II. Царская застава

Хорошо одетому всюду рады.
Шумерская пословица

1

До «Высоких ворот» столицы оставалось чуть меньше трети пути. За день большая часть перехода из Ниппура в Ур пройдена. Заночевал Энкид в городе Ларса. Он родился в Ларсе, как и его отец, и дед, и прадед. Когда страну захватили несметные орды злобных гутий, Ларса платила им дань и город не трогали. Абзу с детства готовили к военной службе. Он проявил себя, доблестно сражаясь с грозным врагом. Отец участвовал в пленении царя гутиев Тиригану. Ненавистного врага навечно изгнали из земель Шумера и Аккада. За мужество и доблесть, проявленные во время войны, Утухенгаль - царь-освободитель шумеров пожаловал Абзу надел земли и овцеферму вместе с рабами в его родном городе. Правда, Абзу не мог передать землю по наследству или продать. Владельцем надела оставался царь, а земли были в пожизненной аренде, за которую Абзу каждый год оплачивал десятину.

Абзу преуспел, выращивая овец. Продавая излишки мяса и шерсти, отец Энкида получал в год больше трёх мин серебром чистого дохода. У него было крепкое хозяйство. Люди уважали Абзу. Свой успех он объяснял благосклонностью к нему бога-покровителя Сумукана (бог овец и всех диких четвероногих), сына бога солнца Уту – покровителя города Ларсы. Каждый год Абзу жертвовал десятую часть овец главному храму Ларсы – Эбаббар (Белому дому).

Имя сыну Абзу выбирал сам – Энкид. Оно очень созвучное с именем героя эпоса о легендарном шумерском правителе города Урука царе Гильгамеше. Абзу считался  большим почитателем и знатоком древних легенд.  Имя соратника Гильгамеша было Энкиду, его создала из глины богиня-мать Аруру. На одну треть бог, на треть животное и на треть человек – Энкиду был ловцом-охотником, разумеющим язык животных.

Абзу – сам известный охотник, и сына видел удачливым охотником и скотоводом, а главное – продолжателем дела его жизни. Воспитывал он Энкида в суровых условиях, как воина. Изнуряющие упражнения для тела и бег для выносливости, выживание в пустыне,  рукопашный бой, стрельба из лука и владение мечом – всему этому Энкид научился уже в подростковом возрасте. Ещё восемь лет он учился в элитной школе эдуббе, чтобы стать образованным писцом. Все каникулы юноша проводил в Ларсе. Вместе с отцом они часто выезжали на охоту.

Энкид вспомнил, как однажды вечером, отец прочитал ему строки из сказания о Гильгамеше, которые запали ему в самое сердце:
 
Гильгамеш, на силу ты свою не надейся,
Зорко гляди, себя береги ты:
Пускай идёт пред тобою Энкиду,
Бережёт товарища впереди идущий.
Зорко глядит, охраняет друга.

Юноша неожиданно решительно и гордо сказал тем вечером Абзу: «Я стану другом правителя, отец. Кто бы им не был. Как Энкиду стал другом и братом царю Гильгамешу».

Абзу не ожидал услышать от сына такого.

- Что ты сейчас сказал? Ты это серьёзно?

- Я стану другом царя, отец. Я буду зорко оберегать его, не жалея жизни. Не зря же ты назвал меня Энкид.

Отец отложил таблицу. Сердито встал.

- Я назвал тебя в честь Энкиду - лучшего охотника и пастуха, а не друга царя. Забудь. Где ты и где царь?

Энкид с упрямством смотрел на отца.

- Ты мой наследник, ЭНКИД, и я хочу чтобы ты продолжил и укрепил моё дело. В Ларсе ни у кого нет больше овец, чем у меня.

Побледневший ЭНКИД встал. Он уверенно посмотрел в глаза отца.

- Это мой выбор, отец. Посмотришь, когда-нибудь это случится. Я стану другом царя, как Энкиду в твоих таблицах.

- Самонадеянный мальчишка. Ты хочешь высоко взлететь, тем больнее будет падать. Выкинь из головы эту глупость. Быть первым в Ларсе далеко не мало.

- Но и не много, отец. У нас в школе быть писцом в столице мечтает каждый. Слабые ученики едут в другие города, поменьше. В том числе и в Ларсу. А я сильный.

- Когда умерла твоя мать, я посвятил тебе всю жизнь. А ведь мог бы жениться и успел бы нарожать других наследников. Но ты у меня один. Что станет с моим делом?

Абзу повернулся к сыну спиной.

- Уходи и сделаем вид, что я этого не слышал.

Расстроенный, но уверенный в своей правоте, ЭНКИД вышел из комнаты.

Убедил Абзу не мешать сыну и не переубеждать его - старый раб Атаб.

- У мальчика должна быть мечта и цель. Тем более такая благородная.

За несколько дней до смерти Абзу передал приехавшему по его зову Энкиду глиняную таблицу – на ней были записаны пять поколений его рода. Вскоре он перестал узнавать окружающих и быстро угас. Энкид помнил день смерти отца, хотя прошло уже почти четыре года. Он стоял возле его ложа на коленях, когда тот уже не замечал присутствия сына. Разум покидал стекленеющие глаза Абзу. Энкид попробовал прикоснуться ладонью к его лицу, чтобы погладить, но отец лишь нахмурился и с видимым усилием и хриплым стоном увёл голову. Абзу было страшно. Он готовился к последнему бою. Когда жизнь покинула тело, его лицо разгладилось, освободившись от боли и страха.

