Hello, world!

Я – геймер, играю в компьютерные игры. Я не занимаюсь играми профессионально, я не киберспортсмен и в игры со сложным геймплеем стараюсь не играть. Я просто люблю компьютерные игры и с удовольствием играю в них, когда есть свободное время. Я не могу точно определить, какое место в списке моих личных ценностей занимает игра. Игра не является для меня образом жизни. Игра для меня, скорее, элемент творчества, творчества нового времени, нового мира.


     Обычно по выходным хожу в компьютерный клуб. Здесь подобающая атмосфера, друзья, знакомые. Компьютерный клуб это наше место встреч по интересам, как часто говорят в таких случаях, а еще это общение, новые знакомства и впечатления. Немаловажно и то, что клуб предоставляет игроку гораздо лучшие технические возможности, чем обыкновенный шлем виртуальной реальности, которым ты пользуешься дома для игр. К тому же, во многие игры предпочтительнее играть с «живым» противником, нежели с компьютерной программой. Это придает игре эффект непредсказуемости, делает ее более эмоциональной и захватывающей. Ведь главное свойство игры заключается именно в принципиальной невозможности предсказать результат. Тогда как в игре с искусственным интеллектом все сводится к уровням сложности, которые ты способен преодолеть, либо нет. Я для себя не выделяю игровые жанры и могу играть во все, лишь бы игра была добротно сделана. В клубе чаще всего играю в спортивные игры и файтинги. В такие игры желательно играть вдвоем, поэтому необходимо искать пару. В клуб хожу достаточно давно, со многими хорошо знаком, и с выбором партнера на игру проблем никогда не возникает. В последнее время таким партнером-противником по игре стала для меня одна эстонская девушка. Правда, я не уверен, эстонка ли она? «Эстонка» - ее никнейм. В клубе мы чаще всего используем ники. Это естественно для геймеров, да и для всего остального виртуального мира. Многих посетителей клуба я знаю именно по никам, а не по настоящим именам. Вот и имя своей «эстонки» тоже неизвестно мне, и это подогревает мой интерес к ней. Скорее всего, она и вправду эстонка. Об этом просто кричит ее соответствующая внешность. Она довольно высока ростом. У нее светлые прямые волосы, спадающие на плечи. И даже не светлые, а какие-то белые, словно облитые молоком, я никогда таких прежде не видел. Глаза, скорее, бесцветные. Не знаю, как охарактеризовать такие глаза: ничем не примечательные, обычные для людей с севера Европы. Помимо характерной внешности есть еще один очень сильный аргумент в пользу ее предполагаемой национальной принадлежности. Когда мы играем с ней в теннис, она всегда выбирает Анетт Контавейт. Я предпочитаю играть за Квитову, Барти или Халеп. Она же с завидным упорством выбирает Анетт Контавейт и, как правило, проигрывает мне.Ее упрямое постоянство нравится мне. Что, если ее тоже зовут Анетт? Я до сих пор не знаю ее имени. Нужно бы спросить ее об имени, ведь она знает мое.

     Она несколько вызывающа в манерах и одежде и, как я успел заметить, не любит проигрывать. Иногда я помогаю ей. Например, мы часто играем в файтинг на тему троянской войны. Я неизменно играю за Гектора, она – за Ахилла. Я серьезный кибербоец, но Ахилл всегда побеждает Гектора. Мало быть величайшим из героев, важно чтобы тебя еще и боги любили. Думаю, ни в одном из существующих миров Гектор не сможет одолеть Ахилла, каким бы этот мир ни был: мифическим, реальным или виртуальным.


