Арт-практик. Повесть из сборника Городище

Я человек, не какой-то там Федька-скотник с восьмилеткой, я человек образованный! У меня и диплом есть: механизатор широкого профиля! После школы аж целый год в ПТУ отбарабанил! Специалист, одним словом! Я вам трактор за один день по винтику разберу! Ну, и соберу, конечно, если братишка детали какие не сопрёт. Или если сосед самогона не нагонит. В общем, люблю я трактор. Волк машина! 

Теперь о человеке, то есть обо мне. Мне всего лишь двадцать шесть. А два года назад думал я, пришла пора жениться. Ощущение такое было, щекотание какое-то. Это два года назад, подчёркиваю! Сейчас ещё подумаю! И не приставайте, шалавы всякие!

Так вот, чего я надумал-то тогда? В Москву! Как три сестры! Это уж я потом узнал про сестёр-то Чехова. Так себе писатель. Писал говно всякое. Вон, через реку его бабка-то жила! Кулаки они были, крестьян угнетали! А я – крестьянин в душе. Да и в теле тоже. Потому и недолюбливаю этого интеллигента с бородкой. Другое дело, если бы он надежду какую дал людям. Всё бы простил ему. А он только издевался, мол, вот вам болото и барахтайтесь в нём всю жизнь! А я ещё посмеюся над вами! Нет, не любил он человека. Я как его почитаю, так сразу в запой ухожу. Небо в алмазах через триста лет мне не нужно. Тут бы до пенсии дотянуть с грехом пополам. Ну, хватит о Чехове. О нём и так тонны макулатуры написаны. Я о себе хочу рассказать, другой-то не догадается. Конечно, если деньгу дать, то и про идиота напишут. Вон Достоевский! Только нет нынче достоевских-то, и сколько ни плати – один хрен халтура выйдет. Чтой-то меня в искусствоведение бросило. Думаю, не случайно. Ведь рассказ-то мой об искусстве будет. Вот, так сказать, и прелюдия нарисовалась бессознательно. Ладно, начинаю.

Зовут меня Василий. Про фамилию умолчу пока, может, и вообще. А чего? Вася и Вася. Зачем фамилия? Засмеют ещё в деревне: вот, скажут, писатель нашёлся, ну и мудила! Хотя, вряд ли. Там же читать скоро разучатся. Может оно и к лучшему? Вон Ницше говорил, что всеобщая грамотность портит не только письмо, но и мысль. Это мне Манька, любовь моя, Ницше-то подсунула. Образовывала меня, валенка тупорылого. Но об этом после. Как я в Москву-то попал? А вот как.

Матери Эдика из соседней деревни надо было огород вспахать, а у меня трактор на приколе. Двигатель разобрал, глядь, запчасти новые нужны. Я к директору нашего агро... агро...  как его сейчас называют-то?.. короче, колхоза. Он говорит, выпишем. Два месяца проходит и нечего, и зарплаты никакой! А жрать-то надо на что-то, одним огородом не проживёшь. И вот я к этому Эдику с лопатой вместо трактора. Нормально, за три дня захреначил! Он мне хорошо заплатил. Молодец, хоть и пидор. И говорит, значит, чегой-то ты тут прозябаешь? Ехай, говорит, в Москву, с твоими руками тебе там цены не будет. А как, спрашиваю, вот так взять да поехать? А куда там пойти, где жить? Ну, поговорили, он свой телефончик оставил на всякий случай. Сам-то он образованный, культурный, колледж искусства закончил, работает в галерее менеджером.

Приехал, значит, я в Москву на заработки. Была мечта в автосервис попасть. А там очередь на вакансии. Говорят, золотое дно. Оно и понятно: иномарки. Звоню Эдику, а он говорит, у них в галерее работник требуется, домашний мастер, как они называют. Чего делать-то, спрашиваю? Гвоздь вбить, говорит, когда надо, лампочку там поменять, если перегорела, унитаз прочистить, если заср...  засорился. Короче повар-конюх-плотник, как у Пушкина. Балда, одним словом. А чего ж, думаю, прекрасно! Да зарплату-то очень хорошую обещали, это за ничегонеделанье-то! Правду говорю, действительно там ни хрена делать не надо! Сидишь как болван, смотришь на лампочку и ждёшь, когда же она перегорит, чтобы хоть задницу от стула оторвать, наконец! Тяжёлая работа оказалась, не по мне. Вот я там и начал книжки-то почитывать, чтобы убить время. И ещё одна причина была, но о ней в своё время.