Абзу завещал сыну всё богатство, заработанное им за яркую жизнь. Наследство составило солидную сумму – восемнадцать мин, или почти девять килограммов серебром. После смерти отца земли вернулись в собственность царя. У Энкида оставалось право выкупить хозяйство отца, продолжать и развивать его дело, но он уже давно осел в столице и жить в Ларсе не собирался. Наследство отца позволило ему купить у храма большой поливной участок земли вблизи Ларсы. На нём он построил два одинаковых двухэтажных дома из глиняного кирпича, разбил сад и устроил небольшую овцеферму. В одном из домов он поселил свою мачеху Наниш – последнюю жену Абзу. Другой дом он использовал для себя и гостей во время редких приездов в родной город.
 
Энкид старался выбираться в Ларсу, чтобы навестить прах отца и поохотиться с друзьями в этих местах, вспоминая истории удачной охоты Абзу. Вот и в этот раз он оказией побывал в родных местах по пути из Ниппура в столицу. На охоту не было времени, а вот алтарю  отца и предков он поклонился первым делом. В сопровождении двух царских стражников рано утром они выехали из Ларсы в столицу. Энкид расчитывал добраться до «Высоких ворот» Ура до заката.
 
2

В безоблачном небе над широкой весенней степью сияло яркое солнце. Ближе к полудню Энкид услышал вдалеке первые, едва различимые раскаты грома. Постепенно усиливался северо-западный ветер, нагоняя тучи, причудливо меняющие формы в вихре ветра. Они быстро затягивали посеревшее небо. Энкид и его опытные спутники-телохранители поспешили укрыться от неминуемого ливня и бури на последней по пути в Ур царской заставе.
Застава представляла собой небольшую крепость с гарнизоном из двух десятков воинов. Стражники заставы обеспечивали безопасность передвижения по царским дорогам. Она считалась пунктом царской связи и местом для остановки и отдыха путников и торговцев.
Застава удачно располагалась на развилке двух дорог, ведущих из северных городов Киш и Ниппур в столицу – Ур, и в город Эриду – самый южный город царства. Ближайший к заставе город – Эль-Обейд. Обычно, ввиду близости города Эль-Обейд и самой столицы, где можно было заночевать на постоялом дворе, на этой заставе путники предпочитали надолго не останавливаться. Они заходили, чтобы поставить печать или оставить оттиск бахромы со своих одежд на глиняной таблице, напоить быков или ослов и перекусить в корчме. На ночлег путники останавливались лишь в самых редких случаях, если их заставала непогода или песчаная буря.

Когда дозорный доложил смотрителю станции о приближении к заставе группы путников с повозкой, тот сам вышел встречать гостей. У начальника гарнизона было, пожалуй, самое распространённое в царстве имя – Аттайа. Смотритель станции причесал волосы и остроконечную короткую бороду, какие обыкновенно носили воины, поправил одежду и сандалии, надел шапку из войлока и не торопясь вышел на крепостную площадь.
Он всмотрелся и удивился: один из путников, статный, по виду знатный и богатый человек, очень странно передвигался, зажав между ногами... лошадь. Аттайа прожил немало лет, зимой ему исполнится пятьдесят лет, но ещё никогда он не видел, чтобы «осла гор», как шумеры называли лошадь, можно было так ловко использовать.

Повозки и колесницы, запряжённые лошадьми, он видел и не раз. На повозках с четырьмя колёсами, запряжёнными двумя лошадьми и управляемые возницей, передвигались, в сопровождении лучника, военные чины. Они следовали с инспекцией по царским заставам и крепостям. Иногда таким же образом путешествовали важные чиновники из столицы. На повозках с двумя колёсами, более лёгких и запряжённых одной лошадью, обычно сновали по разным уголкам страны царские гонцы. Они доставляли срочные приказы или донесения военной разведки, запечатанные в специальные конверты из глины. Однако никто из них никогда не путешествовал на лошади верхом.

Аттайа с удивлением наблюдал за приближающимся к заставе путником. Всадник с прямой осанкой быстро передвигался на послушном скакуне. На спине высокого, гнедого, с тонкими и сильными ногами коня путник закрепил для удобства приспособление, отдалённо похожее на деревянный стул без ножек, покрытый овечьей шкурой. Он слегка приподнимал ладно скроенное тело в такт движения коня. Левой рукой человек держал кожаные поводья, управляя лошадью, свободную правую руку он положил себе на бедро.
 
«Красиво!» – подумал Аттайа, прищурив глаза для чёткости и загородившись ладонью от пробивающихся сквозь тучи лучей.

Аттайа разглядел одежду всадника: войлочная шапка-колпак; посеревшая от дорожной пыли, некогда белая туника из тонкой овечьей шерсти – длиной чуть ниже колен, с рукавами, прикрывающими плечи до локтя – ворот туники был отделан вышитым красным кантом, подол украшала богатая пурпурная бахрома; широкий кожаный ремень подчеркивал талию всадника, с левой стороны на поясе виднелся кинжал в ножнах; на ногах всадника высокие, со шнуровкой до колена, сапоги – обычно такую обувь носили горцы, охотники или те, кому предстояли длинные переходы.

