Баноффи

 Баноффи

  Название  «Blach Friar Pub» это питейное заведение Лондона носит аж с 1875 года и не только благодаря статуи чёрного смеющегося монаха на фасаде утюгоподобного здания, а даже по большей части благодаря своему историческому местоположению. С XIII-го века, по какие-то чуть-ли не наши дни, в этом районе находился монастырь по особым причинам называющийся «доминиканским». Монастырь был весьма не маленьким и именно из-за обилия в этом районе личностей в чёрных монашеских одеждах, весь этот район приобрёл название – район Чёрного монаха, или даже в переводе на некоторые языки район носил название «чёрномонашенский». В последствии, и местный мост через Темзу, и даже находящаяся поблизости станция метро тоже в речи лондонцев приобрели такое же название – мост «Чёрный монах» и станция метро «Чёрный монах».
     В шестидесятых годах ХХ-го уже века «чёрномонашенский» район чуть было не лишился этого злачного места, чей вид не вписывался в городскую архитектуру современного Лондона, но жителям района удалось отстоять это грузное четырёхэтажное здание. Благодаря некоторым усилиям неравнодушных активистов этого угрюмого района и жители британской столицы, и её туристы, до сих пор могут, попав внутрь, созерцать на стенах самого паба остроумные мраморные панели с изображением монахов. Прелесть этих мраморных монахов заключается в том, что они, каждый с какой-то своей иронией, смотрят на посетителя паба, как бы не осуждая, а наоборот подбадривая выпивающих и всем своим видом говоря: «Эх, нам монахам этого нельзя, так хоть вы насладитесь возможностями своего земного бытия». Так же не думать о вечном и предаваться разгулу способствуют многочисленные фривольные таблички, всё на тех же стенах, самыми безобидными из которых были – «Мудрость редка», «Не рекламируй, а лучше рассказывай сплетни» и «Наряды – глупость».
     Есть в «Чёрном Монахе» и ещё одна своя особенная фишка – это особенный сладкий карамельно-банановый пирог, готовившийся на его тесной и жаркой кухне с незапамятных времён. Хотя по иронии судьбы, сейчас, в наше время, практически любой справочник красочно расскажет историю, как десерт «Banoffee pie» (никак иначе, как - банановый пирог), в году так 1971-ом или 1972-ом «изобрели» два, мягко говоря – дельца совершенно из другого паба. Согласно официально зарегистрированной версии произошло это «знаковое кулинарное событие» на юге самой Англии, а точнее в графстве Западный Суссекс. Смелыми «изобретателями» оказались некто Найджел МакКензи (являющийся владельцем ресторана) ну и соответственно, так как в одиночку такой шедевр не осилить, ассистировал ему в этом шеф-повар его же ресторана Ян Даудинг. Ирония на этом не заканчивается – плюс ко всему ресторан Найджела МакКензи имел ещё и название ни больше не меньше, как тоже Монах, только в отличии от лондонского он был не «Чёрный», а «Голодный». Да, да, да! Найджел МакКензи был  владельцем паба «Голодный Монах», а Ян Даудинг работал там же шеф-поваром и в одном из упомянутых годов они умудрились получить соответствующий документ на авторство данного пирога.
     Как эти два воротилы ресторанной индустрии до этого дошли или точнее – что их осенило, на это «ирисочно-сливочное» творение, патент умалчивает, но зато каждый старожил черномонашенского района с удовольствием расскажет Истинный исторический факт, если его попросить… или даже если не просить.

     Однажды, в какие года не помнит никто, но это точно старуха посудомойка Аббигель, называемая уважительно всем персоналом – тётушка Абби, как-то в один из «мертвых» понедельников не стала выкидывать пакет со старым раскрошенным печеньем, а просто смешала его с размягчённым сливочным маслом, затем устлав этим крошевом одну из кухонных мисок, выложила туда подвяленные и засахаренные бананы, куда неумёха Тодд успел уже пролить сладкой кофейной гущи, завалила это всё горячей плотной и жирной пенкой с топлёного в печи молока. Тётушка Абби к своим семидесятивосьми годам была до горбатого сутулой и это весьма помогало совать ей её же собственный острый саксонский нос, куда даже не имел обыкновения соваться ни владелец ресторана Гарри Роббинсон, ни его брат и по совместительству шеф-повар здоровяк Робб, тоже к слову Роббинсон.
