Правило рычага

               
          (история тридцать первая из серии «Воспоминания из будущего»)


                1


    Насколько знаю из прочитанных книг, а уж их-то я перечёл немало, можете мне верить, как швейцарским хронометрам, глотал их словно таблетки, вчитываясь с великим упоением в строки-орнаменты, все интересные истории начинаются со слов рассказчика:
    - Я вам ещё не рассказывал? Нет? Слушайте, было это ...
    Попытаюсь реабилитироваться и я, исправлю упущение и начну свою историю.

                ***

    Если мне не изменяет память, было это в девяностые годы прошлого, двадцатого столетия, которые некоторые историки и повествователи именуют «лихие девяностые». К этому эпитету сам никогда не прибегал, и говорить так о годах своей прекрасной молодости язык не поворачивается. 
    Эх, молодость, молодость!..
    Чудесная пора жизни молодого человека, когда он находится в самом расцвете лет. Все девушки в то время без исключения безупречно красивы и безукоризненно милы, взгляды этих очаровательных созданий адресованы только тебе, солнце всегда светит над головой даже в часы ненастья, когда небесные хляби вдруг разверзнутся и осенние холодные ливни смывают солнечный грим с ланит природы вместе с пожелтевшей и пожухлой листвой.
    Люблю, откровенно признаюсь, эти моменты расслабления души и сознания, когда мысленно пускаюсь в челне размышлений против течения реки Жизни и устремляюсь в прошлое. Окунаюсь в пронизанные солнечным тёплом воспоминания, фонтанирующие золотым дождём образов ушедших навсегда друзей и подруг, ярким светом их улыбок, освещённых радостью лиц, бескорыстной щедростью душ. Да, да, да! Как и тогда, так и сейчас, немного гиперболизирую, но хочу заметить, в разумных, или как говорил очень хороший знакомый, чисто в терапевтических целях. Но он соотносил это к употреблению медицинского спирта. Я же несколько расширил этот специфически узкий диапазон.
    Всякий раз, - без гипербол не обойтись, - когда я размякаю до консистенции, когда от нахлынувших эмоций слеза увлажняет мои синие очи, я просто явственно ощущаю на своих залысинах прорастающую волосяную поросль, как время, искусный иллюзионист, рукой чешет мои вихры, как седина стекает  с висков, будто краска под дождём. И в эти же исключительные моменты часто вижу себя бегущим впереди паровоза в майке яркой расцветки.
    Девяностые годы прошлого века можно охарактеризовать так: государство жило своей новой капиталистической жизнью, граждане своей – подстраиваясь под разные новшества, хлынувшие в страну через рухнувшую бетонную стену в далёкой социалистической ГДР. Общая картина жизни той, ушедшей в туман веков, эпохи складывалась из разных мелочей.
    Именно тогда я познакомился с девушкой, которая не стала моей женой, но тёплые воспоминания о ней храню все эти годы. Годы, насыщенные встречами и расставаниями, ссорами и перемирием, скандалами и поцелуями взасос. Но запомнилась всего она одна. Всё в ней мне нравилось, находило отражение в сердце; в её голосе мне проникновенно слышалась печальная музыка и разрывающая душу грусть. Была в ней индивидуальная способность – всепоглощающая щедрость слов и необдуманных поступков.
    Всё ушло.
    Всё растаяло утренней дымкой над заливным лугом.
    Долгое время не знал ничего об её судьбе, она удачно вышла замуж и уехала с мужем в Австрию, на время их  знакомства он работал в Якутске и где-то на пыльных улочках этого северного города они встретились.
    Однажды она приснилась. Той, молоденькой, с копной пшеничных волос и пронзительными синими глазами. В моём сне она шла нагой по затопленному вешней водой лугу. Иногда оборачивалась, будто что-то пыталась рассмотреть или отыскать, и взгляд её был устремлён прямо в моё сердце; и во сне я чувствовал силу её взгляда. Когда она в очередной раз обернулась, прежде чем её фигуру поглотил серый безмолвный туман, пронизанный прозрачными фиолетовыми тенями, она улыбнулась и сказала: «Вот и всё, милый мой дружочек, вот и всё».
    Проснулся от холода: в открытое на ночь окно ветер порывами забрасывал картечь дождя, она секла моё лицо, и по комнате растекался сырой сизый липкий пар уличных испарений.
    Днём неожиданно позвонила её подруга, с нею не виделся с момента отъезда моей пассии за границу, и сообщила… Думаю, понятно, о чём и передала от моей давней любви и несостоявшейся жены последний привет.
    Всё, хватит о грустном. Вернёмся к баранам, о которых на время забыл.
    Итак, это произошло в начале девяностых годов прошлого, двадцатого столетия.

                2
         
    Утро очередных выходных выпало на субботу и воскресенье. Я работал по графику два через два и считал его предпочтительнее обычной пятидневки.
    Суббота лилась в окно солнечным теплом третьей декады августа. Моя уютная комната казалась залитой золотом. С улицы через открытую форточку доносился разноголосый шум проснувшегося города; через гипсовые мембраны межкомнатных стен давала знать о себе внутренняя жизнь общаги.
    Повалявшись с закрытыми глазами, на счёте тридцать раскрыл веки, сделал парочку дыхательных упражнений по системе йогов и соскочил с кровати, тихо вскрикнув – снова подвернул любимую правую ступню, третий раз за неделю. Для успокоения боли, по той же проверенной системе йогов поматерился и включил электрический самовар.
    С дымящейся кружкой кофе я пошёл к соседям, таким же холостякам, как и я, Андрею, Славке и… Нет, Коляна не было, дежурил ДЭС. Все мы были почти одногодки и частенько культурно вместе отдыхали. Но разница, между нами, одна была – я проживал один на площади без малого тринадцать квадратных метров, а ребята делили жилплощадь на троих. Они тихо завидовали моему счастью, вслух же старались эту тему обходить. Молчал также я, не выдавая секрета, по какому блату в семейном общежитии получил комнату для одного. Причина была, её не раскрывал, чтобы у завистников всегда был крепким сон.
    Стучаться в открытую дверь как-то не принято, и я переступил порог комнаты. Она, как и моя сверкала радостным солнцем субботнего дня, но на лицах Андрюхи и Славки, как на старинных гравюрах, вымазанных мышиным помётом, читалось воинственное разочарование. Андрюха мерил мелкими шагами комнату от окна до двери, запустив пальцы рук в пепельно-русую волнистую шевелюру и о чём-то сосредоточенно размышляя; Славка в позе Будды в одних трусах сидел на кровати и рассеянно листал иллюстрированный журнал с цветными фото с голыми красотками, которых шаловливый фотограф запечатлел в различных позах невинных институток со смущёнными лицами, которых застали во время массовой мастурбации в огромной аудитории.
    - Чего загрустили, хлопцы? – спросил я.
    Андрюха застыл с поднятыми локтями и пальцами в волосах.
    - А чего радоваться? – его взгляд остановился на моей кружке.
    Протягиваю ему – на, бери! Андрюха выхватил и жадно глотнул.
    - Горячо! – голос полон возмущения.
    Славка с той же индифферентностью посмотрел на нас и продолжил листать журнал. На этот раз с конца.
    - Интересно? – спрашиваю его.
    Славка неопределённо жмёт плечами, не отвечая. Не хочешь, не говори. Переключаюсь на Дрюню.
    - Не узнаю кубанского казака.
    Дрюня приехал с Кубани в Якутск поработать по приглашению тётки, та ещё в молодости приехала по комсомольской путёвке, да так здесь и осталась. «Пустила в северной земле свои южные корни».
    - Где казачий оптимизм?
    - Серый, в рифму ответить?
    - Не опошляй ситуацию, - пытаюсь закрыть тему и поворачиваю на выход, но тут приходит в движение Будда-Славка.
    - Дело в деньгах, - выпадая из астральной комы, почти членораздельно произносит он, находясь под наркозом созерцания голой натуры. – Их нет. До получки – неделя.
    - У меня тоже не густо, это не повод впадать в анабиоз, - говорю и слежу за уходом славки в соседнее измерение.
    Он выныривает на мгновение.
    - Неделя… А хочется хлеба и зрелищ… здесь и сейчас…
    Сказал и в астрал по самые белки глаз.
    - Потерпи, — это я Андрюхе, забирая кружку, - получишь пенёнзы и гуляй.
    Славка поплавком выныривает из астрала:
    - Повторю для одарённых: здесь и сейчас…
    Смотрю на него и думаю, что же у него там, в астрале с мозгами происходит.
    - Выход всегда есть.
    Соседи как двое из ларца, ушки торчком:
    - Какой?
    - Одолжить.
    - Не потянет. – Говорит Андрюха.
    Славка нырк в астрал, сучонок. А Андрюха продолжает:
    - По Лермонтова открылся бар «Рондо». Говорят, танцпол шикарный, музыка мозг выносит. Девочки симпатичные…
    - Если невмоготу, Дрюня, давай дома выпьем. У меня на пузырь хватит. Или давай у Бондаря возьмём. Хвастался вчера, премию выдали.
    - Вчера брали со Славкой на пиво. Сегодня стыдно. Не дай бог узнает Таня.      Татьяна, жена Саньки Бондаря, симпатичная блондинка с серыми глазами обладала железной силой воли. Могла запросто убить морально. Словом или взглядом. Подозреваю, нравилась она многим мужчинам, но мужу поводов для ревности не давала. Однако, если что-то было шедшее с её убеждением вразрез, то как говорят: беги быстрее без оглядки. Вспомнился случай: что-то отмечали с соседями у меня в комнате. Пригласили Саню, присоединяйся. Он согласился. «Хлопчики, по-быстрому, пока не пришла Таня». Комнатную дверь в нашей секции редко кто закрывал днём, так и в этот раз она осталась открытой и в этот ответственный момент заходит Таня, прекрасная как древняя богиня. «Таня как раз вовремя пришла, - мы только подняли рюмки и застыли с ними, услышав её голос. – Что там не так с Таней, Саша? Я что, зверь диковинный, мальчики? Жить-дышать никому не даю?» Она вошла, как была с улицы в пальто и принесла с собою аромат осеннего дождя, запах опавших листьев, нежный настрой на сентиментальность и прочие интересные штучки. «Саша? – Таня обращается к мужу, а волосы дыбом встают у нас всех, у меня, Дрюни, Славки, Коляна. – Что молчишь?» Саня виновато тянет носом воздух: «Таня… Танечка… я в том смысле… я хотел сказать…» Тут нас тоже прорвало: «Это, Танечка, Танечка Владимировна… мы вот как раз… а тут Саня… думаем, что зря скучать один будет… пока ты… Пока вы придёте…» «Мальчики, не оправдывайтесь, - говорит она спокойно и даже расслабленно, а не один я почувствовал раскалённый клубок колючей проволоки засунутый в афедрон. – Не красиво. Саша, тебе тем более. Все взрослые мужчины…» вот честно, лучше бы она повысила голос. Ан нет, спокойненько так нам показывает нас самих. И далеко не в лучшем виде. Сашка продолжает оправдываться: «Танечка, роднулечка, я всё сделал, купил, нагодувал детей». Таня окинула наш холостяцкий стол критическим взглядом. Глаза посуровели, стали свинцово-серыми. Рассмотрев полную окурков пепельницу, недовольно повела носом. Втянула прокуренный воздух. «Накурили! – будто той же пепельницей всем сразу по голове стукнула. – Места на площадке мало? Вонь, как в туалете!» мы молчим, кроме Саньки, уж он-то свою жену прекрасно изучил и знает, когда можно вставить слово. Он первым вышел из гипноза. Раскрыл рот, но Таня опередила: «Раз уж я здесь, Саша, пришла – пей, - улыбается самой очаровательной улыбкой. – Чего добру пропадать. – Затем обращает на нас внимание. – Мальчики, вы то, чего застыли? Пейте! это я у Сергуни в гостях». В воздухе послышалась одному мне слышимая вибрация. «И мне налейте, - продолжает Таня. – Или для дамы угощения жалко?» Со стороны я выглядел клоуном, так соскочил со стула, чуть не грохнулся, поскользнувшись на дорожке и брякаю: «Проше бардзо, пани Татьяна!». Она сбрасывает пальто мне на руки. «Как говорят у вас в Польше, - она присаживается на стул, – дзенькую бардзо, пан Сергей!»
    Обстановка тотчас разрядилась. Атмосфера стала дружеской. Я налил Тане водки. «Ничего другого нет, простите!» - «Я выпью водки за милую душу!» Мы чокнулись рюмками. Все вместе и разом выпили. «Мальчики, уважьте даму, - раскраснелась и похорошела одновременно Таня, а уж как засверкали её глаза. – В комнате не курите. И откройте форточку. Надо проветрить помещение».

