Д. Часть первая. Глава первая. 3

     Когда я добрался до места происшествия, там была уже приличная толпа, человек сто, не меньше, и стояли они плотно. С большим трудом, рискуя отдавить себе и другим ноги, я протиснулся поближе к ограждению. Зрелище оттуда открывалось на загляденье. В репортаже я так, конечно, не скажу, ибо нужно соблюдать определённые нормы, однако куда ж скрыться от суровой реальности?
     Женщина лежала на животе, уткнув голову в траву, почти на самой середине ухоженного и обнесённого белым заборчиком газона. Одежда на ней была лёгкая, слишком лёгкая, даже с учётом того, что стоял июнь. Всё-таки летние ночи у нас бывают с прохладцей. А на ней – лишь тоненькая такая юбочка, колготки в мелкую сетку и блузка. Впрочем, блузка была не вполне на ней. Она была наполовину содрана, один рукав порван и испачкан травой, плечо и левая половина спины оголены. Лифчик, насколько мне удалось разглядеть, отсутствовал. Короче говоря, вполне себе обычная картина при попытке изнасилования. При попытке, что важно, ибо, судя по порядку с нижней частью, она вышла неудачной. Ну а дальше насильник разъярился и убил жертву. В общем, сюжет знакомый, и я бы уже готовил репортаж для вечернего эфира, если бы не одно “но”. Если бы не эти проклятые цифры.
     Собственно, когда было совершено первое убийство, особого внимания на цифру не обратили. Помню, кто-то из следаков даже высказал мнение, что жертва порезалась сама. Да и не все видели в этих царапинах число "1". Я сам, когда получил от своего информатора в полиции фотографии, принял их за обычные повреждения, полученные при борьбе. Но, как вскоре выяснилось, всё было не так просто.
     После второго эпизода, когда на груди жертвы нашли цифру "2", всем стало ясно, что началась серия. Через три недели обнаружили третий труп, и вот теперь, спустя ещё дней двадцать, – четвёртый. Тут уж сомневаться не приходилось: в нашем городе объявился маньяк. Скрыть от общественности подобное уже никак не получится, а значит, нельзя будет избежать и паники. Всё-таки преступления эти, как к ним не относись, ужасны. А налёт мистики с этим нумерологическим пунктиком убийцы делал их поистине зловещими. В общем, всё, что мне, как корреспонденту, было нужно.
     В этот момент толпа заволновалась, зашушукалась и подалась в стороны, освобождая проход. Я обернулся: сквозь образовавшееся пространство широким шагом двигался Дмитрий Селезнёв, наша местная звезда. Высокий, с военной выправкой, ещё достаточно молодой (для следователя, ему тридцать восемь) – в общем, женские и не только взгляды он всегда привлекал. Другой вопрос, что ничего выдающегося на своём поприще добиться Селезнёву не удалось. Большинство дел, которые он вёл, были так себе, пустышки – это я говорю, как человек, немало времени отдавший криминальной сводке. Да, он успешно их завершал, его раскрываемость держалась у верхней планки, но... В нашем городе попросту ничего не происходит. Конечно, пьяные драки, столкновения на национальной почве, грабежи и разбой, но кому, в самом деле, такое интересно? А вот настоящих аутентичных маньяков у нас не появлялось бог знает сколько времени. Так что, как ни крути, а начавшаяся серия стала для Селезнёва настоящим подарком судьбы, хотя он, разумеется, никогда и никому бы в таком не признался.
     Остановившись возле заграждения, следователь бросил на толпу сердитый взгляд, но ничего не сказал. Заметил меня, еле заметно кивнул и поспешил отвернуться. Что ж, его можно было понять, не каждому понравится, когда тебе задают прямые вопросы в лоб. А я без ложной скромности считаю себя одним из лучших на нашем канале по этой части. Конечно, теперь к Селезнёву мне бывает всё труднее пробиться, ну да это не беда. Хороший журналист всегда найдёт альтернативные пути.
     Некоторое время наш славный детектив созерцал место преступления, а затем обратился к участковому полицейскому Добронравову, который стоял рядом по стойке "смирно" и готов был, казалось, выполнить любое его поручение:
     – Что дал поквартирный обход?
     Добронравов дёрнул головой и виновато пожал плечами.
     – Пока ничего, Дмитрий Дмитриевич. Но я ещё не успел...
     – Ясно, – прервал его Селезнёв. – Дальше мы пойдём вместе. Заодно расскажете мне о контингенте. Только сначала взгляну на... тело.
     При этих словах он помрачнел и ещё более наморщил лоб. Это, должен заметить, всегда мне в Селезнёве нравилось – он никогда не забывал о том, что речь идёт не просто о телах, об объектах преступления, речь идёт о людях. А забыть тут очень и очень просто. Когда видишь столько насилия, крови и всякой чернухи, поневоле черствеешь, а ведь ему доводилось с этим сталкиваться куда ближе, чем мне. И тем не менее, он нашёл в себе частичку сочувствия к жертве, пусть даже на одно короткое мгновение. Я решил, что непременно упомяну об этом в своём репортаже. Зритель любит подобные проявления чувств у сильных людей.
     – Криминалисты уже закончили? – обратился меж тем Селезнёв к стоявшему поблизости со скучающим видом полицейскому.
     – Да вроде бы, – неуверенно протянул тот. – Снимали какие-то слепки... Сказали, что вам можно будет там ходить.