Хозяйка галереи Соня Сибиллова... Я сначала и не понял, чегой-то такое. Смотрит, хлопает приклеенными ресницами, говорит как мужик. Низкий голос имею в виду, матерных-то слов она не употребляет. Так, иногда, с психу больше. В общем, культурная, стерва! Думаю, сколько же тебе лет-то, краля? Тридцать или уже все сорок? Ведь и не разберёшь. Оказалось – пятьдесят пять! Во, блин! Просит, чтобы её называли не Софья Михайловна, а просто Соня. А нынче все старухи в Москве молодятся да ещё любовников молодых заводят за монету звонкую. Вот и меня Эдик хотел подсунуть начальнице, как потом выяснилось. Скотина он ещё та! Хотел, падла, через меня на Сибиллову влиять! Анекдот ведь самый настоящий, и не придумаешь! А тут всё так. Интриги! Весело бывает. Правда, противно иногда.

А теперь про Маню, любовь мою. Волк девка! Она тоже работала в галерее, только уборщицей. А так она художница. Приехала поступать в Суриковку (это институт такой, где на художников учат), да не поступила. И вот пришла работать в галерею поближе к искусству якобы. Да какое там искусство! Смешно! Так вот, как я её увидал с вёдрами да шваброй, у меня и перевернулось всё внутри. Красавная уж больно. А она сразу понукать мной начала, помогай, мол, чего расселся. То ведро с водой, значит, принеси, то ещё чего. А я и рад! Но для начала я показал свой характер, чтобы знала, с кем дело имеет. Я ведь вспыльчивый и прибить могу в сердцах. Правда, потом переживаю очень, что не сдержался. Надо бы эту дурь укротить в себе. Да, лучше будет жить: и мне, и окружающим. Так вот, говорю ей, меня сюда не палубу драить наняли, а лампочки вкручивать, мол, не суйся в мои дела, не начальница! Обиделась. Наверное, я перегнул, слишком резко отбрил её для начала-то. Ничего, потом помирились. Я за неё почти всю уборку стал делать. Ничего не попишешь: любовь. С моей стороны, конечно. А с её... О, она стерва-то похлеще Сибилловой будет! На неё, на Маньку-то, клюнул Пампам. Это известный художник, только он не картины малюет, а перформансы придумывает. Я тогда и не знал, что это такое. Так вот, она, Манька-то, и рада до жопы, что знаменитость на неё запала, мол, карьеру художественную сделает. А меня, значит, побоку. Кто, говорит, ты такой? Тракторист? А я говорю, это редкая сегодня профессия. К тому же я механизатор да ещё широкого профиля! Засмеялась так ехидно и говорит, станешь таким же известным, как Пампам, тогда, мол, подумаю.

А Пампам этот ширмами огородился в галерее, сварщиков позвал и чего-то там замышлял сенсационное. Слышу, молотки стучат, пилы визжат. Заглянул раз в щелочку и глазам своим не поверил: унитаз огромный выделывают! Да, метра три высотой! Я спросил у Маньки, чегой-то такое? Перформанс будет такой, говорит, «Древо жизни» называется, гениальная, мол, идея. Уже и рекламу дали. Деньжищ вбухали – прорву! А он же, унитаз-то этот, сделан из бумаги, папье-маше называется. Для чего, спрашиваю, он такой нужен? Смотреть, говорит. Тут я вообще ничего не понял, не дорос, значит. Тогда Манька сказала, что лучше всё увидеть своими собственными глазами. Как я ждал этого перформанса! Он мне даже во сне приснился. Только не так, как в самом деле было, а по-другому, да я уж забыл, чего снилось-то. Дождался, наконец, перформанса и даже помощником был: выносил доски в мусорный бункер. Собралась публика – все ухоженные, одеколоном пахнут, аж тошнит. Я один раз пробовал одеколон, с Шуркой соседом по флакону выпили. Такая гадость! С тех пор я и на запах его не переношу. А тут со всех сторон этот духан так и прёт в нос! Нет, в коровнике приятнее пахнет. Хотя, тоже, наверное, шибает городских с непривычки-то. Да что я всё про запахи, я же про зрелище хотел.