     Мне жаль людей, которые не любят и не ценят компьютерные игры. Возможно, таких людей больше интересует искусство, литература, наука, а киберкультура представляется чем-то непонятным и чуждым, малозначительным. А возможно, они просто боятся искушений виртуальной реальности. Напрасно, ведь виртуальная реальность давно стала частью нашего физического мира и даже более того. Сегодня становится явью, что мы уже живем в объединенной реальности, в которой постепенно стираются все границы. При этом во все времена люди охотно играли в игры. В глубокой древности их было немного и самой благородной считалась игра в кости. Вероятно, она и по сей день остается таковой и время не властно над ней, ведь ты играешь не только с противником и не столько с ним, ты играешь с самой судьбой. Современная игровая индустрия не предусматривает игр с судьбой, но глядя всякий раз на свою прекрасную партнершу по игре, я точно уверен в обратном. И я думаю, что играю со своей судьбой, но моя судьба еще не догадывается об этом.


     Как известно, наш реальный мир относителен, но он способен порождать иные миры, дарит возможность одновременно жить как в одном, так и в другом. Виртуальный мир – наша новая реальность, в которой ты можешь быть более свободен, более талантлив, более удачлив. Она будоражит воображение, рождает новые, еще не переживаемые доселе ощущения, предоставляет уникальную возможность преодолеть ограниченность повседневной реальности, выйти за пределы ее – за пределы времени и пространства, за пределы жизни и смерти. Можно возразить, что виртуальная реальность все равно остается мнимым миром, имитацией настоящей действительности, является этаким действием вне действия, бытием вне бытия. И вообще, все это компьютерная графика, стереозвук, проекционная система, видеоизображение и т.д. Отчасти правильно, но не до конца. Для кого-то виртуальная реальность есть навязчивая идея и наваждение; для кого-то – место, где можно интересно и с пользой провести свободное время; а для кого-то – повседневный труд и работа, и труд этот не самый легкий, смею уверить. Очевидно, виртуальная реальность это тоже способ самовыражения себя как личности, потому что виртуальная реальность обладает огромными возможностями для самореализации человека. Виртуальный мир вовсе не очередной кризис цивилизации, как некоторые себе представляют. Ограниченных, одномерных людей, людей, лишенных моральных признаков и душевных качеств, всегда с лихвой хватало во все времена, и современный нформационный мир вряд ли значительно увеличивает число их, по крайней мере, в процентом отношении к прочим временам. Не думаю, что наш новый мир таит в себе угрозу для нашего мира старого. Даже если все мы разбредемся по своим виртуальным углам, надолго запутаемся в паутине киберпространства, наш обычный всеми любимый мир все равно не перестанет существовать. Мы живем в Божественной реальности, в мире, созданном из ничего, поэтому он всегда будет превосходнее мира, созданного техническими средствами.


     Дома я играю мало. Всегда находится какое-то дело и занятие, которому ты уделяешь большую часть своего свободного времени. Домашняя обстановка тоже мало располагает к компьютерным играм. Мой дом тих и светел и вид, открывающийся из окон его, умиротворяет, притягивает, и никогда не отталкивает. Мне странно, что в одно мгновение, только щелкнув по клавиатуре компьютера, я способен переместиться в мир других измерений, в мир, который окажется совсем не таким, каким я его только что видел из окна своего дома, и этот мир может быть страшен, жесток и беспощаден, и ты вынужден будешь принимать все правила его и условия.


