Пустырь. Повесть из сборника Городище

Пожилой грузный человек не спеша шёл по бульварному кольцу столицы, погружённый в свои думы. Он был настолько высок и широк в «талии», что невольно привлекал к себе взгляды прохожих. Его самодельная резная палка, на которую он опирался правой рукой, вдавливала в грунт разноцветные листья бабьего лета. Две девчушки-хохотушки, проходя мимо него, бросили обёртку от шоколадки в урну, но порыв коварного ветерка заставил спланировать бумажку прямо к ногам солидного пешехода. Он резко стал, как вкопанный, посмотрел по сторонам и попытался наклонить своё туловище, чтобы поднять фантик. Вдруг по лицу его пробежала судорога – это когда-то простуженная поясница давала о себе знать.

- Вы что-то уронили? – учтиво спросил мальчуган с огромным ранцем за плечами.

- Да, бумажку, - пробасил старик. – Брось её, пожалуйста, в урну.

- Какой культурный, - улыбнулась проходящая девушка.

Просто старая привычка дворника, - вздохнул богатырь.

- Дворника? – обернулась девушка. – Вы больше похожи на дирижёра.

Выйдя на пенсию пару лет назад, он пристрастился к прогулкам. Дворницкий ветеран обычно шёл, куда глаза глядят, но заканчивался маршрут, к его собственному удивлению, всегда в одной и той же точке. Так место совершённого преступления каким-то образом невольно притягивает к себе преступника, и он, желая посмотреть на него хоть одним глазком, попадается в руки сыщиков. Сегодня же пенсионер целенаправленно шёл в свой обычный конечный пункт, чтобы вычеркнуть все черновые отрывки маршрута и жить набело. И вот он дошёл до него, перевёл тяжёлый взгляд на какой-то объект и, не спуская с него глаз, обрушил свои семь пудов на скамейку, отчего та жалобно заскрипела. Постепенно мысли перенесли его в начало девяностых годов.

*     *     *

Двадцать семь лет назад он, 35-летний, такой же высокий и широкий, но поуже в талии, тоже шёл по московским переулкам, которые той ночью были особенно душны. Непокорные длинные волосы, перехваченные на макушке шнурком, чтобы не липли от пота к лицу, придавали ему вид борца сумо. Глаза человека были плотно закрыты, правая рука выброшена вперёд, а большая ладонь вращалась, словно локатор. Не смотря на плотно сомкнутые веки, он шёл уверенно и быстро. Метод ходьбы «вслепую» он вырабатывал два года, чтобы «неотменимая модальность зримого» не мешала его внутреннему сосредоточению.
 
«Сумоист» остановился, открыл глаза и внимательно посмотрел по сторонам. Затем достал из большой сумки, переброшенной через плечо,  баллончик с краской и сделал на стене здания витиеватый знак, смысл которого не вскрыл бы самый дотошный криптоаналитик. Отметив что-то в блокноте, он снова сомкнул веки и двинулся дальше.

Когда богатырь вышел на Красную площадь, ладонь его увеличила скорость вращения, напоминая пропеллер, а тело стало метаться то влево, то вправо. Мужчина остановился и открыл глаза. Увидев впереди мавзолей Ленина, он извлёк из сумки связку чеснока и помахал ей, словно кадилом, в сторону монументального сооружения.

- Сгинь, нечистая! – пролетел его бас по пустынной площади.

Полная Луна к тому времени заметно побледнела, и на улице начинало светать. Человек, взяв от Кремля в сторону, снова вытащил баллончик и намеревался уже пометить очередное здание, но вдруг увидел на стене свой собственный  криптологический знак. Он не смог сдержать радости и искренне загоготал, отчего с ближайших деревьев слетели вороны. Толстяк достал карту центра Москвы и, крякнув от удовольствия, заключил с помощью маркера несколько кварталов города в круг. На карте было несколько окружностей большего диаметра, которые по мере исследования сужались. Как по годовым кольцам на пне можно определить возраст дерева, так по его кругам на карте можно догадаться, что потратил он на это дело немало времени.

На улице совсем рассвело. Зачирикали воробьи. Послышалось шарканье дворницких мётел об асфальт. Почти все окна одного старинного жилого дома были открыты. Из одного окна слышался тихий ропот любовных игр, из другого грубый храп, из третьего окна шла благодать абсолютной тишины. За ним почивала, уставшая от недельной кутерьмы молодая начальница ЖЭКа Любовь Семёновна Пустырёва. Выражение её лица на шёлковой подушке было таким, будто она пьёт сон с жаждой истомившегося в пустыне путника. Вдруг из четвёртого окна ворвалась в мир матросская песня «Раскинулось море широко». Это глуховатый дед Панкрат, сосед Пустырёвой по коммуналке, начинал свой новый день, подаренный богом, поставив по своему обыкновению заезженную пластинку на трескучий проигрыватель.

Пустырёва резко открыла глаза, сна в которых будто и не бывало, и, издав сдержанный стон негодования, застучала кулаками в стенку. Никакой ответной реакции не последовало. Тогда женщина вышла в общий коридор и вывернула электропробки. Теперь музыка стихла. Любовь Семёновна бросилась на постель, с наслаждением потянулась и снова закрыла глаза.
Дед, видя, что пропало электричество, покачал головой и переставил пластинку на старинный патефон, который не замедлил продолжить любимую песню хозяина.

Пустырёва ворвалась в комнату Панкрата словно тигрица.

- Выходные! – прошипела она. – Выходные, старый хрыч! Дай мне покоя!

- Да, да, - соглашался дед, отрываясь от старых фотографий, - опять чегой-то току нет!

- И когда ты подохнешь! – выпалила она, покраснев от гнева, и хлопнула дверью с такой силой, что от косяка отлетел кусок штукатурки.

Пустырёва включила телевизор, тупо уставившись на экран.

«А сейчас новости культуры, - говорило из телевизора. – Вчера на родину вернулся известный художник-авангардист Блюм». На экране появился улыбающийся мужчина лет тридцати пяти во фраке и цилиндре. Один его ус был залихватски закручен вверх, другой вниз.  Вопрос корреспондента застал его у трапа самолёта. Он обвёл глазами окрестности аэропорта, взглянул в небо, вдохнул полной грудью воздух отечества и молвил:

- Спрашиваете, надолго ли? Пожалуй, навсегда!

- А почему у вас разные усы?

- О, боже, об этом много раз писала западная пресса! - поморщился авангардист. - Ну, хорошо, для родины, так сказать...  Ус, который смотрит вверх, - это ус Сальвадора Дали. Он направлен в космос и является как бы антенной, воспринимающий сигналы Вселенной. А этот ус Фридриха Ницше. Он, как корень, уходит вниз, в землю, в глубину. Таким образом, имея два разнонаправленных щупа, я являюсь как бы связующим элементом между землёй и космосом.

Пустырёва так и впилась глазами в этого персонажа. Когда программа стала телевещать следующую новость, она невольно бросила взгляд на картину, висящую над кроватью, и печально улыбнулась. Зазвонил телефон. Начальница ЖЭКа тяжело вздохнула, сняла трубку.

- Ну, кто ещё там в такую рань? – спросила она устало-хриплым альтом, закуривая сигарету.

 - Пустырёва! – послышался в трубке голос, признаки половой принадлежности которого были начисто стёрты. – Почему у тебя вечно пустырь загажен?

- Да мы на той неделе пять бункеров оттуда вывезли! – удивилась Любовь Семёновна. – Три недели назад тоже вывозили!

- Немедленно убрать всё, что заново накидали! – визжала трубка.- Сегодня там будет мэр проезжать! Сию минуту!

Пустырёва набрала телефонный номер и нейтрально-требовательным голосом вежливого руководителя сказала:

- Собрать бригаду дворников и быстро на пустырь! Будь он не ладен! – всё-таки сорвалась начальница в раздражение.

Пустырь в центре Москвы не принадлежал историческим семи холмам, но также возвышался над горизонталью улиц и напоминал вылезающую из земли шляпку огромного боровика. Почему-то власти, несмотря на дороговизну этого участка, не спешили его застраивать. Для Пустырёвой пустырь был настоящей головной болью, ибо как его не убирай, он постоянно превращался в помойку. Проверяющие организации просто замучили её ЖЭК штрафами. Пустырь же, будто издеваясь, притягивал к себе всякую дрянь как магнитом. Но художниками он был любим, и часто можно было видеть на его хребте двух-трёх пленэристов с этюдниками.
Бригада дворников, прибывшая на пустырь, несмотря на оранжевую униформу, придающую работникам что-то общее, была по всем остальным категориям весьма разношёрстной. По растительности на голове были волосатые, лысые, бородатые и гладковыбритые, а так же такие, которые заключали в себе различные сочетания вышеприведённых признаков. Диапазон размеров тел тоже был велик: от почти карликов и худосочных субъектов до богатырей и откормленных толстяков. Отпечаток образованности на лицах ещё более углублял впечатление пестроты: от интеллигентных лиц, излучающих какую-то одухотворённость, до ничего не выражающих масок с выцветшими белесыми глазами.

Среди всех выделялся высокий и толстый человек, который ходил сегодня ночью по переулкам и делал свои странные вычисления. Сейчас он прохаживался среди работающих людей, и пристально следил за мусорным потоком. Найдя заинтересовавшую его вещицу, он бросал её в сумку на плече. Если же вещь была крупная, он велел класть её на тележку, которую он заранее припас.

- Стоп! Дай-ка сюда! – впился он глазами в старинную ручку на сломанном ящичке и, ловко отодрав её фомкой, бросил в сумку. – Остальное можете забирать. А это что? Не бросать, варвары! Это же рундук! Настоящий рундук! Сюда его!

Рундук поставили ему на тележку.

- Крохобор! – зло рассмеялся человек с квадратным подбородком. Такие лица особенно любила наглядная агитация и пропаганда в советское время. Собственно, это было одно трафаретное лицо, только с разными деталями. Пририсовали на голове каску – получился воин, дали в руки мастерок – строитель, поместили рядом микроскоп – учёный. Очень удобно. Но наш дворник несколько отличался от живописи идеологического фронта. Он был с глазами свежемороженого судака, как пить дать, с похмелья.

Богатырь услышал шпильку в свой адрес.

- Не крохобор, а Архивариус, - спокойно заметил он. – Меня так ещё с института зовут.

Появилась Пустырёва, которая уже издалека выкрикивала замечания:

- Под грабли! Под грабли всё чистить!

Она выхватила грабли из рук интеллигентной старушки и показала на личном примере, как надо грести.

- Понятно как? – язвительно улыбнулась начальница.- Нажимать надо. Хоть самую малость, Наталья Леонидовна!

Вдруг Архивариус остановился, как вкопанный, потом плотно сомкнул веки и поводил впереди себя рукой. Постояв так несколько секунд, он достал из неизменной сумки стетоскоп, воткнул в уши и лёг на землю.

- Неужели здесь? – прошептал он.

Пустырёва, увидев лежащего работника, забеспокоилась:

- Что с ним? Перепил что ли?

- Переработал! – с издёвкой сказал дворник с квадратной челюстью.

- Это кто там сачкует? – похлопала она громко в ладоши Архивариусу, как в детском саду детям.

Он вскочил с места с радостным лицом и с энтузиазмом включился в общую работу. Отодвинув двух мелких работников, тщетно пытавшихся перетащить батарею, Архивариус взвалил её на грудь  и направился к бункеру. Пустырёва смотрела на него с любопытством и любовалась его мощью. Архивариус швырнул батарею в бункер, который издал громкий металлический скрежет и выпустил из себя столб пыли.

- Полегче! – засмеялась Любовь Семёновна. – Бункер сломаешь, медведь!

- Опять не так! – загоготал Архивариус и подошёл к начальнице. – Это потому, что общая гребёнка меня не берёт. – Он встряхнул своими спутанными длинными космами. – Кстати, сегодня вам должно повезти в любовных делах. – Архивариус поймал рукой из воздуха невидимый сгусток энергии и растёр его пальцами. – Да, так и есть. Венера вошла в ваш знак.

- Вы полагаете? – томно спросила она и стрельнула по нему глазами. – Если бы…

- Всё зависит от вас, - понизил голос работник, - не упустите свой шанс.

Пустырёва рассмеялась.

- Спасибо за информацию, -  сказала она. – Может быть, я вам позвоню. Нет, лучше вы.

- О, непременно! Я приглашаю вас в парк культуры! Нет, лучше в Серебряный бор! Обожаю кататься на водном велосипеде, – расплылся в улыбке Архивариус, но вдруг заметил в бригаде какой-то непорядок и заорал.   

- Не бросать, варвары!

Он снова побежал контролировать мусор.

Невдалеке от пустыря остановился джип. Из него вышел авангардист Блюм в кожаном блестящем комбинезоне и такой же кепке. Костюм его был стилизован под работягу, но во всём его облике бросался в глаза парадный лоск. Он прошёлся, поглядывая на пустырь, приставил к глазу фотоаппарат и нажал на кнопку прибора. Когда Пустырёва распорядилась работами, спустилась с пустыря на тротуар и поравнялась с владельцем джипа, она вдруг остановилась в растерянности.

- Блюм?

Молодой мужчина оглянулся.

- Люба?

Они смотрели друг на друга и улыбались.

Любовь Семёновна вспомнила случай семилетней давности. Она тогда училась в театральном училище и подрабатывала дворником. Студентка вместе с двумя однокурсницами убирали один участок за временную комнату, которую им предоставили. Затем её повысили до техника-смотрителя, а ещё через пару-тройку лет Пустырёва стала директором ЖЭКа. Внезапная карьера удержала её от журавлино-небесных поползновений артистического мира, и она осталась верна синице-ручному коммунальному хозяйству.

Так вот, одетая в телогрейку Люба из последних сил гребла лопатой снег. Вязаная шапочка на её голове сбилась почти на глаза. Блюм, одетый с иголочки, нехотя помогал ей убрать участок. Наконец, он в отчаянии бросил лопату, снял лёгкий ботиночек и вытряхнул из него снег.

- Люба! – закричал он возмущённо. - Когда мы будем жить вместе?! Сколько мне можно окучивать тебя?! У меня уже мозоли кровяные!

- Как я не люблю авангардистов, - с презрением бросила недотрога. – Все они белоручки!

- Ну, и оставайся со своими грёбаными передвижниками! Бурлачка  волжская!

- Чтоб тебя засосало в чёрный квадрат! – разгневалась Люба. – Вот тебе беленького для очищения! – Она бросила в него целую лопату снега.

Блюм в ярости метнул в неё ботинок, который ещё не успел надеть. Студентка пригнулась, и ботинок залетел в открытое окно легкового автомобиля. Окно закрылось, и машина уехала вместе с обувью. Авангардист вытер от снега лицо, перекошенное негодованием.

- Прощу всё что угодно, только не насмешку над чёрным квадратом!

поскакал в одном ботинке к остановке и запрыгнул в троллейбус.

- Всё! Больше никогда! Нэвэ мор! – закричал он из дверей общественного транспорта и бросил в Пустырёву второй ботинок.

Она проводила взглядом уезжающий троллейбус, смахнув обледенелой рукавицей слезу, затем подняла не долетевший до неё ботинок и отряхнула от снега.

Сейчас они смотрели друг на друга, пока Блюм не вскинул фотоаппарат и не сфотографировал улыбающуюся женщину, которая почему-то сразу стала  серьёзной. Он бросил взгляд на пальцы её правой руки: кольца не было.

- Разведена, - пояснила Любовь Семёновна, перехватив его взгляд. – Ну да, семь. Семь лет мы с тобой не виделись.

- Плюс пять месяцев и…  восемь дней, - добавил Блюм улыбаясь. – Прошу! – Он открыл дверцу автомобиля.

Автомобиль покатил по безлюдным утренним улицам.

- Видела тебя по телевизору, - заговорила Любовь Семёновна, закуривая сигарету, предложенную Блюмом. – Как же тебя сюда занесло, да ещё в такой час?

- Выбираю место под один любопытный проект. И, по всей видимости, уже выбрал. А ты… наверное, уже старший дворник?

- Нет. Я директор, - слегка смутилась она.

- Директор! Это ж надо! Кто-кто? – вдруг заинтересовался он всерьёз.

- Директор ЖЭКа.

- Прекрасно! – вдруг возликовал Блюм. – Мне бы вот в этом самом районе арендовать помещение под мастерскую.

- Смотреть будем сейчас?

- Любочка! – комически заплакал он  от такой быстроты решения проблемы. – Так не бывает! Это просто волшебство какое-то!

- Налево, - уже командовала Пустырёва, и в глазах её вспыхнул хищный огонёк.

Через пять минут Блюм деловито ходил по полуподвалу, пинал ногой в перегородки и прикидывал на глаз будущую планировку. Пустырёва стояла в дверном проёме, прислонившись к косяку, и оценивающе наблюдала за своим экс-женихом.

- То, что надо! – заключил он.

- Маляров прислать? – мурлыкнула она.

- Так ты и эту проблему  можешь решить! - обрадовался Блюм. – Тогда уж заодно и слесарей с плотниками! Понимаешь, Любочка, мне  всегда была как-то неприятна эта суета. Отвлекает, знаешь ли, от главного…

Он подошёл к ней вплотную, задумчиво повторяя «от главного, от главного…» Любовь Семёновна закрыла глаза и потянулась к Блюму.

- Чёрт! – вдруг вспомнил он что-то и выбежал на центр помещения с озабоченным лицом. – Ведь со мной будет здесь жить Марья Булатовна! Надо создать для неё все условия. Она, Любочка, чрезвычайно капризна!

Пустырёва переменилась в лице.

- Что ж, желаю удачи, - сказала она, пытаясь скрыть обиду. – Завтра пришлю рабочих. Обещала…

Начальница натужно улыбнулась и быстро вышла.

- Люба! – крикнул вслед Блюм. – Подожди меня, я сейчас! У меня к тебе ещё одно важное дело!

Он промерил помещение в длину и ширину большими прыжками и тоже поспешил к выходу.

Архивариус же, пыхтя, катил перед собой тележку, заваленную разным барахлом, отслужившим свой срок. Из подъезда, к которому он причаливал, выбежала Любовь Семёновна и, не заметив своего работника, скрылась за углом. Архивариус начал разгружать тележку. В это время из подъезда вышел Блюм и посмотрел по сторонам.

- Любезный, не наблюдал ли ты полёт экстравагантной дамы, которая минуту назад выпорхнула из этого подъезда? – небрежно обратился он к  Архивариусу.

- А ты кто такой? - пробурчал толстяк с нотками угрозы в голосе.

Вдруг Блюм и Архивариус уставились друг на друга. На их лицах выразилось удивление.

- Какими судьбами? – воскликнул  Архивариус.

- Вот это встреча! Это просто провидение какое-то! – взвизгнул авангардист. – Ведь я только вчера вспоминал о тебе!

Они обнялись, и Архивариус долго тряс старого приятеля за плечи.

- Чего так воняет от тебя? – улыбаясь, спросил Блюм, насилу освободившись от железной хватки силача.

- Работа такая, - смеялся Архивариус. – Зайдём-ка ко мне! Чайку попьём, побазарим.

- Так мы теперь соседи? Что ж, поговорить нам, скажем, будет о чём, - охотно согласился Блюм.
 
- Захватим заодно, - кивнул Архивариус на тележку с вещами.

Блюм взял две лёгкие рамки для картин.

- Рундук бери, - указал ему приятель. – Эту мелочь я потом одним махом захвачу.

Блюм взял рундук за ручку с одной стороны и с трудом оторвал его от тележки. Архивариус с другой стороны потащил рундук в подъезд, увлекая за собой семенящего ногами за тяжёлой ношей товарища.