Выходит начальница наша на серёдку и давай в микрофон базарить! Такую речугу толкнула с умными словами, что заслушаешься. Правда, не понял ни хрена. Но так гладко говорила и, самое главное, без бумажки! Голова! Про Пампама что-то гутарила, что он... (я даже записал, чтобы выучить наизусть и в деревне блеснуть) «непревзойдённый новатор, но вместе с тем возрождает определённые традиции, что выражается в единстве суггестивной иррациональности и простоты чётких конструкций». Во как! После речи  убрали тряпку, за которой унитаз-то прятали. Все так и ахнули, в ладоши захлопали, фоткать начали! А в том огромном унитазе деревце маленькое торчит. Вот, думаю, для чего меня Пампам в лес за деревцем посылал. Выкопал я ему берёзку с корнями, думал, сажать будет. А она вон для чего! И бак сливной над унитазом сделали. Когда успели? И вот заурчал унитаз-то, будто всамделишный. Это запись включили. Хитро придумано! И появляется из унитаза голова такая, в аквалангистской маске. Потом и весь человек вылез в резиновой форме в обтяжку. Это Пампам, я его по толстым ляжкам узнал. А сбоку унитаза площадочка сооружена с лесенкой, чтобы спуститься в зал можно было. Пампам вылез на площадку, подошёл к бачку, нажал на рычаг и тут бабах: мощный рёв водопада! Публика опять в ладоши хлопать! Пампам спустился по лесенке да чуть не упал! Он же в ластах был – неудобно по ступенькам-то идти! Вот смеху бы было! Хотя, нет, подумали бы, что так оно и надо. А Пампам лёг около унитаза и лежит себе, лежит! Спросил у Мани, долго он так лежать будет? Она сказала, что зависит от психологического состояния... (я тоже эту фразу записал), «которое сообщает активность или пассивность волевому импульсу». Говорит, что он может так и час пролежать, и шесть часов, и сутки! А если приспичит, думаю? Но вот Пампам задвигался и начал биться как припадочный. У нас так баба из соседней деревни билась – эпилепсия. Только у неё пена изо рта, а у Пампама нет. Он же притворялся, а пену-то сообразить толку не хватило. Я бы уж как-нибудь докумекал. И вот Пампам что-то кричать стал в корчах. Прислушался. «Древо! - кричит. – Древо!» И так раз десять. Полежал немного, отдохнул, а потом опять: «Жизни»! Жизни! Жизни!» То есть, «Древо жизни» получается, если сложить оба слова. Так и перформанс пампамовский называется. Вот ведь как завёрнуто, всё не просто так, придумать ещё надо. Потом Пампам снова полежал малость, поднялся по ступенькам, нажал на сливной бачок и бросился в унитаз, якобы в сам водопад, который заревел в тот момент. Я потом посмотрел, куда он прыгал, там так мягко, что хоть с пятого этажа ныряй. Всё безопасно! Интересное представление, только смысл непонятен. Спросил у Маньки. Она как начала мне лапшу вешать, с библией, говорит, это связано, про осевое время что-то гутарила. Я спрашиваю, а сколько же Пампам получает за это? Она мне сказала примерно, я так и обалдел. Это сколько же мне на тракторе работать за такую сумму? Ё-моё!

И вот тогда я решил: к чёрту швабры и тряпки! К чёрту трактора и комбайны! Стану-ка я художником, ну, этим самым, арт-практиком. А чего? Я хоть в детстве свистульки вырезывал с узорами – художество! А Пампам вообще ни хрена не умеет! Посмотрите на его ручки белые. Вот стану я известным и на Мане женюсь, в люди её выведу, мечты осуществлю её, дуры! А не согласится, то хоть деньгу зашибу. Собственный трактор куплю да халтурить буду по всей округе. И так, и так – выгода. Всё, отныне только чистое творчество! Держись Пампам, законкуреню!


*    *     *


Навязался на мою голову этот Васька! Прямо позор! Ничего не знает, ни в чём не ориентируется! Колхоз! Говорю ему, напиши резюме для Сонечки. «А чегой-то такое, Эдик?» Объяснил популярно и скрупулёзно, просил, чтобы он всё самое лучшее из своей биографии выбрал, выставил себя в самом привлекательном свете. Так он написал, что пить завязал, не сидел, что была всего лишь одна судимость по малолетке да и то условно дали каких-то два года. Ну, не дурак ли? Я понимаю, что там у нас больше половины мужиков сидело и получивший условный срок считается примерным и законопослушным. Но здесь же Москва! Естественно, Соня поинтересовалась, за что его судили. Тут Васька и начал расписывать в ярких красках, как они грабили сельпо да продуктовый ларёк! Она спрашивает, а ты на что позарился? А он отвечает, «тридцать штук мясных котлет домой приволок». Каким же чудом она взяла его на работу? Здесь для меня загадка. Может, глаз положила на молодого, деревенского? Хорошо бы. Здесь я придумал бы интересную комбинацию.