     Дома я играю в некоторые симуляторы. Например, в симулятор неограниченной власти. Не знаю, что меня привлекает в нем. Может, это соблазн оказаться на вершине власти, побыть на вершине мира, хотя бы и виртуального, стать сверхчеловеком, о котором бы говорил и спорил весь свет. Сверхчеловек неизбежно притягивает к себе внимание, и виртуальный мир только способствует этому. Сверхчеловек фигура всегда мифическая, хоть и заметно измельчавшая в наше время. Идеи гуманизма, новые всеобъемлющие демократические ценности захватили планету, и сверхчеловек мало востребован ныне. Нельзя забывать и о том, что сверхчеловек «товар» штучный, крайне редкий и дорогой. Не всякое потребительское общество в наши дни готово приобрести его. Заря виртуальной реальности это время, когда создаются мифы. Впрочем, все мифы создаются на заре своих времен. В наш передовой век всякая человеческая личность может оказаться мифической, а уж человек во власти, обладающий неограниченными возможностями ее, просто обречен быть таковым по определению. При этом любой миф не есть выдумка, не хитросплетение мысли. Миф всегда воплощает саму жизнь, будучи предельно прост и понятен. Ни один из мифов не создан как-то случайно. Миф всегда для чего-то, всегда преследует какую-то цель, будь-то организация и сплочение общества, или же просто утверждение каких-нибудь общечеловеческих ценностей. Мифы бесконечно живучи. Живучи, может, потому, что обладают истиной. Возможно, эта истина несколько иная. Но все-таки это истина. Насколько личность сверхчеловека мифична, настолько же она и трагична. Он всегда хорошо начинает, но плохо заканчивает; он часто одинок, у него маниакальные мысли о мире и о своем предназначении в нем, и еще он обязан быть вечно молод. Мир принадлежит молодым. Зачем тебе власть, если мир уже не принадлежит тебе? Можно удержать власть силой, но это все равно ничего не изменит.


     В этой игре у меня случились две разные концовки, хотя общий смысл их один и тот же. В первой – за мной прилетел вертолет из соседней страны, и мне удалось спастись. Во второй меня никто спасать не собирался, включая самое близкое окружение. И все-таки мне кажется непонятным, как можно пройти путь от безграничной любви до безграничной ненависти. Лет двадцать-тридцать назад ты приходишь во власть и тебя все любят, буквально боготворят. А спустя те же двадцать-тридцать лет ты уже становишься никому не нужен, кроме тех, кто помогает тебе власть придержать, становишься объектом постоянных насмешек и презрения. А ведь ты по-прежнему, казалось бы, занят теми же самыми делами: заботишься о безопасности страны, печешься о ее благосостоянии и о благополучии граждан. Сверхчеловек наших дней – кумир одного поколения.


     Играю также в симулятор смерти. Подобных игр не так много в компьютерном мире, и все они несколько разные, как в плане самого сюжета, так и в плане трактовки воображаемой смерти. Я бы не называл их симуляторами в прямом смысле. Я полагаю, что это в большей степени интерактивное кино, или симулятор, сильно разбавленный жанром интерактивного кино. Игра достаточно вариативна, но все мои действия мало влияют на игровой сюжет. И эта многочисленная вариативность представляется совершенно бессмысленной. Сюжетная основа игры довлеет над каждым твоим выбором. Впрочем, чего ждать от игры, которая посвящена смерти. У смерти только один сюжет. Не знаю, возможно ли познать смерть? Думаю, она все-таки является непознаваемой. Вряд ли разработчики подобных игр ставят перед собой какие-нибудь большие задачи в разрешении великой тайны. По всей вероятности, это очередной поиск новых форм, в рамках заданной проблемы, – это киберисскуство. Не скажу, чтобы тема смерти как-то особенно занимала меня. Здесь что-то другое. У каждого человека присутствует интерес к смерти, все мы с ней так или иначе сталкиваемся. Он присутствует даже у самых оптимистичных и жизнелюбивых людей, для которых подобная проблематика не является необходимостью. Смерть это не что-то потустороннее, не то, что за пределами жизни. Смерть может быть далека, а может быть и рядом совсем. Смерть – явление внутри жизни.


     Итак, ты садишься в кресло, загружаешь игру, облачаешься в шлем виртуальной реальности, рецепторный жилет, тактильные перчатки и начинаешь играть. Выбираешь персонаж, его пол и возраст, профессию, социальное и семейное положение и т.д. Выбираешь болезнь, от которой он умрет, или комплекс болезней, причины, привычки и жизненные обстоятельства, способствующие развитию болезни и ускоряющие приход смерти. И наконец, выбираешь саму смерть. Смерть может быть внезапной, которую никто не ждет, и к которой никто не готов, в одно мгновение ломающей судьбы всех, причастных к ней, или самой обычной, после какой-нибудь болезни. За внезапной смертью может стоять любой трагический случай, например в виде дорожно-транспортного происшествия, или же внезапная смерть может быть вызвана нарушениями сердечной деятельности и т. д.  Если ты готов играть несколько часов подряд и более, можно выбрать тяжелую болезнь, которая медленно убивает человека, доставляя невыносимые муки и страдания.