Коридор коммуналки, в которой обитал Архивариус, весь был заставлен разнообразными вещами, найденными на помойке. Когда старые приятели с грохотом втащили рундук, одна из дверей приоткрылась, и в проёме показалась жующая голова дворника с квадратной челюстью, того самого, который работал на пустыре.

- Ну, куда? Куда? – возмутился он. – Хватит уже! В уборную пройти нельзя! Выкину я всё твоё барахло скоро!

Архивариус никак не отреагировал на возмущение соседа. Он обсмотрел свой склад и, найдя свободное местечко, кивнул в ту сторону, куда и перетащили рундук.

Комната Архивариуса была на самом отшибе квартиры. Чтобы открыть в неё дверь, нужно было слегка отодвинуть комод, стоявший в коридоре. Внутренность комнаты представляла собой настоящую свалку. Правда, среди нагромождённых друг на друга предметов были проходы, которые образовывали хитрую сеть лабиринта. Все ходы были электрифицированы строительной переноской.

- Прошу! – пробасил Архивариус, отодвинув плечом комод. – Как знал, что гости придут – уборку сделал!

Блюм, подняв ладони на уровне лица и делая гимнастику пальцев после тяжёлой физической нагрузки, прошёл в комнату по одному из ходов, но попал в тупик.

- Не туда! – крикнул хозяин. – Перед швейной машинкой «Зингер» надо свернуть направо!

Блюм,  наконец, пробрался в довольно уютный уголок, где был диван, стол и два стула. На стене висела карта города, на которой были обозначены фломастером грубые сужающиеся круги.

- Под окнами твой шарабан? – полюбопытствовал Архивариус, включая собранную из разных моделей электрокофемолку.

Блюм, улыбаясь, закивал в ответ.

- На чём разбогател-то?

Блюм задумался и потёр щепотью пальцев правой руки воображаемую мысль со звуком «э-э-э».

- Хм. В основном на огненных шоу. Но это дело прошлое. Меня сейчас интересует другое. Есть один интересный проект.

- Ну-ка, выкладывай!

- Это сооружение памятника, - начал Блюм как бы издалека.

- Кому?

Блюм печально посмотрел на приятеля.

- Ну почему сразу: «Кому?» Да никому! Всему человечеству!

Он нервно закурил, но спохватился и сделал сигаретой знак вопроса, быстро потыкав ею у своих губ.

- Кури, - пробурчал Архивариус, пополз на четвереньках и скрылся в каком-то потайном лазе.

Через секунду заурчал кондиционер, а через две – вернулся хозяин через тот же лаз, но задницей вперёд.

- Интересный способ передвижения, - улыбнулся Блюм.

- Раком-то? В ЖЭКе всему научишься.

- Вот если бы ты так умел мыслить, - многозначительно заметил товарищ, - то цены бы тебе не было! Ты сразу бы схватил идею моего проекта. Беда человечества в том, что оно примитивно мыслит.

- Так расскажи мне поподробнее, уж постараюсь разобраться! – сказал Архивариус с ноткой обиды в голосе.

- Этот проект, - начал Блюм, - должен будет сделать революцию в монументальном искусстве! Он перевернёт представление о памятнике с ног на голову! – Авангардист встал, чтобы по своей ораторской привычке пройтись, но так как двигаться было негде, снова присел. – Ведь чем были все памятники до меня? Они были пронизаны  идеей памяти о прошлом. У меня же будет интуитивное прозрение будущего! Смекаешь, старичок? Это будет памятник будущему человечеству!  И это будет великая связь через космос!.. – Блюм стал задыхаться от волнения и вдохнул лекарство из карманного ингалятора.

- А что это будет конкретно? – неподдельно заинтересовался Архивариус.

Блюм соединил свои руки в замок и, не расцепляя пальцев, перекрутил их. Лицо его побледнело от боли, и капли пота выступили на лбу, но авангардист мужественно продолжал держать фигуру высшего пилотажа. Потом Блюм закатил глаза и, сжав зубы, проговорил:

- Я  ещё не знаю! – Он развязал замысловатый узел из собственных конечностей и с энтузиазмом добавил. -  Но место под памятник я уже присмотрел: прекрасный пустырь в центре города!

Архивариус разлил кофе в мутные стаканы.

- Охо-хо-хо-хо, - зевнул он и хлебнул чёрный напиток. – Это ведь то же, что и твоя экспедиция на Памир десять лет назад. Праэнергия, чёрт возьми!  Три года пропало!

- Да, это была ошибка, - отмахнулся Блюм.

- А я ведь тогда внедрился в географическое общество, убедил государство в финансировании. Государство! В финансировании псевдоэкспедиции! Охо-хо-хо-хо! – качал Архивариус головой. – Ну, ладно, дело прошлое. Ты вот лучше меня послушай. Я тебе первому это говорю, как старому приятелю. У меня  тоже один проектец имеется, - подмигнул  толстяк и перешёл на шёпот. – Я почти нашёл библиотеку Ивана Грозного!

Блюм схохотнул. Потом ещё раз схохотнул. И затем, больше не в силах сдерживаться, просто зашёлся от смеха.

- Ты чего? - не понял Архивариус.

Когда Блюм немного успокоился, он объяснил:

- Я сомневаюсь, старичок, что таковая вообще была когда-либо. Вся всемирная история – это чистейшей воды фальсификация!

Архивариус посмотрел на Блюма очень мрачно, взглядом убийцы. Авангардист слегка замялся.

- Но мой принцип: уважать чужое мнение, - улыбнулся он и небрежно потрепал Архивариуса за плечо. – Что же дальше?

- Нужны деньги для раскопок, - безнадёжно сказал хозяин и медленно, по-бычьи вытянул из стакана весь кофе.               

- Что ж, если твоя находка подтвердится, то я готов помочь в спонсорстве.

- Вот за это огромное спасибо! – внезапно оживился Архивариус. – Пей кофе-то! Тебе налил!

- Благодарю, я сыт, - испугался Блюм и невольно поднял согнутые пальчики к груди.

- Значит, по рукам! – Архивариус протянул свою ладонь-лопату приятелю, которую тот и пожал. -  Вот в следующее полнолуние проверю свои данные и, скорее всего, можно будет начинать рыть.

- Но я хотел бы ещё поговорить о моём проекте. – Блюм опять закурил. – Ты ведь ещё в Суриковском славился тем, что фонтанировал всевозможными идеями. Что тебе пришло на ум, когда я тебе говорил о памятнике?

- Ну-ка, напомни, - растерялся хозяин.

- Хорошо, я тебе поведаю саму суть, о которой тоже ещё никому не заикался. Памятник должен будет нести энергию каждого подошедшего к нему посетителя в космос! В космос! Это будет как бы энергетический храм, направленный в будущее, но вместе с тем, он должен будет заключать в себе и современную культуру. Я, конечно, выражаюсь слишком туманно…

- Отчего же? Минуточку.

Архивариус сделал правой рукой над своей головой кругообразное движение, закрыл глаза и погрузился в транс. Через некоторое время он открыл один глаз и исчез в куче мусора. Появился он совершенно с другой стороны с помятым пионерским горном в руках. Вытерев его от грязи подушкой, Архивариус поднёс его к губам, направил инструмент к потолку и издал, насколько хватило лёгких, длинный и противный звук. В стенку постучали.

- Понял? – спросил он с горящими глазами?

- Честно говоря, не совсем, - сказал Блюм, наморщив лоб и пытаясь разгадать смысл задумки товарища.

- Труба, идущая в космос, - начал объяснять Архивариус. – Кто захотел, тот подошёл и дунул. Звуковая волна достигает космической зеркальности и, естественно, отразившись, возвращается назад. Авангардист рассмеялся.

- А если она не вернётся?

- И не надо! – тоже рассмеялся Архивариус. – Тебе же, как художнику, нужен символ!

- К чёрту символ! – вдруг психанул Блюм. – Символ – это старьё! Мне нужно и символ перевернуть! Хотя… - он задумался, - в этом что-то есть. Спасибо. – Блюм с серьёзным лицом протянул руку. – Мне пора.

Архивариус потряс его руку:

- Очень рад нашей встрече.

Блюм вышел из подъезда и направился к автомобилю. На ходу он вытер свои руки белоснежным носовым платком.

- После следующего полнолуния! – послышался сверху голос Архивариуса, который высовывался из окна второго этажа.

Блюм рассеянно кивнул головой и сел в машину. По вздутым венам на лбу и висках, которые как бы шевелились, было очевидно, что мысль авангардиста бешено работала.

*     *     *

Но вернёмся из путешествия во времени в сегодняшние будни. Каменное лицо пожилого Архивариуса неожиданно шевельнулось бровями. Он увидел, как из подержанного жука-фольксвагена вышел другой пожилой человек и тоже вперил свой взгляд в объект. Брови толстяка сделали гневную галку от ревности, но постепенно перешли в горизонталь и, наконец, встали домиком от удивления. Он засунул два мизинца в рот и выдал громкое глиссандо. Владелец жука оглянулся, прощупал глазами панораму слева направо и остановился на свистуне, который махал ему рукой. Наконец он заулыбался, ответил коротким свистом без приспособления пальцев и направился к знакомому.

- Привет, Блюм, - вскочил и подал пятерню Архивариус. – Как ты полысел!

- Привет-привет. А у тебя брюхо раздалось! – попытался нанести контрудар авангардист.

- Так это прибыль, а у тебя убыль.

Впрочем, Блюм для своих лет, выглядел неплохо. Немного ссутулился, похудел, полысел, но дерзкая постановка головы и надменный лордовский взгляд оказались неподвластны годам. Бархатная куртка, несмотря на изрядную поношенность, своим старинным изысканным покроем ещё более прибавляла ему аристократизма.

- И усы свои зачем-то так кардинально убавил.

Авангардист действительно сбрил оба кончика усов, и они сузились до чаплиновского пятна под носом.

- Демократизировал обе стороны, - пояснил он.

- Теперь ни ввысь, ни вглубь? Понятно.

Вдруг они замолчали, как в театре после третьего звонка, уселись на скамейку и начали вместе созерцать объект.

А со стороны объекта на них смотрели два невидимых, цепких глаза.

- Как всё интересно начиналось, - шепнул Архивариус.


*     *     *


Пустырёва пришла домой в раздражении, что выражалось в резкости её движений и громком хлопке входной двери. Она зашла на кухню и хотела зажечь газовую конфорку, но в гневе бросила спичечный коробок на пол: плита была запачкана.

- Нет, это невозможно! – твёрдо сказала  она и решительно направилась к комнате Панкрата.

Ударом ноги Пустырёва отворила дверь. Дед в это время лежал на диванчике и рассматривал журнал «Плейбой».

- Сколько это может продолжаться? – закричала она. – Я уже замучалась отмывать после тебя плиту! Нет памяти, так сиди на кухне и следи за своей баландой, чтобы не убежала! Да хоть бы оторвался! Ноль внимания! Выпишу я тебя скоро из квартиры! За грязь, за нарушение тишины и прочие хулиганства! Сейчас же пойду и напишу заявление! Пойдёшь жить на улицу к бомжам! Ясно?

Панкрат лежал и непонимающе моргал глазами.

- Что зенками хлопаешь? Ты когда последний раз полы мыл?

Она пошла в ванную и, налив ведро воды, поставила его у открытой двери Панкрата.

- Тряпку в руки и вперёд! – скомандовала она. – Долго мне ждать?

Панкрат с трудом перевёл тело в сидячее положение и тихонечко заскулил:

- У-у-у… никому я не нужон… у-у-у… где ты, моя старуха?..

- А кому ты можешь быть нужон? – перебила его Пустырёва, сделав акцент на неправильном ударении Панкрата. – Детей не народил, один катался, как сыр в масле! Вот и некому о тебе позаботиться! Мотай-ка в дом престарелых! Там много таких, как ты.

Дед встал и хотел было выйти.

- Куда? – остановила его Любовь Семёновна.

- На кухню. Чайку хотся.

- Вот тебе, а не чай! – она поднесла к его носу кукиш. – Отныне на кухню тебе дорога закрыта!

- А   в уборную?

Пустырёва задумалась.

- В самое сердце бьёшь, гадёныш! – вспылила она из-за неразрешимой задачи. – Ладно уж, в туалет пока можешь. Цени моё великодушие! Чем у тебя тут воняет? – Она прошлась по комнате Панкрата. – Значит так, веник в руки…

Старика уже давно начало трясти от нервного возмущения. Он замахнулся журналом и со словами «якорь тебе в глотку!» запустил им в Пустырёву. Любовь Семёновна в гневе развернулась, но вдруг из открытого окна влетел большой букет роз и попал ей в голову. Она на мгновение растерялась, оказавшись под перекрёстным огнём, ринулась было к Панкрату, но внезапное ржание лошади за окном заставило её бросить силы на возможно более сильного и опасного противника. Начальница подбежала к окну и выглянула.

Под окном на красивом белом коне восседал Блюм и махал ей рукой. Он был одет в белоснежный парадный костюм жокея.

- Приглашаю вас на прогулку! – улыбался он улыбкой голливудской звезды.

- А как часто ваша Марья Булатовна получает от вас букетом роз по физиономии? – пыталась одной фразой нанести двойной удар Пустырёва.

Блюм захохотал.

- Я не зоофил! Марья Булатовна предпочитает овёс! – он похлопал свою лошадь по шее.

- Так это лошадь? – начала оттаивать Любовь Семёновна.               

- Даже если бы это была верблюдица, я не стал бы её кормить розами, хоть они и колючие.

Пустырёва подняла с пола букет и окунула в него лицо. Проходя мимо Панкрата, она тихонько рыкнула на него, но на лице женщины играли улыбка и румянец. Когда Пустырёва скрылась из виду, Панкрат подошёл к окну и оценивающе посмотрел на авангардиста.

- Хлипок уж больно, - произнёс он недоверчиво.

Через четверть часа Любовь Семёновна сидела в седле на белой лошади, которую под уздцы вёл Блюм.

- Какой у тебя стал властный голос, - говорил Блюм. – На кого это ты так серчала?

- О, это моя боль! Сосед по коммуналке! – жаловалась Пустырёва с преувеличенной трагичностью в голосе. – Была самая перспективная квартира, когда я туда прописывалась. Две одинокие старушки, один старичок и я. Старушки оправдали все мои надежды, а вот дед Панкрат, похоже, что и меня переживёт! А из-за него я квартиру не могу приватизировать, - виновато улыбнулась она. 

- Фи-фи-фи! – поморщился Блюм, - какая проза!               


- А где ты её видишь, поэзию-то? – вздохнула Любовь Семёновна.

Авангардист остановился, с недоумением взглянул на спутницу и потрепал лошадь по холке.

- Ну, как, Марья Булатовна, покажем Любови Семёновне диковинную птицу под названием поэзия?

Лошадь одобрительно улыбнулась, обнажив ряд крупных, жёлтых зубов. Хозяин ловко вскочил ей на спину, усевшись позади Пустырёвой, и стукнул пятками по бокам животного. Марья Булатовна с двумя всадниками на спине бросилась с места в карьер и понеслась по бульвару, перейдя на плавный галоп. Пустырёва с испуганно-удивлёнными глазами летела над землёй, широко открыв рот, будто делала один бесконечно-долгий вздох. 

- Куда ты меня везёшь? – смеясь от восторга, спрашивала Любовь Семёновна, прижавшись спиной к Блюму.

- В царство поэзии! – отвечал лихой наездник.

Они влетели на холм уже известного нам известного пустыря и остановились.

- Вот эта помойка и есть… - Пустырёва внимательно посмотрела Блюму в глаза.

Блюм окинул взглядом первооткрывателя панораму города и, выкинув руку, тыкнул большим пальцем вниз.

 - Я воздвигну здесь величайший памятник всех времён и народов!

Он соскочил с лошади и по-хозяйски прошёлся по пустырю.

- Я уже знаю, какой он будет! – ликовал авангардист, слегка позируя по своему обыкновению. – Я  прочно ухватил идею, которую сегодня предоставил мне случай! О, я соединю небо и землю! Они сольются в едином поцелуе, а поцелуем и будет мой монумент, который я подарю миру!

Пустырёва смотрела на него во все глаза. Вдруг Блюм как-то неожиданно скис, закашлялся, пшикнул в рот из карманного ингалятора и присел на ящик, который уже кто-то бросил на очищенный утром пустырь. Он подпёр кулаком подбородок и закрыл глаза.


- Джон, Джон, - пробормотал художник с горечью в голосе, - где ты, мой Джон?

- Что это за Джон? – насторожилась Любовь Семёновна.

- Это мой продюсер, американец, - продолжал вздыхать Блюм. – Большой хватки человек. Это он организовывал для меня огненные шоу за рубежом. Без него я как без рук.

Пустырёва облегчённо вздохнула.

- Ведь я человек чистого творчества. Все эти организационные проблемы, вся эта рутина и дрязги просто убивают меня! А ведь надо получить у властей разрешение на строительство. Неужели я погиб?

Любовь Семёновна сползла с лошади на землю, подошла к Блюму сзади и обняла его.

- Столько счастья за один день! – прошептала она. – Да этот помоечный пустырь давно у всех поперёк горла стоит, в том числе и у меня. А тут – памятник! Да префектура рада будет поддержать твой проект.

- Неужели? – встрепенулся Блюм. – А как… к кому… и чего…

- Я тебе помогу...

Пустырёва не договорила фразу, потому что слилась с художником в долгом поцелуе.
 

А дед Панкрат, окинув печальным взглядом свою комнату, надел на плечи маленький рюкзачок, взял свой старенький патефон и, шмыгнув носом, пустил по щеке крупную слезу.

- Мешаю я тебе, дочка, - вздохнул он со скрипом и поковылял прочь.               

На круглом столе в рамке стояла фотография, запечатлевшая Панкрата молодым, в тельняшке, с закрученными чёрными усами. Рядом лежал клочок бумаги, на котором химическим карандашом было нацарапано два слова: пошёл помирать.

Захлопнулась входная дверь в коридоре, и цветастые занавески  на окне бывшего морячка колыхнулись в сторону улицы, словно вылетел из комнаты его дух вслед за хозяином.

Дед Панкрат, спускаясь на эскалаторе, с любопытством смотрел по сторонам и разглядывал рекламные щиты. Седая борода его развевалась от лёгкого ветерка.

- Ребятки, - обратился он к детворе, - как мне до Ждановки доехать?

Ребятишки пожали плечами и растворились в толпе. Панкрат сделал движение к идущему молодому человеку.

- Нет денег, отец! - отрезал тот и прошёл мимо.

Тогда он нашёл милиционера и обратился к нему.

- Мил человек, совсем я запутался, лет десять в метре не был. Как мне до Ждановки доехать?

Милиционер подумал и заглянул в схему метро.

- Нет такой станции, - безапелляционно заявил он.

- Как так нет? – возмутился Панкрат. – Сквозь землю что ли она провалилась?

- А куда вы едете?

- На кладбище.

- На какое кладбище? – улыбнулся терпеливый милиционер.

- От Ждановки на автобусе ещё надо ехать! Старуху хочу навестить перед смертью!

- Ничем помочь не могу, - отдал честь сержант и, смутившись, отошёл в сторону.

Дед подошёл к краю платформы. В глазах его было отчаяние.

- Вот она и пришла, смерть-то.


На станции объявили: «Отойдите от края платформы. Посадки на поезд не будет». Показался технический состав со срезанными вагонами.

Один «обдолбанный» наркоман уставился на Панкрата.

- Ты прикинь, - сказал он своему такому же приятелю, - Дед Мороз в июне месяце!               

