в плен красными. /Участники белого движения в России. Списки. 43; 344; 368; 559/
*) КУТЫРЕВ Гавриил Яковлевич
*) ГИРШФЕЛЬД Е.В.
*) СРЫВАЛИН Владимир Андреевич
*) НИКОЛАЕВ А.Н.
*) ЩЕТИНИН С.А.
*) ПАНИН В.А.
*) ОЗОЛИН П.Б.
В то же время руководство Отдела военного контроля (Военконтроль) в списке руководителей, объявленном в приложении к приказу по ПШ РВСР № 46 от 8 ноября, не значилось (еще бы, ведь это были офицеры Германского генерального штаба).
Но известно, что Военконтроль возглавляли эстонец Макс Тракман*) и сменивший его позднее латыш Вилли Штейнгарт*), ранее руководившие Отделом военного контроля Оперода Наркомвоенмора {Гражданская война и военная интервенция в СССР. С.109}.
*) ТРАКМАН Макс
*) ШТЕЙНГАРТ Вилли
Кстати, в ведении Региструпра Военконтроль оставался недолго. 19 декабря 1918 г. решением Бюро ЦК РКП(б) на базе военного отдела ВЧК и отдела военного контроля Региструпра был создан Особый отдел ВЧК, на него возлагалась задача "борьбы с контрреволюцией и шпионажем в армии и на флоте".
Сразу же — в начале ноября — Аралову назначили заместителя, хотя штат Региструпра такую должность не предусматривал. Заместителем стал комиссар отдела латыш Валентин Петрович Павулан. Эта довольно загадочная личность, неизвестно откуда появившаяся и неизвестно куда сгинувшая. По некоторым данным, он погиб в начале 20-х гг. в Туркестане. Получилась классическая пара: командир — комиссар, и оба большевики. Восторжествовал известный принцип Феликса Дзержинского, согласно которому при подборе кадров на ответственные должности политическая лояльность важнее профессиональной компетентности.
Учитывая постоянные предательства бывших офицеров Генштаба, это было более чем оправдано.
Что же касается офицеров — разведчиков Генерального штаба старой русской армии — то им тоже нашлось применение. Для использования их опыта РВСР учредил специальный институт консультантов при начальнике Региструпра. Консультантам предстояло решать следующие задачи:
- общее техническое руководство работой Регистрационного управления;
- разработка и классификация заданий по разведке;
- обработка сведений и составление сводок по получаемым с мест донесениям;
- изучение иностранной печати и составление по ней сводок;
- разработка разного рода инструкций, наставлений, а также переводов иностранной литературы {Кочик В. Указ. соч. С.93}.
Однако от непосредственного ведения тайной агентуры консультантов отстранили. Теперь даже в случае возможного перехода того или иного специалиста в лагерь противника они не могли выдать систему организации агентурной работы и дислокацию тайной агентуры.
При этом Аралов, не мудрствуя лукаво, делит весь штат своего ведомства на две категории — комиссаров и консультантов. В телеграмме, направленной в Москву из Серпухова 23 февраля 1919 г., он пишет:
"Штатом Региструпр предусматривался Начальник Управления и Консультант. На Консультанта возлагается специальное хозяйственное внутреннее руководство. На Комиссаров и меня политическое и, выбор агентов в политическом отношении. Инструктирование же агентов и задание и поверка их знаний на консультантов. Ввиду своих частых отъездов и отсутствием из Москвы я своим приказом, а не штатом назначил заместителем тов. Павулана для решения неотложных политических вопросов. Предлагаю ... работать в полном контакте и взаимодействии комиссаров и специалистов, каковое до сих пор было ..." {Кочик В. Указ. соч. С. 89}.
Но уже на следующий день после утверждения первого состава сотрудников Региструпра в нем произошли изменения: начальник Агентурного отдела бывший капитан Генштаба Владимир Федорович Тарасов отбыл на фронт, а его обязанности с 9 ноября стал исполнять начальник Агентурного отделения Гавриил Яковлевич Кутырев, также капитан Генштаба. На посту начальника отделения Кутырева сменил его помощник Владимир Андреевич Срывалин, опять-таки капитан Генштаба.
9 января 1919 г. РВСР приказал всем штабам военных округов, кроме Петроградского и Орловского, передать органы агентурной разведки в соответствующие штабы фронтов и армий.
Агентура действующей армии и штабов Петроградского и Орловского военных округов была подчинена Регистрационному управлению Полевого штаба.
...Обучением кадров военной разведки и контрразведки Красной Армии, занимались Курсы разведки и военного контроля, рассчитанные на 60 человек. Здесь в течение двух месяцев обучались военнослужащие, командированные штабами армий. Курсы имели два отделения — разведки и военного контроля {Алексев М. Указ. соч. С.42}.
В середине февраля 1919 г. состоялся первый выпуск в количестве 29 человек, 14 из них — на отделении разведки и 15 — на отделении военного контроля. Затем увеличили срок обучения (до четырех месяцев) и количество обучающихся. В июле курсы выпустили 60 человек. Создание курсов в известной степени двинуло вперед дело подготовки руководящих кадров разведки Красной Армии. Вместе с тем эта проблема в течение всей гражданской войны так и не была снята (да и потом тоже).
Еще хуже обстояли дела с кадрами агентуры. Ведь главное, что делает разведку эффективной — это агентурная сеть. А именно здесь и начинались основные проблемы Региструпра. Дело в том, что недостаток людей, желающих (и способных) заняться агентурной работой, сказывался с первых же дней.
Попытки привлечь к работе бывших тайных военных агентов русской армии, как правило, терпели неудачу, поскольку они испытывали глубокое недоверие к Советской власти. Вербовка агентов из интеллигенции также не дала результатов. Оставалось последнее средство — партийный набор.
Но и здесь руководство Региструпра ждало разочарование — впрочем, вполне предсказуемое. Так, из 20 партийных работников, мобилизованных с ноября 1918 по январь 1919 г., 13 оказались изначально непригодны к агентурной работе, а еще двое давали сведения, но весьма посредственные и, толку от них было мало. Поэтому неудивительно, что 19 февраля 1919 г. начальник 1-го отделения 1-го отдела Региструпра В.А. Срывалин в докладе на имя начальника 1-го отдела Г.Я. Кутырева пишет следующее:
"В настоящее время крайне затруднено обследование агентов (из партийных) с нравственной и деловой стороны их качеств. Запас старых партийных работников исчерпан с первых дней октябрьской революции — все они заняли высокие административные посты. Коммунисты же октябрьского и более поздних сроков в большинстве не поддаются обследованию вследствие постоянно меняемых ими специальностей службы, непродолжительности сроков этой службы и отсутствия достаточно авторитетных лиц, которые могут дать оценку личности того или другого человека.
Последний месяц Отделение приобрело как будто бы заслуживающие большого доверия организации Планциса, Нагеля, Сатке — но это не вселяет радужных надежд на улучшение дела, так как опыт недавнего прошлого не раз обманывал надежды: Бирзе, Балахович, Григорьев, Краинский, Брегман, Бральницкий, Азаров и много других, большинство коих имело солидные рекомендации даже от членов Совнаркома"{Кочик В. Указ. соч. С.89-90}.
Фамилии эти ничего не говорят современному читателю, незнакомому со всеми запутанными перипетиями гражданской войны. Однако для соратников Срывалина по Региструпру каждое из них означало конкретный случай вопиющего головотяпства или откровенной измены. За примером далеко ходить не надо — достаточно поведать об упомянутом Бирзе.
Бирзе — на самом деле латышский полковник А.И. Эрдман*), один из руководителей савинковского "Союза защиты Родины и свободы". Под видом лидера поддерживающих Советскую власть анархистов он втерся в доверие к Ф. Дзержинскому и был назначен одним из руководителей Региструпра ("представитель ВЧК", перед которым тряслись все региструпровские военспецы).
*) ЭРДМАН А.И. Полковник. Член Союза защиты Родины и Свободы и ВОО
Он использовал документы и деньги Региструпра для своей контрреволюционной деятельности. Именно он спровоцировал так называемый Муравьевский мятеж, способствовал расколу между большевиками и левыми эсерами, а затем и внутри самих большевиков, всячески запугивая "левых коммунистов" и левых эсеров германской угрозой и т.д. Разоблачения наглый провокатор избежал, и только в 20-е гг. вся эта история вскрылась в полном объеме.
Не оправдал доверия и Сатке. О нем как о провокаторе пишет в своих воспоминаниях Иван Никитич Смирнов, руководивший в годы гражданской войны политорганами 5-й армии. Именно он курировал деятельность большевистской разведки в Сибири.
По рассказу Смирнова Сатке (у Смирнова — Садке) — венгр-инженер, появился в январе 1919 г. в Особом отделе 5-й армии как представитель подпольной организации, якобы подготовившей восстание на Экибастузских копях.
Его переправили в Москву для доклада в РВС Республики о положении в Сибири. Сатке встречался с Лениным и Бронштейном (Троцким) и получил полторы тысячи рублей керенками "на работу".
В феврале того же года он вернулся с бумагой, подписанной начальником Региструпра, где предписывалось немедленно переправить его через линию фронта, что и было сделано. Сатке, его жена и некий разведчик Александр благополучно переправились на ту сторону.
Летом того же года Бронштейн (Троцкий) два-три раза запрашивал Смирнова по телеграфу, что слышно "об известном предприятии в Сибири". Естественно, что слышно ничего не было {Борьба за Урал и Сибирь. М.-Л., 1926. С.128-134}.
Не менее одиозны и другие упоминаемые Срывалиным личности, но не о них сейчас речь.
Справедливости ради надо сказать, что в период гражданской войны были и удачи в деятельности большевистской разведки. Как правило, это заслуга сотрудников большевистской партийной или фронтовых и армейских разведывательных органов, а не центрального аппарата.
Несколько примеров такого рода приводит в своей статье ветеран советской разведки Ю.А. Челпанов. Так, разведчик П.Р. Акимов проник в органы польской контрразведки. Другой разведчик, Я.П. Горлов внедрился в главный штаб польской армии. В результате их успешной деятельности чекистами была вскрыта польская агентурная сеть в полосе Западного фронта, а советское командование получило важнейшие сведения о составе и дислокации польских войск.
На Южном фронте против Врангеля, а также интервентов в районе Черного моря удачно действовали разведчики Ф.П. Гайдаров*) и Елена Феррари-Голубовская*). На Дальнем Востоке, в Китае и Маньчжурии вели разведывательную работу Х.И. Салнынь (*), Л.Я. Бурлаков*) и В.В. Бердникова*).
*) ГАЙДАРОВ Ф.П.
*) ФЕРРАРИ-ГОЛУБОВСКАЯ Елена
*) САЛНЫНЬ Х.И.
*) БУРЛАКОВ Л.Я.
*) БЕРДНИКОВА В.В.
Уже в конце гражданской войны молодой советский разведчик В.В. Давыдов*), начальник разведывательного пункта Туркестанского фронта, организовал дерзкую операцию по похищению атамана Дутова из его штаба, находящегося на китайской территории. Хотя похищение не удалось и Дутова пришлось убить, тем не менее, эта операция сорвала готовящийся поход белоказаков на советскую территорию {Челпанов Ю.А. Юбилей военной разведки // Военно-исторический архив. 1998. №3. С.287}.
*) ДАВЫДОВ В.В.
В тылу колчаковских войск в Иркутске хорошо поработал на благо "мировой революции" Дмитрий Киселев (*).
*) КИСЕЛЕВ Дмитрий
Он четыре раза переходил линию фронта, доставляя советскому командованию ценные сведения, причем встречался с самим Лениным. Факт этой встречи, как ни странно, вдохновил художника Е.О. Машкевича на написание сразу двух картин — "Беседа тов. В.И. Ленина с делегатом ДВК Д.Д. Киселевым" и "Разговор Ленина с делегатом-дальневосточником Д. Киселевым" {журнал Творчество. 1957. №11-12}.
Однако вернемся к докладу Срывалина. В нем он отмечает и еще один негативный момент — то, что личный состав агентуры отличался крайней текучестью.
В докладе приводятся следующие цифры: из 164 человек, зарегистрированных в Отделении за 10 месяцев, около половины по разным причинам были уволены. На 15 февраля 1919 г. агентурное отделение имело в своем распоряжении 89 зарегистрированных и около 50 незарегистрированных агентов.
По мнению Срывалина, 50% из них в ближайшее время должны быть уволены "за неспособностью к работе, шантаж и другие качества подобного характера; таким образом, высший разведывательный орган Республики имеет в своем распоряжении около 70 человек агентов, из которых можно указать только 10 человек, могущих дать хорошие сведения (из них 4 беспартийные, 3 левые социалисты-революционеры, 3 сочувствующих коммунистам)" {Кочик В. Указ. соч. С.90}.
А о том, что же представлял из себя агент советской военной разведки в конце 1918-начале 1919 г. можно судить по следующим данным.
По социальному положению из упомянутых 89 зарегистрированных агентов 43 были рабочими, 11 — техниками, 19 — приказчиками, 9 — бухгалтерами, 2 — журналистами, оставшиеся 5 представляли прочие специальности.
Высшее образование имело 12 человек, законченное среднее — 21, начальное — 56.
Национальный состав: русских — 11 человек, латышей и эстонцев — 39, белорусов — 11, финнов — 6, украинцев — 6, немцев — 1, мадьяр — 2, евреев — 7 и поляков — 6 {Алексеев М. Указ. соч. С.42}.
Каждому поступавшему на службу в разведку в качестве агента предлагалось ответить на вопросы специальной анкеты. Новый сотрудник агентурной разведки давал подписку-обязательство, составлявшееся в произвольной форме. Вот один из образцов таких обязательств:
"Я, нижеподписавшийся, добровольно без всякого принуждения, вступил в число секретных разведчиков Регистрационного отдела. Сущность работы разведчика и условия, в которых приходится вести работу в тылу противника, я уяснил вполне и нахожу возможным для себя ее вести, т.е. нахожу в себе достаточно хладнокровия и выдержки при наличии опасности и достаточно силы воли и нравственной силы, чтобы не стать предателем. Все возложенные на меня задачи и поручения обязуюсь выполнять точно, аккуратно и своевременно с соблюдением строгой конспирации".
Заканчивая разговор о кадрах советской военной разведки в период ее становления, следует привести еще одну выдержку из доклада Срывалина, в которой он называет основные причины неудовлетворительной работы Отделения:
1) малочисленность агентуры, хотя "правильная организация требует в настоящий момент не менее 50 перворазрядных агентов только на территории оккупированных областей и 450-500 человек второразрядных агентов";
2) сильная текучесть в личном составе;
3) отсутствие выбора и подбора кадров;
4) связь — "трудна до чрезвычайности: донесение ходоком из Одессы в Москву доставляется при самых благоприятных условиях на 12-й день, а из Челябинска — на 18-21-й день и позже. Донесения из Баку в Астрахань агентства берутся доставлять не ранее 14 дней";
5) "власть на местах" — "в многочисленных докладах, составивших целое "дело" и представленных в течение последних 3 месяцев, приводится много фактов о препятствиях в работе агентуры, встречаемых начиная от Ч.К. и кончая командармами".
К середине июля 1919 г., обобщив накопленный опыт, Региструпр разослал своим подчиненным органам "Положение об агентуре штабов фронта, армий и дивизий".
Согласно ему центр тяжести в организации агентурной разведки ложился на полевые разведывательные подразделения. "Положение" определяло, что агентурой фронта должен руководить комиссар (!) разведывательного отделения штаба фронта, непосредственно подчиненный одному из членов РВС штаба фронта, на которого было возложено общее наблюдение за ходом работы агентуры.
Зона, подлежащая агентурному наблюдению из штаба фронта, должна была охватывать глубокий тыл противника и разделяться на округа наблюдения, в важнейших пунктах которых следовало насаждать местных резидентов.
В круг ведения агентуры штаба фронта входил сбор сведений о новых формированиях противника, его ресурсах, живой силе, технической оснащенности войск, планах высшего командования, направлениях перебросок, подготовке к крупным операциям и местах сосредоточения стратегических резервов.
Однако в условиях гражданской войны, когда фронт боевых действий являлся чрезвычайно маневренным, а дислокация воинских частей постоянно менялась, было почти невозможно организовать систематическое и непрерывное изучение противника на определенном участке.
Не раз случалось так, что только разведка приступала к созданию агентурной сети в тылу и прифронтовой полосе противника, как воинская часть, а вместе с ней и штаб перебрасывали на другой участок фронта, и вся работа шла прахом.
Имевшаяся агентура передавалась от штаба к штабу в редких случаях. Обычно вновь прибывшим на данный участок фронта приходилось все создавать заново.
В данных условиях разведка строилась практически на деятельности агентов-ходоков (в большей степени) и отдельных агентов-резидентов.
Происходило это следующим образом — в разведываемый район направлялось несколько резидентов, иногда им придавались агенты-ходоки.
На том же примерно уровне находилась и организация связи. Например, штаб 9-й армии вполне серьезно рекомендовал резиденту: "Если долго не возвращается агент, посланный с донесением, то посылать другого, с таким же донесением".
Ценные сведения рекомендовалось направлять с двумя разными агентами. Инструкция требовала от агента-резидента безотлучного присутствия в пункте дислокации резидентуры. Однако далеко не во всех полевых штабах, в первую очередь армейских, имелись даже отдельные агенты-резиденты.
Тогда агентурную сеть приходилось строить используя исключительно ходоков. В результате агент-ходок являлся основной фигурой в агентурной разведке Красной Армии почти до конца 1919 г.
Само их название говорило о том, чем занимались эти агенты: их направляли с определенным заданием, а то и вовсе без задания, по известному маршруту или в указанный район, где они должны были вести разведку.
Агенты-ходоки делились на две категории: внутренние и внешние ходоки. Внутренние использовались только в расположении частей противника. Они получали задание пристроиться к какой-либо воинской части и, следуя вместе с ней, вести разведку.
Если разведчик не был связан с определенным резидентом, то он поддерживал контакт, или самолично, доставляя сведения через линию фронта, или посылая их по почте на условный адрес в тылу противника.
Из этого "почтового ящика" (от хозяина конспиративного адреса, по нынешней терминологии) корреспонденция извлекалась специально посланным агентом-ходоком. Так же осуществлялась связь внутреннего ходока и с резидентом, в случае если он был подчинен какому-либо резиденту.
Переписка велась, естественно, только с использованием шифра. Так, например, Разведывательное отделение 14-й армии имело 23 собственных шифра. Ими снабжались те резиденты и агенты-ходоки, которые должны были в качестве связи пользоваться почтой.
Внешние ходоки использовались по двум направлениям: непосредственно для ведения разведки в выделенном районе и в качестве курьеров — агентов-связников — между разведывательным отделением и резидентом, а также между резидентом и его агентами.
Ходоков отправляли в тыл противника большими группами. Многие из них получали не только один и тот же район разведки, но и одно и то же задание.
Это делалось с простым расчетом: не дойдет один, дойдет другой. Агенты перебрасывались через линию фронта как в одиночку, так и по нескольку десятков человек, которые веером расходились по тылу противника, охватывая целые районы и области.
Разведывательные отделения штабов армий в меру своих возможностей стремились обеспечить перебрасываемого разведчика необходимыми для передвижения по тылу противника документами.
Так, разведывательное отделение штаба 14-й армии для этой цели имело 179 чистых бланков паспортных книжек, бланки различных удостоверений, аттестатов, свидетельств, земских книжек и 278 различных печатей.
С документами было более-менее нормально, хуже было с деньгами.
На первых порах агентов снабжали советскими деньгами, которые в деникинском тылу хождения не имели. Это приводило к тому, что они нередко оставались без денег.
На Украине военная разведка для обеспечения агентуры удачно использовала 50 млн. украинских кредитных билетов, выпущенных в свое время Украинской Центральной Радой и хранившихся в Народном Банке Советской Республики. Резидент получал оклад 3 тыс. рублей в месяц, внешний ходок — 2,5, внутренний — 2 тыс. рублей. В среднем на одного агента расходовалось в месяц до 10 тыс. рублей. Для экипировки агентуры широко использовалась одежда, конфискованная у буржуазии {Алексеев М. Указ. соч. С.42}.
Однако военная разведка, основанная на подвижных агентурных сетях, не могла обеспечить командование регулярно поступающей и полной информацией о противнике.
Сведения, добываемые агентами-ходоками, были отрывочными.
Главными методами работы агентуры являлись наблюдение, осведомление и подслушивание.
Разведчики изучали и печать противника, откуда также черпали необходимые сведения. Печать преимущественно изучалась на местах, так как своевременная доставка белогвардейской прессы через линию фронта была крайне затруднена, а порой просто невозможна.
Впрочем, иногда удавалось добыть сведения чрезвычайной важности. Так, в июле 1919 г. разведорганы Южного фронта сообщили в Регистрационное управление о том, что "ближайшей задачей Деникина является удар на Курск-Орел-Тулу"{Алексеев М. Указ. соч. С.43}.
Несколько большие возможности для ведения глубокой разведки предоставляло взаимодействие с большевистским подпольем.
В годы гражданской войны и иностранной интервенции во вражеском тылу создавались подпольные органы РКП(б) и партизанские отряды, составной частью деятельности которых был сбор разведывательных сведений и материалов. Для руководства партийным подпольем и партизанским движением создавались Зафронтовые бюро ЦК(б) и Зарубежные партийные бюро РКП(б).
Так появились Зафронтовое бюро ЦК(б)У — для руководства подпольем и партизанским движением на территории Украины и Крыма, и Донское бюро РКП(б).
Одновременно сформировались Зарубежные бюро РКП(б) в Польше, Финляндии, Латвии, Белоруссии и Эстонии. При ряде Зафронтовых и Зарубежных бюро были созданы специальные разведывательные органы — регистрационные бюро, некоторые из них возглавляли сами руководители Зафронтовых и Зарубежных организаций: Эйно Рахья (Финбюро), Станислав Коссиор (Зафронтовое бюро ЦК(б)У) и Иосиф Уншлихт (Польское бюро).
Очередная реорганизация Региструпра, во многом вызванная изменившейся боевой обстановкой, произошла в начале лета 1919 г.
19 июня был утвержден новый штат Региструпра ПШ РВСР и впервые принято "Положение" о нем. Согласно "Положению", Региструпр представлял собой "центральный орган тайной агентурной разведки", подчинявшийся непосредственно РВСР минуя начальника ПШ РВСР.
"Во главе Регистрационного Управления, — говорилось в "Положении", — стоит член Революционного Военного Совета Республики, который вместе с тем является его начальником. Обязанности его в Москве несет его заместитель. Во главе отделов, как и входящих в их состав отделений, стоят исключительно партийные работники".
В результате данной реорганизации основными подразделениями Региструпра стали:
1-й отдел — сухопутный агентурный;
2-й — морской агентурный (входил в Региструпр с февраля 1919 по январь 1920 г.);
3-й — военно-цензурный (в составе Региструпра с декабря 1918 по октябрь 1919 г.);
Консультантство, где работали военные специалисты старой армии.
Сухопутный агентурный отдел состоял согласно "Положению" из четырех отделений:
- Северное охватывало скандинавские страны: Финляндию, Прибалтику, Мурманск и Архангельский район;
- Западное — Литву, Польшу, Галицию, Румынию, Германию и государства на территории бывшей Австро-Венгрии;
- Ближневосточное — балканские страны, Турцию, Кавказ, Туркестан, Афганистан и Индию;
- Дальневосточное — Сибирь, Китай, Японию.
По новому штату комсостав Региструпра выглядел так:
- заместитель начальника Управления — Валентин Петрович Павулан, для поручений при нем — Дмитрий Романович Ипполитов;
- начальник Агентурного (сухопутного) отдела — Н.М. Чихиржин (Назаров), для поручений при нем — В.К. Вальтер, места начальников всех четырех отделений были вакантны;
- Агентурный (морской) отдел или, как его еще называли, Морской разведывательный отдел, возглавлял А.А. Деливрон;
- Отдел военной цензуры — Я.А. Грейер;
- старшим консультантом Консультантства был В.Г. Зиверт;
- шифрами по-прежнему ведали В.А. Панин и П.Б. Озолин.
Что до начальников отделений 1-го отдела, то они были назначены лишь в июле-сентябре 1919 г. Ими стали соответственно В.X. Груздуп, Р.Я. Кальнин, Е.Л. Соколов, Г.П. Михайленко.
Сменился и руководитель Региструпра. В июне 1919 г. С.И. Аралов передал свои дела как военкома ПШ РВСР новому члену РВСР С.И. Гусеву, а в самом начале июля 1919 г. сдал ему и должность члена РВСР. Таким образом, новым куратором (в качестве военкома ПШ) и начальником Региструпра стал старый профессиональный революционер Сергей Иванович Гусев*) {Кочик В. Указ. соч. С.93-94}.
*) ГУСЕВ (ДРАБКИН) Сергей (Яков) Иванович (Давидович)(евр.) - родился в 1874 г. С 1896 г. состоял членом партии большевиков. В 1917-1918 гг. Гусев возглавлял секретариат Петроградского военно-революционного комитета, был членом ВЦИКа, секретарем Революционной обороны Петрограда, управделами СНК Северной коммуны; в 1918-1924 гг. Гусев — член РВС 2-й армии, командующий Московским сектором обороны, член РВСР и РВС ряда фронтов, начальник Политуправления Реввоенсовета Республики, а в 1924-1933 гг. он работал в аппарате ЦК ВКП(б) и ИККИ.
В это же время дни так называемого Консультанства, где трудились военспецы из царского Генштаба, отстраненные от непосредственной агентурной работы и занимающиеся "разработкой заданий" и "техническим руководством работой", были сочтены.
Причиной тому стал факт раскрытия ВЧК летом 1919 г. целого ряда заговоров против Советской власти среди военспецов Полевого штаба РВСР.
Самый сильный удар был нанесен так называемым "делом Полевого штаба". В начале июля 1919 г. Особый отдел ВЧК по обвинению в участии в заговорщической контрреволюционной организации и подготовке переворота арестовал действующего главнокомандующего вооруженными силами Республики бывшего полковника царской армии И.И. Вацетиса (факт сам по себе потрясающий — арест главкома страны).
Было арестовано и его ближайшее окружение, в том числе: порученец при главкоме бывший капитан Евгений Иванович Исаев, находившийся в распоряжении главкома бывший капитан Николай Николаевич Доможиров, начальник разведывательного отделения Полевого штаба бывший капитан Б.И. Кузнецов, консультант разведывательного отделения Юлий Иванович Григорьев, сотрудник для поручений при начальнике Полевого штаба бывший штабс-капитан Александр Кузьмич Малышев.
Сразу же после ареста, 8 июля 1919 г., Бронштейну (Троцкому), находившемуся на фронте, послали телеграмму следующего содержания:
"Вполне изобличенный в предательстве и сознавшийся Доможиров дал фактические показания о заговоре, в котором принимал деятельное участие Исаев, состоявший издавна для поручений при главкоме и живший с ним в одной квартире. Много других улик, ряд данных, изобличающих главкома в том, что он знал об этом заговоре. Пришлось подвергнуть аресту главкома. Дзержинский, Крестинский, Ленин, Склянский" {В.И. Ленин и ВЧК: Сборник документов (1917-1922 гг.). М., 1987. С.184}.
По горячим следам зам. председателя Особого отдела ВЧК И.П. Павлуновский*) состряпал доклад по "делу о белогвардейской организации в Полевом штабе РВСР":
"Арестованная в ночь с 8 на 9 июля с.г. группа лиц Полевого штаба в составе: для поручений при главкоме Исаева, начальника разведывательного отделения Кузнецова, для поручений при начальнике штаба Малышева и преподавателя Академии Генерального штаба Григорьева по данным следствия ставила перед собой следующие задачи:
а) Установление связи со штабами Деникина и Колчака.
б) Свержение Советской власти путем внутреннего переворота.
в) Захват аппарата управления армией в свои руки под видом воссоздания Генштаба ...
Следствием установлено, что белогвардейская группа Полевого штаба находилась в первоначальной стадии своей организации, т.е. она только что создавалась, намечала свои задачи и планы и приступила лишь к частичной их реализации, причем была еще настолько невлиятельна, что ее нахождение в Полевом штабе не отражалось на ходе операций на фронтах.
Таковое положение могло продолжаться лишь до момента установления связи со штабами Колчака и Деникина.
Очевидно, что с установлением этой связи, которая, по словам Григорьева, имелась бы "недели через две", роль организации существенно изменилась бы и нахождение ее в Полевом штабе, уже безусловно отражалось бы на развитии операций на фронтах; возможность этого влияния предупредил арест белогвардейской организации 9 июля сего года" {В.И. Ленин и ВЧК: Сборник документов (1917-1922 гг.). М., 1987. С.192}.
Никаких серьезных доказательств вины арестованных в докладе Павлуновского не приводилось. Поэтому вскоре дело "главного виновника торжества" Вацетиса было передано во ВЦИК, президиум которого 7 октября 1919 г. вынес следующее решение:
"Поведение бывшего главкома, как оно выяснилось из данных следствия, рисует его как крайне неуравновешенного, неразборчивого в своих связях, несмотря на свое положение. С несомненностью выясняется, что около главкома находились элементы, его компрометирующие. Но, принимая во внимание, что нет оснований подозревать бывшего главкома в непосредственной контрреволюционной деятельности, а также принимая во внимание бесспорно крупные заслуги его в прошлом, дело прекратить и передать Вацетиса в распоряжение Военного ведомства"{В.И. Ленин и ВЧК: Сборник документов (1917-1922 гг.). М., 1987. С.184}.
Надо было делать что-то и с окружением Вацетиса. Этот вопрос рассматривался на заседании Политбюро ЦК РКП(б) 6 ноября 1919 г.:
"Слушали:
...18. Предложение тт. Дзержинского и Павлуновского применить объявленную ВЦИК амнистию к арестованным в июле месяце по делу Полевого штаба генштабистам Доможирову, Малышеву, Григорьеву и Исаеву, причем последнему не давать никаких ответственных назначений.
Постановили:
18. Принять с тем, чтобы а) ответственных назначений не давать никому ..." {В.И. Ленин и ВЧК: Сборник документов (1917-1922 гг.). М., 1987. С.234}.
*) ПАВЛУНОВСКИЙ И.П.
Таким образом, в связи с объявленной ВЦИК 4 ноября амнистией 7 ноября были амнистированы Е.И. Исаев, Н.Н. Доможиров и Ю.И. Григорьев. В этот же день Б.И. Кузнецова и А.К. Малышева освободили под подписку о возвращении к месту службы.
Раздутое особистами "дело Полевого штаба" лопнуло, как мыльный пузырь.
В чем же заключались причины подобного демарша в отношении руководства РККА со стороны людей Феликса Дзержинского.
На этот счет у нас имеются, по крайней мере, две версии.
Первая — после внезапной смерти в начале 1919 г. Якова Свердлова, прочно занимавшего вторую ступеньку в партийной иерархии, был нарушен баланс сил. Совершенно неожиданно малоавторитетный в партийной элите, но получивший в период гражданской войны ключевой пост Лейба Бронштейн (Лев Троцкий) фактически занял место Свердлова. Это, естественно, вызвало "ревность" со стороны большевистских "авторитетов" Григория Зиновьева и Иосифа Сталина. Они использовали Дзержинского, который, будучи по натуре "трудоголиком", никогда не отказывался от получения новых должностей, для того чтобы натравить его на Троцкого, и, с одной стороны, скинуть близкого к Троцкому главкома Вацетиса, а с другой — отобрать у Троцкого и передать в ведение ВЧК военную разведку.
Возможна и другая, более простая версия. Сам Дзержинский, ободренный той легкостью, с которой ему удалось увести у военного ведомства контрразведку, решил повторить этот номер и с разведкой. Впрочем, обе эти версии не противоречат, а взаимодополняют друг друга.
Впрочем, справедливости ради отметим, что, конечно, бывшие царские офицеры, работавшие в Полевом штабе, вряд ли так уж сильно хранили верность Советской власти. Скорее наоборот, можно предположить, что, выражаясь словами Зощенко, они "затаили в душе хамство".
Об этом, к примеру, пишет в своих воспоминаниях назначенный в июне 1919 г. начальником Полевого штаба бывший генерал-лейтенант царской армии Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич. Он так описывает обстановку, которую обнаружил в Полевом штабе после своего назначения туда:
"Большинство штабных принадлежало к офицерам, окончившим ускоренный четырехмесячный выпуск Военной академии, известный под названием "выпуска Керенского".
Эта зеленая еще молодежь играла в какую-то нелепую игру и даже пыталась "профессионально" объединиться.
Помню, ко мне явился некий Теодори и заявил, что является "лидером" выпуска 1917 г. и, как таковой, хочет "выяснить" наши отношения.
Признаться, я был ошеломлен бесцеремонностью этого юного, но не в меру развязного "генштабиста". Как следует отчитав Теодори и даже выгнав его из моего кабинета, я решил, что этим покончил с попыткой обосновавшейся в штабе самоуверенной молодежи "организоваться". Но генштабисты "выпуска Керенского" решили действовать скопом и попытались давить на меня в таких вопросах, решение которых целиком лежало на мне.
Очень скоро я заметил, что вся эта нагловатая публика преследует какие-то цели политического характера и старается вести дело, если и не прямо в пользу противника, то, во всяком случае, без особого на него нажима.
Поведение генштабистской "молодежи", кстати сказать, не такой уж юной по возрасту, не нравилось мне все больше и больше. Собрав всех этих молодчиков у себя, я дал волю своей "грубости", о которой так любили говаривать еще в царских штабах все умышленно обиженные мною офицеры, и отчитал "выпуск Керенского" так, что, вероятно, получил бы добрый десяток вызовов на дуэль, если бы она практиковалась в наше время" {Бонч-Бруевич М.Д. Вся власть Советам. М., 1957. С.345-346}.
К воспоминаниям Бонч-Бруевича надо относиться осторожно — в них много неточностей. К примеру, Теодори, с которым он якобы разговаривал, к тому времени был уже арестован чекистами. Однако саму атмосферу, сложившуюся в Полевом штабе, он передает довольно верно.
Как бы то ни было, причастность бывших офицеров Генерального штаба, занимавших руководящие должности в Красной Армии, к заговорам, в ряде случаев действительная, а зачастую и мнимая, привела к созданию специальной комиссии для проведения чистки разведорганов от ненадежных элементов и военных специалистов.
По указанию ЦК РКП(б), решено окончательно превратить разведку в классовый орган, доверив дело ее организации и ведения только членам партии.
16 сентября был издан приказ РВСР №1484, где говорилось: "С 15 сентября 1919 г. Институт Консультантства при Регистрационном Управлении РВСР упраздняется. Личный состав передается в распоряжение Полевого штаба для немедленного назначения на фронт" {Кочик В. Указ. соч. С.93}.
Через неделю после этого МЧК арестовала сменившего Теодори бывшего старшего консультанта Региструпра, бывшего капитана Генштаба Вольдемара Генриховича Зиверта. Его подозревали в принадлежности к белогвардейской организации. Сам Г.И. Теодори 1 марта 1919 г. был командирован в Литву, Латвию, на Северный и другие фронты для выполнения особых заданий РВСР по агентурной разведке. Однако 12 марта его арестовали чекисты в Двинске и этапировали в Москву. По подозрению в шпионаже и участии в контрреволюционной организации он содержался в Бутырской тюрьме и в Особом отделе ВЧК до 4 января 1921 г. После освобождения служил с перерывами на различных должностях в РККА до своего ареста 16 апреля 1937 г. {Кочик В. Указ. соч. С.92-93}
Чистку провели и на Курсах разведки, где исключили 50% курсантов, не удовлетворявших политическим требованиям. Помимо этого, почистили и периферийные органы, а также агентурную сеть, из состава которой были удалены ненадежные элементы.
К чему привели все эти чистки и аресты, можно судить по воспоминаниям генерала М.Д. Бонч-Бруевича:
"Сведения о противнике должно было дать мне разведывательное отделение; их я и затребовал. Оказалось, однако, что отделение это изъято из ведения штаба и передано в Особый Отдел.
Для доклада о противнике ко мне в кабинет явился молодой человек того "чекистского" типа, который уже успел выработаться. И хотя я, никогда не имел ничего против Чрезвычайных комиссий и, от всей души уважал Дзержинского, которого считал и считаю одним из самых чистых людей, когда-либо попадавшихся на моем долгом жизненном пути, "чекистская" внешность и манеры (огромный маузер, взгляд исподлобья, подчеркнутое недоверие к собеседнику и, безмерная самонадеянность) моего посетителя мне сразу же не понравились.
В довершение всего, вместо просимых сведений он с видом победителя (вот возьму, мол, и ошарашу этого старорежимного старикашку, пусть знает, как мы ведем разведку) выложил на мой письменный стол целую серию брошюр, отпечатанных типографским способом и имеющих гриф "совершенно секретно". По словам молодого чекиста, в брошюрах этих содержались исчерпывающие сведения о противнике, в том числе и о поляках.
Просмотрев все эти материалы, я тотчас же убедился, что они не содержат ничего из того, что мне необходимо для составления схемы сосредоточения Красной Армии и разработки оперативного плана. Зато в них содержалось множество поверхностных и общеизвестных политических и бытовых сведений и куча всякого рода мелочей, имевших к военному делу весьма отдаленное отношение.
На заданные мною дополнительные вопросы о противнике молодой человек не смог ответить, и я не без удивления узнал, что он-то как раз и является начальником разведывательного отделения.
Из дальнейших расспросов выяснилось, что в старой армии мой посетитель был писарем какого-то тылового управления, военного дела совершенно не знает и о той же разведке имеет самое смутное представление.
Необходимых мне данных о противнике я так и не получил. Пришлось ограничиться теми сведениями, которые добывались войсковой разведкой и излагались в разведывательных сводках, кстати сказать, поступавших с большим опозданием" {Бонч-Бруевич М.Д. Указ. соч. С.347-348}.
Понятно, что долго такое положение сохраняться не могло, и поэтому уже в августе 1919 г. вместо арестованного Кузнецова на пост начальника разведчасти Оперативного управления Полевого штаба назначили Б.М. Шапошникова, а в конце того же года его сменил бывший подполковник Генштаба Константин Юльевич Берендс*), который оставался на этом посту вплоть до окончания гражданской войны.
*) БЕРЕНДС Константин Юльевич
В сентябре 1919 г. был освобожден от занимаемой должности заместитель начальника Региструпра В.П. Павулан, его сменил Т.П. Самсонов. С февраля 1920 г. эту должность занимал Д.Р. Ипполитов, с сентября 1920 г. — А.Я. Зейбот (*); в январе 1921 г. появился еще один заместитель — А.М. Устинов.
Не менее часто менялись начальники в Агентурном отделе. В июне 1919 г. его недолго возглавлял В.Г. Зиверт, затем с июня же — Н.М. Чихиржин, с декабря — В.К. Вальтер, с января 1920 г. — В.Н. Соколов, с апреля — А.П. Аппен (*), с декабря 1920 г. — Я.К. Берзин (*){Кочик В. Указ. соч. С.95}.
Интересно появление в этот период в Региструпре группы бывших эсеровских боевиков, опытных конспираторов, среди которых выделялись племянник Столыпина Алексей Михайлович Устинов, Афанасий Семенович Северов-Одоевский и Яков Фишман (*).
Впрочем, на этом реорганизация Региструпра не закончилась, и 1 января 1920 г. военные разведчики получили новогодний подарок в виде нового "Положения" о Региструпре и нового штата. Задачи разведки в этих документах формулировались так:
"Выяснение военных, политических, дипломатических и экономических планов и намерений стран, враждебно действующих против Российской Социалистической Федеративной Советской Республики и нейтральных государств, а также их отдельных групп и классов, могущих нанести тот или иной вред Республике..."
При этом задания для Региструпра поступают из ПШ и РВСР. РВСР также назначает начальника Управления и "через одного из своих членов имеет непосредственное наблюдение за деятельностью Региструпра".
Что касается организационной структуры, то в составе Управления теперь стало четыре отдела (мобилизационный, оперативный, информационный и хозяйственно-финансовый) и комендантская часть.
Мобилизационный отдел привлекал сотрудников, занимался их обучением и разрабатывал для них инструкции и указания. Оперативный составлял общий и частный планы агентурных сетей, распределял задания между местными органами Региструпра и отдельными агентами, снабжал агентов всем необходимым для работы, опрашивал возвращающихся из-за рубежа людей и оценивал их сведения.
Информационный обрабатывал и сводил все сведения, получаемые от оперативного отдела и из зарубежной прессы и документов, издавал разного рода сводки, обозрения и т.п.; в его функции входило также "сообщение представителям Советской печати различных сведений из добытых Региструпром материалов, по утверждению начальником Региструпра".
Как и прежде, "ответственными работниками и сотрудниками Региструпра и его местных органов, независимо от занимаемой ими должности или выполняемой работы, могут быть лишь члены Р.К.П.
Примечание. В исключительных случаях работа может быть поручена и лицу, не состоящему членом Р.К.П., если за таковое лицо ручаются два ответственных работника Региструпра или его местных органов" {Кочик В. Указ. соч. С.99-100}.
Сменился и начальник Региструпра. Им стал лидер украинских коммунистов, которые после захвата Деникиным Украины переехали в Москву, Георгий Леонидович Пятаков*).
*) ПЯТАКОВ Георгий Леонидович
Однако возглавлял Управление он недолго. Уже в феврале 1920 г. его заменил в этой должности другой украинский лидер Владимир Христианович Ауссем*).
*) АУССЕМ Владимир Христианович
Впрочем, и он пробыл начальником военной разведки короткое время. По примеру практически всех своих предшественников, Ауссем безуспешно надоедал руководству страны докладами о бедственном положении вверенного ему ведомства, требуя при этом денег, которых ему никто не давал.
10 июня 1920 г., недовольный действиями члена РВСР и РВС Юго-Западного фронта И.В. Сталина, отозвавшего в действующую армию начальника Региструпра Юго-Западного фронта Фрица Матвеевича Маркуса*), Ауссем подал рапорт об отставке и 11 августа его направили в распоряжение члена РВСР Д.И. Курского*).
На посту начальника Региструпра его сменил Я.Д. Ленцман*), до этого занимавший должность члена РВС и начальника политотдела 15-й армии. Тем самым верные большевикам латыши, которых и без того было в разведке с избытком, практически на 15 лет получили военную разведку в свое полное распоряжение.
*) МАРКУС Фриц Матвеевич
*) КУРСКИЙ Д.И.
*) ЛЕНЦМАН Я.Д.
Приняв в августе 1920 г. Региструпр, Ленцман нашел Управление в разваленном виде. Докладывая об этом руководству РВСР, он писал, что если какие-то сведения и добывались, то только войсковой разведкой. Причем из-за нескоординированности действий центра и его местных органов в Латвию, например, послали примерно 700 агентов, а в Грузию — не менее 500. Поскольку подходящих людей найти было трудно, то на агентурную работу за рубеж и в местные подразделения посылали кого попало, среди агентуры процветали пьянство, провокации и спекуляция {Кочик В. Указ. соч. С.102-103}.
В сентябре 1920 г. утверждаются вторые за этот год штат и "Положение" о Региструпре, которые можно считать документами переходного периода — от войны к мирному времени.
Первым пунктом сентябрьского "Положения" стояло определение того, чем является Региструпр:
"... Самостоятельным органом стратегической агентурной разведки глубокого типа и центральным органом управления подведомственных ему органов агентурной разведки штабов Округов, Фронтов и Отдельных действующих армий, не входящих в состав фронтовых войсковых соединений".
Указывались в "Положении" и его задачи:
"... Действует в мирное и военное время, добывая все необходимые сведения и разрабатывая их по всем вопросам в областях: военной, дипломатической и экономической жизни всех стран. В военное время главенствующее значение приобретает выяснение планов и намерений враждебно действующих государств и нейтральных стран с целью выяснения их ближайшей политической конъюнктуры и заблаговременного определения возможных противников".
Согласно новому "Положению", Региструпр теперь разрабатывал и выполнял задания РВСР, которые давались ему непосредственно или через ПШ, а подчинялось оно Комиссару ПШ и через него — РВСР.
В составе Региструпра стало теперь пять отделов: оперативный (агентурный), информационный, общий, организационный и хозяйственно-финансовый. Функции их распределялись так:
- Оперативный отдел — составление общего и частных планов агентурных сетей, насаждение агентуры в соответствии с планами, разработка и распределение заданий между местными органами и отдельными агентами, общее и личное детальное инструктирование агентов и снабжение их всем необходимым, приглашение агентов на службу и сбор сведений от них, оценка полученных сведений, подбор и представление на утверждение РВСР "официальных, неофициальных и полуофициальных военных представителей". Последнее было новой обязанностью для Региструпра, раньше военно-дипломатической работой занимался Всероглавштаб.
- Информационный отдел — обработка и сводка полученных из различных источников сведений, обработка зарубежной и иностранной прессы и документов, издание различных сводок, направляемых по утвержденному начальником Региструпра перечню адресов.
- Общий отдел — рассылка секретных пакетов Управления, ведение персонального учета сотрудников ("открытых") и приказов по Региструпру, общее делопроизводство, хранение шифров и соответствующей переписки; отдел ведал также типографией и комендатурой.
- Организационный отдел — учет и распределение открытых (легальных) ответственных работников Управления и подчиненных ему органов, организация новых и реорганизация по мере необходимости существующих низовых подразделений, контроль и координация их действий и периодическое инспектирование, разработка разного рода нормативных документов.
По новому сентябрьскому штату в Управлении предусматривалось 327 сотрудников {Кочик В. Указ. соч. С.101-102}.
Вопреки сложившейся традиции, принятие нового "Положения" не сопровождалось приходом в Региструпр нового начальника. По-видимому, это объяснялось тем, что Я.Д. Ленцман лишь месяц назад вступил в свою должность. В связи с этим к началу 1921 г. руководство Региструпра выглядело следующим образом:
начальник Управления — Я.Д. Ленцман;
помощники начальника — А.Я. Зейбот, А.М. Устинов;
Оперативный отдел: начальник — Я.К. Берзин, "для поручений при нем" — С.Т. Мандрико, В.В. Татаринов, 1-е отделение (оперативное), начальник — Ф.И. Буш, 2-е отделение (организационное), начальник — Н.И. Никольский, 3-е отделение (техническое), начальник — Я.Я. Бренгман;
Информационный отдел: начальник — О.П. Дзенис, помощник начальника — Э.П. Пучин, 1-е отделение (сводочное), начальник — Р.В. Лонгва, 2-е отделение (прессы), начальник — С.Р. Будкевич (*);
Общий отдел: начальник — Э.Г. Юревич, начальник отделения связи — В.Я. Закис, начальник шифровального отделения — П.Б. Озолин;
Организационный отдел: начальник — В.X. Груздуп, помощник начальника — М.И. Зелтынь, 1-е отделение (организационное), начальник — В.Г. Обухов, 2-е отделение (инспекторское), начальник — Николай Михайлович Назаров-Чихиржин;
Хозяйственно-финансовый отдел: начальник — Я.М. Мартинсон {Кочик В. Указ. соч. С.102}.
Как мы видим, более половины руководителей — латышские евреи, причем они занимают все ключевые посты.
По мере изменения ситуации на фронтах менялись и основные задачи Региструпра. Еще в апреле 1920 г. Ауссем отмечал, что разведка в тылу белогвардейских войск на окраинах страны отпадает или сокращается до минимума по мере очищения этих окраин. На первое место выходит глубокая разведка в странах Западной Европы, Японии и Америки, которые рассматриваются как потенциальные противники. Начальник военной разведки не сомневался, что в осуществлении планов этих стран против советского государства будет использована и многочисленная русская эмиграция. Заграничная тайная разведка, писал далее Ауссем, значительно отличается от разведки в тылу белогвардейцев, она требует большого политического кругозора, знания языков и местных условий, для чего достаточно 10-20 человек из старой (дореволюционной) русской эмиграции, которым можно доверить связи Коминтерна. Но проблема в том, чтобы найти их и отправить в распоряжение Региструпра.
Резолюция на документе гласит: "Тов. Ауссему необходимо помочь людьми, знающими тамошние условия и языки"{Кочик В. Указ. соч. С.100}.
Первые шаги по созданию агентурных сетей на территориях Российской империи, ставших вдруг иностранными государствами, были предприняты еще во второй половине 1919 г. Так, например, на 1 декабря 1919 г. в агентурной сети штаба Западного фронта, которой руководили начальник агентурного отделения Фриц Матвеевич Маркус и член РВС фронта Иосиф Станиславович Уншлихт*), имелось девять действующих резидентов, пять резервных резидентов, три отдельно действовавших агента и 47 агентов-ходоков.
*) УНШЛИХТ Иосиф Станиславович
Позднее по заданию Полевого штаба и Региструпра Уншлихт в короткий срок сумел создать агентурную сеть, получившую название "организация Уншлихта". Она состояла из четырех резидентур, находившихся в Минске, Вильно, Ново-Свечанах и Варшаве. Основной задачей этой организации было ведение разведки в Польше. В резидентурах насчитывалось несколько десятков агентов. В качестве помощников Уншлихта в организации агентурной работы выступали Артур Карлович Верховский (вошел в историю как Сташевский, настоящая фамилия Гиршфельд) и Бронислав Брониславович Бортновский, впоследствии ставшие крупными руководящими работниками разведки {Алексеев М. Указ. соч. С.43-44}.
16 февраля 1920 г. начальник ПШ РВСР дал указание начальнику Региструпра "организовать агентурную разведку в широком масштабе", выходя за рамки сопредельных с Советской Россией стран. Главное внимание следовало уделить выяснению состояния вооруженных сил тех государств, с которыми вероятнее всего в данный период могло произойти вооруженное столкновение. К таким странам в 1920 г. были отнесены Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Польша, Румыния, Турция, Азербайджан, Армения, Персия, Афганистан и Япония. Региструпр рассматривал прибалтийские страны, Финляндию и Грузию в качестве агентурных плацдармов для организации работы в странах Западной Европы. Первым таким плацдармом стала Эстония, подписавшая с Советской Республикой мирный договор.
Здесь необходимо отметить, что разведывательный центр Региструпра для ведения агентурной разведки в Эстонии был создан еще во время мирных переговоров с ней и дислоцировался в Петрограде. На центр возлагалась задача вербовки разведчиков, их инструктаж и переброска в Эстонию, руководство их деятельностью, а также прием прибывающей агентуры. Возглавил центр военнослужащий, эстонец по национальности, большевик Л. Март*), приступивший к своим обязанностям 31 декабря 1919 г. Для организации работы он первоначально получил 15 тыс. рублей николаевскими деньгами, через две недели ему передали еще 44 тысячи советскими рублями.
*) МАРТ Л (конечно эстонец)
17 января 1920 г. руководство разведывательного центра представило в Региструпр "Схему организации разведки в Эстландии", согласно ей страна разделялась на пять разведываемых районов: Юрьевский, Нарвский, Ревельский, Валкский и Везенбергский. Во главе каждого из этих пяти районов предполагалось поставить резидента с тремя помощниками, которые должны были приступить к насаждению агентурных сетей. Данную схему почти сразу же утвердило руководство Региструпра.
К июню 1920 г. разведсеть Региструпра в Эстонии включала в себя центральный аппарат в Петрограде со штатной численностью 20 человек, пограничные пункты для отправки и приема агентуры в Ямбурге и Пскове и две окружные резидентуры — в Ревеле и Юрьеве. Первая из них имела три участковых (районных) резидентуры, из них две в Нарве и одну в Везенберге. Вторая состояла из двух участковых резидентур, обе в городе Валка. Кроме того, было создано еще шесть самостоятельных участковых резидентур, не связанных с окружными резидентурами и поддерживающих непосредственный контакт с центром. Связь участковых резидентов с вышестоящим органом осуществлялась через агентов-курьеров, которые направлялись с материалами в передаточные пограничные пункты. В том случае, когда позволяла агентурная обстановка, связь производилась с использованием шифра по телеграфу.
Особенно успешно действовала резидентура в Ревеле, возглавляемая старым большевиком-подпольщиком (псевдоним Федоров). 24 декабря 1920 г. "Федоров" переслал в Региструпр сведения о дислокации эстонской армии, полученные через агента в эстонском военном министерстве. Этот же агент передавал ему копии всех приказов военного министра. Ревельской резидентурой были добыты и пересланы в центр сведения о состоянии укреплений на островах Сурай, Норчен и Вульф, материалы по финской армии, включавшие перечень всех воинских частей с характеристикой командного состава и схему дислокации частей. Агентура, действовавшая в белогвардейских организациях, добыла "План предполагаемого вооруженного выступления Народной Армии к востоку от границ Латвии и Эстонии". Интересно, что продавший этот документ белый курьер, служивший одновременно в эстонской контрразведке, первоначально запросил за него 2500 фунтов стерлингов, однако затем, видимо, трезво оценив перспективы белого движения, согласился на сумму в 250 фунтов.
Помимо разведработы в Эстонии, резидентура в Ревеле по заданию Региструпра обеспечивала переброску агентуры через Ригу в другие страны — Америку, Германию, Швецию и т.д. Затем Региструпр приступил к насаждению подобной сети в Литве, используя проходившие в июле 1920 г. переговоры о заключении мирного договора между этой страной и РСФСР. К концу августа агентурные сети были созданы во всех прибалтийских государствах {Алексеев М. Указ. соч. С.43-44}.
Летом 1920 г. РВСР принял решение об учреждении института военных атташе при полномочных представителях Республики в странах, с которыми советское государство заключило мирные договора и установило дипломатические отношения. А 3 июня 1920 г. РВСР утвердил инструкцию военным представителям РСФСР за границей. В параграфе 4 инструкции определен круг деятельности военных атташе по сбору сведений об иностранном государстве. Военные атташе должны были собирать необходимые сведения:
а) путем изучения иностранной литературы;
б) извлечения нужных данных из периодической печати;
в) непосредственным наблюдением;
г) агентурой.
В том случае, когда военным атташе назначался беспартийный работник (что отнюдь не являлось исключением), его работа сводилась к представительству, консультациям по военным вопросам и изучению вооруженных сил страны пребывания по доступным ему открытым источникам. Агентурой ведал специально выделенный партийный работник, занимавший должность помощника военного атташе.
Введение института военных атташе способствовало улучшению организации и ведения разведки. Советские военные атташе или их помощники стали руководителями агентуры. Так, например, организация разведки в Литве, Польше и Германии была возложена на помощника военного атташе при советском представительстве в Литве В.Г. Ромма*), он одновременно являлся и окружным резидентом.
*) РОММ В.Г.
В первые три месяца работы он сумел создать агентурную сеть, которая к ноябрю 1920 г. уже начала давать ценные сведения. При этом Ромм действовал в тесном контакте с другим окружным резидентом, носившим псевдоним Бобров.
К концу 1920 г. Ромм и Бобров организовали 14 резидентур — четыре в Данциге, по две — в Варшаве, Вильно и Мемеле, по одной — в Познани, Гродно, Белостоке и Кибартах. Они осуществляли сбор информации по северо-восточной части Польши, Восточной Пруссии и Литве, охватывали агентурным наблюдением важнейшие железнодорожные узлы линии Варшава — Вильно, а также крупнейшие морские порты Балтийского моря.
Помимо резидентур действовали и отдельные агенты. Так, на личной связи с Роммом находились два ценных источника информации: Клоц в Берлине и агент В (сотрудник литовской военной контрразведки в Ковно). Бобров сумел восстановить связь с агентом старой русской армии Щукиным, поддерживающим контакты с французской контрразведкой в Вильно. Бобров также завербовал агента во французской дипломатической миссии в Литве. На связи у Боброва находились агент Сергеенко в Ковно и агент-ходок Шмидт в Восточной Пруссии.
Кроме информации агентура добывала образцы иностранных документов, с которых в Региструпре изготовляли копии для использования при переброске агентов. Ромм несколько раз пересылал в Регистрационное управление образцы паспортных бланков и печатей, а также образцы бумаги для паспортов{Алексеев М. Указ. соч. С.43-44}.
Если до установления дипломатических, экономических, культурных и иных связей со странами Прибалтики агентурная разведка Красной Армии в основном была нелегальной, то с налаживанием этих связей советская военная разведка стала широко использовать их в качестве прикрытия для своей миссии. В комиссиях и делегациях, направляемых за границу, обеспечивалось широкое представительство Регистрационному управлению.
Здесь необходимо отметить, что на руководящую разведывательную работу за рубежом привлекались, как правило, только члены РКП(б), нередко имевшие опыт подпольной работы.
В качестве рядовых разведчиков использовались молодые люди в возрасте от 20 до 30 лет, преимущественно из рядов Красной Армии, в большинстве случаев неженатые.
Беспартийный мог попасть на работу в военную разведку только в том случае, если за него поручатся как минимум двое ответственных партийных работников.
Большинство будущих разведчиков до революции проживали в Прибалтике, Бессарабии или Польше (в основном в черте седлости - Л.С.), и, следовательно, хорошо знали язык и обычаи той страны, где им предстояло вести разведку.
Широко известны имена целой плеяды советских разведчиков-латышей, таких как Оскар Стигга, Август Песс (*), Рудольф Кирхенштейн, Ян Биркенфельд, супруги Тылтынь (*). Из эстонцев — Гаральд Туммельтау (*), Карл Римм, Рихард Венникас (*), Иоганнес Кясперт, Карл Тракман, Вольдемар Пусс. Из Бессарабии вышли такие "звезды" советской разведки, как создатель "Красной капеллы" Леонид Анулов (*), Федор Карин и Федор Гайдаров. Выходцами из Польши были Феликс Гурский, Бронислав Бортновский, Станислав Будкевич, Роман Лонгва, Стефан Жбиковский, Лев Борович (*), Макс Максимов (*), братья Эренлибы (Яновские), Стефан Узданский и многие другие.
Достаточно сказать, что только из одного маленького пограничного галицийского городка Подволочиска вышло шестеро, как сейчас принято говорить, "мэтров советского шпионажа" — Альфред Глезнер, Бертольд Ильк, Михаил Уманский, Вильгельм Шталь, Вальтер Кривицкий и Игнатий Рейсс-Порецкий.
Молодежь, пришедшую в разведку, как правило, вначале обучали на Курсах. Каждый, окончивший их, направлялся в разведывательный орган с соответствующей характеристикой, которая давала возможность его использовать в соответствии с выявленными способностями и возможностями.
Кроме того, неисчерпаемым резервом для подбора разведывательных кадров являлись осевшие в России бывшие военнопленные, в основном из австро-венгерской армии, принявшие участие в гражданской войне на стороне большевиков.
Из их среды вышли Манфред Стерн (*) (известен как Штерн), Ганс Димма, Виктор Кидайш, Адольф Шипек, Василь Дидушек (*), Дезидер Фрид, Дюла Капитань, Бэла Кассони и многие другие.
К концу 1920 г. руководство Региструпра поставило задачу включать в зарубежную агентурную сеть специально выделенных партийными организациями этих стран коммунистов.
Так, ставший к тому времени начальником Региструпра Ян Давыдович Ленцман указывал, что "сейчас, когда весь мир находится в состоянии активной гражданской войны, во всех буржуазных государствах коммунистические партии являются не только нашими друзьями, но и активными борцами в нашем лагере. Поэтому они принимают и должны принимать активное участие во всех видах борьбы и разной работы ...В силу этого они должны выделить из своей среды работников, задачей которых является выяснение сил противника — буржуазии. Конкретно; сеть агентов Региструпра во всех странах должна состоять из людей, выделенных коммунистическими организациями этих стран. Единственно при такой постановке вопроса ведение агентурной работы может быть поставлено на широкую ногу и дать результаты...".
Для вербовки вышеупомянутых агентов широко использовались эмиссары Коминтерна, которые одновременно работали и на разведку.
Они вербовали людей в основном из нелегальных военных аппаратов компартий. Последние стали создаваться повсеместно после II конгресса Коминтерна на волне эйфории, охватившей коммунистов всех стран в результате наступления Красной Армии на Варшаву.
Опытные и испытанные эмиссары Ленина в Европе, такие как Иосиф Красный в Австрии, Стоян Минев во Франции, Ян Страуян в Италии за короткий срок смогли привлечь в советские разведывательные сети сотни молодых людей в странах Западной и Восточной Европы, с нетерпением ожидавших мировой революции и считавших Советскую Россию своей подлинной родиной.
Об определенных успехах, достигнутых сотрудниками Региструпра в этом направлении, можно судить по тому факту, что, как пишет в своей статье ветеран ГРУ Ю.А. Челпанов, уже в конце 1920 г. советская разведка успешно действовала более чем в 15 важнейших государств, особенно эффективно — в Прибалтике, Польше и на Балканах.
Во время гражданской войны советским разведчикам удалось проникнуть в штабы армий Колчака и Врангеля, а во время советско-польской войны — в штаб армии белополяков.
Военная разведка Красной Армии имела свои источники в центральных штабах, в правительственных кругах и контрразведке Эстонии, сумела добыть планы выступления Латвии и Эстонии против Советской России, сведения о подписании секретных договоров между Венгрией и Францией, направленных против РСФСР {Челпанов Ю.А. Юбилей военной разведки // Военно-исторический архив. 1998. №3. С.286}.
С окончанием гражданской войны процесс централизации руководства Красной Армией вступил в завершающую фазу. 10 февраля 1921 г. ПШ РВСР был слит со Всероглавштабом в Штаб РККА для создания единого органа управления всеми вооруженными силами Республики. Затронули эти преобразования и молодую советскую военную разведку. Региструпр, еще, не опомнившийся от прошлой реорганизации, подвергся новой. Но об этом разговор пойдет в следующей главе.
Источник: Колпакиди А.И., Прохоров Д.П. Империя ГРУ. Очерки истории российской военной разведки. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1999.
Что же до КРБ, то оно прекратило свое существование уже в марте 1918 года. На смену чекистской контрразведке пришли «отделения по борьбе со шпионством» (ОБШ) Высшего военного совета (ВВС) и Оперативное отделение Всероссийского Главного Штаба (ВГШ) и Военный контроль Народного комиссариата по военным делам (Наркомвоена). Впрочем, эффективность работы этих учреждений была далека от совершенства.
Поскольку основная масса сотрудников ВВС была представлена военспецами, а возглавлял этот орган уже упоминавшийся М.Д. Бонч-Бруевич, в рамках данной организации была предпринята попытка возрождения прежних контрразведывательных структур.
Тем не менее составленный проект организации ОБШ не отвечал условиям 1918 года. К примеру, противодействием вражеской агентуре в каждой формируемой советской дивизии должны были заниматься 22 сотрудника, но из-за катастрофической нехватки кадров эту деятельность в воинском соединении численностью более 15000 человек нередко приходилось вести всего 4 контрразведчикам [РГВА. Ф. 488. Оп. 1. Д. 61. Лл. 167, 263], то есть некомплект составлял до 80%! Разумеется, ни о какой систематической работе по пресечению разведывательно-диверсионной деятельности противника не могло быть и речи.
В ВГШ ситуация была несколько иной. Ведением разведки и контрразведки занимался Военно-статистический отдел (ВСО) Оперативного отделения, образованный на базе Отдела 2-го генерал-квартирмейстера Главного управления Генштаба. Тем не менее организация контрразведывательной службы была для данного учреждения задачей второстепенной — из 12 отделов в структуре ВСО борьбой со шпионажем ведали только 3, в то время как разведывательной деятельностью — целых 7 отделов [Кочик В. Советская военная разведка… С. 99].
Личный состав контрразведки ВГШ был представлен опытными военспецами, многие из которых в свое время окончили Академию Генерального штаба. Однако эти лица «принципиально отказывались принимать участие в гражданской войне, мотивируя это тем, что контрразведка, как и армия, якобы должна стоять „вне политики“ [Военные контрразведчики. М., 1978. С. 28]. Исходя из этого они не пользовались доверием высшего руководства РСФСР.
Кроме того, главным недостатком контршпионской службы Всероссийского Главного штаба было отсутствие сети местных филиалов, не переживших революционные потрясения 1917 года.
Обладая большим потенциалом в сфере обработки и анализа поступающей информации, Военно-статистический отдел практически не имел возможностей для ее сбора, поэтому современные исследователи называли ВСО «головой без тела».
Фактически единственным полноценным органом советской военной контрразведки в этот период был Военный контроль (ВК) Оперативного отдела Наркомвоенмора. Главой данного ведомства был эстонский большевик М.Г. Тракман*), а инициатива его создания исходила от начальника Оперативного отдела С.И. Аралова*).
*) ТРАКМАН М Г
*) АРАЛОВ С И
Именно на этот орган, по задумке советских лидеров, должна была лечь основная нагрузка по противодействию иностранным спецслужбам и разведкам антибольшевистского движения. Отчасти по этой причине костяк контрразведки составили коммунисты, а на службу принимались лишь лица, получившие рекомендации от партийных комитетов.
Задачами сформированного учреждения были пресечение шпионажа Германии и стран Антанты, вскрытие подрывной деятельности в красноармейских частях, предупреждение диверсий, сохранение военных и государственных секретов, а также учет и регистрация мобилизованных в Красную Армию военспецов [Военные контрразведчики. С. 31].
Однако из-за преобладающего политического подхода к формированию личного состава ВК Наркомвоена оказалось, что основная масса его сотрудников никогда не служила в контрразведке и имела мало представлений об организационном строительстве соответствующих органов.
Помимо этого, даже, казалось бы, почти безупречная система подбора благонадежных кадров нередко давала сбои. К примеру, в состав центрального аппарата Военконтроля в Москве смог проникнуть анархист А. Бирзе*), поддерживавший связь с членами контрреволюционной организации «Союз защиты Родины и Свободы», и данный случай не был единичным [Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 304].
*) БИРЗЕ А
При этом некомпетентность многих сотрудников контрразведки Наркомвоена повлекла за собой передачу функций создания региональных отделений Военконтроля местным армейским командирам. В свою очередь, отсутствие централизованного контроля над процессами организационного строительства и кадрового укомплектования местных контршпионских подразделений на территории РСФСР привело в дальнейшем к многочисленным случаям измены принятых на службу сотрудников. Это было характерно для Москвы, Петрограда, Казани, Вологды, Восточного и Южного фронтов [Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 321].
Однако, несмотря на перечисленные недостатки, ВК Наркомвоена смог добиться определенных успехов в деле борьбы с иностранным и белогвардейским шпионажем. К примеру, его сотрудники весной 1918 года задержали в Кяхте двух японских шпионов, направлявшихся в Иркутск для установления связи с местной резидентурой.
А уже в самом Иркутске 17 апреля 1918 года при попытке получить доступ к документам Сибирского военного комиссариата были задержаны японские граждане Минами, Танака и уже упоминавшийся консул Сугино [См.: Перевалов А. Японское консульство в Иркутске. // Паритет. 2006. № 1].
Что же до поимки разведчиков сил внутренней контрреволюции, то на этом поприще успехи работников Военного контроля были не так велики. В частности, атмосфера недоверия к бывшим офицерам и военспецам, царившая в 1918 году во многих советских учреждениях, спровоцировала несколько серьезных ошибок и просчетов в работе Военконтроля. Самым известным из них было печально знаменитое дело адмирала А.М. Щастного*), обвиненного в шпионаже и подготовке антисоветского мятежа. За эти преступления командующий Балтийским флотом был расстрелян, хотя серьезных доказательств его вины так и не было представлено. В итоге адмирал был реабилитирован в 1990-е годы [Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 320–321].
*) ЩАСТНЫЙ А М
Глава 17. РАЗВЕДКА ЮГО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА
...С ранением в ногу Павел Алексеевич Игнатьев был помещен в военный госпиталь в Ковно. Здесь в мае 1915 года, находясь на излечении, он получил служебную телеграмму следующего содержания: «Ротмистру Игнатьеву приказано немедленно явиться в штаб Юго-Западного фронта». ...ротмистр Игнатьев, выписавшись из госпиталя, отбыл во Львов.
Здесь он был принят начальником штаба фронта генералом от инфантерии Михаилом Васильевичем Алексеевым.
– Мне нужен офицер штаба, умеющий говорить и писать на иностранных языках. Вы один из них, не правда ли? Какими языками вы владеете?
– Французским, английским, немецким, итальянским и испанским.
– Великолепно! Это то, что надо. Представьтесь завтра утром генерал-квартирмейстеру генералу Дитерихсу.
Не задавая лишних вопросов, Павел откланялся, а в душе подумал, что ему предстоит, скорее всего, новое назначение. На сей раз служба во фронтовой разведке. Это его не очень обрадовало, поскольку боевой ротмистр рвался на фронт, да и быстрой карьеры у генерал-квартирмейстера не сделаешь.
Утром следующего дня он прибыл в назначенное время в городской лицей, отданный по случаю военного времени в распоряжение штаба фронта. Прихрамывая после ранения, ротмистр вошел в большую классную комнату, превращенную в рабочий кабинет генерала...
Знакомство командования штаба Юго-Западного фронта с послужным списком П.А. Игнатьева, сказал генерал М.К. Дитерихс, привело его к мысли о том, что именно он по уровню общего и военного образования, а также по накопленному разностороннему жизненному опыту является наиболее подходящей кандидатурой для дальнейшего прохождения службы во фронтовой разведке.
Генерал дал понять, что это назначение, если ротмистр Игнатьев примет его, следует рассматривать как промежуточный этап в прохождении карьеры, и что высшее командование предполагает в дальнейшем использовать его на более высоком посту.
«Золотит пилюлю», – подумал П.А. Игнатьев. Когда командование желает назначить кого-то на непрестижную должность, оно всегда говорит, что потом все будет как надо. Но это «потом» в условиях войны может и не наступить.
Поэтому Павел Игнатьев без особого подъема встретил предложение генерала. Кроме того, в те времена в среде офицеров гвардии служба в армейской контрразведке или разведке считалась малодостойным занятием.
Вот почему он, не отказываясь от предложения, ответил, что не знаком с этим видом службы и хотел бы получить другое назначение. Однако этот вопрос, видимо, был решен заранее: не так много боевых офицеров Русской армии в то время владели пятью иностранными языками да к тому же имели за плечами обширный опыт светского общения с подданными иностранных государств.
Разведывательное и одновременно контрразведывательное отделение Юго-Западного фронта состояло из начальника и нескольких офицеров, которые доброжелательно приняли боевого гвардейского офицера и аристократа, к тому же раненного на фронте.
С декабря 1914 года по апрель 1915 года возглавлял это отделение полковник А.А. Носков, которого вскоре заменил подполковник Генерального штаба В. Брендель.
В отделении два молодых прапорщика целыми днями занимались расшифровкой телеграмм, поступавших со всего фронта. Три штабс-капитана находились в постоянных разъездах по делам разведки, которые на первых порах Павлу как новому сотруднику были непонятны.
В разведывательном отделении штаба фронта работал также один вольноопределяющийся, отставной чиновник, хорошо владевший венгерским языком. Он был взят сюда не случайно: в результате успешного на первых порах наступления Русская армия частично овладела Карпатами и напрямую угрожала дальнейшим выходом непосредственно в Венгерскую долину, занятие которой имело бы колоссальный политический эффект.
Некоторое время спустя в послужном списке Игнатьева 2-го появилась следующая запись: «Приказом по управлению генерал-квартирмейстера штаба армий Юго-Западного фронта от 23 марта за № 65 допущен к исполнению должности штаб-офицера помощника начальника разведывательного отделения штаба фронта». Так официально младший Игнатьев стал разведчиком, последовав на этом поприще за своим старшим братом.
Штаб фронта в то время в основном опирался на сведения авиаразведки или на данные, полученные от военнопленных, особенно чехов, большинство которых испытывало естественные симпатии к России. Их показания, по словам Игнатьева, были весьма ценными.
Когда войска фронта в результате успешных действий захватили несколько тысяч австрийских военнопленных, граф лично вел допрос одного командира батальона, чеха по национальности. Чешский майор сообщил, что в плен он сдался добровольно вместе со всем своим батальоном... Чех показал на карте расположение австро-венгерских войск и рассказал о замыслах командования.
А в заключение разговора, отвечая на вопрос о причинах сдачи в плен, он сказал:
– Ах, господин ротмистр, вы просто не догадываетесь о чувствах, которые движут чехами. Мы испытываем к своим угнетателям-немцам просто жгучую ненависть. Но что бы мы им не сделали плохого, все равно не сможем причинить им такое же зло, какое они нам уже причинили. Мы хотим быть свободным народом, чтобы на чешской земле распоряжался чех, а не немец.
Разумеется, эта информация о настроениях в армиях «лоскутной империи», как в то время называли австро-венгерскую монархию, была использована командованием фронта при планировании боевых действий.
Поначалу ротмистру новая служба казалась неинтересной. Но, ...мало-помалу Павел Игнатьев освоился с разведывательной работой. Вскоре он получил в подчинение двух офицеров пограничной стражи, знакомых с этим видом боевых действий да к тому же сохранивших связи с контрабандистами, незаменимыми проводниками разведчиков через границу в условиях военного времени.
...с началом войны обширная агентурная сеть Киевского военного округа в Австрии была разгромлена. В результате у командования Юго-Западным фронтом возникла острая необходимость в получении стратегической информации военно-политического характера.
Тем временем обстановка на фронте изменилась и стала приобретать угрожающий для Русской армии характер. Армия Австро-Венгрии, потерпевшая ряд тяжелых поражений, что в немалой степени можно отнести на счет успешной предвоенной работы русской разведки, обратилась за срочной помощью к Германии. Последняя направила на выручку Вене своих генералов и фактически поставила под жесткий контроль австрийскую армию.
Немецкие дивизии были смешаны с австрийскими и командовали ими в основном германские офицеры. Весной 1915 года против Юго-Западного фронта была сконцентрирована такая смешанная армия под командованием генерала, впоследствии генерал-фельдмаршала Августа Макензена, которая 2 мая перешла в наступление в районе Горлице и вскоре прорвала фронт русской 3-й армии генерала Радко-Дмитриева. Штаб фронта был в шоке.
Между тем из войск доносили, что противник готовится к новому наступлению. Начальник штаба 31-й пехотной дивизии полковник Б.В. Геруа, вспоминая об этих событиях, писал: «В войсках 10-го армейского корпуса ждали атаки: слишком очевидны были признаки подготовки к ней противника. В течение недель перед тем велась редкая, но систематическая артиллерийская пристрелка по нашим позициям и тылам. Появились новые виды снарядов – шрапнель с двойным разрывом, более мощные гранаты. Летали чаще аэропланы, как бы разглядывая сверху наше расположение и делая съемки вдоль и поперек русской укрепленной полосы. Никто им не мешал: своя авиация почти отсутствовала, противоаэропланных батарей не существовало. И лишь пехотные солдаты, стреляя в небо из ружей, извещали беспорядочной трескотней выстрелов о появлении над головами неприятельских летчиков. Наконец противник производил усиленные разведки нашей передовой линии. Захваченные нами пленные принадлежали иногда к новым частям, появившимся перед фронтом корпуса. Некоторые из более разговорчивых пленных показывали, что прибыли сильные подкрепления, артиллерия, и, главное, германцы, которых до сих пор не было на этом участке фронта».
Командование Юго-Западного фронта, увлеченное идеей прорыва через Карпаты в Венгрию и похода на Будапешт, а далее на Вену, не располагая данными о стратегических планах противника и игнорируя данные войсковой разведки, само поставило под удар 3-ю армию. Внезапное наступление армии А. Макензена со всей остротой поставило вопрос о необходимости организации стратегической разведки глубоко в тылу австрийских войск. Вскоре эта миссия ляжет на плечи П. Игнатьева.
Командующий фронтом генерал от инфантерии Н.И. Иванов предпринимал меры к тому, чтобы оставить в тылу наступающей армии Макензена агентов разведки фронта с целью получения сведений о дислокации австро-германских войск, их резервов и районов сосредоточения. Однако эта задача была трудновыполнимой. Причина заключалась в том, что отсутствовали квалифицированные кадры, и поэтому возникали чрезвычайные сложности при организации связи с агентами.
Кроме того, как уже упоминалось, русская военная разведка не располагала резидентурами в странах, имевших в тот период статус нейтральных. Речь идет в первую очередь о Швейцарии, Дании и Румынии, базируясь в которых, можно было бы организовать связь резидентур с Россией. Поэтому было решено использовать возможности самой фронтовой разведки.
Командование фонта распорядилось отобрать трех офицеров, которые должны будут организовать разведывательные центры в трех пунктах – Львове, Перемышле и Холме. Непосредственное руководство работой этих центров возлагалось на ротмистра графа П. Игнатьева. Приказ генерала Н.И. Иванова о новых обязанностях ротмистра последовал 7 мая 1915 года.
Через некоторое время после получения задания П.А. Игнатьев в сопровождении жандармского ротмистра Л. выехал на дрезине во Львов, который, как предполагалось, вскоре будет оставлен русской армией. В задании командования фронта ему, в частности, предписывалось установить контакт с агентами, которые должны остаться в тылу врага, а также арестовать и отправить в тыл примерно тридцать подозрительных лиц, в основном австрийской национальности.
Гром пушек наступающей армии генерала Макензена слышался все отчетливей. Столица Галиции напоминала военный лагерь. Улицы Львова были запружены грузовиками, фурами, зарядными ящиками, повозками с армейским имуществом. Прибыв в город, П. Игнатьев переоделся в гражданское платье и пошел лично познакомиться с агентами, оставляемыми в тылу австрийцев.
Один из адресов привел его к дому, расположенному на небольшой, малолюдной улочке неподалеку от железной дороги. Здесь жил некто по имени Владимир Левицкий, завербованный разведкой Юго-Западного фронта еще в сентябре 1914 года офицером разведки 8-й русской армии ротмистром К.К. Шермо-Щербинским.
Далее предоставим слово самому Павлу Алексеевичу:
« – Генерального штаба ротмистр Игнатьев, – отрекомендовался я.
– Владимир С. (на самом деле – Левицкий. – Авт.) – представился в свою очередь старик. – Милости прошу.
Я зашел в скромное, чистое жилище. На столе негромко шумел самовар. За чаем мы разговорились.
– Как я уже сказал капитану Р., вы можете рассчитывать на меня. Ну, кто же мог предвидеть столь печальную историю, когда Русская армия будет вынуждена отступать, да еще перед кем! Перед австрийцами! Скажите мне, господин ротмистр, как это могло случиться?
– Увы! Ни мы, ни наши союзники не ожидали войны. А наши противники подготовились к ней, все учли, вплоть до мелочей. Их вооружение превосходно, а у нас – всего нехватка. Понятно, что храбрость наших солдат не может заменить боевой техники.
– И что же теперь будет с нами?
– Терпение, мой друг, только терпение. Скоро мы возьмем реванш. Будет праздник и на нашей улице. А пока нам нужно как следует организовать службу разведки, которой до сих пор не хватало. Вот именно поэтому мы и обратились к таким патриотам России, как вы.
– Повторяю, вы можете на меня положиться.
– Ваша роль будет совсем не трудной, ведь вы так славно устроились – прямо рядом с вокзалом.
– Я выбирал квартиру поближе к работе, а теперь, хотя она мне и великовата, я все равно остаюсь в ней. Если я перееду, мне будет чего-то не хватать. Я, понимаете, уже привык слышать шум поездов, гудки паровозов…
– Вот об этом-то и речь, – сказал я, подойдя к окну. – Ваша задача простая: нужно только подсчитывать число поездов, прибывающих с запада и выгружающих войска или боевую технику и артиллерийские орудия. При этом не забудьте хорошенько запоминать их количество.
– Понятно. Но я иногда бываю в разъездах, и тогда во время моего отсутствия меня будет заменять моя старая служанка. Она будет рада принести пользу нашей стране.
– Превосходно. Скажите, пожалуйста, а вы вообще-то выходите по вечерам поговорить с соседями?
– Да, конечно. Я встречаюсь со старыми друзьями, мы любим переброситься в картишки, поболтать о том о сем…
– Ну, в таком случае нет ничего легче получить от них как бы ненароком дополнительные сведения.
– А кому я буду передавать все это?
– Капитан Р. сообщит вам все необходимые детали на сей счет.
Мы расстались, довольные друг другом, однако при прощании мой бравый бухгалтер вытер невольную слезу».
Забегая немного вперед, заметим, что от этого агента по имени Владимир Левицкий поступали очень полезные сведения. Однако и ему не удалось избежать провала. Арестованный австрийской контрразведкой, оно отказался признать предъявленные ему обвинения, и дальнейшая его судьба неизвестна.
Скорее всего он погиб в концентрационном лагере или в тюремном застенке. В таком печальном исходе этого ценного агента, истинного патриота России сказалось отсутствие навыков разведывательной работы, что было слабым местом русской, да и не только русской, военной разведки в годы Первой мировой войны.
В середине ноября 1916 года генерал-квартирмейстер штаба Юго-Западного фронта М.К. Дитерихс вызвал ротмистра П.А. Игнатьева и в присутствии начальника разведывательного отделения подполковника В.А. Бренделя ознакомил его с новым заданием.
Суть задания заключалась в создании нового разведывательного центра, руководить которым должен был сам Павел. П.А. Игнатьеву было предложено составить план действий этого органа, и после утверждения его соображений по этому поводу незамедлительно начать разведывательную работу против Германии, Австрии и Турции.
Павел Игнатьев не сумел скрыть своего недовольства идеей стать исключительно «начальником шпионов», как в шутку говорили его фронтовые друзья.
В ответ на эти слова генерал Дитерихс спокойным, но суровым тоном сказал Павлу:
– Ротмистр, помните, что долг каждого солдата – жертвовать ради Родины самым дорогим, что у него есть, то есть даже собственной жизнью. Однако поставить на кон свою честь иногда бывает труднее, чем просто умереть. Ступайте, и чтобы к завтрашнему дню ваш рапорт об организации разведки был готов.
Разумеется, после этих слов возражать Павлу было нечего, и рапорт был готов в установленный срок. С этого дня и до ноября 1916 года Павел Игнатьев выполнял «секретное поручение» по разведывательной работе против Австрии, Германии и Турции.
Чем же была вызвана необходимость активизации разведывательной работы разведки против стран Четверного союза? Прежде всего беспечностью военного руководства Российской империи в преддверии надвигавшейся войны. Как уже упоминалось, разведка Киевского военного округа, ставшего с началом войны Юго-Западным фронтом, была осведомлена о состоянии войск Австро-Венгрии, но в основном только в приграничной зоне. Она, в частности, располагала сведениями о том, что к государственной границе России противником выдвинуты лишь охранные части, поддерживаемые кавалерийскими дивизиями, преимущественно состоявшими из мадьяр.
Однако до начала Первой мировой войны считалось, что надвигавшееся военное столкновение со странами Четверного союза будет носить скоротечный характер, и уже в сентябре «победоносные русские войска» вступят в Берлин. В этой связи внимание агентурной разведки перед войной сосредоточивалось на задачах, связанных с мобилизационным периодом и проведением боевых действий. При этом организации разведки в тылу противника внимания почти не уделялось.
В инструкциях русского Генерального штаба (1912 год) перед разведкой ставились такие задачи, как сбор документальных данных, раскрывающих планы вероятных противников на случай войны.
Оценивая будущую войну как непродолжительную, для победы в которой нужны исключительно маневренные, наступательные действия, руководство русских вооруженных сил заботилось главным образом о создании сильной разведывательной сети на предполагаемых театрах военных действий.
Основное внимание военной разведки концентрировалось на сравнительно узкой прифронтовой полосе, а глубокий стратегический тыл изучался при участии незначительного числа агентов, и, главным образом, по дипломатическим каналам.
Как писал генерал от кавалерии А.А. Брусилов в книге «Мои воспоминания», в начале войны «сведения о противнике у нас были довольно скудными, правду говоря, наша разведка, в общем, была налажена малоудовлетворительно. Воздушная разведка, вследствие недостатка и плохого качества самолетов, была довольно слабая… Кавалерийская разведка проникнуть глубоко не могла».
Дополняя утверждения этого выдающегося генерала, можно сказать следующее: когда с началом военных действий тоненькая цепочка «солидных» источников в австрийском Генеральном штабе оборвалась, русский фронт остался без надежной агентуры в тылу противника в самый важный период военных операций.
Оказалось, что русское командование не имело правильного представления о военном потенциале Австро-Венгрии и Германии. Резервы учитывались неверно, направления пополнения войск на фронте из глубокого тыла, в особенности в первое время, не были точно установлены.
В результате этих просчетов русского военного командования австрийским главным силам удалось уйти из-под удара, избежав решительного поражения на первоначальном этапе военных действий. Не состоялось окружение этих сил и в Восточной Галиции, на что очень надеялось русское командование, имея в руках план стратегического развертывания австро-венгерских армий, который был получен от полковника А. Редля.
Расчеты генеральных штабов стран Антанты, как, впрочем, и центральных империй, на кратковременную войну не оправдались.
Конница как средство разведки почти прекратила свою деятельность в связи с тем, что война приобрела позиционный характер.
Появилось новое средство разведывательной службы – авиация, которая значительно расширила возможности войсковой и стратегической разведки. Начиная с 1916 года русские летчики стали вести успешное фотографирование войск противника с воздуха. Фронтовая авиация успешно вела фото– и визуальную разведку. Так, во время осады крепости Перемышль ей удалось многократно сфотографировать все полевые укрепления противника. Крупным успехом авиаразведки явилось также выявление признаков, свидетельствующих о подготовке австро-германцев к наступлению в районе Горлице.
Признавая многие достоинства воздушной разведки, следует отметить, что она фиксирует лишь расположение войск противника, движение его колонн, воинские эшелоны, города, дымящиеся заводские трубы и т.п. и только на пространстве, ограниченном дальностью полета авиации.
Однако вскрыть замыслы противника во все времена способна лишь агентурная разведка. Перед ней стоят задачи, которые невозможно решить с применением других средств. В ходе войны она должна была следить за работой военной промышленности, выявлять новые технические средства, поступающие на вооружение противника, оценивать экономическое положение Австро-Венгрии и Германии, настроения населения, политико-моральное состояние войск, материальное обеспечение фронтов, пополнение их войсками и т.д.
Именно последние из перечисленных факторов главным образом и определили длительный характер Первой мировой войны. Германия и Австрия стали насыщать свои фронты громадным количеством оружия, особенно тяжелой артиллерией, которой не хватало в Русской армии, новыми техническими средствами, включая отравляющие газы, выставили многие миллионы солдат.
Только к концу войны русское Верховное командование полностью осознало всеобъемлющее значение разведки и не жалело средств и усилий на ее организацию.
Возглавлять русскую агентурную сеть на Юго-Западном фронте Ставка поручит П.А. Игнатьеву.
В это время Павел Игнатьев занимался засылкой агентов в тыл противника и расшифровкой поступающих от них донесений. Однажды утром комендант станции Холм позвонил по телефону и попросил ротмистра срочно приехать к нему. П.А. Игнатьев немедленно выехал на пограничную станцию и узнал от него, что среди пассажиров, прибывших ночью, контрразведка фронта обнаружила подозрительного человека, плохо изъясняющегося по-русски. К тому же его паспорт вызывал у жандармов подозрение, поскольку в нем была проставлена австрийская виза. Более того, у задержанного был отобран револьвер, что тоже вызвало дополнительные вопросы.
Павел Игнатьев попросил привести к нему этого господина для допроса. Доставленный к ротмистру подозрительный человек выглядел, как колобок: невысокого роста, довольно полный, с круглым лицом, кудрявыми волосами, в золотом пенсне. Он назвался гражданином Швейцарии – корреспондентом одной американской газеты.
Однако это нисколько не рассеяло подозрений Павла Игнатьева, и он попросил «швейцарца» назвать свое настоящее имя. Далее, по воспоминаниям графа Игнатьева, последовало следующее:
«Услыхав эти слова, мой собеседник сразу же изменил свое поведение. Он облегченно улыбнулся, как светский человек, и протянул мне руку:
– Буду счастлив, господин ротмистр, поговорить с вами наедине, это очень срочно.
Я согласился и попросил унтера выйти. Г-н Л. сел.
– Ах, господин ротмистр, прежде всего я должен протестовать против грубого обращения со мной жандармов. Непозволительно заставлять человека терять драгоценное время. Представьте себе…
Я прервал словоизлияния моего собеседника:
– К чему эти упреки? Сейчас война, и что сделано, то сделано. Лучше изложите ваше дело.
– Извольте. Видите ли, я швейцарец, военный корреспондент американской газеты. Более того, могу сказать, что я не питаю никаких симпатий к центральным державам и поэтому часто задавал себе вопрос: а чем я могу быть полезным вам и вашим союзникам? Превосходно владея венгерским и немецким языками, я думал, что, используя положение американского корреспондента, я смогу наблюдать за армией ваших противников, собирать разведывательные сведения и даже организовать агентурную службу.
– Весьма резонно, – иронически заметил я.
– Я выполнил часть своей программы и смог добраться до какой-то станции, расположенной к западу от германской армии, наступающей против вас. Я сумел выявить подготовку быстрой переброски войск. Выпивая с солдатами, я также узнал, что ожидается прибытие нескольких дивизий противника. Тогда, ускользнув от проверки австрийской контрразведки, много раз меняя поезда и направления, я приблизился к румынской границе. Признаюсь, нелегко было проникнуть в эту страну на поезде, поэтому я был вынужден идти пешком. Прибыв на вашу границу в Унгены, я разыскал жандармского ротмистра, который, узнав, что мне известны имена всех офицеров вашего штаба и всех ваших начальников, разрешил мне следовать в Холм. И вот я здесь.
Несмотря на все эти объяснения, на его сбивчивый рассказ, я все же не мог преодолеть своей недоверчивости.
– Прошу вас назвать ваше настоящее имя, сударь, – суховато предложил я.
Не проявив никакого смущения, г-н Л. рассмеялся так, что все его коренастое туловище затряслось, а пенсне соскочило с носа. Успокоившись, он встал и сказал:
– Надворный советник Г., преподаватель гимназии в Х. Простите, господин ротмистр, я так привык к моему псевдониму, что почти забыл свое настоящее имя.
– А вам бы следовало назвать его пораньше. Теперь мне все ясно. Два месяца назад наш штаб поручил вам выполнение некоей миссии и теперь с нетерпением ожидает вашего возвращения».
Оказалось, что это был действительный статский советник Лебедев, он же Кюрц, направленный генерал-квартирмейстером фронта в Австрию с разведывательным заданием.
Доставленный к генералу М.К. Дитерихсу, Лебедев-Кюрц сообщил о созданной им агентурной сети в Австро-Венгрии. В дальнейшем с этой сетью, через Лебедева, работал ротмистр Игнатьев.
Сам Лебедев с документами представителя большого международного телеграфного агентства выехал в Румынию. Этой стране штаб фронта отводил большую роль в плане организации разведывательной работы против Австрии. Кроме того, Румынии принадлежала большая роль и в плане организации пропаганды в пользу Антанты.
Как пишет в своих воспоминаниях П. Игнатьев, в Бухаресте Лебедев-Кюрц привлек к разведывательной работе в пользу России консула одной из латиноамериканских стран, Эдгара де М., француза по национальности (на самом деле речь идет о посланнике Болгарии в Румынии. – Авт.). Затем ему удалось путем различного рода комбинаций подкупить главных редакторов трех ведущих бухарестских газет. В них печатались статьи, благоприятные для России, которые готовили румынское общественное мнение к одобрению вступления страны на стороне Антанты.
Лебедев-Кюрц привлек к работе на разведку Юго-Западного фронта ценного источника, полковника австрийского Генерального штаба Штенберга, который по поручению своего правительства занимался закупкой лошадей в Венгрии. Поскольку Австро-Венгрия была заинтересована в присоединении Румынии к Четверному союзу, Вена всячески обхаживала эту страну и не препятствовала подобным операциям. П.А. Игнатьев познакомился с этим полковником. Выяснилось, что его родственники проживают в Трансильвании, входящей в состав Габсбургской империи, где господствуют венгры, а саксонцы подвергаются национальному угнетению с их стороны. Поэтому полковник, мечтавший о присоединении Трансильвании к Румынии, ненавидел их и был готов оказывать всяческие услуги русской разведке. Он согласился выполнять задания П. Игнатьева по вербовке агентуры и поддержанию связей с ней.
