Смерть Брежнева. Одесские Рассказы

(Из серии «Мемуары Дон Жуана» 18+)

Чудна и непредсказуема судьба фотографа, а тем более - фотографа, совмещающего это увлекательное занятие с будничной работой главного энергетика. Особенно, в Одессе.
Особенно летом, когда душу, тело и фотоаппарат притягивают море, пляжи и деву… и дивная природа.

Посвящая выходные дни кинофотосъемкам свадеб, дней рождений и прочих весёлых мероприятий, в будни я был плотно занят энергетическими системами подопечного  заводика, а также принадлежащим ему (заводику) жилым домом.
Ремонты электрооборудования, поиск запчастей, отчёты «наверх» и скандалы «внизу», штрафы «Одессаэнэрго» и прочая деловая суета не шла ни в какое сравнение с проблемами наспех отлитого из железобетона и ещё более быстро заселённого, «небоскрёба

Это после тридцати лет проживания «за бугром», я могу назвать шестиэтажный барак, длинной в полкилометра, «лежащим небоскрёбом». Лежал он на краю самого удалённого района одесских новостроек.

Летом в «небоскрёбе» все были счастливы – лампочки и телевизоры работали бесперебойно, радио пело весёлые песни, а в ларьке напротив всегда было свежее пиво и даже – холодное. Зимой картина резко менялась. Ларёк был закрыт. Лампочки и телевизоры работали уже не так регулярно, как и подача воды, горячей воды и газа
А всё потому, что хоть одесситы того времени (1982 г.) и не знали, что такое «кондиционер», они отлично знали что такое электроплитка и электрообогреватель, уже не говоря о печке системы «буржуйка».
 
Так что зимой, отсутствие свадеб компенсировалось для меня беспрерывными ремонтами домовых сетей, подстанции «Одессаэнерго» и разборками с пожарниками, в сопровождении хора жильцов-жалобщиков.

Зимы тех лет были для меня лично не менее горячими, чем лето. А лето было втройне горячее, чем для рядового одессита – летом происходила бешеная подготовка завода и «небоскрёба» к зиме.
   
В отсутствие спутниковых отслеживающих систем и мобильных телефонов, мне и моему «Запорожцу» было достаточно просто (по дороге с завода к «небоскрёбу»), вильнуть на Французский Бульвар и оттуда, по канатной дороге, спустится на пляж.
 
В те годы, на одесских улицах, можно было видеть фотографов которые заметно (или незаметно) фотографировали прохожих. Они работали на фирму «Одессфото», а не на ЦРУ или КГБ. Сфотографированный индивидуум тут же, на месте, получал,… нет, не готовую фотку (о фотоаппаратах «Полароид» нам только рассказывал «Голос Америки»), а гос-квитанцию.

С этой квитанцией, индивидуум  мог прийти в уютную контору (на площади  Мартыновского) и среди образцов найти «себя» и затем, выкупить фотку за очень маленькие деньги или даже заказать больше отпечатков.
Фотографы тоже получали маленькие деньги, но от количества заказов. Это предприятие имело большой успех, особенно у «гостей и отдыхающих».

Изобретатели «Фейс-бука» наверняка использовали одесский фото-опыт для своего детища.

Надо ли говорить, что и я был одним из людей «Одессфото»?
Не имея возможности целыми днями торчать на улице, я несколько расширил зону фотоопераций. Я расширил её на одесские пляжи. Так сказать, сочетал приятное, с полезным. И когда мне, в рабочее время, удавалось «вильнуть» на пляж -  я не только предавался быстрому купанию и Солнцу, но успевал отснять 10-15 фотоплёнок (36 кадров каждая).
 
Используя не широкоугольный, а телеобъектив, я снимал с большого расстояния ничего не подозревающих, пляжников. Вообще-то, делал это я в нарушение конвенции (этакий Паниковский!). Конвенция была заключена внутри «Одессфото» между «уличными» и «пляжными»  фотографами о «не вторжении в сферы деятельности».

Чему быть – того, не миновать. Это правда.

В конце сентября, Одессу обволакивал «бархатный сезон».  Лето унесло с собой «отдыхающих», фотографов и жару, но оставило ещё тёплое море, нежный воздух и редких пляжников.
 
Одним из таких дней, я увидел на берегу очаровательную девушку. Телеобъектив рассказал о ней во всех подробностях, и, поверьте мне, она таки да  - была очаровательна. Процедура вручения квитанции (на получение фотографий) послужила тем мостом, по которому наши глаза и руки встретились и уже не расставались следующих три дня, пока ей не пришлось возвращаться на родину – в город Измаил.
 