«Высокий гость», – подумал Аттайа, обратив внимание на длину и ширину бахромы и на накидку, сшитую из трёх вертикальных полотнищ ткани. Накидка-плащ надета так, чтобы правая рука всадника оставалась свободной. Лишь избранным в царстве позволялось носить такое количество одежд одновременно.

За всадником в некотором отдалении размеренно, но довольно быстро катилась повозка на четырёх сплошных деревянных колёсах, запряжённая с помощью постромков парой крупных онагров. Высокая передняя часть повозки скрывала возницу. На прочных бортах укреплены колчаны для метания дротиков – явно военная повозка. Сзади закреплён объёмный груз, прикрытый от пыли кошмой и перевязанный для надёжности просмоленным тонким тростником. На нём сидел с боевым луком в руке другой воин. Аттайа разглядел его накидку и шлем из плотной кожи, такой же, как у него.

Путник верхом на лошади уже въезжал во двор крепости, пустив коня шагом. Аттайа рассмотрел загорелое лицо с крупным правильным носом и аккуратно подрезанной чёрной бородой с лёгкой проседью. Карие внимательные глаза гостя словно светились. На ресницах собралась дорожная пыль. Из-под шапки выбивались курчавые волосы, когда-то черные, а сейчас побелённые сединой. Тонкие кисти крепких рук с длинными пальцами и дорогим перстнем с крупным камнем, блеснувшим на левой руке, подчёркивали его благородное происхождение.

Добравшись до внутреннего двора заставы, окруженного финиковыми пальмами, путник легко и ловко спешился и поприветствовал смотрителя станции улыбкой. Он оказался почти на голову выше Аттайи. 
Аттайа с достоинством поклонился и поднёс путнику деревянную чашу свежей воды из колодца: её успела принести дочь смотрителя. Глаза-щёлочки Аттайи улыбались, когда он произнёс на шумерском:

– Благодатной тебе дороги и благословение богов! Утоли жажду, о путник!
Отпустив поводья коня, Энкид приблизился к нему и двумя руками принял чашу. Его осанка оставалась прямой, улыбка стала мягче. Конь стоял позади него как вкопанный, слегка отфыркиваясь, ожидая команды всадника. Незнакомец неторопливо, широко держа чашу обеими ладонями и подняв локти до уровня плеч, осушил её маленькими глотками, запрокинув голову. Вода оказалась очень вкусной.

– Аттайа, начальник гарнизона, приветствует тебя! – продолжил смотритель станции, приложив руку к сердцу.

– Энкид – царский инспектор, – представился незнакомец на шумерском, кивнув ему.

Он вернул пустую чашу правой рукой, слегка поддержав её пальцами левой руки. Аттайа принял чашу двумя руками в полупоклоне и передал её дочери.

– Где я могу, уважаемый Аттайа, поставить коня? – спросил царский вельможа.

Аттайа почтительным жестом пригласил его следовать за ним. Энкид отвёл под уздцы послушного жеребца в загон под навес, где было предусмотрено три стойла для лошадей. Там он сначала ослабил сбрую и крепления стула, а потом, подумав некоторое время и вовсе снял деревянную конструкцию. Ему помогал конюх — один из стражников заставы. Он сразу оценил коня, прицокивая языком от восхищения. Овечью шкуру Энкид передал ему для чистки.
Аттайа, с разрешения гостя, оставил его, а сам вернулся во двор. Энкид тщательно протёр влажное от пота тело жеребца пучками сухого сена. Он тихо разговаривал с Лулу, как он звал коня, расхваливая ему на ухо три его важных достоинства: выносливость, ум и верность.

Спутники Энкида тоже добрались до двора крепости и спрыгнули с повозки, разминая затёкшие ноги. Аттайа дал команду одному из стражей разместить воинов, определить онагров в конюшню, а повозку поставить под навес и взять под охрану.

Энкид вышел во двор и велел хозяину крепости: «Накорми коня досыта. Дай ему пять мер отборного овса и немного соли. Напои водой из колодца. Уж больно она у тебя вкусная.»

Аттайа поклонился и тут же отдал конюху приказ к исполнению.

Энкид с любопытством рассматривал стены крепости и высокие финиковые пальмы. Они обрамляли территорию станции и скрывали от прямых солнечных лучей сад с цветущими деревьями. Тем временем небо полностью затянулось свинцовыми тучами. Порывы ветра усилились. В воздухе висело ожидание близкой бури. Аттайа, посмотрев на небо, предложил гостю пройти в его простой двухэтажный дом с плоской крышей, сделанный из кирпича-сырца. На каждом этаже и над входом по одному оконцу. Низкая входная дверь намертво крепилась на плоском камне и поворачивалась вместе с ним.
 
Над головой прогрохотали первые раскаты грома. Хозяин и Энкид едва успели переступить порог дома, как на заставу с шумом обрушился обильный весенний ливень. Вслед за ними взбежали, коротко перешучиваясь, замешкавшиеся и успевшие тут же промокнуть спутники-воины, сопровождавшие Энкида.