Связь Лебедева-Кюрца с полковником Штенбергом осуществлялась по почтовому каналу. С этой целью на его имя в адрес бухарестского банкира, через которого он закупал лошадей в Румынии, поступали объемистые пакеты с разведывательной информацией, которые передавались Кюрцу. Последний расшифровывал эту информацию и передавал ее болгарскому посланнику для доставки П. Игнатьеву. Он садился в поезд в Бухаресте и следовал до Ясс. Здесь болгарин пересаживался в другой поезд, следовавший до Одессы, где передавал связнику полковника полученные Штейнбергом документы. Через некоторое время от полковника были получены важные военные сведения. Они сыграли большую роль в срыве замыслов командования противника и получили высокую оценку штаба Юго-Западного фронта.
В Одессе полковника П. Игнатьева, проживавшего в гостинице «Лондонская», навестил петроградский банкир П., который недавно возвратился из Болгарии после выполнения задания императора Николая II. В беседе он затронул тему вступления Болгарии в войну, чего добивалась Германия. У банкира в результате визита в Софию сложилось впечатление, что Болгария, чей трон занимал представитель династии Гогенцоллернов, при первой же возможности выступит на стороне Германии и Австро-Венгрии. Серьезность этой проблемы не понимали в Петрограде, и банкир решил обратиться к П. Игнатьеву за советом, поскольку его дядя, генерал Николай Игнатьев, бывший послом России в Стамбуле в 1877 году, подготовил и подписал Сан-Стефанский мирный договор, провозгласивший независимость этой страны.
По его словам, чтобы предотвратить подобное развитие событий, России следовало бы закупить весь урожай пшеницы в Болгарии, переживавшей экономический кризис. Нейтралитет Болгарии или же ее вступление в войну на стороне Антанты сразу отрезало бы Турцию от Германии и Австро-Венгрии.
Однако российское Министерство финансов, ссылаясь на то, что у России нет свободных средств, а Англия не намерена оказать ей финансовую помощь, отказалось поддержать этот проект. П.А. Игнатьев, к сожалению, ничем не мог ему помочь. Несмотря на то что проблема вступления Болгарии в войну на стороне Четверного союза поднималась в его информационных телеграммах, в Генштабе ей не придали должного внимания, поскольку эта проблема была политической, а не военной. В результате Германии, закупившей излишки болгарской сельскохозяйственной продукции, удалось втянуть ее в войну на стороне Четверного союза. Стратегическое положение Антанты на Балканах значительно ухудшилось.
В июне 1915 года командование Русской армией приняло решение о передаче имевшейся у Юго-Западного фронта агентуры, работавшей на территории Германии, в ведение Северо-Западного фронта. П. Игнатьеву было предложено сосредоточиться исключительно на ведении разведки против Австрии. При этом он исходил из того положения, что штаб фронта и штабы армий будут вести разведку противника самостоятельно и независимо друг от друга. Штабы армий сосредоточивают свои разведывательные усилия в районе расположения противостоящих войск противника, а штаб фронта ведет разведку в глубоком тылу австро-венгерской армии.
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Глава 18. СОЗДАНИЕ ВОЕННО-КОНТРОЛЬНОГО ОРГАНА
В апреле 1918 года Президиум Всероссийской чрезвычайной комиссии принял решение «взять в ведение ВЧК работу по военной контрразведке» [Леонов С.В. Рождение советской империи: государство и идеология. 1917–1922 гг. М., 1997. С. 251], а уже через месяц в структуре Отдела по борьбе с контрреволюцией был образован военно-контрольный орган под руководством эсера Я.Г. Блюмкина [Абрамов В. Контрразведка. Щит и меч против Абвера и ЦРУ. М., 2006. С. 16]. По словам А.А. Здановича, при утверждении на эту должность высшие руководители ВЧК даже не навели «справок о нравственных и деловых качествах» будущего контрразведчика.
Причина назначения представителя небольшевистской партии на столь ответственный пост заключалась в увлеченности Блюмкина идеей создания контршпионского ведомства, по словам М.И. Лациса, «Блюмкин обнаружил большое стремление к расширению отделения в центр Всероссийской контрразведки и не раз подавал в комиссию свои предложения». Впрочем, по его же словам, социал-революционера чекисты «недолюбливали»[Красная книга ВЧК. В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 264.].
Не во всем доверяя молодому эсеру, высшие руководители комиссии старались держать того под жестким контролем. По собственному признанию контрразведчика, «вся моя работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно в силу своего значения проходила под непосредственным наблюдением председателя Комиссии т. Дзержинского и т. Лациса. О всех своих мероприятиях (как, например, внутренняя разведка в посольстве) я постоянно советовался с президиумом Комиссии»[Красная книга ВЧК. В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 297.].
Так контршпионский отдел ВЧК приступил к работе.
О деятельности данной структуры до нас дошли только обрывки информации — ведь главным источником по истории контрразведки Блюмкина являются его собственные показания [Красная книга ВЧК. В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 295-308.], а также воспоминания людей, входивших в непосредственный контакт с контрразведчиками из ЧК.
Изучив их, можно сделать вывод, что основной задачей вышеупомянутого отдела было наблюдение за «возможной преступной деятельностью» германского посольства в Москве, что, кстати, не осталось без внимания немецких дипломатов.
Однако у подчиненных Блюмкина напрочь отсутствовал необходимый для этой работы опыт: агентурная слежка велась ими слабо, информация поступала нерегулярно, а одной только идейной заинтересованности было мало.
Конечно, сам Блюмкин с головой ушел в новый для него вид деятельности и был занят «допросами свидетелей целые ночи» [Красная книга ВЧК. В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 264.].
Но, несмотря на это, вся работа отделения за июнь 1918 года позволила завести лишь одно уголовное дело.
Им было дело австрийского военнопленного Роберта Мирбаха — племянника немецкого посла в России В. Мирбаха. Родственник дипломата был заподозрен в контрреволюционной деятельности и после ареста подписал обязательство сообщать чекистам «секретные сведения о Германии и германском посольстве в России» [Савченко В.А. Авантюристы гражданской войны: историческое расследование. Харьков, 2000. С. 311.].
Однако этим успехи Блюмкина и ограничивались.
Впрочем, молодой чекист был далеко не одинок в своих неудачах. В других контршпионских ведомствах РСФСР ситуация была не намного лучше. Неэффективность большинства контрразведывательных мероприятий создала предпосылки для начала реорганизации военно-контрольной службы. Первой вехой на этом пути стало внесение изменений в нормативную базу.
В целях унификации нормативно-правового обеспечения многочисленных советских контрразведок летом 1918 года было созвано заседание межведомственной Комиссии по организации разведывательного и контрразведывательного дела, в состав которой вошли представители ВГШ, ВВС, Наркомвоена, Морского Генштаба, штабов Московского и Ярославского военных округов, а также Северного участка отрядов «завесы». На одном из заседаний присутствовал и Блюмкин [Кочик В. Советская военная разведка… С. 101–102.].
Выработанный Комиссией документ получил название «Общее положение о разведывательной и контрразведывательной службе». В нем систематизировались принципы функционирования контршпионских учреждений, определялись их права и обязанности и оговаривались суммы, выделяемые на ведение борьбы с разведывательно-диверсионной деятельностью противника.
Впрочем, несмотря на все это, «Общее положение» не оказало на многочисленные советские контрразведки серьезного влияния, поскольку сохраняло децентрализацию соответствующих органов.
Кроме того, дальнейшие события сильно подпортили репутацию некоторых составителей данного документа: делегат от Северного участка «завесы» В.Ф. Гредингер*) был арестован за измену, а Я.Г. Блюмкин совершил убийство В. Мирбаха и оказался вынужден бежать на Украину, будучи заочно приговорен к 3 годам заключения [Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 463.].
*) ГРЕДИНГЕР В.Ф.
Возглавляемый им отдел контрразведки, разумеется, был закрыт. В таком состоянии РСФСР вступила в Гражданскую войну.
Таким образом, отсутствие единой стратегии в деле формирования военно-контрольных служб оказывало на них негативное воздействие. Склонность советских лидеров к своеобразному сепаратизму в области государственного управления спровоцировала установление бессистемного параллелизма в сфере контршпионажа. А это затрудняло выявление вражеских агентов.
Ситуация осложнялась и тем, что процесс организационного строительства отечественных спецслужб с 1918 года утратил единство, так как осуществлялся участниками Гражданской войны по разные стороны фронта.
Поскольку противостояние советских и антибольшевистских сил носило региональный характер [Петров М.Н. ВЧК — ОГПУ: первое десятилетие. (На материалах Северо-Запада). Новгород, 1995. С. 4.], а военно-контрольные учреждения на местах часто оказывались независимы от центра, каждый фронт и каждый регион становился самостоятельным военно-политическим конструктом.
А значит, выявление общих тенденций развития контрразведывательных органов России в 1918–1920 годах возможно только индуктивным путем (от частного к общему) — через изучение деятельности контршпионских органов противоборствующих сторон на каждом конкретном фронте.
Источник: Андрей Александрович Иванов. Рожденная контрреволюцией. Борьба с агентами врага. Становление отечественной военной контрразведки в период Первой мировой войны (1914–1918 гг.)
Валерий КОЧИК
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА: СТРУКТУРА И КАДРЫ
СТАТЬЯ ПЕРВАЯ (1917-1918)
В НАЧАЛЕ МАЯ 1918-го Отдел 2-го генерал-квартирмейстера был преобразован в Военно-статистический отдел (ВСО) Оперативного управления Всероссийского главного штаба (ВГШ). ВСО состоял из семи отделений, которыми ведал начальник разведывательной части, трех отделений в распоряжении начальника регистрационной службы (контрразведки), военно-агентского и общего отделений.
Отделения, руководимые начальником разведывательной части, ведали: <1-е отделение - разведывательное - а) объединением и руководством всей военной заграничной агентурной разведкой как в мирное, так и в военное время, б) разработкой всех вопросов, связанных с мобилизацией разведки в целях обеспечения ее непрерывности, в) руководство и направление деятельности военных агентов, г) руководство разведывательной работой военных округов>;
региональные отделения: 2-е (германское), 3-е (австрийское), 4-е (скандинавское), 5-е (романское), 6-е (дальневосточное), 7-е (ближневосточное) отвечали за всестороннее изучение соответствующих государств <по данным доставляемым нашей военной разведкой. Особое внимание обращается на изучение вооруженных сил государства, выяснение вероятных планов войны его с соседями; составление и издание популярных справочников для войск>.
Непосредственно начальнику ВСО подчинялись военно-агентское и общее отделения. Первое из них занималось <вопросами личного состава наших военных миссий за границей, в том числе и назначением военных агентов, а также сношениями с иностранными военными миссиями в России>. Второе - <шифрованием и расшифрованием телеграмм, приемом и отправлением корреспонденции отдела, регистрацией бумаг отдела> и т.п.
О том, как разворачивалась работа отдела, сообщает справка о его деятельности: <К сожалению причины, не зависящие от Военно-статистического отдела, не позволили ему и после введения новых штатов развить свою деятельность в полном объеме. К числу этих причин необходимо отнести отсутствие соответствующих осведомителей за границей и полная невозможность долгое время наладить получение из-за границы прессы, а также невозможность взаимоотношений Оперативного управления [куда входил ВСО] с другими органами Центрального Управления в деле разведки и борьбы со шпионами. Для урегулирования этого вопроса со стороны Оперативного управления были предприняты соответствующие шаги [созвано совещание, о котором еще будет сказано].
В области изучения и обработки сведений об иностранных государствах Отделу пришлось ограничиться использованием тех материалов, которые были собраны к 1 января 1918 года и которые удалось пополнить и освежить некоторыми данными к 1 марта. На основании этих материалов было издано для войск краткое боевое расписание германской армии, обзор сведений об иностранных государствах в виде особого выпуска; подготовлены и сданы в печать: боевое расписание австро-венгерской армии и краткий обзор сухопутных вооруженных сил Австро-Венгрии, а также материалы для второго сборника сведений об иностранных государствах.
В Военно-статистическом отделе было приступлено к составлению описания вооруженных сил Германии на основании последних данных, был переведен германский устав обучения пехоты военного времени ... Установлено было систематическое наблюдение за военной и военно-экономической жизнью иностранных государств сначала путем изучения только русской прессы, а затем и заграничной: германской, французской, английской и др., а теперь и прочих источников, которые стали поступать в отдел из-за границы от нашего военного агента в Берлине. Результат изучения представляется в виде обзоров прессы по группам воюющих государств>.
Военная миссия РСФСР находилась в Берлине с июня по октябрь 1918-го в составе военного агента Р.-К.Ф. Вальтера и его помощников В.В. Липского и В.Л. Пятницкого.
Вот что они сообщали в Москву:
Приложение к рапорту военного агента в Берлине от 31 июня:
<... Действия держав согласия на Мурмане и в Сибири и чехо-словаков в России чрезвычайно интересуют Германию, т.к. она видит в этих операциях попытку восстановить Восточный фронт. Однако в успех своих противников она не верит. Не верит Германия и в возможность возрождения русской армии в течение ближайшего времени, т.к. считает что русский народ невозможно поднять для продолжения войны. Во всяком случае до последней возможности необходимо избегать ввода германских войск в пределы России, дабы не создавать малейшего повода к раздражению народа. Народное движение страшит Германию и она сильно надеется, что своими действиями державы согласия возбудят народ против себя же.
Вывод: общее состояние таково, что 1) народ пока еще терпеливо переносит все тяготы четырехлетней войны, сумеет быть может еще многое перенести в будущем, но положение его очень трудное и принесенные жертвы чрезвычайно велики, 2) экономическое напряжение внутри достигло полного развития и Германия черпает средства извне, что требует отвлечения значительного количества войск и влечет за собой политические затруднения, 3) положение на Западном фронте весьма серьезно и требует полного напряжения сил, а потому: осложнения в России, угрожающие отвлечь силы с Западного фронта и поставить Германию в еще более тяжелые условия, заставляют ее быть чрезвычайно внимательной и осторожной в ее восточной политике. Подписал: Генерального Штаба В. Пятницкий>.
Донесение В. Липского от 27 сентября: <... Отношение к советской власти: Восстановление прежнего <империалистичного> дореволюционного Российского Государства признается Германией и ее союзниками неприемлемым. Украина поддерживается при непременном условии ее <самостийности>, что и проводится правительством последней с подчеркнутым старанием.
Создание России, примерно, в брестских рамках, как аванпоста на востоке против желтой опасности - официальной Германии весьма желательно, но здесь вопрос времени играет свою довлеющую роль.
Во всяком случае, до окончания войны для Германии всего важнее сохранение мира на ее Восточном фронте.
Исходя из этого основного положения, германское правительство вынуждено было принять ряд весьма строгих мер по приданию вновь образуемым окраинным государствам значения не только территориального, но и <полицейского барьера>.
В частности, была осуществлена полная закупорка восточной границы для исключения возможности проникновения социалистической заразы, все более опасной, в связи с растущим утомлением войной.
Германское правительство учитывает, однако, что создавшееся политическое положение России не может не быть временным.
Эти общие соображения характеризуют дипломатические отношения к советскому правительству и здешнему посольству ...>.
Об условиях, в которых тогда приходилось работать, можно судить по докладу начальника Оперативного (смежного с ВСО) отдела от 25 июня 1918-го начальнику Оперативного управления ВГШ: <Приказом Советской ревизии народного комиссара М. Кедрова №12, в копии при сем прилагаемой, нанесен новый, самый серьезный и чувствительный удар как служащим вверенного мне отдела, так, полагаю, и всего Всероссийского Главного Штаба.
Прекращение выдачи продуктов из интендантского склада по воинской разнарядке, хотя бы и в том урезанном виде, как это было до сих пор, ставит служащих отдела в критическое положение.
Изложенное заставляет меня по долгу моему, как старшего, представить Вам настоящий доклад и ходатайствовать о доведении его до сведения Народного Комиссариата по военным делам ...
Невозможность дополнения штатов почти исключительно объясняется трудностью жизни в Москве на то содержание, какое установлено ныне для служащих.
Таким образом обстановка для служащих складывается так: гражданский паек при усиленном труде недостаточен, получение его и пользование им по служебному распределению дня невозможно: получение по карточкам тканей и готовых вещей - недоступно, так как для этого надо потратить целые часы на ожидание в очередях...
Все проникнуты сознанием возможности и значения переживаемого момента для будущего государства, но есть такая грань в физической природе человека, переход упругости которой сделает его неспособным к творческой работе не по его вине. А нам теперь как никогда нужны здоровые сильные работники для творческого труда и потеря их или замена менее работоспособным элементом равносильна отказу от дела возрождения армии и обороны страны - вопросы, работать над которыми мы и призваны>.
ПОМИМО БЫТОВЫХ ТРУДНОСТЕЙ, с которыми сталкивался в то время практически весь государственный аппарат, работе военной разведки мешали разобщенность и нескоординированность действий ее основных служб, рассредоточенных в ВГШ, Высшем военном совете и Опероде Наркомвоена.
В июне 1918-го ВСО констатировал: <В настоящее время разведка ведется рядом органов, большей частью не связанных между собою никакими служебными взаимоотношениями и совершенно независимыми в принятии того или иного плана работ ...Вследствие отсутствия разграничения сфер компетенции в деле разведки между перечисленными выше органами и отсутствия единого руководства всем этим делом, выяснились и дают себя чувствовать следующие отрицательные явления:
1) параллельная работа нескольких органов в одном и том же направлении и рядом с этим оставление вовсе без внимания и обследования некоторых районов и данных,
2) чрезмерная расточительность одних органов в расходовании денежных средств на разведку и полное отсутствие кредитов у других, хотя часто эти последние имеют все данные для успешного развития дела разведки,
3) отсутствует орган, объединяющий и систематизирующий материалы по разведке, добываемые всеми перечисленными органами. Дело разведки без подведения итогов и без научной систематической обработки сырых материалов является совершенно не отвечающим пользе дела и обречено на естественное замирание,
4) в связи с отсутствием руководства разведывательной деятельностью всех перечисленных органов резко бросается в глаза бессистемность общей работы>.
Поэтому, <исходя из своей основной роли руководящего центра по ведению глубокой заграничной агентурной разведки и по борьбе со шпионажем Военно-статистический отдел с разрешения Коллегии Наркомвоен в начале июля организовал совещание из представителей главнейших органов, непосредственно ведающих этими вопросами>.
В Комиссию по организации разведывательного и контрразведывательного дела вошли: от ВГШ - начальник Оперативного управления С.А. Кузнецов (председатель Комиссии), врид начальника ВСО А.В. Станиславский и его сотрудники (врид начальника разведчасти А.Л. Нолькен, начальник разведотделения Н.Н. Шварц, врид начальника регистрационной службы (контрразведки) А.А. Чернявский); от Высшего военного совета - помощник начальника Оперативного управления по разведке Б.М. Шапошников; от Оперода Наркомвоена - начальник Отдела военного контроля (контрразведки) М.Г. Тракман и консультанты Б.И. Кузнецов и И.Д. Чинтулов; от штаба МВО - начальник его Оперативного управления В.М. Цейтлин; от штаба Ярославского военного округа - Гурко-Омельяновский; от штаба Северной завесы - начальник разведотделения В.В. Салов, начальник регистрационной службы В.Ф. Гредингер; от Морского Генерального штаба - А.И. Левицкий; от ВЧК - Я.Г. Блюмкин.
Программой работ Комиссии были предусмотрены доклады начальников ВСО и его регистрационной службы с <общими предложениями для будущего>, их обсуждение и выработка общих положений о разведывательной службе и контрразведке, финансовые вопросы.
Заседания Комиссии проходили с 1 по 6 июля 1918-го в Москве. Единственный в ее составе человек со стороны (не из военного ведомства) Я.Г. Блюмкин присутствовал только на первом. У него уже тогда были другие заботы. 6 июля начался мятеж левых эсеров. 5 июля Комиссия приняла <Общее положение о разведывательной и контр-разведывательной службе> и <Руководящие соображения по ведению агентурной разведки штабами военных округов>. В конце июля наркомвоен Л. Троцкий утвердил <Общее положение>, ставшее, видимо, первым такого рода документом в истории отечественной военной разведки.
ОБЩЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ
О РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ И КОНТР-РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ СЛУЖБЕ
ГЛАВА 1. О разведывательной службе
Ст. 1. Руководство всей разведкой, в смысле разграничения районов деятельности различных органов разведки и постановки задач принадлежит Всероссийскому Главному Штабу.
Примечание 1-е: Оперативный Отдел Народного Комиссариата по военным делам, кроме того, исполняет задания Коллегии Народных Комиссаров по военным делам.
Примечание 2-е: Разведывательные задачи для органов войсковой завесы определяются Высшим Военным Советом.
Ст. 2. Всероссийский Главный Штаб ведает:
а) заграничной агентурной разведкой как в мирное время, так и в период мобилизации и во время войны,
б) разработкой после окончания работ общего мирного конгресса всех вопросов, связанных с <мобилизацией> разведки, обеспечивающей ее непрерывность с объявлением войны и соответствие заграничной агентурной сети военным коалициям держав,
в) разграничением районов разведки и постановкой разведывательных задач всем органам, ведущим разведку на территории Российской Республики и общим руководством этой работой в соответствии со ст. 1-й и примечаниями 1-м и 2-м той же статьи,
г) окончательной разработкой и систематизированием сведений, добываемых нашими разведывательными органами.
В целях систематизирования всех данных добытых разведкой и подведения им итогов Высший Военный Совет, Оперативный Отдел Народного Комиссариата по военным делам и штабы военных округов сообщают Всероссийскому Главному Штабу в обработанном виде добытые ими сведения.
Примечание: Оперативный Отдел Народного Комиссариата по военным делам находится в тесной связи с Всероссийским Главным Штабом, Высшим Военным Советом, военными руководителями и военными округами.
Ст. 3. Высший Военный Совет посредством подчиненных ему органов разведки, ведает разведкой в районе демаркационной линии и районе примыкающем к последней; границы этого района определяются в зависимости от стратегической обстановки.
Ст. 4. Оперативный Отдел Народного Комиссариата по военным делам:
а) исполняет задания Коллегии Народных Комиссаров по военным делам,
б) ведет учет и организует разведку, согласно особых указаний Коллегии Народных Комиссаров по военным делам, против всех сил, которые в данный момент грозят Российской Республике,
в) организует и ведет разведку в оккупированных областях, в Украине, Польше, Курляндии, Лифляндии, Эстляндии, Финляндии и Закавказье,
г) о всех могущих оказаться у него данных о неправильном характере деятельности или неправильном расходовании кредитов со стороны какого-либо органа разведки или контрразведки, за исключением органов непосредственно ему подчиненных, сообщает Всероссийскому Главному Штабу или Высшему Военному Совету, по принадлежности, со своим заключением о принятии тех или иных мер для устранения обнаруженных упущений или об изменении этим органам отпускаемых на разведку и контр-разведку средств.
Глава вторая посвящена контрразведывательной службе, а третья - суммам, ассигнуемым на разведку и контрразведку.
Но на практике разработанные в июле положения не действовали. Руководство ВСО отмечало: <В жизнь все это проведено не было вследствие непрерывной перемены во взглядах на это центральных органов военных ведомств ... В начале сентября было созвано второе совещание по вопросам разведки из представителей главнейших полевых штабов. Высшего Военного Совета и Оперод Наркомвоена. Это совещание имело целью выяснить истинное положение разведки на местах и наметить мероприятия, необходимые для устранения дефектов, наблюдаемых в ее постановке. Это совещание также не имело практического значения>.
Тогда же ВСО обратился к высшему военному руководству с докладом о необходимости восстановления связи со старой заграничной агентурой.
Начальник Оперативного управления ВГШ С.А. Кузнецов и врид начальника ВСО А.В. Станиславский 9 сентября сообщали в Коллегию Народных Комиссаров по военным делам, что заграничная агентурная разведка <в связи с заключением Брестского мирного договора постепенно замерла и, в каком положении были оставлены к моменту ее ликвидации существовавшие в момент войны агентурные организации, Всероссийский Главный Штаб никаких сведений не имеет. Сейчас обстановка настойчиво требует восстановления деятельности негласной военной агентуры за границей, и Всероссийский Главный Штаб при существующих условиях рискует стать перед задачей налаживать заново ту работу, которая во время войны потребовала больших трудов и больших денег, прежде чем удалось добиться от нее положительных результатов. На западе в военное время руководящие по разведке центры находились: в Швеции, Дании, Голландии, Швейцарии, Франции и Румынии, причем работа центров велась под наблюдением и [по] указаниям наших военных представителей за границей. В настоящее время все эти представители считаются уволенными от службы и заместителей им, кроме Швеции [с июля военным агентом в Швеции был Т.М. Стремберг, но донесений от него не поступало] и Германии, пока не назначено. Между тем безотлагательное назначение если не всех, то хотя бы некоторых новых представителей за границей, в те государства, где назначение их допускается общей политической обстановкой, безусловно позволило бы использовать плоды трудов военного времени, путем привлечения на службу опытного личного состава прежней негласной агентуры, работавшей у уволенных ныне военных агентов>.
ТЕМ ВРЕМЕНЕМ в военном руководстве страны произошли существенные изменения. Вместо расформированного Высшего военного совета и его штаба были образованы Революционный военный совет Республики (РВСР) и Штаб РВСР. Начальником Разведывательного отдела Штаба был назначен Б.М. Шапошников, начальником разведывательного отделения этого отдела - Ф.Л. Григорьев. В начале октября 1918-го было объявлено о создании вместо Штаба РВСР Полевого штаба РВСР, 14 октября вышел приказ РВСР №94, пункт 3 которого гласил: <Руководство всеми органами военного контроля и агентурной разведкой сосредоточить в ведении Полевого штаба РВСР>.
Перемены затронули и Военно-статистический отдел ВГШ. В командном составе ВСО с мая 1918-го изменения были незначительными. Еще в мае вернулся на преподавательскую работу в АГШ П.Ф. Рябиков. До октября его должность исполняли, наряду со своими прямыми обязанностями, А.В. Станиславский, А.Л. Нолькен, А.Г. Грундштрем. Появившиеся в мае новые отделения возглавили: общее - В.С. Лазаревич, военно-агентское - К.И. Жихор, Ближнего и Среднего Востока - А.Г. Грундштрем.
В октябре из ведения ВСО (в соответствии с приказом РВСР) была изъята агентурная разведка и в отделе остались лишь региональные обрабатывающие отделения. Теперь на ВСО возлагались такие задачи:
...
Весь этот период (почти год), когда Огенквар, а затем ВСО занимались зарубежной агентурной разведкой Советской Республики, ею руководили главным образом два человека: Андрей Васильевич Станиславский (ноябрь 1917-го - сентябрь 1918-го) и Николай Николаевич Шварц (январь - октябрь 1918-го).
А.В. Станиславский родился 30 ноября 1883 года, в 1911-м окончил АГШ, имел звание полковника. В ГУГШ пришел с должности начальника разведотделения штаба 4-й армии.
Н.Н. Шварц родился в 1882 году, АГШ окончил тоже в 1911-м, полковник. В ГУГШ пришел с должности начальника штаба 44 дивизии.
В сентябре 1918-го пути этих людей разошлись: они оказались по разные стороны. По служебной надобности Станиславский выехал в район Брянска, затем перешел линию фронта и предоставил себя в распоряжение белых; умер 21 июля 1941-го во Франции (см. I.Grezine. Inventar nominatif des sepultures russe du cimetiere de Ste-Genevieve-des-Bois. Алфавитный список русских захоронений на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа>. Paris, 1995, стр. 364).
А Шварц продолжал службу в Красной Армии: в 1918-1923 годах на оперативно-штабной работе в штабах Восточного, Кавказского, Юго-Западного и Западного фронтов, в Штабе РККА; потом до конца жизни (1936) преподавал в Военной Академии РККА (с 1925-го - Военная Академия им. М.В. Фрунзе), был начальником ее Восточного факультета, который подготовил немало людей не только для военной разведки и ОГПУ (его окончил, например, Н.И. Эйтингон), но и для <чистой> дипломатической службы в НКИД.
1 ноября был утвержден объявленный спустя четыре дня <Штат Полевого Штаба РВСР>, а в его составе штат Регистрационного управления - нового органа, в котором и была сосредоточена вся агентурная военная разведка. Войсковой (тактической) разведкой занималось с этого момента Разведывательное отделение Оперативного управления.
Таким образом, хотя появился центральный орган руководства агентурной работой, в целом военная разведка все еще была разъединена, две ее части находились в разных подразделениях Полевого штаба РВСР, а третья (информационная служба) оставалась в ВСО ВГШ.
Уже после войны С. Савицкий отмечал <несогласованность действий агентурной и войсковой разведки. В то время, когда гражданская война придала большое значение агентуре, последняя, будучи несогласованна с войсковой в едином аппарате, не смогла дать соответствующих удовлетворительных результатов> (<Красная армия>, 1922, №13, стр.43).
Валерий КОЧИК
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА: СТРУКТУРА И КАДРЫ
СТАТЬЯ ВТОРАЯ (1918-1921)
ПЕРИОД СТАНОВЛЕНИЯ (1918-1924) - это время постепенного объединения всех ветвей военной разведки: по уровню - войсковой, оперативной, стратегической; по направлениям деятельности - радиоразведки, информационной службы. Это пора складывания той структуры, на основе которой шло потом дальнейшее развитие разведки. Это годы отработки задач и методов, создания зарубежных агентурных сетей, первых успехов и неудач, ухода людей случайных и некомпетентных и появления тех, кто составил профессиональный костяк службы.
1 НОЯБРЯ 1918 ГОДА заместитель председателя Реввоенсовета Республики (РВСР) Э.М.Склянский, главком И.И.Вацетис, член РВСР К.X.Данишевский утвердили штат Полевого Штаба (ПШ) РВСР. До надлежащих учреждений и лиц он был доведен секретным приказом РВСР №197/27 от 5 ноября и приказом по ПШ РВСР №46 от 8 ноября. В структуре ПШ этим штатом было предусмотрено Регистрационное Управление, на которое было возложено объединение всех органов агентурной разведки и военной контрразведки. Состоял Региструпр (иногда именуемый в документах и Региструпом) из двух отделов: 1-го - отдела военного контроля (то есть контрразведки), сокращенно Отвоенкон, и 2-го - агентурного.
Агентурный отдел, в свою очередь, подразделялся на канцелярию и Агентурное отделение. В отделе по штату числилось 39 человек (с техперсоналом). При Региструпре состояли Курсы разведки и военного контроля, сформированные по особому штату еще в середине октября 1918-го. Приказ №1 по Региструпру ПШ РВСР был издан 8 ноября. Его §1 гласил: <Регистрационное Управление Полевого Штаба Республики считать сформированным с 1-го ноября с.г. согласно штата объявленного и приложенного к приказу по Полевому Штабу Республики от 8 ноября с.г. за №46>. Региструпру (с Курсами разведки и военного контроля) было предписано разместиться в Москве на улице Пречистенка в домах №№35, 37 и 39, где ранее находился Оперативный отдел Народного комиссариата по военным делам (Оперод Наркомвоена).
Начальником Региструпра назначили члена РВСР, члена Реввоентрибунала Республики, комиссара ПШ РВСР Семена Ивановича Аралова (1880-1969), члена партии с 1918-го. Он окончил Коммерческое училище и Коммерческий институт, в социал-демократическом движении с 1903-го; в российской армии с 1905 по 1917 годы, участник Первой мировой, штабс-капитан. В 1918-1921 годах в РККА; в 1921-1927 годах - советский полпред в Литве, Турции, Латвии, член коллегии НКИД СССР; в 1927-1939 годах - член Президиума ВСНХ СССР, член коллегии Наркомфина; в 1938-1941 годах - заместитель директора Государственного литературного музея. Участник Великой Отечественной войны, полковник. С 1946-го на партийной работе в Москве, с 1957-го на пенсии.
Большинство сотрудников Аралова пришло вместе с ним из Оперода Наркомвоена, который Аралов возглавлял с мая 1918-го. По штату после начальника следовали: консультант Г.И.Теодори (он же начальник Курсов разведки и военного контроля), для поручений: Л.И.Лорченков и Н.М.Готовицкий, начальник Агентурного отдела В.Ф.Тарасов, комиссар отдела В.П.Павулан, начальник Агентурного отделения Г.Я.Кутырев, комиссар отделения Е.В.Гиршфельд, помощники начальника отделения: В.А.Срывалин, А.Н.Николаев, С.А.Щетинин, <заведующий шифром> В.А.Панин и его помощник П.Б.Озолин. Руководство Отдела военного контроля в этом списке (объявленном в приложении к приказу по ПШ РВСР №46 от 8 ноября) не значилось. Но известно, что Отвоенкон возглавляли М.Г.Тракман и его помощник В.Штейнгарт, ранее руководившие Отделом военного контроля Оперода Наркомвоена. Но в ведении Региструпра Отвоенкон оставался недолго - всего два месяца. Затем он был передан в ВЧК, причем сменилось его руководство и название (Особый Отдел ВЧК во главе с М.С.Кедровым). Сразу же - в начале ноября - Аралову назначили заместителя, хотя штат Региструпра такую должность не предусматривал. <В порядке внутренней службы и всего обихода все служащие Регистрационного Управления подчиняются тов. Павулану, который назначен постоянным заместителем начальника Регистрационного Управления> (приказ по ПШ РВСР №47 от 8 ноября, §6).
Распределение обязанностей в руководстве Управления между техническим составом (консультанты) и политическим (комиссары) Аралов разъяснил в своей телеграмме, направленной в Москву из Серпухова 23 февраля 1919-го: <Штатом Региструпр предусматривался Начальник Управления и Консультант. На Консультанта возлагается специальное хозяйственное внутреннее руководство. На Комиссаров и меня политическое и выбор агентов в политическом отношении. Инструктирование же агентов и задание и поверка их знаний на консультантов. Ввиду своих частых отъездов и отсутствием из Москвы я своим приказом, а не штатом назначил заместителем тов. Павулана для решения неотложных политических вопросов. Предлагаю держаться лично штатов и приказов и работать в полном контакте и взаимодействии комиссаров и специалистов каковое до сих пор было ...>.
Уже на следующий день после утверждения первого состава сотрудников Региструпра в нем произошли изменения: начальник Агентурного отдела В.Ф.Тарасов отбыл на фронт, а его обязанности стал исполнять с 9 ноября начальник Агентурного отделения Г.Я.Кутырев. На посту начальника отделения Кутырева сменил его помощник В.А.Срывалин.
19 февраля 1919 года начальник 1-го отделения 1-го отдела Региструпра Срывалин направил начальнику 1-го отдела Кутыреву доклад, в котором подробно охарактеризовал состояние агентурной работы на тот момент:
<15 февраля с.г. исполнилось десять месяцев существования органа агентурной военной разведки, начавшего свою деятельность сначала под названием <Разведывательного Отделения Московского Областного Военного Комиссариата>, затем перешедшего в ведение Оперативного Отдела Наркомвоен и ныне состоящего при Регистрационном Управлении Полевого Штаба Реввоенсовета Республики.
За этот десятимесячный период времени накопилось много материала, который позволяет в достаточной степени выяснить те условия работы, в которых протекает деятельность высшего ныне органа агентурной разведки. Из доклада ... будет видно, какие причины не благоприятствовали до сего и в дальнейшем будут мешать получению достаточно ценных результатов агентурной разведки ...
Общие принципы, которыми руководствовалось отделение в своей агентурной работе. ... Правильная организация разведки должна считаться столь же необходимой, как и организация вооруженных сил Государства и должна быть неотъемлемым их дополнением, иначе армия явится лишь слепым организмом. ... Разведка не может быть делом импровизации и кустарничества, ибо она основывается на деятельности сети мелких тайных агентов, которые должны быть выбраны с большим разбором, затем подготовлены и натасканы и, наконец, еще испытаны, раньше чем считать возможным довериться их донесениям, которые нередко должны лечь основанием важных военных операций. Организация разведки, таким образом, требует значительного времени и изучения агентов. Разведка должна вестись настойчиво и непрерывно и связь с агентами должна быть надежной. Работа тайной организации за границей должна быть обставлена строжайшей тайной и агентура должна быть так организована, чтобы арест или измена одного агента не влекли за собою провала всей организации. Количество агентов должно быть достаточно велико, чтобы путем многочисленных засечек иметь возможность проверить правдоподобность донесений агентов. Агенты должны быть: а) посажены на места задолго до открытия военных действий противником, б) успеть сделаться своими людьми в районе порученного их наблюдению пункта, в) надежным образом связываться со своим руководителем ...Таким образом серьезность и важность тайной военной разведки, на основании изложенных выше принципов, сознавались руководителями Отделения с первых дней его функционирования, и если до сего времени в этой области не достигнуто хороших и даже удовлетворительных результатов, то причины этому приводятся ниже.
Вербовка агентов, организация агентурной сети и характеристика личного состава агентуры к 15 февраля 1919 г. Недостаток людей, желающих заняться агентурной работой, сказывался еще с первых дней функционирования Отделения.
Попытки завербовать агентов из числа бывших тайных военных агентов старой армии окончились неудачей вследствие недоверия их к Советской администрации, не могущей, по их мнению, обеспечить тайну их службы в случае политического переворота или восстаний, а также вследствие постоянных перемен в составе лиц, ведающих личным составом агентуры. (Полезный и добросовестный шпион не любит менять начальников.)
Далее - вербовка агентов из безработной или нуждающейся интеллигенции или полуинтеллигенции, несмотря на хорошие условия денежного вознаграждения, - тоже не дала результатов, вследствие того, что эта безработная публика в конце концов при большом спросе на интеллигентный труд пристроилась в различные учреждения и, конечно, предпочла остаться там, чем идти на опасную службу по военному шпионажу.
Наконец, последнее средство по привлечению агентов, на которое возлагались последние надежды - это привлечение партийных людей - тоже не дало положительных результатов. В декабрьском докладе Начальника 1-го отдела тов. Аралову указывалось, что работа тормозится недостатком людей. резолюция Начальника Полевого Штаба на этом документе была следующая: <Необходимо агентуру развивать и высылать партийных работников, дав наряд в партию, которая обязана нам дать работников, иначе мы потеряем дорогое время>. После этого за трех-месячный период Ноябрь-Декабрь-Январь в Отделении было зарегистрировано 20 чел. партийных работников, давших следующие результаты:
1) Совершенно непригодных к агентурной работе - б чел. (Глебов, Мангатов, Скворцов, Шлессер, Цельм, Скульме).
2) Отказавшихся от работы после 1-ой командировки - 2 чел. (Дзиркал, Девольский).
3) Невыполнивших задание и потому уволенных от службы - 2 чел. (Свикке, Соколовский).
4) Не дали ни одного сведения за 2-3 месяца - 3 чел. (Синицын, Митрофанов, Логинов).
Итого 13 человек или 65% поступивших на службу за период 3 месяцев.
Далее - 2 чел. (Мирингоф, Гурвич) дали посредственные сведения (по одному донесению за 2 1/2 месяца) - но стоят они очень дорого, и наконец 5 чел. (Васильев, Нагель, Виндт, Сатке и Да-хия) только приступили к работе месяц тому назад.
Из приведенных цифр видно, что коэффициент полезных лиц агентуры из партийных работников очень не высок, ниже 35% общего числа поступивших на службу за истекший 3-х месячный период. Следовательно, последнее средство к улучшению состава агентуры привлечением партийных сил не дало пока результатов ни в качественном, ни в количественном отношениях...
Так, например, два старых партийных работника Соколовский и Свикке должны были организовать две крупных сети: первый - в Польше, второй - в Прибалтийском крае. Результат: истрачено 150.000 руб., организации не осуществились, а организаторы показали себя людьми, которых можно отнести к категории слишком легкомысленных, как в денежных отношениях, так и в работе. Ближайшее знакомство с остальными партийными работниками, поступившими на службу в том же периоде, оставляет впечатление, что эти люди в большинстве послужат только цифрами для статистики и ничего существенного не дадут разведке, как таковой.
Существующий к 15 февраля с. г. состав агентуры в количестве 89 человек зарегистрированных плюс около 50 человек незарегистрированных агентов - в общем около 139 человек, состав в действительности небольшой, так как 50% этого числа в ближайшее время должно быть уволено за неспособностью к работе, шантаж и другие качества подобного характера; таким образом высший разведывательный орган Республики имеет в своем распоряжении около 70 чел. агентов, из которых можно указать только 10 человек, могущих дать хорошие сведения (из них 4 беспартийные, 3 лев. с.-р., 3 сочувств. коммунистам)...
Характеристика личного состава агентуры. По поводу личного состава агентуры нужно сказать следующее: ... 66% агентов имеют образовательный ценз не выше городского училища или церковно-приходской школы, около 50% по профессии - рабочие и 90% агентов никогда не занимались не только тайной военной разведкой, [но] даже нелегальной партийной работой. А принимая во внимание крайнюю текучесть в личном составе агентуры, где из 164 чел. зарегистрированных в Отделении за 10 месяцев - около 50% уволено от службы по разным причинам - получается довольно безотрадная картина ...
Не безынтересно привести справку, из которой видно следующее: Прибалтийский край имеет четыре последовательно насаждаемых агентурных организации, которые в той же последовательности через 1-1 1/2 месяца рассыпались, в настоящее время в Прибалтике организуется пятая по счету сеть. Белоруссия - имела тоже пять организаций, ничего не давших делу разведки. Украина же представляла какую-то бездонную пропасть, которую до самых последний дней Гетмана не удалось заполнить достаточным числом агентов.
Что же касается Сибири, то положение с этой областью еще безотраднее: дальность расстояния, невозможность наладить связь - не привлекала охотников пуститься в тайную разведку в Сибирь.
К характеристике настоящего состава агентуры нужно добавить, что ни один агент не установил связи с каким-нибудь неприятельским штабом для получения агентурных сведений; все работают путем наружного наблюдения и <по слухам>, а приняв во внимание скорость доставки донесений, получается всегда то, что, например, <Роста> успевает сообщить перепечатку из иностранных газет ранее, чем Отделение получит агентское донесение. [Здесь кто-то на полях заметил: <Ничего странного: агент сначала сообщает сведения в партию или политотдел, теряет на это время, а потом едет к нам>.]
Причины неудовлетворительности личного состава агентуры ... Присылка в Отделение нескольких десятков партийных работников еще не показывает, что с этими людьми можно начинать разведку. Как на характерный случай бессистемного кустарничества в смысле пополнения личного состава агентуры и посылки ее на работу можно указать на следующий факт, когда один из зарегистрированных, но еще не обследованных агентов на дверях своей квартиры в Москве прикрепил карточку с надписью <АГЕНТ ПОЛЕВОГО ШТАБА>.
В настоящее время крайне затруднено обследование агентов (из партийных) с нравственной и деловой стороны их качеств. Запас старых партийных работников исчерпан с первых дней октябрьской революции - все они заняли высокие административные посты. Коммунисты же октябрьского и более поздних сроков в большинстве не поддаются обследованию вследствие постоянно меняемых ими специальностей службы, непродолжительности сроков этой службы и отсутствия достаточно авторитетных лиц, которые могут дать оценку личности того или другого человека. Обыкновенно вновь поступающие имеют массу разных удостоверений о том, что такое-то лицо служило тем-то и отличается работоспособностью, аккуратностью и т.д. Но такие бумаги ничуть не гарантируют Отделение от того, что агент окажется несоответствующим даже выше перечисленным качествам. Один из агентов (старый партийный работник) имел буквально целый портфель, в котором заключалось несколько фунтов разных удостоверений, это лицо произвело очень хорошее впечатление и, взявшись организовать агентурную сеть, ничего не сделало (Свикке). Другое лицо, командированное партией, по приходе в Отделение заявило, что по своей прежней службе оно как сотрудник Ч. К. получало специальные секретные задания <по проведению красного террора>. Получив срочное задание в Киев 16 декабря 1918 г., это лицо по дороге заболевает и только 13 января 1919 г. извещает Отделение письмом о своей болезни и накануне занятия Киева отправляется туда исполнять задание, которое к этому времени потеряло всякое значение. С тех пор об этом лице нет никаких сведений (Синицын)>.
Среди прочих недостатков агентуры Срывалин отмечал отсутствие стремления к методической и кропотливой работе и необъективность. В заключении этого раздела он писал: <Последний месяц Отделение приобрело как будто бы заслуживающие большого доверия организации Планциса, Нагеля, Сатке -но это не вселяет радужных надежд на улучшение дела, так как опыт недавнего прошлого не раз обманывал надежды: Бирзе, Балахович, Григорьев, Краинский, Брегман, Бральницкий, Азаров и много других, большинство коих имело солидные рекомендации даже от членов Совнаркома>.
Подводя итоги, автор доклада называет основные причины неудовлетворительной работы Отделения: 1) малочисленность агентуры, хотя <правильная организация требует в настоящий момент не менее 50 перворазрядных агентов только на территории оккупированных областей и 450-500 чел. второразрядных агентов>; 2) сильная текучесть в личном составе; 3) отсутствие выбора и подбора кадров; 4) связь - <трудна до чрезвычайности ..: донесение ходоком из Одессы в Москву доставляется при самых благоприятных условиях на 12-й день, а из Челябинска - на 18-21 день и позже. Донесения из Баку в Астрахань агентства берутся доставлять не ранее 14 дней>; 5) <власть на местах> - <в многочисленных докладах, составивших целое <дело> и представленных в течение последних 3-х месяцев, приводится много фактов о препятствиях в работе агентуры, встречаемых начиная от Ч. К. и кончая командармами>.
А <те результаты, тайной разведки, которые давало и дает Отделение, как высший орган разведки в Республике, - дает агентура низших Штабов и печать>. К докладу кто-то приписал от руки: <Картина безотрадная. Вызвана полнейшей изоляцией от работы лиц даже пользующихся доверием (Теодори, Срывалин, Кутырев и т.д.), вся вербовка на глазах самих же агентов, из коих были шантажисты: следовательно, все мы давно сняты и сфотографированы. Доклады специалистов на учет не принимаются: им отводится <почетная роль> истребования денег, продовольствия и т.д., на что Генштабисты не нужны>.
1 марта 1919-го ближайший помощник Аралова в Опероде Наркомвоена и в Региструпре Георгий Иванович Теодори был командирован в Литву, Латвию, на Северный и другие фронты для выполнения особых заданий РВСР по агентурной разведке. 12 марта он был арестован особистами в Двинске и этапирован в Москву, где по подозрению в шпионаже и участии в контрреволюционной организации содержался в Бутырской тюрьме и в Особом отделе ВЧК до 4 января 1921-го. После освобождения служил на различных должностях в РККА (с перерывами) до своего ареста 16 апреля 1937-го, на следующий день был расстрелян (реабилитирован в 1957-м).
По роду своей деятельности секретные сотрудники Региструпра фиксировали состояние дел не только по ту, но и по эту сторону фронта. Так, многочисленные донесения агентов побудили его руководство обратиться к высшему командованию РККА: <Из опросов агентов выяснено, что в поездах и на станциях жел. дор. Великороссии красноармейцами и лицами низшего командного состава очень открыто высказываются сведения военного характера о местонахождениях штабов, частей войск на фронте и в тылу; называются участки фронта, кои занимаются теми или иными частями. Агентами во многих случаях указывается на явное злоупотребление своей осведомленностью чинов действующей армии и тыловых частей. В последнее время на Курском вокзале в Москве один из агентов отдела (№63) часто замечал спорящие группы красноармейцев в присутствии штатской публики, из состава которой некоторые лица задавали вопросы спорящим группам с явной целью детального выяснения частей войск и их местонахождения. О вышеизложенном сообщается для принятия зависящих мер. Консультант Теодори, комиссар Павулан. 24 декабря 1918 г.> Через несколько дней (31 декабря) последовал секретный приказ главкома о недопустимости подобного положения. Уже в 1922-м тогдашний помощник начальника Разведывательного отдела Штаба РККА А.И.Кук отмечал, что в Гражданскую войну <откровенность и болтливость на фронте процветали> (<Военный вестник>, 1922, №9, стр.6).
Сам Региструпр тоже не был тогда образцом соблюдения дисциплины. Вот некоторые из приказов по нему - №9 от 25 декабря 1918-го, §3: <Мною замечено, что служащие Регистрационного Управления, включая даже занимающих ответственные должности, позволяют себе приходить на службу к 11-ти часам. Приказом по Регистрационному Управлению №3, §2 начало занятий установлено в 10 часов. Обращая на это внимание служащих, предупреждаю, что впредь за опаздывание к началу занятий: в 1-ый раз - будут штрафоваться в размере однодневного заработка, во 2-ой раз - будут штрафоваться в размере 1/4 месячного заработка, в 3-ий раз - увольняться вовсе от службы. Т.т. сотрудники - мужчины, как состоящие в рядах Красной Армии, кроме штрафа, будут мною предаваться, на общих с красноармейцами основаниях, Революционному суду. ... Начальник Управления, член РВСР Аралов, консультант Теодори>; №12 от 12 ноября 1919-го, §1: <За последнее время наблюдается нарушение установленного внутреннего распорядка работы Управления и что особенно прискорбно виновниками такого нарушения являются очень часто и приходящие в Управление по делам службы тов. коммунисты, а также и некоторые сотрудники Управления. Считаю необходимым указать, что высокое звание коммуниста в особенности обязывает быть исполнительным и аккуратным в порученной работе. В секретные комнаты заходят безответственные сотрудники, ходят толпой, производят шум. Многие лица до сих пор проникают в помещение Управления без пропусков, некоторые сотрудники приводят своих знакомых, не имеющих никакого касательства к работе Управления. При замечании по этому поводу отвечают, что это мой знакомый и т.д. Обращая внимание т.т. сотрудников на вышеуказанное, предупреждаю, что я, не считаясь ни с принадлежностью к партии, ни с занимаемой должностью, буду без всякого снисхождения увольнять виновных от службы и предавать суду Революционного Трибунала всех лиц, не соблюдающих внутреннего распорядка и хода работы в Управлении, установленного моими приказами ... Начальник Регистрационного Управления, член РВСР Аралов, Консультант Теодори>; №19 от 27 ноября 1919-го, §3: <Сыпной тиф свирепствует. Неоднократно, настойчиво напоминают лица санитарного надзора о необходимости наивозможной чистоты, опрятности, строжайшей дисциплины в соблюдении личной гигиены. Не один раз напоминал об этом мой приказ по Управлению. До сих пор положительного результата нет. Не уничтожен сор, грязь, неопрятное содержание уборных. До сего дня много сотрудников - несмотря на строжайшее запрещение - бросают на пол окурки, плюют, сорят, тем самым совершенно не поддерживая необходимую чистоту ... Каждый сотрудник нарушающий строго-необходимый порядок санитарного состояния Управления - создает благоприятную почву для распространения заразы, подрывает продуктивность работы>, далее подписавший этот приказ Аралов обещал <всех лиц, замеченных в нарушении самых элементарных правил гигиены и санитарных мер>, немедленно привлекать <к суровой ответственности по всей строгости революционных законов как за умышленное распространение заразы>.
19 ИЮНЯ 1919-го был утвержден новый штат Региструпра ПШ РВСР и впервые принято <Положение> о нем. Согласно <Положению> Региструпр определялся как <центральный орган тайной агентурной разведки>, который подчиняется непосредственно РВСР (то есть минуя начальника ПШ РВСР). <Во главе Регистрационного Управления стоит член Революционного Военного Совета Республики, который вместе с тем является его начальником. Обязанности его в Москве несет его заместитель. Во главе отделов, как и входящих в их состав отделений, стоят исключительно партийные работники>. Основные подразделения: 1-й отдел - сухопутный агентурный, 2-й - морской агентурный (входил в Региструпр с февраля 1919-го по январь 1920-го), 3-й - военно-цензурный (в составе Региструпра с декабря 1918-го по октябрь 1919-го) и Консультантство, где работали военные специалисты старой армии, некоторые из них окончили Академию Генерального штаба. Консультантство состояло при заместителе начальника Региструпра <для разработки заданий и технического руководства работой>, в том числе: а) разработки и распределения заданий, получаемых от РВСР, по секторам; б) обработки сведений и составления сводок; в) инструктирования лиц, которые занимаются технической подготовкой инструкторов; г) разработки различного рода наставлений и инструкций, переводов иностранной литературы военно-исторического характера; д) составления сводок по <иностранной и зарубежной прессе>; е) связи с Оперативным управлением ПШ. Просуществовало Консультантство в составе Региструпра три месяца. 16 сентября был издан приказ РВСР № 1484, в котором говорилось: <С 15 сентября 1919 г. Институт Консультантства при Регистрационном Управлении РВСР упраздняется. Личный состав передается в распоряжение Полевого Штаба для немедленного назначения на фронт>. Через неделю после этого МЧК был арестован сменивший Теодори бывший старший консультант Региструпра В.Г.Зиверт. Его подозревали в принадлежности к белогвардейской организации.
Агентурный (сухопутный) отдел состоял, согласно <Положению>, из четырех отделений: Северное охватывало скандинавские страны, Финляндию, Прибалтику, Мурман и Архангельский район; Западное - Литву, Польшу, Галицию, Румынию, Германию и государства на территории бывшей Австро-Венгрии; Ближневосточное - балканские страны, Турцию, Кавказ, Туркестан, Афганистан и Индию; Дальневосточное - Сибирь, Китай, Японию.
На начальника агентурного отдела возлагались следующие функции:
<1) Общее руководство работой подчиненных ему отделений.
2) Получая через Заместителя Начальника Управления или непосредственно из Консультантства разработанные задания, он их распределяет по соответствующим секторам и зорко следит за тем, чтобы эти задания правильно были бы переданы Начальникам Отделений или инструкторами агентам.
3) Все поступающие из отделений полученные от агентов донесения немедленно передает для оценки и разработки в Консультантство.
4) В целях привлечения к агентурной деятельности возможно большего числа партийных работников, поддерживает самую тесную связь как в центре, так и на местах со всеми партийными организациями и ячейками.
5) Разрабатывает при содействии Консультантства план агентурной и резидентской сети, принимая энергичные меры для насаждения последней на местах, и старается войти в связь со всеми партийными организациями, основавшимися в областях, занятых противной стороной.
6) Для проверки работы агентов и резидентов на местах периодически командирует особых контролеров и инспекторов.
7) Ведет общий учет и регистрацию агентов-ходоков и резидентов всего отдела ...
12) При начальнике отдела состоит особое лицо для поручений, являющееся его ближайшим помощником, и 5 уполномоченных для связи с партийными организациями в центре и на местах>.
По новому штату комсостав Региструпра выглядел так: заместитель начальника Управления - В.П.Павулан, для поручений при нем - Д.Р.Ипполитов, начальник Агентурного (сухопутного) отдела - Н.М.Чихиржин (Назаров), для поручений при нем - В.К.Вальтер, места начальников всех четырех отделений были вакантны; Агентурный (морской) отдел или, как его еще называли. Морской разведывательный отдел возглавлял А.А.Деливрон, Отдел военной цензуры - Я.А.Грейер, старшим консультантом Консультантства был В.Г.Зиверт, шифрами по-прежнему ведали В.А.Панин и П.Б.Озолин. Начальники отделений 1-го отдела были назначены в июле-сентябре 1919-го, ими стали соответственно В.X.Груздуп, Р.Я.Кальнин, Е.Л.Соколов, Г.П.Михайленко.
Однако в то время руководство по разным причинам особой стабильностью не отличалось, тогда на своих местах долго не засиживались. Уже в июне С.И.Аралов передал свои дела как военкома ПШ РВСР новому члену РВСР С.И.Гусеву, а в самом начале июля 1919-го сдал и должность члена РВСР. Таким образом, новым куратором (в качестве военкома ПШ) и начальником Региструпра стал Сергей Иванович Гусев (1874-1933), член партии с 1896-го. В 1917-1918 годах он возглавлял секретариат Петроградского военно-революционного комитета, был членом ВЦИКа, секретарем Революционной обороны Петрограда, управделами СНК Северной коммуны; в 1918-1924 годах - член РВС 2-й армии, командующий Московским сектором обороны, член РВСР и РВС ряда фронтов, начальник Политуправления Реввоенсовета Республики; в 1924-1933 годах работал в аппарате ЦК ВКП(б) и ИККИ.
После Гусева, в январе-феврале 1920-го, примерно в течение месяца Управление возглавлял Г.Л.Пятаков, с февраля - Владимир Христианович Ауссем (1879 (по другим данным - 1882) -1937). Он окончил кадетский корпус, в революционном движении с 1899-го, член партии с 1901-го. Во время Первой мировой - ополченец, после Февраля - член Совета солдатских депутатов в Киеве, председатель совдепа, затем ревкома в Полтаве. Народный секретарь финансов первого советского правительства Украины. В 1918-1920 годах руководил отрядами Красной гвардии на Украине, там же возглавлял повстанческое движение, командовал 2-й украинской армией, был членом РВС 8-й армии. В 1920-1921 годах работал в ВСНХ по химической промышленности, в 1921-1925 годах полпред УССР в Германии и полпред СССР в Австрии, в 1925-1926 годах - председатель ВСНХ УССР. В 1927-м исключен из партии. С 1929-го в многочисленных ссылках, посмертно реабилитирован в 1989-м.
В июле 1920-го Ауссема сменил Ян Давыдович Ленцман (1881-1939), член партии с 1899-го, в 1917-1919 годах на партийной работе в Латвии; в 1919-1920 годах - член РВС и начальник политотдела 15-й армии. С 1921-го ответственный работник советского торгового флота, сотрудник латвийской секции Коминтерна. Арестован 24 ноября 1937-го в должности начальника общей группы отдела кадров Строительства Дворца Советов, осужден Военной коллегией Верховного Суда 7 марта 1939-го и в тот же день расстрелян; реабилитирован в 1956 году (картотека <Расстрельные списки> общества <Мемориал>).
Еще в сентябре 1919-го был освобожден от занимаемой должности заместитель начальника Региструпра В.П.Павулан, его сменил Т.П.Самсонов, затем (с февраля 1920-го) эту должность занимал Д.Р.Ипполитов, а с сентября 1920-го - А.Я.Зейбот; в январе 1921-го появился еще один заместитель А.М.Устинов.
Не менее часто менялись начальники в основном отделе - Агентурном. В июне 1919-го его недолго возглавлял В.Г.Зиверт, затем с июня же - Н.М.Чихиржин, с декабря - В.К.Вальтер, с января 1920-го - В.Н.Соколов, с апреля - А.П.Аппен, с декабря 1920-го - Я.К.Берзин.
Особое положение Региструпра, его непосредственная подчиненность РВСР имели свои минусы: в ПШ словно забывали о том, что и разведка нуждается в довольствии. Вряд заместителя начальника Региструпра Т.П.Самсонов и сотрудник <для поручения> Д.Р.Ипполитов 3 ноября 1919-го сообщали С.И.Гусеву: <Административно-Учетным Управлением Полевого Штаба и Начальником общей канцелярии того же штаба толкуется, что Регистрационное Управление не входит в состав Полевого Штаба. На основании этого сотрудники Региструпра не включаются ни в какие исходящие от Административно-Учетного Управления требования на вещевое довольствие и предметы топлива. По сему Региструпр более года не снабжается предметами обмундирования и топлива, и сотрудники его, имеющие законное право получать то же, что получают сотрудники Полевого Штаба, терпят крайнюю нужду в предметах обмундирования лишь благодаря своевольному толкованию учреждения, которое обязано снабжать их таковыми предметами. А между тем, абсолютно все кредиты Региструпра, исключая, конечно, агентурных, проходят по смете Полевого Штаба и кроме того на основании приказа Реввоенсовета Республики от 21 июня с.г. за №1018/186 и от 1-го августа с.г. за №1222 Региструпр является частью Полевого Штаба ...>.
К этому же времени Региструпр обосновался на новом месте по адресу: Москва, Б.Лубянка, д.12.
СИТУАЦИЯ с военной агентурной разведкой настоятельно требовала урегулирования взаимоотношений центрального аппарата с органами агентуры фронтов, армий и дивизий. Как выяснилось, кое-где и не подозревали о существовании руководства в центре. В связи с этим Региструпр созвал совещание в Москве с 8 по 11 декабря 1919-го. Участие в совещании приняли сотрудники Региструпра, представители фронтов и армий, а также зарубежных бюро (ЗБ) РКП(б). В своих выступлениях перед участниками совещания Т.П.Самсонов сообщил следующее: раньше агентурная разведка была поставлена очень плохо и даже более того - до его прихода на пост заместителя начальника Региструпра соответствующая работа вовсе не велась; созвать подобное совещание до сих пор было невозможно, так как начальники Региструпра только числились на этой должности, но не исполняли ее; кроме того, требовалось время на то, чтобы <вычистить> из Региструпра всех военспецов - теперь их не стало; в дальнейшем агентурная разведка будет классовой, поэтому Региструпр, равняясь на РКП(б), пригласил на данное совещание представителей ЗБ партии; своя агентурная сеть в Ре-гиструпре есть, но она пока еще слаба.
В результате трехдневных дебатов на совещании были разработаны и приняты: положение о Регистрационном Управлении фронта, положение о регистрационных отделах армий и дивизий, <Инструкция о взаимоотношениях Региструпра Полевого Штаба РВСР с зарубежными бюро РКП(б)>. Согласно этой <Инструкции> ЗБ, работавшие под идейным и политическим руководством ЦК РКП(б) обязывались выполнять задания Региструпра, вербовать людей для его зарубежной работы, переправлять ему добытые сведения и материалы. В свою очередь, Региструпр должен содействовать вербовке сотрудников для ЗБ, снабжать эти бюро деньгами, документами, техническими средствами и инструкциями, допускать представителей ЗБ на свои съезды и совещания по разведке с правом решающего голоса.
Поскольку на совещании много внимания уделялось деятельности агентуры фронтов и армий, приведем в качестве примера данные о деятельности агентурной разведки (Регистрозапа) одного из важнейших фронтов Гражданской - Западного. 25 мая 1920-го председатель РВСР Л.Д.Троцкий направил телеграмму члену РВС Западного фронта И.С.Уншлихту: <События последнего времени свидетельствуют о полном банкротстве агентурной разведки Запфронта. Необходимо усилить агентуру надежными самоотверженными работниками>. Прямо на бланке этой телеграммы Уншлихт набросал от руки свой ответ: <Агентура Запфронта делает все возможное. Но только теперь получает сотрудников причем не специалистов, а организация аппарата требует времени. Региструпр должен усилить Зал-фронт за счет других. Напрягу лично все усилия, чтобы поставить агентуру на должную высоту>. Среди вычеркнутых в черновике была одна фраза - ответ на последнее предложение в послании Троцкого: <Самоотверженность без практики ничего не даст>.
Вслед за телеграммой Уншлихт послал Троцкому 6 июня свой доклад о состоянии дел с агентурой на вверенном ему участке; его копии были направлены в Региструпр и военкому ПШ РВСР Д.И.Курскому:
<15 декабря 1919 г. мне было поручено Вами организовать аппарат для агентурной разведки на Польшу. Сведения о польской армии и внутренней жизни страны, имеющиеся тогда в распоряжении Региструпа были весьма скудны. Созданный мною за весьма короткое время аппарат сумел в течение трех месяцев выяснить и дать довольно точную картину организации польской армии и ее состава, а также обрисовать политическое и экономическое состояние страны. Получаемые за последнее время в довольно значительном количестве материалы пополняют лишь нашу схему и вместе с тем доказывают ее правильность. Можно было с большой достоверностью предполагать, что аппарат мой, развиваясь и укрепляясь, будет давать положительные результаты.
В апреле месяце Региструп, основываясь на том, что моя агентура является параллельной по отношению к фронтовому аппарату и выполняет ту же работу, настоял на слиянии этих двух аппаратов. Однако после происшедшего объединения оказалось, что мою агентуру нужно приспосабливать к фронтовой работе, изменяя задания и проч. Таким образом к моменту нашего наступления эта часть аппарата Регистрозапа находилась в стадии реорганизации.
Одновременно с вопросом о слиянии возник вопрос о перемене начальника Регистрозапа, т.к. Региструп должен был согласиться, что прежний заведующий мало ориентируется в польских условиях и не проявляет должной инициативы. На его место поставлен был 19/IV заведующий моим агентурным аппаратом тов. Верховский [один из псевдонимов Артура Карловича Сташевского (Гиршфельда) (1890-1937), впоследствии - руководящего работника системы внешней торговли, торгпреда в Испании; осужден и расстрелян 21 августа 1937-го, посмертно реабилитирован в 1956-м]. При принятии им Регистрационного отдела Штазапа оказалось, что Отдел этот имеет в Польше лишь двух действующих резидентов, что большинство ходоков на Польшу - не польской национальности и что дивизионные и армейские аппараты поставлены весьма плохо, между тем, как в связи с приближающимися наступлениями они должны были сыграть большую роль. Для создания сети агентов и налажения работы в дивизиях осталось всего несколько дней, за какой срок невозможно было, конечно, всего проделать.
Кроме указанных выше агентурных аппаратов, действующих на Польшу - существовала самостоятельно агентура армий Юго-Западного фронта, имеющая перед собой польскую армию, проявляющая постоянно свое незнакомство с работой на территории Польши и вводящая нередко в заблуждение, как нас, так и центр. Неоднократные наши требования об объединении ее с агентурой Регистрозапа встречались всегда с отказом центра. Последние события [переброска польских частей с Юго-Западного фронта на другие фронты] доказали еще раз нецелесообразность такого деления агентуры.
Кроме вышеприведенных причин, вследствие которых агентура оказалась не в состоянии выполнить возлагаемые на нее задачи, существуют еще другие более общие причины, вытекающие из условий, в которых приходится работать агентуре вообще и из условий работы в Польше в частности. Из первого рода причин главной является отсутствие агентов-специалистов, которым было бы можно доверять. На территории Польши они могли бы быть заменены поляками из интеллигентских сфер, но и таковых в распоряжении агентуры не имелось. Агентуре приходилось пользоваться работниками из рабочей и крестьянской среды, причем все эти лица являлись новичками в своем деле. Все они туго усваивают военные вопросы и сведения их отличаются неопределенностью и неточностью. Многое в их сведениях приходится выяснять путем предположений и догадок. Второй не менее важной причиной является непонимание многими из наших товарищей среди командного состава, в особых отделах и проч. важности агентурной работы и необходимого ее условия: спешности выполнений и доставки заданий и сведений. Нередко агенты задерживаются на пути, встречая всевозможные препятствия, и не находят должного содействия при передвижении. Таким образом сведения запаздывают и теряют всякую ценность. По этому пункту приняты мною самые решительные меры. К этому прибавить нужно большую территорию Польши наряду с расстройством жел. дор. движения и трудность телеграфной связи...
Вместе с тем считаю, что центр, зная условия агентурной работы (недостатки личного состава, неточность сведений), должен особенно тщательно обрабатывать и сводить материалы. Между тем, часто случаются факты, что центр меньше знает, чем фронтовые органы, и запрашивает иногда нас относительно таких вопросов, которые для нас ясны, а тем паче должны быть ясны для центра, имеющего в своем распоряжении больше материала. Так было, например, с появлением на Юго-Западном фронте I дивизии Легионеров ...>.
В других отчетных документах 1920 года И.С.Уншлихт рассказывает, как строилась его работа по разведке против Польши.
1. Посылка агентов. В начале 1920-го ситуация с посылкой агентов складывалась так: <Общее число высланных агентов достигает 8; резиденции разбиты по следующим участкам: 1 резидент - Варшава с наблюдением на станциях в Молодечно, Седлец, Ивангород и Кельцы. 1 резидент исключительно на Варшаву. 2 резидента - Вильно, узловые станции - Кошедары, Свенцяны, Молодечно, Барановичи, Лида и Гродно. 3 - Ново-Свенцяны. 1 - Минск, район Молодечно, Лида, Барановичи, Борисов, Бобруйск и Вильно>. Среди отправленных агентов были: <Гомруль - беспартийный, еврей, сочувствующий коммунистам, интеллигентный и поворотливый. Знает хорошо местные условия и имеет практику агентурной работы (работал в Витебском пункте Региструпа). Производит впечатление немного деморализованного этой работой, но при умелом использовании его может дать хорошие сведения. Назначен резидентом с местом резиденции в гор. Вильне. Порученный район: Кошедары, Гродно, Лида, Барановичи, Молодечно, Свенцяны. Задачи: общего характера - политические, экономические и военные. Специальные задания: взаимоотношения Польши с Литвой и Белоруссией и раздобытие во что бы то ни стало - приказов из Штаба Фронта Шептицкого, указывающих на намерения польского командования, организацию и состав лит-белорусского фронта и вновь формируемых частей, документы, освещающие организацию секции дефензива и ее тактику. Выяснение тыловых частей и их настроения. Требование главным образом документальных данных от Гомруля объясняется необходимостью контролировать его. Курьеров посылать один раз в неделю, ходоков - один раз в две недели. Первых сведений ожидать к 20-му февраля. Уехал 22-го января. Денег получил николаевскими 15.000>; <Ясинский, молодой коммунист, поляк, преданный делу, из рабочей среды, интеллигентный, ловкий. Конспиративно не работал, но наверно скоро приспособится к этой работе. Назначен резидентом с местом резиденции в гор. Варшаве. Поручено ему наблюдение только за Варшавой. Общие задачи: политического, экономического и военного характера. Специальные задания - завязать сношения с Генеральным Штабом и с главным интендантским управлением для подробного выяснения организации и состава польской армии, намерения командования, снабжения армии и пополнения ее. Наблюдать за политической жизнью партий и дипломатическими отношениями. Курьеры - раз в неделю, ходоки - один раз в две недели. Первых сведений ожидать к 1-му марта. Выезжает 29-го с.м., денег получил - николаевскими 20.000 рублей>. <Каждый из посылаемых агентов был подробно инструктирован относительно задач разведки, характера, которые должны носить собираемые сведения, способа собирания сведений, пересылки их, конспирации и принципов организации армии>.
2. Опрос приезжающих. <Относительно приезжающих из Польши, Литвы и Белоруссии партийных товарищей и заслуживающих доверия жителей, мы вошли в соглашение с Ц.К. Литбел [ЦК Компартии Литвы и Белоруссии, существовавшей с марта 1919-го по сентябрь 1920-го], по которому все приезжающие из-за демаркационной линии, присылаются к нам для опроса по военным, политическим и экономическим вопросам. Таких опросов сделано было несколько и в отдельных случаях получили довольно интересные сведения, подтверждающие данные других источников. Особотдел присылает нам всех задержанных при переходе демарклинии. Дабы на будущее время получать таким путем более интересные и нужные нам сведения, все возвращающиеся за демарклинию и посылаемые туда работники получают от нас общие инструкции, благодаря которым они могут, не занимаясь специально агентурой, собирать по пути такие сведения. Таким же образом мы используем отдельных лиц, приезжающих в другие учреждения, как, например, в Особый Отдел>.
3. Использование торговых агентов. <Кроме того, в последнее время мы связались с Заведывающим Западного областного компленбежа, товарищем заслуживающим безусловного доверия, по вопросу об использовании для целей агентуры приезжающих и уезжающих за демарклинию торговых агентов. Использованы они будут таким образом:
1) Путем опроса приезжающих по общим политическим, военным и экономическим вопросам.
2) Для привоза газет, журналов и проч. литературы.
3) Заслуживающим некоторого доверия и обладающим связями на той стороне людям будут даваться определенные задания по выяснению расположения сил противника, войсковой организации, доставке приказов, директив и проч. Таким образом, мы, не принимая никаких обязательств по отношению к торговым агентам, которым нужно только содействие при переходе, можем получить в отдельных случаях хорошие сведения благодаря их связям и сметливости. Для этой цели при Отделении Пленбежа в Орше будет поставлен наш человек, на обязанности которого будет лежать опрос торговых агентов, сортировка и передача им наших поручений>.
4. Обзор зарубежной прессы. <Нами получаются газеты, доставляемые в ЦК Литбел, фронтовую и армейскую разведку, политотдел и активную [диверсионная работа] разведку. Газеты эти приходят обыкновенно с опозданиями: варшавские - на 10 дней, прифронтовые (минские и бобруйские) - на 5 дней. По мере доставки по возможности ежедневно делается нами обзор прессы и важнейшие сведения посылаются в форме бюллетеней в Региструп. До сих пор послано 25 бюллетеней. Самые важные сведения посылаются немедленно по телеграфу. По мере накопления материалов и полученных сведений составляются доклады о политическом, экономическом и военном положении Польши. Такие доклады мы сделали до сих пор два, один за декабрь месяц, а другой за начало января с дополнительными сведениями за декабрь>.
5. Активная разведка. <Учитывая явно враждебное настроение крестьян Белоруссии по отношению к полякам, революционность крестьян, которая могла бы принести нам пользу в смысле разрушения тыла польской армии, мною в конце прошлого года [1919] было приступлено к созданию нелегальной военной организации - НВО>. <Цель этой организации - разрушение тыла польской армии, порча жел. дорог, мостов, всякого рода связи, отдельные теракты и в конечном смысле руководство крестьянским повстанческим движением под лозунгом Сов. Власти в противовес работе белорусских левых эсеров ... было обращено внимание на всестороннюю работу в деревне, которая там не велась вовсе>. <Помимо прямых заданий НВО исполняет агентурные функции. Получаются сведения о польской армии и состоянии ее тыла. В наст. время аппарат НВО согласовал свою работу с деятельностью агентуры ПоЗапа [политотдел Западного фронта], отделениями Регистрозапа на фронте и оперативными действиями штаба Зап. фронта. Последнее выражается в ряде заданий НВО на предмет захвата в тылу поляков всякого рода военных и продовольственных складов, грузов на станции и т.п.> (О деятельности таких отрядов см. С.А.Ваупшасов. На тревожных перекрестках. Записки чекиста. М., 1971, стр.24-121.) Работа активной разведки на территории Польши продолжалась до начала 1925-го; в связи с изменением ситуации и налаживанием нормальных дипломатических отношений 25 февраля 1925 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение активную разведку в этой стране ликвидировать.
К началу 1920-го Региструпр истратил на разведработу, как это явствует из доклада его начальника В.X.Ауссема, около 6 миллионов рублей. Число агентов составляло 285 человек.
С 1 ЯНВАРЯ 1920-го были введены в действие новые Штат и Положение о Региструпре. В общем виде стоящие перед ним задачи формулировались следующим образом (§1): <Выяснение военных, политических, дипломатических и экономических планов и намерений стран враждебно действующих против Российской Социалистической Федеративной Советской Республики и нейтральных государств, а также их отдельных групп и классов, могущих нанести тот или иной вред Республике ...>. Задания для Региструпра исходят от ПШ и РВСР. РВСР назначает начальника Управления и <через одного из своих членов имеет непосредственное наблюдение за деятельностью Региструпра>.
В составе Управления теперь стало четыре отдела (мобилизационный, оперативный, информационный и хозяйственно-финансовый) и комендантская часть. Мобилизационный отдел привлекал сотрудников <для работы по тайной разведке>, занимался их обучением и разрабатывал для них инструкции и указания. Оперативный - составлял общий и частный планы агентурных сетей, распределял задания между местными органами Региструпра и отдельными агентами, снабжал агентов всем необходимым для работы, опрашивал возвращающихся из-за рубежа людей и оценивал их сведения. Информационный - обрабатывал и сводил все сведения, получаемые от оперативного отдела и из зарубежной прессы и документов, издавал разного рода сводки, обозрения и т.п.; в его функции входило также <сообщение представителям Советской печати различных сведений из добытых Региструпром материалов, по утверждению начальником Региструпра>.
Отмечалось, что, как и прежде, <ответственными работниками и сотрудниками Региструпра и его местных органов, независимо от занимаемой ими должности или выполняемой работы, могут быть лишь члены Р.К.П.
Примечание. В исключительных случаях работа может быть поручена и лицу не состоящему членом Р.К.П. если за таковое лицо ручаются два ответственных работника Региструпра или его местных органов>.
Как видно из поставленных перед Региструпром задач, данное <Положение> было документом военного времени. Но ситуация на фронтах менялась. В апреле 1920 года Ауссем отмечал, что разведка в тылу белогвардейских войск <на окраинах> страны отпадает или сокращается до минимума одновременно с очищением этих окраин. На первое место выходит глубокая разведка в странах Западной Европы, Японии и Америки, которые рассматриваются как потенциальные противники. Начальник военной разведки не сомневался, что в осуществлении планов этих стран против советского государства будет использована и многочисленная русская эмиграция. Заграничная тайная разведка, писал далее Ауссем, значительно отличается от разведки в тылу белогвардейцев, она требует большого политического кругозора, знания языков и местных условий, для чего достаточно 10-20 человек из старой (дореволюционной) русской эмиграции, которым можно доверить связи Коминтерна. Но проблема в том, чтобы найти их и отправить в распоряжение Региструпра. Резолюция на документе гласит: <тов. Ауссему необходимо помочь людьми знающими тамошние условия и языки>.
В июне 1920-го в Региструпре одно за другим случились два чрезвычайных происшествия. Одно из них привело к смене начальника Управления. 7 июня член РВСР и член РВС Юго-Западного фронта И.В.Сталин отозвал на фронт начальника Региструпра Юго-Западного фронта Ф.М.Маркуса, который помогал в организации работы Закордонному отделу ЦК КП(б)У. 8 июня один из руководителей Закордота Ф.Кон телеграфировал Ауссему: <Вчера тов. Сталин приказанием по телеграфу отозвал Маркуса с работы и дал ему другое назначение. Я по прямому проводу указал Сталину на то, что он разрушает таким трудом налаженную работу, но на него не подействовало. Решительно протестуя против такого образа действий я вместе с тем не могу не указать что для успешной работы я должен быть уверен в том, что присылаемые в мое распоряжение товарищи не будут сняты с поста без моего ведома и согласия. Если это условие не может быть соблюдено, я прошу прислать мне заместителя, который согласится при таких условиях вести столь ответственную работу. Я этого на себя не беру. Вызовите меня к прямому проводу. №24. Феликс Кон. Верно начрегистротделюгозапа военком Маркус>.
В связи с этим инцидентом В.X.Ауссем подал рапорт члену РВСР и военкому ПШ РВСР Д.И.Курскому: <Успешное ведение агентурной разведки возможно исключительно при помощи партийных организаций. Это является не только результатом общих рассуждений, но блестяще подтверждается на деле на примерах Северных участков нашего Западного фронта, где вся эта работа проведена финским, эстонским и латышским Ц.К.-ми и зарубежными бюро. С большим трудом при содействии Ц.К. Р.К.П. Р.У. [Региструпру] удалось добиться от Ц.К. К.П.У. образования при нем закордонного бюро, которое уже приступило к работе и по докладам штопектора Р.У. [им был В.X.Груздуп] обещало в ближайшем будущем дать хорошие результаты. Между тем работа эта расстраивается уже вторично на протяжении одного месяца вмешательством членов Реввоенсовета ЮЗ фронта, отнимающих у этого бюро командированного в его распоряжение на роль инспектора тов. Маркуса. При таких условиях разрушения с трудом налаженной организации без предупреждения и по неизвестным мотивам, я принужден сложить с себя ответственность за дальнейшую постановку дела агентурной разведки и за возможные сюрпризы на фронте. Понимая же, что подобное сложение с себя ответственности, занимающего определенную должность лица вообще недопустимо, прошу освободить меня от должности Начальника Регистрационного Управления для какого угодно иного назначения по усмотрению Реввоенсовета>.
Рапорт Ауссема датирован 10 июня. В тот же день свое заявление начальнику Управления направил начальник инструкторского отделения Мобилизационного отдела Региструпра Н.М.Чихиржин-Назаров: <Довожу до Вашего сведения о том, что мною 8/VI вечером была обнаружена пропажа с моего стола списка с несколькими фамилиями разведчиков, 9-го утром после доклада мне было приказано найти этот список. Исполняя Ваше приказание я предложил Вам конкретные меры по отысканию списка в присутствии т.т. Федорука и Ипполитова. Вы со мной не согласились и допустили обидное для меня замечание о том, что я могу найти этот список в другом костюме, хотя Вы не могли не знать, что костюм у меня один и что я никогда с собою бумаг не беру. Кроме того Вы предложили мне отдохнуть. Конечно я устал, но наилучший отдых для себя я вижу в следующем. Я требую немедленного отстранения меня от занимаемых мною должностей - в.и.о. Начмобильотдела и начальника инструкторского отделения и предания меня суду Ревтрибунала, ибо я не могу, не хочу и не собираюсь нести дальнейшую ответственность в своем преступлении перед партией, революцией и Республикой. Прошу Ваших распоряжений о разрешении моим родным со мною живущим до приискания нового помещения, жить в моей комнате № 88. Копию настоящего препровождаю в Ц.К. Р.К.П. и т. Курскому>. Чихиржин остался на своем посту. Ауссем 11 августа выбыл в распоряжение члена РВСР Д.И.Курского, его сменил Я.Д.Ленцман. А Ф.М.Маркус в августе 1920 года вернулся на должность начальника Регистротдела Юго-Западного фронта и одновременно возглавил Закордонный отдел ЦК КП(б)У.
Поскольку изменение ситуации осознавалось руководством РККА, в сентябре 1920 года были утверждены вторые за этот год Штат и Положение о Региструпре, которые можно считать документами переходного периода - от войны к мирному времени.
ПЕРВЫМ ПУНКТОМ сентябрьского <Положения> стояло определение того, чем является Региструпр (<самостоятельным органом стратегической агентурной разведки глубокого типа и центральным органом управления подведомственных ему органов агентурной разведки штабов Округов, Фронтов и Отдельных действующих армий не входящих в состав фронтовых войсковых соединений>), и затем только указывались его задачи (<действует в мирное и военное время добывая все необходимые сведения и разрабатывая их по всем вопросам в областях: военной, дипломатической и экономической жизни всех стран. В военное время главенствующее значение приобретает выяснение планов и намерений враждебно действующих государств и нейтральных стран с целью выяснения их ближайшей политической конъюнктуры и заблаговременного определения возможных противников>).
Согласно новому <Положению>, управление разрабатывает и выполняет задания РВСР, которые даются ему непосредственно или через ПШ. Подчиняется оно непосредственно Комиссару ПШ и через него - РВСР.
В составе Региструпра стало теперь пять отделов: оперативный (агентурный), информационный, общий, организационный и хозяйственно-финансовый.
Функции их распределялись так:
Оперативный отдел - составление общего и частных планов агентурных сетей, насаждение агентуры в соответствии с планами, разработка и распределение заданий между местными органами и отдельными агентами, общее и личное детальное инструктирование агентов и снабжение их всем необходимым, приглашение агентов на службу и сбор сведений от них, оценка полученных сведений, подбор и представление на утверждение РВСР <официальных, неофициальных и полуофициальных военных представителей>. Последнее было новой обязанностью для Региструпра, раньше военно-дипломатической работой занимался Всероссийский Главный Штаб (ВГШ).
Информационный отдел - обработка и сводка полученных из различных источников сведений, обработка зарубежной и иностранной прессы и документов, издание различных сводок, направляемых по утвержденному начальником Региструпра перечню адресов.
Общий отдел - рассылка секретных пакетов Управления, ведение персонального учета сотрудников (<открытых>) и приказов по Региструпру, общее делопроизводство, хранение шифров и соответствующей переписки; отдел ведал также типографией и комендатурой.
Организационный отдел - учет и распределение открытых (легальных) ответственных работников Управления и подчиненных ему органов, организация новых и реорганизация по мере необходимости существующих низовых подразделений, контроль и координация их действий и периодическое инспектирование, разработка разного рода нормативных документов.
По сентябрьскому штату в Управлении было предусмотрено 327 сотрудников.
К началу 1921-го комсостав Региструпра выглядел так: начальник Управления - Я.Д.Ленцман, помощники начальника - А.Я.Зейбот, А.М.Устинов;
Оперативный отдел: начальник - Я.К.Берзин, <для поручений при нем> - С.Т.Мандрико, В.В.Татаринов, 1-е отделение (оперативное), начальник - Ф.И.Буш, 2-е отделение (организационное), начальник - Н.И.Никольский, 3-е отделение (техническое), начальник - Я.Я.Бренгман;
Информационный отдел: начальник - О.П.Дзенис, помощник начальника - Э.П.Пучин, 1-е отделение (сводочное), начальник - Р.В.Лонгва, 2-е отделение (прессы), начальник - С.Р.Будкевич;
Общий отдел: начальник - Э.Г.Юревич, начальник отделения связи - В.Я.Закис, начальник шифровального отделения - П.Б.Озолин;
Организационный отдел: начальник - В.X.Груздуп, помощник начальника - М.И.Зельтин, 1-е отделение (организационное), начальник - В.Г.Обухов, 2-е отделение (инспекторское), начальник - Н.М.Назаров-Чихиржин;
Хозяйственно-финансовый отдел: начальник - Я.М.Мартинсон.
Судя по запросу Ленцмана (февраль 1921-го) к руководству РВСР относительно сумм, необходимых для дальнейшей работы Региструпра, он был из тех руководителей, кто считает, что их предшественники вели дело из рук вон плохо и лишь теперь положение улучшилось. Как отмечает здесь Ленцман, приняв Региструпр в августе 1920-го, он нашел Управление в разваленном виде: если какие сведения и добывались, то только войсковой разведкой, причем из-за нескоординированности действий центра и его местных органов каждый действовал в меру своего понимания дела. Поэтому в Латвию, например, различные подразделения разведки заслали примерно 700 агентов, а в Грузию - не менее 500. Поскольку подходящих людей найти было трудно, то на агентурную работу за рубеж и в местные подразделения посылали кого придется. Ленцман утверждал, что среди них процветали пьянство, провокации и спекуляция. Теперь же все изменилось, отмечал начальник Управления, новые небольшие аппараты Региструпра (например, в Литве, Латвии, Эстонии, Германии и Польше) дают более ценную информацию, чем старые громоздкие организации.
Но развернуться Ленцману не пришлось. 15 апреля 1921-го он подал рапорт комиссару Штаба РККА К.X.Данишевскому: <Доношу, что согласно распоряжения Ц.К. Р.К.П. и согласно распоряжения Зампредреввоенсовета Республики тов. Склянского сдал дела Регистрационного Управления моему помощнику тов. Зейботу и сего числа отправляюсь в Петроград для поступления на новую должность Нач. Петроградского Торгового Порта>.
А.Я.Зейбот вступил во временное исполнение обязанностей начрегиструпра.
К тому времени ПШ РВСР уже был слит (10 февраля 1921-го) с ВГШ в единый Штаб РККА в целях создания единого органа управления всеми вооруженными силами Республики.
Региструпр теперь преобразовывался в Разведывательное управление. Шла работа над его очередными Штатом и Положением, в которых в числе прочего предусматривались новые отделы: войсковой разведки и радиоразведки.
Валерий КОЧИК
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА: СТРУКТУРА И КАДРЫ
СТАТЬЯ ТРЕТЬЯ: ПЕРИОД СТАНОВЛЕНИЯ (1918-1924)
4 апреля 1921 г. был издан совершенно секретный приказ РВСР №785/141, который гласил: ... <2. Ввести в действие объявляемые при сем штат и положение Разведывательного Управления Штаба РККА. 3. На ликвидацию Регистрационного Управления и Разведывательной Части Оперативного Управления Штаба РККА предоставить месячный отпуск>.
В "Положении" Разведупр назван одним из управлений Штаба РККА, который "подчиняется Начальнику названного Штаба через соответствующего его помощника" и является "центральным органом военной разведки, как в военное, так и в мирное время". Перед Управлением ставились следующие задачи: "а) организация самостоятельной глубокой стратегической агентурной разведки в иностранных государствах; б) организация в зависимости от обстоятельств международного положения активной разведки в тылу противника, в) ведение по мере необходимости разведки в политической, экономической и дипломатической областях; г) получение и обработка всякого рода изданий иностранной прессы, военной и военно-статистической литературы; д) обработка и издание материалов по всем видам разведки с составлением сводок, описаний и обзоров; дача заключений о возможных стратегических предположениях и планах иностранных государств, вытекающих из данных о подготовке к войне; е) введение уполномоченных Разведупра для связи в центральные органы тех ведомств, которые имеют заграничную агентуру, и получение через них необходимых Разведупру, добываемых этими ведомствами сведений; ж) руководство деятельностью разведорганов на фронтах и в военных округах и назначение по соглашению с соответствующими Реввоенсоветами и Командующими войсками округов, начальников этих органов". Задачи эти оставались в общем неизменными в течение данного периода. Иное дело структура центрального аппарата разведки.
Штатом Разведупра было предусмотрено 4 отдела: I. Отдел войсковой разведки. II. Отдел агентурной разведки. III. Информационно-статистический отдел. IV. Радио-информационный отдел. Однако к концу 1921 г. отдел радиоразведки был изъят из структуры Управления. Видный специалист в этой области Я.А.Файвуш писал: "То, что у нас радиоразведка, являясь по характеру своей деятельности чисто разведывательным органом, подчинена в своих действиях Управлению связи, доказывает, что она еще не признается нормальным разведывательным средством с точно определенными функциями, заданиями и способами действий, а остается в стадии разработки ее специалистами, какими являются радиоработники Управления связи" (Федотов М.М., Файвуш Я.А. Радиоразведка в различных фазисах современной войны. - М., 1923. - С.22. Файвуш Яков Аронович (1895-1938). В 1916-1917 гг. в российской армии. Окончил Петергофскую школу прапорщиков и Офицерскую электротехническую школу в Петрограде. 1918-1924 гг. в войсках связи, Управлении и Инспекции связи РККА. С 1924 г. в Разведупре Штаба РККА, заместитель начальника и начальник отдела радиоразведки. В 1937 г. арестован и в 1938 г. расстрелян. Реабилитирован в 1956 г.). В начале 1922 г. не стало и отдела войсковой разведки. А в ноября того же года Разведупр был преобразован в отдел. Его полное название: Разведывательный отдел Управления 1-го помощника начальника Штаба РКЮ О его структуре тогдашний помощник начальника Разведотдела сообщал следующее: "Разведот в данное время состоит из двух частей и общей канцелярии, из коих II часть (первая часть - войсковой разведки в мирное время не существует) ведает организацией и руководством работой секретной агентуры за границей,. III часть обрабатывает поступающие агентматериалы и заграничную печать, а общая канцелярия ведет переписку общего характера, списки гласного личного состава и ведает хозяйственными делами". Количество штатных сотрудников центрального аппарата уменьшилось с 275 в 1921 г. до 91 в 1924 г.
Возглавлял Управление, а потом Отдел Зейбот Арвид Янович (с IV.21 г.), его заместителями и помощниками были: Устинов Алексей Михайлович (с I.21 г.), Кук Александр Иванович (с V.21 г.), Берзин Ян Карлович (с XII.21 г.). Агентурным подразделением руководили: Берзин Ян Карлович (с XII.20 г.), Зекке Теодор Иванович (с I.22 г.), Петров Андрей Михайлович (с Х.22 г.), Берзин Ян Карлович, по совместительству с должностью заместителя начальника Отдела (с XI.22 г.),. Звонарев Константин Кириллович (с III.24 г.). Информационно-статистический отдел (затем часть) возглавляли Дзенис Освальд Петрович (с XI.20 г.). Будкевич Станислав Ричардович (с VII.23 г.).
