Как правильно залохматить бабушку Ч. 4

Алан Маршалл Generation K

Наши с Вадиком бабушки воспитывались в совершенно неправильную эпоху, и до сих пор не удосужились переосмыслить и изжить вреднейшие свои привычки, вынуждая нас - ближних, страдать от дефектов своего воспитания.

В те поганые времена, когда их угораздило родиться, детей ни капельки не ценили и не уважали, напротив,  заставляли работать с утра и до ночи, а с ночи до утра что-нибудь сторожить в кромешной тьме или ходить на кладбище. Такие жизненные правила кого угодно превратят в суровых, ничего не слышащих, не терпящих возражения старушек. И какие бы доводы мы с Вадиком не приводили, нас все равно каждый божий летний день ругали и посылали трудиться на грядки а, что хуже всего, одалживали соседям как бесплатную рабсилу за бидон черной смородины или миску клубники.

Ни Вадик, ни тем более я, не мнили себя чернокожими рабами на плантациях Джорджии. И почетными агрономами мы становиться не собирались.  От беспросветных часов на грядках меня только и спасало воображение, допускавшее, что я - всемирно известный разведчик, мастер международной интриги, пробирался в зарослях тропических вьетнамских сорняков, стараясь не наступить на отряды оранжевожопых  морковок-вьетконговцев.

Однажды отправили нас ишачить на стариков Полежаевых, задави их трамвай! Дали сумки для огурцов и послали в самую жару, добывать огурцы потом и кровью.

Полежаевы жили на улице, которая начиналась, если повернуть с нашей улицы за угол к лесу. Участок их, образцово-показательный, примыкал к колхозному полю, и, должно быть, не только все местные мальчишки и девчонки работали на стариков, но и колхозники на них горбатились, потому что иначе, каким-таким образом эти двое чудищ с больными ногами могли довести свой участок до такого идеально вылизанного состояния.

Как я говорил, это были страшные люди: он с палкой, она с костылем. И оба такого ужаса нагоняли на нас с Вадиком, что мы обходили их владения самой отдаленной стороной. Еще бы! Иной раз стоишь с бабушкой в очереди за молоком, задумаешься, потеряешь бдительность, появиться перед тобой дед Полежаев, сверкнет глазом, и начинает: «Ай-яй-яй, что же бабушка бидон держит, вот внук здоровый вырос, а бабушке не помогает! Такой сякой! Поколение растет, бездельники, в метро места не уступают, старших не уважают. Историю не знают, литературу не знают… Плохо их в школе учат! Ну-ка, скажи, чему равен корень квадратный из ста? Молчишь? А площадь окружности чему равна? Эх, двоечник пропащий! Место тебе на стройке, вон, коровники строить»… и так далее и в том же духе, громко, вся очередь слышит, иные пожилые поддакивать начинают: «Ах, молодежь нынче! Учиться не хотят, работать не хотят, ходят по улице с магнитофонами, да курят по подъездам». В общем, шум, гам, и я за всю молодежь страны Советов в ответе. В свои-то одиннадцать лет!

А старуха Полежаева?! Как-то в начале лета мы с Вадиком, Мишкой и Сашкой играли в козаNostra и совершенно случайно оказались у изгороди Полежаевых. Конечно, никто из нас не заметил, как старуха подобралась к калитке и высунула уши на улицу. Мы кричали «Mamma mia», обсуждая способы ликвидации инкассаторов и бегства от фараонов. Фантазия такой нам динамичный сюжетец подкинула, закачаешься! Одним словом, мы улучшили мировую историю ограблений. Мы… И вдруг выскакивает старуха Полежаева, и, размахивая костылем, бьет им направо и налево. Мишка с Сашкой врассыпную, Вадик падает на едва зажившую коленку. А я возьми и замри от страха посреди улицы. Ну, и получил костылем по левому боку. «Бандиты! – кричит Полежаиха, - Воры!!! Проваливайте отсюда! Проваливайте, паршивцы этакие! Сейчас милицию вызову!»

Натерпелись мы тогда боли и жути! И за что?! За что, спрашивается?! Никого ж не грабили, в чужие огороды не лезли, шли по улице, болтали. Нам с Вадиком очень обидно было. Очень! Взрослые – тяжкое бремя, а уж старики просто трагедия.

Идем мы с Вадиком к Полежаевым на каторгу, заворачиваем за угол и чувствуем, ком к горлу подкатывает, и ноги дальше идти отказываются.

- Вадик, - говорю я, - у тебя деньги есть? Может, купим огурцов в магазине? Очень мне идти туда не охота…

- Думаешь, мне охота, да только денег нет…

- Эх, бедные мы, бедолаги… Вадик, что за жизнь! Любой взрослый нас обидеть может, а старуха Полежаиха еще и костылем побить. И, знаешь, что я думаю? Никакие они не больные. Прикидываются! А костыли у них вместо оружия. И скорее всего, с ядовитой иглой на конце.

