Отрывки из повести Афонские дневники

   
               I.
               Гора.

            В моей жизни было событие. «Разменяв» пятый десяток лет, в составе паломнической группы мне посчастливилось посетить Афон.
         Первый удел Богородицы.
         Святой и таинственный. 
         Растиражированное журналистами и паломниками  очевидно, единственно верное, его определение. Столько написано о нём, столько снято.  Теперь, по истечении времени, понимаю, действительно, для каждого посетившего эти места, Афон -  и святой, и таинственный.

     Как только нашим батюшкой была высказана идея о паломнической поездке туда прихожан и отцов храма Андрея Первозванного, сердце моё гулко отозвалось: это не для тебя,  окаянный…
    И, чем дальше, тем больше  была уверенность, что не попаду на Афон.
    Ну, никогда.
    По грехам моим пред Богородицей.
    Но, мысль уже крепко сидела во мне.
    Только туда.
     Молился и молился Заступнице: «Допусти, Пресвятая Дева, разреши…».
    И, ведь полетел!

    Сначала в греческие Салоники, потом автобусом на самый юг провинции Македония, в Халкидику.  И вот  по приезде, с утра пораньше,  не  холодный  душ, а ледяное  цунами на грешную голову мою от слов милой Каролины, хозяйки гостиницы провинциального городка Уранаполиса, - последнего мирского, на пути в государство Святой Горы: «Парома сегодня не будет, в море волнение».
     Это приговор мне? Или всем?
     Или искушение…
     Да и времени у нас – всего ничего!
     Девять дней, восемь ночей!!
     Терять целый день, маяться бездельем  и глядеть на пустынное, в белых барашках волн, море.  Батюшка добил:  если Богородице не нужно пустить кого-то в свой удел, хоть ты разорвись, хоть заручись поддержкой сильных мира сего, хоть денег кучу - ничего не поможет!
     Господи, помилуй.

     На следующий день, в кромешной тьме раннего октябрьского утра, мы морем, - единственно возможным путём всё-таки вышли на Афон.
     Вышли!
 
     Однако  и  минуту невозможно было высидеть в убаюкивающем теплотой корабельном  салоне  парома «Агиу Анна». Всё  это  от томления ожидания долгожданной встречи. Не выдержав его,  я  спешу на  верхнюю палубу в пронизывающую  зябкость  рассвета.  Потихоньку сюда подтягиваются и остальные наши.
      Плыть долго.
      Более двух часов.
      Впереди «Автономное монашеское государство Святой Горы».
      Государство в государстве.
      Приблизительно  восемьдесят километров в длину  на двенадцать-шестнадцать, в ширину. Трудно найти другой такой кусочек земли столь значимо, духовно влияющий на сознание людей, их историю и культуру. И не только в христианском мире.  Двадцать монастырей и десяток скитов. Больше строить не разрешают. По всеведущей интернетовской информации сегодня здесь подвязались служить около полутора тысячи монахов (в XIX веке их было более сорока). Не все монастыри греческие, таких всего семнадцать, но, три, - славянские: русский, сербский, болгарский и один  румынский скит. А, ведь до хрущёвских гонений на церковь, когда вообще остановился приток русских насельников на Афон, здесь было четыре наших монастыря и несколько скитов...    
      Господи, скорей бы!
 
      Желание скорой встречи подгоняют и корабль,  и рассвет. Сама Гора, где-то впереди полуострова ещё скрыта  утренним сумраком. Но уже позлатились  краешки  облаков на востоке. Скоро светает.
     Афон,  если смотреть по карте, - крайне правый из трёх пальцев-полуостровов  древней Халкидики неспешно шествует по левому борту. Земля пока спит. Влажное тепло расселин хранит память  ещё жаркого  македонского октябрьского дня. Дремлют кипарисы, пальмы и оливы. Кустарники в изобилии.   Осень почти не коснулась листвы дерев, и  они раскрашены только яркими метками вызревающих плодов цитрусовых и хурмы.  Жадно всматриваюсь в проплывающий пейзаж, вдыхаю полной грудью странные, ни на что не похожие ночные запахи земли и моря.
      Ну, где же?  Где же то, что должно произойти со всеми нами?
      Где тот знак, где тот толчок в сердце, то чувство, -  что мы уже здесь?
      В Её Уделе…
      Как случилось со мной по приезде на Святую Землю.
      Где это чудо? Оно должно произойти, -  ведь это такая же земля, такое же море, такой воздух, -  но нет, нет…
 
      Всё, как всегда.

      Наконец светает и над Горой.  Её почти трезубый абрис, размытый туманной утренней  дымкой  еле узнаваем. А, сердце  в трепете, уже  прыгает по волнам далеко-далеко впереди парома, у самых сизых её скал. Изрезанный иссини черными морщинами  теней мрачный,  холодный Афон, подсвеченный с сзади и снизу мощными софитами почти белого света, какое-то время просто подавляет. Но, яркая вспышка и солнце преодолевает Гору, врываясь в мир Божий, - и сама Гора, и корабль, и все паломники, во множестве собравшиеся  на верхней палубе купаются в мириадах теплых солнечных протуберанцев.
      И уже тепло идёт от  самой  Горы.
      Тихо, и покойно становится на душе.
      Ну, здравствуй, здравствуй…

              II.    
              Богородица с вами!

     Щедро разлитый над Афоном солнечный свет, удивительным образом высветил минуту назад  безликое, монотонно  серое  предрассветное море. Непередаваемо нежная изумрудно-бирюзовая  вода мелководья с тёмно-зелёными островками травы Посидонии чередуется с кристально прозрачными аквамариновыми лагунами, переходящими в почти чёрные цвета бездны: уже в сотне метров от берега глубины до километра.
     Ну, с чем сравнить эту красоту Божьего мира?
     Меж тем мы пристали к берегу и  через опущенную носовую аппарель парома, на специальных носилках на корабль внесли… огромную икону Божьей Матери. Конструкцию  в сто сорок килограммов держали восемь человек.

    Казаки в разношёрстной форме.
    Несколько здоровенных в байкерских куртках из грубой кожи,  ребят-сербов. Два пожилых батюшки. Один, в ВДВшном тельнике как шарфе поверх облачения.
     Добрая половина корабля, – и мы, и греки, -  бросились приложиться к Пресветлым Ликам. Откуда здесь эти люди, эта икона, так далеко от Родины?
    Мороз по коже.
    Нестройный казачий хор, многоголосно  подхваченный паломниками, грянул   осанну Пресвятой Деве.  И  «Богородице Дево, радуйся» разлилось и поплыло над морем, над молом, кораблём, над разноликой толпой встречающих-провожающих.    Это воистину был гимн, - нарождающемуся дню,  солнцу, небу и людям …
     Сильные чувства пережили все.
   
     Пятнадцать казаков Оренбургского, Волжского, Донского войск и три серба совершали беспримерный двенадцатидневный Крестный ход по монастырям Святой Горы с Чудотворной Табынской иконой Божьей Матери. Они даже подняли её  на самую вершину Афона, - 2033 метра над уровнем моря, и совершили там Торжественный молебен.
 
     Икона, очень похожая на Казанскую, была написана в станице Табынская, ныне Башкирия, и особо любима казаками востока нашего Отечества, - Оренбурга, Семиречья, Урала и Казахстана. Она считается самой таинственной русской иконой. Чудес и исцелений, которых явила икона, - не счесть.   Написанная в середине XVI века, Чудотворная загадочно исчезала четыре раза, порой на длительное время, и чудесным образом появлялась вновь.

Во время Гражданской войны казаками атамана Дутова икона была перевезена в Китай, откуда в 1948 году исчезла в пятый раз. Никто не знает, где она, но православные молитвенно призывают и ждут нового её явления.    Традиция многомесячных крестных ходов с этой иконой восходит ещё к Пугачёвскому бунту. Нынешние последние четыре года крестные ходы  с Табынской иконой Божьей Матери охватили более  семидесяти городов России. И вот теперь Афон.

     Поразительно, но, забегая вперед, поведаю,  - с этим крестным ходом мы пересекались ещё не раз,  и на пароме,  и в дороге по Афону, и трижды,  в монастырях и ските были на ночёвке с Чудотворной. И теперь понятны стали  слова приветствия настоятеля скита  Святой Анны отца Гавриила, когда разбитые вдрызг и усталые в усмерть первым, почти альпинистским переходом через горы, умилились ласковому приёму и щедрому застолью, организованному хозяином: «Богородица с вами! Богородица с вами!».

             III.
             Две святыни.


         Первые впечатления самые сильные. Впечатления о первом монастыре соразмерны его масштабам, - огромны!    Прилепившейся почти у вершины горы на высоте 150 метров, примерно, в двух километрах от моря, он  поражает средневековой мощью и больше похож на византийскую твердыню.  Стены в добрых пять, шесть этажей как будто вырастают из скал и являются органичной их частью и по цвету, и по крепости.  Агиу  Павлу, монастырь святого Павла,  основанный в X веке в честь св. Павла Ксиропотамского. Это последняя остановка парома на западном побережье Святой Горы, здесь он разворачивается и возвращается назад в Уранаполис.

     Уже совсем светло и не по-осеннему припекает солнце.
     Казаки с иконой   на микроавтобусе едут в монастырь, им нужно готовиться к восхождению на Святую Гору. То есть,  - выходить засветло в пять утра и первую половину дня, практически без отдыха, с тяжеленой иконой в специальном кожаном чехле и носилками  брести по узким тропам, иногда  даже карабкаться по скалам  для того, чтобы к обеду, на самой вершине, в храме Преображения Господня отслужить торжественный молебен и,  - быстрей назад,  в монастырь, -  к девятнадцати  часам, темно, хоть глаз выколи. А если опоздаешь к вечерней  трапезе, -  проси,  не проси, никто монастырские ворота не откроет.
      Согласитесь, немного  похоже на подвиг.

      Нас здесь десятеро: младшему паломнику двадцать два, -  старшему, шестьдесят семь,  но поднимаемся мы по бесконечной дороге в монастырь пешком. Пройти-то надо, - всего ничего, по монастырскому путеводителю тридцать минут от пристани. Как ходят монахи, не знаю, наверное,  летают. Тридцать минут, не тридцать, а с рюкзачками в десять-пятнадцать килограмм, да с непривычки мы - городские топали часа полтора.

       Ровно на полпути между пристанью и обителью стоит часовенка и о ней стоит рассказать отдельно.    Во времена турецкой экспансии дочь сербского князя Бранковича, княгиня Мара  стала любимой женой турецкого султана Мурада II и попыталась нарушить Афонское правило, запрещающее женщинам появляться на Святой Горе.  У неё были серьёзные мотивы. После того, как турки разграбили всё и вся не только в Греции, но и во всей юго-восточной Европе, они поднесли ей украденные святыни – известные Дары волхвов Богомладенцу  Иисусу Христу. Истинная христианка Мара решила отдать святыни монастырю, но как только ступила на Благословенную землю, тут же услышала небесный  глас, запрещающий ей находится здесь  и повеление, оставить всё первому встречному монаху. Что и было исполнено на месте возведённой часовни  в память об этом чуде.

      Как свидетельствует история, женщины и дети ещё раз нарушили Афонское правило, но уже в Новейшее время, когда сразу после Второй мировой войны,  началась  страшная греческая Гражданская. Здесь они прятались от резни, которую периодически устраивали то коммунисты, то националисты.
     Почему женщинам нельзя на Афон?

     Как гласит  предание, корабль на котором плыла Богородица на остров Крит к Лазарю Четверодневному (помните историю его воскрешения Христом?),  бурей был прибит к этой земле. Изумлённая раскинувшимися перед её взором красотами, Пресвятая Дева взмолилась к Господу, сделать Святую  Гору  Первым  Ее земным уделом. По завету Матери Божией ни одна женщина, кроме Нее, не может ступить на землю Афона.    Ещё при императоре Константине IX Мономахе в 1045 году был принят закон,  по которому вход в Государство Святой Горы категорически запрещён не только женщинам, но  даже  домашним животным женского пола.  Даже рабочая скотинка, лошади, мулы, ослы и т.д., -  здесь сильной половины этого мира. Я видел множество кошек и собак этой же счастливой «мужской» принадлежности. Причем, сосуществуют  все в абсолютном, почти райском мире и согласии.
 
     Кстати, кроме шуток, за нарушение этого правила по современным греческим законам полагается до года тюрьмы. Когда эллины вступали в Евросоюз, одним из условий вхождения было сохранение этого запрета. Последние годы  различные органы ЕС предпринимают беспрецедентные усилия  для «открытия Афона». По особой программе, и мы это видели, они взялись «обустраивать» Гору, проводить дороги,  строить современные коммуникации, средства связи и т.д., - как у себя дома.
 