     Смерть – торжество смысла, она служит мерой личностности человека. Наверное, этой формулы придерживаются разработчики в моделировании процесса смерти для разного рода категорий людей. Поэтому человек достойный, праведный в их представлении, умирая, как будто парит над миром, парит над прошлым, ушедшим раз и навсегда; становится какой-то новой сущностью, достигнувшей жизни в ином, более лучшем и счастливом мире. Если праведники, словно птицы, парят над миром, то их противоположности падают. Падают в какую-то бездонную темную пропасть, или же медленно соскальзывают в глубокую глинистую яму без возможности выбраться из нее. Не считаю эти представления о смерти слишком упрощенными. Считаю эти представления слишком верными и правильными. Но смерть тоже бывает многолика. Не всем суждено упасть в яму. Есть у нее нечто более страшное и невообразимое, чем яма, а есть и менее. Смерть можно представить даже как сюрприз, неожиданный и неприятный сюрприз, подводящий черту, под вполне приятной и состоявшейся жизнью. Однажды я играл за человека по всем признакам добронравного и добропорядочного, прожившего долгую насыщенную жизнь. Он умирает дома в кругу своей семьи после непродолжительной болезни. И вот жизнь покидает его. Уходит боль, он впадает в беспамятство, появляются какие-то видения и пропадают, за ними следует кромешная темнота и полная тишина. Ему достаточно того, что он умер. Ему достаточно тишины и темноты после смерти. Но у смерти на него другие планы. Эта полная тишина вдруг начинает рождать звуки. Звуки однообразные и монотонные. На первых порах он не может определить природу и причину их происхождения, они раздаются лишь слегка. Но постепенно звуки усиливаются, громкость нарастает, и он уже четко определяет, что это звук падающей капли. Вначале капли падают быстро, одна за одной, но после замедляются, в самом конце капли падают медленно, и, наконец, их падение прекращается. Ему странно и непонятно; что дальше? Он мертв, но проявляет интерес к своей смерти. А ведь ему было достаточно того, что он умер, достаточно только тишины, достаточно только темноты. А дальше он видит грубый деревянный стол и стакан воды на нем. Стакан наполовину пуст. Почему? Он в некотором замешательстве. Ему представляется, что капли, звук которых он слышал, наполняли этот стакан. В его представлении стакан должен быть полон. Но стакан полон только наполовину. А после он видит, как некто берет стакан и выплескивает его содержимое в помойное ведро, стоящее у ножки стола. «Может, это мою жизнь выплеснули только что», - думает он и ждет продолжения от смерти. Смерть: продолжение следует.


     Тяжелее всего играть за ребенка. Я играл один раз. Игра очень сильно угнетает, несмотря на это я бы хотел поделиться впечатлениями от нее.


     Тебе десять лет, ты смертельно болен и находишься в детском хосписе или в паллиативном отделении больницы. Какое-то время ты еще достаточно бодр, веришь в свое исцеление, веришь в чудо, хотя и подсознательно догадываешься, что хоспис совсем не то место, где случается чудо. Постепенно болезнь прогрессирует, лечение не дает положительного результата, боли усиливаются. Постоянно усиливающаяся боль самое страшное, что есть в болезни. Она ломает тебя и опустошает, выкручивает наизнанку и опять возвращает в исходное состояние, смеется над твоей верой и лишает надежды. Ты уже не хочешь видеть солнце, не хочешь жить, ждешь смерти, как единственное спасение свое. Ты молишь о смерти, а тебе колют одно обезболивающее средство за другим, и мучения твои длятся. Тебе всего десять лет, а ты уже многое знаешь. Ты знаешь о месте, в котором находишься. Ты знаешь чем болен и знаком с методами лечения болезни своей. Ты знаешь о всех необходимых процедурах лечения и все, принимаемые тобой лекарства, известны тебе. Ты знаешь и о том, что однажды тебе начинают колоть морфин, тогда как раньше применялось другое обезболивающее, а еще раньше – третье. Тебе десять лет и ты знаешь, что смерть начинается с морфина.