                ***

    Нынешний я, разменявши шестой десяток, и сейчас со щемящим чувством в сердце вспоминаю наши дружеские соседские посиделки и очень, очень-очень так не хватает духа того замечательного времени, когда жили сопереживанием друг за друга или радовались совместно чьей-то удаче или успеху, что-то притягательное осталось там, где прожитые годы сокрыты туманом неизвестности.
    Чета Бондарей уехали в середине девяностых домой, уже в «незалэжную» Украину, в свой провинциальный городок, расположенный в часе езды поездом от Одессы.
    Посчастливилось один раз у них погостить. Как в прежнее время, сидели, выпивали, вспоминали приятные моменты в жизни в Якутии. Таня обмолвилась, что нужно было годика два ещё поработать. Без детей. Оставить их на воспитание бабушки. Вечером следующего дня разоткровенничалась, что из этой страны, Украины, нужно валить, пока молодые и есть здоровье. Саня со мной поделился, что Таня уже ездила в Польшу, возила туда вилки-ложки алюминиевые. Назад волокла «на горбу» (её слова) тяжеленые сумки с одеждой. «Можно и в Польшу свалить, - говорила она перед моим отъездом, он совпал с очередной бизнес-поездкой в Речь Посполитую, стояли на платформе и беседовали. – Освоиться там. Год-другой погодя перебраться в Европу».
    Пару лет мы ещё переписывались. Почта работала исправно. Последнее письмо к Бондарям вернулось с пометкой «адресат выбыл».
    Где сейчас обретает чета Бондарей, чем занимается? Пытался разыскать через известные социальные сети – безуспешно…

                3

    Трагично сложилась судьба Андрея.
    Через год после события его опишу ниже, он летом потерял сознание на ступенях магазина. Лёгкое сотрясение мозга – поставили диагноз. Приступ повторился неделю спустя – он потерял сознание на автобусной остановке. Считаю чудом, что я как раз опаздывал на встречу и вышел на ту остановку и услышал, как причитает с осуждением одна «сострадательная» бабуля: «Молодой, а с утра наклюкался как последняя скотина». Взывать к совести бабули не стал. Попросил продавца из киоска, чтобы вызвали «скорую помощь». Мир не без добрых людей. Нашлась женщина-медик. Она принялась приводить Дрюню в сознание, массируя лицо и поливая его водой из бутылочки. Второй обморок списали на жару. Дни стояли знойные, на небе ни облачка, пыль висела столбом и пот тёк по лицу и телу. Только женщина-медик заметила, что не мешало бы провериться у специалиста.
    Мать увезла Андрея домой летом. Осенью ко мне зашёл Славка. Лицо искажено; руки подрагивают; нижняя губа отвисла. Весь бледен. «Андрюха… умер…» Сказал и сел. И заплакал. Я прослезился вместе с ним. Жаль молодую жизнь, ведь мог жить и жить. Впоследствии от Андрюхиной тётки узнали, ему, кубанскому казаку, крепкому парубку, выросшему среди вольных просторных степей, был категорически противопоказан климат Якутии. Андрей этого не знал. Никто не знал. За знание пришлось заплатить такую тяжёлую цену.

                ***

    Несколько удачнее развился сценарий жизни Славки.
    На Покрова того же года он познакомился с жительницей Питера Мариной Суровцевой. Она прилетела с подругой погостить в Якутск, познакомиться с севером, а познакомилась с парнем. Где сошлись пути-дорожки Славки и Марины? Вот и не верь после этого в судьбу.
    Недели за две до новогодних торжеств Славка, сияя медным новым пятаком, распрощался со мной. «Уезжаю в Питер, Серый. К Марине. Знакомиться с родителями. Она согласилась стать моей женой». Мы пожали руки. Вдруг славка дрогнул. «Не хочу как Андрюха кончить. Вдруг север и мне противопоказан».
    Тихоня Коляня также тихо пропал с горизонта. Вот мы с ним вчера-позавчера встретились в коридоре, поболтали, покурили, выпили пива, обсудили события в стране. На десятый день в пустую комнату, где всё ещё раздавались ночами голоса усопшего Андрюхи, уехавшего Славки за своим счастьем в Питер и по-английски исчезнувшего Коляни, въехала молодая семья с маленьким ребёнком.

                4

    Пауза возникла и затянулась.
    Андрюха застыл лицом к окну. Славка снова погрузился в журнальное бесстыдство – пялиться на голых баб. Я посмотрел на дно кружки – остатки кофе светло-коричневыми потёками растеклись по слегка выпуклой плоскости дна и застыли тонкими перекрещивающимися плавно-округлыми линиями, образуя какой-то фантастически-инфернальный узор.
    Если бы я обладал способностями читать эти заковыристые линии Судьбы, - те кто верит в гадание на кофейной гуде, меня понимают, - я, может-быть остался бы дома. Увы! В волшебные свойства кофейных остатков предсказывать будущее не верил и просто вспомнил. Что кое-кому обещал сегодня прийти на рандеву. Повеселев и воспрянув, бодро сказал парням:
    - Трэ бон, мон ами. Мне пора идти. Вернусь час-другой спустя. Надеюсь… Андрей!
    - А! что!
    - Слава!
    - Чо надо-то! – он с трудом оторвался от магического созерцания обнажённой красотки с осиной талией и огромными, размером с баскетбольные мячи буферами.
    - Шоколада, блин! Вернусь скоро. Определитесь к моему приходу с модусом вивенди на этот вечер.
    Андрюха и славка медленно переваривали услышанное. Не вытерпел и сказал:
    - Решайте, или ночь с девушками из «Рондо» или … Вот пара тысяч… Адью!..