      В общем, мечтают о новой «туристической Мекке», а на самом деле постепенно растлить и уничтожить  средоточие православия.      К слову, забегая вперёд, замечу, нам отказали в ночлеге в когда-то  русском, огромном и красивейшем на Афоне Ильинском ските, где всё, до последнего камушка  и травинки возделано руками соотечественников- монахов на том основании, что приезжают немецкие гости по туру «Монастырские кухни мира»! Проклятая коммерциализация змеем искусителем вползла и сюда. Совершенно очевидно, что в стремлении  к европейскому комфорту и сохранении  православной  духовности мало общего.  Ещё по теме:  местные  Старцы прямо предупреждают, как только женская ножка  коснётся афонской земли, кончится Святая Гора, что и  будет свидетельствовать о начале конце Света.
     Вот так.
     Пока наши братья по вере держатся, так как  Афон находится в частном владении, где вся территория горы разделена на двадцать частей между расположенными тут монастырями.
    Пока держаться…

    Тем временем подошли мы к вратам монастыря Святого Павла – первого на нашем пути, мягко говоря,  запыхавшиеся. А я то считал себя,  любящего много и долго ходить, подготовленным к Афону. Куда там. Всех прибывающих в монастыри встречают в архондарике, т.е. административной части монастыря, куда входит и гостиница для паломников. Именно там мы предъявили свои диамонитирионы, особый документ – разрешение на право перемещения по Святой Горе.  И тут произошло первое разрушение стереотипа (собственного, конечно производства),  когда нам  «согласно законам гостеприимства»,   поднесли по пятьдесят граммов местной самодельной водки «узы» (!) с традиционной закуской: рахат-лукумом, чашечкой греческого кофе и по бокалу, потрясающей по чистоте, энергетической плотности и вкусу святой родниковой воды. После такого коктейля можно бежать по горам еще километров десять!
    Но, водка в монастыре!?

    Объяснений этому древнему феномену множество. Например, «придя с жары в прохладное место, человек неминуемо должен простудиться, и для разогрева дается водка» или « передвижение по Афону, как правило связано с большими физическими затратами, усугубляющимися сильной жарой, а, спиртные напитки, как известно,  хорошо восстанавливают силы и снимают усталость».

Ввергну читателя в исторический экскурс и познакомлю с ещё одной версией. В долгие столетия османского владычества в христианские твердыни с разными целями и задачами засылались во множестве лазутчики. Самый простой способ идентификации-проверки супостатов: налить рюмочку анисовой. Правоверные мусульмане, как правило, на этом испытании ломались. Так гласит легенда. Скорее всего, каждая из точек зрения имеет право на существование.  Но, что совершенно очевидно, подаётся «уза»,  не для привычного нам    мирского баловства…

    После лирического отступления, предлагаю вернуться в монастырь. Всем, кто сюда приходит на короткое время, дежурные монахи показывают в храмах Чудотворные иконы, а тем, кто остаётся на ночлег, дают приложиться и к святым мощам.
     Мы заночевали.

     Крушение второго стереотипа связано с моим образованием и воспитанием и касается некоего умаления греческой культуры, и возвышения собственной, русской. Мне, по невежеству своему, казалось, что знаменитые иконы Иверская,  Троеручица,  Всецарица, Скоропослушница и многие другие, - наши, родненькие (так, оно, конечно и есть – в духовном смысле). А, оказалось, что это списки с греческих икон, ставших и на Руси Чудотворными. Но родина их – Византия, Греция. Вот такой культурологический перекос…
     Из многочисленных святынь, а перечислять  святыни  монастыря «Агиу Павлу» (как и любого другого на Афоне) не хватит ни времени, ни бумаги. Отмечу потрясающие две.

     Дары волхвов. Как правило, дарителей изображают, как царей Востока, везущих караван подарков, среди которых золото, ладан и миро. Понятно символическое значение этих даров.
      Но, караван?!
      Мешки?!
      Разве после этого Святое семейство разбогатело?
      После прикладывания, я долго думал о странной форме этих даров.
      Ну, думал, думал и забыл…

      А, потом, по приезде домой,  в фильме Георгия Юдина «Святой таинственный Афон» автор просветил меня,  - да это ведь погремушки!    
      Игрушки для Богомладенца!!
      А, что Ему могли ещё подарить?
      И ещё. В Святом Павле я  увидел икону с удивительным Богородичным ликом. Написанную в  технике, манере исполнения, как будто вчера. С  невероятно нежным, трагически выразительным,  лицом  Пресвятой Девы.
      Это почти портрет (Господи, помилуй меня грешного).
      Невозможно представить, что ей почти двенадцать веков.
      Редкий иконографический тип.
       Икона «Зерцало» или «Зазеркальная», так называется она. Принадлежала благочестивой императрице Феодоре, супруге царя-иконоборца Феофила. Царица скрывала образ за зеркалом, отсюда появилось и название иконы. Узнав об этом, император в неистовстве бросил этот образ в огонь, однако, тот  чудесным образом остался невредим. Только немного обуглился по нижнему краю.  Когда я прикладывался к краешку  иконы, мне  показалось, что от неё пахнет дымом…      


        IV.
        Молчальник Иосиф.

        По правилам паломники должны покинуть обитель после восьми утра следующего дня, что мы и сделали, попрощавшись с монастырём «Агиу Павлу». Он последний,  из расположенных на юго-западном побережье Святой Горы. Далее  на юго-восток до оконечности полуострова самые скалистые труднопроходимые, малоизученные и таинственные места Афона, где одинокие редкие скиты  чередуются  с кельями-пещерами отшельников - одиночек. Мистика, но здесь человек может появиться ниоткуда и пропасть в никуда.
     Жемчужина Афона.
     Карули
     Здесь, даже некоторым бывалым паломникам, непросто находиться…
     Большинство из нас, ни духовно, ни физически пока не готовы прийти сюда, и потому движемся  только до  скита  Святой Анны.
      Взыскательному читателю необходимо пояснить, что на  полуострове монашеские организации делятся на  монастыри, скиты, кельи, хижины, сидения и, даже, на  отшельнические пристанища на «катушках».  Пребывающие в пещерах монахи полностью отрезаны от «мира». Этот тип служения Богу на Афоне является наиболее суровым: связь из этих келий-пещер с миром, морем и землёй осуществляется посредством лебедки, похожей на катушку и веревки. Отсюда и название  пристанища - «на катушках». Изредка монахи всё же контактируют с братией или с подплывающими рыбаками, и меняют свои поделки, - резные иконы, посохи, плетенные из верёвок или выточенные  деревянные четки и т. п., на какие-то продукты и рыбу. Поразительно, но даже на такой высоте, у келий  «ласточкиных гнёзд» монахи умудряются на крохотных полосках земли, привезённой в корзинах с материка, возделывать какие-то сельскохозяйственные  культуры или просто цветы.
      И какие!
      Потрясающее буйство красок.

      На полпути к скиту Святой Анны, находится место вечного упокоения одного из выдающихся  старцев Афона, -  Иосифа Исихаста.
     До него  всего-то часовой переход от монастыря. Но прошла целая вечность,  прежде чем сквозь мутную слезу и  сердечный спазм от упражнений скалолазания, я разглядел скитские кресты. Преодолевая дрожание «ногов и руков» буквально рухнул на скамеечку у  склепа «геронды» - учителя.       
     Как же покойно здесь, какой тихой красотой напоено это место.
     Густой фруктовый сад, усыпанный плодами, террасами спускается к уютной синей-пресиней бухте, мелкой волной ласкающейся с узкой полоской прибрежной гальки.
      И безмолвие.

      Даже птицы, как-то тактично, осторожно напоминают о себе.
      Батюшка с со-товарищи начал служить заупокойную литию, а я подумал, что ничего не знаю об Иосифе, ничего. О Паисие Святогорце, - да, уже начал читать поразительное духовное наследие старца, изданное в пяти томах. А ведь старец Иосиф Исихаст (1898-1959) задолго до Паисия  в буквальном смысле реанимировал  сам образ жизни исихастов, в частности, делание «Иисусовой или сердечной» молитвы. Кроме того, подвижник сознательно, если так можно выразиться, усложнял себе жизнь: строгим постом, молчанием, совершенной беспопечительностью, ежедневным исповеданием помыслов, ночным бодрствованием и непрестанной умной молитвой.
     А мы скрипим и стонем о тяжести короткого и нестрогого Успенского поста?
     У старца и его учеников было заведено творение непрестанной Иисусовой молитвы: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешнаго», которой он, даже заменял повседневное богослужение.
      Но(!)

      Двадцать чёток по триста узлов.
      Шесть тысяч молитв в сутки…
      Почаще бы соизмерять мне собственные потуги с безмолвными подвигами Святых Отцов.
     «Рядом» со скитом святого Иосифа находится скит святого Харлампия, и мы двигаемся туда, в надежде познакомиться с изографами,  т.е. иконописцами, причём,  как нам поведали, лучшими на Афоне. А если говорить в целом, то афонские иконописцы считаются лучшими в мире. Поскольку продвигаемся пока по «цивилизованной»  части Горы, связь между скитами, к радости моей – по ступеням.
      Тысячам.
      По простоте душевной,  думал я, что спускаться по ним легче, чем подниматься.
      Да-а…
      Кроме упомянутого выше «дрожания» конечностей, они начали спонтанно, самостоятельно, помимо моей воли  сгибаться (ноги), и разгибаться (руки).  И, хоть  упакован я был вполне достойно,  т.е. в куртку армейского образца, такие же брюки, горные ботинки, рюкзак, бейсболку и, даже, специальные, типа лыжных, палки имелись, -  сильно мокрый от обильно «выпавшего» пота, с красным «фейсом»,  пересохшим ртом и запотевшими очками,  -  выглядел довольно жалко.
       Ну, когда же откроется второе дыхание!
       Очередное, третье низвержение  стереотипа моих представлений о монастырях произошло в ските святого Харлампия.
 
       Собственно сам он и разрушил  его: многокомнатная, двухуровневая весьма комфортная, прекрасно отделанная  вилла, с великолепной, девятнадцатого века домашней церковью. Всё это было очень и очень не похоже на моё видение, где скит это уединённое, пустынное, крайне аскетическое строение с измождёнными в трудах и молитвах насельниками. А здесь, радушный весёлый хозяин много и охотно отвечающий на наши вопросы, в глазах которого, впрочем, иногда просматривалась некоторая отстранённость, надмирность…
      Несколько монахов и трудников.
      Невидимых.
      То есть результаты их трудов налицо, а самих не видно.
      Посмотрели иконы. Очень хороши, но цены…  Однако сравнив их с московскими, прослезился. Дорогой город наша столица.
      И, опять нам поднесли традиционный паломническо-гостевой набор с водкой. Я даже захмелел немного. О чём скоро очень пожалел, поскольку последний переход к Святой Анне даже вспоминать тяжело. Пеший  паломник, как хороший спортсмен, должен рассчитывать  свои силы на последний бросок.   
      А тут…
      В общем, пришлось сильно скорректировать представления о собственной физической «мощи» (ударение на «и»).

         V.
         Дети в алтаре.
            Уничтожение четвёртого стереотипа связано с моими представлениями о размерах скита, - ну, небольшой такой и т.д. (см. выше по тексту).     Скиты на Афоне встречаются просто огромные! Соборные храмы русских Ильинского и Андреевского скитов, без сопутствующих построек, - келий, хозяйственных помещений, не говоря уже об угодьях, - с наш собор святого князя Владимира, или чуть меньше питерского Иссакия.
     Наконец мы добрели до цели   нашего сегодняшнего путешествия. Скит Святой  Анны, основанный во имя святой и  праведной матушки Богородицы, является самым старым,  и самым большим по территории  на Афоне. Основанный в XVI веке,   насчитывает  пятьдесят келий и, калив, где обитают восемьдесят  восемь  монахов. Все строения  под сенью оливковых, лимонных и апельсиновых деревьев живописно раскинулись на огромном  склоне  афонского хребта, спускаются террасами до самого моря. Как и положено, в центре композиции, на высоте трёхсот метров находится  соборный храм Святой Анны (1680 г.) с главной реликвией, - её стопой. Поразительно, но  ножка Праведной, как и другие святыни Афона, - рука святой равноапостольной Марии Магдалины, и святой мученицы Марины,  - всегда тёплые, нормальной человеческой температуры.  И это не главное  чудо, которое дарует храм, о нём чуть позже.