     Родители приезжают часто. В будние дни это случается вечером, а по выходным – в любое время. Вместе с ними иногда приезжает и моя старшая сестра. Она уже взрослая, ей пятнадцать лет. Ее присутствие не радует меня, но я не в обиде на нее. Мне кажется, я умер для нее уже тогда, когда она впервые услышала о диагнозе моем. Я для нее если уж и не мертвец в прямом смысле, то, по крайней мере, человек из другого мира, который уже никогда не вернется в мир прежний. По этой причине она теперь не знает как вести себя со мной, как держаться, что говорить. Во время посещений она все время сидит на свободном стуле, рассеянно смотрит по сторонам, говорит всегда коротко и односложно и никогда не улыбается. Уходит первой, даже не попрощавшись со мной, и ждет родителей за дверями хосписа. Родителям тоже тяжело даются посещения. Это слишком заметно. У мамы постоянно заплаканы глаза, а отец как будто состарился совсем, выглядит сгорбленным стариком, беспомощным. Мне так жаль их. Я понимаю, что они уже тоже не верят в чудо, но смерть своего ребенка принять не могут. Моя болезнь разрушила счастье наше. Я  чувствую себя виноватым перед ними. Это я со своей болезнью причиняю страдание им. Мне всегда хочется как-то успокоить их, развеселить, может. Но разве это возможно? Нет, я не могу их сделать счастливыми. Наше счастье умрет со мной вместе. Но я очень хочу и надеюсь, что когда-нибудь в будущем они вновь будут счастливы. Они вновь будут счастливы, но уже без меня. Когда они уходят, я не смотрю им вслед в окно. Я всегда думаю: «Раньше у меня тоже был дом. Я уходил и возвращался. А теперь у меня нет дома. Мне некуда идти и некуда возвращаться. Вот, завтра они придут ко мне, а меня нет. Мама начнет громко плакать, а отец не станет утешать ее, потому что сам тоже будет плакать. Я знаю, меня любили. Любовь – это когда о тебе плачут».


     Единственный человек, которого я всегда жду, с которым мне всегда хорошо и нет никакой неловкости, который поддерживает у меня интерес к жизни, несмотря на все мои муки и боли, это местный священник. Церковь, в которой он служит, находится недалеко от хосписа, и он часто бывает у нас. Первое время мне было тяжело с ним. Его черное одеяние, большой крест на груди, длинные волосы и борода пугали меня. Он был для меня человеком из другого мира, как я для сестры своей. Я никогда не был в церкви. В нашем доме есть две иконы, но родители мои не набожны, и я никогда не слышал, чтобы они говорили о Боге. Но я скоро привык к нему. Мне кажется, ему тоже десять лет, несмотря на весь его почтенный облик. Мне с ним легко и просто, мы с ним даже в игрушки играем. Без разговоров о Боге, разумеется, тоже не обходится. Это неизбежно и начинание всегда исходит от меня. Но наш разговор о Боге никогда не бывает долгим. Я всегда срываюсь на плач, закидываю священниками многочисленными вопросами и упреками: почему Бог меня убивает? за что Бог меня не любит? какой смертный грех Он нашел у меня десятилетнего? а буду ли я один, когда умру? а увижу ли я там свою маму? И хотя я никогда не получаю на них ответ, мне все равно становится легче. Священник не знает ответа ни на один из моих вопросов. Терпеливо выслушав все мои упреки, он берет меня за руки и говорит: «Я не знаю, но давай разбираться вместе.» И мы разбираемся. Мы начинаем о Боге, но скоро переходим на другое и говорим о многом постороннем. Я даже открыл ему свою небольшую тайну. Я рассказал ему о девочке, с которой учился в первом классе. Она училась с нами всего полгода, а после ее родители переехали в другой район, и она уже не ходила в нашу школу. Я очень хотел увидеть ее вновь. Теперь уж больше не увижу. Никогда-никогда.