В октябре было ещё тепло, и она приезжала в Одессу, а в ноябре я «вильнул»  в Измаил. Два раза. Если Вам приходилось видеть французские или итальянские фильмы о любви и страсти (для взрослых), то Вы имеете полное представление  о наших встречах.

Однако мой второй приезд в Измаил можно сравнить только с остросюжетным, как теперь говорят, триллером. И вот, почему.

Напомню, что город Измаил расположен на берегу речки Дунай, по другой берег которой уже начинается другая страна – Румыния. Помните песенку «Дунай, Дунай, а ну, узнай, где, чей подарок?»
 
В те годы,  Дунай был границей между СССР и другими странами. А наши границы, охранялись свято. Таким образом, Измаил и вся придунайская часть измаильской области, являлись пограничной зоной, въезд в которую был разрешён только при специальном штампе в паспорте. Находится в пограничной зоне без местной прописки или без соответствующего штампа в паспорте было запрещено и каралось по закону как нарушение границы.
 
В Измаиле я бывал и раньше,  до этого знакомства, но в составе одесских делегаций. Разрешение на въезд выдавалось на всю делегацию (по списку), а паспорта нужно было иметь, но штамп не требовался.

Мой первый самостоятельный  приезд в Измаил действительно был наполнен романтикой и пылкой страстью. Она встретила меня у автобуса и, обнявшись, мы прошли мимо пограничного патруля. То же самое произошло следующим утром – она проводила меня до автобуса,  пока патруль был занят с другими гражданами.
 
После этого прошло дней десять. Мы несколько раз общались по телефону, и всякий раз она звучала всё холоднее и холоднее. «Девушка с пляжа» была не только очаровательна, но обладала сильным характером. Она была согласна выйти за меня замуж, но при одном условии – я должен жениться на ней. «А если нет -  заявила она в телефонном разговоре,  -То последняя наша, измаильская, встреча – действительно, последняя!».

Но я был осчастливлен брачными узами со студенческих лет, а ОНА была моей тайной музой, предметом грёз и страсти. Я сказал, что понимаю её, но всё равно приеду. Ради разговора  «глаза в глаза».
Она знала время прибытия моего автобуса, но не встретила меня. А штампа, как и паспорта, у меня с собой не было.

Надо отметить, что утром и днём пограничники патрулировали местность, но не останавливали каждого прохожего для проверки документов. Приняв, как можно более приличный вид, я с трепетом в душе прошёл мимо патруля и направился к дому, где она проживала с родителями.
На мои звонки и стук никто не ответил.  Покружив немного вокруг, я вернулся. Результат тот же.

В местной столовой, за 75 копеек меня накормили наваристым борщом и котлетами. Жизнь стала веселее, и я вернулся к её двери. НИКОГО.

Время шло к вечеру, но я, вместо того, чтобы вернуться в Одессу, предпочёл выйти на дунайский пляж и вернуться к «музе» вечером. День был замечательный: на пляже было всего несколько человек, Дунай искрился на солнце, а умиротворённая картина на румынском берегу ( поля, виноградники и овцы), сморила меня в сон.
 
Очнулся я от звуков приближающихся моторов и громкоговорительного объявления: «Товарищи отдыхающие! Просьба покинуть территорию пляжа! Граница закрывается!»
Я осмотрелся. С обоих концов пляжа на меня двигались два БМП буксирующие гигантские бороны. Истоптанный в разных направлениях пляж, песочные замки и песочные же русалки под этими боронами очень быстро превращались в чёткую контрольную полосу.

Не дожидаясь личной встречи с патрулём, я вышел в город, и вовремя: за моей спиной защёлкнулись железные ворота,  элегантно оформленные колючей проволокой как и весь, неизвестно откуда взявшийся, забор. Граница оказалась в полном смысле слова  - «на замке».
Вдоль дунайской кромки не спеша прогуливался пограничный наряд, собаки которого звучно доставали овец на другом берегу.
 
Я понял, что с этого момента я нахожусь на нелегальном положении. Солнце закатилось куда-то за Дунай, а по улицам Измаила покатились «газики» в камуфляжной раскраске с пограничниками при боевом снаряжении. Я пришёл к Её двери, но в квартире никого не оказалось.
 