     Надо сказать, что монастыри  здесь живут по Византийскому времени – новые сутки начинаются с заходом солнца, поэтому разница с материком, особенно зимой, достигает шести часов. И день и ночь здесь непрестанно молятся, и до того как снова взойдёт солнце, на Афоне служится до 300 литургий. Трёхсот!
      Знаете, чем отличаются наши молитвы от монашеских?  Тем, что мы молимся о себе любимых (родных, близких), а монахи – обо всём мире! Ни приведи Господь, кончится монашество – кончимся все мы.
     Службы на Афоне начинаются глубокой  ночью - в два или три часа и продолжаются до самого утра. Собирают монахов на службу не колокольным звоном, как  я думал, а глухими, но удивительно слышимыми в самых отдалённых закоулках монастыря,  ударами  о дерево. Дежурный монах, неся на плече, что-то наподобие деревянного коромысла, в определённом ритме бьёт в него  билом. Как я узнал позже, звук ударов по дереву, это напоминание всем о праведном Ное, который  внимал Богу и, готовясь к потопу, строил ковчег, в то время  как  люди  бездумно  предавались греху.

     Разбуженный характерным «звоном» в три часа ночи, - в самый сон, -  встаю в полуобморочном состоянии от вчерашних переходов,  кутаюсь в теплую куртку,  в жалкой попытке сохранить немножко тепла и сна, бреду куда-то  за батюшкой.  Полная луна, высвечивает  бледные, в тенях,  неузнаваемые   лица  «сотоварищей». Чужое звёздное небо, холодная октябрьская  ночь и тянущиеся в полном безмолвии, с разных концов монастыря к соборному храму цепочки паломников и монахов делали эту картину, таинственной и, почти, мистической.
     В храме темнее, чем на улице, он освещается только несколькими свечами и лампадками под образами. Это закон. Никакого электрического света. В отличие от наших  церквей,  собравшиеся на службу    располагаются  на особых местах-стасидиях, -  высоких деревянных креслах с откидным сиденьем и высокими подлокотниками. В них можно и сидеть, и стоять, опираясь руками на подлокотники, а спиной на стену. Располагаются они по всему периметру церкви, кроме, естественно, алтарной части. Закрепившись в одном из них, пытаюсь в полумраке присмотреться и подготовиться ко второй  своей службе на Афоне.

     Сквозь стрельчатые окна струится мягкий лунный свет, высвечивая  стоящие у алтаря высокие напольные часы;  их неожиданный, негромкий мелодичный  бой воспринимается естественно, как часть древнего действа. Лампады отбрасывают длинные тени двух монахов  у алтаря, которые стоя напротив друг друга в  тусклом свете, сокрытых низко опущенными абажурами свечей,  начинают читать на незнакомом языке  старинные тексты. Не понимаешь ни слова, кроме  узнаваемых  «аминь, «херувим», «серафим»,   и,  уже    привычных    "Кирие елейсон"     (Господи, помилуй!),  но необычная мелодика молитв и, особенно,  песнопения завораживают.  Иногда из алтаря выходит священник, сноровисто и скоро обходит храм, обдавая всех незнакомым ароматом ладана, который струится из необыкновенного, позванивающего колокольчиками кадила - кацеи.  Периодически опускаются  и  поднимаются куда-то к звёздам, в космос храма воженные  монахами лампады.
    Реальность исчезает.
    Ты в храме и не в нём.
    Где ты…

    Вообще-то, можно и  заснуть, да так крепко, что грохнуться прямо на пол. Рассказывали всякое. Или, не приведи Господь,  начнёт мерещиться что-нибудь…  В борьбе с искушениями батюшка рекомендовал читать Иисусову молитву.
      Бесконечно.
      Или «Отче наш», десять раз, одиннадцатую «Богородице Дево, радуйся».
     Я молился,  как мог.
     Одна молитва сменяла другую.
     Молился за родных, за близких, за друзей.
     Молился за всех «строителей» нашей  Православной гимназии: за родителей, за их детей, имена которых были написаны на латинском и оставлены с «денежкой» - подаянием в специальном церковном  ящике…
     Я молился и «вырубался» с непривычки в секундную дремоту.
     Вновь обретал сознание и снова молился, истовостью молитвы, пытаясь прогнать охватившее всё тело расслабление…
     Я молился за своих.
     А мои соседи по стасидии – за всех нас.
     А это, что называется, большая разница и в ней, как говорилось выше, весь смысл монашества.

     Если усердно молишься не замечаешь времени.  Оно, как будто останавливается для тебя, и только  светлеющие окна свидетельствуют, - скоро, скоро взойдёт Христос-солнце.
     После службы  утренняя трапеза. В отличие от аскетического «Агиу Павлу» здесь нам подали даже по маленькому кусочку овечьего сыра и виноград. Но, первая  монастырская трапеза была другой.  Вчера, после тяжёлой службы, (потому что, тоже первая), нас  пригласили в трапезную.   
     Наконец-то  можно расслабиться после трудов праведных.   
     Куда там.   
     Во - первых, во время вкушения читается молитва. Во-вторых, сам «процесс принятия пищи» строго контролируется игуменом, - ударил первый раз в колокольчик, - разрешается пить; ударил второй, - чтец прекращает чтение, а трапезарь подносит игумену для благословения укрухи (остатки хлеба); ударил третий раз, - заканчивается трапеза и читаются благодарственные молитвы. 
     На все, про всё не более  пяти - восьми минут.
     А что же сама трапеза?

      Мы то, оголодавшие после альпинистских экзерцисов думали, ну сейчас оторвёмся…
     Пара сухарей и бокал ледяной,  святой родниковой воды…
     Это, напомню, завтрак.
     Обеда здесь не бывает.
     Следующая, вечерняя трапеза в девятнадцать часов, - ломоть подсушенного хлеба, вареная спаржа и еле тёплый отвар из трав. Так воспитывается отрешение от мира, смирение и терпение, -  единственно  борющие гордыню человеческую.  В каждом монастыре, как известно, свой устав,  видали мы столы и побогаче, но эти первые, запомнятся на всю жизнь…
     Ещё в храме, Святой и Праведной Анны во время ночной службы глазом зацепилась, отметилась какая-то странность, - на старинном алтаре множество маленьких  фотографий. Вернулся после «завтрака» и посмотрел – сотни детских, младенческих снимков!

     Вот это и есть главное чудо скита! По преданию, пожилая и неплодная Анна, матушка Богородицы понесла и разрешилась с помощью Святаго Духа, и её Чудотворная икона теперь собирает всех, кто просит наследников не только в Греции, но и «ближнем» зарубежье, включая Россию.
      Даруется ребёнок не просто так.
      Будущим папе и маме необходимо поститься  сорок дней и читать перед списком с этой иконы акафист Святой Праведной Анне каждый Божий день.
     И тогда…
     И тогда Господь, и Праведная Анна дают то, что просишь.
     Одно условие, - по совершению чуда, - рождению чада,  необходимо приехать в скит и обменять фото младенца на памятный крестик на люлечку. Снимки народившихся младенцев уже не умещаются в алтаре и заполняют   стены храма…

    Я был ещё в одном, подобном этому,  чудесном месте, - в Острожском монастыре  в Черногории. На высоте около девятисот метров  выше уровня моря к скале прилепился (частично вырезанный в ней) небольшой монастырь,  построенный в 1665 году. На самом верху его выстроена церковь Честнаго и Животворящего Креста Господня, где на высоте ещё метров двадцати прямо из скалы (я специально снимал) выросла виноградная лоза.   
     Она взошла на месте смерти святого Василия Острожского, выдающегося молитвенника и подвижника сербского и всего православного мира прямо из скалы!  Лоза сегодня толщиной с руку взрослого человека и ветвиста, как хорошее дерево, несмотря на отсутствие там почвы. Так мало того, что виноград в природе на такой высоте вообще не растёт, этот ещё и плодоносит. И по молитве святого Василия и воли Божьей, молящаяся неплодная пара, употребившая чудесную ягоду отсюда, обретает долгожданных чад.
      О чём свидетельств не счесть.

      Возвращаемся в скит. После «трудового» нашего дня, в ските святой Анны нас угостили просто роскошным, с какой-то жареной морской  рыбой  и картошкой, обедом. И вином! Конечно, этот пир сокрушительным хуком, свалил нас в мертвецки крепкий сон (паломники только и могут себе такое  позволить). После  двухчасового отдыха собрались на большой, хозяйски выложенной декоративным камнем, веранде, с которой открывался великолепный, просто Божественный вид на бухту.
     Сытые и  выспавшиеся, умиротворённые  нежными прикосновениями закатного  солнышка,     мы заговорили о таинственном,  мистическом в жизни церкви  и,  в небогатом нашем  опыте.
     Зазвучали разные истории.
     Одна поразительней другой.
     Меж тем, солнце садилось за  далекие, через залив,   горы соседнего «пальца» Халкидики… 
     Никогда и нигде не видел такого заката.
     Ну, что за прелесть!
     Мягкие солнечные нити пронзали, обволакивали, закатывали  в теплые золотые коконы лучей всё вокруг, весь мир.  И  море, и горы,  и лес, скитские  кельи,  крыши храмов, и все мы, - вызолоченные закатом, -   начинали лучиться теплом, неземным этим светом. Потрясённые,  молча, свидетельствовали мы о таинстве завершения Божьего дня.
     Поразительно…

     Это продолжалось всего несколько минут. И последний лучик, как последний Его  ласковый,  полный поддержки и надежды взгляд,  был поглощён сиреневыми сумерками.
      Катарсис!
      И вдруг…
      Жуткий, на невозможно высокой ноте, дикий  женский хохот многократно усиленный эхом горного ущелья, сползающего с афонских вершин до самого моря, потряс до самого основания расслабленные наши души.
     И ещё раз на невозможно длинном дыхании….   Изморозь по телу.  Говорят, что возле святых мест нечисть прямо  клубится в толчее!
   «Так смеются бесноватые», - в гробовой тишине, добавил батюшка.
     Да-а…
     «Вас не напугали шакалы?  Их тут, шкодников, развелось в окрестностях», - спросил незаметно подошедший монастырский  трудник  грузин-переводчик Гия.  А не раскрой он  эту «тайну»…
   
        VI.
        Башмачки.

            То, что произошло дальше, я бы никогда не осмелился описать, поскольку предполагал, что, в лучшем случае  надо мной,  -  посмеются (так и произошло), в худшем, - покрутят пальцем у виска.
       Это в перспективе.
       Но то, что я прочитал и просмотрел в интернете об Афоне, укрепило меня в намерении озвучить произошедшее. Но, всё по порядку…
       Если с «нашей» аннинской скитской смотровой площадки посмотреть ровно на северо-восток и  мысленно перенестись через афонский  хребет, и спуститься  в долину, мы попадём в Великую Лавру, первый и самый древний монастырь на Афоне. Однако, поскольку телекинез нашей группой ещё не освоен, то  покинув гостеприимный скит и спустившись, (каких-то полторы тысячи ступенек),  на пристань, на освоенном уже морском пароме, мы вернулись назад к порту Дафни.  А отсюда, по диагонали через весь полуостров на микроавтобусе (почти как  нашем, маршрутном такси) за полтора часа, обогнув Гору с севера, добрались до Лавры.
 
      Со стороны  монастырь похож на небольшой средневековый город, кое-где ещё огороженный зубчатой стеной византийского образца, с непременной башней белого камня. Там, где заканчиваются стены крепостной ансамбль продолжают трёх-четырёх этажные корпуса монашеских келий. Тесные, разновременной постройки строения внутри Лавры с балконами,  многочисленными спусками и подъёмами деревянных лестничных  переходов; старинные, мощёные булыжником  дорожки и площадки; неожиданные повороты и многочисленные тупики, с древними стражами-кипарисами,   создают    совершенно особый, ни на что не похожий архитектурный  ансамбль.  Монастырь основал святой преподобный Афанасий  в 963 году по Рождеству Христову, об этом свидетельствует и кипарис, посаженный первым настоятелем обители.
     Огромный.
     Изумрудно-зелёный.
     Весь в мириадах шишечек.

