Призрак

 
   До выхода на пенсию призрак работал в музее. После выхода на пенсию он работал в той же должности, в том же месте, с тем же самым выражением в лице, глядя на которое невольно подумаешь: "И с чего бы это?», а подумав, тотчас вспомнишь, что с годами явится оно и в тебе, и точно так же, как и призрак, задумаешься о том, о чем думают все, выходя на пенсию и с должности призрака, и с должности повыше, и даже с той должности, у которой нет никакой пенсии.
   Как и когда призрак появился в музее - неизвестно. Известно лишь то, что, оказавшись в музее, он тотчас обратил на себя внимание.
   Карманы призрака, забитые всякой всячиной, всегда кусались, звенели и гремели. В руках что-нибудь да находилось: палка, доска, прут, верёвка... Разобрать, что таскал с собой призрак, было совершенно немыслимо, но всему, что звенело, гремело, оттягивало карманы, пряталось за пазухой, он находил применение. Шуруп ввинчивался в болтающуюся дверную ручку, и уже рука не выискивала щель, а хваталась за упор. Гвоздь шёл в оторванную от забора доску, и голова, привыкшая лазить в дыру, натыкалась носом в заколоченный шит. Камень укладывался в ямке на рытвиной дорожке, и никто не оступался, как и не замечал, что это дело рук призрака, железки ... Всё, способное принимать нужную форму, принимало её. Этот своеобразный мир создавался призраком неслышно и незаметно. Всяк попадавший в этот мир не замечал его таинственного механика, но так привыкал к его удобствам, что пальто, брошенное куда попало, не падало на пол, а цеплялось на крючок, которого там никогда и не было, и он словно сам вылез из стены; шляпа, слетавшая с головы, усаживалась туда же, окурки, недовольно шипя, влетали в урну, хотя их целили в пол, под каблук или носок.
   Как-то, выкапывая сухое дерево за глухой стеной музея, призрак копнул раз, другой, а через некоторое время заметил, что стоит не в ямке, а в настоящем погребе. Ступеньки были выложены белым камнем, свежевыструганные и покрашенные двери плотно прикрывали вход, возле выбеленных стен стояли бочки, бочонки..., обтянутые крепкими железными обручами, над ними полочки, полки... Призрак не успел даже выйти из него, как на пороге музея показались две уборщицы с банками огурцов, и они, словно ничего и не произошло, словно так и было изо дня в день, пошли по дорожке, выложенной фигурной плиткой, спустились в погреб, поставили банки на полки, заглянули в кадушки, сказав, что на зиму нужно засолить грибов, осмотрели ведра и вышли, закрыв дверь на увесистый замок и повесив отполированный ключ на гвоздик, так и не заметив призрака, который уже обсаживал дорожку яблоневыми саженцами.
   Никто в музее, где призрак наделал бесчисленное множество вешалок, столов, тумбочек... всего того, куда прячут ключи, печати, канцелярские принадлежности, на что вешают пальто, плащи, шубы...  не называл его ни по фамилии, ни по имени, ни тем более по отчеству, а просто кричали "эй», слыша в ответ такое усердное щёлканье, которое производит рота провинившихся солдат на плацу во время строевого смотра, когда появляется генерал - инспектор, готовя должное распекание. После щёлканья тотчас появлялся призрак, словно вырастал из-под земли, хотя до этого находился в конце совершенно противоположном тому, где его искали.
   Призрак настолько привык к подобному обращению без имени и отчества, что уже и сам позабыл и имя своё, и отчество и только щелкал, вкладывая в это усердие человека, от которого отвернулись, и он пытается напомнить о себе вот такого рода послушанием. И даже тогда, когда призрак умер, даже тогда никто не мог вспомнить ни имени его ни отчества. Так и остался он не человеком, а призраком без имени и отчества.
   На этом историю о призраке можно и закончить, но дело в том, что произошло невероятное. Вместе со смертью призрака исчез и музей.