Наступило мирное время,, но условия работы сотрудников разведки все еще оставляли желать лучшего. 2 августа 1921 года начальник Разведупра Зейбот и начальник II отдела Разведупра Берзин докладывали комиссару Штаба РККА и члену Реввоенсовета С.С.Данилову: "Перед Разведупром в последнее время во всей остроте встал вопрос о снабжении сотрудников, от решения которого много зависит в дальнейшей работе Разведупра. Ухудшение пайка и вздорожание продуктов привело к тому, что большинство сотрудников (особенно семейные) "спустив" все что могли на рынке за продукты, в последнее время, в буквальном смысле слова голодают. Как результат систематического голодания мы уже имеем около десятка заболеваний цингой (констатировано, что от недоедания), общий упадок работоспособности учреждения и стремление сотрудников или совсем уйти из Разведупра в лучше снабжающие учреждения или же ряд требований на краткосрочные отпуски съездить за картошкой или продуктами в деревню. Помимо этого нужно еще иметь в виду, что при плохом снабжении сотрудников, мы широко раскрываем двери неприятельскому шпионажу в Разведупре. Какие бы мы меры фильтрации сотрудников не принимали и как бы мы не следили за сотрудниками, среди них всегда будут нравственно более слабые и более сильные, всегда будет элемент способный в исключительных условиях забыть свои обязанности и стать орудием противника. На коммунистическую совесть и самосознание сотрудников спекулировать не приходится, ибо голодающему сознание определяет желудок. Если до сих пор не наблюдались случаи, когда сотрудники "загнав" все, что можно, из одежды и обуви,, переходят к торговле "бумажками", то в будущем это очень возможно. Это нам гарантирует увеличивающееся число иностранных дипломатических миссий, вернее, легальных органов разведки, которые не пожалеют весьма крупных сумм для приобретения отдельных документов Разведупра. А скопировать небольшой документ или восстановить его по памяти, несмотря на все наблюдения, для человека знакомого со всеми секретами Разведупра - не трудно.
Все меры "домашнего" характера к улучшению материального положения сотрудников мною уже приняты, но ни небольшими авансами в счет жалования, ни отдельными выдачами за счет агентуры делу не помочь.
Чтобы улучшить материальное положение сотрудников нужны более серьезные меры, выходящие, за пределы моей компетенции.
Докладывая о вышеизложенном прошу Вас обратить серьезное внимание на материальное положение сотрудников Разведупра и отпустить из ресурсов Р.В.С.Р. 1) некоторое количество продовольствия на улучшение пищи, 2) одежду и обувь на обмундирование.
Без этого Разведупр в течение 1-2 месяцев "выдохнется" и работоспособность его будет равняться нулю".
Однако начальство, как видно, на это послание не прореагировало должным образом. 23 августа 1921 г. Зейбот направил помощнику комиссара Штаба РККА А.К.Илюшину рапорт сотрудников 2-го отдела Разведупра на имя Берзина. <Все сотрудники 2-го отдела работают 8 часов в сутки и за весь месяц им выдают 1 1/2 фунта хлеба в день (примерно 600 грамм) и 3 1/2 фунта воблы в месяц (примерно 1 кг 400 грамм). Работать умственным трудом 8 часов при такой пище никак невозможно. Приходится голодать в буквальном смысле этого слова (если принять во внимание, что ж его иждивении есть еще кто-нибудь). Если бы мы работали, как сотрудники других отделов или Управлений 6 часов в сутки, то была бы еще возможность подрабатывать на выгрузке дров или еще где-нибудь, но здесь и этой возможности нет. ... Мы надеемся, что выше стоящие товарищи посмотрят на дело здраво и окажут немедленную помощь>.
Несомненно условия жизни влияли и на дисциплину. Здесь по-прежнему не все было в порядке. В приказе по Разведупру №235 от 21 августа 1922 г. заместитель начальника Управления Берзин констатировал: "Мною замечено, что в последнее время дисциплина среди сотрудников в сильной степени пала.
1) Часто наблюдается оставление сотрудниками службы в рабочее время без разрешения непосредственных начальников, или же освобождение начальниками сотрудников от работы без уважительных причину
2) в рабочее время на дворе и в коридорах Управления,, иногда даже в рабочих помещениях встречаются без дела толкающиеся и ведущие частные разговоры сотрудники;.
3) утренние же приходы на службу бывают обыкновенно с большими опозданиями;.
4) вечерние дежурства в отделах и воскресные дежурства в отделениях II-го Отдела исполняются крайне халатно;
5) во время выдачи жалования сотрудники почти целого Отдела, не соблюдая очереди, по несколько часов толпятся в Финотделении или в Общей канцелярии;
6) дежурные в ночное время пропускают не проживающих в Управлении сотрудников вместе с ними частных лиц не имеющих отношения ни к проживающим в Управлении сотрудникам ни вообще к Управлению;
7) текущая работа ровно и специальные задания исполняются вяло и не аккуратно.
Означенные явления могут иметь место только при крайне халатном и безответственном отношении к исполнению своих обязанностей Начальником Отделений, Частей, Отделов и Коменданта Управления.
Такое положение в Управлении не допустимо и должно быть в ближайшее время изжито, в целях чего ПРИКАЗЫВАЮ Начальникам Отделов, Частей Отделений, Общей Канцелярии и Коменданту:
1) Прекратить всякие самовольные отлучки сотрудников со службы, принимая меры административного воздействия. ...
3) Начальникам Отделов следить за аккуратным несением сотрудниками вечерних дежурств в отделах и воскресных в отделениях, не допуская неразрешенных уходов с дежурства. ...
5) Ни в коем случае в нерабочее время не допускать во двор и в помещения Управления посторонних лиц, кроме приходящих к проживающим в помещениях Управления сотрудникам. Таких приходящих пропускать каждый раз с специального разрешения проживающего сотрудника. Приходящих в неурочное время сотрудников Управления регистрировать в отдельном журнале, отмечая время прихода и ухода.
... Напоминаю, что каждый несет полную ответственность за доверенную работу. Предупреждаю, что в случае обнаружения халатностей и упущений по службе мною будут привлекаться к ответственности вплоть до предания суду не только виновные: сотрудники, но и их прямые начальники. Приказ объявить под расписку Начальникам Отделов, Частей и Отделений".
Интересную деталь в характеристику того времени добавляет и кампания по борьбе со взяточничеством, которая проходила по всей стране. В Разведотделе Штаба РККА работа связанная с этой кампанией осуществлялась в конце 1922 - начале 1923 гг. Уполномоченным по Разведотделу по борьбе со взяточничеством был Я.К.Берзин. 29 ноября 1922 г. он докладывал председателю комиссии по борьбе со взяточничеством при Штабе РККА: "По характеру и внутренней организации Разведет Штаба РККА относится к разряду тех учреждений, где меньше всего имеет место взяточничество в какой бы то не было форме. ... Личный состав II части, почти поголовно коммунисты с довольно большим стажем, тщательно проверен и профильтрован через ГПУ, без согласия которого никто на службу в эту часть не принимается. По характеру работы (вербовка, инструктирование и отправка заграницу агентов, переписка с закордонными резидентами, проверки и оценки поступающих материалов) возможность оказывания "услуг" и взяточничества в этой части исключена. Можно было бы предполагать взятку за проходящие через эту часть заграничные командировки, но возможность таковой здесь исключается другими условиями, а именно:
1) всякая заграничная командировка и каждая кандидатура командируемого проверяется лично Начотдела;.
2) каждый завербованный для отправки на закордонную работу сотрудник предварительно проверяется в ГПУ и отъезд может состояться только с официального согласия последней;
3) все почти баз исключения командируемые, отправляясь на разведработу, рискуют своей головой и за такое "удовольствие" никто взятки давать не будет.
Раньше при II части было отделение снабжения и гардероб, тогда оказание кое каких "услуг" со стороны отдельных сотрудников кое-кому был мыслимо, но с весны 1922 года это отделение вместе с гардеробом ликвидировано и секретные агенты довольствуются суммами отпускаемых прямо из кассы Разведота.
III часть комплектуется преимущественно из старых военспецов, большинство которых, конечно, работают не по идейным, а материальным побуждениям. Среди них без сомнения есть люди, которые ни от какой взятки бы не отказались, но все дело в том, что здесь не за что давать взятку и брать взятку. ... В данное время, когда у нас новый состав общей канцелярии и частично переменный состав II и III части только что освоились с работой, крайне мало оснований предполагать взяточничество со стороны того или другого сотрудника. ... В руках наших сотрудников - особенно II части - есть материалы за которыми охотятся шпионы "дружественных" государств и платятся весьма крупные суммы. Поэтому совместно с ГПУ мы стремились и стремимся следить за отдельными, возбуждающими сомнения, сотрудниками. Начиная с июля текущего года мы ввели за правило не принимать никакого нового сотрудника без согласия на это ГПУ и это правило строго сейчас осуществляется.
Как я уже указал мы к 15-му ноября, когда нужно было сократить личный состав отдела на 59 человек, мы произвели основательный пересмотр и чистку личного состава и все кто у нас был под сомнением были сокращены. Тем не менее гарантировать за чистоту всех сотрудников отдела нельзя и поэтому согласно пункту 11 инструкции ОСТО, а также п.п.4 и 11 инструкции Комиссии по борьбе со взяточничеством Штаба РККА я - 1) произвожу секретный сбор сведений о сотрудниках отдела путем внутрен. осведомления, 2) в ближайшие дни произведу проверку личного состава отдела по аттестациям и оценкам каждого сотрудника в отдельности". Далее в деле следует запись от 16/ХII-22 г.: "Материалов на Развед.Упр. в ОГПУ не имеется". О том, что работники Разведотдела не замешаны во взяточничестве свидетельствует "Список сотрудников РО Штаба РККА", где против большинства фамилий стоит "оснований подозревать нет" или <сведений нет>. Но есть и "трудно определить" и "мало известен". Любопытно и тогдашнее толкование слова "материалист". Против фамилии одного из начальников отделений написано: "Материалист до мозга костей. .Ценит и считает материальные и шкурные интересы выше общественных. По условиям службы взяток брать не может". Этот человек проработал в Отделе, а затем Управлении еще несколько лет. Кстати по поводу <внутреннего осведомления> в "Инструкции по борьбе со взяточничеством" сказано: <В части негласной борьбы все мероприятия осуществляются через особое лицо назначаемое комиссаром (уполномоченным) под свою личную ответственность. Это лицо является помощником комиссара (уполномоченного) по этой работе. Как все способы негласной борьбы, так и сам факт существования института помощников по негласной работе должно сохраняться в безусловной тайне>.
Вместе с тем с 1921 г. начинался самый плодотворный период для становления и развития советской военной разведки (Армия. - М., 1993. - №19. - С.49). Некоторые итоги деятельности военной разведки подводятся в документах 1923 г. Во-первых это приказ по Штабу РККА №151 от 10 марта 1923 г., подписанный начальником Штаба П.П.Лебедевым и комиссаром Штаба С.С.Даниловым: "Посетив выставку Разведывательного Отдела Штаба РККА, устроенную к пятилетнему юбилею Красной Армии, Главнокомандующий (С.С.Каменев) и я убедились, с какой любовью и вниманием сотрудники этого Отдела обследовали всю проделанную ими работу и подытожили ее. Выставка дает ясное и точное представление о большой многообразной и плодотворной деятельности Разведывательного Отдела Штаба РККА и подчиненных ему разведывательных органов, свидетельствую щей о чрезвычайно быстром развитии разведывательного дела в Красной Армии, охватывающего, в сущности говоря, весь мир, характеризующего современное состояние вооруженных сил иностранных государств, следящего за развитием военного дела за границей, учитывающего новейшие изобретения сухопутной, морской и воздушной военной техники. Многочисленные нити связывают Разведывательный Отдел Штаба РККА со всеми военным политическими и гражданскими государственными учреждениями и войсковы ми частями пользующимися результатами трудов этого Отдела собирающего отовсюду сведения, книги,, журналы, образцы и прочие материалы. Периодическая печать почти всех стран мира проходит через горнило централь ной разведывательной машины. Разведывательный Отдел зорко следит за всеми событиями и в этом смысле является оком Красной Армии обеспечивающим ее от неожиданностей. ... По приказанию Главнокомандующего объявляю от его имени, а также от себя глубокую благодарность Начальнику Разведывательного Отдела тов. ЗЕЙБОТУ и всем сотрудникам Разведотдела. Выражаю надежду, что разведывательная деятельность Отдела в дальнейше также успешно будет развиваться, как и до ныне на пользу родной Красной Армии". Конечно, картина в реальности была не столь радужной. Те же самые лица - Каменев, Лебедев и Данилов докладывали месяц спустя заместителю председателя РВСР Склянскому: "С сокращением численности армии мы естественно понизили нашу боевую готовность в то время как соседние с нами государства, как например, Польша принимают особые меры к увеличению численности армии. В виду изложенного для нас является настоятельно необходимым быть заблаговременно осведомленными о подготовке соседних с нами государств, т.е. всемерно усилять нашу разведку. Между тем за последнее время как сокращены ассигнования на нее, так и ослабляется состав сотрудников разведорганов. Так тов. ДЗЕНИС, являющийся ценным работником Разведотдела Штаба РККА, откомандировывается по партийной линии. Изложенное заставляет меня ходатайствовать: 1) об усилении ассигнований на ведение разведки и 2) об оставлении на ответственной должности Нач. Информационной Части тов. ДЗЕНИСА". О необходимости увеличить кредиты военной разведке писал в апреле 1924 г. и помощник начальника Штаба РККА Б.М.Шапошников, который информировал начальники Штаба и зампреда РВС СССР М.В.Фрунзе о ситуации сложившейся в Разведупре к тому времени. "Положение дел и работы Разведупра определяются размером отпускаемых Управлению кредитов и качеством работников в центре и на местах. Ограниченные средства лишают возможности развернуть зарубежные органы в достаточной степени и в достаточном числе стран, сообщая работе непланомерный ударный характер с приемом сосредоточения всех средств и внимания в каждый данный момент на наиболее интерн сующей области за счет других, где работа таким образом суживается. С другой стороны стесняет издательскую деятельность Управления недостаток типографских средств. Личный состав работников требует, помимо специфических качеств, наличия военного образования, кругозора и знания языков. Трудность подбора партийных работников такой квалификации определяет размеры продуктивности работы Управления в центре и на местах
Изучаемые Управлением государства в отношении уделяемого им внимания можно разделить на четыре группы:
1 - западные пограничные государства (Польша, Румыния, Финляндия Эстония, Латвия, Литва);
2 - великие европейские державы (Франция, Англия, Италия, Германия и Сев.-Америк. Соедин. Штаты);
3 - восточные соседи СССР (Турция, Персия, Афганистан, Китай и Япония);
4 - прочие государства (в первую очередь: Чехо-Словакия, Юго-Славия, Венгрия, Болгария, Греция, Бельгия и проч.).
Кроме того имеется пятая группа: зарубежные, белогвардейские группы и внутренний бандитизм. ...
Результаты информационно-статистической работы в 1923 г. были следующие:
В Разведывательное Управление за год. поступило - заданий 80, материала 8.000 листов, газет 164, периодических сводок 200 листов и письменных докладов 30 листов.
Из Разведывательного Управления за год выпущено - описаний и обзоров 19 на 3.743 страницах, исполнено заданий 100%,. количество намеченных, но не выпущенных изданий - 34. ...
В области войсковой разведки подготовка кадра руководителей ее в штабах и частях Красной Армии тормозится тем, что командование Красной Армии в центре и на местах, исходя из отсутствия в мирное время разведывательной работы в войсках, не шло навстречу в смысле подготовки кадра разведчиков для военного времени. Результаты этого - отсутствие разведчиков в войсках, ясно ощущается на сборах и маневрах.
Центральными курсами при Разведупре в текущем году выпущено 30 курсантов, предназначаемых для занятия должностей в округах, что отчасти восполняет недостаток в работниках по разведке".
В том же докладе Шапошников привел некоторые данные работы Разведупра в феврале 1924 г.: "Поступило агентурных материалов 7.362 листа, по которым дано оценок - 676, выдано письменных справок - 25, составлено докладов - 3, издано 209 страниц периодических сводок. Помимо этого обрабатывалась пресса: иностранных - 145 газет и 17 русских зарубежных газет. ...
За отчетный период дано 34 задания по разным странам". Из приведенных цифр 1923 и 1924 гг. видно значительное увеличение объемов работы военной разведки. То же самое происходило с 1921 по 1923 гг. В предисловии к справочнику Разведупра по воздушному флоту иностранных государств отмечается: <Работа по составлению сборника ... была задумана и начата еще в конце 1921 г. при наличии сравнительно скудных материал лов, позволявших рассчитывать на выполнение лишь самого сжатого и беглого обзора ... Однако по мере поступления новых,, значительно более обширных материалов, явилась возможность расширить рамки труда и приступ пить к систематическому рассмотрению воздушного флота каждой отдельною страны, а равно и ее авиапромышленности и гражданской авиации (последние две области - с военной точки зрения) ... Работа ... была закончена лишь в мае 1923 г., причем в продолжении всего периода работы непрерывно продолжали поступать новые материалы. В выпускаемой 1-й части настоящего обзора обращает на себя внимание, некоторая несоразмерность в описаниях воздушных сил отдельных государств (например, Юго-Славии посвящено 3/4 страницы, а Испании - 10 страниц). В данном случае сказался недостаток материалов по отдельным странам. Следует указать, что систематических и полных сборников, дающих более или менее всестороннее представление о воздушном флоте иностранных государств не имеется пока и в странах Запада ... Благодаря использованию богатой авиационной литературы и печати, изданной сейчас в Западной Европе и САСШ, и собственных материалов, нам удалось по большинству стран дать в значительной степени полное и почти всестороннее (за исключением тактики) освещение состояния воздушного флота>. (Вологодцев Л.К. и др. Воздушный флот иностранных государств. - М., 1923. - Ч.1: Европейские страны. (По данным 1922-23 г.). - С.VII-VIII).
Потребность в подготовленных кадрах, как уже отмечалось, ощущалась в Разведотделе довольно остро. Одним из источников для пополнения личного состава в Центре и за границей стала Военная академия РККА (основной факультет и восточное отделение). Иной раз большая часть выпуска направлялась в распоряжение Отдела, а в особых случаях слушателей для выполнения заданий снимали с учебы или досрочно выпускали из Академии. Такая практика сохранялась в течение всего довоенного периода и коснулась также других военных академий.
Разведывательная работа в первой половине 20-х годов имела свои особенности. Так наряду с военными Разведотдел решал и некоторые контрразведывательные задачи по предотвращению военных акций белогвардейских организаций против СССР и по борьбе с бандитизмом. Другая особенность относится к совместной деятельности военной и внешней разведки. В те годы существовали совместные резидентуры, которые подчинялись и Разведотделу (потом Управлению) и ИНО ВЧК-ГПУ. Такие резидентуры были созданы, например, в Германии, Польше, Китае. Однако двойное подчинение порождало массу ненужных трудностей и поэтому решено было отказаться от подобного соединения усилий. К середине 20-х годов разъединение было закончено. Кроме того военные разведчики нередко совмещали свою основную работу с партийной и коминтерновской деятельностью. Поэтому в течение 20-х, да и 30-х годов неоднократно вставал вопрос о четком разграничении этих сфер деятельности. Один из таких документов был принят уже в сентябре 1921 года. Суть его состояла в следующем: один и тот же человек не может представлять за рубежом и Коминтерн, и ВЧК, и Разведупр; представители ВЧК и Разведупра не могут финансировать зарубежные компартии; Разведупр и ВЧК могут обращаться за помощью к зарубежным компартиям и группам только через представителя Коминтерна, а тот обязан оказывать им всяческое содействие. Соглашение подписали: от КИ - Зиновьев и Пятницкий, от ВЧК - Уншлихт, от Разведупра - Зейбот. (Домострой. - М., 1993. - №24. - С.10). Но полного разграничения в этом вопросе добиться так и не удалось, невзирая на многочисленные провалы, вызванные подобным совместительством.
И, наконец, последнее замечание. Зарубежная агентурная разведка велась тогда в основном с легальных позиций, т.е. под прикрытием представительств различных советских учреждений за границей.
В феврале 1924 г. Зейбот направил в ЦК РКП(б) письмо, где сообщил: пока насаждалась агентура, проводилась чистка аппарата и оргработа, он плохо ли, хорошо ли, но справлялся с делами Разведотдела. Но теперь ситуация изменилась - центр тяжести перенесен на чисто военные вопросы. В связи с этим Зейбот просил освободить его от занимаемой должности и предложил на свое место Я.К.Берзина. Руководство с ним согласилось. Приказом РВС СССР по личному составу армии №71 от 26 марта 1924 г. помощник начальника Разведотдела Штаба РККА Ян Карлович Берзин назначен начальником того же отдела с 1 марта 1924 г. Приказ по Штабу РККА №75 от 21 марта того же года оповестил, что "Бывший начальник Разведывательного Отдела ЗЕЙБОТ А.Я, и Начальник того же Отдела БЕРЗИН Я.К. рапортами от 5/III с.г. донесли, что первый дела и должность сдал, а второй принял". Вскоре в структуре Штаба РККА произошли изменения. Поэтому 1 апреля 1924 г. Берзина назначили начальником Разведывательного Управления Штаба РККА. Ему, так же как и другим начальникам управлений Штаба предписывалось: "... немедленно приступить к формированию своих управлений и отделов на основании приказа РВС СССР №446/96 от 28 сего марта о реорганизации Центрального аппарата Наркомвоенмор. Работу закончить в 7-дневный срок". Спустя пять дней были объявлены первые назначения по Штабу РККА "в связи с переходом на новую организацию":
Разведывательное управление
Начальник и военком Я.К.Берзин
пом. начальника (он же нач. 2-го отдела) К.К.Звонарев
пом. начальника В.А.Кангелари
для поручений при Нач. Управления Я.Я.Бренгман
В.И.Блюмберг
Начальник Общей части А.М.Манько
1-й пом. нач. Агентурной части 2-го отдела В.В.Давыдов
2-й пом. нач. Агентурной части 2-го отдела Я.Г.Индриксон
Начальник шифровального отд-ния Агентурной части В.Я.Закис
Начальник Информационно-статистического отдела С.Р.Будкевич
пом. начальника отдела А.М.Никонов
О.А.Монфор
зав. Бюро прессы В.А.Дуцман
и др.
Начался одиннадцатилетний период, когда Я.К.Берзин стоял во главе советской военной разведки.
С 1922 г. и многие годы потом адрес. Разведупра был: Б.Знаменский пер., д.19.
Валерий КОЧИК
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА: СТРУКТУРА И КАДРЫ
СТАТЬЯ ЧЕТВЕРТАЯ (1924-1930)
Итак в марте 1924 года было объявлено о реорганизации центрального аппарата народного Комиссариата по военным и морским делам СССР. Новая структура наркомата и ход реорганизации указаны были в секретном приказе РВС СССР №446/96 от 28 марта 1924 г. Штабу РККА, на который возлагалась задача "всесторонней военной подготовки обороны Союза СС Республик", предписывалось "срочное проведение в законодательном порядке новых положений и штатов центрального аппарата Наркомвоенмор и закончить таковое к 1-му июня с.г.".
"Положение о Разведывательном Управлении Штаба РНКА" было введено в действие в мае того же года. А уточненный его вариант утвердил в апреле следующего года заместитель председателя РВС СССР И.С.Уншлихт, который курировал агентурную разведку. В составе Управления по-прежнему числились: общая (административная) часть и два отдела: 2-й (агентурный) и 3-й (информационно-статистический). Начальник Разведывательного управления назначался на должность РВС СССР, по соглашению с председателем ОГПУ, и подчинялся "в общем порядке службы Начальнику Штаба РККА, в отношении же агентурной разведки и её организации - непосредственно одному из членов РВС СССР". Ведению Разведывательного управления, как центрального органа военной разведки, подлежало: "а) самостоятельная организация глубокой стратегической разведки в иностранных государствах; б) организация в зависимости от международного положения активной разведки в тылу противника; в) ведение, по мере надобности, разведки в политической, экономической и дипломатической областях; г) сбор и обработка всякого рода изданий иностранной прессы и военно-статистической литературы; д) обработка и издание материала по всем видам разведки с составлением сводок, описаний и обзоров, дача заключений о возможных стратегических предположениях и планах иностранных государств, вытекающих из данных о подготовке к войне; е) получение от всех ведомств, имеющих заграничную агентуру, материалов, интересующих Разведывательное Управление; ж) руководство деятельностью разведывательных органов на фронтах и в военных округах и назначение, по соглашению с соответствующими Реввоенсоветами и Командующими войсками округов, начальников этих органов; з) подготовка квалифицированных работников по разведке для замещения соответствующих должностей в штабах и управлениях на случай развертывания армии по мобилизации". Одной из форм такой подготовки кадров было прикомандирование военнослужащих к Разведупру. Порядок этой работы был установлен в июле 1928 г. "Для приобретения практических навыков в специальной разведывательной работе и подготовки работников войсковых штабов по разведке - установить периодическое прикомандирование их к разведывательным органам Штаба РККА и штабов округов на следующих основаниях: 1. Общее руководство подготовкой прикомандированных возлагается на Начальника IV Управления Штаба РККА. 2. К IV Управлению Штаба РККА прикомандировывать лиц, занимающих должности по разведке в штабах стрелковых и кавалерийских корпусов. 3. К 7 отделам штабов приграничных округов и 1 отделам штабов внутренних округов прикомандировывать лиц, занимающих должности по разведке в штабах стрелковых и кавалерийских дивизий и отдельных кавалерийских бригад. 4. Прикомандирование проводить в период с 15 октября по 1 мая каждого года на срок в 2 месяца привлекая одновременно в каждом военном округе 15% лиц, занимающих должности по разведке в штабах корпусов и 20% - в штабах дивизий ...". В свою очередь и сотрудники Разведупра направлялись время от времени на стажировку в войска, чтобы приобрести или поддержать навыки "войсковой работы". Особые случаи использования прикомандированных можно проиллюстрировать на примере, который относится, правда, к более позднему периоду. В октябре 1934 г. командир роты батальона связи 11 стрелкового корпуса Семен Николаевич Чернухо прикомандирован к Разведотделу Белорусского военного округа. О том, что было дальше рассказывается в письме с которым нарком обороны Н.Е.Ворошилов обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) к И.В.Сталину, в октябре 1936 г. "В конце сентября на нашей границе под Двинском при возвращении через Латвию из Польши латвийскими властями был арестован работник Разведотдела БВО ст. лейтенант Чернухо С.Н., возвращавшийся на родину по чешскому документу на имя Вольдемана Давида. Ввиду намерения латышей выдать Вольдемана польским властям последний решил послать заявление в Советское консульство в Риге с просьбой принять его (Вольдемана) в гражданство СССР и разрешить въезд в СССР. Латыши согласны выслать Вольдемана в СССР, однако лишь с условием, чтобы правительство СССР разрешило обменять его на одного из двух арестованных в СССР лиц: латвийского гражданина Перштейна Вольдемара, арестованного в Бигосово 2 июня с.г. и осужденного на 10 лет, или советского гражданина Витолса недавно арестованного советскими властями. Последний является братом проректора Рижского университета. Тов. Агранов сообщил, что у НКВД не имеется возражений против выдачи латышам Перштейна в обмен на ст. лейтенанта Чернухо. Тов. Чернухо успешно работал в Польше и хорошо держит себя на следствии. Прошу утвердить обмен тов. Чернухо на латвийского гражданина В.Перштейна". На копии письма есть пометка рукой Ворошилова: "Решено. Н.В.". По возвращении командир роты Чернухо (на этой должности он числился все два года) назначен помощником начальника пограничного разведывательного пункта №4 (Мозырь) Разведотдела БВО. Но после 10 месяцев работы на этом посту вновь направлен в войска связи.
Кадры разведчиков на случай войны готовили и на Курсах усовершенствования по разведке при Разведупре Штаба РККА. <Положение о Курсах> (1925) гласило, что они предназначены для подготовки "начальников разведывательных органов штабов округов, корпусов и дивизий и их помощников, а также преподавание лицам командного состава РККА специальных знаний по агентурной и активной разведке и по контрразведке". По штату на Курсах могло обучаться одновременно 36 человек (из расчета по 4 человека на округ).
В сентябре 1926 г. наименования управлений Штаба РККА стали номерными. Разведупр превратился в IV Управление. Разведотделы военных округов были переименованы сначала в 7-е отделы, а с февраля 1930 г. стали 4-ми отделами. Происходили изменения и в структуре Управления. В декабре 1925 г. был восстановлен 1-й отдел (войсковой разведки), а с сентября 1926 г. введен в действие новый - 4-й отдел (внешних сношений). Тогда же шифровальное отделение было выведено из состава 2-го отдела и стало 1-й (шифровальной) частью Управления. Еще 3 части прибавились в марте 1930 г.: 2-я - производственная, 3-я - административная, 4-я - финансовая.
Начальники отделов Разведупра (IV Управления).
1-го: Семенов Н.А., с XII.25 г.; Гречаник А.Н., с II.27 г.; Луцкевич В.Е., с III.30 г.
2-го: Звонарев К.К., с III.24 г.; Бортновский Б.Б., с IV.25 г.; Таиров Р.А., с IV.29 г.
3-го: Будкевич С.Р., с VII.23 г., Никонов А.М., с XI.24 г.; Клочко И.Г., с III.30 г.
4-го: Будкевич С. Р., с IX.26 г.; Судаков Ф.П., с III.29 г.
Начальники отделов являлись помощниками начальника Управления по своему направлению деятельности. Но были и просто помощники начальника: Кангелари В.А., II.24-V.25; Звонарев К.К., IV.25-III.27; Будкевич С.Р., IX.24-IV.25.
Части Управления возглавляли: 1-ю: Закис В.Я., с IX.26 г.; Озолин Э.Я., с III.30 г.; 2-ю: Гурвич-Горин А.И., с V.30 г.; 3-ю: Пльчак И.И., с III.30 г.; 4-ю: Иванов А.И., с III.30 г.
Задачи стоявшие перед Управлением и результаты работы Я.Н.Берзин отразил в своих докладах руководству в январе-июле 1925 г. "Основной задачей Разведупра является: обслуживание высшего командования, штабов, учреждений, заведений и частей Красной Армии, а также заинтересованных государственных и партийных органов СССР в отношении информации о современном состоянии военной мощи иностранных государств, в особенности наших соседей и вероятных противников и об их планах и намерениях в отношении Союза. Необходимые для этого данные Разведупр добывает в первую очередь при помощи своего агентурного аппарата, а затем черпает дополнительные сведения из иностранной прессы и литературы и из случайных сообщений некоторых гражданских органов как-то: НКВД, ГПУ, Коминтерн и др. В общей сумме эти материалы чрезвычайно обширны и требуют огромной работы по их систематизации, оценке, проверке и обработке...
Результаты изучения и обработки поступающих в Разведупр разнообразных материалов выливаются в следующие основные формы:
1) срочные доклады и письменные справки для Командования и различных учреждений Красной Армии, а также для государственных и партийных органов Союза по самым разнообразным вопросам,
2) периодические сводки о вооруженных силах, военной технике, экономическом и политическом положении за границей,
3) печатные справочники по вооруженным силам иностранных государств,
4) описание внешних театров военных действий,
5) труды, освещающие экономическое и политическое положение различных стран с точки зрения их обороноспособности,
6) доклады и издания, касающиеся достижений военной техники и военной промышленности ...
8) труды, касающиеся обучения и подготовки вооруженных сил наших вероятных противников ...
10) соображения о мобилизации и оперативном развертывании армий наших вероятных противников в случае войны против СССР - как общий вывод всей работы по изучению иностранных государств и важнейший элемент нашего плана войны...
При этом, помимо информации в письменном виде. Управление выдает ежедневно значительное количество устных справок для различных учреждений РККА, работа которых непосредственно соприкасается с изучением вооруженных сил иностранных государств или же с освещением их экономического и политического положения (Оперативное управление. Инспектора Главное управление, НКИД и т.д.).
Довольно большую роль в обслуживании заинтересованных военных учреждений в отношении информации о состоянии военного дела за границей играет библиотека Управления, насчитывающая свыше 48 тысяч томов (книг и журналов) и имеющая 476 постоянных читателей из лиц, не принадлежащих к составу Управления.
Связь Управления с другими заинтересованными органами выражается также в том, что в регулировании работы своего добывающего аппарата Разведупр ориентируется на их запросы и задания".
"В отношении изучения армий наших ближайших вероятных противников Разведупром достигнуты довольно существенные результаты, благодаря чему в настоящее время заканчивается разработка вопроса о мобилизации и оперативном развертывании этих армий в случае войны против Союза. Что касается армий несопредельных с СССР стран, то из них наибольшее внимание уделяется французской, германской, английской и американской как передовым армиям современного мира. Их изучение необходимо и потому, что в случае войны международного империализма против СССР возможна реальная поддержка наших непосредственных врагов со стороны некоторых или всех великих держав мира ...
Наконец в области экономического и политического положения иностранных государств можно констатировать в достаточной степени наличие необходимых материалов, позволяющих освещать эту область довольно удовлетворительно с точки зрения интересов военного ведомства.
В общем можно констатировать, что Разведупром за время его существования проделана огромная работа во всех областях, подлежащих его ведению. Хотя результат этой работы далеко ещё не обеспечивает в полной мере удовлетворение запросов и потребностей командования Красной Армии".
"1924-25 г.г. характеризуются широким развертыванием работы Разведупра", которое "стоит в связи с увеличивающимися требованиями центральных военных управлений и частей РИНА, а также в связи с развертывающейся работой по планомерному военному строительству в СССР ... Характерно отметить, что в текущем году впервые за все время существования Разведупра получены плановые задания от всех центральных управлений военного ведомства причем количество вопросов, выдвигаемых этими заданиями и подлежащих изучению исчисляются в несколько тысяч. Для добывания сведений по этим вопросам Разведупром было дано свыше двух тысяч заданий, из коих получены уже ответы примерно на 50%. Выполнение заданий на все 100% при данных условиях является немыслимым как по недостатку средств на добывание материалов так и в силу сложности подлежащих освещению вопросов ... Однако, как ни велики достижения Разведупра в области изучения подлежащих его ведению вопросов, задачи по дальнейшей добыче материалов нисколько не суживаются, а наоборот расширяются. Причинами этого являются:
1. Необходимость постоянного освежения сведений и наблюдение за всеми происходящими изменениями в политической, экономической и военной жизни иностранных государств.
2. Сложная международная обстановка, чреватая всякого рода неожиданностями и опасностями для СССР, в частности энергичная работа консервативного правительства Великобритании по созданию антисоветского блока.
3. Напряженная деятельность наших ближайших западных соседей о подготовке к войне, требующая бдительности и постоянного внимания нашей разведки ...
Все изложенное заставляет сделать вывод, что отпущенные до сих пор Разведупру средства не были потрачены напрасно, но дали возможность достигнуть весьма значительных результатов в деле освещения интересующих нас вопросов, однако задачи, стоящие перед нашей военной разведкой, по своим размерам превосходят даже те достижения, которые имеет до сих пор Разведупр ... Таким образом увеличение средств на ведение военной разведки вызывается неотложными государственными задачами первостепенной важности".
Сведения из доклада Берзина можно дополнить некоторыми интересными цифровыми данными из доклада начальника 3-го отдела А.М.Никонова. "...Через агентурный аппарат Разведупра получено (в 1924-25 гг.) - 9851 агентурных материалов, с общим количеством - 84148 листов и 3703 книг и журналов; кроме того получались материалы непосредственно Информационно-Статистическим Отделом от НКИД, ОГПУ и некоторых других органов - в количестве 1986 материалов, так что в общей сумме количество всех полученных Отделом материалов выражается цифрой 11837. Кроме того многие книги и журналы приобретались Отделом непосредственно на рынке, так что общее количество литературы, поступившей в библиотеку Отдела составляет - 4275 книг и 9929 номеров журналов. Отделом получалось и обрабатывалось 110 ежедневных иностранных газет и 247 журналов по 25-ти странам, на 24 различных языках. Отделом было дано 10000 оценок на поступившие материалы, а также 3156 заданий агентуре ... Из общего количества ... данных заданий приходилось: 784 (24,8%) на сухопутные вооруженные силы, 274 (8,7%) на политические и экономические вопросы, 1310 (41,9%) на военную технику, 405 (12,5%) на воздушный флот и 383 (12,1%) на военно-морской флот. Эти цифры свидетельствуют о том, что главный интерес в работе отдела был сосредоточен вокруг вопросов военной техники, которая - вместе с воздушным и морским флотом - привлекла 66,5% всех заданий, данных агентуре. Следующей по степени интереса отраслью были сухопутные вооруженные силы и на последнем месте стоят политические и экономические вопросы. Такое распределение заданий по главным отраслям работы нужно считать в общем вполне нормальным и принять в основе и на предстоящий операционный год ...".
Вместе с тем в отчетах Берзина и Нинонова отмечалась недостаточная слаженность действий добывающего и обрабатывающего аппаратов разведки, т.е. 2 и 3 отделов.
Со второй половины 20-х годов советская военная разведка начинает проявлять все больший интерес к США и Англии. В июне 1926 г. помощник начальника Разведупра Бортновский докладывал председателю РВС СССР Н.Е.Ворошилову о состоянии работы по этим странам. Причиной для появления этого документа стала агентурная записка Особого отдела ОГПУ. "Из разговоров ответственных работников Разведупра Штаба РККА о состоянии агентурного аппарата в Англии и Америке устанавливается, что агентурный аппарат в указанных государствах работает крайне неудовлетворительно. Имеет место постоянная присылка из Англии совершенно неценных материалов. Если же в редких случаях попадается материал, имеющий относительную ценность, то таковой оказывается взятым из официальной экономической печати. Ещё хуже работает резидентура в САСШ. По имеющимся данным таковая совершенно не усвоила своих функций ... Работу резидентур в Англии и Америке можно расценивать в области выполнения заданий и использования находящихся в их распоряжении денежных средств, как халатное, граничащее с преступностью, отношение к делу. По имеющимся данным резидентуры в Англии и в Америке получают в отдельности одинаковое количество средств как и резидентура во Франции, работа каковой более или менее считается удовлетворительной. Плохая работа агентурного аппарата является одной из причин трения между II и III отделами Разведупра Штаба РККА".
В этой связи Бортновский сообщал председателю РВС СССР: "Записка передает по существу правильно один лишь факт, что работа агентурного аппарата в Англии и Америке является слабой. Это объясняется следующими обстоятельствами. В Америке мы вообще ведем работу лишь первый год, до этого у нас не было средств и мы выполняли более ударные задания. Поэтому в первом году работы мы задались целью осветить хотя бы официальные и полуофициальные военные материалы в Америке и прощупать пути к агентурной работе. С этой точки зрения нами кое-что сделано и наш военный сектор удовлетворен этой стороной работы. Крайнее недовольство, выраженное в агентурной записке, отражает лишь настроение политического сектора, который действительно до сих пор не обслужен. Факт этот особенно нас не тревожит - поскольку политической агентурой занимается главным образом ННО ОГПУ.
Что касается Англии, то также за предыдущий период военная агентура в этой стране не была для нас ударной задачей. Н этому следует прибавить особенно тяжелые условия работы в Англии, требующие для успешной работы колоссальных затрат. До сих пор, при распределении смет, мы не могли уделить Англии таких крупных средств во вред освещения других стран, более нас интересующих... Оценка работы резидентов как "халатной" - является неправильной и отражает лишь мнение низших сотрудников обрабатывающего аппарата, как незнакомых ни с личностью резидентов, ни с условиями работы. На деле, в этих странах у нас имеются весьма ответственные и испытанные товарищи, известные по прежней работе - и даже при плохих результатах работы, их нельзя обвинить в халатности.
Что касается денежных средств, представляемых резидентурам, то действительно, Америка получает ту же сумму, что и Париж, но по реальной стоимости валюты и по условиям работы эта сумма для Америки примерно в три раза меньше. Что касается Англии, то она получает на одну треть меньше Парижа, а по реальной стоимости эта сумма будет ещё на половину меньше.
Наконец последнее указание, что плохая работа вызывает трения между 2 и 3 отделами - отражает лишь настроение низших сотрудников 3-го отдела, незнакомых с агентурой, ибо руководство 2-го и 3-го отделов работает в полном контакте и будучи знакомо с деталями работы, не имеет даже никакой почвы для трений.
В качестве вывода могу указать, что вся записка отражает настроение низших сотрудников политической части 3-го отдела, которые из-за ревностного отношения к делу, часто недовольны недостатком тех или других материалов, но которых мы, из-за объективных условий, не всегда можем в этом смысле удовлетворить". Расхождения в оценках ситуации в РККА между Особым отделом и самой армией проявлялось и в других случаях. О причинах такого положения писал в августе 1925 г. заместитель начальника Штаба РККА С.А.Пугачев: "... Разногласие в определении боеспособности армии между органами аппарата Управления Наркомвоенмора и О.О. ОГПУ объясняются тем, что последний делает обобщения на основании отдельных, ничем не связанных между собой фактов, ... поскольку вся его работа направлена главным образом на выявление отрицательных, а не положительных сторон ...".
В апреле 1927 г. при IV Управлении Штаба РККА было созвано совещание работников разведки военных округов. Вступительное слово на совещании произнес начальник Штаба РККА М.Н.Тухачевский, который отметил отдельные недостатки в деятельности разведки. О состоянии дел в IV Управлении рассказали Берзин и Никонов.
"Тов. Берзин. Михаил Николаевич прав, конечно, когда говорит о ряде недостатков в нашей разведывательной работе. Объективно это вполне понятно т.к. наша разведка ещё молода; она имеет всего лишь 5-6 лет. Если до сего временив нашей работе мы и имели неправильные уклоны, то они объяснялись, главным образом, тем, что жизнь страны в это время и международная политическая обстановка - ставили специфические задачи разведке и, таким образом, давали разведывательному аппарату своеобразную установку. Но, начиная с 1926 г. мы уже взялись за военизацию нашей разведки, проведя это через ряд организационных мероприятий, построение плана добычи и обработки материалов. Конкретно, в круг нашей деятельности сейчас уже входят оперативные вопросы, изучение службы связи, железных дорог и т.п. Приходится констатировать, что в обработке агентурного материала у нас есть порядочно дефектов. У нас есть также слабости и в подготовке войсковых разведчиков. Не подлежит никакому сомнению, что значение войсковой разведки, особенно в первый период войны, огромно ... Вопрос войсковой разведки будет являться первым предметом обсуждения на нашем совещании. Второй важный вопрос - изучение того, что дает центральная разведка. В этом вопросе приходится отметить, что у нас ещё нет единого метода и системы использования материалов для изучения иностранных армий. Третий вопрос нашего совещания - о военной цензуре. Отмечу и здесь, что наша пресса раскрывает военные секреты больше, чем всякая другая пресса. Помещаются, например, иногда такие организационные детали, которые массовому читателю вовсе не интересны, но они интересны для противника, который их изучает и, не добывая даже секретных документов, может хорошо знать Красную Армию. Военная цензура в настоящее время занята ограждением нас от этого демаскирования, но аппарат цензуры настолько ещё слаб, что нам придется помочь ей в работе.
Тов.Никонов. ... Суммируя результат работы IV Управления за все прошедшие годы можно констатировать следующие достижения в освещенности различных стран имеющимися в Управлении материалами:
Западные сопредельные страны
Наиболее важный противник СССР - Польша изучен во всех отношениях с весьма большой детальностью и большой степенью достоверности. Нам документально известна вся существующая организация вооруженных сил Польши, имеются очень важные и крайне редкие даже у наилучше поставленной разведки документы, касающиеся мобилизации и предполагаемого стратегического развертывания польской армии, получается почти вся военная, географическая и статистическая польская литература, почти полностью изучен воздушный флот Польши. Однако в отношении Польши документами не подтверждено количество дивизий, развертываемых в военное время, многие вопросы мобилизации, вооружения и т.д.
Что касается других сопредельных стран, то наибольшие достижения имеются вслед за Польшей в отношении изучения Финляндии, Эстонии и Латвии. Несколько слабее и менее систематично при весьма ограниченном количестве документов освещается Румыния, условия работы в которой для нашей агентуры крайне неблагоприятны, но в отношении Румынии есть основания надеяться на улучшение работы.
Великие державы
Германия, Франция, Великобритания, США и Италия в общем освещаются имеющимися материалами в достаточной мере для выяснения тех основных вопросов, которые интересуют Красную Армию в отношении этих стран и их армий. Мы располагаем большим количеством материалов, позволяющим установить все новые формы организации вооруженных сил, проведённые в этих странах на основании опыта мировой войны, влияние на организацию и подготовку наших ближайших соседей и вероятных противников, возможности - хотя бы теоретические - оказания непосредственной помощи нашим соседям в случае их войны против нас. Однако подлежат ещё изучению вопросы, связанные с подготовкой всей страны к войне, мобилизации промышленности.
Страны Востока
По этим странам накоплен огромный материал, который лишь частично обработан и непрерывно пополняется новыми материалами. Страны Востока уже на основании имеющихся материалов могут быть освещены в достаточной мере. Однако развивающаяся на Востоке национально-освободительная борьба и наступление мирового капитализма с каждым днем затрагивает всё больше и больше непосредственно СССР и странам Востока будет уделено должное внимание и в будущем. Необходимо освещение во всех деталях вооруженных сил Японии, которая в силу политических и иных условий до сих пор охватывалась нашим агентурным аппаратом в недостаточной мере, но которая представляет огромный интерес как страна имеющая первоклассные сухопутные, морские и воздушные силы ... На основании изложенных данных, характеризующих информационную работу IV Управления, можно сказать, что в настоящее время Управление располагает достаточными данными для того, чтобы поставить на должную высоту дело изучения иностранных армий в войсковых частях и штабах РККА ...".
В заключительном слове заместитель начальника Штаба С.А.Пугачев сказал: "... использование всех способов разведки, я надеюсь, будет поставлено на ноги под руководством IV Управления. Не надо забывать, что на горизонте тучи начали сгущаться: нападение на погранпосты поляков в 1925 г., вопрос КВЖД и, наконец, нападение на наше посольство в Пекине и консульство в Шанхае. При другой нашей политике мы уже давно бы могли вступить в войну, но мы этого не хотим. Что касается центра, то мы постараемся все сделать, чтобы облегчить вашу работу".
Н концу 20-х годов IV Управление имело в своем распоряжении сильный заграничный аппарат, работавший по легальной линии и разветвленную нелегальную сеть. Так, например, в нелегальной берлинской резидентуре насчитывалось свыше 250 человек. На специальную работу в 1929-1930 гг. Управлению было выделено 750 тысяч американских долларов и 515 тысяч рублей (в эту сумму не входила оплата деятельности военных и военно-морских атташе и оплата научных командировок).
Одним из приоритетных направлений деятельности военной разведки во второй половине 20-х годов становится военно-техническая разведка (ВТР). С апреля 1926 г. Разведупр выпускает "Военно-технический бюллетень". "Приступая к периодическому изданию "Военно-Технических Бюллетеней", Разведывательное Управление ставит себе целью знакомить заинтересованные учреждения, штабы и войсковые части Красной Армии с теми секретными или не подлежащими оглашению материалами, которые, естественно, не могут быть помещены или использованы в "Информационных Сборниках" Разведупра. "Военно-Технические Бюллетени" будут освещать новейшие технические достижения и их применение в области: а) артиллерии, б) ручного оружия, в) броневого дела, г) военной химии, д) связи и электротехники, е) военно-инженерного дела, ж) воздушного флота, з) морского флота и и) военной промышленности. Начальник Разведывательного Управления Берзин, Начальник Информационно-Статистического Отдела Никонов. 10 апреля 1926 г.". Для ведения ВТР использовались как легальные, так и нелегальные возможности. В 1930 г., например, создаются нелегальные резидентуры ВТР в Италии (миланская резидентура) во главе с Л.Е.Маневичем и в Чехословакии во главе с И.Крекмановым. С легальных позиции широко использовались возможности Наркомата внешней торговли и Наркомата по иностранным делам. В то время в советских торгпредствах создаются инженерные отделы (ИО), призванные обеспечивать РККА всем необходимым из за рубежа - от современной военной техники до предметов культурно-бытового назначения. Возглавляют ИО уполномоченные НКВМ при торгпредстве за границей, обязанные, кроме всего прочего, "собирать, проверять, систематизировать и изучать все материалы о новых научно-технических усовершенствованиях и достижениях, как применяемых, так и могущих быть примененными для военных целей и обороны страны". Естественно, среди сотрудников ИО были и военные разведчики. Одним из наиболее известных таких разведчиков является Г.П.Григорьев, инженер ИО советского торгпредства в Милане, который многие годы поддерживал связь с резидентурой Л.Е.Маневича.
Разведчики, которые отправлялись на работу за рубеж под прикрытием НКИД или НКВТ обязывались не выделяться "из общей массы сотрудников полпредств и торгпредств". Требование вполне разумное, но в условиях жизни тех лет несколько противоречивое. Один из помощников уполномоченного ННВМ при ННВТ писал (1934): "В беседе с т. Савченко (заведующий ИО в Берлине) выявилось следующее обстоятельство: когда приезжают командированные наши люди, то за ними бегают толпы мальчишек, настолько они своей одеждой выделяются из толпы. На заводах ведется агитация на этой почве, что вот мол "как одеты их инженера, директора, а рабочие, наверно, намного хуже". Я полагаю, что этот политический момент заставляет нас еще раз поставить вопрос во всю величину о выделении каких-то специальных фондов по линии ЦХУ (кооперация провалит дело) и увеличить денежный отпуск с тем чтобы люди ехали за границу не похожие на белые вороны среди той толпы ...". Но проблема видимо продолжала существовать. Несколько лет спустя молодого военного разведчика С.Н.Старостина направляли на полугодовую стажировку в советское посольство в Германии. "Когда Семен Кузьмич выезжал в 1937 году в Германию, разведчику и сотруднику дипломатического корпуса не смогли подобрать гражданский костюм даже на складах оперативного имущества ГРУ. Пришлось Старостину одеваться в комиссионке на Пятницкой и платить за костюм из собственного кармана" (Начало. - М., 1992. - №26. - С.24).
В марте 1930 г. в Москве в военном ведомстве состоялось совещание по ВТР. По итогам обсуждения вопросов технической разведки было принято решение о выделении IV Управлению дополнительного кредита на эти задачи. Получили кредиты и некоторые другие управления Штаба РККА. "В случаях, когда представляется возможность купить интересующие нас готовые образцы, полный комплект рабочих чертежей, важных рецептов и т.д., заинтересованные учреждения отпускают IV Управлению необходимую для этой цели сумму сверх вышеуказанного кредита".
Серьезной проблемой оставалось использование действующих зарубежная коммунистов в разведывательной работе. Несмотря на провалы и прямой запрет Политбюро ЦК ВКП(б) (постановление от 8 декабря 1926 г.) эта обоюдоострая практика не прекращалась. Это решение Политбюро было вызвано пражским провалом ноября 1926 г. Были арестованы: инвалид войны - работник военной типографии, болгарский коммунист Илья Кратунов и несколько чехословацких коммунистов. Руководитель группы советский вице-консул Христофор Иванович Дымов (Христо Боев) был выслан из страны. Бурная реакция на это происшествие в Чехословакии заставила советские власти принять меры. Берзин и Боев писали объяснительные записки наркому обороны, а тот переслал их в Политбюро. Дирекция чехословацкой полиции представила описание этого случая в МИД своей страны, 1 декабря 1926 г.: "При аресте болгарского студента Ильи Кратунова, который являлся сотрудником уличенного в шпионаже работника Советской миссии Христо Дымова, был найден материал, свидетельствующий, что коммунистическая агитация на балканские страны была сосредоточена в Праге в руках Ильи Кратунова. Он получал сведения из Парижа, Италии и Вены, а также деньги, которые посылал в Болгарию. Деньги эти, по утверждению Кратунова, болгарские заграничные коммунистические организации предназначали для лиц преследуемых болгарским правительством или для их близких. Кратунов имел связь и с болгарской эмиграцией в Советской России, некоторые корреспонденции оттуда он посылал в Болгарию проставив пражский адрес ... "(Чехо-словашки извори за българската история. - София, 1987. - Т.2. - С.58).
Широкое использование действующих членов партии стало источником провала в апреле 1927 г. во Франции, где резидентом был С.Л.Уздансний, который действовал с нелегальных позиций под именем Абрама Бернштейна. Вот как описывал произошедшее тогдашний советский журнал "Суд идет!" (Л., 1928. - №1. - Стр.50-52): "8-го апреля палата депутатов была отправлена по декрету в очередной отпуск. На следующий же день, 9-го апреля, французская охранка, не стесняемая в своих движениях контролем парламентской комфракции, двинула свой боевой аппарат. Через несколько дней столбцы бульварных газет запестрели огромными, сенсационными заголовками: "Раскрыт военный шпионаж!", "Иностранная держава за нами шпионит!", "Коммунисты на службе у иностранцев!" и т.д. А вскоре стали известны и имена арестованных. Провост - видный синдикалист, секретарь редакции <Синдикалистский справочник документов>, Менетрие - секретарь унитарной федерации служащих и рабочих в правительственных учреждениях, Депуйи - активный работник той же федерации. Был дан мандат на арест тов. Кремэ - муниципального советника, члена Политбюро франц. компартии, и его секретаря Луизы Кларак, но за "ненахождением" (они бежали в СССР) - мандат не был приведен в исполнение. Зато - были арестованы два иностранца: русский литовец студент Гродницкий и просто русский - художник А.Бернштейн ... В чем "обвинялись" задержанные? В военном шпионаже в пользу одной державы. Какими "уликами" пользовалась охранка для ареста именно этих лиц? Что она сообщила? Вот что. Студент Гродницкий интересовался документами относительно оборудования военных заводов. Для этой цели он пользовался материалами, находящимися в распоряжении секретаря редакции Провоста. Но эти документы в редакцию сообщали Менетрие и Депуйи. Но эти документы у Провоста брал Бернштейн. А Гродницкий был знаком с Бернштейном. А какая-то родственница Бернштейна служила машинисткой в каком-то торгпредстве (жена Узданского работала в советском торгпредстве и посольстве) ... На суде Гродницкий категорически отрицал самый факт своего знакомства с остальными обвиняемыми. Его спокойным, достойным и выдержанным поведением восхищались даже представители буржуазной печати. Этого, к сожалению, нельзя сказать о Бернштейне. Больной, страдающий пороком сердца, он был избит после ареста по всем правилам международной охранки. Совершенно изнемогающий, Бернштейн, чтобы спасти остаток жизни, "признал", что он получил и передал какие-то бумаги. Напрасно, на суде он клялся в том, что "признание" его было вынужденным. Ему преподнесли его собственную подпись под протоколом и он вынужден был признать её ... 26-го июля 1927 г. суд вынес свирепый приговор. Гродницкий был приговорен к высшей мере наказания (в мирное время) - 5 годам тюремного заключения и 5000 фр. штрафа; Бернштейн и Менетрие - к 3 г. тюрьмы и 3000 фр. штрафа каждый; Дюпуйи и Провост к 2 год. тюрьмы и 2000 фр. штрафа; Сержан - несчастный, забитый рабочий, невольный доносчик - к 6 м. тюрьмы и 1000 фр. штрафа; Кремэ и Кларак - заочно к высшей мере - 5 лет тюремного заключения и 5000 фр. каждый Обвиненные обжаловали приговор. 15 декабря с.г. апелляционная палата подтвердила приговор исправительного трибунала ...".
Но невзирая ни на что, в программе Коминтерна, принятой на 46-м заседании его VI конгресса 1 сентября 1928 г. и неоднократно издававшейся на разных языках, говорится: "... Международный пролетариат, имеющий в СССР свое единственное отечество, важнейший оплот своих завоеваний и главнейший фактор своего международного освобождения, обязан способствовать успехам социалистического строительства в СССР и всеми мерами защищать его от нападения со стороны капиталистических держав".
ПРИМЕЧАНИЯ
1. РЦХИДНИ, ф.7, оп.162, д.16, л.66.
2. РГВА, ф.33988, оп. 2, 655, л.49-50.
3. Отсутствие аналитической службы и связанные с этим грубейшие просчеты и ошибки были официально признаны службой внешней разведки России только спустя 60 лет. см. "Секреты Гитлера на столе у Сталина" с.11-12.
4. Положение введено в действие приказом Наркома Обороны №006 от 19 июля 1934 года. РГВА, ф.4, оп.15, д.80.
5. РГВА, ф.4, оп.14, д.1479, лл.296-301.
6. РГВА, ф.9, оп.30, д.53, л.55.
7. РЦХИДНИ. ф.17, оп.162. д.19.
8. Воинское звание "старший майор госбезопасности" соответствовало воинскому званию "комдив" в РККА.
9. В сборнике №26 информационных материалов о военной обстановке в Испании, выпущенном 15 апреля 1937 года, имеется личная подпись Врид начальника 1-го отдела Разведупра полковника Узданского.
10. Более подробно об этом: см. "Родина", 1995, №2, с.83 и №8.
11. РГВА, ф.9, оп.30, д.53, л.26.
12. Великая Отечественная война советского народа, том 1, Накануне, часть 3, с.720. Рукопись подготовлена в институте военной истории. Цитата из выступления Сталина дана в рукописи со ссылкой на центральный архив КГБ без указания поисковых данных.
13. "Источник", 1994, №3, с.79.
14. РГВА, ф.9, оп.30, д.53, л.5-6.
15. РГВА, ф.9, оп.30, д.53, л.56.
16. Там же, л.52.
17. Там же, л.54-55.
18. РЦХИДНИ, ф.17, оп.162, д.21.
19. РГВА, ф.9, оп.30, д.53, л.99.
20. Там же, л.86.
21. РГВА, ф.9, оп.30, д.53, л.175.
22. Там же, л.171.
23. Там же, л.173.
24. Там же, л.179.
25. Военно-исторический журнал, 1993, №4, с.60.
26. "Агентурная разведка Германии" и "Агентурная разведка России". Обе монографии были изданы Разведупром в 1929 и 1931 годах.
27. РГВА, ф.9, оп.30, д.53, л.л.198-200.
28. Там же, д.155, л.л.21-22.
29. РГВА, ф.9, оп.30, д.155, л.86.
30. Постановление Политбюро от 5 сентября 1937 года (Особая папка). РЦХИДНИ, ф.47, оп.162, д.21.
31. РГВА, ф.9, оп.30, д.156, л.30.
32. РГВА, ф.4, оп.14, д.2352, л.80-83.
33. РГВА, ф.33987, оп.3, д.1220, л.125.
Валерий КОЧИК
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА: СТРУКТУРА И КАДРЫ
СТАТЬЯ ПЯТАЯ (1931 – 1936)
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 1930-х структура военной разведки существенно не менялась. В феврале 1931-го в IV Управлении появился 5 (дешифровальный) отдел, а в июне – 5 часть (радиоразведка, - начальник Я.А.Файвуш), существовавшая в составе Управления до февраля 1933-го.
1 (войсковой разведки) отдел в эти годы возглавляли: В.Е.Луцкевич - с марта 1930-го, А.П.Трифонов – с мая 1931-го; 2 (агентурной разведки) отдел: Р.А.Таиров – с июля 1929-го, Б.Н.Мельников – с февраля 1932-го, В.В.Давыдов (врид) – с июня 1933-го; 3 (информационно-статистический) отдел: И.Г.Клочко – с марта 1930-го, А.М.Никонов – с февраля 1931-го: 4 (внешних сношений) отдел: Ф.П.Судаков – с марта 1929-го, И.А.Ринк – с октября 1930-го, В.Т.Сухоруков – с мая 1931-го, В.В.Смагин – с июля 1933-го, А.И.Геккер – с июня 1934-го; 5 (дешифровальный) отдел: П.Х.Харкевич – с февраля 1931-го.
Отдел внешних сношений работал с советскими военными представителями за границей и с зарубежными – в СССР. Однако с ноября 1931-го по июль 1936-го советские военные атташе находились в ведении Сектора по работе военных и военно-морских атташе за границей Секретариата наркомвоенмора и председателя РВС СССР (затем Сектор военных и военно-морских атташе НКО СССР). Причиной такого организационного решения стал провал в июле 1931-го агентуры военного атташе в Польше В.Г.Богового; в начале августа Политбюро объявило Боговому выговор за раскрытие вследствие этого связей между IV Управлением и военными атташе, поскольку формально те представляли за рубежом РВС СССР, а не военную разведку.
Естественно, военная разведка принимала самое активное участие в зарубежном военном сотрудничестве Красной Армии, которое раньше всего распространилось на веймарскую Германию. Еще во времена Рапалло, в 1922 – 1923 годах, в Москве были специально созданы акционерные общества "Берсоль" и "Метахим", через которые шли военные заказы. На территории СССР действовали совместные объекты "Томка" (военно-химический полигон на станции Причернавская), "Липецк" (подготовка летного состава немецких ВВС и опытно-исследовательская работа), "Кама" (танковая школа в Казани). В военно-учебных заведениях Германии проходили курс командиры РККА, в Красной Армии были немецкие инструкторы. Производился и обмен развединформацией. С советской стороны всеми аспектами сотрудничества с Германией ведали А.Я.Зейбот и Я.К.Берзин (по линии Разведота Штаба РККА/ IV Управления) и О.О.Штейнбрюк (по линии 8 (немецкого) отделения КРО ОГПУ). Все эти контакты были свернуты после прихода Гитлера к власти по инициативе немецкой стороны.
Продолжительным было и сотрудничество с японской армией. Наркомвоенмор Ворошилов в январе 1930-го докладывал Политбюро: "Вопрос об обмене командирами-офицерами между Японской и Красной армиями имеет уже значительную давность. Еще в 1925/26 году бывший японский военный атташе в СССР полковник Мике неоднократно выдвигал его по поручению Генштаба перед тов.Пугачевым [заместителем начальника Штаба РККА]. При этом японцы основной упор делали на командирование офицеров-японцев в СССР "для изучения языка" и очевидно усматривали в этом с их стороны стремление обеспечить официальным путем более широкое развертывание агентурной сети. Мы возражали против этого, предлагая перенести центр тяжести вопроса на взаимное прикомандирование командиров-офицеров к воинским частям. В этом смысле и состоялось решение Политбюро от 23 июля 1927 года, считавшее возможным допустить в наши части до пяти японских офицеров на основах полной взаимности с японской стороны… Очевидно это не удовлетворило японцев… 10 декабря 1929 года на обеде, устроенном японским военным атташе полковником Комацубара, он официально заявил Начальнику Отдела Внешних Сношений т.Судакову о том, что Японское Военное Министерство на основании доклада генерала Мацуи (Начальник Генштаба) приняло решение согласиться на предложенные в свое время Реввоенсоветом СССР условия… При этом конкретные переговоры о взаимном прикомандировании каждой стороной по 2 человека (одного в пехоту и одного в кавалерию) поручено вести ему – Комацубара – в Москве. Не случайно, очевидно, и то, что возобновление разговора на эту достаточно старую тему совпало по времени с нашими военными успехами на Дальнем Востоке и обменом нотами с САСШ, ибо интерес японцев к РККА сильно возрос". Ворошилов предлагал пойти на предложение японцев, "учитывая, что японская армия представляет для нас большой интерес и что специфические японские условия крайне затрудняют изучение этой армии обычными методами"; соглашение было достигнуто, срок стажировки для каждого командира-офицера был определен в полтора года. 21 марта 1930-го Ворошилов уведомил замнаркоминдела Л.М.Карахана о том, что "отъезд назначенных для прикомандирования к частям РККА капитанов пехоты Масатоси Мияко и Козумаро Хориге намечен 30 марта… Возражений против прикомандирования к частям РККА указанных двух японских офицеров у меня нет. Назначенные прикомандирования к японской армии командиры РККА Покладок и Козловский готовятся к отъезду в Японию 15 апреля".
Практически так же строилось в 1920-х – 1930-х и военное сотрудничество с Турцией.
В феврале 1933-го 1, 3 и 4 части IV Управления были переименованы в сектора, а 2 часть стала самостоятельной лабораторией при Управлении.
1 (шифровальной) частью / 1 сектором руководил с марта 1930-го Э.Я.Озолин; 2 (производственной) / отдельной лабораторией: А.И.Гурвич-Горин – с мая 1930-го, С.М.Ляймберг – с февраля 1931-го, А.У.Филимонов – января 1934-го; 3 (административной) частью / 2 сектором: И.И.Пльчак – с марта 1930-го, М.О.Раубо – с декабря 1932-го, М.А.Стерхов – с января 1934-го; 4 (финансовой) частью / 3 сектором с марта 1930-го руководил А.И.Иванов.
Всего комсостав Управления насчитывал в это время около 110 человек.
Проект "Положения о IV Управлении Штаба РККА" (март 1931-го) гласил:
"IV Управление есть орган стратегической разведки Штаба РККА.
Ведению Управления подлежит:
1) Организация и ведение стратегической разведки.
2) Изучение иностранных государств с военной, военно-политической и экономической сторон, на основе материалов стратегической разведки и изучения иностранной литературы.
3) Учет и оценка работы военных атташе.
4) Участие в подготовке и инспектировании разведывательной службы войск и, в первую очередь, разведывательных органов штабов.
5) Подготовка и подбор кадров разведработников.
6) Изучение и распространение среди органов и частей РККА материалов, полученных на основе всех видов разведки, в виде: сводок, бюллетеней, справок, обзоров и т.д.
7) Выполнение специальных заданий Председателя Реввоенсовета СССР.
8) Участие в разработке операций и мобилизационных планов в области, касающейся разведки.
9) При Управлении состоят Курсы Усовершенствования комсостава по разведке, действующие на основе особого о них положения.
10) Управление состоит из 5-ти Отделов и 4-х Частей. 1 отдел – войсковой разведки. 2 отдел – агентурной разведки. 3 отдел – информационный. 4 отдел – внешних сношений. 5 отдел – специальный. 1 часть – шифровальная. 2 часть – специальная. 3 часть – финансовая. 4 часть – административная".
В том же году этот документ, за вычетом пункта 10, вошел в качестве 5 главы ("О 4-м (Разведывательном) Управлении Штаба РККА") в "Положение о Центральном Аппарате Народного Комиссариата по военным и морским делам".
Незначительные изменения предполагал и проект "Положения о IV Управлении Штаба РККА" (январь 1934-го): в нем отсутствовал пункт 3 о военных атташе и появились два дополнительных пункта, касающихся подготовки и учета начсостава запаса разведслужбы и военных переводчиков.
С УПРАЗДНЕНИЕМ 20 июня 1934-го Реввоенсовета СССР и трансформацией Наркомата по военным и морским делам в Наркомат обороны появилось утвержденное наркомом в июле "Положение о прохождении службы оперативными работниками разведорганов", определившее их и Управления статус в армии и особенности прохождения службы:
"1. К оперативным работникам разведорганов относятся командиры, остальные военнослужащие, инженерно-технические и другие вольнонаемные сотрудники, ведущие работу по агентуре или информации за рубежом, также и работники работающие на границах СССР.
2. В отношении прохождения службы оперативные работники разведорганов пользуются всеми правами и преимуществами, предоставляемыми служащим в военных частях и учреждениях РККА… Вольнонаемные оперативные работники в отношении всех видов материального обеспечения и права выслуги на пенсию приравниваются к военнослужащим оперативным работникам…
3. Пребывание разведработника на постоянной нелегальной работе за рубежом и время на поездки за рубеж для выполнения специальных заданий, по персональному представлению начальника Разведывательного Управления РККА, приравнивается к пребыванию на фронте в военное время, со всеми вытекающими отсюда для разведработников правами и преимуществами.
4. За время службы в разведорганах оперативные работники пользуются и прибавкой к окладам соответствующих категорий военнослужащих в РККА в размере: за 2 года службы – 20%, 4 года – 40%, 6 лет – 60%, за 10 лет и свыше – 100%.
5. Пополнение кадров оперативных работников Разведывательного Управления производится в основном за счет командиров, оканчивающих восточный и основной факультеты Военной Академии РККА и другие военные академии (с 4 – 5 летним сроком обучения), и лиц, прошедших специальную подготовку на годичных курсах усовершенствования комсостава при Разведывательном управлении и в специальной высшей школе разведслужбы.
Отбор кандидатов в высшую школу разведслужбы производится мандатной комиссией, назначаемой Народным Комиссаром Обороны, с участием представителя ЦК ВКП(б).
6. В целях сохранения кадров оперативных работников Разведывательное Управление РККА ведет им особый индивидуальный учет.
7. В целях повышения квалификации оперативных разведработников, последним предоставляется право льготного поступления во все военные академии и военные факультеты гражданских вузов, по представлению начальника Разведывательного Управления РККА.
8. Оперативным разведывательным работникам предоставляется возможность перерыва в прохождении курса военных академий и факультетов гражданских ВУЗов по представлению Начальника Разведывательного Управления РККА Народному Комиссару Обороны.
9. Оперативные работники разведорганов, потерявшие во время зарубежной работы свое здоровье, и их семьи получают пособия на лечение и в необходимых случаях обеспечиваются пенсиями по персональному представлению Начальника Управления, в размерах не ниже двойного оклада военнослужащих соответствующей категории и служебного стажа.
Семьи погибших на нелегальной работе за рубежом обеспечиваются за счет государства в размере не ниже зарплаты, получавшейся погибшим работником".
Последовавшие вскоре организационные и кадровые перемены в военной разведке были связаны не только с созданием Наркомата обороны и переименованием (в сентябре 1935-го) входившего в его состав Штаба РККА в Генеральный штаб. Руководство страны не без подачи НКВД сочло работу Управления неудовлетворительной. Военной разведке ставили в вину громоздкость агентурных сетей, их засоренность ненадежными и "засветившимися" кадрами (что привело в начале 1930-х к ряду провалов; утверждалось даже, что в целом ряде стран агентура разгромлена полностью), недостаточную подготовку кадров, наконец, слабую увязку ее деятельности с Особым (ОО) и Иностранным (ИНО) отделами ОГПУ-НКВД (подробнее см. "Свободная мысль", 1998, № 2, стр. 98 – 109). Похоже, именно последняя причина была наиболее важной: спустя три года, в июне 1937-го, Сталин заявил на Военном совете при наркоме обороны, что "разведка – это та область, где мы впервые за 20 лет потерпели жесточайшее поражение".
"Впервые за 20 лет" – значит, в 1934-м ситуация была не столь уж критической. В этом убеждают и результаты работы военной разведки в начале 1930-х.
ВЕСНОЙ 1930 ГОДА В ЕВРОПУ была направлена группа сотрудников IV Управления во главе с И.Винаровым ("Март"). Он получил назначение главным резидентом в Австрию, откуда предстояло руководить работой в Польше, Чехословакии, Румынии, Болгарии, Югославии, Турции и Греции. Перед выездом Винарова инструктировал начальник Управления Берзин, в частности, предостерегший резидента от "всяческих контактов с членами коммунистических организаций и их руководством" и посоветовавший опираться на "содействие честных, прогрессивно мыслящих людей".
Тем не менее, прибыв в Вену, Винаров в поисках надежных агентов не раз контактировал с политэмигрантами (включая болгар), иностранными студентами и местными коммунистами. Через полгода сформированная сеть приступила к работе. Для прикрытия было создано несколько фирм, что позволяло ездить по Европе, не вызывая подозрений. Одним из главных заданий Москвы был перехват корреспонденции в Софии, Бухаресте, Белграде и Афинах с помощью почтовых служащих. Винаров вспоминал, что к сентябрю 1933-го "группа полностью выполнила задание по раскрытию подрывной заговорщицкой деятельности военных атташе ряда империалистических государств в Балканских странах… верные люди в секретных радиотелеграфных службах на центральных почтамтах, или же технические сотрудники, имевшие доступ к телеграммам, регулярно делали копии шифрованных посланий перед их уничтожением. Другие лица доставляли эти копии на явочные квартиры, а третьи – заботились о том, чтобы переправить их через границу в Вену", откуда Винаров поначалу пересылал их в Центр с курьерами; "потом Берзин упростил процедуру: к нам прислали двух высококвалифицированных шифровальщиков, которые на месте расшифровывали тексты телеграмм и они по радио передавались в Москву" (И.Ц.Винаров. Бойци на тихия фронт. София, 1969, стр. 421).
В одном из документов Центра о работе группы "Марта" в 1930 – 1933 годах отмечалось: "Винаров организовал на чешских военных заводах, на заводе "Шкода" разведывательные группы. Он получил исчерпывающую информацию о состоянии авиационной промышленности, которая характеризуется как особо ценная. С его помощью Центр получил необходимые ему 17 греческих паспортов. От Винарова получены исключительно интересные сведения государственного значения, источники которых находятся в Бухаресте, Белграде, Афинах и Софии…".
Во главе курировавшейся Винаровым чешской резидентуры в мае 1930-го встал И.Крекманов ("Шварц"), имевший также прямую связь с резидентом в Германии "Оскаром" (О.А.Стигга). В Прагу Крекманов приехал с голландским паспортом на имя Георга Майермана и, приняв от своего предшественника агентуру, взялся за ее расширение. Первым, с кем он установил контакт, был С.Буюклиев, секретарь болгарских студентов-коммунистов, которого Крекманов знал по эмиграции в Югославии после разгрома Сентябрьского восстания. Посвященный в курс дела, Буюклиев познакомил резидента с архитектором Димитром Абаджиевым, жившим в Праге около десяти лет и имевшим широкие связи среди чешской интеллигенции.
"Скоро у нас сформировались две группы, - вспоминал Крекманов. – В первую входили инженер Лудвиг Лацина, заведующий отделом патентов дирекции заводов "Шкода" в Праге, инженер Камил Китрих, офицер запаса, инженер Марин Калбуров с завода "Колбен-Данек". Во вторую группу, за которую отвечал Стефан Буюклиев, входили Ян Досталек, конструктор военной фабрики в Праге, Ярмила, копировальщица военного завода в Пльзене, и Иван Тевекелиев, студент, служивший для связи с военными заводами "Збройовка" в Брно… С помощью моего старого знакомого Маринковича, секретаря югославских коммунистов в Праге, к работе было привлечено и несколько югославских студентов – Драгутин Чолич для явки, медичка Боца для технической связи и семья Владко Беговича – как связные"; помогали и местные коммунисты, с их генсеком Готвальдом Крекманов несколько раз встречался. От Китриха поступали секретные военные приказы, чертежи и схемы, сведения о французской агентуре в Чехословакии, а после военных сборов он, по словам Крекманова, передал Марии Абаджиевой "целую тетрадь с ценной информацией, в том числе и чертежи новой ручной гранаты, которая, как я узнал позднее, вызвала большие споры среди наших специалистов". Калабуров добыл чертежи легкого пулемета "Брен", выпускавшегося в Брно по английской лицензии, нового противогаза, изготовлявшегося в городе Страконице пистолета "Збройовка", сведения о винтовках и пулеметах производства заводов "Динамит-Нобель" в Братиславе и т.п. Копировальщица пльзенского завода снимала "по одному экземпляру с каждого чертежа оружия, которое должно было поступить в производство. Первый из них – чертеж 75-мм гаубицы – ее отец перевез в своем деревянном протезе и доставил на явочную квартиру Франтишека Кадлеца". Вся собранная информация переправлялась в Вену на явку в квартире австрийского коммуниста Петера Шталя. Связь с ним поддерживали секретарь болгарских коммунистов в Вене Минчо Маринов и югославская студентка-медик Николич. Конструктор чехословацкого армейского радиопередатчика Ян Досталек собрал три его экземпляра для передачи в Москву; последний из них был обнаружен чехословацкими таможенниками у курьера, полиция вышла на Досталека; арестованный, тот признал факт работы на СССР, но утверждал, будто действовал в одиночку, что стоило ему пяти лет (1932 – 1937) тюрьмы; погиб Досталек в годы нацистской оккупации Чехословакии.
В контакте с пражской резидентурой "Шварца" работали несколько агентов в других странах: например, немецкий радиотехник Ганс Мюллер, с 1936-го поддерживавший связь непосредственно с Центром. В 1932-м окончил Пражскую консерваторию и вернулся в Югославию Д.Чолич, как минимум до 1941-го дававший информацию по заводу авиационных двигателей в городе Нови Сад и т.п. Тогда же в Бухаресте обосновался Тевекелиев, возглавив там группу, копировавшую шифровки на центральном почтамте, а также занятую раскрытием антисоветской агентуры (в частности, удалось обнаружить секретную школу в Карпатах, где готовили диверсантов для заброски в СССР). В январе 1933-го Тевекелиев был арестован и осужден на 8 лет тюрьмы (выслан в Болгарию в 1940-м), тем временем его группа продолжала работать. В это же время М.Калбуров стал представителем чешской "Збройовки" (крупнейшего поставщика оружия за рубеж) в Болгарии; в Софии он созвал фирму, торговавшую армейским и полицейским оружием чешского и германского производства, и продержался без провалов вплоть до 1945-го. В середине 1930-х Калбуров дважды нелегально посещал СССР, где его и Винарова принимал нарком Ворошилов.
В Болгарии перехватом корреспонденции правительственных учреждений и посольств руководили сперва Никола Белопитов, а в 1932 – 1936 годах – Д.Ананиев, вызывавшийся Винаровым в Вену для "двадцатидневного инструктажа и обучения… Кроме основной задачи, связанной с секретными телеграммами, группа осуществляла широкую информационную деятельность благодаря связям в военно-фашистских и правительственных кругах".
ПОСЛЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ЛЕГАЛИЗАЦИИ в Германии и Австрии, с документами австрийского предпринимателя прибыл в Италию в феврале 1930-го Л.Е.Маневич, которому было поручено создать и возглавить резидентуру в Милане, нацеленную на военно-техническую разведку на промышленно развитом севере страны. За два года резидентура приобрела 9 ценных агентов-источников, около 70 процентов документов, переданных ею, получили высшую оценку Центра. После провала в октябре 1932-го Маневич по приказу из Москвы на время покинул Италию, вернувшись на Апеннины в качестве австрийского же коммерсанта Конрада Кертнера, совладельца бюро изобретений и патентов и представителя нескольких немецких фирм. Связи резидента в деловых кругах позволяли получать информацию не только по Италии, но также по Испании и Германии, в особенности о немецких ВВС и военной промышленности. Ближайшими сотрудниками Маневича были работавший "под крышей" инженера торгрпредства СССР в Милане Г.П.Григорьев (1932 – 1941), радистка Р.Г.Гинзбург (1934 – 1936), нелегалы супруги А.М. и С.А. Скарбек (Бенедик), ранее работавшие в Китае и Германии. В декабре 1936-го после провала одного из сотрудников Маневич был арестован.
Заключение суда по делу К.Кертнера, составленное в Турине 3 января 1937-го, гласило: "…В 1934 году иностранец, национальность и имя которого точно не выяснены, приехал в Италию, поселился в Милане, поддерживая связь с представителями деловых кругов, и стал заниматься военным шпионажем во вред фашистскому режиму и государству. Называется себя Конрадом Кертнером, но уроженцем какой страны является, установить не удалось… в течение долгого времени Конрад Кертнер развивал деятельность во вред фашисткой Италии и ее военному союзнику Германии, в пользу Советской России. Почти все, кто имел с ним контакт, полагают, что он русский, хотя является совладельцем фирмы в Милане. Сам Конрад Кертнер отрицает, что занимался шпионажем, но в то же время не пожелал дать никаких объяснений по поводу многочисленных документов секретно характера, преимущественно германских, а также итальянских. Документы конфискованы у него в момент ареста, а также обнаружены в конторе и дома при обыске. Конрад Кертнер отрицает, что знает других обвиняемых, имевших с ним преступные связи и доставлявших ему различные секретные документы. Исключением является Делио Лионелло, у которого Кертнер брал уроки летного мастерства. Преступная деятельность Кертнера была обширна: он протянул свои щупальца также на Турин, Геную, Болонью, Брешию и Специю. Ему удалось привлечь ценных специалистов и опытных техников, которые состояли на службе на промышленных предприятиях, снабжающих итальянские и германские вооруженные силы".
В ЯНВАРЕ 1930 ГОДА появился в Шанхае и Рихард Зорге, зарегистрировавшийся как журналист под своим настоящим именем. За два года работы в Китае он сумел создать сильную группу (среди этих людей было несколько будущих сотрудников Зорге в Токио): командир РККА Карл Мартынович Римм (в Китае под именем "Зельман Клязь"), его жена Любовь Ивановна Римм ("Луиза Клязь"), Урсула Кучински (по мужу Гамбургер, спустя годы взявшая себе литературный псевдоним "Рут Вернер"), Григорий Стронский-Герценберг, радисты Зепп Вейнгартен и Макс Клаузен и другие. Макс Кристиансен-Клаузен вспоминал, что еще в Германии Зорге собрал данные на тех иностранных советников китайской армии, у которых "можно было предположить в дальнейшем наилучшую осведомленность: эти данные, как он не раз говорил нам, давали ему возможность, в итоге, в дружеской беседе "выпотрошить их, как жирного рождественского гуся"… Рихард при этом всегда думал о перспективной ценности результатов разведывательной работы. Кто кого и чему учит в военных академиях Пекина и Нанкина? В военных училищах родов войск?… Какие новые, более мобильные части находились в стадии формирования? Какие виды вооружений… закупались и испытывались, в какой последовательности и каким дивизиям они передавались? Исходя из всего этого, можно представить себе, что у нас поистине не было недостатка в работе и как мы, часто все сообща, радовались, когда кусочки мозаики складывались в общую картину". Китайская миссия Зорге успешно завершилась в ноябре 1932-го.
О его восьмилетней работе в Японии (начавшейся в сентябре 1933-го и прерванной арестом японской полицией в октябре 1941-го), равно как и об исключительной ценности передававшейся группой "Рамзая" (оперативный псевдоним Зорге) информации сегодня известно всем. Известно и то, что в Москве не слишком доверяли его сообщениям, а оценить по достоинству (посмертным присвоением звания Героя Советского Союза) деятельность Зорге сочли необходимым лишь в 1964-м, после того как Н.С.Хрущев случайно узнал о ней – не из документов, а из французского художественного фильма трехлетней давности (тогда же в Москве появится идущая от комплекса зданий ГРУ (Хорошевское шоссе, 76) к готовящей для него кадры Военно-дипломатической академии (ул. Народного ополчения, 50) улица Зорге). Отметим поэтому только факт контактов Зорге с французским информационным агентством "Гавас", в токийском бюро которого работал член группы "Рамзай" югослав Бранко Вукелич. Спустя годы глава этого бюро Робер Гиейн осознал, что "по желанию Зорге… получал информацию, которую добывала его разведывательная сеть. Ему было необходимо, чтобы некоторые данные… дошли до представителей западных стран – противников Гитлера. О секретной информации я ставил в известность своего посла и военного атташе. Мой приятель полковник Тибо передавал ее, о чем я сказал Вукеличу, своим коллегам – британскому и американскому военным атташе"; по мнению Гийена, Зорге понимал, что Центр относится к его сообщениям скептически, и считал полезным, "чтобы и по другим каналам подтверждалась информация, которую он посылал в Москву с помощью своей тайной радиостанции. Тем самым его данным придавался бoльший вес".
ТАК ИЛИ ИНАЧЕ, еще в мае 1934-го, то есть до общей реорганизации военного ведомства, заместителем начальника IV Управления стал по совместительству начальник ИНО ОГПУ-НКВД А.Х.Артузов. Ему было поручено перестроить центральный аппарат военной разведки и ее агентурные сети, создать совместную комиссию в составе начальников Разведупра, ИНО и ОО для координации работы военной и политической разведок и создать при Управлении Школу разведки (до сих пор кадры для Управления давали годичные Курсы разведки и двухгодичные Вечерние академические курсы, соответствовавшие по объему подготовки двум курсам Военной академии им.Фрунзе).
Всего несколько месяцев, с августа по ноябрь 1934-го, военная разведка носила название Информационно-Статистического Управления (ИСУ) РККА. В сентябре заместитель наркома обороны Я.Б.Гамарник утвердил "Положение о школе Информационно-Статистического Управления РККА": продолжительность обучения в ней устанавливалась в 12 месяцев, "постоянный состав" (кадры преподавателей) – в 72 человека, "переменный состав" (слушатели) – 198 человек. Начальнику ИСУ поручалось сформировать Школу к 15 октября. Предполагалось сделать учебные группы небольшими (по 5 – 10 слушателей) и готовить их порознь друг от друга в Москве и Подмосковье.
В ноябре 1934-го ЦИК СССР утвердил "Положение о Народном комиссариате обороны СССР". Согласно пунктам 13 - 14 раздела III этого документа, Разведывательное управление РККА теперь подчинялось непосредственно наркому и не входило в структуру Штаба РККА. Задачи, возлагаемые на начальника Разведупра, остались неизменными (глава 5, пункты 30 – 31), структура же центрального аппарата военной разведки теперь радикально изменилась.
25 декабря "в связи с переходом центральных управлений НКО СССР на новую организационную структуру, в соответствии с новым положением о НКО СССР", на должность начальника Разведупра был назначен Я.К.Берзин. Прочие назначения по новой структуре состоялись в январе 1935-го. При этом целый ряд ключевых постов (включая должности начальников новых, региональных теперь 1 и 2 отделов) заняли сотрудники ИНО, пришедшие в военную разведку вместе с Артузовым (до мая 1935-го продолжавшего руководить и ИНО). В октябре 1936-го заместителем начальника 1 отдела (работавшего по странам Запада) по кадрам также стал майор А.И.Полуэктов, ранее чекист, много лет прослуживший в ОО, "освещавшем" в числе прочих армейских структур и военную разведку.
Новая структура Разведупра выглядела следующим образом:
Начальник Управления – Я.К.Берзин, заместители начальника Управления – А.Х.Артузов, А.М.Никонов;
1 отдел (западный) – О.О.Штейнбрюк;
2 отдел (восточный) – Ф.Я.Карин;
3 отдел (военно-техническая разведка) – О.А.Стигга;
4 отдел (руководство разведотделами округов) – В.Г.Боговой;
5 отдел (дешифровальный) – П.Х.Харкевич;
6 отдел (внешних сношений) – А.И.Геккер;
7 отдел (административный) – А.Д.Мартьянов (с мая 1935-го);
Школа Разведупра – П.Ф.Смирнов (с октября 1934-го);
Курсы усовершенствования Разведупра – В.И.Карпов (Чуйков) (с декабря 1932-го).
В январе 1935-го был образован и Научно-исследовательский институт по технике связи Разведупра (начальник – А.И.Гурвич), появившийся вследствие разделения Научно-испытательного института связи и электромеханики РККА, другая половина которого под названием НИИ связи РККА была подчинена Управлению связи РККА.
На этом перемены не закончились. Уже 15 апреля 1935-го секретным приказом наркома за № 0531 Берзин был освобожден от руководства Разведупром (в "Свободной мысли", 1998, № 2, стр. 108 номер и дата приказа указаны неточно) и зачислен в распоряжение наркома обороны с выражением признательности и уверенности в том, "что и в будущей своей работе т.Берзин вполне оправдает свой заслуженный авторитет одного из лучших людей Рабоче-Крестьянской Красной Армии". Характерно, однако, что в первоначальном проекте этого приказа, датированном 10 апреля, ни о какой благодарности речи нет – он выглядит как обычный приказ о снятии с должности.
15 же апреля новым начальником Управления с должности заместителя начальника Автобронетанкового управления Штаба РККА был назначен С.П.Урицкий.
1 июля было введено в действие "Положение об организации военной цензуры в РККА" (на мирное время), согласно которому Центральная военная цензура РККА (ЦВЦ) работает "под непосредственным руководством и указанием Начальника Разведывательного управления РККА и в контакте с Уполномоченным СНК СССР по охране военных тайн в печати". Как мы помним, с декабря 1918-го по октябрь 1919-го военная цензура уже входила в состав тогдашнего Региструпра. В таком ее подчинении была своя логика: занятые в числе прочего аналитической работой по иностранной прессе, сотрудники Разведупра лучше кого либо еще представляли, какого рода сведения об армии нежелательно пропускать в советскую печать. ЦВЦ предписывалось "организовать предварительную цензуру и осуществлять последующий контроль всех изданий центральных военных издательств…, красноармейского радиовещания, военного сектора Совкино и т.п., а также последующий контроль низовой военной печати".
Постановлением ЦИК и СНК СССР от 22 сентября 1935-го в РККА устанавливались персональные воинские звания. Их присвоение началось в ноябре, после проведения соответствующей аттестации комсостава (бывшие чекисты обычно получали при этом звания политсостава).
В ноябре 1935-го были утверждены новые штаты (403 человека: 234 военнослужащих и 169 вольнонаемных) и структура (12 отделов и 7 отделений) Разведупра. Назначения по новым штатам произошли в феврале - марте 1936-го, их результатом стала следующая расстановка кадров:
Начальник Разведупра – С.П.Урицкий; заместители начальника – корпусный комиссар А.Х.Артузов, комдив А.М.Никонов; помощники начальника - корпусный комиссар Л.Н.Захаров (Мейер) (с декабря 1935-го), А.Л.Абрамов (Миров) (с сентября 1936-го);
1 отдел (западный) – корпусный комиссар О.О.Штейнбрюк;
2 отдел (восточный) - корпусный комиссар Ф.Я.Карин;
3 отдел (военной техники) – комдив О.А.Стигга;
4 отдел (военно-морской) – капитан 2 ранга М.А.Нефедов;
5 отдел (руководство разведотделами округов и флотов) – комбриг В.Г.Боговой;
6 отдел (радиоразведки) – бригадный инженер Я.А.Файвуш;
7 отдел (дешифровальный) – полковник П.Х.Харкевич;
8 отдел (военной цензуры) – дивизионный комиссар П.И.Колосов;
9 отдел (монголо-синьцзянский) – комбриг В.Н.Панюков;
10 отдел (специальный технический) – бригадный комиссар А.П.Лозовский;
11 отдел (внешних сношений) – комкор А.И.Геккер;
12 отдел (административный) – майор А.Д.Мартьянов (с ноября 1936-го его сменил чекист, капитан госбезопасности в отставке (затем бригадный комиссар) Д.И.Троицкий, до 1923-го возглавлявший отдел ПК Московского губотдела ОГПУ, затем помощник начальника Отдела ПК ОГПУ, начальник 3 отделения Оперода, а с 1932-го – помощник начальника Оперода ОГПУ);
Секретно-шифровальное отделение – полковой комиссар Э.Я.Озолин;
Специальное отделение "А" (функции его не раскрывались; по всей видимости, они состояли в "активной разведке", то есть диверсиях) – бригадный комиссар Г.Л.Туманян;
Отделение кадров - полковой комиссар И.Ф.Туляков;
Финансовое отделение – интендант 1 ранга А.И.Иванов;
Регистрационное отделение – военный инженер 1 ранга М.Н.Панкратов;
Редакционно-издательское отделение – бригадный комиссар Н.Л.Шинкарев;
Отделение связи – старший лейтенант В.А.Зимин.
Такая структура просуществовала без особых изменений до 1939-го. К сожалению, этого нельзя сказать о кадрах Разведупра: именно в эти годы они были выбиты массовыми репрессиями.
Валерий КОЧИК
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА: СТРУКТУРА И КАДРЫ
СТАТЬЯ ШЕСТАЯ (1937-1946)
РЕЗИДЕНТ РАЗВЕДУПРА в Швейцарии М.И.Полякова вспоминала: "Вернулась я из командировки осенью 1937 года. Не застала в управлении ни Павла Ивановича [Берзина], ни моего начальника и учителя Оскара Стиггу. Не застала я и Н.В.Звонареву, которую успела хорошо узнать и полюбить. О ней мне сказали: уволилась, где-то работает, а где, не знаем. В кабинете Стигги сидел командир с двумя шпалами. Это был А.А.Коновалов. Мы поздоровались. Он сказал, что надеется, что я выйду скоро на работу, так как некому разбирать и отправлять почту отдела. На мой вопрос, когда мне докладывать начальству, он ответил: - Пока начальства нет наверху, а мне вы доложите по ходу дела… На душе было тяжело, я не могла понять, что происходит, и не знала, кого можно спросить об этом… Познакомилась с товарищами в отделе, в основном это были командиры, окончившие академии, языков и нашей работы не знали. Не знал ее и А.А.Коновалов. Я всеми силами старалась им помочь, и как-то само собой эти товарищи стали моими первыми учениками, а позднее некоторые из них и моими начальниками. Все, что я сама знала, все полезное и нужное из моего опыта я старалась передать им, старалась научить их любить нашу работу и гордилась ими все последующие годы. Многие из них стали генералами разведки и так же, как и я, связали с ней свою судьбу навсегда".