Войдя в дом, Энкид снял накидку и шапку и передал их дочери Аттайи. Смотритель сам почтительно молча и степенно полил Энкиду из ситулы, чтобы тот мог омыть  руки и лицо. Он пригласил гостя занять лучшее место на деревянном стуле с высокой спинкой за столом у горящего очага, ярко освещавшего эту часть комнаты. Сам он сел напротив Энкида. За окном шумел дождь.

3

Аттайа предложил гостю выпить местного пива. По его словам, его друг пивовар из города Эль-Обейд варил его лучше всех. Секрет пивовара заключался в количестве и качестве добавляемых в сусло фиников, произрастающих только в этой местности. Даже царские пивоварни не могли соперничать с ним по вкусу пива. Аттайа аккуратно налил гостю и себе в медные чаши-кубки. Пожертвовав немного благородного напитка, плеснув на огонь очага, они подняли чаши и пригубили за богиню Баба – великую врачевательницу и покровительницу всех шумеров. Так они подчеркнули общую принадлежность к «черноголовым», как называли шумеров.

Жена и миловидная дочь Аттайи принесли на стол испечённые в специальной глиняной печи, врытой в землю во дворе, вкусно пахнушие овсяные лепешки грубого помола. К ним свежую зелень, соус из слив в медной плошке продолговатой формы и соль в плошке поменьше. На середину стола поставили глубокую и широкую медную чашу с сушёными фруктами из сада Аттайи урожая прошлого года. Бока роскошной чаши благородно отполированы временем до блеска.

Аттайа ловко разделил руками лепёшки на кусочки и почтительным жестом пригласил высокого гостя приступить к трапезе. Ели руками, помогали себе ножом. Аттайа достал видавший виды, добротно сделанный бронзовый нож. Энкид тоже вытащил из ножен, богато инкрустированных серебром и золотом, кинжал и протёр лезвие с двух сторон о полы одежды. Он положил кинжал справа от себя, направив острие к плоской медной чаше, стоящей перед ним. Аттайа не смог определить сразу, из какого металла было сделано тёмное, синеватое лезвие кинжала. Ему показалось, что это была не бронза, точно не медь и не серебро. Он был прав. Этот кинжал Энкиду подарил сам царь Шульги-Син, и его подарок был сделан из редкого в те времена железа. Таких кинжалов во всём царстве было всего несколько штук. Выплавили и закалили кинжал умельцы из страны Аратта. В высоких горах Аншан они нашли небесное тело из чистого железа – подарок богов. Из него мастера выплавили железо для дара богоподобному Шульги-Сину. Этот кинжал был дороже золота. Аттайа посчитал неприличным спрашивать высокого гостя о кинжале, а Энкид, который не был хвастуном, решил, что говорить самому о редком кинжале было бы нескромно.

Они укладывали на ещё горячие лепёшки сладкий молодой укроп, розмарин, стебли мелкого зеленого лука, сворачивая их, слегка обмакивали в сливовый соус и аккуратно закладывали весь кусочек лепешки в рот, помогая себе большим пальцем. Они медленно и молча пережёвывали пищу, ощущая даже самый отдалённый вкус яства. Вскоре жена и дочь хозяина принесли в глубоких керамических чашах, исходящих паром, главное блюдо корчмы – бульон из утки с внутренностями. Они пили маленькими глотками сытный подсолённый бульон, приправленный кореньями, травами и специями из сада, шумно остужая его, дуя на горячее. Каждый расчитывал так, чтобы часть жидкости осталась на завершение трапезы.

Охранники Энкида разместились за другим столом. Они ели сытную кашу из ячменя и фиников. Пили крепкий спиртной напиток из ячменя - сикеру. В беседы они не вступали из почтительности к своему господину и хозяину крепости. Между собой они негромко общались на аккадском языке, так как на шумерском не говорили. Закончив ужин, они лениво отдыхали, приняв удобные позы, а когда ливень уже прекратился, вышли во двор, чтобы проверить повозку и онагров.

4

Насытившись, Энкид и Аттайа беседовали до самых сумерек, под потрескивание тлеющих углей пальмового дерева в очаге. Из слов хозяина Энкид скоро понял, что Аттайа – ветеран, достойно отслуживший в армии. Как и отец Энкида, Аттайа, когда ему исполнилось сорок пять лет, получил от царя не только должность начальника крепости, но и земельные наделы в пожизненное владение. У него было право выбирать самому, что делать на этой земле – выращивать финиковые деревья и овощи, разводить животных или организовать пруд с рыбой.

Первым делом Аттайа разбил фруктовый сад на территории самой крепости. Уже через три года он стал давать первый урожай. Как человек предприимчивый, он решил организовать небольшую корчму для путников, которая занимала половину первого этажа его дома. Аттайа верно предположил, что путники, следующие через его заставу, не откажутся утолить жажду и перекусить перед последним переходом в столицу. Корчма приносила ему пусть небольшой, но стабильный доход.
Что касается земельных наделов, Аттайа не торопил события и долго размышлял, как ему использовать их лучшим образом. В конце концов он решил разводить домашних птиц. Можно было, конечно, разводить и свиней – такую возможность он тоже рассматривал. Стоимость одной выращенной свиньи увеличилась в последнее время до пяти шекелей, к тому же тем, кто разводил свиней, полагался по закону в помощь раб или рабыня.

