Хлеб наш насущный

Посвящается моему другу
Анатолию Семёновичу Дурандину
ныне уже покинувшему этот мир


Он любил работать ночью. Тихо, спокойно, дети спят.
Время — далеко за полночь. При отстукивании очередной страницы, неожиданно раздался телефонный звонок.
— Алло, извините, что поздно, но тут машина пришла.
— Какая машина?
— Ну как… щебень привёз, где-то задержался…
— Вы не туда попали.
Повесил трубку.
Сосредоточился. Опять застрекотала печатная машинка. В своё время освоил курс слепой десятипальцевой печати, что значительно ускоряло дело.
Звонок.
— Николай Васильевич?
— Нет, я же сказал, Вы не туда попали. Какой номер набираете?
На том конце провода хриплый голос назвал номер.
— Да, это мой номер, но я не Николай Васильевич. Уточните ещё.
Повесил трубку. Мысль ушла. Вышел на кухню, покурил в приоткрытое окно.
В комнате-кабинете-спальне старые настенные часы с маятником пробили два часа. Надо было заканчивать вчерне статью, да лечь поспать.
Только настроился продолжить, опять звонок. Тот же голос:
— Извините, не вешайте трубку, прошу. Видите, тут такое дело. Оставили меня дежурить, больше нет никого, а телефон только один, вот только Ваш отвечает. Тут, понимаете, щебень надо разгрузить, а куда ему указать место, я не знаю.
— Вас как зовут?
— Пётр Алексеич… Пётр. Тут, понимаете, стройка.
— А что за стройка?
В процессе разговора выяснилось, что строится промышленное здание, нулевой цикл. Котлован под фундамент, где-то соскладированы стройматериалы. Идёт, видимо, отсыпка подъездной дороги.
Немного разобравшись в обстановке, можно было логически предположить, куда разгружать запоздавший самосвал со щебнем.
— Значит так, Пётр Алексеич, скажите, чтобы выгружал к той большой куче песка, но чтобы оставался проезд.
— Ну вот, спасибо Вам за совет. Я тоже так думал, но сомневался. Без указаний руководства, сами понимаете… Спасибо Вам, помогли.
— Успехов!
«М-да, любопытный сюжет».
Но после этого работа уже не шла на ум. Пришлось лечь. В голове крутилась пресловутая площадка со щебнем…
Утром разбудил телефонный звонок. В трубке строгий начальственный голос.
— Здравствуйте. Вам звонит главный инженер  строительного управления Сафронов Александр Николаевич. С кем имею дело?
— Анатолий Семёнович.
— Скажите, по какому праву Вы даёте указание по нашим производственным делам? Кто Вы?
Пришлось изложить, что произошло ночью. Тон немного смягчился.
— Да, понимаю. У нас тут были свои нестыковки. Теперь, видите, ещё и щебень придётся перемещать. Так что, прошу Вас, Анатолий Семёнович, больше так не поступайте.
- Александр Николаевич, уверяю, больше такого не повторится. Но, согласитесь, здесь по большей части Ваши недоработки.
На том и расстались.
Вот так Анатолий Семёнович полушутя поучаствовал в стройке народного хозяйства.


Это, конечно, больше из области юмора. Если говорить серьезно, то к моменту поступления в Литературный институт и овладения журналистской профессией, у Анатолия за плечами был уже богатый жизненный опыт, что в деле журналистики, думается, имеет первостепенное значение. Это знание людей, ситуаций, опыт работы в самых разных областях. За плечами армия, школа самбо, которые во многом сформировали сильный характер.
После армии Анатолий решил поездить по стране, посмотреть на жизнь изнутри, так сказать. Многие ли сейчас в 20 лет пойдут на такой шаг? Страна была ещё Советским Союзом, шестая часть суши, есть где разгуляться. Летом путешествовал, а зимой устраивался на работу где придётся.
Один из зимних сезонов трудился пекарем в небольшой пекарне в одном из городков где-то на Волге (название города я не запомнил).
И вот…