                ***

    Никогда не грезил спортивными рекордами. Ни в пору беззаботной молодости, ни в более зрелые годы. Однако помнил заповедь древних греков, прочитанную в какой-то книге: хочешь быть красивым – бегай, хочешь быть умным – бегай, хочешь быть здоровым – бегай. За точность не ручаюсь, времени с момента ознакомления с сей мудростью прошло достаточно, чтобы её десять раз вспомнить и столько же забыть. Бегал с ленцой. Иногда попросту игнорировал умные слова древних умников наверняка у них обстоятельства складывались по-другому или заняться по утрам нечем, кроме как заботиться о красоте икр.
    Маршрут утренней пробежки оставался неизменен: на крыльях сна слетал  с крыльца общаги, выбегал на улицу Ф. Попова, мчал мимо магазина «Манчары», выбивая асфальтовый сон из утренних дорог, сворачивал на улицу Халтурина, с неё, не сбавляя скорости, выбегал на Богатырёва, тут моим ногам открывалась вся прелесть колдобин и ям, в которые трудно было не угодить, но я и эти препятствия преодолевал, прежде чем, минуя площадь Победы, устремлял на дамбу и по ней, с молодецким азартом, дури то ещё ого-го сколько, можно и до Москвы не сбивая дыхалку домчать. Финиш моего утреннего забега - полуостров, заросший густыми зарослями тальника, тощих деревец, едва пришедших в себя после весеннего половодья и высокой травы, радующей глаз спектром зелёного цвета. На излюбленной полянке вдали от людских глаз делал зарядку, восстанавливал дыхание и трусцой, ленивейшей трусцой возвращался домой, чтобы окунуться в рутину жизни после душа и плотного завтрака.
    Однажды во время пробежки я познакомился с ней, к кому сейчас летел на рандеву на корабле моей души под всеми парусами.
    Трудно объяснить доступно вещи, которые не укладываются в образы, кто нами верховодит, и кто направляет наши стопы туда, где происходят встречи. В размеренном ритме я бежал, оставляя невидимые следы, исследуя окружающий мир, замечая тонкости, ранее пропущенные по халатности или по иному недоразумению. Прежним маршрутом, выискивая детали, характерные именно этому дню, как вдруг, едва своим присутствием почтил площадь Победы, как тотчас заметил нечто привлекательное женского пола, упорно изображавшее бег трусцой. Волосы сразу же вздыбил поднявшийся ветерок, и он же донёс до моего обоняния распрекраснейший аромат парфюма, коим сия особа облилась с утра и во мне, что греха таить, взыграл древнейший инстинкт. Он подсказал вариант развития событий, и я дополнил его тем сюжетом, если вдруг лень завладеет мной. Я увеличил темп. Но его же увеличила и та милая особа, думаю, она своим женским чутьём ощутила классическую погоню самца за самкой. Я поднажал, вбивая подошвы кед в асфальт. И не ветер, ураган трепал мои кудри. Расстояние сокращалось. О-о-о! я уже мог рассмотреть фигурку утренней прелестницы, решившей развлечь себя подражанием спорту, хвост светлых волос, качающийся маятником и перетянутый синей лентой, синие же – ох, любят же женщины гармонию в деталях! – спортивные брючки, купленные на размер меньше, чтобы в выгодном свете представить соперницам и окружающим все свои достоинства и белая, режущая глаза своей первозданно-фабричной жемчужно-молочной белизной футболка.
    Внутри тоже что-то подсказывало мне торопиться, как бы случайный соперник не опередил и не застолбил делянку.
    Оглядываться волшебница не думала, но темп наращивала. Я тоже не лыком шит – перешёл на внутренний резерв.
    Детали, чёрт бы их побрал, одной маленькой детали моя обладательница волнующей фигурки не учла, свернув направо с дамбы, решив по крутому скользкому склону сбежать вниз, чтобы избавиться от преследования.
    Провидение шло со мной об руку, и оно же под изящную ножку красавицы в новенькой кроссовке подложило небольшой кусок плёнки, ею кроют теплицы. Этого оказалось достаточно, чтобы моя прелестница стала моей добычей. Девушка подворачивает ступню и со всего размаху шлёпается своей аппетитной попкой на землю, вскрикивает, сбивает спиной, с травы подвески сияющей в солнечных лучах росы, однотонная белая футболка становится двухтонной.
     Кто в момент падения пел в моей груди: ангелы или бесы?! Уже не важно, даже сейчас, по прошествии стольких лет. Провидение толкнуло эту инфернальницу прямо ко мне в объятия, как это им и задумывалось.
    — Это всё из-за тебя! – сквозь слёзы крикнула она, когда я приблизился к девушке, скользя по траве, как по снегу.
    - Мы уже перешли на ты! – язвил я, отчего-то избранный тон поведения спортсменки заставил теми же граблями чесать в ответ её лужайку.
    - Зачем гнался за мной? – дрожал её голос. – Что хотел?
    - Ничего. Просто бежал.
    Она хлопнула рукой по траве.
    - Не ври! Ты преследовал меня. Зачем?
    - Сдалась ты мне, крапива колючая, чтобы за тобой гнаться.
    Девушка попробовала пошевелить ногой и снова вскрикнула.
    - Из-за тебя повредила ногу. Как я теперь домой доберусь?
    - Дай посмотреть.
    - Ты доктор?
    - Выбор есть? То-то же. Дай посмотрю, что можно сделать.
    - Смотри.
    - Сначала предлагаю перенести тебя на бревно.
    Она улыбается сквозь слёзы:
    - Поднимешь?
    Знала бы она, как мастерски управляюсь один с тридцатилитровыми баками, таких вопросов не задавала бы. Красиво молчу и протягиваю руки. Она протягивает свои.
    - Осторожно, ладно?
    Она хватает меня за шею. Я беру её под колени и вокруг туловища. Несу. Усаживаю на бревно, сохранившееся с половодья, выброшенное сильной водой далеко на берег.
    - Сдюжил! – удивляется она и нечаянно ударяет больной ногой о землю. – Ой!
    - Больно? – почти придуряюсь я.
    - Приятно! – дерзит девушка и протягивает ногу. – Смотри! Аккуратно только! Знаешь, чья я дочь?
    - И знать не хочу, - отвечаю ей и начинаю пальцами сжимать голень. Когда дошёл до щиколотки, лицо девушки стало пунцовым. – Хорошо! Хорошо!
    - Что хорошего! Зачем ты гнался за мной? Хотел изнасиловать?
    В ответ на слова об изнасиловании рассмеялся.
    - Что смешного? Разве я не права?
    Отмахиваюсь.
    - Права, конечно, права. Ни о чём другом не думал, как только такую вот колючку затащить в кусты и нацепить на свой стержень маленьких заноз.
    Она рассмеялась.
    - Мне про занозы понравилось. Как представила…
    Она снова крикнула; во время своих словесных пассажей незаметно коснулась ногой земли.
    - Так, - заворачиваю рукава лёгкой куртки. – Осмотр.
    - Плановый?
    - Ну, если острить есть силы, не всё потеряно.
    После обследования голени, щиколотки и ступни, сделал вывод.
    - Вывих. Можно вправить.
    - Раньше вправлял?
    - В кино видел и в пособии читал.
    Девушка заёрзала на бревне.
    - Нет-нет-нет! А вдруг ты что-то нарушишь?
    - Сейчас ничего не нарушено у тебя? – спрашиваю, снимаю кроссовок, носок. Берусь правой рукой за пятку. Левой выше щиколотки. Кручу стопу влево, вправо, медленно, осторожно. – Мышцы расслабятся, и я дёрну. Хорошо? Вытерпишь?
    - Будет больно? Да? – только сейчас рассмотрел её глаза – красивые, сине-серые, с зелёными прожилками. – На что засмотрелся?
    - На глаза.
    - Глаза как глаза.
    - Потерпи, скоро будет легко.
    - Скажешь, когда можно будет крикнуть?
    Не ответил, просто с усилием потянул на себя стопу. Послышался щелчок; девушка ничего не поняла. Только из глаз показались слёзы и порозовели щёчки.
    - Всё в порядке, - говорю ей.
    - Я же попросила сказать, когда можно крикнуть.
    Разрешаю:
    - Можешь кричать.
    - Поздно. – Она шевелит ступнёй. – Вроде, проходит, - неуверенно говорит и смотрит на меня. – Точно, легче уже. Что уставился? Снова глаза рассматриваешь?
    - Дерзишь, - усмехаюсь в ответ.
    От реки резко потянуло прохладой, ароматом тины и прелых водорослей.
    - Ты симпатичная.
    - Знаю без тебя.
    - Точно – колючка кактусовая.
    - Характер у меня такой. – Заявляет она и виновато произносит: - Болит…
    - Надо отвлечься от боли.
    - Как?
    - Хочешь, стихотворение прочитаю?
    - Твоё любимое?
    - Можно и так сказать.
    Девушка повертелась на бревне. Чувствовалось, она приходит в себя.
    - Слушаю. Только помассируй ещё немного стопу.
    Едва касаясь голени, начал читать:

                Пробираясь до калитки
                Полем вдоль межи,
                Дженни вымокла до нитки
                Вечером во ржи.
       
    Вдруг девушка вздрогнула и спросил:
    - Что случилось, Дженни?
    - Я не Дженни. Женя. – протягивает ладошку.
    - Войцех, - пожимаю в ответ.
    - Немец? – недоверчиво спрашивает Женя.
    - Поляк, - отвечаю. – Обрусевший. Друзья зовут Войтусь.
    - Закончи стихотворение, Войтусь, - в голосе Жени звучит сомнение.
    Стихи я любил и люблю, мог ещё прочитать кучу, но пора идти домой.
    Предлагаю руку, но Женя машет, не надо, справлюсь сама. Пытается встать. Охает. Закрывает глаза. Хватаю её под мышки и прижимаю к себе; губами собираю слёзы с нежной бархатистой кожи.
    - Добился своего, насильник? – улыбается она сквозь слёзы. – В следующий раз получишь пощёчину.
    - Почему не сейчас.
    - Потому что… поцелуй как бы лечебный… - нерешительно отвечает Женя.
    Я удивлён.
    - Оче-ень интересно получается… терапевтический поцелуй… а если нет – по мордасам, чтобы не повадно было тратить медицинские задатки по пустякам…
    - Чего разошёлся? – улыбнулась уже не вымученно, но с какой-то грустью, Женя.
    Вдыхаю полную грудь по системе тех самых йогов, о существовании которой они может быть вполне и не догадывались. Набрал полную грудь и, после непродолжительной паузы резко выдохнул:
    - Х-ха-а!..
    - Ты чего, Войтусь?
    - От поцелуя моего полегчало?
    Женя всплеснула руками:
    - Дурачок… Конечно… Не видишь, что ли?..
    Засмущавшись почти театрально, отвечаю:
    - Ну-у… пани легко так говорить… Ногу не я подвернул…
    Замолкаю, так как ничего не могу придумать, чем закончить спич. И вдруг с языка срывается, обычно не кстати, сейчас наоборот:
    - Мне неизвестна целительная сила поцелуя. Вот если подверну и ты меня…
    Женя резко, жёстко, даже цинично оборвала:
    - Давай без «если». Условились?
    Кое-как, с непродолжительными остановками, мы дошли до её дома и, постояв возле подъезда договорились о времени, чтобы вместе заниматься бегом.
    На этом благополучно расстались.

                ***
 
    И вот сейчас, в конце лета я спешил на спотканье – рандеву по-польски – из образа выхожу редко, если вхожу в определённые моменты – с Женей.
    Увы, спотканье не заладилось с самого порога: куда-то на видно место положил ключ от комнаты, выйдя вспомнил, где он лежит на видном месте, да плюнул, решив, разобраться по приходе домой, на крыльце оступился и до земли проскакал на одной ноге, как цапля, разучившаяся летать, на площади Победы засмотрелся по сторонам, высматривая Женю и, шагнув не глядя вперёд через неширокую ленту травы, вскочил обеими ногами в лужу.
    На месте рандеву меня поджидала другая дивчина, ещё издали заприметив её, ощутил неприятный холодок эманаций, будто завернули с головой в ледяное одеяло, утыканное острыми льдяными иглами.
    Предчувствие не подвело – едва подошёл, как рот сей ледяной статуи искривился брезгливо: «Тебя хорошо описали, я сразу узнала, - начала она, едва разжимая губы, говоря предвзято. – Войцех… Если ты и в самом деле он, в чём я сильно сомневаюсь (хотелось ей нагрубить: мол, засунь своё сомнение, да сдержался, отчасти из уважения к Жене), - парламентёрша поёжилась, как от налетевшего северного ветра. – Впрочем, это не важно… Слушай внимательно, Войцех: Женя категорически просила больше не беспокоить». Усмехаюсь, что остаётся: «Ультиматум какой-то». Дивчина ехидно развела безобразный рот в улыбке: «Ультиматум. Без записок (я хотел спросить об этом, но было, думаю, всё обдумано до мелочей и задолго до встречи), исключительно в устной форме».
    Парламентёрша свалила быстро. Быстрее ветра, несущего на город вечерние облака и прочую гнусь, предшествующую ненастью.
    Некоторое время я смотрел то на небо, то на посеревшую до металлического оттенка воду в протоке.
    Затем выбросил крендельца – подпрыгнул, в прыжке стукнул подошву о подошву и пошёл, насвистывая и напевая назойливо вертевшиеся в голове строки: «И думал Буткеев мне рёбра круша, и жить хорошо, и жизнь хороша…» 
   


                5

    Окольными путями, идя через дворы, пропахшие мочой людей и животных, я всё же вышел к магазину «Найрамдал», будто некий неизвестный благодетель специально исполнял роль проводника и столкнул нос к носу с Андрюхой. Он опешил, явно ожидал кого другого, но я его привёл в чувство, выдав в лицо навязавшуюся в попутчики строку: «И думал Буткеев мне рёбра круша, что жить хорошо, и жизнь хороша…»
    - Деньги ищёшь там, где светло? – подкалываю его.
    Тот мнётся, глазки отводит.
    - Андрюха, не бзди, - я груб и вульгарен, но настроение у меня такое в эту минуту и поделать с собой ничего не могу, - нашёл я немного бабосов.
    Андрюха смотрел на мою раскрытую ладонь с недоверием, на ней покоились сложенные бумажные квадратики.
    - Что… э-эт-то…
    - Не догадываешься?
    - Откуда…
    - Иду мимо мусорных баков там, - машу неопределённо рукой, - смотрю, очень что-то симпатичное рядом с ними разбросано. Не побрезговал, взял. Разворачивать не решился. Думаю, отложу до лучшего момента. Эти четыре орешка для Золушки…
     Андрюха в замешательстве.
     - Дерьмо какое-то, наверное.
     Разворачиваю квадрик один. Медленно. С приятным шелестом бумаги – вот те на, бабуля, пряник к чаю – пятитысячная банкнота.
     - Догадался или продолжить вытаскивать уши кролика из шляпы?
     - Двадцать тысяч… - сглатывая слюну, шепчет Андрюха. – Если все бумажки такие же… Гуляем, выходит…
     - Гуляем, бляха муха! – хлопаю соседа по плечу. – Ты не веришь в это счастье? Правильно, не стоит. Я тоже не верил. Не всегда обласкан тёткой Удачей.

