Иерусалимский крест

               В первую, такую памятную поездку на Святую землю, в одной из лавчонок у Храма Гроба Господня, которым здесь несть числа, я и купил его. Купил потому, что никогда раньше ничего подобного не видел: большой деревянный крест (4 на 4 см.) внутри которого, расположены ещё четыре маленькие.
Необыкновенный какой-то крест.


Здесь же на Гробе и освятил его. По церковному преданию крест Спасителя состоял из трёх частей – кипариса, сосны или ели, и кедра. Не знаю, из какого дерева был сделан мой. По традиции деревянные кресты в Иерусалиме делают из этих пород дерева. Уже приехав домой, начал читать про него, меня смущало, что похож на католический. К большой своей радости, – уж больно глянулся, узнал, что это православный крест.

У этого креста два названия: Иерусалимский или Крест паломника.
Первая поездка в Израиль, как оказалось и была паломническая. Какое потрясение испытал я в Кувуклии… У меня было ощущение, что заново родился. В определённом смысле это так и было. Но шагреневую кожу греха не так-то и просто отодрать от души, не так-то просто снять. С годами прикипела она, а местами приросла намертво. А, значит ожидай больших искушений и немереных соблазнов.
Они и пришли.

Приятели-эскулапы с Земли обетованной уговорили второй раз показаться израильским врачам – как там мои болячки? Всё ли в порядке? Медицинский туризм в Израиле очень прибыльное дело. Основного «спонсора» поездки старшую дочь не надо было уговаривать – ради моего здоровья она готова была последнее отдать. И я, насколько неумный, настолько же и бессовестный, поехал.
Зачем? Ведь ещё тогда, у Его Гроба мне даровано было жить.
Фома неверующий.
Приехал «проверять» Его…
И мучить дочь.


С самого начала всё было не так: оно и понятно – мотивация другая. Первый раз я летел на Святую землю и, буквально, не знал вернусь ли назад. Что скажут врачи? И Гроб Господень, куда привезла меня доченька, был моим спасением! И этот Крест.
Но на этот раз уже вожделел иного. Думал, врачи быстренько проведут манипуляцию: всего пятьдесят минут под общим наркозом. Затем, обязательно купаться в Средиземном море (вода в сентябре плюс 28 градусов).  Потом, мечтал, в любимый рыбный ресторанчик. Ну, и конечно святыни – Иерусалим, Елеонская гора, Гроб Господень.
Хочешь рассмешить Господа, поведай Ему о своих планах.
Врач, совершавшая манипуляцию (страшная, как атомная война) недобро оглядев меня с ног до головы спросила через дочку-переводчицу: были ли у меня боли?
Да, вроде бы нет.
Удивилась.

И провела манипуляцию – так у них это действо называется. Через несколько часов после неё боли начались такие, что, если бы меня не увезли в больницу,  вылетел от боли в вечность, с 14-го этажа гостиницы «Хилтон», где собрался было уже почивать. Моё «близкое» знакомство с израильской медициной началось с реанимации одной из клиник в пригороде Тель-Авива. Как мне пытались полуобморочному объяснить, я оказался в числе 2% пациентов, которым не повезло.
Ну, вот такая статистика.
Истерзанный дикими болями, в слезах отчаяния смотрел на бедную мою дочь, что перенесла она?
Ей–то за что такое наказание?

Через трое суток реанимации у дочери кончились деньги (сутки для иностранцев стоили около тысячи долларов) – мы же прилетели на два дня, даже не оформив медицинскую страховку. И меня начали собирать в дальнюю дорогу: боли, в моем случае, не купировались ничем, кроме наркосодержащих препаратов и врач, дай Бог ему здоровья (и там есть люди, и там!), чтобы во время перелёта от дикой рези не сиганул за борт самолёта, дал снаряжённый шприц. Проинструктировал дочку: мы отца вашего сейчас укололи через четыре часа сделайте ещё один укол, иначе… Сделайте укол, по возможности, не привлекая внимания, если вас поймает полиция – ему, по нашим законам, немалый срок. А про нас вы ничего не докажете. Вас просто здесь не было.

Процедуру пришлось совершать перед самым аэропортом Бен-Гурион, в такси. Водитель попался нервный. Увидев дочкины приготовления заявил, что не переносит даже вида шприцов и сбежал (хорошо!) любоваться пустынными пейзажами пригородов столицы. Родненькая моя, – пять кубиков последней моей надежды «закатала» туда, где ей и место, – чуть пониже спины. И только над Чёрным морем, когда закончилось действие лекарства и оказавшись в реальности, я вспомнил о Боге.
И я молился, как в последний раз.
И боли не пришли!

Отец Милосердный пожалел меня и я десять дней провёл в  одной из  московских клиник.
Резюме: живой. Это плюс.
В минусе – десять килограммов веса и реноме израильской медицины.
Рассматриваю свои сэлфи на телефоне (когда ещё попаду в израильскую реанимацию!) и вижу на всех фото поверх моей пижамы с обязательными шестиконечными Звёздами Давида (Маген Давид) «мой» Иерусалимский крест. Как он грел мою душу!
Когда мне стало чуть лучше стал наблюдать внутреннюю жизнь больницы, её обустройство, порядки и правила.
Есть чему поучиться.