21 августа 1937-го начальник отделения кадров Управления, полковой комиссар И.Ф.Поляков сообщил на партактиве: "новых разведчиков у нас 72 %, это пришедшие с 1935 г.", общий же штат "на 50 % не укомплектован". Выступивший там же О.А.Стигга упомянул некие трудности, "когда пришлось снять 10 резидентов".
А спустя год с небольшим, 13 декабря 1938-го, врио начальника 1 (западного) отдела Разведупра полковник А.И.Старунин и его заместитель по агентуре майор Ф.А.Феденко докладывали наркому обороны: "…Рабоче-Крестьянская Красная Армия фактически осталась без разведки. Агентурная нелегальная сеть, что является основой разведки, почти вся ликвидирована…". К концу 1941-го в центральном аппарате почти не осталось старых сотрудников.
Точное количество всех репрессированных в 1937 -- 1940 годах военных разведчиков неизвестно, однако имеющиеся данные говорят о сотнях уволенных, арестованных и расстрелянных – примерно о половине всего личного состава разведки. О потерях среди ее командного состава (и изменениях в его расстановке) можно судить по сведениям УКНС/УНС РККА (Управления по комначсоставу/Управления по начсоставу РККА); выделены фамилии арестованных, подчеркнуты -- арестованных и расстрелянных:
начальник Управления: комкор С.П.Урицкий (апрель 1935-го –- июнь 1937-го), армейский комиссар 2 ранга Я.К.Берзин (июнь –- август 1937-го);
заместители начальника Управления: корпусный комиссар А.Х.Артузов (май 1934-го –- январь 1937-го), старший майор госбезопасности М.К.Александровский (январь 1937-го -- август 1937-го), комдив А.М.Никонов (январь 1935-го -- август 1937-го, в августе несколько дней исполнял обязанности начальника Управления), старший майор госбезопасности С.Г.Гендин (сентябрь 1937-го –- октябрь 1938-го, исполнял обязанности начальника Управления), комбриг А.Г.Орлов (сентябрь 1937-го –- апрель 1939-го, с октября 1938-го по апрель 1939-го исполнял обязанности начальника Управления);
помощники начальника Управления: корпусный комиссар Л.Н.Захаров (Мейер) (декабрь 1935-го –- июнь 1937-го), А.Л.Абрамов (Миров) (сентябрь 1936-го –- май 1937-го);
1 (западный) отдел: начальник – корпусный комиссар О.О.Штейнбрюк (январь 1935-го –- апрель 1937-го), комдив О.А.Стигга (апрель –- ноябрь 1937-го, одновременно начальник 3 отдела), врид начальника –- майор А.И.Старунин (ноябрь 1937-го –- май 1939-го, затем назначен преподавателем тактики Куйбышевской медицинской академии); заместители начальника –- полковник С.Л.Узданский (июль 1935-го –- лето 1936-го), полковник А.А.Мазалов (июль 1935-го –- апрель 1937-го), полковник С.Н.Степанов (июль 1938-го –- май 1939-го, одновременно заместитель начальника 2 отдела; затем назначен преподавателем Ветеринарной академии);
2 (восточный) отдел: начальник –- корпусный комиссар Ф.Я.Карин (январь 1935-го –- апрель 1937-го), комбриг А.Ю.Валин (Гайлис) (апрель -- июль 1937-го), врид начальника – майор, затем полковник Н.В.Хабазов (апрель 1937-го –- июль 1938-го, одновременно начальник отделения; затем направлен в распоряжение УКНС); заместители начальника –- комбриг П.А.Панов (январь 1935-го –- сентябрь 1936-го), дивизионный комиссар Л.А.Борович (август 1935-го –- май 1937-го, причем в 1936 –- 1937 годах одновременно резидент в Китае), врид заместителя майор М.А.Шалин (1937 –- 1938), полковник С.Н.Степанов (июль 1938-го –- июль 1939-го, одновременно заместитель начальника 1 отдела), майор, затем полковник П.Д.Шленский (июль 1938-го –- июль 1939-го);
3 (военная техника) отдел: начальник – комдив О.А.Стигга (январь 1935-го –- ноябрь 1937-го, с апреля 1937-го одновременно начальник 1 отдела), врид начальника -- бригадный комиссар М.Я.Вайнберг (ноябрь 1937-го –- июнь 1938-го); заместители начальника –- комдив Д.К.Мурзин (январь 1935-го –- декабрь 1937-го), комдив Г.Т.Тумельтау (февраль 1936-го –- декабрь 1937-го);
4 (военно-морской) отдел: начальник –- капитан 2 ранга М.А.Нефедов (февраль 1936-го – 1937), врид начальника -- капитан 2 ранга А.М.Якимычев (1937 –- 1938); в начале 1938-го отдел был передан в ведение Наркомата ВМФ;
5 (руководство разведотделами округов и флотов) отдел: начальник –- комбриг В.Г.Боговой (февраль 1936-го –- июнь 1937-го), врид начальника –- майор С.В.Блохин (август 1938-го –- март 1939-го, одновременно заместитель начальника отдела); заместитель начальника -- полковник А.К.Маликов (июль 1936-го – июль 1937-го);
6 (радиоразведка) отдел: начальник -- бригадный комиссар Я.А.Файвуш (февраль 1936-го -- декабрь 1937-го); заместитель начальника –- майор Я.С.Дашевский (февраль 1936-го –- июнь 1939-го);
7 (дешифровальный) отдел: начальник –- полковник П.Х.Харкевич (февраль 1936-го –- февраль 1939-го, уволен из РККА), заместитель начальника –- майор Б.В.Звонарев (февраль 1936-го –- сентябрь 1938-го; в феврале 1941-го назначен преподавателем Московского института востоковедения);
8 (военная цензура) отдел: начальник –- дивизионный комиссар П.А.Колосов (февраль 1936-го –- апрель 1937-го), дивизионный комиссар Е.В.Стельмах (апрель –- июль 1937-го), врид начальника -- полковник И.И.Пузырев (август 1937-го -- 1938); заместители начальника – интендант 1 ранга Е.И.Рея (февраль 1936-го –- декабрь 1937-го), бригадный комиссар В.Ф.Воля (февраль 1936-го –- май 1939-го; с 1938-го –- врид начальника);
9 (монголо-синьцзянский) отдел: начальник –- комбриг В.Н.Панюков (февраль 1936-го –- май 1937-го), врид начальника –- Н.С.Соркин (май 1937-го –- декабрь 1939-го); заместитель начальника –- бригадный комиссар А.М.Арто (февраль 1936-го –- 1938; уволен из РККА), полковник И.Ф.Куц (август 1938-го –- август 1939-го, затем назначен преподавателем в Военную академию им.Фрунзе);
10 (специальной техники) отдел: начальник –- бригадный комиссар А.П.Лозовский (февраль 1936-го –- декабрь 1937-го), майор А.Ф.Васильев (декабрь 1937-го –- май 1939-го); заместитель начальника –- бригадный комиссар Э.К.Перкон (февраль 1936-го –- декабрь 1937-го), врид заместителя –- полковой комиссар К.А.Новицкий (декабрь 1937-го –- октябрь 1938-го, затем уволен из РККА, восстановлен в 1940-м);
11 (внешних сношений) отдел: начальник –- комкор А.И.Геккер (февраль 1936-го –- февраль 1937-го), врид начальника –- майор Н.И.Дубинин (ноябрь 1937-го –- июль 1938-го); заместитель начальника –- комбриг Ф.Г.Мацейлик (февраль 1936-го –- ноябрь 1937-го, в феврале –- ноябре 1937-го одновременно врид начальника отдела);
12 (административный) отдел: начальник –- бригадный комиссар Д.И.Троицкий (ноябрь 1936-го –- сентябрь 1937-го), врид начальника –- интендант 1 ранга В.П.Крюков (1937 – май 1938-го), майор К.Н.Деревянко (июнь 1938-го –- июль 1940-го);
13 (радиосвязи) отдел (образован в 1937-м): заместитель начальника и врид начальника отдела –- военинженер 2 ранга И.Н.Артемьев (декабрь 1937-го –- май 1939-го);
Секретно-шифровальное отделение (иногда именовалось Отделением "Ш"): начальник -- полковой комиссар Э.Я.Озолин (январь 1935-го –- ноябрь 1937-го), майор Н.А.Филатов (сентябрь 1938-го –- май 1939-го);
Спецотделение "А": начальник -- бригадный комиссар Г.Л.Туманян (февраль 1936-го –- апрель 1938-го, затем назначен военкомом Военно-инженерной академии РККА), полковник Х.-У.Д.Мамсуров (апрель 1938-го –- май 1939-го); заместитель начальника –- бригадный комиссар Х.И.Салнынь (февраль 1936-го –- апрель 1938-го);
Отделение связи: начальник -- старший лейтенант В.А.Зимин (февраль 1936-го –- апрель 1938-го), майор М.С.Маслов (июль 1938-го –- июнь 1939-го);
ЦШПКШ (Центральная школа подготовки командиров штаба -- так с осени 1936-го из соображений конспирации именовалась Школа Разведупра): начальник -– полковник Ф.П.Смирнов (октябрь 1934-го –- апрель 1938-го), полковник М.А.Шалин (апрель 1938-го –- июнь 1939-го);
Разведывательные курсы усовершенствования комсостава РККА при Разведупре: начальник –- полковник В.И.Швецов (октябрь 1935-го –- сентябрь 1939-го);
НИИ по технике связи: начальник –- бригадный инженер А.И.Гурвич (январь 1935-го –- декабрь 1937-го), врид начальника –- военинженер 1 ранга М.А.Кожевников (декабрь 1937-го –- май 1938-го), военинженер 2 ранга И.С.Киселенко (июнь 1938-го –- 1941).
Упоминаемое в некоторых источниках спецотделение "И", занимавшееся республиканской Испанией, судя по всему, представляло собой временную рабочую группу и едва ли может считаться самостоятельным подразделением Разведупра; по крайней мере, документы об его образовании и упразднении нам неизвестны.
Среди обвинений, по которым репрессировались сотрудники Управления, преобладали "участие в военно-фашистском заговоре", в "контрреволюционных организациях", шпионаж, встречались и такие основания, как "вследствие ареста его родного брата (троцкиста) за шпионаж в пользу Японии", [состоящий в распоряжении Разведупра старший лейтенант А.П.Махалов] "был близко связан с изъятым из кадров РККА Касони" [начальник лаборатории НИИ по технике связи Разведупра военинженер 3 ранга В.И.Разговоров], "воспитывался у дяди –- владельца театральных предприятий, домовладельца" [секретный уполномоченный 2 отдела Разведупра капитан 3 ранга А.А.Лейферт], "состоял в партии левых с.-р. в 1918 г., политического доверия не внушает" [секретный уполномоченный 1 отдела Разведупра батальонный комиссар К.К.Довгалло], "муж ее исключен из рядов ВКП(б) за сокрытие участия своего отца в кулацком восстании в 1919 гг." [переводчица Разведупра техник-интендант 1 ранга А.Я.Ленская], "имел связь с врагом народа Уборевичем" [военный цензор разведотдела Забайкальского военного округа капитан О.Н.Степанов], "выходец из Германии, имел близкое знакомство с ныне арестованными врагами народа, в Германии проживают мать и брат, которые находятся на его иждивении" [состоящий в распоряжении Разведупра интендант 3 ранга В.М.Тель], "в 1921 г. исключался из ВКП(б), уроженец Бессарабии – за невозможностью дальнейшего использования", [состоящий в распоряжении Разведупра полковой комиссар А.С.Семенов] "была секретарем Уншлихта, знакома с бывшей женой Мессинга, в 1917 г. была в Бунде" [состоящая в распоряжении Разведупра политрук М.С.Болотина], "отец арестован, полька" [состоящая в распоряжении Разведупра военинженер 2 ранга А.Э.Приставко] и т.п. Увольнения из армии за некомпетентность и непрофессионализм тогда были довольно редки.
"Политдонесения" фиксировали реакцию сотрудников Управления на "разоблачения врагов народа": "Дело Г [Гамарника] заставляет задуматься, кому теперь можно верить? И кому подчиняться?" ["т. Семенов, слушатель курсов"], "как мог такой авторитетный руководитель армейских парторганизаций превратиться в врага народа" [капитан 3 ранга Зайцев, сотрудник 4 отдела], "теперь вообще нельзя доверяться никому" [Кормилицына, сотрудница 10 отдела]; "монтажист" при снятии со стены портрета Гамарника заявил: "Как бы еще чей портрет не пришлось снимать", а другой добавил: "Теперь надо вывешивать портреты Карла Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, тогда наверняка не ошибешься". Автор этого донесения констатирует: "Извещение о самоубийстве Гамарника вызвало у многих работников РУ неприятный осадок, а у некоторых и растерянность. Еще продолжаются разговоры: "кому же теперь верить и как познавать людей". Из другого донесения: "После проведенного актива НКО, в связи с приказом Наркома №… разговоры вокруг арестов прекратились, но за последнее время в связи с арестом [М.К.] Александровского вновь возобновились", "Я недоумеваю, в чем дело? Ведь Александровского нам прислали как проверенного, прислали тогда, когда уже в НКВД имелся материал на врагов. Мы вчера еще к нему ходили докладывали, с ним по службе общались, а теперь его взяли" [майор Васильев], "Моя жена родная сестра Узданского, он и его брат как враги народа арестованы. Узданский ходил ко мне в гости. А я только хотел подать заявление о вступлении в партию" [интендант 1 ранга А.И.Вильнер], "Поздно раскрыли эту банду шпионов, почему партия не могла их раньше разоблачить. Кому теперь верить?".
Летом 1937-го начальник Разведупра назначил комиссию "для проверки состояния собственных вещей (корзин, чемоданов, сундуков) принадлежащих работникам РУ, командированным на работу за границу"; фактически же комиссия проверяла не "состояние хранения", а содержимое вещей. У некоторых сотрудников были найдены труды Троцкого, Зиновьева и других "врагов народа" (что не удивительно, ведь некоторые из сундуков хранились с 1930-го), а резидент в США Б.Я.Буков держал в своем чемодане "Револьверов 3 системы Парабеллум, Маузер, Вальтер с патронами. Часов заграничных 4. Фотоаппаратов 2. Отмычек разных 40 шт.".
НОМЕРНОЕ НАИМЕНОВАНИЕ центральный аппарат военной разведки вновь получил в мае 1939-го. Теперь он именовался 5 Управлением РККА. 29 июня были утверждены его новые штаты (341 военнослужащий, 189 189 вольнонаемных) и структура, продержавшиеся ровно год:
начальник 5 Управления: комдив (с мая 1940-го –- генерал-лейтенант) И.И.Проскуров (с апреля 1939-го);
заместитель начальника 5 Управления: майор А.Ф.Васильев (с мая 1939-го);
1 (западный) отдел: начальник –- майор (затем полковник) Ф.А.Феденко (с мая 1939-го);
2 (восточный) отдел: майор (затем полковник) А.П.Кисленко (с мая 1939-го);
3 (военно-технический) отдел: военинженер 1 ранга А.А.Коновалов (с мая 1939-го);
4 (паспортный) отдел: майор (затем полковник) С.Ф.Пивоваров (с июля 1939-го);
5 (информационный) отдел: исполняющий должность начальника –- полковник Г.П.Пугачев (с августа 1939-го);
6 (приграничной разведки) отдел: начальник –- полковник Т.Ф.Корнеев (с декабря 1939-го);
7 (радиоразведки) отдел: майор (затем полковник) Ф.П.Малышев (с октября 1939-го);
8 (радиосвязи) отдел: военинженер 1 ранга И.Н.Артемьев (с мая 1939-го);
9 (шифровальный) отдел: майор Н.А.Филатов (с мая 1939-го), майор Л.С.Пелевин (с октября 1939-го);
10 (внешних сношений) отдел: полковник Г.И.Осетров (с мая 1939-го);
11 (дешифровальный) отдел: майор Н.А.Филатов (с 11 (дешифровальный) отдел: майор Н.А.Филатов (с октября 1939-го);??
Специальный отдел "А": полковник Х.-У.Д.Мамсуров (с мая 1939-го);
Политотдел: бригадный комиссар И.И.Ильичев (с июня 1938-го);
Отдел кадров: заместитель начальника –- бригадный комиссар И.Ф.Туляков (с июня 1939-го);
Общий отдел: начальник -- майор (затем полковник) М.С.Маслов (с июня 1939-го);
Административно-хозяйственный отдел: майор (затем полковник) К.Н.Деревянко (с июня 1938-го);
Центральная школа подготовки командиров штаба – майор П.С.Петров (с октября 1939-го);
Курсы усовершенствования комсостава –- полковник Д.И.Гончаров (с октября 1939-го);
НИИ по технике связи –- военинженер 1 ранга И.С.Киселенко (с июня 1938-го);
Институт оперативной техники (в составе Управления с 1939-го, штаты –- 16 военнослужащих, 21 вольнонаемный; судя по названиям лабораторий –- фоторепродуцирования, чертежная, цинкография, типо-лито, занимался в основном изготовлением документов): В.С.Четвериков (с декабря 1939-го).
Прежний 9 (монголо-синьцзянский) отдел стал самостоятельным подразделением Генштаба под названием Отдела специальных заданий (начальник –- полковой комиссар Н.С.Соркин, с 1939-го).
Принимая Наркомат обороны от Ворошилова в мае 1940-го, новый нарком маршал С.К.Тимошенко отметил в акте приема целый ряд недостатков, в том числе касающихся 5 Управления:
"Организация разведки является одним из наиболее слабых участков в работе Наркома обороны. Организованной разведки и систематического поступления данных об иностранных армиях не имеется. Работа Разведывательного управления не связана с работой Генерального штаба. Наркомат обороны не имеет в лице Разведывательного управления органа, обеспечивающего Красную Армию данными об организации, состоянии, вооружении, подготовке к развертыванию иностранных армий. К моменту приема Наркомат обороны такими разведывательными данными не располагает. Театры военных действий и их подготовка не изучены"
В июне 1940-го 5 Управление передается обратно в Генштаб и получает название Разведывательного управления Генерального штаба РККА. В состав Разведупра вернули Отдел специальных заданий, а ЦШПКШ стала именоваться теперь Высшей специальной школой Генерального штаба. Несколько изменилась и структура Разведупра, приняв такой вид:
начальник Управления: генерал-лейтенант Ф.И.Голиков (с июля 1940-го);
заместитель начальника Управления: генерал-майор А.П.Панфилов (с июня 1940-го), генерал-майор И.Г.Рубин (с июля 1940-го);
1 (западный) отдел: начальник –- полковник А.М.Кузнецов (с августа 1940-го);
2 (балканский) отдел: полковник С.М.Чувырин (с августа 1940-го);
3 (восточный) отдел: полковник А.П.Кисленко (с августа 1940-го);
4 (военно-технический) отдел: военинженер 1 ранга А.А.Коновалов (с августа 1940-го);
5 (специальный) отдел: полковник Х.-У.Д.Мамсуров (с августа 1940-го);
6 (паспортный) отдел: генерал-майор Н.И.Егорычев (с августа 1940-го);
7 (приграничной разведки) отдел: военинженер 1 ранга П.П.Мелкищев (с октября 1940-го);
8 (радиоразведки и радиосвязи) отдел: военинженер 1 ранга И.Н.Артемьев (с мая 1939-го);
9 (шифровальный) отдел: майор Л.С.Пелевин (с октября 1939-го);
10 (дешифровальный) отдел: полковник Н.А.Филатов (с августа 1940-го);
11 отдел (?? функции неизвестны ??): полковник И.В.Виноградов (с августа 1940-го);
Отдел внешних сношений: полковник А.В.Герасимов (с июля 1940-го);
Отдел Центральной военной цензуры: полковой комиссар А.Ф.Кобелев (с августа 1940-го);
Информационный отдел: генерал-майор Н.И.Дубинин (с сентября 1940-го);
Отдел спецзаданий: полковой комиссар Н.С.Соркин (с декабря 1939-го);
Общий отдел: полковник С.Ф.Пивоваров (с августа 1940-го);
Отдел кадров: полковник А.Н.Кондратов (с июня 1940-го);
Политотдел: генерал-майор (ранее дивизионный комиссар) И.И.Ильичев (с июня 1938-го);
Административно-хозяйственный отдел: полковник Г.Н.Жданов (с августа 1940-го), полковник Ф.С.Веселов (с сентября 1940-го);
Высшая специальная школа: ?? звание?? Н.Е.Чуваков (с сентября 1940-го);
Разведывательные курсы усовершенствования комсостава Высшей специальной школы: полковник Д.И.Гончаров (с сентября 1940-го);
НИИ по технике связи: военинженер 1 ранга И.С.Киселенко (с июня 1938-го);
Институт оперативной техники: полковник В.С.Четвериков (с декабря 1939-го).
УГРОЗА НАДВИГАВШЕЙСЯ ВОЙНЫ ставила перед необходимостью воссоздания агентурных сетей, разрушенных усилиями как зарубежных контрразведок, так и собственного НКВД.
В Германии на Разведупр уже многие годы (с 1931-го) работала журналистка И.Штёбе ("Альта"), имевшая несколько своих источников информации. Главным среди них был дипломат Рудольф фон Шелиа ("Ариец"). В группу Штебе входили радист Курт Шульце ("Берг"), сотрудничавший с Управлением еще с 1929-го, Г.Кегель и другие; они первыми сообщили Москве об утверждении Гитлером плана "Барбаросса" и его основном содержании. Резидентом с декабря 1940-го был военный атташе в Берлине генерал-майор В.И.Тупиков, ему помогали полковники Н.Д.Скорняков ("Метеор"), И.Г.Бажанов и В.Е.Хлопов. Связь резидентуры с группой "Альты" осуществлял Н.М.Зайцев ("Бине"). Тупиков не сомневался в скором начале войны, о чем с 23 мая 1941-го ежедневно докладывал в Центр. 12 июня он докладывал: "Из 10 миллионов немецкой армии три четверти находятся восточнее меридиана Штеттин, Берлин, Вена. Немецкая пропаганда прекратила заявления о неизбежности столкновения на Востоке. Сведения о мобилизации в Румынии подтверждаются. "Ариец" называет теперь срок наступления против нас 15 – 20 июня".
Югославский военный атташе в Берлине Владимир Ваухник вспоминал: "Наилучшие отношения у меня сложились с советской военной миссией в Берлине, которая была довольно многочисленной. В то время миссию возглавлял генерал Тупиков, на службе строгий, а вне службы дружелюбный и гостеприимный. Первым помощником генерала и военно-воздушным атташе [если точнее, помощником атташе по авиации] был полковник Скорняков, истинно русская душа, как ее описывал Достоевский… Как все русские, он не желал рассуждать о глобальных политических проблемах и не участвовал в разговорах о ситуации у него на родине. Беседовал исключительно на военные темы. Скорняков, как и его товарищи, углублял знания языка, занимаясь с немецким учителем. Со временем полковник обратил внимание, что учитель задает ему вопросы, не имеющие отношения к изучению языка… Без обиняков он спросил немца, сколько тому платят за информацию о каждом уроке. Учитель сильно смутился и сразу признался, что получает по десять марок за рассказ о проведенном занятии. "Хорошо, -- сказал Скорняков, -- продолжайте и дальше… Но если вы мне расскажете, о чем вас спрашивали и что вы отвечали, получите от меня еще двадцать марок". Учитель вскоре стал его другом и, возможно, сотрудником. Скорнякова окружали еще несколько полковников и майоров, не менее добрых и симпатичных друзей. Это прежде всего полковник-танкист Хлопов, с которым мы как следует изучили немецкие танковые войска. Меня охотно навещали и полковники Воронцов [видимо, капитан 1 ранга, затем контр-адмирал М.А.Воронцов –- военно-морской атташе] и Бажанов".
Советско-чехословацкий договор о взаимопомощи от 16 мая 1935-го сделал возможным сотрудничество двух стран и по линии разведки. Еще летом 1935-го делегация Разведупра РККА во главе с Артузовым в Праге подписала с руководством 2 (разведывательного) отдела Главного штаба чехословацкой армии договор. Наметивший два основных направления совместной деятельности: обмен информацией о нацистской армии и общая агентурная работа. В январе 1936-го советские и чехословацкие разведчики сопоставили свои сведения об армии Германии, частях СС и полицейских формированиях. 27 мая того же года в Праге был создан самостоятельный совместный разведцентр под названием "Вонапо" (затем "Вонапо-2") во главе с майором Карелом Палечеком из 2 отдела; советскую военную разведку представлял капитан (затем майор) Кузнецов. К 1938-му "Вонапо" располагало собственной агентурой в Германии и Австрии (33 человека, из них 16 резидентов). Чехословацкие разведчики дважды посетили СССР (летом и осенью 1936-го), встречались с маршалом Тухачевским, начальником Разведупра комкором Урицким и его заместителем комдивом Никоновым и в числе прочего обменялись опытом дешифровки немецких кодов, для чего гостям демонстрировали новейшую станцию радиоперехвата в Ленинградской области.
В 1938-м 2 отдел передал Москве сведения о работавшей против СССР из стран Балтии агентуре нацистов, поступившие в апреле от чехословацкого агента "А-54" (ответственного сотрудника Абвера П.Тюммеля). Для проверки его информации майор А.Франк и штабс-капитан Й.Форжт выезжали в Прибалтику под видом туристов.
После Мюнхенского соглашения совместный центр "Вонапо-2" прекратил существование, майор Кузнецов отбыл к новому месту назначения в Берлин, а накануне нападения нацистов на Чехословакию 11 ведущих сотрудников 2 отдела ("особая военная группа") вылетела в Лондон на английском самолете, взяв лишь самые необходимые документы; все прочее пришлось уничтожить. Однако сотрудничество продолжалось (включая агентурную работу в оккупированной Чехословакии, Румынии, Югославии и Турции), с советской стороны в нем участвовали военно-воздушный атташе в Великобритании комбриг И.И.Черний, его помощник майор Б.Ф.Швецов, военный атташе при союзных правительствах в Лондоне майор (затем подполковник) А.Ф.Сизов.
Естественно, в Чехословакии параллельно действовала и самостоятельная резидентура советской военной разведки. В 1940 –- 1941 годах ею руководил двадцатипятилетний Леонид Андреевич Михайлов ("Рудольф"). Под именем сотрудника генконсульства СССР в Праге Леонида Ивановича Мохова он руководил обширной сетью агентуры и поддерживал связи с организациями Сопротивления (как коммунистическими, так и ориентированными на эмигрантское правительство в Лондоне). Связными Мохова были Иржина Унцейтиг и журналист Курт Беер (литературный псевдоним Курт Конрад), одну из разведгрупп в 1937 – 1941 годах возглавлял майор чехословацкой армии Едличка ("Руди"), имевший прямую радиосвязь с Москвой. Немало ценной военно-технической и политической информации давала в 1939 –- 1941 годах группа "Балканское сопротивление", руководимая сотрудниками пражского концерна "Баньска" Александром Магличем и Сватоплуком Радой.
Накануне нападения на СССР Мохов, предупрежденный о возможных провокациях, срочно выехал в Москву. В меморандуме об объявлении войны, зачитанном по радио утром 22 июня, Й.Риббентроп прямо коснулся пражского резидента: "…кроме того, велась интенсивная разлагающая деятельность на территориях, оккупированных Германией… Советские представительства, особенно генеральное консульство в Праге, внесли в это большой вклад. С помощью радиоприемников и передатчиков осуществлялась тщательная разведывательная деятельностью, которая является блестящим доказательством работы Коминтерна против Рейха… Сотрудник русского консульства в Праге Мохов был главой русской разведывательной сети, которая простиралась над всем протекторатом…"; 10 ноября 1941-го начальник пражского гестапо докладывал Р.Гейдриху о раскрытом летом "аппарате советской разведывательной службы, руководимом Моховым, сотрудником советского генерального консульства в Праге… арестовано около 200 человек".
Целый ряд разведгрупп в дополнение к уже имевшимся был создан в предвоенные годы в Болгарии; нацистский посол в Турции Ф. Фон Папен называл Болгарию лучшим центром Москвы по сбору информации. Одну из этих групп возглавлял отставной болгарский генерал-майор В.С.Заимов ("Азорский") И.Винаров вспоминал, что и сам Берзин, и знавший Винарова по общей работе в Китае резидент в Болгарии полковник В.Т.Сухоруков интересовались фигурой Заимова уже в 1935 –- 1936 годах. Сухоруков был первым советским военным атташе в Болгарии (дипломатические отношения с ней СССР установил в июле 1934-го). Однако к постоянной работе Заимова привлек уже в январе 1939-го сменивший Сухорукова на постах военного атташе и резидента полковник А.И.Бенедиктов. Заимову удалось довольно быстро создать эффективную группу, чья активность распространялась на Румынию, Турцию, Югославию, Грецию, Германию. Радистами группы стали инженер Никола Белопитов (работал на советскую военную разведку еще с 1928-го) и Тодор Прахов. Связным почти все время оставался секретарь советского военного атташе старший лейтенант (потом капитан) Я.С.Савченко, выпускник ЦШПКШ 1939 года.
В конце 1939-го появилось еще одно "тайное разведывательное звено под руководством Крыстьо Белева" (из обвинительного заключения болгарского суда, 1943). Заместителем Белева и главным информатором этой группы стал известный адвокат Александр Пеев ("Боевой"), радистами – Эмил Попов ("Пар") и Иван Джаков. Первое время работой группы руководил новый военный атташе СССР в Софии (1939 –- 1941) полковник И.Ф.Дергачев, с отъездом которого куратором группы и главным резидентом стал помощник военного атташе майор Л.А.Середа. В марте 1941-го Белев был интернирован как коммунист, во главе группы его сменил Пеев, использовавший для получения информации свои широкие связи с военных и дипломатических кругах Болгарии; до апреля 1943-го группой передано свыше 400 радиограмм.
В начале 1937-го освобожденному из тюрьмы по амнистии бывшему секретарю окружкома БКП С.И.Богданову предложил сотрудничать с Москвой шофер советского военного атташе лейтенант И.Ф.Шалыгин. Сначала Богданов работал в одиночку, но за 1939 – 1940 годы сумел создать группу, вопреки провалам отдельных своих звеньев действовавшую вплоть до 1944-го. Основное ядро в Софии возглавлял сам Богданов ("Арбатов"), его заместителем был Стоян Шарланджиев. Ответвления группы имели собственные рации и свои позывные: так, звено "Пан" в Варне (Васил Попов, затем Петр Богоев) отслеживала военные перевозки на северо-востоке Болгарии и прилегающих морских путях; звено в Пловдиве возглавлял Павел Нончев.
Разведотдел штаба Черноморского флота (начальник – полковник Д.Б.Намгаладзе) засылал в Болгарию собственную агентуру. В октябре – ноябре 1940-го туда морем были нелегально переправлены обосновавшийся в Варне З.Христов (с паспортом на имя Н.И.Добрева) и группа "Дро" в составе опытного разведчика Г.Стойнова и его жены Свободы Анчевой (М.В.Мирчевой). Всех их снабдили документами переселенцев из Южной Добруджи, которая перешла к Болгарии от Румынии по Крайовскому соглашению (1940).
Работой Разведупра в Скандинавии руководил С.К.Старостин ("Кент"), в 1936-м –- только что окончивший училище лейтенант, а спустя три года –- уже резидент. На вопрос о причинах "стремительности карьеры" он посоветовал обратить "внимание на год начала моей службы в разведке… Чистка была удобным поводом "убрать" наиболее влиятельных людей… Военная разведка была обескровлена… Ситуация сложилась, как в песне "Молодым везде у нас дорога". В двадцать три года я стал резидентом по всему Скандинавскому региону, а в тридцать два получил полковника". Прибывший в конце 1939-го в Стокгольм Старостин официально числился "директором "Интуриста" с филиалами в Осло и Копенгагене, а также одновременно представителем Аэрофлота и Госкино. С момента аншлюса Австрии, а особенно после захвата Польши из Европы в Стокгольм потянулся мощный поток беженцев, в основном еврейской национальности… антисемитизм Гитлера и моя деятельность в качестве представителя Аэрофлота способствовали скорому становлению агентурной сети. Вербовал агентов, как правило, на основе идейных антифашистских убеждений. Валюты у Советского государства на оплату хорошего агента не было. За получаемые сведения я, конечно, платил, но суммы были чисто символические. Зато у СССР был мировой престиж –- не такой уж маленький капитал. Именно на основе идейных убеждений мне и удалось завербовать в Стокгольме суперагента по кличке "Ларс"… Шведы завербовали немецкого шифровальщика, имея же ключ к шифру, они контролировали всю переписку германского генералитета и высших чинов третьего рейха вплоть до самого фюрера. "Ларс" же по роду своей службы имел доступ к этим документам, которые в пяти пакетах разносились королю, премьер-министру, начальнику генштаба, главнокомандующему и руководителю дипломатического ведомства Швеции. Все документы проходили через мой стол" ("Начало", 1992, № 26, стр. 24).
На обсуждении проекта нового издания истории Великой отечественной (1989), тогдашний заместитель начальника ГРУ генерал-полковник Г.А.Михайлов заметил: "Вопреки некоторым бытующим представлениям в Центр регулярно поступала достоверная информация о подготовке фашисткой Германии к нападению на Советский Союз. С большой точностью были переданы боевой состав, численность, группировка войск противника, сообщено решение Гитлера о нападении на СССР, поступала информация о первоначальных сроках нападения и о последующих изменениях в них. Исследования трофейных документов показали, что данные советской разведки о противнике были очень близки к реальным. Иными словами, информация была. Другое дело, как она использовалась". Выпущенное шестью десятилетиями ранее учебное пособие Академии им.Фрунзе высказывалось на ту же тему категоричнее: "Было бы весьма ошибочным считать функции разведывательной службы мирного времени законченными в тот момент, когда она добыла, обработала и распространила полученные ею разведывательные данные. Она должна продолжить свою работу в том направлении, чтобы наши военные мероприятия мирного времени реагировали на ее данные. Она обязана сигнализировать всякую военную опасность и решительно бороться со всякими попытками игнорировать ее указания… От ее работников требуется величайшее гражданское мужество, ибо нет ничего легче, как затем говорить о том, что я, мол, вам об этом писал, а вы меня не послушали" (С.М.Белицкий. Оперативная разведка. М.-Л., 1929, стр. 24 –- 25).
Едва ли можно считать последнюю формулировку устаревшей и в наши дни.
ВОЙНА ПРЕЖДЕ ВСЕГО вынудила готовить громадное число людей для работы в тылу противника. Спешно набираемые слушатели проходили краткий курс обучения в специальных лагерях. Например, в учебном лагере на подмосковной станции Сходня в первые месяцы войны около полутора тысяч человек (русские, немцы, поляки, чехи, румыны, итальянцы и т.д.) в течение двух недель изучали стрельбу, радиодело, топографию, прыжки с парашютом, основы конспирации и все прочее, что могло понадобиться в тылу у врага.
Массовая подготовка таких кадров не была для Красной Армии совершенно новым делом. С конца 1920-х этим занимались в Украинском и Белорусском военных округах. Более того, на советской территории производились закладки оружия, продовольствия и т.д. на случай вражеской оккупации той или иной области. Проводились масштабные партизанские учения и периодическая переподготовка потенциальных партизан. Параллельно в этом же направлении работали и органы госбезопасности. Однако в 1935 – 1938 годах все подобные приготовления были свернуты, а затем последовали массовые репрессии.
Теперь же пришлось спешно забрасывать десанты туда, где действовали профессиональные розыскники противника, а "условия вооруженной борьбы еще не назрели. Большая часть населения была к ним равнодушна. Не были обеспечены организационные и технические условия применения парашютных десантов и отсутствовал боевой опыт" ("Hadtornete kцzlemйnyek" (Bp.), 1976, № 3, old. 525). В Польше из пяти подобных групп (в составе бывших офицеров польской армии) удалось закрепиться ровно на год (август 1941-го – август 1942-го) лишь одной – группе "Михаил". Командиром ее был Николай Арцишевский. Не слишком удачной оказалась и заброска агентуры в бывшую Чехословакию. Глава чехословацкой военной миссии в Москве Г.Пика 10 октября 1941-го сообщал в Лондон: "После передачи меморандума о саботаже и парашютистах, я был принят сегодня народным комиссаром Берия, членом правительственной пятерки по обороне государства. Берия обещал временно приостановить высадку парашютных десантов. Подготовленную нами следующую группу я отослал обратно в Суздаль…". По инициативе Г.Димитрова были временно приостановлены и десанты в Болгарию.
Основным каналом связи с Москвой стало радио, которое прежде старались использовать как можно реже. Многократно увеличился риск пеленгации: в 1941 – 1942 годах это вызвало провалы в Бельгии, Германии, Болгарии и других странах. Впрочем, уже 15 мая 1942-го нацистское РСХА констатировало: "заброска парашютистов… достигла больших размеров, особенно в протекторате Богемии и Моравии, Генерал-губернаторстве [Польша] и на оккупированных территориях… Чаще всего сбрасываются группы по 4 –- 6 человек". Через два дня Гитлер, выслушав доклад начальника РСХА, раздраженно заметил: "Большевики нас превосходят только в одной области –- в шпионаже".
В феврале 1942-го Разведупр преобразуется в Главное разведывательное управление (ГРУ) Генштаба. 23 сентября того же года нарком обороны Сталин издал приказ № 00222:
"В целях упорядочения и улучшения работы военной разведки приказываю: 1. Выделить из состава Генерального штаба Красной Армии Главное разведывательное управление, подчинив его Народному комиссару обороны. 2. На Главное разведывательное управление Красной Армии возложить ведение агентурной разведки иностранных армий как за границей, так и на временно оккупированной территории СССР. 3. Войсковую разведку изъять из ведения Главного разведывательного управления. 4. Для руководства и организации работы войсковой разведки создать в составе Генерального штаба Красной Армии Управление войсковой разведки, подчинив ему разведотделы фронтов и армий. Установить, что начальник Управления войсковой разведки Генштаба является одновременно заместителем начальника Генерального штаба Красной Армии. Запретить Управлению войсковой разведки Генштаба Красной Армии и разведотделам фронтов и армий ведение агентурной разведки. 5. Дешифровальную службу Главного разведывательного управления передать в ведение НКВД СССР. 6. Выделить из состава Главного разведывательного управления Отдел центральной военной цензуры, сохранив его в системе Наркомата обороны как самостоятельный отдел… 8. Разрешить Главному разведывательному управлению Красной Армии создание на периферии вдали от штабов фронтов трех-четырех разведывательных групп, использовав для прикрытия их представительства Центрального штаба партизанского движения при военных советах фронтов…"
Как вспоминали военные разведчики, И.И.Ильичев счел неизбежные в тех условиях провалы агентуры на фронтах и армиях достаточным основанием для того, чтобы "излечить больную голову путем ее отсечения"; не без его подачи "приказ о ликвидации фронтовых агентурных структур был отдан в самый ответственный момент нашего общего наступления… Дезорганизация разведки в этот период весьма отрицательно сказалась на боевой деятельности войск и явилась объективно причиной больших потерь, поскольку штабы фронтов в этот период нужной информации о противнике не получали" (В.А.Никольский. Аквариум-2. М., 1997, стр. 126).
Видимо, в силу этого 19 апреля 1943-го приказом наркома обороны № 0071 Управление войсковой разведки было преобразовано в Разведупр Генштаба Красной Армии. На него возлагались "руководство войсковой и агентурной разведкой фронтов, регулярная информация о действиях и намерениях врага и проведение дезинформации противника". Заместителем начальника Генштаба по разведке и начальником Разведупра Генштаба стал генерал-лейтенант Ф.Ф.Кузнецов, а его заместителями – генерал-майоры Л.В.Овянов и П.Н.Вавилов.
Размещался Разведупр Генштаба в Москве, на улице Карла Маркса (Старая Басманная), дом 17. В него входили восемь номерных отделов: 1 (войсковой разведки) отдел, 2 (агентурной разведки), 3 (руководство агентурной разведкой фронтов), 4 (оперативной информации), 5 (радиоразведки и забивки радиостанций противника), 6 (радиосвязи), 7 (кадров), 8 (шифровальный) отдел, а также Административно-хозяйственный отдел, Специальное отделение (дезинформации), Отделение оперативной техники, Финансовое отделение, Следственная часть (допрос военнопленных), Секретариат Разведупра Генштаба, Авиационный отряд, Радиоузел связи и Школа агентурной подготовки.
Спустя два месяца Государственный комитет обороны утвердил постановление под названием "Мероприятия по улучшению зарубежной работы разведывательных органов СССР", касавшееся всех аспектов деятельности внешней, военной и самостоятельной тогда военно-морской разведок. Основными объектами "зарубежной работы" назывались Германия, Япония, Италия, оккупированные ими страны, а также США и Англия. Шло и сотрудничество советской военной разведки с аналогичными службами союзников: польской (1941 – 1943) и чехословацкой (1941 – 1943), английской и американской (1943 – 1944). Косвенным отражением такой активности стали данные нацистов, согласно которым в начале 1944-го на территории рейха и оккупированных им стран работало около пятисот нелегальных раций антигитлеровской коалиции, а в дальнейшем их число стабильно увеличивалось.
ДОКУМЕНТЫ, касающиеся дальнейшей истории военной разведки, в основном остаются пока на ведомственном хранении. Ограничимся поэтому лишь самыми общими сведениями.
Восстановилась кадровая стабильность: во время Великой Отечественной и позднее в ГРУ работало немало профессиональных разведчиков, пришедших на эту службу еще в предвоенные годы. За недостатком места приведем неполный список одних только генералов и адмиралов: Е.В.Алешин, Б.П.Асеев, Л.К.Бекренев, И.А.Большаков, И.А.Бондаренко, П.Н.Вавилов, А.А.Вартанян, А.В.Васильев, А.Ф.Васильев, И.В.Виноградов, М.А.Воронцов, Т.Ф.Воронцов, Я.П.Горшков, М.Я.Грязнов, В.М.Драгун, Н.И.Дубинин, В.А.Дубовик, П.П.Евстигнеев, С.Д.Зотов, М.И.Иванов, И.А.Иконникков, Я.Н.Ищенко, В.М.Капалкин, К.В.Кашников, А.П.Кисленко, А.А.Коновалов, Н.А.Кореневский, Н.В.Корнеев, М.А.Кочетков, М.П.Кутузов, И.Г.Ленчик, К.Б.Леонтьев, Г.О.Ляскин, И.Н.Маковский, Х.-У.Мамсуров, М.С.Маслов, П.П.Мелкишев, М.А.Мильштейн, Н.М.Молотков, В.А.Никольский, Л.В.Онянов, М.Ф.Панфилов, Р.С.Пекурин, И.Я.Петров, Ф.Ф.Поветкин, П.А.Попов, Б.Г.Разин, А.С.Ррогов, А.Г.Самохин, И.М.Сараев, А.Ф.Сизов, И.А.Скляров, Н.В.Славин, Н.С.Солодовник, С.И.Сурин, И.Я.Сухацкий, Н.М.Трусов, Ф.А.Феденко, А.А.Хлебов, В.Е.Хлопов, Н.П.Цыгичко, П.К.Чекмазов, С.М.Чувырин, Н.В.Шерстнев, С.И.Ющенко. Помимо этого, выходцы из военной разведки пополняли дипломатическую службу; назовем только обладателей ранга послов: Е.Г.Забродин, И.И.Ильичев, В.З.Лебедев, К.К.Родионов, Н.В.Рощин (Рузанков), Н.В.Славин, А.Ф.Федоров.
После генерал-майора А.П.Панфилова (в 1941 – 1942 годах) и генерал-лейтенанта И.И.Ильичева (в 1942 -–1945 годах) войсковую часть 38729, как именовалось ГРУ с 1940-х по 1960-е (затем – в/ч 44388), возглавляли:
1945 -- 1949 генерал-полковник Ф.Ф.Кузнецов (1904 – 1979), политработник, член Военного совета Воронежского фронта, в 1943 –- 1945 годах начальник самостоятельного Разведупра Генштаба РККА;
1949 -- 1952 генерал армии М.В.Захаров (1898 –- 1971), штабной работник, начальник Военной академии Генерального штаба, профессор;
1952 -- 1956 генерал-полковник М.А.Шалин (1897 –- 1970), в военной разведке с 1932-го (с перерывами), штабной работник;
1956 -- 1957 генерал-полковник С.М.Штеменко (1907 –- 1976), штабной работник;
1957 -- 1958 вновь М.А.Шалин;
1958 -- 1962 генерал армии И.А.Серов (1905 –- 1990), кадровый чекист;
1963 -- 1986 генерал армии П.И.Ивашутин (родился в 1909-м), кадровый чекист;
1987 -- 1991 генерал армии В.М.Михайлов (родился в 1925-м), занимал командно-штабные должности в войсках и в Генштабе;
1991 -- 1992 генерал-полковник Е.Л.Тимохин (родился в 1938-м), служил в войсках ПВО, начальник Главного штаба войск ПВО;
1992 -- 1997 генерал-полковник Ф.И.Ладыгин (родился в 1937-м), аналитик военной разведки, заместитель начальника ГРУ, начальник Договорно-правового управления Генштаба;
с 1997-го генерал-полковник В.И.Корабельников (родился в 1946-м), оперативник военной разведки, первый заместитель начальника ГРУ.
Центральный аппарат продолжал менять статус и название: Разведывательное управление Генерального штаба РККА (с июля 1940-го), Главное разведывательное управление (ГРУ) Генерального штаба Красной Армии (февраль –- октябрь 1942-го), ГРУ Красной Армии (с октября 1942-го), вновь ГРУ Генерального штаба Красной Армии (с июня 1945-го), ГРУ Генерального штаба Вооруженных сил СССР (с марта 1946-го), 2 главное управление Комитета информации при Совете министров СССР (фактически с сентября 1947-го), 2 главное управление Генштаба Вооруженных сил СССР (с весны 1949-го), ГРУ Генштаба (с 1953-го), ГРУ Вооруженных сил РФ (с 1992-го)??.
А вот Кочик про РАЗВЕДУПР
В. Я. КОЧИК (Москва)
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА В 1920-1930-е ГОДЫ
Весной 1924 года была проведена реорганизации центрального аппарата Народного комиссариата по военным и морским делам, в результате чего основные отделы Штаба РККА получили статус управлений. Начальником Разведывательного управления был назначен Я. К. Берзин. Разведупру, как центральному органу военной разведки, предписывалось осуществлять организацию стратегической разведки в иностранных государствах; организацию в зависимости от международной обстановки разведывательно-диверсионной деятельности в тылу противника; ведение разведки в политической, экономической и дипломатической областях; сбор и обработку зарубежной литературы и издание материалов по всем видам разведки, дачу заключений о возможных планах иностранных государств; руководство низовыми разведорганами; подготовку квалифицированных работников разведки /1/.
Менялась и структура Управления. Если в 1924 году в его составе были только 2-й (агентурный) и 3-й (информационный) отделы и общая (административная) часть, то уже в декабре следующего года восстанавливается 1-й отдел (войсковой разведки), а несколько месяцев спустя, создается новый " 4-й отдел (внешних сношений). Частей стало четыре: шифровальная, производственная, административная и финансовая. С сентября 1926 года Разведупр стал именоваться IV Управлением Штаба РККА.
В соответствии с поставленными задачами, как отмечал Я. К. Берзин, "1924"1925 гг. характеризуются широким развертыванием работы Разведупра", когда основное внимание уделяется военной технике, которая "вместе с воздушным и морским флотом составила 66,5 процентов всех заданий данных агентуре". О том же говорят общие для всех стран задания агентурной разведки по сухопутным вооруженным силам2. Увеличение средств, отпущенных Управлению, дало возможность углубленно заняться разведкой США и Великобритании. Первыми резидентами военной разведки стали: в США " Феликс Вольф (Инков Владимир, Раков Вернер Готтальдович), имевший опыт работы в Австрии и Германии, в Великобритании " Рудольф Мартынович Кирхенштейн, также ранее работавший в Германии.
Об итогах работы Разведупра по отдельным странам можно судить по докладу начальника 3-го отдела Александра Матвеевича Никонова на совещании работников разведки военных округов в 1927 году. Никонов сообщил: "Западные сопредельные страны. Наиболее важный противник СССР " Польша изучена во всех отношениях с весьма большой детальностью и большой степенью достоверности", хотя "документами не подтверждено количество дивизий, развертываемых в военное время, многие вопросы мобилизации, вооружения и т.д. Что касается других сопредельных стран, то наибольшие достижения имеются вслед за Польшей в отношении изучения Финляндии, Эстонии и Латвии. Несколько слабее и менее систематично при весьма ограниченном количестве документов освещается Румыния, условия работы в которой для нашей агентуры крайне неблагоприятны, но в отношении Румынии есть основания надеяться на улучшение работы. Великие державы. Германия, Франция, Великобритания, США и Италия, в общем, освещаются имеющимися материалами в достаточной мере для выяснения тех основных вопросов, которые интересуют Красную Армию... Страны востока. По этим странам накоплен огромный материал, который лишь частично обработан и непрерывно пополняется новыми материалами. Страны Востока уже на основании имеющихся материалов могут быть освещены в достаточной мере... Необходимо освещение во всех деталях вооруженных сил Японии, которая в силу политических и иных условий до сих пор охватывалась нашим агентурным аппаратом в недостаточной мере, но которая представляет огромный интерес как страна, имеющая первоклассные сухопутные, морские и воздушные силы". На основании изложенного Никонов делал вывод, что "У правление располагает достаточными данными для того, чтобы поставить на должную высоту дело изучения иностранных армий в войсковых частях и штабах РККА..." /3/.
Одним из приоритетных направлений деятельности IV Управления становится военно-техническая разведка, некоторые материалы которой отражались в "Военно-технических бюллетенях", выпускавшихся с апреля 1926 года /4/. Среди тех, кто работал на этом направлении, был Стефан Лазаревич (Тадеушевич) Узданский " нелегальный резидент во Франции с марта 1926 года. Прежде он основательно изучил эту страну, работая в техническом бюро 3-го отдела. Под грифом "секретно" Узданским был издан справочник по вооруженным силам Франции, несколько его статей появились и в открытой печати /5/. Находясь во Франции под именем Абрама Бернштейна, Узданский с помощью французских коммунистов в оборонной промышленности страны создал обширную агентурную сеть, которая проработала более года. Непосредственное руководство сетью осуществлял член ЦК Французской компартии Жан Кремэ. После провала Узданский четыре года провел во французской тюрьме, и по возвращении в 1931 году в СССР, был награжден орденом Красного Знамени: "за исключительные заслуги, личное геройство и мужество".
Помимо агентурной разведки, задания в военно-технической области выполняли созданные в конце 1920-х годов инженерные отделы торговых представительств СССР за рубежом. Наряду с закупками всего необходимого от новейшей военной техники до предметов культурно-бытового назначения, им предписывалось "собирать, проверять, систематизировать и изучать все материалы о новых научно-технических усовершенствованиях и достижениях как применяемых, так и могущих быть примененными для военных целей и обороны страны" /6/.
Задания по военно-технической разведке давались во многом на основании плановых заявок других управлений военного ведомства. При этом некоторые начальники пытались переложить на Разведупр собственную работу. Конфликт с Военно-техническим управлением по такому случаю разгорелся в начале 1925 года. Свою точку зрения на это происшествие Берзин и Никонов изложили в рапорте на имя заместителя председателя РВС СССР И.С. Уншлихта: "В своем докладе Начальник ВТУ указывает, что при настоящей постановке заграничной разведки "Красная Армия рискует оказаться в случае новой войны перед неожиданными техническими сюрпризами". С таким положением Разведупр не вполне согласен, т.к. все важнейшие достижения в области военной техники уже освещены в большей или меньшей степени. Задания же Техкома относятся к тем техническим средствам, которые не имеют решающего влияния на исход боевых столкновений, как, например: типы ручных лопат, буравов и т.п. Ввиду этого было бы нецелесообразно загромождать агентуру Разведупра подобными заданиями, тем более что эти вопросы в достаточной мере освещаются в официальной и неофициальной литературе. Правильная и систематическая обработка последней даст богатый материал для творческой работы Технического комитета"7. Их мнение поддержали Уншлихт и помощник начальника Штаба РККА Б. М. Шапошников, которые в свое время работали в военной разведке, а потом, по роду службы, внимательно отслеживали ее деятельность.
Важной сферой деятельности IV Управления стала организация радиосвязи. В Германии во второй половине 1920-х годов этими вопросами занимался разведчик-нелегал Николай Янков ("Жан"), участник революционного движения в Болгарии, получивший профессию радиоинженера. С помощью приобретенной им агентуры и специалистов, направленных ЦК КПГ, Янков сконструировал три рации и разместил их в различных районах Берлина; связь с Центром действовала до начала 1930-х годов.
Получая помощь от зарубежных компартий в организации агентурных сетей, военная разведка, в свою очередь, помогала иностранным коммунистам, в том числе в организации и проведении вооруженной борьбы. В Германии этим занимались, например, военные разведчики С.Г. Фирин и В.Р. Розе, в Эстонии " К.М. Римм и Г.Т. Туммельтау, в Болгарии " X.И. Салнынь и И.Ц. Винаров. Переброска оружия по Черному морю для БКП началась в 1922 году и, по неполным данным, к январю 1925 года в распоряжении коммунистических нелегальных военных организаций находилось 800 винтовок, 500 револьверов и столько же ручных гранат, 150 килограммов взрывчатых веществ, а на тайных складах " еще свыше 1600 винтовок, 200 револьверов, 25 пулеметов, 2 тысячи ручных гранат и взрывчатка8. В страну нелегально направлялись военные специалисты. Военный разведчик-нелегал Христофор Интович Салнынь ("Осип") инспектировал партизанские отряды БКП, сотрудник Разведупра, выпускник Военной академии РККА Михаил Малхазович Чхеидзе был командирован руководителем военной организации.
Сотрудничество военной разведки с членами зарубежных компартий, с одной стороны, предоставляло немалые возможности в работе, но с другой, многократно увеличивало риск провала. После ареста в Чехословакии некоторых из агентов Христе Боева, который работал там под именем советского вице-консула X. И. Дымова, политбюро ЦК ВКП(б) 8 декабря 1926 года запретило использовать иностранных коммунистов для нужд разведки. Провалы не помешали IV Управлению создать к началу 1930-х годов сильный заграничный аппарат, работавший по легальной линии, и разветвленную и эффективную нелегальную сеть. Только в Берлинской резидентуре насчитывалось тогда свыше 250 человек.
В структуре центрального аппарата военной разведки в 1931 году появился дешифровальный отдел, который возглавил Павел Хрисанфович Харкевич, и 5-я часть (радио-разведывательная), ее начальником был назначен Яков Аронович Файвуш. В составе Управления числились 111 человек комсостава и 190 "вольнонаемных. Сотрудники направлялись в зарубежные командировки.
В страны Западной Европы неоднократно выезжал X.И. Салнынь в целях проверки и дачи рекомендаций по деятельности агентуры. Нелегалы IV Управления под начальством резидента военной разведки в Германии Константина Михайловича Басова поместили в местечке Баден под Веной радиостанцию, принимавшую шифровки разведгрупп в Западной Европе и передававшую их в Центр; руководитель операции был награжден орденом Красного Знамени. С января 1930 года в Китае работал Рихард Зорге. С помощью Карла Мартыновича Римма, Григория Львовича Стронского-Герцберга, радистов Зеппа Вейнгартена, Макса Клаузена и других ему удалось создать сильную разведорганизацию и наладить надежную связь с Москвой через Владивосток. Некоторые сотрудники разведывательной организации Зорге в Китае вошли потом в его группу в Японии. Из Токио, от организации "Рамзая", до его ареста в октябре 1941 года, поступала самая разнообразная и весьма ценная информация. Ивана Винарова ("Март") назначили резидентом в Австрию, откуда он руководил работой в Польше, Чехословакии, Румынии, Болгарии, Югославии, Турции и Греции. Разведсеть осуществила одно из главных заданий " массовый перехват государственной и военно-дипломатической корреспонденции в Софии, Бухаресте, Белграде и Афинах с помощью служащих почты и телеграфа. После отзыва Винарова в Центр на его место прибыл Федор Петрович Гайдаров, работавший до этого в Турции.
Чехословацкую нелегальную резидентуру, которую курировал Винаров, в мае 1930 года возглавил болгарский коммунист Иван Крекманов ("Шварц"). Приняв агентуру от своего предшественника "Олега", он активно взялся за ее расширение и благодаря обширным связям среди болгарских, чехословацких и югославских коммунистов создал две большие группы, члены которых имели возможность добывать военную и военно-техническую информацию. Летом 1932 года Крекманов встречался в Швейцарии с Берзиным и доложил о работе. Как особо ценные Берзин отметил материалы, поступавшие от начальника отдела патентов заводов "Шкода" Лудвига Лацины. Крекманов в связи с этим вспоминал: "Одно из чешских изобретений, с виду очень простое и сделанное как бы, между прочим, породило у советских специалистов идею создания совсем нового оружия. Это были знаменитые "катюши", которые действительно удивили мир во время Великой Отечественной войны"9. Сменивший "Шварца" Владимир Врана до ареста в 1942 году передал в Центр немало военно-технической информации, поскольку занимал руководящий пост в дирекции заводов "Шкода".
Известны и другие советские военные разведчики. Мощной разведсетью в ряде европейских стран руководил Ян Петрович Черняк; сетью агентов, раскинувшейся от Англии до Швейцарии, командовал до 1942 года Арнольд Шнеэ, резидент Разведупра во Франции; в Италии крупную и эффективную резидентуру создал Лев Ефимович Маневич, после ареста которого работу продолжали супруги Скарбек и Григорий Петрович Григорьев; в Великобритании действовал резидент Михаил Яковлевич Вайнберг; в Польше " Рудольф Гернштадт, в США " Арнольд Адамович Икал и Борис Яковлевич Буков, в Иране и Афганистане " Александр Иванович Бенедиктов, в Японии " Аркадий Борисович Асков и Иван Петрович Сапегин. Не обходилось без провалов, как, например, в Германии и Польше в 1931 году, во Франции и Финляндии в 1933, но работа продолжалась.
В начале 1930-х годов в военной разведке начались перемены, связанные с сильным давлением со стороны руководства НКВД СССР. Возможно, его целью было сосредоточение разведки в своем ведомстве. Приводимый эпизод показывает, что могло бы произойти, если бы атака НКВД на военную разведку достигла цели.
В апреле-июне 1931 года Таджикская группа войск Среднеазиатского военного округа проводила операцию по ликвидации банд Ибрагим-бека. Подводя в октябре итоги операции, начальник разведотдела штаба округа К. А. Батманов и его помощник, бывший начальник разведки Таджикской группы войск Г. И. Почтер писали: "Вместе с авиацией (и значительно больше ее) агентура в борьбе с басмачеством являлась основным видом разведки, наиболее легко применяемым и дававшим наибольший результат. Однако агентура вся целиком находилась в ведении ГПУ. Организация собственной агентурной сети разведотделу штаба группы не была разрешена. В то же время агентурная работа ГПУ по обеспечению операции не являлась достаточно удовлетворительной... Начальники оперпунктов и часть уполномоченных ГПУ работали в совершенно недостаточном взаимодействии с войсковыми штабами, часто неверно понимали (и не хотели правильно понять) оперативную задачу, препятствовали частям в опросе пленных, вместо того, чтобы своевременно информировать войска, стремились, прежде всего, дать информацию "по начальству", как бы боясь, что их могут обогнать. Агентурная работа по выяснению контрреволюционных элементов и пособнического аппарата, а также работа по разложению банд удавалась работникам ГПУ неизмеримо лучше и заслуги их в этой работе чрезвычайно велики... В ходе операции многие недочеты были выправлены. Необходимый контакт и взаимное понимание в значительной мере наладились... Однако имевшиеся недочеты и трения приводили части к неудовлетворенности работой ГПУ и к самовольному созданию своей сети агентов, зачастую приносивших частям действительно большую пользу. Все старые командиры-туркестанцы свою агентурную сеть (всячески скрывая ее от командования) организовывали, как правило. Это, в свою очередь вызывало сильное недовольство со стороны местных работников ГПУ..." По результатам операции штаб округа сделал вывод, что "...успешная работа войсковых частей без развертывания войсковой агентуры представляется крайне затруднительной" /10/.
1 Из истории Всероссийской чрезвычайной комиссии (1917-1921 гг.). Сб. док. М., 1958. С.417-421.
2 ЦА ФСБ РФ. Ф. 2ос. Оп.6. Д.5. Л.11.
3 Там же. Л.18.
4 Там же.
5 РЦХИДНИ. Ф.76. Оп.3. Д.306. Л.15-16.
6 Фонд Историко-демонстрационного зала ФСБ РФ.
7 ЦА ФСБ РФ. Д.302330. Т.25. Л.67, 69
8 Там же. Д.Н-1791. Т.19. Л.61-62
9 Шульгин В. В. Годы. Дни. 1920 год. М., 1990. С.807.
10 Hill George A. Dreaded hour. Cassel & Co, 1936, p. 106.
11 Быстролетов Д.А. Путешествие на край ночи. М., 1996. С.13.
КОЧИК В.Я.
СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА В ПРЕДВОЕННЫЙ ПЕРИОД (1939-1941)
Военная разведка в предвоенный период, после удара нанесенного волной массовых репрессий, восстанавливала, по мере возможности, старые и развертывала новые агентурные сети. Её центральный аппарат в это время дважды меняет свое название: сначала, продолжая подчиняться непосредственно наркому обороны Разведывательное управление РККА переименовывается в 5-е Управление РККА, а затем возвращается в состав Генерального штаба и получает прежнее имя - Разведывательное управление Генерального штаба РККА. Во главе разведки в этот период стояли комдив (потом генерал-лейтенант) Иван Иосифович Проскуров (апрель 1939 – июль 1940) и генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков (июль 1940 – ноябрь 1941)1. Среди сотрудников разведки было много новичков, недавно пришедших на работу в Управление в основном после окончания военных академий. Руководителями основных подразделений были майоры и полковники, не успевшие еще привыкнуть к своим новым званиям. В помощь им были те немногие относительно старые сотрудники военной разведки, которые еще состояли на службе2.
Приведем данные по некоторым из стран, где действовала военная разведка.
АФГАНИСТАН. Позиции советской военной разведки в Афганистане, где активно действовали спецслужбы Германии, Японии, Великобритании, Польши, Турции были довольно сильными. Военным атташе и резидентом в 1937-1939 гг. (под фамилией Рубенко) был опытный разведчик майор Николай Петрович Савченко, которого сменил майор Яков Васильевич Карпов (1939-1941), прошедший лишь краткую спецподготовку.
На связи у них источники, которые поставляли весьма детальную и подробную информацию. Так, например, "Имам", "Мамаджан", "Этем" (военное министерство, главный штаб, армия) предоставили материалы об увольнении и призыве в афганскую армию унтер-офицеров и рядовых, наличии и некомплекте в воинских частях, февраль-март 1939; дислокации частей и фамилиях командиров афганской армии, март 1939; боевой подготовке частей, перемещениях и назначениях в армии, список афганского летного состава, получившего подготовку в Индии, август 1939 и др. Не менее ценные данные поступали от "Кадыра" (пограничная охрана); "Салиха" (министерство иностранных дел); "Ишана" (министерство финансов); "Ислама", "Дади", "Ильяса" (другие государственные учреждения); "Насретдина" (узбекская эмиграция); а также от "Мана", "Случайного", "Дербара", "Уйгура", "Родственника", "Кира", "Фирки", "Куляха", "Эрго"3. Что же касается деятельности афганской контрразведки, то в агентурном справочнике (по состоянию на 20 декабря 1940) отмечалось следующее: "судя по тому, что за последние уже долгие годы, неизвестно было ни об одном каком либо судебном процессе, связанном с поимкой какого либо шпиона, ни об одном каком либо дипломатическом представлении со стороны афганского МИД-а какому либо иностранному посольству по вопросу о шпионаже, несмотря на то, что иностранных шпионских организаций здесь не мало, можно сказать, что афганская контрразведка работает плохо"4.
БОЛГАРИЯ. Деятельностью агентуры в Юго-Восточной Европе, как отмечал в своих мемуарах бывший нацистский посол в Турции фон Папен, руководила русская миссия в Софии.
Папен считал ее лучшим центром Москвы по сбору разведывательной информации5. В 1937-1939 гг. военным атташе и резидентом в этой стране был полковник Александр Иванович Бенедиктов, имевший за плечами шестилетний опыт работы за рубежом. Его преемниками стали новички в стратегической разведке: майор (потом полковник) Иван Федорович Дергачёв (1939-1941) и его помощник майор Леонид Андреевич Середа, исполнявший обязанности руководителя разведки в марте-июне 1941 г.6 Им удалось создать ряд эффективных разведывательных организаций в этой стране. Большой заслугой Бенедиктова Центр назвал привлечение к сотрудничеству с военной разведкой в январе 1939 г. генерал-майора болгарской армии в отставке Владимира Заимова (Азорский"), которому удалось создать за первые два года работы сильную организацию с источниками информации не только в Болгарии, но и в Германии, Турции, Греции, Румынии7. Заимов неоднократно передавал "Директору" сведения о продвижении немецких войск к границам СССР. А в начале апреля генерал срочно вызвал своего связного на встречу и сообщил ему, что в июне Германия нападет на Советский Союз8. "Красный генерал" и многие его соратники арестованы в марте 1942 г., а 1 июня того же года Владимир Заимов был расстрелян. Спустя 30 лет ему присвоено звание Героя Советского Союза9.
В конце 1939 г. стараниями полковника Дергачева создается и впоследствии расширяется разведгруппа, во главе которой стояли писатель Крыстю Белев ("Август") (1939-1941) и известный адвокат Александр Пеев ("Боевой") (1941-1943). Заместителем "Боевого" был генерал-майор Никифор Никифоров ("Журин"), начальник военно-судебного отдела Военного министерства Болгарии, член Высшего военного совета. Среди членов группы видный болгарский дипломат, посол в Албании, Египте, а потом и Японии Янко Пеев ("Тан"). Многочисленные знакомства позволяли "Боевому" получать нужные сведения также из Берлина, Бухареста и Стамбула. Среди переданной им информации особо отмечаются сообщения о надвигающейся войне, о том, что болгарская армия не будет в ней участвовать, о том, что немцы не собираются нападать на Турцию, а японцы на СССР. В апреле 1943 г. Александр Пеев, как и ряд его сотрудников, был арестован и в ноябре расстрелян. В 1966 г. А.Пеев награжден советским орденом Ленина и болгарским - Георгия Димитрова10.
В год начала второй мировой войны формирует и возглавляет разведывательную организацию видный партийный работник БКП Стефан Богданов ("Арбатов"), ставший сотрудником советской военной разведки в середине 30-х годов. Организация получает название по его псевдониму – группа "Арбатов". Подразделения группы, центром которой становится София, созданы в Варне, Русе, Тырново, Горн о Оряховице, Пловдиве и других районах страны. Ценная информация в Москву передается с помощью 3-х раций. Несмотря на отдельные аресты, организация "Арбатова" успешно работала до Сентябрьского восстания 1944 г., после которого Богданов возглавлял болгарскую контрразведку (1944-1947), был репрессирован по делу Трайчо Костова (1949) и реабилитирован в 1956 г.11
Среди ряда других болгарских групп следует отметить деятельность Каприела Каприелова (1940-1944) и Гиню Стойнова (1940-1943), награжденных орденами Ленина, Зиновия Зиновьевича Христова (1940-1944), Антона Макаровича Прудкина (1939-1941), Пантелея Сидерова (1937-1942).
ВЕЛИКОБРИТАНИЯ. Вскоре после прибытия в Лондон в марте 1939 г. группы ведущих сотрудников чехословацкой военной разведки ("особая военная группа"), было возобновлено их сотрудничество с советскими коллегами, которое началось в 1936 г. после подписания секретного соглашения. Встречи представителей двух разведок и обмен информацией между ними продолжались всю войну. Налаживалось взаимодействие и с сотрудниками других союзных спецслужб: с поляками (1941-1943), с англичанами и американцами (1943-1944). С советской стороны участие в этой деятельности принимали: военно-воздушный атташе комбриг И.И.Черний, военный атташе полковник И.А.Скляров, военный атташе при союзных правительствах в Великобритании майор (затем подполковник) А.Ф.Сизов, помощник военно-воздушного атташе майор Б.Ф.Швецов и другие12.
В мае 1941 г. к работе в стране приступила нелегальная разведчица и радистка Урсула Кучинская (Гамбургер, Бертон, "Соня"), имевшая к тому времени уже 10-летний опыт службы за рубежом. Связь с Центром она поддерживала по радио и через сотрудника легальной резидентуры, секретаря военного атташе (1937-1942) полковника Семена Давыдовича Кремера (впоследствии Героя Советского Союза). Среди тем, с кем она поддерживала контакты был и физик Клаус Фукс, участвовавший в разработке атомной бомбы и немцы сотрудники американской разведки (в том числе и ее брат). Деятельность Урсулы в Англии продолжалась до 1946 г., а с 1950 г. она жила и работала в ГДР, где стала известной писательницей под псевдонимом Рут Вернер13.
ВЕНГРИЯ. Советским военным атташе и резидентом в Венгрии в июне 1940 г. был назначен полковник Николай Григорьевич Ляхтеров ("Марс"), который уже год был заместителем начальника 1-го (агентурного) отдела Разведупра – 5 Управления РККА. В военной разведке Николай Григорьевич работал с февраля 1936 г. после окончания Специального факультета Военной академии им. Фрунзе. Позже в Будапешт были направлены и его сотрудники: помощник майор А.З.Арзамасцев, секретарь капитан И.Д.Кочегаров, шофер военный инженер 3 ранга А.И.Квоков. Ляхтерову удалось обеспечить получение и передачу в СССР важной информации, касающейся не только Венгрии, но и других стран. Сведения к "Марсу" поступали от его коллег, работающих в Будапеште, и от агентуры ("Вагнер", "Словак" и другие)14.
ГЕРМАНИЯ. В 1939 г. пост военного атташе оказался вакантным и его обязанности (и обязанности резидента) исполнял с августа 1939 г. помощник по авиации полковник Николай Дмитриевич Скорняков ("Метеор"), выпускник Академии Генерального штаба. Новый атташе и резидент прибыл только в декабре 1940 г. Это был генерал-майор Василий Иванович Тупиков ("Арнольд"), уже служивший на такой же должности в Эстонии (1934-1937). Им помогали полковники Василий Ефимович Хлопов и Иван Григорьевич Бажанов, как и Скорняков окончившие Академию Генерального штаба15. Основной вопрос, на который им предстояло ответить, выступит ли Германия против СССР и когда это произойдет. Опираясь, в частности, на материалы, добытые журналисткой Ильзей Штёбе ("Альта") и дипломатом Рудольфом фон Шелиа ("Ариец"), резидент отметил (26 апреля 1941 г.), что "сроки начала столкновения – возможно, более короткие и, безусловно, в пределах текущего года". 12 июня "Арнольд" докладывал: "Из 10 миллионов немецкой армии три четверти находятся восточнее меридиана Штеттин, Берлин, Вена. Немецкая пропаганда прекратила заявления о неизбежности столкновения на Востоке. Сведения о мобилизации в Румынии подтверждаются. "Ариец" называет теперь срок наступления против нас 15-20 июня". 16 июня в Центр от него поступила телеграмма: "В кругах штаба верховного командования упорно циркулирует версия о германском выступлении против СССР 22-25 июня. Заготовлены пропагандистские материалы для русских областей"16.
Весьма эффективную организацию, которая охватывала как Германию, так и другие страны, возглавлял в 1935-1946 гг. разведчик-нелегал Ян Петрович Черняк, сотрудник военной разведки с 1930 г. "Советское командование своевременно получало от Черняка подробные данные о системах противовоздушной и противолодочной обороны Германии, боевых возможностях, огневой мощи и конструктивных особенностях германской военной техники и боеприпасов, используемых вермахтом и люфтваффе оперативно-тактических приемах…, материалы, позволяющие достоверно судить о состоянии оборонных отраслей промышленности и производственных мощностях, запасах стратегического сырья и потребностях в нем, и многое другое, что позволяло провести объективную оценку военно-экономического потенциала воюющих стран"17.
Генерал Тупиков погиб в сентябре 1941 г. в окружении. Ильзе Штёбе и Рудольф фон Шелиа арестованы в сентябре 1942 г. и в декабре того же года казнены. Я.П.Черняк умер пять лет назад, за несколько дней до смерти ему было присвоено звание Героя Российской Федерации.
МЕКСИКА. Нелегальную резидентуру в этой стране в предвоенные годы возглавлял Алексей Павлович Коробицын ("Турбан"), а находившейся у него в подчинении разведгруппой командовал Федор Иосифович Кравченко ("Клейн"). Оба они выросли в Латинской Америке и только в 20-е годы вернулись в СССР, отличились во время гражданской войны в Испании, как переводчики, и закрытыми постановлениями ЦИК СССР были награждены (1937). Коробицын получил орден Красного Знамени, а Кравченко ордена Красного Знамени и Красной Звезды18.
Созданная "Турбаном" и "Клейном" организация имела широкие возможности для освещения ситуации не только в Мексике, но также в Латинской и Северной Америке и даже в Японии. В начале Великой Отечественной войны они были отозваны в Москву, участвовали в партизанском движении, командовали отрядами в тылу врага на Украине. Кравченко было присвоено звание Героя Советского Союза (1945). После войны Кравченко был нелегальным резидентом во Франции (1945-1949), умер в 1988 г. Коробицын стал писаталем, умер в 1966 г.19
НИДЕРЛАНДЫ. Организацией "Хильда", созданной в преддверии германской агрессии, руководил нидерландский коммунист Антон Винтеринк ("Тино"), он же был радистом. С конца 1940 г. группа, имевшая в своем распоряжении 3 рации, поддерживала постоянную связь с "Директором", передавая ему ценную информацию. Осенью 1942 г. произошел провал, гестапо удалось схватить Винтеринка и его помощников. Однако благодаря предпринятым мерам безопасности 9 из 12 членов "Хильды" остались на свободе и продолжали свою деятельность, передавая информацию в Москву с помощью 2-х оставшихся у них раций. Антон Винтеринк был расстрелян 6 июля 1944 г.20
ПОЛЬША. Нелегальным резидентом в Польше был Никола Василев Попов ("Черный"), поселившийся в Кракове еще в 1936 г. под именем Стояна Владова. Информация к резиденту поступала от сотрудников болгарского посольства в Варшаве Димитра Икономова и Трифона Пухлева, от секретаря болгарского торгпредства в Берлине Алексия Икономова, от сотрудников болгарских представительств в Вене, Праге, Будапеште, от руководителей обществ болгарских садоводов в Чехословакии, Венгрии, Австрии. В Польше его источники находились среди преподавателей и студентов Ягеллонского университета, художников, военных, болгарских садоводов и рабочих военных заводов. Оккупация страны нарушила многие планы и связи резидентуры, но вместе с тем наладились связи с ответственными сотрудниками гитлеровской администрации и даже с гестапо. После нападения фашистской Германии на СССР связь Попова с Центром практически прервалась, поскольку в резидентуре не было ни передатчика, ни радиста, и он стал действовать в рядах польского Движения Сопротивления. В январе 1943 г. "Черный" и некоторые его сотрудники были арестованы. Попов был убит гитлеровцами 23 июля 1944 г. в австрийском замке Хартхайм21.
Разведчиком Красной Армии в районе Кельце в 1939-1941 гг. был деятель польской компартии и профсоюзов Станислав Давидович. Довольно быстро ему удалось наладить сбор информации на металлообрабатывающем заводе в Скаржиско, металлургическом заводе "Людвикув", фабрике "Гранат" в Кельцах, ремонтных мастерских немецкой армии, на станции Кельце, Ченстоховском железнодорожном узле и др. Сведения передавались в СССР сначала с помощью курьеров, а с августа 1940 г. по радио. В июне 1941 г. Центр сообщил о награждении Давидовича медалью "За отвагу". В связи с отступлением Красной Армии в первый период Великой Отечественной войны радиослышимость стала уменьшаться, а затем пропала совсем. В 1941-1944 гг. организация занималась актами саботажа против немцев, а с 1944 г. через партизанские рации отрядов Гвардии и Армии Людовой вновь налажена передача в СССР важной информации, полученной от членов группы Давидовича22.
РУМЫНИЯ. Ценными источниками информации в стране были супруги Велькиш. Курт ("АБЦ") – немецкий журналист и дипломат, атташе посольства Германии в Бухаресте. Марта ("ЛЦЛ") – сотрудница того же посольства. Кроме того сведения поступали от адвоката Сокора, венгерского журналиста Немеша, врача-хирурга Самуила Шефера ("Врач"), от "Грота", "Марта" и "Марата". Руководил их работой 3-й секретарь полпредства СССР в Румынии Григорий Михайлович Еремин ("Ещенко"), окончивший Спецфакультет Военной академии им. Фрунзе (1938) и чуть более года возглавлявший в Разведупре отделение Румынии и Балкан в 1-м (западном агентурном) отделе. "Ещенко", как и многие другие разведчики, сообщал о военных приготовлениях Германии к войне с СССР, которые "идут как часовой механизм и делают вероятным начало войны еще в июне этого года…"23.
США. В 1939 г. отозван в СССР нелегальный резидент Борис .Яковлевич Буков, проработавший в стране 3 года и имевший широкую агентурную сеть, позволявшую ему получать ценные материалы политического, экономического и научно-технического характера. В Москве он 2 года преподавал в разведшколе, а затем отправлен на работу в Институт иностранных языков. Но продолжали свою работу другие нелегальные резиденты: Артур Александрович Адамс (1938-1945), проведший ранее в эмиграции в Америке 12 лет и прослуживший несколько лет в легальной резидентуре под "крышей" инженера "Амторга". Его резидентура поставляла много ценной военно-технической информации, в том числе и по атомной проблеме; Залман Вульфович Литвин ("Мулат") (1937-1946), два года проведший помощником резидента в Китае и работавший теперь в Калифорнии под именем Игнатия Витчака. Сеть "Мулата" добывала и передавала в Центр разнообразную информацию по США и Японии24.
Хороших результатов добились разведчики и резиденты в других странах: Леопольд Захарович Треппер ("Отто") в Бельгии и Франции (1938-1942); Арнольд Шнеэ ("Гарри") во Франции, Англии, Германии, Италии, Швейцарии (1935-1942); Леонид Андреевича Михайлов (Мохов, "Рудольф") (1939-1941) и Владимир Врана (1935-1943) в Чехословакии; Генрих Фомферра и Ганс Шварц (группа "Солте") в Словакии (1940-1942); Михаил Павлович Кутузов в Турции (1939-1941); Шандор Радо ("Дора") (1936-1944) и "Карел Выбирал" ("Пауль") (1939-1945) в Швейцарии; Семен Кузьмич Старостин ("Кент") в Скандинавских странах (1939-1941); Александр Георгиевич Самохин ("Софокл") в Югославии (1940-1941); Рихард Зорге ("Рамзай") (1933-1941), Иван Васильевич Гущенко (1940-1944), Янко Пеев ("Тан") (1942-1943) в Японии и многие другие.
Многолетний сотрудник IV Управления Штаба РККА – Главного разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии, резидент в США, заместитель начальника Агентурного управления ГРУ, генерал-лейтенант Михаил Абрамович Мильштейн полагал, что советская военная разведка, "несмотря на понесенные потери, не только восстановила свои прежние связи, но превратилась в одну из самых сильных, если не сильнейшую военную разведку в мире". И перед войной она "своевременно и в полном объеме предоставила политическому и военному руководству страны все необходимые данные о сосредоточении немецких войск, их составе, планах и сроках возможного нападения фашистской Германии на Советский Союз". Однако "главная трудность для нашей (и не только нашей) разведки состояла не в том, чтобы добывать информацию, а в том, чтобы в нее поверило политическое и военное руководство – особенно если собранные сведения не укладывались в схему, в плену которой находилось само это руководство"25.
ПРИМЕЧАНИЯ
Подробнее см..: Кочик В.Я. Советская военная разведка : структура и кадры // Свободная мысль. – М., 1998. - № 9/12. – С.102-104.
Полякова М.И. По заданию Я.К.Берзина // Военно-исторический журнал. – М., 1990. –
№ 3. - С.61.
3. РГВА, ф.25895, оп.1, д.943, 944.
4. РГВА, ф.25895, оп.1, д.947, л.41.
5. Диксон Ч.О., Гейльбрунн О. Коммунистические партизанские действия. – М., 1957. – С.237.
РГВА, ф.37837, оп.18, д.635, л.7.
Недев Н. Генерал Владимир Заимов. – София, 1973. – С.166-167.
Там же. – С.178-179.
Указ Президиума Верховного Совета СССР от 30 мая 1972 г. // Известия. – М., 1972. – 1 июня.
Недев Н. Тайная война. – София, 1988. – С.39-40, 59-62, 84-133, 220-229.
Ковачев К. Варненцы в помощ на съветското командуване през 1939-1944 //
Военноисторически сборник. – София, 1983. – С.143-146; Наумов Д. Конвой. – София, 1992. С.3, 67-68.
12. Strankmueller E. O spolupraci ceskoslovenske a sovetske vojenske rozvedky v Praze a v Londone // Slovansky prehled. – Praha, 1968. – N 1. – S.72.
13. Вернер Р. Соня рапортует. – М., 1980. – С.216-244. РГВА, ф.37837, оп.18, д.1006, л.16-17;
14. Сопряков В.Н. Восток – дело тонкое. – М., 1999. С.148, 154-155.
15. РГВА, ф.37837, оп.18, д.1006, л.24-25.
16. 1941 год: В 2-х книгах. – Кн.2. – М., 1998. – С.117; Крылов С. Поединок // Советская милиция. – М., 1967. - № 6. – С.73; Документальный фильм "Великая Отечественная" (1965).
17. Поросков Н. Ян Черняк – нелегал // Красная звезда. – М., 1995. – 16 апр.
18. РГВА, ф.37837, оп.3, д.179, л.3, 5, 17.
19. Лота В. "Разрешите мне жениться на время командировки…" // www.redstar.ru/dosie/delo/.
20. Blank A.S., Mader J. Rote Kapelle gegen Hitler. – Berlin, 1979. – S.307-310.
21. Георгиев Л.Живот под псевдоним // Отечествен фронт. – София, 1986. – 24 янв. – С.7; Петров Я. От Голямо Буково до Освиенцим // Черноморски фронт. – Бургас, 1973. – 22-25 февр.
22. Nazarewicz R. Razem na tajnym froncie. – Warszawa, 1983. – S.34-35.
23. Приказ НКО СССР по личному составу армии № 00500 от 30 июля 1939 г. и № 03999 от 4 сентября 1940 г.; 1941 год: В 2-х книгах. – Кн.2. – М., 1998. – С.271.
24. Карасева Н. Так и остается неизвестным // Рабочая трибуна. – М., 1990. – 7 нояб.; Павлов А., Сарновский С. Возвращение Мулата // Российская газета. – М., 1994. – 22 окт. – С.7.
25. Мильштейн М.А. Сквозь годы войн и нищеты. – М., 2000. – С.58, 66.
Источник: Сборник трудов Ассоциации истории спецслужб им. А.Х. Артузова (выпуск пятый)
Глава 19. ВОПРОС С РУМЫНИЕЙ
С началом Первой мировой войны страны как Четверного союза, так и Антанты обхаживали руководство Румынии с целью вовлечения ее в войну на той или иной стороне. В этой стране Германия имела надежный агентурный аппарат, занимавшийся самой разнообразной разведывательной работой – от вербовки агентуры до ведения пропаганды в пользу блока центральных держав. Германская и австрийская разведки работали под прикрытием своих посольств и наряду с большим количеством агентов и осведомителей имели прочные, интимные связи с румынским королевским двором, получая информацию, как говорится, из первых рук.
Германия была прекрасно осведомлена о действиях в Румынии стран Антанты, и прежде всего России. Она хорошо знала о предстоящем вступлении Румынии в войну на стороне Антанты. Вместе с тем Германия была не в состоянии предотвратить этот неизбежный шаг Бухареста, несмотря на свои большие пропагандистские усилия. Это объяснялось тем, что сторонниками Германии и Австрии в Румынии были в основном представители буржуазных кругов, тесно связанные экономическими узами со странами Четверного союза. Однако высшие круги румынского общества, включая придворные, не скрывали своих профранцузских и прорусских симпатий.
Пытаясь опираться на прогерманские круги в Румынии, Вальтер Николаи, организовавший здесь обширную агентурную сеть, отдавал себе отчет в том, что поставленная задача – привлечение этой страны к Четверному союзу – является непосильной для него. Недаром в самом румынском обществе говорили, что «румыны – это даже не нация, а профессия смычка (от скрипки. – Авт.) и отмычки». Румыния, по его мнению, возглавляется кликой взяточников и воров. Правящая румынская камарилья преследует принцип: «Пользуйся случаем и бери все, что плохо лежит», «действуй на стороне сильного и наверняка»1. (Не правда ли, что эти лозунги актуальны и в наше время?) Поэтому часть агентурной деятельности Бюро III-Б, возглавляемого В. Николаи, была направлена на подкуп румынских газет, министров и членов парламента. Однако и разведки стран Антанты действовали таким же путем. А румынская правящая элита, румынские бояре, дельцы и торгаши охотно брали деньги с обеих воюющих сторон, выжидая удобного момента, чтобы выступить на стороне более сильного и урвать кусок пожирнее.
Впрочем, перспектива вступления Румынии в войну на стороне Антанты не страшила Берлин. За время «обхаживания» Бухареста немцы собрали информацию о румынской военной «мощи», настроениях населения и ее армии и пришли к выводу о том, что, если Румыния присоединится к Антанте, для разгрома ее армии потребуется три германских корпуса. Если же она присоединится к Четверному союзу, то для защиты от полного разгрома ее Россией потребуется также три германских корпуса, ибо румынская армия не обладает боеспособностью.
В предвидении подобной перспективы В. Николаи заблаговременно подготовил агентурную сеть, посредством которой должна была продолжаться разведывательная работа даже после вступления Румынии в войну на стороне Антанты. Все было предусмотрено заранее и выполнено в намеченные сроки. В то время как страны Антанты, после вступления Румынии летом 1916 года в войну, успокоились и перестали работать с политической элитой этой страны, чтобы не тратить на нее время и деньги, немцы продолжали субсидировать правящую клику и дальше. Надо отметить, что эта политика Берлина оказалась более дальновидной, и русской военной разведке под руководством графа П.А. Игнатьева пришлось срочно наверстывать упущенное.
В Румынии Германия вела активную разведывательную работу против России. Вести ее с территории Румынии было нетрудно, а объектов для разведывательной работы на юге России было предостаточно: в бассейне Черного моря находился Черноморский флот, в Николаеве были расположены судостроительные верфи, недалеко было и до промышленных районов Донбасса, Криворожья и Харькова. Свою подрывную деятельность Германия координировала с австрийской и болгарской разведывательными службами. При этом главенствовала, конечно же, разведка В. Николаи, с которой боролся П. Игнатьев.
У стран Антанты такой координации не было, и каждая разведывательная служба действовала на свой страх и риск. Не всегда даже обмен добытыми сведениями о противнике и его замыслах делался достоянием всех союзников. Приведем один пример. Бывший в ту пору послом Австро-Венгрии в Бухаресте граф Оттокар Чернин писал в своих мемуарах, что в октябре 1914 года он ехал в автомобиле из Бухареста в курортный румынский город Синаю. По ошибке слуги дипломатическая вализа посла, набитая важными политическими документами, была не положена внутрь автомобиля, а привязана сзади. По дороге неизвестные злоумышленники срезали веревки и украли ее. Обнаружив пропажу на одной из остановок, О. Чернин незамедлительно принял все меры по ее розыску. Через три недели румынская полиция разыскала пропажу, что стоило графу нервов и больших денег. Вализа валялась в амбаре одного крестьянина, и из нее ничего не пропало, кроме сигар. Посол успокоился.
Однако после того как в 1916 году австро-германские войска заняли Бухарест, в квартире премьер-министра Братиану были найдены копии и фотоснимки всех бумаг посла. Выяснилось, что слуга посла был подкуплен французской разведкой, которая благодаря ему завладела документами австрийского МИДa. Копии некоторых документов были переданы ею румынскому премьеру Братиану, чтобы показать намерения стран Четверного союза в отношении Бухареста. Русской же стороне французы решили не передавать эти документы и лишь ссылались на них при обсуждении румынских дел.
Что же касается русской военной разведки, то в Румынии она велась военным агентом полковником Б.А. Семеновым. По его словам, четкого плана ведения этой работы не существовало, и на каждый случай он получал соответствующие инструкции Генерального штаба. В общем плане на военного агента России были возложены следующие задачи:
– обеспечивать в агентурном отношении свободное плавание по Дунаю экспедиции особого назначения адмирала Веселкина;
– выявлять факты контрабандного транзита через Румынию снарядов и других военных материалов в Турцию;
– вести разведывательную и контрразведывательную работу в отношении австрийских граждан в стране;
– заниматься разведывательной работой в Австро-Венгрии, Турции и Болгарии с территории Румынии.
В дальнейшем к этим странам добавилась и Греция.
Для выполнения этих многоплановых заданий русский военный агент в Бухаресте накануне Первой мировой войны имел всего… двух агентов. На решение вышеперечисленных задач выделялась «громадная» сумма, аж… 200 рублей! Разумеется, при таком подходе, ни о какой серьезной разведывательной работе по Румынии не могло быть и речи. Военному агенту в Бухаресте полковнику Семенову приходилось работать на голом энтузиазме и удавалось только периодически освещать отдельные военные вопросы. Нечего и говорить, что его информация не отличалась глубиной и всесторонностью. С началом войны работавшие с ним агенты по неизвестным причинам были утрачены. Однако через месяц он сумел завербовать целых семь человек, трое из которых работали по Австрии, а остальные – по Румынии.
В сентябре 1914 года агентурная сеть полковника Б.А. Семенова увеличилась еще на четыре человека, а в декабре к ним добавилось еще семь человек. Несмотря на столь скороспелые вербовки, были у него и некоторые успехи. Так, одному из его агентов удалось обнаружить в Бухаресте тайную германскую радиостанцию и достать сведения о ее работе. В архивах разведки не сохранилось документов, свидетельствующих о других достижениях агентурной сети военного агента России в Бухаресте.
Перед руководителем разведки Юго-Западного фронта ротмистром П. Игнатьевым командованием была поставлена задача организовать контрпропаганду в пользу союзников, что сделать было совсем нелегко в связи с неравенством материальных и финансовых сил и средств обеих сторон. Разведслужбами центральных держав в Румынии велась активная пропаганда в пользу Австро-Венгрии и Германии. Румынские газеты ежедневно публиковали получаемые из Берлина тенденциозные сообщения, сведения, преувеличивавшие победы Четверного союза и неудачи армий Антанты. В 1915 году, накануне вступления Румынии в войну, эта страна была буквально наводнена германскими документальными фильмами, в которых демонстрировался разгром русских армий, живописались победоносные атаки германского воинства на французском фронте и даже триумфальное вступление германских солдат в те города, которые были ими захвачены еще в 1914 году. Все это было призвано продемонстрировать румынам непобедимость германского оружия. Румынские театры и мюзик-холлы были переполнены германскими артистами, в них шли германские спектакли и исполнялась немецкая музыка. Все это было призвано показать превосходство германской культуры над русской.