     Невозможно даже представить, что повидал он на своем веку.
     Вечером, когда наши пошли  «отбиваться ко сну»  и монастырский дворик опустел, я обнял старика (для полного «объятия» не хватило ещё четырёх-пяти человек) и мы с ним  немного пошептались. Несмотря на внешнюю благополучность и, даже, некоторую презентабельность, местные говорят, что корни исполина подсыхают и жить ему осталось совсем не много. Паломники собирают веточки и шишечки волшебного дерева, помогающего в разных, особенно детских хворях, посему его крона аккуратно, в высоту человеческого роста «подстрижена», как «под гребёнку»  многочисленными гуманистами.
     Соборный храм в центре монастыря раньше назывался по-другому, но в нём произошло несчастье,  - во время строительства его крыши несколько монахов и сам преподобный Афанасий упали со страшной высоты из-за провалившейся под ними кладки и разбились насмерть. С той поры,  этот  день  отмечается не только как день памяти, но и храмовый  престольный праздник.

     Монастырь обладает несметными, прежде всего духовными богатствами.
Для примера  перечислю их  по Путеводителю: « …в  местной библиотеке хранится более двадцати тысяч книг и рукописей, древних ценных фресок и священных предметов, в том числе Библия в посеребренном переплете, украшенном драгоценными камнями, подарок Императора Никифора Фоки. Кроме того, в монастыре хранится один из самых крупных фрагментов Истинного Креста Господня, около двадцати сантиметров длиной. Он лежит в серебряной шкатулке, украшенной бриллиантами, рубинами, изумрудом, жемчугом и медальонами с изображением святых. Здесь можно приложиться к главе Святителя Михаила Синадского; главе Святителя Александра; главе  и левой  руке  мученицы Минодоры; главе  преподобного Иоанна Кукузеля; главе мученика Евстратия; крови, смешенной с землею, великомученика Димитрия; стопе ноги мученика Кирика; правой руке Апостола Андрея Первозванного; крови святого Иоанна Предтечи; части преподобного Сампсона Странноприимца, святых царей Константина и Елены; части кости Святителя Григория, просветителя Великой Армении; главе  великомученика Меркурия; локтю левой руки Святителя Иоанна Златоуста; части главы великомученика Феодора Стратилата; части главы первомученика Стефана; правой руке Новомученика Феодора Византийского…».
      И это только в одном монастыре!

      Такая вот  судьба у святых.  И по смерти своёй, через сотни лет помогать и спасать  живых…
     Здесь много святых икон, об одной из них под названием Богородица  Кукозелисса стоит рассказать подробнее. Давным - давно  во время Великого Поста за чтением Акафиста Святой Деве монах по имени Иоанн Кукузел заснул во время пения стихиры.    Ему приснилось, что Богородица, оценивая его усердие в пении, вложила ему в руку золотую монету. Как вы думаете, что сделал монах, когда проснувшись нашёл её у себя в ладони?
     Он так трудился и молился, что  стал святым.
     После вечерней службы и трапезы,  к нам, вольготно расположившимся под сенью гиганта-кипариса,  подошёл монах преклонных годов, и крепко озадачил  разговором. Поскольку мы не владеем греческим, общались на английском через своих, взращённых переводчиков, -  Батюшку и алтарника, моего однофамильца Сергия.
 
     Старче поведал о делах мирских, греческих. Говорил о тяжёлой судьбе современного православия в Элладе, о великом предназначении России, как последнего оплота православной веры, о всемирном заговоре масонов и делах, свидетельствовавших о нём. На этом этапе общения нашей компетенции вполне хватило для содержательного разговора. Но дальше отче настолько углубился в сумеречные подробности  мистико-апокалепсического  характера, что беседа принял, какой-то  уже совершенно тёмный оттенок. Воспитанные в другой православной цветовой гамме мы потихоньку смолкли.   Очевидно, поняв это, монах  закончил монолог и удалился, пожелав, однако, всех благ. С тяжёлым сердцем ушли в гостиничную почивальню и мы… Нам, пребывающим  в миру, даже в малой степени невозможно представить каким искушениям, дьявольским нападкам подвергается душа человека, выбравшего иноческий путь.
      От слова «инок» - иной.
      Что претерпевают они в стоическом стремлении своём служить Господу?         
      Что открывается им в молитвенных трудах и пощениях?
      С такими раздумьями отдался и я  во власть Морфея, то есть заснул. В середине ночи  встал по известной нужде, и в полусне ещё, отметил для себя, - какая тишина в огромной десятиместной келье! Здоровенные, вроде мужики,  с устатку, обычно храпят так, аж «стены трясутся и занавески шевелятся» (Батюшка). Уж пошутили мы по этому поводу…
       А тут спят  после трудов праведных тихо, как сурки.
       Необычно тихо.
       Даже не сопят.
       Спускаюсь вниз, на второй этаж, в туалетные помещения, автоматически отмечаю время, два часа ночи, через час подъём на службу. Механически, в зеркале (в других  монастырях, кроме Лавры их нет), отмечаю свою  уже не заросшую щетиной, а обросшую бородой, помятую сном физиономию.
     Холодно.

     Сквозняки в монастырях страшенные.
     Они и выдувают последние остатки  сна. Физиологические эти подробности повествуются исключительно для того, чтобы понять  читающим, что находился я в полном сознании.
     Вернувшись в нашу келью и закрыв за собой дверь, чуть не рассмеялся в голос: моя кровать оказалась, как прожектором высвечена через верх застеклённый  двери мощной коридорной лампой!
     Так мне и надо.
    «И первые, будут последними».
     А всё дело в том, что при  устройстве на ночлег, озабоченный мыслями о собственном комфорте,  помчался впереди   «сотоварищей», чтобы занять место получше, и нашел его прямо по диагонали от двери, в углу комнаты, у окошечка.
     Ну, вот такой бзик. Располагаться на отдых «по углам».
     Заснул-то я, сморенный усталостью ещё при включённом свете.
     А теперь?
     Так мне и надо.
     Уже не первый раз отмечаю, удачно скрываемое в миру лукавство, -   на Афоне  является «во всей красе».
     Прежде всего, - самому себе.
     Неприятно.
     Ладно, надо ж как-то жить и с этим, но засыпать в одном положении, спиной к свету…

     Извертелся весь.
     Только начал дремать, как вдруг, услышал близко, прямо над ухом, отчётливый скрип обуви, - мне показалось, из старой такой кожи и на деревянной подошве. И, ступает  кто-то, так осторожненько, чтобы, значит не разбудить никого. Ещё подумал, кого ещё в туалет понесло? Да в таких скрипучих тапочках. У всех же спортивная обувь! Приподнялся на локте, прикрыв ладонью глаза от слепящего  света, - звук мгновенно исчез! Да и в комнате, - никого, наши все на месте, спят!
    «И тишина»...
     Как в кино.
     Мысль о том, что мне «померещилось» даже не пришла  в голову. Я просто не понял.
     Только лёг, опять: скрип, скрип, скрип. Я даже представил себе эту (почему-то не нашего века) обувку – как башмачки, с высокими задниками, выделанные из кожи, старинные…
     Скрип, скрип, скрип…
     Отчётливо-стереофонический такой, прямо в уши, звук шагов.   
     Ну, ходит кто-то между кроватей!
     Останавливается, опять идёт…
     И опять я привстал, осмотреться, и снова, - тишина, и никого.
    Ну, хоть бы пошевелился кто!
    Я похолодел…

    После разговора под кипарисом разные мысли роились в моей голове.
    Я человек науки. Кандидат философских наук. Доцент, наконец! Прежде всего, необходимо исключить случайность. И вот, с разными временными интервалами, я повторил эксперименты с «вскакиванием»  несколько раз.  На пятой-шестой попытке что-то понять, сон сморил меня. Кстати, утром, после службы, я проверил полы – отличного  качества, подогнанная ламинатная доска. Прекрасные, новые, абсолютно не скрипучие,  деревянные кровати. Обувь у всех кроссовки или резиновые тапочки.
     Очнулся через  час от «будильника» - колотушки, собрался и как всегда в полудрёме, вслед за бодрыми и бойкими молодыми моими товарищами зашагал к соборному храму. Поскольку архитектурная его планировка была уже известна (а, она у византийских церквях одна), почти в полной темноте, только несколько свечей, горящих  где-то впереди указывали цель, - алтарную часть собора, - все двинулись (по монастырским правилам) прикладываться к иконам, коих премного в каждом афонском храме.  Я, бредущий последним, и размышляющий о «наболевшем» - ночной истории, пытаясь приложиться, с размаху влетел головой в огромную ростовую икону. Аж,  стекло задребезжало на ней! Проснувшись окончательно увидел прямо перед носом  золотые башмачки, ну, точно, такими, какими я их представлял.  Поднял голову, а оттуда, из космоса,  ласково-снисходительно  смотрела на меня…  Богородица.

      Похожие и не очень истории о Пресвятой Деве, обходящей свои афонские владения,  взыскательный читатель найдёт в интернете, но я не хотел бы  умножать число тех, которым что-то, где-то показалось.
      Я свидетельствую…

                VII.
                О котах и не только…
           Четырёхдневный срок  наших разрешительных документов-диамонитирионов, дающих право свободного передвижения по Афону подошёл к концу, и, хочешь - не хочешь, их нужно продлевать. Для чего необходимо прибыть в Карею, административный и географический центр Святой Горы, что мы и делаем посредством того же микроавтобуса. Затемно, около шести утра, грузимся в машину, рядом с нами отъезжают с иконой Табынской Божьей Матери казаки.  Я знаю, что Всемилостивая Матушка  в эту ночь  была рядом с нами.  Только, кому об этом расскажешь…
     Место, в которое мы через пару часов прибываем,  изобилует ореховыми рощами, что и дало название городку, Карея (или Кариес), в переводе с греческого - «орех». Городок крохотный, в несколько улиц, но отсюда вершится верховное самоуправление и суд (Протат). Поскольку в Государстве святой Горы  хоть и монашеский, но республиканский строй, а в каждом из двадцати монастырей свой Устав, то  последние являются практически самостоятельными  хозяйственными и правовыми  субъектами. Протат составляет Кинот, куда входят антипросопы, т.е.  доверенные лица, по одному из каждого монастыря. Из их же числа избирается Эпистасия – совет, который и является реальной властной структурой.  Светская, т.е. государственная власть на полуострове представлена губернатором, роль которого сводится к минимальным административным обязанностям. Вот к парадному подъезду канцелярии Священной Эпистасии, почти как некрасовские персонажи, мы и выстроились в очередь.  Суровый дядечка в униформе, продлил нам  паспорт паломника -  диамонитирион быстро и бесплатно, хотя оформление его по приезде обошлось нам в  двадцать пять евро
.
     И мы снова свободны!
     На радостях, под аккомпанемент нашего канючества, Батюшка благословил нас, всё-таки путешествующих, на скоромную пищу.
     О чем лично я, очень пожалел.
     В ближайшей же кафешке,  «дорвавшись» до мирской еды,  мы, буквально,  «надорвали» желудки и соседние органы.
     То есть,  под рюмочку «Узы»,  замечательного горячительного напитка, - надо же поддержать местный обычай,  отлично  был продегустирован  салат греческий в триста грамм,  минимум.  Затем, утробно урча, скушали по доброму литру, отменного фасолевого супца со свежайшим, в хрустящей корочке, хлебцем, начисто выбившего нас из окружающей действительности.   После   чего, в состоянии «гроги» (боксёры знают) паровозиком, на «ура» пролетела свиная  отбивнушечка, грамм в пятьсот, с умопомрачительно пожаренной картошечкой. Что и было  «отглянцовано» немереным количеством чая с кофеём и кофея с чаем.
    И мороженое.
    И водичка «без газа».

    Известный Гаргантюа, отдыхает.
    Мы, осоловели,- Батюшка блаженствовал, поскольку один и ведал  нашу судьбу. А, ждала нас дорога дальняя…   
    С такими-то «курдюками», они же «головогрудь», они же «бемоли», в общем, с  туго набитыми животами предстоял нам беспримерный  пеший  переход по маршруту: Карея -  Андреевский скит - Ильинский скит - монастырь Пантократор.
      Мама дорогая!
      После такого застолья, не то, что лазать по горам, даже думать о ходьбе страшно.
      Но, нужно.
      Подозреваю, что отец Константин таким  суровым образом воспитывал в нас христианский стоицизм, смирение и воздержание в пище.
     Долго ли, коротко, но неровной  цепочкой мы двинулись к первому пункту назначения, бывшему русскому скиту Андрея Первозванного, благо, что находится он метрах в трёхстах от «пункта питания», -  прямо на выходе из Кареи.
     Скит представлял собой комплекс  трёх-четырёх  этажных зданий середины XIX-го, начала  XX века и всё здесь было русским, -  и храмы, и кельи, и хозяйственные постройки – всё с многочисленными надписями на родном языке, только вот  духа русского, увы – не было. Скит давно принадлежит грекам.  Мы так никого и не нашли, кто бы показал нам (как это принято везде) святыни и иконы и, не солоно хлебавши, (до вечера нужно устроиться где-то  на ночёвку) двинулись дальше.