– Свинья – животное своенравное и долго растёт, – поглаживая остроконечную бороду, степенно говорил Аттайа. – К тому же поросёнок ест много зерна, а если держать свиней только на подножном корме, а едят свиньи всё, даже своё дерьмо, то их мясо становится жестким и невкусным.

Энкид был равнодушен к мясу свиньи, он предпочитал баранину. К тому же, вторая жена Инша категорически не ела свинины, а первая жена Нинсикиль предпочитала мясу рыбу.

– В жару мясо свиньи быстро портится, – заметил Энкид. – Не помогает даже обильная соль, как это делают при перевозке рыбы. Ты, конечно, слышал о случаях отравления свининой в походах.

Аттайа покивал утвердительно.

– Поэтому я и выбрал птицу.

Как-то раз один чужеземный купец, который часто проходил через его станцию с караванами, рассказал Аттайе о том, что некоторые предприимчивые люди в стране Мелухха стали очень богатыми, разводя уток и гусей. Домашняя птица неприхотливая и быстро растёт. Зерно для размышлений было брошено. Аттайа умел читать и решил собрать больше информации о птицеводстве. Как человек основательный и неторопливый, он провёл много времени в библиотеке школы-эдуббы в городе Эль-Обейде. Когда он нашёл, что ему было нужно, он попросил племянника – помощника учителя в этой эдуббе – переписать для него нужные наставления по птицеводству на отдельных таблицах.

Ученики в эдуббе с первых дней обучения копировали разные тексты, простые и сложные, которые им поручали наставники. Им было всё равно, что переписывать. Так у Аттайи появились письменные правила по уходу за птицей и дажи чертежи строений на глиняных таблицах, которые он сам бережно обжёг в печи.

В одно из новолуний Аттайа, обратившись к богу бурь Ишкуру – покровителю военных походов, охоты, земледелия и животноводства – отважно взялся за незнакомое дело. Следуя советам на таблицах, он построил несколько хижин, склад для зерна и загоны для птицы. На строительстве птичника у него работали свободные граждане. Бригада из шести человек взялась построить птичник за шестьдесят дней. Если справятся, он заплатит им одну мину серебром – шестьдесят шекелей. Если нет – на десять шекелей меньше. Руководил работами сам Аттайа.

Строители выкопали запруду для уток, подведя к ней воду по неглубокому каналу. Сначала они хорошенько утрамбовали дно и стены запруды. После этого обмазали запруду битумом. По расчётам Аттайи, ему требовалось девяносто талантов  битума, за них  он заплатил, поторговавшись, девять шекелей.
 
Надёжный фундамент сооружений был выложен из кирпича-сырца, его он покупал у производителей кирпича по цене один шекель за шестьдесят штук. В качестве строительного материала Аттайа использовал тростник, смешанный с глиной. Всего строительные материалы обошлись ему в тридцать шекелей.

Два молодых осла для работы на ферме стоили сорок шекелей. Запас овса - ещё двадцать пять шекелей. У купца, который когда-то ему рассказал о птицеводстве, Аттайа купил три десятка молодых уток с плотным оперением. На это ушло последнее серебро. Часть суммы ему пришлось платить медью и свинцом. Купец незлобно ворчал и подтрунивал над ним.
 
Наступил день, когда Аттайа израсходовал почти все накопления и его обуял страх, что он не сможет закончить начатое. В долг можно было взять лишь у алчных ростовщиков, но они запрашивали не меньше трети от суммы займа за короткий срок. Помышлять о казнокрадстве Аттайа и не думал. Он дорожил честным именем и хотел оправдать ожидания царя. Обирать проходящие караваны и путников, как это делали, по словам караванщиков, некоторые алчные чиновники на других заставах, для него было неприемлемым.

Судьба была благосклонна к Аттайе. Он сумел выдержать сложные времена, лавируя между необходимыми расходами и непредвиденными затратами. Помогла корчма и скромные запросы семьи.

Для работы с птицей Аттайа выбрал двоих самых надёжных из строителей и предложил им постоянную работу. Они стали его иждивенцами. Иждивенцы работали за крышу над головой, за одежду, за еду и за вознаграждение в виде зерна, кунжутного масла, фиников и пива. Часть из продуктов они оставляли себе, всё остальное или продавали тут же на станции, или отправляли, сторговавшись с проходящими караванщиками, семьям и родственникам. На Новый год, в день весенего равноденствия, его работники получали от хозяина дополнительно мясо барана или утки, ткань для одежды, неокрашенную шерсть и пиво. Изредка Аттайа вознаграждал иждивенцев несколькими шекелями серебра, но баловать он их не хотел и избегал допускать между ними распри из-за денег.
 
Аттайа, даже когда ему было очень тяжело, принципиально не покупал рабов. Три здоровых раба мужского пола обошлись бы ему в тридцать шекелей, как один вол. Содержание трёх рабов в год вряд ли бы превысило десять шекелей. Выгодно, но дело в том, что рабы в основном попадались из числа военнопленных. За свою долгую службу и военные походы Аттайа и сам мог бы стать, подобно им, военнопленным и рабом. Слава его богу-покровителю Ишкуру, не допустившему этого! Он оберегал и всегда выручал Аттайю, в последний миг предоставляя лазейку для спасения.