Технический поезд остановился на две секунды. Панкрат зашёл в вагон, присел на деревянную лавку и поёрзал на ней.

- Раньше помягче сиденья-то были, - заметил он отрешённо.

Вдруг второй наркоман встрепенулся.

- Где Дед Мороз? – начал он жадно искать белесыми глазами нужный объект.

- Да вон!

Они посмотрели на то место, где несколько секунд назад стоял Панкрат, но оно было пустым.

- Ну, тебя глючит! – засмеялся второй, а первый непонимающе хлопал веками.

Состав тронулся и скрылся в тоннеле.

Через несколько минут локомотив заехал на запасной путь и, оставив несколько вагонов, уехал.

Панкрат остался  в отцепленном вагоне в полной темноте.



В одном американском баре за столиком сидели братья Джон и Майкл. Джон был ровесником Блюма, Майкл лет на десять их постарше. Младший брат выглядел довольно потрёпанным, старший выделялся импозантностью.

- Я больше не могу работать с этим русским авангардистом! - тяжело вздохнул Джон и влил в горло целый дринк.

- Но ты же сам говорил, что он гений.


- Может быть он и гений, но я разорился из-за его безумных проектов! - Он махнул ещё один дринк.

- Но ты же говорил, что все идеи придумываешь ты сам!

Джон засмеялся с нотками истерики в голосе.

- Майкл, он берёт самую мою простую идею и доводит её до фантасмагории! И я сам заражаюсь его проектом, но ничего не могу с собой поделать! Он гипнотизёр, Майкл! Он страшная личность! Десятитысячный первоначальный проект после его редакции становится миллионным!

Джон искренне заплакал.

- Вы расстались? - серьёзно спросил Майкл.

Младший брат закивал головой, ибо горло душили спазмы.

- Жаль. - Майкл раскурил сигару. - Значит, ты без работы и без денег?

- Я больше не мог с ним оставаться! Он решил  соорудить в Москве какой-то памятник! А какой, сам ещё не знает! О, я представляю, что это будет за чудовище!

- Памятник? - заинтересовался старший брат. - Да ещё в Москве? Любопытно.

Он остановил Джона, который собирался влить в себя ещё один дринк.

- Хватит. У меня возникла интересная мысль. Едем в лабораторию.

Майкл вёл машину, изредка скашивая глаза на изрядно охмелевшего братца.

- Знаешь ли ты русских царей? - осторожно заговорил старший брат.

- О, знаю! Это Пётр! Он пропилил окно в Америку!

- Был ещё и другой. Иван.

- Что? Там даже царей Иванами называли! Блюм тоже Иван! Да ещё Иванович!

- Нет, - засмеялся Майкл, - тот был Иван Васильевич. Иван Грозный!

Машина полетела на огромной скорости.

- Иван Грозный, Иван Грозный, - проговаривал Майкл и, стиснув зубы,  увеличивал скорость.

- Осторожно! - испугался Джон, но брат ловко вписал автомобиль в поворот и резко ударил по тормозам.

- Нас интересуют оба Ивана! - многозначительно произнёс Майкл и открыл дверцу.

Они зашли в химическую лабораторию, которую возглавлял Майкл. Хозяин открыл сейф и достал толстую папку.

- Я сейчас открою тебе великую тайну, как брат брату, - сказал учёный. - Но ты поклянёшься мне, что никому о ней не скажешь. Даже отцу!

- О’кей!

Джон мгновенно протрезвел.

- В этой папке ценнейшие документы. Они попали к нам из Японии, а до этого хранились в архиве русских царей. Я буду краток. - Он развернул карту древней Москвы. – В шестнадцатом веке Иван Грозный, этот умный, хитрый и жестокий человек, держал тайную лабораторию. На него работали видные алхимики Европы, сумевшие избежать участи костра на родине, а так же индусы с иранцами. Как ты думаешь, Джон, чем они занимались?

- Нашли формулу философского камня? - вытаращил удивлённые глаза младший брат.

- Эликсир жизни! Грозный готовил его для своей династии! - шептал учёный. - И должен где-то остаться его склад!

После продолжительной и напряжённой паузы Майкл подозвал Джона кивком головы.

- Это карта Москвы шестнадцатого века. А вот карта современного города. Тогда Москва занимала вот эту часть. - Он обвёл ручкой центр современной Москвы. -  Изучи обе карты скрупулёзно! Возобнови отношения с Блюмом и включись в его проект по возведению монумента!

- Ты думаешь, что нам удастся...

- Молчи! Я понимаю, что у нас один шанс из тысячи! Но игра стоит свеч! Ты вспомни, чему учил нас отец! Истина лежит рядом с безумием! Если монумент будет в центре, то шансы увеличиваются! Завтра вылетаешь. Как только там определят место под строительство, немедленно сообщи мне. - Майкл тяжело вздохнул. - Если не получится, то мы ничего не потеряем, а если найдём!..  страшно и подумать.

Указательный палец Майкла судорожно зачертил по карте Москвы.


Архивариус, в нарядной по его меркам рубахе, тщательно расчесал мелкой гребёнкой свои вьющиеся только что вымытые волосы, которые своей непокорностью походили на стальную проволоку, откинул белую накидку с зеркала, висевшего на стене, и приблизил к нему лицо. Кстати, рядом висело зеркало с чёрной накидкой. Через минуту он громко заурчал, будто гигантский кот, расправил плечи, улыбнулся и снова завесил зеркало. Полистав записную книжку, Архивариус остановился на словах «директор ЖЭКа Пустырёва Л.С.» и набрал телефонный номер. В ответ послышались длинные гудки. Он приблизил к трубке ладонь и поводил ею в воздухе. Вдруг Архивариус насторожился, улыбка исчезла с его лица. Он опять послушал гудки и стал пальцами вытягивать из трубки невидимую нить. Попробовав её на вкус, оккультист с тяжёлым вздохом положил трубку на аппарат.

- Любовник, - скрипнул он зубами.

В очередное полнолуние Архивариус среди вновь нанесённого мусора на пустыре возился со своими странными приборами и приспособлениями. Он был до пояса раздет. Пот бежал градом с его лица и плеч. Наконец астролог расставил зеркала и линзы различных калибров в нужном ему порядке, поймал  большой лупой луч одной из звезд и записал что-то в записной книжке. Затем Архивариус сменил положение приспособлений и снова сделал запись. Он сверил углы, под которыми падали лучи звёзд и в раздумье сказал: «Эхэм». Затем снова подвигал приборы и сел на землю в ожидании, поглядывая исподлобья на коварную Луну.

Вдруг в большом зеркале появилась светлая точка, которая стала разрастаться и, неожиданно вспыхнув на несколько секунд, словно мощным прожектором осветила направленным светом одно из окон соседнего дома.

Старушка, разбуженная вспышкой, подкралась к окну и выглянула из-за портьеры на пустырь. Поток света внезапно прекратился. И вдруг мощный бас согнал с деревьев ворон.

- Эврика! – кричал Архивариус, упав на пустырь и целуя землю. – Эврика!

Старушка задёрнула портьеру и стала испуганно молиться.

После утренней уборки Архивариус спустился в полуподвал Блюма. Помещения были уже отремонтированы по высшему разряду. Хозяин находился в прекрасном расположении духа, что выражалось в насвистывании им незамысловатой мелодии. Он был одет в блестяще-серебристый комбинезон и такой же шлем, что делало его похожим на астронавта из фантастического фильма.

- Нашёл, - выпалил Архивариус ещё на пороге.

- Что именно? – не понял приятель, не переставая насвистывать.

- Библиотеку Ивана Грозного!

Блюм отдал дань удивления свистом, сделав глиссандо вниз. Но это была лишь дань и поэтому лёгкая мелодия зазвучала вновь, как ни в чём не бывало.

- Не свисти! – немного обиделся Архивариус. – Все деньги просвистишь!

- А может быть, наоборот насвищу? – улыбнулся Блюм. – Взгляни-ка лучше на это!

Он нашёл в компьютере нужное окно и показал товарищу схемы и чертежи. Архивариус долго и тупо смотрел на треугольники, конусы и круг.

- Ну, как? – спросил довольный своей работой авангардист.

- Нормально, - похвалил его Архивариус, чтобы поскорее перейти на более насущную тему. – Ну, так вот…

- Ты меня извини, - перебил его Блюм, - что я позаимствовал начальную форму у тебя. Но это был лишь толчок, так сказать, зацепка за конкретику. Заметь, что у меня не горн. Здесь возвышается целых четыре семидесятиметровых раструба. Также, в них совершенно не надо будет дудеть, как у тебя. Здесь будут посылаться не звуковые, а чисто энергетические сигналы! Хочешь знать, как? Хочешь? -  Он плеснул в бокалы вишнёвый сок.

- Хочу, - потянулся Архивариус к бокалу с соком, но тут же понял свою промашку и поставил своё лицо в положение «весь внимание».

- Вот здесь будут закреплены десять золотых колец разного диаметра.

- Почему именно десять?

- Потому что на руках десять пальцев. Каждый сможет вставить свои руки в эти кольца, которые напрямую связаны с раструбами, и ощутить всё величие соединения с космосом!

- А ноги?

- Что ноги?

- Там тоже десять пальцев.

- Ноги – это неважно, - занервничал Блюм. – Человек щупает руками! Руки – вот уникальный инструмент человека! В землю сооружение будет уходить на тридцать метров. Этим будет достигаться абсолютная устойчивость и дополнительная подпитка энергетикой самой планеты.
-
 Грандиозно! – покачал головой Архивариус. – Можно ещё соку?

- Разумеется.

Блюм прошёлся по просторному залу.

- Я могу предложить тебе соавторство, - подмигнул авангардист.

Архивариус поперхнулся напитком.

- Но с одним условием, – продолжал Блюм. – Ты сделаешь мне эскизы барельефов. Которые будут возвышаться по всей площади раструбов. Не забыл ещё? Ведь в институте ты был лучшим барельефщиком.

- А что делать-то? – Архивариус с готовностью встряхнул большими залежавшимися ладонями.



- Там должны быть изображены сцены из книги рекордов Гиннеса. Например, Моцарт, сочиняющий за клавесином; человек, который дальше всех плюёт; женщина с самыми длинными ногтями и так далее.

- Забавно, - заметил Архивариус и стал серьёзным. – А может быть изобразить одних гениев?

- Не понял?

- Ну, зачем тебе плюющего-то человека?

искренне рассмеялся.

- Вот он застой мозгов, - сказал он и стал раскуривать трубку. – А чем же плюющий всех дальше в мире человек не выдающийся? Вот смотри, все наши искусства – это определённые навыки и напряжение некоторых мышц нашего организма. Представь себе на секунду, что человечество пошло бы не по пути наших искусств, а по пути плавательного мастерства. И на ты сказал бы тогда, что Моцарт не выдающийся лишь на основании того, что он плохо плевался?

- Ну, хорошо, согласен. Что скажешь, то и сделаю, - сдался Архивариус, - А гонорар мне какой-нибудь причтется?

- Безусловно, - заверил Блюм. – Могу пока обещать пять процентов от общих сборов после осуществления проекта.

- А как насчёт раскопок библиотеки? – насторожился Архивариус. – Ведь обещал помочь в спонсорстве.

- Для этого мне нужны данные, подтверждающие наличие библиотеки .

- Ничего нет проще! – возликовал Архивариус. – Сейчас я тебе всё выдам!

Из глубины апартаментов Блюма послышалось лошадиное ржание. Блюм направился туда, Архивариус засеменил за ним.

- Ну, во-первых, я ищу библиотеку около года, - начал своё доказательство Архивариус. – Каждое полнолуние, благодаря моему дару ощущать некоторые токи, я сужал круги и таким образом вышел на пустырь.
Блюм открыл помещение, где находилась белая скаковая лошадь, перед которой телевизор показывал передачу «В мире животных».

- Сколько мне пришлось преодолеть барьеров! – продолжал Архивариус. – Я даже Ленина победил! Ленина!

Авангардист многозначительно присвистнул.

- Такая мощнейшая энергетика от мавзолея прёт, что постоянно сбивала меня с толку. И это естественно, что Владимир Ильич пакостил мне. Ведь вся его воля была устремлена в будущее, как и у тебя, тогда как я ищу то, что было несколько веков назад.

- Что, Марья Булатовна, не нравиться передача? – потрепал Блюм лошадь за морду и начал щёлкать пультом, задерживая каждую программу на некоторое время.

- Во-вторых, сегодня ночью соотношения углов падения луча каждой основной звезды всех зодиакальных созвездий составил шестеричную прогрессию! – бросил Архивариус немаловажный козырь. – А это бывает раз в пятьсот лет!

Марья Булатовна выразила явное удовольствие от телеигры «О, счастливчик» (сейчас она называется «Кто хочет стать миллионером»), фыркнув ноздрями и закивав головой.

- Ах, ты моя интеллектуалочка! – умилился Блюм и дал лошади ананас.

- В третьих, мерцание Сириуса замедлило частоту колебаний, как бы затаив дыхание перед великой находкой. А Сириус – моя звезда!

Блюм вернулся в зал и развалился в кресле перед компьютером.

- И, наконец, моя интуиция! Я просто верю, что там находится библиотека Ивана Грозного!

- Это не научно, - поморщился Блюм. – Ну что такое мерцание, Сириус, интуиция, «верю», «не верю»?  Может быть, там что-то и есть, например, какая-нибудь канализация или бог знает, что… - Он углубился в компьютерную игру.               

Архивариус, в то время, пока авангардист говорил, заметил на столике фотографии, которые привлекли его внимание. Он взял их в руки и начал рассматривать. На фотографиях был запечатлён известный пустырь с разных ракурсов.

- Откуда у тебя это? – перебил он Блюма.

- Я сам фотографировал свой пустырь.

Архивариус изменился в лице.

- Когда ты намерен запустить свой проект? – спросил он дрожащими губами.

- Думаю, недельки через две-три, ну, через месяц. Как утрясутся дела с бумагами.

- Блюм, - сказал Архивариус, побледнев, - именно под этим пустырём библиотека Грозного! Ты не посмеешь вторгаться экскаватором в ценнейшие исторические слои почвы. Там надо снимать миллиметр за миллиметром.

- Ну, милый мой, этак и за десять лет не построишь. А я намерен открыть свой памятник ко Дню всех влюблённых!

- Зачем там нужен какой-то безумный мемориал, когда под пустырём уже есть бесценный исторический памятник?! – взревел Архивариус.

- Мне плевать на то, что там есть! – вдруг взвизгнул авангардист и завязал руки в узел. – Я сам составлю историческую эпоху! С меня начнётся новая эра! Причём тут какая-то библиотека, которой и существовать-то не должно?!

Он пошатнулся и опёрся локтем на клавиатуру компьютера. На экране монитора  зарубились мечами два отъявленных головореза.

- Варвар! – в ужасе прошептал Архивариус, скрипнув громко зубами.

- Тупица! – пытался крикнуть Блюм, но закашлялся от возбуждения и, развязав руки, воспользовался несколько раз ингалятором.

Архивариус медленно поплыл к выходу, задумчиво крутя пуговицу. У самой двери он оглянулся.

- Если бог есть, он не допустит твоего проекта. Бабник! – На последнем слове пуговица, которую он крутил, оторвалась.


- Вот мы и проверим... -  выдавил авангардист, но новый приступ кашля прервал его речь.

Когда он поднял голову, приятель, а вернее, уже враг, удалился. Дверь была распахнута настежь. Блюм повернулся к монитору, стиснул зубы, и, ударив пальцами по клавишам, через секунду поразил мечом компьютерного противника.


Старушка, которую ночью разбудил пучок света с пустыря, стояла в очереди в магазине и беседовала со своей знакомой. Знакомая была интеллигентного вида бабушка в дворницкой оранжевой безрукавке, та самая Наталья Леонидовна, которую начальница ЖЭКа учила грести граблями на пустыре. Она слушала простоватую подругу и пыталась скрыть на своём лице тонкую насмешку.

- Вот вам крест, Наталья Леонидовна, - уверяла её подруга, - здоровенный такой, косматый, голос страшенный  « Э-э-э! А-а-а!»

- И, конечно же, с рогами! – заключила Наталья Леонидовна, тихонечко рассмеявшись.

- Ой, и не знаю, что это было, а только ходют слухи, - сплетница понизила голос, - что призрак деда Панкрата там шастает. Не похоронен он будто бы, вот душа-то неприкаянная и мечется.

- Ах, оставьте вы эти бредни, Лидия Григорьевна, - сказала интеллигентка с ноткой раздражения в голосе. – Я понимаю, что помойка является продуктом энтропии, распада, и в этом смысле я могу согласиться, что она – дьявол. Но лишь символически! Вы же всё принимаете за чистую монету, простите, как дикарь. Нельзя же так, в самом деле! Позвольте, позвольте, сколько вы мне должны сдачи? – обратилась она к кассирше, не успев погасить раздражение.

- Всё правильно, - фыркнула та в ответ. – Следующий!

- Боже, какие астрономические цены! Уму непостижимо! – нервно засмеялась Наталья Леонидовна, покрылась красными пятнами и стала суетливо класть покупки в пакет.

Вдруг её простоватая подруга, стоявшая впереди и уже расплатившаяся с кассиршей, растерянно проговорила:


- Ой, а где мой батон? – Она порылась в своей сумке. – Девушка я заплатила за батон. Вот чек.

- Да-да, он вот здесь лежал, - кивнула кассирша на место перед Натальей Леонидовной в оранжевой безрукавке.

Многие в очереди посмотрели на интеллигентную дворничиху, которая почувствовала на себе взгляды и удивлённо вскинула брови. Лидия Григорьевна крючком указательного пальца бесцеремонно оттянула одну сторону пакета своей подруги и заглянула в него.

- Вот он, мой батон! – обрадовалась она и злорадно посмотрела Наталье Леонидовне в глаза. – А говорите, что не кушаете белый хлеб!

Наталью Леонидовну передёрнуло.

- Уж не хотите ли вы сказать, что я специально...

- А почему бы и нет? – победоносно улыбалась Лидия Григорьевна. – От нищеты-то и на воровство пойдёшь!

- Вы, вы... Как вы смеете? Темнота!

- Хлеб мой украла да ещё обзывается! – с радостью взорвалась Лидия Григорьевна, наконец-то дождавшись для этого повода. – Секритуткой всю жизнь в райкоме партии проработала, а туда же, благородных кровей! Воровка ты! Воровка и безбожница! В чёрта она, смотрите-ка, не верит! Сама чёрт!

Лидия Григорьевна пошла к выходу, с наслаждением побраниваясь. Подруга её разводила руками, пожимала плечами, улыбалась и смотрела на покупателей, как бы ища у них сочувствия. В таком молчаливом возмущении она вышла на улицу и направилась к дому. Поравнявшись с пустырём, бывшая секретарша райкома остановилась, окинула его оценивающим взором и печально закачала головой, как бы сожалея о том, что в век научно-технической революции столько ещё много суеверия. Вдруг откуда-то из-под земли глухо донеслась матросская песня «Раскинулось море широко». Наталья Леонидовна застыла. Поющий голос постоянно срывался, как на заезженной пластинке, и начинал песню сначала. Старушка попятилась от пустыря, замотала головой и с неожиданной для неё быстротой, чуть ли не спортивной ходьбой, покинула аномальное место.

- Не верю! - убеждала она себя при этом вслух. - Не верю!


Архивариус готовил еду на общей кухне коммуналки. Полностью погружённый в себя, он налил в большую сковородку воды из-под крана, насыпал в неё риса и поставил на плиту.