     Аббигель всегда не прочь была угостить, как она сама говорила «Моих деток» – имея в виду абсолютно всех работников ресторана, «чем ни будь к чаю» и сразу выставила это на стол, под нос шефа Роббинсона, точнее под газету этого бездельника, а нос учуяв пряный кофейно-банановый топлёный молочный аромат, появился мгновением позже. Проворно поджав свои огромные длиннющие, торчащие чуть ли по другую сторону стола ноги, Робби Роббинсон бросил оживившийся взгляд на давно остывший чай. За тем шумно откинув в сторону уже несвежую лондонскую газету, вынув с ловкостью шапитошного иллюзиониста свою вечно засаленную ложку с шахматным конём в виде ручки и гравировкой «property of the chess house cafe», что недвусмысленно говорило –  собственность кафе «Шахматный дом» (откуда самого Робби поперли за пьянку, забыв проверить его карманы), предводитель поваров зачерпнул ещё тёпленькое месиво.  Закрыв глаза толи от вкусового наслаждения, толи от нежелания лицезреть ввалившегося на кухню увальня Томми с клочком бумаги, на котором явно были его каракули с заказом невесть откуда взявшимися гостями. Робби сначала медленно и беззвучно, а потом уже интенсивно и со звуком, начал причмокивая шевелить кулинарный новодел тетушки Абби в своём бездонном рту, не спеша его отправлять через глотку в не менее бездонное брюхо.
      Увалень Томми расквасив губы и без того бесформенного рта начал кривить голову набок пытаясь одним глазом разглядеть, какие¬–такие дела творятся во рту Робби Роббинсона, а оставшимся на старую затёртую медную миску тоже пытаясь высмотреть, что такое опять приготовила «своим деткам» к чаю Тётушка Абби. Под этим сосредоточением воля увальня ослабла, каракули выскользнули из размякшего пухлого кулака Томми и потяжелевший от пота взмокшей ладошки лист практически не борясь с гравитацией скользнул по официантскому фартуку, за тем по мятой брючине в районе вытянутого калена и с осязаемым приземлением улёгся на нос истрёпанного ботинка  почти впавшего в транс работника зала Томми. Это и вернуло его в реальность, увалень посмотрел вниз на ботинок, оценил ситуацию, оценил свои шансы и физические возможности, поняв, что теперь на него свалилась ещё одна непростая задача, начал осторожно и медленно, мотая толстыми боками нагибать своё практически бесформенное тело вниз, пытаясь при этом как можно сильнее вытянуть к ботинку саму руку и пальцы на руке. От колебаний тела, мятый лист, тоже медленно мотнувшись соскользнул к своей логической точке – к кухонному зашарпанному полу. Досада на лице Томми воочию показывала, что он моментально забыл про весь внешний мир и был целиком и полностью поглощен этим внезапно свалившимся на него занятием. Новое усилие! И вот вытягивание руки и сгибание тела дало свои результаты – записка оказалась прижата между кончиками среднего и безымянного пальца! Тело на секунду застыло, затем снова заколыхалось и волнообразными рывками пошло вверх. Поднеся листок к раскрасневшейся от неимоверных физических и эмоциональных перегрузок физиономии, «акробат» начал всматриваться в содержимое, секунда замешательства, за тем вторая… третья… и пухлая кисть поворачивает листок против часовой при этом не менее пухлая шея наклоняет голову с лева на право, колыхнув красными трясущимися словно пудинг щеками. Упражнение с поворотом записки и головы помогает закорючкам обрести смысл. Томми сначала губами, а потом и голосом в котором появилась нотка радости и облегчения с парой лёгких запинок читает:
     – Баранья голяшка в соусе из сморчков для джентльмена и филе камбалы со спаржей для его спутницы! – радость на лице Томми, что он признал свои каракули, взгляд на Робби Роббинсона, взгляд на медную миску и его шумный глоток его же комка слюней… Пауза.
     – Десерт есть? – возникнув из своего пекарского закутка спросил Тодд.
     – Да, – от снова запыхтевшего над своей каллиграфией Томми, – да, два банановых пирога сразу после горячего.
     – Чёрт! Твою ж! Два?! – раздосадованное от Тодда.
     Скребущий звук собственности шахматного дома по черноманашинской меди, чавкающий звук жерновов Робби Роббинсона, повторное жалобное заглатывание слюны Томми и хлопок себя по ляжке неумёхи Тодда…, и следующая порция масляно-печенного бананового-кофейного шедевра от Тётушки Абби  в  роббиновскую глотку. Голодный всхлип  увальня и быстрые неумелые шлепки тапок неумёхи Тодда к себе в мучной закуток.
     – Шеф, одна баранья голяшка со сморчковым соусом и филе камбалы со спаржей, – снова повторил Томми, после чего уже жалобное, –  И ещё, шеф – джентльмен похоже из мэрии хоть я и не уверен, а девица из газеты – это я точно уверен, – за тем вытянув шею или точнее попытавшись это сделать увалень Томми спросил,  – А что это сегодня у нас к чаю?