Птица растёт быстро. Аттайе повезло, а может, он просто всё сделал правильно и начал в благоприятное время, но утки не болели, а молодняк быстро набирал вес. Одна утка высиживала в течение месяца до полутора десятков утят. Уже через шесть месяцев поголовье птицы превысило две сотни. За счёт продажи первых излишков яиц и мяса утки в ближайшем городе Эль-Обейд, в доме у Аттайи появилась медь, а потом и серебро. Ещё через год Аттайа начал поставлять яйца и тушки утки в Ларсу — более крупный город. Недавно царские агенты специально приезжали из Ура и предложили ему снабжать дворец в столице. Они готовы без промедлений платить оптовую цену. Аттайа пока ещё не принял решение, так как цена была чуть ниже обычной. Теперь он подумывал о расширении дела и найме ещё одного иждивенца. Он хотел купить гусей, но пока всё ещё не сторговался по цене с купцом, который привёз первую птицу. Купец хотел за пару молодых гусей три шекеля серебром. Учитывая, что одна взрослая коза или овца стоили два шекеля, выходило дорого. Аттайа настаивал на цене один гусь с плотным оперением за один шекель серебром — но внутренне был готов согласиться на условия купца. Он не торопился. Прежде ему было нужно построить для гусей отдельный загон, а это снова затраты, впрочем, теперь он мог себе это позволить.

5

Медленно проходил разговор между двумя «черноголовыми». Их речь текла, подобно водам Идиглата (река Тигр) и Буранун (река Евфрат) в долине во время весеннего половодья. Потягивая через соломинку сладкое пиво, они говорили о предстоящем празднике Нового года – до его начала оставалось пятнадцать дней. Аттайа интересовался, правдивы ли слухи о прирученных по поручению царя Шульги медведях. Он слыхал, медведи с некоторых пор охраняли «Высокие ворота» Ура, удивляя и пугая путников, входящих в столицу. Энкид об этом ничего не знал.
Слегка опьянев, раскрасневшийся Аттайа, укоризненно качая головой, горестно возмущался, рассказывая Энкиду, как одни бедные люди, погрязшие в долгах, продавали за бесценок своих детей в рабство. В последний раз, когда он был в Эль-Обейде, сам слышал на торговой площади цену за ребёнка – один шекель.

- Нет, ну как это возможно, скажи мне?! Я готов заплатить шекель за гуся, а тут ребёнок!

Аттайа поздно женился и боги не дали ему сына, поэтому он подумывал купить и усыновить мальчика. Он бы вырастил его настоящим мужчиной и наследником, а тот бы оказал ему должные почести после смерти. Правда, с Энкидом он этими мыслями не поделился.

Плавно собеседники перешли к главной теме, интересовавшей Аттайю – верховой езде. Энкид рассказал о горцах с Севера, научивших его этому умению. Как человек военный, Аттайа сразу оценил преимущества верховой езды, но при этом понял, что из-за погрузневшего тела и мучивших его в последнее время болей в суставах, сам он уже вряд ли решится сесть на коня.
 
– Если всегда таскать на себе такой груз, лошадь может и обессилеть, – с усмешкой похлопал себя по животу Аттайа.

Энкид выпил пиво и легонько накрыл чашу ладонью, показывая, что он больше пить не будет. Хозяин с пониманием отнёсся к желанию гостя, но себе продолжал подливать. Пьянея, Аттайа становился всё разговорчивей. С ностальгией по богатой на военные походы молодости он начал вспоминать времена правления царя Ур-Намму – отца нынешнего богоподобного царя Шульги. При Ур-Намму Аттайа совсем ещё молодым парнем начал служить в армии в качестве простого лучника.

Аттайа слегка выпучил глаза и заговорил быстрее.

– Почти все шрамы я получил в то время. Мы были молодыми и бесшабашными. Мы не боялись смерти. Все солдаты боготворили Великого Ур-Намму. Я тоже видел его несколько раз, правда, издалека. Погиб он доблестно, но глупо. Царь был оставлен на поле боя своей же свитой, подобно разбитому кувшину – горестно подытожил ставший красным от тепла очага и выпитого пива Аттайа. Он поджал губы, помолчал.

– Сын великого Ур-Намму, богоподобный Шульги-Син, продолжил дело отца. В первые годы правления молодой царь не вёл воин, а укреплял страну. При нём во всём Шумере и Аккаде наступили времена тучных коров и богатых урожаев. Для нас, военных, время было спокойное и сытное. Я даже успел жениться, и жена родила мне дочь, – при упоминании дочери в его повлажневших на мгновение глазах появилась несвойственная воину нежность.

Аттайа опустил взгляд, смахнул со стола перед собой невидимые крошки, грузно поднялся, опираясь двумя руками за стол, подошёл, слегка хромая, к очагу и сосредоточенно разровнял горящие угли.

– При Шульги-Сине я ходил только в один поход – в Элам. Меня там ранили, но я выжил. После двадцати пяти лет верной службы, царь одарил меня землёй и дал мне спокойную должность, - он вернулся за стол.

– Я считаю богоподобного Шульги-Сина таким же покровителем моей семьи и клана, как и бога Ишкура. Каждый раз когда я бываю в храме в Эль-Обейде, я с благодарностью приношу подношения и возливаю воду статуи Шульги.