На кухню вышел коллега с квадратным подбородком, неся стопку грязной посуды, которую он поставил в мойку. Сосед обрушил свою груду мышц на табурет, закурил беломорину и, пустив густой столб табачного дыма вверх, начал пристально наблюдать за действиями Архивариуса.

Архивариус накрошил в свою пищу чеснока, посолил и начал искать что-то в кармане. Наконец, он извлёк кубик в серебристой бумажке и попытался его развернуть, ковыряя ногтем. Сорвав закоревшую обёртку наполовину, он так и бросил кубик с её остатком на сковороду.

- Ну, блин! - хохотнул курильщик, затягиваясь на полном вдохе. - У нас в деревне так свиней не кормят!

Он по-хозяйски встал, подошёл к мойке и начал демонстративно мыть тарелки.

- Поел и сразу же! - сказал он Архивариусу менторским тоном.

- А если некогда сразу же? - возразил Архивариус, пробуя свою амброзию из ложки.

- Тебе-то некогда? Дрыхнет весь день! Засрал всю квартиру! Тарелку после себя не может помыть! Поел и сразу же! Сра-зу же! Сразу же!! - горячо наставлял он соседа, меняя для убедительности ударение на повторяющемся слове.

Поставив тарелки на полку, воспитатель достал недоделанную табуретку и, опять же демонстративно, начал обтачивать шкуркой детали, просматривать на глаз кривизну, разность и одинаковость оных.

- Хороша будет тубареточка! – похвалил он свой труд.

- Кретин, - вырвалось у Архивариуса.

- Чего? – не поверил столяр своим ушам.

- Идеи тебе не достаёт, - поправился Архивариус.

Сосед погрузился в думу и снова закурил.

- Врёшь, - пришёл он к выводу. – У меня идея есть. Это вот у тебя ни хрена! Я вот всё время что-то делаю, а ты никчёмный! Ты живёшь за счёт таких как я, и давно бы подох без нас! Мы соль земли! Труженики!

- Кому нужны твои табуретки? – Архивариус ещё подбавил соли и попробовал. - Нет, ты не соль. Твоя энергия направлена по ложному пути.

Архивариус ушёл к себе в комнату. Столяр с горящими местью глазами достал из шкафчика баллончик дихлофоса, направил струю мора в сковородку Архивариуса и с наслаждением выпустил полбаллончика.

- Соль тебе не нравится?

На кухне появилась молодая красивая женщина, сморщила носик от паров, идущих от сковородки, и бросила суровый взгляд на столяра.

- Ну, чё опять на кухне болтаешься?

Труженик встал сразу же чуть ли не по стойке «смирно», не зная, что сказать.

- Тубаретку вот делаю... – промямлил он, пряча дихлофос за спину.

- Весь дом в табуретках уже. – Она закурила сигарету.

- Продать можно...

- Лучше бы бутылки собирал, - вздохнула женщина. – Больше доходу. Седой уже весь, а ума так и не набрался!

Вернулся Архивариус и поставил на плиту чайник.

- Говорят, что вы клад где-то нашли? – лукаво спросила соседка у Архивариуса.

- Ну.

- Что ж вы не приоденетесь? – продолжала она.

- Сначала откопать надо. А мне одному не под силу.

Женщина сверкнула глазами.

- Брехня всё это, - занервничал столяр. – Сам слух и пустил, чтобы весу себе придать! И про колдуна тоже сам разбрехал!
 
Женщина начала делать мужу знаки, чтобы тот замолчал.

- Про какого колдуна? – заинтересовался Архивариус.

- Ну, что будто бы колдун ты, - почему-то обижено пояснил столяр и потупил взгляд.

- Да ведь ты сам всем и разбрехал! – прикрикнула на него жена. – Лучше бы помог соседу клад выкопать! Возьмите его в помощники, - обворожительно улыбнулась она, повернувшись к Архивариусу. – Он у меня один экскаватор может заменить. Тогда целый котлован за ящик водки вырыл!

- Надо всё обмозговать, - сказал Архивариус, зачерпнул целую ложку своего кушанья из шипящей сковородки и поднёс ко рту.

Столяр, затаив дыхание, исподлобья наблюдал за своим соседом.

- М-м-м... - промычал Архивариус с набитым ртом и, проглотив отраву, удивлённо произнёс, - какой потрясающий букет получился!

- Точно колдун! – прошептал поражённый труженик.

На следующую ночь Архивариус и столяр со штыковой и совковой лопатами на плечах подошли к пустырю. На лице у «тубаретчика» выразилось беспокойство. Архивариус поднялся на пустырь и поводил над ним руками.

- Здесь.

- Блин! – заругался напарник. – Если б я знал!

Он сел на бордюрный камень тротуара и закурил.

Толик, иди сюда! – позвал его руководитель раскопок. – Ещё не работал, а перекур устроил!

- Я здесь не буду копать! - запротестовал Толик.

- Почему?

Сосед сопел носом и молчал. Архивариус спустился к нему.

- Что случилось?

- Тс-с-с, - закрыл ему рот Толик. – Здесь нечистая сила, говорят!

- А я кто? - спросил шеф.

- Кто? – переспросил столяр дрогнувшим голосом.

- Колдун. Сам говорил.

- Не смотри ты на меня так! – отпрянул от него Толик. – Ехидно смотришь! И глаза у тебя ехидные!

- Ладно, смотреть не буду, - успокаивал его Архивариус. – Только подумай: если я колдун, то нечистая сила меня не возьмёт. Так?

- Так.

- Значит, тебе со мной бояться нечего. Так?

- Так.

- Ну, раз так, вставай и за работу.

Толик встал, взял лопату и неуверенно поднялся на пустырь. Они разгребли вновь наваленный кем-то мусор, освободив площадку для раскопок, и Толик начал копать землю. Архивариус стоял на четвереньках и светил в углубляющуюся ямку электрическим фонариком. За работой Толик немного забылся и осмелел.

- Моя мечта, - заговорил он вполголоса, - вообще ничего не делать.

- Но при этом хорошо питаться, - добавил Архивариус.

- Вот-вот! - подтвердил землекоп и радостно засмеялся. - Неужели всё это в последний раз?

- Что?

- Да вот лопаты эти неладные!

- Ты копай, копай! Найти ещё надо.

Толик со словом «Эх» всадил лопату в землю и выбил фонарик из рук начальника археологической экспедиции. Фонарик погас.

- Бестолочь, - заругался Архивариус, - ты мне чуть руку не оттяпал! Понемножку нужно!

- Я побыстрее вырыть хотел! – оправдывался работяга.

- Исторический слой спешки не любит! - заметил учитель, ремонтируя фонарик.

Наконец свет появился снова. Архивариус направил лучик в углубление, и там что-то блеснуло.

- Не копать! – рявкнул руководитель и начал скрести в яме пальцами.

Он извлёк какую-то металлическую вещицу, поплевал на неё и, протерев носовым платком, приблизил к глазам. Лицо Архивариуса выразило величайшую радость.

- Это же замочек от древнего фолианта! – воскликнул он. – А какая энергетика прёт!

Глаза Толика блеснули.

- Золотой?

попробовал находку на зуб.

- Скорее всего, медный.

Лицо Толика скисло.

- Выгоднее медный кабель выкапывать. Там хоть весу больше.

- Всё ценное там, внутри! – Архивариус затряс от радости напарника за плечи. - Мы на верном пути!

Вдруг Толик встрепенулся.

- Постой! Дай-ка сюда! – протянул он руку к исторической находке. – Где-то я такую  штуковину уже видел!

Он внимательно посмотрел на замочек, взял у руководителя фонарик и пошёл к куче мусора.

- Ё моё! Да здесь до фига таких! – осветил он фонариком поломанный комод с множеством точно таких же замков. – А в этом месте одного не хватает! Вот он в ямку-то и залетел!

Архивариус сравнил металлические изделия комода с замочком от «древнего фолианта»  и сердито сказал:

- Чтобы проникнуть в суть, надо презирать модальность зримого, балбес! За работу!


Блюм в тяжёлой римской тоге возлежал на тахте в квартире Пустырёвой. Любовь Семёновна в лёгкой тунике сервировала перед ним столик. Блюм взял в руки бокал с вином и встал в торжественную позу.

- Священный сенат одобрил наш почин, - начал он свою речь. –
 
Великий монумент будет возвышаться в третьем Риме! И этим документом я обязан тебе, о, несравненная матрона!

- Не хочу быть матроной, - скривила улыбку Любовь Семёновна. – Кстати!

Она быстро сбегала в кладовку и вернулась с ботинком авангардиста, которым он запустил в Пустырёву из троллейбуса.

- Хранила все семь лет!

- Что это? – брезгливо взял Блюм за шнурок ботинок. – И я когда-то носил говнодавы фабрики «Скороход»? Немедленно выкинь эту гадость!

Блюм нажал на кнопку пульта, и приделанный к люстре вентилятор  начал выдувать из коробочки лепестки роз, которые мягко ложились повсюду, распространяя благоуханье. Пустырёва вдохнула аромат всей грудью и застонала от блаженства. Усатый римлянин осушил бокал до дна и снова возлёг на ложе.

- А теперь я хотел бы перейти к самому главному.

Любовь Семёновна смущённо улыбнулась и опустила глаза.

- Готова ли ты, мудрейшая Минерва, выслушать мои слова до конца?

- Да, - вся в ожидании пролепетала хозяйка.

- Итак, мы переходим ко второму этапу великого почина. Сегодня я счастливейший из людей: я нищ! Я открыл счёт в банке для перечислений  всевозможных пожертвований на памятник и внёс все свои сбережения первым! Ради великой идеи я готов отдать последние сандалии!

Рука Пустырёвой сжала горсть лепестков роз. Она встала и медленно подошла к окну. Губы её дрогнули.

- На следующем этапе нам нужно привлечь как можно больше спонсоров, о, милосерднейшая Юнона!

- Я думала, ты поумнел, - сказала начальница грудным голосом, не оборачиваясь. - А ты такой же олух, как и был! Думаешь, твоё сооружение тебя прокормит?

- О, я готов голодать всю жизнь, лишь бы осуществился мой проект!

- А он тебе нужен? – вдруг резко повернулась Любовь Семёновна, в глазах которой стояли слёзы. – Вот это зачем тебе нужно? – Она подбросила смятые и пожухлые лепестки вверх. – У тебя был приличный капитал! На него можно было бы учредить банк! А ты всё пустил на ветер!

- О, я могу продать свою колесницу, и нам на первое время хватит, жестокая Диана! Но искусство для меня священно!

- Искусство? - Пустырёва зло сверкнула глазами.

Она быстро подошла к столику, налила себе полный стакан вина и выпила.

- Искусство! - повторила Любовь Семёновна с ненавистью. - Ты знаешь историю моих родителей! Бедные провинциальные актёры, которые мотались всю жизнь по стране из театра в театр! Для них тоже искусство было священным! Они даже собственной крыши над головой не нажили! Искусство! Я, как детдомовская всё на голом месте своими собственными руками! Я не хочу, чтобы мой ребёнок тоже вот так же! Искусство!

- Замолчи, о, нечестивая Эринния,  некогда совершившая детоубийство в своём чреве!

Пустырёва рухнула головой на стол и зарыдала.

- Я столько для тебя сделала, - захлёбывалась она слезами, - скотина...

- Да ты на себя посмотри! – вдруг вспылил Блюм, прекратив ломать комедию. – Тебе только деньги, деньги и деньги! Куда ты старика дела? А? Квартирку захотела к рукам прибрать? Может быть, ты его отравила? Участковый, между прочим, интересовался! И правильно, ибо ты на всё способна! На всё!

Он немного успокоился и продолжал.

- Значит так, не хочешь больше мне помогать?

Любовь Семёновна, подняв голову,  смотрела на авангардиста удивлённо-испуганными глазами.

- Не хочешь? – Он выдержал паузу, но ответа не последовало. – Не надо! Кстати, завтра прилетает Джон! Ох, развернёмся! – потёр он ладонями. – Тунику можешь оставить себе на память. Дверью хлопать не буду. Гуд бай, банкирша!

Блюм удалился. Пустырёва с ненавистью посмотрела на блюмовский ботинок, который одиноко стоял у тахты, потом перевела взгляд на его картину. Обе вещи одна за другой вылетели в окно. Ботинок в этот раз угодил по своему назначению прямо в урну. Картина же плавно полетела по воздуху, описала дугу и влетела в открытое окно комнаты Натальи Леонидовны, которая жила на первом этаже. Старушка посмотрела на абстрактную «абракадабру» оценивающим взглядом и примерила её на стене вверх ногами, прикрыв картиной место с оторванными обоями.

Через неделю Архивариус с помощью своего магического метода вычислил, что Пустырёва снова томится в одиночестве. Он сразу же позвонил ей и пригласил на выходные в Серебряный бор купаться. Начальница нехотя согласилась, чтобы как-то развеяться. Она переменилась: стала замкнута, холодна и надменна. Душевное состояние внешне выражалось в стиле «вапм». В тёмном обтягивающем костюме, гладко причёсанная, с резким макияжем на лице Пустырёва сидела в кресле водного велосипеда, педали которого с удовольствием покручивал Архивариус.

- Любовь Семёновна, ну, когда вы развеселитесь? Может, ещё анекдотец?

- Хватит. Жизнь анекдотична.

- Чем же она анекдотична?

- Так. Пустота какая-то, - тяжело вздохнула Любовь Семёновна.

- Не скажи! – растянул Архивариус. – Прекрасная погода, чудесный ландшафт, вон лодочка моторная разрезает водную гладь, птички поют. Всё дышит полнотой бытия!

Бледная маска лица Пустырёвой повернулась к собеседнику.

- А люди?

- И люди тоже!

Пустырёва сняла тёмные очки и пронзила Архивариуса взглядом.

- Может быть, и вы?

- И я!

Вдруг на Любовь Семёновну напал приступ смеха. Когда она отсмеялась, то снова стала серьёзной и надела очки.

- Вы думаете, что ваша химера с библиотекой имеет какое-то основание?

- Вы знаете? – удивился Архивариус. – Да. Имеет.

- Ничего подобного! – усмехнулась Пустырёва. – Ничего там нет! Пустота! Что Блюм, что ты – два сапога пара! Только один сапог смотрит вперёд, другой – назад! А ноги в это время увязают в болоте! Птички, лодочка! А ты вот попробуй, догони ту лодочку на этой колымаге!

Пустырёва вытащила губами сигарету из пачки и тщетно пыталась её прикурить на ветру. Архивариус галантно взял у женщины зажигалку и, прикрыв её большими ладонями, извлёк пламя.

- Ту лодочку, говорите?

Он уставился широко открытыми глазами на Солнце и растопырил руки, будто пытался вобрать в себя наибольшее количество солнечных лучей. Потом Архивариус налёг ногами на педали и начал крутить их с невероятной быстротой. Водный велосипед резко дёрнулся вперёд и, набирая скорость, стремительно побежал по реке, оставляя после себя огромные валы волн и белую пену как взбитые сливки. Судно Архивариуса мчалось мимо пляжа, привлекая внимание весьма удивлённых отдыхающих.

- А не плохая мысль, - заметил загорающий Блюм своему товарищу, - ставить на водный велосипед движок от катера, - и навёл на новинку подзорную трубу.

- Ол райт! – согласился приятель, кивая головой и показывая все свои тридцать два сверкающих зуба.

- Ба! Да он без двигателя! – поразился Блюм, держа в круге оптического прибора Архивариуса с Пустырёвой. – Джон, это ведь наш конкурент!

Улыбка слетела с лица Джона, а в глазах мелькнул испуг. Он взял у Блюма подзорную трубу и, приставив к глазу, начал изучать врага.

Водный велосипед поравнялся с моторной лодкой и пошёл на таран. Лицо хозяина лодки выразило одновременно удивление и ужас.

- Вот и догнал лодочку! – загоготал водный велосипедист басом.

В это мгновение велосипед стукнулся об борт лодки, его круто занесло, и он перевернулся. Над пляжем пронёсся короткий крик Пустырёвой и оборвался.

Солнце уже клонилось к закату, досушивая экстравагантный костюм начальницы ЖЭКа, повешенный на куст. Людмила Семёновна в бикини и Архивариус в семейных трусах, похожих на парашюты, подкреплялись бутербродами. Макияж на её лице смыло, причёска от воды стала пышной и стиля «вамп» словно и не бывало.

- Вы опасный человек, - улыбалась она, пережёвывая бутерброд. – Скажите, а почему вы набрали на помойке всякой рухляди и загромоздили общий коридор? Мне поступила жалоба от ваших соседей.

Архивариус задумался, посмотрел на туфли Пустырёвой, которые сушились рядом около небольшого костерка, и взял одну туфлю в руки.
- Ширпотребчик, - сказал он и понюхал вещь, - ещё не пропитанный энергетикой хозяйки. Новые вещи более достойны помойки, на мой взгляд. Старые же вещи, особенно, если они красивы внешне, заключают в себе отрезок исторического времени и часть личности хозяина. Они живые! Понимаете, Людмила Семёновна? Конечно, по-своему живые. А живое хоронить грех!

Людмила Семёновна взяла другую туфлю и повертела в руках.

- Что же, вы предлагаете ходить в лаптях?

- Нет, я предлагаю бережно относиться к тому, что сделано руками человека, на что была когда-то затрачена энергия. Столько энергии, Людмила Семёновна, ушло в песок! Да будь она направлена по разумному пути, давно не было бы голодающих, нищих и обездоленных!

- Боже, сколько красивых слов в защиту старья! – засмеялась Пустырёва. – Кстати, в вашем роду не было старьёвщиков?

Любитель старины обиженно надулся.

- Не унывай, приятель! Я просто советую производить более тщательный отбор, а не тащить весь утиль в своё жилище. Запах противный!

- Это поначалу вонько, а потом привыкаешь, - ещё больше сник Архивариус.

Пустырёва украдкой сняла золотую серьгу из одного уха и сунула в носок туфли.

- Ой! – вскрикнула она. – Серёжка пропала! Наверное, в воде соскользнула! Ну, кладоискатель, воспользуйтесь своей чудесной энергетикой!

Архивариус подошёл к Пустырёвой и пощупал оставшуюся в ухе серьгу.

- Они мне так дороги. Это подарок мамы, - продолжала Любовь Семёновна спектакль не без таланта.

Архивариус выбросил руку в сторону реки, затем закрыл глаза и начал поворачиваться вокруг собственной оси. Второй оборот он сделал значительно быстрее и, наконец, завертелся волчком.

- Где-то здесь, - сказал он, резко остановившись, и бросился к туфле. – Вот она! – радостно воскликнул он, найдя украшение.

Пустырёва, удовлетворённая результатом проверки, похлопала его по плечу.

- Интересный ты мужик, - засмеялась она, внимательно глядя ему в глаза, - перспективный. Но смотри, обставит тебя Блюм во всех отношениях. Тебе надо поактивней бороться за свою мечту. И одну, и другую, - сделала она акцент на последнем слове. – Правда?

- Угу.

- Пусть пока будет у тебя в качестве залога, - указала она на серёжку, взяла вещи и пошла по тропинке, соблазнительно повиливая бёдрами.

Архивариус смотрел ей вслед и радостно сжимал драгоценный подарок.
   
         
Кортеж из иномарок остановился во дворе дома, где была расположена мастерская Блюма. Из одной машины вышли Блюм и Джон, из других серьёзный господин в золотых очках и его охрана.

Архивариус мрачно смотрел на них из окна своей комнаты на втором этаже.

Процессия зашла в подъезд и спустилась в полуподвал к Блюму.