                ***

    Я, как герой некогда популярного романса в исполнении Александра Малинина, «наутро проснулся с хмельной головой».
    С ней и со мной было нечто не характерное: ни ею пошевелить не мог, ни рукой-ногой двинуть. И мысли ртутными шариками весело перекатывались под черепушкой со звоном-мелодией, отдаваясь на периферию тела. Звучит мелодия набатом по моему безрассудству, не затухает, разливается по меридианам тела: звенит-вибрирует каждая группа мышц до зуда, звенят-вибрируют руки-ноги, звенят-вибрируют до противной дрожи ладони и стопы, звон-вибрация распространяются по венам и звенит-вибрирует кровь всеми белыми и красными телами.
                6

    Вчерашний день не помню совсем.
    Слаженный звон-вибрацию дополняет свист. Тонкий. Будто некто разучивает арпедждио на при помощи боцманской дудки. С ферматой. Свист – фермата – свист и так далее.
    Носом втягиваю воздух, моя сопелка не издаёт эти фантастические звуки. Под чужое арпеджио вдыхаю полной грудью, не напрягая лёгкие и альвеолы. Свист не прекращается. Представляю ехидную усмешку соседской кошки: вечер, хлопчики, удался. Но что было вчера? Чем оно с наступлением сегодня кончилось? Провал в памяти и амнезия.
    Будто после глотка родниковой воды возвращается частично чувствительность: левой рукой ощущаю приятное тепло постороннего живого тела. Приоткрываю левый глаз – веко бойницей медленно поднимается, и чуть не подскакиваю: кто рядом? Левая узкая ладошка лежит на плоской, как мужская, груди; правая покоится на выбритом лобке маленьким холмиком. Сердце едва не выстрелило наружу: кого вчера привёл к себе домой? Пот выступает на лбу, покрывается влагой затылок, противно мокро под мышками, в паху. «Эскадрон моих мыслей шальных» так и скачет под черепушкой, так и издевается: «Снял и в—б гомика! Снял и в—б гомика!» Так вот какой сонный саксофонист выводит рулады! Надо немедленно будить сего музыканта и гнать взашей, пока соседи спят. Гнать, от греха подальше! Я видел осуждающие и гнусные взгляды Андрюхи, Славки, Сани и слышал укоризненное Тани, мол, как так, Сергуня, как так…
    Но тут происходит невероятное, реабилитирующее меня в первую очередь в своих глазах: любитель утреннего арпеджио передвигает левую руку на живот и моему взору открывается грудь – грудь! Настоящая! Женская, пусть и плоская с пипеткой соска в коричневом круге. Кошу взгляд сильнее, сил пока не прибавилось, крашеные в сиреневый цвет короткие волосы, стрижка мальчиковая, дерзкая, остренький носик, как раньше не заметил. Вздыхаю спокойно с мыслью, что пить надо меньше. Взять за правило, чтобы не конфузиться и надо быть разборчивей в связях, но эта установка сразу уходит в тень. Ком тошноты от усиленной мысленной работы подкатывает к горлу под аккомпанемент звона-вибрации.
    Надо будить, вяло шевелится что-то в голове.
    Дрожащей дланью снимаю руку напарника по ночным утехам с лобка и взору предстаёт вульгарная татуха – меж пухлых алых губ озорно высунут язык. И увидел то, что окончательно меня вывело из прострации; я увидел свойственное дщерям Евы и ощущаю прилив неких сил. Уже с интересом смотрю на голое тело: не беда маленькая грудь, аппетитный сосок, животик плоский с ямочкой пупка.
    Сразу захотелось погладить его и ниже.
    Рассматриваю-изучаю спящую незнакомку. Хороша. Миловидна. С пьяну, понятное дело, баб некрасивых не бывает, тут случай другой. Губки цвета спелых маков, нижняя слегка чувственно припухшая. Остренький подбородок. Бровки, видно, за личиком ухаживает. Молодец. На глаз определяю возраст дщери Евы – не более двадцати лет. И вовремя – иначе никак – просыпается либидо: приятная томность и нега в паху, растущее напряжение плоти.
    Ятра подтянулись.
    Организм желает услады.
    Просто наслаждаться нагим телом девушки не могу, не японец, чтобы безотрывно смотреть и представлять. Сажусь, едва скрипят пружины матраса. Кладу руку на выпуклую плоскость груди. Поглаживаю, чувствую, девушка отвечает непроизвольно, грудь напрягается. Сдавливаю пальцами сосок. Плоть моя пикой топорщится. Мне уже не страшно. С девицами общий язык находить умею. А уж с голенькими и симпатичными – даже точку соприкосновения. Дщерь Евы улыбается, не открывая глаз, выгибается, крутится телом. «М-м-м!» - чуть не мурчит она. – «Цирцея, просыпайся! – скольжу ладонью от груди к животу, начинаю поглаживать между ног. – Подъём, Цирцея!» Девушка сжимает бёдрами мою руку и вертит тазом, извивается на спине. – «Я не Цирцея, - голосок у девушки приятный, мелодичный. – И твоих друзей в свиней не обращала». – «Ого! – вскрикиваю удивлённо, превозмогая боль в теле. – Так вот ты какая!» - «А ты думал, - томно тянет Цирцея. – Школу окончила с двумя отметками «четыре». Проглотил?» - «Хорошо, раз ты в свиней никого не обращала, как тебя мама-папа зовут?» - «Меня не зовут, - вызова столько в голосе, хоть ставь командовать парадом лесбиянок, - сама иду», - завершает идущая сама. – «А сели серьёзно?» По всему выходит, алкогольную бомбу проглотил вчера не один я, потому что не Цирцея и идущая сама, наморщила лоб и с трудом произнесла: «Дар… Дард… Дарданелла». – «Это прикол? Дарданелла? Как пролив?» - меня потихонечку отпускают путы алкогольной вязки. Не Цирцея открывает глазки. Глазки-то у неё шаловливые, взгляд ****ский. «Какой пролив?» - «Между Европой и Азией, - объясняю идущей самой, - как Гибралтар. Этот дальше». Улыбочка милая и не менее ****ская украшает личико Дарданеллы, если не врёт. – «Не, не пролив… Дай, вспомню… Да… Дай… Даяна! Вот!» - радостно вскрикивает идущая сама. – «Это твои мама с папой так удачно пошутили?» - в искренность идущей самой не верится. – «Вульгарно! да! – фыркает она. – А по паспорту – Дарья. По отчеству…» – «Обойдёмся без отчеств», - остужаю девичью горячность. – «Знай, у нас есть девчонка, ей предки-оригиналы дали имя в честь итальянского города, о нём в песне поётся», - любуясь своей неповторимостью, выстрелила Даша-идущая сама и положила ручку шаловливую возле моего копья, принимающего боевое положение. Сдерживаясь, говорю: «Дай-ка угадаю с трёх раз… Флоренция? Венеция? Верона?» Дашкины пальчики взяли моё копьё и легонько сжали. – «Не-а, - улыбается ****ски, массирует ствол копья, глазки загораются и с торжественностью сакральной клятвы выдаёт: - Неаполитана! Тоже мне угадчик!» Состроив невинные глазки, Дашка начала водить сжатой ладошкой по копью вверх и … вниз, вверх и … вниз, вверх… и вниз…

                ***

    «Бух-бух-бух!»
    Это моё бедное сердце рвётся из груди. Две мысли бьются меж собой, превозмогая тягу эротическую, спрашиваю идущую саму: «Это в честь какой песни, «Неаполитанской» Чайковского?» Дашуля останавливает массаж, смотрит с недоумением, мол, как можно в этот ответственный эротический момент думать о чём-то постороннем, но говорит: «Летний вечер в Сорренто Глызина». – «Погоди, идущая сама, - концентрироваться трудно, но выполнимо, - где Сорренто, где Неаполь?» Дашка мостится впритык: «Тебе-то какая разница: назвали и пенис с ней. Ты мне вот что скажи: было чё у нас вчера». – «Ты не помнишь?» - «Не-а», - лаконична Даша. – «Аналогично, - констатирую я. – Да-аш…» Идущая сама закрывает глаза: «Что?» - «Мы где вчера познакомились?» Даша снова прекращает массаж копья: «Ты совсем ничего не помнишь?»

                7

    Всегда найдётся тот, кто может испортить настроение.
    Этим «кто» оказался Игорёк, парень наших лет, живущий в соседней секции; трудился он где-то на севере Якутии, то ли в Депутатском, то ли в Казачьем и сменивший дислокацию для поправки здоровья.
    Он пришёл. Выслушал наши пожелания и вылил ушат холодной воды: «Засунуть эти ваши пятнадцать тысяч можно в одно место, сидеть дома, не рыпаться по барам-ресторанам. В лучшем случае их хватит…»
    В отличие от сникших Андрюхи со Славкой, я попытался кое-что уточнить, мол, сколько надо. Игорёк вышел без объяснений и вернулся с такой же суммой.
    - Негусто, - говорит он. – Но один замечательный полководец говорил, что главное в войну ввязаться, а дальше план покажет.
    - Наполеон, - подсказываю я.
    - Откуда ты такой умный выискался, - не удивляется Игорёк. – Для разгона хватит. Было у нас на службе однажды, пошли мы в самоход…
    Языки длинные бабьи по общаге разносили сплетни, дескать, служил-то наш Игорёк в крутом спецбатальоне! Всегда удивлялся осведомлённости этих всезнающих сплетниц! Не смотрите на него, нет бугров мышц, но он сродни американскому Рэмбо, геройствовал где-то. Сам Игорёк на эту тему не распространялся.

                ***
 
    «Мне бы такую память: переспала и наутро не помнить с кем, чтобы не рефлексировать напрасно, - Дашка продолжила массаж, облизнув губки, закончила: - Есть отличный способ восстановления памяти».
                8   

    Вывеска «Рондо» ярко светилась огнями и слепила глаза.
    Была она изготовлена каким-то неизвестным специалистом в духе становления в России нео-капитализма и посему не отличалась ни оригинальностью, ни особенным шиком. С упором на давнишнюю мудрость: дёшево и сердито.
    Из вынесенных на внешние стены колонок музыка сотрясала воздух децибелами низких частот и служила ориентиром в пространстве для непосвящённых.
    На узкой и длинной высокой площадке крыльца толклась густая толпа желающих припасть воспалёнными устами к источнику буржуазно-развлекательного наслаждения. В основном была молодёжь в модных тряпках цель этих был танцпол и возможность оглохнуть от музыки и нехило накиряться, персоны постарше стремились в уютный зал выпить и откушать блюд в приятной компании.