     – На вашем месте я бы знал точнее, – холодно отчитал его следователь. – Зачем, по-вашему, вы тут поставлены?
     Полицейский смутился, но не так чтобы сильно. Видно было, что он не чувствовал за собой никакой вины.
     – Я тут за порядком следить поставлен, – опустив глаза, ответил он. – Ну вот и слежу. А криминалистов кто разберёт? Копались там чего-то, фотографировали. Пять минут назад только ушли.
     Селезнёв ничего не ответил, только сделал раздражённый жест рукой, как бы говоря: "Довольно с меня этой ерунды". Тоже характерная деталь, которую можно будет использовать. Потом он решительно отодвинул в сторону один из оградительных щитов и широкими размазанными шагами пошёл по газону.
     Толпа сразу примолкла, неровный гул стих, все взоры устремились на следователя. Он словно вышел на подмостки, готовый исполнить главную роль в своей жизни. В известном смысле так и было, вот только сюжет пьесы оставался пока неизвестным не только зрителям, но и актёрам.
     Поравнявшись с лежавшим ничком телом, Селезнёв скрестил руки на груди и вперил долгий взгляд в спину несчастной девушки. Не знаю уж, что он там надеялся рассмотреть, может, просто глубоко задумался, это за ним частенько водилось. В любом случае, на недостаток внимания ему жаловаться не приходилось. И надо же такому случиться, что именно в этот момент кто-то несильно, но с неприятной настойчивостью начал дёргать меня за рукав. Обернувшись, я узнал Лёшу Быстрова – корреспондента "Вечернего обозрения". Разумеется, он был тут, кто бы сомневался? Странно, что я не заметил его раньше, на своих коллег у меня обычно чутьё. Вид у Лёши был какой-то помятый, глаза воспалённые, непричёсанные волосы некрасиво топорщились в разные стороны. В общем, создавалось впечатление, что он прибыл сюда с большого будуна. Что неудивительно: вчера была пятница.
     – Даня, привет, – сипловатым голосом выговорил он, стараясь поймать мою ладонь для липкого рукопожатия. – Ты, смотрю, как всегда, в первом ряду?
     Я решительно пресёк все его попытки поручкаться и не слишком приветливым тоном ответил:
     – Я всегда там, где самое интересное, тебе ли не знать? Чего надо-то?
     – Да я так, поинтересоваться. Может... ну, это... подкинешь каких идей.
     Вот в этом он весь, Лёха Быстров. Так и норовит поживиться за чужой счёт. Впрочем, иногда я действительно "подкидывал" ему интересные темы, до которого у самого руки не доходили. Опасности тут никакой не было – Лёха до безобразия бездарен. Некоторые его статьи можно выставлять в музее, ибо редко где увидишь подобную концентрацию глупости на страницу текста. Печальнее всего то, что Быстров в этом смысле отнюдь не исключение. С каждым годом я наблюдаю всё меньше и меньше профессионализма в моих коллегах. Да и в себе самом, если не кривить душой, но об этом, конечно, Лёхе знать не обязательно. Он бы сам такой мысли и допустить не мог.  Быстров всегда смотрел на меня снизу вверх, словно на идеал журналиста. Тут нет ничего удивительного, ведь телевизионщики – это элита. Даже на наш первый городской канал пробиться чрезвычайно трудно, что уж говорить о федералах. Поэтому в представлении разных щелкопёров из местных газетёнок мы видимся чуть не небожителями. Они нам завидуют, они перед нами заискивают, ищут возможности оказаться полезными, не забывая и о собственной выгоде, разумеется. Но в глубине души терпеть нас не могут, а некоторые не слишком умные экземпляры даже не скрывают своей неприязни. Лёша Быстров был как раз из такой категории. Как бы он ни лебезил при разговоре со мной, в его глазах то и дело проскакивали злобные искорки. Но мне это, признаюсь, даже нравилось. Если тебе завидуют, значит, ты чего-то достиг.
     Селезнёв меж тем закончил созерцать мёртвое тело и, резко повернувшись, зашагал назад. Подойдя к тому же полицейскому, он отрывисто бросил новый вопрос:
     – Санитары уже приехали?
     На этот раз ответ был куда более определённым:
     – Да, Дмитрий Дмитриевич, вон там машина стоит. Они готовы, вам нужно лишь распорядиться.
     – Хорошо, тогда пусть грузят тело – и как можно скорее. Мне нужно, чтобы лаборатория дала своё заключение к завтрашнему дню.
     Полицейский несколько растерялся.
     – Это... про лабораторию мне им тоже сказать?
     – Нет, не надо, я сам туда позвоню. А вы проследите, чтобы тут не было эксцессов... И скажите уже всем расходиться. Хватит, насмотрелись.
     Он кинул ещё один неприязненный взгляд в мою сторону и, прихватив с собой участкового Добронравова, пошёл прочь. Лёша дёрнулся вслед за ним, затем заколебался, оглянулся на меня, но инстинкт всё же пересилил, и он побежал за Селезнёвым. Я же, наблюдая за его поспешными дёргаными движениями, лишь снисходительно улыбнулся. Подобным образом карьеры себе не сделать, промелькнула у меня мысль. Нет, карьера делается иными, куда более тонкими методами. И мне доведётся в очередной раз продемонстрировать эту истину недотёпе Быстрову.