Архивариус пробрался к зеркалу, которое было покрыто чёрной материей, и снял защитный покров со старинной вещи. Он начал медленно приближать своё лицо к поверхности зеркала и всматриваться в зазеркалье.

В мастерской Блюм показывал важному гостю документальный фильм о себе. Господин в золотых очках, Джон и хозяин сидели в креслах у столика, накрытого различными яствами. Охранники в штатском занимали по всему помещению нужные позиции.

На экране показывалось, как на окраине какого-то западного мегаполиса среди многочисленной толпы Блюм, одетый в костюм ковбоя, ловко спрыгнул со своей Марьи Булатовны. Метрах в тридцати от него возвышалась высокая  конструкция в виде «Серпа и Молота». Блюм сделал знак молчать, и толпа стихла. Он выбросил в сторону руку, в которую Джон, переодетый индейцем, вложил карабин. Ковбой прицелился и выстрелил в «Серп и Молот». Внизу конструкции вспыхнула яркая точка. Блюм повернулся к публике и сделал цирковой жест «але ап», показав рукой на конструкцию. В толпе засмеялись, ибо яркая точка, которая должна дать толчок всему огненному шоу, внезапно погасла. Ковбой ринулся, было, к конструкции, но на полпути остановился, не сводя глаз с подножия конструкции. Точка разгорелась снова, и Блюм вернулся на место. Через мгновение огромный «Серп и Молот» вспыхнул разноцветным пламенем, а когда лёгкая оболочка полностью прогорела, то перед публикой предстала новая фигура, которая находилась внутри советского символа. Это был американский доллар. Толпа возликовала.

Господин в золотых очках беззвучно заколыхался – это был его смех.

Джон вывел в записной книжке цифру 100 000  и украдкой показал её Блюму, который приписал ещё один нолик. Вдруг лицо Блюма выразило удивление, и он заморгал глазами, глядя на экран. Ему показалось, что на экране возникло перекошенное лицо Архивариуса, грозившего ему кулаком.

В это время Архивариус действительно с перекошенным лицом смотрел в зеркало и тряс своим кулачищем. Всласть подзарядившись дурной энергетикой, он открыл обшарпанный сундук и достал из него крупный ржавый топор. Слегка согнув ноги в коленях, он попружинил на них, немного нагнулся вперёд, и крадучись с грацией пантеры, покинул свою комнату.

Блюм наливал гостю кофе.

- Это первый фильм обо мне, - скромно улыбался он. – Его демонстрировали по нашему телевидению. После этого было снято множество других.

Архивариус остервенело влезал по шатающейся стремянке вверх. Поравнявшись лицом с железным ящиком электроузла, он от души размахнулся топором и с наслаждением вонзил его в кабель.

Свет в мастерской погас и послышался дикий крик важного гостя, которого Блюм нечаянно облил горячим кофе. Раздалось несколько выстрелов охраны.

Архивариус стоял у окна в своей комнате и с улыбочкой наблюдал за выходящей из подъезда делегацией. Ошпаренного гостя вели под руки охранники, за ними семенили Блюм и Джон с виноватыми физиономиями.

- Я тя прикую к батарее и паяльник в очко воткну! – пригрозил господин в золотых очках Блюму. Кортеж укатил.



Архивариус, обратив на себя внимание Блюма словом «ку-ку», поприветствовал его рукой из окна. Авангардист упёрся лбом в дерево и трагически шептал:

- Миллион долларов уплыл...

- Найдьём, найдьём, - успокаивал его продюсер, хлопая по плечу.

Вдруг Блюм выдернул из клумбы кирпич и, что есть силы, метнул им в Архивариуса. Кирпич пролетел над головой обидчика и врезался в зеркало, покрытое чёрной материей, из-под которой посыпались осколки. Архивариус в ужасе подбежал к зеркалу, снял материю, и, собирая осколки, заскулил из-за потери магического инструмента.

Блюм, благодаря поддержке американского продюсера, с новой энергией принялся искать новых спонсоров. В просторном кабинете за письменным столом восседала бизнесменша-великанша и снисходительно посматривала на Блюма с Джоном, которые вели с ней грамотные переговоры.

- Мадам, если вы согласитесь на наши условия, - говорил Блюм, стараясь спрятать своё смущение, - я вам отдам себя.

- То есть? – засмеялась мадам поставленным баритоном.

Блюм стушевался, но на выручку пришёл Джон.

- Ви не так понимайт! Он даст только часть себья! Часть!

- Какую же, если не секрет? – ещё громче захохотала великанша, смерив подведённым оком тушку авангардиста.

Американец достал ножницы и, ловко отхватив клочок волос с блюмовской головы, свернул его в колечко и положил в красивую баночку. Затем Джон взял авангардиста за палец, ткнул в него пёрышком для анализа крови, отчего Блюм вскрикнул, и, выдавив капельку крови, промокнул палец материей, растянутой на миниатюрном обруче.

- Это будьет прьядь волос и каплья крови самого Бльюма! – торжественно произнёс мастер раскрутки и вручил драгоценные сувениры бизнесменше.

Она как-то сразу вся помрачнела, и в кабинете стало темнее.

- Вам деньги нужны, что ли? – ударила она воздушной струёй так, что колыхнулись шторы.

- Ну, так сказать, собственно, да, - мялся Блюм.

- О господи! Так бы сразу и сказали, чем комедь ломать! – обрадовалась великанша. – Сколько?

Авангардист от такой перемены ещё больше растерялся и развёл руки в стороны.

- Столько много? – расхохоталась хозяйка. – Что ж, замётано! Но точную сумму вы мне всё-таки укажите.


Архивариус также упорно продвигался в своём деле. Каждую ночь на пустыре из подземного лаза выбрасывалась земля. В одну из таких ночей тишину нарушил довольно бодрый голос деда Панкрата, который запел свою любимую песню. Через несколько секунд раздался испуганный крик Толика: «Мама!»  Вскоре из лаза появилась его голова и, наконец, выкарабкался он сам. Толик пытался дать стрекача, но был мгновенно схвачен за ногу мощной ладонью Архивариуса, которая появилась из лаза вслед за дезертиром. Архивариус, показавшись по грудь, держал табуретчика за щиколотку и раскрывал рот в такт слышимой песне, делая вид, что это поёт он. Толик присмотрелся к нему внимательнее и в сомнении произнёс:

- Брешишь! Из-под земли идёт!

Песня стихла, но Архивариус ещё несколько раз по инерции раскрыл рот.

- Болван! Всего каких-то полметра осталось! – ругался Архивариус.

- Вчера тоже было полметра! И позавчера тоже! И завтра будет полметра! Отпусти меня! – взмолился труженик.

- А чего ты, собственно, боишься?

- Сам знаешь, - пробурчал Толик, потупившись.

- Ну, тогда иди, - отпустил ногу напарника руководитель раскопок. –

Я не сегодня-завтра найду клад. Посмотрим, что твоя Ирина скажет. Иди, иди!

Толик медленно опустился на корточки и закурил.

- Не хочется мне больше тубаретки-то стругать, - сказал он в раздумье и перешёл на шёпот. – Ты бы мне объяснил, кто это там поёт?

- Меня это мало интересует. Чего только не бывает в мире! – И всё же учитель на мгновение задумался. – Я думаю так. Мой прадед служил когда-то матросом и любил эту песню. Сейчас же, когда осуществление моей цели близко, он мне даёт знак из потустороннего мира в качестве поддержки.

- Из ка... ка... какого мира? – зубы Толика застучали.

- Хватит! – психанул Архивариус. – Детский сад! Кого ты больше боишься, чёрта или Ирину? Отвечай!

- Ирину, - осознал всю безвыходность своего положения Толик.

- Тогда за работу!

- Мне бы грамм сто для храбрости.

- Ни в коем случае! – запротестовал шеф. – Ты там все ходы обрушишь!

Они спустились в лаз. Узкий коридорчик, по которому можно проползти только на четвереньках, был тускло освещён керосиновой лампой. Он вёл вниз под углом градусов тридцать. Архивариус полз первым. Следом за ним Толик. Вдруг столяр остановился и начал щупать под собой землю. Порыв немного руками, он извлёк странную глиняную бутылку, запечатанную воском. Толик откупорил её перочинным ножиком и поднёс горлышко к носу. Втянув ноздрями запах содержимого, он расплылся в улыбке, попробовал жидкость на язык и присосался к бутылке губами, издавая громкие глотательные звуки.

- Ну, чего ты там опять застрял? – крикнул начальник.

- Щас!

Толик заткнул бутылку пробкой и спрятал её в потайной карман. Когда Толик догнал Архивариуса, то невзначай запел тихонечко:

- Раскинулось море широко-о-о!

Шеф внимательно посмотрел на него.

- Вот так-то лучше, - сказал он одобрительно. – Вперёд!


У Блюма с Джоном дела пошли резко в гору. Они организовали роскошную рекламную акцию своего памятника. Отряд конников, по четвёрке лошадей в шеренге, шагом передвигался по одной из центральных улиц столицы. Движение транспорта было перекрыто. Блюм на своей белой скаковой лошади гарцевал впереди отряда в костюме мушкетёра. Марья Булатовна чувствовала на себе внимание публики и рвалась вперёд, но хозяин сдерживал её прыть. Мушкетёр выделывал выкрутасы разноцветным шёлковым флагом, на котором был изображён его будущее сооружение. В самом начале колонны ехал автомобиль, наверху которого был установлен рекламный каркас, обтянутый материей с призывом делать пожертвования на памятник всех времён и народов. Также был дан банковский счёт из восемнадцати цифр, на который желающие могли положить деньги для монумента.

По одну сторону колонны по тротуару ехал на велосипеде Архивариус, с неприязнью посматривая на рекламную акцию. Велосипед его был собран из частей разных моделей, вероятно, найденных им на помойке. Прохожие шарахались в разные стороны от велосипедиста, который не глядел вперёд.

Пустырёва смотрела этот рекламный парад по телевизору и ухмылялась, покачивая головой.

Колонна свернула к пустырю, на котором была сооружена легкая, временная эстрада.
Архивариус вдруг затормозил перед аптекой, приковал своё транспортное средство к поручню увесистой ржавой цепью и вошёл во внутрь.

- У вас есть слабительное? – набросился он на продавщицу, будто налётчик на кассира.

- Есть, - опешила аптекарша. – Вам сколько?

- Коробку!

Продавщица достала коробочку.

- Мало! Мне нужна вот такая! – Он раскинул руки на метр.

Аптекарша посмотрела на него с подозрением.

- У нас таких больших нет.

- Давайте, какие есть!

- А денег хватит?

- Я зарплату получил! Пробивайте же скорее!

Архивариус расплатился и пересыпал лекарство в большую хозяйственную сумку.

- Зачем вам такая лошадиная доза? – не выдержала продавщица и украдкой беззвучно засмеялась.

- Вот именно лошадиная! В корень смотрите! – похвалил её покупатель. – Запор в моей жизни происходит! Сильнейший запор!

Между тем лошади выстроились в ряд перед пустырём. Джон стоял на эстраде и вещал в радиомикрофон.

- Уважаемые москвичи, признаться, я очэн завидую вам! В вашем городе воздвигатса грандиозный памьятник! Очэн талантливый художник Бльюм взьялся за это и доведьёт дело, как говорьят по-русски, до побьедного конца! Я испытывать гордость, что имел счастье сотрудничьять с Бльюмом и сделаю всьё, чтобы второй такой монумент возвышался в Нью-Йорке!

Джон зааплодировал Блюму, который входил на эстраду. Публика подхватила аплодисменты.

Наталья Леонидовна в экстравагантном берете и простоватая Лидия Григорьевна в платочке наблюдали за акцией.

- Нечистое место выбрали под памятник-то, - заметила Лидия Григорьевна. – Рухнет чай, али провалится!

- Опять вы за своё, Лидия Григорьевна, - пожурила подругу интеллигентка. – На ваших глазах помойку превращают в произведение искусства, эстетизируют, так сказать, город, а вы опять про чёрта с рожками!

- Ой, не к добру всё енто! Ой, не к добру! – не сдавала позиции суеверная женщина.

Блюм взял в руку радиомикрофон.

- Во-первых, я хочу от души поблагодарить частных спонсоров проекта, которые пожелали остаться неизвестными...

После этих слов многие из публики зааплодировали, повернув головы в сторону великанши, которая чуть ли не по грудь возвышалась над толпой.  Она, пряча улыбку в пухлых щеках, сделала снисходительный поклон носом.

 - А также мы благодарим швейное объединение «Заря», издательский дом «Коммерсант» и газету «Московский комсомолец»! Благодаря такому начальному финансированию и рекламе, мы можем приступить к работам в самое ближайшее время...

В это время Архивариус с самой невинной улыбкой трепал одну лошадь за морду, приговаривая:

- Хорошая лошадка! Замечательная лошадка! Как её зовут, молодой человек?

- Неважно, - огрызнулся наездник. – Отойдите от лошади!

Архивариус уже успел дать слабительного животному, которое с удовольствием скушало лекарство. Коварный «ветеринар» поспешил к другой лошади.

- Какой потрясающий конь! Как кличут? – пытался он найти общий язык с новой особью.

- Афродита, - улыбнулась польщённая юная всадница.

- Можно я ей сахарку дам?

- Вообще-то нежелательно. Ну, дайте кусочек.

Архивариус подставил к морде лошади горсть снадобья, которое сразу же было поглощено мягкими губами Афродиты.

- ... и если я вдруг пошатнусь на своём пути, - продолжал Блюм, - то каждый из вас должен будет сказать ... 


Он внезапно прервал свою речь, так как заметил Архивариуса, сновавшего перед эстрадой от одной лошади к другой.

- Держите его! – закричал он и ринулся к рампе.

Раздались бурные аплодисменты. Радиомикрофон выпал из руки Блюма, покатился по сцене и провалился в щель под эстраду. Автор проекта соскочил вниз, подбежал к шеренге конников, выискивая глазами своего врага, но Архивариус в это время уже мчался на велосипеде по малолюдному переулку.

Вдруг динамики отчётливо передали голос деда Панкрата:

- Якорь вам всем в глотку!

Потом послышалось бульканье жидкости, и через несколько секунд над пустырём разнеслась матросская песня «Раскинулось море широко». Суеверная Лидия Григорьевна отчаянно закрестилась. А Наталья Леонидовна заморгала глазами, потрясла головой и твёрдо произнесла:

- Всё равно не верю! Когда-нибудь этому найдётся научное объяснение.

Пустырёва так и обомлела перед экраном.

- Неужели живой? – В глазах её стояли слёзы.

Блюм нашёл несколько пустых пачек слабительного у копыт лошадей. Он прочитал аннотацию к лекарству и посмотрел на часы.

- Обгадить праздник пытался? – покраснел он от гнева. – Ну, держись!
 Д’Артаньян скомандовал всадникам:

- По коням!

На эстраде начался концерт, а отряд всадников под бурные овации публики поскакал прочь.

- Здесь, - сказал Блюм и спрыгнул с лошади. – Перекусим в кафе!

Другие всадники последовали его примеру. Они привязали лошадей к  столбикам, ограждающим тротуар от проезжей части и направились в летнее кафе, расположившееся под зонтиками.

Тут с животными начал происходить эффект, вызванный лекарством Архивариуса. Прохожие, зажав носы, отпрыгивали в стороны, а посетители кафе бросали недоеденными свои кушанья.

- Опорожняются в самом настоящем отхожем месте, - улыбнулся Блюм и стал раскуривать трубку, чтобы отбить душистым табаком неприятный запах.

Утром Архивариус вышел с метлой на свой дворницкий участок и ужаснулся: весь тротуар был покрыт внушительным слоем лошадиного навоза. Он прикатил тележку с бачками и, отчаянно артикулируя губами без подключения к ним голоса, чтобы не разбудить всю округу, начал нагружать тару экскрементами.
 
Прибежала побледневшая Пустырёва и закричала во всё горло:

- Я от тебя такого не ожидала!

- Это не я! – пытался оправдаться дворник.

- Ты понимаешь, что вчера вечером здесь мэр проезжал! Из префектуры звонили! Из управы звонили! Меня уволят к чёртовой матери! Астролог хренов! Что бы через два часа было всё чисто!

- Любовь Семёновна, Любовь Семёновна... – мямлил богатырь.

Блюм притормозил рядом на джипе и помахал ему рукой из окна.

- Пятый подвиг Геракла?

Архивариус в ответ почерпнул совковую лопату дерьма и метнул в сторону машины, но, к счастью, не добросил. Блюм, заливаясь смехом, вдавил педаль акселератора и умчался.

- Какой ты мазила! – пристыдила Пустырёва Архивариуса. – Надо было подойти поближе и прямо в лицо!

Начальница ушла, а Геракл скорбно продолжал очищать Авгиевы конюшни. Толик с женой возвращались уже с уборки, и зашли поздороваться с соседом. Голова напарника, которая ещё позавчера была с сильной проседью, была сейчас черна, как вороново крыло.

- Мать честная! – удивился он, окинув взглядом необозримые загаженные просторы.

Толик взял в руку кусочек навоза, растёр пальцами и понюхал.

- Хороший навоз, - похвалил он. – Куда ж ты его девать будешь?

- Хочу пока во двор складировать, а потом мусорный бункер заказать.

- Тут тебе на два дня работы! – посочувствовал соратник.

- Ой, тоже мне, мужики пошли! – бросила с ехидством Ирина. – Ну, никакой сообразительности! Это же удобрение! А оно денег стоит! Отдай-ка,  сосед, его нам, если тебе не нужно!

- Пожалуйста, пожалуйста! – обрадовался Архивариус. – Забирайте!

- Да куда ж ты его денешь? – испугался Толик.

- Майковы хотели мешков шесть на дачу, Петровы... – начала перечислять сметливая женщина. – Да ты только кликни, народ сразу набежит!

Через два часа около участка Архивариуса стояла длинная автомобильная очередь. Толик помогал нагружать покупателям большие полиэтиленовые мешки. Ирина подсчитывала доходы.

- Удобрение! Десять рублей мешок! – выкрикивала она время от времени. – Толик, хватит тебе пачкаться! Пусть сами нагружают!

Муж передал лопату очередному клиенту и подошёл к хозяйке.

- Хоть понял чего, баранья твоя башка? – взглянула она на супруга с усмешкой. – Чернявенький мой!

- Хороший барыш? – пытался угадать Толик её мысль.

- Да это ерунда, - потрясла Ирина пачкой денег и начала говорить в полголоса. – Когда клад найдётся, вам государство даст всего четверть на двоих. Сейчас мы ему помогли – это раз, а ещё я буду вам на пустырь еду носить – это два. Как-никак тоже соучастница да и поближе к делу буду.  Смотришь, и в долю войду. А он – лопух, его всегда объегорить можно.

- Голова-а!

- Тише, идёт!

Архивариус шёл к ним и, радостно поглядывая на свой почти очищенный участок, тряс кулак с поднятым большим пальцем вверх в знак восхищения.

- Вот твоя доля, соседушка, - стала отсчитывать Ирина денежные купюры.

- Не надо, не надо! – запротестовал Архивариус. – Вы и так мне здорово помогли! А ты что, Толик, волосы покрасил? Седины у тебя не стало.

Толик потупился.

- Нет, - вздохнул он, - видно, на пустыре перепугался.

- Так от испуга наоборот седеют, - улыбнулся Архивариус.

- Я, наверное, не такой как все, - трагично произнёс он. - Вон и Ирка говорит, всё у тебя не как у людей!

- Ничего, ничего! – рассмеялась Ирина, показывая крепкие зубы. - Помолодел даже!


Блюм, сидя в кресле, откинул газету и завязал руки в узел. Натерпевшись боли до нужной ему кондиции, он крикнул:

- Подлец! – и развязался.