Немного потоптавшись в округе, я направился к автовокзалу. Ещё издали стало ясно, что последний автобус уже ушёл – вокзал был пуст, если не считать пограничников застывших на своём посту. Ситуация, как говорили в Одессе, стала « …пахнуть керосином» - в том смысле, что сумерки уже перешли в ночь, а культурно заночевать мне не светит.
Разве что в КПЗ. Но мне туда не хотелось.

Скрываясь между деревьев, я направился к цирку «шапито», купола которого были приветливо освещены. Оттуда доносились музыка, возгласы  и смех пребывающей публики. Удостоверившись, что на входе в шатёр документов не спрашивают, я купил билет, булку с колбасой, бутылку «Жигулёвского» и оказался в царстве  Мельпомены.

Клоуны, маленькие собачки, пиво и колбаса, жонглеры и тяжеловесы – всё было прекрасно, но вдруг я остолбенел, весь напрягся, как тот стальной трос, по которому легко – будто паря над ареной, шла ОНА!  И шла она, навстречу красавцу-атлету на противоположной стороне троса.
 
Я затаил дыхание. Барабаны трещали как на параде, публика замерла на полу-укусе, полу-глотке. В наступившей тишине, ОНА, совершив несколько сальто-мортале, оказалась, под грохот оркестра и шквал оваций в объятиях красавца.  Я понимаю – искусство. Но, точно  как в той песне Окуджавы, меня объяло пламя страсти и жажда истины. Помните, «…страсть Морозова схватила своей мозолистой рукой».

Пробравшись за кулисы, то есть к нескольким вагончикам позади шатра, я сразу услышал её смех, плеск воды и совершенно конкретные стоны. Я приблизился. За одним из вагончиков был сооружён душ, типа «бочка на козлах».
 
Под душем, в облаке хрустальных брызг подсвеченных серебристой Луной, два тела слились в неистовом порыве страсти. Это было  вечером, 10 ноября 1982 года. До появления кинофильма  «Девять с Половиной Недель», с его эпизодом секса под дождем, оставалось ещё четыре года, но здесь, на задворках маленького «шапито» я был пригвождён к месту эротическим взрывом.
 
- А ты, ты чего не снимаешь? – из состояния столбняка меня вывел, исходящий не из душевой, а откуда-то из боковой темноты, вопрос. В полумраке лунного света появилась фигура с фотоаппаратом.  Звуки взводимого фотозатвора и  клацанье спуска в унисон совпадали с ритмичными движениями любовников. Я очнулся. Я узнал циркового фотографа, который до представления фотографировал всех желающих на фоне маленького льва.
 
- А ты, ты чего не снимаешь? – повторил он, подходя ближе и указывая на мой, повисший с плеча, кофр.
Я молчал, вживаясь в реальность того, что «муза» навсегда ушла от меня по канату к красавцу-атлету.
Плёнка кончилась. Фотограф предложил:
- Ну, пойдём, выпьем пивка!
- Пойдём, - согласился я.

Далеко идти не пришлось – вагончик фотографа был по другую сторону шатра. Внутри было тесно. Стол занимали фотоувеличитель «Нева», колбы и кюветы с мутными растворами. Пахло, хорошо знакомыми мне, фото-химикатами, а также грязными носками и чесночной колбасой.

 - А ты, кто? – откупоривая «жигулёвское» спросил фотограф и указал на мой кофр. Я решил рассказать чистую правду. Правда облегчила мне душу и пару бутылок «Жигулёвского».
- Так тебе негде ночевать, друг! – понял фотограф, -  Оставайся у меня! Васька-то сегодня не придёт!
- Кто это, «Васька»? – спросил я.
- Васька? Да ты его только что видел, в душевой! Он пойдёт к НЕЙ, а ты – оставайся у меня! – и он сделал широкий реверанс, в радиусе, которого, на верхотуре, я заметил матрас и несколько подушек. 
- Тебе сегодня будет даже просторнее! Я буду фотки печатать, ну штоб к утру, а ты – спи!

На том и порешили. Среди ночи меня разбудило выпитое пиво. За бортом вагончика было довольно холодно. Сон отлетел. Вернувшись на нары, я немного поворочался и, свесившись вниз, наблюдал за работой фотографа. Фотки он лепил, конечно, примитивные, если не считать недавно снятой эротической сцены в душевой. «Муза» оставила меня, но смириться с неправильной кадровкой и передержкой в проявителе я не мог. Я стал давать советы фотографу и даже порывался выдрать пинцет из его рук. С криком «А ты, кто такой?!» он меня выпихнул из вагончика. Навсегда.
 