Вадик побледнел:

- Прекрати. И так тошно. Давай уж думать, что они инвалиды, а мы, как пионеры, идем им помогать…

- Ну, если тебе лучше от такой мысли, то давай… Если бы на колхозном поле росли огурцы, то…

Но закончить мне не удалось, язык прилип к небу: навстречу нам вышла старуха. И клянусь сердцем короля Ричарда, она нисколько не смутилась, увидев меня на дороге. Никакая совесть ее не кольнула.
 
- Что плететесь еле-еле?! А ну, шагом марш! Этак до ночи ковыряться будете, пыль поднимать.

И мы зашли в логово врага.

Нам тут же всучили по жестяной банке из-под консервов, до середины наполненной водой, и отправили на картофельные грядки, собирать колорадских жуков. Жуки мирно спали под палящими лучами, но стряхнуть их в банку щелбанами, ну, никак не удавалась. Твари падали на землю, а стоящие над нашими душами Полежаевы… Ох!

Кто не знает, колорадские жуки невообразимо противные на ощупь, особенно многочисленные красные личинки. Я не удивлюсь, если пытку сбора колорадских жуков голыми руками придумали ирокезы или вьетконговцы. Мы собирали жуков с картофельных листьев голыми руками, а старики сидели на скамеечке в тени яблонь и стучали палками, стоило нам отвлечься, чтобы перевести загнанный, униженный дух.
 
Несколько раз Вадик был близок к обмороку, несколько раз мне чудилось, будто термоядерное светило прожигает мою макушку.

- Колорадо, - шепнул я полудохлому Вадику, - тридцать восьмой штат Соединенных Штатов. Неподалеку от Денвера первопроходцами было найдено золото, и к Скалистым горам хлынули толпы переселенцев. Представь себе, мы – золотоискатели, Вадик, а жучки – это наша добыча.

- Не могу, - прошептал Вадик и проглотил полный рот слюны.

- Ладно, тогда представь, наши пальцы защищают форт от жестоких команчей. Их осталось немного, мы побеждаем. Ура!

И что ж вы думали? С криками «Ура» моя банка падает на землю, а через секунду падает банка Вадика. И жуки, как истинные команчи, только прикидывались утопленниками, а сами преспокойно дышали под водой и ждали момента, когда банки перевернутся. Жуки встрепенулись, встряхнули крыльями и тучей взлетели на старательно вычищенные картофельные кусты. И взгромоздились на листья, как ни в чем не бывало, словно их ни в какую банку не собирали целый час под палящим солнцем…

У Вадика задрожал подбородок, а потом его вырвало.

Как же нас гнал старик Полежаев! До самого угла! После чего Вадик уже не сомневался в притворстве дряхлой парочки, как и в том, что они – вражеские агенты и, возможно, переодетые ниндзя или китайские головорезы.

Мы добежали до колонки и, убедившись, что Полежаев отстал, омыли изгаженные руки ледяной водой. Вадик попил, я запустил под воду лицо, а потом окатил Вадика струей Ниагарского водопада: «Йо-хо-хо!»

Но друг мой совсем скис. Глаза его покраснели, а на виске появилась и задергалась синяя жилка – верный признак полнейшего расстройства.

- Не переживай, козявка! – сказал я, поскольку Вадик моложе меня на полгода, - мы огурцы все-таки купим в магазине.

- Как?

- Есть план, мистер Фикс! Возле магазина обязательно кто-нибудь по пьяни мелочь обронил. Если поскрести, найдем непременно, зуб даю.

И мы повернули обратно, подкрались к углу с полежаевской улицей, провели разведку, стремительно пересекли опасный отрезок и ринулись под горку к магазину.

По дороге я нашел копейку. Мы дважды взбаламутили магазинный двор, засыпанный мелким серым песком, подняв и пыль, и песок, и окурки на максимальную высоту их полета, и подобрали еще три копейки. Потом мы обшарили близлежащую автобусную остановку и пополнили казну на десять копеек.

- Можем купить килограмм картошки, - сказал я и почувствовал, что Вадика опять тошнит и тянет прочь, - эй, куда ты?

- Давай у бабы Даши огурцов в долг попросим?

- Не даст она, а заставит собирать… - но, подумав, я решил не продолжать, - Вадик, - сказал я громко, - дядя Миша, когда в армии служил, он сам рассказывал, тоже одним старикам помогал яблоки собирать или еще там, что… А они, как Полежаевы, взяли и написали командиру дяди Мишиного полка грозное письмо, что они напишут, куда следует. Тогда мой дядя ночью проник в их сортир и бросил в яму пачку дрожжей.

Вадик слушал меня внимательно:

- И что?

- Наверное, был взрыв, и сортир разнесло… Когда дядя Миша рассказывал, он так гоготал, что я ничего не расслышал. Послушай, если мы не можем купить огурцов на четырнадцать копеек, то давай купим дрожжи и проучим, сам знаешь, кого…

С этой идеей мы перешагнули порог магазина. Нам повезло, работала пожилая добрая продавщица, которая всегда мне нравилась своим спокойствием, очками и тем, что у нее, в отличие от молодой, никогда не было синяков на полных руках. Мы встали в хвост очереди и приготовились ждать, когда престарелые покупатели-дачники наговорятся у прилавка.
 