Джон взял газету и пробежал статью глазами.

- Непредсказуйемый конкурент, - заметил он.

Статья была озаглавлена «Блюмовский ублюдок».

- Он собирает целую гвардию против меня! – вскочил авангардист и начал ходить взад-вперёд. –  А слова-то какие нашёл! «Без прошлого нет будущего»! «Этот памятник – позор для России»! И причём здесь мои усы? Он призывает их сбрить насильно или выщипать по волоску! И ведь что самое ужасное? Найдутся последователи! Найдутся! Подлец! Его надо окончательно деморализовать!  Надо нанести ему удар по крыше, чтобы её напрочь снесло!

В это время щёлкнула крысоловка, поймав огромную серую крысу, тушка которой некоторое время подёргалась в предсмертных судорогах и стихла.

- И этих тварей он сюда мне напустил! Всем сердцем чувствую, что он! Только этот свинтус на такие пакости способен! Бррр! Мерзость! – содрогнулся Блюм всем телом, посмотрев на крысу. – Вот что я сделаю.

Он достал катушку ниток, просунул нитку через дырочку канцелярской кнопки и привязал к концу гайку.

- Пионерский шутка «Ботало»! – пояснил он Джону. – Пошли! Постоишь на шухере!

- Что есть шухьер?

- Ну, значит, на посту.

Они вышли из мастерской и стали подниматься из полуподвала, как вдруг услышали какую-то возню наверху. Это Архивариус волочил на улицу половину развалившегося шкафа. Блюм приставил указательный палец к губам, и они с Джоном замерли. Архивариус вытащил рухлядь из подъезда и положил на тележку, которая уже наполовину была загружена помоечными вещами из его квартиры. Наконец, он налёг животом на ручку тележки, толкнул её вперёд, но вдруг заметил в хламе старую кофемолку и остановился. Бережно взяв отслужившую свой срок вещь, Архивариус покрутил её за ручку, глубоко вздохнул и бросил кофемолку обратно в тележку.

- Ладно, голубушка, послужила ты людям, пора и честь знать, - сказал он проникновенно и покатил тележку к мусорному бункеру.

- Он ушёл! Прекрасно! – обрадовался Блюм. – Значит так, ты будь в подъезде. Если кто-то пойдёт на улицу, дашь мне знать.

Сам авангардист вынес на улицу длинную лестницу и приставил её к окну Архивариуса. Джон остался в подъезде и стал с любопытством разглядывать расписанные русскими граффити стены, постепенно перемещаясь по ступенькам вверх. Дверь квартиры, где проживал Архивариус, отворилась. Из неё, крадучись, вышел Толик, спустился на один лестничный марш вниз и приложился к бутылке, найденной им на пустыре.

Джон поднялся на несколько ступенек вверх и вежливо спросил:

- Простите, вы будете пойти на улица?

Толик поперхнулся и закашлялся.

- Чего? – не понял он, моргая испуганными глазами.

Американец увидел диковинную бутылку и впился в неё глазами.

- Водка? - спросил он.

- Не знаю, - совсем растерялся Толик. – Но лучше осетинского разлива.

Джон подошёл к нему вплотную, надел очки и внимательно обсмотрел странную бутылку.

- О! Это большая ръедкость! – воскликнул он.

- Тс-с-с! – просвистел Толик, опасливо поглядывая на дверь. – Жена накроет!

- Я хочу покупайт ваша водка, - перешёл Джон на шёпот.

- Да там осталось-то в ухо закапать, - поплескал Толик жидкостью в бутылке и хотел уже допить.

- Ноу, ноу! – схватил его за руку американец. – Я дам вам  десьять долларов!

- Сколько? – опешил Толик.

Джон достал десятидолларовую бумажку и протянул работяге. Толик недоверчиво взял купюру и посмотрел на свет.

- Не фальшивая? Ну, если обул, смотри! – пригрозил Толик. – Я знаю, с кем ты в подвале нюхаешься!

Дверь на лестничную площадку приоткрылась, и появилась голова Ирины. Толик молниеносно всучил Джону бутылку, отдёрнув от неё руку, как от огня.

- Ты чегой-то здесь пасёшься? – произнесла Ирина таким тоном, будто хотела сказать: я тебя убью, сволочь! – Опять алкашей приваживаешь?!

- Иришенька, да я доллары заработал!

- Быстро домой!

Толик в два прыжка преодолел лестничный марш и скрылся в квартире. Дверь хлопнула и за ней послышалась отборнейшая брань.

Блюм воткнул канцелярскую кнопку в раму окна Архивариуса и осторожно подёргал за нитку. Гайка легонечко стукнула в стекло.

Когда мелкие пакостники вернулись в мастерскую, авангардист наткнулся на крысоловку с трупиком грызуна. Его передёрнуло от гадливости с ног до головы.

- Джон, Джон! – заверещал он и забился в кресло. – Убери отсюда эту каналью!

Американец деловито подошёл к капкану, извлёк крысу и пошёл на кухню к мусорному ведру. На кухне он пощупал пальцами её грудь и на лице его выразилось удивление.

- Бльюм! – крикнул он. – У неё сердце стукает!

В ответ послышалась ругань авангардиста.

- Не бойся! Слабо стукает! Скоро будьет умереть!

- Ты ещё священника для неё вызови! – психанул Блюм. – Гуманист чикагский!

Тут Джон приоткрыл фломастером пасть зверька и влил туда граммов пять содержимого из странной бутылки. Через минуту крыса шевельнула лапкой, закашлялась, обрызгав  Джона капельками вина, и томно приоткрыла  глаза. У американца отвисла челюсть. Он положил оживающее существо в свою дорожную сумку и вышел к авангардисту.

- Бльюм, я должен ехать домой на пьять день.

- Ты меня бросаешь в такой ответственный момент? – поразился Блюм.

- Ноу, Бльюм! Я не бросайт! У меня болен моя собака! Я давно хотел об этом говорить!

Блюм сделался трогательно-задумчивым.

- Как же я справлюсь один с очередными важными встречами? – смотрел он, не моргая, в одну точку. – А потом, ты обещал меня подстричь! Стал как селезень облезлый после твоих акций.

Одна половина его головы, действительно, сильно поредела из-за выстриженных прядей для сувениров, да так, что взгляд дерматолога однозначно определил бы стригущий лишай. Американец взял ножницы, но вдруг задумался. Он не знал, как уравнять в правах обе половины головы: общипать левую нетронутую часть под стать правой? Но тогда от Блюма начнут шарахаться люди с опаской подцепить заразу. Этот вариант может помешать делу. Или вообще всё сбрить? Тогда он будет похож на уголовника. Эврика! Повреждённую часть обрить наголо, а целину оставить, как есть! Будет оригинально. Авангардист же всё-таки! Блюму понравилась такая идея, и он доверчиво отдался в руки цирюльника, который собрал остриженные волосы в пакет для последующих акций. Затем Джон достал коробку и начал вынимать оттуда заготовленные стеклянные баночки с мягкими подушечками на дне, небольшие пяльцы с растянутыми на них тряпочками и острые пёрышки для укола пальца при анализе крови.

- Здесь всьё есть! Справишься! – Он протянул руку. – Ну, пока?

- С богом, - простился с ним Блюм.

Когда входная дверь закрылась, Блюм с презрением пнул по маленьким хитростям рекламной раскрутки, и баночки покатились по полу. Авангардист подошёл к зеркалу, закрутил ницшеанский ус вверх, и стал похож на Чапаева. Потом передумал, направил оба уса вниз и стал похож на очень худого Тараса Бульбу. Через секунду Блюм взял ножницы и хотел отрезать один ус, но передумал и оставил первоначальный вариант. Ссутулившись, он медленно обошёл свои помещения и остановился у комнаты Марьи Булатовны.

- Одни мы с тобой остались, - тяжко вздохнул  Блюм, заглянув в красивые глаза лошади, и воспоминания нахлынули на него, вызвав печальную улыбку.

Он вспомнил, как в Америке, когда лошадь была ещё новорождённым жеребёнком, он тоже смотрел ей в глаза. Белая лошадка стояла на коленках передних ножек и пыталась их выпрямить, но задние ножки у неё не работали, и поэтому туловище тянуло назад.

- Кто принимал роды? – кричал по-английски пожилой, высокий человек в ковбойской шляпе. – Уволить!

Он подошёл к жеребёнку и попытался ему помочь подняться, но тот снова осел задней частью. Ковбой пощупал задние ножки и потыкал в них иголкой.

- Безнадёжно, - заключил он, - левая парализована. Стерилизовать!

- А вылечить нельзя? – забеспокоился Блюм.

- У лошади есть своя цена, - пояснил американский знаток. – И она не должна вырасти до цены самолёта.

Лошадка безнадёжно смотрела на Блюма, будто бы чувствуя, что она обречена.
- Продайте её мне! – выпалил Блюм.

Коннозаводчик удивлённо посмотрел на русского.

- Я тебе лучше продам прекрасного годовалого жеребца! – предложил он.

- Мне не надо жеребца. Я хочу её вылечить! – настаивал Блюм.

- Отец, - обратился к хозяину Джон, который присутствовал здесь с самого начала. – Я бы на твоём месте подарил жеребёнка.

- Но как он собирается его лечить?

- Существует же какая-то система массажей, - оживился Блюм. –
Ведь детей лечат!

Отец Джона задумался, посмотрел на Блюма как на идиота и, покачав головой,  согласился:

- О’кей!

Блюм оторвался от воспоминаний и погладил Марью Булатовну по гриве.

- Ничего, мы ещё  покажем всем галоп по пересечённой!

Авангардист подошёл к окну и подёргал за нитку. Архивариус, который лежал на диване и читал большую, чёрную книгу, вздрогнул от неожиданного  стука. Он подкрался к окну и быстро выглянул. За окном второго этажа никого не было. Не успел Архивариус прилечь, как  снова постучали. Астролог бросился назад и резко распахнул окно. Затем посмотрел на улицу вниз. Никого. Лицо хозяина выразило изумление. Он достал из сундука толстую тетрадь и начал быстро листать страницы, пока не нашёл нужную. Когда он вычитал что-то из тетради, лицо его словно окаменело.  В окно постучали третий раз. Архивариус весь затрясся и с диким воплем выбежал на улицу. Он бежал как спринтер к дому Пустырёвой.


*     *     *


Пенсионеры 21 века продолжали седеть на скамейке, предаваясь воспоминаниям и время от времени поглядывая на объект.

- Ну, ты меня разыграл тогда! – засмеялся Архивариус.

- Ты тоже мне навставлял палок в колёса, - проскрипел Блюм горлом и причастился ингалятором. – А что Пустырёва? Жива ещё?

- Несколько лет ей не звонил.

- Так позвони!

Архивариус потыкал сарделькой указательного пальца в мобильник, но сенсорное устройство не понимало команды столь широкого по площади охвата и впадало в когнитивный диссонанс.

- У, тупая хреновина! – выругался абонент.

- Тебе кнопочный нужно, - заметил Блюм. – Дай-ка я наберу.

Он нашёл в гаджете нужный номер и набрал его.

- Алё! – раздался в трубке женский голос.

Авангардист быстро передал телефон приятелю.

- Зови её сюда! – шепнул он.

- Люба? – спросил Архивариус, и голос его дрогнул.


*     *     *


Любовь Семёновна с заспанным лицом приоткрыла дверь на цепочке и обомлела. Зубы Архивариуса стучали шестнадцатыми нотами.

- Что с вами?

- Д-д-д-доигрался! - выпалил он.

Пустырёва сняла цепочку и впустила незваного гостя. Она провела его на кухню и дала стакан воды. Архивариус залпом выпил его, два раза стукнув по стеклу нижней челюстью.

- Вас избили? – пыталась допытаться Пустырёва с нежной настойчивостью матери. – Хулиганы? Скин-хэды?

- Духи! – откровенно признался большой ребёнок. – Всего изметелили!

Любовь Семёновна с жалостью погладила его по голове и дала ему  маленькую ватрушку собственноручного изготовления.

- Вы переутомились.
-
 Нет, - сказал Архивариус и вцепился в ватрушку зубами. – Слишком близко подошёл я к границе, за которую переходить нельзя! Надо в церковь пойти.

Он перекрестился и стал пережёвывать выпечку. После того, как Архивариус проглотил последний кусок, он пришёл в себя.

Я тоже подошла к границе слишком близко, - задумчиво произнесла Пустырёва, взглянув на фотографию деда Панкрата.

- Какая целительная ватрушка! – воскликнул Архивариус. – Вероятно, она пропитана вашими живительными токами! Вы пекли?

Пустырёва кивнула головой.

- А я вывез все вещи обратно на помойку, - похвастался старьёвщик.

- А я вот ещё не вывезла, - продолжала в отрешённом состоянии она.

 Я очень одинок, Людмила Семёновна.

- Как у нас много общего.

- Правда? - обрадовался гость, но вдруг опомнился, осмотрелся по сторонам, украдкой бросил взгляд на Пустырёву и законфузился. - Простите, что помешал... в такой поздний час...  Ну, я пойду. Извините.

- Куда? – не поняла хозяйка.

- Домой, - робко произнёс Архивариус.

- И зачем приходил, спрашивается? – окончательно пришла женщина в реальность.

- Это я подсознательно. Искал покрова у вас. Потому что я... Потому что вы... святая.

Архивариус бросился перед ней на колени.

Идите, идите, - зашептала она и глаза её наполнились слезами.

- Куда?

- Домой. Вы же хотели.

- А! – понял Архивариус.

Он поднялся с колен и машинально направился к выходу.

- Подождите!

Он в замешательстве остановился. Она подбежала к нему, пригнула его голову руками и поцеловала его в лоб. Ворот рубахи мужчины сбился на сторону, обнажив шею, и Любовь Семёновна увидела свою золотую серёжку на шнурке в качестве талисмана. Она закрыла глаза.

- Идите же! Не сейчас. Постойте!

Любовь Семёновна быстро сбегала на кухню и вернулась с плетёной корзиночкой ватрушек.

- Возьмите вот это.

Архивариус бережно взял корзиночку в руки и тоже прослезился.


- Спасибо. Теперь вы долго будете со мной.

Когда дверь за Архивариусом закрылась, Пустырёва прислонилась спиной к стене и уже не сдерживала плачь.


Майкл в своей химической лаборатории склонился над микроскопом, разглядывая не доступный человеческому зрению мир. Джон сидел в кресле поодаль, тупо уставившись на бутылку Толика. Московская воскресшая крыса лакала молоко в миниатюрном вольере.

- Ты только посмотри, - прокомментировал учёный, не отрываясь от микроскопа. – Бальзам убивает даже раковые клетки! Они просто исчезают! Невероятно!

- Это «невероятно» я слышу уже в сотый раз, - промычал уставший Джон и досадливо зевнул. – А какой состав у этого бренди, ведущий американский химик до сих пор не знает!

Майкл оторвался от оптического прибора и с удивлённым лицом подошёл к окну.

- Фантастика! Что ты сказал, Джон? – вдруг отреагировал он на дошедшие окольными путями до сознания слова брата. – Состав? Хм. Дело в том, Джон, что бальзам не поддаётся разложению. Он целостен, как... Я даже не знаю, с чем это сравнить.

- Майкл, извини, но ты несёшь вздор! – недовольно поморщился брат. –

Я тоже целостен, но у меня есть рука, нога, голова...

- Голову ты назвал в последнюю очередь! – перебил учёный. – Лучше послушай меня, «рука, нога, голова»!

Младший брат был уничтожен. Он опустил глаза и стал громко сопеть носом.

- Он, конечно, делится до бесконечно малых величин, - продолжал увлечённо шеф, - но на каждом уровне картина повторяется. Каплю воды тоже можно делить очень долго, и, в конце концов, получается аш плюс аш плюс о! Но здесь всё равно остаётся та же капля, только микроскопическая. Какая-то абсолютная целостность, чёрт возьми! У меня возникла одна гипотеза... – Он замолчал и начал раскуривать сигару.

- Что это за гипотеза?

- Что эликсир состоит из всех известных и неизвестных элементов природы! Это какая-то пантеистическая материя...

- У меня тоже возникла одна гипотеза! – зло перебил брата Джон. – Что у тебя крышу снесло от этой сивухи и ты забыл о деле! Слушай меня!  Если состав не удастся вычислить, значит, мы не сможем получить бальзам в лаборатории! Этот пункт отпадает. Остаётся одно: немедленно отправляться в Россию и выкупить этот чёртов пустырь хотя бы на год! Правда, у нас два серьёзных конкурента... – задумался Джон. – А может, три?

- Я верю в тебя, брат! Я дам тебе половину всех своих накоплений на это дело! Действуй!


У пустыря с автоприцепа съехал экскаватор. Блюм в серебристом комбинезоне и такой же кепке что-то объяснял экскаваторщику, то указывая пальцем на пустырь, то тыча им в схему. Водитель кивнул головой, и тяжёлая машина с поднятым ковшом начала вползать на пустырь.

Вдруг со стороны одного переулка проявилась группа демонстрантов человек в тридцать. В отряде было несколько интеллигентов, видимо, из общества по охране памятников истории и культуры. Но основную массу составляли бомжи, которым организатор акции пообещал два ящика водки. Среди них, как белая ворона, выделялся юноша с горящими глазами, по виду ещё школьник. Родись он лет на десять раньше – непременно стал бы комсомольским вожаком. Новое же время кинет его сначала в несистемную политическую оппозицию, но затем неожиданно в неофиты православия. Сегодня же старшеклассник получал боевое крещение – это его первый серьёзный опыт общественной борьбы в категории взрослых. На возвышающихся над головами транспарантах были наспех намалёваны лозунги в защиту исторических памятников. В середине группы возвышалось чучело блюмовского мемориала, а впереди, как древний полководец-триумфатор, шествовал Архивариус. Накануне он сочинил речёвки. Участники акции честно разучили стишки и теперь хором кричали их под чеканный шаг:

«Городище-мегаполис
Сокрывает под собой
Историческое поле!
Прочь запой! Идём в забой!
Мегаполис-городище
Чтоб не лопнул пузырём –
Мы отыщем, мы отыщем
Смысл его под пустырём!
Городище, городище... э-э-э... м-м-м...»

Голоса смешались и растворились в городском шуме – исполнители забыли текст. Тогда юноша срывающимся дискантом мужественно продолжил кричалку один:

«Городище, городище,
Нет, не стать тебе золой!
Для того мы страстно ищем
Свои корни под землёй!»

- Молодец, Ваня! – похвалил юного активиста лидер и прослезился. – Остались ещё герои!

Демонстранты вышли на пустырь и остановились. Предводитель поднял руку вверх, собрал внимание участников и резко махнул платком.

- Руки прочь от национального достояния! – отчеканили хором отрепетированные голоса.

Бунтовщики поставили чучело на середину пустыря и подожгли его. Пламя охватило модель памятника со всех сторон. Послышались ликующие возгласы.

Наталья Леонидовна и Лидия Григорьевна как всегда наблюдали за интересным событием. Простоватая бабка захлопала в ладоши в поддержку митингующих. Интеллигентка в недоумении посмотрела на неё.

- Как вы можете поддерживать эту дикую оргию?! – возмутилась она. – Они же выступают против проекта гениального художника современности! Кстати, у меня имеется его картина.

- Чую всем сердцем, что не надо это место осквернять! – возразила Лидия Григорьевна.

- Осквернять помойку? Опомнитесь! Памятник наоборот украсит этот безобразный пустырь!