      – Как из мэрии, как из газеты?! Гарри нас прибьёт! Рукастый Крейг – баранина, сморчки, камбала с лимонным перцем и аспарагус в хересе с бадьяном! Живо! Не слышу!
      – Да шеф! – хриплое и громкое из-за плиты.
      – Хотя тащи всё сюда – я сам! Тодд, что с банановым пирогом?! Неумёха, я с тобой разговариваю!
     – Шеф, оно как бы само, ну она сама, ну гуща то, я их только подпёк, только сахаром, а оно, вернее она, точнее он, ну они – бананы то…
     – Что ты там опять мямлишь! Томми! Ты чего встал как не знаю кто?! Живо к гостям! Предложи лимонад там,… или что они там может хотят! Дуй в зал, Том! Тодд, кто там у тебя – он, она, оно?! Пирог есть?!
     Из-за печи раздавались разного рода похожие на слова пыхтения, всхлипывания и сопения в которых можно было услышать снова всё те же «он-она-оно…», но смысла это ни для сложившихся на кухне дел, ни лично для понимания самого шефа Робинсона ни привносило абсолютно никакого. По шлепкам стоптанных чёботов увальня стало очевидно – Томми отбыл в зал к дорогим гостям и это событие могло только радовать, оби хоть один из недотёп наконец-то понял смысл своего никчёмного существования в «Чёрном монахе». Но вот повелитель противней и сита напротив, чертыхался и гремя мисками по-прежнему не соблаговолил дать внятный ответ по банановому пирогу. 
     С засученными по локоть рукавами, обнажившими толстенные и жилистые предплечья,  на кухне возник Крейг. Крепкими клешнями он прижимал к своему плотному и широкогрудому телу прихваченные из ледника пергаментный свёрток с томлёной голяшкой, заляпанный глиняный горшок с остатками сморчкового варева, и миску с топлёным маслом. Ни говоря, ни слова и на некоторое время практически замерев посреди кухни, Крейг, для начала пару раз бросил свой прикрытый тяжелыми надбровными дугами взгляд в сторону шефа Робинсона, потом как бы вытягивая правый носок и креня всё тело и уши влево, начал прислушиваться к происходящему в тесных владениях Тодда.  Но звуки из-за печи и для Крейга, и для всех остальных продолжали вносить всё больше и больше неясности о происходящем за ней, руша последнюю надежду присутствующих на хоть малейшее наличие здравого смысла в башке горя-пекаря.
     – Тодд! – уже во всю глотку хрипло заорал раскрасневшийся Робинсон, – Да от мучного червяка на твоих полках больше толку, чем от тебя, проклятый ты идиот! Два банановых пирога! Ответь, чёрт подери тебя и твоего дядюшку, который уговорил нас взять твою бесполезную тушку к нам в «Чёрный монах»! Два пи-ро-га!
    На тонкой шее, натёртой до красна лямкой старого засаленного фартука, из-за запечного угла высунулась лопоухая кривая морда Тодда перепачканная мукой и искаженная ужасом предстоящего наказания. Блея и заикаясь, говоря то ли слова, то ли какие-то заклинания, то ли ещё что, Тодд постепенно вылез на свет весь. Вытерев две своих худых руки об и без того грязный фартук, он вытянул эти руки вперёд, вертя направленными ладонями в стороны и вниз, пискнув как мышонок под веником захлопал глупыми глазами и скривив рот, пекарь окончательно окоченел…
     На кухне воцарилась тишина, сквозь которую расслышалось лишь ритмичное и зловещее шарканье веника, а немного спустя и:
     – А я ему говорила, – Тодд – не валяй дурака, газеты ты всё равно читать не умеешь – так займись делом, – внезапно нарушило тишину скрипучее и до того привычное брюзжание тетушки Аббигель. – Говорила я ему, безрукому негоднику: «Испортил бананы – дуй на рынок, пока шеф не видит и проси у этого крохобора Сэмми в долг» – не послушал, теперь чем будут господа заедать сморчковую жратву и вашу солёнющую спаржу. Пирог сам себя не приготовит, точно так же, как вы тут все не перестанете быть бездельниками. Эх, как жаль, что прежний хозяин, мистер Шон, рано ушел из жизни, ведь он был всего на пару десятков лет старше меня, а его племянники остолопы пустили вас, бездарей, на кухню этой когда-то славной забегаловки. Эхе-хе, жаль-жаль – гнал бы он взашей всю вашу ватагу, не позорили вы бы имя «Чёрного монаха», не по-зо-ри-ли.