Время было социалистическое. Страна Советов. Но реально всем управлял Центральный Комитет КПСС, то есть партия. Партия — наш рулевой. Был такой лозунг. Причём вопроса, что это за партия, не возникало. Партия была одна. Кто жил в советсткое время, хорошо это знает. А кто не жил, тому будет полезно почитать про эти, уже исторические времена.
В один из морозных зимних дней в пекарню пришёл представитель местной партийной организации. Собрали мастеров смен (Анатолий как раз был мастером), и этот товарищ говорит, что так, мол, и так, хлеба не хватает, надо как-то увеличить производительность.
— А как увеличить?
— Ну уж, товарищи, это вы лучше меня должны знать. Задача такая поставлена, сами понимаете. Может надо в три смены работать или как-то ускорить процесс выпечки.
— Печи у нас и так работают круглосуточно. А ускорить выпечку невозможно, это ведь технологический процесс, регламент есть.
— Значит надо поменять технологию, температуру поднять или ещё что. Подумайте. Технологи же есть у вас тут.
Тишина.
— В общем, партия в моём лице ставит вам такую задачу. А вы уж тут сами решайте, что и как.
Пекарня работала в четыре смены по 8 часов. Руководство пекарни стало напрягать с выполнением партийного задания. Две смены согласились ускорить процесс выпечки хлеба. А две, в том числе и смена Анатолия, отказались. Анатолию терять было нечего — беспартийный. Самое худшее — могли уволить. Так он и так весной собирался увольняться. Но главное, вопрос принципа. Ведь ускорить-то можно было только в ущерб качеству.
Прошло некоторое время.
В один из выходных дней Анатолий проходил возле булочной и ненароком услышал обрывок разговора двух женщин.
— Сегодня какая смена работает?
— Да эти… стахановцы, недопечённый хлеб, только свиньям. Придётся до завтра ждать.
Завтра была смена Анатолия. Он, не без гордости за себя и за свою бригаду, прошёл мимо булочной.


С Анатолием мы познакомились и сблизились при подготовке к изданию общественной газеты. Я стал к нему захаживать домой, иногда по делу, иногда просто так. Часто он встречал меня на пороге со словами:
— Ну вот, как раз чай заварил к твоему приходу.
К чаю у него было особое отношение и свой особый способ заварки крепкого чёрного чая. Такой насыщенный вкус не получишь из пакетика. Первую кружку выпивали на кухне под разговоры о том, о сём, о текущих делах.
Потом перемещались в его кабинет.
Одно время в квартире у Толи жил здоровый пёс лабрадор по имени Шукур. И тогда входить в кабинет надо было осторожно — Шукур так любил гостей, что на радостях набрасывался на тебя с неистовой силой, пытаясь своей мордой добраться до твоего лица и лизнуть. А поскольку он весил примерно столько же, сколько и я, то можно было бы запросто потерять равновесие и оказаться вместе с ним на полу.  После таких бурных приветствий, похлопывания по мохнатым  бокам, Шукур валился на спину и предлагал почесать ему брюхо, что он очень любил и мог так на спине лежать сколько угодно, лишь бы его чесали.  Но вечно эта процедура продолжаться не могла, и Толя уводил Шукура на половину жены, чтобы он не мешал разговору.
Пока Толя пристраивал собаку, я рассматривал книги в его обширной библиотеке. Стеллажи с книгами занимали большую часть кабинета. И даже беглый обзор корешков говорил о серьезных интересах владельца. Здесь не было, конечно, никакой беллетристики. И практически не было книг в красочных броских обложках, как это сейчас модно делать, чтобы привлечь читателя.
Глотнул ещё чайку и взял с полки полистать Энциклопедию символов. Никогда бы не подумал, что такая занимательная книга.
Вошёл Анатолий. Заговорили о значении символов в нашей жизни...
Беседа наша в кабинете могла пойти по самым разным направлениям. Политика, литература, философия. Чертой Толи было — во всех вопросах докапываться до сути. Поэтому с ним интересно было сверить свои соображения по тем или иным темам.
Зашёл как-то разговор о народной мудрости.
— Даже в гимне у нас про народную мудрость. Партия Ленина, мудрость народная…
— Там было: партия Ленина, сила народная. Теперь Ленина убрали, появилась народная мудрость. Дело не в этом.
— Ладно, дело не в гимне, А что по сути, есть народная мудрость, о которой иногда говорят? Вот, где-то там, в провинциальной глубинке, народ, он мудрый.
— Народ, он мудрёный, может быть. Допускаю, что далёкие предки наши были мудрее. Не исключено. Пословицы, поговорки — из древности. А сейчас появляются пословицы? Разве что анекдоты. Но говорить о мудрости в анекдоте не приходится.
— У нас учитель литературы, помнится, говорила, что остроумие — ещё не ум.
— Вот-вот. В провинции народ в основной массе живёт бытом. Бытовуха, да и пьянство ещё. Есть, конечно, самородки, кулибины. Но их единицы. Вот был я как-то…
Анатолий был прекрасным рассказчиком. А поскольку жизненный опыт, как я уже упоминал, был у него обширный, то истории из жизни собственной и жизни вообще, он мог рассказывать долго, подкрепляя этими историями свои соображения.
Засиживались, бывало, допоздна. Потом я выбирал какую-нибудь заинтересовавшую меня книгу из толиной библиотеки, помеченную оттиском «Библиотека семьи Дурандиных», и шёл домой, переваривая по пути наши разговоры.

Анатолия теперь нет, зачастую не с кем поговорить на серьезные темы.
Но память жива. 


Послесловие.
Этот рассказ не отражает даже в малой степени личность Анатолия Семёновича. Можно было бы написать повесть или роман, но для меня это неподъёмная задача. Пусть хотя бы это небольшое произведение останется во времени и будет напоминанием о нём.