Блюм, покуривая, стоял над гусеницей экскаватора и с презрительной улыбкой посматривал на вакханалию. Наконец он бросил окурок и спокойно сказал:

- Пошёл!

Экскаватор тронулся с места, выехал на середину и смял догорающее чучело гусеницами.

- Так его! – засмеялись демонстранты.

Блюм ухмыльнулся, соскочил с землеройной машины, вбил несколько колышков в землю и обтянул участок земли полосатой лентой.

- Вот здесь! – крикнул он. – Начинай!

Ковш экскаватора вонзился в мягкий грунт. Вдруг на пустыре появилась Пустырёва.

- Прекратить! – закричала она, затаптывая кусок дымящегося чучела. – Прекратить! Под землёй человек!

Экскаватор замер с поднятым ковшом. Блюм вальяжно подошёл к ней и показал бумагу.

- Всё законно, банкирша!

- Мне плевать на ваши памятники и библиотеки! Там живой человек! –
повторила Людмила Семёновна, указывая пальцем себе под ноги.

- Какой ещё человек? – не понял авангардист.

- Живой! - подал свой бас Архивариус. – Все исторические ценности живые!

Блюм сделал знак продолжать работу и ковш экскаватора снова зашевелился. Демонстранты начали злобно улюлюкать. Толик в камуфляжной форме с двумя медалями на груди бросился к экскаватору и забрался в кабину. Через секунду экскаваторщик, маленький мужичок, вылетел из машины и, сделав в воздухе замысловатый трюк, приземлился на четыре кости. Техника встала.

- Вражеский объект захвачен! – высунулся Толик из кабины.

Блюм в ярости подбежал к Архивариусу.

- Если это хулиганство не прекратится, я вызову наряд милиции! –
закричал он.

- А  если твоё варварство не прекратится, я тебя задушу вот этими руками! – кровожадно произнёс Архивариус и приготовился к прыжку.

Лицо авангардиста перекосилось судорогой гнева. Он выхватил баллончик «Черёмухи» и направил струю в противника. Архивариус мгновенно достал из сумки респиратор и, надев его на лицо, медленно пошёл на Блюма с закрытыми глазами, выставив вперёд руки. Авангардист, видя, что слезоточивый газ не помогает, схватил валявшуюся на земле палку двумя руками, словно длинный меч, и начал махать ею перед собой. Теперь Архивариус не мог взять его голыми руками. Тогда он снял с себя увесистую сумку, раскрутил её над головой и, как пращу, метнул в Блюма. Авангардиста закрутило, он сделал два оборота, но устоял на ногах, прижимая снаряд Архивариуса к груди. Через мгновение сумка полетела назад к хозяину, который самоотверженно отбил её головой. Но тут в глазах начальника раскопок помутнело от удара по голове, тело его качнулось и упало. Наступила минута молчания. На второй минуте тело богатыря шевельнулось, он приподнял голову, осмотрелся, вспомнил что к чему и, быстро вскочив на ноги, продолжил наступление.

- Вам огромные деньги платят! – закричал авангардист нанятым рабочим. - Алеа иакта ест! Жребий брошен! В бо -о-ой!!!

Группа рабочих с лопатами и монтировками в руках, в неизменных оранжевых касках на головах, выстроившись свиньёй, медленно двинулись на демонстрантов. Противники образовали из своих тел нечто похожее на македонскую фалангу, став длинными рядами.

- Сомнут, черти! – закричал полководец-Архивариус. – Разбейтесь на легионы!

Фаланга молниеносно превратилась в шесть мелких, но динамичных групп.   

- Вицере аут мори! – громко парировал Архивариус предыдущую латинскую фразу Блюма, пронзив взглядом врага, и перевёл поговорку своим воинам. – Победа или смерть!

Два полчища с лихим гиканьем схватились между собой. Пустырёва стояла в сторонке, закрыв лицо руками. Две старушки, сжимая в азарте кулачки, смотрели на баталию с горящими глазами, болея каждый за свою команду. Тут Лидия Григорьевна не выдержала, размахнулась сумочкой и ударила ею Наталью Леонидовну по голове. Возмущённая интеллигентка скрючила тонкие цепкие пальцы и стала быстро-быстро щипать коварную налётчицу.

Вдруг на поле боя неожиданно возник Джон. Он встал между двумя полководцами, поднял вверх длинную штакетину, на которую повесил белую футболку, и начал ей махать. Бойцы прекратили битву и с любопытством уставились на американца.   

- Молодец, Джон! – обрадовался авангардист. – Ты вовремя прилетел!

- Друзья! – взволнованно начал американец. - Я хочу вас помирать!

- Чего? – возмутился Толик из кабины экскаватора, который он мужественно отстаивал и удержал в своих руках. – Мы помирать не собираемся!

- Помирить! – подсказала Пустырёва.

- Да, помирить! – подхватил Джон. – Вы будьете обьеспеченными людьми! Дайте ваши руки и пожимайте их! Я предлагайю вам хороший сделка! Я буду покупайт этот пустырь всего на один год!

- Предатель! – затрясло Блюма.

- Это как Алясочку? – загоготал Архивариус. – Не выйдет! Это наша земля! Мы не отдадим свои богатства за ваши вонючие доллары!

- А сколько дашь? – заинтересовался Толик.

- Дьесять тысяч баксов! Каждой стороне!

- Мало, - загорелись глаза у Толика.

- Двадцать! – крикнул американец. – Пятьдесят! Сто!

Вдруг Блюм истерично захохотал, упал на землю лицом и несколько минут в приступе дёргал плечами. Пустырёва склонилась над ним с испуганным лицом. Когда истерика прошла, бледный авангардист приподнялся и обвёл всех собравшихся глазами.

- Вы что, - произнёс он поражённый, - все помешанные?

Авангардист встал и начал заглядывать в лица присутствующих.

- Это же пустырь! Идиоты! Здесь ничего нет!  Я хотел заполнить эту пустоту! Я! А вы не даёте мне помойку превратить в культурную ценность! Торги устроили! Пустырь хотят прикарманить! Пустырь! Да будь он не ладен! Да на него плевать надо! Тьфу! Тьфу! Тьфу! Будь ты проклят!

Он начал плевать на пустырь. Вдруг ноги авангардиста увязли в земле, и его засосало  по колено. Блюм дёрнул ногой и в этот момент провалился по грудь. Бедолага хотел что-то крикнуть, но не успел и ушёл  под землю весь с головой.

Пустырёва вскрикнула. Бабушки ахнули. Демонстранты злобно засмеялись. Архивариус, Джон и Любовь Семёновна подбежали к небольшой дырке в земле, которую оставил после себя Блюм и, толкаясь головами, пытал
ись заглянуть туда.

- Темно, как у негра... – хотел дать заключение экспертизы Архивариус.

Но он не договорил, потому что земля у отверстия обвалилась, и все трое экспертов провалились в преисподнюю.

- Якорь вам в глотку! – донёсся голос Панкрата из-под земли.

Кто-то из демонстрантов громко закричал:

- Спасателей!

Под землёй оказалось довольно обширное помещение. Когда троица провалившихся пришла в себя после такого экстремального квеста, авангардист уже осмотрелся. Несколько горящих сальных свечей откидывали тусклый свет на низкие сводчатые потолки. Рядом со свечами стоял патефон с открытой крышкой и откупоренная бутылка, идентичная той, какую нашёл Толик на раскопках. С десяток таких же пустых бутылок валялось на полу.

Дед Панкрат, чрезвычайно помолодевший, с испугом на лице смотрел в одну точку, стараясь что-то рассмотреть во мраке. Он взял свечку и стал осторожно продвигаться по направлению взгляда. Послышались пыхтение, стоны и ругань. Панкрат осветил копошащиеся на полу человеческие тела и склонился над ними. Вдруг лицо его выразило одновременно радость и беспокойство.

- Любочка! Доченька! – приподнял он Пустырёву со слезами на глазах.

Любовь Семёновна непонимающе моргала глазами.

- Дед Панкрат! – наконец воскликнула она в неописуемом удивлении и крепко обхватила его руками за шею. – Я чувствовала, что ты живой!

Архивариус пополз вдоль стены, с любопытством изучая каждый камень.

- Говорил! Говорил я вам! - шептал он в восторге.

Американец бросил взгляд на откупоренную бутылку, и глаза его быстро забегали, пытаясь проникнуть в самые отдалённые уголки.

Освоившийся Блюм подошёл к патефону, покрутил его ручку и поставил на пластинку иглу. Помещение наполнила песня «Раскинулось море широко».  Авангардист присел на место узника подземелья, понюхал горлышко бутылки и, издав кряк досады, сделал несколько глотков.

Джон бросился к Блюму и в ужасе закричал:

- Нельзья! Нельзья! Бойся отравиться!

- Теперь мне всё равно, - махнул рукой авангардист и снова приложился к бутылке.

- Эй, эй! Якорь вам в глотку! – крикнул Панкрат. – Кто там моё винцо попивает?! Если бы не оно, я бы подох здесь давно! Последняя осталась.

Он выхватил бутылку у Блюма из рук и засунул себе за пазуху.

- Теперь у меня и брюхо не болит, и вижу лучше! И всё из-за него! – погладил он бутылку через одежду.

- Это же винные погреба, может быть, самого Грозного! – засвидетельствовал открытие Архивариус. – Говорил я вам!

- Последняя? – схватился руками за голову американец. – Я хочу покупайт ваша вино! – взмолился он, обращаясь к деду, и сунул ему пачку долларов.

- Да зачем тебе, сынок? – ласково сказал Панкрат, отстраняя доллары. – Ты же ещё молодой. Это вот мне, старому бочонку, дырки залатать надо хоть малую толику.

- Я болен! Я много, много болен! – заплакал Джон. – Тьёща мой тоже болен! Собака мой болен!
 
- Чем же ты болен? – злорадно произнёс Блюм.

- Раком! Раком! – скулил американец, встав на колени.

- А мне думается, что хитростью, - усмехнулся авангардист, раскуривая трубку.

- В самом деле, сынок, - зашептал дед. – Поднялся бы на ноги, а то неудобно как-то. Возьми винцо-то, ежели уж так оно тебе нужно.

Панкрат достал из-за пазухи бутылку и протянул Джону.

- А денежки-то спрячь, пригодятся.

- Это мне? – поразился Джон. – Бесплатно?

Пустырёва, молча наблюдавшая всю сцену, вдруг резко подошла к Панкрату и вырвала у него бутылку.

- Теперь мне всё ясно! – сказала она с горящими глазами. - Этот  бальзам лечит даже рак. Я как представитель госструктуры заявляю: бутылка принадлежит государству!

А наверху к пустырю подъехала машина скорой помощи. Группа спасателей уже снаряжала своего коллегу в подземную экспедицию, затянув на его талии страховочный пояс и пристегнув к нему длинный трос.

Ирина подсела к своему мужу в кабину экскаватора.

- Ну, что, съел, балбес?! – гневно прошептала она. – Там уже сокровища делят, а ты наверху!

- Надули! – вдруг заревел Толик во всё горло. – Опять надули пролетариат!

Он от злости дёрнул рычаг, и землеройная машина нервно завертелась на одном месте, выбрасывая из-под гусениц мягкие комья земли. Тут все присутствующие ахнули и застыли на своих местах. Экскаватор, словно нож в масло, стал легко погружаться в пустырь. Раздался душераздирающий визг Ирины и короткий возглас Толика:

- Мама!

В этот момент тяжёлая техника скрылась в недрах земли вместе с двумя пассажирами.

Яркий дневной свет внезапно ворвался в винные погреба. Из стены, которую сломал своим весом экскаватор, хлынул мощный поток воды, смывая всё на своём пути. Захлёбывающиеся водой пленники стихии предались панике. Все кричали, бултыхаясь в водном потоке, и пытались сопротивляться бурному течению.

- Держись за меня! – крикнул Архивариус Пустырёвой, которая вцепилась ему в космы, словно дикая кошка.

- Сюда! – закричал Блюм. – На экскаватор!

Он схватился одной рукой за выступ машины, а другой начал разматывать аварийный трос. Трос был тяжёлым, и авангардист попытался использовать вторую руку. Он вцепился в трос обеими руками, и тут волна смыла его и унесла вместе с одним концом троса в угол, куда прибило остальные жертвы. Уровень воды стремительно повышался.

- Хватайте трос и к экскаватору! – закричал опять Блюм и стал перебирать по тросу руками, уйдя под воду с головой. Архивариус схватил трос, натянул его над уровнем воды, и Блюм снова появился над поверхностью. Благодаря натянутому тросу между экскаватором и Архивариусом, все терпящие бедствие по очереди на руках добрались до землеройной техники. Архивариусу, так как он был последний в очереди, пришлось здорово побултыхаться под водой на ослабленном тросе.

Все семеро, считая Толика и Ирину, забрались на кабину экскаватора и, плотно прижавшись друг к другу, молча ожидали помощи, поглядывая вверх на светлое отверстие, над которым проплывало белоснежное облачко. Поток уменьшился, вода начала куда-то уходить, и её понизившийся уровень открыл широкий капот машины. Пустырёва перебралась на капот и в изнеможении растянулась на нём. К ней подсел Панкрат и ласково погладил её по голове.

- Прости меня за всё, - пролепетала она.

Дед помолчал и вдруг весело хохотнул:

- Помирать собрался! Якорь мне в глотку!

Блюм свесил ноги с кабины, взял в зубы трубку но, помяв рукой размякший от воды пакет табака, бросил его в ручей.

- А ничего, - взглянул он на погребок и крутанул ницшеанский ус, - Впечатляет! Неплохо бы здесь музей устроить!

- Хм. Заманчивая идея! – ухмыльнулся довольный Архивариус, стуча от холода зубами. – А кстати, твой монумент сверху совсем этому не помешает. Бррр! Колотун!

- Щас бы по стакану для сугреву! – согласился с ним Толик.

- Жаль, бутылка уплыла, - улыбнулся авангардист и взглянул на представительницу власти. – Люба, а ты здорово переменилась.

Сверху спускалась верёвочная лестница.

- Друзья, - вдруг подал голос американец, - я испытывать большое удивление и восхищение! Этот дьедушка хотел отдать мне эликсир бесплатно! А вы вместо того, чтобы менья утоплять, спасли моя жизнь! Я хочу говорить за это тост! А для этого я отдавать бутылка, которую я мог утаивать от вас.

Он достал из внутреннего кармана пиджака бутылку деда Панкрата. Все удивились такой предприимчивости Джона и громко расхохотались. Только один Толик непонимающе моргал глазами. Бутылка пошла по кругу. Когда Архивариус приложился к её горлышку, закинув голову, то задел затылком лестницу, которая достигла  его в этот момент.

- Ну, давайте! – кричал им в яму один из спасателей. – Давайте наверх!

- Да подождите вы! – гаркнул Архивариус в ответ. – Не нарушайте уникальную сакраментальность нашей пьянки!

Спасатели удивлённо переглянулись, а один из них покрутил пальцем висок.

Ирина толкнула Толика локотком в бок, отчего тот встрепенулся и обратился к присутствующим:

- Ну, чё? Нашли что-нибудь?

Архивариус украдкой бросил взгляд на Пустырёву и Блюма.

- Конечно, нашли, - улыбнулся он.

Вдруг Пустырёва, широко открыв глаза, впилась взглядом в ручеёк.

- Что это? - воскликнула она.

Все посмотрели вниз. Поток воды размыл большую кучу нанесённого временем песка у одной стены винного погреба и обнажил тысячи старинных бутылок, которые бликовали коричневатым, матовым светом, встретившись через столетия со светом дневным.

Все вместе в восторге прокричали первую букву почти всех алфавитов мира:

- А-а-а-а-а-а!!!


*     *     *


Постаревшая Пустырёва живо откликнулась на звонок и пришла к старым приятелям. Одежда пенсионерки соответствовала доходу, но изюминка всё же присутствовала в виде шляпной маковки. В лучезарной улыбке бывшей начальницы ЖЭКа было заметно отсутствие переднего зуба, несмотря на то, что она прикрывала щербинку губой. Обнимашки и целовашки длились несколько минут.

- Мальчики, я вам пивка принесла.

- Эх, сейчас бы того бальзамчика не помешало! – Архивариус мечтательно откупоривал бутылку.

- Какого бальзамчика? – насторожилась Пустырёва.


- Ну, того самого, ивангрозненского.

- Опять? – Она пристально посмотрела богатырю в глаза.

Блюм начал подмигивать Пустырёвой и делать знаки, чтобы она замолчала, но женщина не заметила своевременного сигнала.

- У тебя что, рецидив? – продолжала она, всё более и более углубляясь в сущность психического состояния друга. – Ведь не было никакого бальзама! Ты же знаешь!

- Был! – упорствовал Архивариус. – По-вашему, может быть, и Панкрата не было?

- Нет, дед Панкрат был. Царство ему небесное, - вздохнула Пустырёва.

- И лошади белой не было?

- Марья Булатовна была, - заверил Блюм. – Ей тоже царствие небесное.

- И Майкла не было?

- Он и сейчас есть, - сказал авангардист. – Дай бог ему здоровья. Мы переписываемся по электронке. Уединился на своём ранчо и пишет мемуары.

- Значит и бальзам был! – отрезал Архивариус.

- А где же он сейчас? – бросила Пустырёва.

- Его ещё тогда спецслужбы изъяли и толкнули транснациональным корпорациям подешёвке, дебилы! Продали отечество! А нам сделали уколы, чтобы мы всё забыли! – скорбно говорил Архивариус. – Ротшильды с Рокфеллерами, наверное, уже всё выпили, сволочи!

- Да не было никакого бальзама! – вспылил Блюм. – И никаких погребов Ивана Грозного! Один пустырь только и был! Ты, когда отбил сумку головой, потерял сознание, тебя увезла скорая помощь, тебе в больнице всё и приснилось! А потом и умом тронулся!

Архивариус рассвирепел.

- Предатель! – зарычал он.

- Кого же я предал?

- Ты предал самое святое: мечту! – процедил он сквозь зубы и набросился на авангардиста.

Блюм, зная вспыльчивость врага-приятеля, был готов отразить атаку и успел пустить порцию лекарства из ингалятора в лицо агрессора. Воспользовавшись заминкой, он вырвался из лап медведя, забежал сзади и запрыгнул ему на спину. Архивариус затряс плечами, чтобы сбросить тушку авангардиста, но тот держался цепко, как репей.

- Мальчики, вы с ума сошли! – заверещала Пустырёва.

- Это он сошёл! – выдавил Блюм, задыхаясь. – Вызывай психушку!

- Психушку?! – дико возмутился богатырь и мгновенно успокоился. – Не надо мне больше никаких психушек. Слезай, Блюм, приехали.

- Вот так-то лучше, - похвалила его подруга.

Авангардист сполз со спины богатыря, пшикнул в горло лекарство и начал раскуривать трубку. Вся троица снова уселась на лавочку. Взгляды пенсионеров постепенно поглотил объект, они смолкли и погрузились в свои думы.

- А ведь всё могло пойти совсем по-другому, - мечтательно произнёс Архивариус.

- Это да, - пыхнул сладковатым дымом Авангардист.

Толстяк достал из потайного кармана небольшую подзорную трубу и стал смотреть на объект через неё. Через несколько секунд он заулыбался и издал одобрительный смешок, не лишённый кокетства.

- Что ты там такое увидел? – спросил Блюм. – Дай-ка взгляну.

Он приставил трубу к глазу, но в недоумении отпрянул от прибора. Затем посмотрел на объект невооружённым глазом и снова через трубу, чтобы сравнить картинки.

- Зачем ты вмонтировал в трубу слайды?! – наконец понял Блюм, в чём дело. – Только испортил оптический прибор.