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Глава 20. МАТЕРИАЛЫ РАССЛЕДОВАНИЯ УБИЙСТВА ПОСЛА
8 июля 1918 года, по указанию Ленина, в собственном кабинете на Лубянке был задержан председатель ВЧК Ф. Дзержинский по подозрению в организации убийства германского посла Мирбаха. Этот эпизод советская историческая наука долгое время замалчивала. Недавно в архиве Генеральной прокуратуры РФ корреспондент СП ознакомился с сенсационным документом — стенограммой допроса председателя ВЧК Феликса Дзержинского «по делу убийства германского посланника графа Мирбаха».
Оказывается, председатель советского правительства Владимир Ленин после мятежа левых эсеров в июле 1918 года подозревал «железного Феликса» в работе на английскую разведку. Вождь приказал задержать Дзержинского на Лубянке и потребовал от него письменных ответов на возникшие вопросы о роли председателя ВЧК в организации покушения на Мирбаха, которое послужило сигналом и поводом к мятежу.
Этот документ обнаружен во время недавнего пересмотра управлением по реабилитации жертв политических репрессий Генпрокуратуры РФ уголовного дела более чем 90-летней давности «О контрреволюционном заговоре ЦК партии левых социалистов-революционеров». При новом расследовании открылись неожиданные нюансы.
Традиционная версия
В советское время эта таинственная страница в истории Советской России трактовалась однозначно: якобы в знак протеста против ратификации Брестского мирного договора с Германией левые эсеры отказались участвовать в работе Совнаркома (но остались во ВЦИК и ВЧК), а в июле 1918 года руководители этой партии Спиридонова, Комков, Карелин, Саблин и другие, опираясь на отряд ВЧК под командованием левого эсера Попова, подняли мятеж.
Для срыва Брестского мирного договора, по их указанию был убит германский посол в Москве граф Мирбах. Уже к вечеру 7 июля мятеж был разгромлен. В тот же день участвовавший в нем заместитель Дзержинского — Александрович и 12 чекистов из отряда Попова были расстреляны. 27 ноября Ревтрибунал при ВЦИК приговорил лидеров партии левых эсеров к одному году принудительных работ каждого. Непосредственные убийцы Мирбаха — Яков Блюмкин и Николай Андреев получили по три года.
Генеральная прокуратура РФ в соответствии с Законом «О реабилитации жертв политических репрессий» пересмотрела уголовные дела участников заговора. Реабилитированы все, кроме убийц германского посла.
В исторических исследованиях советского периода убийство Мирбаха описывается примерно так. Начальник отдела по борьбе с международным шпионажем ВЧК Яков Блюмкин (член партии левых эсеров) в ночь с 5 на 6 июля 1918 года получает санкцию «своего» ЦК на убийство Мирбаха.
К акции он привлекает единомышленника, тоже сотрудника ВЧК Николая Андреева. Вооружившись пистолетами и бомбой, террористы в 14 часов 6 июля прибыли в германское посольство, по поддельному мандату ВЧК на право переговоров с Мирбахом проникли к послу и убили его. Затем выпрыгнули в окно и на поджидавшей машине уехали в отряд Попова.
Официально Дзержинский узнал о случившемся по прямому проводу от Ленина около 15 часов. Он сразу же поехал в германское посольство, а оттуда — в отряд Попова арестовывать Блюмкина и Андреева. Но председателя ВЧК самого там якобы арестовали и продержали до разгрома мятежа.
Традиционная версия вроде бы и верна, но после знакомства с многотомным уголовным делом происшедшее видится несколько по-другому.
Оказывается, Дзержинский в тот период неоднократно получал информацию о готовящемся покушении на Мирбаха, но действенных мер не принял. После случившегося над председателем ВЧК нависла тень подозрения.
По указанию Ленина, 10 июля Дзержинский был допрошен на Лубянке и от серьезных последствий его спас только непререкаемый авторитет среди чекистов и соратников по партии.
Почему чекисты не предотвратили покушение?
Между тем, через 90 лет после событий материалы этого засекреченного дознания вызывают немало вопросов. Процитируем их, тем более что показания Дзержинского полностью публикуются впервые (стиль документа сохранен).
На вопрос, почему, получая данные о готовящемся покушении, чекисты не предотвратили его, председатель ВЧК отвечал: Приблизительно в половине июня т.г. мною были получены от тов. Карахана сведения, исходящие из германского посольства, подтверждающие слухи о готовящемся покушении на жизнь членов германского посольства и о заговоре против Советской власти.
Членами германского посольства был дан список адресов, где должны были быть обнаружены преступные воззвания и сами заговорщики; кроме этого списка был дан в немецком переводе текст двух воззваний. Это дело было передано для расследования т.т. ПЕТЕРСУ и ЛАЦИСУ. Несмотря, однако, на столь конкретные указания, предпринятые комиссией обыски ничего не обнаружили и пришлось всех арестованных по этому делу освободить.
Я был уверен, что членам германского посольства кто-то дает умышленно ложные сведения для шантажирования их или для других более сложных политических целей. Уверенность моя опиралась не только на факты, что обыски не дали никакого результата, но и на то, что доставленные нам воззвания нигде в городе распространены не были.
Затем в конце июня (28-го) мне был передан новый материал, полученный из германского посольства, о готовящихся заговорах. Сообщалось, что вне всякого сомнения в Москве против членов германского посольства и против представителей Советской власти готовятся покушения и что можно одним ударом раскрыть все нити этого заговора.
Необходимо только сегодня же, т.е. 28-го июня, вечером в 9 часов послать верных людей (неподкупных) для обыска по Петровке 19, кв. 35. Необходимо исследовать самым тщательным образом абсолютно всё находящееся в квартире: каждый клочок бумаги, книги, журналы и т.д. Если найдется что-либо шифрованное — необходимо доставить в посольство — там сейчас же расшифруют. Хозяином квартиры являлся д-р И.И. Андрианов, у которого живет англичанин Ф.М. Уайбер, главный организатор заговора.
Получив такие сведения т.т. Петерсом и Лацисом был послан в указанное место и время (точно) наряд товарищей, заслуживающих полного доверия, для обыска. Было задержано несколько лиц, в том числе учитель английского языка Уайбер. У него было найдено на столе в книге — шесть листков шифрованных. Ничего больше, что могло бы его компрометировать, обнаружено не было.
Гр. Уайбер на допросе заявил, что он политикой не занимается и что он не знает каким путем попали в его книжку шифрованные листки, и что он сам недоумевает по этому поводу. Один из найденных листков, начинающийся шифром, был передан тов. Караханом членам германского посольства для расшифровки по имеющемуся у них ключу. Они отослали нам этот листок обратно уже расшифрованным, а также и сам ключ. Остальные листки расшифровали уже мы (я, Карахан и Петерс). Ознакомившись с содержанием этих листовок, я пришел к убеждению, что кто-то шантажирует и нас и германское посольство и что может быть гр. Уайбер — жертва этого шантажа.
Для выяснении своих сомнений я попросил тов. Карахана познакомить меня непосредственно с кем-либо из германского посольства. Я встретился с д-ром Рицлером и лейтенантом Миллером. Я высказал им все свои сомнения и мою почти уверенность, что кто-то их шантажирует. Д-р Рицлер указал, что трудно предполагать, т.к. денег дающие ему сведения лица от него не получают. Я указал, что могут быть и политические мотивы предполагаемой мистификации, как например: — желание врагов направить наше внимание на ложные следы.
Что здесь какая-то интрига, я тем более был уверен, что я получил вполне достоверные сведения, что именно д-ру Рицлеру сообщено будто бы я смотрю сквозь пальцы на заговоры, направленные непосредственно против безопасности членов германского посольства, что, конечно, является выдумкой и клеветой.
Этим недоверием к себе я объяснил тот странный факт, связывающий мне руки в раскрытии заговорщиков или интриганов, что мне не было сообщено об источнике сведений о готовящихся покушениях; этим недоверием, кем-то искусственно поддерживаемом, я объяснил и тот факт, что нам сразу не был прислан ключ к шифру и что нужно было убеждать д-ра Рицлера дать нам этот ключ к шифру заговорщиков и что он предлагал первоначально весь найденный материал отправить в посольство.
Очевидным для меня было, что это недоверие было возбуждено лицами, имеющими в этом какую-либо цель помешать мне раскрыть настоящих заговорщиков, о существовании которых на основании всех имеющихся у меня данных я не сомневался.
Я опасался покушений на жизнь гр. Мирбаха со стороны монархических контрреволюционеров, желающих добиться реставрации путем военной силы германского милитаризма, а также со стороны контрреволюционеров — савинковцев и агентов англо-французских банкиров".
Недоверие ко мне со стороны дающих мне материал, связывало мне руки. Результаты обыска и содержание шифрованных листков и сам способ шифрования (шифр детский — каждая буква имеет один только знак, слово отделяется от слова, употребление знаков препинания и т.д.) и неизвестность источника, не давали мне никаких нитей для дальнейшего следствия. Опыт же мне показал, что неизвестным источником, безнаказанным и не подлежащим проверке — доверять ни в коем случае нельзя.
Кроме того, в данном случае нельзя было доверять, тем более, что упоминаемая в шифрованном письме некая БЕНДЕРСКАЯ, видимо, соучастница заговора была, как мне и тов. КАРАХАНУ было сказано д-ром Рицлером, одновременно и осведомительницей посольства, и было высказано со стороны д-ра Рицлера пожелание не арестовывать ее немедленно, т.к. тогда она не сумеет узнавать больше и осведомлять о ходе заговора и чтобы с арестом ее повременить.
Я должен отметить, что в расшифрованном в немецком посольстве первом листке фамилия «Бендерская» была заменена точками (…), (этот расшифрованный листок я отдал при свидании д-ру Рицлеру). Я попросил д-ра Рицлера спросить своего осведомителя, откуда он знает, что можно обнаружить материал, произведя обыск ровно в 9 часов не раньше и не позже, откуда он получил шифр, какое было назначение найденных шифрованных листков, кого он знает из заговорщиков и т.д.
Через тов. Карахана я потом настаивал, чтобы меня лично свели с осведомителями. Фамилия главного осведомителя мне не была названа, что касается Бендерской, то было сообщено, что когда она пришла в посольство в первый раз, у нея был замечен и отобран револьвер. (Бендерская была недавно перед обнаружением шифрованных листков приведена к нам в комиссию, по какому-то маловажному делу, и была сейчас же отпущена. Следствие вел следователь Визнер, заведывающий уголовным подотделом). Д-р Рицлер, наконец, согласился меня познакомить со своими осведомителями. За пару дней до покушения (дня точно не помню), я встретился с ним.
В начале нашей беседы присутствовал и лейтенант Миллер. Я стал расспрашивать осведомителя и с первых же его ответов увидел, что сомнения мои подтверждаются, что ответы его неуверенны, что он боится меня и путает. Одновременно старался, видимо, посеять ко мне недоверие со стороны лейтенанта Миллера, чтобы обезопасить себя от меня.
Оказалось, что это он давал и первый раз адреса и указания и, вот, стал при мне же говорить, что по этим адресам были обнаружены нами воззвания, но почему-то дела мы не возбудили.
Лейтенант Миллер был недолго при нашей беседе и, когда стал уходить, осведомитель вскочил встревоженный тоже уходить и только заверение лейтенанта, что ему нечего опасаться, что с ним ничего не случится — успокоило его немного, и он остался.
Рассказал он мне следующее (восстанавливаю по памяти и отрывочным своим заметкам, записанным во время разговора с ним).
Называется Владимиром Иосифовичем Гинчем (адрес свой указать отказался, хотя я не настаивал). Русский, гражданин, в Москве живет около 7 лет, кинематографист. Организация, в которую вступил, называется «Союз Союзников», т.е. «С.С.» (см. шифров. листки) или «Спасение России».
Обыск по указанным им германскому посольству в первый раз адресам не дал достаточных материалов потому, что надо было его произвести с субботы на воскресенье, а произведен был со среды на четверг (раньше, чем нужно).
Во время обыска по указанному им адресу в доме Нирензи (Б. Гнездиковский, 10), нашли воззвания, начальником отряда производящим обыск был Кузнецов. Он сам был через некоего Мамелюка (француза), с которым случайно познакомился, введен в боевую пятерку «С.С.» (это Савинков организует пятерками по схеме военной. Примеч. мое. Ф.Д.).
В пятерку эту входили: 1) Мамелюк, 2) Олсуфьевский, 3 года служит на фабрике (Плющиха 19), 3) Моране, 4) Фейхис (Петровка 17, кв. 98 или 89), 5) Бютель (Б. Дмитровка 20 или 22, угол Столешникова кв. 8).
Заговорщические воззвания печатались в 7 типографиях. Между прочим, на Никитской 4, что там комиссией были найдены воззвания; в Коммерческом пер. в Серебрянниковском пер. №5 у Антоновой, где Мамелюк заказывал воззвания.
Из этой последней типографии он от мальчика получил 2/3 уже отпечатанных воззвания, передал их в Посольство, от мальчика, а не от Мамелюка потому, что его заметили, как он ходит в посольство и перестали доверять. Когда его приняли в пятерку, потребовали присягу, он дал слово-клятву, что пойманный не выдаст никого из «пятерки», иначе сам будет убит.
Заговорщики должны были давать ему воззвания для распространения, для этого дали ему зашифрованный адрес, но потом отобрали. Дали ему 20.000 рублей за участие в Союзе и за то, что ездил с ними на ж. ст. Фили, оттуда на извозчике куда-то поехал и привез в Москву 4 ящика чего-то. Много воззваний печаталось на пишущих машинках, где-то на Лубянке.
Шифр он получил таким образом: недели 3 тому назад был у Мамелюка, на столе у него был шифр, сам Мамелюк на несколько минут ушел из комнаты, тогда он переписал его себе. В расшифровке письма, найденного у Уайбер, помогал германскому посольству. Об Уайбере узнал у Бендерской.
Вошел в ея доверие, она проболталась. Просил ее не арестовывать по крайней мере до субботы, она нужна. Показал ея письмо, написанное к нему, где говорит о каких-то 800 рублях (спросил меня предварительно, знаю ли я почерк, т.к. она была нами арестована) и о том, что ее задержали и отпустили.
Письмо было помечено 28/VI; в письме был указан ея адрес — я сказал ему, что запишу этот адрес, он просил этого не делать, т.к. до субботы, по крайней мере будет не нужно. Адрес ее я все-таки записал, так, чтобы он не заметил, что это адрес.
После свидания с этим господином у меня больше не было сомнений, для меня факт шантажа был очевиден. Не мог только понять цели — думал, что «сбить комиссию и только» и занять не тем, чем нужно.
Забыл еще отметить, что в конце разговора, когда я встал, чтобы идти, он просил меня пропуск в комиссию, что он несколько раз был там со сведениями, но его не хотели выслушать, что был и в отряде Попова, но тоже толку не добился. (После этой встречи я через тов. Карахана сообщил германскому посольству, что считаю арест Гинча и Бендерской необходимым, но ответа я не получил. Были арестованы только в субботу после убийства графа Мирбаха)".
«Кроты» в ВЧК
В отношении предателей в ВЧК её председатель пояснял следующее: «Александрович был введен в комиссию в декабре месяце прошлого года в качестве товарища Председателя по категорическому требованию членов СОВНАРКОМА левых с.-р. Права его были такие же, как и мои, имел право подписывать все бумаги и делать распоряжения вместо меня. У него хранилась большая печать, которая была приложена к подложному удостоверению от моего, якобы, имени, при помощи которого Блюмкин и Андреев совершили убийство.
Блюмкин был принят в комиссию по рекомендации ЦК левых с.-р. Для организации в Отделе по борьбе с контрреволюцией контрразведки по шпионажу. За несколько дней, может быть, за неделю до покушения, я получил от Раскольникова и Мандельштама (в Петрограде работает у Луначарского) сведения, что этот тип в разговорах позволяет говорить такие вещи: „Жизнь людей в моих руках, подпишу бумажку — через два часа нет человеческой жизни. Вот у меня сидит гражданин Пусловской, поэт, большая культурная ценность. Подпишу ему смертный приговор“. Но если собеседнику нужна эта жизнь, он ее оставит и т.д.
Когда Мандельштам, возмущенный, запротестовал — Блюмкин стал ему угрожать, что если он кому-нибудь скажет о нем, он будет мстить всеми силами. Эти сведения я тотчас же передал Александровичу, чтобы он взял от ЦК объяснение и сведения о Блюмкине для того, чтобы предать его суду. В тот же день на собрании комиссии было решено по моему предложению нашу контрразведку распустить и Блюмкина пока отставить от должности. До получения объяснения от ЦК левых с.-р. я решил о данных против Блюмкина не докладывать».
О том, почему председатель ВЧК оказался якобы арестованным в подчиненном ему отряде и находился там весь период мятежа, Дзержинский сообщил: «Сведения об убийстве графа Мирбаха я получил 6-го июля, около 3-х часов дня от председателя Совета Народных Комиссаров по прямому проводу. Сейчас же поехал в посольство вместе с тов. Караханом с отрядом, следователями и комиссарами, для организации поимки убийц.
Лейтенант Миллер встретил меня с громким упреком: «Что вы теперь скажете, господин Дзержинский?». Мне показана была бумага-удостоверение, подписанное моей фамилией. Это было удостоверение, написанное на бланке Комиссии, дающее полномочие Блюмкину и Андрееву просить по делу аудиенции у графа Мирбаха.
Такого удостоверения я не подписывал, всмотревшись в подпись мою и тов. Ксенофонтова, я увидел, что подписи наши скопированы, подложны. Мне все сразу стало ясно.
Фигура Блюмкина ввиду разоблачения его Раскольниковым и Мандельштамом — сразу выяснилась, как провокатора. Партию левых с.-р. я не подозревал еще думал, что Блюмкин обманул ея доверие. Я распорядился немедленно разыскать и арестовать его (кто такой Андреев — я не знал).
Один из комиссаров, тов. Беленький, сообщил тогда мне, что недавно, уже после убийства, видел Блюмкина в отряде Попова. Между тем, сам распорядился о немедленном аресте Гинча, который предполагал до субботы (роковой) не арестовывать Бендерской и эту последнюю. Беленький вернулся с известием, что Попов ему сообщил, будто Блюмкин уехал в больницу на извозчике (Блюмкин, как говорили там, сломал себе ногу), но это он, Беленький, сомневался в правде слов Попова, что он скрывает его из товарищеского чувства.
Тогда я с тремя товарищами (Трепаловым, Беленьким и Хрусталевым), посоветовавшись с Председателем Совнаркома, а также и с председателем ЦИК — поехал в отряд, чтобы узнать правду и арестовать Блюмкина и укрывающих его.
Приехавши в отряд, я спросил Попова, где Блюмкин, тот ответил, что уехал больной на извозчике, я спросил его, кто видел это, тот указал на зав. хозяйством. Призвали его, он подтвердил. Я спросил его, в какую больницу он уехал, ответил незнанием. В ответах был развязным, видимо, лгал. Я потребовал, чтобы призвали постовых солдат, которые подтвердили бы, что видели Блюмкина уезжающим — таких не нашлось.
А надо сказать, что солдаты, вооруженные с ног до головы, видимо, были демобилизованы, толпились в штабе и перед штабом, что постовые всюду расставлены. Я потребовал от Попова честного слова революционера, чтобы он сказал, что у него Блюмкин или нет. На это он мне ответил «даю слово», что не знаю здесь ли он (шапка Блюмкина лежала на столе).
Тогда я приступил к осмотру помещения, оставив при Попове тов. Хрусталева и потребовал, чтобы все оставшиеся оставались на своих местах. Я стал осматривать помещение (с) тов. Трепаловым и Беленьким. Мне все открывали, одно помещение пришлось взломать. В одной из комнат тов. Трепалов стал расспрашивать находящегося там финна и тот сказал, что такой там есть.
Тогда подходят ко мне Прошьян и Карелин и заявляют, чтобы я не искал Блюмкина, что граф Мирбах убит им по постановлению ЦК их партии, что всю ответственность берет на себя ЦК. Тогда я заявил, что я их объявляю арестованными и что если Попов откажется их выдать мне, то я его убью, как предателя. Прошьян и Карелин согласились тогда, что подчиняются, но вместо того, чтобы сесть в мой автомобиль, бросились в комнату штаба, а оттуда прошли в другую комнату. При дверях стоял часовой, который не пустил меня за ними, за дверями я заметил Александровича, Трутовского, Черепанова, Спиридонову, Фишман, Камкова и других неизвестных мне лиц. В комнате штаба было около 10-12 матросов.
Я обратился к ним, требуя подчинения себе, содействия в аресте провокаторов. Они оправдывались, что получили приказ в ту комнату никого не пускать. Тогда входит Саблин, подходит ко мне и требует сдачи оружия, я ему не отдал и снова обратился к матросам, позволят ли они, чтобы этот господин разоружил меня — их председателя, что их желают использовать для гнусной цели, что обезоружение насильственное меня, присланного сюда от Совнаркома — это объявление войны Советской власти.
Матросы дрогнули, тогда Саблин выскочил из комнаты. Я потребовал Попова, тот не пришел, комната наполнялась другими матросами. Подошел тогда ко мне помощник Попова — Протопопов, схватил за обе руки и тогда меня обезоружили. Я обратился снова к матросам. Тогда входит Спиридонова и по-своему объясняет, почему нас задерживают, — за то, что мы были зоодно с Мирбахом.
Между прочим, Трепалов говорил мне, что его обезоружила собственноручно Спиридонова, т.е. матросы держали его за руки, а она вынула из кармана револьвер. Обезоружив нас, к нам приставили караул, а сами устроили рядом митинг, где слышен был голос Спиридоновой и хлопки. Надо было с себя и с матросов снять тяжесть измены (это все чувствовали во время нашего обезоруживания) при помощи их фраз и выкриков.
Должен еще отметить, что Попов в комнату явился только после того, как мы были обезоружены, и когда я ему бросил «изменник» — сказал, что всегда выполнял мои приказания, а теперь действует по постановлению своего ЦК.
Стал бросать потом обвинения, что наши декреты пишутся по приказанию «его сиятельства гр. Мирбаха», что мы предали Черноморский флот.
Матросы же обвиняли в том, что отнимаем муку у бедняков, что погубили предательски флот, что обезоруживаем матросов, что не даем им ходу, хотя они на себе вынесли всю тяжесть революции.
Единичные голоса раздавались, что обезоружив их анархистов расстреляли в Бутырках больше 70 человек, то «меня напр. Советская власть в Орле посадила на 3 месяца, на Пасху, что в деревнях повсюду ненавидят Советскую власть».
Потом пришли Черепанов, Саблин. Этот, первый, потирая руки, радостно говорил: «У вас были октябрьские дни — у нас июльские. Мир сорван и с этим фактом вам придется считаться, мы власти не хотим, пусть будет так, как на Украине, мы пойдем в подполье, пусть займут немцы Москву».
Попов говорил, что с чехословаками теперь не придется воевать. Потом привели арестованными Лациса, Дабаля и др., потом Жаворонкова (секр. Муралова, члена Морской коллегии, по фамилии не знаю), ночью Смидовича, Венглинского и др. Попов радостный прибегал к нам часто со сведениями: отряд Венглинского присоединился к нам, Покровские казармы арестовывают комиссаров и присоединяются к нам, латыши к нам присоединяются, все Замоскворечье за нами, прибыло 2.000 донских казаков из Воронежа, Муравьев к нам едет, Мартовский полк с нами. У нас уже шесть тыс. человек, рабочие шлют нам делегации.
Их радушное настроение испортило известие, что Спиридонова и фракция арестованы. Попов влетел: «За Марию снесу пол-Кремля, пол-Лубянки, пол-театра. И действительно, были нагружены людьми автомобили и уехали для выручки. Раздавались консервы, сапоги, провиант, достали белые баранки. Замечалось, что люди выпили.
Из разговоров наших с матросами видно было, что чувствовали свою неправоту и нашу правду. Очевидным было, что там не было никакой идейности, что говорило через них желание нажиться, людей уже оторванных от интересов трудовых масс солдат по профессии, вкусивших сладость власти и полной беззаботной обеспеченности в характере завоевателей. Многие из них — самые рьяные — имели по 3-4 кольца на пальцах».
«Железного Феликса» обманули?!
На вопрос, как случалось, что такие люди попали к вам в отряд, Дзержинский отвечал так: «Это дело Александровича, Попова и ЦК левых с.р. Александровичу я доверял вполне. Работал с ним все время в комиссии и всегда почти он соглашался со мною и никакого двуличья не замечал.
Это меня обмануло и было источником всех бед. Без этого доверия я не поручил бы ему дела против Блюмкина, не поручил бы ему расследовать жалобы, которые поступали иногда на отряд Попова, не доверял бы ему, когда он ручался за Попова в тех случаях, когда у меня возникали сомнения в связи со слухами о его попойках.
Я и теперь не могу помириться с мыслью, что это сознательный предатель, хотя все факты налицо и не может быть после всего двух мнений о нем.
Отряд же его превратился в банду следующим образом: после посылки финнов на чехо-словацкий фронт, осталось их в отряде немного, из оставшихся более сознательных, Попов стал увольнять и набирать новых уже для определенной цели — Александрович стал туда постоянно ездить.
Пришли черноморцы, а получили о них сведения от тов. Цюрюпы, что это банда. Велел Попов сделать разведку. Отряду Попова всегда поручалось разоружение банд и он всегда блестяще выполнял такие поручения — в результате без ведома комиссии он принял до 150 человек в свой отряд, принимал также и балтийцев по собственному почину и для своих целей.
За 2-3 дня до роковой субботы Попов держал свой отряд в полной боевой готовности, нервируя всех «данными» своей разведки, что немецкие контр-революционеры собираются разоружить отряд и арестовать самого Попова.
В ночь с пятницы на субботу Попов забил особенную тревогу, что якобы нападение готовится в эту ночь. Верность своих данных подтверждал тем уже не измышленным фактом, что получил от комиссии повестку явиться для допроса в субботу в 2 часа дня.
Повестка эта была послана комиссией по делу обвинения его в злоупотреблениях при получении из интендантства консервов. Получал гораздо большее количество, чем имел на то право. Оставшиеся финны в большинстве своем остались нам верны до конца.
Должен добавить еще, что из видных эс-эров, находясь в помещении, я видел Магеровского. Он пришел к нам в комнату и просил одного из заключенных ими наших латышских разведчиков пойти с нашим и сказать, что все это недоразумение.
Александрович, как оказалось теперь, получив для сдачи в кладовую пятьсот сорок четыре тыс. руб. отобранных у арестованного — передал эти деньги в ЦК своей партии. Кроме этого, он старался посеять к Заксу недоверие, заявив мне, что ЦК его — не доверяет ему.
Ф. Дзержинский.
10-го июля 1918 г."
Вопросы без ответов
Из показаний Дзержинского видно, что не все концы сходятся с концами. Почему цепкий въедливый в других делах Феликс Эдмундович в случае с покушением на Мирбаха раз за разом проявлял столь вопиющую небдительность и нерасторопность?
Как получилось, что всегда крайне разборчивый в кадрах он в тот момент окружил себя «неблагонадежными» левыми эсерами и при этом бесконтрольно доверял им?
Исходя из каких мотивов в германское посольство председатель ВЧК поехал с многочисленной вооруженной «свитой», а во взбунтовавшийся отряд едва ли не в одиночку?
Сюда можно добавить противоречие, возникшее по дальнейшему ходу дела. Например, почему в июле 1918 года столь жестоко обошлись далеко не с высокопоставленными участниками мятежа (расстрел без суда), намеревались провести показательный процесс над лидерами ЦК партии левых эсеров, а в ноябре все свели к достаточно условным, формальным наказаниям?..
Причем через три с половиной месяца и их отменили по амнистии (постановление Ревтрибунала от 15 марта 1918 года).
В материалах уголовного дела нет прямых ответов на эти вопросы. Но прошедшие с тех пор 90 лет кое на что открывают глаза.
Сейчас уже для многих очевидно, что тогда, как впрочем и в нынешнюю смуту, в России вели жестокую борьбу за влияние две мощные (еврейские - Л.С.) силы с полюсами в Германии и США.
Поскольку национальных российских интересов политики, возглавлявшие тогда страну (как и сейчас - Л.С.), не выражали, им приходилось вольно или невольно прибиваться к какому-то из этих двух берегов.
Ленин, по многим данным, ориентировался на Германию.
У Дзержинского могли быть иные внутренние симпатии (во всяком случае своими действиями в ситуации с покушением на Мирбаха он объективно сыграл на руку англо-американскому союзу).
К середине 1918 года германские позиции в России были очень сильны. Убийство Мирбаха поколебало почву под ногами, говоря современным языком, у пронемецких агентов влияния. Тем не менее у них еще осталось достаточно могущества для расправы с пособниками стратегического соперника.
И Дзержинский, если он сознательно подыгрывал англо-американцам (в данном случае в лице левых эсэров), не мог не учитывать этого.
«Странный» арест в отряде ВЧК вполне был способен и избавить от конкретных («засвечивающих») действий в период мятежа, и обеспечить, как говорят, имидж пострадавшего, что снимало вопросы, связанные с «небдительностью» и пр.
Но во второй половине 1918 года в самой Германии вспыхивает революция. Вильгельм II свергнут. Беспорядки взрывают страну. Увязнув в них, Германия резко ослабляет свои позиции в России. Это естественно ведет к усилению англо-американского влияния.
Уже 13 ноября Россия в одностороннем порядке аннулирует Брестский мирный договор, вокруг которого совсем недавно было сломано столько копий.
Проамериканские агенты влияния фактически уводят из-под ответственности вчерашних мятежников, которым при иных обстоятельствах грозила бы «вышка». И те спокойно доживают свой век, рука об руку с «нелюбимой» Советской властью. (Тот же Блюмкин работал в ВЧК-ОГПУ на руководящих должностях до 1929 года, когда был расстрелян уже совсем по другому делу).
Конечно, все сказанное по отношению конкретно к Дзержинскому — лишь версия. Но если именно под таким углом зрения посмотреть на произошедшее 6-7 июля 1918 года, то сразу же сглаживаются многие противоречия в действиях председателя ВЧК.
Так что, несмотря на то, что в уголовном деле о мятеже левых эсеров все точки наконец-то расставлены, политические вопросы остались. Возможно навсегда.
Из досье СП (СВОБОДНАЯ ПРЕССА)
Картину случившегося в июле 1918 года существенно добавляют современные реабилитационные дела в отношении Блюмкина и Андреева. Они представляют определенный исторический интерес. Приведу в сокращении.
З а к л ю ч е н и е
об отказе в реабилитации Андреева Н.А.
по уголовному делу «О контрреволюционном
заговоре ЦК партии левых социалистов-
революционеров против Советской власти
и революции". Арх. № Н-8
По приговору Ревтрибунала при ВЦИК Советов от 27 ноября 1918 года за участие в контрреволюционном заговоре Центрального Комитета партии левых социалистов-революционеров против Советской власти и революции Андреев Николай А. (отчество, год и место рождения не указаны), член Ревтрибунала при ВЦИК, заключен в тюрьму с применением принудительных работ сроком на три года.
Приговор Андрееву вынесен заочно, о чем в протоколе заседания Ревтрибунала при ВЦИК от 27.11.18 отмечено, что в судебное заседание трибунала «…доставлены Спиридонова и Саблин, остальные обвиняемые… Андреев… от суда скрылись…»
Из материалов уголовного дела следует, что 6 июля 1918 года около 14 часов дня в помещение германского посольства в Москве прибыли начальник отдела по борьбе с международным шпионажем ВЧК Блюмкин и член Ревтрибунала Андреев и настоятельно потребовали личного свидания с послом графом Мирбахом.
Когда в сопровождении сотрудников посольства Рицлера и Мюллера посол вошел в приемную, Блюмкин выстрелил в него из револьвера (и не попал или легко ранил, чекист...), а Андреев, в свою очередь, произвел несколько выстрелов в Рицлера и Мюллера и по убегавшему из приемной Мирбаху. Вслед убегавшему послу Блюмкин бросил гранату (в револьвере был всего один патрон, поэтому пришлось применить гранату, хорошо, что хоть она взорвалась...), после взрыва которой Рицлер и Мюллер обнаружили в зале посольства не подававшего признаков жизни Мирбаха.
На следующий день после убийства ЦК партии левых социалистов-революционеров выпустил воззвание следующего содержания: «Палач трудового народа, друг и ставленник Вильгельма граф Мирбах убит карающей рукой революционера».
7 июля 1918 года по постановлению Совета Народных Комиссаров была образована Особая следственная комиссия по расследованию контрреволюционного выступления партии левых социалистов-революционеров против Рабоче-крестьянского правительства в составе: П.И. Стучки, В.Э. Кингисеппа, Я.С. Шейнкмана (все рабочие-пролетарии), которая установила:
«I. Стремясь, вопреки ясно выраженной 5 съездом воле рабочих и деревенской бедноты, втянуть Советскую республику в кровавую войну с Германией, ЦК партии л.с.-р. Постановил убить германского посла гр. Мирбаха. Постановление это было приведено 6 июля в 3 часа дня в исполнение членами партии левых с.-р. Блюмкиным и Андреевым.
II. С тою же целью вовлечения России в войну ЦК партии левых с.-р. Сделал 6 и 7 июля попытку захватить власть в свои руки путем вооруженного ниспровержения Рабоче-крестьянского правительства, для чего «…состоящий из левых с.-р. отряд Попова поднял восстание в гор. Москве и пытался захватить правительственные учреждения… произвел арест … председателя чрезвычайной следственной комиссии по борьбе с контрреволюцией Дзержинского…
На основании изложенного Особая следственная комиссия постановляет: подвергнуть задержанию всех членов ЦК партии левых с.-р.…»
Допрошенный по настоящему делу адъютант графа Мирбаха лейтенант Мюллер показал, что он, вместе с доктором Рицлером, 6 июля около 3 часов дня в приемной посольства увидел двух лиц, один из них был смуглый брюнет с бородой и усами, который отрекомендовался Блюмкиным, другой рыжеватый, без бороды, с маленькими усами, назвался Андреевым, а по словам Блюмкина являлся председателем революционного трибунала.
Они просили переговорить с графом по личному делу. Доктор Рицлер отправился к графу и вскоре вернулся вместе с ним. Уже в приемной для него стало ясно, что визит Блюмкина и Андреева связан с офицером Робертом Мирбахом, дальним родственником графа, подозреваемом в шпионаже. Когда рыжеватый мужчина заметил, что «…по-видимому послу угодно знать меры, которые могут быть приняты против него…», второй мужчина вскочил со стула, выхватил из портфеля револьвер и выстрелил по несколько раз в нас троих. После взрыва бомбы оба преступника скрылись на поджидавшем их автомобиле.
Допрошенный по настоящему делу Дзержинский показал, что известие об убийстве графа Мирбаха он получил 6 июля около 3 часов дня от Председателя совета Народных Комиссаров (В.И. Ленина - Л.С.) и сразу же выехал для организации поимки убийц.
По приезду в посольство «…мне показана была бумага — удостоверение, подписанное моей фамилией. Это было удостоверение, написанное на бланке комиссии, дающее полномочие Блюмкину и Андрееву просить по делу аудиенции у графа Мирбаха.
Такого удостоверения я не подписывал, всмотревшись в подпись мою и тов. Ксенофонтова я увидел, что подписи наши скопированы, подложны… я распорядился немедленно разыскать и арестовать его (Блюмкина), кто такой Андреев, я не знал…». Во время нахождения в отряде Попова Дзержинский узнал, что граф Мирбах убит по постановлению центрального Комитета партии левых социалистов-революционеров.
Революционный трибунал при ВЦИК на своем заседании 27.11.18 (через четыре месяца, во бюрократы) признал «предъявленные Андрееву… обвинения в заключении Обвинительной коллегии доказанными…» и приговорил Андреева к трем годам тюремного заключения с применением принудительных работ, несмотря на то, что государственный обвинитель Крыленко в этом же заседании предложил Андреева «совершившего террористический акт, но не принимавшего активного участия в восстании, удалить навсегда из пределов Советской республики…» (с чего бы это).
15 марта 1919 года Революционный трибунал при ВЦИК, заслушав доклад Председателя Обвинительной коллегии тов. Крыленко «…о применении амнистии VI съезда Советов, согласно 3 пункту Акта об амнистии по отношению к осужденным 1 и 2 сессии Верховного трибунала постановил: 1) к осужденным в тюрьму… Андрееву… и др. … обвиняемым по делу о контрреволюционном заговоре Центрального Комитета партии левых социалистов-революционеров и других лиц этой же партии против левых социалистов-революционеров и других лиц этой же партии против Советской власти и революции — амнистии не применять».
(т. 1, л.д. 3)
Источник: Сергей Турченко. Таинственный арест «железного Феликса». Сенсация из архива: Ленин допрашивал Дзержинского на Лубянке. СП.
Глава 21. ДЕЗИНФОРМАЦИЯ
К осени 1915 года положение на русско-германском фронте стабилизировалось. На востоке установилась сплошная линия обороны, когда противоборствующие армии зарылись в землю, установили сплошную линию траншей, защищенных несколькими рядами колючей проволоки и минными полями. В таких условиях достигнуть оперативной внезапности в случае подготовки наступления было невозможно. Концентрация войск и артиллерии на узком участке фронта, необходимых для прорыва сильно укрепленных позиций противника, не оставалась незамеченной, особенно учитывая наличие у него авиационной и агентурной разведки. В новых условиях войны резко возросла роль дезинформации.
Так, в 1916 году командующий Юго-Западным фронтом генерал от кавалерии А.А. Брусилов перед знаменитым наступлением на Луцк наряду с тщательной инженерной подготовкой, разработал и осуществил другие меры, призванные ввести противника в заблуждение относительно направления главного удара и его сроков. План прорыва хранился в глубочайшей тайне. Он был сообщен Брусиловым только командующим армиями и только для их личного сведения. Все важнейшие распоряжения по организации наступления передавались командирам корпусов лично командующими армиями. Все остальные указания спускались вниз до начальников дивизий только в письменном виде с нарочными или порученцами. Зная о том, что австрийцы читают шифрованную переписку фронта, А.А. Брусилов распорядился, чтобы любые телеграммы, даже шифрованные, не направлялись вплоть до последнего момента. Вся связь велась через специально командируемых офицеров Генерального штаба. Наконец распространялись ложные слухи, которые были призваны ввести в заблуждение вражескую агентуру.
Еще с августа 1914 года работа по дезинформации противника приобрела невиданный размах как в армиях Антанты, так и в Четверном союзе. Немцы, в частности, с этой целью учредили в столицах нейтральных государств специальные агентства «Вольф» и «Корреспонденц-бюро». В их адрес из Берлина и Вены регулярно направлялась специально подготовленная свежая телеграфная информация, в которой преувеличивались победы Четверного союза и преуменьшались военные достижения их противников. Главное внимание в дезинформационной кампании немцев и австрийцев уделялось «обработке» руководства нейтральных стран в выгодном им духе и формированию общественного мнения не участвующих в войне стран в пользу их выступления на стороне Четверного союза.
Дезинформационные агентства стран Четверного союза не ограничивались просто сотрудничеством с местными информационными агентствами. Они рассылали свои бюллетени ведущим политикам нейтральных стран, видным общественным деятелям, крупным промышленникам и финансистам. Особенно плодотворной была их работа в Бухаресте и Копенгагене.
Русское военное командование также не сидело сложа руки, видя активную дезинформационную деятельность Берлина и Вены в нейтральных странах. Главному управлению Генерального штаба Ставка поставила задачу резко усилить контрпропаганду как в странах противника, так и в нейтральных, а также формировать у союзников России выгодные ей взгляды на текущие события в тылу и на фронте. Особое внимание уделялось мероприятиям, призванным предотвратить выступление Швеции и Румынии на стороне Четверного союза. Так, в ответ на антироссийский выпад одного известного шведского политика, исполненный угроз в адрес России, в мае 1917 года. Ставка подготовила и распространила крупным по тем временам тиражом в 30 тыс. экземпляров брошюру на шведском языке, озаглавленную «Ответ на слово предостережения Свена Гедина». А некоторое время спустя в Швеции и Финляндии была издана брошюра также на шведском языке «Существует ли русская опасность?». Цель публикации – рассеять опасения общественности северных стран в отношении «агрессивных устремлений» России.
В конце мая 1915 года из разведывательной поездки по Румынии возвратился агент полковника Рябикова, журналист Владислав Залесский, поляк по национальности. Об итогах своей поездки он подготовил подробный отчет. В нем журналист констатировал, что русская контрпропаганда в этой стране работает «из рук вон плохо». «Она лишь реагирует на пропаганду Германии в пользу Четверного союза, и только в тех исключительных случаях, когда германская ложь достигает невероятных размеров, – отмечал журналист. – Причем опровержения следуют с опозданием в десять дней, когда об этом событии уже успели хорошенько забыть». Его доклад был передан через ординарца при Верховном главнокомандующем полковником графом Замойским в Ставку на имя тогдашнего и.о. начальника Генерального штаба генерала Михаила Беляева.
Результатом этого демарша был подготовленный ГУГШ «Проект немедленного учреждения особого осведомительного агентства», призванного «противодействовать германо-австрийским информаторам в нейтральных странах, осведомлять нейтральную прессу в благоприятном нам духе путем снабжения редакций газет необходимыми сведениями, касающимися нашей военной деятельности, а в связи с ней общественно-политической и экономической жизни страны». С этой целью в Бухаресте и Копенгагене, где отмечалась наибольшая активность германской пропаганды, были учреждены два отделения агентства «Норд-Зюд». Вся информация, предназначавшаяся для российских и иностранных потребителей, должна была безвозмездно поступать на французском языке. Расходы на содержание этого агентства составили 32 тысячи золотых рублей в год.
Источник: Валерий Александрович Авдеев. Владимир Николаевич Карпов.
Секретная Миссия в Париже. Граф Игнатьев против немецкой разведки в 1915—1917 гг.
Глава 22. КУБАНСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО.
Примерно около половины ноября 1917 года сформировано было новое правительство, во главе которого стал Л.Л. Быч*).
*) БЫЧ Лука Лаврентьевич (куб.)(1870 - 1945) - уроженец станицы Павловской, Ейского отдела, Кубанского Казачьего Войска.
Отец – Лаврентий, р. ? г. Мать - ?, р. ? г. Брат – Георгий, р. 1874 г., Подъесаул.
После революции 1917 года первый председатель Кубанского правительства. Окончив Московский Университет, молодой юрист Л.Л. Быч получил место секретаря Новороссийской городской Управы и через 2-3 года стал сильным кандидатом на выборный пост местного городского головы.
Но у властей он считался человеком "левых убеждений" и потому путь продвижения в общественной деятельности на время ему был закрыт. Б., по существу, не революционер, а натура деятельная и прогрессивная, человек мудрый и образованный, в 1900 г. перешел на частную службу в "Восточное общество транспорта по Волге и Каспийскому морю", где вскоре назначен директором бакинского отделения.
С годами он стал популярной личностью и в Баку выбран гласным городской Думы, а в 1912 г. русские власти должны были примириться с его избранием на пост бакинского городского головы. Бычу удалось примирить три национальные группы населения: Татар (Азербайджанцев-Л.С.), Армян и Русских, благодаря чему был решен вопрос о снабжении города пресной водой. Нашлись средства для постройки "Шаларского" водопровода по проекту английского инженера Линдлея. К 1917 г. город, всегда страдавший от недостатка питьевой воды, стал снабжаться ею в изобилии с расстояния в 150 клм.
После февральской революции 1917 г., по назначению Временного Правительства, Б. занял пост начальника снабжения Кавказской армии. Для этого ему пришлось отказаться от всех других должностей. После развала фронта и самовольного ухода полков в Россию, он возвратился на Кубань.
По избранию Краевой Рады, он сразу же занял пост председателя Кубанского правительства. Затем вместе с правительственными учреждениями проделал Первый Кубанский поход, а вернувшись в Екатеринодар, в качестве главы правительства, должен был приняться за решение выдвинутых политическим моментом и, почти неразрешимых проблем. Трудно было сочетать интересы Кубанского Края со взглядами и требованиями Добровольческой армии, особенно в вопросах о взаимоотношениях с Доном, Украиной и Германией, о взаимоотношениях с другими разноплеменными соседями казачьих земель, о правах Кубани, провозгласившей свою Конституцию, о создании сильного и суверенного Юго-Восточного Союза, об отдельной Кубанской армии, о снабжении добровольцев и т.п.
В тех случаях, когда дело касалось нарушения, восстановленных революцией, казачьих прав, председатель правительства должен был проявлять упорную настойчивость, не считаясь с недовольством ген. Деникина и его окружения.
Добрармия создала ему репутацию украинофила. Благодаря этому, Кубанцы-линейцы и многие Черноморцы стали противниками его кандидатуры на пост Кубанского атамана. Избран был ген. А.П. Филимонов. После этого Б. отказался и от обязанностей председателя правительства, оставаясь рядовым членом Законодательной Рады.
В начале 1919 г. Краевая Рада назначила его главою делегации на Версальскую мирную конференцию. Как и все Казаки, члены делегации были убеждены, что борьба с красными может завершиться успешно только при взаимной поддержке всех свободолюбивых соседей. Встретивши в Париже представителей Кавказских Горцев, делегация обсудила с ними проект договора дружбы и подтвердила его подписями своих членов.
Однако такие акты не соответствовали намерениям деникинских верхов, не признававших никаких автономных прав для национальных областей России. Проект был оглашен на заседании Краевой Рады 10 сентября 1919 г. и для свящ. Кулабухова, привезшего его из Парижа, окончился трагически. В свою очередь, комедия суда над ним и его казнь стали причиной падения и самой Добрармии.
Кубанские полки, 80% ее состава, в ответ на акт террора, вышли из ее рядов и стали расходиться по домам. В это время заграницей Б. безрезультатно старался пробить брешь в равнодушии сильных мира к казачьим судьбам и когда армия покинула границы Кубанского края, он остался в эмиграции. С 1922 г. в Чехословакии Б. преподавал Муниципальное право слушателям Украинской Сельскохозяйственной академии, а после был ее ректором. Умер там же 75-ти лет отроду в 1945 году (Источник: Казачий Словарь Справочник).
По кубанской конституции правительство это было поставлено вне всякой зависимости от Атамана и было подотчетно Законодательной Раде. Между традиционно-историческим представлением об Атамане и атамане, созданном ухищрениями Ив. Макаренко*) и его присных, ничего общего не было.
*) МАКАРЕНКО Иван Леонтьевич (куб.)(04.01.1882 - ?) - уроженец станицы Новощербиновской, Темрюкского отдела, Кубанского Казачьего Войска.
Отец – Леонтий, р. ? г. Мать- ?, р. ? г. Братья: Петр, р. 1884 г. и Захарий, р. 06.04.1893 г. Сестра - Мелания, р. ? г.
Видный политический деятель. Окончил Кубанскую Учительскую семинарию; затем несколько лет служил педагогом и инспектором страхового общества; в 1915 г. мобилизован в армию, из Николаевского кавалерийского училища произведен в офицеры и закончил Первую Мировую войну в чине хорунжего.
После революции 1917 г. станичники послали Макаренко своим представителем в Кубанской Краевой Раде, где он был назначен председателем Комиссии по выработке Положения о казачьем самоуправлении, а потом по выборам принял пост Товарища председателя Кубанского правительства. В августе того же года Макаренко возглавлял кубанскую делегацию на Московское Государственное Совещание (1917) и по возвращении из Москвы стал одним из наиболее настойчивых сторонников немедленного образования общеказачьего Юго-Восточного Союза. По этому поводу, он вел переговоры с политическими руководителями Дона, а на конференциях в Екатеринодаре и, во Владикавказе (сентябрь, октябрь 1917 г.) горячо поддерживал идею политического объединения всех Казаков, Противники этой идеи называли его насмешливо „ура-казаком”, но один из них, Украинец В.М. Сулятицкий, заслужено признавал его впоследствии „апостолом идеи Юго-Восточного Союза”.
Макаренко принадлежал также проект „Bpeменного Положения о высших органах власти в Кубанском Крае”. Докладывая его на заседании Рады, он настаивал на праве Казаков считаться особой нацией. Несмотря на то, что Положение оказалось не по вкусу части кубанских русофилов и украинизанов, оно было положено в основание Кубанской Конституции.
После переформирования Войскового правительства в Краевое правительство, посты в нем заняли новые люди и, Рада командировала Макаренко в состав правительства Юго-Восточного Союза. Став заместителем председателя этого правительства, он одновременно принял отделы внешних сношений, финансов и путей сообщения.
В Первый Кубанский поход он вышел из Екатеринодара, возглавляя Союз долгое время находился при Черкесском полку. Возвратившись из похода в Екатеринодар, оставался на прежнем посту, и в то же время представлял свою станицу в Краевой Раде.
Когда отношения между Кубанцами и Деникиным особенно обострились, ему на долю выпало председательствование в „согласительной” комиссии, которую выделила Рада для совместного с представителями Добрармии разрешения спорных вопросов о гражданской власти на Кубани и отдельной Кубанской армии. Ввиду непримиримой позиции принятой представителями Деникина, не желавшим признавать никаких особенных прав Казаков даже на их земле, десятидневные споры закончились ничем. И хотя открытого разрыва не произошло, но не состоялось и соглашения.
В августе 1919 г. на Казачьей конференции в Ростове-на-Дону Макаренко был членом кубанской делегации, а после убийства Н.С. Рябовола стал ее возглавлять. В той же роли он оставался на Южно-Русской конференции в Новочеркасске (октябрь 1919 г.). В грозные дни расправы деникинцев с членами Рады Макаренко был председателем кубанского Народного собрания. Он протестовал против террора и в знак протеста отказался вести заседание. Ввиду того, что во все дни своей политической деятельности он выступал противником мероприятий Деникина и защитником казачьих интересов, его могла постигнуть судьба повешенного А.И. Кулабухова. Поэтому он 6лагополучно скрылся, избежал ареста и возможной казни.
В марте 1920 г. М. уехал за границу. Последние годы эмиграции проживал в Чехии и погиб от шальной пули (надо же) 6-го мая 1945 г. во время антинемецкого восстания в Праге. (Источник: Казачий Словарь Справочник).
«…На съезде, а затем и в Раде из среды казаков выделились братья Иван и Петр Макаренко, Манжула, Воропинов, Игнат Белый. Все они импонировали казакам знанием митинговых правил и обычаев. Особенно рисовался Ив. Макаренко. Откормленный, самодовольный, он каждую минуту по любому вопросу, в любом собрании хотел говорить и говорил с апломбом, долго, нудно, с развязностью самовлюбленного человека, не щадя слушателей…».
Источник: Филимонов А.П. Кубанцы (1917–1918 гг.) // Берлин: «Белое дело», 1927.
Глава 7. НИКИТЕНКО
Соглашаясь на принятие должности Атамана, я, конечно, учитывал трудность своего положения, но тогда мне верилось, что любовь к краю и опасность, непосредственно ему угрожающая, устранят всякие интриги на почве несовершенства конституции.
Я тогда думал, что если не чувство долга, то чувство самосохранения заставит всех работать на пользу края и родины. Оппозиционная группа, потерпевшая неудачу на выборах, злорадствовала, ждала неминуемых конфликтов между Атаманом и правительством и считала, что «атаману останется только прием парадов». Но это было все-таки не совсем так. Атаман был главой всех воинских сил на территории Кубани. Атаману принадлежало право назначения всех должностных лиц в крае. Атаману предоставлялось право помилования. Правда, без скрепы соответствующего министра распоряжения Атамана силы не имели, но в делах военного управления «штатские» правители плохо, разбирались и первое время в них не вмешивались.
Революцию я считал стихийным народным бедствием; углубление ее считал безумием и преступлением, никаких положительных завоеваний революции я не ждал. Возможности какой-либо творческой созидательной работы я не допускал. Роль всякого порядочного человека мне представлялась такою, какая бывает во время приближения пожара, наводнения или эпидемии. Нужно было спасать, что можно, нужно ставить заградительные плотины, принимать меры от заразы. Я никогда не допускал мысли, что русская революция может протекать по каким-либо заранее намеченным руслам той или иной политической программы, что ею будут руководить идейные люди, что она будет повторением Великой французской революции.
Мне представлялось бесспорным, что Россия будет переживать бедствия, однородные с эпохой Смутного времени, времени бунтов Стеньки Разина и Емельяна Пугачева. Я считал, что благо, которое может оказаться в результате столь ужасного стихийного движения, будет куплено ценой такого человеческого горя, крови и страданий, что лишь в безумной, забытой Богом голове маньяка может родиться идея революции в такой стране, как Россия.
И действительно, вся Россия, в частности и Кубань, обратилась временно в дом таких маньяков. Когда «демократы» всех рангов и калибров кричали: «Всякий народ имеет право на революцию», «Да здравствует великая русская революция!», «Да здравствует пролетариат!», «Вся власть народу!» - мне хотелось крикнуть: «Караул!». Но я был призван к руководящей роли, нужно было сохранить спокойствие, нужно было вести себя, как ведут врачи в психиатрической больнице. Самое главное внимание пришлось все же обратить на организацию военной силы. Я надеялся, что, если хоть десятая доля того, что говорили нам делегаты с фронта, подтвердится и если наши строевые части вернутся не разложенными большевистской пропагандой, то мы будем спасены. Но в этом отношении нас ожидали глубочайшие разочарования.
Как я уже говорил, мы пока что удачно справлялись при наличии очень ограниченных сил екатеринодарского гарнизона с нашествием большевистских воинских банд и держали глухо будирующие слои не казачьего населения в рамках приличия. Но с каждым днем делать это становилось все труднее. Кубанское правительство, Законодательная, а потом и Краевая Рады стали на определенный путь безусловного непризнания большевистской власти и ввиду падения Временного правительства резко отмежевались от советской России.
Единодушие и твердость, с которой кубанцы стали на этот путь, во многом обязаны Л.Л. Бычу. Нужно отдать ему справедливость — наиболее сильные и горячие его речи сказаны им были в период успеха большевиков и отличались беспощадной критикой их программы. Быч, если не убедил, то заставил замолчать не только у себя в правительстве, но и в обеих Радах слабых или уже распропагандированных членов Рады, склонных к примирению с большевиками и совместной с ними работе, что было им ярко выражено в его речи на заседании Краевой Рады 12 декабря 1917 года.
Позиция, занятая казаками, обострила их отношения с кубанскими большевиками, которые надеялись еще на разложение Рады. Они стали в свою очередь организовываться в районах, где преобладало иногороднее население. В поселке Гулькевичи появился некто Никитенко*), который успешно объединил рабочих, служащих в окружающих Гулькевичи больших хозяйственных экономиях известных овцеводов Петрикова, Меснянкиных, Николенко, Пеховских и других.
Источник: Филимонов А.П. Кубанцы (1917–1918 гг.) // Берлин: «Белое дело», 1927.
*) НИКИТЕНКО
"В ноябре 1917 года в Гулькевичи прибыл с фронта солдат-портной (так в тексте - Л.С.) Никитенко.
Много лет жило село без земли арендуя ее у казаков, у помещиков и у тавричан, имевших по соседству большие участки и сдававших их в аренду за высокую плату, а тут декрет Совнаркома передавал землю в руки тех, кто трудится на ней.
Село митинговало, решало, кипело, волновалось.
Большой демагог, недурной оратор, решительный, смелый Никитенко, выступая на митинге, призывал к немедленному захвату земли...
Понравился он мужикам, увлек их за собой.
Организовали Ревком.
Председателем избрали Никитенко.
Никитенко быстро сколотил отряд из местной молодежи, связался с частями 39-й дивизии, квартировавшей на станции Кавказской, и принялся за дело.
Он конфисковал движимое и недвижимое имущество местной буржуазии, соседних помещиков, тавричан.
Помол огромной мельницы Никитенко распределял так: для войсковых частей 39-й дивизии, для питания своего отряда и остальное население.
...Власть даже советская, была не по нутру Никитенко. Ничьей власти кроме своей собственной, он не признавал. Ничьим распоряжениям он не хотел подчиняться, но командовать любил всеми.
Он играл на самых темных инстинктах масс, вроде тех, что "казачество надо уничтожить поголовно".
Заняв станицу Кавказскую, где было начали организовываться белые (на самом деле казаки восстали - Л.С.), Никитенко засел в ней и начал творить суд и расправу. Ряд жителей станицы был им расстрелян. Среди арестуемых были непричастные к белому движению, но люди, у которых можно было "взять". (обычная практика уголовников - Л.С.). Никитенко их задерживал, имущество конфисковывал, при чем, все ценное Никитенко забирал к себе в "штаб".
Засев сам в станице Кавказской, он послал в хутор Романовский (ныне г. Кропоткин - Л.С.) своего друга и помощника Голуба. "Руководство" Голуба жизнью этого хутора-города выражалось в том, что на станции реквизировались все грузы, в чей бы адрес они не шли и обирались все состоятельные жители. Из этого "своему" населению раздавалась мануфактура, соль. сахар, табак и пр. Все поценнее распределялось в "штабе"...
В бурные дни Октября, всякого рода мелкобуржуазным бунтарям с ограниченным кругозором было выгодно прикрывать себя и свои поступки лозунгом: "Власть на местах".
Никитенко и Голуба надо считать яркими представителями такого типа бунтарей-бандитов.
В какой бы форме не пыталась воздействовать на них молодая, только что организующаяся советская власть, она всегда встречала крик с их стороны:
"Какая вы власть!.. Власть - на местах!"
В большинстве случаев с дельцами, - с "властью на местах" - советской власти приходилось кончать оружием.
Заседавший в Екатеринодаре в апреле съезд советов, заслушал информацию о "работе" Никитенко-Голуба, немедленно выслал на место комиссию, которая, убедившись в верности информации, запросила распоряжения съезда - как быть?
Съезд телеграммой предложил Никитенко и Голубу выехать в Краснодар (так в тексте - Л.С.) с докладом.
Никитенко ответил, что будет отчитываться перед одной властью, которую он признает, это - "власть на местах".
Власти съезда он не признавал.
Съезд приказал арестовать "деятелей" Никитенко и Голуба.
Арестовать их было очень трудно. У каждого - до зубов вооруженные отряды.
Посланным удалось хитростью захватить Никитенко и Голуба. Доставляемые в автомобиле с вокзала в город, арестованные решили скрыться, но Никитенко был убит конвоем наповал тут же, в нескольких шагах от автомобиля, а Голуб бежал.
Источник: И. Борисенко. Авантюристы в Гражданской войне. - Ростов-на-Дону: Издательство Ростовского университета.
К нему примкнули подонки всех иногородних в станицах, а также большевики соседних сел Ново-Михайловского и Кубанского. Никитенко называли комиссаром всего района, и популярность его росла. По просьбе управляющего свеклосахарным заводом графа Воронцова-Дашкова и землевладельца Меснянкина на станции Гулькевичи была поставлена полусотня Черкесского полка для охраны от начавшихся грабежей и насилий. Но вскоре мне донесли, что по распоряжению Никитенко горцы обезоружены, а некоторые из них арестованы, ружья и патроны розданы жителям поселка Гулькевичи. Такую дерзость нельзя было оставить безнаказанной. Я приказал командиру Черкесского полка Султану-Крым-Гирею*), блестящему боевому полковнику, пользующемуся любовью и уважением горцев, собрать расположенных по аулам всадников и лично отправиться на Гулькевичи, где прежде всего арестовать Никитенко и препроводить его в екатеринодарскую тюрьму, а затем установить порядок и отобрать все оружие у местных жителей. На случай, если имеющихся у Султана-Крым-Гирея сил окажется недостаточно и для того, чтобы не дать повода к разговорам о том, что русское население усмиряется мусульманами, я телеграммой предписал атаману Лабинского отдела полковнику Ткачеву*) оказать содействие Султану-Крым-Гирею и прибыть ко времени и месту, указанным последним, лично с казаками.
*) СУЛТАН Крым-Гирей Селетович (Салат-Гиреевич)(21/28.11.1876-28.03.1918) - полковник (23.09.1916). Потомок очеркесившихся крымских Гиреев. Отец - Салат-Гирей, р. ? г., поручик (1870/24.09.1871). Мать - дочь бжедугского (черченевского) князя Кончукова (Кунчукова) Мелеч-хан, р. ? г. Братья: Алмас-Гирей, р. ? г., Аслан-Гирей, р. 1856/57 г., есаул, Довлет-Гирей, р. 30.12.1875 г., офицер, Каплан-Гирей, р. ? г., Адиль-Гирей (Адиб-Гирей), р. 1865 г, Магомет-Гирей, р. 1868 г. Сестра - Султан-Мелеч, р. ? г.
Родился на Кубани в ауле Дворянский (Тлюстень-хабль). С 1896 г. - в службе рядовым вольноопределяющимся 9-го драгунского Елисаветградского полка. С 03.09.1896 г. - в Тверском кавалерийском училище. Произведен в офицерский чин корнета 01.09.1898/10.10.1899 г., 9-го драгунского полка. Произведен в поручики 15.03.1903 г. С 08.10.1903 г. прикомандирован к 1-му Екатеринодарскому полку Кубанского Казачьего Войска. С началом Русско-японской войны 1904-1905 гг. с переименованием в сотники переведен в Терско-Кубанский конный казачий полк 07.06.1904 г. Награжден «за отличия в делах 18-19 июля 1904 г. у Лагоу-лина» орденом Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» (18.09.1904), «за отличия в делах против японцев с 25 сентября по 3 октября на р. Шахэ» - Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом (18.11.1904), «за отличия в бою под Ляолином с 12 по 25 августа» - Св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом (03.11.1904), «за разносторонние отличия в делах против японцев» - Св. Станислава 2-й степени с мечами (19.05.1905), «за отличия в боях с японцами при набеге отряда генерал-адъютанта Мищенко на Факумын с 2 по 11 мая 1905 г.» - Св. Анны 2-й степени с мечами (26.06.1905/13.04.1906), «за отличия в делах с японцами 8 февраля 1905 г. при взрыве Ханченского железнодорожного моста» - Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом» (29.08.1905). С 1906 г. - в 9-м драгунском Елисаветградском полку (в 1907 г. переименован в 3-й гусарский Елисаветградский полк) командовал учебной командой. Произведен в штабс-ротмистры 01.09.1906 г. В 1911-1912 гг. - в Офицерской кавалерийской школе. В период Первой мировой войны с 09.1914 г. - в боях в составе 3-го гусарского Елисаветградского полка на Северо-Западном фронте против немцев, в октябре 1914 г. - командир эскадрона. Произведен в ротмистры 02.11.1914 г. «За героизм, проявленный в боях при защите Свянтоянского моста на реке Неман у города Гродно», представлен к награждению чином подполковника (приказ от 18.06.1915). В апреле 1915 г. (19.07.1915) переведен помощником командира Черкесского конного полка по строевой части. Награжден орденом Св. Владимира 3-й степени с мечами (28.04.1917). Избран председателем дивизионного Комитета Кавказской Туземной конной дивизии. Проживал в Кубанской области, в ауле Тлюстен-хабль. Выступал против вовлечения горцев в Гражданскую войну. Автор известного «Письма полковника «дикой» дивизии». Был холост. В январе-феврале 1918 г. - командир сотни на Кубани. В марте 1918 г. убит (зверски замучен) большевиками на Кубани (также как и его братья, Магомет, Давлет (Даулет) и Каплан).
Михайлов-Воронович сообщает жуткие подробности о гибели Султана Крым-Гирея. Пробираясь с небольшим отрядом к себе на родину через Туапсинский округ, Султан Крым-Гирей был арестован большевиками в станице Калужской. Через Горячий Ключ его провезли в селение Княземихайловское. Там обрадованные ценной находкой большевики выказали всю степень своего восторга. Сперва они били князя розгами и истязали его в течение нескольких дней. Пытки его были самые ужаснейшие, не поддающиеся описанию. Наконец, звериный мозг большевика придумал "достойную" казнь Султана. Они подвесили его за ноги к дереву, разложили под ним костер и сожгли Султана Крым-Гирея живьем.
Источники:
РГВИА, ф. 409, оп. 3. д. 8928, л. 1-2
РГВИА, ф. 407, оп. 1. д. 2254, л. 31,32,34
РГВИА, ф. 409, п/с 3716, л. 1-7
ЦГА КБР, ф. И-20, оп. 1. д. 38
Опрышко О.Л. Кавказская конная дивизия. 1914-1917: Возвращение из забвения... Нальчик, 1999. - 464с.
Волков С.В. Белое движение. Энциклопедия Гражданской войны. Спб.-М., 2003. С. 548
Красный террор в годы Гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии // Вопросы истории. № 9, 2001 г., С. 17.
Исхаков С.М. Российские мусульмане и революция (весна 1917 г. - лето 1918 г.) М., 2004. С. 326, 328-330.
[А.В.Казаков. Адыги (черкесы) на российской военной службе. Воеводы и офицеры. Середина XVI - начало ХХ в. Биографический справочник. Нальчик. ГП КБР "Республиканский полиграфкомбинат им. Революции 1905 г." Издательский центр "Эль-Фа", 2006, с. 225-227]
*) ТКАЧЕВ
Рекомендовалось действовать быстро, без огласки, а для скорости доставления Никитенко в Екатеринодар Султану-Крым-Гирею был дан вполне исправный автомобиль. Задача была очень проста и легко выполнима. К удивлению моему, через несколько дней я получил со станции Гулькевичи от полковника Султана-Крым-Гирея телеграмму, в которой он доносил, что оружие возвращено, порядок восстановлен, но Никитенко не арестован по причинам, о которых он и атаман отдела доложат мне особо. Из личного доклада возвратившегося Султана-Крым-Гирея и рапорта полковника Ткачева выяснилось следующее. Неожиданное появление в Гулькевичах отряда горцев озадачило население поселка и самого Никитенко, жители быстро, не ожидая особых распоряжений, снесли отобранное у горцев оружие и изъявили полную покорность.
Никитенко почтительно уверял Султана Крым-Гирея в своей лояльности. Когда же к поселку стали приближаться все же вызванные Султаном казаки с атаманом отдела (для чего это сделано Султаном, точно он объяснить не мог), то Никитенко во главе с толпой своих сторонников, с хоругвями и хлебом-солью пошел им навстречу и приветствовал с прибытием братьев-казаков. Среди пластунов 18-го батальона были распропагандированные казаки. Из строя послышались выкрики: «Где же здесь большевики? Каких преступников мы пришли арестовывать?». Полковники Ткачев и Султан-Крым-Гирей не нашли удобным забрать Никитенко, и он остался на свободе.
Повторилось явление, очень часто мною наблюдаемое, характерное для пережитого нами времени. Оказывается, что многие люди, способные на проявление высокого героизма и храбрости, в то же время способны легко впасть и в слабость и нерешительность. Для многих легче совершить самый рискованный подвиг, чем длительно, спокойно, умно и решительно действовать. Вся история борьбы белых с большевиками переплетена случаями невероятного, сверхчеловеческого героизма с явлениями малообъяснимой нерешительности, малодушия и даже предательства. За свою нерешительность оба весьма доблестные полковники Ткачев и Султан-Крым-Гирей расплатились жестокой ценой.
Популярность и силы Никитенко росли не по дням, а по часам, и он уже имел своих агентов во всем железнодорожном районе Кавказская — Армавир. Через весьма непродолжительное после описанных событий время полковник Ткачев был схвачен большевиками в станице Григорополисской и препровожден на станцию Гулькевичи к Никитенко. После двух месяцев невероятного издевательства и мучений Ткачев был убит в одном из подвалов армавирской чрезвычайки. Полковник Султан-Крым-Гирей, окончательно «потерявший сердце», за несколько дней до выхода Кубанской армии в «Ледяной поход» вместе с предводителем дворянства Ставропольской губернии и Кубанской области, потомком известнейшей черноморской фамилии Сергеем Павловичем Бурсаком*), георгиевским кавалером, полковником Маркозовым и присяжным поверенным Влад. Влад. Канатовым, подобно Бардижам, выехали инкогнито из города Екатеринодара в горы. На ночлеге в одном из глухих хуторов возле станицы Ключевой они были арестованы большевиками Никитенко и по дороге в станицу Бакинскую зверски замучены. Родным погибших не удалось даже отыскать их тела для погребения. Четыре блестящих молодых представителя Кубанского края, полных здоровья и сил, редких стрелков, спортсменов, лишили Кубанскую армию столь необходимых ей руководителей и бесславно погибли в поисках личного спасения. Окрыленный своими успехами, Никитенко продолжал развивать свою деятельность, и говорили, что он выехал в город Тифлис, чтобы привести оттуда на Кубань 39-ю пехотную дивизию...".
*) БУРСАК Сергей Павлович (куб.)(?-?) - дворянин, уроженец г. Екатеринодара. Отец - Павел Павлович. Войсковой старшина. Признан в дворянстве Определением дворянского собрания от 1908 г. июля 24, № ?. Определение утверждено указом Сената 1909 г. апреля 14 дня, № 872. Внесен во 2-ю часть дворянской родовой книги.
Проживал в г. Екатеринодаре, столице Кубанского Казачьего Войска. Мать - ?, р. ? г. Брат - Константин, р. ? г.
Источник: Список дворян, внесенных в дворянские родословные книги Ставропольской губернии, Терской и Кубанской областей, с 1795 г. по 1 декабря 1912 г. Составлен Ставропольским депутатским собранием по постановлению очередного губернского собрания состоявшегося 16 декабря 1909 г. с. 6.
На 1 января 1909г. - лейб-гвардии Кирасирский Его Величества полк, поручик
Был предводителем Ставропольского и Кубанского дворянства, в 1918 году зверски убит красными - сожжен в стогу сена в станице Горячеключевской.
Источник: Филимонов А.П. Кубанцы (1917–1918 гг.) // Берлин: «Белое дело», 1927.
Глава 8. БЫЛЬ
Прапорщик П. шел по Забалканскому, потом по Загородному проспектам, шел, собственно, без всякой цели.
Он недавно приехал с фронта. На фронте был легко ранен, теперь искренно радовался отпуску и отдыху, несмотря на то, что был октябрь 1917 года.
В свои 18 лет прапорщик смотрел на все оптимистически: радовался жизни, радовался Петрограду, радовался что увидит Марусю А. и Лелю Ф., в которых был платонически влюблен.
Любовался Царскосельским вокзалом, так ему знакомым! По этой дороге он часто ездил. Верстах в пятидесяти от города, в дачном поселке, около станции Вырица, он проводил свое детство, уезжая туда на дачу.
Смотрел на проходящие трамваи с номером 16, которые тоже казались своими – ведь он ими пользовался, когда уходил в отпуск из Константиновского Артиллерийского училища.
Трамвай № 16 шел на Пески.
Как обрадовалась мама, когда увидала его! Правда, с белой повязкой на голове, но с руками и ногами… Судьба взяла у нее уже одного сына в 1915 году на германском фронте.
Прапорщик привез с собой свою пробитую пулей фуражку. Зачем? – Он сам не знал. Мать попросила дать ей фуражку на память.
Ему это было приятно.
Когда сидел в ванне, мать все ходила, все ходила по коридору. Он понял и позвал ее. Для матери он не был прапорщиком, не был офицером; для нее не имело значения что он был на пол головы выше ее. Для нее он оставался самым маленьким в большой семье.
– Как мягко она его обтирала! Вероятно, чуяло материнское сердце, что это в последний раз!
Все эти мысли мелькнули в голове у прапорщика, когда он бродил по Петрограду. Вспомнил, как в 1914 году он и его закадычный друг Сергей С. обязательно хотели идти на войну, хотя им еще оставалось учиться два года. Они все боялись, что не успеют побывать на фронте, и что потом будет стыдно. Отец им резонно доказывал, и убедил их что с полным средним образованием они смогут принести большую пользу Родине.
Теперь он побывал на фронте, был ранен, исполнил свой долг.
Все эти размышления были прерваны самым неожиданным образом!
- Прапорщик, пожалте-с! – услышал он намешливо-иронический возглас, и увидел себя окруженным небольшой группой вооруженных матросов. Его бесцеремонно стащили на улицу и повели.
«Куда? Зачем? Почему?», мелькало в голове.
Матросы были полупьяные и какие-то равнодушно-усталые, и, вероятно, только во исполнение революционного долга взяли раненного, мирно гуляющего прапорщика.
Прав был отец, когда говорил, что приплывший из Америки Троцкий с 300 "русскими" (кавычки мои - Л.С.) коммунистами, и Ленин, приехавший через Германию со своими помощниками, полгода пробуждали человека-зверя, и пробудили!
«Что делать?»
Но судьба хранила прапорщика. Проезжавший трамвай вдруг замедлил ход и из трамвая выскочила пожилая кондукторша. – «Убивцы!», завопила она, схватила мальчика-прапорщика за руку и втащила в трамвай. Трамвай помчался. Матросы остолбенели, и лишь один вскочил на подножку, но потом, видимо, раздумал и соскочил.
Кондукторша не говорила о происшедшем и только вздохнув сказала: «О, времячко!»
Дома, рассказав все, прапорщик предался своим мрачным думам. «За что? За что?»
Когда был 13-16-летним мальчиком, то по примеру старших читал Бакунина, понимая из пятого в десятое. Покупал в подворотнях подпольную политическую литературу – потому что была запрещена. Там же подсовывали «Половой вопрос доктора Фореля».
Вероятно подобным образом обрабатывалась молодежь во всех интеллигентских, невоенных семьях.
С каким удовольствием запирались с приятелями в совершенно закрытую комнату и тренькали на балалайке «Вставай, подымайся…»
Чувствовали себя передовыми! Но одновременно воспитывались на положительной литературе, на героическом прошлом России, на Суворове, Нахимове, на Белом Генерале – Скобелеве.
Играли в солдаты, и умирали со знаменем, подвергаясь неделикатным пинкам соратников, чтобы красивее лежал и красивее умирал.
Когда грянул гром, когда началась война, то все отрицательное, все наносное – просто смыло. Осталось горячее желание послужить Родине, осталось желание подвига.
Сегодня же он был бесконечно унижен и оскорблен. Он, который хотел дать России самое ценное что имел – свою восемнадцатилетнюю жизнь!
Надо что-то делать!
На семейном совете было решено, что прапорщик – через Офицерский Союз в Петрограде – поедет на Юг, в формировавшуюся Русскую Белую Армию ген. Алексеева.
Сборы были коротки, и вскоре прапорщик и Сергей С. Получили фальшивые документы окончивших, якобы, казачью коммунистическую агитационную школу, нашили лампасы на рейтузы и двинулись в путь.
Отец благословил, мать заплакала.
После всяких дорожных злоключений, в первой половине ноября прибыли в Новочеркасск. Явились в явочный пункт – лазарет на Барочной улице – и записались в Добровольческую Армию.
Первое время здесь же жили. В столовой лазарета к обеду сходилось человек сто с небольшим. Приходил генерал Э., читалась молитва и Русская Белая Армия садилась обедать. После обеда опять читалась молитва и Русская Армия расходилась по своим военным делам.
Через некоторое время артиллеристы были собраны в помещении Ермаковской гимназии, и была сформирована Константиновская-Михайловская батарея Армии, впоследствии развернувшаяся в Марковскую артиллерийскую бригаду. Батарею создали 200 бывших воспитанников Константиновского Арт. Училища, и 50 бывших воспитанников Михайловского Арт. Училища, капитан Н.А.Ш. Орудий не было.
27/28 ноября батарея, как рота пехоты, вместе с другими частями пошла в наступление на Ростов. Под Кизитеринкой арт. рота ходила в атаку на кирпичный завод. Прапорщик был легко ранен.
В Новочеркасске прапорщик сопровождал капитана Н.А.Ш. в Собор. В Соборе стояли ряды гробов убитых и умерших от тяжелых ранений при атаке на кирпичный завод. Перед гробом каждого из своих бывших воспитанников: Баранова, Неклюдова и др., капитан Н.А.Ш. становился на колени, горячо молился и горячо плакал…
Для похорон артиллеристов донцы дали устаревшее трехдюймовое орудие образца 1900 года, с угломером. Это орудие осталось в батарее и сделалось символическим первым орудием I-й батареи Русской Белой Армии.
Источник: Быль. Николай Прюц.(Частично из дневника)
Глава 9. ДОНСКАЯ ОБЛАСТЬ. ГЕНЕРАЛ АЛЕКСЕЕВ.
Большевизм огнем и кровью заливал всю Россию; его волны докатились и до Донской области, далекой от центра государства.
Здесь большевистские верования воспринимались также с большой готовностью, но только городским населением и частью сельского — не-казачьего.
Громадное большинство казаков относилось к большевизму отрицательно. Ни Войсковой круг, ни первый выборный Войсковой атаман ген. Каледин не признали большевистского правительства и объявили Донскую область самостоятельной частью Русского государства.
Сюда, на Дон, под защиту казачьей автономии, и спаслась часть русской интеллигенции, не желавшая подчиниться варварскому игу большевиков.
С ужасом смотрели они на беспощадное разрушение русской государственности и в полном отчаянии не видели выхода из страшной бездны, в которую ринулась Россия.
В начале ноября 1917 г. в Новочеркасске, столице донского казачества, появился скромно одетый, преклонного возраста, господин в очках, с видом профессора. Господин этот о чем-то хлопотал, его видели постоянно у Атамана; он собирал у себя военную молодежь и беседовал с офицерами.
По городу ходили разные слухи о каком-то заговоре; рассказывали, что Дон идет на Москву, чтобы положить конец издевательствам над Россией; называли даже разных походных атаманов, которые, якобы, уже назначены.
Через несколько дней дело разъяснилось. Этот господин оказался генералом Михаилом Васильевичем Алексеевым, бывшим начальником штаба Императора Николая II, а впоследствии верховным главнокомандующим русской армии при Временном правительстве.
Ген. Алексеев, ближе всех видевший ужасные результаты разложения армии, еще при Временном правительстве предпринимал всевозможные меры к воссозданию армии. Но все его попытки в этом направлении и в Петрограде и на Московском совещании остались без результата.
Между тем он ясно сознавал, какое тяжелое будущее предстоит России, если она так печально и позорно нарушит свои обязательства перед союзниками в мировой борьбе. Он уже не мечтал об активных операциях, но думал, что и при ничтожном сопротивлении со стороны России немцы будут крайне затруднены на Западном своем фронте.
После разгона предпарламента ген. Алексеев убедился в том, что все легальные способы борьбы бесплодны. Но, несмотря на всю свою усталость и болезни, он не сдал еще своих позиций. Чего нельзя было добиться законным путем, то, казалось ему, возможно сделать иначе. Он думал, что не все еще потеряно.
Если большевистская Россия уже примирялась с немцами и если прежней русской официальной армии не существовало, то нужно было создать иную армию и с ней продолжать войну с немцами, во что бы то ни стало.
Ген. Алексеев решил образовать новую армию на особых началах. Он задумал созвать на Дон всех, кто пожелал бы служить родине добровольно.
Эта Добровольческая армия должна была организоваться, при помощи союзников, в казачьих областях, на Дону, на Кубани и на Тереке. Получив здесь надлежащее снабжение, армия могла двинуться на запад, чтобы остановить беспрепятственное шествие немцев.
Союзным представителям план ген. Алексеева казался вполне исполнимым и они обещали оказать полное содействие, конечно, только с финансовой стороны. В то время Донская область была отрезана от союзных государств, так как Дарданеллы находились еще в руках враждебной Турции. Черное море было заперто, да к тому же и русский военный флот захватили большевики. Поэтому никто и не мечтал о помощи, со стороны союзников, путем снабжения армии вооружением, военными припасами, обмундированием и т.п. Все это армия должна была добыть сама на месте или силой или за деньги,
Получив от союзников твердое обещание оказать армии возможно скорую помощь деньгами, и заручившись согласием Донского Атамана ген. Каледина, ген. Алексеев выработал план добровольческой организации и немедленно приступил к его выполнению.
Ближайшими сотрудниками ген. Алексеева были в то время: его адъютант ротмистр Шапрон, начальник штаба полк. Веденяпин, подп. Лисовой и кап. Шатилов; начальник строевой части бежавший из Быховской тюрьмы ген. от инф. И.Г. Эрдели; начальник хозяйственной части — член Госуд. Думы Л.В. Половцев; по политическим вопросам — член Госуд. Думы Н.Н. Львов, С.С. Щетинин и А.А. Ладыженский.
В Ростове и Таганроге работал председатель общества заводчиков и фабрикантов В.А. Лебедев.
Для сбора добровольцев с фронта в Киеве была создана особая организация, во главе которой стоял ген.от кавалерии А.М. Драгомиров и член Госуд. Думы В.В. Шульгин.
На первый призыв ген. Алексеева отозвалось около 50 офицеров и юнкеров, бежавших в Новочеркасск из Петрограда и Москвы после октябрьских стычек с большевиками. Из них были составлены кадры первых воинских частей: офицерского и юнкерского батальонов.
Прибывали добровольцы и из соседних местностей — оборванные, без белья, без сапог, в каких-то опорках. Их надо было разместить, одеть, обуть и кормить; а денег было мало.
Получив самые широкие обещания денег со стороны различных общественных организаций в Москве и Петрограде, ген. Алексеев приступил к выполнению своего плана, имея в кармане 10.000 руб., занятых им у частного лица. На эти 10.000 руб. и жили несколько дней кадры будущей армии.
Постепенно стали поступать в кассу местные пожертвования, но в ничтожных размерах. Наконец наступил момент, когда стало ясным, что завтра надо бросить все дело, потому что денег больше нет.
Помочь делу решили сами добровольцы. Наиболее состоятельные из них, не имея сами наличных денег, воспользовались своими кредитоспособными именами и выдали векселя. По учете векселей, при содействии Н.Н. Львова, в местных банках получи-лась сумма около 350.000 руб., которые и спасли дело на некоторое время.
Глава 108. БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ
ОСОБАЯ КОМИССИЯ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ ЗЛОДЕЯНИЙ БОЛЬШЕВИКОВ, СОСТОЯЩАЯ ПРИ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ НА ЮГЕ РОССИИ
АКТ РАССЛЕДОВАНИЯ
о насильственном захвате власти большевиками (коммунистами) в Ставропольской
губернии в 1918 году
Город Ставрополь и Ставропольская губерния, отрезанные от центра возникшей на Дону и Кубани гражданской войной, уже к концу 1917 года начали захватываться волнами большевистской анархии и разрухи, которым главным образом способствовали солдатские массы, дезертировавшие с фронта и распропагандированные уже на местах никому не известными и безответственными элементами. Местная административная власть в лице губернского комиссара Временного правительства и президиума Губернского комитета общественной безопасности напрягала все усилия на борьбу с большевизмом, пытаясь заручиться даже поддержкой Дона и Кубани, но все усилия были напрасны. Разруха усиливалась с каждым днем и особенно широко распространялась по губернии после захвата власти в Петрограде и Москве большевиками и начала мирных переговоров в г. Бресте*) - тогда проявился полный развал армии и дезертирство ее с фронта, чем воспользовались весьма умело сорганизовавшиеся к тому времени коммунисты. Желая затянуть полный захват власти большевиками, губернский комиссар Сторлычанов*) совместно с городским самоуправлением и губернской земской управой решили созвать общегубернское народное собрание учредительного характера, в основу которого было положено представительство губернского земства с выборными из каждого села, все общественные организации, политические партии и даже некоторые правительственные учреждения.
*) ПЕРЕГОВОРЫ в БРЕСТЕ - переговоры о сепаратном мире между советской Россией и Германией были начаты в г. Брест-Литовске 20 ноября (3 декабря) 1917 г. и продолжались с перерывами до 3 марта 1918 г., когда был подписан Брестский мирный договор. По вопросу о мире в РКП(б) возникли серьезные разногласия. Большинство партийных деятелей с разных позиций выступало против Ленина, считавшего, что интересы советской власти, возглавляемой им лично, выше революционного принципа несоглашательства с капиталистическими странами. Путем хитроумных маневров Ленину удалось овладеть положением и в марте 1918 г. Брестский мир был утвержден экстренным VII съездом РКП(б), а затем ратифицирован IV Всероссийским съездом Советов.
*) СТОРЛЫЧАНОВ
Однако это собрание было обречено на полную неудачу, так как большевистская демагогическая пропаганда нашла себе вполне подготовленную почву в деревнях, куда являлись с оружием в руках бежавшие с фронта солдаты, самовольно сменившие органы волостного земства, введенные Временным правительством и построенные на основе всеобщего, прямого, тайного и равного голосования, и заменили их совдепами (Советами депутатов), в которые угрозами и силой заставляли крестьян выбирать самих себя.
Местные крестьяне, довольно зажиточные и вполне обеспеченные землей, относились враждебно ко всем этим начинаниям, но не могли бороться с вооруженной силой и потому сдавали свои позиции. Таким образом, вместо действительно выборных от народа попадали в собрание захватчики, которые вместе с членами созванного к тому времени губернского крестьянского съезда, состоявшего также преимущественно из солдат, могли проводить в жизнь лозунги борьбы за советскую власть, сулившую народу всю власть, все богатства и прелести полного безделья.
Первым симптомом перехода власти в руки черни явился разгром солдатскими массами в конце ноября в гор[оде] Ставрополе винного склада. Местные же Советы открыто обсуждали вопрос о необходимости скорейшего захвата власти и удаления от дел представителей Временного правительства.
К открытию Народного собрания, 30 декабря [1917 года], выяснилось, что настроение в нем явно большевистское, почему помещение, предназначенное для собрания, было захвачено съездом крестьян и воинскими частями, а на другой день, вместо организованного собрания, открылся митинг, на котором тотчас же были упразднены земства в губернии и всеобщее избирательное право.
Состав этого митинга, заменившего Народное собрание, был очень оригинален и состоял почти из одних солдат, людей не местных и чуждых местным интересам. При обсуждении прав на представительство в Народное собрание получились совершенно неожиданные результаты: так были исключены представители школьного союза, так как в школах и гимназиях учатся буржуи, исключены были представители почтово-телеграфного союза, так как на почте посылки пропадают, а биржевой комитет был допущен - "биржевые извозчики", по словам одного оратора, "народ трудовой". В ночь на 1 января под оружейную стрельбу на улицах и площадях был провозглашен переход власти к народным комиссарам и Советам.
Было решено организовать губернские Советы из 180 человек, исполнительный комитет из 30 человек и Совет народных комиссаров как исполнительную власть из 7--8 человек. Законодательным органом явился исполнительный комитет, так как губернский Совет не был организован сразу; и в него вошли, кроме коммунистов, представители других социалистических партий, которые, однако, по прошествии нескольких дней выбыли из его состава за невозможностью работать при создавшихся условиях, и большевики стали беспрепятственно проводить свою программу под девизом "диктатуры пролетариата" и "власти беднейших", вследствие чего разруха в губернии и городе стала принимать угрожающие размеры и вылилась в форму самосудов, грабежей и захватов, беспорядков в инородческих степях, грозивших перейти в открытые бунты и мятежи.
Связи с населением центральная коммунистическая власть не имела никакой, и распоряжения ее встречали явное противодействие со стороны местных органов, проводивших свою программу.
Наряду с этим, прежние учреждения, как правительственные, например, губернское правление, губернское присутствие, и даже сословные, как дворянское депутатское собрание*), дворянская опека*) - продолжали свое хотя и жалкое существование, и большевистская власть требовала, чтобы в журналах заседаний этих учреждений была бы вслед за подписью председателя Совета также подпись предводителя дворянства.
*) ДЕПУТАТСКОЕ СОБРАНИЕ (Дворянское депутатское собрание) - орган дворянского самоуправления в России в 1785-1917 гг. Губернские и уездные дворянские собрания собирались один раз в три года. Они решали дворянские и другие местные дела, избирали предводителей дворянства, исправников и других должностных лиц. После реформ 1860-х годов занимались в основном делами дворянства.
*) ДВОРЯНСКАЯ ОПЕКА - учреждение, возникшее в 1755 г. Состояло при уездном суде в составе уездного предводителя дворянства и 2-4 заседателей. Опека устанавливалась над разорившимися имениями, особенно в тех случаях, когда речь шла об интересах наследников, прежде всего сирот. Дворянская опека решала также спорные наследственные вопросы, вопросы имущества должников, безвестно отсутствующих лиц и пр.
Эта власть Совета фактически продолжалась до конца марта 1918 года, когда среди большевистских деятелей началась борьба за власть, а с появлением вновь образовавшегося Военно-революционного комитета и прибывшего из Ростова-на-Дону для борьбы с контрреволюцией штаба матросов раздались призывы к борьбе и крови, результатом которых, по словам свидетеля Мещерикова, явились памятные ставропольские кровавые дни.
В конце концов вся власть перешла к Кр[асной] армии, которая с помощью специально присланных инструкторов от центральной советской власти организовалась в губернии, причем под ее давлением Совет народных комиссаров стал более настойчив в смысле проявления большевистской активности, последовало распоряжение о высылке из пределов губернии местных общественных деятелей на станцию Кавказскую, где, по словам свидетеля Мещерикова, "царили ужас, откуда нельзя было вырваться, так как эти высылки были равносильны смертной казни".
24 марта 1918 года была разогнана городская Дума, избранная на основании всеобщего, тайного, равного и прямого голосования и состоящая из представителей социалистических партий в количестве 42 гласных, из общего числа 72. Еще задолго до разгона Думы против нее начался поход в советской периодической печати, а 27 февраля исполнительный комитет опубликовал положение об учреждении общегородского Совета депутатов из представителей профессиональных групп населения по куриальной-цеховой системе выборов, что, по выражению одного из представителей фракции социал-демократов, указывало на сплошную демагогию, кроющуюся во всей позиции большевиков, плетущихся за разнузданной толпой, что вся система выборов, установленная положением об общегородском Совете, преследует одну цель - Изъять интеллигенцию из выборов, обеспечить в Совете темное и бессознательное большинство, необходимое демагогам для укрепления деспотизма.
Чрезвычайное собрание Думы постановило не признавать законность роспуска и выпустило воззвание к населению. Однако 24 марта, когда гласные явились в помещение Думы, путь им был прегражден военным караулом под предводительством рабочего Лупатина, который под угрозой применения силы и оружия принудил председателя очистить зал заседания. Таким образом, вся деятельность вновь созданных большевиками учреждений сводилась не к развитию общественной жизни в крае, а к полному развалу земской и городской деятельности.
Образовавшийся в конце апреля Военно-революционный комитет в составе бывшего председателя Губернского исполнительного комитета Мещерикова, бывшего жандармского ротмистра Лупандина, бывшего прапорщика Занозина и др[угих] проявил тотчас активную деятельность, арестовав председателя Совета народных комиссаров Пономарева и военного комиссара Мирошникова.
При штабе Красной армии образовалась малая комиссия, члены которой были наделены Чрезвычайными полномочиями, производили реквизиции, аресты, а потом и казни. Так, член этой Комиссии солдат Топунов 28 апреля опечатал зал заседаний окружного суда, кассу, кабинет председателя, канцелярию уголовного отделения. Из кассы было захвачено 4000 рублей, а из канцелярии увезено имущество. В начале мая были произведены в связи с арестом части офицерской организации и наступлением Добровольческой армии массовые аресты, население было обложено пятимиллионной контрибуцией и взято из зажиточных граждан 58 заложников, причем на сессии Народного собрания комиссар путей сообщения Петров заявил, что при продолжении наступления Добровольческой армии заложники будут расстреляны.
Во второй половине июня были организованы по инициативе только что освобожденного из тюрьмы матроса Игнатьева с товарищами особые карательные отряды и особый трибунал в составе матроса Игнатьева, коменданта Прокомедова и солдата Ашихина, заседавший обыкновенно ночью и санкционировавший синодик*) 49 казнимых граждан. Первыми жертвами этих карательных отрядов были гласный Думы социалист Чернышев и бывший предводитель дворянства Мачконин, которые были изуродованы красноармейцами и выброшены в окрестностях города.
*) СИНОДИК - список умерших для церковного поминовения. Синодиками также назывались литературные памятники в России второй половины XVII-XVIII в., включавшие византийские и русские сказания. В данном контексте термин "синодик" употреблен неправильно, означая список обреченных на смерть.