В одном я сплоховал: приютил его у себя в съёмной квартире, надеялся, что временно. А он живёт и живёт как ни в чём ни бывало, это для него в порядке вещей. Тонкости в нём не хватает, деликатности, не умеет он чувствовать и замечать многих вещей. Намекнул ему, что деньги за съём квартиры вообще-то плачу я один. А он выдал мне такое умозаключение: «Пусть за своих работников Сибиллова платит», мотивировав это двумя основаниями. Первое: так как двое человек снимают всего лишь одну квартиру – это дёшево, а значит, выгодно. Вот если бы каждый снимал отдельную квартиру (какая наглость!), тогда можно было бы пойти на уступки и ограничить Сибиллову половиной стоимости. Второе: работодатель должен заботиться о своих работниках, в том числе и об их жилищном вопросе. Говорит, что если к нам в колхоз вызывают какого-нибудь специалиста, то предоставляют ему или место в общежитии или оплачивают съёмное жильё. В общем, Вася живёт как будто ещё при социализме. Но самое ужасное, что он заявил свои требования Соне да ещё при мне! Я готов был провалиться от стыда! Зная, что в галерее не простая финансовая ситуация и какая Соня бывает в гневе, я приготовился к самому худшему. Она долго и пристально смотрела на Ваську через свои моднючие очки, изучала наглеца, а потом, к моему удивлению, не пристрелила его, не швырнула в него вазу и даже не закричала «Вон!», а только тихо произнесла: «Я подумаю». Какую же выдержку надо иметь! Признаться,  после этого я её зауважал ещё больше. А уважение Сонечка бесспорно вызывает. Такая изящная, всегда в курсе последних трендов, обладательница низкого грудного голоса, умеющая неринуждённо поддержать любой разговор – всё это можно выразить такими словами как «хайтек», «высокий стиль», «высший свет», «элита». Мало кто знает, а Сонечка прошла довольно суровую школу жизни. Ещё в советское время она работала дворником! Уму не постижимо, как такая утончённая особа могла грести лопатой снег и долбить ломом лёд! Просто голова кружится! Когда я узнал об этом, я просто стал её настоящим фанатом. И вот, несмотря на материальные трудности главного дела жизни, по требованию этого мужлана Сонечка стала выплачивать нам за квартиру! Снова загадка.

А Васька тем временем пошёл ещё дальше! Он захотел стать художником! Записался в три библиотеки и всё время пропадает в читальных залах. Я спрашиваю его, ты что, не можешь в интернете всё это почитать? А он отвечает, что «там эксклюзиву нет» - смех да и только! А ещё учит новые для него слова, вставляет их в разговоре где надо и не надо. Ужас! Но что самое неприятное, начал он Маню к нам водить. Займут кухню на весь вечер и болтают. В самом деле, как не у себя дома находишься!

Так, так, так...  Кажется, я кое-что начинаю понимать. Сонечка хочет отвлечь Маню от Пампама с помощью Васьки! Вот где разгадка! Но это ещё надо проверить. Разложу-ка я карты, как Штирлиц. Впрочем, он спички раскладывал, но это за неимением колоды в одиночной камере. Пампам – червонный король. Сонечка... хм. Пусть будет бубновая дама, лапочка. Маня? Фи-фи! Пиковая дама. Васька? Шестёрка он вонючая! Вот тебе, вот тебе, вот тебе! До чего же противный! Кремами не пользуется, говорит, воняют да рожа жирной становится! Сам ты воняешь, козёл колхозный! А вдруг ты джокером окажешься? Опасно. Не буду пока загадывать. А кто же я? Валет или... Нет, я должен быть игроком. Который все эти карты ворочает. Итак, Пампам клеится к Мане. Сонечка к Пампаму. Васька тоже к Мане. Маня – непонятно. Вроде как к Ваське, а вроде и к Пампаму. Она хитрая штучка, с ней надо ухо востро держать и поменьше языком чесать. А мне же выгодно Ваську, прости Сонечка, с тобой снюхать. А что, нельзя? Пампам же делает меня сводником между собой и Маней! Сколько раз ей подарочки да цветочки от него передавал. И мне это, прости, Сонечка, выгодно, так как Пампам при таком раскладе совсем от тебя отсохнет. А ты, прости ещё раз, Сонечка, может, со зла, а может, по влечению, к Ваське перекинешься. Видел я, как у тебя, пардон, глазки-то блестели, когда на него смотрела! А вот тут через этого лопуха я и начну влиять на тебя, суку! И будут все карты биты! Прости, Сонечка! Три года я у тебя на побегушках, могла бы и заместителем сделать, противная! И в искусстве ты не разбираешься! Только своей харизмой берёшь! Дала бы мне дело, я бы такое биеннале закатил! Прости меня, Сонечка, сорвалось. Но меня можно понять. Столько трудов, столько трудов! Ведь всё на мне держится! Ведь вы сами-то ничегошеньки не умеете! Именами своими только живёте! А ведь что такое имя? Пшик! Пустой звук! Сегодня есть, а завтра нет. Брешете, потомки не узнают о вас! Слишком мелкие вы, гадёныши! А вот обо мне – ещё посмотрим!

Замок щёлкнул... Опять Васька с Манькой припёрлись. Ну, ладно, поворкуйте, голубчики, поворкуйте. Может быть, мне это не руку.


