Стоянка

Ты вышел из кабинета бледнее обычного. Улыбаясь, подошёл и обнял меня. Можно было ничего не говорить. Мы подозревали это уже пару месяцев: боли не прекращались, и семейный доктор увеличивал дозу морфина.

-

Я гладила твою щёку, целовала глаза, дотрагивалась кончиками пальцев до любимых губ и улыбалась. Ты любил мою улыбку. Ты вообще меня любил больше всего на свете. Брал мои руки, сковывал ладонями запястья и дышал на них, согревая. Потом я поправляла тебе съехавшую на затылок шапочку, ложилась рядом под одеяло, подтыкала его под тебя и говорила: "Спи, мой хороший." Ты засыпал.  А мне вновь и вновь представлялась дорога. Твоя белая дорога, стелившаяся в тумане молочной рекой. Она медленно обтекала верстовые столбы с небольшими фанерными дощечками, набитыми поперёк высоких, изъеденных короедом, брёвен. На фанерках полувыцветшим готическим шрифтом нанесены названия месяцев. Каждой дощечке соответствовал свой месяц. И всякий раз дорога скрывалась в тумане на столбе с надписью "Октябрь". И я думала: "Слава Богу. Ещё целый год. А там, может, и больше."

-

Ты вышел из кабинета бледнее обычного. Улыбаясь, подошел и обнял меня:

- Поехали, маленькая?

Я кивнула.

- Давай подальше. Может, в горы? Тебе сиденье подогреть?

За рулём ты чувствовал себя уверенно. Казалось, не ты следил за дорогой, а она подчинялась тебе. Серпантин поднимал нас всё выше. Осень гремела ручьями, обрушивающимися с вершин, стелилась красно-жёлтыми кронами и слепила взбесившимся солнцем. Ты как всегда вел одной рукой, потому что вторая не отпускала мою ладонь. Я уткнула нос в распахнутый ворот твоей куртки. Мне казалось, что если перестану дышать тобой, остановится сердце, и я умру. Умирать именно сейчас не входило в мои планы. Умирал ты, и надо было срочно искать другую клинику.

- Прекрати щекотать носом рубашку, - ты притянул мою голову к себе.

- Как же ты можешь чувствовать щекотку через ткань? - я высвободилась из-под твоей руки и приподнялась, чтобы лучше тебя рассмотреть.

- Любопытной Варваре - что? - ты коротко глянул на меня. Глаза смеялись. И я снова уткнулась в твой ворот.

Поплыл туман над твоей белой дорогой. Верстовые столбы не спеша отсчитывали месяца. Я загребала туман ногами, надолго зависала в холодном воздухе, плавно приближалась к очередному столбу и с трудом разбирала надпись на рассохшейся дощечке. "Август"... "Сентябрь"... Туман сгущался, видимость становилась почти нулевой, но мне удалось почти интуитивно приблизиться к версте с пометкой "Октябрь"...

- ...маленькая, да ты заснула, - твой голос вывел меня из тумана. - Давай-ка на стоянке тормознём.

Мы вышли из машины. Стоянка узкая. Сразу за бетонным парапетом - обрыв. Я легла животом на широкое ребро ограничителя и посмотрела вниз. Пропасть была глубокой, разглядеть дна так и не удалось. На противоположной её стороне отвесная скала уходила в небо. Густые лианы плюща карабкались по замшелой гранитной стене, обвивая низкорослые деревца, уклончиво примостившиеся на её выступах.
Наблюдать эпическую картину мне расхотелось, и я присела на парапет рядом с тобой.

Мы курили и молчали. Потом ты достал из отсека автомобильной дверцы бутылку минералки и протянул её мне. Мы снова закурили. Мимо нас изредка пролетали машины. Успокоившееся солнце не слепило глаза. Только невидимые птицы перекликались в разномастных кронах.

- Я знаю, что ты прыгнешь следом за мной, - ты спокойно рассматривал зажигалку.

- Да. Конечно, - улыбнулась я.

Ты легко усадил меня на своё колено, провёл рукой по моим волосам. Солнце играло в твоих зрачках, наполняя их серую глубину золотистыми крапинками.

- Но я не стану этого делать. Потому что, сколько бы мне ни осталось, хочу любоваться тобой.

Я коснулась губами твоего запястья.

- Поехали домой, маленькая.

Ночью я вновь плыла над твоей белой дорогой. Туман уплотнился в самом её начале. Я пыталась  разрушить его толщу,  вслепую нащупывая верстовые столбы, и, протирая пальцами влажные таблички, еле различала их надписи. На последней из тех, что удалось разглядеть, была надпись - "Февраль".