Вспыхнувшее в ночь на 27 июня офицерское восстание было подавлено красноармейцами с особой жестокостью: ими были зверски убиты 96 видных граждан города Ставрополя. Убийства эти прекратились только после вступления в город частей Добровольческой армии.
Все вышеизложенное основано на данных, добытых Особой комиссией в судебно-следственном порядке.
Составлено 11 апреля 1919, Екатеринодар
Глава 11. КУБАНСКАЯ ОБЛАСТЬ. 39-я ДИВИЗИЯ НА КУБАНИ
Слухи о готовящемся расквартировании 39-й пехотной дивизии на Кубани начали усиленно циркулировать в Екатеринодаре. Главнокомандующему Пржевальскому*) было написано, а затем через особо командированного офицера, войскового старшину Проскурина сообщено о тяжелом положении Кубанского края и о нежелательности появления на Кубани не только 39-й пехотной дивизии, но и вообще каких-либо армейских частей.
*) ПРЖЕВАЛЬСКИЙ Михаил Алексеевич (05.11.1859 - 13.12.1934). Православный. Из дворян Тверской губ.
Образование получил в Петровской Полтавской военной гимназии (1876). В службу вступил 13.07.1876. Окончил Михайловское артиллерийское училище (1879). Выпущен Подпоручиком (ст. 08.08.1878) в лейб-гвардии 2-ю артиллерийскую бригаду. Поручик (ст. 20.12.1879). Окончил Михайловскую артиллерийскую академию и Николаевскую академию генштаба (1888; по 1-му разряду). Штабс-капитан гвардии с переименованием в Капитаны ГШ (ст. 31.03.1888). Состоял при Кавказском ВО. Начальник строевого отдела штаба Михайловской крепости (26.11.1888-16.04.1891). Цензовое командование ротой отбывал в 16-м гренадерском Мингрельском полку (10.11.1890-10.11.1891). Обер-офицер для особых поручений при командующем войсками Кавказского ВО (16.04.1891-31.03.1892). Надворный советник (ст. 31.03.1892). Секретарь генерального консульства в Эрзеруме (31.03.1892-10.07.1901), занимался сбором разведывательных сведений, изучил этот регион. Полковник (ст. 24.03.1896). Начальник штаба 39-й пехотной дивизии (10.07.1901-08.07.1903). Цензовое командование батальоном отбывал в 153-м пехотном Бакинском полку. Командир 155-го пехотного Кубинского полка (08.07.1903-06.02.1905). Начальник Войскового штаба Кубанского Казачьего Войска (06.02.1905-05.05.1906). Генерал-майор (ст. 02.04.1906). Начальник Войскового штаба Терского Казачьего Войска (05.05.1906-13.12.1908). С 13.12.1908 начальник Кубанской пластунской бригады, с которой вступил в мировую войну (с началом войны ввиду начала формирования новых частей бригада переименована в 1-ю Кубанскую пластунскую бригаду). С началом военных действий на Кавказском театре одновременно возглавил Кагызманский отряд. В начале Сарыкамышской операции 15(28) 12.1914 прибыл с бригадой в Сарыкамыш. На него возложена задача обороны города, сыграл одну из важнейших ролей в Сарыкамышской операции. С 03.02.1915 командир 2-го Туркестанского армейского корпуса; был хорошо известен как храбрый и опытный командир. Генерал-лейтенант (1915; ст. 19.07.1914).
Сыграл выдающуюся роль в проведении Эрзерумской операции 28.12.1915(10.01.1916)-03.02.1916, где его корпус наносил главный удар, а прорыв осуществляла 4-й Кавказская стрелковая дивизия ген. Н.М. Воробьева. Успешно действовал в Эрзинджано-Харпутской операции, обойдя левый фланг 3-й турецкой армии и разгромив 10-й турецкий корпус. 02.07.1916 взял Байбурт, захватив более 2 тыс. пленных и 6 орудий. За отличия в войне награжден орденом Св. Георгия 4-й (ВП 13.01.1915) и 3-й (ВП 11.12.1916) степени, а также Георгиевским оружием (ВП 17.05.1915). Генерал от инфантерии (19.11.1916). С 03.04.1917 командующий Кавказской армией, а с 31.05.1917 главнокомандующий войсками Кавказского фронта. В 1917 военные действия на Кавказском ТВД носили вялый характер, а войска фронта под действием революционной пропаганды стремительно теряли боеспособность.
05.12.1917 Пржевальский вместе с руководством Закавказского комиссариата заключил с Турцией Эрзинджанское перемирие, но это уже не смогло изменить кризисной ситуации. Межпартийные склоки достигли апогея в 12.1917. 27.12.1917 часть краевого Совета Кавказской армии, при поддержке Закавказского комиссариата и при молчаливом согласии Пржевальского, объявила себя Советом фронта. В ответ левая часть Совета образовала 28.12.1917 ВКР.
Считая невозможным продолжать в этой ситуации руководство войсками фронта, Пржевальский 28.12.1917 сложил с себя полномочия главнокомандующего и покинул действующую армию, оставив своим заместителем начальника штаба фронта ген. Е.В. Лебединского. Затем вступил в белую армию и в конце 1918 назначен ген. А.И. Деникиным командующим добровольческими войсками на Кавказе. Эвакуирован в начале 1920 г. из Новороссийска на о. Лемнос. 16.10.1920 выехал в Русскую Армию в Крым. В эмиграции в Югославии, член объединения лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады. Умер в Белграде.
Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1890); Св. Анны 3-й ст. (1896); Св. Владимира 4-й ст. (1896); Св. Станислава 2-й ст. (1899); Св. Анны 2-й ст. (1905); Св. Владимира 3-й ст. (06.05.1909); Св. Станислава 1-й ст. (06.12.1912); Св. Георгия 4-й (ВП 13.01.1915) и 3-й (ВП 11.12.1916); Георгиевское оружие (ВП 17.05.1915).
Источники:
Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003.
Волков С.В. Офицеры российской гвардии. М. 2002
"Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
Список старшим войсковым начальникам, начальникам штабов: округов, корпусов и дивизий и командирам отдельных строевых частей. С.-Петербург. Военная Типография. 1913.
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
Генерал Пржевальский меня уведомил, что он отлично усваивает себе трудность нашего положения, но, к сожалению, не может помешать совершенно вышедшей из повиновения 39-й пехотной дивизии двинуться на Северный Кавказ, где по решению общеармейской организации, функционирующей в Тифлисе, ей определено расположиться в районе станции Торговой Ставропольской губернии.
Генерал Пржевальский в то же время сообщил, что для того, чтобы предотвратить возможность остановки дивизии на Кубани и для того, чтобы в случае надобности мы могли обезоруживать двигающуюся поэшелонно дивизию, он в первую очередь погрузит эшелоны казачьих частей, которые он рекомендовал расположить на узловых станциях: Невинномысской, Армавир, Кавказской и Тихорецкой, и, образовав таким образом коридор из верных частей, пропустить через него мятежную дивизию. Совет был прост и легко выполним, но остановка была за верными частями.
Мы с нетерпением стали их ожидать. Первой прибыла на Кубань из Финляндии 5-я казачья дивизия. Начальник этой дивизии, Генерального штаба генерал-майор Константин Константинович Черный*), находившийся в отпуску в Екатеринодаре, был поставлен во главе командования всеми кубанскими частями.
*) ЧЕРНЫЙ Константин Константинович (9 февраля 1871, Екатеринодар — 21 февраля 1934, Милан) — русский генерал, герой Первой мировой войны, участник Белого движения, главнокомандующий Вооруженными силами Кубанского края. Окончил Нижегородский кадетский корпус (1889) и 2-е Константиновское военное училище (1891), был выпущен хорунжим во 2-й Кавказский полк Кубанского Казачьего Войска. Чины: сотник (1894), подъесаул (1900), капитан (1902), подполковник (1907), полковник (1911), генерал-майор (за боевые отличия, 1916).
После 2-го Кавказского служил в 1-м и 2-м Екатеринодарских полках. В 1902 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба (по 1-му разряду). В 1902—1904 отбывал цензовое командование сотней в Оренбургском казачьем дивизионе. Участвовал в русско-японской войне, служил обер-офицером для особых поручений при штабе 17-го армейского корпуса. Позднее служил: старшим адъютантом штаба 2-й гренадерской дивизии (1905—1907), штаб-офицером для поручений при Войсковом штабе Войска Донского (1907—1908), штаб-офицером для поручений при штабе Московского военного округа (1908—1911), старшим адъютантом штаба Московского военного округа (1911—1914). В 1914—1916 годах командовал 1-м Линейным полком Кубанского Казачьего Войска. В Первую мировую войну вступил со своим полком, был награждён Георгиевским оружием (ВП 11.10.1914). Служил начальником штаба 16-й кавалерийской дивизии (1916) и 1-го кавалерийского корпуса (1916—1917), генерал-квартирмейстером штаба 5-й армии (январь—сентябрь 1917).
С сентября 1917 командовал 5-й Кавказской казачьей дивизией. Участвовал в Белом движении, короткое время был главнокомандующим Вооруженными силами Кубанского края (ноябрь 1917 — январь 1918). 9 января 1918 вышел в отставку, уступив место генерал-майору Н.А. Букретову. Эмигрировал в Италию, возглавлял общество «Русская колония Северной Италии». Умер в Милане.
Генерал Черный не ручался за верность своей дивизии, и ее решено было немедленно распустить по домам. По-видимому, мы хорошо сделали, так как скоро стало известно содержание привезенного дивизией постановления казаков, в котором говорилось, что они отпущены советским правительством на Кубань, чтобы разогнать создавшееся там контрреволюционное правительство.
Штаб дивизии, комплектовавшейся казаками Таманского отдела, расположился в станице Крымской, в узле железных дорог — Владикавказской и Черноморско-Кубанской. Вскоре эта станица стала центром большевиствующих таманцев и впоследствии много мешала нашей борьбе с Новороссийском.
Не лучше обстояло дело и с другими частями. Командиры прибывающих полков из Закавказья один за другим сконфуженно и грустно докладывали, что люди выходят из повиновения, открыто заявляют, что драться с братьями-солдатами, которые делили с казаками тяготу службы в окопах, не будут, и требовали роспуска по домам. Попытки уговаривания не приводили ни к чему.
В ответ на указания делегатов от правительства на опасность самому бытию казачества, имуществу и благосостоянию казаков стереотипно говорилось: «Мы в станицы берем свое оружие и сумеем защитить свое добро. Не нужно только натравлять казаков на солдат; это все затеи панов и офицеров».
Решено было для отрезвления фронтовиков отправлять их в станицы, где царило здоровое, сочувствующее правительству настроение. Надеялись, что под влиянием почтенных стариков-отцов, под влиянием родной обстановки у казаков проснется благоразумие и любовь к станице, ко всему казачьему.
Расчеты эти оправдывались медленно, и пока что правительство по-прежнему оставалось только с одним гвардейским дивизионом. Силы же большевиков росли, и почва под ногами правительства заколебалась. Оставалась еще одна надежда на 1-й Черноморский полк войскового старшины Бабиева*).
*) БАБИЕВ Николай Гавриилович (куб.)(30.03.1887-30.09.1920) — род. 30 марта 1887 г. в Варшаве, Казак станицы Михайловской, Лабинского отдела, Кубанского Казачьего Войска. Отец – Гавриил Федорович, р. 18.03.1860 г., генерал-лейтенант (в Белой армии). Мать - Бронислава Павловна (Майхровская - дочь майора), р. ? г.
Окончил Бакинскую гимназию (1906), сотню Николаевского кавалерийского училища (1908), участник Персидского похода (1909-1912). В Великую войну командир сотни 1-го Лабинского генерала Засса полка ККВ; войсковой старшина, командир 1-го Черноморского полковника Бурсака 2-го полка ККВ (1917). В марте 1918 г. в отряде полковника Кузнецова, в Добровольческой армии и ВСЮР, полковник (23.09.1918), командир Корниловского конного полка (13.10.1918), орден Св. Георгия 4-й ст. (3.11.1918, за отличия в Великой войне), генерал-майор (01.1919), начальник 3-й Кубанской казачьей дивизии (с 26.01.1919), генерал-лейтенант (18.06.1919). В Русской Армии командир Конного корпуса (с 16.07.1920); орден Св. Николая Чудотворца 2-й ст. (10.09.1920). Погиб в бою в Таврии у с. Шолохове 30 сентября 1920 г. (Источник: Ф.И. Елисеев. С Корниловским конным)
Прибытию этой части на Кубань предшествовали сведения о необыкновенной спайке полка, дисциплине среди воинских чинов и отваге командира и офицеров. Высказывалась уверенность, что этот полк не поддастся никакой пропаганде.
Действительно, когда я лично выехал в станицу Кореновскую, штаб-квартиру полка, чтобы приветствовать вернувшихся с фронта казаков, то был восхищен видом и настроением всех чинов полка. Было отслужено всенародно благодарственное молебствие, полк прошел церемониальным маршем, и я долго и о многом говорил с казаками и офицерами.
Создавалось впечатление, что это совершенно нетронутый революцией полк старого доброго времени, преданный долгу и своему начальству.
С чувством полного удовлетворения вернулся я в Екатеринодар и поспешил порадовать правительство сведениями о черноморцах. Первый раз за долгое время послышался вздох облегчения. Но командир полка настаивал на кратковременном отпуске по домам всех казаков, гарантируя своевременность возвращения отпускных в часть, и высказывал надежду, что он один, если казаки других частей ему не помешают, справится с бандами возвращающихся частей 39-й пехотной дивизии.
Для усиления охраны Екатеринодара было постановлено привлечь казаков старых годов присяги, которые по известной разверстке должны были по очереди от разных районов области являться в Екатеринодар в распоряжение коменданта города. Срок очереди был назначен очень краткий, двухнедельный, чтобы не отрывать надолго хозяев от их хозяйств.
Мера эта не дала благоприятных результатов, так как прежде всего она не ложилась равномерно на все население края, а падала своей тяжестью главным образом на станицы, соседние с Екатеринодаром. А затем отслужившие, старые казаки неохотно брались за оружие и явно томились и тянулись домой; для поддержания в них бодрости нужны были постоянные посещения начальствующих лиц и беседы с ними, что и создало институт уговаривающих и главноуговаривающих.
Тем временем 39-я пехотная дивизия прибыла из Тифлиса на Кубань; главной квартирой своей по приглашению Никитенко избрала поселок Гулькевичи, части ее расположились на крупных станциях района Торговая — Тихорецкая — Кавказская — Гулькевичи — Армавир.
Занятие этих пунктов солдатами было стратегическим поражением кубанцев и главным источником неисчислимых бед для населения и огорчений для правительства, закончившихся, как известно, выходом из Екатеринодара 28 февраля 1918 года Кубанской армии с Атаманом, правительством и Законодательной Радой.
За этот тяжкий свой грех опомнившиеся и раскаявшиеся фронтовики заплатили впоследствии своей кровью, потерей имущества, семьями, должны были совершить чудеса храбрости, сверхчеловеческим подвигом преодолеть трудности бесконечных походов, и вместе с Добровольческой армией в конце 1918 года и начале 1919 года казаки освободили от большевиков не только Кубанский край, но и весь Северный Кавказ и помогли Дону удержать свои земли от напора красных.
Не трудно понять, что один полковник Бабиев не мог спасти положения. Оставшиеся верными долгу до конца, «черноморцы» всюду натыкались на противодействие своих же казаков, в особенности пластунов. Когда «черноморцы» разоружили на станции Тихорецкой прибывшую туда часть 39-й пехотной дивизии, то к ним явилась сотня 16-го пластунского батальона в полном вооружении, с пулеметами и, угрожая расстрелом, потребовала возвращения отобранного оружия. «Черноморцы» смутились и отдали оружие. Драться со своими же станичниками они не смогли. Да и никто не решился бы предъявить им такие требования.
Все более и более становилось ясным, что пока нужно оставить воинские части старого комплектования в покое и перейти к формированию частей добровольческих. Екатеринодар был наводнен офицерами, бежавшими из России и с Дона, а также кубанскими казачьими офицерами, освободившимися от службы после роспуска частей по станицам. Все это могло составить надежный кадр добровольцев.
Находившийся в это время в городе Новочеркасске генерал М.В. Алексеев дважды приезжал в Екатеринодар для ознакомления с положением дела и для исследования районов Северного Кавказа, могущих поставлять бойцов в формирующуюся им Добровольческую армию. Его агенты разъезжали по Кубани и вербовали охотников.
Насколько я тогда мог уловить, настроение М. В. не было радужным. Дело формирования армии шло туго; капиталисты шли навстречу вяло, и тон бесед с генералом Алексеевым (он охотно и откровенно говорил как со мной, так и со всеми кубанскими представителями, которых я собирал специально, чтобы они послушали генерала) был, если не безнадежным, то, во всяком случае, грустным.
Алексеев говорил, что Россия погибает, надежда только на казаков и, что казаки должны объединиться и составить оплот для борьбы с большевиками; он очень сочувственно относился к идее общеказачьего объединения и живо интересовался работами казачьей конференции.
В этом объединении казачества генерал Алексеев не только не видел угрозы для единой, великой России, наоборот, он находил, что это естественная историческая миссия казаков быть оплотом государства в годину лихолетья, и не только не предостерегал нас от увлечений идеей сепаратизма, но как будто бы огорчался недостаточной интенсивностью ее проявления.
Мне известно, что Кубанскую власть того времени он характеризовал как «беспомощную», «дряблую». По крайней мере этот эпитет он несколько раз употребил в беседе со мной во время совместного корниловского похода, а затем при отступлении от Екатеринодара, когда ему казалось, что кубанское правительство мало помогает в вопросе поднятия станиц для присоединения к армии и в вопросе добывания патронов. Я понимал, конечно, что эти обвинения относятся и ко мне лично, но понимал также, что подсказаны они не действительным положением вещей, а утомлением нервов.
Из дальнейшего изложения событий можно будет усмотреть, что в планы Корнилова и особенно Деникина не входило содействие усилению влияния и авторитета Атамана и правительства. Претензии этого рода встречали самое откровенное сопротивление.
На это обстоятельство я обращаю внимание всех, кто до сих пор не избавился от страха казачьей самостийности. Этот «жупел» был принесен к нам Верховным руководителем Добровольческой армии генералом Алексеевым, который, однако, нас, казаков, учил не бояться этого «жупела» и быть побольше казаками.
Вообще за все время пребывания генерала Алексеева во главе Добровольческой армии казаки не слышали от него обвинений в желании обособиться от России и не видели мероприятий, от него исходящих, направленных к понижению у казаков чувства собственного достоинства и самоуважения.
Я до сих пор не сомневаюсь, что и у Деникина и его штаба не было твердой убежденности в действительной опасности казачьей самостийности. Они не могли не видеть, что казаки во главе своих Войск очень настойчиво ставили людей чисто русских, выросших в условиях русской культуры и преданных России.
Для многих из добровольцев увиденное на Дону и на Кубани было неожиданным и малопонятным. Сначала иронически, а потом с раздражением они смотрели на казачьи правительства, круги, рады и на смелость, с которой добровольцам указывалось, что они желанные, почетные гости, но не хозяева в казачьих областях. В дальнейшем я еще вернусь к этому весьма серьезному и больному вопросу в отношениях Добровольческой армии к казакам.
Тревожное настроение генерала Алексеева передавалось и нам, и мы решили под давлением событий экстренно собрать Краевую Раду, чтобы еще раз предупредить казаков о надвигающейся грозе и о необходимости срочной, в самых энергических тонах борьбы с охватывающей край смутой.
Я полагал, что сессия Рады будет кратковременна и ограничится выработкой меры воздействия на заболевших фронтовиков и на предоставление правительству всей полноты власти. В речах своих при открытии Рады я и Председатель правительства Быч исчерпывающе нарисовали картину положения и приглашали Раду к беспощадной борьбе с большевизмом.
К сожалению, Рада, руководимая Рябоволом, отвлеклась в сторону и пустилась в многословные разговоры по разного рода более или менее острым вопросам внутренней жизни и как бы забыла стоящую перед ней главную цель.
Трижды в течение сессии я указывал Раде на ненужность при данных обстоятельствах бесконечных прений и убеждал немедленно же, разбившись на группы, разъехаться по станицам, чтобы поднять сполох и поставить все Войско «в ружье».
Говорильная зараза была сильней моих убеждений, и я не добился даже, чтобы мое предложение было поставлено Рябоволом на голосование.
Представители фронта, явившиеся в Раду, держали себя вызывающе и срывали несколько раз созданное правительством настроение. Положение становилось невыносимым. Я, а вслед за мною и Быч, заявили, что при создавшихся условиях работать нельзя, и сложили свои полномочия. Это произвело отрезвляющее впечатление.
Рада дружно напала на фронтовиков, они покаялись и все вместе бурно и искренне просили нас остаться. Состоялось всеобщее примирение. Фронтовики поднялись на эстраду, к президиуму Рады и после покаянных речей спели Кубанский гимн. Последовали объятия, поцелуи, слезы.
Нужно было использовать момент и распустить Раду на места, пока не выдохлось приподнятое настроение, но этого сделано не было, и Рада вернулась к разговорам. Ожидаемых мною результатов Рада не дала, и дело осталось в прежнем положении.
Пришлось вернуться к формированию добровольческих отрядов, только в них можно было искать спасения. Дело организации добровольцев было поручено мною молодому и популярному герою германской войны полковнику Улагаю*). К сожалению, этот доблестный, впоследствии очень прославившийся кавалерист, не оказался хорошим организатором и, провозившись около месяца с этим делом, заявил мне, что он в него не верит, так как в добровольцы записываются только одни офицеры, что рядовые казаки добровольцами служить не хотят, что специально офицерские организации не будут встречать сочувствия в населении и потому все дело обречено на гибель. К мнению полковника Улагая присоединился и командующий Кубанской армией генерал Черный.
Источник: Филимонов А.П. Кубанцы (1917–1918 гг.) // Берлин: «Белое дело», 1927.
*) УЛАГАЙ Кучук Касполетович (натухаец)(23.01.1893-08.04.1953) - полковник (1919), из натухайских дворян (узденей-тлякотлеш), сын статского советника Кубанской области. Отец – Касполет Тавшукович, р. 1863 г. Мать - ?, р. ? г. Сестра - Фатима, р. ? г.
Окончил Екатеринодарское реальное училище, Елисаветградское кавалерийское училище в 1913 г. В чине корнета зачислен в 18-й драгунский Северский короля Датского Христиана IX полк. В 1914-1917 гг. на Западном и Кавказском (турецком) фронтах, награжден орденами Св. Анны 2-й степени с мечами, Св. Станислава 3-й степени с мечами, Св. Анны 3-й степени с мечами, Св. Станислава 2-й степени с мечами, Св. Анны 4-й степении с надписью «За храбрость». Штабс-ротмистр - с 1917 г., ротмистр - с 1918 г. В ноябре-декабре 1917 г. сформировал добровольческий черкесский отряд в 300 человек и участвовал в боях против большевиков. В марте-апреле 1918 г. - командир 3-й сотни Черкесского конного полка, участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода Добровольческой армии. В декабре 1918- марте 1920 г. - командир 1-го Черкесского конного полка Черкесской конной дивизии в составе Добровольческой армии (позднее - ВСЮР). В эмиграции в 1920-1922 гг. находился в Турции, в 1922-1924 гг. - в Югославии. Вошел в состав сформированного 10.12.1924 г. в югославском гор. Дебари Русского отряда в качестве начальника пулеметной команды и совершил рейд из Сербии через албанскую границу в конце декабря 1924 г., с боями помог вернуться в Тирану изгнанному премьер-министру Ахмету Зогу, позднее провозглашенному королем. В чине капитана 1-го класса, а с 28.11.1927 г. - майора (высшее воинское звание тогдашней Албании, где всего четыре человека имели этот чин), состоял на военной службе при короле Албании. Декретом короля назначен инспектором кавалерии, позже служил в военном министерстве в Тиране и Эльбасане. С 1931 г. в Тиране состоял в ближайшем окружении короля А. Зогу, с которым находился в дружеских отношениях. После оккупации Албании фашистской Италией в 1939 г. (по другим данным - в 1937 г.), выехал в Иран, к 1940 г. был начальником военного училища. С 1941 г. сотрудничал с П.Н. Красновым и немцами. В 1942 г. возглавил Мусульманский комитет по освобождению Кавказа. В 1945 г. - командующий боевой группой «Северный Кавказ», ваффенштандартенфюрер СС (полковник не германских частей СС). После войны проживал в Италии. В 1945/46 гг. выехал в столицу Чили - Сантьяго, служил в Военно-географическом институте. Был избран атаманом общеказачьей станицы в Чили. Умер 08.04.1953 г., похоронен на русском кладбище в Сантьяго.
Глава 12. ВОЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ НА КУБАНИ
"...Известие о падении Временного правительства повлекло за собой введение в (Кубанском) крае военного положения, что наряду, с предпринятыми накануне мерами, позволяло кубанскому правительству держать ситуацию под контролем. 1 ноября 1917 г. под председательством Н.С. Рябовола открылась первая сессия Кубанской законодательной Рады.
На смену Войсковому пришло краевое правительство, его председателем вместо избранного в октябре Войсковым атаманом А.П. Филимонова стал один из лидеров черноморцев Л.Л. Быч. Проходивший в эти же дни первый областной съезд иногородних отклонил предложение кубанских большевиков о признании власти Совета Народных Комиссаров и отмене военного положения, но в то же время продемонстрировал казачьим политикам (???), что продолжать игнорировать интересы иногороднего населения - значит повторить российский опыт.
Перед лицом угрозы большевизации края Рада и правительство пошли на вынужденный компромисс. Следствием этого стало состоявшееся в декабре объединение Кубанской Рады с меньшей частью расколовшегося второго областного съезда иногороднего крестьянства.
Собравшийся в Зимнем театре (ныне здание Краснодарской филармонии) второй областной съезд представителей казаков, иногородних и горцев заявил о непризнании власти Совета Народных Комиссаров. Незамедлительно была избрана объединенная законодательная Рада с равным представительством (по 45 человек) казаков и иногородних, а также коалиционное правительство (по 5 человек). От горского населения избирались соответственно 8 представителей и 1.
Одновременно Рада сократила избирательный ценз оседлости иногородних до двух лет и постановила, что из их числа должен назначаться один из помощников (Войскового - Л.С.) Атамана.
В паритетном правительстве Л.Л. Быча все пять министерских портфелей, доставшихся иногородним, получили социалисты - 4 эсера и меньшевик. Кроме того, в недавнем прошлом и сам Быч, и министр земледелия Д.Е. Скобцов участвовали в социалистическом движении.
Таким образом, новое кубанское коалиционное правительство значительно «полевело». Но этот политический ход сильно запоздал, а с учетом печальной судьбы Временного правительства и вовсе был обречен на провал. Дальнейшие события подтвердили это.
Оставшиеся в синематографе (кинотеатре) «Мон-Плезир» (на месте современного здания развлекательного центра «Квартал») делегаты второго (расколовшегося – Л.С.) областного съезда иногородних и трудового казачества потребовали передачи всей власти в руки Советов. Съезд постановил признать Совет Народных Комиссаров, одновременно приняв резолюцию «Об организации власти на Кубани» и отменив все постановления Рады и правительства.
Тем временем в Черноморской губернии события развивались по общероссийскому сценарию. Первым населенным пунктом на ее территории, в котором победила советская власть, стал город Туапсе. 3 ноября власть мирным путем перешла к Туапсинскому ВРК (военно-революционному комитету). В Новороссийске 23 ноября собрался съезд Советов рабочих и солдатских депутатов Черноморской губернии. Неделей позже власть в губернии перешла к ЦИКу (Центральному исполнительному комитету) провозглашенной Черноморской советской республики.
Источник: 1917 год. Особенности революционных и общественно-политических процессов в казачьем крае (часть 4)
Глава 13. СЪЕЗД СОВЕТОВ ЧЕРНОМОРЬЯ
"…В противовес мероприятиям контрреволюции Екатеринодарский и Новороссийский Советы 6 декабря 1917 г. созвали в Новороссийске съезд Советов Черноморья, сыгравший очень важную роль в деле борьбы за Советскую власть на Кубани и в Черноморской губернии, в деле организации вооруженных отрядов Красной гвардии (основу которых составили воинские части возвращавшихся с Турецкого фронта (из Трапезунда), распропагандированные Вишняковой (Вишняк) Прасковьей Ивановной и Еленой Верецкой-Полуян - Л.С.).
Этот съезд, руководимый большевиками, приветствовал Октябрьскую революцию и Совет Народных Комиссаров во главе с В.И. Лениным и учредил Советскую власть в Черноморской губернии. 21 декабря там же состоялась конференция большевистских организаций Кубани и Черноморья, принявшая весьма важные практические решения об усилении организации вооруженной борьбы с кубанской контрреволюцией.
Большевики Екатеринодара к этому времени создали отряды Красной гвардии численностью до трех тысяч штыков. Екатеринодарский городской комитет партии направил группу большевиков на места для организации отрядов Красной гвардии и Советской власти, в которую входили большевики П.В. Асаульченко, Трофим Сухинин и другие.
Силы революции на Кубани быстро увеличивались. С фронтов возвращались демобилизованные солдаты и казаки. Все более прочной опорой Советов становилась 39-я пехотная дивизия, полки которой располагались в Тихорецкой, Ставрополе, Торговой, Кавказской и Армавире.
Большим ударом по мероприятиям контрреволюции, направленным к обману казачества, явилось воззвание Совета Народных Комиссаров за подписью В.И. Ленина, объявившее о разрешении земельного вопроса в казачьих областях на основе Декрета о земле и об отмене воинской повинности…
Несмотря на установленный на Кубани контрреволюционными властями террор (???), екатеринодарские большевики П.И. Вишнякова, Я.В. Полуян, М.М. Карякин, А.А. Лиманский, Ф. Я. Волик и многие другие открыто (!!!) и мужественно разъясняли казачеству и иногороднему крестьянству ленинские Декреты о мире и земле, об установлении Советской власти и организации отрядов Красной гвардии…".
Источник: Борьба за Советскую власть на Кубани в 1917—1920 гг. (Сборник документов и материалов). Краснодарское книжное изд-во, 1957, стр. 15.
Глава 14. ОФИЦЕРЫ НА КУБАНИ
Офицерство с разваливающихся фронтов стекалось и на Кубань, но нерешительность Войскового правительства и шаткость его положения заставляли многих разочароваться в возможности создания здесь антибольшевистских сил и покидать край.
Находившиеся в Екатеринодаре бывшие начальники дивизий и командиры корпусов, охваченные обычным для того времени параличом воли, оказались не способны возглавить сопротивление, однако в целом того позорного подавленного настроения у большинства офицеров, какое имело место в Киеве, Одессе, Ростове, Екатеринославе и других городах, здесь не наблюдалось, и большинство приняло участие в борьбе (тем более, что местными большевиками предполагалось истребление атаманского окружения и всех офицеров в городе).
Жаль было потерянного времени, и приходилось вновь искать подходящих людей. К нашему счастью, такие люди уже были в Екатеринодаре и сами уже приступили к работе. Офицеры, недовольные нерешительностью полковника Улагая, стали сами организовываться в отряды.
Первый добровольческий отряд был создан 1 ноября 1917 г. Кубанским атаманом (Филимоновым - Л.С.) из офицеров стоявшего в городе Кавказского запасного артиллерийского дивизиона и Кубанского гвардейского дивизиона, но через две недели после исчезновения непосредственной угрозы со стороны разложившихся солдат, распущен. 29 ноября начальником для формирования отрядов на правах командующего армией был назначен генерал-майор К.К. Черный (9 января 1918 г. его сменил ген. Букретов*), а 17-го - ген. Гулыга*) и создан его Полевой штаб (начальник штаба - подполковник В.Г. Науменко).
*) БУКРЕТОВ Николай Андрианович (06.04.1876 г., Тифлис - 8.05.1930 г., Нью-Йорк, США.) - выкрест. Из горских грузинских евреев-кантонистов. Отец - Андриан, р. ?
г. Мать - ?, р ? г. Брат - Федор, р. ? г., капитан. Жена (на 1911) - Вера Захаровна.
Образование: Тифлисское реальное училище (1894), Московское пехотное юнкерское училище (1896, военно-училищный курс, 1-й разряд, подпоручиком со ст. 12.08.1895 г. в 15-й гренадерский Тифлисский полк), Николаевская академия Генерального штаба (1903, 1-й разряд).
Чины: вступил в службу (12.08.1894), подпоручик со ст. 12.08.1895 (12.08.1896), поручик (ст. 12.08.1899), штабс-капитан (ст. 23.05.1903), капитан (ст. 17.05.1905), подполковник (ст. 6.12.1908), полковник "за отличие по службе" ст. 6.12.1911 (1911), генерал-майор со ст. 6.12.1915 (1916).
Прохождение службы: в 15-м гренадерском Тифлисском полку (1896-?), обучался в Николаевской академии Генерального штаба (1900-1903), отбывал цензовое командование ротой в 15-м гренадерском Тифлисском полку (8.11.1903-20.10.1904), помощник старшего адъютанта штаба Кавказского военного округа (22.12.1904-14.10.1907), в прикомандировании к Тифлисскому военному училищу для преподавания военных наук (14.10.1907-10.04.1912), отбывал цензовое командование батальоном в 15-м гренадерском Тифлисском полку (2.05.-2.09.1910), старший адъютант штаба Кавказского военного округа (10.04.1912), в прикомандировании к артиллерии (2.06.-1.08.1913), начальник штаба 2-й Кубанской пластунской бригады (2.12.1914-10.02.1915), начальник штаба 1-й Кубанской пластунской бригады (10.02.-11.10.1915), командир 90-го пехотного Онежского полка (11.10.1915-1916), командующий 90-м пехотным Онежским полком (1916-29.07.1916), начальник 2-й Кубанской пластунской бригады (29.07.1916-после 3.01.1917).
Награды: С-3 (1906), А-3 (6.12.1909), С-2 (6.12.1913), Г-4 (2.02.1915).
Прочие сведения: во время Гражданской войны в Добровольческой армии и ВСЮР (янв. 1918 — апр. 1920); 17.12.1919-??.04.1920 гг. - кубанский атаман. В эмиграции в Константинополе, затем в США. Погребен 11.05.1930 г. на кладбище Weodlawn
Источники:
Военный орден святого великомученика и Победоносца Георгия, М., 2004
Незабытые могилы, т. 1
Список генералам по старшинству, 10.07.1916
Список Генерального штаба, 1.06.1911
Список Генерального штаба, 1.06.1914
Список Генерального штаба, 1.01.1916
Список Генерального штаба, 3.01.1917
Список подполковникам по старшинству, 1.05.1911
Список полковникам по старшинству, 1.03.1912
Список полковникам по старшинству, 1.03.1913
Список полковникам по старшинству, 1.03.1914
*) ГУЛЫГА Иван Емельянович (куб.)(26.8.1857-02.6.1934) — личный дворянин, уроженец станицы Незамаевской, Ейского округа, Кубанского Казачьего Войска. Отец - Емельян, р. ? г. урядник. Мать - ?, р. ? г.
Признан в дворянстве Определением дворянского собрания от 1875 г. мая 12 дня, № ?. Определение утверждено указом Сената 1876 г. марта 22, № 1039. Внесен во 2-ю часть дворянской родовой книги. Проживал в станице Незамаевской, Ейского округа, Кубанской обл.
Жена — ?, р. ? г. Сыновья: Владимир, р. ? г. и Георгий, р. ? г. [Список дворян, внесенных в дворянские родословные книги Ставропольской губернии, Терской и Кубанской областей, с 1795 г. по 1 декабря 1912 г. Составлен Ставропольским депутатским собранием по постановлению очередного губернского собрания состоявшегося 16 декабря 1909 г. с. 18.]
Окончил Ставропольское Казачье юнкерское училище (1877), Академию Генштаба (1899), командир роты Ставропольского казачьего юнкерского училища (1888), в Русско-японской войне начальник штаба Уссурийского отряда, командир Хунгунского пехотного полка (1904-1905), командир 15-го Сибирского стрелкового полка (1906), атаман Кавказского отдела ККВ (1911), генерал-майор (6 декабря 1912). В Великой войне начальник 2-й (июль 1914), затем 1-й (февраль 1915) Кубанских отдельных пластунских бригад, награжден Георгиевским оружием (7 ноября 1916), командир Терско-Кубанского пластунского корпуса (октябрь 1917), генерал-лейтенант (1 октября 1917). Командующий Кубанской армией (17 января - 14 февраля 1918), первопоходник, во ВСЮР ВрИД начальника 8-й Донской казачьей дивизии (май 1919), в резерве офицеров Генштаба (1920). В эмиграции, умер в Б. Церкви (Югославия) 2 июня 1934 г.
6 декабря закончил формирование первого отряда войсковой старшина Галаев*) (сначала - 135, позже 350 чел. при 2-х орудиях и 6-ти пулеметах; батареей командовал капитан Е. Полянский*), 2 января 1918 г. сформировался отряд капитан В.Л. Покровского (около 200, позже 350 чел. при 2-х орудиях и 4-х пулеметах). Эти отряды состояли преимущественно из молодых офицеров, не старше капитана (как регулярных частей, так и казачьих), они разоружали большевизированные запасные части и несли охрану атаманского дворца. В середине января была сформирована батарея есаула Корсуна и смешанный отряд полковника С. Улагая.
*) ГАЛАЕВ Петр Андреевич (осет.)(19.08.1879-04/22.02/01.1918) — православный казак-осетин, офицер Русской императорской армии и Кубанского Казачьего Войска, войсковой старшина, участник Первой мировой войны 1914–1918 гг. и Белого движения, организатор первого добровольческого партизанского отряда на Кубани в годы Гражданской войны. Происходил из семьи войскового старшины Андрея Галаева. Уроженец станицы Новоосетинской Терского Казачьего Войска. В 1889 г. поступил во Владикавказское реальное училище, а в 1897 г. закончил пять классов этого училища. В 1898 г. поступил в Новочеркасское казачье юнкерское училище. В 1900 г. окончил училище по второму разряду и был выпущен с чином подхорунжего в один из Кубанских пластунских батальонов. 29 июля 1906 г. П.А. Галаев получил чин сотника [Государственный архив Краснодарского Края (далее — ГАКК). Ф. 396. Оп. 2. Д. 779. Л. 130.]. 29 августа 1909 г. его перевели в 1-й Линейный генерала Вельяминова полк Кубанского Казачьего Войска, который входил в состав 2-й Сводно-Казачьей дивизии в городе Каменец-Подольский на границе с Австро-Венгрией. В этом полку П.А. Галаев служил в должности младшего офицера 2-й сотни полка. В аттестации за 1909 г. П.А. Галаев получил следующую блестящую характеристику: «Нравственный, воспитанный, умственно развитый. Телосложения хорошего, здоров, к службе годен. Интересуется и любит кавалерийское дело. Несет службу не за страх, а за совесть. Настойчив в своих требованиях и исполнителен. С товарищами дружен. Не пьющий. Подпись: Командир 2-й сотни подъесаул Бобрышов». И далее: «Полковая аттестационная комиссия не смотря на сравнительно малое пребывание названного офицера в полку находит возможным утвердить его аттестацию. Хороший» [ГАКК. Ф. 396. Оп. 2. Д. 779. Л. 131.]. Также в аттестации было указано, что к 1910 г. он был холост, как и то, что не принимал участия в боевых действиях в годы Русско-японской войны 1904-1905 гг. За свою службу в 1-м Линейном полку П.А. Галаев получил офицерский золотой призовой жетон с надписью: «За рубку». В 1913 г. П.А. Галаев — сотник 2-го Черноморского льготного полка Кубанского Казачьего Войска. В 1913 г. П.А. Галаев вышел на льготу. В мае 1914 г. он со 2-м Черноморским полком участвует в лагерных сборах 2-го Кавказского, 2-го Черноморского полков и 10-го пластунского батальона на реке Челбасы Кавказского отдела ККВ.
Полковые архивы дополняют сведения о П.А. Галаеве на этих сборах: «Должности на время сборов: подъесаул Галаев, командующий 2-й сотней, причисленной к 3-й очереди» [ГАКК. Ф. 396. Оп. 1. Д. 10668. Л. 84.]. С объявлением мобилизации 18 июля 1914 г. П.А. Галаев был зачислен на довольствие по полку, прибыв в полк из 1-го Черноморского полка уже 26 июля. К 1 августа 2-й Черноморский полк был полностью отмобилизован.
21 августа 1914 г. после церковной службы на площади у Свято-Троицкого храма станицы Платнировской (главной штаб квартиры 1-го, 2-го и 3-го Черноморских полков ККВ) и проводов полка П.А. Галаев вместе со 2-м Черноморским полком отправился на Юго-Западный фронт Первой мировой войны. По этому поводу имеется ряд полковых приказов 2-го Черноморского полка: «Завтра по случаю выступления полка в поход отслужить молебен. На молебне быть полку в полном составе при хоре трубачей. Полку построиться в пешем строю в резервной колонне около общественного магазина. Начало молебна в 5 часов пополудни. Форма одежды вседневная» [ГАКК. Ф. 396. Оп. 1. Д. 10668. Л. 205.]. «Завтра, 21 августа, вверенному мне полку выступить в военный поход согласно весьма секретных мобилизационных маршрутов, выданных начальникам эшелонов» [ГАКК. Ф. 396. Оп. 1. Д. 10668. Л. 207.]. С сентября 1914 г. по февраль 1917 гг. П.А. Галаев со своим 2-м Черноморским полком участвовал в боях на Юго-Западном фронте в составе 8-й армии Юго-Западного фронта и 3-й армии Западного фронта. Полковой приказ от 26 августа 1914 г. свидетельствует о переходе государственной границы России и Австро-Венгрии: «Сегодня вверенный мне полк в составе: 2 штаб-офицеров, 11 обер-офицеров, 1 делопроизводителя, 3 врачей и 954 нижних чинов перешел границу России с Австрией» [ГАКК. Ф. 396. Оп. 1. Д. 10668. Л. 214.]. В годы войны полк входил в состав IX армейского корпуса, в ряды которого вошел с 8 сентября 1914 г. 2-й Черноморский полк отличился тем, что в 1914–1915 гг. участвовал в блокаде крепости Перемышль. П.А. Галаев служил в полку до самого окончания Первой мировой войны. Известно, что в октябре 1916 г. он был уже в чине есаула [ГАКК. Ф. 396. Оп. 1. Д. 11090. Л. 22]. Приказы по 2-му Черноморскому полку позволяют судить о высоких нравственных качествах П.А. Галаева. Ему нередко приходилось заниматься вопросами, связанными с финансами полка и с судебными тяжбами в отношении провинившихся казаков. «Командир 3-й сотни есаул Галаев донес, что он 21 сего октября, вследствие предписания начальника штаба IX-го армейского корпуса, выехал в гор. Слуцк для производства дознания, сдав вр. командование сотней хорунжему Завгороднему» [ГАКК. Ф. 396. Оп. 1. Д. 11090. Л. 22]. «Для поверки денежных сумм и книг полка за минувший июль месяц на 4-е августа назначаю комиссию из членов подъесаула Галаева и сотника Земцова под председательством есаула Посевина. Комиссии поверку произвести во всем согласно ст. 2 прик. по В.В. 1913 года №8» [ГАКК. Ф. 396. Оп. 1. Д. 10668. Л. 175 об.].
В феврале 1917 г. войскового старшину П.А. Галаева с полком перебросили на Кавказский фронт.
Войсковой старшина П.А. Галаев не принял начавшуюся в 1917 г. революцию. В декабре 1917 г. в Екатеринодаре он приступил к организации партизанского отряда из офицеров и учащихся. В январе 1918 г. П.А. Галаев стал главой правительственных войск Кубани. 4 февраля (22 января) он, совместно с капитаном В.Л. Покровским командуя объединенным отрядом Спасения Кубани, разгромил отряды красной гвардии у станции Энем. В этом первом бою Гражданской войны на Кубани П.А. Галаев погиб.
*) ПОЛЯНСКИЙ Е
Кубанское правительство, в лице Быча, первое время очень осторожно относилось к этим лицам и их организациям. Галаев и Покровский жаловались мне, что в то время как городское население идет им навстречу и снабжает их щедрыми пожертвованиями, правительство отказало им в ассигновании денег.
Размышлять уже было некогда, я выдал Галаеву и Покровскому из сумм, бывших у меня как у правительственного комиссара, по 100 тысяч рублей, и партизаны ожили. Я установил с ними тесную связь, и они явились основным ядром всей кубанской армии, а в течение января и февраля месяцев 1918 года были единственной опорой Екатеринодара и кубанского правительства.
"...К этому времени начались уже партизанские действия разного рода кубанских добровольческих отрядов (как ответная мера на выступления "красногвардейских отрядов" (кавычки мои - Л.С.). Появились отряды Галаева, Покровского, Лисевицкого и другие. Лавры Покровского не давали покоя Кондрату Лукичу, и он создал план, коим предполагал сразу вернуть себе любовь кубанцев и затмить успехи самонадеянных пришлых партизан. Он решил поднять Черноморье, создать армию гайдамаков и с нею очистить Кубань от наплыва большевиков.
Первые дни затея эта имела некоторый успех, и Кондрату Лукичу удалось собрать тысячи три гайдамаков. Но воинского духа в них вдохнуть он не сумел. Гайдамаки разбежались при первой же слабой попытке наступления большевиков со стороны Новороссийска и станицы Крымской.
К.Л. Бардиж, жестоко разочарованный и потерявший во все веру, вернулся в город Екатеринодар. За день или два до выступления Кубанской армии, правительства и Рады в «Ледяной поход» К. Л. имел неосторожность сепаратно выехать с двумя своими сыновьями-офицерами из Екатеринодара. На Черноморском побережье они были захвачены большевиками и зверски убиты. Останки мученически погибших Бардижей были женой и матерью перевезены в Екатеринодар и торжественно погребены на исторической Крепостной площади — в ограде Войсковой церкви.
Прежде чем перейти к изложению дальнейших событий, я чувствую необходимость ответить на естественный вопрос со стороны читателя: как казаки отнеслись к известному корниловскому выступлению и что происходило на Кубани во время, когда «дикая» дивизия и казаки генерала Краснова подходили к Петрограду?
Дело в том, что, к счастью для лиц, стоявших во главе управления, сведения о корниловском выступлении сделались достоянием широких масс уже в то время, когда у правительственного комиссара, а через него и у председателя Войскового правительства были сведения о постигшей это выступление неудаче.
Я говорю к счастью, потому что неказачья часть населения Кубанской области и часть казаков, уже распропагандированная социалистами, твердо держались «завоеваний революции», и выступление Корнилова рассматривалось ими как преступление.
Большая же часть кубанского офицерства и идущих за ними казаков склонны были сочувствовать корниловскому движению. Депутаты фронтовиков ежедневно являлись ко мне с требованием выявить свое отношение к событиям в Петрограде и прозрачно намекали на необходимость Войсковому правительству поддержать дело Корнилова.
Срочно проверив сведения о положении дел в Петрограде, правительство приняло меры к ликвидации вызванных движением волнений. Несомненно назревавший конфликт между двумя слоями населения рассосался, не достигнув опасных для порядка размеров. В случае удачи Корнилова казаки в массе своей, несомненно, отнеслись бы к нему сочувственно.
Я был первым выборным атаманом на Кубани.
Привод к присяге и вручение атаманской булавы сопровождались торжественным молебствием на Войсковой соборной площади при громадном стечении народа. По старому запорожскому обычаю, старейший кубанский казак Ф.А. Щербина помазал мне голову землею для того, чтобы я помнил свое демократическое происхождение и не зазнавался.
У запорожцев этот обычай сопровождался фактическим предоставлением атаману почти неограниченной власти, вплоть до распоряжения жизнью сечевика. А первая кубанская конституция не давала кубанскому атаману никаких прав, отнимая от него даже право приглашения премьера правительства. Все правительство целиком было дано атаману по выбору так называемой Законодательной Рады.
Но об этом дальше.
Краевая Рада, согласно принятому ею основному закону о положении управления Кубанским краем, выделила из своего состава Законодательную Раду, которая должна была создать краевое правительство. На этом сессия закончилась, и краевая Рада в половине октября прекратила свою работу, чтобы в декабре вновь экстренно собраться. Избранные члены Законодательной Рады также разъехались на отдых до 1 ноября.
Я остался один с подлежащим упразднению аппаратом Войскового правительства, многие члены которого под разными предлогами стали уклоняться от работы. Положение мое, как Атамана, в этот период было особенно тяжело. По уходе К.Л. Бардижа обязанности правительственного комиссара Временного правительства были возложены на меня.
Это очень устраивало казаков, так как устраняло опасность появления среди нас лица, могущего ставить нам палки в колеса. Даже впоследствии, когда большевики захватили власть и Кубанская Рада постановила всю полноту власти принять на себя, было решено, что мне не следует отказываться официально от обязанностей комиссара, чтобы предотвратить претензии иногороднего, уже большевиствующего элемента на главенство в делах гражданского управления в крае.
За отсутствием достаточно авторитетных и опытных военачальников (все здоровое и сильное было на фронте) я должен был принять на себя также исполнение обязанностей начальника гарнизона. Все это в связи с начавшимся большевистским брожением в населении и неожиданным появлением в Екатеринодаре запасного артиллерийского дивизиона, состоящего из трех тысяч уже расхлябавшихся воинских чинов, при 24 орудиях, до крайности осложняло положение.
При первых появившихся слухах о том, что этот дивизион может быть переброшен из Тифлиса к нам, на Кубань, я писал главнокомандующему Кавказской армией генералу Пржевальскому о необходимости отмены такого перемещения и получил от него заверение, что он не допустит расквартирования дивизиона на Кубани.
Но, как говорят, екатеринодарский городской голова Адамович* поехал в Тифлис и убедил уже народившийся и всем распоряжавшийся в Тифлисе совдеп поставить в Екатеринодар в противовес казачьему засилию артиллерийскую часть, обещая ей удобное расквартирование.
*) АДАМОВИЧ Михаил Прохорович (выкрест)(17.12.1881-?)(сентябрь 1917 - февраль 1918) - родился в Екатеринодаре, сын титулярного советника. Окончил Екатеринодарскую 8-классную гимназию, поступил в Императорский Московский университет на естественное отделение, но вместо учебы, занялся модным «освободительным движением». За хулиганское поведение во время студенческой демонстрации был арестован и отправлен из Москвы на Кубань, где был взят под гласный контроль.
Вскоре выехал во Францию, в Льеж, потом в Константинополь (там издавал газету «Моряк»). В октябре 1905 года Адамович, как выборный от екатеринодарских рабочих, принял участие в совещании с их хозяевами, отстаивая 8-ми часовой рабочий день. Полиция решила арестовать М. П., но он оказал «вооруженное сопротивление» и скрылся, продолжая свою агитационную работу в Одессе среди моряков Черноморского торгового флота. Затем в Киеве под вымышленной фамилией Марка Павловича Быкова.
После Февральской революции, Адамович вернулся в Екатеринодар и включился в выборную кампанию, организованную представителями различных партий для «получения голосов в учредительное собрание». Был выбран председателем Думы сроком на один год (до 25 августа 1918 года). В ноябре 1917 года М.П. Адамович был избран городской секцией 1-го Кубанского областного съезда иногороднего населения членом оргбюро по созыву Северо-Кавказского съезда городского самоуправления.
1 марта 1918 года постановлением Кубанского правительства Екатеринодарская Дума во главе с городским головой Адамовичем была распущена. Позже он был избран гласным в Думу. Вошел в состав Кубанского кооперативного жилищного Товарищества. 23 апреля 1918 года заседанием Кубанского центрального исполкома и исполкома Екатеринодарского горовета Адамович был объявлен «вне закона – как изменник и контрреволюционер». Началась эмиграция.
Никаких документальных, или устных сведений о его дальнейшем судьбе найти не удалось.
Как снег на голову явился в Екатеринодар этот дивизион, которому ничего не стоило смести всех нас с лица земли. В распоряжении правительства находились только караульная команда, запасный пластунский батальон, 233-я пехотная дружина и гвардейский дивизион (юнкерское казачье училище должно было сформироваться только к 1 ноября).
Команда, батальон и дружина несли караульную службу в городе, и их едва хватало для занятия нужных постов, 233-я пехотная дружина, по свидетельству ее командира, была крайне ненадежна. Вполне надежным оставался гвардейский дивизион, но он состоял из чинов, уже окончивших срок действительной службы, тянувшихся к дому. К тому же пропаганда начала проникать и в эту часть и грозила ее разложить.
Чтобы спасти доброе имя дивизиона и сохранить его от развала, решено было старых казаков отпустить по домам, а из станиц набрать молодых, которых взять в руки и воспитать в правилах старой дисциплины.
К описываемому времени в дивизионе было всего около 80 надежных казаков. Но репутация дивизиона стояла высоко, близость возвращения строевых казачьих частей с фронта учитывалась всеми, и артиллерийский дивизион первое время вел себя прилично. Однако присутствие бравых, вооруженных солдат-артиллеристов, наводнивших город, очень ободрило местных большевиков, которые замитинговали на перекрестках улиц, на площадях и появлялись на всех казачьих собраниях...*)
*) КОММЕНТАРИИ ИЗЛИШНИ
Нужно было принять какие-либо меры — очевидно, прежде всего нужно было разоружить артиллерийский дивизион, 24 орудия которого, поставленные на самой большой площади города — на Сенном базаре, угнетающе действовали на настроение лояльной части населения.
Ходили слухи, что большевики предполагают поставить пушки вокруг города и под угрозой расстрела города заставить казаков передать власть им. Нужно было действовать наверняка, всякая оплошность могла создать большие осложнения, а может быть, и падение власти.
Ив. Макаренко чувствовал это более других и потому на секретные совещания о способе разоружения дивизиона не приходил, хотя правительством был уполномочен вместе с есаулом Бардижем* (сыном К.Л. Бардижа) мне в этом помочь.
*) БАРДИЖ Николай Кондратьевич (Кондратович)(куб.)(? – 09.03.1918) -
уроженец станицы Брюховецкой, Кавказского отдела, Кубанского Казачьего Войска.
Семья: отец - Кондратий Лукич, р. 1868 г. младший брат - Вианор, р. ? г.
Прохождение службы: Владикавказский кадетский корпус, Оренбургское Казачье училище (ОКУ-1) (1915 г.)(по первому разряду).
На 12(?).1916 г. - 2-й Екатеринодарский полк Кубанского Казачьего Войска, хорунжий, младший офицер 2-й сотни
На 1917 г. - 2-й Екатеринодарский полк Кубанского Казачьего Войска, сотник
Судьба после 1917 года:
В 12.1917 - 02.1918 - в отряде своего отца.
Расстрелян большевиками 09.03.1918 в г. Туапсе.
Бардижу задача казалась совершенно простой, и он находил, что один гвардейский дивизион может открыто отнять у артиллеристов их пушки. Я остановился на плане, который обеспечивал успех при полном отсутствии ненужной шумихи, а главное — без всяких кровавых жертв.
Выждав прибытия юнкеров училища, я приказал командиру дивизиона и начальнику училища окружить Сенной базар на рассвете 1 ноября, арестовать орудийную прислугу и вынуть замки из орудий, а затем, если обстановка позволит, то вывезти и сдать в казачьи части и орудия. Я предполагал, что митингующие и пьянствующие всю ночь солдаты дивизиона к утру будут спать мертвым сном и сопротивления не окажут.
Необходимо было только соблюдение тайны предполагавшегося разоружения. Ровно в шесть часов утра, как было условлено, командир дивизиона полковник Рашпиль (впоследствии погибший под городом Екатеринодаром, 30 марта) сообщил мне, что замки орудий вынуты и доставлены куда следует, а пушки постепенно перевозятся в места расположения казачьих частей. Прислуга при орудиях не только не оказала сопротивления, но, окончательно растерявшись, охотно передала свои револьверы и шашки казакам и помогла упряжке орудий и вывозу их с площади.
Проснувшиеся артиллеристы долго не могли понять, в чем дело, горожане узнали о разоружении дивизиона лишь от торговок на базаре. Дивизион был обезврежен. Собравшимся к 11 часам утра 1 ноября членам Законодательной Рады я подробно сообщил об этом обстоятельстве. К удивлению своему, из вопросов отдельных членов Рады я понял, что они не удовлетворены: почему попутно не отобраны все револьверы, все шашки?!
Источник: Филимонов А.П. Кубанцы (1917–1918 гг.) // Берлин: «Белое дело», 1927.
2 ноября 1917 г. в Екатеринодаре по распоряжению Кубанского Войскового правительства был расстрелян пробольшевистский митинг протеста, проводившийся в городе после многочисленных арестов, вызванных введением 26 октября Войсковым правительством Кубани чрезвычайного положения в городе
[Сергеев В.Н. Борьба за создание демократических правительств на Дону и Северном Кавказе в октябре 1917 – январе 1918 гг. (Роль умеренных социалистических партий) // Государственное и муниципальное управление. Ученые записки СКАГС. 2012. № 2. С. 162].
Согласно данным историка А. Бугаева, большевики, вывели на улицы города несколько тысяч человек, в том числе и солдат гарнизона, были встречены у Самурских казарм вооруженными юнкерами и казаками. «При этом, по свидетельству Н.Л. Янчевского, пять солдат и трое рабочих были ранены, а четыре человека убиты. Съездом была создана комиссия для выяснения обстоятельств разоружения артдивизиона и расстрела демонстрантов, но она даже не вынесла протестную резолюцию»
[Бугаев А. Очерки истории Гражданской войны на Дону (февраль-апрель 1918 г.). Ростов-на-Дону, 2012].
Ряд советских исследователей указывали, что митинг был расстрелян членами отряда В.Л. Покровского
[Борисенко И. Советские республики на Северном Кавказе в 1918 году. Т. 1. Ростов на Дону, 1930. С. 119].
Источник: Хроники белого террора в России.Репрессии и самосуды (1917-1920 гг.)
Отряд В.Л. Покровского был создан 02.01.1918 года - примечание моё Л.С.
Глава 15. ЭКСПЕДИЦИЯ БАРДИЖА НА ТАМАНЬ В САМОДЕЛЬНОМ "БРОНЕПОЕЗДЕ".
В ночь на 1-ое ноября 1917 г. кубанскими казаками, юнкерами и офицерами был разоружен имевший стоянку в Екатеринодаре "армейский запасный артиллерийский дивизион Кавказского фронта", насчитывавший от 3.000 до 3.500 запасных солдат, уже отравленных большевицкой пропагандой. Солдат отпустили по домам, материальная часть поступила в распоряжение Войска, а почти все офицеры дивизиона - в большинство молодежь последнего выпуска Киевского Николаевского артиллерийского училища - присоединились к казакам. На другой же день из этих офицеров, с добавкой казачьих юнкеров артиллерийских и кавалерийских училищ, была сформирована первая на Кубани "Отдельная офицерская батарея", командиром которой был назначен Гв(ардейской) артиллерии капитан Б. Ожаровский*) - происходивший из оренбургских казаков. Пишущий эти строки, чей законный отпуск с театра военных действий совпал о этими днями пребывания в Екатеринодаре, был назначен вахмистром этой батареи.
*) ОЖАРОВСКИЙ Борис Владимирович*. Из дворян, сын генерала от инфантерии. Константиновское артиллерийское училище 1912. Офицер крепостной артиллерии. Капитан гвардейской артиллерии. В нояб. 1917 командир отдельной батареи
Кубанской армии. /Участники белого движения в России. Списки. 68–7; 104–24/
Братья его, также участники Кубанского "Ледяного" похода:
Ожаровский Михаил Владимирович*. Киевское военное училище 1914. Офицер крепостной артиллерии. Капитан л.-гв. Финляндского полка. В Добровольческой армии; участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода. С лета 1918 в Донской армии в л.-гв. Финляндском полку. Орд. Св. Станислава 2 ст. 17 авг. 1920. Полковник. В эмиграции. Ум. 31 мар. 1953 в лагере Шпиталь (Австрия). /Участники белого движения в России. Списки. 14–122; 38; 40; 68–7; 348/=
Ожаровский Сергей Владимирович*. Елисаветградское кавалерийское училище 1914. Офицер 2-го Хоперского полка Кубанского Казачьего Войска. Сотник Запорожского полка того же Войска. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода. Женат. /Участники белого движения в России. Списки. 40а; 68–7/
Ожаровский Федор Владимирович*. Суворовский кадетский корпус 1906, Михайловское артиллерийское училище 1909. Офицер л.-гв. 3-й артиллерийской бригады. Полковник. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода в составе канцелярии управления военными делами Кубанского краевого правительства. /Участники белого движения в России. Списки. 40; 42/
Пишущий эти строки, чей законный отпуск с театра военных действий совпал о этими днями пребывания в Екатеринодаре, был назначен вахмистром этой батареи. Ввиду того, что кубанские казачьи батареи еще находились на фронте, а положение в столице Войска было напряженное, батарее была дана задача охраны Кубанского Правительства и его Войскового Атамана. Поэтому она и была расквартирована вблизи Атаманского дворца в казармах Кубанского Гвардейского Дивизиона.
Просуществовав всего один месяц, эта "Отдельная офицерская батарея" была расформирована. Не могу не вспомнить курьеза, когда командир батареи наше месячное жалованье выдавал при помощи ножниц - это были листы дешевеньких "керенок"... завоеванных революцией на смену полноценному рублю царского времени.
1-го декабря 1917 года, приказом нач. артиллерии Кубанского Войска ген. Чумаченко*), была сформирована "2-ая Кубанская казачья пластунская батарея" под командой только что прибывшего с фронта есаула Юрия Ф. Корсуна*) - казака станицы Елизаветинской из доблестной артиллерийской семьи генерала Ф.Д. Корсуна*), кавалера георгиевского оружия, кадрового офицера 3-ей Кубанской каз.конной батареи.
*) ЧУМАЧЕНКО Михаил Васильевич (куб.)(10.10.1875-10.02.1931) - Генерал-майор, уроженец станицы Ахтанизовской, Таманского отдела ККВ, участник Первой Мировой Войны, сначала в должности командира 3-й Кубанской казачьей батареи, потом - командир 3-го Кавказского конно-артиллерийского дивизиона (2-ая Терская и 3-я Кубанская батареи), награжден Орденом Святого Георгия и Георгиевским оружием за бои 1914 и 1915 гг., Начальник Артиллерии Кубанской Армии в годы Гражданской Войны, Председатель Кубанского Правительства в эмиграции. Умер в Белграде 10.02.1931 г.
Православный. Общее образование получил в 3-м Московском кадетском корпусе. В службу вступил 31.08.1893. Окончил Константиновское артиллерийское училище. Выпущен в Кубанскую каз. арт. Хорунжий (ст. 08.08.1894). Сотник (ст. 08.08.1898). Подъесаул (ст. 08.08.1902). Есаул (ст. 08.08.1906). Командовал батареей (1 г. 7 м.). Войсковой Старшина (ст. 18.08.1910). Командир 3-й Кубанской каз. батареи (с 18.08.1910). На 15.05.1913 в том же чине и должности. Участник мировой войны. Полковник (пр. 10.06.1915; ст. 07.12.1914; за отличия в делах...). Командир 3-го Кавказского каз. конно-арт. дивизиона (с 26.09.1915). На 01.08.1916 в том же чине и должности. Участник Белого движения на юге России. Начальник арт. части Кубанского отряда [ген. Покровского?]. Участник 1-го Кубанского похода Добровольческой армии. В 10.1919 комендант Екатеринодара. Ген-майор. В эмиграции в Югославии. Командир Кубанского арт. дивизиона. И.о. Кубанского пр-ва (10.02.-01.10.1923). Служил в гос. учреждениях в Белграде. Умер в Белграде (Югославия).
Чины:
на 1 декабря 1897г. – 5-я Кубанская казачья батарея, хорунжий
Кубанский календарь на 1898 год. Екатеринодар, 1898
на 1 января 1909г. - Кубанская казачья конно-артиллерийская бригада, подъесаул
Награды:
Св. Станислава 3-й ст. (1902)
Св. Анны 3-й ст. (06.05.1907)
Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (ВП 08.02.1915)
Св. Станислава 2-й ст. с мечами (ВП 13.04.1915)
Св. Георгия 4-й ст. (ВП 19.05.1915)
Св. Владимира 3-й ст. с мечами (11.1915).
Источники:
1. Список подполковникам по старшинству. Составлен по 15.05.1913. С-Петербург, 1913
2. Список полковникам по старшинству. Составлен по 01.08.1916. Петроград, 1916
3. Волков С.В. Генералы и штаб-офицеры русской армии. Опыт мартиролога. В 2-х тт. М. 2012.
4. Русский Инвалид. №263, 1915//Информацию предоставил Юрий Веденеев
5. ВП по военному ведомству/Разведчик №1271, 17.03.1915
6. ВП по военному ведомству/Разведчик №1290, 28.07.1915
7. ВП по военному ведомству/Разведчик №1295, 01.09.1915
*) КОРСУН Юрий Флорентиевич (куб) – подъесаул в 3-й Кубанской казачьей батарее, уроженец станицы Екатеринодарской, Екатеринодарского отдела, Кубанского Казачьего Войска. Награжден Георгиевским оружием (ГО) - ВП от 15.01.1917. Отец – Флорентий Дмитриевич, р. 1863 г. войсковой старшина Кубанского Казачьего Войска. Мать - ?, р. ? г.
Образование - Константиновское артиллерийское училище 1913–1914. Есаул 3-й Кубанской конной батареи, с 1 дек. 1917 командир 2-й Кубанской казачьей пластунской батареи. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии; янв. 1918 командир добровольческой батареи, командир взвода конной артиллерии в отряде полк. Кузнецова на Кубани. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода, командир Кубанского конно-артиллерийского взвода. С 15 мар. 1919 командир 6-й Кубанской казачьей конной батареи. Полковник. Ум. от испанки янв. 1920 в Екатеринодаре. /Участники белого движения в России. Списки. 30; 40; 68–7; 70–24; 104–13,24; 131–331/
*) КОРСУН Флорентий Дмитриевич (куб)(05.01.1863-03.07.1933) – уроженец станицы Екатеринодарской, Екатеринодарского отдела, Кубанского Казачьего Войска. Отец – Дмитрий Аврамович, р. 1823 г. есаул Кубанского Казачьего Войска. Мать - Елена, р. 1840 г. Сестры: Александрия, р. 1865 г. и Антонина, р. 1866 г.
Жена - ?, р. ? г. Сын – Юрий, р. ? г.
на 1 января 1909г. - Кубанская казачья конно-артиллерийская бригада, войсковой старшина
Биография:
Православный. Образование получил во Владимирской Киевской военной гимназии. В службу вступил 01.09.1880. Окончил Михайловское артиллерийское училище (1883). Выпущен в Конно-арт. бригаду КубКВ. Сотник (ст. 12.08.1883). Подъесаул (ст. 01.06.1893). Есаул (ст. 01.06.1898). Окончил Офицерскую арт. школу. Командовал батареей (5 л. 1 м.). Войсковой Старшина (ст. 07.01.1905). Полковник (пр. 1909; ст. 06.05.1909; за отличие). Командир 3-го Кавказского каз. конно-арт. дивизиона (с 13.07.1910). Участник мировой войны. Ген-майор (пр. 15.02.1916; ст. 16.10.1915; за боевые отличия). Командир 105-й арт. бригады (с 03.02.1916; на 05.1917 в должности). Награжден Георгиевским оружием (ПАФ 08.05.1917). В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода в штабе Кубанского атамана; с 01.08.1918 в резерве чинов Кубанского казачьего войска. Ген-лейтенант. В эмиграции в Югославии. Член Общества русских офицеров-артиллеристов. Умер в Загребе.
Чины:
На 1 декабря 1897 года 1-я Кубанская казачья батарея, подъесаул.
Кубанский календарь на 1898 год. Екатеринодар, 1898
на 1 января 1909г. - Кубанская казачья конно-артиллерийская бригада, войсковой старшина
Награды:
Св. Анны 3-й ст. (1897)
Св. Станислава 2-й ст. (1906)
Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (ВП 01.1915)
Св. Анны 2-й ст. с мечами (ВП 06.02.1915)
Св. Владимира 3-й ст. с мечами (ВП 18.04.1915)
Св. Станислава 1-й ст. с мечами (ВП 08.09.1916)
Георгиевское оружие (ПАФ 08.05.1917).
Источники:
1. "Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
2. Волков С.В. "Энциклопедия Гражданской войны. Белое движение". СПб, 2003. Информацию предоставил Илья Мухин (Москва)
3. Незабытые могилы: Российское зарубежье: некрологи 1917 - 1999. Пашков Дом: Москва, 2004-2007, в 6-ти томах.
4. Список полковникам по старшинству. Составлен по 01.03.1914. С-Петербург, 1914
5. Список генералам по старшинству. Составлен по 10.07.1916. Петроград, 1916
6. ВП 1914–1917 и ПАФ 1917. Информацию предоставил Вохмянин Валерий Константинович (Харьков)
7. ВП по военному ведомству/Разведчик №1269, 03.03.1915
8. ВП по военному ведомству/Разведчик №1271, 17.03.1915
9. ВП по военному ведомству/Разведчик №1283, 09.06.1915
На должности взводных и младших офицеров получили назначение та же молодежь, номерами стали юнкера, а ездовых набрали из казаков станиц Пашковской, Вознесенской, Екатериновской и др. На должность мл. офицера и начальника команды разведчиков назначен был я.
Но уже в конце декабря месяца, приказом командующего войсками Кубанского Края ген. Черного, взвод нашей батареи был назначен в экспедицию на Тамань. Эту экспедицию должен был возглавить бывший член Гос. Думы, а позже комиссар Временного Правительства Кубанского Края - казак станицы Брюховецкой подъесаул Кондратий Лукич Бардиж*).
*) БАРДИЖ Кондрат(ий) Лукич (куб.)(09.03.1868 - 09.03.1918) - уроженец станицы Брюховецкой, Кавказского отдела, Кубанского Казачьего Войска. Отец - Лука, р. ? г., бывший конвоец. Мать - ?, р. ? г.
Жена - ?, р. ? г. Сыновья: Вианор, р. ? г. и Николай, р. ? г.
Член Русской Государственной Думы всех ее созывов, один из наиболее зрелых казачьих политических мужей в эпоху революции и начала "борьбы за Казачью идею". Учился в Кубанской Войсковой гимназии, но в 1885 г. должен был ее оставить, в числе других двенадцати учеников старших классов, исключенных за принадлежность к "нелегальному кружку". В следующем году восемнадцатилетним юношей Б. поступил в Ставропольское казачье юнкерское училище и произведен в чин хорунжего, по окончания его двухлетнего курса. На военной службе Б. пробыл 12 лет, после чего вышел в запас и зачислен "по Войску". Он поселился в родной станице и занялся сельским хозяйством. В 1903 г, станичники избрали его своим атаманом и нашли в нем хорошего хозяина и выдающегося администратора. Об этом узнало все кубанское Черноморье и Казаки послали его своим представителем в Первую Государственную Думу; он переизбирался и после, оставаясь ее бессменным членом во время следующих трех созывов, а одновременно состоял одним из выборных директоров Черноморско-Кубанской жел. дороги. В первые же дни после февральской революции 1917 г. Б. вернулся на Кубань в качестве комиссара Временного Правительства, но сложил свои полномочия после того, как Казачье Народное Собрание - Рада приняло первую конституцию Кубанского Края. Тогда же он был избран представителем Кубани при Временном Правительстве, но ему не пришлось занимать этот пост потому, что скоро у власти стал Ленин со своими сторонниками.
В начала ноября 1917 г. Кубанская Законодательная Рада утвердила назначение Б-а на пост члена Кубанского Правительства, заведывавшего внутренними делами. На Кубани в то время больным и трудно разрешимым вопросом стояли отношения между Казаками и пришлыми иногородцами (Русскими и Украинцами). Не было единодушия также во взглядах среди самих Казаков: революционные фронтовики стояли в оппозиции к консервативному тылу; молодое поколение доверяло лозунгам и обещаниям новой русской власти и не разделяло опасений отцов, видевших в ней угрозу не только вольности и благосостоянию, но и самому казачьему бытию.
Вопрос казачьего единения стоял на первой очереди. Во время декабрьской сессии Краевой Рады присутствовало около 150 представителей фронтовых частей. Призывные речи атамана Филимонова, председателя Правительства Быча, старых Казаков - делегатов не производили на них никакого впечатления. Они видели в их словах контрреволюционную пропаганду противников нового строя. Настроения изменились, когда выступил с речью Б, Образно, понятно и красочно, как выдающийся оратор, он обрисовал картину будущего Кубани в том случае, если ею овладеют большевики; они заберут хлеб, скот и всякие продукты, чтобы накормить свою ненасытную Россию; они будут расстреливать вольнолюбивых Казаков, будут осквернять веру и Божие храмы, заставят изменить казачьи нравы и обычаи, разорят хозяйство, разделят между собою казачью землю, пожгут станицы, уничтожат казачьи общины, запретят и обесславят самое казачье имя, чтобы от него все отказались и забыли его.
Спасти себя от всего этого еще можно, говорил Б., "но нужно, чтобы все Казаки как один, стали для обороны своего края рядом с Донцами и Терцами, которые тоже борются за свое имя и за свою жизнь. Тяжелая ответственность ложится больше всего на фронтовиков, которые возвращаются с фронта внешней войны с оружием в руках и сохраняя военную организацию. И если они так героически бились за Россию с Немцами, Австрийцами и Турками, то теперь они должны так же героически встать на защиту Родного Края.
Одни старики без оружия, без поддержки молодых сил, ничего не смогут сделать против врага, горшего, чем Турки и Немцы, ибо этот враг проникает в самую душу, разлагает ее морально. Некоторые выражают недовольство действиями правительства. Но оно избрано народными представителями и если оно не на своем месте Рада, в составе которой имеются и представители фронтовых частей, может избрать новое, лучшее. Это ее право.
Но, прежде всего надо спасать свой край какой угодно ценой, надо спасать самих себя. Правительство же ничего не может сделать, не имея военной силы. Б. призывал к борьбе и выражал уверенность в победе справедливого казачьего дела "справедливого" потому, что Казаки никого не хотят лишать жизни, свободы и достояния. Они хотят защищать свою свободу, свою честь, свою землю, свое добро...
Рада наградила оратора шумными овациями. Несколько фронтовиков поднялись на сцену, где заседал президиум, а за ними последовала и остальная служилая молодежь. Выстроившись на сцене, они отвесили Собранию глубокий поклон и один из них (Авдеев*), станицы Некрасовской) начал бархатным баритоном: "Ты Кубань, ты наша Родина". Подхваченные остальными, полились мощные звуки патриотической песни. Лед в отношениях между фронтовиками и старшим поколением в Раде был сломлен... Родился Кубанский гимн.
*) АВДЕЕВ Александр Афанасьевич (куб.)(09.07.1891-?) - уроженец станицы Некрасовской, Майкопского отдела, Кубанского Казачьего Войска, солист Войскового хора. Отец - Афанасий Александрович, р. ? г. урядник ККВ. Мать - Ульяна Петровна, р. ? г. Брат - Петр, р. ? г.
Жена - ?, р. ? г.
Заведующему внутренними делами было гораздо труднее унормировать отношения с иногородними. Заседавший в то же время съезд, пребывавших на Кубани Русских и Украинцев в своем большинстве (350 человек из 600 представителей) признал власть советов. Выделившееся меньшинство пошло на соглашение с Казаками. Были созданы "паритетная" Законодательная Рада (46 Казаков, 46 иногородних и 8 горцев) и "паритетное" правительство (5 Казаков, 5 иногородних, 1 горец).
Добившись такого решения вопроса, Б. уклонился от участия в паритетном правительстве, а взялся за дело, признанное им наиболее важным: за создание казачьих вооруженных сил, которые могли бы заменить демобилизовавшиеся кубанские полки.
Для своих добровольцев он использовал старинный термин "Вольные Казаки". Вскоре его отряд очистил Черноморско-Кубанскую ж.д. от пришлых и своих большевиков, но дальнейшие широкие планы Б-а были сорваны казачьими нейтралистами из станицы Старо-Минской.
Стоявшие там, недавно вернувшиеся с фронта, пластунские батальоны и батарея потребовали удаления Вольных Казаков из района станицы. Б. и его сотрудники не хотели выступать против своих же Казаков, план прорыва к Батайску для связи с донскими партизанами не удался и отряд стал распадаться.
Незадолго перед падением Екатеринодара, в феврале 1918 года, Б. с двумя сыновьями и небольшой группой офицеров пошел через горы в Грузию. Он не был уверен в личной безопасности, т.к. выступал против назначения капитана Покровского командиром кубанских частей и ожидал с его стороны мести.
Большая часть малого отряда погибла по дороге в боях; его остатки, т.е. он сам, два его сына - офицера, Вианор и Николай, и четыре других казачьих офицера попали в руки красных недалеко от Туапсе. 9-го марта 1918 г. на барже у туапсинского мола их судил "революционный" суд.
Б. принял все вины на себя и умолял покарать его одного, но победители «пocтaнoвили» сначала показать отцу смерть его детей, а потом только прикончили его самого и остальных пленников. Б. погиб в день своего рождения, пятидесяти лет отроду (Источник: Казачий Словарь Справочник).
Эта экспедиция военно—политического характера, по плану, выработанному ее возглавителем, должна была совершиться по железной дороге — по многим причинам стратегического и тактического расчета.
Для этого задания требовался (на всякий случай!) не обыкновенный поезд, а нечто более солидное, но этого у казаков тогда еще не было. Решено было соорудить своими средствами "бронепоезд", что и было осуществлено на Черноморском вокзале Екатеринодарского жел.- дорожного узла. Нужно было довольствоваться тем скудным подручным материалом, который оказался в то время под руками. Но молодость с ее задором, силой воли и жаждой подвига во имя Родины не остановилась перед этими препятствиями.
Среди казаков нашлись мастера - слесари, кузнецы, плотники, - а среди офицеров - инженеры различных специальностей. Все они быстро засучили рукава черкесок и… план был быстро составлен. Выбрали достаточное количество хороших открытых платформ и крытых вагонов. На двух платформах соорудили подставки для орудий (скорострельные пушки образца 1902 г.). Подставками служили рамы из крепких дубовых шпал, врубленных одна в другую по ширине, равной расстоянию между колесами лафета, с крестообразной перекладиной, в которой была втулка посередине, проходящая и через пол платформы.
Получилась, таким образом, подвижная рама о орудием на ней, позволявшая поворот орудия под различием углами, почти до 8/4 окружности, для обстрела, за исключением лишь той части, горизонт которой закрывала стена впереди (или сзади) идущего вагона. На двух таких платформах были установлены орудия, а на двух других и - пулеметы. Прислуга на них закрывалась стальными щитами, утвержденными около орудий и пулеметов, а вдоль бортов в два ряда были положены мешки с песком. Такими же мешками с песком были обложены внутренние стенки крытых вагонов, где в спокойное время находилась прислуга орудий и часть пехоты отряда.
Все вагоны и паровоз были связаны телефоном с центральным вагоном (классным) начальника отряда и его штаба. Весь этот бронепоезд состоял из 8 объектов: 2 орудийных платформ, 2 пулеметных, 2 крытых вагонов, 1 классного и паровоза. Паровоз с классным вагоном были посередине, а от них симметрично в обе стороны - по одному закрытому вагону, по пулеметной и орудийной платформе.
В начале января 1918 года "бронепоезд" был готов, и мы, снабженные снарядами, патронами и довольствием, получили приказ выступить (точного числа сейчас не помню) по направлению станиц Медведовской, Тимошевской и Приморско-Ахтарской.
Артиллерийской частью командовал наш командир батареи есаул Ю. Корсун, пулеметчиками и пехотой - капитан Раевский*), а во главе всего отряда стоял подъесаул К.Л. Бардиж.
*) РАЕВСКИЙ - капитан. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии; янв. 1918 начальник добровольческого отряда на Кубани. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода: командир 3-й сотни в 1-м Кубанском стрелковом полку.
Убит 1918. /Участники белого движения в России. Списки. 40; 68–3; 104–24; 131–332/
Он пользовался среди казаков большой популярностью, а потому являлся самым подходящим лицом для выполнения поставленной ему задачи: повлиять на нейтральную молодежь - фронтовиков, прибывших с фронта по дороге через бурлившую в революционном котле Россию и отчасти охватившего отравой пропаганды "миротворцев" большевиков. И не для них предназначался бронепоезд, а были сведения о том, что прососавшиеся сюда солдаты-большевики из 39 дивизии с Кавказского фронта, получившие поддержку у единомышленников-"иногородних", "пошаливают" в этом районе, имея связь черев Азовское море. Не знали тогда и не думали профессиональные, продажные предатели своего отечества, что они другим и самим себе подготовляли, а за ними вслепую шли те, кому нравились посулы "рая на земле"*)
*) "рай на земле"
Жизнь показала противоположное, а доверчивость была строго наказана. Стариков в то время перестали слушать: "Вы, старые, не знаете ничего"…
По приказанию К.Л. Бардижа кровопролитие всюду, где только к этому представлялась возможность, избегалось, и, к счастью, настоящих крупных боев нигде и не было. Бронепоезд, подходя и станциям, задерживал ход, стрелковая цепь из него рассыпалась по сторонам от него и медленно, идя параллельно, приближалась к станции. На станции Бардиж держал речь к собравшимся казакам, и старики нас очень радушно поддерживали, присоединяясь. В станице Медведовской была первая группа во главе с полк. Демяником*) (погибшим в Первом Походе).
*) ДЕМЯНИК Николай Моисеевич (куб.)(19.11.1877-март 1918) - из обер-офицерских детей Кубанского Казачьего Войска, уроженец станицы Марьянской, Екатеринодарского отдела. Отец – Моисей Кондратьевич, р. 1847 г., сотник. Мать - дочь есаула Ефросиния Семеновна Коханюк, р. ? г. Брат - Георгий (род. 23 декабря 1893 г.). Сестры: Олимпиада (род 12 июня 1875 г.), Людмила (род. 1 ноября 1883 г.), Нина (род. 9 апреля 1885 г.), Лидия (род. 6 октября 1886 г.), Еликонида (род. 16 апреля 1888 г.).
Войсковой старшина 11-го Кубанского пластунского батальона. Назначен командующим 9-м Кубанским пластунским батальоном – 5-го мая 1915 г. Произведен в полковники со старшинством 22-го декабря 1914 г. с утверждением в должности – 10-го июля 1915 г. Награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью "За храбрость" – 23-го ноября 1915 г. Награжден орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами – 31-го декабря 1915 г.
В 1917г. полковник Демяник командир 154-го Дербентского пехотного полка.
С января 1918г. Демяник в кубанских частях в Екатеринодаре, в феврале командир сотни конного дивизиона, затем командир конного офицерского отряда (в 50 человек). В марте полковник Демяник командир взвода в Кубанском конном отряде полковника Кузнецова. В феврале 1918 г. при эвакуации Кубанской армии (а по сути отряда чуть более 3 тыс. человек) из Екатеринодара, Н.М. Демяник как ярый противник руководства Кубанской армии в лице полковника В.Л. Покровского, убедил полковника Кузнецова и других офицеров его отряда отколоться от основных сил и двинулся на Дефановский перевал с целью добраться до Абхазии. На ночлеге 23 марта 1918 г. в с. Грачевка отколовшийся отряд подвергся нападению большевиков, во время которого полковник Николай Моисеевич Демяник был убит (по другой версии взят в плен и расстрелян). Отряд разбрелся поодиночке, но все были переловлены большевиками, а полковник Кузнецов заключен в майкопскую тюрьму и впоследствии расстрелян. Другим офицерам отряда, в том числе полковнику Николаю Гавриловичу Бабиеву, удалось чудом спастись и они впоследствии поодиночке присоединились к Добровольческой армии.
Источники:
1) Волков С.В. - Первые добровольцы на Юге России / М., «Посев», 2001г.
2) Филимонов А.П. - Кубанцы (1917–1918 гг.) / Берлин, «Белое дело», 1927г.
Молодежь в начале относилась с некоторым недоверием. Однако, "нейтральные" казаки очень скоро выздоровели и присоединялись к нам позже в Первом, а особенно во Втором Походах.
Только на конечной станции Приморско-Ахтарской нам пришлось применить наши орудия по удиравшим на лодках в море большевицким агитаторам и убийцам.
Экспедиция, продолжавшаяся всего несколько дней на линии Екатеринодар - Приморско-Ахтырская, вернулась в Екатеринодар, а взвод пошел на соединение с батареей на Кавказский Фронт, тогда образовавшийся. А затем, через месяц с небольшим, вся батарея, в составе всех вооруженных сил Екатеринодара, вышла в 1-й Кубанский поход.
После занятия Екатеринодара, в августе, "Вторая Кубанская каз. пластунская батарея" была упразднена, а из людей ее, с добавлением новых, сформирована "6-ая Кубанская каз.конная батарея" под командой произведенного в полковники Ю. Корсуна. Батарея принимала активное участие в боях на многих участках фронта и в составе различных отрядов и соединений под Ставрополем, Царицыном-Камышином и, наконец, в Донецком каменно-угольном районе, откуда начался наш "исход". Сам командир полковник Корсун стал жертвой бича того времена - "испанки" - и умер в январе 1920 года. Он похоронен в Екатеринодаре рядом со своим старшим братом Львом (тоже артиллеристом по образованию, но перешедшим в конницу), погибшим на фронте 1-ой мировой войны.
К несчастью, батарея при отходе от Екатеринодара на юг в марте месяце была врасплох захвачена "зелеными", и сведений о ее конце не имеется. Только мне, находившемуся в это время по делам службы в Екатеринодаре и оказавшемуся отрезанным от батареи, удалось с последним поездом из Екатеринодара попасть в Новороссийск и лечь в госпиталь, заболев той же "испанкой". На пароходе "Брюен", под охраной индийских сипаев, нас доставили в Салоники за проволоку английского лагеря, где до нас содержались большевицки настроенные русские солдаты Салоникского фронта. Союзники по войне англичане нас обезоружили.
Из офицеров трагически закончившей свое существование батареи нужно сохранить память: Николая Д. Колоколова, Александра Клименко, Александра Иванова, Георгия Левандовского, Сергея Полякова; из юнкеров Киевского Николаевского и Михайловского артиллерийских училищ: Диденко, Винникова, Моисеенко, Паласова, Зиньковского, Богданова, Тер-Азарьева и др.; казаков станиц: Пашковской, Екатериновской, Вознесенской, Усть-Лабинской и др.
Хвала погибшим, а живущим - "Алла верды".
Вечная память погибшему от руки убийц - расстрелянному позже в Туапсе вместе со своими сыновьями - Кондратию Лукичу Бардижу.
Бывш. Старший офицер 6-й Куб.каз.конной батареи Войск.старш. А.И. Скрылов.
// Вестник Первопоходника. — 1963. — № 16.
Глава 16. ПЕРВЫЙ БОЙ НА КУБАНИ
3 февраля (по старому стилю 21 января) 1918 года Кубанское правительство получило требование красных о сдаче Екатеринодара[Полянский Е. Первый бой на Кубани (рус.) // Вестник Первопоходника. — 1963. — № 16.]. Силы большевиков составляли демобилизованные части 39-й пехотной дивизии 1-го Кавказского армейского корпуса в количестве от 4 до 6 тысяч человек. Первоначально они двигались в эшелонах со стороны Новороссийска в сторону кубанской столицы. Но доехав до станции Георгие-Афипской, большевики покинули свои вагоны и двинулись в сторону станции Энем пешком. Предполагается, что это было предпринято для того, чтобы оградить фронтовиков от пагубного влияния «буржуазно-эсеровских» агитаторов (навстречу эшелону как раз двигался пассажирский поезд)[Машитлев Р. Участие адыгов Северо-Западного Кавказа на начальном этапе гражданского вооружённого конфликта (январь – февраль 1918 г.) (рус.). Официальный сайт Кубанского казачества (2006)]. На подходе к Энему отряд прочесал аул Тахтамукай, где красные «разоружили сотню черкесов, нёсших гарнизонную службу» (причем рядовые черкесы были распущены по домам, а офицеры взяты в плен)[Центр документации новейшей истории Краснодарского края (ЦДНИКК). Ф.-1774-р. Оп. 2. Д. 251. Л. 4.]. К этому времени Кубанское правительство располагало силами в размере 500—700 человек [Сивков С. Начальный период Гражданской войны на Кубани и Черноморье (1917-1919). — Ростов-на-Дону: 1998. — С. 136.], куда входили офицерский отряд Галаева [Науменко В. Начало гражданской войны на Кубани (рус.) // Кубанский исторический и литературный сборник. — № 8. — С. 10.] (включая организованную ротмистром К.К. Улагаем из черкесов сотню в 200 сабель при 11—12 пулемётах: 2 лёгких Льюиса, остальные пулемёты Максим)[Гаджемуков В. Закубанские черкесы в первых двух Кубанских походах 1918 года (рус.) // Волков С. В. Возрожденные полки Русской армии в Белой борьбе на Юге России. — М: Центрполиграф, 2002. — С. 319.], гвардейский дивизион юнкеров Кубанского Софийского училища [Волков С. Кубанско-Софийское военное училище (рус.). Белое движение в России: организационная структура. Сайт историка C.В. Волкова], мобилизованные казаки станицы Пашковской, Черкесский полк Туземной дивизии и около 150—200 «неорганизованных» черкесов.
Рано утром 4 февраля (по старому стилю 22 января) 1918 года Галаев со своим отрядом (усиленным ещё четырьмя орудиями) выдвинулся по направлению к Энему. Выбрав место на пути продвижения красных (узкую и длинную теснину шириной около 35 метров с двух сторон окружённую непроходимыми плавнями), Пётр Андреевич оценил удобство позиции, которая бы не позволила превосходящим силам противника в должной мере развернуться и маневрировать, занял оборону. Все атаки и попытки красных преодолеть теснину были отбиты. Бой продолжался до вечера, большевики несли большие потери. Около шести часов вечера отряд капитана Виктора Покровского численностью 160 [Науменко В. Начало гражданской войны на Кубани (рус.) // Кубанский исторический и литературный сборник. — № 8. — С. 10.] человек (по другим данным в отряде Покровского было менее 100 человек [Николаев К. Смутные дни на Кубани (рус.) // Часовой. — № 331—332. — С. 18—20.] обошёл плавни с юга, через аул Тахтамукай, и ударил наступавшим в тыл. Красные оказались в окружении и, понеся серьёзные потери и оставив артиллерию, были вынуждены отступить, разбившись на несколько групп. Потери со стороны кубанцев были незначительны, среди убитых в том числе были командир отряда Галаев, командир пулемётного взвода прапорщик Татьяна Бархаш [Шпаковский С.А. Женщина-воин (рус.). — Буэнос-Айрес: DORREGO, 1969], прапорщик Моисеенко.
После разгрома под Энемом и взятия 7 февраля станции Георгие-Афипской (куда отступила одна из групп большевиков [ЦДНИКК. Ф.-1774-р. Оп. 2. Д. 251. Л. 6.] капитаном Покровским, возглавившим объединённые отряды (объединённый отряд был назван «Спасение Кубани» [22 января 1919 года (рус.). Взгляд в Историю. ], красные долгое время не решались переходить к наступательным действиям на Новороссийском направлении. 9 февраля 1918 года Пётр Андреевич Галаев был торжественно похоронен в Екатеринодаре.
На фоне уже тогда обнаружившейся распущенности, разврата, шарлатанства и авантюризма Галаев выгодно выделялся благородством своего поведения, мужеством и непреклонной волею бескорыстно служить краю и народу. Он первый объединил офицеров екатеринодарского гарнизона и в самую трудную, опасную минуту буквально грудью своей и преданных ему партизан заслонил Екатеринодар от напора вдесятеро превосходящего численностью противника и спас положение. Галаев, несомненно, подготовил капитану Покровскому его победу у станицы Георгие-Афипской 24 января.