– Хвала ему и долгих лет правления! – поднял чашу с пивом старый солдат.

6

Разгулявшаяся стихия успокоилась, тучи рассеялись. Хотя еще не стемнело, Энкид, разморённый трапезой, степенными разговорами и теплом очага, окончательно решил заночевать здесь, а утром отдохнувшим продолжить путь в столицу. Уже начало смеркаться, когда Энкид поднялся по внешней лестнице на второй этаж дома, чтобы осмотреть комнату, предложенную хозяином для ночлега. Узкая коморка с по-солдатски простой обстановкой и жёсткими циновками на полу. Ночёвка на заставе не была чем-то диковинным для Энкида. Его всё устроило.

На небе появилась вечерняя звезда, когда Энкид вышел проверить коня. К тому времени Лулу накормили овсом и напоили чистой водой. Энкид поделился с прядущим ушами конём куском овсяной лепёшки. Погладив его по массивной шее и энергично расчесав пятернёй роскошную гриву, он пошёл проверить, пока ещё окончательно не стемнело, повозку под навесом. Немолодой караульный, приставленный Аттайей, поприветствовал на шумерском царского сановника, хлопнув коротким копьём по круглому щиту, закреплённому у него на левой руке.

-  Селим хемем!

Остановившись, Энкид рассмотрел его лицо с глубокими морщинами на лбу, белой, коротко подстриженной бородой, крупным мясистым носом, с большим шрамом над левой бровью, цепким взглядом и испорченными зубами. Стражник был сух, но жилист.

- Селим! - царский инспектор благосклонно кивнул ветерану.

Солдат, хотя и был в войлочном подшлемнике, почти скрывавшим его курчавые белые волосы, тоже выглядел как «черноголовый». Особенно выдавал его крупный нос. К тому же, приветствие «Селим» использовали шумеры, а не аккадцы.

Энкид на шумерском попросил зажечь факел. Солдат отставил щит и короткий дротик в сторону, достал из потертого кожанного кисета кремень и начал выбивать искру. Он поджег просмолённый фитиль и заранее подготовленную сухую солому, а от неё уже и факел. Пока караульный занимался розжигом огня, Энкид спросил, где тот служил. Оказалось, стражник был соратником Аттайи, хотя чуть моложе его. Его мать была шумеркой, а отец аккадец. Вместе с Аттайей он побывал в боевом походе в Эламе.

Стражник зажёг и передал просмолённый битумом факел столичному гостю. Энкид прошёл под навес и, подсвечивая себе, осмотрел повозку. В ней было два громоздких сундука из дерева, покрытых кошмой. Обычно солдаты использовали её во время боя, как бурку для защиты от стрел. Углы сундуков для прочности были окованы бронзовыми пластинами. Оба сундука опечатаны личной печатью Энкида.
В сундуке поменьше находились вещи, необходимые в путешествии. На дне сундука в большом кожаном кисете лежал нетронутый запас денег – сорок пять шекелей в виде серебряных брусков, по числу его лет. Там же, в небольшом деревянном ларце стояли керамичные маленькие сосуды с благовониями, дорогими смолами, настоями, мазями из целебных трав на все случаи жизни – их подобрала Нинсикиль. Для омовений – глубокая медная чаша, в ней немного растёртой золы, мыльный корень и остро отточенная бронзовая бритва, которой он сам или брадобрей подравнивал бороду. Всё это было прикрыто аккуратно сложенной сменной одеждой: парадной белой туникой с красным узором в районе ворота и обычной туникой песочного цвета. Из амуниции имелись войлочный подшлемник, медный шлем и медная бляха для крепления бурки, их носили лишь избранные царские воины. Сандалии из жёлтой кожи, завёрнутые в запасную подкладку из войлока для седла, и две шерстяные набедренные повязки покрывали амуницию. Сразу под крышкой лежала  подготовленная для записей глиняная таблица, завёрнутая в слегка влажную ткань. Под тканью в кожаном футляре он хранил два стило  для письма на таблицах.

Энкид взял факел в левую руку, отбросил кошму, ослабил и развязал узел тонкого просмоленного тростника. Он подсветил себе факелом и проверил печать на сундуке поменьше. Она была целой, сундук не вскрывали. Энкид нарушил печать, поднял крышку и достал наощупь набедренную повязку из тонкой шерсти. Он сунул повязку себе под мышку и плотно прикрыл крышку. Опечатывать сундук не стал, так как это заняло бы некоторое время, тем более груз был под охраной опытного караульного.

Во втором сундуке, значительно большем по размеру, была собрана работа трёх последних месяцев – отчёт об инспекции строительства канала и дамбы на глиняных таблицах. Строительство велось в районе Ниппура – родного города Нинсикиль. По дороге в Ниппур, сундук был заполнен брусками серебра по десять шекелей и золотом в виде полуколец разного веса. Энкид потратил казну на нужды строительства. Печать на большом сундуке тоже была целой.
 