                ***
   
    «Это ничего, что курим в комнате? - сияя наготой тощего тела с выпирающими ключицами и тазобедренных костей, спросила Даша-идущая сама сидя на подоконнике с ногами, пуская струи дыма – курила она в затяг через раз – в потолок; он вытягивался сизым потоком в открытую форточку на улицу. -  И что, что голая? – рассуждает она, видя мой взгляд, - четвёртый этаж! Кто увидит? Разве что какой-нибудь экстремал-вуайерист из дома на другом конце улицы, - она поворачивается лицом к окну. – Метров триста-четыреста… Если постараться, можно рассмотреть соски на моей груди… - умничает шалунья. – Ха-ха-ха!..» - рассыпается хрусталь её смеха по комнате. – «Кури уж», - говорю ей и прикуриваю сам.
    Дашка-идущая сама разворачивается ловко на узком подоконнике маленькой попкой лицом в комнату; поднимает вертикально соединённые ноги и медленно разводит:
    - Как тебе это? Нравится?

                9

    У Игорька оказался талант или приобретённое умение протискиваться через плотную толпу и на возмущённые крики, например: «Куда прёшь, сука!», спокойно отвечать: «Мы здесь стояли. Отходили отлить».
    Маленький предбанник не напоминал вестибюль или холл солидного предприятия; бар и танцпол организовали на реализованных в аренду площадях, не предусмотренных для проведения массовых гуляний. В маленьком зарешёченном окошке едва виднелось недовольное лицо уставшего кассира. Три дюжих охранника из постоянных посетителей местного борцовского клуба «Надежда», единственного поставщика угрюмых охранников во все коммерческие структуры города, пристально бдели за каждым входящим. Просто сверлили суровыми взглядами стальных глаз, давая понять, что сперва будут бить, разбираться потом. Игорёк рассчитался с кассиром. Раздал нам пластиковые кругляшки с оттиском на аверсе «Рондо» и на реверсе – «Танцпол». – «Поздравляю, теперь мы равноправные члены клуба разврата и развлечений!» Подмигнул охранникам: «Чего хмурые, зёмы? Проще надо быть!» После сего экспромта хлопает каждого по плечу и под сканом суровых взглядом проследовал на танцпол; следом засеменили мы. С радостными и очумевшими рожами.

                ***

    «Вижу, не нравится, - деланно горько вздыхает Даша. – Я – не ****ь. Я только учусь. А вот ты хам! И не спрашивай, почему! Потому что всем мужикам нравится. Утром все признаются, такое впечатление, что с мальчиком развлекался. Что лицо посурьёзнело? Признайся, у тебя было это – с мальчиком? Ай-ай-ай! Неужели, не было! О-о-о! Так ты у нас девственник! Не переживай! Я тоже девственница: у меня тоже ни разу не было – с девочками».

                10

    Обширное помещение танцпола тонуло в полумраке и сигаретном дыме.
    Эту жуткую смесь резали на части лучи вертевшегося под потолком огромного зеркального шара. По периметру под потолком вспыхивали в хаотической последовательности и потом все сразу сине-жёлто-зелёно-красные лампы. Музыка глушила.
    Приходилось кричать друг другу в ухо; всё равно понимали с трудом.

                ***
   
    Даша – провокатор. Умелый. Умеющий манипулировать желаниями мужчин.
    - Вас четверых с подружками сразу срисовали, - заявляет она, поглаживая живот изящными пальчиками, провоцирует на необдуманно-продуманные действия. – Выделялись…
    - Чем же?
    Даша берёт в рот указательный пальчик и посасывает, а взгляд – ****ский.
    - Новичков сразу видно. Стоите. Озираетесь. Присматриваетесь. Постоянные клиенты ведут себя иначе. Раскрепощены. Свободны. Двери чуть ли не ногой открывают. С охраной на ты.

                ***

    Что правда, то правда: войдя в зал мы немного растерялись.
    Не каждый день открываешь для себя нечто новое. Когда вокруг тебя море голов, тел раскачивающихся или скачущих под ритмичную музыку.
    Возле барной стойки – от входа налево в глубокой нише в стене – было тише. Бармен, степенный тип с зачёсанными назад чёрными волосами и лицом прожжённого жулика сразу налил четыре стопки водки: «Прошу!» Мы выпили. Побили бабки. Финансов хватало на пиво, но катастрофически мало от души повеселиться, а уж тем более закадрить хорошеньких девочек, как желали Андрюха и Славка. Игорёк вернул рюмку последним. Он долго цедил несчастные пятьдесят миллиграммов. Затем поцеловал дно рюмки и указал взглядом. «Вон стоят прекрасные дочери Евы. Четыре скучающих сестрички, обделённые мужским вниманием». Андрюха сразу отмёл: «Нет. Не пойдут». Игорёк продолжает: «Дохлая мышка кошке не нужна. Вперёд! Серж!» быстро делаю первый шаг навстречу неизвестности. Дрюня и Славка за мной. Игорёк шепнул, вскоре присоединюсь и испарился.
    Люблю импровизировать, но часто ляпаю, что ни попадя. Вот и сейчас, подойдя к девушкам, вместо «Потанцуем», спрашиваю: «Снимаемся, девчонки?» Одна из них худая, как меч правосудия, с вызовом: «Ты режиссёр, что ли!» 

                ***

    «Я положила глаз, как узнала позже, на Андрюху, ты не обижайся, ты ему проигрывал тогда, сейчас не в счёт, - откровенничала Даша-идущая сама, - но ты… забыла, напомни, как тебя… Хой… Ху…» - «Без «ху» и «хой», - улыбаюсь её непосредственности. – Войцех. Войтусь». – «Ага, как же, - фыркает, - так я и поверила». – «Дело личное. Мне моё имя нравится, почти сценический псевдоним». – «Да пофигу! – прекращает Даша диспут. – Но ты своим «снимаетесь, девчонки?» просто сразил». Даша грациозно перетекает изломанными формами с подоконника на кровать. Садится спиной к стене. Трётся о ковёр. Хлопает ладошкой рядом с собой. Приглашает сесть рядом, ****ь бесстыжая…

                11

    На волнах медленного танца уплываем в направлении будущих развлечений.
    Пока одни слова. Даша – буду именовать её в дальнейшем так – жмётся, просто вдавливается в меня.
    - Что вы тут с друзьями делаете?
    - То же, что и ты с подругами.
    - Пришли подлечить нервишки, - она колерует мои губы своей губной помадой.
    - Мы нервишки пощекотать.
    - Оригинально! – выдыхает горячо в ухо Даша.
    - Как есть. – Ловлю в полумраке Андрюху с его напарницей. Они ласково воркуют, как и все присутствующие – «музыка нас связала».
    - Вы нас угостите? – вопрос Даши не застигает врасплох; думаю об этом во время танца и костерю Игорька. – В баре готовят классные коктейли. Меня тут угощал один извращенец… Ты не извращенец? Хорошо… Такой клёвый коктейль… Название забыла…
    - Или не знала, - говорю и тут из пространства материализуется Игорёк.
    - Время даром не теряете, - констатирует, - молодцы. А где моя Эвридика?
    Даша кивает на скучающую у стены подружку.
    - Киснет от тоски.
    — Вот и ладненько, - Игорёк на оптимистичной волне. – Короче, Серж, хватай парней с дамами и дуйте в бар. Столик забронирован.
    - А ты?
    - Я – позже. Пока разберусь с хандрой Эвридики.

                ***

    Ч-чёр-рт, как же нежны, мягки и теплы Дашкины ладошки!
    Снова в боевой форме, - Рубикон позади! – распространяя флюиды неизрасходованного либидо. Я задыхаюсь, глотая слюни: «Тебе нравится моё копьё?» Даша лицом в моём плече: «Сейчас увидишь, копьеносец. Встань!» Встаю. Даша бросается на кровать. Лёжа на спине, разводит ноги, слегка согнув в коленях. Правой рукой берёт копьё. Левой ладошкой манит к себе. Примериваясь, устраиваюсь меж её ног. Рука Дашки всё ещё на копье. Его остриём впитываю влагу её губ. В нос шибает тонкий, сладкий аромат вагины и флёр покрытого бисером пота женского тела.
    «Проткни меня им насквозь. До макушки».