Капитан В.Л. Покровский был счастливее Галаева. Как известно, он впоследствии достиг больших чинов и приобрел славу. О Покровском много писалось и, вероятно, еще много будет написано, и едва ли можно беспокоиться, что заслуги Покровского останутся без надлежащей оценки. Но, к сожалению, этому, несомненно, одаренному природой человеку и выдающемуся организатору не удалось сохранить свое имя и репутацию в чистоте...".
Источник: Филимонов А.П. Кубанцы (1917–1918 гг.) // Берлин: «Белое дело», 1927.
Глава 16. СЪЕЗД В КАМЕНСКОЙ
В конце концов, Войсковое правительство разрешило проведение в станице Каменской окружного съезда крестьян для решения волнующего вопроса — о земле. Собственно, правительство рассчитывало использовать съезд для того, чтобы показать всю несостоятельность притязаний крестьянства на донскую землю.
И вот в станицу со всех сторон Донецкого округа съехались выборные представители. В зале женской гимназии негде упасть яблоку: гудит, полнится взволнованным гомоном, словно потревоженный улей, море голов. В сизом махорочном дыму — цветистое месиво новых сатиновых рубах, пиджаков, солдатских гимнастерок, суконных поддевок, роскошных — во всю грудь — седых бород, сверкающих потом лысин. По правую сторону, впереди (и здесь не хотят уступить!), васильковой полянкой пестрят новые казачьи фуражки. Лихо взбиты пышные чубы. На первых рядах блестит золото погон и крестов — места офицеров, почетных гостей.
Рядом со мной брат Петр. Он является выборным представителем от крестьян Лукичевской волости. Чуть дальше — Щаденко. Внешне спокоен, но по глазам, резким жестам рук видно — волнуется.
Вдруг в зале нестройно захлопали, затопали ногами, пошел гомон по рядам: на невысокой сцене за столом появился окружной атаман полковник Михайлов, члены гражданского комитета. Под такие же жидкие, вразнобой, хлопки избрали президиум. Когда избранные, поднявшись с мест, направились к сцене, по залу загулял шумок: среди них в основном оказались богатеи да офицеры.
Председатель предоставляет слово для доклада депутату Государственной думы Семену Мазуренко*).
*) МАЗУРЕНКО Семен
Это меньшевик, известный богач. Выбор властей пал на него не случайно. Мазуренко — старый, хитрый волк, прекрасно понимает крестьянскую душу и умеет играть на самых чувствительных ее струнах.
Затянутый в щегольской офицерский мундир, при полных регалиях и сабле, под малиновый перезвон шпор он величаво проплыл по залу. Взобравшись на трибуну, выпрямился, привычным взглядом окинул людей и, гордо вскинув убеленную сединами гриву, уверенно начал речь-песню:
— Хлеборобы! Граждане великой свободной России!
И пошел колесить в словесном экстазе по изболевшимся душам депутатов, расплавляя их захватывающими обещаниями. Не выдержали, размякли черствые крестьянские сердца, навернулись слезы на глаза. В молчании благоговейно замер зал, и лишь изредка, сквозь восторженные всхлипы, неслось растроганным шепотом:
— И-и-и-и-х, как он выкладывает!
А песня все лилась: «...Великая революция... свобода... равенство... Мы, патриоты, горячо любящие многострадальную мать-родину, обязаны бороться за ее интересы до победного конца!»
Внезапно при последних словах оратора поднялась чья-то могучая сутулая фигура, и громовой бас похоронил песню оратора:
— Про землю... про землю нам скажи! Как воно будэ?
Разом рухнуло все. Закричали, загрохотали стульями, замахали руками:
— Землю нам даешь!
— Долой болтуна!
Мазуренко сменяет другой краснобай — эсер Манохин*). С трибуны снова полились заклинания.
*) МАНОХИН
Но выкрики не умолкали. Зал раскололся. Одна часть — иногородние — требовали: «Долой войну, даешь землю!», другая часть, побогаче — казаки поддерживали оратора.
Щаденко поднял руку. В президиуме это ясно видели, но делали вид — не замечают. Тогда он встал и внятно произнес:
— Прошу слова!
После минутной заминки председательствующий задал вопрос:
— Вы, гражданин Щаденко, от кого являетесь представителем?
— От партии большевиков.
— А все ж таки, яснее... Потому как раньше вас поступило предложение дать слово от казачества вахмистру Гугуеву.
С мест, где сидели иногородние, раздались дружные крики:
— Слово Щаденко!
Казачья сторона требовала:
— Не давать! Пускай гутарит Гугуев!
А к сцене уже пробирался меж рядами вахмистр — высоченного роста детина с русой, в просяной веник бородой старообрядца. Кашлянул с достоинством, мазнул широкой лапищей по усам, начал степенно:
— Станишники! То, што вокруг революция... Советы пошли — пущай! Потому как мы не супротив народной власти... А што касаемо земли — тут, обождать малость надо. Где энто, в каком таком законе записано, штобы чужое брать? Разделят помещицкую землю, а потом и за нашу, казачью, примутся. А она кровушкой добыта — завоевана!
— До-о-о-лой!!!
Под оглушающий шум Гугуев закончил свою речь и сошел со сцены.
— Щаденко дать слово! Щаденко! — понеслось со всех сторон...
За трибуной Ефим Афанасьевич. Бледное, сухощавое лицо с коротко подстриженными усиками, на скулах играет нездоровый румянец, под выпуклыми дугами бровей сверкают глубоко посаженные глаза.
— Товарищи крестьяне и казаки! — говорит он негромким, глухим голосом. — Прошло больше полгода, как свергнуто царское самодержавие, рухнул трон Романовых. Но что же изменилось за это время? А ничего!
Фабрики и заводы по-прежнему в руках капиталистов, земля — в распоряжении помещиков. До сих пор льется кровь на полях войны. Кому нужна эта грабительская, братоубийственная бойня? Да вот этим господам — Мазуренкову, Гуденкову, Хохлачеву, Грекову, Скосырскому. — Щаденко указал на передние ряды зала, где сидели именитые гости. — Нужна, чтобы набить потуже свои карманы. А вас, крестьяне, они продолжают кормить обещаниями.
И снова зал забила лихорадка. Меньшинство не давало говорить оратору, прерывая его речь криками, топотом. Ершистый урядник, заложив в рот четыре пальца, резал слух оглушительным свистом.
Брат Петр не вытерпел, пытался осадить его:
— Эй ты, пузырь, лопнешь от натуги!
— А тебе какое дело? — огрызнулся тот. — Тащить с трибуны ваших!
— Как это так тащить? — возмутился Петр. — Вашим же давали говорить?
— Так то — наши, а ваших хохлов дегтем мазать — и в пух!
— Но, но... попробуй! Рыжих да конопатых сподручнее...
Урядник съежился, лицо залила краска. Потрясая кулаками, полез на брата. Вот он петухом подскочил вплотную и — бац Петра в лицо. Все произошло настолько неожиданно, что брат поначалу растерялся, но потом, опомнившись, двинул урядника так, что тот юлой покатился к стене.
— За нами сдача не пропадала!
С казачьей стороны сразу бросилось несколько человек, но плотная стена защиты встала на их пути. С трудом удалось унять вспыхнувшую свалку.
Не желая слушать Щаденко, часть выборных, в основном богатеев, шумно покинула зал. Другие притихли. Многие из казаков, прослушав его речь, молчали: трудно возражать против самой истины.
Со сцены еще продолжали литься слова других ораторов, но зал, покоренный выступлением Щаденко, остался верен себе.
И, когда на трибуне появился коммунист А.Н. Шапошников*), предложивший заслушать проект решения, зал грохнул дружными аплодисментами. Резолюция требовала немедленного прекращения войны, установления мира, безвозмездной передачи помещичьих земель крестьянам.
*) ШАПОШНИКОВ А.Н.
Подавляющее большинство делегатов отдало свои голоса большевикам.
Источник: Толмачев И.П. В степях донских. — М.: Воениздат, 1959. — 184 с. — (Военные мемуары). / Литературная запись И.И. Мирошникова
Глава 17. ОФИЦЕРЫ НА КУБАНИ
К этому времени связь с Доном прервалась, высланный оттуда отряд капитана Беньковского*) был предательски разоружен на станции Тимашевской и его офицеры брошены в тюрьму Новороссийска. 20 января было созвано собрание всех офицеров, находившихся в Екатеринодаре, на котором в ответ на выражения безнадежности и уныния с пламенной речью выступил генерал-квартирмейстер Полевого штаба полковник Н.П. Лесевицкий*), призвавший русское офицерство подняться на борьбу; тут же началась запись в возглавленный им отряд (800 чел. при 2-х орудиях и 4-х пулеметах) (334).
*) БЕНЬКОВСКИЙ Юрий. Капитан. В Добровольческой армии; янв. 1918 в офицерском батальоне, начальник экспедиции в Екатеринодар в янв. — мае 1918. Взят в плен и подвергся истязаниям в тюрьме Новороссийска, затем в 1-м легком артиллерийском дивизионе и Марковской артиллерийской бригаде (по другим данным — участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода во 2-й легкой батарее). Убит 1919 у с. Карпова Балка. /Участники белого движения в России. Списки. 40а; 131–331; 252; 271; 701–78/
*) ЛЕСЕВИЦКИЙ Николай Петрович (?)(08.12.1873-28.02.1918) - Православный. Образование получил в Петровском Полтавском кадетском корпусе и 3-м Александровском военном училище (1895). В службу вступил 01.09.1893. Из училища выпущен Подпоручиком (ст. 12.08.1895) во 2-й мортирный арт. полк. Позже служил во 2-м мортирном арт. парке и 6-м мортирном арт. дивизионе. Поручик (ст. 08.08.1898). Штабс-Капитан (ст. 08.08.1902). Участник русско-японской войны. Капитан (ст. 08.08.1906). Окончил Николаевскую академию Ген. штаба (1907; по 1-му разряду). Цензовое командование ротой отбывал в 1-м л-гренад. Екатеринославском полку (08.11.1907-21.12.1909). Ст. адъютант штаба 41-й пехотной дивизии (26.11.1909-10.01.1911). Ст. адъютант штаба Гренадерского корпуса (10.01.1911-02.03.1914). Ст. адъютант штаба 5-го армейского корпуса (с 02.03.1914). Женат. Ст. адъютант штаба 5-го армейского корпуса (с 02.03.1914). Участник мировой войны. Ранен 22 ноября 1914г. под Чижеминым, контужен 28 ноября 1914г. На 01.03.1915 в том же чине и должности. И.д. начальника штаба 67-й пехотной дивизии (с 18.02.1915). Подполковник (ВП 22.03.1915; ст. 06.12.1913; на основ. СВП 1869 г.; VII (изд. 2), ст. 344). За отличие ст. адъютантом штаба 5-го армейского корпуса награжден Георгиевским оружием (ВП 05.05.1915). Полковник (ВП 06.12.1915). За отличие и.д. начальника штаба 67-й пехотной дивизии награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (ВП 26.09.1916). Начальник штаба 7-й Особой пех. бригады (с 03.07.1916; на 03.01.1917 в должности). Командир 202-го пехотного Горийского полка (назначен между 03.01. и 08.02.1917). И.д. генерала для поручений при командующем 3-й армией (с 22.07.1917). В конце 1917 генерал-квартирмейстер полевого штаба Кубанской армии, в 01.-02.1918 командир добровольческого отряда на Кубани. Во время 1-го Кубанского («Ледяного») похода остался больным в аулах. Расстрелян 28.02.1918 в м. Горячий Ключ.
Чины:
на 1 января 1909г. - 9-й мортирный артиллерийский дивизион, капитан
Награды:
Св. Станислава 3-й ст. (1905)
Св. Анны 3-й ст. (1912 05.02.1913), Мечи и бант к А-3 (ВП 11.11.15)
Св. Станислава 2-й ст. с мечами (07.01.1915)
Св. Анны 2-й ст. с мечами (ВП 01.1915)
Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (ВП 01.03.1915)
Георгиевское оружие (ВП 05.05.1915), - Утверждается пожалование командующего армией, за отличие в делах против неприятеля, по удостоению Местной Думы, из лиц, имеющих Георгиевское Оружие ГО «за то, что в бою у п. Варка 12 и 13.10.1914г., будучи ст. адъютантом штаба 5-го АК, в высшей степени способствовал достижению цели, поставленной отряду, оказать содействие Гренадерскому корпусу; под ближайшим огнем противника установил связь с частями Гренадерского корпуса, в точности выяснил местонахождение частей 28-го пехотного Полоцкого полка, разбросанных по опушке леса. Видя обход противником д. Грабов, по собственной инициативе ввел в бой батальон 40-го пехотного Колыванского полка, чем остановил напор противника в этом направлении и личным примером ободрил некоторые роты, изнемогавшие в неравном бою».
Св. Георгия 4-й степени (ВП 18.09.1916), (продублировано в ВП 26.09.1916), - Исправляющему должность начальника штаба 6-й Особой пехотной бригады, генерального штаба, Николаю Лесевицкому «за то, что, исправляя должность начальника штаба 67-й пехотной дивизии, в бою 20 ноября 1914 года у д. Мала-Мерджаночка, в то время, когда германцы прорвали весьма растянутое наше расположение и, выйдя в тыл части наших войск, угрожали глубоким обходом всей нашей позиции, лично искусно руководя действиями переданных ему в командование 2-х батарей и 5-ти рот, находясь все время под огнем и явно рискуя жизнью, не только остановил развитие успеха неприятеля, но обратил зарвавшиеся его части в бегство. Благодаря этим смелым и решительным действиям, наши войска получили возможность продолжать выполнять поставленную им задачу».
Источники:
"Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918./Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
Волков С.В. "Энциклопедия Гражданской войны. Белое движение". СПб, 2003.
Информацию предоставил Павел Резниченко
ВП по военному ведомству/Разведчик №1264, 27.01.1915
ВП по военному ведомству/Разведчик №1275, 14.04.1915
ВП по военному ведомству/Разведчик №1277, 28.04.1915
ВП по военному ведомству/Разведчик №1287, 07.07.1915
«Р» №1277,1915г., №1287,1915г.
Ядром этого отряда, получившего название "Отряд Спасения Кубани", послужили офицеры 5-й Кавказской казачьей дивизии, только что прибывшей с фронта во главе с полковником Г.Я. Косиновым*).
*) КОСИНОВ Георгий Яковлевич (куб.)(09.08.1871-22.12.1920) — уроженец станицы Ладожской, Екатеринодарского отдела, Кубанского Казачьего Войска. Окончил Ставропольское казачье юнкерское училище, Офицерскую кавалерийскую школу. Офицер с 1896. В Великую войну полковник, командир 1-го Кавказского наместника Екатеринославского генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического полка ККВ (1917). Полковник 5-й Кавказской казачьей дивизии. В Добровольческой армии; нояб. 1917 в отряде полк. Лесевицкого, фев. 1918 начальник конного отряда Кубанской армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, командир 1-го Кубанского конного полка. Весной 1918 командир Корниловского конного полка, затем член Войсковой аттестационной комиссии, с 1 авг. 1918 в резерве чинов Кубанского Казачьего Войска, на 5 окт. 1919 начальник 1-й Кубанской казачьей отдельной бригады, с 10 дек. 1919 начальник 4-й Кубанской казачьей дивизии. Генерал-майор (с 14 дек. 1918). Взят в плен в апр. 1920 на Кавказском побережье; авг. 1920 г. в тюрьме Рыбинска. Расстрелян большевиками 22 дек. 1920 в Екатеринодаре. (Красный террор глазами очевидцев (сост. и предисл. С.В. Волкова). М., Айрис-пресс, 2009.
В его составе из юнкеров Киевского военного училища и Киевской школы прапорщиков была сформирована пешая сотня, из юнкеров Николаевского кавалерийского училища и Екатеринодарской школы прапорщиков - конный взвод, инженерная рота из 4-х взводов (ген. Хабалов), есаулом В.Я. Крамаровым*) - офицерская батарея (главным образом из кубанцев).
*) КРАМАРОВ Валерий (Валерьян) Яковлевич (куб.)(04.11.1885-05.01.1957) - из казаков ККВ. Воронежский кадетский корпус 1903, Константиновское артиллерийское училище 1905. На 1909 год - хорунжий, 4-й Кубанской казачьей батареи, В Великую войну есаул, старший офицер на батарее, командующий 4-й Кубанской казачьей батареей (1917). В Добровольческой армии командир офицерской батареи (01.1918), первопоходник, командир 1-й Кубанской конно-горной батареи (04.1918), во ВСЮР, командир 3-го Кубанского конно-артиллерийского дивизиона. Участник десанта Улагая, будучи есаулом. Полковник (ств. 6 мая 1920). В эмиграции в Югославии, член Общества офицеров-артиллеристов, 1935 начальник отдела Союза Первопоходников в Суботице. Служил в Русском Корпусе. После 1945 — в США. Ум. 5 янв. 1957 в Милуоки (США). Жена - София Александровна (ум. 5 нояб. 1986 там же),
дочь И. (Лутченкова-Лунк), внуки: Михаил и Мария.
Чины:
на 1 января 1909г. - 4-я Кубанская казачья батарея, хорунжий
Награды:
Источники:
1. Волков С.В. база данных «Участники Белого движения в России»
Первый бой с большевиками (в котором погиб войсковой старшина Галаев) добровольцы выдержали 22 января у ст. Энем. Отряд Покровского насчитывал тогда около 120 или 160 чел. В дальнейшем он (объединенный с галаевским) держал фронт в направлении станицы Тихорецкой, а отряд полковника Лесевицкого - станицы Кавказской (на тимашевское направление выдвинулся отряд капитан Раевского). Формировались и более мелкие части, в частности, конная сотня имени войсковой старшина Галаева (около 50 офицеров), 1-я Кубанская добровольческая батарея имени войсковой старшина Галаева, отряды есаула Бардижа, войскового старшины Чекалова и другие. На левом берегу Кубани действовали отряды полковников С. Улагая и Султана-Крым-Гирея. 22 февраля на совещании у Кубанского атамана полковника Филимонова (помимо командующего войсками и членов правительства присутствовали ген. Эрдели, полковники Галушко, Науменко, Косинов, Успенский, Кузнецов, Мальцев, Рашпиль, Ребдев, Султан-Келеч-Гирей и есаул Савицкий) было решено оставить Екатеринодар.
26 февраля 1918 г., накануне эвакуации города, Покровский (произведенный в полковники и назначенный 14 февраля командующим войсками Кубанской Области) приказал всем еще не состоящим в отрядах офицерам прибыть к нему, в результате чего прибыло около 180 чел. 1 марта вышедшие из города части были собраны и реорганизованы в ауле Шенжий и приняли следующий вид:
1-й стрелковый полк (подполковник Туненберг) - 1200 штыков (в т.ч. 700 офицеров, 400 юнкеров и 100 казаков) и 60 чел. пулеметной прислуги;
Батарея (есаул Корсун) - 2 взвода (есаулы Корсун и Крамаров) по два орудия и 10 чел. прислуги;
Черкесский конный полк (полковник Султан-Келеч-Гирей) - 600 чел.;
Конный отряд полковника Кузнецова - 100 чел.;
Конный отряд полковника Демяника - 50 чел. (все офицеры);
Пластунский отряд полковника Улагая - 100 чел. (в т.ч. 50 конных), из которых 85 офицеров;
Кубанская дружина (полковник Образ) - 65 чел.;
Кубанская отдельная инженерная сотня (капитан Бершов, потом полковник Попов);
Конвой командующего отрядом (капитан Никитин);
Кубанский лазарет (доктор Пеллерман);
Обоз (генерал-лейтенант Карцов).
Глава 18. КАЗАКИ и ЗАПАСНЫЕ ПЕХОТНЫЕ ПОЛКИ
В самом начале будущая армия организовывалась тайно. Совещания созывались в частных домах, приказы передавались из рук в руки.
Тем не менее, скрыть от немецких шпионов даже зародыш будущих организаций не удалось. Немцы поняли сразу всю серьезность дела и немедленно приняли свои меры, а послушные им большевики провели эти меры в жизнь.
Прежде всего, среди донских казаков была поведена самая широкая агитация с целью дискредитировать в их глазах Добровольческую армию. Казакам внушалось, что армия эта создается совсем не для борьбы с немцами, а для восстановления монархической власти в России, для уничтожения всех свобод, приобретенных народом.
Эта агитация, подкрепленная раздачей громадных денежных сумм, имела очень большой успех. Казаки относились к добровольцам недружелюбно.
Для организации воинских частей необходимы были помещения, — но их не давали. На помощь пришел Союз городов. Создали фикцию, что все собравшиеся офицеры и юнкера — слабосильная команда, выздоравливающие, требующие ухода, а потому для них и отвели общественные лазареты.
Атаман Каледин, искренне сочувствовавший идее Добровольческой армии, приказал выдать оружие и патроны добровольцам, но его приказания не исполнялись.
Молодежи отцы их безусловно запрещали вступать в ряды армии и лишь немногим казакам удалось тайком бежать к добровольцам.
Особый успех эта агитация имела среди не казачьих воинских частей, находившихся в Донской области. Два пехотных запасных полка были расположены под самым Новочеркасском, четыре таковых же в 40 верстах, в г. Ростове и 3-и — в Таганроге.
Полки эти получили приказание от большевиков немедленно уничтожить зачаток армии. Конечно, будь полки в порядке, а не так дезорганизованы, как была дезорганизована вся русская армия, им не стоило бы никакого труда, в один час, искрошить кучку офицеров и юнкеров, собравшихся в Новочеркасске.
Произошло же на самом деле обратное.
Пока солдаты собирались на митинги и бесконечно спорили о том, как произвести нападение на буржуев, атаман Каледин, как командующий войсками в области, отдал приказ — расформировать все запасные полки, расположенные в Донской области, и отправить солдат по домам.
В подкрепление приказа на Хутунок, место расположения двух полков под Новочеркасском, демонстративно были наведены орудия и пулеметы, под прикрытием добровольцев, число которых не превышало тогда 600 чел.; и 10.000 пехоты сдались; беспрекословно исполнили они приказ атамана, — разъехались в два, три дня из Донской области.
Не так просто обошлось дело с разоружением четырех полков, расположенных в Ростове. Солдаты не только не исполнили приказа атамана, но, при содействии прибывшего в Ростов отряда черноморских матросов, сами напали на казачьи части, стоявшие в городе; после краткой борьбы казаки сдались и разоружились.
Упоенные успехом большевики решили атаковать Новочеркасск.
Это был тяжелый момент. Добровольцев было только 600 чел. С другой стороны наступало около 15.000 солдат, прекрасно вооруженных и снабженных, с артиллерией и пулеметами.
Сопротивление казалось невозможным, тем более, что офицеры и юнкера только что прибыли в Новочеркасск, не отдохнули, не сорганизовались в воинские части; они не были ни одеты, как следует, ни обуты, с разнокалиберным оружием, нахватанным кое-где и кое-как.
Казачьи части были неподвижны и в действительности почти не принимали участия в боях.
2 ноября ген. Алексеев начал собирать около себя офицеров и юнкеров, а 26 ноября эта кучка воинов уже дралась под станицей Кизитеринкой, в 15 верстах от Ростова с неприятелем, в 25 раз сильнейшим.
Но добровольцы были воодушевлены идеей, — идеей воссоздания своей родины, восстановления ее попранной военной мощи; на другой же стороне действовало только приказание, неведомо кем отдаваемое; там была апатия и полная дезорганизация; отсутствовало какое-либо желание подвергать себя зачем-то излишней опасности.
Глава 19. ПЕРЕД ПОХОДОМ
Конец января. Бои где-то под Таганрогом.
Все залы и коридоры Ростовского вокзала полны беженцами. На заснеженном полу свалены узлы, чемоданы, корзины, на которых с безнадежной покорностью сидели женщины укутанные в шубы, шали и в то, что в последний момент успели захватить с собой. Орали дети, до красноты, захлебываясь в кашле. Другие беззаботно спали прикорнув к коленям матерей. Беспрерывно хлопали двери, и вместе с холодными клубами пара входили все новые и новые толпы с только что прибывших поездов.
И над всем этим стоял гул. С растерянными лицами метались мужчины от коменданта к начальнику станции, умоляли, грозили… Тщетно пытались добиться толка. На юг поезда больше не шли. Большевики где-то у Батайска. Путь отрезан…
Мы молча шагали, стараясь попасть в ногу, позади взвода корниловцев, только что сменившегося с караула на вокзале. Нас - двадцать два гимназиста из ближайшего города, приехавших в этот вечер в Добровольческую Армию. Мы еще полны впечатлений от только что увиденного на вокзале. Страшный лик оборотной стороны нас ошеломил своей неожиданностью. В нашем юношеском, наивном представлении, война казалась иной. Чем-то вроде старинной батальной картины: развевающиеся знамена, победные клики и пр… На душе зарождалось какое-то смутно-тревожное чувство, какое бывает при резкой перемене в жизни…
«А ну, молодые! Что приуныли? Подпевай!» И чей-то высокий голос затянул:
Пусть вокруг одно глумленье,
Клевета и гнет.
Нас, корниловцев, презренье
Черни не убьет.
Сначала робко, а затем уже полным голосом, мы подхватили припев. Сразу исчезли все сомнения. Точно боевая песня вмиг нас слила с теми, кто вел нас. Неразрывно. Навсегда, на все невзгоды.
На душе стало светло и торжественно. Мы уже не замечали ни пустынных улиц с мрачными домами, ни темного неба откуда сыпался непрерывный мелкий снег. Все отошло, рассеялось. И мы, уже с гордым сознанием, отбивая твердо шаг, чувствовали себя частицей непоколебимых, закаленных. Мы – Корниловцы!
Так незаметно мы добрались до Таганрогских казарм. Нас приняли радушно. Несмотря на поздний час, вскоре появились котелки с горячим ужином, причем в роли гостеприимных хозяев были не только рядовые добровольцы, но и офицеры.
За ужином перезнакомились со всеми. Полились разговоры, воспоминания, рассказы о том как кому удалось пробраться в Армию. Приходили с далекого севера, с запада, с востока, в общем, со всех концов России. Скольких лишений, сколько смертельной опасности было в их пути, но это их не остановило. Они знали на что идут и для чего.
Наконец, только к полуночи улеглись спать. Моим соседом по койке оказался «сомнительный» молодой человек, который не замедлил мне представиться Людвигом Страумаль. В его голосе, в больших серых глазах с длинными ресницами и нежно-розовом лице, было столько женственности, что не только у меня, но и у всех вкралось подозрение, что под грубой солдатской гимнастеркой скрывалась переодетая девушка. Он только что, сегодня, за несколько часов до нашего приезда, пробрался из Петрограда.
Конечно, никому в голову не приходила мысль допытываться. Мы только были с «ней» вежливы и по-рыцарски предупредительны… целых два дня. Через два дня наша иллюзия, к сожалению, рассеялась… в бане! По этому поводу было много веселого, молодого смеха и шуток. Людвиг, все так же по-девичьи краснея и смущаясь, говорил нам потом: «Мне самому непонятно было, почему вы так отнеслись ко мне… как-то особенно».
С первых же дней мы подружились. В походе всегда были неразлучны, и в цепи и на постое. Старались друг другу чем-нибудь помочь. Делились своими тайнами и юношескими мечтами.
За день до его смерти я был ранен. Он подошел к моей повозке. В его глазах была грусть, и в то же время радость за меня.
«Ну вот, теперь ты отдохнешь». А затем, покопавшись в своем «сидоре», он молча сунул мне кусок сала и краюху хлеба, и быстро зашагал вслед уходящей роте, крикнув уже на ходу:
«Завтра забегу. До свиданья!»
Только под Филипповскими хуторами я узнал, что он погиб у моста между Усть-Лабинской и Некрасовской. Было очень тяжело. И мне долго еще после этого мерещилось его большие глаза на исхудавшем лице, и его последнее «До свиданья!»…
Наутро нас ожидало разочарование. Еще вечером мы были в полной уверенности, что нас тотчас же пошлют на фронт. Тем более, что ряды защитников поредели в последних боях с наступающими со всех сторон красными полчищами.
Но, вот, после утреннего чая, нас построили в коридоре. Строй получился разношерстный. Наряду с подтянутыми кадетами скромно серели мы, «карандаши», в своей гимназической форме; темнели студенческие тужурки, и просто штатские костюмы.
Вскоре из глубины коридора, быстрым шагом, подтянутый, поблескивая стеклышками своего пенсне, к нам приблизился полк. Неженцев в сопровождении нескольких офицеров. Он только накануне прибыл с фронта. Команда «Смирно!»
- «Здравствуйте, господа!»
«Господа», не то от избытка чувств, что видят перед собой боевого сподвижника генерала Корнилова, не то от штатской «необразованности», гаркнули в ответ так, что в любом птичнике позавидовали бы индейские петухи.
Я уже не помню о чем он нам говорил. Но все сводилось к тому, что он не вправе послать тотчас же на фронт, неопытных, неподготовленных, что «…многие из нас, вероятно, еще не знают, с какого конца заряжается винтовка…», и тому подобные, обидные для нас в то время слова, но и справедливые, так как действительно среди нас было [много] таких, у которых познание огнестрельного оружия кончалось на пробковых «пугачах» и безобидных монтекристо.
Но к концу речи мы все-таки не выдержали этих «жалких слов», и, сломав строй, по ученической привычке окружили его шумной толпой, начали «канючить», или, как у нас говорилось, «клянчить», точно перед нами был не командир полка, а классный наставник:
«Мы все знаем! Мы все умеем! Пожалуйста, господин полковник, пошлите нас на фронт!»
Слегка улыбаясь такой вольности, непредвиденной по уставу, он все же остался непреклонным. Тут же мы были разбиты на группы и получили «дядек», которые должны были нас учить военной премудрости. Мы попали под начало поручика Дмитриева, Петра Александровича, который нас особенно не обременял сухими и скучными занятиями, больше рассказывая нам о боевых случаях, интересных и в то же время поучительных.
Но за сборку и разборку винтовок мы принялись серьезно и с рвением.
Время перед обедом прошло в веселой подгонке обмундирования. Интенданты до этого никак не предполагали, что их «творчество» будет облекать такие «жидкие» телеса какими были наши в то время.
Иной вояка целиком утопал в огромных солдатских шароварах, а о шинелях уж нечего было и говорить. В конце концов, выручили комплекты «шашнадцатой» роты, которые пришлись нам более или менее впору. С ботинками вышло дело сложнее. Приходилось накатывать по две портянки, чтобы не болтались огромные «броненосцы». Ногам было тепло, но зато в походе, в грязь, нам стоило больших усилий тащить их за собой. Особенно нас донимал кубанский чернозем.
В обед разнесся слух, что сегодня к нам прибудет ген. Корнилов. Все как-то внешне и внутренне подтянулись. Мы, новички, особенно горели желанием скорее увидеть легендарного вождя, с именем которого было связано столько событий за последние годы: бегство из плена, назначение Главнокомандующим Всероссийской Армии, Быховское заточение и, наконец, снова бегство, на сей раз не из вражеского плена, а от своих же бывших подчиненных, разложенных большевицкой пропагандой.
Мы и до этого часто видели его портреты на страницах журналов и газет, но нам представлялся он иным. Нам казалось, что появится генерал во всем блеске и величии: грудь колесом, твердый шаг, зычный голос и все прочее что полагается вождю и народному герою.
И вот, в сумерки, при тусклом свете слабо накаленных лампочек, он вошел к нам медленной, как бы утомленной походкой, в обыкновенной бекеше с серым воротником. Вошел так просто и свободно.
Мы стояли строем вдоль коек. И странно: и эта простота в движениях, во всей его фигуре, и негромкий голос каким он поздоровался с нами, не рассеяли, не умалили того чувства, которым мы были полны еще до его прихода. Наоборот, оно расширилось. Выросло до того предела, когда все человеческое, обыденное, отходит на задний план. В такой момент не страшна уже ни смерть, ничто. Это чувство не оставляло нас и в походе. Бывало, едва плетемся. Усталые, сонливые, с одним только желанием – прилечь, припасть к земле, и вытянув натруженные ноги, лежать без движения, забыться. И в это время издалека доносится ура, и катится волной по колонне все ближе и громче. Наконец – трехцветное знамя, группа всадников-текинцев, а впереди – генерал Корнилов. Вмиг все забыто. Точно с его появлением в нас вливались свежие силы и бодрость…
Так же медленно он прошел вдоль строя, внимательно всматривая в лицо каждому своими утомленными, чуть-чуть раскосыми глазами. Полковник Неженцев, слегка наклонившись к нему, докладывал вполголоса об утреннем случае, когда мы так напористо просились на фронт. Он слушал его с печальной улыбкой и, покачивая головой, тихо проговорил:
«Ах, дети, дети. Непосильный труд взвалили вы себе на плечи».
В этих нескольких словах было сказано все: и боль за наши молодые жизни, и обида за тех чье место мы заняли…
Дни становились тревожнее. Фронт приближался к городу все ближе и ближе. Уже слышны были артиллерийские выстрелы, а в тихие ночи доносилось стрекотанье пулеметов и винтовочные залпы.
Город окончательно замер. В казармах суета. Уничтожалось, сжигалось все ненужное. Во дворе спешно грузились подводы и сани. И в один поздний вечер мы покинули казармы и город, который вскоре исчез в хлопьях густого снега.
Впереди темень. Бездорожье и неизвестность.
Источник: Л.В. Половцов. Рыцари тернового венца.
Глава 20. КУБАНСКАЯ ОБЛАСТЬ. ЗАКОНОДАТЕЛЬНАЯ РАДА, РЯБОВОЛ.
Законодательная Рада в целях удобства ее охраны и в предупреждении возможности каких-либо выпадов со стороны опозоренных артиллеристов была приглашена мною для занятий в помещении (Атаманского - Л.С.) дворца, где она и занялась формированием правительства. Больше всего я опасался, чтобы главой этого правительства не был поставлен Ив. Макаренко. До меня доходили сведения, что им уже принимаются меры в этом направлении. К счастью моему и к счастью Кубанского края (так я тогда думал), на горизонте кубанской жизни появился Лука Лаврентьевич Быч, и Макаренко сразу отошел на второй план.
Все говорили, что Быч, которого я до сего времени совершенно не знал, весьма серьезный общественный работник с юридическим образованием и значительным служебным стажем. Он был некоторое время городским головой в Баку, а в последнее перед появлением в Екатеринодаре время уполномоченным по снабжению продовольствием Кавказской армии. Я искренно приветствовал избрание Законодательной Радой Л.Л. Быча председателем правительства и откровенно высказал это самому Бычу. Справедливость требует сказать, что при многочисленных последующих разногласиях мы, кажется, твердо сошлись в одном — это во взгляде на Ив. Макаренко.
Л. Л. по достоинству оценил это несчастье Кубанского края. Выбор остальных членов правительства — министров — затянулся очень надолго. Людей, подготовленных к этой работе, было мало, а опыт Войскового правительства обязывал замещать ответственные должности с большой осмотрительностью. Меня, естественно, очень интересовал выбор военного министра. Желательным для меня был полковник Генерального штаба Успенский*), начальник штаба одной из находящихся в Кавказской армии казачьих дивизий, и я принял личное участие в Законодательной Раде при обсуждении кандидатуры на этот пост. После данной мной аттестации Успенский почти единогласно был избран на роль Члена правительства по военным делам.
*) УСПЕНСКИЙ Николай Митрофанович (куб.) - Православный. Из казаков станицы Каладжинской, Лабинского отдела, Кубанского Казачьего Войска. Образование получил в Ставропольской классической гимназии и Михайловском артиллерийском училище (1897). В службу вступил 09.09.1894. Из училища выпущен Хорунжим (ст. 13.08.1897). Служил в 1-й и 3-й Кубанских казачьих батареях. Сотник (ст. 12.08.1899). Подъесаул (ст. 12.08.1903). Участник русско-японской войны 1904-05. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1905; по 1-му разряду). Капитан (ст. 28.05.1905). Цензовое командование сотней отбывал в 1-м Лабинском полку КубКВ (26.09.1906-27.12.1908). Помощник ст. адъютанта штаба Туркестанского ВО (26.11.1908-15.11.1911). Помощник делопроизводителя Азиатской части Главного штаба (с 15.11.1911). Подполковник (ст. 06.12.1911). И.д. делопроизводителя Азиатской части Главного штаба (до 06.12.1914). Участник мировой войны. Полковник (пр. 06.12.1914; ст. 06.12.1914) с назначением и.д. начальника штаба 5-й Донской каз. дивизии (06.12.1914-04.09.1915). Командир 1-го Хоперского полка КубКВ (04.09.1915-24.01.1917). На 03.01.1917 ст. в чине Полковника установлено с 06.12.1913. Начальник штаба 4-й Кубанской казачьей дивизии (с 24.01.1917). Командующий Кубанской каз. отд. бригадой (с 19.06.1917). С 01.11.1917 и по январь 1918 — заведующий военными делами в Кубанском правительстве. Участник 1-го Кубанского похода. В Добровольческой армии — командир Сводной казачьей дивизии. С 06.12.1918 в резерве чинов при штабе Гл-щего ВСЮР. Ген-майор (с 18.12.1918). В Кавказской Добр. армии ген. П.Н. Врангеля, командир бригады Кавказской конной дивизии под Царицыном, начальник 1-й конной дивизии (с 23.05.1919). В июне 1919 до прибытия из Добровольческой армии ген. С.М. Топоркова временно командовал 4-м конным корпусом (1-я конная и Сводно-Горская дивизии). С 23.10.1919 состоял в распоряжении Войскового атамана КубКВ, одновременно был членом Кубанского правительства и преподавателем Александровского военного училища. С 31.10.1919 в резерве чинов КубКВ. 11.11.1919 избран Войсковым атаманом Кубанского Казачьего Войска. Умер от сыпного тифа в Екатеринодаре в 01.1920 (н.ст.).
Награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (1905); Св. Анны 3-й ст. (1906); Св. Станислава 2-й ст. (06.12.1909); Св. Анны 2-й ст. с мечами (ВП 07.11.1914); Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (ВП 01.1915); мечи к Св. Станислава 2-й ст. (ВП 23.01.1917).
Источники:
Рутыч Н.Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России: Материалы к истории Белого движения. М., 2002.
Первые бои Добровольческой армии. М., 2001
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.06.1914. Петроград, 1914
Список Генерального штаба. Исправлен на 01.01.1916. Петроград, 1916
Список Генерального штаба. Исправлен на 03.01.1917. Петроград, 1917
Список Генерального штаба. Исправлен по 01.03.1918.//Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917-1922 гг. М., 2010.
ВП 1914-1917; Врангель П.Н. Записки // Белое дело. Москва, 1995; Воен.-исторический журнал, 1996, № 6.
ВП по военному ведомству//Разведчик №1259, 16.12.1914
ВП по военному ведомству//Разведчик №1256, 25.11.1914
ВП по военному ведомству//Разведчик №1265, 03.02.1915
Партийных группировок в Законодательной Раде еще не намечалось, и было заметно общее, по-видимому вполне искреннее, желание создать работоспособное правительство. И.С. Рябовол, председатель Законодательной Рады, как-то сказал мне, что в его лице я найду благожелательного советника, что фактическое управление краем должно перейти к неофициальному совету из четырех лиц: атаман, Быч, Рябовол, Бардиж-отец.
Несмотря на то что репутация Рябовола значительно была подорвана какой-то темной историей о незаконном использовании им сумм Черноморско-Кубанской железной дороги, в управлении которой он был одним из директоров, все же имя его было очень популярно среди черноморцев. Он славился как опытный техник по ведению разных собраний и неизменно избирался в них председателем. С момента революции, когда такие качества очень ценились, Рябовол стал играть видную роль на Кубани. Он был председателем областного совета, бессменно председательствовал в Радах, начиная с сентябрьской сессии; по создании Законодательной Рады он стал ее председателем.
Первое впечатление Рябовол производил очень невыгодное для себя. Но уже получасовая беседа с ним рассеивала это первое впечатление, и незаметно для себя собеседник вовлекался Рябоволом в живую интересную беседу с оттенком, располагающим к искренности. В деле же управления заседаниями Рады он достиг полного совершенства. Никто лучше его не мог подготовить Раду к вынесению решений, желательных для него и поддерживающей его группы. Это был талантливый жонглер, передергиватель партийных карт и малодобросовестный общественный деятель..."
Источник: Филимонов А.П. Кубанцы (1917–1918 гг.) // Берлин: «Белое дело», 1927.
Глава 21. ПЕРВЫЙ БОЙ. КАЗАЧЬЕ ИНТЕНДАНТСТВО. ГЕН. НАЗАРОВ.
Первый бой под Кизитеринкой оказался нерешительным.
Хотя добровольцы и продвинулись вперед под Нахичевань, но посланные совместно с ними казачьи части действовали вяло и неопределенно. Наступление прекратилось. Надо было хотя бы удержать занятые позиции, но это было очень трудно. Враг был впереди, но не друзья были и сзади; не раз свистали над добровольцами пули, летевшие со стороны казачьих частей.
Подвоза патронов не было, а на другой день добровольцы не получили даже пищи.
Произошло это благодаря полной бездеятельности казачьих артиллерийской и интендантской частей.
Перед выступлением из Новочеркасска, по соглашению атамана с ген. Алексеевым, все снабжение отрядов, казачьих и Добровольческого, возложено было на казачьи учреждения.
Не особенно доверяя казакам, начальник хозяйственной части Добровольческой армии приказал выдать добровольцам усиленный дневной запас пищевых продуктов, почему добровольцы и были сыты хотя первый день. Казакам же не привезли ничего. Интенданты еще переписывались.
Лишь вечером добрался до Новочеркасска посланный атаманом из Кизитеринки полк. Карпов*), который должен был экстренно организовать снабжение отрядов.
*) КАРПОВ -
Не получив от интендантов ничего, кроме обещаний, он, в отчаянии, обратился за помощью к одной из местных дам, имевшей репутацию энергичного организатора.
Генеральша немедленно, по телефону, созвала совещание из оставшихся в городе чинов добровольческого штаба и других лиц, сочувствующих делу. Члены совещания распределили между собой роли, кто купит хлеб, кто сало, кто чай и сахар, а кто повезет патроны, и на другой день к вечеру все уже оказалось на позициях.
Тем временем на фронте положение становилось весьма серьезным. Обозначилось фланговое движение противника, угрожавшее отрезать добровольческий отряд от Новочеркасска.
В виду бездействия казачьих частей, противник наступал свободно, добровольцам угрожала гибель.
Отстреливаясь направо и налево, отряд в течение трех дней не сдает, однако, своих позиций и стойко отбивает атаки неприятеля.
Но вот засвистали пули и с тыла.
Обошли. Отступления нет.
— Умирать, так умирать с честью, — решили добровольцы и бросились в последнюю смертельную атаку на неприятеля.
Буря огня несется им навстречу. Не добежать до штыкового удара, все полягут.
Но вдруг огонь противника стихает; в цепях его видно какое-то смятение.
— Бум, бум — слышится в тылу красных и над их резервами рвутся шрапнели неизвестного происхождения.
Все в недоумении.
Добровольцы удваивают усилия.
Неприятель отступает, а потом обращается в паническое бегство. Добровольцы преследуют солдат по пятам и врываются в Ростов; но союзник их не видим и лишь снаряды, летящие с таганрогской дороги, свидетельствуют, что там стоит какая-то часть.
Между тем солдаты запасных полков, добежав до своих казарм, бросили оружие и объявили, что они сдаются.
Добровольцы и расхрабрившиеся казачьи части занимают город, и наконец показывается и союзник, — ген. майор Назаров с двумя пушками и прислугой при них из 50 чел., — офицеров, фельдшеров и гимназистов. Больше никого и ничего.
Оказалось, что ген. Назаров, бывший в Таганроге, приказал местным казачьим частям выступить к Ростову. Части не пошли, за исключением команды фельдшеров. К ним присоединились гимназисты и несколько офицеров артиллеристов. Они запрягли два орудия и два зарядных ящика и пошли на помощь к Каледину.
По дороге к Ростову Назаров увидал двигающийся вверх по Дону из Азовского моря отряд мелких морских судов с черноморскими матросами, которые шли на помощь к своим товарищам, возбудившим восстание в Ростове.
Укрывшись в ложбинке, ген. Назаров открывает беглый огонь из своих орудий. Одно судно тонет, другие, отстреливаясь от невидимого неприятеля, поворачивают и спешно спускаются к морю. Назаров преследует их метким огнем.
Прогнав моряков, он спешит к Ростову. Узнав о положении дел здесь, он немедленно открывает огонь по неприятелю.
Его орудия действуют с невероятной быстротой. Меняя позиции одну за другой, два орудия производят впечатление чуть ни нескольких батарей и неприятель ошеломлен.
Солдаты знали наверное, что серьезного врага перед ними не более 600 штыков, а потому и наступали бойко. Но оказалось, что и эти кусаются. А тут еще какие-то союзники с артиллерией. Считая себя окруженными, солдаты потеряли дух и сразу ударились в панику.
После боя под Ростовом разошлись по домам и три запасных полка, стоявшие в Таганроге.
Источник: Л.В. Половцов. Рыцари тернового венца.
Глава 22. ОТПУСК
Два приятеля из Петрограда - П. и Сергей С. - были оба легко ранены при атаке на кирпичный завод под Кизитиринкой 26 ноября 1917 г. Полежав а лазарете недели две и имея достаточно времени для размышлений, оии затосковали. Приближалось Рождество, и сегодняшние вояки, вчерашние дети захотели быть к празднику у домашней елки. Правда, до Петрограда было тысяча верст "с гаком", но для молодости это не было неразрешимой проблемой.
Объединились на мысли ехать в отпуск в Петроград и явились с этой идеей к командиру батареи кап. Н.А.Ш.
- Как же вы поедете, когда кругом фронт? Кроме того, и раны у вас не зажили!
- Дайте нам фальшивые отпускные документы 39-й пехотной дивизии. Мы доберемся. А раны по дороге заживут.
Кап. Ш. подумал и оказал:
- Приходите завтра.
На следующий день кап.Ш., по-видимому побывавший в штабе, дал им просимые документы, но поставил условие явитьоя в Петрограде по ряду адресов, которые они должны были выучить наизусть, и сделать там определенные устные доклады. Дав еще ряд инструкций, расцеловал и благословил их.
Зная, что в Петрограде был недостаток продуктов питания, они решили привезти. что-нибудь родным, то есть, просто говоря, сделаться "мешочниками" по обычаям семнадцатого года. Купили каждый великолепный копченый окорок и десять фунтов муки.
В Новочеркасске сели в поезд и двинулись в неизвестность. Поезд был невероятно набит. Позже где-то, на какой-то станции были слышны голоса: «Выходи, проверка будет!» - но никто и не двинулся. Постояв несколько часов, поезд пошел дальше. Было ясно - фронт того времени был пройден.
Ехали без особых приключений, но по дороге все больше прибавлялось мешочников. Под Москвой заградительный отряд пытался проникнуть в вагон, но солдаты - все мешочники - подняли такой рев, что заградительный отряд ретировался. В четыре дня доехали до Петрограда. Солдаты говорили, что на вокзале при выходе будет проверка. Наши приятели, зная прекрасно Николаевский вокзал, прямо с путей пошли к боковому выходу на Лиговку, где не было ни души.
Расстались, и каждый поехал к себе домой. Извозчики в то время еще существовали. Был поздний вечер, падал тяжелый, влажный снег. Извозчик остановился у калитки ворот дома. Когда П. подошел и калитке, она внезапно открылась, он вошел, и калитка немедленно таинственно закрылась. Оказалось, что все жихьцы дома должны были по очереди нести дежурство у ворот. Как раз дежурил отец и узнал сына сквозь окошечко.
- Скорей иди домой, - шепнул он, - я приду потом.
Дома была большая радость, но, к сожалению, матери не было, она уехала в провинцию к родным.
Приятели занялись исполнением задач, возложенных на них капитаном Ш. Пошли по указанным адресам. Успеха никакого, никто не отворял дверей, и в лучшем случае говорили через двери. Попросили пойти сестер, но тоже - никакого результата.
Приятели посещали родных и знакомых, где по молодости лет веселились, танцевали, но жизнь Петрограда в эти месяцы производила странное впечатление. Люди жили, как в подполье.
Подошло Рождество. Собрался в сочельник по обычаю только интимный круг семьи. Была маленькая елочка с несколькими свечками. Стол за исключением привезенного великолепного окорока и печений, сделанных из донской муки, был очень беден: несколько рыб, соленых огурцов и немного неважного хлеба военного времени.
Но незабываемым и неизгладимым было общее настроение. Как всегда в рождественскую ночь, опушенные шторы, потушенный свет и только мерцание свечек придавало торжественность празднику Рождества Христова. На этот раз не было ни веселья, ни радостей, а была тихая, спокойная сосредоточенность. Говорилось вполголоса, как бы боясь потревожить, вспугнуть то, что каждый переживал в этот день.
Вероятно, то же самое переживали в катакомбах первые христиане, уверовавшие в вечную, незыблемую правду идей Христа Спасителя.
Приятели иногда посещали большую семы капитана 2-го ранга М. Приходили какие-то странно одетые личности. В передней все преображалось и в гостиную входили юнкера, гвардейцы, лицеисты. Хотя интерес к событиям на Юге и был велик, но когда П. и Сергей пытались доказать военной молодежи необходимость ехать туда, то они часто встречала ироническое отношение.
"Довольно с нас Петрограда", - решили приятели, "В Русской Белой Армии воздух чище и дышится свободнее". Кроме того, и отпуск кончался.
Горячо распрощались с родными, и на этот раз - навсегда.
Довольно благополучно доехали до Воронежа, но дальше поезда не шли. Узнали, что на Царицын идет полупустой товарный поезд, и влезли в один, замызганный до невероятности, вагон. Печки не было, но они были рады, когда поезд тронулся, ибо у них не было никаких документов, а на вокзале шла проверка.
Наконец, доехали до Царицына, и полузамерзшие П. и Сергей С. с трудом вылезли из вагона и заковыляли к вокзалу. На полу вокзала лежали сплошь тела солдат.
Храп, шум, ругань, возгласы наполняли воздух; сильный, тепловатый запах испарений давно немытых тел ударил им в нос, но они обрадовались теплу, где-то примостились и немедленно сами захрапели.
П. проснулся от толчка.
- Колюха, я умираю, - простонал Сергей С., - все болит, не могу двигаться.
Достал немного теплой водички и дал напиться заболевшему. Опять предстала дилемма: "что делать?"
П. вспомнил, что, когда он уезжал на фронт, мать дала ему маленькую книжечку и обязала не потерять ее. Мать была о юга, из большой семьи, и написала в книжечке адреса своих родных. "На всякий случай!"
Он порылся в карманах и книжечку нашел. "Но есть ли там Царицын?" Лихорадочно перелистывал страницы и нашел: Царицын, старший врач городской больницы доктор К.
Утром, приказав Сергею С. не двигаться, он собрался идти в город.
- Колюха, не бросай меня!
- Молчи, дурак, - был ответ.
П. нашел городскую больницу, нашел доктора К. и объяснил ему положение.
Доктор К. сразу же дал свой домашний адрес с тем, чтобы они немедленно пришли к нему на квартиру. Семья доктора приняла их очень тепло, сердечно заботилась о них, а доктор в несколько дней поднял Сергея С. на ноги. У того оказалась легкая простуда и желудочноо заболевание.
Только при прощании приятели узнали, что доктор, помогая им, рисковал своей судьбой и судьбой своей семьи. Квартира доктора была казенной, и над ней помещалась Чрезвычайка.
В дальнейшей, уже без особых неприятностей, через Торговую, Тихорецкую, Кущевку - где поездом, где пешком - приятели добрались до Ростова и явились в свою славную 1-ую батарею.
Автор: Николай ПРЮЦ.
Глава 23. СНАБЖЕНИЕ АРМИИ.
Армия увеличивалась числом, но теперь уже медленно. Большевики приняли все меры, чтобы воспрепятствовать проезду добровольцев на Дон. По всем станциям железных дорог были размещены особые команды, производившие день и ночь обыски пассажиров.
На станции Волноваха задержан был пор. Николаев. При обыске у него нашли зашитым в фуражке офицерский билет.
Участь Николаева была решена — на рассвете расстрелять.
На ночь его, вместе с пятью другими обреченными, поместили в сарай. Кроме наружного часового в сарай поставили еще другого внутри у дверей.
Через час второй часовой начинает дремать.
Николаев тихонько подкрадывается к нему. Выждав момент, когда наружный часовой отходит от двери, Николаев бросается на дремлющего и душит его. Винтовка валится на землю и ее подхватывает другой офицер.
Услыхав шум, наружный часовой окликает товарища. Офицер отвечает за него. Чуя что-то недоброе, солдат откидывает (передёргивает - Л.С.) затвор, приотворяет дверь и, без звука, падает, пораженный штыком в грудь.
Офицеры скрываются в темноте и все шестеро благополучно прибывают в Новочеркасск.
Но не все так счастливо отделываются и сотни офицеров заплатили своей жизнью за попытку пробраться на Юг. Тем не менее, и пешком, и на лошадях, и с казачьими эшелонами, возвращавшимися с фронта, добровольцы прибывали в армию.
Образовались новые войсковые части; к прежним Офицерскому и Юнкерскому батальонам прибавились: Георгиевский батальон, Второй офицерский батальон и Кавалерийский дивизион.
Для хозяйственной части армии настали трудные дни. Денег было мало и надо было беречь их как зеницу ока. Но добровольцев надо и одеть и кормить и вооружить.
Между тем в хозяйственную часть никто из добровольцев не шел. Были среди них и пожилые штаб-офицеры, были и специалисты, заведывавшие ранее хозяйственными частями, но все шли в строй, простыми рядовыми и не соблазнялись тыловыми местами.
— Мы пришли драться, а не бобы разводить, — говорили старики полковники и шли в роты под команду молодых обер-офицеров, военного времени.
Это был первый призыв Добровольческой армии, это были убежденные люди, искавшие не карьеры, а стремившиеся исполнить свой долг перед родиной.
На помощь хозяйственной части пришли жены добровольческих вождей и городские дамы.
С утра до вечера бегали они по городу, собирали белье, одежду, обувь, скупали, торгуясь до хрипоты, на базарах теплые носки и перчатки, и вообще оказывали колоссальные услуги армии в хозяйственной ее жизни. Но, несмотря на все усилия, дело обмундировании армии подвигалось медленно, так как главное, а именно казенное имущество, захватывали казаки и лишь случайно попадало оно в руки добровольцев.
С помощью дам были устроены и лазареты, в которых они же служили и сестрами и сиделками, конечно, безвозмездно.
Не мало трудностей пришлось испытать и с вооружением армии.
После первого боя под Ростовом начальник хозяйственной части распорядился собрать винтовки и патроны, оставшиеся на местах столкновений с неприятелем; все это собрали, но казаки взяли в свои склады, и ничего не выдали добровольцам.
Пришлось прибегать к нелегальным способам: подкупили в ту же ночь других казаков, охранявших транспорт оружия на станции, и увезли целый вагон новых винтовок, не бывших в употреблении.
Тяжело было добровольцам без артиллерии. Кадры были в готовности, в виде остатков юнкеров Михайловского и Константиновского артиллерийских училищ.
У казаков были запасные батареи и ген. Каледин приказал передать их добровольцам, но казаки отказались выдать орудия.
В это время в армии были получены сведения о том, что в соседнюю с Донской областью Ставропольскую губернию прибыла 39-я пехотная дивизия, самовольно оставившая Кавказский фронт. Вместе с дивизией пришла артиллерийская бригада. Бригада была расположена на самой границе Донской области. Части эти были дезорганизованы, охраны казенного имущества почти не было, караулы не держались.
Между тем юнкера артиллеристы не знали покоя ни днем, ни ночью, мечтая добыть себе пушки. А тут, под боком, в каких-нибудь 200 верстах бесхозные орудия.
Не вытерпели. Собралось 25 офицеров и юнкеров, достали лошадей и отправились за добычей.
В темную ночь бесшумно вошли добровольцы в с. Лежанку, где стояла батарея. Окружили место расположения орудий и подняли обезумевшую от неожиданности прислугу; под наведенными револьверами приказали запрячь одно орудие и два зарядных ящика, полных снарядами, и ускакали, вместе с ездовыми большевиками.
Пока в Лежанке разобрались, что произошло, и пока снарядили погоню, наши молодцы проскакали уже верст 20 и, свернув с дороги, в степь затаились. Погоня промчалась мимо, а добровольцы другой дорогой, быстрым ходом, ушли на Дон и благополучно привезли свою добычу в Новочеркасск, к несказанной радости своих сотоварищей.
Источник: Л.В. Половцов. Рыцари тернового венца.
Глава 24. ГЕНЕРАЛ Л.Г. КОРНИЛОВ
6 декабря в Новочеркасск приехал ген. Лавр Георгиевич Корнилов.
Назначенный, при Временном правительстве, Верховным главнокомандующим Русской армией ген. Корнилов, к ужасу своему, убедился в невозможности продолжать войну с немцами. Полная дезорганизация армии была неотвратима в виду непрерывной агитации большевизма. Все самые строгие меры по восстановлению дисциплины были бесплодны, т.к. агитация делала свое разрушительное дело, а правительство не предпринимало никаких мероприятий к прекращению этой разрушительной работы с тыла. Правительство само боялось большевиков и не решалось на открытую борьбу с ними.
Наконец первый министр Керенский пришел к полному тупику; он ясно увидел, что завтра будет покончено и с ним, т.е. большевики захватят в свои руки всю власть.
Настойчивые указания ген. Корнилова на необходимость силой водворить порядок в государстве теперь подействовали на Керенского и он предоставил генералу свободу действий.
Ген. Корнилов, совершив необходимые приготовления, в августе 1917 г. двинулся с армией на столицу и его передовые части уже подходили к Петрограду.
В этот момент Керенский опять струсил и правительство объявило Корнилова бунтовщиком. Эта измена так подействовала на Корнилова, что он пробыл несколько дней в нерешительности, ожидая разъяснения, как казалось ему, какого-то недоразумения. Нерешительность погубила все дело. Его предали все и, Керенский посадил Корнилова, в ожидании суда, в Быховскую тюрьму.
Этого времени Корнилов даром не терял. Совместно с ним сидели в заключении лучшие генералы Русской армии, изъявившие полную с ним солидарность. Там обдумывались планы создания новой России, просматривались прежние ошибки и создавались новые комбинации. С ген. Алексеевым поддерживались постоянные сношения.
Наконец был придуман план освобождения из Быхова. План удался. Ген. Корнилов, переодетый текинцем, оказался за стенами тюрьмы.
Со всех сторон помчалась за ним погоня, но текинские кони уносили все дальше и дальше будущего вождя добровольцев. Ген. Корнилов испытал целый ряд приключений и, наконец, в теплушке вместе с большевистскими солдатами благополучно прибыл на казачью территорию.
Около этого же времени пробрались на Дон под видом мастеровых, торговцев и т.п. и другие быховские сидельцы — генералы. Ген. С.Л. Марков прибыл в таком неприглядном виде, что его, сначала, даже не пустили в офицерское общежитие, не веря, что он бывший офицер, а тем более генерал.
18 декабря состоялся первый военный совет армии и ген. Алексеев изложил собравшимся свои планы и что им сделано для их выполнения.
Армия состояла тогда из 1.500 чел., вооруженных уже однообразным оружием, русскими трехлинейками, с 200 патронов на винтовку. Артиллерию представляло одно орудие. Обмундирование не было единообразным, но каждый доброволец был одет и обут. Медицинская часть была значительно пополнена благодаря санитарному поезду Императрицы Александры Феодоровны; этот поезд подогнал к Ростову, каким-то искусным маневром А.И. Гучков. Запасов для дальнейшего формирования не было никаких. Не было и главного — денег, так как союзники не исполнили своего обещания.
Ген. Корнилов, выслушав доклад, заявил: — Такой армии я не принимаю, — и ушел из заседания совета.
Это был тяжелый удар для ген. Алексеева. Он работал не для себя; он боролся за общее дело.
Ген. Алексеев понимал, что во главе армии должен быть человек железной воли и популярный. Корнилов обладал и тем и другим качеством. Его беспримерное мужество, проявленное в боях с Германией, его непреодолимые наступления, его чудесное спасение из австрийской тюрьмы, наконец, последнее бегство из Быхова сделали имя его легендарным. Такой генерал мог совершить чудеса. И в самый решительный момент, когда маленькая еще армия, уже доказала на деле, что она стоит, — все заколебалось.
По счастью, минутная слабость Корнилова была только вспышкой, которая и потухла бесследно. Через день стало известным, что Корнилов принял на себя командование армией, а ген. Алексеев оставил за собой политическую и финансовую части.
Источник: Л.В. Половцов. Рыцари тернового венца.
Глава 25. ОРГАНИЗАЦИЯ АРМИИ
Добровольческая армия в начале января 1918 г. перешла в Ростов-на-Дону и состояла к тому времени уже из 4.000 чел.
К старым воинским частям — 1-му и 2-му офицерским, юнкерскому, георгиевскому батальонам и кавалерийскому дивизиону, прибавились: Корниловский ударный полк, остатки которого, в количестве около 200 офицеров и солдат, были приведены с фронта кап. Неженцевым, студенческий батальон — из учащейся молодежи, морская рота — из морских офицеров, гардемаринов и кадетов, инженерная рота и чехословацкий инженерный батальон — из пленных чехов.
Все эти части были сведены в дивизию и во главе их — старшим строевым начальником — был поставлен ген.-лейт. А.И. Деникин; начальником его штаба состоял ген.-лейт. С.Л. Марков.
Увеличилась и артиллерия. К первому орудию прибавилось еще четыре покупкой у казаков.
Тут был применен особый прием. Нельзя было просто выложить деньги и получить Пушки. Надо было предварительно войти в компанию с фронтовыми казаками, поговорить с ними, попить вина и тогда только приступить к делу.
Для этой цели был командирован особый специалист полковник N. Он пил с казаками трое суток, без просыпа, перепил их всех и получил 4 орудия.
В последовавших вскоре боях с большевиками добровольцы добывали себе артиллерию и никогда более в орудиях не нуждались. Число пушек в артиллерии всегда согласовалось с количеством снарядов, имевшихся в артиллерийском парке. Прибывало снарядов, — добровольцы возили с собой больше и орудий, взятых у неприятеля, расстреливались запасы снарядов, что, к сожалению, случалось гораздо чаще, армия портила и бросала на дороге излишние орудия.
Одновременно изменялся и самый состав батарей.
Недостаток снарядов и патронов был хронической болезнью Добровольческой армии, хотя расходование их и производилось прямо в гомеопатических дозах. Характерным в этом отношении может быть следующий эпизод.
После Ледяного похода ген. Деникин, на смотру в станице Мечетинской, заметил одного хорошо известного ему по его доблести офицера из Офицерского полка. Офицерский полк был оплотом армии: в авангардных боях — полк впереди всех, в арьергардных — полк сзади последней повозки обоза.
Ген. Деникин спросил, между прочим, этого офицера:
— Сколько патронов вы выпустили из своей винтовки за поход?
— Восемь, — ваше высокопревосходительство.
Восемь патронов. Армия имела 35 боев, из которых, может быть, только в пяти полк не участвовал.
Как же сражались?
Да, были люди в наше время, Не то, что нынешнее племя, Богатыри — не вы.
В Ростове помещался инженерный склад, из которого и было выбрано соответствующее инженерное имущество.
К сожалению нигде не находили взрывчатых веществ, которые так необходимы были для порчи железнодорожных и мостовых сооружений.
Начальник инженерной части разослал своих офицеров по угольным рудникам; они проникали туда переодетыми, под видом торговцев, и скупали у рабочих по фунтам динамит, взрывчатые капсюли и шнуры.
В техническом отношении на помощь добровольцам пришли местные инженеры, а также и некоторые промышленники, во главе с упомянутым выше В.А. Лебедевым*).
*) ЛЕБЕДЕВ В.А. -
Был образован особый военно-технический штаб. В этом штабе разработаны были проекты упрощенных способов начинки снарядов и изготовления патронов; приступили к постройке броневых поездов; ремонтировали и выпустили в исправности броневые автомобили; создавались проекты самых примитивных ангаров для аэропланов.
Первый аэроплан был приобретен особым способом. В Таганроге находился аэропланный завод В.А. Лебедева, попавший, как и все заводы того времени, в распоряжение большевистских организаций. При содействии владельца на завод поступили, в качестве рабочих, два офицера летчики: Гурлянд*) и Попов*).
*) ГУРЛЯНД
*) ПОПОВ
Проработав там несколько дней, офицеры собрали аэроплан и предложили заводскому комитету проверить его сборку пробным полетом. Те согласились.
Аэроплан сделал круг над Таганрогом а затем, отсалютовав комитету, направился на восток и скоро скрылся из вида. Комитет пришел в ярость, но крыльев у них не было и первый аэроплан благополучно спустился на луг около Хутунка, в Новочеркасске.
С приездом быховских генералов, людей знания и опыта, организация армии могла бы идти ускоренным темпом.
Начальником штаба армии был назначен опытный военный администратор ген.-лейт. А.С. Лукомский*); к сожалению он вскоре был отправлен с особой миссией в Екатеринодар; там кубанское казачье правительство успешно еще боролось с большевистским напором черноморских матросов, обосновавшихся в Новороссийске. Необходимо было установить связь с Кубанью.
*) ЛУКОМСКИЙ Александр Сергеевич, р. 10 июля 1868. Из дворян. Полтавский кадетский корпус 1885, Николаевское инженерное училище 1888, академия Генштаба 1897. Генерал-лейтенант, начальник штаба Верховного Главнокомандующего. Участник выступления ген. Корнилова в авг. 1917, быховец. В Добровольческой армии
и ВСЮР нояб. 1917, начальник штаба Алексеевской организации. С 24 дек. 1917 (9 янв. — фев. 1918) начальник штаба Добровольческой армии, с 2 фев. 1918 представитель Добровольческой армии при атамане ВВД. С фев. 1918
в командировке Царицын-Харьков-Севастополь-Одесса для связи с офицерскими организациями. В июле 1918 возвратился на Дон, с авг. 1918 зам. председателя Особого Совещания и помощник командующего Добровольческой армией, с окт. 1918 начальник Военного управления. С 12 окт. 1919 председатель Особого совещания до фев. 1920. В мар. 1920 выехал в Константинополь, с апр. 1920 представитель Русской Армии при союзном командовании. С нояб. 1920 в распоряжении Главнокомандующего. В эмиграции в Югославии (в Белграде), США, Франции,
помощник Вел. Князя Николая Николаевича, с 1928 в распоряжении председателя РОВС, к 1 янв. 1934 член Общества офицеров Генерального штаба. Ум. 25 фев. 1939. Жена - София Михайловна (Драгомирова, дочь генерала; 8 авг. 1871 — 29 нояб. 1953 в США), сын - Сергей (19 июня 1904 — 28 июня 1972 в США). Брат в эмиграции. Сестра -
Елена (Вологодская или Бологовская; 1874 — 3 янв. 1937 в Нью-Йорке). Соч.: Воспоминания. ТТ. 1–2. Берлин, 1922. /Участники белого движения в России. Списки. 38; 44; 45; 101; 131; 300; 424; 577/
Лукомского сопровождал ген.-лейт. И.А. Ронжин*). Оба они были перехвачены по дороге большевиками, осуждены на смерть, но случайно спаслись и присоединились к армии после Ледяного похода.
*) РОНЖИН Иван Александрович, р. 26 нояб. 1867. Сибирский кадетский корпус 1884, Константиновское военное училище 1886, Военно-юридическая академия 1893. Офицер л.-гв. Московского полка. Генерал-лейтенант, член Главного военно-морского суда. В Добровольческой армии; дек. 1917 — мар. 1918 начальник судной части штаба армии, с 24 окт. 1918 начальник судного отделения общей части Военного и Морского отдела, 1919–1920 Главный военный прокурор ВСЮР. В 1921 военный агент в Болгарии, с мая 1922 военный представитель там же. В эмиграции во Франции. Ум. 28 авг. 1927 в Ментоне (Франция). Жена - Наталья Давыдовна (ум. 1951). /Участники белого движения в России. Списки. 30; 59; 71–12; 75; 95–11; 101; 131; 161; 210; 300/
Место Лукомского занял ген.-майор И.П. Романовский*).
Дежурным генералом назначен был ген.-майор Трухачев*).
Начальником отдела снабжения состоял ген.-лейт. Эльснер*).
Начальником артиллерийской части был полк. Мальцев*); инженерной — член Гос. Думы Л.В. Половцов, а потом подпол. Селиванов*); санитарной — полковник, он же врач, В.П. Всеволожский*); интендантской — таврический земец Н.Н. Богданов*).
*) РОМАНОВСКИЙ Иван Павлович, р. 16 апр. 1877 в Луганске. Из дворян, сын офицера. 2-й Московский кадетский корпус 1894, Константиновское артиллерийское училище 1897, академия Генштаба 1902. Офицер л.-гв. 2-й артиллерийской бригады. Генерал-майор, 1-й генерал-квартирмейстер Ставки Верховного Главнокомандующего. Георгиевский кавалер. Участник выступления ген. Корнилова, быховец. В Добровольческой армии с нояб. 1917, с дек. 1917 начальник строевого отдела штаба Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода, с фев.
1918 начальник штаба Добровольческой армии, с 8 янв. 1919 начальник штаба Главнокомандующего ВСЮР, затем помощник Главнокомандующего ВСЮР; уволен 20 мар. 1920. Генерал-лейтенант (с 12 нояб. 1918). Эвакуирован в Константинополь, где убит 5 апр. 1920. /Участники белого движения в России. Списки. 30; 40; 44; 47; 300; 422; 424/
*) ТРУХАЧЕВ Сергей Михайлович, р. 1879. Из дворян. Тифлисский кадетский корпус 1896, Михайловское артиллерийское училище 1899, академия Генштаба 1906. Полковник, и.д. инспектора отдела управления дежурного генерала при Ставке ВГК, начальник штаба Киевского военного округа. Участник боев с большевиками в окт. 1917 в Киеве. В Добровольческой армии с нояб. 1917, с янв. 1918 командир штабной роты штаба армии. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода в штабе армии, с мар. 1918 начальник строевого отдела штаба армии; с июля 1918 дежурный
генерал штаба Добровольческой армии, с янв. 1919 дежурный генерал штаба Главнокомандующего ВСЮР и Русской Армией до эвакуации Крыма. Генерал-майор (с мар. 1918). С нояб. 1920 помощник начальника отдела личного состава штаба Главнокомандующего в Константинополе. В эмиграции в Болгарии и Югославии, с 1926
во Франции, член Общества офицеров Генерального штаба. Ум. 26 нояб. 1942 в Ницце (Франция). Жена - Анна Ефимовна (Карузина; 17 мар. 1881 — 17 нояб. 1924 в Париже), сын - Михаил (17 фев. 1909 — 27 нояб. 1986 там же)./Участники белого движения в России. Списки. 5; 38; 40; 46; 177; 217; 276; 300; 400; 634–86/
*) ЭЛЬСНЕР Евгений Феликсович*, р. 12 дек. 1867. Из дворян. Тифлисский кадетский корпус 1885, Михайловское артиллерийское училище 1888, академия Генштаба 1895. Генерал-лейтенант, главный начальник снабжения Юго-Западного фронта. Участник выступления ген. Корнилова в авг. 1917, быховец. Участник боев в Киеве в окт. 1917. В Добровольческой армии с дек. 1917, с янв. 1918 начальник снабжения армии. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода, начальник обоза, с лета 1918 по март 1919 представитель Добровольческой армии при атамане ВВД. В начале 1920 выехал в Югославию. В эмиграции там же, 23 нояб. 1921 — 1 сен. 1929 преподаватель
Крымского, затем Первого русского кадетских корпусов, член Общества офицеров Генерального штаба. Ум. 5 июля 1930 в Белой Церкви (Югославия). Жена - Мария Михайловна (1872 — 24 апр. 1962 в Олианде, Италия; эвакуирована в конце янв. 1920 из Новороссийска на корабле "Ганновер" с двумя сыновьями). /Участники белого движения в России. Списки. 4–20,64; 40; 44; 45; 75; 131; 139; 208; 300; 329; 634–86/
*) МАЛЬЦЕВ Владимир Никандрович, р. 1873. 3-й Московский кадетский корпус 1894, Александровское военное училище 1896. Полковник артиллерии. В Добровольческой армии; дек. 1917 начальник артиллерийской части. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода. В эмиграции в Египте, член Общества офицеров-артиллеристов. /Участники белого движения в России. Списки. 40; 276; 283; 620/
*) ПОЛОВЦОВ Лев Викторович*, р. 1867. В службе и классном чине с 1893. Действительный статский советник МВД. Член Государственной Думы. В Добровольческой армии; дек. 1917 начальник инженерной части армии. Участник 1-го
Кубанского ("Ледяного") похода. В эмиграции 1921 член Русского Совета. Покончил самоубийством ок. 30 авг. 1936 в Уругвае. Соч.: Рыцари тернового венца. Париж, 1923. /Участники белого движения в России. Списки. 40; 179; 276; 283/
*) СЕЛИВАНОВ Владимир Васильевич, р. 1882 в Петрограде. Николаевское инженерное училище 1903. Офицер саперного батальона. Подполковник инженерных войск. В Добровольческой армии; дек. 1917 начальник инженерной части армии. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода. Во ВСЮР и Русской Армии до эвакуации Крыма.
Полковник. Эвакуирован на о. Проти на корабле "Кизил Ермак". Галлиполиец. Осенью 1925 в составе Николаевского инженерного училища в Болгарии. Ум. 25 мар. 1928 в Софии. Жена - София Иосифовна. /Участники белого движения в России. Списки. 2; 4–61; 40; 75; 283/
*) ВСЕВОЛОЖСКИЙ Василий Павлович, р. 1870/71. Военно-медицинская академия 1895. Статский советник, доктор медицины. Участник организации Пуришкевича. Арестован нояб. 1917 в Петрограде. В Добровольческой армии; с дек. 1917 до 30 мар. 1918 начальник санитарной части армии. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода: начальник армейского лазарета. Полковник. Во ВСЮР и Русской Армии военный цензор Ялты до эвакуации Крыма. Эвакуирован из Ялты на корабле "Корвин". В эмиграции, к маю 1921 член Общества русских врачей в Константинополе, затем в Финляндии. Жена (на 1920) - Анна Николаевна 1891, дети: Дмитрий 1912, Павел 1914.
Жена (2 брак) - Лидия Филипповна (ур. Собина, по 1 браку Маркс; 1870 — 5 фев. 1932 в Париже). /Участники белого движения в России. Списки. 4–63; 40а;75; 276; 283; 413; 616/
*) БОГДАНОВ Николай Николаевич, р. 26 сен. 1875 в Санкт-Петербурге. Рижский политехнический институт (не окончил). Офицер с 1894. Полковник артиллерии, комиссар Временного правительства в Тверской губ. В Добровольческой армии; дек. 1917 начальник интендантской части. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода: фев. — апр. 1918 заведующий финансовым отделом, затем финансовой и контрольной частью. Весной 1919 министр внутренних дел Крымского краевого правительства. Во ВСЮР и Русской Армии уполномоченный в органах Всероссийского Земского союза до эвакуации Крыма. Эвакуирован на транспорте "Ялта". В эмиграции 1920–1921 член Земгора (Российского Земско-Городского комитета помощи беженцам). Ум. фев. 1930 в Лаванжу (Франция). Соч.: восп. /Участники белого движения в России. Списки. 4–54; 40; 61–2,5; 107; 122; 179; 283/
Источник: Л.В. Половцов. Рыцари тернового венца.
Глава 26. НЕЙТРАЛЬНЫЕ ОФИЦЕРЫ
Работа в Ростове кипела, но пополнение армии людским составом происходило медленно.
Правда, в Ростове и Новочеркасске было еще много немобилизовавшихся офицеров, гулявших по улицам и кутивших по ресторанам. Но это были случайные офицеры, у которых не было ничего, ни воинского духа, ни гражданского самосознания; они даже радовались, когда революция освободила их от службы в строю.
В армию пошли случайно попавшие на Юг сербские офицеры, пленные чехи, и беззаветно отдавали свою жизнь во имя общеславянских идеалов; а эти местные офицеры объявили себя нейтральными. Они думали, что таким отношением к междоусобной борьбе они спасут свою жизнь, в случае победы большевиков.
Их трусость была жестоко наказана. Все, кто не умел хорошо укрыться, после отхода армии из Ростова, были с величайшими издевательствами убиты.
Таких оказалось, по счету большевиков, около трех тысяч.
Надежды на пополнение армии казачьим населением не оправдались. Казаки также держались нейтралитета и также страшно, впоследствии, пострадали за это.
Пополнение из внутренних губерний прекратилось совершенно, потому что Ростов был окружен.
Немцы так испугались неожиданных успехов нарождающейся армии, что приняли самые решительные меры. Большевикам было отдано приказание уничтожить армию немедленно, пока не поздно. На фронт (на стороне красных - Л.С.) были посланы лучшие германские офицеры.
Большевики перешли в наступление на Ростов со всех сторон.
С северо-запада надвигалась армия ф.-Сиверса*), в составе около 20 тыс. штыков и сабель; с севера к самому Новочеркасску подходила Воронежская армия, пополненная фронтовыми казаками с Подтелковым*) во главе, около 10 тыс. штыков и сабель, с востока угрожала, в том же количестве, Царицынская армия; наконец, выход на юг был занят 39-ой пехотной дивизией с отрядами кубанских большевиков и черноморских матросов.
*) СИВЕРС Рудольф Фердинандович (иногда Францевич или Федорович) (11 (23) ноября 1892, Петербург — 8 декабря 1918, Москва) — эстляндец голштинского происхождения, родился в семье служащих. После окончания гимназии поступил в военное училище, которое окончил перед самой Первой мировой войной. С 1914 года в чине прапорщика участвовал в Первой мировой войне. После Февральской революции 1917 года Р.Ф. Сиверс на фронте вступил в партию большевиков, был избран в полковой комитет, был членом военной организации при ЦК РСДРП (б). В мае 1917 года стал одним из создателей и редакторов большевистской фронтовой газеты 12-й армии «Окопная правда», которая сыграла важную роль в большевизации солдатских масс – с апреля по июль 1917 года в ней было перепечатано 11 статей, речей и документов В.И. Ленина. Некоторые историки утверждают, что «Окопная правда» выпускалась на германские рейхсмарки и была направлена на развал русского фронта еще до октябрьского переворота, а редактор газеты Сиверс был германским шпионом и верно служил, в первую очередь, кайзеру Вильгельму. В конце июля 1917 года в Риге Р.Ф. Сиверс был арестован Временным правительством, а “Окопная правда” была закрыта. Освобожден Сиверс был только в дни Октябрьской революции. В октябре 1917 года Р.Ф. Сиверс был назначен командиром отряда красногвардейцев и матросов под Пулковым при подавлении контрреволюционного выступления Керенского – Краснова. У Пулково и Гатчины Р.Ф. Сиверс впервые проявил себя в качестве командира, причем, иногда, жестокого и беспощадного, и к врагам, и к своим. Тем не менее, успехи Сиверса понравились большевистскому командованию, и в ноябре 1917 года он был послан с отрядом на Украину. Там, командуя так называемым “Северным летучим отрядом” (1165 штыков, 95 сабель, 14 пулеметов, 6 орудий), он действовал в районе Орла, Курска, Белгорода и Харькова, а затем участвовал в боях за освобождение Донбасса. В начале декабря 1917 года в Никитовке по инициативе Г.И. Петровского был созван съезд ревкомов Донбасса, который избрал Бюро военно-революционных комитетов, переименованное позже в Центральное бюро, и назначил Р.Ф. Сиверса командующим вооруженными силами Донбасса. Красногвардейский отряд Сиверса особенно отличился в боях у станицы Иловайская, у Никитовки и Макевки (в Донбассе). Отряд Сиверса должен был выполнять революционный приказ и двигаться в район Таганрога и Ростова для ликвидации Добровольческой армии генерала А.М. Каледина. В начале февраля 1918 года в распоряжение Р.В. Сиверса прибыло подкрепление. По приказу Ленина на Дон были переброшены 3-й Курляндский латышский стрелковый полк под командованием К. Калниньша и Латышский конный отряд (позднее – полк) Яниса Кршьяна. Армия Сиверса насчитывала теперь более 25 тысяч бойцов, против которых воевали добровольцы только что начавшей формироваться Белой армии – около 4000 штыков, 1 батарея и несколько сотен казаков. Тем не менее, в первых боях на Дону красные потерпели поражение и вынуждены были отступить. После этого случилось неожиданное – казаки отказались продолжать войну и разошлись по станицам, оставив добровольцев одних. Разумеется, воевать против превосходящих красных сил Сиверса было бессмысленно. К 10 февраля 1918 года сопротивление добровольческих частей и мелких калединских отрядов было окончательно сломлено, казачество стало массово переходить на сторону красных, сам генерал Каледин покончил с собой. Так что отряды Сиверса, назначенного 17 февраля командующим всеми революционными войсками ростовского направления, шли к Ростову, почти не встречая сопротивления. Добровольческая армия ушла из Ростова 22 февраля, бросив город на произвол судьбы. Единственным защитником Ростова остался так называемый "Отряд Белого Дьявола", составленный из ростовских добровольцев – студентов и гимназистов старших классов. Естественно, никакого реального сопротивления красным головорезам этот отряд оказать не мог. «Сегодня во что бы то ни стало взять Ростов», - эти слова телеграммы В.И. Ленина, направленной 23 февраля 1918 года на Южный фронт, явились боевым приказом и рекомендацией к решительным действиям. В этот же день, около 5 часов вечера, «Социалистическая армия» под командованием Р.Ф. Сиверса заняла Ростов-на-Дону, 25 февраля большевиками был захвачен Новочеркасск, а через несколько дней – Таганрог. Молодой “красный” прапорщик Сиверс был назначен первым комендантом освобожденного Ростова – хозяином жизни и смерти полутора сотен тысяч ростовчан, после того как город покинули последние белогвардейцы. Первой жертвой Сиверса при вступлении в Ростов стал протоиерей Часовников, которого повесили на воротах его же храма Преполовения. После расправы над священником Сиверс приказал расстрелять всех оставшихся в Ростове офицеров. И неважно, что те заявляли, что не хотели участвовать в гражданской войне ни на чьей стороне. Их уверения о «нежелании проливать братскую кровь» не производили ни малейшего впечатления на подручных Сиверса. Потом стали расстреливать членов семей тех, чьи сыновья или мужья ушли в «Ледовый поход». Детей из этих семей убивали тоже. Дело в том, что большевики к тому времени выпустили декрет о том, что «административному расстрелу» официально могут подлежать лица, начиная с 14 лет. Но на практике убивали и 12- и 10-летних. Так, на Пушкинской улице в Ростове подчиненные Сиверса убили двух детей за ношение кадетской формы. Их трупы долго лежали на морозе. Убивали и стариков. Самая известная расправа этого месяца – казнь в Таганроге отставного генерала Ренненкампфа. Большевики месяц продержали его под арестом, неоднократно предлагая ему служить в Красной армии, ссылаясь на то, что много бывших царских офицеров на это согласились. Когда генерал отказался, его вывели на снег и штыками выкололи глаза и только после этого расстреляли. В Таганроге Советская власть была установлена Сиверсом после четырех дней жестоких боев. Когда выступившие против “красных” юнкера прекратили сопротивление и сдались большевикам, их единственным условием был беспрепятственный выпуск их из города. Однако это условие большевиками соблюдено не было, и с этого дня началось проявление «исключительной по своей жестокости» расправы со сдавшимися. Офицеров, юнкеров и вообще всех выступавших с ними и сочувствовавших им большевики ловили по городу и или тут же на улицах расстреливали, или отправляли на один из заводов, где их ожидала та же участь. Целые дни и ночи по городу производились повальные обыски; искали везде, где только могли так называемых «контрреволюционеров». Не щадили ни раненых ни больных. Большевики врывались в лазареты и, найдя там раненого офицера или юнкера, выволакивали его на улицу и зачастую тут же расстреливали его. Но смерти противника им было мало. Над умирающими и трупами еще всячески глумились.
Сам же Р.Ф. Сиверс, “наведя революционный порядок” в Ростове и Таганроге, и оставив там гарнизон из сформированных на скорую руку красногвардейских отрядов, в том числе и латышского, отправился по станицам очищать их от небольших контрреволюционных казачьих групп. В конце февраля и марте 1918 года он командовал войсками в районе станции Тихорецкая, а затем был назначен командующим 5-й советской армией (переименованной в апреле во 2-ю Особую армию). С ней он воевал против австро-германских оккупантов на Украине, в районе Новгород-Северский, Бахмач, Конотоп, Ворожба, прикрывал Харьков с севера, а после оставления Харькова (8 апреля 1918 года) вел бои в районе Купянска. Это было трудное время для Р.Ф. Сиверса, ему приходилось отступать. К середине мая Донская область была полностью очищена от большевиков, 10 мая казаки заняли Новочеркасск. Летом 1918 года Сиверс стал командиром Особой бригады (с сентября 1918 года – 1-я Особая Украинская бригада) в составе 9-й армии Южного фронта, участвовал в боях против белоказачьих войск Краснова, избранного атаманом в мае 1918 года. Донская армия Краснова, насчитывавшая 50 тысяч человек, в июле пыталась взять Царицын, чтобы соединиться с уральскими казаками на востоке. В августе-сентябре 1918 года Донская армия перешла в наступление еще на двух направлениях – на Поворино и на Воронеж. Лишь к 24 октября советским войскам удалось остановить наступление казаков на воронежско-поворинском направлении, а на царицынском отбросить войска Краснова за Дон. При защите Царицына, 15 ноября 1918 года комдив Р.Ф. Сиверс был тяжело ранен в бою под деревней Желновка. Раненого комдива отправили на лечение в Москву, но оно не дало результата. От полученных тяжелых ранений Р.Ф. Сиверс скончался в московском госпитале 8 декабря 1918 года. Похороны командира Красной армии состоялись на его родине, в Петрограде. При огромном скоплении народа комдива Р.Ф. Сиверса похоронили на Марсовом поле, на мемориальном кладбище Жертв Революции.
В 1958 году, спустя 40 лет после штурма белогвардейских позиций у Ростова и освобождения города от калединских войск, один из проспектов Ростова-на-Дону был назван именем Рудольфа Сиверса. Именем Сиверса были названы улицы также в Таганроге и Харькове. Впрочем, по некоторым сведениям, в Ростове готовится переименование этого проспекта. Слишком жестоким и кровавым был след “красного” комдива Сиверса.
Большевики с самого начала определили характер гражданской войны: истребление… Представитель красных войск 24-летний Рудольф Сиверс, наступая на Ростов-на-Дону, говорил: "Каких бы жертв это ни стоило нам, мы совершим свое дело, и каждый, с оружием в руках восставший против советской власти, не будет оставлен в живых. Нас обвиняют в жестокости, и эти обвинения справедливы. Но, обвиняющие забывают, что гражданская война – война особая. В битвах народов сражаются люди-братья, одураченные господствующими классами; в гражданской же войне идет бой между подлинными врагами. Вот почему эта война не знает пощады, и мы беспощадны".
Источник: А. Кречетиков. Ледяной поход: занавес трагедии
Все эти армии были прекрасно снабжены и, главное, имели тяжелую артиллерию, противопоставить, которой добровольцы могли только свое личное мужество.
Но мужество их было беспримерным. Целый месяц эти 4.000 защищали Ростов против врага в 20 раз сильнейшего.
Заняв Таганрог, полк. Кутепов продвинулся к Матвееву Кургану. При этом армия находила еще возможным посылать помощь атаману Каледину. С атаманом остались только партизанские части, состоявшие из учащейся молодежи. Особенно прославился тогда отряд есаула Чернецова*), совершавший чудеса храбрости.
*) ЧЕРНЕЦОВ Василий Михайлович (дон) р. 22 мар. 1890 в станице Калитвенской. Из казаков ст. Усть-Белокалитвенской Области Войска Донского. Каменское реальное училище 1907, Новочеркасское казачье училище 1909. Офицер 9-го Донского
казачьего полка. Есаул 26-го Донского казачьего полка, командир сводной казачьей партизанской сотни при 4-й Донской казачьей дивизии, комендант Макеевских рудников. Георгиевский кавалер. В нояб. 1917 организовал и возглавил партизанский отряд своего имени, с которым совершил ряд успешных рейдов на Новочеркасском
направлении. Полковник (с янв. 1918). Взят в плен и убит 21 янв. 1918 под Глубокой. /Участники белого движения в России. Списки. 361–47; 424/
Строевые казачьи части и станичные дружины были совершенно ненадежны; сегодня они дрались с большевиками, а завтра расходились по домам или переходили на сторону неприятеля.
Измученный этими постоянными изменами казаков атаман Каледин, в отчаянии, застрелился, издав последний приказ, которым пригвоздил к позорному столбу ужасное предательство донцов своей родной земле.
Запертые в Ростове добровольцы дрались отчаянно. Роты смело шли на полки, батальоны — на дивизии и разбивали их. Поля кругом Ростова были завалены телами большевиков, но вместо убитых вырастали все новые и новые враги и, наконец, в начале февраля стало очевидным, что отстаивать Ростов далее было бы безумием.
Ряды добровольцев редели, а пополнения не было. Армию заваливали массами и одно только мужество и искусство не могли противостоять неубывающему в числе противнику.
Вспыхнуло восстание в Батайске, железнодорожном узле, на 7 версте к югу от Ростова.
Туда переселились остатки совета рабочих депутатов из Ростова и взволновали местных железнодорожников. К ним послали парламентеров, в количестве 6 добровольцев, с предупреждением о бомбардировке Батайска, если волнения не прекратятся.
Парламентеры не возвратились.
На следующий день добровольцы с боем заняли Батайск и нашли своих парламентеров в железнодорожном депо с выколотыми глазами, с отрезанными ушами, носами и губами. Некоторые еще дышали, а один из них, Хмельницкий*), прожил еще 6 дней в 69-м сводном госпитале.
Восстал и Таганрог. В самом Ростове ежеминутно ожидался бунт окраин, заселенных рабочими.
Решено было оставить Ростов.
*) ХМЕЛЬНИЦКИЙ - Подпоручик. Расстрелян большевиками 21 янв. 1918 в Батайске. /Участники белого движения в России. Списки. 701–53/
Источник: Л.В. Половцов. Рыцари тернового венца.
Глава 27. ПОД БОЛЬШЕВИКАМИ
12 февраля-31 марта 1918 г.
12 февраля 1918 года, около 5-ти часов вечера, столица Дона без боя перешла в руки казаков-большевиков под начальством Голубова. Вслед за ними, в город вошли и красногвардейские банды. Темная, тревожная ночь спустилась над Новочеркасском, создав напряженное состояние беспокойства и страха за будущее. Город замер. В томительном предчувствии жестокой расправы со стороны красных победителей, все, кто не успел бежать или вынужден был остаться, глубоко ушли в норы, тщательно закрылись, потушили огни и бодрствуя всю ночь, чутко прислушивались к тому, что происходит на улице, волнуясь за себя и за судьбу ушедших из города своих близких.
Зловещая тишина ночи часто нарушалась дикими криками пьяной черни, исступленно приветствовавшей, входившие в город отряды красных. Временами раздавалась стрельба, - то большевики расстреливали партизан и офицеров, пойманных ими на окраине города.
Заняв Новочеркасск, прозванный "осиным гнездом", большевики опьяненные победой, свое вступление в город, ознаменовали устройством целого ряда кутежей и пьяных оргий, спеша буйно отпраздновать красную тризну.
Следует напомнить, что в то время Новочеркасск был единственным местом, не признавшим власти совнаркома и большевикам пришлось затратить огромные усилия и понести большие потери, прежде чем сломить последний оплот "контрреволюции".