     Почти все дети в хосписе немного старше меня. С некоторыми я дружен. Дружба это естественная потребность. Болезнь, страдание и даже близкая смерть не могут искоренить потребности в ней. Более всего я близок с девочкой из соседней палаты. В хосписе все дети особенные, но даже среди таких детей на нее нельзя не обратить внимание. Любая тяжелая болезнь заостряет черты лица человека  и выделяет самую характерную, будто в ней заключается главный признак души его. Для кого-то это лоб, нос, губы и скулы, а у нее – глаза. Глаза большие, синие с зеленоватым отливом. Глаза цвета южного моря или каких-то драгоценных камней.  Конечно, я не мог не обмолвиться о глазах ее. В ответ она грустно вздохнула и сказала, что после химиотерапии я уже тысяча первый, кто сказал ей об этом.


     А еще она любит и умеет рисовать. Она сказала мне, что если ей будет позволено жить, она обязательно станет художником, начнет писать настоящие картины и будет дарить их всем, кто попросит. Мне она тоже подарила несколько своих рисунков. Я их всегда просматриваю перед сном. Все они выполнены обыкновенным графитовым карандашом на белом ватмане. И на всех на них – цветы, и на всех на них – хризантемы. Прежде она спрашивала, какие цветы мне нравятся. Я не знал, что ответить, я был равнодушен к цветам, но назвал хризантемы. Букет крупных хризантем всегда покупала моя мама по случаю нового учебного года. Как и большинство моих одноклассников я шел с букетом цветов на торжественную линейку, а после дарил цветы своей учительнице. Я помню их запах, такой слегка терпкий, приятный. Поэтому я и назвал хризантемы. С тех пор моя новая знакомая неизменно дарит мне черно-белые хризантемы.


     Мне тоже хотелось ей сделать подарок. Но что я мог подарить ей здесь? Не мог ничего придумать. Вспомнился наш разговор о цветах. Она рассказывала об орхидеях, растущих у них дома. У меня возникло желание нарисовать эти цветы и подарить их ей, как дарила она мне хризантемы. Я не умел рисовать, а хотелось нарисовать непременно красиво, чтобы было очень похоже и непременно в цвете. Об орхидеях ничего не знал. Посмотрел о них в интернете, сохранил их фото в телефоне и немного почитал об этих цветах. Я равнодушен к цветам и мало что о них знаю, но все-таки орхидеи поразили меня. Они показались мне необыкновенными, непохожими ни на какие другие цветы на земле – они особенные. Наверное и люди, которые их любят, тоже особенные. Как будто эти цветы с другой планеты, фантастические, многочисленные по видам и невообразимые по форме цветка, растущие непонятно где и непонятно как. Мне кажется, эти цветы не для людей, иначе бы они росли рядом с человеком, а не прятались от него далеко в джунглях, на болотах и даже под землей.


     Попросил маму, она привезла мне набор цветных карандашей и бумагу для рисования. Рисовал строго по фотографии из интернета. Мне было трудно, но я справился. Я аккуратно подписал рисунок и пошел дарить. Открыв дверь в ее палату, я увидел, что кровать ее пуста. Постельные принадлежности на ней были убраны. Ее небольшой столик у кровати тоже был пуст, как и ее шкафчик для одежды, дверцы которого не были закрыты. Я это уже видел здесь и понимал, что это значит. У меня закружилась голова и подкосились ноги, я едва не упал. Оказавшаяся рядом медсестра, обняла меня, поцеловала в щеку и отвела в мою палату. Я положил свой рисунок на стол, подошел к окну и посмотрел на небо. Был светлый солнечный день, по небу плыли белые пушистые облака и складывались в какие-то дурацкие картинки. Потом я лег на кровать и заплакал в подушку: «Не хочу в это небо, не хочу в эти дурацкие картинки! Не хочу этой боли, не хочу этих страшных криков от нее по ночам! Не хочу! Ничего не хочу!..»