*    *     *


Давно я уже ничему не удивлялась – чего только не видела в жизни. Но тут у меня чуть челюсть не выпала! Слава Богу, что пока ещё не вставная. Да-да, у меня до сих пор свои зубы, нижние, так почти все. Приходит ко мне Вася из трактористов и просит посодействовать в регистрации его авторских прав! А что, спрашиваю, ты создал как автор? Перформанс, говорит, задумал. Как называется? Думаю пока, говорит он многозначительно. Прошу его рассказать, в чём смысл. Смысл гигантский, говорит. То есть, большой смысловой объём? Нет, говорит, объём маленький, так, с клочок бумаги. Но их, говорит, будет много! Клочков, что ли, спрашиваю? Да, клочков! Ах, бедный Вася! Запутался он, насмотревшись на нас. Думает, что всё просто. Книжки читает. Про Леонардо да Винчи увесистый том с собой таскает. Надо дать ему про Ван Гога почитать, когда тот собственное отрезал. Может быть, это отобьёт у него охоту стать художником. А вообще, парень смекалистый, по-крестьянски ухватистый! И симпатичный, надо заметить. На Пампама в юности чем-то похож. Настырный такой же! Прёт как бык! Ха! Спрашивает, а Пампам китаец, что ли, или еврей? Почему, мол, «такое фамилие чудное»? Это псевдоним, отвечаю. «Кликуха, что ли?» Ну, вроде того. А почему Пампам? Начинаю объяснять, что это созвучно с «трам-пам-пам», то есть легко и ни к чему не обязывает. Приходит недели через две и говорит: «Манька мне сказала, что у вас тоже псевдоним. Чего он означает?» Посоветовала ему почитать про Древнюю Грецию. Читал честно. Через месяц спрашивает: «Так вы в смысле провидицей хотите именоваться? Лихо!» А ещё через некоторое время: «Маня говорит, что и мне надо псевдоним придумать. Нынче нельзя без него художникам-то! Как вы думаете, «Бумбум» ничего?» Ах, спасибо ему – давно так не смеялась! У тебя, говорю, и так интересная и редкая фамилия. Не надо тебе никакого псевдонима. Конкуренции, говорит, опасаетесь? Ха! Дитя он ещё по уму. Пампам над ним откровенно смеётся, а он даже не замечает. Ты, говорит ему Пампам, творчество Йозефа Бойса изучи – вот что сегодня в цене! Сможешь, как Бойс, будешь известным на весь мир! «Да зачем мне на весь мир-то? - пугается Вася. – Мне хотя бы на наш район. Ну, область, в крайнем случае». Смех! А сам, стервец, начал изучать и Бойса, и Кунеллиса, и ещё кого-то. Имеет заднюю мыслишку прославиться! Ах, Вася, Вася! Тщеславным стал в нашем окружении! Говорю ему как-то: «Ты – Нина Заречная, только мужского пола». Насторожился, не знает, сердиться ему или посмеяться вместе со мной. А ты, говорю, сходи посмотри спектакль «Чайка», и узнаешь, кто такая Нина Заречная. Посмотрел, был под большим впечатлением, три дня ходил молча. «Хороший спектакль», - похвалил он потом, будто что-то понимает в театре. И спрашивает: «Значит, по-вашему, пришла Маня и от нечего делать загубила грача, отбившегося от своей стаи?» Не глуп. Схватывает суть. Пришла, говорит, Манька... Талантливая детка эта Маша. Особенно рисунок. Акварельки тоже неплохие. Но сволочь ещё та! Тю-тю-тю, сю-сю-сю, а Пампама захомутала! За моей спиной, говнючка! Только и держу её, что Тамаре Юрьевне, тёте её, пообещала пристроить девчонку! А Пампам тоже хорош! Я всю жизнь на него потратила, из дерьма вытащила, а он... От смерти его спасла лет тридцать назад! Взлетел бы на воздух вместе со своей кочегаркой! Напился в стельку, лыко не вяжет! Я к дежурному слесарю в ЖЭК! Тот пришёл, включил воду, наполнил котёл до нужного уровня. Через пять минут, говорит, всё бы тут разнесло к чёртовой матери! Ох, натерпелась я с ним! И никакой благодарности! Нашёл любовницу – девчонку с грязным пузом! Ну, я тебе устрою, предатель! Имя тебе сделала, которое тебя кормит! И меня, конечно, тоже. А как же? Выставки ему устраиваю, перформансы да хепенинги его говённые организую! Я тебе покажу, как... А как? А вот как.  Помогу-ка я Васе, покажу его перформанс или что он там задумал! Да что бы ни задумал – это всё равно,  любое дерьмо можно обосновать и протолкнуть! Представляю, как будет беситься Пампам! Он себя гением считает, а тут какой-то Вася-тракторист его переплюнет! У меня уже сейчас слюнки текут от предвкушения!