Оказавшись один –на один с ночной погранзоной, я понял, что как фотограф я конечно был прав, но как человек…  И, я побрёл в ночь. Мне нужно было где-то спрятаться, чтобы не встретиться с патрулём. Измаил – это не Одесса. И даже, - не Москва. Здесь всё рядом. Ещё днём я приметил гостиницу «Дом Колхозника» неподалёку от «шапито».

Постояв за деревом, пока погран-патруль находился в гостинице с проверкой, я дождался колхозника. В это трудно, наверное поверить, но  около двух часов ночи, пара гнедых, запряженных телегой, гружённой какими-то мешками, привезла какого-то колхозника к «Дому Колхозника» .

Стол администратора гостиницы был так удачно расположен, относительно входной двери, что мне удалось незамеченным просочится, за широкой спиной вновь прибывшего колхозника, внутрь длинного и тёмного коридора. Здесь я замер прислушиваясь и присматриваясь.
 
Инстинкт (то ли охотника, то ли загнанного зверя), подсказал мне просочится в ближайший номер. Дверь открылась без скрипа, и я оказался в темноте.  Когда внешние звуки перекрыли бешенный стук сердца, я понял что оказался «на женской половине». Инстинкт подсказал мне, что если меня рассекретят здесь, то к статье «Нарушение границы СССР» я могу получить ещё кое-что. Поэтому я просочился обратно в коридор и скользнул в дверь напротив.

Здесь, даже без оценки звуков, а сразу - по запаху я понял, что оказался на мужской половине.
Тот же лунный свет, который с таким воодушевлением представил мне эротическую сцену в душевой, сейчас высветил большую комнату, оборудованную шестью койками и тремя тумбочками. Пять кроватей были заняты грузными телами, издающими разнообразные звуки, а шестая оказалась девственно-свободной. Не заставляя себя упрашивать, я быстро и тихо улёгся и мгновенно заснул и тут же, проснулся. В коридоре слышались хорошо начищенные сапоги патруля.

Я юркнул под кровать и закрылся кофром. Дверь отворилась. Свет фонарика прошёлся по кроватям. Дверь затворилась. Я уснул.

Даже крики соседских петухов не разбудили меня. Около десяти утра я очнулся. Убедившись, что постояльцев нет, я выполз из-под кровати. Уставившись в зеркало, я понял две вещи: 1. «Муза» покинула меня не случайно. 2. В таком помятом, небритом и нечесаном виде я не могу оказаться на улице не вызвав интереса милиции, по крайней мере. В кофре, кроме фотоаппарата, у меня был «походный набор Дон-Жуана».

Спустя десяток минут, причёсанный и надушенный, я стоял в кафетерии, что напротив здания горкома партии-комсомола, ну рядом с погран-комендатурой, и естественно, пил кофе. Утро было прекрасное. По радио передавали Бетховена.
 
«Как прекрасен это мир, посмотри!» хотелось пропеть официантке, но в этот момент, из горкома в кафе выбежал – влетел растрёпанный мужик в костюме и при галстуке, вопя на ходу: «Надюха, БРЕЖНЕВ УМЕР!»
***   
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Без дальнейших приключений я занял стоячее место в автобусе «Измаил - Одесса», рядом с водителем. Автобус был переполнен. Пассажиры обсуждали смерть Брежнева.
Кто-то плакал. Кто-то ехидно ухмылялся. Я думал о «музе» и о том, что с «дон-жуанством» пора завязывать и вернуться в лоно семьи. Водитель рассуждал о ЦК КПСС и членах политбюро.
Это от него я впервые услышал фамилию «Горбачёв».
Водитель просчитал вероятных приемников Брежнева с абсолютной точностью, а Горбачёва упомянул как самого молодого, недавно введённого в состав политбюро.
Никто не мог себе представить, что всего лишь через ДЕВЯТЬ лет, с помощью этого самого Горбачёва, СССР исчезнет с карты мира.

СПРАВКА.
Кофр. В данном случае, это такая специальная сумка из плотной кожи, в форме параллелепипеда. Предназначена для защиты фото-, видео- и другой аппаратуры.
У таких кофров, наряду с жёстким каркасом, присутствует мягкая выстилка для амортизации ударов и отдельные секции для аппаратуры.