Аккуратно разложенные в определённом порядке глиняные таблицы учитывали всех работающих на строительстве: рабов, надсмотрщиков, охранников, иждивенцев, царских служащих. Все они получали питание и вознаграждение в зависимости от положения и статуса. На других таблицах записаны подробные расходы за три месяца. Некоторые из таблиц были обожжены, другие, более хрупкие, пока ещё просто высушены на солнце. По прибытию в Эхурсаг – дворец и резиденцию царя Шульги, Энкид обобщит все записи и подготовит несколько итоговых таблиц. Всю работу надо завершить ещё в этом году, чтобы не переносить неоконченные дела в год новый.

На самом дне сундука, обёрнутые в белую ткань, лежали искусно выточенные из слоновой кости статуэтки двух богинь – Нишану (покровительница законов, справедливости, правды, милосердия) и Нибалу (покровительница письма и отчётности). Статуэтки ему подарили в знак признательности, незадолго до отъезда. Тонкая работа – очень красивые, очень дорогие и очень редкие. Энкид сначала отказывался от такого ценного подарка, но потом согласился, увидев в этом знак: светлокожая Нинсикиль напомнила ему богиню Нишану, а смуглая Инша, напомнила богиню Нибалу.

Энкид вышел из-под навеса и вернул факел караульному. Опытный воин вытянулся перед ним, но без излишнего рвения. Энкид пожелал ему спокойной ночи и не торопясь пошёл в сторону дома.

7

Пока он медленно брёл через сад, наслаждаясь ароматом цветущих деревьев, его мысли перенеслись в Ур, и он представил себе завтрашний день. Первым делом он поедет в канцелярию дворца и сдаст сундук с отчётностью под охрану. Потом он отправит стражников с багажом в дом на пристане к Инше. Отпустив стражников, сходит в бани, встретится с друзьями. От них узнает новости во дворце. Он уладит все дела и к закату солнца, оставив Лулу в царских конюшнях, пойдёт пешком через финиковую рощу и дальше по городским улицам в дом на пристани, чтобы обнять любимую жену и сына. Он уже так соскучился. Энкид потрогал место за кожаным поясом, где у него был спрятан подарок для Инши – браслет из серебра в форме мудрой змеи.
 
С мыслями о ней  и сыне Энкид вернулся к дому. Он поднялся по внешней лестнице на второй этаж. Из комнаты раздавался раскатистый храп стражников. Энкид прислушался и не стал заходить. Ему расхотелось засыпать вместе с ними. Он спустился вниз и вошёл в дом. Захмелевший Аттайа сидел на стуле перед очагом, вытянув ноги и скрестив руки на груди. Он дремал. Сон его был по-военному чутким. Услышав, как скрипнул камень при повороте двери, Аттайа встрепенулся и довольно резво, несмотря на грузность, поднялся и встал перед Энкидом, протирая глаза. Энкид спросил, может ли он заночевать на крыше дома на свежем воздухе. Хозяин несколько охрипшим со сна голосом, стараясь казаться совершенно трезвым, позвал дочь из женской половины. Ей он поручил отнести гостю на крышу циновку, покрывало и обязательно подушку, набитую пухом птицы.

Пока она готовила ложе для Энкида, Аттайа поблагодарил гостя за то, что он посетил его заставу.

– Многоуважаемый Энкид, для меня честь познакомиться с тобой.

Энкид слегка склонил голову и улыбался, благосклонно слушая сородича.

– Манерой держаться, ловкостью, образованием и умом, – продолжал Аттайа, – ты очень похож только на одного высокого гостя, которого видели стены этой крепости. Я имею в виду почитаемого мной могучего воина шагина Арадму – командующего царской армией и флотом.

– Арадму, что помнит воинов по имени, – добавил он.

Он осторожно без фамильярности положил руку на предплечье Энкида.

– Пусть боги направляют тебя по верному пути, мой высокопоставленный младший брат!

Энкиду было лестно слышать добрые слова Аттайи. После приятного вечера и сытного ужина на душе у него было хорошо и спокойно. Прикоснувшись к плечу ветерана и слегка сжав его, Энкид искренне поблагодарил его за гостеприимство.

– Оставайся и ты долгие годы здоровым и полным сил, Аттайа.

Считая про себя ступеньки внешней узкой лестницы, ведущей на крышу дома, Энкид легко и пружинисто поднялся на самый верх. Чистая просмолённая поверхность крыши подсохла после дождя и матово блестела в свете луны. Дочь Аттайи подготовила для него ложе. Она, сложив перед собой миниатюрные ладошки, гибко поклонилась, пожелала ему спокойной ночи и упорхнула в женскую часть дома.

Энкид разулся, скинул одежды, оставив на себе только магический красный шнурок, опоясывающий талию. Надел набедреннюю повязку, хорошенько вытряхнул тунику и стал устраиваться ко сну. Непривычно высокая и мягкая подушка из пуха птицы показалась неудобной. Лёжа на спине – левая ладонь под головой, правая ладонь на животе – он придумал подложить слишком мягкую подушку под колени. Стало гораздо удобнее. Покрывалом он прикрылся до груди.

Какое-то время Энкид наслаждался чистым после дождя и прозрачным, как слеза, небом. Над ним опрокинулась бездонная чёрная чаша, полная ярко мерцающих звёзд. Любовался Энкид небом недолго: глаза его сомкнулись, и он тут же провалился в крепкий и здоровый сон без сновидений.

Большой круглый шар Луны над небосклоном освещал границы царства холодным и мерцающим светом.