     Говоря всё это тётушка Аббигель ни к кому не обращалась, во всяком случае из присутствующих на кухне, а просто гнала по кухне мусор своим аккуратным веником в направлении черномонашенского чёрного же хода. Шамкая беззубым ртом и ворча уже что-то совсем неразборчивое, про толковость прежних владельцев и про то как мистер Шон ухлёстывал за ней, когда она ещё была «ого-го-го», тётушка Аббигель, чуть притормозила у стола, ловко сунув веник подмышку начала прибирать на столе. Для начала свернув раз в восемь брошенную, как попало газету, затем смахнув своей скрюченной и сухой ладошкой крошки и мусор со стола в аккурат в наметённую ей же кучу, она повернула своё скрюченное тело сначала в сторону рукастого Крейга, потом хмыкнув крючковатым носом, глянула на скривившегося Тодда и только потом уже переступая своими ногами мелко и нечасто словно утка, повернула всё тело к Робинсону. Подняла с трудом голову и глядя в глаза верзиле с печалью по матерински сказала:
     – Робб, не будь дураком – не жди от Тодда чуда – дай моей утренней стряпни этим проходимцам, да и дела с концом. Всё равно они отродясь ничего лучше и не ели, а вам самим, всей вашей шайкой и такого никогда не состряпать.
      Высвободив веник из подмышки, закрепив его в скрюченной ладони, шаркая ногами тётушка Абби погнала сор дальше к чёрному ходу, где в углу стоял её древний, как она сама деревянный совок.
     Первым, как говорила тётушка Аббигель из «троицы бездельников»,  ожил рукастый Крейг. Расслабив морщины на своём высоченном загорелом с залысинами лбу и раздвинув наконец-то свои нахмуренные неандертальские брови Крейг деловито поставил всё принесённое в своей могучей охапке на край большого стоящего посреди самой кухни белёного очага, служащего в «Черном монахе» основной плитой и глянув на шефа Робинсона, потом на неумеху Тодда. За тем, повторив это переглядывание еще разок Крейг нагнулся, взял огромной ручищей чёрную кованную кочергу и открыл топку. Помешав там тлеющие угли, Крейг удовлетворённо крякнув, уцепил одной пятернёй два небольших серых и тёплых полена, лежавших с утра у того же самого очага сунул их в топку в аккурат на самые угли. Поленья поочерёдно щелкнув и трескнув сразу же охотно занялись сначала робким, а потом и уже бойким обтекающим желтым светлым и гулким пламенем. Радостно ощерившись Крейг при помощи всё той же кочерги прикрыл дверь топки и выпрямившись в полный рост посмотрел на шефа, а потом снова на неумёху.
     Позже зашевелился и шеф, покосившись на стол, потом на неумеху Тодда, потом снова на стол и миску с тётушкиной стряпнёй, задержал на ней взгляд. В это время, пользуясь этим подаренным судьбой мгновением, снова издав очередной непонятный звук шевельнулся Тодд и исчез за печью. В кухню ввалился Томми, красный, взволнованный и раздувая ноздри как загнанный мерин.
     – Тарелки неси, живо! – выпалил Робби Роббинсон, как бы найдя крайнего в их бедах именно в увальне, – Крейг, голяшку в печь, сморчки на плиту, камбала за тобой, спаржу приготовлю я.

     Надо ли дальше рассказывать, что заказ они отдали быстро успев ещё между делом выдать пару увесистых затрещин Тодду? Наверное нет – ибо смысл то тут совсем в другом, а именно в  том, что в тот понедельник это были единственные гости «Чёрного монаха» и что джентльмен оказался действительно из мэрии, а девица действительно из местной газеты. Молодой, недавно назначенный чиновник был увлечён прелестной начинающей журналисткой, чьи симпатии чудеснейшим образом совпали с симпатиями подающего надежды, образованным, воспитанным выходцем одной из состоятельнейших семей Лондона. Их отнюдь не деловой обед продлился вплоть до самого времени ужина. Довольно урча от веселого смеха прелестной журналистки бурно реагирующей на рассказываемые им истории из своей студенческой жизни, джентльмен умял живо баранью голяшку. Журналистка поковыряв камбалу и надкусив спаржу перешла к поданной им всё-таки на десерт стряпне черномонашенской посудомойки. Джентльмен поддавал в себя банановый пирог ловко и совершенно не глядя в тарелку, а лишь неотрывно наблюдая, как девица задорно смеясь, щуря глазки и морща миленький носик тоже восторженно поедала десертной ложкой перепечённый банан с кофейной гущей, вытирая перепачканные топлёной пенкой уголки рта льняной салфеткой услужливо и любезно несколько раз сменянной разогнавшимся увальнем Томми.