     Смерть моего героя случилась во сне. Смерти как будто и не было. Ты уснул в одном месте, больной и несчастный, а проснулся в другом – здоровый и счастливый. В самом конце игры ты видишь своего героя в небольшом отдалении на фоне красивого пейзажа. Он чем-то увлеченно занят вместе с другими детьми, смеется, говорит что-то. Наверное, это безграничное счастье, какое-то вечное лето, вечное детство. Концовка вызвала у меня двоякое чувство. С одной стороны именно как-то так и должно быть и вряд ли можно придумать что-то лучшее. С другой, – разве можно назвать детство счастливым, если в нем нет мамы? Написал разработчикам свои мысли по поводу этого. Вскоре на электронную почту пришел короткий и лаконичный ответ. «Живущие на небесах, суть ангелы и духи без плоти и крови, и все земные страсти и чувствования не подвластны им и чужды». Ответ меня не удовлетворил, но в спор решил не вступать.


     В последнее время плохо сплю, мучает бессонница, и сны снятся совсем не те, что раньше. Я связываю это с симулятором смерти. Буквально на днях мне приснилось, что я умер. Как будто я нахожусь в каком-то помещении и ожидаю своей очереди. Очередь двигается быстро, и вот я уже следующий. На дверях кабинета вижу табличку: Бог; часы работы, обеденный перерыв. Очередной посетитель скоро выходит, захожу я. Кабинет самый простой: стол с лампой, заваленный бумагой, свободный стул у него. Тот, о Котором сказано, что Он Бог, сидит за столом и что-то скоро пишет. Не отрываясь от работы, Он жестом указывает мне на свободный стул. Прохожу к столу и присаживаюсь. Чего-то жду. Наконец, Он обращается ко мне: «Я слушаю вас, говорите». Я не знаю, зачем я здесь и что мне говорить Ему. Называю свое имя, фамилию. Он отрывается от бумаг, поднимает на меня взгляд и спрашивает: «Так, хорошо, а что же вы, собственно, хотите?» Опять не знаю, что мне ответить. Как-то укоризненно, глядя в глаза Ему, говорю: «Собственно, я умер». Он удивлен, но скоро находится с ответом: «Вы умерли? А-а, так вам не ко Мне, вам в другой кабинет. Дальше по коридору, последняя дверь.» Поднимаюсь со стула, извиняюсь за беспокойство и выхожу. Выходя из кабинета, думаю: «И что это за Бог, если Он не может отличить живого от мертвого?» Иду по коридору. Вот и последняя дверь. Здесь никто не толпится, я один. Табличка на дверях затерта, надпись не разобрать. Берусь за дверную ручку и… И тут я просыпаюсь. Вспоминаю свой сон и задаюсь мыслью больше не смотреть это интерактивное кино о смерти на своем компьютере. Нужно немедленно удалить весь этот депрессивный хлам и забыть. Подобные игры явно не для меня. Мне бы что-нибудь более жизнеутверждающее и простое. Пожалуй, дома лучше всего играть в аркады.


     У меня есть мечта. Не знаю, осуществится ли она когда-нибудь. Хочется верить, что осуществится. Мне бы очень хотелось создать какую-нибудь компьютерную программу или даже игру. Я не самый сильный программист, но я развиваюсь, совершенствуюсь. У меня есть кое-какие идеи и имеются некоторые наработки, но пока нет четкого и целостного представления о своем проекте. Я пока даже не знаю с чего мне лучше начать. Впрочем, почему же не знаю? Как раз таки знаю и знаю очень хорошо. Я начну с традиционного приветствия миру, с маленькой программки, известной любому программисту, даже начинающему. Я начну с «Hello, world!»