Например, интенсивная реанимация в Израиле – это круглый ресепшн посреди большого холла, вокруг которого лепестками ромашки штук девять коек по кругу. Койки – где «всё включено». То есть, они подключены к системам жизнеобеспечения и дежурный врач видит всех больных и контролирует их проблемы. Койки друг от друга отделены занавесями. Тебя не видит никто, но врач – каждого.
Если больному стало лучше, его переводят просто в палату. Это отдельные боксы со всем необходимым для жизни: буфет с посудой, небольшой кухонный блок, санитарно–гигиенический (без туалета), кровать-трансформер – и во всём рациональный минимализм. Из запомнившегося далее сообщаю: хваленая стерильность больниц имеет место быть и начинается с уборки помещений. Три раза в день санитарки (почти все русскоязычные) обрабатывают пол чем-то, что создаёт пышную пену глубиной сантиметров пятнадцать. Всё это легко, в несколько движений убирается специальной шваброй.
И всё.

Так же протирается вся мебель.
Я попал в бокс хоть и в тяжёлом состоянии, но в отглаженных шортах и новеньких беленьких носочках. Когда привезли пролепетал: а, тапочки? «А, зачем? – ответили. Здесь в них не ходят».
Всё время – с двумя капельницами на колёсах в обеих руках, (капали интенсивно много круглые сутки) выходил (ну, просто никакой!) в свой персональный туалет в коридор. Кстати, интересная методика интенсификации работы всего организма хочешь жить, – двигайся! Вход в туалет вдвое шире, чем в обыкновенную комнату. И сам огромный, хоть вальсируй.
Так вот, – возвращался назад.
Топтался в общем.
Но носки были чистыми, ну, почти как новые.

Руководство больницы состоит исключительно из местных. В среднем и младшем персонале много русскоязычных. Интересно, что младший медицинский персонал т.е. сёстры не имеют право делать внутривенные инъекции, только врачи. Сёстры работают как часы и через какое-то время, у них законный перерыв. В нескольких местах больницы расположены мини-кафешки, где народ и релаксирует. Женщины во всём мире одинаковы: во время этих перерывов я стал невольным свидетелем их разговоров. Так что был в курсе всех больничных проблем. А как перетирали кости начальству?
В соседней палате лежал какой-то  парень и громко (судя по речи сильно под кайфом) выступал на девушку, которая весь день и ночь успокаивала его. Днём я ещё его терпел. Но ночью, когда  стало совсем плохо, не выдержал и рявкнул  чтоб заткнулся.
И  больше я его,  не слышал.
Утром, совершая известный променад в туалет, заглянул к соседям – девушка спала в кресле, на котором висела военная форма. Парень тоже был в отрубе. Но, что меня удивило – в углу лежали кучей автомат, каска, бронежилет, и, даже пару гранат разглядел.
Ничего себе.
А если б он пришёл познакомиться…


Ещё, этой же ночью было так больно, что пришлось вызвать дежурную сестру, но она пристыдила меня – ждите, вы у меня 12-й, пока не закончу с предыдущими подойти не смогу. Это принципиальная позиция. Не могу говорить о какой-либо дискриминации в отношении меня, хотя (как и у нас) людей видел разных: и сострадающих, и не очень.
Когда мы приехали в аэропорт Бен-Гурион, я не представлял себе, как буду передвигаться, настолько ослаб, – воздушная гавань там огромная и расстояния соответствующие. Но водитель такси подкатил прямо к «стоянке» кресел–колясок, которых там на каждом углу большое количество и пересадил меня в одно из них.
Так мы и двинулись паровозиком: дочка толкала мою коляску, а я был в сцепке с другой, с чемоданами.
 
Наверное,   выглядел совсем плохо.
Сострадательные работники порта и полиция предлагали дочке свою помощь. В обход общей очереди быстро прошли через пограничный контроль. Но когда неспешный кортеж прибыл на посадку, нас встретила большая толпа соотечественников. Никому из них и в голову не пришла мысль пропустить нас вперёд, и мы пристроились последними. Полицейский, наблюдающий эту картину, покраснел от гнева, буквально растолкал отбывающих на Родину и провёз меня с дочкой прямо к нашим местам в самолёте. И пока мы не устроились в креслах ни один пассажир в самолёт не вошёл…
Иерусалимский крест – Крест паломника был со мной ещё долгих шесть лет.
С ним совершил я первую «палому» в России.
С ним был в Греции на Святом и таинственном Афоне.
С ним поклонялся православным святыням в четырёх европейских странах.
Пока не приехал к друзьям в Саратов.

Встреча была бурная. В общем, нагрешили. В городе этом я когда–то учился. В поездке по местам «боевой славы» хозяева купили красивый набор рюмок богемского стекла нам с женой на память. Подъехали к стенам «alma mater», где учился и работал когда-то и остановились у кромки дороги. И вот, выходя из машины с пакетами этого стекла в обеих руках зацепился ногой за провисший ремень безопасности и начал падать лицом и грудью, (как в замедленной съёмке), на невысокое металлическое ограждение ухоженного газона.
С острыми декоративными жалами–копьями «для красоты».

И не выпуская из рук пакетов – а вдруг кокнется стекло – аккуратно так упал сначала на колени, а потом прямо сердцем на ограждение.
Крест, - ну вот объясните мне рационально, как он там оказался? принял удар на себя. Раскололся надвое и железное жало лишь вскользь, глубоко процарапав кожу, застряло в одежде. Большой кровоподтёк на сердце и саднящая рана ещё долго напоминали мне не о падении, нет, – о чуде спасения.
Так я думаю.