                12

    В зале «Рондо» царит магический полумрак.
    Перед глазами пляшут чёртики и тишина объёмом раздирает перепонки. Резкая перемена разит наповал: не каскад ударных и истошный рёв высоких нот, а приглушённая матерчатой драпировкой эстрадная музыка; она льётся серебряными певучими ручейками из скрытых в деталях интерьера динамиков.
    Наш стол встретил нас одиночеством столовых приборов, гордым молчанием графина с водкой и малахитовым зазнайством шампанского. Графин кипел от распирающего хмельного водочного угара. Бутылка шампанского ждала освобождения от металлического плена мюзле.
    - Чего ждём, уважаемое панство? – прозвучал в спину голос Игорька. – Шановные пани, почему застыли в нерешительности? Нам сюда. Прошу! Прошу сюда! – Игорёк ломал дурака. – Не побрезгуйте, будьте добры!
    Пока дамы ломались вечным искушением, что, зачем, как и когда, Игорёк забалтывал неловкость – нашу неловкость, она сквозила в каждом из нас, помимо него, - и никому не давал открыть рта.
    - Не хватило времени, дамы, для полного погружения в меню. Всё приходится делать на бегу! А оно здесь, уверяю, обширнейшее и замечательное. За стол, дамы! Не мешкаем!
    Хватаю Игорька за локоть.
    - Ты что здесь ломаешь комедию? Какое, нахрен, погружение?
    - Серый! Молчок! Деньги шум не любят.
    - Откуда, Хоттабыч? Из лесу вестимо?
    - Пари.
    - Куда парить? В небо? За баблом?
    - Не горячись, Серый.
    За нами следят.
    - Что там у вас? – таращится на нас Дрюня. Славка рассматривает фольгу с надписями на шампанском.
    - Всё в порядке, - отвечаю ему и снова к Игорьку: - Куда парить или кому впаривать?
    - Пари – это спор, Серый. Видишь шестерых качков-армрестлеров? Только не пялься!
    - Ну.
    - Гну! Хороши жеребцы. Челюсти – акулам на зависть. И смотри… смотри какими осоловелыми глазками следят за нашими тёлочками. Вот с ними с поспорим.
    - На тёлок… в смысле, на баб?
    Игорёк шепчет на ухо:
    - Всему своё время.
    - Погоди…
    Отволакиваю его в сторону к выходу из зала.
    - Не беги впереди паровоза, Серый. Понюхай воздух… - он втягивает носом воздух, смешно шевеля ноздрями. – А? хорош-то как! Да-а-а… Как всё же приятно пахнет загнивающая буржуазия!.. – и резкая смена курса: - За стол.
    Втягиваю воздух. Ничем особенным не пахнет. Обычный стойкий аромат непроветренного помещения с примесью перегара табака, спиртных напитков, женских духов, развращённой раскрепощённости тел и расслабленности духа. «Если так пахнет буржуазия, - решаю про себя, - то мне он не по нутру». Усевшись за стол, в паузах между музыкально-сентиментальными композициями, высказался, что амбре мусорных баков вызывает больше ассоциативных ностальгирующих эмоций. Правда, никто не понял, к чему это я сказал.
    - Хотите фокус?
    Игорёк берёт бутылку с шампанским. Разворачивает юбочку из фольги. Снимает мюзле. Затем ловко с хлопком и дымком из горлышка вынимает пробку.
   - Увы, дамы и господа, - констатирует он, — это не фокус. Это разыгранный по тонам и полутонам аудиовизуальный натюрморт.
    Мне резанул слух – больше не обратил внимания никто, громкий голос Игорька, будто он нарочно привлекает к нам постороннее внимание.
    - В чём же он? – с восхищением поинтересовались наши дамы.
    - В этом, - Игорь разливает девушкам шампанское в фужеры. – Эффервесенс, дамы, это… - Игорёк усмехается, - не хухры-мухры…
    Помимо качков на нас таращились дамы около бальзаковского возраста в вечерних платьях, скучающие своей чисто феминисткой компанией на своей пирушке.
    Одна из них, с взлохмаченной фригидно причёской спросила:
    - Уточните, мол-лодой чел-ловек, про хухры-мухры. Уважьте, ради бога.
    Игорёк кладёт руку на грудь.
    - Сильвупле, мадам! Не галопируйте события. Это не горячие скакуны. Можно и позабыть.
    - Без забыть никак? – прохрипел баском один из качков в чёрной рубашке; мне они в тот вечер исключительно все показались на одно «качковое» лицо.
    Игорёк развернулся.
    - Чтобы не забыть, прошу не перебивать.
    В рывке, изображающем процесс извлечения звука, чёрная рубашка двинул мандибулой. Игорёк вернулся к нам.
    - Вы только посмотрите на этих юрких маленьких сорванцов-пузырьков внутри напитка. Посмотрели? Одни цепочкой льнут к стенке бокала. Другие друг за дружкой прямо внутри напитка устремляются вверх. Третьи… Кстати, кто-нибудь знает, как называется эта затейливая игра?
    - Пузы-пузырьков? – неуверенно произносит, пунцовея лицом одна из феминисток в сильно декольтированном до талии платье из блестяще-синего материала.
    - Именно.
    - Просветите же нас, немедленно, - конфузясь, просит следующая фемина. – Не то я чувствую себя облитой… облепленной пузырьками…
    Чувствовал я, а уж как ощущал на себе Игорёк, обращённое на него внимание.      
    - Перляж, - после ферматы выдаёт Игорёк.
    Все умолкли. Перестали жевать набитые пищей рты. Замерли на функции «пауза» колонки.
    - Вы не ослышались, - полотно тишины тонко скрипит под острым кинжалом голоса Игорька. – Красивое, благозвучное французское слово перляж: вот эта заманчивая и увлекательная игра пузырьков в бокале. 
   - Ка-ак? Повторите, пожалста… - из дальнего угла послышалась просьба пьяненьким дискантом.
   - Пердёж! – заржал по лошачьи качок с плохо-прооперированной заячьей губой. – П-пер-рдё-ож! Гы-гы-гы…
    Глупая выходка качка не нашла поддержки даже у его друзей.
    - Запомните, дамы, перляж, - говорит Игорёк, затем оборачивается к качкам: - Месье, - столько уничтожающей силы в этом слове, - выражаться при дамах моветон.
    Благородная – если есть оно у качков – ярость качков не успевает закипеть. Все горячие головы остудила мелодия «Маленький цветок» и гипнотизирующая музыка саксофона.

                ***
   
Даша:
    - Ты любишь музыку? Да? Разреши я поиграю твоим смычком по струнам моих губ.

                13

    Столько раскалённой злости вкладывали качки во взгляды, что от их ударной силы осыпалась со стен окрашенная в терракотово-коричневый цвет штукатурка.
    Игорь вышел из орбиты всеобщего внимания, совершил крутой вираж и вернулся к нам.
    - Эти вот пузырьки… на поверхности вина тоже имеют своё … - Игорька перебила его Эвридика. - … профессиональное название?..
    Игорёк посмотрел на неё с пожирающей страстью:
    - Несомненно, милое создание.
    - Сознание? – переспросила Эвридика и это было в её пользу: мужчины любят глупых и немного глуховатых женщин.
    - Создание, милая! Эти лёгкие шаловливые пузырьки носят свежий, как весенний ветерок термин. Желающие есть попытать счастья в угадывании? Нет? Великолепно. С радостью поделюсь эту ужасно строгую тайну, оберегаемую лягушатниками…
    - Игорёк, харе базарить… - перебивает Славка.
    - Увлёкся, миль пардон, - говорит Игорёк и обжигает Славку несмертельно-обжигающим огнём ледяного взгляда. – Мусс – это великолепное название и предлагаю за это выпить.
    Затем лихо плеснул себе на дно фужера вина и не менее лихо, по-гусарски, опрокидывает содержимое в рот. Облизывает губы. Закрывает глаза, смакуя вино. Открывает свои гарные очи:
    - Чё ждём? Прозит!
    Забегу вперёд: как ни выбирал момент, так и не смог выведать у Игорька, где он нахватался этих винных премудростей. Вспомнил позднее, когда в его комнате обнаружил молодую семейную пару. Глава семейства честно признался, что прежний хозяин куда-то уехал.
    Фокус с шампанским не был тем рубежом, за которым начинается выжженная пустыня невежества, попав в неё, понимаешь: все умны задним умом.    
    Пока наши сильфиды цедили скромно вино, многозначительно перебрасываясь меж собой взглядами, мы быстро оприходовали водку. И снова возникла затянувшаяся пауза.
    - Игорёк, без закуски быстро окосеем, - шепчу ему на ухо.
    - Пари, Серый. Наберись терпения.
    Бойкая музыка сменилась медленной инструментальной мелодией.
    - Дамы приглашают кавалеров, - выкручивается Игорёк. – Не мешкаем, девочки!
    Поглаживая Дашу по спине, я думал о пари. На что он хотел забиться? Вдруг меня осенило: я увидел нечто такое, что заставило вздрогнуть.
    - Что с тобой? – забеспокоилась Даша.
    - От духоты продрог, - отшучиваюсь и скольжу по залу взглядом, отыскивая увиденную мельком картину.
    Взглядом натыкаюсь на турникет взоров качков: пожирая нас, они о чёт-то шептались меж собой. Уши горели, они обсуждали нас. В подтверждение моих думок встаёт один из качков, судя по особенностям лица, уроженец Кавказа, идёт к бару, берёт бутылку шампанского и направляется в нашу сторону. «Финита», - тревожно думаю и снова вздрагиваю. Игорёк тоже учуял волну агрессии, улыбнулся мне, что-то нашёптывая на ушко Эвридике. Качок остановился возле танцующего Игорька. Улыбнулся чему-то и крикнул бармену, чтобы тот вырубил шарманку. Музыка умолкает. Качок кладёт руку на плечо Игорьку, слегка сдавливает:
    - Слышь, ты…
    Игорёк стряхивает её с плеча, с вежливой брезгливостью цедит:
    - Мешаешь.
    Дёрнув торсом, качок замирает от ледяного взгляда Игорька.
    — Вот и ладненько. Теперь во внимании.
    Ни от кого не ускользнула секундная заминка качка и то, как он быстро пришёл в себя.
    — Это, слышь… французский фокусник…
    - Месье меня с кем-то спутал, я не фокусник, - расплескал яд улыбки Игорёк.
    - Учишься, что ли? – послышалось из зала.
    Острота была проигнорирована.
     - Не фокусник в обычном понимании.
     - Никак в волшебном? – прозвучал вызывающе пьяный женский голос.
     - В некотором роде я престидижитатор.
     Если вы не видели взрыва бомбы без заряда, то сейчас случилось именно это.
    - Что? – захлопал ресницами качок.
    - Забыл, зачем подошёл? Отойди вспомни и вернись.
    Качок покрылся красной краской.
    - Вспомнил, - заговорил он и протянул бутылку с шампанским горлышком вперёд. – Изобрази фокус: налей вино в бокал не вынимая пробку.
    Какое чувство превосходства недостатка ума и ничтожества возвышенности читалось на его лице; друзья его зааплодировали; послышались хлопки в зале.
    Мы прекратили танцевать – такое разворачивается, какие к чёртовой матери танцы-обжиманцы.
    Даша все сильнее прижимается ко мне и трётся телом. В голове пульсирует весьма, не отстранённая, мысль: какая же она в постели, когда бухая? И глажу, глажу эту бесовку по спине и ниже поясницы. Она шепчет: по теплу рук мужика всегда понятно, что он хочет меня.
    - Отчего не открыть, если настойчиво просят, - Игорёк в воздухе перехватывает бутылку у качка и начинает ею играться.
    Господи всемогущий, восклицаю про себя, Игорёк, не испытывай на прочность хрупкий сосуд психики качка!
    - Не всем дано многое умение, - Игорёк нажинает жонглировать бутылкой. – Многие умения, как и многие знания – умножение скорби.
    Бармен чувствует, вечер нынешний будет не томным и глушит звук. Всем очень интересно, как же этот чудак – Игорёк – выкрутится на этот раз: шутка ли, налить вино не вынимая пробку из горлышка.
    - Умею пить из бутылки, не откупоривая оной, - продолжает Игорёк; тоже знаю как, научился после проспоренного червонца. – Но меня попросили о другом: налить, не вынимая пробку. Согласитесь, странная просьба.
    Послышались разные голоса. Напряглись за извилинами лица качков.
    - Я бы сказал, это проще пареной репы, будь у меня сабля. Этот приём называется сабраж. Франтоватые гусары ударом сабли аккуратно открывали бутылки с шампанским под восторженные вздохи взволнованных девиц. Но… - Игорёк развёл руки, - я не гусар, сабли у меня нет. Я открою один секрет, им поделился со мной французский алкаш во время моего шатания по Франции и продемонстрирую.
    Интересно девки пляшут, думаю я, это целое представление. Ах, как загорелись глазки подвыпивших женщин, даже Дашка заинтриговалась – надо же, секретом поделился французский алкаш приватным образом!
   - Этот почтенный месье поделился им бес-плат-но! Увидел меня, рассмотрел, проникся и – быть или не быть, точнее, пить или не пить – вот тебе родственная русская душа великая тайна парижских алкашей.
    Раздались бурные хлопки.
    - Не верен, что сработает…
    - Сработает, - поддерживают Игорька из зала.
    - … и не знаю, получится ли…
    - Получится, - кричат из разредившегося сумрака.
    - … но я постараюсь…
    - Уж будь любезен! – вибрирует зал от ожидания французского чуда.
    Правая рука крепко держит пунт; пальцы левой руки обхватили горлышко фольгированной юбочкой, мюзле и пробкой. Под внимательные взгляды публики Игорь медленно вращает кисть влево и комментирует:
    - Идёт налево, песнь заводит…
    Вращает направо:
    - … направо сказки говорит…
    Затем произошло то, что никто так и не понял в чём дело, не заметил, не зафиксировал. Но кое-что от меня не ускользнуло: пальцы Игорька сомкнулись сильно, до белизны суставов, на горлышке и… послышался резкий хлопок, похожий звук новогодней петарды, будто истосковавшийся выдох по желанной свободе благородного напитка.
    - Вуаля! – демонстративно отведены в стороны руки; в одной блестит головка бутылки с фольгой, в правой обезглавленная тушка зелёного стекла с яркой этикеткой. – Прошу, дамы и господа! Без аплодисментов!
    Они звучали. Громко. Хлёстко. Яростно. Радостно детьми визжали подвыпившие женщины, крича: «Браво! Брависсимо!» Матом выражали восторг окосевшие от выпитого мужчины.