*    *     *


Что ж, Манечка, вот скоро я и стану Пампамом! Хотя, положа руку на сердце, мне до него ещё далеко. Он столько прочитал! Столько всего знает! Только не ясна мне пока одна вещь. Пампам говорит, что нет ничего вечного, мол, всё преходяще. Но позвольте, а как же искусство? Оно тоже преходяще? Шекспир, Моцарт, Достоевский – это всё случайности, что ли? Пампам же сам художник, как он может так говорить? Надо спросить его, как он сам относится к своему перформансу «Древо жизни». Он что, просто пошутил или вложил в него какие-то глубочайшие мысли, до смысла которых я ещё не дорос? Мне хочется верить во второе. А то ведь это издевательство какое-то над людьми получается! Пусть публика дура, как он говорит, но это всё-таки люди! Я, значит, плюю им в лицо, а они улыбаются да ещё деньги мне платят? Нет, чегой-то я тут не понимаю. Должна быть какая-то вещь, которую я пока не вижу по какой-то причине. Недостаток образования – это понятно. Но ведь не все профессора да академики, значительная часть публики из простых людей. Если они понимают, то почему же я-то никак не пойму? Надо поговорить об этом с Маней. Вот она – талант! Я так во всю жизнь не нарисую. Как она ловко чиркает карандашиком-то! Раз, раз – и вот тебе я, Васька! Лучше фотографии, ей-богу! Ибо что такое фотография? Так, запечатлённое мгновение. Пусть это схватывание личностной перцепции, которая, правда, зависит и от всего предшествующего опыта, и от психологического состояния в данный момент. Но это листочек по сравнению с ветвистым деревом. На фотографии я всегда себя узнаю, в любой одёжке и в любом виде, хоть в свинячьем. А посмотрел я на свою рожу на рисунке-то Манькином, и не узнал! Вернее, вижу, что я, но не я. Нет, опять не так сказал. Вот ведь прав Хайдеггер-то, когда говорил, что есть понятия как бы самопонятные для всех, а копнёшь поглубже и ни хрена не понимаешь! Но попробую копнуть. Узнал я о себе намного больше, чем знал до этого. Так вот я какой скотина, думаю, хороший! Ведь она во мне разглядела то, чего мать родная не замечала! Нет, я её недостоин. Ведь я кто? Постмодернист сраный, ради денег да славы пыжусь. А она настоящая художница! Не то, что Пампам. Ну, его-то я заделаю, как ёжик цыплёнка! Бездарь, от головы идёт в своих работах, а не от сердца. Я тоже от головы, его школа. Но я хотя бы конъюнктуру чувствую, а он нет. Сибиллова за него чувствует. Душевная, однако ж, баба оказалась. Я поначалу не взлюбил её, а потом... Обманчиво первое впечатление. Теперь вот выставку мою готовим с ней. Говорит, гениально, прокатит, мол. А вдруг нет? Осмеют ещё. Страшно боюсь я этого. Хотя знаю, что не смертельно. Да что я о смерти-то вспомнил! Думаю, что даже рожу не набьют. Так ведь ещё больше боюсь унижения-то этого. Вот, скажут, говно своё показывает, кретин. Лучше бы уж рожу набили! Ведь это я сдуру, чтобы Пампаму насолить да Маньку заполучить. А оно вон как вышло – выставка персональная! В Москве отбарабаним, говорит Сонька-то, в Париж поедем. А вдруг в Париже-то и раскусят? Хотя чего тут раскусывать? Говно – оно и есть говно. Ничего не скрываем! Только зря, может быть, я всё это «сотворением мира» назвал. Как-то не скромно это, что ли. Чувствую я, что высокое профанирую, и тоскливо мне от этого. Хотя все в восторге. Эдик пену от зависти пускает. Маня говорит «молодец». А что мне её «молодец»? Всё равно к Пампаму липнет, зараза! Говорит, только после выставки в Париже окончательно рассмотрит моё предложение о браке. Чувствую – влияние Пампама! Он, главный конкурент, мне палки в колёса суёт! Как мне его обуздать? Тут надо через Эдика действовать, он у Пампама на побегушках. Колдовать чего-то он стал, пидор. Да! Тут взял я колоду в дурака перекинуться с Манькой, так смотрю, шестёрка крестей измята, а у пиковой дамы глаза булавкой выколоты! В магию кинулся, что ли? Ну, это его дело грех-то на душу брать. Сколько голов, столько и истин, как говорит Пампам. А так ли это? Ведь «дважды два четыре» все одинаково думают. Вот и опять сомнения. Истерзался я здесь в Москве всякими мыслями. А приятно думать-то, хоть и мучительно иногда. Мазохизм, скажут? Не проболтаться бы кому сдуру. Итак, что мне сделать, чтобы этот пузан от Маньки отстал? По морде дать, так засудит, падла. А с моей первой судимостью мне на полную катушку впаяют. Не хочется уж больно в тюрьму-то... Во! До денег он жаден! А где ж я их возьму сейчас-то? Верно, Маня говорит, до Парижа надо подождать, там, глядишь, и деньга попрёт. Только всё это пустое, Пампам и после Парижа будет к Маньке клеиться. Даже если денег возьмёт, всё равно объегорит! Он же людей-то за щенков считает. А уж меня – так вообще за гниду какую! Ладно, будь, что будет. Может, всё само собой образуется как-нибудь.