Этим обстоятельством, главным образом и надо объяснить ту беспредельную злобу и чрезвычайную ненависть, проявленные красными, когда они, наконец, ворвались в город, уже давно приковывавший внимание всей Советской России. Кроме того, побудительным мотивом, двигавшим солдатский сброд на Новочеркасск, являлось и чаяние богатой добычи и возможности безнаказанного грабежа. Для Советской власти падение Новочеркасска открывало дорогу на юго-восток и Кавказ с их природными богатствами и, кроме того, имело еще и моральное значение, поднимая престиж "рабоче-крестьянской власти", сумевшей усмирить и непокорное Войско Донское.
Чуть только забережил свет, как победители, еще не отрезвившись приступили к насаждению революционного порядка, искоренению контрреволюции и сведению счетов с населением ненавистного им Новочеркасска.
Уже с раннего утра на улицах появились отдельные кучки вооруженных солдат и рабочих. Предводительствуемые прислугой (кухарки, горничные) или уличной детворой, за награду 1-2 рубля, указывавших дома, где проживали офицеры и партизаны, красные палачи врывались в эти квартиры, грубо переворачивали все, ища скрывавшихся.
Несколько раз я лично видел, как несчастных людей, в одном белье, вытаскивали на улицу и пристреливали здесь-же, на глазах жен, матерей, сестер и детей, под торжествующий вой озверелой черни.
Жуткие кровавые дни наступили в Новочеркасске. Сотнями расстреливали детей, гимназистов и кадет, убивали стариков, издевались над пастырями церкви, беспощадно избивали офицеров. Великое гонение испытала интеллигенция; дико уничтожалось все исторически ценное и культурное, хулиганство развилось до пределов, воцарился небывалый произвол, грабежи и разбои были словно узаконены, жизнь человеческая совершенно обесценена. Широким потоком лилась кровь невинных людей, приносимых в жертву ненасытному безумству диких банд.
По всей России шел красный террор, кровавый ужас, жители прятались в подполье и не смели выходить из него.
А в это время, Добровольческий отряд ген. Корнилова и Донской ген. Попова совершали крестный путь. Один по Кубани, другой по Донским степям. Первый, обремененный при этом большим обозом раненых, вынужден был отбиваться от наседавшего со всех сторон противника.
Доносы, предательства, обыски, аресты и расстрелы стали в городе обычным явлением. Бесчинства разнузданных солдат, грубые вымогательства и разбои превзошли всякие ожидания. Население, конечно, еще ранее слышало о зверствах, чинимых большевиками в России, но едва ли кто помышлял, что красные репрессии могут принять такие чудовищные размеры. Днем и ночью красногвардейцы врывались в частные дома, совершали насилия, истязали женщин и детей. Не щадили даже раненых: госпиталя и больницы быстро разгружались путем гнусного и бесчеловечного убийства, лежавших в них партизан и офицеров.
Кощунствовали и над религиозными святынями, устраивая в церквах бесстыдные оргии и тем умышленно оскверняя религиозное чувство граждан*). Не было конца и предела жестокостям и дьявольской изобретательности красных владык. Приходилось удивляться неисчерпаемости запаса утонченных издевательств, которым большевики подвергли население города, бесстыдно и нагло глумясь над его беззащитностью.
Было ясно, что советская власть от льстивых обещаний, перешла теперь к делу, заставляя подчиниться себе не силой слова и убеждения, а силой оружия и террора.
*) На состоявшемся 13 февраля 1918 года заседании Новочеркасского Совета рабочих депутатов и исполнительного комитета Северного Военно-революционного отряда (Голубова) под председательством неизвестной автору Кулаковой, было вынесено между другими и такое постановление: "в виду возможных эксцессов с целью избежать их, арестовать архиерея Гермогена и архиепископа Донского и Новочеркасского Митрофана". "Известия" от 18 февраля 1918 года.
Так углубляла революцию и вводила свои порядки социалистическая власть, проповедовавшая мир, прекратившая войну на внешнем фронте, чтобы начать таковую внутри государства. Особенно усердствовали в жестокостях латыши, мадьяры, китайцы и матросы. Мне памятен случай, как мальчишка 15-16 лет, в матроской форме, вооруженный до зубов, едва держась в седле, предводительствовал группой солдат, совершавших обыски на Базарной улице. Истерически крича, он требовал всех арестованных немедленно приканчивать на месте. Было только непонятно за какие услуги и почему этот юнец пользуется таким авторитетом, среди здоровенных солдат. Когда один из последних, видимо, не согласился с ним относительно арестованного по-видимому еще совсем юнца-ребенка, он выхватил маузер и выстрелил в несчастного мальчика сам. Но, не умея обращаться с оружием, сделал это так неудачно, что оружие выпало у него из рук. Тогда, скатившись с коня, он подхватил пистолет и стреляя в упор, прикончил свою несчастную жертву. Даже на красногвардейцев-палачей, как я заметил, это зверское убийство произвело отвратное впечатление. Они не смеялись, как обычно, не делали пошлых замечаний, а, наоборот угрюмо храня молчание, отвернулись и поспешили к следующему дому.
К сожалению, мне не удалось выяснить фамилию этого малого садиста. Единственно было установлено, что в город он прибыл с матросами и за несколько дней до занятия нами Новочеркасска бежал в Ростов и далее, чем избегнул заслуженной кары.
Вспоминаются и такие картинки: на козлах извозчика, спиной к лошади, сидит пьяный матрос, в каждой руке у него по нагану, направленному на несчастные жертвы, по виду офицеры. Их везут к злосчастной вокзальной мельнице, где большевики производили расстрелы. Бледные, изможденные лица, впавшие глаза, блуждающий и безумный взгляд, как бы ищущий защиты и справедливости. Ухаб на мостовой вызывает неожиданный толчок, раздается выстрел, пролетка останавливается. Матрос ругается, еще больше негодует извозчик. Первый потому, что нечаянным выстрелом раньше времени покончил с одним "контрреволюционером", чем лишил товарищей удовольствия потешиться, а второй - недоволен, что кровью буржуя испачкано сиденье. Жертва еще дышащая, выбрасывается на мостовую, а шествие с остальными, обреченными на смерть, продолжает путь дальше.
На другой день по занятию Новочеркасска, Войско Донское было переименовано в "Донскую Советскую республику" во главе с "Областным военно-революционным комитетом", в котором на правах "Президента-диктатора" председательствовал подхорунжий Л. Гв. 6-й донской батареи Подтелков, избравший вскоре центром советского управления областью город Ростов.
О создании республики и лицах ее возглавляющих, население было оповещено через "Известия" Новочеркасского совета рабочих и казачьих депутатов, в которых на первой странице крупным шрифтом объявлялось для общего сведения нижеследующее:
"Вся власть в Донской области впредь до съезда Донских советов, перешла к областному военно-революционному комитету Донской области, который объединяет трудовое казачество, рабочих и крестьян области. Вся власть в Новочеркасске перешла к совету рабочих и казачьих депутатов. Революционный порядок и революционная дисциплина должны быть восстановлены как можно скорее: все, что препятствует этому должно быть беспощадно устранено. К революционной работе, товарищи".
Военным комиссаром Новочеркасска по борьбе с контрреволюцией, иначе говоря, во главе всей административной власти, был поставлен товарищ Медведев*) (бывший каторжанин-матрос), а командующий войсками Донской области хорунжий Смирнов*) (из вахмистров Л. Гв. Казачьего полка). О Голубове, чье предательство сыграло видную роль в падении Новочеркасска, не было упомянуто ни слова.
*) МЕДВЕДЕВ
*) СМИРНОВ
В отношении создания советов в станицах и коренного изменения всего уклада станичной жизни, большевистские заправилы не рискнули сразу отдать категорическое приказание, а ограничились лишь широкой рассылкой возвания III-го Всероссийского съезда советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, в котором между прочим говорилось: "Всероссийский съезд С. К. Р. и С. депутатов зовет вас трудовые казаки, создавайте свои советы казачьих и крестьянских депутатов и вместе с крестьянами берите всю власть, все помещичьи земли, весь инвентарь в свои руки".
Но прошло некоторое время и когда Советская власть немного укрепилась, а главное сильно обнаглела, она начала засыпать станицы грозными декретами. Она угрожала и требовала немедленного проведения в жизнь таких мероприятий, которыми, в сущности, в корне уничтожалось все, что даже только напоминало о казачьей привилегии обособленности казаков от неказачьей части населения. Она видимо стремилась искоренить и самое слово "казак", связанное с понятием об особом казачьем быте и "казачьей" общине.
Естественно, что эти нововведения не нашли в казачьей массе, еще крепко державшейся старых порядков и обычаев, сочувствия.
Скорее, можно сказать, они вызвали глухое недовольство и ропот и расценивались казаками, как неуважение к казачьему укладу жизни и грубую попытку власти, навязать казакам новые, чуждые им порядки. Чаще всего, советские декреты в станицах внимательно прочитывались казаками, аккуратно складывались и прятались под сукно на неопределенное время. Только среди иногороднего населения области, советские мероприятия встречали живой отклик. Иногородние видели, что новая власть на их стороне, они чувствовали под собой твердую почву и уже несколько раз, в разных местах, порывались за старое рассчитаться с казаками.
От большевиков не могло укрыться такое настроение казачьей массы и ее пренебрежительное отношение к советским распоряжениям, но тогда еще большевики не располагали достаточными силами, чтобы всюду проследить за исполнением своих приказов и, в случае нужды, силой принудить их выполнять.
Иное положение было в Новочеркасске. Здесь красные главковерхи, опираясь на штыки, зорко наблюдали за исполнением своих приказов. Они сразу, под страхом расстрелов, потребовали в трехдневный срок сдать все наличное оружие и военное снаряжение, карая также смертной казнью укрывание офицеров и партизан, каковым было предписано немедленно заявить о себе и лично зарегистрироваться, что, с моей точки зрения было равносильно добровольно подвергать себя возможности расстрела.
Таковы, в общих чертах, были первые шаги советской власти. Сбросив с себя маску, рабоче-крестьянская власть, стала неуклонно проводить в жизнь, очевидно заранее намеченную программу. Прежде всего, началось систематическое разоружение казачества и одновременно - вооружение иногороднего элемента. Стали проводить массовой террор над зажиточным казачеством и крестьянством, поголовно истреблять верхи казачества, уничтожать казачьи привилегии и сравнивать казаков с иногородними и, главным образом, с "крестьянской беднотой".
18-го февраля стало известно, что прошлой ночью красногвардейцы, преимущественно шахтеры, под видом перевода с гауптвахты в тюрьму, вывели за город ген. Назарова, председателя Круга Е. Волошинова, а с ним 5 Донских генералов и там их всех зверски убили. Несчастным участь их объявили, подойдя к уединенному от нескромных взоров людских мрачному кирпичному заводу. Объявили и приказали раздеться, ибо по заведенному у большевиков обычаю, платье, обувь и белье убиваемых, составляло трофеи красных палачей.
Мне передавали, что все они геройски приняли смерть и будто бы перед расстрелом гнусные убийцы предложили Атаману Назарову повернуться к ним спиной, на что последний со свойственным ему хладнокровием, ответил: "Солдат встречает смерть лицом" и перекрестившись, скомандовал: "Слушай команду: раз, два, три". Так достойно погибли первый и третий выборные Атаманы Войска Донского.
Рассказывали также, что Волошинов случайно не был убит, а только ранен. Придя в себя и не видя никого, он пополз, не имея сил идти. Доползши до дороги и прождав некоторое время, он окликнул проходившую мимо женщину, прося помощи. Но женщина испугалась, побежала и выдала его большевикам. Мучители вернулись вновь и добили его прикладами. Чтобы несколько сгладить впечатление от этого кошмарного убийства, большевики объявили населению, что генералы были убиты при попытке бежать во время перевода их в тюрьму*).
*) На самом деле, как впоследствии выяснилось, таково было постановление революционного комитета. Ордер о переводе этих лиц в тюрьму был написан условно - поперек бумажки, что означало смерть.
Вздорность и нелепость подобного заверения усугубляется тем, что среди многочисленного конвоя, сопровождавшего арестованных, было много вооруженных конных, каковым не составляло бы никакого труда догнать бегущих.
Мое нелегальное положение, незавидное в первый день прихода большевиков, с каждым днем осложнялось, становясь все более и более опасным. На регистрацию офицеров я сознательно не пошел. Уже за это я подлежал расстрелу. Кроме того, жил без документа, скрываясь в разных местах, что, естественно, было сопряжено с большим риском. Но что можно было предпринять? Большевики плотно оцепили город и потому всякую попытку бежать из Новочеркасска надо было считать предприятием безрассудным, особенно в первые дни владычества красных. Не менее опасно было и оставаться на одном месте, ибо большевистские облавы и обыски происходили непрерывно, сопровождались обычно точным контролем документов, удостоверяющих личность. При таких условиях, конечно, легко было попасться красным. Взвесив эти обстоятельства, я большую часть времени проводил на улице, прогуливаясь из одного конца города в другой и, всемерно, избегая встречи с латышами и матросами, бродившими группами по улицам и залезавшими в частные дома.
Большинство жителей Новочеркасска, особенно в первые дни прихода красных, не решалось выходить на улицу, а сидело по домам с трепетом и страхом ожидая очередного визита красногвардейцев. Улицы, поэтому, были пусты и как я ни хитрил, все-таки в первое время меня несколько раз грубо останавливали солдаты, спрашивая кто я и куда иду. Эти встречи, памятные мне до сих пор, были испытанием нервов и самообладания, так как малейшее подозрение могло привести к аресту и значит к расстрелу. Пощады офицеру, принимавшему участие в борьбе - по революционному закону или вернее говоря произволу, конечно, быть не могло.
Подделываясь под товарища я, скрепя сердце, в шутливом тоне, развязно отвечал солдатам на их вопросы, обращая их внимание на свое рваное одеяние и хвастаясь шубой, добавляя что ее я получил "в наследство от буржуя". Последнее замечание обычно вызывало у них смех, они хлопали меня по плечу, видимо одобряя мое деяние, а я выбирал удобный момент, чтобы отвязаться от них, пока кто-либо случайно не обнаружил моего маскарада.
Несколько легче стало скрываться, когда в некоторых районах города обыски кончились, по крайней мере официально, а неофициально они происходили по несколько раз в день. Квартальные старосты и домохозяева получили особые квитанции, удостоверявшие, что контроль уже был и от дальнейших обысков они освобождены. В случае нежелания красногвардейцев считаться с этим, предлагалось немедленно уведомлять по телефону или иным способом комиссариат и звать помощь.
Такая мера, кажущаяся на первый взгляд хорошей, однако своей цели не достигала. Во-первых, не в каждом доме имелся телефон, во-вторых даже при наличии такового, не всегда было возможно протелефонировать незаметно от бандитов, ворвавшихся в дом, да и как было решить вопрос: законен ли обыск или нет, в-третьих, малейший протест со стороны обывателя грозил ему смертью и, наконец, на телефонные звонки о помощи, часто никто не откликался и в лучшем случае, помощь являлась тогда, когда грабители уже совершили злодеяние и скрылись. В сущности, это большевистское распоряжение, ограждавшее, как будто интересы жителей, на самом деле, было лишь фиговым листком, которым красные заправилы хотели прикрыть необузданный свой произвол и внешне придать советскому управлению характер порядка и законности.
Обыски обычно происходили по одному и тому же шаблону: все живущие в квартире сгонялись в одну комнату, где мужчины подвергались строгому опросу, а женщины издевательствам. Чаще всего, при обыске главную роль играли пьяные матросы.
Остальные "товарищи" в это время хозяйничали в доме, перерывая все вверх дном и отбирая то, что кому понравилось. С целью парализовать возможность бегства грабители предусмотрительно ставили наружных часовых. При таких условиях, найти себе вполне надежное убежище было далеко не легко. Мне же было особенно трудно, так как я приехал в Новочеркасск всего три недели тому назад и не успел еще восстановить свои старые знакомства. Случайные знакомые в страхе открещивались от гостеприимства, боясь быть выданными прислугой и тем навлечь на себя страшную кару большевиков за укрывание офицера.
Поэтому, многие офицеры и партизаны прятались по оврагам, пустынным кирпичным заводам, некоторые превратили даже могильные склепы в жилища, где долгое время скрывались никем не тревожимые.
Неизвестно только каким путем, но об этом пронюхали большевики и сделав облаву, всех пойманных прикончили на месте.
В первый день прихода большевиков, я нашел себе убежище на окраине города у своего дальнего родственника, а затем несколько раз ночевал, то у бывшей у нас когда-то прачки, то у одного мелкого торговца, знавшего меня еще ребенком и охотно дававшего мне приют у себя.
Позднее, когда прошел первый вал красного террора, я перебрался в центр города к моим дальним родственникам. Они жили семьей в количестве 4-х женщин, в небольшом домике в глубине двора. Обыск у них прошел сравнительно благополучно, если не считать изъятия нескольких золотых вещей и предметов одеяния, понравившихся красногвардейцам. Кроме того, имели они и "охранное свидетельство о произведенном у них обыске". Безопасность нахождения и здесь, конечно, была относительная, так как каждую минуту могла ворваться банда солдат и арестовать меня, как подозрительного. Приходилось с револьвером не расставаться, быть все время настороже, не раздеваясь спать тревожным сном. Мало-помалу я свыкся с положением. Стал интересоваться жизнью обитателей, занимавших большой дом на улицу и несколько маленьких во дворе.
Мне стало известно, что в день оставления белыми города, жене домовладельца привезли ее брата-партизана, тяжело раненого. Найти врача в этот день не удалось. Однако, храбрая женщина не растерялась. Как умела, она сама перевязала раны брату, терявшему часто сознание, уложила его в постель, накрыв с головой и, в предвидении обыска, разложила большую часть наличного золота и денег на видном месте в комнате, наиболее удаленной от раненого. Едва она закончила свои приготовления, как раздался стук в дверь и послышались грубые голоса, требовавшие их впустить. На вопрос вошедших красногвардейцев - кто здесь живет и где мужчины, - она сохраняя самообладание, ответила: "мой муж - чиновник, пошел на службу, в доме сейчас, кроме меня, находится мой брат, умирающий от тифа. При этих словах, она спокойно полуоткрыла дверь, как бы приглашая красногвардейцев следовать за ней и лично убедиться. Последние замялись. Перспектива посещения заразного больного совершенно их не прельщала.
Все их внимание приковывали к себе золотые вещи и деньги, лежавшие в разных местах комнаты. Уловив это и не желая своим присутствием стеснять бандитов, она одна пошла к больному, а когда вернулась, то не нашла ни золота, ни денег, ни красногвардейцев. Только на дверях исчезнувшие посетители оставили лаконическую записку: "обыск был, в доме тифозный больной".
Не лишено интереса, что своего сына 15-летнего партизана-гимназиста, прибежавшего домой 12-го февраля эта дама передала "на сохранение" к сапожнику, занимавшему в конце двора маленький домик. Он обещал ей сохранить мальчика, но под одним условием: если власть большевиков падет, то она, в свою очередь, использует свое влияние и защитит его перед новой властью. Как я узнал, сапожник этот играл среди большевиков видную роль в городе, находясь в "совете пяти" и был, в сущности, большой каналья. Когда мы овладели Новочеркасском и сапожник был арестован, дама сдержала обещание и своим настойчивым заступничеством, вымолила ему свободу. Подобные "перестраховки", кстати сказать, были явлением довольно распространенным.
Бесцельно бродя по городу, я однажды решил навестить подругу моей сестры С. Л., с которой в детстве, я проводил время, встречаясь очень часто. Потеряв родителей, она жила вместе с братом, далеко от центра, занимая хорошенький особнячок. Последняя моя с ней встреча была лет десять тому назад.
Приняв необходимые предосторожности, я подошел к дому и позвонил. На звонок, к большой моей радости, дверь открыла она сама. Несмотря на большую в ней перемену, я без труда ее узнал. Увидев перед собой бродягу, в ужасном одеянии, она подозрительно и внимательно осмотрела меня, прежде чем поверить мне, когда я себя назвал. Думаю, что только благодаря удачному маскараду, я до конца остался неузнанным большевиками и их агентами, наполнявшими город.
В уютной гостиной, за чашкой чая, долго длилась наша задушевная беседа. Спешили рассказать друг другу все важные события последних десяти дет, а также поделиться и настоящими переживаниями. Между прочим, она призналась мне, что в одной из комнат ее дома, лежат два сильно искалеченных партизана, которых она 12-го февраля, в буквальном смысле слова, подобрала на улице и приютила у себя, рискуя сама за это жизнью.
- "Но разве можно было оставить этих несчастных юношей умирать на улице ночью" - сказала она. - "У них здесь нет никого, ни родных, ни знакомых. Подвода с ними случайно стала недалеко от моего дома. Возница бросил лошадей и сбежал.
Несчастные громко стонали, но никто не решался оказать им помощь, боясь большевиков, уже входивших - в город. Я сжалилась над ними и когда наступила темнота, сама незаметно перетащила их к себе, обмыла раны и перевязала их.
Только один раз, я испытала ужасный страх, когда ко мне ворвалась ватага пьяных солдат. Они всюду шарили, все перевернули в доме, отбирая лучшие вещи себе. Я не протестовала, и, готова была все отдать и лишь ломала голову, какой придумать ответ, если красногвардейцы обнаружат комнату, где лежат раненые и потребуют ее открыть. Не за себя я боялась, а за юношей, которых большевики не пощадили бы.
Слава Богу, они не заметили этой двери, прикрытой ковром и потому все обошлось благополучно. А теперь мои питомцы уже поправляются и я надеюсь, - добавила она, - скоро будут совсем здоровы".
Таких случаев, когда русская женщина, проявила необыкновенное мужество, удивительную отзывчивость и заботливость в отношении раненых офицеров и партизан в Новочеркасске, я мог бы рассказать сотни.
В лазаретах сестры, рискуя жизнью, самоотверженно спасали раненых, скрывали их, прятали в частные дома, заготовляли подложные документы. Я знаю, как по ночам, женщины храбро шли отыскивать тела убитых среди мусорных ям, выносили их на своих плечах и тайно предавали погребению. Мне известно, как женщины, сами голодая, отдавали последние крохи хлеба раненым и больным офицерам. Я знаю. что в тяжелые минуты нравственных переживаний, колебаний и сомнений, они своим участием вносили бодрость и поддерживали угасающий дух. Я помню, как находчивость женщины и ее заступничество спасли от неминуемой смерти не одну жизнь.
И я думаю, что за все это святое самопожертвование и человеколюбие, проявленное русской женщиной в жуткие дни борьбы с большевиками, ее имя будет занесено в историю большими золотыми буквами на одном из самых видных мест.
Слово большевику-ленинцу, читайте...
В конце сентября 1917 года Донецкая окружная партийная организация получила извещение о предстоящем созыве II Всероссийского съезда Советов. На партийном собрании обсудили вопрос о подготовке к этому важному событию.
В октябре в Каменской собрался Донецкий окружной съезд Советов. Присутствовало 120 делегатов с решающим голосом. Они заслушали доклады о положении в стране, в Донской области и Донецком округе. Выступления с мест носили революционный характер. Поэтому и делегация на съезд состояла только из большевиков: Щаденко, Кудинова, Ковалева, Гроднера и Басова.
Под дружные аплодисменты собравшиеся приняли наказ посланцам в Петроград — поддержать на съезде большевиков, их близкие для всех трудящихся лозунги: «Вся власть Советам!», «Земля — крестьянам!» Против этого наказа голосовали только два меньшевика.
С каждым днем все больше и больше народные массы убеждались в преступной, антинародной политике Временного правительства, в бессмысленности продолжения грабительской империалистической войны.
Но не дремала и контрреволюция. Войсковое правительство перешло к решительному подавлению революционных сил на Дону и в Донбассе.
Начались жестокие (??? - Л.С.) расправы с рабочими и крестьянами. Каледин обратился в ставку с требованием не присылать в область карательных войск. «Охрана рудников на донской земле — дело самих казаков», — доказывает он.
И в рабочие поселки двинулись отряды, набранные из числа казаков-головорезов (???? - Л.С.). В Горловке и Макеевке стал орудовать известный своей жестокостью есаул Чернецов, в Александровск-Грушевском — есаул Семилетов, в Богураевских, Лиховских, Гуковских, Свинаревских рудниках — палач сотник Лазарев*). Возглавил всех карателей генерал Балабин*).
*) ЛАЗАРЕВ Роман Григорьевич. Новочеркасское казачье училище 1913. Есаул (сотник). В конце 1917 — янв. 1918 заместитель командира партизанского отряда полк. Чернецова. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского
("Ледяного") похода: командир 2-й сотни в Партизанском полку. В Донской армии; войсковой старшина, командир отряда, весной 1920 в Донском офицерском резерве. Полковник (31 янв. 1919). Расстрелян 1920 в Крыму (по ошибочным данным убит 1918). /Участники белого движения в России. Списки. 14–85,123; 40; 271; 361–10; 434/
*) БАЛАБИН Евгений Иванович*, р. 22 дек. 1879. Донской кадетский корпус 1898, Николаевское кавалерийское училище 1900. Офицер л.-гв. Казачьего полка. Генерал-лейтенант, командир бригады 9-й Донской казачьей дивизии. В Донской армии; в начале 1918 командующий в Макеевском районе, апр. 1918 в Заплавской группе, командующий боевой линией у Новочеркасска; 1918–1920 член Войскового круга, управляющий отделом коневодства и ремонтирования Донского правительства. В эмиграции в Чехословакии; 1922–1926 член Союза русских педагогов в Чехословакии,
1940–1945 атаман общеказачьего объединения в Германии, Словакии и Венгрии, 1936–1944 член Донской казачьей станицы в Праге, с 1944 начальник управления казачьих формирований, затем в штабе Казачьих Войск при штабе РОА, член Совета Казачьих Войск КОНР. Ум. 27 окт. 1973 в Вене. Жена - Александра Вячеславовна (Воробьева; ум. 23 июня 1936 в Праге), дочери: Ольга (3 мар. 1907–1980-е в Вене; внучка Зоя Александровна Фабинская), Лидия (10 фев. 1910 — нач. 1990-х в Праге). Соч.: восп. /Участники белого движения в России. Списки. 70; 95–145; 98–446,450; 131; 269; 321; 415–8; 453; 454; 455; 631–20; 662/
Огнем и мечом прошлись они по городам и станицам Дона. Всюду на их пути пылали пожары, маячили виселицы (??? - Л.С.), текли потоки невинной человеческой крови. Но остановить грозную поступь истории, предотвратить обреченный на гибель старый строй они не могли: великая буря, желанный Октябрь приближались.
Источник: Толмачев И.П. В степях донских. — М.: Воениздат, 1959. — 184 с. — (Военные мемуары). / Литературная запись И.И. Мирошникова
1917 год
Октябрь 1917 г.
28 октября 1917 г. юнкера, освобождавшие от красноармейцев Московский Кремль, взяли в плен сдавшихся им в ходе переговоров солдат 56-го запасного пехотного полка, а также охрану кремлевского арсенала. Им было приказано выстроиться, якобы для проверки, у памятника Александру II, а затем по безоружным людям (спустя час после построения, согласно воспоминаниям слесаря Арсенала Карзыкина[44]) внезапно был открыт пулеметный и ружейный огонь[45]. Солдат 56-го полка расстреливали у памятника Александру II, солдат арсенала – во дворе арсенала [46].
Согласно ряду советских данных (скорее всего завышенных) в результате было убито около 300 человек[47]. Данная цифра характеризует, на наш взгляд, общее количество пострадавших, включая и раненых. Встречающаяся же цифра в 500 жертв (В.Б. Жиромская [48]) имеет скорее отношение к общей численности лиц, подвергнувшихся обстрелу со стороны юнкеров. Критически настроенный к советской власти известный историк С.П. Мельгунов приводил два свидетельства о кремлевских расстрелах. О минимальных солдатских потерях в 15 человек говорил Филатьев, при этом указывая, что и юнкеров погибло также 15 человек. Большие приведенные потери характерны для прокурора московской судебной управы Стааля, который писал, что юнкера потеряли одного человека, а расстреляли 101 [49]. Очевидно, что эти данные очень различаются и вызывают сомнения как в отношении погибших солдат в одном случае, так и в отношении погибших юнкеров во втором. Однако уже эти свидетельства показывают противоречивость данных. Цифры жертв и обстоятельства расстрела приводятся также в описаниях других очевидцев и участников событий, признающих сам факт массового расстрела.
Присутствовавший при указанном расстреле начальник кремлевского арсенала генерал М.Н. Кайгородов*) оставил мемуары, где описывал, как после этой перестрелки долго подбирали различные фрагменты человеческих тел. Сам расстрел в его описании выглядел следующим образом: «Солдаты склада в количестве 500 человек (выделено мной. – И.Р.) были построены без оружия перед воротами арсенала. Несколько юнкеров делали расчет. В это время раздалось откуда-то несколько выстрелов, затем юнкера открыли огонь из пулеметов и орудия от Троицких ворот. Выстроенные без оружия солдаты склада падали как подкошенные; раздавались крики и вопли, все бросились обратно в ворота арсенала, но открыта была только узкая калитка, перед которой образовалась гора мертвых тел, раненых, потоптанных и здоровых, оставшиеся раненые стонали; лежали обезображенные трупы»[50].
*) КАЙГОРОДОВ Михаил Никифорович, р. 25 окт. 1853. Из дворян, сын полковника. Михайловское артиллерийское училище 1873, академия Генштаба 1880. Генерал от инфантерии, комендант Гродненской крепости. Расстрелян большевиками окт. 1918 в Москве. /Участники белого движения в России. Списки. 44; 45/
Очевидцем событий был также сын известного русского писателя из донских казаков Александра Серафимовича (Попова). Он оказался в плену у юнкеров и был свидетелем кремлевского расстрела. Произошедшее с сыном писатель А.С. Серафимович описал в очерке «Осиное гнездо»:
«Во время Октябрьской революции кто-то вызвал меня к телефону. Подхожу. Голос:
– Вы – писатель Серафимович?
– Да.
– Кремль только что взят юнкерами. Ваш сын вместе с другими пленниками поставлен под расстрел.
Я заметался.
– Но я вывел его, не беспокойтесь. Сейчас он в дворцовой канцелярии. Тут другая опасность: было разорвали его дворцовые служители, – их собралось человек сто. Хотел увести его и его товарища к себе на квартиру, не пускают, говорят, большевиков покрываю. Грозят мне. Я – офицер… Употребляю все усилия…
– Я сейчас приеду…
– Боже вас сохрани… только испортите дело… Я все сделаю, что в моих…
Я судорожно вцепляюсь в трубку, – он перестал говорить. Боюсь выпустить, – последняя нить, соединяющая с сыном… Звоню куда попало. Потом бросаю – и в Кремль.
На улице – мой мальчик. Нет, это не он, это – чужой: чужое лицо, чужие глаза… Это не он.
Дома рассказывает спокойно-равнодушно, чужим, неузнаваемым голосом, темно усмехаясь.
Их поставили в шеренгу. Приготовили пулеметы. Юнкера вытаскивали револьверы, подносили к лицу его и товарища, долго держали и злорадно смеялись:
– Ну, что, приятно издыхать?…
Подошел донской офицер.
– Ты откуда?
– Я с Дону, донской казак…
Офицер, держа в одной руке револьвер, другой размахнулся и сшиб кулаком сына, потом его товарища – рабочего.
Мимо проходит молоденький офицер, на год раньше окончивший гимназию Адольфа, это сын директора гимназии, Стрельцов, недавно произведенный в офицеры. Он вместе с юнкерами расстреливает безоружных, сдавшихся солдат. Сын обращается к нему:
– Подтвердите, что я гимназист из гимназии Адольфа.
Стрельцов поворачивается к юнкерам и говорит:
– Этого первого надо расстрелять: он – большевик, и отец его – большевик.
Затрещали пулеметы. Корчась в стонах и крови, попадали солдаты. Иные неподвижно лежали, и пелена пепельности быстро набегала на лица. Незадетые солдаты бросились бежать и рассыпались на площади, прячась, куда попало.
Сын с товарищем рабочим забились за немецкую пушку, все стараясь почему-то одну голову спрятать между спицами колес»[51].
Юнкер Александровского училища В.С. Арсентьев вспоминал о последствиях расстрела следующим образом: «Когда все более или менее успокоилось, мы вышли на площадь; там лежали раненые и убитые солдаты и юнкера, висели вырванные снарядами железные цепи от тумб. Когда мы присоединились к роте, то выяснилось, что когда 56-й полк был выстроен и юнкера были заняты счетом солдат, то из казарм или Арсенала раздались выстрелы в юнкеров – это и было сигналом для оставшихся в казармах начать стрельбу из удержанных винтовок из верхних помещений в находящихся на площади юнкеров; за этим-то оружием и побежали встреченные нами на лестнице солдаты. В ответ на это юнкера открыли стрельбу, а батальонный командир Александровского училища полковник Дренякин*) приказал открыть стрельбу из орудия через запертые Троицкие ворота; снарядом был убит фельдфебель 6-й роты Александров (племянник богача Третьякова) и еще человек пять юнкеров»[52]. Этот же снаряд разбил стекло у Троицких ворот на привратной иконе; лампада была выворочена со своим кронштейном, но сам ее стакан остался цел и долго хранился у меня»[53].
*) ДРЕНЯКИН
Можно привести воспоминания и одного из солдат кремлевского 56-го полка: «…Не прошло и 30 минут, как поступило приказание выходить во двор Кремля и выстраиваться поротно. Ничего не зная, выходим и видим, что к нам пришли „гости“ – роты юнкеров, те же наши броневики, которые мы ночью не пустили, и одно орудие – трехдюймовка. Все перед ними выстраиваются. Нам приказано расположиться фронтом к окружному суду. Юнкера нас окружили с ружьями наготове. Часть из них заняла казармы в дверях, в окнах тоже стоят. От Троицких ворот затрещал пулемет по нас. Мы в панике. Бросились кто куда. Кто хотел в казармы, тех штыками порют. Часть бросилась в школу прапорщиков, а оттуда бросили бомбу. Мы очутились кругом в мешке. Стон, крики раненых наших товарищей, через 8 минут бойня прекратилась. Выходят офицеры и махают руками: „Стой, стой, это ошибочно“. Остановив, выспрашивают. Подымаемся с земли и опять двигаемся друг на друга. И что же? Пододвинулись друг к другу и опять слышим, затрещали пулеметы по нам. Опять прекратили. Опять выходят офицеры и говорят: „Ваши стреляют, встань же“. Но рабочие арсенала видели все, как нас расстреливали, и поняли, что с ними может быть то же. Они поставили в окнах арсенала пулеметы и открыли по цепи юнкеров стрельбу. Юнкера выкатывают пулемет, ставят около Царь-пушки и открывают стрельбу по окнам арсенала…»[54].
Несмотря на определенные противоречия, имеющиеся свидетельства указывают на десятки погибших. Согласно обобщенным данным очевидцев событий, во время перестрелки было убито и ранено шесть юнкеров и порядка двух сотен солдат. Можно согласиться с высказываемым мнением об отсутствии четкого приказа на расстрел пленных, признавая вместе с тем, что этот расстрел стал одним из первых самосудных актов расправы неустановленных лиц со стороны юнкерско-добровольческого элемента.
Октябрь 1917 г. В Петрограде известный правый деятель, создатель «Союза Михаила Архангела» В.М. Пуришкевич (скрывался в городе по поддельному паспорту на фамилию Евреинов) говорил участникам своей подпольной антисоветской группы «Русское собрание»: «Необходимо… ударить в тыл и уничтожать их беспощадно: вешать и расстреливать публично в пример другим. Надо начать со Смольного института и потом пройти по всем казармам и заводам, расстреливая солдат и рабочих массами»[55]. Организация Пуришкевича состояла в значительной степени из офицеров. Среди ее членов были генералы: Д.И. Аничков, К.И. Сербинович (оба выпускника Академии Генштаба), доктор, зауряд-полковник В.П. Всеволожский (Председатель Санкт-Петербургского/Петроградского Автомобиль-Клуба в 1912–1916 гг. и с весны до осени 1917 г.), полковник Ф.В. Винберг (уехал позднее в Киев), инженер Парфенов, поручик Н.А. Штыров, капитан Д.В. Шатилов, прапорщик Е. Зелинский, штабс-ротмистр барон де Боде, бывший председатель монархистского союза студентов-академистов Н.О. Граф, юнкера С.А. Гескет и герцог Д.Г. Лейхтенбергский, офицер П.Н. Попов (более известный как П.Н. Шабельский-Борк). Часть из них примет впоследствии активное участие в Белом движении, в т.ч. в осуществлении его репрессивной практики.
В ноябре организация была раскрыта. Революционный трибунал, рассматривавший это дело, установил наличие связей заговорщиков с донским атаманом А.М. Калединым, закупку оружия, вербовку офицеров и юнкеров, планы вооруженного выступления в Петрограде. На суде в качестве обвиняемых проходила группа из 14 человек, в основном военных. Двое участников были освобождены по молодости лет (оба юнкера и участники восстания). В.М. Пуришкевич был приговорен к 4 годам условно с испытательным сроком в 1 год; троих участников на этих же условиях приговорили к 3 годам условных работ при тюрьме; остальные сроки были определены в пределах от 2 до 9 месяцев. Первомайская амнистия 1918 г. аннулировала оставшиеся тюремные сроки[56].
Ноябрь 1917 г.
В ночь с 25 на 26 ноября 1917 г. по приказу начальника ростовского гарнизона генерал-майора Д.Н. Потоцкого отряд донских казаков и юнкеров разгромил помещение Ростово-Нахичеванского Совета, находившееся в театре «Марс». Заседание совета закончилось ранее обычного времени, поэтому казаки и юнкера застали лишь члена Совета слесаря Л.Н. Кунду, а также рабочего-большевика, члена штаба Красной гвардии А.С. Козберюка и 18-летнего юношу Е. Стрижакова и еще несколько красногвардейцев. Их тела (в т.ч. трех красногвардейцев) были найдены на следующий день[64]. Упоминание одного убитого члена Совета есть и в воззвании Черноморской флотилии к населению Донской области от 26 ноября 1917 г.[65] Убийство члена Совета Кунды и нескольких большевиков упоминается и в белых источниках[66]. Это были первые советские жертвы разгоравшейся Гражданской войны на Дону. Позднее, уже в 1918 г., в городе был убит руководитель ростовских большевиков, организатор Красной гвардии Г.П. Фадеев-Васильев[67].
Декабрь 1917 г.
2 декабря 1917 г. войска донского атамана генерала А.М. Каледина при ключевой поддержке белых добровольцев занимают Ростов-на-Дону. В городе начинаются расстрелы большевиков и рабочих. Против проявленного в эти дни насилия выступила Городская Дума Ростова и Нахичевани. Дума заявляла, что «самым энергичным образом протестуя против насилий, обрушившихся главным образом на рабочее население обоих городов (произвольные обыски и аресты, непринятие мер против самосудов и расстрелов и т.д.)… считает необходимым снятие военного положения, прекращение обысков и арестов и прекращение дел, начатых в связи с гражданской войной…»[69]. Позднее, 11 декабря 1917 г., состоялись похороны 62 расстрелянных ростовских рабочих[70]. Факт гибели населения признавал и атаман Каледин, встречающим его при въезде в город он заявил: «Мне не нужно оваций. Я не герой и мой приход не праздник. Не счастливым победителем я въезжаю в ваш город… была пролита кровь, и радоваться нечему. Мне тяжело. Я исполняю свой гражданский долг»[71]. Калединское признание фиксируется и в других белых воспоминаниях: «Было страшно пролить первую кровь»[72]. По литературному свидетельству известной советской писательницы М.С. Шагинян, проживавшей в то время в городе (глава 5. «Пули поют» повести «Перемена»), предварительно рабочих и красногвардейцев пытали в Балабановской роще. «Гнали казаки перед собою рабочих. Рабочие были обезоружены, в разодранных шапках и шубах, с них поснимали, что было получше. Когда останавливались, били прикладами в спину. Их загоняли в Балабановскую рощу. Там издевались: закручивали, как канаты, им руки друг с дружкой, выворачивали суставы, перешибали коленные чашечки, резали уши. Стреляли по ним напоследок и, говорят, было трупов нагромождено с целую гору. Снег вокруг стаял, собаки ходили к Балабановской роще и выли»[73].
Конфликты со смертельным исходом юнкеров с рабочими в Ростове-на-Дону имели место и в последующие дни. Когда группа рабочих окружила на улице караул юнкерского батальона и стала выкрикивать лозунги: «Долой войну! Долой контрреволюционеров! Долой кадетов!», то юнкера после устного предупреждения открыли прямой огонь на поражение по рабочим. В результате было убито четверо рабочих и имелось большое количество раненых[74].
Ночью 3 декабря 1917 г. отряд донских казаков, предположительно под предводительством есаула В.М. Чернецова, прибывший из Новочеркасска в Таганрогский округ, напав на Боково-Хрустальский Совет, убил его председателя Н.В. Переверзева, начальника штаба Красной гвардии А.И. Княжиченко и красноармейца И.Ф. Григорьева. Их изуродованные до неузнаваемости тела были обнаружены утром[75].
26 декабря 1917 г. в Киеве был арестован и увезен в неизвестном направлении председатель Киевского Совета рабочих и солдатских депутатов Леонид Пятаков. При аресте и обыске на квартире Л.Л. Пятакова был избит его младший брат, также видный большевик, Г.Л. Пятаков[83]. 1 января 1918 г. тело Л.Л. Пятакова со следами пыток было обнаружено близ Поста-Волынского под Киевом. «На месте сердца была глубокая воронка, просверленная, очевидно, шашкой, а руки были совершенно изрезаны; как объясняли врачи, ему, живому, высверлили сердце, и он конвульсивно хватался за клинок сверлящей шашки», – писал Георгий Пятаков о смерти брата[84]. Впоследствии, осенью 1918 г., советские газеты справедливо считали Л.Л. Пятакова одной из первых жертв антибольшевистского террора. Специальная следственная комиссия установила причастность к террористическому акту украинской Центральной Рады, требуя в своем постановлении беспощадной расправы с его палачами.
27 декабря 1917 г. казачьим отрядом атамана Зайцева в станице Грозненской убит шейх Дени Арсанов (при попытке разоружения сопровождавших его лиц). Шейх выступал за мирные переговоры представителей народов Северного Кавказа, в том числе и за переговоры с большевиками[85].
28 декабря 1917 г. донскими казаками партизанского отряда есаула В.М. Чернецова был прибит штыками к вагону Николай Николаевич Коняев, командир Дебальцевского отряда Красной гвардии (Дебальцево занято накануне). Н.Н. Коняев не был единственной жертвой налета чернецовцев. Согласно воспоминаниям В.А. Антонова-Овсеенко, на станции Дебальцево всего было расстреляно 13 красногвардейцев и советских работников[86]. Позднее события в Дебальцево описал в 1928 г. в рассказе «Морозная ночь» писатель А.Н. Толстой. Согласно художественному тексту, на станции было убито (зарублено шашками) 20 человек, также Чернецовым были взяты заложники[87].
Сам же Чернецов упрекал офицеров в их нерешительности: «Это мне не обидно, я повесил не одного комиссара; а вот обидно будет Вам, ничего не сделавшим для Дона, когда Вас будут вешать!»[88]
30 декабря 1917 г., согласно воспоминаниям белого генерала А.П. Богаевского, есаул В.М. Чернецов со своим партизанским казачьим донским отрядом повесил после налета на ближайшей к Луганску железнодорожной станции двух большевиков-рабочих[91].
31 декабря 1917 г. отряд калединского есаула В.М. Чернецова после ожесточенного боя (штурм начался еще 28 декабря) взял под контроль Ясиновский рудник на Донбассе. Во время боя женщины с детьми прятались в шурфе шахты № 7. Когда после прекращения огня женщины стали выходить из шахты, их уже поджидали казаки. В упор было расстреляно три женщины и пять маленьких детей, некоторых живыми сбросили в ствол шахты. Оставшихся в живых рабочих и австро-венгерских военнопленных (защищавших вместе с рабочими рудник) согнали на площадь перед церковью. Казаки схватили каждого четвертого и угнали в Липовую балку. На рассвете перед 1 января здесь было расстреляно 73 шахтера и 45 военнопленных – всего 118 человек[92]. По другим данным, расстреляно было 117 человек[93]. Очевидно, разница связана с противоречивыми данными о спасении одного приговоренного к расстрелу.
1918 год
Январь 1918 г.
1 января 1918 г. организуется первое покушение на председателя Совнаркома В.И. Ленина. Машина Ленина Delaunay Belleville 45 (водитель Тарас Гороховик) была обстреляна неизвестными на пути следования автомобиля с митинга в Михайловском манеже обратно в Смольный. Обстрел был произведен во время переезда по мосту через Фонтанку, когда машина притормозила. Кузов машины был продырявлен в нескольких местах пулями, некоторые из них пролетели навылет, пробив переднее стекло автомобиля. Легкое ранение в руку получил швейцарский социалист Ф. Платтен, пригнувший рукой голову Ленина вниз. Сестра В.И. Ленина М.И. Ульянова вспоминала: «1 (14) января 1918 года, под вечер, Владимир Ильич выступал в Михайловском манеже перед первым отрядом социалистической армии, уезжавшим на фронт.
На митинг его сопровождали швейцарский товарищ Платтен и пишущая эти строки. Выйдя после митинга из манежа, мы сели в закрытый автомобиль и поехали в Смольный. Но не успели мы отъехать и нескольких десятков саженей, как сзади в кузов автомобиля, как горох, посыпались ружейные пули. «Стреляют», – сказала я. Это подтвердил и Платтен, который первым долгом схватил голову Владимира Ильича (они сидели сзади) и отвел ее в сторону, но Ильич принялся уверять нас, что мы ошибаемся и что он не думает, чтобы это была стрельба. После выстрелов шофер ускорил ход, потом, завернув за угол, остановился и, открыв двери автомобиля, спросил: «Все живы?» – «Разве в самом деле стреляли?» – спросил его Ильич. «А то как же, – ответил шофер, – я думал, никого из вас уже и нет. Счастливо отделались. Если бы в шину попали, не уехать бы нам. Да и так ехать-то очень шибко нельзя было – туман, и то уж на риск ехали».
Все кругом было действительно бело от густого питерского тумана.
Доехав до Смольного, мы принялись обследовать машину. Оказалось, что кузов был продырявлен в нескольких местах пулями, некоторые из них пролетели навылет, пробив переднее стекло. Тут же мы обнаружили, что рука т. Платтена в крови. Пуля задела его, очевидно, когда он отводил голову Владимира Ильича, и содрала на пальце кожу.
«Да, счастливо отделались», – говорили мы, поднимаясь по лестнице в кабинет Ленина»[95].
Кузов лимузина был настолько изрешечен, что гнутая задняя часть не поддавалась ремонту, в результате чего машину списали.
Обстоятельства этого теракта до сих пор противоречивы, в частности, нельзя назвать с абсолютной точностью его непосредственных организаторов.
Возможна причастность группы Орла-Ланского, в меньшей степени правоэсеровской террористической организации или иных групп[96]. Обстоятельства склоняют принять с большим обоснованием первую версию, так как она получила косвенное подтверждение новой попыткой захвата (убийства) В.И. Ленина в середине января 1918 г. руководством «Петроградского Союза георгиевских кавалеров»: А.Ф. Осьминым, Г.Г. Ушаковым, А.М. Зинкевичем, М.В. Некрасовым и другими[97]. На роль организатора январского покушения также претендовал князь И.Д. Шаховской. Характерно, что в эти же дни было выявлено наблюдение над передвижениями В.И. Ленина, В.Д. Бонч-Бруевича, Л.Д. Троцкого и других лиц[98]. Правдоподобной представляется также причастность к организации теракта людей Б.В. Савинкова, организация которого включала много офицеров, эсеров самого разного толка, а также учащейся молодежи. Связан был Б.В. Савинков и с Союзом георгиевских кавалеров.
5 января 1918 г., поздно вечером, в Москве, после разгона местной демонстрации защитников Учредительного собрания, было взорвано здание Дорогомиловского районного совета. Погибли начальник штаба Красной гвардии Дорогомиловского района П.Г. Тяпкин, начальник арсенала районных красногвардейцев А.И. Ванторин и трое рабочих-красногвардейцев (в т.ч. И.С. Эров)[99]. Это был целенаправленный террористический акт, рассчитанный на многочисленные жертвы среди собравшихся в 9 часов вечера в здании членов Совета. Всего в результате взрыва погибло пять человек: относительно небольшое количество жертв было обусловлено более ранним окончанием собрания. Президиум Моссовета 8 января 1918 г. принял постановление о захоронении жертв указанного взрыва у Кремлевской стены, где они пополнили формирующийся, по выражению поэта В.В. Маяковского, «красный погост»[100].
6 января 1918 г. в Петрограде совершено покушение на коменданта Учредительного собрания, члена Чрезвычайного военного штаба М.С. Урицкого (будущего первого председателя Петроградской ГубЧК). В газете «Правда» на следующий день появилось краткое сообщение:
«Покушение на жизнь товарища Урицкого
Вчера утром было произведено покушение на жизнь М. Урицкого, комиссара над Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссией. Пуля, слегка задев ухо, полетела мимо. Задержать стрелявшего не удалось»[101].
7 января 1918 г. начинается вторжение румынских войск в Бессарабию. Оккупация Бессарабии в начале 1918 г. стала возможной после подписания 26 ноября 1917 г. командующим русским Румынским фронтом генералом Д.Г. Щербачевым и румынским генералом А. Лупеску в г. Фокшаны от имени Румынии перемирия с командованием австро-германских войск. Это позволило провести перегруппировку румынских войск в декабре 1917 г. После наведения «порядка» на территориях, примыкающих к Румынскому фронту, 4 дивизии Румынской армии под командованием генерала Презана вступили в начале января 1918 г. в Бессарабию под предлогом наведения порядка. Ключевая задача по занятию Кишинева была отведена 11-й дивизии генерала Е. Броштяну, занявшей город 14 января. В Кишиневе были произведены массовые аресты и расстрелы, в т.ч. руководителей Третьего Крестьянского съезда. Генерал А. Авереску сформировал новое правительство Румынии 23 января (5 февраля) 1918 г. 14 (27) февраля 1918 г. в ходе переговоров Румынии с Германией представители последней «неофициально заверили» румын в тождестве их позиций в отношении советской власти: «Русская анархия привела к созданию своего рода братства. Вы боретесь против большевизма в Бессарабии; мы вступили на Украину с той же целью». Во время тех же переговоров с немцами, пытаясь добиться более выгодных условий мира, новый румынский премьер А. Авереску заявил германскому министру иностранных дел Кюльману, что «вообще Бессарабия заражена большевизмом, и присоединять ее к королевству опасно». На это Кюльман цинично ответил: «Вам достаточно расстрелять каждого десятого и восстановить порядок»[102].
7–12 января 1918 г. на Кавказе произошла так называемая «Шамхорская бойня»[103]. При разоружении мусульманским национальным комитетом пяти эшелонов русских солдат в Шамхорах вблизи Елизаветполя (в советский период Кировабад, сейчас город Гянджа) погибли и были искалечены тысячи солдат. Трупами была усеяна вся железнодорожная линия[104]. Согласно армянскому историку, одним из организаторов бойни был генерал-лейтенант Али-Ага Шихлинский[105]. Другим деятелем, с которым эти события связывали современники, был грузинский полковник кн. Л. Магалов, стоявший со своим татарским полком «Дикой дивизии» около Елизаветполя[106]. Этой версии придерживается и ряд современных исследователей[107].
Данные советских историков опирались в основном на свидетельства, приведенные в известной мартовской статье И.В. Сталина «Контрреволюционеры Закавказья под маской социализма», который виновника событий видел в меньшевистском Закавказском комиссариате: «Натравливание несознательных вооруженных мусульманских отрядов на русских солдат, завлечение последних в заранее устроенные засады, избиение и расстрел – таковы средства этой “политики”. Высшей иллюстрацией этой позорной “политики” разоружения является расстрел русских солдат, шедших с турецкого фронта против Каледина, у Шамхора, между Елизаветполем и Тифлисом. Вот что сообщает об этом «Бакинский Рабочий»: «В первой половине января 1918 года на линии железной дороги от Тифлиса до Елизаветполя тысячные банды вооруженных мусульман во главе с членами Елизаветпольского мусульманского национального комитета при помощи бронированного поезда, посланного Закавказским комиссариатом, произвели ряд насильственных разоружений уезжающих в Россию войсковых частей. Причем, убиты и искалечены тысячи русских солдат, трупами которых усеяна железнодорожная линия. Отобрано у них до 15000 ружей, до 70 пулеметов и два десятка пушек». Таковы факты»[108].
Несложно заметить, что некоторые фразы публикаций схожи, что может вызвать сомнения в достоверности подачи информации. Однако воспоминания об этих событиях оставил также участник белого движения А.А. Столыпин: «…на ст. Шамхор случилось, что подошедший эшелон товарищей был остановлен грузинским и татарским полками нашей бывшей Дикой дивизии и под угрозой должен был сдать оружие, прежде чем следовать дальше на Баку – Ростов… Следующие 11 эшелонов, узнав о случившемся, решили не растягиваться, подъезжая к станции Шамхор и Даляр, а идти почти вплотную друг за другом.
Переговоры затянулись, и большевики отказались сдать оружие; к этому времени татарами были спешно вырыты окопы и из района Елизаветполя стали стягиваться тысячи чающих оружия татар.
…Начался бой, который продолжался около трех суток. В результате большевики сдались, отдали оружие, но на этом дело не кончилось, началось то, что татары именуют «мала-мала резил» и «хамазум карабчи».
Были сожжены составы нескольких эшелонов; заодно ограблен и сожжен пассажирский поезд из Тифлиса; часть пассажиров убита, и много женщин изнасиловано. Сгорел чудесно оборудованный санитарный поезд
Я приехал в Елизаветполь к концу сражения, и при мне подходили обезоруженные эшелоны и в них молчаливые, мрачные и злые пехотинцы, которые, как волки, косились на стройные фигуры всадников Дикой дивизии. Из вагонов стали выносить бесчисленных залитых кровью раненых, а также многих убитых.
Простояли мы в Елизаветполе сутки, деньги мои пришли к концу, и я перешел на хлеб и воду. Наконец я двинулся дальше, но уже с эшелоном Грузинского полка – как-то вернее. По сторонам пути груды трупов, почти или совсем голые и скрюченные. Мертвых уже было зарыли, но татарам-четникам это не понравилось, и они вырыли трупы и бросили их собакам»[109].
Советская историческая энциклопедия оценивала количество жертв «Шамхорской бойни» в несколько тысяч убитых и раненых[110]. Общая численность погибших и раненых, на наш взгляд, превышала 5 тысяч человек. О тысячах погибших с обеих сторон в результате этих событий, в том числе после ответных акций, говорится и в современных публикациях[111].
Впоследствии многие из спасшихся солдат станут наиболее непримиримыми и безжалостными противниками как белого движения в целом, так и различных горских народов.
9 января 1918 г., около двух часов дня, в Москве неизвестными лицами была обстреляна рабочая демонстрация, посвященная очередной годовщине Кровавого воскресенья (9 января 1905 г.). В целях безопасности впереди и сзади каждой группы демонстрантов двигались автомобили с пулеметами и шли вооруженные красногвардейцы. Предпринятые меры оказались недостаточными, и во время митинга перед братскими могилами на Красной площади по манифестантам с крыш прилегающих зданий был открыт ружейный и пулеметный огонь. Среди погибших были красногвардейцы Сущевско-Марьинского района: 18-летний П.А. Засухин, 19-летний Н. Г. Дроздов; красногвардеец Замоскворецкого района 18-летний Д.И. Юдичев и многие другие. Всего же в результате обстрела было убито более 30 человек и 200 ранено. 14 января 1918 г. на Красной площади в Москве состоялись торжественные похороны семи из этих жертв[112]. С большей степенью вероятности, на наш взгляд, данный пулеметный обстрел следует связывать с участниками октябрьских событий в Москве. Речь идет не только о схожести расстрела демонстрации с расстрелом в Кремле, но и о нахождении в этот момент организаторов осеннего кремлевского расстрела в Москве, в т.ч. доброволиц-пулеметчиц.
10 января 1918 г. в Таганроге юнкер, охранявший склад с продовольствием, застрелил рабочего. Это был уже не первый случай конфликтов юнкеров с рабочими города. Однако именно этот случай положит вскоре начало январскому таганрогскому восстанию.
10–11 января 1918 г. в Екатеринодаре произведены очередные аресты местных большевиков, всего 25 человек. Среди них были председатель Кубанского Областного Совета Народных Депутатов большевик И.И. Янковский, товарищи председателя Скворцов, Выгриянов, Фрадкин, большевики М.М. Карякин, А.А. Лиманский и др. Согласно А. Бугаеву, при данном аресте были застрелены большевик Седин и левый эсер Стрелько[113]. Вместе с тем отметим, что в советских изданиях большевик Г.М. Седин и левый эсер С.П. Стрилько фигурируют как советские парламентеры, направленные в Екатеринодар с требованием сдачи города. Эти события продолжили практику массовых арестов большевиков и других советских деятелей, начатую в городе еще капитаном В.Л. Покровским в ночь с 6 на 7 января[114].
11 января 1918 г. возобновляются бои на Таганрогском направлении между красными отрядами Р.Ф. Сиверса и подразделениями Добровольческой армии. Войска Сиверса занимают Матвеев курган. Происходит резкое ужесточение с обеих сторон. По свидетельству В.Е. Павлова, вождь Белого движения генерал Л.Г. Корнилов, выступая перед добровольцами-офицерами, сказал следующее: «…вы скоро будете посланы в бой. В этих боях вам придется быть беспощадными. Мы не можем брать пленных, и я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом беру я на себя…». Схоже напутствовал перед отправкой на фронт офицеров Гвардейской роты и генерал С.Л. Марков: «Имейте в виду, – говорил он, – враг чрезвычайно жестокий. Бейте его! Пленными перегружать наш тыл не надо!»[115]. Имеются свидетельства и более жестких директив этого периода генерала Л.Г. Корнилова. Так, согласно М.А. Нестерович-Берг, генерал Корнилов заявлял следующее: «Пусть надо сжечь пол-России, залить кровью три четверти России, а все-таки надо спасать Россию. Все равно когда-нибудь большевики пропишут неслыханный террор не только офицерам и интеллигенции, но и рабочим, и крестьянам»[116]. Генерал Корнилов считал террор в любой его форме действенным и эффективным оружием, утверждая, что без него в борьбе с большевиками не обойтись[117]. Как указывал В.П. Булдаков, «не удивительно, что находились и такие офицеры-добровольцы, которые считали, что для искоренения большевизма предстоит истребить всех рабочих старше 16 лет»[118].
Уже 12 января 1918 г. отряд полковника А.П. Кутепова начал наступление в направлении Матвеева кургана. Вскоре он захватил станцию. «Каким-то непонятным образом оказалось и несколько десятков пленных красных. Один из них, рабочий из Москвы, перед смертью сказал: «Да! В этой борьбе не может быть пощады». Офицеры были поражены выдержкой хладнокровием этого коммуниста, его несломленным убеждением в правоте дела, которому он отдался. Ему не отказали в просьбе написать письмо своим матери и жене. Письмо это было опущено в почтовый ящик на станции Неклиновка»[119].
15 января 1918 г. в Евпатории (Крым) обнаружен обезображенный труп местного председателя ревкома Д.Л. Караева – с переломанным позвоночником и головой, пригнутой к ногам. Незадолго до гибели он уехал на переговоры с прибывшими в город с фронта татарскими кавалерийскими частями («эскадронцы»). 12 января националисты схватили его и устроили над ним после пыток показательную традиционную казнь[121]. По ряду данных, его после истязаний и пыток, еще живым, закопали в песок. Был убит 13 января 1918 г.[122]
15 января 1918 г. отряд капитана В.Л. Покровского занял станцию Тимашевку Черноморско-Кубанской железной дороги. Партизанами Покровского был захвачен местный ревком во главе с комиссаром Хачатуровым[123].
16 января 1918 г. партизанский отряд есаула В.М. Чернецова был остановлен красноармейским отрядом у разъезда Северо-Донецкий. После успешного для казаков боя все пленные красноармейцы были расстреляны[124].
17 января 1918 г. началось восстание рабочих против калединского режима в Таганроге. Во время восстания юнкера расстреляли группу красногвардейцев и рабочих Русско-Балтийского завода в гостинице «Европейская» (помещение 3-й киевской школы прапорщиков). Согласно данным советской исторической энциклопедии, всего в Таганроге было убито 90 рабочих[125]. Очевидно, что сюда включены как расстрелянные в гостинице, так и погибшие во время восстания. Определить количество расстрелянных лиц непосредственно в гостинице позволяют газетные публикации. Так, согласно публикации 1918 г., во дворе гостиницы было расстреляно 12 рабочих. Причем это не был спонтанный расстрел, так как для рабочих была заранее вырыта специальная могила, где их и расстреляли[126]. Более подробно эти события изложены в работе И. Борисенко. Согласно использованным им мемуарам Г.В. Шаблиевского, вооруженный отряд рабочих Балтийского завода численностью в 12 человек во главе с Ткаченко был захвачен юнкерами после того, как у членов отряда закончились патроны. Членам отряда отрезали носы, уши, выкололи глаза, а позднее уже полуживых закопали во дворе гостиницы[127].
18 января 1918 г. отряд донских казаков совершил в Ростове налет на рабочую столовую ростовских железнодорожных мастерских: 6 человек было убито, 20 ранено. Результатом стала всеобщая городская забастовка[128]. Эти сведения советской энциклопедии дополняет свидетельство И. Борисенко о событиях в железнодорожных мастерских Владикавказской железной дороги, согласно ему произошедших 19 января 1918 г. Юнкера, ворвавшиеся на митинг железнодорожников, без предупреждения открыли огонь по присутствующим. В панике рабочие кинулись бежать, но в дверях их встретили штыками. Итогом событий стала пятидневная стачка[129].
18 января 1918 г.
Таким образом, расправа над взятыми в плен людьми стоила жизни 250 красноармейцам. Отметим, что за «взятие» станции Лихой В.М. Чернецов был произведен донским атаманом генералом А.М. Калединым через чин сразу в полковники, а вся первая сотня его отряда была награждена Георгиевскими медалями[131].
В середине января 1918 г. в Киеве петлюровскими войсками было расстреляно, по разным сведениям, от 700 до 1200 рабочих. Этому предшествовали следующие события. 9 января 1918 г. Украинская Центральная рада провозгласила IV универсал, в котором Украина объявлялась независимой и суверенной страной. 15 января 1918 г. рабочие завода «Арсенал» провели митинг, на котором решили оказать сопротивление украинским властям, надеясь на помощь красных войск. На совместном заседании Киевского комитета большевиков с городским советом рабочих и солдатских депутатов арсенальцы предложили немедленно начать восстание. Присутствующие на заседании делегаты от двух полков пообещали его поддержать. Днем у поста Волынский было обнаружено изуродованное тело лидера киевских большевиков Л. Пятакова. Это подстегнуло ход событий. Среди красногвардейцев стал распространяться лозунг «Месть за Пятакова»[132].
Восстание началось в 3 часа ночи 16 января 1918 г. выступлением на заводе «Арсенал». К нему присоединились рабочие ряда других предприятий, часть солдат из Богдановского, Шевченковского полков и полка имени Сагайдачного. Восставшие требовали передать власть Совету рабочих и солдатских депутатов, но Центральная Рада их отклонила. Рабочим отрядам удалось захватить железнодорожную станцию «Киев-товарный», мосты через Днепр, Киевскую крепость, ряд складов оружия, Старокиевский полицейский участок и гостиницу «Прага». 17 января повстанцами была занята значимая часть центра Киева, в городе началась всеобщая забастовка.
19 января Центральная Рада приняла помощь прибывших вооруженных сил под командованием Симона Петлюры. На следующий день восстание, за исключением завода «Арсенал», было подавлено. После кровопролитного штурма утром 22 января завод был также взят войсками Петлюры.
За четыре дня (до входа в Киев частей Красной армии Муравьева) двумя полками сечевых стрельцов под командованием С. Петлюры и Е. Коновальца были расстреляны сотни рабочих. Масштаб расстрелов отмечали даже противники красного режима. Согласно уместному замечанию в воспоминаниях Г.Н. Лейхтенбергского, «у украинцев не хватило времени спрятать свои жертвы и вообще следы этой новой, суммарной юстиции, как им уже пришлось расплачиваться за содеянное»[133].
За время подавления большевистского выступления будет убито, согласно ряду советских исторических изданий, более 1800 рабочих[134]. Возможно, что эта цифра восходит к газетным публикациям 1918 г. и к ряду воспоминаний красных мемуаристов. Так, о 1500 погибших рабочих в Киеве и 300 в самом «Арсенале» писалось в петроградских газетах[135].
Одно из первых свидетельств антибольшевистского террора в Киеве дал красный главком, левый эсер полковник М.А. Муравьев, занявший своими войсками город. 23 января 1918 г. он телеграфировал в СНК: «Революционные советские армии, первая Егорова и вторая Берзина, заняли часть Киева. Идет уличный бой, защищаются главным образом офицеры, юнкера, белая и черносотенная гвардия. Войска Рады и вся мразь, на которую опирается Рада, проделывают ужасные зверства, безоружные рабочие расстреливались сотнями, всего расстреляно более полутора тысяч человек. Кровь несчастных требует возмездия и мщения, в чем повинна более всего украинская буржуазия, она должна понести жестокую кару. Наши враги держатся главным образом на Печерске и в западной части города. Революционные войска полны героизма»[136]. Таким образом, возможным источником наибольшего числа погибших были данные Муравьева.
Несколько меньшие цифры жертв среди арсенальцев приводил в письме 1918 г. Н.И. Муралову С. Чудновский: «…Зверства гайдамаков не поддаются описанию… В арсенале после сдачи гайдамаков устроили бойню из 700 человек… и в ответ на зверства контрреволюционеров начались расстрелы гайдамаков (правда, во время расстрелов пострадали и невиновные, но в этом не вина т. Муравьева, ибо гнев массы сильнее всяких приказов)»[137]. Степень вины Муравьева в ответных красных репрессиях в этом письме, безусловно, преуменьшается, но связь муравьевских расстрелов с прежними репрессиями в городе несомненна.
Отметим еще одно свидетельство с красной стороны о количестве погибших в городе рабочих – непосредственного начальника Муравьева В.А. Антонова-Овсеенко. Согласно ему, первоначально было расстреляно до 200 человек арсенальцев (после захвата «Арсенала»)[138]. Позднее были произведены еще расстрелы, и Антонов-Овсеенко дал следующие общие цифры: «В одном «Арсенале» петлюровцами расстреляно до 300 человек, а всего перебито свыше 1500 человек»[139]. Характерно, что Антонов-Овсеенко разделяет две цифры – расстрелянных и погибших в боях (последних, естественно, больше). Возможно, объединение этих цифр и стало основой для цифры в 1800 человек. В любом случае жертвами именно расстрелов стали в эти дни не менее 300 человек.
21 января 1918 г. 1-й сводно-офицерский батальон Добровольческой армии под командованием подполковника Борисова захватил со второй попытки станцию Гуково в Восточном Донбассе. Вспомогательную роль при этом выполнил офицерский отряд, сформированный походным атаманом генералом А.М. Назаровым. Согласно воспоминаниям участника боя корниловца С.М. Пауля*), убитых со стороны белых в этом сражении было 4 человека, а «потери «товарищей» достигли полутораста человек, и большинство из них расстрелянными»[140]. Он же вспоминал, что после боя некоторые донские офицеры за этот бой получили следующий воинский чин[141]. Большие, чем С.М. Пауль, цифры жертв называет в своей работе современный исследователь А.В. Венков, согласно которому было расстреляно 300 пленных красноармейцев при 7 убитых среди белых[142].
*) ПАУЛЬ Сергей Миронович. Прапорщик. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского ("Ледяного") похода в 1-й роте Офицерского полка. В июне 1918 в 1-м Офицерском (Марковском) полку. В эмиграции. Соч.: восп. /Участники белого движения в России. Списки. 16–11; 40/
За этот успешный бой подполковник Борисов будет произведен в следующий чин – полковника. Но дальнейшая его карьера не сложилась. Не согласившись в начале Ледяного похода с возвращением командования на роту с должности командира полка, он был незамедлительно отстранен от службы генералом С.М. Марковым.
Жестокость гуковских событий объяснялась как общим ожесточением, так и, согласно современному исследователю А. Бугаеву, гибелью при первой попытке занять станцию белого подразделения штабс-капитана Добронравова. Выданный телеграфистом (которого впоследствии белые расстреляли) отряд попал в засаду и был почти полностью истреблен (захваченные в плен добровольцы были после пыток расстреляны)[143]. К сожалению, данное свидетельство не сопровождается отсылкой к первоисточнику. При этом исследователь, знакомый с соответствующей литературой, занижает цифры расстрелянных после боя красноармейцев. Согласно А. Бугаеву, их было «несколько десятков», а не 300 человек.
Возможно, события, на которые ссылается А. Бугаев, и имели место, но представляется, что в первую очередь необходимо учитывать прямое указание генерала Л.Г. Корнилова перед отправкой добровольческого офицерского отряда в Гуково
РУКОВОДИТЕЛИ СОВЕТСКИХ СПЕЦСЛУЖБ КАК ОБЪЕКТ МИФОТВОРЧЕСТВА В ИСТОРИИ ОРГАНОВ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
А.И. ПОЖАРОВ
27.03.2001
На стыке исторических эпох, в период острых политических ситуаций общественное сознание с особенной активностью подвергается мифологизации со стороны правящей верхушки.
В советской историографии прочно утвердился созданный хрущевской пропагандой идеологический стереотип - "банда Берии". На многие десятилетия вперёд это клеймо легло на окружение бывшего наркома и министра внутренних дел, маршала Советского Союза Берия Лаврентия Павловича. Его имя стало олицетворением репрессий, террора и насилия в стране.
В ходе ожесточенной борьбы за власть после смерти Сталина была запущена сначала в партийно-государственную печать, а затем и в научную литературу легенда о существовании группы людей во властных структурах, которые длительное время стремились совершить переворот в стране, повернуть вспять строительство социализма в СССР. До сих пор в исторической литературе бытует этот миф. В обиход вошел штамп-клеше для стандартных формулировок. Типичная фраза в партийных документах "о ликвидации последствий преступной деятельности разоблаченной банды Берия и его сообщников" оставалась долгие годы после расстрела высокопоставленных сотрудников госбезопасности.
Абсурдные обвинения, выдвинутые в адрес Берии и его "приспешников" были спонтанно, на эмоциональной основе высказаны участниками исторического совместного заседания Президиума Совета Министров СССР и Президиума ЦК КПСС 26 июня 1953 г. Смысл этих обвинений сводился вовсе не к тем кровавым деяниям, в которых участвовал Берия, основная вина "главаря заговорщиков" заключалась в попытке узурпировать власть. Спектр обвинений простирался от шпионажа в пользу ряда разведок западных стран до морально-бытового разложения.
Естественное и закономерное стремление нового руководителя (каким был Берия в конце 1938 г. в органах НКВД) окружить себя проверенными и надежными людьми, истолковывалось членами ЦК, как постепенное достижение стратегической цели - захват власти. По мнению следствия, окончательное оформление так называемой банды Берии и "всплеск её активности" приходиться на предвоенные годы. Именно тогда "предводитель группы заговорщиков" заполучил пост наркома внутренних дел и вошел в ближайшее окружение Сталина.
О том, как смог это сделать Берия, вспоминал один из верных сталинских приближенных Каганович Л.М. Когда ему задали вопрос, как объяснить доверие Сталина к Берии он ответил: "Берия был не рядовым работником, работал на Кавказе, работал секретарем крайкома, его там выбрали, он организатор был неплохой, неглупый человек был, способный. Сталин его и выдвинул, потому что в это время уже не доверял Ежову, не доверял Ягоде. И решил выдвинуть Берию как человека, которому можно было более или менее доверять. Он его проверял, он его тоже проверял. Сталин всех проверял... Сталин был очень бдительным и очень осторожным...".1
За связь с Берией пострадали многие видные руководители разведки и контрразведки страны (в том числе и генерал Судоплатов П.А., полковник Федосеев С.М. и многие другие). Большинство начальников управлений в центральном аппарате и на местах после ареста министра МВД были заменены в течение 2-3 месяцев. В 1953 г. так называемую "преступную банду" во главе с маршалом Берия разоблачили. Кто же были на самом деле эти известные в стране генералы и офицеры, какой вклад они внесли в дело победы советского народа над фашисткой Германией? Простое перечисление должностей тех, кто был репрессирован и расстрелян в 1953-1956 гг. говорит о том, что это были крупные руководители органов безопасности военного и послевоенного периода в истории нашего Отечества. Участниками мнимой банды Берии объявлялись его ближайшие сподвижники из НКВД-МВД - бывший Первый заместитель министра внутренних дел СССР генерал-полковник Кобулов Б.З.2,бывший начальник 3-его Управления МВД СССР генерал-полковник Гоглидзе С.А.3 и бывший начальник следственной части по Особо важным делам МВД СССР генерал-лейтенант Влодзимирский Л.Е.4
Кроме этого к "банде Берии" причислили бывшего министра внутренних дел Украинской ССР генерала-лейтенанта Мешика П.Я.5 и его заместителя генерал-лейтенанта Мильштейна С.Р.6, которых арестовали в Киеве. В это же время в Москве был арестован и бывший министр внутренних дел Грузии генерал-лейтенант - Деканозов В.Г.7
Позже был освобождён от занимаемой должности и арестован ещё один "участника заговора", бывший нарком госбезопасности СССР генерал армии Меркулов В.Н.8 которого арестовали лишь 18 сентября 1953 г.
По подозрению в причастности к заговорческой группе были отстранены от должности бывшие начальники управлений МВД генерал-лейтенант Обручников Б.П. (управление кадров), генерал-лейтенант Сазыкин Н.С. (4-е, секретно-политическое управление), генерал-майор Лорент П.П. (6-е, транспортное управление), генерал-лейтенант Райхман Л.Ф. (контрольная инспекция) и многие другие руководители органов госбезопасности СССР.
Так постепенно начал формироваться миф о "банде Берии", которая якобы действовала среди руководителей Советского государства начиная с 20-х гг.
Победившая в борьбе за власть группировка Маленкова-Хрущева нашла оптимальную форму объяснения народу причин сталинского террора на протяжении десятилетий. За счет сфальсифицированной группы заговорщиков новое руководство смогло отвести от себя ответственность за развязывание репрессий в стране и на первых порах замалчивать вину вождя и свое собственное участие в репрессиях. Только лишь на ХХ съезде, часть вины за террор была переложена на плечи Сталина.
После расстрела 23 декабря 1953 г. семерых главных "заговорщиков", Генеральная прокуратура СССР продолжила расследование по делу о "банде Берии", причисляя к ней всё новых и новых фигурантов. Примечателен тот факт, что "группу заговорщиков" формировали как из окружения Берии, так и из лиц, которых бывший министр внутренних дел сам начал обвинять в репрессиях и разоблачать как врагов народа. Так, например, осенью 1954 г. были осуждены Военной коллегией Верховного Суда СССР к высшей мере наказания - бывший заместитель министра госбезопасности Украинской ССР генерал-лейтенант Мильштейн С.Р. и бывший министр госбезопасности Грузии генерал-лейтенант Рухадзе Н.М., которого незадолго до этого в марте-апреле 1953 г. Берия обвинил в фальсификации "мингрельского дела". Позже к ним присовокупили и бывшего наркома внутренних дел Грузии - Рапаву А.Н., который уже в 1951-1953 гг. находился под арестом в связи с так называемым делом мингрельской националистической группы и был реабилитирован благодаря развенчанию этой фальсификации Берией. Не успел генерал Рапава А.Н. выйти на свободу в апреле 1953 г., как в августе этого же года вновь был арестован уже по другому делу - по делу "лубянского маршала". Как активный участник "антиправительственного заговора, возглавляемого Берией" Рапава А.Н. был расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР в 1955 г.
Примерно в таком же русле, как и предыдущие дела - расследовалось дело на бывшего министра госбезопасности Белоруссии Цанава (Джанджгава) Л.Ф. В апреле 1953 г. по инициативе Берии его обвинили в соучастии в убийстве Михоэлса С.М., а после ареста Берии - в заговоре с последним. Не выдержав лишений длительного одиночного заключения - Цанава Л.Ф. в апреле 1955 г. покончил жизнь самоубийством в тюремной камере.
В марте 1954 г. был арестован еще один "член банды", кандидат в члены Президиума ЦК КПСС, бывший председатель Совета Министров Азербайджанской ССР Багиров М.-Д.А. и в мае 1956 г. по приговору военной коллегии Верховного Суда также был расстрелян. В конце 1953 г. потерял свой пост и 1-й секретарь ЦК компартии Армении Арутинов Г.А. Несмотря на то, что он резко выступал против Берии после ареста своего бывшего покровителя, Арутинова Г.А. перевели на должность директора совхоза.
Можно долго перечислять высокопоставленных руководителей советского государства и отечественных органов разведки и контрразведки, которые были репрессированы в результате "разоблачения" несуществующей банды заговорщиков в руководстве МВД СССР.
Миф о группе сообщников во главе с Берия формировался в Президиуме ЦК постепенно, в ходе начавшегося расследования по делу бывшего заместителя Председателя Совета Министров СССР и министра внутренних дел. Особую роль в деле создания "банды" играла Прокуратура СССР во главе с Главным Прокурором Руденко Р.А. "Комплектация" выдуманного заговора новыми персоналиями, продолжалась еще несколько лет после эпохального июньского (1953 г.) заседания Президиума ЦК КПСС, на котором арестовали Берию.
Безусловно, что сфальсифицированная группа заговорщиков усиливала тяжесть вины её членов, нежели обвинения предъявленные к отдельно взятой личности. Данное обстоятельство усиливало резонанс в обществе о значимости совершенного Президиумом ЦК КПСС акта - ареста целой "банды" врагов народа, "пробравшихся к руководству органами безопасности и государством".
К числу заговорщиков причислялись не только те люди, которые сделали свою карьеру благодаря Берии, но и те, кто в той или иной мере были связаны с ним по партийной и государственной работе. В первую очередь членами заговорческой группы были названы соратники Берии, приехавшие вместе с ним в Москву из Грузии: - Меркулов В.Н., Деканозов В.Г., Гоглидзе С.А., Кобулов Б.З., Саджая А.Н.9, Каранадзе Г.Т.10, Заделава А.С.11, Цанава Л.Ф.12, а также руководитель личной охраны - Саркисов Р.С. и его заместитель Нодария С.Н.
Как ни странно, но к банде Берии причислили всех генералов и офицеров из руководства МГБ СССР, арестованных по доносу старшего следователя Следственной части по особо важным дела МГБ СССР - Рюмина М.Д.13 Ещё летом-зимой 1951 г. арест министра госбезопасности генерал-полковника Абакумова В.С.14 и его подчиненных дал повод для появления в следственном производстве так называемого "дела врачей". Вначале генералов и офицеров из МГБ обвиняли в "сокрытии следственных данных о подготовке заговора медиков против руководителей партии и правительства". Однако, через два года следствия, после разоблачения надуманного "дела врачей", проведенного по инициативе Берия, арестованного Абакумова В.С. и еще шестерых руководящих работников МГБ СССР зачислили в "банду Берии" и в декабре 1954 г. расстреляли.
Таким образом, состав мнимой заговорческой группы формировался как из действующих сотрудников МВД, так и на базе уже ранее арестованных руководителей органов госбезопасности, ранее обвиненных в совершении совершенно других преступлений.
Характерно, что в день ареста Берии, т.е. вечером 26 июня 1953 г. был отстранен от своей должности первый заместитель начальника Генерального Штаба генерал армии Штеменко С.М., которого затем понизили в звании до генерал-лейтенанта, пытаясь обвинить в связях с "группой заговорщиков". Таким образом, была предпринята попытка "укомплектовать" так называемую группу заговорщиков и высокопоставленными военачальниками из Министерства Обороны. Однако включить Штеменко С.М. в "преступную группу Берии" не удалось, он выступал на процессе по "делу Берия" как свидетель, обвиняя бывшего министра внутренних дел в "дезорганизующих действиях на Кавказе" во время Великой Отечественной войны.
Работа в НКВД и НКГБ в период сталинских репрессий несла на себе отпечаток участия сотрудников всех рангов во внесудебной расправе над ни в чем не повинными людьми. Все, кто работал в это время в органах госбезопасности, так или иначе, становились проводниками и исполнителями воли диктатора, его преступных приказов. Это касалось не только расстрелянных генералов и офицеров из НКВД-МГБ, но и руководителей МВД-КГБ первых лет правления Хрущева.
Не смотря на свое кровавое прошлое и участие в репрессиях, "преступная клика заговорщиков во главе с Берия" на протяжении всей войны возглавляла наши органы госбезопасности. Именно под их руководством работали Павел Михайлович Фитин и Павел Васильевич Федотов (возглавлявшие соответственно советскую разведку и контрразведку), также бесславно завершившие свою карьеру. (Первый - уволен из органов "по служебному несоответствию" после ареста Берии, второй чуть позже исключен из партии и лишен звания генерал-лейтенанта за "нарушения социалистической законности"). В годы войны чекисты из НКВД-НКГБ смогли разоблачить агентуру противника, и в тоже время завербовать ценных агентов для нашей спецслужбы, обеспечив в конечном итоге победу над фашистской Германией в тайном противоборстве второй мировой войны. Наши военные и послевоенные достижения и успехи в деятельности спецслужб Советского Союза, по сути, были связаны с грамотным руководством чекистов, обвиненных в середине 50-х гг. в заговоре против партии и правительства.
Если согласно хрущевской пропаганде с 1938 г., то есть с назначения Берия наркомом внутренних дел СССР, начинается активизация так называемой "изменнической группы заговорщиков с целью свержения советской власти и реставрации капитализма", то исторические факты свидетельствуют об обратном. С приходом Берия к руководству к НКВД начинается частичная реабилитация репрессированных ранее лиц, стал осуществляться так называемый "бериевский антипоток". Берия выступал инициатором освобождения ряда арестованных военачальников и сотрудников спецслужб. Например, по его ходатайству были помилованы приговоренные к высшей мере наказания знаменитые нелегалы муж и жена Серебрянские. Берия провёл мероприятия по совершенствованию пограничной службы и контрразведки, в частности, предпринимал шаги к улучшению образовательного уровня кадрового состава органов госбезопасности, отдавая приоритет в приеме кандидатам на работу со средним и высшим образованием. Большое внимание уже в ходе войны нарком внутренних дел уделял специальной технике. С самого начала войны, Берия стал одним из самых активных участников в работе высшего правительственного органа страны на военное время - государственного комитета обороны. Да и сам комитет был создан по инициативе Берия. Как член ГКО во время войны Берия отвечал за один из самых острых участков работы - охрана порядка внутри государства и борьба с дезертирством. Кроме этого он персонально отвечал за депортацию народов Кавказа, Крыма и Поволжья. Его заместители, генералы Кобулов Б.З., Серов И.А. и Круглов С.Н. (последние при Хрущеве возглавили соответственно КГБ и МВД) оперативно и без больших потерь смогли осуществить на практике переселение немцев, чеченцев, ингушей, крымских татар и других народов. Безусловно, что эти акции превратились в трагедию для десятков и сотен тысяч ни в чем не повинных людей разных национальностей. Трудно сейчас, с позиции наших дней объяснить правильность и необходимость таких жестких шагов в условиях ведения боевых действий. Кстати решение о депортации народов на восток страны принимали все члены ГКО, и в условиях военного времени эта мера рассматривалась вполне оправданной. Аналогичные мероприятия, например, провели американцы после нападения Японии на США в декабре 1941 г. Все лица японского происхождения независимо от пола, возраста и социального положения были переселены с западного побережья в резервации на востоке и центре страны.
Берия нес персональную ответственность за обеспечение безопасности советской делегации в Тегеране и безопасность проведения Ялтинской конференции, а также за организацию круглосуточного прослушивания делегаций союзников. С 1944 г. Берия становится заместителем председателя Государственного комитета обороны.
Но, пожалуй, самая большая заслуга Берии лежит в организации работ и исследований, связанных с созданием атомного оружия. Его огромный вклад до сих пор еще не получил должной оценки в исторической науке. Деятельное и порой жесткое руководство Берией в этом вопросе позволило в кратчайший срок ликвидировать монополию США на обладание атомной бомбой. Это лишь маленькая часть заслуг маршала Советского Союза и героя социалистического труда Л.П. Берия перед Родиной. Его соратники, объявленные "заговорщической группой" занимали самые ответственные посты в руководстве Советской спецслужбы.
История органов госбезопасности в годы войны до сих пор остается какой-то безликой, анонимной. Анализируя деятельность НКВД-НКГБ, историки стыдливо умалчивают о тех, кто разрабатывал и воплощал в жизнь специальные операции и оперативные игры. Большая часть руководства спецслужбой Советского Союза пострадала в послевоенных сталинских репрессиях и хрущевских чистках МВД-КГБ. До сих пор в научных кругах исследователей существует белое пятно в анализе деятельности непосредственных руководителей советских спецслужб.
Клеймо "бериевца" ложилось на десятки генералов и сотни офицеров. Чистка и сокращение спецслужб после 1953 г. проходило под знаком борьбы с "бандой Берия", якобы за восстановление руководящей линии партии в органах госбезопасности. Некоторые просто не выдерживали такой травли и пускали себе пулю в висок, как это сделал в апреле 1954 г. бывший заместитель министра внутренних дел СССР генерал армии Масленников И.И.15
Необходимо отметить, что автор не ставит своей задачей оправдать те злодеяния, которые происходили во время правления Сталина. В трагедии советского народа, безусловно, есть вина и Берии и его соратников. Хотелось бы только подчеркнуть о соизмеримости вины перед миллионами людей не только руководства НКВД-МГБ, но и обозначить вину всего политического руководства СССР, прежде всего самого вождя народа, как главного организатора массового террора внутри страны. Окружение Сталина все без исключения разделяет ответственность за жизни репрессированных ни в чем неповинных людей.
Большая часть сподвижников Сталина, принимавших с ним преступные решения смогли свалить всю вину на "банду Берия" и уйти от ответственности за разгул террора в стране в 30-50-х гг. Несмотря на это обстоятельство, имена Маленкова, Молотова, Хрущева, Кагановича и других верных учеников тирана должны встать в один ряд с именами руководителей органов госбезопасности - Берия, Ежова и Ягоды и быть осужденными, как соучастники репрессий против народа. Именно окружение Сталина проводило в жизнь преступные указания своего "хозяина". Именно их молчаливое согласие и боязливое пресмыкательство перед Сталиным позволило "вождю всех времен и народов" на протяжении десятков лет терроризировать всю страну, заставляя все население, да и самих руководителей КПСС жить в страхе за свою жизнь.
Для историков органов госбезопасности на сегодняшний день представляется важной задача объективно осветить и дать правдивый анализ деятельности руководителей советских спецслужб в годы Великой Отечественной войны, внесших значительный вклад в дело победы советского народа над фашисткой Германией. Практически все они стали впоследствии жертвами того же режима, который укрепляли и оберегали от внутренних и внешних угроз.
Под флагом борьбы с "бандой Берии" в стране прошла масштабная чистка органов госбезопасности, которая носила в своей основе субъективный характер. Данный фактор приводил к кадровой чехарде, что негативно сказалось на состоянии разведывательной и контрразведывательной работе в КГБ в середине 50-х гг.
1. Куманёв Г.А. Рядом со Сталиным: откровенные свидетельства. - М.: "Былина", 1999. С.80.
2. Кобулов Б.З. в годы войны - зам. наркома внутренних дел СССР, затем с 04.1943 г. по 12.1945 г.-1-й зам. наркома госбезопасности СССР.
3. Гоглидзе С.А. в годы войны - нач. Управления НКВД-НКГБ СССР по Хабаровскому краю, одновременно являлся уполномоченным НКГБ СССР по Дальнему Востоку.
4. Влодзимирский Л.Е. в годы войны - нач. следственной части по особо важным делам НКВД СССР (с 04.1943 г. - НКГБ СССР)
5. Мешик П.Я. в годы войны - нач. ЭКУ НКВД СССР, с 04.1943 г. по 12.1945 г. зам. нач. ГУКР СМЕРШ НКО СССР, одновременно в 1945 г. являлся уполномоченным НКВД СССР по 1 Украинскому фронту.
6. Мильштейн С.Р. в годы войны - нач. транспортного управления НКВД СССР, с 05.1943 г. - нач. 3 управления (Транспортное) НКГБ СССР.
7. Деканозов В.Г. - перед войной посол СССР в Германии, а в годы войны - зам. наркома иностранных дел СССР в ранге чрезвычайного и полномочного посла.
8. Меркулов В.Н. в годы войны - 1-й зам. наркома внутренних дел СССР, а с 04.1943 г. - нарком госбезопасности СССР.
9. Саджая А.Н. в годы войны - 1-й зам. председателя СНК Грузинской ССР, член Военного Совета Закавказского фронта. Погиб во время бомбежки на фронте 11.1942 г.
10. Каранадзе Г.Т. в годы войны - нарком внутренних дел Крымской АССР, нарком внутренних дел Дагестанской АССР, с 05.1943 г. - нарком внутренних дел Грузинской ССР.
11. Заделава А.С. в годы войны - нарком внутренних дел Северо-Осетинской АССР. Погиб 12.1942 г.
12. Цанава Л.Ф. в годы войны - зам нач. управления Особого отдела НКВД СССР, нач. Особого отдела НКВД Западного фронта, затем Центрального фронта, с 05.1943 г. нарком госбезопасности Белорусской ССР.
13. Рюмин М.Д. в годы войны - следователь, нач. следственного отделения Особого отдела НКВД СССР (затем ГУКР СМЕРШ НКО СССР) Архангельского и Беломорского военных округов.
14. Абакумов В.С. в годы войны - зам. наркома внутренних дел СССР, с 04.1943г. - нач. ГУКР СМЕРШ НКО СССР.
15. Масленников И.И. в годы войны - зам. наркома внутренних дел по войскам, командующий 29, затем 39 армией. В 1942-1943 гг. - командующий Северной группой войск Северо-Кавказского фронта, в 1944 г. - зам. командующего Ленинградским фронтом, командующий 3-м Прибалтийским фронтом, в 1945 г. - зам. Главкома советских войск на Дальнем Востоке.
de omnibus dubitandum 3
© Copyright: Лев Смельчук, 2022
Свидетельство о публикации №222011601140
Свидетельство о публикации №222011601140
Рецензии
Ув. Лев
Мне хотелось у Вас спросить, не могли бы Вы посоветовать какие-нибудь работы по участию СССР в гражданской войне в Испании, желательно постперестроечного периода. Были какие-нибудь серьезные исследования?
С уважением,
Ritase 06.03.2022 18:01 • Заявить о нарушении
Мне хотелось у Вас спросить, не могли бы Вы посоветовать какие-нибудь работы по участию СССР в гражданской войне в Испании, желательно постперестроечного периода. Были какие-нибудь серьезные исследования?
С уважением,
Ritase 06.03.2022 18:01 • Заявить о нарушении
Ув. Николай! К сожалению этим вопросом я не интересовался, поэтому никакой ползной информации подсказать не смогу.
С уважением, -
Лев Смельчук 06.03.2022 18:24 Заявить о нарушении
С уважением, -
Лев Смельчук 06.03.2022 18:24 Заявить о нарушении
Все равно спасибо...
Там, кстати, действовали советские спецслужбы тоже - в частности похитили и убили одного не то анархиста, не то троцкиста, говорят.
Ritase 06.03.2022 18:44 Заявить о нарушении
Там, кстати, действовали советские спецслужбы тоже - в частности похитили и убили одного не то анархиста, не то троцкиста, говорят.
Ritase 06.03.2022 18:44 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.