                ***
    Много позже от кого-то услышал, что память — это дар богов, забвение – милость. Не фанатично верующий, иногда в минуты расслабления духа молю всех богов: и славянских, и финикийских, и древнегреческих, и шумерских, прилетевших с планеты Нибиру о том, чтобы они проявили ко мне свою милость как можно позднее…

                14

    Качки относились к категории людей, кто оставляет за собой последнее слово. И было два варианта окончательного развития сценария: активная рихтовка выпирающих частей лица нехирургическим вмешательством или иной отвлечённо-гуманный.
    После демонстрации сабража в его исполнении, Игорёк пошёл к бармену, сразу полилась располагающая к интиму музыка.
    Зал погрузился в тусклый свет электрических свечей.
    Вернувшись к столику, он предложил снова потанцевать, пока он со мной подумаем о выборе блюд.
    - Откуда деньги?
    - Забыл о пари? – напомнил Игорь.
    Меня чуть не затрясло от негодования.
    - С кем? На что? Финансов – мизер!
    - С качками.
    Погружение в Нирвану у меня не прокатило.
    - На что будем биться? Предложишь ты или выдумать мне?

                ***
       Каждый квадратный метр, дециметр, миллиметр комнаты пропитан этим специфически-особым ароматом страсти. Страсти двух, соединённых в тоскливо-сексуальном порыве тел. В воздухе витал причудливый аромат свежего пота, бисером хрустальным покрывшем тела, он смешивался с едко-сладкой гарью выкуренных сигарет, перегаром не выпитого вина. Он растекался по комнате от пола и по потолку слоями. Каждый из них нёс на себе присущий только ему индивидуально-изысканный вкус, вкус поражения и победы. В атмосфере комнаты присутствовали следы пребывания других девушек, когда-то посетивших мой тихий уголок. Соседок молоденьких и смазливых. Под разными предлогами – соль или спички, или просто так от скуки – они заходили, не отказывались от чашечки кофе, сигареты и иногда оставались на два-три дня. Как бы то ни было, тени прежних забав не доминировали сейчас, они растворились в той, которую источали два соединившихся обуявшей их дикой, первобытной, неконтролируемой страстью познания друг друга, желанием слиться в одно целое, поделиться горячими соками любви и, захлебнувшись ими, утонув в них, родиться из пены жизни обновлёнными.
    Извиваясь худеньким телом, в гроб краше кладут, как сказала бы одна моя старинная приятельница, с выпирающими ключицами и рёбрами, с едва различимыми холмиками грудей с остро торчащими напряжёнными сосками, Даша упиралась в меня ручками, явив недюжинную силу, отстранив меня на расстояние полусогнутых рук. По разгорячённому девичьему лицу плавали багровые, бледные, жёлто-зелёные и тёмно-синие пятна. Она яростно – ы-ффы-ы-ффы-ы-ффы! – сопела носом, трепетали крылья ноздрей и тонкие свистящие – с-с-с! – звуки прорывались через уголки плотно стиснутых губ.
    В какое-то мгновение я представил себя огромным насосом через шланг-фаллос перекачивающим из своих бездонных резервуаров самую ценную, самую востребованную, почти сакральную сменную жидкость. Близкий апогей, когда закодированная информация готова мощной струёй, освобождаясь из узких каналов вырваться в просторные ёмкости, Даша резко выгибается дугой: х-хы!-х-хы!-х-хы! Завертела дико тазом: ы-ффы-ы-ффы-ы-ффы! – разрывался от напора воздуха нос. Вслед за тем издав глубинный протяжный стон, избавилась от моего присутствия в себе. Лицом, выбеленным апогеем, и уже принимавшим естественные мягко очерченные черты, Даша изобразила капитуляцию перед стихией. Едва не взвывая от разрывающей тело истомы, я проливался драгоценным зельем между её бёдер на скомканную простыню. Из меня текла и текла частыми толчками жидкость, и специфический аромат разливался по воздуху, струился в открытую форточку, тонкими и хитрыми змейками проскальзывал через дверные щели в коридор.
    Сбивчиво, порывисто, глотая окончания слов, Даша выдавила из пересохшего горла:
    - Прости, Войтусь, не люблю неожиданных сюрпризов. Компрене ву?
    - Ву компрене, Даша. Кто их, неожиданных, любит.
    Мелкая дрожь в унисон сотрясла наши тела. Тихий смех вернул меня в земную обитель из Нирваны.
    - Капля… повисла… густая…
    Даша, приоткрыв свои ****ские глазки, лукаво смотрела на меня. Затем приподнялась, как-то изловчилась, но худые, они вертлявые. Обхватила поникшее копьё правой ладошкой. В подставленную левую выдавила остатки семени.
    — Вот я тебя и подоила…
    Снова хитрющий, едва слышимый смех. Встречаемся взглядами. Она протягивает чашечку ладони с семенем.
    - Говорят, помогает от ранних морщин и облысения. Сделаешь маску?
    Вот же стерва! И благородно отказываюсь в её пользу.
    - Что ж, мне больше достанется.
    Даша содержимым ладошки растирает лицо и шею круговыми движениями.

                15

    - К нам гость, - сказал друзьям один из качков.
    Подхожу.
    - Здорово, хлопцы!
    - Здорово у коровы, - отрезают в ответ. – С чем пожаловал? – интересуется показавшийся мне вожаком этой компании из груды мышц.
    - Пари не желаете заключить?
    Что угодно ожидали услышать, только не это.
    - На щелбаны, - предлагает вожак.
    - Можно и так.
    - Калган твой выдержит?
    - Щелбаны оставим на закуску.
    - Что-то ещё есть в запасе?
    «Думай быстро», - говорю себе.
    - Предложите сами.
    Качок с заячьей губой ставит на стол локоть.
    - Померяться силой покатит?
    Чувствую, мошонка моя стремительно сжимается и появляется лёд там, где бы не хотелось.
     - Армрестлинг? –спрашиваю наигранно. – Отличная идея.
     Качков мои слова рассмешили.
     - Что сказал смешного? – смотря на вход в зал; Игорёк заходит и сразу ко мне.
    - Что, заключил пари? – спрашивает у меня.
    - Заключили, - подтверждает вожак.
    - Армрестлинг?
    Только собрался ответить, Игорёк продолжает, глядя на качков:
    - Неугомонный, думает, таскает утром эспандер, всех раком поставит (смех качков). Не поверите, вчера, - что он городит, думаю, - поспорил с одним бугаём, что положит его за десять секунд.
     Качки заинтересованно:
     - Положил?
     - Серж? Куда ему… дядя лёня ему кисть вывернул и чуть-чуть плечо не вырвал (понимаю, что мой друг таким способом предлагает себя вместо меня для соревновния). Сил у него, фужер поднять… скажу по секрету, хочет свою подругу… ну, понимаете…
    - Рукой?! Это самое? – удивляются качки.
    - Зачем рукой… Для этого есть у нас другие части тела. На руках домой отнести. Как думаете, отнесёт?
    - Вон ту тощую, поедающую нас глазами?
    - Её.
    - Если только на х… - в унисон произносят качки и ржут. Сидящий рядом кладёт мне руку на плечо: - Без обид, братан, не донесёшь ты, мы поможем. Исключительно на х… Правда, братаны?
    Мне обижаться не с руки: всё идёт по плану; его Игорёк вкратце изложил в туалете, куда вышли перед моим визитом к качкам.
    - Посмеялись, господа? – улыбается Игорёк. – Вернёмся к армрестлингу.
    Качки вытирают глаза. Дашка мне затылок прожгла взглядом.
    - Ну, если Серый не может, - говорит вожак, - с кем нам тягаться?
    - Со мной. – Как забив шуруп молотком, отвечает Игорёк.
    - Не похоже, что бы ты по утрам эспандер мучил.
    - Я и не мучу. Я люблю на велосипеде ездить.
    - На «Орлёнке»? – спрашивает качок с заячьей губой. – До педалей достаешь?
    - Иногда получается, - отвечает Игорёк. – Будем языками трясти или силой меряться? – спрашивает жёстко, у аж по спине струйка пота потекла.
    - На бабло спорим.
    - Не на поцелуи, в самом деле, - разводит руками Игорёк. – Серый наш банкир. Сколько мы ставим?
    Кладу на стол три пятитысячных банкноты.
    - Не густо, - цокает языком вожак.
    - Совсем не в масть, - соглашается другой качок.
    - Мало, - соглашается Игорёк. – Так мы народ созовём. Объявим условия и пусть себе делают ставки. Кто выиграет – бабло его.
    - Велосипедист, ты это серьёзно? – удивляется вожак.
    - С головой всё в порядке? – вставляет слово обладатель чёрной рубашки.
    - Бывает и серьёзно.
    Вожак:
    - Поломаю, как тростинку.
    - Может быть, - кивает Игорёк. – Был у мен случай, еду на велосипеде…  О чём это я… Мы же не на великах ездить собрались. Зовём публику? Объявляем ставку?
    Вожак хмурит брови.
    - На что надеешься? Я ж тебя одним мизинцем.
    - Кто бы сомневался. Собираем народ?
    - Условия?
    - Заинтересуем публику, - улыбается Игорёк, - и Серый объявит условия пари. Что молчишь-то? – Игорёк толкает меня локтем.
    - Так и есть: собираем публику, объявляем условия, пусть ставят ставки. – условия соревнования уже знал, кто-то их мне продиктовал в голове; возможно, Игорёк или его альтер эго.
    Лозунг «хлеба и зрелищ» актуален во все времена.
    Человеку нравится смотреть, как один гомо сапиенс калечит другого и к тоже, если поставить на нужного борца, получить прибыль сверх сделанной ставки.
    Мухами на свежие котлеты слетелись все посетители «Рондо» к столику качков после моего объявления; прибежали счастливчики с танцпола прознав каким-то образом про пари и что можно делать ставки. Даже угрюмые охранники поддались соблазну и полезли в карманы за деньгами.