*     *     *


После завтра открытие выставки Василия. Надо написать для него речь. Пусть он и против: «Не надо, Маня, не выучу», - но всё равно это необходимо. А что не выучит, Василий просто лжёт. У него прекрасная память и он легко цитирует целые абзацы из «Критики способности суждения» Канта. С чего начать? «Уважаемые дамы и господа...» Только бы он что-нибудь не выкинул. У него в последнее время возникло негативное настроение и склонность ставить под сомнение свой неожиданно выпавший шанс. А такой шанс, как говорил герой одного фильма, выпадает один раз в жизни да и то не каждому. Итак... «Уважаемые дамы и господа, чувихи, френды, герлы, рогатые олени и тэ пэ! Мне приятно, что вы пришли взглянуть на мой внутренний мир...» Не пошло ли? Кто-то здесь непременно рассмеётся. Но это и хорошо. Перманентная самоирония. Что далее? «Да, внутренний мир и мир внутренностей в некотором смысле амбивалентны. Они составляют диалектическое единство, как базис и надстройка...» Хорошо что Василию фрак заказали. У него хватило бы ума появиться на мероприятии в заштопанных трениках. Впрочем, это было бы оригинально. Жаль, что данная мысль не пришла мне в голову ранее. Что ж, пусть фрак. Пригодится в дальнейшем. А что надеть мне? Сибиллова хочет нарядить меня Музой. Старо и не круто. Нет, я появлюсь в смирительной рубашке, и кто-то должен будет крикнуть: «Она просто сошла с ума!» А другой должен добавить: «От композиций Василия!» Кому же поручить? Эдику? Нет, он специально всё переврёт или промолчит. Сибилловой? Нет, она принципиально отвергает всё, что исходит от меня. Пампам не в счёт, он вообще не придёт в знак протеста. Пампам заранее пишет разгромную статью и договорился о её публикации с несколькими журналами. Но у меня готовы уже три статьи апологетического характера для тех же журналов. Они последуют за пампамовской критикой как её опровержение. Что ж, госпожа Сибиллова, вы когда-то сделали имя «Пампам». Браво! А я сделаю имя «Василий Ряполов»! Гарантирую, мой проект будет круче! Итак, «Уважаемые дамы и господа, чувихи, френды, герлы, рогатые олени...»


*     *     *


Бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла и так далее, блин! Нож в спину! Мне? Генералу пост-культуры?! И от кого? От боевой подруги! «Пампамушка, так вышло!» Не вышло бы, если бы кесарево на васькиных мозгах не сделала! Акушерка, блин! Сократка хренова! Бла-бла-бла, блин! А этот Васька, сам того не подозревая, наглядно выразил идею всей пост-культуры! Это мощно, надо признать! Но они не умеют преподнести, завернуть товар в броскую обёртку, грамотно презентовать! Такую идею загубить! Дебилы! И всё-таки, каким образом в его пустую голову пришёл этот замысел? Ведь все каждый день с этим встречаются, но почему-то никто раньше его не докумекал. Скрытый гений он, что ли? И ведь как просто! Набрал использованные туалетные бумажки, просушил, прогладил утюгом и – в рамку! Вот вам и «Сотворение мира» в различных ракурсах и измерениях! Одного не учёл, Вася! Очко твоё никому не интересно! Никто тебя не знает. Вот если бы это были бумажки, скажем, от звёзд шоу-бизнеса, известных политиков, учёных не ниже лауреатов Нобелевской премии бла-бла-бла, тогда да! Это же азбука рынка! Нет, не можешь ты привлекательную упаковку создать, деревня! Думал, наверное, как ему эти ценные бумажки раздобыть? Но не вхож ты, Вася, в райские врата бомонда! Да если бы и был вхож, то как бы ты завладел артефактами? Выслеживал бы, кто в туалет идёт, а потом шмыг следующим, а там... ха-ха-ха!.. всё смыто! И опять начинай сначала! Снова дурная бесконечность, на которую и жизни не хватит! Или устроился бы уборщиком туалета, чтоб в корзинке копаться? Хм, предположим. А чем бы ты потом доказал, что твоя инсталляция связана именно с Мадлен Олбрайт или со Стасом Михайловым? Нет, здесь с одной извилиной делать нечего. Вот если бы мне этот шанс выпал, то я бы развернулся! Я бы такую кампанию организовал! Сами звёзды за мной бегали бы со своими бумажками! В очередь бы становились! Нет, бла-бла-бла-бла, блин! Надо что-то делать и срочно!


*     *     *


Так и не стал я Пампамом. Нет, сделал я всё правильно! По-другому просто не мог. Но так тоскливо почему-то на душе! В деревню я вернулся, господа. Сижу вот на лавочке у сарайчика своего, покуриваю и вспоминаю. И смешно, и грустно.