      Покинув неширокий пригород, мы углубились в живописную пересечённую местность, наполненную осенней прелестью разноцветья листвы, позднего цветения трав и кустарника. Как и всегда на Афоне, мы двигались по рукотворным, а не проторенными  животными или людьми тропинкам или  дорожкам.    
     Вот что поразительно и что изумляет, - так это  настоящий, безмолвный монашеский подвиг. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, десятилетиями, а некоторым тропам -  столетия (!),  монахи раскалывали сланцевые каменные породы и, не плитка к плитке, как проще и меньше хлопот, а ребром, чтобы нога человека или вьючного животного (в труднодоступных районах это основной способ передвижения и доставки грузов) не соскальзывала, выкладывали эти артерии жизни. Занесённые многолетней павшей листвой, заросшие длинной вьющейся в ковер травой, почти стертые, еле угадывающиеся в зарослях цеплючего афонского кустарника, тропы эти истинный памятник смиренному и трудолюбивому  монашеству Афона.

     И ещё я подумал о том, что Афон уже начал давать о себе знать. Здесь на Горе поведенчески начинают проявляться какие-то скрытые до поры «гнойники» души.
      Я наблюдал,  как это происходит с моими товарищами.
      А, сколько идентифицировал их у себя?
      Про,   «устроиться получше» в Лавре,  я уже живописал.
      Моя мелочная суетливость угнетает не только меня, а достаёт моих домашних, иногда и подчинённых.  Как-то по приходу в очередной монастырь, мы сразу же, не оформившись в архондарике,  попали на службу. Вместо молитвенного настроя, - в искушениях  извелся, изнемог весь, - ведь следом за нами шла следующая группа паломников:  вот они пройдут, вот они наши места займут и мы останемся без ночлега…
     Ни о чём другом  и думать не мог!
     Мне  преподал урок  алтарник Сергий, в ответ на мои горячие нашёптывания в ухо: «Не переживайте,   Бог даст, все  будет в порядке…».
       Ну, разве я не знал этих прописных истин?
       Затмение какое-то.
       И ещё мне стало понятно, что я - нытик.
       Батюшка  как будто провоцировал, предлагал, -  ну давайте, ещё пару километров влево, но зато дойдём до такого монастыря! или, тут за горой такой скит!
       Что тут со мной начиналось…

      «Плач Ярославны на стене в Путивле»  иначе и не назовёшь.
       Меж тем, наш поход продолжался и понемногу «растряслись»  даже самые объевшиеся из нас,  да так,  что  «прорезалось»  второе дыхание. Наконец вышли из леса на грунтовое шоссе,  и дорога пошла вверх, в горы. Через пол - часа движения по склону в тридцать градусов об обеде осталась только  светлая память.  Через час и память отшибло начисто.
      Особенно угнетало то, что вместо ожидаемого конца пути, вот, вот, - за горкой открывалась… новая горка, а там, - ещё одна.
      Но, зато как нам сигналили клаксонами авто редко-редко проезжающие  водители-греки  маршруток с паломниками. И пальцы в приветствии «виктори»  в знак солидарности…
     Наконец, за очередной возвышенностью открылась долина, в центре которой неожиданно, непонятно как оказавшийся здесь, в лесной глуши  стоял величественный, иначе и не назовёшь,  настоящий храм-дворец. Это был тоже русский, пусть и бывший, - скит Илии Пророка. Пока мы спускаемся к нему, поведаю о том, что знаю.

     Скит приписан к монастырю Пантократор, до которого по путеводителю полчаса хода.
      Не нашего, а монашеского.
      Основан скит в середине восемнадцатого века замечательным просветителем-славянином  Паисием Величковским (1722-1794). Благодаря помощи наших соотечественников в 1881 году и был выстроен, так поразивший нас соборный храм во имя Илии Пророка.
      Сил не хватит, чтобы перечислить все святыни монастыря.
      Отмечу лишь, что последние русские государи, начиная с Александра II, здорово помогали ему.  В монастыре, наш соотечественник монах-алтарник поведал нам, что только на купола, иконостас и огромное, невероятной красоты паникадило,  ушло около двух тонн (!) позолоты.  Государь-император Николай II подарил собору, - своё и Государыни, - резные, драгоценных пород дерева, тронные кресла. Долго я стоял  около них,  вспоминая страшную судьбу последнего русского царя и его семьи.
     Только у Илии Пророка такое бывает – доминирующими цветами росписи собора являются аквамарин, ярчайший, ну, как весеннее бездонное небо и золото.
     Невероятно удачное сочетание и гармония цветов.

     В огромном пустом храме, я тихонько присел в уголке на лавочку и, без благословления настоятеля, (прости меня Господи, но это наш собор!), немного поснимал камерой. Чудотворная икона  Богородицы Тихвинская - список с известной иконы Тихвинской Божией Матери, находящаяся в левом киоте Соборного храма, как и  разместившаяся рядом с ней  икона Илии Пророка,  по самые главы увешаны бесценными дарениями, среди которых, - и золото, и бриллианты. Но они перемежаются с дарами, на первый взгляд, особенно и  не представляющими  какой-то ценности, -  старинными  боевыми орденами.
    Во множестве.
    Возможно, это были  последние ценности дарителей, какими могли они отблагодарить Пресвятую Матерь.
    Нас любезно пригласили «испить кофею» с традиционным набором паломника. Мы, вольготно расположившись в зелёной беседке, без разрешения немного разнообразили  застолье виноградом, свисающим перезрелыми гроздьями почти у нашего рта.
     Мы были расслаблено-уверены, что нам не откажут в ночлеге.
     И тогда уж мы помолимся-то в родном храме.

     Но, увы…
     По причине, о которой я уже говорил выше, - немецкие туристы.
     Последняя надежда – Пантократор.
     Вседержитель.
     Рванули мы в него, что называется «на последних килокалориях». Вместе с нами «рвал когти» и местный котище. Серый, в полоску, ну, прямо «рашен кэт», только что не говорил по-русски. Бежал впереди всех, дорогу показывал,  изредка оборачивался, дескать, ну?  вы что? так медленно? Почти в конце пути свернул с дороги и уселся на пригорке. Подождал нас, нерасторопных, - мы мимо него как на параде, только что честь не отдавали, - пересчитал  всех и… повернул назад!
     Он провожал нас.
     Интересные коты на Афоне.
     Насмотрелся я.
      В святой Анне, за обедом на веранде, к игумену подошёл и расположился у стола его помощник-монах. Рядом с ним, на перилах веранды присел, невесть откуда взявшийся кот,  и напряжённо  застыл,  не сводя глаз с инока. Казалось, что для него не существовало ни многолюдья, ни шумного застолья, ни аппетитных запахов – ничего. При всём,  притом, как мне казалось,  коты - это чрезвычайно самостоятельно мыслящее  животное.

    Этот котяра прямо-таки испепелял монаха взглядом.
    Д-о-о-л-г-о.
    Пока, не отрываясь от разговора,  чернец не погладил его и не почесал за ушком.
    Котище поплыл!
    Ну, просто растёкся весь по периллу веранды.
    Шкуркой - ковриком.
    Он не мурлыкал, он рычал компрессором высокого давления.  И,  когда монах закончил почёсывание, всё повторилось сначала. И так несколько раз.
    Правда, в лице монаха,  заросшем бородой и усами,  было что-то…
    Улыбка!


    Или вот ещё в Карее. После известного обеда немного отдохнули перед переходом и развлеклись, наблюдая за сценкой,  разыгранной для нас котом на мусорном баке. Чистота на Святой Горе потрясающая. В мусорный бак  стелется банальный «салафаново-пантеленовый» или «пантеленово-салафановый», - понятно какой пакет и опускается плотно притёртая крышка.
     И всё.
     Ни запаха, ни назойливой летающей живности.
     Так вот, минут двадцать кот приноравливался лапами приоткрыть крышку бака.
     И как!
     Виртуозно.
     Кошачьему дрессировщику-воспитателю Куклачёву такое и не снилось.
     Может котишко, после монастырской-да трапезы,  как и мы, пробовал разговеться?  Однажды я стал свидетелем, как монахи кормили котов. Рядом сидели собаки. Ждали своей очереди. После котов. Не поленился посмотреть чем. Это были сухари, размоченные в родниковой воде. И вы бы видели как животные «сметали» всё.

     Вернёмся к действительности. Наконец, выйдя из лесистой  расщелины, мы увидели на скале у самого моря,  цель нашего недолгого, путешествия - Пантократор. Этот монастырь,  XIV  века не может не  впечатлять. Как рассказано в путеводителе, здесь хранятся многочисленные  православные  святыни: мощи великомученика. Феодора Стратилата,  святых бессребреников  Космы и Дамиана, а также частица Животворящего Креста,  и многое другое. Иконостас местного собора - один из древнейших на Святом Афоне. В библиотеке  монастыря содержится около трёхсот пятидесяти  рукописных кодексов и  более трёх с половиной тысяч книг.
     Но (!).
     Нам опять отказали в ночлеге – это раз. У монастыря и в нём самом велись прямо-таки циклопические  ремонтные работы и нас, не вовремя прибывших, не очень-то и жаловали – это два.  Мы уже здорово, не только физически, но, особенно, эмоционально устали – это три.
      Исходя из последнего, я не помню, служилась ли там служба, выносились ли святыни, прикладывались ли мы к Чудотворным иконам и каким?
     Не помню.

     Для взыскательного читателя, замечу: что касается отказа в ночлеге, так дело в том, что всех паломников (и нас) предупреждают, что если нет предварительной договорённости, то такое может случиться. У нас договорённости были, но сдвинулись сроки поездки, и  всё потеряло силу.
     Монастырь, однако,  запомнился хорошей иконной лавкой, где приобрёл я Богородичный Святой Лик, ту самую рукописную икону «Зазеркальную» - исполненную на старинной обгоревшей доске.
    Теперь смотрю на неё, молюсь, и душу мою переполняет благодарность и любовь…


            VIII.
            Иверская.
           Солнце давно перевалило за полдень, а решение о ночлеге так и не было принято.
      Что за день такой.
      Везде неудача и везде отказ.
      Скоромная пища?
      Конечно! Мы же на Афоне, Святой Горе, а нажрались скоромного, как какие-то язычники… Господи, прости наши слабости.
      Ночевать в осеннем лесу, при семи-восьми градусах на почве,  мы явно были не готовы. Костры на Горе разжигать нельзя, а,  ещё нас стращали, что на тепло выползает всякая афонская живность в виде скорпионов и змей, во множестве.
      Тоже, понять можно, -  Божья тварь…
      Батюшка созвонился с центральной диспетчерской (есть такая) и заказал маршрутное такси до монастыря Иверон, хотя монастырь Ставроникита был в половину пути ближе. Неисповедимы пути Господни… Я даже не предполагал, какой  лично для меня совершил Батюшка судьбоносный выбор.  Через час пришла машина,  и на всём немалом пути до монастыря,  я   пытался разобраться с нарастающим, волнением и тревогой, непонятно откуда взявшимися.
    Иверон.
    Иверия.
    Грузия!?

    Причём тут Грузия.
    Что-то я читал… Не могу вспомнить.
    Название монастыря никак не ассоциировалось у меня с иконой Иверской Божьей матери. А вот к самой иконе, я питал  давний и необъяснимый интерес, хотя, даже и представить себе не мог, что она является одной из главных и самых почитаемых здесь,  в Первом уделе Богородицы.
     Необходима небольшая преамбула и начать надо с того,  как икона оказалась на Афоне. Вкратце, история её появления следующая. В лета тяжких  иконоборческих гонений в IX веке одна набожная женщина спасая от святотатства  икону, отнесла и опустила её в море. Она не утонула, а встала вертикально и, повернувшись на запад, уплыла. Спустя годы насельники Святого Афона увидели, выходящий из моря и достигающий небес огненный столб. Неземной этот свет исходил из той самой иконы.  С благоговением монахи перенесли икону в часовню, но она чудесным образом оказалась на вратах обители. Они возвращали её несколько раз, пока Пресвятая Дева не явилась настоятелю и не внушила ему, что Она будет охранять монастырь, а не люди, пусть и монахи. За всю историю Святой Горы Вратарница явила столько чудес, что стала известна во всём мире.