                ***
    Сквозь маску глядя на меня, Даша пошевелила намазанными семенем бровями, видимо узрела на моей физии и в глубине синих глаз тревожное беспокойство. «Не бойся, - глухо звучит её голос. – Силой привязывать к себе не буду. Захочешь заняться альковной гимнастикой – звони. Приеду в любое время. На днях книжицу забавную купила, индийскую. «Кама сутра», - говорю я. – «Вот-вот, - потягивается Даша. – Покамасутрим!»

                16

    Маленький обшарпанный столик на кривых ножках для проведения турнира принесли из подсобки.
    Установили посреди расчищенного места в зале. На стульях уселись друг напротив друга Игорёк и вожак. Сидят, молчат, смотрят дружелюбно. Вожак ехидно кривит полные сочные губы, желваками играет, плечами водит (исключительная показуха для женщин, смотрите, чем владею) – клубки мышц рельефно перекатываются под кожей. Игорёк являл оппоненту полную противоположность: совсем не Шварцнеггер, фигура не мечта бодибилдера; сидел спокойно, положа кисти рук на стол.
    «Пора, - решаю, - пора заканчивать этот балаган. Опозориться и уйти, не солоно хлебавши».
    В победу Игорька верил мало, хотя в жизни бывает всяко…
    Неразборчивый гул останавливаю поднятием правой руки вверх. Вокруг стола столпились жаждущие развлечения зрители.
    - Внимание, месье и мадам, - прямо как Игорёк говорю, сильно повысив голос. – Сейчас вы станете свидетелями бескровной схватки двух самцов, - меня несло, остановиться не мог. – Они соперничают не из-за самки. Причина поединка проста: кто сильнее. Не реки пролитой крови будут свидетельством победы одного из оппонентов. И схватка не будет скоротечна, как встреча мухи с мухобойкой!
    Моя импровизация пришлась всем собравшимся по душе и волна смеха прокатилась по прокуренному помещению, пылающему огнём соперничества.
    - Для начала герои нам представятся.
    - Игорь, - встал Игорь и поклонился.
    - Антей, - представился вожак качков.
    Снова беру слово я:
    - Прежде чем начать делать ставки, объявляю условия.
    Толпа загудела, мол, какие нахрен условия. Антей поднял руку:
     - Рефери изложит условия, затем – ставки.
     - Условие таково: так как наши соперники разной комплекции, то Антей приложит максимум усилия, чтобы припечатать руку Игоря к столешнице, а задача Игоря…
     - Сдристнуть сразу под стол, - нашёлся умник в толпе.
     - Задача Игоря, - продолжаю, - продержать свою руку в вертикальном положении десять… - смотрю на Игоря, - двадцать… тридцать?.. – Игорь кивает, - Тридцать секунд. Антею есть что возразить?
     - Минуту слабо? – вылезает с поправкой один из качков.
    - Тридцать секунд, - говорит Антей. – Завалю за пять. Секундомер в этом заведении найдётся?
    В тот вечер всё складывалось просто замечательно. Нашёлся секундомер; его Антей дал своему корешу с наказом:
    - Смотри, Щербатый, не подведи.
    Щербатый сложил кольцом пальцы:
    - Будь спок.
    Хлопаю в ладоши.
    - Делаем ставки, дамы и господа!
    Что началось после моих слов: потянулись руки с купюрами и рты жадно и резко кричали: Антей! Антей! Антей! Предсказуемо ставки делались на более сильного противника.
    - Я ставлю на тебя, - наклоняюсь к Игорьку.
    - Тебе виднее, - пожимает плечами Игорь.
    Кладу тысячу на стол:
    - Игорь!
    На меня смотрят как на безумца. Нерешительно ещё несколько человек поставили на него.
    - Ставки сделаны? – ловлю на себе взгляды Андрея и Славки.
     - Ставки приняты. Большинство выбрали Антея. Пусть справедливое соперничество и победа покажет правильность вашего решения!
    Толпа тотчас оживилась. Официанты в ожидании щедрых чаевых обежали посетителей с подносами, уставленными бокалами с шампанским и рюмками с водкой и коньяком. Послышались возбуждённые, наигранные голоса и посыплись суждения, на какой секунде Игорька сломает Антей и сколько продержится на самом деле этот задохлик.
    Бью металлической ложкой по импровизированному гонгу – круглой металлической тарелке:
    - Соперники, прошу взяться за руки. На счёте три начинаем!
    Щербатый нажал кнопку секундомера. 
    - Раз… Два… Три!..
    Антей слегка сжал ладонь Игоря и надавил. Игорь устоял, не меняясь лицом. Антей удивился, нажал сильнее; Игорь снова удержал руку вертикально; Антей усилил давление, чувствуя сопротивление Игоря. Мужчины и женщины заходились криком, подбадривая Антея: «Вали его! Заваливай! Рви щегла!» Антей в очередной раз натыкается на стену сопротивления; краснеет лицом и шепчет, что всё равно раздавит любым способом Игорька.
    Прошло десять секунд. Игорь выстоял, не двинул даже мышцами лица. Прошло двадцать секунд. Зрители разделились пополам; те, кто кричал «Раздави!» уже молчали, наблюдая схватку. Тридцать секунд прошло. Щербатый вылупил глаза, глядя на Антея.
    - Как у тебя это получилось?
    - Не знаю, - ответил искренно Игорёк. – Получилось и всё.
    - Как? – злится Антей.
    Зрители молчат. Никто не понимает, как мог Игорь, уступающий Антею в силе и комплекции, выйти в победители.
    Щерба мозолит взглядом вожака.
    - Антей…
    - Бонус, - приказывает он.
    - Пять секунд, - отвечает Игорь. – Бонусом.
    - Десять, - цедит Антей.
    Игорь кивает; руки соперники не разжимали. Десять секунд проходят тягостно долго.
    - Десять, - щёлкает Щербатый кнопкой секундомера.
    - Повторим левыми руками, - красный от негодования, говорит Антей.
    - Левая слабее – двадцать и не больше.
    - Разорву! – хрипит Антей.
    - К вашим услугам! – улыбается Игорь.
    Левые руки соединены.
    - Растопчу! – сопит Антей.
    - Время пошло! – нажимает кнопку на секундомере Щербатый.
    Двадцать секунд мало что изменили в раскладе сил. Игорь продержался легко.
    - Думаю, этого шапито хватит, - говорит Игорь, обращаясь в зал. – мой выигрыш налицо. Кто ставил на меня, получите у Сержа деньги.
    Таковых оказалось мало; проигравшие готовы были предъявить претензии качку.
    - Как… Как у тебя это получилось?..      
    - Что? Это? – Игорёк играет в недоумение. – А-ах! Проще простого, - начинает складывать купюры в стопку, - само собой получилось.
    Игорёк наигранно считает деньги.
    - С тобой так не случалось: противник сильнее намного, а ты его – бац! – на лопатки. Подвела самонадеянность.
    - Сейчас с моими друзьями, - произносит, сдерживаясь, Антей.
    - Не командуй, - отрубает Игорь. – Играем с тобой. Договор дороже денег. Совет на будущее: умей признавать поражение. Поможет в личной оценке.

                ***
    Дней пять спустя, ведя бессловесные беседы с бессонницей, задавался вопросом: почему не было драки? Мужчины, сделавшие ставку на Антея, горели желанием получить разъяснения: что, как и почему? Грандиозного мордобоя не получилось, спасла случайность, кто-то с танцпола вызвал милицию, где полным ходом шла Куликовская битва. Выясняли отношения и мужчины, и женщины. В ход шли кулаки, ноги, туфли со шпильками, бутылки с пивом.
    Своей кампанией мы просидели до закрытия в четыре часа утра. Эти воспоминания пришли позже. Тогда же домой возвращались в состоянии полного отсутствия себя в своём молодом и здоровом теле.
    Игорёк щедро всех поил шампанским, мужской части выставлял водку и коньяк. В тот день в баре «Рондо» продали недельные запасы крепкого алкоголя и вина. Игорёк, не скупясь тратил халявные деньги. Его умоляли и Андрюха со Славкой, и девушки, даже едва не пропел лакримозу; Игорёк оставался неумолим: Easy come, easy go, то есть: как пришли, так и ушли.
    Потом вспомнили о десерте. Хотя все были пьяны по веки и сыты по горло, но как можно закончить приятный вечер без сладкого.
    Официанты – они тоже изрядно нагрели руки на щедрости Игоря – вынесли огромный торт. С украшениями из масляного крема и безе. Уже собирались ножами разрезать сие чудо кондитерского искусства, как Игорёк снова сумел удивить публику, ту часть, пребывавшую в сознании. Он попросил новую тысячную купюру; имеющий получит в пять раз больше от него. Нашлась желаемая бумажка, пахнущая типографской краской и чем-то непонятно чем. Счастливица оказалась среди дам. Она вручила Игорю требуемое и получила обещанное.
    - Вы сегодня были свидетелями очень удивительных событий, - обратился Игорёк ко сему залу. – Благодаря вам я вспомнил то, о чём думал, что забыл. Теперь хочу под занавес нашего отдыха удивить-порадовать ещё. Вот этой новенькой купюрой разрежу торт на равные части. Сколько женщин?
    Он быстро сосчитал поднятые руки.
    - Отлично. Мужчины удовлетворятся спиртным. Смотрите и наблюдайте, и потом не говорите, что ничего не видели!
    Между указательным и средним пальцами Игорь крепко зажал новую купюру. Быстрыми взмахами, паря руками над тортом, он проделал манипуляции. Отложил почти не испачканную в креме купюру и попросил официанта принести тарелки. Лопаточкой для десерта, он разложил разрезанный торт и лично угостил каждую женщину.
    Находясь в сознании, пока водка полностью не взяла верх, поинтересовался у Игоря, как так у него всё ловко получилось.
    - С тортом никаких проблем, - ответил он, - разрезали заранее по моей просьбе, - я уловил в его словах маленькую ложь.
    - С Антеем…
    - Правило рычага.
    - Не понимаю, - признался я.
    - Вспомни из школьного курса: Архимед говорил, дайте мне точку опоры и рычаг, я переверну землю. Я землю не перевернул, но умело воспользовался этим простым правилом.
    - Правилом рычага? – переспрашиваю его.
    Игорь обнял меня за плечи.
    - Конечно, Серый, правилом рычага.

                ***
 
     Частенько задаю себе вопрос, а как бы сложилась моя жизнь, не будь в ней таких людей как Андрюха и Славка, четы Бондарей Татьяны и Сани, Игорька и многих других. И не могу найти ответа.

                Якутск  16 января 2022 г.