     Касса «Чёрного монаха» в тот вечер получила сполна за голяшку со сморчками, за камбалу со спаржей и даже за две бутылки бурого вина сомнительного происхождения больше чем это стоило. Все участники события в итоге были абсолютно довольны случившимся. Тётушка Абби была несказанно довольна – что мыть посуду пришлось только за двумя гостями, шеф Роббинсон – что всё у них получилось, рукастый Крейг – тем, что шеф ему помог со спаржей, Тодд был доволен, что все были довольны и забыли добавить заслуженных тумаков. Гости были довольны собой, друг другом, кухней и расторопной любезностью официанта. Особенно был доволен увалень Томми – передав на словах восхищения гостей поварам во всех красках, Томми жульнически утаил от кухонной братии  факт получения им чаевых в сумме, которую он не видел отродясь. Зажав чаевые сразу при получении в потном кулаке, он моментально отправил их в глубокий карман своих старых брюк. Скрыв это событие так же и от своего отца, добавив к этой баснословной сумме немного своих, Томми бесследно потерял эти все как есть деньги в ближайшие выходные вручив их всё тей же потной пятернёй ипподромному букмекеру поставив на колченогую и пегую кобылу Люсильду.
     Теперь, как вы понимаете, можно бы и закончить тем, что Люсильде с джентельменских, а в последствии Тоддовых денег не было ни горячо, ни холодно, так как и владелец и жокей с оговорённого гонорара ни пенни не потратили даже на плошку овса для своей колченогой кормилицы. Но…, но благодарность так же не получила и тётушка Абби. Так же мировая кулинария, а именно её бананово-пироговое отделение (если таковое существует) никак не отметила тётушку  Абби, носящую гордую ирландскую фамилию в девичестве и урожденную Аббигель О’Нейл, за такой подарок в виде целого направления в стряпне.  Более того – имена Робби Робинсона, Рукастого Крейга и (прости меня Господи) неумёхи Тодда, тоже никак не вошли ни в один из кулинарных справочников никакого округа, не говоря уж обо всём Объединённом Королевстве.
     Справедливости ради, можно конечно было и сказать, что эта самая справедливость, в коей-то мере в итоге немного и поторжествовала в старом Лондоне, в виде небольшой заметки на страницах набиравшего в ту пору популярность вестника «English Mercury». Как вы сами можете догадаться заметку написала, как раз наша хорошенькая знакомая прелесть-девица журналистка, в последствии ставшая женой одного уважаемого члена городского совета. В итоге это оказалась чуть ли не единственная дельная писанина за её недолгую журналистскую практику по причине того, что их короткое знакомство с учтивым джентльменом, вскорости закончилось браком в коем она принесла своему мужу то ли пятерых, то ли шестерых прелестных деток. Напечатанная же заметка принесла «Черному монаху» популярность на пару десятилетий, если не больше, после которой каждый новый гость счёл обязательным потребовать восхитительный банановый пирог к своему столу. Именно этим словом, словом «восхитительный» описала его в своей заметке девица, и именно таким его был вынужден в итоге готовить в большом количестве неумёха Тодд, не без тумаков шефа Роббинсона естественно по началу.
     А вот саму правдивую историю о возникновении Banoffee pie охотно и непечатно передают из уст-в-уста, от отца к сыну, от деда к внуку уже сами жители черномонашенского района и трактуют её всякий на свой лад, если Вы попросите и даже (ну Вы помните) – если не попросите. Вам расскажут её тоже ручаясь за достоверность всем чем можно и именно благодаря неравнодушным гражданам история эта жива и живее всех живых до сих пор, и будет жить ещё очень долго. 
     Она, эта история, точно переживёт историю, коей пестрят все справочники, когда речь идет о создании Banoffee pie, якобы владельцем сасекского паба «Hungry Monk pub»  Найджелом МакКензи и пабовским же шеф-поваром Яном Даунингом. Справочники Вам красочно распишут, как и сколько на этот десерт нужно варить баночку сгущенки, а потом и сколько выдерживать ее до ирисочного состояния с карамельной хрустинкой.
     Особо любопытные конечно смогут отыскать в газетах 70-ых годов и историю судебной тяжбы между МакКензи и Даунингом за право обладание патентом на это изобретение, но это, как говорится –  совсем другая история, а истинную историю про рождение настоящего рецепта Banoffee pie с мятой крошкой печенья, печёным бананом с кофейной гущей и горячей пенкой топлёного молока Вам возможно только услышать из уст коренных жителей района Чёрный монах.

Конец.