     Иверский монастырь сам по себе чудо!
     Говорят, что здесь есть  икона "Ореа  Пили",  весящая около  двух с половиной килограммов, но  во времена больших праздников, а иногда  во время литургий и всенощных, необъяснимо, в нарушении всех законов физики, она горизонтально, по нескольку часов движется, плывет по воздуху.
      А,  чего  стоит  неугасимая  лампада  над  Царскими  вратами  соборного  храма, которая начинает раскачиваться,  в преддверие мировых катаклизмов и катастроф, да так,  что  переливается  через  край  масло?
     Раскачивается по праздникам  и   в  будни.
     Возможно, это   Божья  Матерь  пытается  через афонских    монахов  о  чём-то       предупредить      человечество….        Старцы свидетельствуют: «Когда она начинает раскачиваться в непраздничное время особенно сильно, об  этом   сообщают  во     все   монастыри   Святой   Горы.      После    этого начинаются   соборные   моления    о   милости   и заступничестве Пречистой. Передают об   этом  событии  и  отшельникам  афонским с просьбой усилить молитвы и усугубить пост..."

      Однако  вернёмся к Иверской, близко её, -  я  никогда не видел. Но читал, что список с Чудотворной  иконы,  был привезён при патриархе Никоне,   и стал особо  почитаться на Москве. Разместили знаменитую  Вратарницу  в Иверской часовне у Воскресенских ворот,  (ведущих, напомню, на Красную площадь). Таким образом,  Иверская и на новой Родине защищала Кремль, - сердце государства Российского до самых революционных вакханалий. Только в  конце двадцатых годов, когда  часовня, ворота, и рядом стоящий храм во имя иконы Казанской Божьей Матери, были разрушены, исчезла и она, покинув безумную страну,  беспамятных людей,  предавших забвению свои святыни. Придёт время, и она обязательно явит себя. Но, когда…
     Пришло время и правнуки тех,  кто закрывал монастыри,  взрывал храмы и сжигал иконы, восстановили Воскресенские ворота и часовню, откуда в новом, афонского письма списке,  Пресвятая  Дева денно и нощно бдит, оберегая покой средоточия российской государственности.

     В закатных лучах солнца прибыли к месту назначения.
     Как же красив Иверон в этом прощальном багряно-золотом отсвете!
     Расположившийся в метрах пятистах от пологого здесь, в мелкой гальке, берега моря, прямо за  зеленеющим еще  лугом, представляется  он типичным средневековым, каким-нибудь английским замком. Да вот и лес     мягкими осеннее-разноцветными волнами спускающийся к нему, - почти Шервудский.   Узкий,  длинный проход монастырских ворот  единственно и  разрезает мощный монолит высоких его стен.  И только внутри Иверона храмы  традиционной византийской архитектуры, правда, немного с грузинским «привкусом».   
     На самом деле обитель и  была основана грузинами в конце десятого века. Само её название происходит от древнего грузинского царства Иберия, - Иверия,  по-русски. Однако, последний грузинский монах умер здесь ещё в 1955 году. Монастырь обладает несметными сокровищами: здесь хранятся документы со второго века нашей эры, ещё пергаментное рукописное Евангелие VIII века, около  двух тысяч древних, датируемых XI -  XIV веками рукописных текстов, и много других бесценных бумаг. Огромное количество святынь и икон.

     Дальше для нас пути не было.
     Нужно было любой ценой заночевать здесь.
      Особенно стараться, чтобы разжалобить архондарика,  нам не пришлось, очевидно,  мы так выглядели, что один раз посмотрев на нас, - он, сразу начал куда-то звонить.
      Не быстро.
      Пришлось  попереживать, но нас разместили.  Конечно, как может монах взять на себя грех и выгнать людей в ночь на улицу, за монастырские ворота? Мы поставили его в безвыходное положение и, поэтому  чувствовали себя немножко спекулянтами…  До вечерней трапезы оставался почти час, и паломники, как всегда по прибытии, пошли приложиться к святым иконам. На территории монастыря несколько храмов и часовен, -  церковь Предтечи, часовни Святого Николая и  Архангелов.  Наши,  как-то быстро разошлись, я же, припоздавший, остался один, и побрёл не в главный соборный храм Успения Богородицы, куда потянулось большинство местного народа,  а, почему-то, в стоящую  в стороне, недалеко от ворот  часовню. Зашёл в небольшое, метров тридцать квадратных помещение и… остолбенел!
      Она и не смотрела на меня.
      В извечной скорби своей, с прильнувшим Младенцем.
      Портаитисса.
      Вратарница.

      Потемневший от древности лик с выраженным восточным лицом.
      Вся в отсвете золота и драгоценностей.
      Не помню как,  дошёл до  одной из колонн, поддерживающих свод часовни и, чтобы не упасть, опёрся на неё спиной. Я не мог оторвать глаз от  этого образа.  Время остановилось для меня: звучали слова молитвы,  входили и выходили люди, пели монахи, зажигались и гасли свечи. Слёзы ручьями истекали из меня, но я молился. Молился как в последний раз в своей жизни. Молился не канонически, а так как думал тогда, как формулировал самые главные мои мысли о самом больном и насущном.
      О дочерях.
      О внучке.
      О родителях.
      Мне показалось, что очень долго.
      В какой-то момент, в голове (очень ясно это ощутил) собралась как пазл мысль: «Ты услышан, иди…»
     Господи! Прости  мою самонадеянность!
     А вдруг это очередное искушение…
     Как-то выбрался из часовни.
     Дальнейшие события разворачивались так, что позволяют мне считать – я был услышан.
     Господи! Помилуй…

     На следующий день, позвонила из Москвы младшая дочь и сообщила, что проблема, которая очень волновала нашу семью последние несколько недель, в одночасье благополучно разрешилась.
      Родители преклонных лет, не «искрили» и не прибаливали, как обычно, а смиренно ждали возвращения сына.
     Позитивную динамику обрели личные проблемы и старшей дочери.
      И, самое главное, как показали дальнейшие события, здоровье внученьки, оказалось под защитой Матери Божьей.
      В одном из фильмов об Афоне монахом сказано: «…по преданию, всякий оказавшийся на этой земле попадает под особое попечение Божией Матери, которая ходатайствует за этого человека пред Богом…».   И ещё немножко, об Иверской, о том, что невозможно игнорировать или назвать случайностью. Последним нашим  днём в Греции  была пятница и,  чтобы как-то убить время в Уранаполисе, пошёл побродить по городку, -  вечером вылет в Москву, подарки куплены, вещи упакованы. Шли с Батюшкой мимо богатых и разнообразных витрин, заходили в бутики, смотрели…
    Денег, - только, только.
.
    И, вдруг, свернули в иконную лавку, -  сколько мы их уже «обследовали»? Ноги понесли меня туда, куда мне было совершенно не нужно. Потому, что все подарки уже купил.  Издали меня  «манили» отдельно лежавшие в посеребренных окладах, небольшие иконки.
     Именно, что манили. Как ещё объяснить…
     Надо ли говорить, что это были иконки Иверской  Божьей Матери.     Заворожённый,  я взял их для обеих дочерей,  заплатив последние «не сгораемые»  сто десять евро. Прилетев в Москву глубокой ночью,  подарил первую иконку, встречавшей меня, старшей дочери. В духовном смысле, я был за неё спокоен. Она уже твёрдо «стояла на ногах», и в мире православия была и мне поводырём. 
     С младшей, другое дело. Она – младшая. Она ещё только искала Его. А сколько на этом пути искушений? Каждый прошедший эту дорогу знает. Икона Иверской и мой рассказ мог стать  поворотным пунктом в её духовных исканиях. На что я очень надеялся.  Очень волновался и скорее искал встречи.  Созвонившись с утра пораньше мы договорились о времени – в полдень.  Но я испытывал такое неодолимое чувство благодарности Богородице и потребность во встрече с ней, что  не смотря на, прямо-таки «обрушившуюся» на меня  усталость (и возраст), ещё ранним утром поехал в любимый мой, Сретенский монастырь. Как и положено, войдя в соборный храм Сретения Владимирской иконы Божией Матери собрался приложиться  к  выставленной  на аналое, праздничной, в цветах иконе и… обомлел.
 
    Вопрос мой, к пожилой женщине, протиравшей подсвечник, глупее не придумаешь:   
      «Сегодня, что, - Иверская?»
     «Ну да».
     Суббота.
     Двадцать  шестое  октября.
     По приезду домой я много думал обо всём произошедшем  со мной и, как это всегда бывает, «червь» сомнений напомнил о себе.
   Да так ли всё было!
   Может быть,  выдаю желаемое за действительность…
   Но опять Пресвятая Богородица и икона её Иверская разрешили мои сомнения: через какое-то время я узнал, случайно, что «Иверская» отмечается три раза в год, в том числе 25 февраля, в день рождения  младшей моей дочери Дарьи… 
     Значит встреча моя с Пресветлым Образом и знаки эти, - не случайны.    
     Нет, не случайны!
   
     Где-то я прочитал, что на Святой Горе  происходит  метанойя,  в переводе с греческого – глубокое покаяние, изменение ума. Это и есть действие Благодати, указывающее  на присутствие Бога на земле.
   Покаяние как средство изменения ума и души и есть главное чудо Афона.
   За этим люди приезжают сюда.
   Как кто-то верно отметил, за «новым духовным кислородом».
 
      IX.
      Вотапед и Констамонит.

            Я уже писал об усталости. Не физического порядка. Хотя для большинства из нас,  обожающих путешествовать горизонтально, -  из канала в канал TV, хождение  по «долинам и по взгорьям» Афона, были серьёзным стрессом для организма.
     Усталость эмоциональная была налицо, и судя по моим наблюдениям не у меня одного. Выскажу банальную, но прочувствованную мысль: недельное пребывание на Горе стоит, в духовном смысле, нескольких лет жизни. Предполагаю, что в Божьем замысле моей истории, как и для каждого паломника, была своя драматургии Афона: завязка (Уранаполис); развитие сюжета (монастыри-святыни) по нарастающей вели меня к кульминации – встрече с Иверской иконой Божьей Матери. Пока не знаю, испытали что-то подобное  мои товарищи…

   А на Афоне все шло своим чередом. Ранним утром, попрощавшись с замечательной обителью, мы, в ожидании «маршрутки»  вышли к старинной башне у моря, полюбоваться Ивероном, теперь, уже в рассветных лучах солнца. Все стали фотографироваться на память, а я подошёл к «игрушечному» храмику -  своеобразной афонской визитке монастыря, встречающейся,   впрочем,  по всей Греции  и притулился к нему.    
     Сфотографировался.
     Не обратив внимание,  на анфас домика.
     Прилетев домой, посмотрел отснятый материал и, очередной раз, удивился: стоял и улыбался в фотокамеру я, «приобнявшись» со Святой Иверской иконой, встроенной в домик-храм.

      А тогда, дорога наша лежала к самому известному в России афонскому монастырю  Вотапед.  Двести последних лет  главная святыня  обители пояс Пресвятой Богородицы не выносился из монастыря и никогда не покидал Афона. В декабре 2011 года архимандрит Ефрем совершил беспрецедентный поступок -  привёз его в наше отечество, к миллионам страждующим православным России.   Что стоило настоятелю по возвращении   заключения под стражу, под надуманным предлогом, «махинаций» с продажей монастырской земли. Нечесть не дремлет!  Два года длилось следствие, два года настоятеля, страдающего тяжёлой формой диабета, морально угнетали и мучили добиваясь признания в том, чего не было! И только в 2013 году греческая прокуратура отказалась от предъявленных обвинений и настоятель Вотапедского монастыря был  полностью оправдан за отсутствием состава преступления.

     Такова  плата за  святое дело.
     Вотапед находится на северо-востоке полуострова и дальше на пути к материку расположен  только монастырь Есфигмен. В статусе афонских рангов искомая обитель,  занимает второе место, да и основана она была приблизительно в одно время с Великой Лаврой. Одно время здесь размещалась знаменитая Афонская академия, но и сейчас в местной библиотеке насчитывается около  двух тысяч рукописей и более тридцати пяти тысяч печатных томов.
     Мы очень надеялись опять «разжалобить» архондарика и остаться на ночлег в легендарном монастыре, но, не тут-то было: предельно вежливо сказали, - нет. Впрочем, было не до нас, - все ждали приезда Вселенского Патриарха. При этом, нас ознакомили со всеми святынями: чудотворными иконами  почитаются здесь восемь, среди которых Елеоточивая, Ктиторская и Закланная, но для меня лично, первой была Всецарица.   
                                                
      В России, больной ныне и потому беззащитной, эта икона особо почитается.
      Конечно, нам вынесли и часть Честного пояса  Пресвятой Богородицы,  и я впервые разглядел его не на телеэкране, а вблизи. Тоненький, из потемневшей от времени верблюжьей шерсти Богородичными  ручками сплетённый.  Носила его всю Жизнь и в конце Пути передала апостолу Фоме. Здесь же мы имели возможность приложиться к особо почитаемым святыням монастыря -  мощам Иоанна Златоуста. Причём, в серебряном ковчежце, я с изумлением увидел Честную  Главу его, -  щёку и ушко.
       Нетленные.
       Только от времени чуть уменьшившиеся в размере и серого цвета.
       К ним можно было прикоснуться, -  приложиться!!
       Монахи объяснили, что нетленной оказалась эта часть Главы  потому, что  Иоанн Златоуст слушал ею Ангела. Святыни хранятся в главном соборе обители в честь Благовещения Пресвятой Богородицы, однако  Вотапед  богат ещё шестнадцатью церквями. Красота вокруг необыкновенная, вся территория обсажена щедро плодоносящими лимонными, апельсиновыми, мандариновыми деревьями.
     Солнце, море, и благодать Божья.