Приходит ко мне за несколько часов до выставки Пампам. Чегой-то, думаю, припёрся? Никогда ноги его у меня не было. Неспроста, значит! Так оно и вышло. Долго он ко мне подлезал, всё говорил чего-то, уж и не помню чего. А суть-то визита скрывал до поры до времени. Я уж сам спрашиваю у него напрямую, терпенье-то кончилось. Зачем, говорю, пожаловал, конкурент, выкладывай, мол, все карты! Он и говорит, для чего тебе (это мне, значит) всё это нужно? То есть, почему я занимаюсь не своим делом и вроде бы как хлеб отнимаю у арт-практиков? Ага, думаю, выставку сорвать хочет, падла! Я ему и заявляю начистоту, что если бы не Маня, то и послал бы я всё это на фиг! Он меня сначала не понял. То есть, у него в голове не уместилось, как  можно всё это на фиг послать. Его-то как раз понять можно, актуальное искусство для Пампама святое дело. Долго он над моими словами мозги ломал: ну, причём тут Манька? Тогда я и говорю ему, мол, жалко мне тебя, потому что ты так испоганился, что и в любовь уже совсем не веришь. Ну, и рассказал о наших с ней отношениях, об её обещании... Смеялся он не скрываясь, прямо в глаза. Ну, говорит, под конец, это ещё лучше, чем я думал. Сколько, спрашивает, я хочу за свою выставку? Вот теперь и мне пришлось мозги поломать. Я сначала подумал, что он спрашивает, сколько я хочу заработать денег с помощью выставки. Нет! Оказывается, он предлагал мне продать её вместе идеей, замыслом, названием и всеми потрохами! Он, мол, заплатит хорошие деньги! Я ему и говорю, Пампам, мне надо только одного: отстань от моей Маньки! Как он обрадовался! Но я хитрый человек, крестьянин одним словом, говорю: «Рано возликовал, это ещё не всё, что попрошу!» Он думал, что я ещё и денег от него потребую. А у меня давно созрела вот какая мысль. Когда Пампам перформанс «Древо жизни» показывал, я у него спросил, куда ж он унитаз-то потом денет? Демонтируем, говорит, и вывезем на свалку. И так мне жалко стало труда человеческого и времени на перформанс потраченных, что чуть не заплакал. И всё ради того делалось, спрашиваю, чтобы выбросить? А кому это всё нужно, отвечает, видеокамеры зафиксировали, что надо для истории искусства, а это мусор. Тогда я как-то постеснялся выпросить у него артефакт на память. А тут, думаю, в самый раз. Спрашиваю его, «Древо жизни» ещё не демонтировал? Пусть, говорит, Сибиллова за свои деньги собственный зал от мусора очищает. Пампам на неё зуб имел из-за меня. Так вот, говорю, если тот огромный унитаз из папье-маше ещё жив, то моё второе желание такое: подари мне его и перевези за свой счёт в целости и сохранности ко мне в деревню. Тут, Пампам вообще ничего не понял. Смотрит на меня как на дурака: зачем тебе это? Для потомков, говорю, сохраню, хоть память какая-то о тебе останется. Тут Пампам задумался и отвернулся. А когда опять повернулся ко мне, вижу, глаза у него на мокром месте, всплакнул, значит. Ты, говорит, Василий – человек-идея, и он, мол, тоже человек-идея. И вот обе эти идеи будто бы антиномичны, то есть отрицают друг друга и борются не на жизнь, а на смерть. Ну, пусть, ежели так. Главное, пообещал, что всё исполнит, как я говорю. На этом и порешили.

Пришла Маня, любовь моя...  Ты что, говорит, ещё до сих пор не готов?! И не надо, отвечаю радостно, не пойду я на выставку! Рассказал ей, как всё славно устроил, и что «Сотворение мира» теперь Пампамово! Её лицо сначала побледнело, а потом позеленело. И только тут до меня дошло, какого же я маху дал! Маня бросилась на кровать и долго рыдала. Потом встала и сказала: «Ну, и оставайся один со своим унитазом!» Ушла и не пришла больше. Полгода пил.

А унитаз-то у меня здесь, в сарайчике припрятан. Люди смотрят на артефакт, удивляются, кто-то смеётся даже. По нескольку раз приходят, покажи-ка, мол, ещё! Бабки головами качают – вот, дескать, в Москве-то и заняться больше нечем! А сами смотрят, любуются! Но про свой проект «Сотворение мира» я никому ни гугу. А то ещё здороваться перестанут. Да, у нас в деревне народ брезгливый.

Но, положа руку на сердце, тоскливо мне как-то живётся! Эх, надо было бы хоть трактор у Пампама выпросить в придачу. Нет, ведь всё тогда из головы вылетело из-за Маньки! Но наш директор зуб дал, что через месяц новый трактор привезёт. Вот тогда повеселей будет!