Летом наша округа делилась на два непримиримых лагеря: местные и дачники. Дачники, те, кто снимал дачу с июня по август у местных, всегда выглядели отдохнувшими и богатыми, носили вьетнамки и создавали очереди в магазине, на автобусной остановке, в лесу на поляне, на озере на пляже. Они вели себя нагло, как местные, и даже наглее, поэтому мы их ненавидели, особенно в магазине, изнывая по битому часу на одной и той же плитке магазинного пола, и, конечно, в автобусе, когда они бежали наперегонки с криками «Мальчик, сиу же секунду уступи место»! Кстати, Вадик был дачник, но его семейство так давно снимало дачу в наших краях, что их все считали за своих. А я был местный. Дом в деревне построил мой дед во времена турбулентности, но жили мы три четверти года в Москве, поэтому местные как-то не очень принимали нас за местных… Вот такая петрушка! Слава богу, что на ней не водится колорадского жука!

Наконец мы оказались у кассового аппарата!

- Дайте нам, пожалуйста, пачку дрожжей, - громко, без запинки сказал я.

Тыдыщ, вдруг продавщица нахмурилась, правой рукой бок подперла и говорит:

- Каких дрожжей? Вы чего удумали? Бражку варить?

Ох, что тут началось! Все, даже те, кто нас только-только впервые увидел, припомнили, как мы часа полтора назад пылили во дворе магазина, подбирая окурки.

Выгнали нас из магазина.

Шли мы с Вадиком, молча, до Вадькиного дома. Он живет с правой стороны улицы, а я с левой тремя домами дальше. Подходим, видим, бабушка Вадика у калитки стоит с полотенцем. Как она этим полотенцем залепила Вадику по физиономии!

- Ты знаешь, который час?! Я два раза деревню обежала, у Полежаевых была, на озере была! Где вы шлялись, негодные?! Вот отец твой приедет, я все ему расскажу, все расскажу, - и поволокла козявку вглубь участка, - огурцы не принес, Полежаевым не помог, что ж ты за бездельник этакий?!

Дальше я поплелся один, а Вадькина бабушка все кричала:

- А сумку где оставил?! Это дружок твой так на тебя влияет, это его тлетворное влияние!

Я подумал, что моя престарелая родственница закатит мне концерт не хуже и решил пойти в наступление. Я тихо прокрался к сараю, достал лейку и начал поливать грядки с морковкой. На второй лейке появилась бабушка.

- How do you do? – поинтересовался я, как бы невзначай.

- Огурцы полить не забудь, - процедила бабушка сквозь зубы, - эх, бестолковый, упрямый, весь в свою мать. Тебя только за смертью посылать!
Сегодня без ужина останешься, - развернулась и пошла в дом.

Я полил чахлые стебли огурцов, тонкую свеклу, кабачковые листья, капустных бабочек, укроп с петрушкой. Побрызгал на комаров к их радости. И заметил, что стемнело.

Я забежал на кухню, почесываясь, и залез пальцами в тарелку, полную сырников с изюмом.

- Что же мне с тобой делать? – обреченно спросила бабушка, притаившаяся за холодильником, - ты же совсем от рук отбился… А что с тобой будет через год? А через два?

- Сырники ты лучше всех готовишь, - ответил я и взял еще один.

- Руки помой, бестолочь! Конечно, твоя мамаша только ногти красить умеет. Где уж ей! Ну, вождь краснокожих, выкладывай, что вы натворили у Полежаевых, если Пал Геннадич ревел как бешенный?

Я вымыл руки, взял сырник с тарелки и спокойно сказал:

- Все случилось само собой: мы собирали жуков, когда Вадику приспичило отлучиться в туалет. Минут через пять он вышел, а еще через пять обнаружил, что уронил в яму пачку дрожжей, которая лежала у него в кармане. Через полчаса из туалета послышалось шипение, а еще через десять минут…

Но бабушка уже меня не слушала. Она смеялась так, что в буфете звенела посуда. Она что-то говорила мне, утирая слезы, но от неожиданности слов я разобрать не смог.

Я ненароком подумал, глядя на плачущую от смеха бабушку, что если бы она родилась в наше время, то вполне могла бы стать нормальной девчонкой. Все для этого у нее было! Интересно, а как прореагирует Вадькина прародительница на мой рассказ? Я же слышал, как она в сердцах называла Пал Геннадьевича ПалГовнадьевичем. Значит, и в ее душе не все еще умерло и окостенело… Взрослые - сложный народец, поди, их разбери, где они надевают панцирь, чтобы замаскироваться, а где и правда, жестокие, как ниндзя.  Одно я знаю точно, если вырасту, то никогда не буду стариком Полежаевым. И пусть, как говорит бабушка, мне до Америки, как до Луны, и пусть, я не проеду по Орегонской дороге на «Кадиллаке», но Полежаевым я не стану. Никогда! Ни за какие коврижки!