     В, кажущемся пустынном,  полуденном  дворе  решился исподтишка поснимать чудесные монастырские виды, пока, не обнаглев совсем, через Zооm-увеличение не начал, через главный вход соборного храма,  «приближать» иконы, висящие по стенам у алтаря.
     И дождался.
    «Не надо этого делать», - тихим голосом, почти на ухо, пожурил меня беззвучно подошедший сзади монах.
     Стыдно.
     Потому, что не надо праведного добиваться неправедно.
    Тем не менее, коллектив наш умиротворённый и почти счастливый, - перед выходом из обители наполовину «испил» местный кофейный аппарат, припрятанный в келейном корпусе,  и  на микроавтобусе выехали к монастырю Констамонит.
     Для того чтобы попасть в него,  всего-то нужно на две трети пересечь полуостров по прямой с севера-востока на  юго-запад. Езды минут на сорок по извилистой грунтовой дороге, в буквальном смысле, прорубленной в непролазном афонском лесу. Именно такая  чащоба встречает обычно паломников в долинах после небольших  островков из деревьев и плотного кустарника  на хребтах  и возвышенностях  Горы. И чем ближе подъезжали к монастырю, тем больше менялся не только ландшафт, но и…  время.

      Сначала как-то незаметно изменились природные краски: из осеннего многоцветья  они постепенно превратились в монотонно серо-коричневую доминанту. То ли солнце за облака зашло, то ли ущелье глубоко?   Затем,  начали попадаться  руины каких-то келий  и, даже, небольшого монастыря, настолько древних обросших травой и кустарником, что еле угадывались контуры строений. Да и открывшаяся за поворотом  сама обитель  из тёсанного серого камня была, практически,  в одной цветовой гамме с припорошенной пылью придорожной травой,  листвой деревьев и кустарников. Низвергнутые   из  «машины-времени»  прямо в пыль, мы столкнулись со стайкой вполне современных иноязычно галдящих паломников, покидавших монастырь на нашем же такси.
     Это была последняя картинка, связывающая нас с двадцать первым веком.
    Дальше был век девятнадцатый.

    Древний монастырь, основанный в одиннадцатом веке, не раз разрушался и горел, и одно время пришёл в совершенный упадок, но (опять!) православная Россия помогла и в  начале девятнадцатого века он начал возрождаться. Здесь, как и везде в монастырях на Афоне,  большая библиотека, а так же хранятся бесценные реликвии и дары христианского мира, в том числе чудотворные Богородичные иконы «Путеводительница», «Дающая свет» и чудотворная икона святого первомученика Стефана.
    Старинные  строения с разно стилевыми  осколками зданий частью были, как мне показалось, просто в  ветхом состоянии. Скрипучие лестницы с расшатанными ступенями, помещения  белёные извёсткой со старыми чугунными печками - «буржуйками», керосиновые лампы в кельях и коридорах – всё свидетельствовало о том, что игумен принципиально не пользовался благами цивилизации.   Быстро, со всех монастырских углов вползающие сумерки, только усугубляли  ощущение ирреального нашего присутствия во времени, которого нет.
      Неяркий язычок пламени за прикопченым  стеклом лампы трепетал, создавая странную игру теней, отбрасываемых нашими телами на потолок и стены гостиничной кельи. Иногда фитилёк коптил   и тогда,  в комнате пахло керосином. Можно было долго смотреть на огонь и тогда, услужливая память начинала тасовать картинки почти забытой родной  Бессарабии: тёплые днестровские лиманы, жаркая, по щиколотки, придорожная пыль и огромные, в пол рта,   плоды шелковицы-тутовника, самой сладкой ягоды моего детства.
        А как здесь спалось…

       И ночная служба была нетяжелая и скорая.
       Вот  во всём этом и была бесконечная прелесть монастыря Констамонит.
       Простите за «мирские» оценки, но это всего лишь впечатления «юного» паломника, или, скорее, православного туриста. Кстати, как я узнал позже, обитель, одна из немногих на Афоне, отказалась от денежной помощи Евросоюза, потому и скромно так выглядела. А «помощь» эта, -  не много ни мало в три миллиона долларов US ежегодно.
     Первые лучи солнца как утренний туман рассеяли легкий флёр то ли ощущений, то ли сновидений этой ночи. Впереди были  последние сутки нашего пребывания на Афоне и монастырь Дохиар.

              X.
              Афонские контрасты.
 
            С утра пораньше лесистым ущельем двинулись к побережью. Идти недалеко, по карте всего пять километров -  полтора часа хода, но, как только «выскочили» на побережье, с разнокалиберными камнями под ногами, так сразу сказался весь накопившийся «багаж» впечатлений и чисто мускульная усталость.
     Тяжеловато.
      В целом и общем, к финишу бредём, как говорится  «изрядно ощипанные, но не побеждённые». Разрушение моего очередного стереотипа  чуть не произошло прямо у моря, под вековыми соснами. Сначала странный, не свойственный Горе, запах, поразил наше обоняние.   Ну, никак не совмещалось это «амбре»  с благодатной «картинкой» Афона. Но ещё больше поразили нас звуки!
     Свиноферма (!).
     Диких свиней.
     Волосатых.

     Зачем они здесь при известном монашеском рационе питания?
     Непонятно.
     Маленькие детки-свинки радостно бросились к нам, глазеющим, в надежде разжиться  чем-нибудь съестным, но встреча была более чем неожиданной и мы,  оказались не готовыми  к ней.
    Ор поднялся неописуемый.
    Но подошёл здоровенный папа-хряк, коротко хрюкнув – извинившись,  за бесцеремонный приплод, быстро навёл порядок.
     Так это вольер!
     Как в зоопарке.
     Никакая это ни свиноферма, наконец-то дошло до меня.     А, я уже было вообразил…, но, как гласит молва «каждый судит о других в меру своей собственной испорченности».
    К вопросу о фауне. Местная экосистема более устойчива и поддерживается монахами естественным образом (вообще не употребляют мяса, только немного рыбы) в отличие от материка, где экология оставляет желать лучшего. Многое зверьё находит здесь убежище, поскольку полуостров связан с материком и никакие границы для них не преграда.  Встречаются и крупные  животные: шакалы, лисицы, рысь, дикий кабан и уникальный для средиземноморья тюлень-монах, который размножается только здесь.

     Пережёвывая лёгкое  потрясение от встречи с меньшими и дикими братьями нашими, прыгая с камня на камень, а то и выгребая по щиколотку в прибрежной гальке, думал о том, с каким удовольствием рассматриваются по телевизору, или, как бывало здесь, с борта парома, «весело и бодро»  идущие  у береговой кромки или козьими тропами цепочки туристов-альпинистов-паломников. И,  чего стоит эта бодрость на самом деле.
     Наконец, за очередным ландшафтным «изгибом» показался монастырь, в средневековый облик которого явно не вписывался  высоченный строительный кран, - нередкая картина на современном Афоне.
     Дохиар.
     Метрах в пятидесяти от моря.
     Очень красивый. Очень ухоженный. Весь в пальмах и другой средиземноморской флоре.

     Нас сразу же отвели в архондарик на «собеседование». Пока ждали, я, поражённый местными красотами, раздумывал, - это ж,  какой строгости устав должен быть у монастыря, чтобы нивелировать потрясающие эти красоты с монашеской аскезой. Как  дистанцироваться  иноческой  душе,   от вещных, плотских, со всех сторон фонтаном бьющих прелестей  Эгейского моря, чудесной природы и комфортной среды обитания  «цивилизованного» монастыря.  Поток «мыслей моих скакунов» прервал монах с сурово-пронзительным взглядом, озвучивший  некоторые монастырские правила.  Архондарик предупредил, что в  местный устав не вписывается наш товарищ, с неуставными, длинными волосами (кто не знает, в монастыре, как в военном гарнизоне, «всё должно быть по уставу»).
     «Вы монах», спросили его.
     «Нет»
     «Тогда, мы не можем Вас принять»…

       На паломнических сайтах много «инструкций» о посещении Афона со всякого рода предупреждениями, в частности: «…одежда паломника должна быть не вызывающей, а благообразной. Не допускаются паломники в шортах, а в некоторых монастырях и в рубашках с короткими рукавами. Запрещено курение на территории монастырей, купание в море, загорание на солнце, песни и светская музыка, мясная пища и т.п.» Но про волосы – ни слова.
     Ну  что ж, «в чужой монастырь со своим уставом…».
     К  тому же, обитель может разместить только четверых паломников.
     В получасе ходьбы, здесь же на побережье, расположен монастырь  Ксенофонт. Разделившись, (я, с троими товарищами буду ночевать в Дохиаре) на «последнем издыхании»  пошли определять остальную команду на постой.
      Сосед оказался ещё краше.

      Построенный в десятом веке, Ксенофонт выглядит моложе… лет на девятьсот девяносто пять. Великолепная архитектура старинных зданий православного средиземноморья,  бережно сохранённая  и заботливо отреставрированная, перемежалась с  богатой отделкой новостроя «под старину».  Во внутреннем дворике, искусно отделанном каменной резьбой, райские беседки. Бассейн с золотыми рыбками.  Внутри гостиницы мраморные полы, отличная, дорогого дерева, мебель современные средства связи и  отличная сантехника.
    Всё замечательно органично.
    Всё, до евроцента,  вложено куда надо.
    Но дай, Господи, обители и её насельникам противостоять соблазну европейского комфорта, который, превращаясь в самоцель, ведёт к погибели души. По приезду домой посмотрел в интернете фильм Юрия Воробьевского об Афоне, который высказал созвучные с моими ощущениями мысли.
    Разместили всех быстро и без претензий,  а мы, перед выходом «домой» в Дохиар прошли по монастырю Ксенофонт.
     Жарко.
     Вокруг ни души, все на работах.

     В соборном храме монастыря во имя Святого Георгия хранятся Чудотворные  иконы, в том числе широко известные  у нас - Икона Богородицы Одигитрия (Путеводительница)  и икона Преображения Господня. А среди  святынь,   мощи - святого Модеста, Иакова Персянина, священномученика Харалампия, великомученика Пантелеимона, мученицы Параскевы и, наконец, святой Марины.
    Святой Марины!
    Ангел Хранитель моей мамы.
    Начал искать мощи святой, но храмы закрыты до вечерней службы.
     Попросил, остающегося на ночлег, нашего  иеромонаха отца Феодосия приложить купленный загодя для матушки моей Марины браслетик и приложить к мощам святой.
      На выходе из монастыря  сорвал на память, почти созревший, плод с мандаринового дерева.
     Каюсь.

