Исповедь - целина

  Нас водила юность
  в дальние края.


Освоение целинных земель Казахстана, Сибири началось в 1964-65 году. Страна вздыбилась в романтике. Тысячи и тысячи молодых людей, юношей и девушек устремились в Казахстан и Сибирь. Весной 1966 года наши 10 классы, их было три, гудели словно рой пчел. Все хотели на восток по путевкам комсомола, но родители и райком комсомола быстро остудили наш «огонь». Казахстану и Сибири нужны были квалифицированные специалисты. А квалификацией обладал только один я. Но меня манил Донбасс. Путевку комсомола можно было получить и туда. После получения аттестата зрелости путевку в лапы и еду в город Генакиево Сталинской области (Донецкой) на шахту «Красный профинтерн». Там вместе шахты меня ждал холодный душ врачей. При первом же посещении шахтной клиники, пересчитав мои болячки, на  моей карточке жирным написали НЕ ПРИГОДЕН к подземным работам. Тогда я сунулся на литейно – механический завод. Там добрая врач рентгенолог долго, покрутив меня на рентген аппарате, вызвала в кабинет и сказала: «Дарагой мой мальчик, Мыкола, кали хочаш жыць, паезжай у Казахстан, тутачки ты праз полгода са сваими легкими  памрэш». Я послушал совет этой украинской женщины.

 Приехал назад в Костюковичи, устроился на хлебоприемный пункт мастером зерносушения и по путевке комсомола отправился в долгосрочную командировку на хлебоприемный пункт Ганькино, который находился между Петропавловском и Омском. Директором хлебоприемного пункта был Иван Данилюк, бывший майор Красной армии, инвалид, коммунист и человек с большой буквы. При моем представлении, он обнял меня за плечи, прижал и проговорил: «Сынок, ты же мое спасение». Это  и был разъезд Ганькино, где спасали горящий казахский миллиард. Тридцати девяти градусный мороз. На территории пункта работало 10 передвижных зерносушилок «Кузбас», точно такие же, как на хлебоприемном пункте Коммунары. Отличались сушилки тем, что запитаны были от дизельных электростанций мощностью 50 Ква. Меня поставил директор пункта сразу мастером на 5 сушилок. Кочегарами в основном на сушилках работали девушки. Работали добросовестно, с присущим молодости энтузиазмом. На одной из сушилок работала Валя Мухина, москвичка, 18-ти лет, из семьи ученых. Отец и мать преподаватели МВТУ. В семье возник конфликт, и еще какой – то раздор с ее парнем. Валя забрала документы из университета, путевку комсомола в руки и в Казахстан на рабочую должность. На работу приходила в белых лайковых перчатках. Сколько она их привезла из Москвы, непонятно, но к утру перчатки были белыми, а к вечеру становились черными от угольной пыли. Невысокого роста, пропорционального телосложения, она была строга в поведении и безудержна в юморе. Рассказывая свои приключения, трудно было разобрать, где ее фантазия, а где реальность.
Но это так, к слову, а мне же пришлось изучать и исследовать работу дизеля, обучать кочегаров, как делать анализ экспресс – анализ влажности зерна. Исполнял обязанности так же электрика по подключению и отключению оборудования. Короче говоря, это была зима полная трудностей, романтики и исследования новых профессий. Летом поступило распоряжение: прислать несколько мастеров зерносушения в Кокчетав. Нужно было сушить зерно урожая 1957 года. Урожай не такой большой, как 1956, но все же был.


 Кокчетавский элеватор был не только крупнейшим в Казахстане, но и в Союзе. Построенный в 30-х годах деревянным, обшитый шиферными листами. Вместо передвижных сушилок было огромная сушильно – очистительная башня. На первых же порах работы я столкнулся с коррупцией, обманом и припиской. Сушили зерно как попало. На выходе влажность достигала 14% при норме 12%. Иногда позволяли себе и 15%. Все мастера, все кочегары получали зарплату от количества высушенного зерна в тоннах. Поэтому о соблюдении технологического режима не могло быть и речи. Поддерживая завышенную температуру, пшеницу, иногда, просто варили и, естественно, такая сушка приводила к самовозгоранию зерна. Когда я  начальнику СОБа заявил о грубейших нарушениях технологического режима сушки, он грубо оскорбил меня и заявил: «Пацан, ты мне будешь указывать? Езжай свою Беларусь и суши там зерно, которого у вас нет». Естественно, его поддержал весь коллектив башни. Когда я заявил главному инженеру об этом, он поблагодарил, обещая разобраться. Заместитель директора по качеству вообще посоветовал мне не лезть со своими предложениями.

Я понял, что все завязаны по кругу. Директор элеватора  Ившин был подлейший человек. Во время войны в припадке страха едва не  был расстрелян Василием Борисовым, который работал на элеваторе главным энергетиком. Это тема отдельного повествования, а я пойду дальше. Я обратился к Василию Борисову с просьбой принять меня в электроцех монтером. Здесь начался новый период исследования оборудования, которое работало на элеваторе. Электроэнергией обеспечивали элеватор два судовых двигателя по 300 ЛС и четыре танковых дизель-генератора по 300 ЛС. В машинном отделении стоял неимоверный грохот. Представьте себе, круглосуточную работу четырех танков. Но, тем не менее, коллектив электроцеха был из молодых ребят, частично целинников, частично местных. Были дружны. Главный энергетик Борисов, прошедший горнило войны был для нас как отец родной. Мы знали, что у Василия Васильевича простреляно легкое. Он страдает от этого туберкулезом, и поэтому относились к нему с уважением, я бы сказал с нежным уважением