- Так лучше.

- Дайте и мне посмотреть! – заинтересовалась Пустырёва.


*     *     *               


На бывшем пустыре возвышалось сверкающее в лучах восходящего солнца здание. Почти одновременно с разных сторон к нему подъехали Пустырёва, Блюм и Архивариус. Пустырёва вышла из лимузина, Блюм выпрыгнул из кареты с открытым верхом, запряжённой тройкой лошадей, а Архивариус заглушил двигатель маленького мотороллера. Все трое, приветливо улыбаясь друг другу, вошли в здание. У дверей в вестибюле их поприветствовал дед Панкрат в форме швейцара и Лидия Григорьевна, работающая  здесь комендантом.

У здания остановился экскурсионный автобус, из которого выкатила толпа туристов. Экскурсовод, Наталья Леонидовна, нажала кнопку мегафона.

- Прошу внимания, - заговорила она со сдержанной улыбкой, предвкушающей сказочный рассказ. – Два года назад на месте этого здания был ужасающий пустырь. Городские власти просто ума не могли приложить, что с ним делать. Ах, я сама была свидетельницей этой удивительной истории! Кстати, я пишу мемуары, где и скрупулёзно воспроизвожу эти удивительные события.

Среди туристов стоял Джон в тёмных очках и, внимательно слушая, добродушно улыбался.

 - Сейчас же вы всё увидите своими глазами. А мне остаётся только сказать, что это великолепное здание совсем не простое. Оно делится на три части. Подземную часть, где обнаружили винные погреба Ивана Грозного, занимает пока единственный в Москве историко-этнографический музэй, основатель и директор которого Пётр Яковлевич Архивин. В средней части расположился пока единственный в стране частный банк «Культура России», основатель и директор которого Любовь Семёновна Пустырёва. Верхняя часть здания вместе с кровлей представляет собой некую художественную обсерваторию, в своём роде единственную в мире. В ней можно услышать, между прочим, музыку сфер. Её основал и возглавил известный художник Иван Иванович Блюмов. Начнём осмотр с подземной части.

В отремонтированном винном погребе за дубовым столом сидел Толик в костюме купца шестнадцатого века. Он с глубокомысленным видом делал в тетради  какие-то записи. В помещение зашёл Архивариус.

- Анатолий Сергеевич, приготовьтесь, - сказал он деловито Толику. – Идут посетители.

Толик спрятал тетрадь за пазуху и пригладил рукой волосы.

- А что это ты всё пишешь в последнее время? - поинтересовался директор музея.

- В институт я поступил, Пётр Яковлевич! Сессия скоро!

- В какой же?

- В историко-архивный, - отозвалась довольная Ирина, неся к столу кружки. – Умный стал!

Она тоже была в одежде шестнадцатого века. Архивин одобрительно закивал головой.

- Вот сюда бы ещё пару табуретов, - заметил он великовозрастному студенту.

- Сделаем! - потёр ладонями столяр. – Устал я без дела сидеть!

В погребок зашла группа туристов с экскурсоводшей. К Толику подсело ещё два бывших дворника в старинных костюмах, чтобы изображать давно минувшую жизнь. Они чокнулись кружками, осушили их и затянули песню «Как во городе было во Казани». Ирина подливала им в кружки медовуху.

Архивариус зашёл в свой кабинет и внимательно посмотрел на карту мира, висевшую на стене. Он достал маркер и заключил часть Атлантического океана в круг.

Группа туристов, осмотрев этнографический музей, поднималась на обширном лифте вверх. Наталья Леонидовна продолжала вещать.

- Банк под руководством Пустырёвой, мимо которого мы имеем честь проезжать, занимается многочисленными делами, связанными с культурой нашей страны. Это поддержка музеев, исторических памятников, различных творческих коллективов и многое другое.

Блюм сидел в своём кабинете за компьютером с неизменными усами и сосредоточенно делал какие-то вычисления. В дверь постучали, и через секунду из-за неё высунулась голова Натальи Леонидовны.

- Иван Иванович! Туристы!

Блюм вышел на верхнюю площадку здания, где возвышались четыре десятиметровых раструба, под которыми находилась небольшая кабинка. Он открыл дверцу кабинки и сказал:

- Прошу. Кто смелый? Можно вдвоём!

Вызвались два бывших наркомана, которые два года назад были последними свидетелями существования Панкрата перед его исчезновением в метро. Блюм надел на их головы блестящие шарообразные колпаки.

- А крышу не снесёт? – спросил один.

- Если снесёт, то вместе с фундаментом, - сказал Блюм и закрыл кабинку.

Джон, который улыбался до ушей, больше был не в силах сохранять  инкогнито и радостно закричал:

- Бльюм! Дорогой!
 
Основатель обсерватории обернулся и с возгласом «О-о!» бросился к своему старому продюсеру. Они крепко обнялись.

- Подожди секундочку, сейчас я закончу, - сказал авангардист.

Он открыл кабинку под раструбами и снял с парней колпаки.

- Круто, - сказал один из них, - похоже на Цеппелинов!

- Тебя что, до сих пор глючит? – возразил другой. – Это же Моцарт, фантазия «Ре минор».

Число  желающих послушать «музыку сфер» мгновенно возросло, и у кабинки образовалась очередь. Блюм с виноватой улыбкой посмотрел на Джона и развёл руками.


 Вечером в погребке Ивана Грозного за обширным столом сидели Пустырёва, Блюм, Архивариус, Джон и Панкрат. Они допевали последний куплет песни «Раскинулось море широко». После нарочито-весёлого, мощного вокального завершения, вся компания дружно рассмеялась.

Нога Блюма легонечко пнула Архивариуса под столом. Директор музея кивнул авангардисту головой, сосредоточился и встал.

Хотя такие вещи, так сказать, - начал он неуверенно, - говорятся наедине...
 
Пустырёва опустила глаза, и на её щеках заиграл румянец.

- Но в виду того, что здесь все свои, я,  так сказать, э-э-э, в общем, я давно хотел сделать Любови Семёновне предложение...  Ну, вот и делаю. Люба...

Блюм, Джон и Панкрат громко  и искренне зааплодировали. Панкрат сковырнул пальцем с носа крупную слезу, подбежал к Пустырёвой и обнял её.

- Ну, наконец-то, доченька! Вот теперь- то и помереть не грех.

- Что вы так радуетесь? – в удивлении обвела всех глазами Любовь Семёновна. – Я ещё не дала согласие.

- Как? - оживился Блюм, и в голосе его пискнула нотка надежды.

Архивариус помрачнел.

- А вот сейчас даю! – объявила Пустырёва и рассмеялась девическим смехом оттого, что разыграла мужчин.

- Поздравляю, - пожал Блюм руку Архивариуса.

Жених и невеста обнялись.

 - Позвольте мне слово, - громко заговорил Блюм. – Я  предлагаю вам отложить свадьбу!

Все вопросительно просмотрели на него.

- Отложить до осуществления моего нового проекта!

- Что это за проект? - спросил Архивариус, насторожившись.

- Эх, раскололся раньше времени! - с досадой произнёс Блюм. – Что ж, делать нечего, объясню. Я хочу соорудить подводную станцию, которая была бы неким связующим мостом между материками. Воздух, господа, слишком разреженная вещь для взаимопроникновения. Вода же, как известно каждому школьнику, намного плотнее. Поэтому и звук в воде распространяется быстрее. И не только звук! Моя идея: объединить человечество посредством первоэлемента под названием вода. Но не буду более объяснять подробности. Главное, я посвящаю этот проект вам и хочу, чтобы вы бракосочетались под водой! Это будет грандиозно!

- И где ты хочешь строить эту станцию? – подозрительно спросил Архивариус.

- В Атлантическом океане.

- Та-ак! – растянул Архивариус, просвечивая Блюма взглядом, словно рентгеном. – Уж не тридцать ли градусов широты, сорок долготы?

- Примерно там, - пожал плечами авангардист.

- Не выйдет! – вскочил Архивариус. – Я давно застолбил это место!  Вот читайте!

Он потряс журналом «Вокруг света». Блюм с любопытством взял журнал и прочитал вслух.

- Пётр Архивин собирается пересечь Атлантический океан в одиночку на водном велосипеде.

- Ты с ума сошёл! – забеспокоилась Пустырёва.

- Неверойятно! – удивился американец.

- Так причём здесь моя станция? – возмутился авангардист. – Пересекай себе на здоровье!

- Это так, для отвода глаз, - отмахнулся путешественник. – Моя задача другая. Я почти вычислил, где находится Атлантида!

Блюм безудержно захохотал.

- Ты совсем рехнулся! – сказал он сквозь слёзы, отсмеявшись. – Это же сказка! Сказка!

Пустырёва решила погасить разгорающийся конфликт.

- Ваня, -  сказала она, - по старой дружбе, возьми ты себе другой океан! Что у нас океанов мало?

- Всего четыре.

- А вдруг он действительно там что-то найдёт! Ты ведь и в библиотеку не верил.

Блюм подумал, покрутил оба уса и махнул рукой.

- Ладно, только ради тебя, банкирша! Возьму себе Индийский.

- Вот это другое дело! – радостно потёр ладонями Панкрат.

Американец, который всё это последнее время в удивлении покачивал головой и таращил глаза то на одного, то на другого чудака, наконец, пришёл в себя и трепетно произнес:

- Друзья, я больше, чьем удивльён! Ви живьёте так...  так...  Ви не говорить о деньгах даже одного раза! Какая же это должна быть жизнь! Шампанского! Я хочу пить тост за ваша жизнь и ваша страна!

- Нормальная жизнь, якорь в глотку! – засмеялся дед Панкрат. – В нормальной стране!

 Появилась Ирина с корзинкой, из которой торчало горлышко бутылки шампанского.

- Нет, Ирочка, - подмигнул ей Архивариус, - давай-ка лучше нашего!

Ирина улыбнулась и достала старинную бутылку, хозяйку этого винного погреба.

- О-о-о! – в восторге прокричали собравшиеся среднюю букву почти всех алфавитов мира.

Живительный бальзам «пустыря» запенился в бокалах.


*     *     *


Пенсионеры молча просидели на лавочке более часа, глядя на объект. Каждый думал о своём. Лицо Пустырёвой светилось лёгкой улыбчивой печалью. Скулы Блюма играли желваками. Глаза Архивариуса были влажными от набегавших время от времени слёз.

Они смотрели на ПУСТЫРЬ, вернее, на то, что с ним стало. Собственно, это был уже не пустырь, который когда-то своей холмообразной выпуклостью на фоне городских кварталов выглядел как бельмо на глазу. Теперь холм был срыт, образовавшаяся площадка выравнена и заасфальтирована, а на ней устроена автостоянка.

- И это вместо памятника будущему! – проскрежетал Блюм.

- И старинных винных погребов! – поддержал его Архивариус.

- Не скажите, – парировала Пустырёва. – Теперь здесь хоть мусора нет!

- Как это нет? – удивился толстяк и кивнул на сверкающие в лучах солнца автомобили. – Вон его сколько!

Женщина почему-то оскорбилась.

- Знаете что? Вы мне надоели! – сердито бросила она. – Жизнь прожили, а ума не набрались! Один думает только о прошлом, другой –  о будущем. Но мы живём сейчас, сию минуту, сию секунду...

- Продолжу ряд: сию десятую долю секунды, сотую и так далее до исчезающе малых величин, - обрадовался Архивариус философской теме, которую он когда-то основательно продумал. – Вот и нет никакого настоящего! Настоящее – это всего лишь курсор, с одной его стороны написанный текст, с другой – пустое поле листа. И думать-то мы может только о прошлом и будущем.

Философствующие пенсионеры не подозревали, что давно находятся под пристальным наблюдением охранника автостоянки. Охранник тоже являлся пенсионером, но своим видом опровергал всеобщий закон энтропии: он был крепок, как молодой атлет, бычья шея и массивный квадратный подбородок могли бы запросто выдержать сокрушительный удар Тайсона. Болезни также мало коснулись уникума, даже насморк сторонился его. Потому-то и взяли пенсионера охранять стоянку элитного дома, несмотря на возраст. Неделю назад с этой площадки угнали новенький Lexus – это поднабравшийся коллега проморгал машину, а вместе с ней и работу.  Эх, была бы смена пожилого атлета, он показал бы угонщикам, не только где раки зимуют, но и где летуют снегири. Теперь охранник усилил бдительность и не напрасно, ибо какой-то толстяк, сидя на лавочке, пожирал глазами территорию стоянки. Он позвонил начальнику.

- Пал Палыч, тут какой-то тип чего-то высматривает издалека. Как пить дать, вычисляет наши машины, наводчик!

- Продолжайте наблюдение.

Через полчаса охранник снова сообщил из своей будки.

- Появился подельник. Чего-то обсуждают. Больше смотрят в центр парковки. На Майбах зарятся, паскуды!

И через час ещё.

- Баба пришла! Да их тут целая банда!

- Вызывай полицию, Анатолий, - приказала трубка.

А лавочка бурлила спорами.

- Ты перепутал реальность со своими фантазиями! – пришла к выводу Пустырёва.

- Это не пустые фантазии, это полнокровные идеи! – возражал Архивариус. – А они есть наиреальнейшая реальность. И, может быть, реальность идей более онтологична, чем реальность феноменологической стороны бытия!

- Хватит наукообразной фени! Пустырь он и есть пустырь! Ничего там внутри не было! Ты выдумал миф!

- По-твоему, может быть, и не было, - не сдавался мыслитель. – Но вот здесь было и есть. – Он постучал пальцем по лбу. – Мифология есть онтологическое завершение исторических объектов, событий и личностей. Без неё мир не полон, случаен, скучен...

Вдруг перед ними возникли два полицейских. Один совсем молоденький с автоматом подмышкой, другой чуть постарше – лейтенант. За их фигурами возвышался охранник стоянки. Головы всей троицы являлись вершинами равнобедренного треугольника, такого идеального, что Авангардист невольно залюбовался безупречной пропорцией.

- Ваши документы, - вежливо спросил лейтенант, выражая почтительность к преклонному возрасту своих сограждан.

- А в чём, собственно, дело? – удивлённо вскинула брови Пустырёва. – Сидим, никого не трогаем.

- До-ку-менты, - в голосе полицейского появилась нотка настойчивости.

Архивариус и Блюм покорно отдали свои паспорта. Опыт шептал им: лучше не связываться.

- А ваш паспорт, женщина?

- Да я вышла из дома на пять минут вот этих охламонов повидать! Что мне, документы с собой надо было брать?

- Да. Это всё-таки центр мегаполиса.

- Вы бы лучше жуликов ловили, а не приставали к бедным, безобидным пенсионерам! – вспылила бывшая начальница. – Волки тряпочные!

- Поаккуратнее с выражениями, бабуля, - неожиданно буркнул хрипловатым баском юный полицейский с автоматом. – А то на пятнадцать суток пойдёшь у меня!

- Какая я тебе бабуля? – Пустырёву затрясло от возмущения. – Иди, займись делом, голубь обристанный!

Юноша покраснел от гнева и машинально передёрнул затвор автомата.

- Ну, стреляй, внучок! Прикончи пенсионерку! – Она рванула борта своего плащика в разные стороны, да так, что верхняя пуговица оторвалась, и завертелась волчком на тротуаре.

Лейтенант взял сослуживца под локоть, отвёл его в сторону и что-то тихо проговорил. Тот остался стоять поодаль, отвернувшись.

- Приношу извинение за коллегу, - сказал вернувшийся полицейский. –  У него три дня назад друга убили на задании. Не может прийти в себя. Всё в порядке. – Он вернул паспорта и отдал честь.

- А я, папиллома зудящая, наехала на его, - сказала женщина с сожалением, подавленная информацией о погибшем бойце.

- Но лучше бы вам пересесть на другую лавочку, - понизил голос лейтенант.

- Почему это? – снова встрепенулась Пустырёва.

- Тут люди беспокоятся, - он кивнул на охранника.

До этого момента охранник только со злобным любопытством наблюдал за событиями, но теперь решил исполнить свою сольную партию, выложившись на все сто. Он сузил глаза, выдвинул квадратную челюсть вперёд, и лицо его, действительно, получилось звериным.

- Чего тут расселись?! – рявкнул он. – Чего на машины пялитесь! Ну-ка, быстро отсюда! Бомжи!

Тут глаза Архивариуса округлились.

- Толик?! – удивлённо воскликнул он.

- Ну, Толик, - сбавил напор охранник.

- Ты меня узнаёшь? – вскочил с лавки богатырь. – А Блюма? А Любовь Семёновну?

- Ну, узнаю, - ухмыльнулся Толик, посылая старым знакомым флюиды презрения.

- Дай я тебя обниму, приятель! – распахнул объятия Архивариус. – Как поживаешь?

Толик отстранил добродушного толстяка, выбросив вперёд руку со сжатым кулаком-кувалдой:

- Я тебе не приятель.

- Ирина-то твоя как? – поинтересовался Блюм. – Хлёсткая была бабёнка!

- Почём я знаю? – снова ухмыльнулся охранник и с гордостью похвастался. - У меня сейчас молодуха, на тридцать лет меня младше.

- А помнишь, мы с тобой... – начал было Архивариус.

- Да помню, помню! – взорвался Толик. – Ты, паскуда, помыкал мной, как слугой! Колдуном притворялся! Застращал меня! Теперь я поумнел, да и времена не те: демократия! Теперь я твой начальник! Я – демос! Я – народ!

- Чем это отличается от диктатуры пролетариата? – задумчиво произнёс Блюм.

- А ну, пошли отсюдова! – взревел представитель демоса. – Опять хотите мне мозги запудрить? Не выйдет, люмпен-интеллигенты!

- О! Этот термин следует записать! – восхитился авангардист.

- Эх, Толик, Толик, - вздохнула Любовь Семёновна. – Я так тебя жалела, что столько тебе премий выписала незаслуженных. А ты!

- Копейки, по нашим временам, - сплюнул Толик через плечо. – Ну, давай, ноги в руки  и... – Вдруг он увернул громкость голоса и умоляюще произнёс. – Поймите меня. Хозяева беспокоятся за свои иномарки. Уволить могут. Начальник мой – собака.

Авангардист смерил его взглядом, склонив голову набок.

- Курсор ты несчастный, - с сочувствием оценил он и повернулся, чтобы уйти.

Архивариус как-то сник, даже уменьшился в размерах и задумчиво, как бы про себя, проговорил:

«Мегаполис-городище –
Тысячи монад снуют,
Но в их душах пепелище,
Только камни вопиют».

- Да, пустырь какой-то в душе... – согласился Блюм прозой.

Пенсионеры прошли метров двадцать по тротуару, но, как по команде, обернулись и ещё долго смотрели на бывший пустырь, который когда-то наполнял их жизнь смыслом. Дольше всех стоял Архивариус.


*    *    *


Толпа провожающих собралась у морского причала. Волны ласково покачивали водный велосипед. Архивариус в резиновом костюме прощался с Любовью Семёновной, которая вытирала платочком глаза. Вокруг них теснились Блюм, дед Панкрат, Толик с женой, Наталья Леонидовна, Лидия Григорьевна и много других людей, провожавших путешественника в неизвестность.

Наконец Архивариус сел в сиденье механической машины, загруженной провиантом и оборудованной радиотехникой с маленьким локатором, и отчалил от берега. Толпа махала ему руками и кричала добрые напутствия.

- Петя! - вдруг закричала Пустырёва, тряся бумажным свёртком. -  Ватрушки!
 
Но Архивариус уже не слышал её. Он не спеша покручивал педали, устремив свой взгляд к черте между землёй и небом, которую люди называют линией горизонта.