     Но, зато, у меня дома перед иконами, лежит потемневшая и уже высохшая, мандаринка со Святой Горы.
     Теперь декабрь.
     За окном,  снег.
     А  в душе, благодатная афонская осень…

                XI.
                Искушения.
 
      В полдень с тремя другими постояльцами я вернулся в Дохиар.
      В переводе с греческого, дохиар, -  келарев, т.е. обитель основана  келарем (заведующим монастырской трапезой, кухней) лавры святого Афанасия, иегумном Евфимием. Таким образом,  эти постройки чуть  моложе Великой Лавры. Не первый раз поражаюсь, какими  великими трудами безымянных  монахов – строилось, восстанавливалось после набегов, пожаров и природных катаклизмов, наконец,  содержалось, - всё это дошедшее до нас чудо,  - Афонские монастыри!  С какой любовью возделывается эта «нива». Здесь даже камни цветут. В буквальном смысле: такое разнообразие флоры, такое соцветье, такое благоухание можно встретить только… в других монастырях. Например, на Святой земле, по дороге в Иерусалим,  я наблюдал подобное. И на Елеонской горе. И хотя флористика, не забота монахов, а моление и только моление, за всех за нас грешных, за весь мир, монастыри расцветают невероятными красками и ароматами от истинной, всепоглощающей Божьей любви, которая, из поколения в поколение «генерируется» сердцами и душами иноков. А там где любовь, там и красота…

     Одна из главных святынь монастыря Дохиар икона Божией Матери  "Горгоийку" «Скоропослушница», любимая греками и афонитами,  глубоко почитаемая и россиянами, находится недалеко от трапезной, в специально построенной для неё часовне. По преданию, один из монахов, за небрежное отношение к святыне был поражён слепотой,  и только после глубокого покаяния зрение к нему полностью вернулось. Вернулось по молитвам его и всей братии молившейся за него, - очень скоро. Отсюда и именование этого образа Богородицы «Скоропослушница». Осталась в памяти и имя этого персонажа афонской истории – келарь Нил.  Он впоследствии стал  иегуменом этого монастыря. Случилось всё  9 ноября 1664 года.

     Не могу не поведать и о соборном храме обители, построенном в XVI веке, чья предыстория насколько дикая, настолько и правдивая.  Для завершения строительства монастыря не хватало средств,  и одному юному послушнику было явление Царицы Небесной, которая указала место зарытого клада. Причём   сокровища находились достаточно далеко, за проливом, на землях монастыря – острове Лонгосе.  Мальчик с двумя иноками поехал и в указанном  Богородицей месте вырыл клад. Но монахи соблазненные дьяволом по дороге назад решили избавиться от ребёнка и завладеть драгоценностями. Хотели утопить его,  привязав к шее камень. Но, святые Архангелы не дали совершиться ужасному,  и мальчишка чудесным образом был перенесён ими в Дохиар. Преступление было раскрыто,  и нечестивцев постигла заслуженная кара.   С тех пор, в соборе как святыня хранится этот камень, а, свидетель трагедии, повзрослев, стал игуменом монастыря Дохиар под именем Варнава.

      Не перечисляя всех  святынь монастыря (прочитать о них можно  в интернете), замечу, что в здесь хранятся частицы мощей, почитаемых во всём христианском мире, двадцати семи святых.
      Иконки «Скопопослушницы»,  во множестве были приобретены мною в местной лавке для подарков домой, особенно женщинам, не могущим сюда попасть: родным, близким и сотрудницам. В последний вечер на Афоне и предстоящую ночь у нас плотный молитвенный «график» и надо всё успеть. Здесь всё начинается с Полунощницы, затем идёт Утреня, после которой Часы и Литургия, которая заканчивается около семи часов утра.
     В бодром состоянии духа отстояли вечернюю службу.
      Почти в идиллическом настроении и с легким сердцем (после келейного правила и  исповеди отцу Михаилу), я в числе других уже матёрых  «паловников»  завалился, перед поздней (или ранней) службой, несколько часов поспать,  даже не предполагая, какие искушения ждут меня в последнюю ночь на Афоне.
      В два часа ночи, теперь уже привычно, а потому легко встал и после короткого моциона уже стоял в  соборном храме в честь Архангелов.

     И началось.
     Сон начал «морить» меня чуть ли не с первых слов молитвы.  Если кто-то боролся с ним, тот знает, что это за мука. При полном осознании того, что спать, да ещё в последнюю на Афоне службу нельзя ни при каких обстоятельствах, - ты совершенно не в состоянии противостоять сну. Веки, физиологически ощущаемо, наливаются свинцом. Безвольно расслабляются мышцы всего тела. Постепенно слова монашеской молитвы теряют форму, а затем и содержание, смысл, слова перестают быть словами, становятся бесформенными  мягкими комками хаотично-броуново  толкающимися в черепной коробке. Все мысли, всё напряжение духовных сил брошено было на то, чтобы не потерять ускользающую нить сознания.
     Притом, что минуту назад чувствовал себя отдохнувшим и выспавшимся.
     Притом, что прекрасно понимаешь, чьи это козни.
     Притом, что с ужасом осознаёшь беспомощность твоей молитвы-мольбы.
     Минуты растягиваются в вечность и в этой вечности,  много раз огромным усилием воли возвращаешься к действительности, и вновь проваливаешься в бесконечную бездну дремоты. Кажется, что служба тянется бесконечно долго,  и нет ей конца и края. «Сморило в сон» этимологически обозначает «привести в полное изнеможение».

     Изнеможение! Не шахтёр, не подводник и не космонавт ведь…
     Наконец, эта служба закончилась и… продолжилась, уже как Божественная литургия  в маленькой часовне у входа в монастырь. Здесь находится ещё одна почитаемая афонитами Богородичная икона именуемая    «Горгоиписуса». В тепле часовенки муки со сном не  только усугубились, но добавились и другие, - духота, от множества молящихся монахов и паломников.  Сердце моё забеспокоилось и затрепыхалось, пришлось выйти посидеть «обдуться» утренним  морским бризом  на большую веранду, где уже находилось десятка полтора молящихся.  Свежий октябрьский воздух, на какое-то время привёл меня в чувство, но умостившись на удобный приступочек и опершись на стену, с неистовой силой я вновь испытал «припадки» сильнейшего сна. С трудом «продирая» глаза, увидел, что большинство моих соседей сосредоточенно… дремлют.
     Господи!

     Значит, не я один грешник испытываю эти муки.
     От мыслей этих глупых стало немного легче…
     Более тяжёлой службы,  я не  могу припомнить в своём уже кое-каком опыте, хотя, по моим подсчётам за последние двенадцать часов пребывания в Дохиаре, мы  в молитвах провели в общей  сложности семь часов.
     Это Святая Гора.
     За неделю афонской  «обыденной повседневности» я, насмотревшись на местные регламенты и уставы, поднаторев в службах,  пожив, почти монастырской жизнью -  почувствовал себя, чуть ли не героем, покорившим Эверест. В духовном смысле афонские вершины несоизмеримо выше, и до них мне  не  добраться никогда, но, вот,  во истребление гордыни и был преподан  этот урок о немощах.
      По приезду домой, пересматривая почти две тысячи фотографий и несколько часов видео, понимаю,  каким несметным сокровищем обладаю.
      Оно не девальвируются.
      Не зависит от курсов монет.
      Оно навсегда.
      Не хочется резонёрствовать, но  волнует то, что испросив разрешение на съёмки у духовника, не испрашивал его в каждом монастыре или ските, хотя кроме Вотапедского монаха, никто не делал мне замечания. Не растаскиваем ли мы мирскими нашими стремлениями (пусть и благими) по камушкам, не нам принадлежащими святыни? Не нарушаем ли шаткое равновесие, духовную гармонию,  наконец, порядок святой обители.

     Нарушаем и разрушаем.
     Если  превращаемся в тех посетителей Горы, которые,  по словам Паисия Святогорца, передают свои впечатления и переживания в экзальтированном, чрезвычайно преувеличенном виде. Хотя эмоциональный фон восприятия Афона свойственен и мирским, и монашествующим паломникам. В общем,  не хотелось бы походить на отпетого «турыста», но читателю виднее…
      Что касается съёмок…
      Георгий Юдин  в своём фильме «Святой  таинственный Афон»,  рассказал о том,  как объясняют запрет съёмок сами монахи. На  Горе столько святого, чудесного и невидимого мирскому глазу, что снимая, можно, даже нехотя, перенести в современный суетный и бездуховный мир вещи «горнего»,  не нашего, -  «дольнего» мира, и опошлить их. Сам автор, без благословления настоятеля Иверской обители снял «с улицы» часовню, где хранится святыня Иверская Божья Матерь. По приезде домой, разглядывая снимок  на компьютере,  увидел, что он размазан, как будто  снят  в движении (точь в точь, как произошло с моими снимками в Иерусалиме, когда, я, бестолковый, вообще не испрашивал ни у кого разрешения). Мало того, у Г.Юдина,  «размытое»  фото было  рассечено сверху вниз  красной молниеподобной полосой,  в конце которой находилась белая капля с мутным изображение чего-то. Увеличив этот «мутный» объект, потрясённый писатель увидел маленького белого Ангела, стоящего на коленях, с предупреждающе-ограждающим жестом поднятых вверх ладоней. Хозяин снимка стал звать с кухни жену, чтобы показать  чудо, но фото «растаяло» у него на глазах.

      Это было свидетельство только для него…
       И последнее по теме. Русский Свято-Пантелеймонов монастырь в начале XX-го века славился своей благотворительностью и раздачей обильной милостыни. В Протате, верховном административном органе Афона решили, что это отвлекает монахов от главного дела, - молитвы.
     И всё запретили.
     Отец настоятель, подчиняясь воле руководства,  назначил последний день подаяний, - 21 августа/3 сентября 1903 года, попросив инока Гавриила запечатлеть этот акт на редкий, тогда ещё,  фотографический аппарат. Всё действо успешно засняли. Проявили стеклянную пластину и … 
     Вот сидит, узнаваемый монах, раздающий милостыню.
     Вот череда нищих, выстроившаяся за подаянием.
     И рыдающая женщина, отходящая от инока.
     Вся в огне.
     Богородица!

     Подделать  это технически не возможно. Теперь этот снимок висит в алтаре соборного храма, а оригинал свято хранится в канцелярии монастыря. Увеличенная копия (для сомневающихся),  на стене храма. Как написано в «Путеводителе»: «в воспоминание сего чуда в монастыре написана икона - «Образ Божией Матери Светописанный», составлена праздничная служба, которая через сто лет введена в обиход монастырского богослужения».
     Кто не верит, приглашаю на сайт монастыря или просто кликнуть тему в интернете.
    Так заканчивался для меня Афон.

                XII.
                Post scriptum.

    Пишу последние строки в канун Рождества 2014 года и пытаюсь суммировать свои ощущения, представления и понимаю, что  не в состоянии охватить и осмыслить это пространство.
     Афон.
     Ну, не вмещается эта планета, - нет, эта галактика  в моё сознание.
     Я пытался живописать только  внешнюю, «цветовую» гамму этой земли. Передать своё удивление, чаще изумление, косным и беспомощным языком своим. Внутреннюю, духовную, содержательную, -  настоящую  и главную составляющую Афона мне не озвучить. Не по моим знаниям и молитвенному опыту.
     И ещё.
     Преклоняюсь пред трудами, духовном делании афонских иноков, верую в несокрушимую силу их молитвы и, их же мнения, об  особом предназначении нашего Отечества. Вот и сейчас, вслед за Честным Поясом Пресвятой Богородицы, впервые в истории Греции Дары волхвов покинули Святую Гору и привезены в Россию.
     Говорят, что Афон это не место, это путь. Справедливо,  хотя бы потому, что после него, точно знаю, -  я уже никогда не буду «как вчера», как до поездки.
     А, каким буду?

     В последнюю  ночь  в гостинице Уранаполиса мне не давал спать шум на улице, а затем и в её коридоре. Кто-то бегал по нему; сквозь сон слышал,  как громко увещевал, успокаивал кого-то хриплый мужской голос; как глухо доносились чьи-то, почти детские рыдания. За завтраком, утром, я увидел группу в десять - двенадцать молодых людей с взрослыми, судя по всему, наставниками.  И одного юношу,  сидящего отдельно. В гламурной кожаной куртке и стильных вельветовых джинсах.
      Он, что называется, обращал на себя внимание.

      Лицо, расцарапанное, с ссадиной на  скуле, а главное, затравленный взгляд, никак не гармонировали с его общим, «преуспевающим»  видом. Хозяйка гостиницы   полька Каролина, поведала, что молодые люди, сильно перебрав алкоголя, бузили всю ночь, а под утро, один из них «со-товарищи» поехал покататься на чужой машине, «забыв»  предупредить  об этом  хозяина. Полиция (к русским здесь относятся особенно тепло) не арестовала хулиганов, а оштрафовала их на семнадцать тысяч евро. Судя по лицам «делегации», денег осталось у них только-только…

     Каково же было моё удивление, когда через час с небольшим эти ребята вышли во двор в  чёрных платьях семинаристов, а взрослые, - в священническом облачении и двинулись с рюкзаками  на паром, отходящий на Афон.
    Все из какой-то украинской епархии.
    Господь  судья этим юношам.
    Только Он и даёт шанс  на исправление самым  последним грешникам. Возможно, этот урок будет главным  в жизни и этого парня. И если  Милосердная пускает его в Свои Приделы, значит и у него, может статься, будет свой путь…

Январь 2014 года.