Флейтист

Это было в нелёгкие для меня времена.

 Все мы в нашей полосатой жизни  скачем или ползём с полосы на полосу, и чем больше таких полос - тем больше у нас терпения. В тот день полоса была чёрная.
 
 Я тряслась в пригородной электричке. В кармане моём болтались последние пятьдесят рублей, новых поступлений в ближайшее время не предвиделось - и прислонившись головой к прохладному оконному стеклу, я вся была погружена в размышления, что лучше купить - хлеба или муки?
 
 Хлеб - это очень серьёзно. На него много чего можно положить - запасённую с лета грибную или овощную икру, чеснок, старое варенье. Да даже самый пустой суп или каша с хлебом - это уже сытный обед. А если зачерствеет - можно сделать сухари - солёные или сладкие...

  Или всё - таки муки? Тогда можно испечь хлеб самой.
Дрожжи у меня были, но хлеб я печь не умела.Он получался низкий, тяжёлый, и на второй день  уже пах перекисшим вином. Если только пресные лепёшки...

 Сквозь раздумья с трудом пробивался голос поездных коробейников, настойчиво предлагающих крымскую лаванду, бальзам "звёздочку" и волшебные пятновыводители.
Больше всего я боялась, что о моём бедственном положении узнают дети, которые сами живут несладко  - и я стану для них непосильной ношей и обузой. А ещё я боялась, что они вдруг увидят, как я устала - и с каким трудом,  хватаясь за сердце, поднимаюсь по лестнице, привозя им очередную порцию чудом добытых гостинцев. Ну вернее, не совсем чудом - как правило - эти гостинцы образовывались стараниями друзей, которые каждый раз брали с меня честное слово, что я истрачу это на себя..

 Работа, так нужная и желанная мне, всё не находилась. Какая - то внутренняя, неведомая сила не позволяла пойти туда, где платят не за работу - а за её видимость. Охрана, менеджмент, банковское дело, сетевые штучки ... Я предпочитала считать оставшиеся картошины и с настырностью зомби продолжала искать дело по сердцу и душе.

 За себя я не боялась - мне даже доставляло удовольствие выдумывание меню из ничего - многим, пережившим перестройку, знаком этот вид искусства.

 Что - то, сначала звучавшее фоном, а потом заполонившее собой всё моё существо, вырвало меня из моих раздумий.

 В начале вагона играл флейтист. Маленький, лысоватый, бледный. Одутловатое лицо, какое бывает только от плохой еды и усталости, круглые смешные очки...
Он был из тех, чей возраст определить невозможно. Тридцать? Пятьдесят?

 Звуки, которые он извлекал из своей флейты, поражали силой и чистотой. Ни одной фальшивой ноты.  Сколько он учился, чтоб играть вот так - в холодных, пахнущих мазутом электричках? Как умудрился сохранить свою волшебную флейту? Не заложить, не продать? И было в его игре ещё что - то, переворачивающее меня внутри... Что?

 Полупустой вагон молчал, разочарованно и равнодушно. Неподходящая это была музыка для исполнения в электричке. И тут я вспомнила.

 Мне четырнадцать лет. Последний класс музыкальной школы. Нам, старшим, подающим надежды, уже позволяется иногда самим выбрать вещь для исполнения на концерте.
 Учительница, незабываемая Елена Абрамовна Моспанова, спрашивает меня - " Что бы ты хотела сыграть?"
 Я достаю ноты - хорошо темперированный клавир - и тыкаю пальцем.
 -" Ты не справишься, Таня," - говорит она мне. - " Это для взрослых."
 -" Разрешите мне попробовать" - прошу я.
 Она даёт мне две недели. Я сижу за фортепьяно не разгибаясь.
 Мои корявые, кривоватые пальцы безбожно ноют, по ночам я не могу уснуть от боли в кистях рук, но никто даже не подозревает об этом. Только соседи периодически просят умерить ученический пыл.
 Перед концертом я не ложусь вообще. Как всегда, мы проигрываем всю программу три раза - за полчаса до начала. Беглый Лемуан, кусочек Патетической сонаты Бетховена - и то самое... Что рвёт душу - и поднимает со дна её всё самое тёмное - и  возносит его наверх  - светлым и чистым...
 А после... Мы плачем вдвоём - я - и моя любимая, вечно строгая учительница.
 - " Я ошиблась. Ты справилась!" - говорит она мне, утирая слёзы.
 А я и ответить толком не могу - я вся ещё там - в громовых раскатах и чистом детском плаче музыки удивительной красоты...

 Флейтист доиграл. И когда он проходил мимо меня, я протянула ему этот последний полтинник, от всего сердца жалея, что не могу дать в десять раз больше.
 Протянула  - и сказала тихо - " Маленькая двухголосная фуга,"
 - "Ре минор Баха" - продолжил он  - и на секунду задержал мою руку в своей.
 Из под очков его глаза сияли чистым, счастливым светом.

 Я  смотрела ему вслед - и до боли завидовала - его стоптанным ботинкам, спутанным остаткам волос вокруг ранней лысины, потрёпанному пальто - и волшебной флейте у него в руках - а больше всего - яркости этого чистого, счастливого света. Света человека, делающего своё дело - с любовью - и от души.